Говард Филлипс Лавкрафт

В СКЛЕПЕ

(In the Vault)
Напи­са­но в 1925 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод В. Бер­нац­кой

////

На мой взгляд, глу­по счи­тать, что с про­сты­ми людь­ми ника­ких дру­гих исто­рии, кро­ме баналь­ных, слу­чить­ся не может, а ведь имен­но так дума­ют мно­гие. Сто­ит вам упо­мя­нуть о некой дере­вень­ке, насе­лен­ной янки, где гро­бов­щик, недо­те­па и бедо­ла­га, остал­ся по неосто­рож­но­сти в скле­пе, и чита­тель непре­мен­но будет ждать от вас немуд­ре­но­го анек­до­та с лег­ким нале­том гро­тес­ка. Одна­ко в весь­ма зауряд­ной исто­рии, при­клю­чив­шей­ся с Джор­джем Бер­чем, кото­рую теперь, после его смер­ти, я могу пове­дать чита­те­лям, есть нечто, в срав­не­нии с чем даже мрач­ней­шие из тра­ге­дий пока­жут­ся жиз­не­ра­дост­ны­ми поба­сен­ка­ми.

В 1881 году Берч неожи­дан­но закрыл свое дело и сме­нил про­фес­сию, не рас­про­стра­ня­ясь о при­чи­нах, побу­див­ших его к это­му. Мол­чал и его врач, ста­ри­на Дэвис, теперь уже почив­ший в бозе. Счи­та­лось, что болезнь Бер­ча яви­лась след­стви­ем пере­жи­то­го шока – в резуль­та­те несчаст­но­го слу­чая он ока­зал­ся заперт в скле­пе на клад­би­ще ПекУ­ол­ли, где про­вел девять часов и выбрал­ся отку­да лишь с пре­ве­ли­ким тру­дом. Все это чистая прав­да, но были в этой исто­рии и дру­гие, более мрач­ные подроб­но­сти; как-то Берч, будучи мерт­вец­ки пьян, пове­дал мне о них. Думаю, он рас­ска­зал мне всю прав­ду пото­му, что я был его вра­чом, к тому же после смер­ти Дэви­са его неодо­ли­мо тяну­ло поде­лить­ся с кем-нибудь еще. Ведь он был ста­рый холо­стяк – ни род­ных, ни близ­ких.

До 1881 года Берч оста­вал­ся дере­вен­ским гро­бов­щи­ком, но даже сре­ди людей этой про­фес­сии выде­лял­ся сво­ей черст­во­стью и при­ми­тив­но­стью. Каче­ство его рабо­ты остав­ля­ло желать луч­ше­го и сего­дня нико­го бы уже не удо­вле­тво­ри­ло, по край­ней мере, в горо­дах, но думаю, что и жите­ли Пек- Уол­ли содрог­ну­лись бы, узнай они, как бес­со­вест­но лов­чит этот мастер риту­аль­ных услуг, когда ему зака­зы­ва­ют доро­гую обив­ку, невид­ную на дне гро­ба, или с каким небре­же­ни­ем укла­ды­ва­ет покой­ни­ков в их послед­нее при­ста­ни­ще. Нет сомне­ний, Берч был неряш­лив, рав­но­ду­шен к люд­ско­му горю, нику­да не годил­ся в про­фес­си­о­наль­ном отно­ше­нии, и все же, мне кажет­ся, он не был злым чело­ве­ком. Про­сто он был от при­ро­ды груб – тупо­ва­тый, лени­вый, жад­ный, что и при­ве­ло впо­след­ствии к несча­стью, кото­ро­го мог­ло бы и не слу­чить­ся. У него напрочь отсут­ство­ва­ло вооб­ра­же­ние, кото­рое не поз­во­ля­ет рядо­во­му обы­ва­те­лю, полу­чив­ше­му хоть какое-то вос­пи­та­ние, выхо­дить за обще­при­ня­тые рам­ки при­ли­чия в сво­ем пове­де­нии.

Я не мастер рас­ска­зы­вать исто­рии и поэто­му не знаю, с чего начать свое повест­во­ва­ние. Может, все­го умест­нее начать с того холод­но­го декаб­ря 1880 года, когда зем­ля про­мерз­ла до такой сте­пе­ни, что могиль­щи­ки поня­ли: до вес­ны им не выко­пать ни одной моги­лы. Дере­вуш­ка, к сча­стью, была неболь­шая, уми­ра­ли не часто, и пото­му все кли­ен­ты Бер­ча мог­ли най­ти себе вре­мен­ный при­ют в ста­ром общем скле­пе. Наш гро­бов­щик от холод­ной пого­ды вовсе раз­ле­нил­ся и, кажет­ся, пре­взо­шел в халат­но­сти само­го себя. Еще нико­гда не сби­вал он таких утлых и несклад­ных гро­бов и совсем не обра­щал вни­ма­ния на про­ржа­вев­ший засов скле­па, двер­цей кото­ро­го он то и дело хло­пал с вызы­ва­ю­щей небреж­но­стью.

Нако­нец при­шла вес­на, и для девя­те­рых умолк­ших наве­ки залож­ни­ков зимы, тер­пе­ли­во ждав­ших в скле­пе часа сво­е­го упо­ко­е­ния, были выко­па­ны моги­лы. Берч, хоть и не любив­ший хло­пот, свя­зан­ных с погре­бе­ни­ем мерт­ве­цов, все же одним ненаст­ным апрель­ским днем начал пере­во­зить гро­бы, но пре­кра­тил рабо­ту еще до полу­дня по при­чине силь­но­го дождя, бес­по­ко­ив­ше­го лошадь. Он успел доста­вить к месту веч­но­го при­ю­та одно­го лишь Дари­уса Пека, девя­но­сто­лет­не­го стар­ца, чья моги­ла так­же была непо­да­ле­ку, но про­ка­ни­те­лил­ся целых три дня, вплоть до пят­на­дца­то­го – до Страст­ной пят­ни­цы. Лишен­ный вся­ких пред­рас­суд­ков, он не побо­ял­ся рабо­тать в свя­той день, хотя впо­след­ствии его ника­ки­ми сила­ми нель­зя было заста­вить чём- либо в такие дни зани­мать­ся. Собы­тия того вече­ра, несо­мнен­но, очень его изме­ни­ли.

Итак, пят­на­дца­то­го апре­ля, в пят­ни­цу попо­лу­дни, Берч впряг лошадь в повоз­ку и напра­вил­ся к скле­пу, что­бы пере­вез­ти гроб с телом Мэтью Фен­не­ра. Он не скры­вал впо­след­ствии, что был несколь­ко наве­се­ле, хотя тогда еще не пил горь­кую, как позд­нее, когда хотел забыть­ся. У него про­сто немно­го кру­жи­лась голо­ва, отче­го он вел себя еще без­ала­бер­нее обыч­но­го, чем раз­дра­жал чут­кую лошадь. Берч гнал ее к скле­пу, сте­гая кну­том, а она ржа­ла, била копы­том и мота­ла голо­вой, как и в тот день, когда им поме­шал дождь. Было сухо, но дул силь­ный ветер, и Берч поспеш­но отпер желез­ную дверь и забрал­ся в склеп, одна сто­ро­на кото­ро­го при­мы­ка­ла к скло­ну хол­ма. Мно­гим было бы не по себе в этом сыром, затх­лом поме­ще­нии, где в бес­по­ряд­ке сто­я­ли восемь гро­бов, но не отли­чав­ше­го­ся тон­ко­стью чувств Бер­ча забо­ти­ло лишь одно – не пере­пу­тать гро­бы и поме­стить каж­до­го в его моги­лу. Он еще пом­нил шум­ный скан­дал, кото­рый зака­ти­ли пере­ехав­шие в город род­ствен­ни­ки Хан­ны Бигсби, когда реши­ли пере­вез­ти ее прах на город­ское клад­би­ще и обна­ру­жи­ли под могиль­ным кам­нем остан­ки судьи Кепу­эл­ла.

В скле­пе было тем­но­ва­то, но Берч обла­дал хоро­шим зре­ни­ем и не спу­тал гроб Аса­фа Сой­е­ра с нуж­ным ему, хотя они почти ничем не отли­ча­лись. Соб­ствен­но, вна­ча­ле гроб этот пред­на­зна­чал­ся для Мэтью Фен­не­ра, но полу­чил­ся такой несклад­ный и шат­кий, что Берч, вспом­нив, как этот щуп­лый ста­ри­чок был добр и щедр к нему, когда пять лет назад Вер­чу гро­зи­ло разо­ре­ние, неожи­дан­но для себя, в при­сту­пе какой-то стран­ной сен­ти­мен­таль­но­сти, отста­вил его в сто­ро­ну. Для Мэт­та он ско­ло­тил самый луч­ший гроб, на какой толь­ко был спо­со­бен, одна­ко, поску­пив­шись, сохра­нил и отверг­ну­тый, при­спо­со­бив его для Аса­фа Сой­е­ра, когда тот скон­чал­ся от лихо­рад­ки. Сой­ер был недоб­рым чело­ве­ком, о его дья­воль­ской мсти­тель­но­сти и зло­па­мят­стве ходи­ли леген­ды. Поэто­му Берч не испы­тал ника­ких угры­зе­ний сове­сти, спла­вив ему эту раз­ва­лю­ху, кото­рую сей­час и отпих­нул с доро­ги в поис­ках гро­ба Фен­не­ра.

Но как толь­ко он отыс­кал его, дверь вдруг с шумом захлоп­ну­лась, оста­вив гро­бов­щи­ка почти в пол­ной тем­но­те. Свет едва про­би­вал­ся сквозь узкую фра­му­гу да вен­ти­ля­ци­он­ное отвер­стие над голо­вой, и Бер­чу при­шлось про­би­рать­ся к две­ри на ощупь, то и дело оста­нав­ли­ва­ясь и спо­ты­ка­ясь о гро­бы. Он дол­го гро­мы­хал во мра­ке про­ржа­вев­ши­ми задвиж­ка­ми, бил­ся о желез­ные пане­ли, удив­ля­ясь, отче­го это дверь ста­ла такой непо­дат­ли­вой. Нако­нец прав­да откры­лась ему, и тогда он отча­ян­но закри­чал, но его услы­ша­ла толь­ко лошадь, издав в ответ неодоб­ри­тель­ное ржа­ние. Засов, к кото­ро­му он отно­сил­ся столь небреж­но, окон­ча­тель­но закли­ни­ло, и неза­дач­ли­вый гро­бов­щик, жерт­ва соб­ствен­ной бес­печ­но­сти, ока­зал­ся запер­тым в скле­пе.

Это собы­тие про­изо­шло в пол­чет­вер­то­го попо­лу­дни. Берч, по при­ро­де чело­век флег­ма­тич­ный и трез­вый, вско­ро­сти пере­стал вопить и при­нял­ся искать инстру­мен­ты, кото­рые, как он пом­нил, лежа­ли где-то в углу скле­па. Сомни­тель­но, что­бы он в пол­ной мере про­чув­ство­вал весь ужас и фаталь­ность ситу­а­ции, одна­ко его осно­ва­тель­но раз­дра­жал сам факт зато­че­ния, столь гру­бо выклю­чив­ший его из жиз­ни дерев­ни. Днев­ной рас­по­ря­док пол­но­стью нару­шен, одно ясно: если его не выру­чит какой- нибудь празд­ный гуля­ка, при­дет­ся про­ве­сти здесь всю ночь, а может, и боль­ше. Отыс­кав нако­нец инстру­мен­ты и выбрав из них моло­ток и ста­мес­ку, Берч сно­ва про­брал­ся меж­ду гро­ба­ми к две­ри. Дышать было совер­шен­но нечем, но он не обра­щал на это вни­ма­ния, пыта­ясь спра­вить­ся с мас­сив­ным желез­ным засо­вом. Он отдал бы мно­гое сей­час за фонарь или хотя бы све­чу, но за неиме­ни­ем их тру­дил­ся изо всех сил почти в пол­ной тем­но­те.

Поняв, что с засо­вом ему не спра­вить­ся – осо­бен­но теми инстру­мен­та­ми, кото­ры­ми он рас­по­ла­гал, – Берч огля­дел­ся в поис­ках дру­го­го выхо­да. С одной сто­ро­ны склеп был врыт в склон хол­ма, и узкая вен­ти­ля­ци­он­ная тру­ба про­хо­ди­ла через тол­стый слой зем­ли, что дела­ло абсо­лют­но невоз­мож­ной попыт­ку выбрать­ся через нее. Одна­ко мож­но было попы­тать­ся рас­ши­рить узкую фра­му­гу, рас­по­ло­жен­ную в фаса­де стро­е­ния, пря­мо над две­рью. Берч дол­го ее раз­гля­ды­вал, при­ки­ды­вая, как бы до нее добрать­ся. Лест­ни­цы в скле­пе не было, а ниши для гро­бов, рас­по­ло­жен­ные с трех сто­рон, кото­ры­ми, кста­ти, Берч нико­гда не поль­зо­вал­ся, так­же были для него бес­по­лез­ны. Под­нять­ся наверх мож­но было, толь­ко соста­вив лест­ни­цу из самих гро­бов, и Берч стал при­ки­ды­вать, как луч­ше это сде­лать. Уже три гро­ба, постав­лен­ные один на дру­гой, дава­ли ему воз­мож­ность дотя­нуть­ся до фра­му­ги, но с четырь­мя, счи­тал он, будет удоб­нее. Все гро­бы были одно­го раз­ме­ра, взгро­моз­дить их один на дру­гой не пред­став­ля­ло тру­да, но тре­бо­ва­лось поку­ме­кать, как поста­вить все восемь, что­бы «лест­ни­ца» была поустой­чи­вей. Раз­мыш­ляя обо всем этом, он поже­лал себе, что­бы его изде­лия ока­за­лись проч­нее. Одна­ко у него не хва­ти­ло вооб­ра­же­ния поже­лать так­же, что­бы они были пусты­ми.

В кон­це кон­цов он поре­шил, что в осно­ва­ние «лест­ни­цы» лягут три гро­ба, уста­нов­лен­ные парал­лель­но стене, на кото­рые он поста­вит еще два ряда по два гро­ба в каж­дом, а свер­ху у него будет еще один. Это соору­же­ние поз­во­лит без тру­да взо­брать­ся на него, даст устой­чи­вость и нуж­ную высо­ту. Но потом Бер­чу пока­за­лось, что луч­ше оста­вить в осно­ва­нии толь­ко два гро­ба, а один дер­жать в запа­се на тот слу­чай, если с четы­рех сту­пе­ней ему будет труд­но выбрать­ся нару­жу. И вот наш узник начал тру­дить­ся в тем­но­те, сози­дая свою мини­а­тюр­ную вави­лон­скую баш­ню и обра­ща­ясь при этом весь­ма бес­це­ре­мон­но с без­молв­ны­ми остан­ка­ми сво­их одно­сель­чан. От его уси­лий неко­то­рые гро­бы уже тре­ща­ли, и тогда для боль­шей уве­рен­но­сти Берч решил поста­вить на самый верх проч­ный гроб Мэтью Фен­не­ра. Не дове­ряя гла­зам, он попы­тал­ся отыс­кать на ощупь и почти сра­зу же наткнул­ся на него. Это была вели­кая уда­ча, так как Берч непреду­смот­ри­тель­но запих­нул его в тре­тий этаж.

Воз­двиг­нув нако­нец свою баш­ню, Берч решил дать пере­дыш­ку натру­жен­ным рукам и немно­го поси­дел на ниж­ней сту­пе­ни это­го мрач­но­го соору­же­ния. Затем, при­хва­тив с собой инстру­мен­ты, с пре­ве­ли­кой осто­рож­но­стью взгро­моз­дил­ся на самый верх и ока­зал­ся пря­мо на уровне фра­му­ги. Она была со всех сто­рон выло­же­на кам­нем, и сле­до­ва­ло изряд­но потру­дить­ся, что­бы сде­лать из этой щели доста­точ­но боль­шой лаз. Лошадь при сту­ке молот­ка как-то стран­но заржа­ла; в ее ржа­нии слы­ша­лись не то издев­ка, не то одоб­ре­ние. Умест­но было и то и дру­гое. С одной сто­ро­ны, стать узни­ком сего вет­хо­го стро­е­ния – какой убий­ствен­ный сати­ри­че­ский ком­мен­та­рий к тще­те чело­ве­че­ских уси­лий! С дру­гой сто­ро­ны, стрем­ле­ние выбрать­ся из запад­ни, несо­мнен­но, заслу­жи­ва­ло вся­че­ско­го ува­же­ния.

Насту­пив­ший вечер застал Бер­ча за рабо­той. Теперь он совсем уже ниче­го не видел – за обла­ка­ми померк даже свет луны, но все же вос­пря­нул духом, так как щель зна­чи­тель­но уве­ли­чи­лась. Он был уве­рен, что к полу­но­чи суме­ет выбрать­ся, и к этой уве­рен­но­сти не при­ме­ши­ва­лось ника­кой суе­вер­ной робо­сти. На него никак не вли­я­ли ни вре­мя, ни место, ни стран­ное обще­ство у него под нога­ми. Он со сто­и­че­ским спо­кой­стви­ем отби­вал камень за кам­нем, тихонь­ко пору­ги­ва­ясь, когда оскол­ки попа­да­ли ему в лицо, но от души рас­хо­хо­тал­ся, когда один попал в лошадь, уже дав­но бив­шую в остер­ве­не­нии копы­том у кипа­ри­са. Лаз поне­мно­гу уве­ли­чи­вал­ся, и Берч вре­мя от вре­ме­ни делал попыт­ку в него про­лезть – при этом гро­бы под ним шата­лись и скри­пе­ли. Он уже понял, что ему не при­дет­ся ста­вить еще один гроб – щель была на дося­га­е­мом уровне.

Толь­ко в пол­ночь Берч решил, что теперь-то уж навер­ня­ка про­ле­зет в отвер­стие. Уста­лый и вспо­тев­ший, Он спу­стил­ся вниз и при­сел отдох­нуть, что­бы набрать­ся сил для послед­не­го рыв­ка. Голод­ная лошадь непре­рыв­но ржа­ла, и в этом ржа­нии было нечто настоль­ко жут­кое, что даже Бер­чу ста­ло не по себе. Он уже не чув­ство­вал того подъ­ема, кото­рый испы­тал, уве­рив­шись в близ­ком спа­се­нии, теперь он опа­сал­ся, что, раз­дав­шись с воз­рас­том в боках, все-таки не смо­жет про­лезть в дыру. Вновь взби­ра­ясь на поскри­пы­ва­ю­щие гро­бы, Берч мучи­тель­но ощу­щал соб­ствен­ный вес, а под­ни­ма­ясь на послед­ний, услы­шал угро­жа­ю­щий треск, недву­смыс­лен­но гово­рив­ший, что крыш­ка про­ло­ми­лась. Зря он, види­мо, пона­де­ял­ся на луч­шее свое изде­лие: сто­и­ло ему толь­ко встать на него, как гни­лые дос­ки трес­ну­ли, и Берч про­ва­лил­ся в гроб. Лошадь, испу­ган­ная то ли шумом, то ли уси­лив­шим­ся зло­во­ни­ем, изда­ла отча­ян­ный звук, кото­рый и ржа­ни­ем-то нель­зя было назвать, и понес­лась куда-то в ноч­ную тьму, таща за собой гро­мы­ха­ю­щую тележ­ку.

Берч понял, что поло­же­ние его ахо­вое – теперь дыра была зна­чи­тель­но выше его гру­ди, но, собрав все силы, решил­ся на отча­ян­ную попыт­ку. Уце­пив­шись за край фра­му­ги, он попы­тал­ся под­тя­нуть­ся, одна­ко что-то меша­ло ему, каза­лось, его креп­ко дер­жат за ноги. Тут он впер­вые за все вре­мя испы­тал страх и изо всех сил поста­рал­ся осво­бо­дить­ся от непо­нят­ной поме­хи, но на ноги буд­та гири наве­си­ли. Вне­зап­но он почув­ство­вал рез­кую боль, как если бы в лодыж­ку впи­лось что-то острое. Берч, несмот­ря на весь свой ужас, объ­яс­нил для себя эту боль вполне есте­ствен­ны­ми при­чи­на­ми, пола­гая, что это гвоз­ди трес­нув­ше­го гро­ба или рас­щеп­лен­ные углы. Он, долж­но быть, кри­чал, уж во вся­ком слу­чае, отча­ян­но бры­кал­ся, почти теряя созна­ние. Нако­нец страш­ным уси­ли­ем воли Берч вырвал­ся из запад­ни, про­тис­нул­ся в щель и рух­нул на сырую зем­лю. Он не мог, как выяс­ни­лось, идти и пополз, воло­ча окро­вав­лен­ные ноги и кон­вуль­сив­но впи­ва­ясь ног­тя­ми в могиль­ную зем­лю, а выгля­нув­шая из обла­ков луна осве­ща­ла эту жут­кую кар­ти­ну. Берч полз к доми­ку клад­би­щен­ско­го сто­ро­жа, тело у него было ват­ным, а дви­же­ния замед­лен­ны­ми, как в ноч­ном кош­ма­ре. Никто не гнал­ся за ним, во вся­ком слу­чае, когда Арминг­тон, ноч­ной сто­рож, услы­шав цара­па­нье, открыл дверь, кро­ме Бер­ча, за нею нико­го не было.

Арминг­тон уло­жил Бер­ча на сво­бод­ную кро­вать и послал сво­е­го сына Эдви­на за док­то­ром Дэви­сом. Боль­ной был в пол­ном созна­нии, но ниче­го не объ­яс­нял, повто­ряя толь­ко что-то вро­де: «Мои ноги… пусти… один в скле­пе». При­шед­ший со сво­им неиз­мен­ным сак­во­я­жем и обод­ря­ю­щи­ми сло­ва­ми док­тор рас­по­ря­дил­ся снять с несчаст­но­го верх­нюю одеж­ду и баш­ма­ки. Его раны (обе лодыж­ки в обла­сти ахил­ло­ва сухо­жи­лия были звер­ски истер­за­ны, как буд­то из них вырва­ли по изряд­но­му кус­ку мяса), каза­лось, оза­да­чи­ли и даже напу­га­ли ста­ро­го вра­ча. Он с вол­не­ни­ем рас­спра­ши­вал боль­но­го о слу­чив­шем­ся, дро­жа­щи­ми рука­ми поста­рал­ся побыст­рее обра­бо­тать и забин­то­вать раны, не в силах гля­деть на это жут­кое зре­ли­ще.

В вопро­сах, кото­рые Дэвис зада­вал гро­бов­щи­ку, зву­чал пло­хо скры­ва­е­мый страх, похо­же, он выпы­тать у сво­е­го паци­ен­та – что было совсем не харак­тер­но для ста­ро­го вра­ча – все до мель­чай­ших подроб­но­стей о кош­мар­ном ноч­ном при­клю­че­нии. Его осо­бен­но инте­ре­со­ва­ло, уве­рен ли Берч, что на самом вер­ху сто­ял тот самый гроб, и как он сумел отыс­кать его в тем­но­те, точ­но ли это был гроб Фен­не­ра и как ему уда­лось отли­чить его от того, в кото­ром поко­ил­ся зло­вред­ный Асаф Сой­ер. И мог ли так вне­зап­но трес­нуть гроб Фен­не­ра? Дере­вен­ский врач Дэвис видел, конеч­но, оба гро­ба во вре­мя похо­рон, и, конеч­но же, посе­щал Фен­не­ра и Сой­е­ра неза­дол­го до их смер­ти. И пом­нил свое изум­ле­ние на похо­ро­нах Сой­е­ра: как это он поме­стил­ся в гроб, сде­лан­ный по раз­ме­рам тще­душ­но­го Фен­не­ра?

Через два часа док­тор ушел, посо­ве­то­вав Бер­чу гово­рить всем, что пора­нил ноги о гвоз­ди и ост­рые углы. Кому при­дет в голо­ву что-нибудь дру­гое? Луч­ше помал­ки­вать и не обра­щать­ся к дру­гим вра­чам. Берч так и сде­лал, я же со сво­ей сто­ро­ны, осмот­рев после его откро­ве­ний ста­рые, блед­ные уже шра­мы, согла­сил­ся, что это был муд­рый совет. Берч навсе­гда остал­ся хро­мым – связ­ки так пол­но­стью и не вос­ста­но­ви­лись, – но, пола­гаю, самый боль­шой ущерб понес­ла его душа. Пси­хи­че­ское здо­ро­вье гро­бов­щи­ка замет­но пошат­ну­лось, боль­но было видеть, как быв­ший ува­лень и флег­ма­тик вздра­ги­ва­ет при одном лишь упо­ми­на­нии о пят­ни­це, скле­пе, гро­бе и подоб­ных вещах. Его напу­ган­ная лошадь вер­ну­лась-таки домой, но его разум в преж­нем виде не воз­вра­тил­ся к нему. Он сме­нил рабо­ту, но так и не обрел покоя. Воз­мож­но, его мучил страх, воз­мож­но, на этот страх позд­нее нало­жи­лось рас­ка­я­ние в совер­шен­ных гре­хах. Желая забыть­ся, он при­стра­стил­ся к спирт­но­му.

Той ночью, оста­вив Бер­ча, док­тор Дэвис, взяв с собой фонарь, напра­вил­ся к скле­пу. При све­те луны он уви­дел раз­бро­сан­ные оскол­ки кам­ней и изуро­до­ван­ный фасад стро­е­ния. Двер­ца скле­па лег­ко пода­лась, едва он дотро­нул­ся до нее. Насмот­рев­ший­ся все­го в опе­ра­ци­он­ных, док­тор сме­ло вошел внутрь и огля­дел­ся. Но от тяже­ло­го зло­во­ния и открыв­ше­го­ся перед ним зре­ли­ща у док­то­ра пере­хва­ти­ло дыха­ние. Он гром­ко закри­чал, крик пере­шел в еще более ужас­ный хрип. В сле­ду­ю­щее мгно­ве­ние он уже нес­ся к сто­рож­ке и там, забыв все пра­ви­ла про­фес­си­о­наль­ной эти­ки, раз­бу­дил паци­ен­та и, тря­ся его, воз­буж­ден­но и пре­ры­ви­сто зашеп­тал нечто такое, что обо­жгло уши гро­бов­щи­ка, буд­то с шипе­ни­ем изры­га­е­мый яд.

«Это был Асаф! Так я и думал! Я хоро­шо пом­ню, у него не хва­та­ло перед­не­го зуба. Закли­наю, не пока­зы­вай нико­му свои раны – там есть эти отме­ти­ны. Труп почти раз­ло­жил­ся, но злоб­ное выра­же­ние на его лице… на его быв­шем лице… вид­но и сей­час… Ведь это сущий дья­вол. Пом­нишь, как он разо­рил ста­ро­го Рай­мон­да, и это через трид­цать лет после спо­ра о гра­ни­це меж­ду их участ­ка­ми! Или как без­жа­лост­но раз­да­вил он про­шлым летом уку­сив­ше­го его щен­ка! Сущий дья­вол, Берч! Он может мстить и из гро­ба. Спа­си меня, Боже, от его мести!

Зачем ты сде­лал это, Берч? Конеч­но, он был него­дяй, и я не виню тебя за этот бра­ко­ван­ный гроб, но все же ты зашел слиш­ком дале­ко. Эко­но­мить, конеч­но, не грех, но ведь ста­ри­на Фен­нер был тако­го малень­ко­го роста! Это­го зре­ли­ща я нико­гда не забу­ду. Бры­кал­ся ты, видать, здо­ро­во – гроб Аса­фа валя­ет­ся на зем­ле, череп рас­ко­лот, кости рас­ки­да­ны. Вся­ко­го я насмот­рел­ся, но тако­го не упом­ню! Жут­кое зре­ли­ще! Бог сви­де­тель, ты, Берч, полу­чил по заслу­гам. Череп заста­вил меня содрог­нуть­ся, но то, что я уви­дел потом, было во сто­крат хуже: содран­ное с тво­их лоды­жек мясо лежит в бра­ко­ван­ном гро­бу Мэт­та Фен­не­ра!»