Говард Филлипс Лавкрафт

КОШМАР В КВАРТАЛЕ РЭД ХУК

(The Horror at Red Hook)
Напи­са­но в 1925 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод И. Бог­да­но­ва

////

В каж­дом из нас тяга к доб­ру ужи­ва­ет­ся со склон­но­стью к злу, и, по мое­му глу­бо­ко­му убеж­де­нию, мы живем в неиз­вест­ном нам мире – мире, испол­нен­ном про­ва­лов, теней и суме­реч­ных созда­ний. Неиз­вест­но, вер­нет­ся ли когда-нибудь чело­ве­че­ство на тро­пу эво­лю­ции, но в том, что изна­чаль­ное ужас­ное зна­ние до сих пор не изжи­то, сомне­вать­ся не при­хо­дит­ся.

Артур Мей­чен

I

Пару недель тому назад вни­ма­ние зевак, собрав­ших­ся на углу одной из улиц Пас­ко­уга, неболь­шой дере­вуш­ки на Род-Айлен­де, было при­вле­че­но необыч­ным пове­де­ни­ем высо­ко­го, креп­ко сло­жен­но­го, цве­ту­ще­го вида чело­ве­ка, спу­стив­ше­го­ся с хол­ма по доро­ге из Чепа­че­та и направ­ляв­ше­го­ся по глав­ной ули­це в цен­траль­ный квар­тал, обра­зу­е­мый несколь­ки­ми ничем не при­ме­ча­тель­ны­ми кир­пич­ны­ми стро­е­ни­я­ми – глав­ным обра­зом лав­ка­ми и скла­да­ми, – кото­рые одни толь­ко и при­да­ва­ли посе­ле­нию отте­нок урба­ни­стич­но­сти. Имен­но в этом месте, без вся­кой види­мой при­чи­ны, с незна­ком­цем и слу­чил­ся стран­ный при­па­док: при­сталь­но вгля­дев­шись в самое высо­кое из зда­ний, он на секун­ду-дру­гую застыл как вко­пан­ный, а затем, издав серию прон­зи­тель­ных исте­ри­че­ских воплей, бро­сил­ся бежать, слов­но за ним гна­лись все демо­ны ада, но на бли­жай­шем пере­крест­ке спо­ткнул­ся и грох­нул­ся оземь. Когда забот­ли­вые руки помог­ли ему под­нять­ся и отрях­нуть от пыли костюм, выяс­ни­лось, что он нахо­дил­ся в здра­вом уме и, если не счи­тать лег­ких уши­бов, пол­но­стью опра­вил­ся от нерв­но­го сры­ва. Сму­щен­но про­бор­мо­тав несколь­ко фраз, из кото­рых явство­ва­ло, что в недав­нем про­шлом он пере­нес глу­бо­кую душев­ную трав­му, незна­ко­мец повер­нул­ся и, не огля­ды­ва­ясь, заша­гал обрат­но по чепа­чет­ской доро­ге. Когда он скрыл­ся из глаз, все сви­де­те­ли это­го малень­ко­го про­ис­ше­ствия сошлись во мне­нии, что подоб­но­го рода при­пад­ков мень­ше все­го при­хо­дит­ся ожи­дать от таких круп­ных, силь­ных и энер­гич­ных муж­чин, каким, без сомне­ния, был давеш­ний постра­дав­ший. Все­об­щее удив­ле­ние ничуть не умень­ши­лось от того, что один из сто­яв­ших побли­зо­сти зевак ска­зал, что при­знал в нем посто­яль­ца извест­но­го в окру­ге молоч­ни­ка, жив­ше­го на окра­ине Чепа­че­та.

Как вско­ре выяс­ни­лось, чело­век этот был нью-йорк­ским детек­ти­вом Тома­сом Ф. Мело­уном, нахо­дя­щим­ся ныне в дли­тель­ном отпус­ке по состо­я­нию здо­ро­вья, подо­рван­но­го в резуль­та­те непо­мер­но­го объ­е­ма рабо­ты, взва­лен­но­го им на свои пле­чи во вре­мя рас­сле­до­ва­ния одно­го жут­ко­ва­то­го дела, кото­ро­му несчаст­ная слу­чай­ность при­да­ла весь­ма тра­ги­че­ское завер­ше­ние. Во вре­мя обла­вы, в кото­рой он при­ни­мал уча­стие, рух­ну­ло несколь­ко ста­рых кир­пич­ных домов, под облом­ка­ми кото­рых погиб­ли как пре­сле­ду­е­мые, так и това­ри­щи Мело­у­на по служ­бе. Обсто­я­тель­ства ката­стро­фы столь потряс­ли детек­ти­ва, что с тех пор он испы­ты­вал необъ­яс­ни­мый ужас при одном виде стро­е­ний, хотя бы отда­лен­но напо­ми­на­ю­щих обру­шив­ши­е­ся, и в кон­це кон­цов спе­ци­а­ли­сты по умствен­ным рас­строй­ствам посо­ве­то­ва­ли ему уехать из горо­да на неопре­де­лен­ный срок. Поли­цей­ский хирург, у кото­ро­го были род­ствен­ни­ки в Чепа­че­те, пред­ло­жил эту дере­вень­ку, состо­яв­шую из двух десят­ков домов в коло­ни­аль­ном сти­ле, как иде­аль­ное место для исце­ле­ния душев­ных ран. Недол­го думая, боль­ной отпра­вил­ся в путь, пообе­щав дер­жать­ся подаль­ше от глав­ных улиц более круп­ных посе­ле­ний до тех пор, пока на то не будет осо­бо­го раз­ре­ше­ния вунс­о­кет­ско­го пси­хи­ат­ра, под наблю­де­ние кото­ро­го он посту­пал. Про­гул­ка в Пас­ко­уг за све­жи­ми жур­на­ла­ми была явной ошиб­кой, и несчаст­ный паци­ент запла­тил за свое ослу­ша­ние испу­гом, синя­ка­ми и сты­дом.

Это было все, что уда­лось выве­дать сплет­ни­кам из Чепа­че­та и Пас­ко­уга; ров­но столь­ко же зна­ли и зани­мав­ши­е­ся Мело­уном спе­ци­а­ли­сты с самы­ми высо­ки­ми науч­ны­ми сте­пе­ня­ми. Одна­ко послед­ним детек­тив пытал­ся рас­ска­зать гораз­до боль­ше, и лишь откро­вен­ное недо­ве­рие, с каким вос­при­ни­ма­лись его сло­ва, заста­ви­ло его замол­чать. С тех пор он носил пере­жи­тое в душе и ни еди­ным сло­вом не выра­зил несо­гла­сия с еди­но­душ­ным мне­ни­ем окру­жа­ю­щих, винив­ших в нару­ше­нии его пси­хи­че­ско­го рав­но­ве­сия вне­зап­ный обвал несколь­ких дрях­лых кир­пич­ных домов в бруклин­ском Ред-Хуке и после­до­вав­шую в резуль­та­те смерть доб­лест­ных блю­сти­те­лей зако­на. Он потра­тил слиш­ком мно­го сил, гово­ри­ли ему, что­бы разо­рить это гнез­до поро­ка и пре­ступ­но­сти; по сове­сти гово­ря, там было мно­го тако­го, от чего может содрог­нуть­ся даже самый муже­ствен­ный чело­век, а неожи­дан­ная тра­ге­дия яви­лась все­го лишь послед­ним уда­ром. Это про­стое объ­яс­не­ние было доступ­но каж­до­му, а пото­му как Мело­ун был отнюдь не прост, он решил в сво­их же инте­ре­сах им и огра­ни­чить­ся. Ибо наме­кать лишен­ным вооб­ра­же­ния людям на ужас, выхо­дя­щий за рам­ки всех чело­ве­че­ских пред­став­ле­ний, – ужас, со вре­ме­ни преж­них эпох погло­ща­ю­щий и пере­ва­ри­ва­ю­щий древ­ние дома, квар­та­лы и горо­да, – озна­ча­ло, что вме­сто оздо­ро­ви­тель­но­го отды­ха в деревне он бы пря­ми­ком отпра­вил­ся в вой­лоч­ную каме­ру пси­хи­ат­ри­че­ской лечеб­ни­цы, но для это­го он был слиш­ком разум­ным чело­ве­ком, если, конеч­но, не счи­тать неко­то­рой склон­но­сти к мисти­циз­му. Его отли­ча­ло чисто кельт­ское виде­ние страш­ных и пота­ен­ных сто­рон бытия и одно­вре­мен­но при­су­щая логи­кам спо­соб­ность заме­чать внешне неубе­ди­тель­ные вещи – соче­та­ние, кото­рое послу­жи­ло при­чи­ной тому, что в свои сорок два года он ока­зал­ся дале­ко от род­но­го дома и занял­ся делом, не подо­ба­ю­щим выпуск­ни­ку Дуб­лин­ско­го уни­вер­си­те та, появив­ше­му­ся на свет на геор­ги­ан­ской вил­ле побли­зо­сти от Феникс-парка.1

А пото­му сей­час, пере­би­рая мыс­лен­ным взо­ром вещи, кото­рые ему дове­лось видеть, слы­шать или толь­ко смут­но про­зре­вать, Мело­ун был даже рад тому, что он остал­ся един­ствен­ным хра­ни­те­лем тай­ны, спо­соб­ной пре­вра­тить бес­страш­но­го бой­ца во вздра­ги­ва­ю­ще­го от каж­до­го шоро­ха пси­хо­па­та, а кир­пич­ные уще­лья тру­щоб, выся­щи­е­ся посре­ди моря смуг­лых, не отли­чи­мых друг от дру­га лиц про­хо­жих, – в жут­кое напо­ми­на­ние о веч­но сте­ре­гу­щем нас кош­ма­ре. Это был не пер­вый слу­чай, когда Мело­уну при­хо­ди­лось скры­вать свои чув­ства, ибо знав­шие детек­ти­ва люди счи­та­ли его доб­ро­воль­ное погру­же­ние в мно­го­языч­ную без­дну нью-йорк­ско­го дна чем-то вро­де вне­зап­но­го и необъ­яс­ни­мо­го капри­за. Но как мог пове­дать он доб­ро­по­ря­доч­ным горо­жа­нам о древ­них кол­дов­ских обря­дах и урод­ли­вых куль­тах, сле­ды кото­рых пред­ста­ли его чут­ко­му взо­ру в этом бур­ля­щем кот­ле веко­вой нечи­сти, куда самые низ­кие подон­ки минув­ших раз­вра­щен­ных эпох вли­ли свою долю отра­вы и непре­хо­дя­ще­го ужа­са? Он видел отсве­ты зеле­но­ва­то­го адско­го пла­ме­ни, воз­жи­га­е­мо­го при помо­щи пота­ен­но­го зна­ния в самом серд­це это­го крик­ли­во­го, пест­ро­го люд­ско­го хао­са, личи­ной кото­ро­го была алч­ность, а душой – бого­хуль­ное зло, и толь­ко чуть замет­но улы­бал­ся в ответ на сыпав­ши­е­ся со всех сто­рон насмеш­ки по пово­ду его ново­вве­де­ний в поли­цей­скую прак­ти­ку. Дока­зы­вая Мело­уну бес­плод­ность пого­ни за фан­та­сти­че­ски­ми при­зра­ка­ми и непо­сти­жи­мы­ми загад­ка­ми, дру­зья-ост­ро­сло­вы цинич­но уве­ря­ли его, что в наши вре­ме­на в Нью-Йор­ке не оста­лось ниче­го, кро­ме пош­ло­сти и хан­же­ства, а один из них даже готов был бить­ся об заклад на круп­ную сум­му, что, несмот­ря на свои преж­ние ост­рые пуб­ли­ка­ции в «Дуб­лин­ском обо­зре­нии», детек­ти­ву не удаст­ся напи­сать по-насто­я­ще­му инте­рес­ной ста­тьи о жиз­ни город­ских тру­щоб. Сей­час, вспо­ми­ная те вре­ме­на, Мело­ун не мог не удив­лять­ся зало­жен­ной в осно­ву наше­го миро­зда­ния иро­нии, кото­рая обра­ти­ла в явь сло­ва насмеш­ли­во­го про­ро­ка, хотя и враз­рез с изна­чаль­но зало­жен­ным в них смыс­лом. Ужас, навсе­гда отпе­ча­тав­ший­ся в его созна­нии, не мог быть опи­сан, пото­му что, напо­до­бие немец­кой кни­ги, упо­мя­ну­той одна­жды Эдга­ром По, «es lasst sich nicht lesen»2 – он не поз­во­лял себя про­честь.

II

Ощу­ще­ние скры­той тай­ны бытия посто­ян­но пре­сле­до­ва­ло Мело­у­на. В юно­сти он нахо­дил в самых обык­но­вен­ных вещах недо­ступ­ную дру­гим кра­со­ту и высо­кий смысл, что слу­жи­ло ему источ­ни­ком поэ­ти­че­ско­го вдох­но­ве­ния, одна­ко нуж­да, стра­да­ния и вынуж­ден­ные ски­та­ния заста­ви­ли его обра­тить взор в дру­гую сто­ро­ну, и он содрог­нул­ся при виде мно­го­об­ра­зия ликов зла, тая­щих­ся в окру­жа­ю­щем мире. С это­го момен­та жизнь его пре­вра­ти­лась в фан­тас­ма­го­ри­че­ский театр теней, в кото­ром одни пер­со­на­жи быст­ро сме­ня­лись дру­ги­ми, и на сцене явля­лись то рез­ко очер­чен­ные, испол­нен­ные угро­зы обра­зы в духе луч­ших работ Бердслея,3 то самые невин­ные фигу­ры и пред­ме­ты, за кото­ры­ми лишь смут­но уга­ды­ва­лись кон­ту­ры ужа­са­ю­щих созда­ний, напо­до­бие тех, что вопло­ще­ны на гра­вю­рах более тон­ко­го и изощ­рен­но­го Гюста­ва Доре.4 Ему часто при­хо­ди­ло в голо­ву, что насмеш­ли­вое отно­ше­ние людей, об лада­ю­щих высо­ким интел­лек­том, ко вся­ко­го рода сокро­вен­ным зна­ни­ям явля­ет­ся сча­стьем для осталь­но­го чело­ве­че­ства, ибо сто­ит им хоть раз вплот­ную занять­ся изу­че­ни­ем сек­ре­тов, на про­тя­же­нии мно­гих веков сбе­ре­га­е­мых в рам­ках кол­дов­ских куль­тов, как резуль­та­ты их дея­тель­но­сти не толь­ко раз­ру­шат наш мир, но и поста­вят под вопрос суще­ство­ва­ние всей все­лен­ной. Без сомне­ния, подоб­но­го рода раз­мыш­ле­ния накла­ды­ва­ли несколь­ко мрач­но­ва­тый отте­нок на мело­ун­ский склад ума, одна­ко мрач­ность эта с лих­вой ком­пен­си­ро­ва­лась врож­ден­ны­ми логи­че­ски­ми спо­соб­но­стя­ми и тон­ким чув­ством юмо­ра. Его вполне устра­и­ва­ло, что эти неяс­ные, запрет­ные виде­ния оста­ва­лись все­го лишь объ­ек­том абстракт­ных умо­за­клю­че­ний, и толь­ко когда испол­не­ние слу­жеб­но­го дол­га при­ве­ло его к столк­но­ве­нию со слиш­ком неожи­дан­ным и ужа­са­ю­щим откро­ве­ни­ем, этот баланс нару­шил­ся и насту­пи­ла исте­рия.

Ред-Хук­ское дело впер­вые при­влек­ло вни­ма­ние детек­ти­ва, когда он рабо­тал в поли­цей­ском участ­ке на бруклин­ской Бат­лер-стрит, куда его вре­мен­но при­ко­ман­ди­ро­ва­ли для ока­за­ния помо­щи тамош­ним сотруд­ни­кам. Ред-Хук пред­став­ля­ет собой гряз­ный люд­ской мура­вей­ник, обра­зо­вав­ший­ся на месте ста­рых пор­то­вых квар­та­лов напро­тив Гавернерз-Айленд,5 сгру­див­ших­ся вдоль несколь­ких неухо­жен­ных улиц, что берут нача­ло от доков и бегут вверх по хол­му, что­бы в кон­це кон­цов соеди­нить­ся с неко­гда ожив­лен­ней­ши­ми, а теперь почти не исполь­зу­ю­щи­ми­ся Клинтон‑и Корт-стрит, веду­щи­ми в направ­ле­нии Боро-Холл. В рай­оне пре­об­ла­да­ют кир­пич­ные стро­е­ния, воз­ве­ден­ные меж­ду пер­вой чет­вер­тью и сере­ди­ной про­шло­го сто­ле­тия, а пото­му неко­то­рые наи­бо­лее тем­ные улоч­ки и пере­ул­ки до сих пор сохра­ни­ли тот свое­об­раз­ный мрач­ный коло­рит, кото­рый лите­ра­тур­ная тра­ди­ция опре­де­ля­ет не ина­че как «дик­кен­сов­ский». Состав насе­ле­ния Ред-Хука оста­ет­ся нераз­ре­ши­мой голо­во­лом­кой для мно­гих поко­ле­ний ста­ти­сти­ков: сирий­ские, испан­ские, ита­льян­ские и негри­тян­ские кор­ни сли­лись здесь воеди­но и, щед­ро посы­пан­ные аме­ри­кан­ским и скан­ди­нав­ским наво­зом, яви­ли све­ту свои буй­ные рост­ки. Весь­ма стран­ные кри­ки выры­ва­ют­ся порою из недр это­го шум­но­го стол­по­тво­ре­ния и впле­та­ют­ся в чудо­вищ­ную орган­ную лита­нию паро­ход­ных гуд­ков, испол­ня­е­мую под акком­па­не­мент рав­но­мер­но­го бие­ния покры­тых мазут­ной плен­кой волн о мрач­ные при­ча­лы. Одна­ко в дав­ние вре­ме­на Ред-Хук был совсем иным: на ниж­них ули­цах жили чест­ные тру­дя­ги-моря­ки, а повы­ше, в изящ­ных рези­ден­ци­ях на склоне хол­ма, сели­лись состо­я­тель­ные ком­мер­сан­ты. Сле­ды было­го бла­го­по­лу­чия мож­но раз­ли­чить и в осно­ва­тель­ной архи­тек­ту­ре ста­рых домов, и в ред­кой кра­со­те немно­го­чис­лен­ных сохра­нив­ших­ся церк­вей, и в неко­то­рых дру­гих раз­бро­сан­ных там и сям дета­лях – про­гнив­ших баля­си­нах лест­нич­ных про­емов, поко­сив­ших­ся, а порою и сорван­ных с петель мас­сив­ных две­рях, изъ­еден­ных чер­вя­ми деко­ра­тив­ных пиляст­рах или без­жа­лост­но вытоп­тан­ных лужай­ках с пова­лен­ным ржа­вым ограж­де­ни­ем. А ино­гда посре­ди плот­но при­мы­ка­ю­щих друг к дру­гу стро­е­ний мож­но встре­тить лег­кий остек­лен­ный купол, в кото­ром в ста­ро­дав­ние вре­ме­на соби­ра­лась семья капи­та­на, что­бы часа­ми наблю­дать за оке­а­ном и ждать, когда на гори­зон­те появит­ся зна­ко­мый кры­ла­тый силу­эт.

Отсю­да, из этой мораль­но и физи­че­ски раз­ла­га­ю­щей­ся кло­аки, к небу несут­ся самые изощ­рен­ные про­кля­тия на более чем сотне раз­лич­ных язы­ков и диа­лек­тов. Бра­нясь на все лады и гор­ла­ня гряз­ные куп­ле­ты, по ули­цам шаста­ют тол­пы подо­зри­тель­но­го вида бро­дяг, а сто­ит слу­чай­но забред­ше­му сюда про­хо­же­му скольз­нуть взгля­дом по окнам домов, как в них тут же гас­нет свет и вид­нев­ши­е­ся за стек­ла­ми смуг­лые, отме­чен­ные печа­тью поро­ка лица тороп­ли­во скры­ва­ют­ся за плот­ны­ми зана­вес­ка­ми. Поли­ция дав­но уже отча­я­лась наве­сти здесь хотя бы види­мость поряд­ка и забо­тит­ся лишь о том, что­бы сквер­на не выхо­ди­ла за гра­ни­цы рай­о­на и не зара­жа­ла внеш­ний мир. При появ­ле­нии пат­ру­ля на ули­цах воца­ря­ет­ся мрач­ное, напря­жен­ное мол­ча­ние, и таким же мол­ча­ни­ем отве­ча­ют на все вопро­сы сле­до­ва­те­лей задер­жан­ные в Ред-Хуке пра­во­на­ру­ши­те­ли. По сво­ей пест­ро­те состав пре­ступ­ле­ний здесь не усту­па­ет этно­су – в посвя­щен­ном это­му рай­о­ну раз­де­ле поли­цей­ско­го архи­ва мож­но най­ти все виды без­за­ко­ния, начи­ная от кон­тра­бан­ды спирт­ным и «белой костью» и кон­чая самы­ми отвра­ти­тель­ны­ми слу­ча­я­ми убий­ства и чле­но­вре­ди­тель­ства. И если ста­ти­сти­че­ский уро­вень пре­ступ­но­сти в Ред-Хуке не выше, чем в осталь­ных при­мы­ка­ю­щих к нему рай­о­нах, то в этом заслу­га отнюдь не поли­ции, но лов­ко­сти, с какой здесь уме­ют скры­вать гряз­ные дела. Доста­точ­но заме­тить, что дале­ко не все люди, посе­ща­ю­щие Ред-Хук, воз­вра­ща­ют­ся обрат­но обыч­но это уда­ет­ся толь­ко уме­ю­щим дер­жать язык за зуба­ми.

В насто­я­щем поло­же­нии дел Мело­ун обна­ру­жил едва уло­ви­мые при­зна­ки некой тща­тель­но обе­ре­га­е­мой ужас­ной тай­ны, не срав­ни­мой ни с одним из самых тяж­ких обще­ствен­ных поро­ков, о кото­рых столь отча­ян­но вопи­ют доб­ро­по­ря­доч­ные граж­дане и кото­рые столь охот­но бро­са­ют­ся исце­лять свя­щен­ни­ки и филан­тро­пы. Ему, сов­ме­щав­ше­му в себе пыл­кое вооб­ра­же­ние со стро­гим науч­ным под­хо­дом, как нико­му дру­го­му было ясно, что совре­мен­ный чело­век, постав­лен­ный в усло­вия без­за­ко­ния, неумо­ли­мо ска­ты­ва­ет­ся до того, что в сво­ей повсе­днев­ной и рели­ги­оз­ной прак­ти­ке начи­на­ет сле­до­вать не ука­за­ни­ям разу­ма, а тем­ным инстинк­там, сохра­нив­шим­ся у него с дои­сто­ри­че­ских вре­мен, когда он еще мало чем отли­чал­ся от обе­зья­ны. Имен­но поэто­му гор­ла­ня­щие и сып­лю­щие руга­тель­ства­ми про­цес­сии моло­дых людей с неви­дя­щи­ми гла­за­ми и поме­чен­ны­ми оспой лица­ми, попа­дав­ши­е­ся детек­ти­ву в пред­рас­свет­ные часы на заму­со­рен­ных ули­цах Ред-Хука, застав­ля­ли его вся­кий раз вздра­ги­вать от отвра­ще­ния чисто антро­по­ло­ги­че­ско­го свой­ства. Групп­ки этих моло­дых людей мож­но было уви­деть повсю­ду: то они при­ста­ва­ли к про­хо­жим на пере­крест­ках, то, раз­ва­лив­шись в двер­ных про­емах, наиг­ры­ва­ли на при­ми­тив­ных музы­каль­ных инстру­мен­тах какие-то непо­сти­жи­мые мело­дии, то пьян­ство­ва­ли или пич­ка­ли друг дру­га гряз­ны­ми исто­ри­я­ми у сто­ли­ков пив­ну­шек в Боро-Холл, а то заго­вор­щиц­ки шеп­та­лись о чем-то, стол­пив­шись вокруг заля­пан­но­го гря­зью так­си, при­пар­ко­ван­но­го у высо­ко­го крыль­ца одно­го из полу­раз­ва­лив­ших­ся домов с зако­ло­чен­ны­ми окна­ми. При всей сво­ей омер­зи­тель­но­сти они инте­ре­со­ва­ли Мело­у­на гораз­до боль­ше, чем он мог при­знать­ся сво­им това­ри­щам по служ­бе, ибо за ними скры­ва­лась некая чудо­вищ­ная сила, беру­щая нача­ло в неве­до­мых глу­би­нах вре­ме­ни, некое враж­деб­ное, непо­сти­жи­мое и бес­ко­неч­но древ­нее соци­аль­ное суще­ство, в сво­их про­яв­ле­ни­ях не име­ю­щее ниче­го обще­го с бес­ко­неч­ны­ми спис­ка­ми дея­ний, пова­док и при­то­нов пре­ступ­но­го мира, с таким тща­ни­ем состав­ля­е­мы­ми в поли­цей­ских архи­вах. В нем зре­ло убеж­де­ние, что эти моло­дые подон­ки явля­ют­ся носи­те­ля­ми какой-то жут­кой дои­сто­ри­че­ской тра­ди­ции, хра­ни­те­ля­ми бес­по­ря­доч­ных, раз­роз­нен­ных облом­ков куль­тов и обря­дов, воз­раст кото­рых пре­вос­хо­дит воз­раст чело­ве­че­ства. Слиш­ком уж спло­чен­ны­ми и осмыс­лен­ны­ми были их дей­ствия, и слиш­ком уж стро­гий поря­док чув­ство­вал­ся за их внеш­ней без­ала­бер­но­стью и неряш­ли­во­стью. Мело­уну не дово­ди­лось попу­сту тра­тить вре­мя на чте­ние таких кни­жо­нок, как при­над­ле­жа­щие перу мисс Мюр­рей «Кол­дов­ские куль­ты Запад­ной Евро­пы», а пото­му ему и в голо­ву не при­хо­ди­ло усо­мнить­ся в том, что сре­ди кре­стьян и неко­то­рых дру­гих сло­ев насе­ле­ния издрев­ле суще­ству­ет обы­чай устра­и­вать нече­сти­вые тай­ные сбо­ри­ща и оргии, вос­хо­дя­щий к тем­ным рели­ги­оз­ным систе­мам доарий­ско­го пери­о­да и запе­чат­лен­ный в народ­ных пре­да­ни­ях как «чер­ная мес­са» или «ведь­мов­ской шабаш». Он ничуть не сомне­вал­ся и в том, что зло­ве­щие порож­де­ния ура­ло-алтай­ско­го шаман­ства и ази­ат­ских куль­тов пло­до­ро­дия дожи­ли до наших дней, и лишь ино­гда содро­гал­ся, пыта­ясь пред­ста­вить себе, насколь­ко древ­нее и ужас­нее долж­ны они быть в реаль­но­сти, даже по срав­не­нию со сво­и­ми самы­ми древни­ми и самы­ми ужас­ны­ми опи­са­ни­я­ми.

III

Занять­ся серьез­ным изу­че­ни­ем Ред-Хука Мело­у­на заста­ви­ло дело Робер­та Сей­де­ма. Сей­дем, уче­ный пото­мок древ­не­го гол­ланд­ско­го рода, после смер­ти роди­те­лей уна­сле­до­вал ров­но такое коли­че­ство денег, кото­рое поз­во­ля­ло ему не гнуть спи­ну ради хле­ба насущ­но­го, и с тех пор жил отшель­ни­ком в про­стор­ном, но изряд­но постра­дав­шем от вре­ме­ни особ­ня­ке, что его дед сво­и­ми рука­ми постро­ил во Флэт­бу­ше во вре­ме­на, когда эта дере­вуш­ка пред­став­ля­ла собой не более чем живо­пис­ную груп­пу кот­те­джей в коло­ни­аль­ном сти­ле, при­ту­лив­ших­ся к ост­ро­вер­хой, уви­той плю­щом про­те­стант­ской церк­вуш­ке с неболь­шим гол­ланд­ским клад­би­щем за чугун­ной огра­дой. В этом уеди­нен­ном жили­ще, воз­вы­ша­ю­щем­ся в окру­же­нии почтен­но­го воз­рас­та дере­вьев, Сей­дем про­вел за кни­га­ми и раз­мыш­ле­ни­я­ми без мало­го шесть­де­сят лет, отлу­чив­шись лишь одна­жды, лет сорок тому назад, к бере­гам Ста­ро­го Све­та, где про­вел, зани­ма­ясь неиз­вест­но чем, пол­ных восемь лет. Он не дер­жал слуг и мало кому поз­во­лял нару­шать свое доб­ро­воль­ное затвор­ни­че­ство. Близ­ких дру­зей он не заво­дил, а немно­го­чис­лен­ных зна­ко­мых, с кем еще под­дер­жи­вал отно­ше­ния, при­ни­мал в биб­лио­те­ке един­ствен­ной из трех ком­нат пер­во­го эта­жа, кото­рая содер­жа­лась в отно­си­тель­ном поряд­ке и была застав­ле­на по сте­нам высо­чен­ны­ми – от пола до потол­ка – стел­ла­жа­ми с ряда­ми пух­лых, зам­ше­лых от древ­но­сти и оттал­ки­ва­ю­щих с виду томов. Рас­ши­ре­ние город­ских пре­де­лов и после­до­вав­шее вслед за этим погло­ще­ние Флэт­бу­ша Брукли­ном про­шло для Сей­де­ма абсо­лют­но неза­ме­чен­ным, да и город посте­пен­но пере­стал заме­чать его. Если пожи­лые люди при ред­ких встре­чах на ули­це еще узна­ва­ли его, то для моло­до­го поко­ле­ния он был не более чем забав­ным тол­стым ста­ри­каш­кой, чей несу­раз­ный облик, вклю­чав­ший в себя нече­са­ную седую шеве­лю­ру, вскло­ко­чен­ную боро­ду, потер­тую до блес­ка чер­ную пиджач­ную пару и ста­ро­мод­ную трость с позо­ло­чен­ным набал­даш­ни­ком, неиз­мен­но слу­жил пово­дом для улы­бок. До тех пор пока это­го не потре­бо­ва­ла слу­жеб­ная необ­хо­ди­мость, Мело­уну не дово­ди­лось лич­но встре­чать­ся с Сей­де­мом, одна­ко ему не раз реко­мен­до­ва­ли гол­ланд­ца как круп­ней­ше­го спе­ци­а­ли­ста в обла­сти сред­не­ве­ко­во­го оккуль­тиз­ма, и одна­жды он даже собрал­ся было взгля­нуть на при­над­ле­жа­щую его перу моно­гра­фию, посвя­щен­ную вли­я­нию каб­ба­лы на леген­ду о док­то­ре Фау­сте, – труд, кото­рый один из дру­зей детек­ти­ва вза­хлеб цити­ро­вал наизусть.

Сей­дем стал пред­став­лять из себя «дело» после того, как какие-то его отда­лен­ные и чуть ли не един­ствен­ные род­ствен­ни­ки потре­бо­ва­ли выне­се­ния судеб­но­го опре­де­ле­ния о его невме­ня­е­мо­сти. Тре­бо­ва­ние это, каким бы неожи­дан­ным оно ни пока­за­лось людям несве­ду­щим, яви­лось резуль­та­том дли­тель­ных наблю­де­ний и оже­сто­чен­ных спо­ров внут­ри семьи. Осно­ва­ни­ем для него послу­жи­ли уча­стив­ши­е­ся в послед­нее вре­мя стран­ные выска­зы­ва­ния и поступ­ки пат­ри­ар­ха: к пер­вым мож­но было отне­сти посто­ян­ные упо­ми­на­ния каких-то чудес­ных пере­мен, кото­рые вот-вот долж­ны явить­ся миру, к послед­ним – недо­стой­ное при­стра­стие к самым гряз­ным и подо­зри­тель­ным при­то­нам Брукли­на. С года­ми он обра­щал все мень­ше вни­ма­ния на свой внеш­ний вид, и теперь его мож­но было при­нять за заправ­ско­го нище­го, что, кста­ти, не раз слу­ча­лось с дру­зья­ми семьи, кото­рые, к сво­е­му сты­ду и ужа­су, заме­ча­ли зна­ко­мые чер­ты в опу­стив­шем­ся бро­дя­ге, дове­ри­тель­но шеп­чу­щим­ся со стай­ка­ми смуг­лых, бан­дит­ско­го вида оби­та­те­лей тру­щоб на стан­ции под­зем­ки или на ска­мей­ке воз­ле Боро-Холл. Все раз­го­во­ры с ним сво­ди­лись к тому, что, зага­доч­но улы­ба­ясь и через каж­дое сло­во встав­ляя мифо­ло­ге­мы типа «Сфи­рот», «Асмо­дей» и «Сама­эль», он пус­кал­ся в рас­суж­де­ния о каких-то могу­ще­ствен­ных силах, кото­рые ему уже почти уда­лось под­чи­нить сво­ей вла­сти. Судеб­ное дозна­ние уста­но­ви­ло, что почти весь свой годо­вой доход и основ­ной капи­тал Сей­дем тра­тил на при­об­ре­те­ние ста­рин­ных фоли­ан­тов, кото­рые ему достав­ля­ли из Лон­до­на и Пари­жа, да на содер­жа­ние убо­гой квар­ти­ры, сня­той им в цоколь­ном эта­же одно­го из домов в Ред-Хуке. В этой квар­ти­ре он про­во­дил чуть ли не каж­дую ночь, при­ни­мая стран­ные деле­га­ции, состо­я­щие из экзо­ти­че­ско­го вида ино­стран­ных и оте­че­ствен­ных подон­ков всех мастей, и про­во­дя за ее наглу­хо зашто­рен­ны­ми окна­ми нечто вро­де цер­ков­ных служб и свя­щен­но­дей­ствий. Сопро­вож­дав­шие его по пятам аген­ты докла­ды­ва­ли о стран­ных воп­лях и пес­но­пе­ни­ях, что доно­си­лись до них сквозь гро­мо­вой топот, слу­жив­ший акком­па­не­мен­том этим ноч­ным сбо­ри­щам, и неволь­но поежи­ва­лись, вспо­ми­ная их нече­сти­вую, неслы­хан­ную даже для тако­го дав­но уже при­вык­ше­го к самым жут­ким орги­ям рай­о­на, как Ред-Хук, экс­та­тич­ность и раз­нуз­дан­ность. Одна­ко, когда нача­лось слу­ша­ние дела, Сей­де­му уда­лось сохра­нить сво­бо­ду. В зале суда мане­ры его сно­ва ста­ли изящ­ны­ми, а речи – ясны­ми и убе­ди­тель­ны­ми. Ему не соста­ви­ло тру­да объ­яс­нить стран­но­сти сво­е­го пове­де­ния и экс­тра­ва­гант­ность язы­ка все­це­лой погру­жен­но­стью в осо­бо­го рода науч­ное иссле­до­ва­ние. Он ска­зал, что все послед­нее вре­мя посвя­щал деталь­но­му изу­че­нию неко­то­рых явле­ний евро­пей­ской куль­ту­ры, что неиз­беж­но тре­бо­ва­ло тес­но­го сопри­кос­но­ве­ния с пред­ста­ви­те­ля­ми раз­лич­ных наци­о­наль­но­стей, а так­же непо­сред­ствен­но­го зна­ком­ства с народ­ны­ми пес­ня­ми и тан­ца­ми. Что же каса­ет­ся абсо­лют­но неле­по­го пред­по­ло­же­ния о том, что на его день­ги содер­жит­ся некая сек­рет­ная пре­ступ­ная орга­ни­за­ция, так оно лишь еще раз под­чер­ки­ва­ет то непо­ни­ма­ние, с каким, как ни при­скорб­но, зача­стую при­хо­дит­ся стал­ки­вать­ся насто­я­ще­му уче­но­му в сво­ей рабо­те. Закон­чив эту бли­ста­тель­но состав­лен­ную и хлад­но­кров­но про­из­не­сен­ную речь, он дождал­ся выне­се­ния вер­дик­та, предо­став­ляв­ше­го ему пол­ную сво­бо­ду дей­ствий, и уда­лил­ся восво­я­си, испол­нен­ный гор­до­сти и досто­ин­ства, – чего нель­зя было ска­зать о при­сты­жен­ных част­ных детек­ти­вах, наня­тых на день­ги Сей­де­мов, Кор­ле­а­ров и Ван Брун­тов.

Имен­но на этой ста­дии к делу под­клю­чи­лись феде­раль­ные аген­ты и поли­цей­ские детек­ти­вы, в чис­ле послед­них и Мело­ун. Блю­сти­те­ли поряд­ка при­смат­ри­ва­лись к дей­стви­ям Сей­де­ма со все нарас­тав­шим инте­ре­сом и доволь­но часто при­хо­ди­ли на помощь част­ным детек­ти­вам. В резуль­та­те этой сов­мест­ной рабо­ты было выяв­ле­но, что новые зна­ко­мые Сей­де­ма при­над­ле­жа­ли к чис­лу самых отъ­яв­лен­ных и зако­ре­не­лых пре­ступ­ни­ков, кото­рых толь­ко мож­но было сыс­кать по тем­ным зако­ул­кам Ред-Хука, и что по край­ней мере треть из них неод­но­крат­но при­вле­ка­лась к ответ­ствен­но­сти за воров­ство, хули­ган­ство и неза­кон­ный ввоз эми­гран­тов. Пожа­луй, не будет пре­уве­ли­че­ни­ем ска­зать, что круг лиц, в кото­ром вра­щал­ся пре­ста­ре­лый мистик, почти цели­ком вклю­чал в себя одну из самых опас­ных пре­ступ­ных банд, издав­на про­мыш­ляв­шую на побе­ре­жье кон­тра­бан­дой живо­го това­ра – в основ­ном, вся­ко­го безы­мян­но­го и без­род­но­го ази­ат­ско­го отре­бья, кото­рое бла­го­ра­зум­но заво­ра­чи­ва­ли назад на Эллис-Айленде.6 В пере­на­се­лен­ных тру­що­бах квар­та­ла, извест­но­го в те вре­ме­на как Пар­кер-плейс, где Сей­дем содер­жал свои полу­под­валь­ные апар­та­мен­ты, посте­пен­но вырос­ла весь­ма необыч­ная коло­ния нико­му неве­до­мо­го узко­гла­зо­го народ­ца, при пись­ме поль­зо­вав­ше­го­ся араб­ским алфа­ви­том, род­ство с кото­рым в самых энер­гич­ных выра­же­ни­ях отри­ца­ли все выход­цы из Перед­ней Азии, жив­шие по обе сто­ро­ны Атлан­тик-аве­ню. За отсут­стви­ем пас­пор­тов или каких-либо иных удо­сто­ве­ре­ний лич­но­сти они, конеч­но, под­ле­жа­ли немед­лен­ной депор­та­ции, одна­ко шестер­ни меха­низ­ма, име­ну­е­мо­го испол­ни­тель­ной вла­стью, порою рас­кру­чи­ва­ют­ся очень мед­лен­но, да и вооб­ще, ред­ко кто отва­жи­вал­ся тре­во­жить Ред-Хук, если его к тому не при­нуж­да­ло обще­ствен­ное мне­ние. Все эти жал­кие созда­ния соби­ра­лись в полу­раз­ва­лив­шей­ся камен­ной церк­ви, по сре­дам исполь­зу­е­мой в каче­стве тан­це­валь­но­го зала, кото­рая воз­но­си­ла к небу свои готи­че­ские контр­фор­сы в бед­ней­шей части пор­то­во­го квар­та­ла. Номи­наль­но она счи­та­лась като­ли­че­ской, но в дей­стви­тель­но­сти во всем Бруклине не нашлось ни одно­го свя­то­го отца, кото­рый бы не отри­цал ее при­над­леж­ность к сво­ей кон­гре­га­ции, чему охот­но вери­ли поли­цей­ские аген­ты, дежу­рив­шие око­ло нее по ночам и слы­шав­шие доно­ся­щи­е­ся из ее недр стран­ные зву­ки. Им ста­но­ви­лось не по себе от воплей и бара­бан­но­го боя, сопро­вож­дав­ших таин­ствен­ные служ­бы; что же каса­ет­ся Мело­у­на, так он гораз­до боль­ше стра­шил­ся зло­ве­щих отго­лос­ков каких-то диких мело­дий (исхо­дя­щих, каза­лось, из уста­нов­лен­но­го в потай­ном под­зем­ном поме­ще­нии рас­стро­ен­но­го орга­на), кото­рые дости­га­ли его слу­ха в момен­ты, когда цер­ковь была пуста и не осве­ще­на. Давав­ший по это­му пово­ду объ­яс­не­ния в суде Сей­дем заявил, что, по его мне­нию, этот дей­стви­тель­но не совсем обыч­ный риту­ал пред­став­лял собой смесь обря­дов несто­ри­ан­ской церк­ви и тибет­ско­го шаман­ства. Как он пола­гал, боль­шин­ство участ­ни­ков этих сбо­рищ отно­си­лись к мон­го­ло­ид­ной расе и про­ис­хо­ди­ли из мало­изу­чен­ных обла­стей Кур­ди­ста­на (при этих сло­вах у Мело­у­на захо­ло­ну­ло в гру­ди, ибо он вспом­нил, что Кур­ди­стан явля­ет­ся местом оби­та­ния йезидов,7 послед­них уце­лев­ших при­вер­жен­цев пер­сид­ско­го куль­та почи­та­ния дья­во­ла).

Одна­ко чем бы ни кон­чи­лось слу­ша­ние дела Сей­де­ма, оно про­ли­ло свет на посто­ян­но рас­ту­щую вол­ну неле­галь­ных имми­гран­тов, при актив­ном содей­ствии кон­тра­бан­ди­стов и по недо­смот­ру тамо­жен­ни­ков и пор­то­вой поли­ции захле­сты­ва­ю­щую Ред-Хук от Пар­кер-плейс до верх­них квар­та­лов, где, под­чи­ня­ясь зако­нам вза­и­мо­вы­руч­ки, вновь при­быв­ших ази­а­тов при­вет­ство­ва­ли их уже успев­шие обжить­ся в новых усло­ви­ях бра­тья. Их при­зе­ми­стые фигу­ры и харак­тер­ные узко­гла­зые физио­но­мии, стран­ным обра­зом кон­тра­сти­ру­ю­щие с наде­ты­ми на них крик­ли­вы­ми аме­ри­кан­ски­ми наря­да­ми, все чаще мож­но было уви­деть в поли­цей­ских участ­ках сре­ди взя­тых с полич­ным на Боро-Холл вори­шек и мел­ких ганг­сте­ров, и в кон­це кон­цов было реше­но про­из­ве­сти их пере­пись, уста­но­вить, отку­да они берут­ся и чем зани­ма­ют­ся, а потом пере­дать в веде­ние имми­гра­ци­он­ной служ­бы. По согла­ше­нию меж­ду феде­раль­ны­ми и город­ски­ми вла­стя­ми, дело это было пору­че­но Мело­уну, и вот тогда-то, едва начав свое ски­та­ние по выгреб­ным ямам Ред-Хука, он и ока­зал­ся в поло­же­нии чело­ве­ка, балан­си­ру­ю­ще­го на лез­вии ножа над про­па­стью, имя кото­рой было ужас и в самой глу­бине кото­рой зама­я­чи­ла с виду жал­кая фигур­ка Робер­та Сей­де­ма, как глав­но­го зло­дея и про­тив­ни­ка.

IV

Мето­ды рабо­ты поли­ции отли­ча­ют­ся широ­той и раз­но­об­ра­зи­ем. За вре­мя сво­их блуж­да­ний по рай­о­ну Мело­уну уда­лось узнать нема­ло раз­роз­нен­ных фак­тов, каса­ю­щих­ся орга­ни­за­ции, чьи нели­це­при­ят­ные кон­ту­ры нача­ли выри­со­вы­вать­ся в голо­ве детек­ти­ва после раз­го­во­ров с тща­тель­но отсле­жен­ны­ми «слу­чай­ны­ми зна­ко­мы­ми» – бла­го­да­ря вовре­мя пред­ло­жен­ной фляж­ке с деше­вым пой­лом, неиз­мен­но при­сут­ство­вав­шей в его зад­нем кар­мане, а ино­гда и суро­вым допро­сам пере­пу­ган­ных заклю­чен­ных. Имми­гран­ты дей­стви­тель­но ока­за­лись кур­да­ми, одна­ко гово­ри­ли они на неве­до­мом совре­мен­ной линг­ви­сти­че­ской нау­ке диа­лек­те. Те немно­гие из них, что добы­ва­ли себе про­пи­та­ние чест­ным тру­дом, в основ­ном рабо­та­ли на под­хва­те в доках или спе­ку­ли­ро­ва­ли вся­кой мело­чью, хотя неко­то­рых из них мож­но было уви­деть и за пли­той гре­че­ско­го ресто­ран­чи­ка, и за стой­кой газет­но­го киос­ка. Одна­ко подав­ля­ю­щая их часть не име­ла види­мых средств к суще­ство­ва­нию и спе­ци­а­ли­зи­ро­ва­лась по раз­лич­ным уго­лов­ным про­фес­си­ям, самы­ми без­обид­ны­ми из кото­рых были кон­тра­бан­да и бут­ле­гер­ство. Все они при­бы­ва­ли на трам­по­вых сухогрузах8 и тем­ны­ми, без­лун­ны­ми ноча­ми пере­прав­ля­лись в шлюп­ках к какой-то при­ста­ни, соеди­нен­ной потай­ным кана­лом с неболь­шим под­зем­ным озе­ром, рас­по­ло­жен­ным под одним из домов на Пар­кер-плейс. Что это были за при­стань, канал и дом, Мело­уну узнать не уда­лось, посколь­ку все его собе­сед­ни­ки сохра­ни­ли лишь самые смут­ные вос­по­ми­на­ния о сво­ем при­бы­тии, к тому же изла­га­ли они их на столь ужас­ном наре­чии, что пол­но­стью рас­шиф­ро­вать его было не под силу самым спо­соб­ным пере­вод­чи­кам. Неяс­ной оста­ва­лась и цель, с кото­рой все новые и новые пар­тии кур­дов заво­зи­лись в Ред-Хук. На все рас­спро­сы отно­си­тель­но их преж­не­го места житель­ства, рав­но как и агент­ства, пред­ло­жив­ше­го им пере­ехать за оке­ан, они отве­ча­ли мол­ча­ни­ем, одна­ко было заме­че­но, что едва лишь речь захо­ди­ла о при­чине, побу­див­шей их посе­лить­ся здесь, на их лицах появ­ля­лось выра­же­ние непри­кры­то­го ужа­са. В рав­ной сте­пе­ни нераз­го­вор­чи­вы ока­за­лись и ганг­сте­ры дру­гих наци­о­наль­но­стей; и все све­де­ния, кото­рые в кон­це кон­цов уда­лось собрать, огра­ни­чи­ва­лись лишь смут­ны­ми упо­ми­на­ни­я­ми о каком-то боге или вели­ком жре­це, пообе­щав­шем кур­дам неслы­хан­ное досе­ле могу­ще­ство, власть и незем­ные насла­жде­ния, кото­рые они обре­тут в дале­кой стране.

Вновь при­быв­шие имми­гран­ты и быва­лые ганг­сте­ры про­дол­жа­ли с завид­ной регу­ляр­но­стью посе­щать стро­го охра­ня­е­мые ноч­ные бде­ния Сей­де­ма, а вско­ре поли­ция уста­но­ви­ла, что быв­ший затвор­ник снял еще несколь­ко квар­тир, куда мож­но было вой­ти, толь­ко зная опре­де­лен­ный пароль. В целом эти кон­спи­ра­тив­ные жили­ща зани­ма­ли три отдель­ных дома, кото­рые и ста­ли посто­ян­ным при­ста­ни­щем для сей­де­мов­ских стран­ных сообщ­ни­ков. Сам он теперь почти не появ­лял­ся во Флэт­бу­ше, изред­ка забе­гая туда лишь затем, что­бы взять или поло­жить обрат­но какую-нибудь кни­гу. Внеш­ний облик ста­ро­го гол­ланд­ца про­дол­жал мед­лен­но, но неуклон­но менять­ся – теперь в чер­тах его лица, рав­но как и в пове­де­нии, скво­зи­ла некая неиз­вест­но отку­да взяв­ша­я­ся дико­ва­тость. Два­жды Мело­ун пытал­ся заго­во­рить с ним, но оба раза раз­го­вор кон­чал­ся тем, что ему было веле­но уби­рать­ся восво­я­си. Сей­дем заявил, что он знать ниче­го не зна­ет ни о каких заго­во­рах и орга­ни­за­ци­ях и поня­тия не име­ет о том, отку­да в Ред-Хуке берут­ся кур­ды и чего они хотят. Его забо­та – изу­чать, по воз­мож­но­сти в спо­кой­ной обста­нов­ке, фольк­лор всех имми­гран­тов рай­о­на, а забо­та поли­цей­ских – охра­нять пра­во­по­ря­док, по воз­мож­но­сти не суя нос в чужие дела. Мело­ун не забыл упо­мя­нуть о сво­ем вос­хи­ще­нии, кото­рое вызва­ла в нем моно­гра­фия Сей­де­ма, посвя­щен­ная каб­ба­ле и древним евро­пей­ским мифам, но смяг­чить ста­ри­ка ему не уда­лось. Почув­ство­вав под­вох, послед­ний весь­ма недву­смыс­лен­но посо­ве­то­вал детек­ти­ву катить­ся куда подаль­ше, что тот и сде­лал, решив отныне при­бе­гать к иным источ­ни­кам инфор­ма­ции.

Что еще уда­лось бы рас­ко­пать Мело­уну, про­дол­жай он посто­ян­но рабо­тать над этим делом, мы теперь нико­гда не узна­ем. Слу­чи­лось так, что иди­от­ская рас­пря меж­ду город­ски­ми и феде­раль­ны­ми вла­стя­ми на дол­гие меся­цы затор­мо­зи­ла рас­сле­до­ва­ние, и Мело­уну при­шлось занять­ся дру­ги­ми дела­ми. Но он ни на секун­ду не забы­вал о Ред-Хуке и пото­му был удив­лен чуть ли не боль­ше дру­гих, когда с Робер­том Сей­де­мом нача­ли про­ис­хо­дить уди­ви­тель­ные пере­ме­ны. Как раз в то вре­мя, когда весь Нью-Йорк был взбу­до­ра­жен про­ка­тив­шей­ся по горо­ду вол­ной похи­ще­ний и таин­ствен­ных исчез­но­ве­ний детей, ста­рый неря­ха­уче­ный пре­тер­пе­вал мета­мор­фо­зы весь­ма зага­доч­но­го и в рав­ной сте­пе­ни абсурд­но­го харак­те­ра. Одна­жды он появил­ся в Боро-Холл с чисто выбри­тым лицом, акку­рат­но под­стри­жен­ны­ми воло­са­ми и в без­упреч­ном костю­ме. С тех пор каж­дый новый день добав­лял к его обли­ку все новые чер­ты свет­ско­сти, и вско­ре он уже мало чем отли­чал­ся от самых утон­чен­ных щего­лей, пора­жая зна­ко­мых несвой­ствен­ны­ми ему ранее блес­ком глаз, живо­стью речи и строй­но­стью неко­гда груз­ной фигу­ры. Теперь, сно­ва обре­тя упру­гую поход­ку, бой­кость манер и (как ни стран­но!) при­род­ный цвет волос, он выгля­дел гораз­до моло­же сво­их лет. С тече­ни­ем вре­ме­ни он начал оде­вать­ся все менее кон­сер­ва­тив­но и в кон­це кон­цов окон­ча­тель­но сра­зил сво­их зна­ко­мых сери­ей мно­го­люд­ных при­е­мов, устро­ен­ных в его зано­во пере­обо­ру­до­ван­ном флэт­буш­ском доме, куда он при­гла­сил не толь­ко всех, кого мог при­пом­нить, но и сво­их пол­но­стью про­щен­ных род­ствен­ни­ков, кото­рые еще совсем недав­но ярост­но доби­ва­лись его изо­ля­ции. Неко­то­рые из гостей при­ез­жа­ли ради любо­пыт­ства, дру­гие – из чув­ства дол­га, но и те и дру­гие не мог­ли скрыть при­ят­но­го удив­ле­ния, вызван­но­го умом и обво­ро­жи­тель­ны­ми мане­ра­ми быв­ше­го отшель­ни­ка. Он заявил, что в основ­ном закон­чил рабо­ту всей сво­ей жиз­ни, и теперь, после полу­че­ния кста­ти при­шед­ше­го­ся наслед­ства, заве­щан­но­го ему одним полу­за­бы­тым дру­гом из Евро­пы, он соби­ра­ет­ся потра­тить оста­ток сво­их дней на удо­воль­ствия, кото­рые обе­ща­ет ему вто­рая юность, став­шая воз­мож­ной бла­го­да­ря покою, дие­те и тща­тель­но­му ухо­ду за собой. Все реже и реже мож­но было уви­деть его в Ред-Хуке, и все чаще появ­лял­ся он в обще­стве, для кото­ро­го был пред­на­зна­чен от рож­де­ния. Поли­цей­ские отме­ти­ли, что ганг­сте­ры, ранее соби­рав­ши­е­ся в цоколь­ном поме­ще­нии на Пар­кер-плейс, теперь зача­сти­ли в ста­рую камен­ную цер­ковь, исполь­зу­е­мую по сре­дам в каче­стве тан­це­валь­но­го зала, но и преж­ние, все еще при­над­ле­жа­щие Сей­де­му квар­ти­ры не были забы­ты, и там по-преж­не­му сели­лась вся рай­он­ная нечисть.

Затем про­изо­шли два на пер­вый взгляд ничем не свя­зан­ных меж­ду собой, но в рав­ной сте­пе­ни важ­ных для Мело­у­на собы­тия. Пер­вым из них яви­лось корот­кое объ­яв­ле­ние в «Орле», изве­ща­ю­щее о помолв­ке Робер­та Сей­де­ма и юной мисс Кор­не­лии Гер­ри­стен, даль­ней род­ствен­ни­цы ново­ис­пе­чен­но­го жени­ха, про­жи­вав­шей в Бей­сай­де и пре­крас­но заре­ко­мен­до­вав­шей себя в выс­ших сло­ях обще­ства. Вто­рым – обыск, про­ве­ден­ный город­ской поли­ци­ей в ста­рой церк­ви после того, как какой-то насмерть пере­пу­ган­ный горо­жа­нин доло­жил, что в одном из полу­под­валь­ных окон зда­ния ему на секун­ду поме­ре­щи­лось лицо ребен­ка. Мело­ун, при­ни­мав­ший уча­стие в обла­ве, вос­поль­зо­вал­ся слу­ча­ем и с осо­бым тща­ни­ем иссле­до­вал каж­дую деталь инте­рье­ра. Поли­ция не нашла ров­ным сче­том ниче­го – более того, это место выгля­де­ло совер­шен­но забро­шен­ным, – но обострен­ное кельт­ское вос­при­я­тие Мело­у­на не мог­ло прой­ти мимо неко­то­рых очень подо­зри­тель­ных, очень неумест­ных в церк­ви вещей. Чего сто­и­ли хотя бы фрес­ки, гру­бо нама­ле­ван­ные на сте­нах! Фрес­ки, на кото­рых лицам свя­тых были при­да­ны такие сар­до­ни­че­ские выра­же­ния и такие воль­ные позы, что, пожа­луй, их не одоб­рил бы и самый заяд­лый ате­ист. Да и гре­че­ская над­пись, что шла поверх кафед­ры, про­бу­ди­ла в нем отнюдь не самые при­ят­ные ассо­ци­а­ции, ибо быв­ший сту­дент Три­ни­ти-кол­ле­джа9 не мог не узнать в ней древ­нее кол­дов­ское закли­на­ние, на кото­рое он одна­жды наткнул­ся, пере­би­рая пыль­ные руко­пи­си в уни­вер­си­тет­ской биб­лио­те­ке, и кото­рое бук­валь­но гла­си­ло сле­ду­ю­щее:

«О друг и воз­люб­лен­ный ночи, ты, кому по душе соба­чий лай и лью­ща­я­ся кровь, ты, что кра­дешь­ся в тени над­гро­бий, ты, что при­но­сишь смерт­ным ужас и вза­мен берешь кровь, Гор­го, Мор­мо, тыся­че­ли­кая луна, бла­го­во­ли при­нять наши скром­ные под­но­ше­ния!»

При виде этой над­пи­си, стран­ным обра­зом про­бу­див­шей у него в памя­ти отго­лос­ки диких орган­ных мело­дий, что во вре­мя его ноч­ных бде­ний у стен церк­ви доно­си­лись, каза­лось, отку­да-то из-под зем­ли, Мело­у­на охва­ти­ла неволь­ная дрожь. Ему при­шлось содрог­нуть­ся еще раз, когда, обсле­дуя алтарь, он обна­ру­жил метал­ли­че­скую вазу, по кра­ям кото­рой шла тем­ная, похо­жая на ржав­чи­ну полос­ка, а удуш­ли­вая вол­на смра­да, вне­зап­но нале­тев­шая невесть отку­да и уда­рив­шая ему в нос, заста­ви­ла его на мину­ту-дру­гую застыть на месте от ужа­са и отвра­ще­ния. Память о вар­вар­ских орган­ных наиг­ры­шах не дава­ла ему покоя, и, преж­де чем уйти, он тща­тель­но обша­рил все под­валь­ные поме­ще­ния, но так ниче­го и нашел. Каким бы подо­зри­тель­ным ни каза­лось ему это место, он ниче­го не смог бы дока­зать, а все его инту­и­тив­ные догад­ки отно­си­тель­но бого­хуль­ствен­ных фре­сок и над­пи­сей мог­ли быть лег­ко опро­верг­ну­ты пред­по­ло­же­ни­ем, что они явля­ют­ся все­го лишь пло­дом неве­же­ства и неис­кус­но­сти цер­ков­но­го худож­ни­ка.

Ко вре­ме­ни сей­де­мов­ской сва­дьбы похи­ще­ния детей, вылив­ши­е­ся в насто­я­щую эпи­де­мию, ста­ли при­выч­ной темой газет­ных пере­су­дов. Подав­ля­ю­щее боль­шин­ство жертв этих стран­ных пре­ступ­ле­ний про­ис­хо­ди­ли из семей само­го низ­ко­го поши­ба, одна­ко все уве­ли­чи­ва­ю­ще­е­ся чис­ло исчез­но­ве­ний вызва­ло у обще­ствен­но­сти насто­я­щую бурю эмо­ций. Заго­лов­ки газет­ных ста­тей при­зы­ва­ли поли­цию поло­жить конец бес­пре­це­дент­ной вспыш­ке наси­лия, и вла­стям не оста­ва­лось ниче­го ино­го, как вновь послать детек­ти­вов из поли­цей­ско­го участ­ка на Бат­лер-стрит искать в Ред-Хуке воз­мож­ные ули­ки, новые обсто­я­тель­ства и потен­ци­аль­ных пре­ступ­ни­ков. Мело­ун обра­до­вал­ся воз­мож­но­сти сно­ва пой­ти по ста­ро­му сле­ду и с готов­но­стью при­нял уча­стие в обла­ве, про­ве­ден­ной в одном из домов Сей­де­ма на Пар­кер-плейс. Несмот­ря на посту­пив­шие сооб­ще­ния о доно­сив­ших­ся из дома кри­ках, поли­ция не обна­ру­жи­ла внут­ри ника­ких сле­дов похи­щен­ных детей, за исклю­че­ни­ем най­ден­ной на зад­нем дво­ре окро­вав­лен­ной лен­точ­ки – из тех, что малень­ким девоч­кам впле­та­ют в воло­сы. Одна­ко чудо­вищ­ные рисун­ки и над­пи­си, выца­ра­пан­ные на облу­пив­ших­ся сте­нах почти во всех ком­на­тах, а так­же при­ми­тив­ная хими­че­ская лабо­ра­то­рия, обо­ру­до­ван­ная на чер­да­ке, утвер­ди­ли Мело­у­на во мне­нии, что за всем этим скры­ва­ет­ся какая-то поис­ти­не ужас­ная тай­на. Рисун­ки были на ред­кость оттал­ки­ва­ю­щи­ми нико­гда ранее детек­ти­ву не дово­ди­лось видеть тако­го коли­че­ства чудищ всех мастей и раз­ме­ров. Мно­го­чис­лен­ные над­пи­си были выпол­не­ны каким-то крас­ным веще­ством и явля­ли собою сме­ше­ние араб­ско­го, гре­че­ско­го, латин­ско­го и древ­не­ев­рей­ско­го алфа­ви­тов. Мело­ун не смог тол­ком про­чи­тать ни одной из них, одна­ко и того, что ему уда­лось рас­шиф­ро­вать, хва­ти­ло, что­бы оста­но­вить кровь в его жилах. Ибо одна из наи­бо­лее часто повто­ряв­ших­ся инскрип­ций, наца­ра­пан­ная на элли­ни­сти­че­ском вари­ан­те древ­не­гре­че­ско­го язы­ка, изряд­но сдоб­рен­но­го иври­том, носи­ла оче­вид­ное сход­ство с самы­ми жут­ки­ми закли­на­ни­я­ми, кото­ры­ми когда-либо вызы­ва­ли дья­во­ла под кры­ша­ми без­бож­ной Алек­сан­дрии:

HEL. HELOYM. SOTHER. EMMANVEL. SABAOTH.
AGLA. TETRAGRAMMATON. AGYROS. OTHEOS.
ISCHIROS. ATHANATOS. IEHOVA. VA. ADONAI.
SADAY. HOMOVSION. MESSIAS. ESCHEREHEYE

Встре­чав­ши­е­ся на каж­дом шагу маги­че­ские кру­ги и пен­та­грам­мы весь­ма недву­смыс­лен­но ука­зы­ва­ли на пред­мет рели­ги­оз­но­го покло­не­ния оби­та­те­лей это­го весь­ма обшар­пан­но­го жили­ща, про­зя­бав­ших в нище­те и убо­же­стве. Послед­нее обсто­я­тель­ство было тем более стран­но, если учесть, что в погре­бе поли­цей­ские обна­ру­жи­ли совер­шен­но нево­об­ра­зи­мую вещь – небреж­но при­кры­тую кус­ком ста­рой меш­ко­ви­ны гру­ду пол­но­вес­ных золо­тых слит­ков, на сия­ю­щей поверх­но­сти кото­рых при­сут­ство­ва­ли все те же зага­доч­ные иеро­гли­фы, что и на сте­нах верх­них поме­ще­ний! Во вре­мя обла­вы поли­цей­ским не при­шлось столк­нуть­ся со сколь­ко-нибудь орга­ни­зо­ван­ным сопро­тив­ле­ни­ем – узко­гла­зые ази­а­ты, высы­пав­шие из каж­дой две­ри в неис­чис­ли­мом коли­че­стве, поз­во­ля­ли делать с собою, что угод­но. Не най­дя ниче­го суще­ствен­но­го, пред­ста­ви­те­ли вла­сти убра­лись восво­я­си, но воз­глав­ляв­ший отряд капи­тан позд­нее послал Сей­де­му запис­ку, в кото­рой реко­мен­до­вал послед­не­му быть более раз­бор­чи­вым в отно­ше­нии сво­их жиль­цов и про­те­же вви­ду сло­жив­ше­го­ся вокруг них небла­го­при­ят­но­го обще­ствен­но­го мне­ния.

V

А потом насту­пил июнь, и Сей­дем отпразд­но­вал сва­дьбу, кото­рая надол­го запом­ни­лась мест­ным обы­ва­те­лям. Ни одно собы­тие на их памя­ти не мог­ло срав­нить­ся по сво­е­му вели­ко­ле­пию с этим празд­не­ством, кото­рое Сей­де­мы и Гер­ри­сте­ны устро­и­ли им на удив­ле­ние. Начи­ная с полу­дня, весь Флэт­буш был запру­жен рос­кош­ны­ми авто­мо­би­ля­ми, чьи раз­но­цвет­ные флаж­ки весе­ло раз­ве­ва­лись на вет­ру, а име­на мно­го­чис­лен­ных при­гла­шен­ных, сопро­вож­дав­ших ново­брач­ных на при­стань Кунард­Пи­эр, если и не состав­ля­ли укра­ше­ние нью-йорк­ских свет­ских хро­ник, то, по край­ней мере, регу­ляр­но фигу­ри­ро­ва­ли в них. В пять часов про­зву­ча­ли послед­ние сло­ва про­ща­ния; огром­ный транс­ат­лан­ти­че­ский лай­нер отва­лил от длин­но­го при­ча­ла и, мед­лен­но раз­вер­нув­шись носом на восток и отдав бук­сир­ные кон­цы, вели­че­ствен­но напра­вил­ся в без­бреж­ные вод­ные про­сто­ры, за кото­ры­ми лежа­ли все чуде­са и соблаз­ны Ста­ро­го Све­та. К наступ­ле­нию суме­рек лай­нер вышел за пре­де­лы внеш­ней гава­ни Нью-Йор­ка, и при­позд­нив­ши­е­ся на про­гу­лоч­ной палу­бе пас­са­жи­ры полу­чи­ли воз­мож­ность вво­лю полю­бо­вать­ся отра­же­ни­ем звезд в неза­мут­нен­ных водах оке­а­на.

Сей­час уже никто не может ска­зать, что имен­но – гудок сле­до­вав­ше­го встреч­ным кур­сом паро­во­го сухо­гру­за или жут­кий вопль, донес­ший­ся с ниж­ней палу­бы, – пер­вым нару­ши­ло мир­ное тече­ние жиз­ни на судне. Воз­мож­но, оба про­зву­ча­ли одно­вре­мен­но, но сей­час это уже не име­ет ника­ко­го зна­че­ния. Кри­ча­ли в каю­те Сей­де­ма, и вполне веро­ят­но, что если бы мат­ро­су, взло­мав­ше­му дверь и поспе­шив­ше­му на помощь моло­до­же­нам, уда­лось сохра­нить рас­су­док, он мог бы порас­ска­зать нема­ло стран­ных и ужас­ных вещей о том, что он там уви­дел. Одна­ко это­го ему не уда­лось – издав душе­раз­ди­ра­ю­щий крик, по гром­ко­сти пре­вос­хо­див­ший вопли пер­вых жертв, он выско­чил из каю­ты и при­нял­ся, завы­вая, носить­ся по все­му кораб­лю. Потре­бо­ва­лось нема­ло тру­да, что­бы изло­вить его и зако­вать в желе­зо. Кора­бель­ный врач, мину­ту спу­стя вошед­ший в покои ново­брач­ных, избе­жал сей жал­кой уча­сти, но все после­ду­ю­щие годы хра­нил гро­бо­вое мол­ча­ние отно­си­тель­но того, что пред­ста­ло его взо­ру в то роко­вое мгно­ве­ние. Исклю­че­ни­ем послу­жи­ло одно-един­ствен­ное пись­мо, кото­рое он отпра­вил Мело­уну в Чепа­чет. В нем он под­твер­дил, что кош­мар­ное про­ис­ше­ствие было запро­то­ко­ли­ро­ва­но как убий­ство, одна­ко, есте­ствен­но, ни в одном поли­цей­ском про­то­ко­ле не были засви­де­тель­ство­ва­ны такие мело­чи, как, напри­мер, глу­бо­кие цара­пи­ны на шее мис­сис Сей­дем, кото­рые не мог­ли быть остав­ле­ны рукой ее супру­га, да и вооб­ще любой дру­гой чело­ве­че­ской рукой, или кро­ва­во-крас­ная над­пись, неко­то­рое вре­мя зло­ве­ще мер­цав­шая на стене каю­ты и позд­нее вос­ста­нов­лен­ная док­то­ром по памя­ти как хал­дей­ское «ЛИЛИТ».10 Сто­и­ло ли обра­щать вни­ма­ние на подоб­ные вещи, кото­рые к тому же через несколь­ко минут про­па­ли без сле­да? Что же каса­ет­ся тела Сей­де­ма, то вра­чу потре­бо­ва­лось сде­лать над собой изряд­ное уси­лие, преж­де чем он смог при­сту­пить к осмот­ру омер­зи­тель­ных остан­ков. В сво­ем посла­нии к Мело­уну док­тор сде­лал осо­бый упор на то, что ему не дове­лось лице­зреть саму Тварь . За секун­ду до того, как он вклю­чил свет, за откры­тым иллю­ми­на­то­ром каю­ты про­мельк­ну­ла какая-то фос­фо­рес­ци­ру­ю­щая тень и в воз­ду­хе про­зву­чал сла­бый отго­ло­сок дья­воль­ско­го смеш­ка, но ниче­го более опре­де­лен­но­го ему явле­но не было. Дока­за­тель­ством это­му, утвер­ждал док­тор, может послу­жить тот факт, что он все еще нахо­дит­ся в здра­вом уме.

Несколь­ко минут спу­стя вни­ма­ние эки­па­жа цели­ком пере­клю­чи­лось на подо­шед­ший вплот­ную к ним сухо­груз. С паро­хо­да была спу­ще­на шлюп­ка, и вско­ре тол­па смуг­лых, вызы­ва­ю­ще­го вида обо­рван­цев, обла­чен­ных в потре­пан­ную фор­му бере­го­вой поли­ции, уже караб­ка­лась на борт лай­не­ра, кото­рый вви­ду всех этих весь­ма необыч­ных обсто­я­тельств вре­мен­но засто­по­рил маши­ны. Вновь при­быв­шие тут же потре­бо­ва­ли выдать им Сей­де­ма или его тело – как вид­но, они зна­ли не толь­ко о том, что он нахо­дит­ся на бор­ту, но и каким-то непо­сти­жи­мым обра­зом уже про­ню­ха­ли о его смер­ти. В тот момент на капи­тан­ском мости­ке воца­ри­лось насто­я­щее стол­по­тво­ре­ние, ибо два таких собы­тия, как доклад пере­пу­ган­но­го док­то­ра об уви­ден­ном им в каю­те и после­до­вав­шее непо­сред­ствен­но за ним дикое тре­бо­ва­ние невесть отку­да взяв­ших­ся поли­цей­ских, мог­ли поста­вить в тупик и муд­рей­ше­го из муд­ре­цов, а не то что про­сто­го слу­жа­ку-моря­ка. Капи­тан все еще коле­бал­ся, не зная, как ему посту­пить, когда пред­во­ди­тель назой­ли­вых визи­те­ров, тем­но­ко­жий араб с пух­лы­ми губа­ми, сви­де­тель­ство­вав­ши­ми о том, что в его жилах течет негри­тян­ская кровь, про­тя­нул ему поряд­ком помя­тый и замыз­ган­ный листок бума­ги. Он был под­пи­сан Робер­том Сей­де­мом и содер­жал сле­ду­ю­щее стран­но­ва­тое сооб­ще­ние:

В слу­чае если мне суж­де­но стать жерт­вой вне­зап­но­го, рав­но как и необъ­яс­ни­мо­го, несчаст­но­го слу­чая и буде он при­ве­дет к моей смер­ти, про­шу вас неза­мед­ли­тель­но и бес­пре­ко­слов­но пере­дать мое тело в руки пода­те­ля сего посла­ния и его помощ­ни­ков. От вашей сго­вор­чи­во­сти цели­ком и пол­но­стью зави­сит как моя соб­ствен­ная, так и, вполне воз­мож­но, ваша даль­ней­шая судь­ба. Все объ­яс­не­ния будут пред­став­ле­ны позд­нее – испол­ни­те лишь то, о чем я вас про­шу сей­час!

Роберт Сей­дем

Капи­тан и док­тор обме­ня­лись удив­лен­ны­ми взгля­да­ми, после чего послед­ний про­шеп­тал что-то на ухо пер­во­му. В кон­це кон­цов оба бес­по­мощ­но пожа­ли пле­ча­ми и пове­ли непро­ше­ных гостей к апар­та­мен­там Сей­де­ма. Когда они отпи­ра­ли дверь каю­ты, док­тор посо­ве­то­вал капи­та­ну не смот­реть внутрь. Все после­ду­ю­щее вре­мя, пока при­шель­цы нахо­ди­лись внут­ри, он про­вел как на игол­ках, немно­го успо­ко­ив­шись толь­ко после того, как вся эта раз­но­шерст­ная тол­па пова­ли­ла нару­жу, уно­ся на пле­чах свою плот­но завер­ну­тую в про­сты­ню ношу. Он воз­бла­го­да­рил Бога за то, что свер­ток ока­зал­ся доста­точ­но тугим для того, что­бы не выда­вать очер­та­ний сокры­то­го внут­ри пред­ме­та, и что у носиль­щи­ков хва­ти­ло лов­ко­сти не уро­нить его по доро­ге к ожи­дав­шей их у пра­во­го бор­та шлюп­ке. Лай­нер воз­об­но­вил свой путь, а док­тор и кора­бель­ный гро­бов­щик вновь отпра­ви­лись в зло­счаст­ную каю­ту, что­бы ока­зать послед­ние услу­ги оста­вав­шей­ся в ней мерт­вой жен­щине. Там вра­чу при­шлось пере­жить оче­ред­ное ужас­ное откро­ве­ние, еще более усу­гу­бив­шее его скрыт­ность и даже при­ну­див­шее к наме­рен­но­му иска­же­нию исти­ны. Ибо когда гро­бов­щик спро­сил, зачем док­то­ру пона­до­би­лось выпус­кать всю до послед­ней кап­ли кровь из тела мис­сис Сей­дем, у него не хва­ти­ло сме­ло­сти при­знать­ся, что он не имел к это­му зло­де­я­нию ни малей­ше­го отно­ше­ния. Рав­но как не стал он обра­щать вни­ма­ние сво­е­го спут­ни­ка на пустые ячей­ки в сет­ке для буты­лок и на рез­кий запах спирт­но­го, доно­сив­ший­ся из водо­сли­ва, куда, несо­мнен­но, и было выли­то их изна­чаль­ное содер­жи­мое. Толь­ко тут он вспом­нил, что кар­ма­ны тем­но­ко­жих моря­ков – если, конеч­но, они были моря­ка­ми и вооб­ще людь­ми – силь­но отто­пы­ри­ва­лись, когда они воз­вра­ща­лись к сво­ей шлюп­ке. Как бы то ни было, но два часа спу­стя на берег была посла­на радио­грам­ма, и мир узнал все, что ему пола­га­лось знать об этой тра­ге­дии.

VI

Тем же самым июнь­ским вече­ром ниче­го не подо­зре­вав­ший о слу­чив­шем­ся на судне Мело­ун носил­ся по узким улоч­кам Ред-Хука в состо­я­нии край­не­го воз­буж­де­ния. Рай­он бур­лил, как потре­во­жен­ный мура­вей­ник, а таин­ствен­ные ази­а­ты – все как на под­бор ста­рые зна­ком­цы детек­ти­ва, – слов­но опо­ве­щен­ные каким-то неве­до­мым сиг­на­лом, в огром­ном коли­че­стве соби­ра­лись и, каза­лось, ожи­да­ли чего-то воз­ле ста­рой церк­ви и сей­де­мов­ских квар­тир на Пар­кер-плейс. Толь­ко что ста­ло извест­но о трех новых похи­ще­ни­ях – на этот раз жерт­ва­ми ста­ли бело­ку­рые, голу­бо­гла­зые отпрыс­ки нор­веж­цев, насе­ляв­ших сосед­ний Гау­энес, – и до поли­ции дошли слу­хи, что взбе­шен­ные потом­ки викин­гов фор­ми­ру­ют опол­че­ние, при­зван­ное наве­сти поря­док в Ред-Хуке и нака­зать винов­ных сред­ства­ми само­су­да. Мело­ун, кото­рый уже несколь­ко недель убеж­дал началь­ство про­из­ве­сти все­объ­ем­лю­щую чист­ку в этом рай­оне, нако­нец пре­успел в сво­их попыт­ках – под дав­ле­ни­ем обсто­я­тельств, более понят­ных трез­во­му рас­суд­ку, чем домыс­лы дуб­лин­ско­го меч­та­те­ля, руко­вод­ство город­ской поли­ци­ей все-таки реши­лось нане­сти сокру­ши­тель­ный удар по гнез­ду поро­ка. Нака­лен­ная обста­нов­ка, сло­жив­ша­я­ся в рай­оне в тот вечер, толь­ко уско­ри­ла дело, и око­ло полу­но­чи свод­ные силы трех близ­ле­жа­щих поли­цей­ских участ­ков ворва­лись на пло­щадь Пар­кер-плейс и при­ле­га­ю­щие к ней ули­цы, аре­сто­вы­вая всех, кто толь­ко ни под­во­ра­чи­вал­ся под руку. Когда были взло­ма­ны две­ри кон­спи­ра­тив­ных жилищ, из полу­тем­ных, осве­ща­е­мых толь­ко чадя­щи­ми кан­де­ляб­ра­ми ком­нат нару­жу хлы­ну­ли неопи­су­е­мые орды ази­а­тов, сре­ди кото­рых попа­да­лось нема­ло таких, что име­ли на себе мит­ры, пест­рые узор­ча­тые хала­ты и дру­гие риту­аль­ные пара­фер­на­лии, о зна­че­нии кото­рых мож­но было толь­ко дога­ды­вать­ся. Боль­шин­ство улик было утра­че­но в сума­то­хе, ибо аре­сто­ван­ные умуд­ря­лись выбра­сы­вать какие-то пред­ме­ты в узкие колод­цы, о суще­ство­ва­нии кото­рых поли­ция ранее не подо­зре­ва­ла и кото­рые вели, каза­лось, к само­му цен­тру Зем­ли. Густой аро­мат поспеш­но вос­ку­рен­но­го бла­го­во­ния скрыл все подо­зри­тель­ные запа­хи, но кровь – кровь была повсю­ду, и Мело­ун содро­гал­ся от отвра­ще­ния вся­кий раз, как взгляд его наты­кал­ся на оче­ред­ной алтарь с еще дымя­щей­ся на нем жаров­ней.

Мело­ун раз­ры­вал­ся на части от жела­ния попасть всю­ду разом, и нако­нец, после того как ему сооб­щи­ли, что ста­рин­ная цер­ковь на Пар­кер­плейс пол­но­стью очи­ще­на от зло­умыш­лен­ни­ков и что там не оста­лось ни одно­го необ­сле­до­ван­но­го угол­ка, оста­но­вил свой выбор на полу­под­валь­ной квар­ти­ре Сей­де­ма. Он пола­гал, что имен­но там спря­та­на отмыч­ка, кото­рая поз­во­лит ему про­ник­нуть в самое серд­це таин­ствен­но­го куль­та, цен­траль­ной фигу­рой кото­ро­го – теперь уже без вся­ко­го сомне­ния – являл­ся пожи­лой уче­ный-мистик. Поэто­му понят­но то рве­ние, с каким он рыл­ся в пыль­ных, пах­ну­щих сыро­стью и моги­лой ком­на­тах, пере­ли­сты­вая дико­вин­ные древ­ние кни­ги и изу­чая неви­дан­ные при­бо­ры, золо­тые слит­ки и небреж­но раз­бро­сан­ные там и сям пузырь­ки, запе­ча­тан­ные стек­лян­ны­ми проб­ка­ми. Один раз он едва не спо­ткнул­ся о тоще­го, чер­но­го с белы­ми пят­на­ми кота, кото­рый скольз­нул у него меж­ду ног, попут­но опро­ки­нув сто­я­щую на полу склян­ку с какой-то тем­но-крас­ной жид­ко­стью. Он здо­ро­во испу­гал­ся, но отнюдь не от неожи­дан­но­сти. И по сей день детек­тив тол­ком не может ска­зать, что ему поме­ре­щи­лось тогда; одна­ко с тех пор этот кот каж­дую ночь явля­ет­ся ему во сне, и он сно­ва и сно­ва видит, как тот поспеш­но уно­сит­ся прочь, пре­тер­пе­вая на ходу чудо­вищ­ные пре­вра­ще­ния. Потом он наткнул­ся на эту ужас­ную под­валь­ную дверь и дол­го искал, чем бы ее выбить. Под руки ему попа­лось ста­рин­ное тяже­лое крес­ло, сиде­ньем кото­ро­го мож­но было сокру­шить поря­доч­ной тол­щи­ны кир­пич­ную сте­ну, не то что трух­ля­вые от вре­ме­ни дос­ки две­ри, и он при­нял­ся за рабо­ту. Несколь­ких уда­ров ока­за­лось доста­точ­но, что­бы дверь затре­ща­ла, заскри­пе­ла и нако­нец рух­ну­ла цели­ком – но под дав­ле­ни­ем с дру­гой сто­ро­ны! Отту­да, из зия­ю­щей чер­но­ты про­ема, с ревом вырва­лась струя ледя­но­го воз­ду­ха, в кото­ром, каза­лось, сме­ша­лись все самые отвра­ти­тель­ные миаз­мы ада. Отту­да же, из неве­до­мых на зем­ле и на небе­сах обла­стей, при­шла неодо­ли­мая затя­ги­ва­ю­щая сила, кото­рая сомкну­ла свои щупаль­ца вокруг пара­ли­зо­ван­но­го ужа­сом детек­ти­ва и пота­щи­ла его вниз – сквозь двер­ной про­ем и даль­ше, через необъ­ят­ные суме­реч­ные про­стран­ства, испол­нен­ные шепо­тов и кри­ков и рас­ка­тов гро­мо­во­го хохо­та.

Конеч­но, то был все­го лишь сон. Так ска­за­ли вра­чи, и ему нече­го было им воз­ра­зить. Пожа­луй, для него само­го было бы луч­ше при­нять все слу­чив­ше­е­ся за сон – тогда ста­рые кир­пич­ные тру­що­бы и смуг­лые лица ино­зем­цев не повер­га­ли бы его в такой ужас. Но сны не вре­за­ют­ся в память настоль­ко, что ника­кая сила на све­те не может потом вытра­вить из нее мрач­ные под­зем­ные скле­пы, гигант­ские арка­ды и бес­фор­мен­ные тени адских созда­ний, что чере­дою про­хо­дят мимо, сжи­мая в ког­тях полу­об­гло­дан­ные, но все еще живые тела жертв, вопи­ю­щих о поща­де или захо­дя­щих­ся безум­ным сме­хом. Там, вни­зу, дым бла­го­во­ний сме­ши­вал­ся с запа­хом тле­на, и в обла­ках этих тош­но­твор­ных аро­ма­тов, про­плы­вав­ших в ледя­ных воз­душ­ных стру­ях, копо­ши­лись гла­за­стые, похо­жие на амеб созда­ния. Тем­ные, мас­ля­ни­стые вол­ны бились об оник­со­вую набе­реж­ную, и один раз в их мер­ный шум впле­лись прон­зи­тель­ные, дре­без­жа­щие зву­ки сереб­ря­ных коло­коль­чи­ков, при­вет­ство­вав­ших появ­ле­ние обна­жен­ной фос­фо­рес­ци­ру­ю­щей тва­ри (ее нель­зя было назвать жен­щи­ной), кото­рая, иди­от­ски хихи­кая, выплы­ла из клу­бив­ше­го­ся над водой тума­на, выбра­лась на берег и взгро­моз­ди­лась на сто­я­щий непо­да­ле­ку рез­ной позо­ло­чен­ный пье­де­стал, где и усе­лась на кор­точ­ки, ухмы­ля­ясь и огля­ды­ва­ясь по сто­ро­нам.

Во все сто­ро­ны от озе­ра рас­хо­ди­лись тем­ные тун­не­ли, и мог­ло пока­зать­ся, что в этом месте нахо­дит­ся источ­ник смер­тель­ной зара­зы, кото­рой в назна­чен­ный час пред­сто­ит рас­полз­тись по все­му све­ту и зато­пить горо­да и целые нации зло­вон­ною вол­ною повет­рия, пред кото­рым поблед­не­ют все ужа­сы чумы. Здесь века­ми назре­вал чудо­вищ­ный гной­ник Все­лен­ной, и сей­час, когда его раз­бе­ре­ди­ли нече­сти­вы­ми риту­а­ла­ми, он гото­вил­ся начать пляс­ку смер­ти, цель кото­рой состо­я­ла в том, что­бы обра­тить всех живу­щих на зем­ле во взду­тые пори­стые сверт­ки гни­ю­щей пло­ти и кро­ша­щих­ся костей, слиш­ком мер­зост­ные даже для моги­лы. Сата­на пра­вил здесь свой Вави­лон­ский бал, и све­тя­щи­е­ся, покры­тые пят­на­ми раз­ло­же­ния руки Лилит были омы­ты кро­вью невин­ных мла­ден­цев. Инку­бы и суккубы11 воз­но­си­ли хва­лу Вели­кой мате­ри Гекате,12 им вто­ри­ло при­ду­роч­ное бле­я­нье без­го­ло­вых уро­дов. Коз­лы пля­са­ли под раз­нуз­дан­ный пере­свист флейт, а эги­па­ны, осед­лав пры­гав­шие подоб­но огром­ным лягуш­кам валу­ны, гоня­лись за урод­ли­вы­ми фавнами.13 Есте­ствен­но, не обо­шлось и без Молоха14 и Астарты15 ибо посре­ди этой квинт­эс­сен­ции дья­во­лиз­ма гра­ни­цы чело­ве­че­ско­го созна­ния руши­лись, и его взо­ру пред­ста­ва­ли все ипо­ста­си цар­ства зла и все его запрет­ные изме­ре­ния, когда-либо являв­ши­е­ся или про­зре­вав­ши­е­ся на зем­ле. Ни создан­ный чело­ве­ком мир, ни сама При­ро­да не смог­ли бы про­ти­во­сто­ять натис­ку этих порож­де­ний тьмы, осво­бож­ден­ных от сво­их сумрач­ных узи­лищ, рав­но как ни крест, ни молит­ва не смог­ли бы обуз­дать валь­пур­ги­е­ву пляс­ку ужа­са, раз­вя­зан­ную тще­слав­ным схо­ла­стом, подо­брав­шим ключ к напол­нен­но­му дья­воль­ским зна­ни­ем сун­ду­ку, кото­рый ему при­нес­ла неве­же­ствен­ная ази­ат­ская орда.

Вне­зап­но эту испол­нен­ную фан­тазмов тьму про­ре­зал яркий луч све­та, и посре­ди адско­го гвал­та, под­ня­то­го бого­про­тив­ны­ми тва­ря­ми, Мело­ун рас­слы­шал плеск весел. Он ста­но­вил­ся все гром­че, и вско­ре на мут­ной поверх­но­сти озе­ра появи­лась боль­шая лод­ка, на носу кото­рой был уста­нов­лен зажжен­ный фонарь. Она при­швар­то­ва­лась у мас­сив­но­го, вде­лан­но­го в осклиз­лый булыж­ник набе­реж­ной коль­ца и изверг­ла из сво­их недр тол­пу смуг­лых, стран­ной наруж­но­сти людей, тащив­ших на пле­чах тяже­лый, завер­ну­тый в про­сты­ни куль. Они бро­си­ли его к ногам обна­жен­ной фос­фо­рес­ци­ру­ю­щей тва­ри, что вос­се­да­ла на рез­ном золо­том пье­де­ста­ле, и та доволь­но захи­хи­ка­ла и похло­па­ла по нему рукой. Затем вновь при­быв­шие раз­вер­ну­ли куль и извлек­ли из него полу­раз­ло­жив­ший­ся труп дород­но­го ста­ри­ка со щети­ни­стой боро­дой и вскло­ко­чен­ны­ми седы­ми воло­са­ми, кото­рый тут же и при­сло­ни­ли стой­мя к пье­де­ста­лу. Фос­фо­рес­ци­ру­ю­щая тварь изда­ла еще один иди­от­ский сме­шок, после чего люди с лод­ки доста­ли из кар­ма­нов какие-то буты­ли и, окро­пив ноги мерт­ве­ца напол­няв­шей их крас­ной жид­ко­стью, пере­да­ли их тва­ри. Она при­ня­лась жад­но пить.

В то же самое мгно­ве­ние в одном из бес­ко­неч­ных свод­ча­тых тун­не­лей раз­да­лись треск и тяже­лое сопе­ние раз­ду­ва­е­мых орган­ных мехов, и через секун­ду из его тем­но­го зева вырва­лись низ­кие над­трес­ну­тые зву­ки нече­сти­вой мело­дии, дья­воль­ским обра­зом паро­ди­ру­ю­щей свя­тые гим­ны. Все вокруг при­шло в дви­же­ние: коз­лы, сати­ры, эги­па­ны, инку­бы, сук­ку­бы, лему­ры, аме­бы, косо­бо­кие лягуш­ки, реву­ны с соба­чьи­ми мор­да­ми и про­сто без­молв­ные тени – все это кош­мар­ное сбо­ри­ще обра­зо­ва­ло сво­е­го рода про­цес­сию и под пред­во­ди­тель­ством отвра­ти­тель­ной фос­фо­рес­ци­ру­ю­щей тва­ри, что до того, хихи­кая, сиде­ла на золо­том троне, а теперь важ­но высту­па­ла, сжи­мая в руках око­че­нев­ший труп дород­но­го ста­ри­ка, напра­ви­лось туда, отку­да доно­си­лись холо­дя­щие душу зву­ки. Участ­ни­ки про­цес­сии ска­ка­ли и крив­ля­лись в при­сту­пе вак­хи­че­ско­го безу­мия, им вто­ри­ли тан­цу­ю­щие в хво­сте колон­ны стран­ные люди с лод­ки. Ослеп­лен­ный, рас­те­рян­ный, поте­ряв­ший уве­рен­ность в сво­ем зем­ном или каком-либо ином суще­ство­ва­нии, Мело­ун авто­ма­ти­че­ски сде­лал было несколь­ко неуве­рен­ных шагов вслед уда­ляв­ше­му­ся шествию, но тут же пошат­нул­ся и, хва­тая рука­ми воз­дух, пова­лил­ся на мок­рый холод­ный булыж­ник набе­реж­ной, где и лежал, зады­ха­ясь и дро­жа всем телом, в то вре­мя как нарас­та­ю­щие зву­ки демо­ни­че­ско­го орга­на посте­пен­но погло­ща­ли изда­ва­е­мые про­цес­си­ей визг и вой и бара­бан­ный бой.

До его при­туп­лен­но­го ужа­сом слу­ха доно­си­лись обрыв­ки непри­стой­ных пес­но­пе­ний и отда­лен­ные отзву­ки невнят­ных ква­ка­ю­щих голо­сов. Пару раз он слы­шал, как вся ком­па­ния при­ни­ма­лась выть и сте­нать в бого­хуль­ствен­ном экс­та­зе. Одна­ко вско­ре все эти зву­ки сме­ни­лись мощ­ным, изры­га­е­мым тыся­ча­ми гло­ток речи­та­ти­вом, в кото­ром Мело­ун узнал ужас­ную гре­че­скую над­пись-закли­на­ние, что ему дове­лось про­честь одна­жды над кафед­рой ста­рой, слу­жа­щей ныне тан­це­валь­ным залом церк­ви.

«О друг и воз­люб­лен­ный ночи, ты, кому по душе соба­чий лай (в этом месте адское сбо­ри­ще испу­сти­ло отвра­ти­тель­ный вой) и лью­ща­я­ся кровь (здесь после­до­ва­ли душе­раз­ди­ра­ю­щие вопли впе­ре­меш­ку со зву­ка­ми, кото­рым нет назва­ния на зем­ле) , ты, что кра­дешь­ся в тени над­гро­бий (затем, после глу­бо­ко­го сви­стя­ще­го выдо­ха) , ты, что при­но­сишь смерт­ным ужас и вза­мен берешь кровь (далее, вслед за корот­ки­ми, сдав­лен­ны­ми воп­ля­ми, исторг­ну­ты­ми неис­чис­ли­мым мно­же­ством гло­ток) , Гор­го (и эхом повто­рен­ное) , Мор­мо (и затем в исступ­ле­нии экс­та­за) , тыся­че­ли­кая луна (и на выдо­хе, в сопро­вож­де­нии флейт) , бла­го­во­ли при­нять наши скром­ные под­но­ше­ния!»
Завер­шив пес­но­пе­ние, вся ком­па­ния раз­ра­зи­лась все­об­щим воп­лем, к кото­ро­му при­ме­ши­ва­лись стран­ные сви­стя­щие зву­ки, похо­жие на зме­и­ное шипе­ние, и на секун­ду за общим гвал­том не ста­ло слыш­но даже орга­на, кото­рый на про­тя­же­нии всей цере­мо­нии не пере­ста­вал огла­шать воз­дух сво­им басо­ви­тым дре­без­жа­ни­ем. Затем из бес­чис­лен­ных гло­ток вырвал­ся воз­глас вос­хи­щен­но­го изум­ле­ния, и сте­ны тун­не­ля затряс­лись от оглу­ши­тель­ных кри­ков, лая и бле­я­ния, общий смысл кото­рых сво­дил­ся к бес­ко­неч­но­му повто­ру пяти жут­ких слов: «Лилит, о Вели­кая Лилит! Воз­зри на сво­е­го Жени­ха!» Новые вопли, шум борь­бы и из тун­не­ля донес­лись быст­рые влаж­ные шлеп­ки, как если бы кто-то бежал боси­ком по мок­ро­му кам­ню. Зву­ки эти явствен­но при­бли­жа­лись, и Мело­ун при­под­нял­ся на лок­те, что­бы лицом к лицу встре­тить этот новый вызов.

Оку­ты­вав­ший под­зе­ме­лье полу­мрак немно­го рас­се­ял­ся, и в исхо­див­шем от стен при­зрач­ном све­че­нии взо­ру Мело­у­на пред­стал неяс­ный силу­эт бегу­ще­го по тун­не­лю суще­ства, кото­рое по всем зако­нам божье­го мира не мог­ло ни бегать, ни дышать, ни даже соб­ствен­но суще­ство­вать. То был полу­раз­ло­жив­ший­ся труп ста­ри­ка, ожив­лен­ный дья­воль­ски­ми чара­ми толь­ко что завер­шив­ше­го­ся риту­а­ла. За ним гна­лась обна­жен­ная фос­фо­рес­ци­ру­ю­щая тварь, сошед­шая с рез­но­го пье­де­ста­ла, а у нее за спи­ной нес­лись, пых­тя от усер­дия, смуг­лые люди с лод­ки и вся осталь­ная омер­зи­тель­ная ком­па­ния. Напря­гая каж­дый полу­ис­тлев­ший мускул, мерт­вец начал поне­мно­гу отры­вать­ся от сво­их пре­сле­до­ва­те­лей – он явно дер­жал курс на позо­ло­чен­ный рез­ной пье­де­стал, оче­вид­но являв­ший­ся при­зом в этой жут­кой гон­ке. Еще мгно­ве­ние – и он достиг сво­ей цели, при виде чего отвра­ти­тель­ная тол­па у него за спи­ной взвы­ла и над­да­ла ско­ро­сти. Но было уже позд­но. Ибо, собрав послед­ние силы, труп того, кто был неко­гда Робер­том Сей­де­мом, одним прыж­ком одо­лел послед­ние несколь­ко мет­ров, отде­ляв­шие его от пье­де­ста­ла и со все­го раз­ма­ха нале­тел на пред­мет сво­е­го вожде­ле­ния. Сила уда­ра была столь чудо­вищ­на, что не выдер­жа­ли и с трес­ком лоп­ну­ли муску­лы бого­мерз­ко­го созда­ния и его рас­тер­зан­ное тело бес­фор­мен­ной мас­сой стек­ло к под­но­жию пье­де­ста­ла, кото­рый, в свою оче­редь, покач­нул­ся, накло­нил­ся и, немно­го поба­лан­си­ро­вав на краю набе­реж­ной, соскольз­нул со сво­е­го оник­со­во­го осно­ва­ния в мут­ные воды озе­ра, скры­вав­шие под собой немыс­ли­мые без­дны Тар­та­ра. В сле­ду­ю­щий момент мило­серд­ная тьма сокры­ла от взо­ра Мело­у­на окру­жав­ший его кош­мар, и он без чувств пова­лил­ся на зем­лю посре­ди ужа­са­ю­ще­го гро­хо­та, с кото­рым, как ему пока­за­лось, обру­ши­лось на него под­зем­ное цар­ство тьмы.

VII

Рас­сказ ниче­го не подо­зре­вав­ше­го о смер­ти Сей­де­ма детек­ти­ва о том, что ему дове­лось пере­жить в адском под­зе­ме­лье, стран­ным обра­зом под­твер­жда­ет­ся несколь­ки­ми весь­ма крас­но­ре­чи­вы­ми ули­ка­ми и сов­па­де­ни­я­ми, выяв­лен­ны­ми в ходе рас­сле­до­ва­ния, – одна­ко это еще не явля­ет­ся осно­ва­ни­ем для того, что­бы при­ни­мать его все­рьез. Во вре­мя обла­вы без вся­кой види­мой при­чи­ны обру­ши­лись три ста­рых, изъ­еден­ных вре­ме­нем и пле­се­нью дома на Пар­кер­плейс, погре­бя под собой поло­ви­ну поли­цей­ских и боль­шую часть задер­жан­ных, – при­чем за ред­ким исклю­че­ни­ем и те и дру­гие были уби­ты на месте. Спа­стись уда­лось лишь тем, кто в этот момент нахо­дил­ся в под­ва­лах и цоколь­ных эта­жах. В чис­ле счаст­лив­чи­ков ока­зал­ся и Мело­ун, кото­ро­го обна­ру­жи­ли в состо­я­нии глу­бо­ко­го обмо­ро­ка на бере­гу чер­но­го озе­ра, рас­ки­нув­ше­го­ся глу­бо­ко под домом Робер­та Сей­де­ма, чье обез­об­ра­жен­ное тело, пред­став­ляв­шее из себя рав­но­мер­ную мас­су гни­ю­щей пло­ти и пере­мо­ло­тых костей и иден­ти­фи­ци­ро­ван­ное лишь по плом­бам и корон­кам на верх­ней челю­сти, лежа­ло в двух шагах от бес­чув­ствен­но­го детек­ти­ва. Дело пред­став­ля­лось вла­стям совер­шен­но ясным: под­зе­ме­лье было соеди­не­но с побе­ре­жьем узким кана­лом, по кото­ро­му оста­но­вив­шие лай­нер смуг­лые псев­до­та­мо­жен­ни­ки и доста­ви­ли Сей­де­ма домой. Их, кста­ти, так нико­гда и не нашли – во вся­ком слу­чае, сре­ди тру­пов, извле­чен­ных из-под облом­ков, не нашлось нико­го, кто хотя бы отда­лен­но под­хо­дил под опи­са­ние, предо­став­лен­ное кора­бель­ным вра­чом, до сих пор не раз­де­ля­ю­щим уве­рен­но­сти поли­ции в столь про­стой при­ро­де это­го таин­ствен­но­го дела. Оче­вид­но, Сей­дем воз­глав­лял обшир­ную орга­ни­за­цию кон­тра­бан­ди­стов, так как веду­щий к его дому канал был лишь частью раз­ветв­лен­ной сети под­зем­ных кана­лов и тун­не­лей, опу­ты­вав­шей всю окру­гу. Один из таких тун­не­лей соеди­нял его дом с огром­ным пустым про­стран­ством под ста­рой цер­ко­вью, куда из послед­ней мож­но было попасть лишь через узкий потай­ной про­ход, имев­ший­ся в север­ной стене зда­ния. В этом под­зе­ме­лье были обна­ру­же­ны весь­ма необыч­ные и страш­ные вещи, в том чис­ле рас­стро­ен­ный орг а н, уста­нов­лен­ный посре­ди про­стор­ной молель­ни с длин­ны­ми ряда­ми ска­ме­ек и оттал­ки­ва­ю­ще­го вида алта­рем. Сте­ны молель­ни были испещ­ре­ны тем­ны­ми отвер­сти­я­ми, веду­щи­ми к неве­ро­ят­но узким и тес­ным каме­рам, в сем­на­дца­ти из кото­рых были обна­ру­же­ны ско­ван­ные по рукам и ногам узни­ки, пре­бы­вав­шие в состо­я­нии тихо­го и абсо­лют­но неиз­ле­чи­мо­го умо­по­ме­ша­тель­ства. Страш­но ска­зать, но сре­ди них ока­за­лись четы­ре жен­щи­ны с ново­рож­ден­ны­ми мла­ден­ца­ми на руках, и мла­ден­цы эти мало напо­ми­на­ли сынов чело­ве­че­ских. Все они умер­ли вско­ре после того, как их вынес­ли на свет, и поли­цей­ские вра­чи сошлись во мне­нии, что это был для них самый луч­ший исход. Одна­ко ни у одно­го из осмат­ри­вав­ших этих стран­ных вырод­ков спе­ци­а­ли­стов не всплыл в памя­ти мрач­ный вопрос ста­ри­ка Дельрио16: «An sint unquam daemones incubi et succubae, et an ex tali congressu proles nasci queat?» 17 Ни у одно­го, кро­ме Мело­у­на.

Преж­де чем под­зем­ные кана­лы были засы­па­ны, их осу­ши­ли и тща­тель­но обсле­до­ва­ли дно. В резуль­та­те было обна­ру­же­но огром­ное коли­че­ство кост­ных облом­ков раз­лич­ной вели­чи­ны. После того всем ста­ло ясно, что имен­но отсю­да исхо­ди­ла зло­ве­щая эпи­де­мия кид­не­ппин­га, что в послед­нее вре­мя будо­ра­жи­ла весь город. Одна­ко из остав­ших­ся в живых задер­жан­ных толь­ко дво­их уда­лось при­тя­нуть к отве­ту, да и то они отде­ла­лись все­го лишь тюрем­ным заклю­че­ни­ем, ибо пря­мых дока­за­тельств их уча­стия в кош­мар­ных убий­ствах так и не было най­де­но. Что же каса­ет­ся позо­ло­чен­но­го рез­но­го пье­де­ста­ла, кото­рый, по сло­вам Мело­у­на, пред­став­лял из себя пред­мет пер­во­сте­пен­ной важ­но­сти для чле­нов мерз­кой сек­ты убийц, то все поис­ки его ока­за­лись без­ре­зуль­тат­ны­ми. Воз­мож­но, конеч­но, что он уго­дил в без­дон­ную впа­ди­ну, что нахо­ди­лась непо­сред­ствен­но под домом Сей­де­ма и была слиш­ком глу­бо­ка для осу­ше­ния. В кон­це кон­цов жер­ло ее окру­жи­ли сте­ной и свер­ху зали­ли бето­ном, что­бы она не меша­ла заклад­ке фун­да­мен­тов новых домов, но Мело­ун так и не смог заста­вить себя забыть о ее страш­ном содер­жи­мом. Удо­вле­тво­рен­ные успеш­ным завер­ше­ни­ем опе­ра­ции по раз­гро­му опас­ной бан­ды рели­ги­оз­ных манья­ков и кон­тра­бан­ди­стов, поли­цей­ские чинов­ни­ки пере­да­ли тех кур­дов, что ока­за­лись непри­част­ны­ми к ее пре­ступ­ным дея­ни­ям, феде­раль­ным вла­стям. Послед­ние тут же депор­ти­ро­ва­ли из стра­ны неже­ла­тель­ных ази­а­тов, попут­но уста­но­вив, что они и в самом деле явля­ют­ся йези­да­ми-дья­во­ло­по­клон­ни­ка­ми. Сухо­груз и его смуг­ло­ко­жая коман­да так и оста­лись зло­ве­щей загад­кой для всех, хотя иные отча­ян­ные детек­ти­вы гро­мо­глас­но утвер­жда­ли, что в любой момент гото­вы ока­зать самый достой­ный при­ем этой сво­ре кон­тра­бан­ди­стов и бут­ле­ге­ров, сто­ит им лишь появить­ся вме­сте во сво­им кораб­лем в здеш­них водах. На эти хваст­ли­вые утвер­жде­ния Мело­ун лишь печаль­но пока­чи­вал голо­вой, удив­ля­ясь про себя без­на­деж­ной огра­ни­чен­но­сти блю­сти­те­лей зако­на, кото­рая не поз­во­ля­ет им обра­тить вни­ма­ние как на тыся­чи лежа­щих перед их носом необъ­яс­ни­мых улик, так и на тем­ную при­ро­ду это­го дела в целом; в рав­ной сте­пе­ни сету­ет он и на газе­ты, поме­ща­ю­щие на сво­их стра­ни­цах лишь отдель­ные сен­са­ци­он­ные подроб­но­сти ред-хук­ско­го кош­ма­ра и в то же вре­мя при­ни­ма­ю­щие за не заслу­жи­ва­ю­щую пуб­лич­но­го осве­ще­ния сек­ту манья­ков-сади­стов то, что явля­ет­ся мани­фе­ста­ци­ей все­лен­ско­го ужа­са на Зем­ле. Одна­ко ему не оста­ет­ся ниче­го дру­го­го, как мир­но сидеть в Чепа­че­те, зале­чи­вая рас­ша­тан­ную нерв­ную систе­му и моля Бога о том, что­бы все пере­жи­тое им за послед­ние меся­цы пере­шло из сфе­ры реаль­ной жиз­ни в область при­чуд­ли­во­го, неве­ро­ят­но­го вымыс­ла.

Роберт Сей­дем поко­ит­ся рядом со сво­ей неве­стой на Грин­вуд­ском клад­би­ще. Его омер­зи­тель­ные остан­ки зары­ли в зем­лю без обыч­ной в таких слу­ча­ях цере­мо­нии, а мно­го­чис­лен­ные род­ствен­ни­ки моло­до­же­нов смог­ли облег­чен­но вздох­нуть лишь после того, как ужас­ное про­ис­ше­ствие порос­ло нако­нец быльем. Соуча­стие пожи­ло­го уче­но­го в кош­мар­ных ред-хук­ских убий­ствах так и не было дока­за­но юри­ди­че­ски, посколь­ку смерть помог­ла ему избе­жать дозна­ния, кото­ро­му, в про­тив­ном слу­чае, он бы неми­ну­е­мо под­верг­ся. Даже обсто­я­тель­ства его смер­ти не полу­чи­ли широ­кой оглас­ки, а пото­му у кла­на Сей­де­мов есть все осно­ва­ния наде­ять­ся, что после­ду­ю­щие поко­ле­ния запом­нят его лишь как тихо­го затвор­ни­ка, питав­ше­го без­обид­ную страсть к изу­че­нию магии и фольк­ло­ра.

Что же до Ред-Хука, то он ничуть не изме­нил­ся. Сей­дем при­шел и ушел – так же мимо­ле­тен был сопро­вож­дав­ший его ужас. Но зло­ве­щее дыха­ние тьмы и раз­ло­же­ния по-преж­не­му ове­ва­ет эти ско­пи­ща ста­рых кир­пич­ных домов, а стай­ки моло­дых подон­ков про­дол­жа­ют сно­вать по сво­им неве­до­мым делам под окна­ми, в кото­рых вре­мя от вре­ме­ни мель­ка­ют стран­ные огни и пере­ко­шен­ные лица. Пере­жив­ший века ужас неис­тре­бим, как тыся­че­го­ло­вая гид­ра, а сопро­вож­да­ю­щие его куль­ты берут свои исто­ки в свя­то­тат­ствен­ных без­днах, что будут поглуб­же Демо­кри­то­ва колод­ца. Дух Зве­ря вез­де­сущ и все­мо­гущ, а пото­му гор­ла­ня­щие и сып­лю­щие руга­тель­ства­ми про­цес­сии моло­дых людей с неви­дя­щи­ми гла­за­ми и отме­чен­ны­ми оспой лица­ми будут про­дол­жать сло­нять­ся по Ред-Хуку, кото­рый явля­ет­ся для них некой пере­ва­лоч­ной базой, где они нена­дол­го оста­нав­ли­ва­ют­ся на пути из одной неве­до­мой без­дны в дру­гую – на пути, куда их тол­ка­ют без­душ­ные био­ло­ги­че­ские зако­ны, кото­рые они сами вряд ли пони­ма­ют. Как и преж­де, сего­дня в Ред-Хук при­бы­ва­ет боль­ше людей, чем воз­вра­ща­ет­ся обрат­но, и сре­ди мест­ных жите­лей уже пополз­ли слу­хи о новых под­зем­ных кана­лах, про­ры­тых кон­тра­бан­ди­ста­ми и веду­щих к тай­ным цен­трам тор­гов­ли спирт­ным и дру­ги­ми, гораз­до более предо­су­ди­тель­ны­ми веща­ми.

В ста­рой церк­ви, что ранее исполь­зо­ва­лась как тан­це­валь­ный зал толь­ко по сре­дам, теперь каж­дую ночь устра­и­ва­ют­ся весь­ма стран­ные уве­се­ле­ния, а ред­кие про­хо­жие не раз виде­ли в под­валь­ных окнах иска­жен­ные ужа­сом и стра­да­ни­ем лица. А совсем недав­но один поли­цей­ский ни с того ни с сего заявил, что засы­пан­ное под­зем­ное озе­ро, то самое, с заце­мен­ти­ро­ван­ным жер­лом глу­бо­ко­вод­ной впа­ди­ны, было раз­ры­то опять – но кем и с какой целью, он не мог даже пред­по­ло­жить.

Кто мы такие, что­бы про­ти­во­сто­ять Злу, появив­ше­му­ся на Зем­ле во вре­ме­на, когда не суще­ство­ва­ло еще ни чело­ве­че­ской исто­рии, ни само­го чело­ве­че­ства? Что­бы уми­ло­сти­вить это Зло, наши обе­зья­но­по­доб­ные ази­ат­ские пред­ки совер­ша­ли риту­а­лы, кото­рые и сей­час, подоб­но рако­вой опу­хо­ли, пожи­ра­ют все новые и новые квар­та­лы древ­них кир­пич­ных домов. Мело­ун­ские стра­хи отнюдь не лише­ны осно­ва­ний – все­го лишь два дня тому назад пат­ру­ли­ро­вав­ший по Ред-Хуку поли­цей­ский услы­хал, как в одной тем­ной под­во­ротне смуг­лая узко­гла­зая ста­ру­ха учи­ла кро­хот­ную девоч­ку како­му-то мало­по­нят­но­му закли­на­нию. Заин­те­ре­со­вав­шись про­ис­хо­дя­щим, он оста­но­вил­ся и напряг слух. И вот что он услы­шал:

«О друг и воз­люб­лен­ный ночи, ты, кому по душе соба­чий лай и лью­ща­я­ся кровь, ты, что кра­дешь­ся в тени над­гро­бий, ты, что при­но­сишь смерт­ным ужас и вза­мен берешь кровь, Гор­го, Мор­мо, тыся­че­ли­кая луна, бла­го­во­ли при­нять наши скром­ные под­но­ше­ния!

Примечания:

1 Феникс-парк – боль­шой обще­ствен­ный парк, рас­по­ло­жен­ный на севе­ре Дуб­ли­на.

2 «Es lasst sich nicht lesen» – цита­та (слег­ка иска­жен­ная) из началь­ной фра­зы рас­ска­за Э. По «Чело­век тол­пы».

3 Берд­слей , Обри Вин­сент (1872–1898) – англий­ский худож­ник-гра­фик; сре­ди его луч­ших работ изыс­кан­ные иллю­стра­ции к «Смер­ти Арту­ра» Т. Мэло­ри, «Похи­ще­нию локо­на» А. Поупа, «Сало­мее» О. Уайль­да.

4 Доре , Гюстав – см. при­ме­ча­ние к рас­ска­зу «Модель Пик­ма­на».

5 Гавер­нерз-Айленд (букв. Губер­на­тор­ский ост­ров) – ост­ро­вок в ньюй­орк­ской бух­те, несколь­ко южнее Ман­х­эт­те­на, где неко­гда раз­ме­ща­лась рези­ден­ция бри­тан­ско­го коло­ни­аль­но­го губер­на­то­ра, а позд­нее нахо­ди­лись кре­пость и воен­ная тюрь­ма.

6 Эллис-Айленд – ост­ров в нью-йорк­ской бух­те, на кото­ром в 18921954 гг. нахо­дил­ся глав­ный центр по при­е­му имми­гран­тов. Отсю­да же отправ­ля­ли восво­я­си «неже­ла­тель­ных лиц», пытав­ших­ся обос­но­вать­ся в Аме­ри­ке.

7 Йези­ды (ези­ды) – наиме­но­ва­ние части кур­дов, испо­ве­ду­ю­щих син­кре­ти­че­скую рели­гию, кото­рая соче­та­ет эле­мен­ты язы­че­ства, древ­них индо­иран­ских веро­ва­ний, иуда­из­ма, несто­ри­ан­ско­го хри­сти­ан­ства и исла­ма. Йези­ды кре­стят­ся и обре­за­ют­ся, почи­та­ют Хри­ста, Маго­ме­та и Авра­ама, а кро­ме того – пад­ше­го анге­ла (оли­це­тво­ря­ю­ще­го злое нача­ло), кото­ро­го изоб­ра­жа­ют в виде пав­ли­на.

8 …трам­по­вых сухо­гру­зах… – Трам­по­вое суд­но – гру­зо­вое суд­но, не совер­ша­ю­щее регу­ляр­ных рей­сов и зани­ма­ю­ще­е­ся пере­воз­кой гру­зов по крат­ко­сроч­ным кон­трак­там.

9 Три­ни­ти-кол­ледж – самое пре­стиж­ное учеб­ное заве­де­ние в Ирлан­дии (осно­ван в 1592 г. при Дуб­лин­ском уни­вер­си­те­те).

10 Лилит – злой дух, обыч­но в жен­ском обли­чье. В еврей­ской мифо­ло­ги­че­ской тра­ди­ции высту­па­ет в роли сук­ку­ба. Она овла­де­ва­ет муж­чи­на­ми про­тив их воли с целью родить от них детей. Соглас­но пре­да­нию, Лилит была пер­вой супру­гой Ада­ма, а позд­нее, поки­нув его, ста­ла женой Сата­ны и мате­рью демо­нов. В сред­не­ве­ко­вой еврей­ской лите­ра­ту­ре, отку­да образ Лилит пере­ко­че­вал во мно­гие сочи­не­ния евро­пей­ских авто­ров, кра­си­вая внеш­ность Лилит свя­зы­ва­ет­ся с ее спо­соб­но­стью менять свой облик.

11 Инку­бы и сук­ку­бы – в сред­не­ве­ко­вых народ­ных веро­ва­ни­ях злые духи-соблаз­ни­те­ли. Инкуб – демон муж­ско­го рода, сук­куб – жен­ско­го. Счи­та­лось, что это пад­шие анге­лы.

12 Гека­та – см. при­ме­ча­ние к рас­ска­зу «Кры­сы в сте­нах». 13 Эги­па­ны (греч.) и фав­ны (рим.) – в антич­ной мифо­ло­гии боги при­ро­ды, полей и лесов. Обыч­но изоб­ра­жа­лись с коз­ли­ны­ми рога­ми, копы­та­ми и боро­дой.

14 Молох – в биб­лей­ских текстах это имя при­ме­ня­ет­ся к раз­лич­ным боже­ствам и зача­стую свя­зы­ва­ет­ся с чело­ве­че­ски­ми жерт­во­при­но­ше­ни­я­ми, при­чем в честь это­го бога, как пра­ви­ло, зажи­во сжи­га­ли мало­лет­них детей.

15 Астар­та (Иштар) – в ран­ней мифо­ло­гии раз­ных ближ­не­во­сточ­ных наро­дов могу­ще­ствен­ная боги­ня пло­до­ро­дия, мате­рин­ства и люб­ви. Со вре­ме­нем, одна­ко, образ этой боги­ни был низ­ве­ден до покро­ви­тель­ни­цы плот­ских утех.

16 Дель­рио , Мар­тин (1551–1608) – испан­ский бого­слов-иезу­ит, извест­ный сво­и­ми тру­да­ми по магии и оккуль­тиз­му. Его счи­та­ли одним из идей­ных вдох­но­ви­те­лей «охо­ты на ведьм».

17 «Если не демо­на­ми инку­ба­ми и сук­ку­ба­ми, то кем еще мог­ли быть про­из­ве­де­ны на свет эти отро­дья?» (лат.) (Прим. перев.)