Говард Филлипс Лавкрафт

совместно с Hazel Heald

КОШМАР В МУЗЕЕ

(The Horror in the Museum)
Напи­са­но в 1932 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод Л. Куз­не­цо­ва

////

То, что впер­вые при­ве­ло Сти­ве­на Джон­са в музей Род­жер­са, было все­го лишь празд­но-лени­вым любо­пыт­ством. Ему ска­за­ли, что в про­стор­ном под­ва­ле за рекой, на Саутварк-стрит, выстав­ле­ны вос­ко­вые шту­ко­ви­ны не в при­мер пикант­нее любых стра­ши­лищ, какие заве­ла в сво­ем музее небезыз­вест­ная мадам Тюс­со — вот он и забрел туда в один из апрель­ских дней, дабы само­му убе­дить­ся, какая это все чушь. Одна­ко, стран­ное дело, вышло ина­че. Как ни кру­ти, погля­деть тут было на что. Ну, само собой, не обо­шлось без вся­ких кро­ва­вых баналь­но­стей вро­де Ланд­рю, док­то­ра Крип­пе­на, мадам Демер, Риц­цо, леди Джейн Грэй, бес­чис­лен­ных изу­ве­чен­ных жертв войн и рево­лю­ций, а так­же мон­стров напо­до­бие Жиля де Реса и мар­ки­за де Сада; при всем том кое-какие экс­по­на­ты заста­ви­ли Сти­ве­на дышать уча­щен­но и более того — про­быть в зале до той самой мину­ты, когда зазво­нил коло­коль­чик, воз­ве­стив­ший о закры­тии музея. Да, чело­век, собрав­ший такую кол­лек­цию, не мог быть зауряд­ным бала­ган­щи­ком. Здесь пра­ви­ло бал исклю­чи­тель­но бога­тое вооб­ра­же­ние, если не ска­зать — боль­ной гений.

Заин­три­го­ван­ный уви­ден­ным, Джонс попы­тал­ся кое-что раз­уз­нать о вла­дель­це музея. Ока­за­лось, что в свое вре­мя Джордж Род­жерс рабо­тал у мадам Тюс­со, но что-то там такое с ним при­клю­чи­лось, после чего он уво­лил­ся. Поз­же рас­про­стра­ни­лись вся­кие недоб­рые слу­хи о его умствен­ном нездо­ро­вье, о склон­но­сти его к неким нече­сти­вым делам, о при­част­но­сти к како­му-то тай­но­му куль­ту; впро­чем, несо­мнен­ный успех соб­ствен­но­го его музея, устро­ен­но­го в обшир­ном под­ва­ле на тихой улоч­ке, при­ту­пил остро­ту напа­док одной части кри­ти­ков, что не поме­ша­ло уси­лить­ся подо­зри­тель­но­сти дру­гой их части. Осо­бым увле­че­ни­ем Род­жер­са были тера­то­ло­гия и ико­но­гра­фия ноч­ных кош­ма­ров, и поэто­му вско­ре ему при­шлось про­явить извест­ную долю осто­рож­но­сти-излишне впе­чат­ля­ю­щие экс­по­на­ты были спря­та­ны за пере­го­род­кой с таб­лич­кой “Толь­ко для взрос­лых”. Здесь выстав­ля­лись вовсе уж мон­стру­оз­ные гибрид­ные суще­ства, какие мог­ла поро­дить лишь не в меру разыг­рав­ша­я­ся фан­та­зия, к сему сле­ду­ет доба­вить, что испол­не­ны они были с поис­ти­не дья­воль­ским мастер­ством и окра­ше­ны в пуга­ю­ще жиз­не­по­доб­ные цве­та.

Одни фигу­ры пред­став­ля­ли фан­та­сти­че­ские пер­со­на­жи обще­из­вест­ных мифов — гор­гон, химер, дра­ко­нов, цик­ло­пов и про­чих подоб­ных им, вго­ня­ю­щих в дрожь, чудо­вищ. Дру­гие вели свое про­ис­хож­де­ние из куда более тем­ных и зага­доч­ных, пере­да­ва­е­мых лишь из уст в уста, тай­ных легенд древ­но­сти — тако­вы были, напри­мер, чер­ный, бес­фор­мен­ный Тсатхоггуа, обла­да­ю­щий мно­же­ством щупа­лец Ктул­ху, снаб­жен­ный ужас­ным хобо­том Чха­угнар Фаугн и про­чие чудо­вищ­ные созда­ния, зна­ко­мые избран­ным людям по запрет­ным кни­гам напо­до­бие “Некро­но­ми­ко­на”, “Кни­ги Эйбо­на” или тру­да фон Юнц­та “Сокро­вен­ные куль­ты”. И все же наи­бо­лее пора­зи­тель­ные экс­по­на­ты явля­лись пло­дом вооб­ра­же­ния само­го Род­жер­са — в таком жут­ком виде их не смог­ло бы пред­ста­вить ни одно древ­нее ска­за­ние. В неко­то­рых из этих фигур уга­ды­ва­лись ужа­са­ю­щие паро­дии на при­выч­ные для взгля­да чело­ве­ка фор­мы орга­ни­че­ской жиз­ни на зем­ле, дру­гие же, каза­лось, были наве­я­ны кош­мар­ны­ми сно­ви­де­ни­я­ми о дале­ких пла­не­тах и галак­ти­ках. Мно­гое мог­ли бы здесь под­ска­зать фан­та­сти­че­ские полот­на Клар­ка Эшто­на Сми­та, но даже и эти ана­ло­гии не поз­во­ли­ли бы при­бли­зить­ся к эффек­ту остро­го, прон­зи­тель­но­го ужа­са, вну­ша­е­мо­го гигант­ски­ми раз­ме­ра­ми чудо­вищ, сата­ни­че­ским мастер­ством испол­не­ния и пора­зи­тель­ным искус­ством осве­ти­те­лей.

Сти­ве­ну Джон­су, слыв­ше­му зна­то­ком-люби­те­лем все­го при­чуд­ли­во­го в искус­стве, захо­те­лось пого­во­рить с самим Род­жер­сом, и он нашел его в доволь­но запу­щен­ной ком­на­те — одно­вре­мен­но слу­жа­щей и кон­то­рой, и рабо­чим поме­ще­ни­ем, — рас­по­ло­жен­ной поза­ди свод­ча­то­го выста­воч­но­го зала и ско­рее напо­ми­на­ю­щей склеп; скуд­ный свет про­ни­кал в нее сквозь пыль­ные щеле­вид­ные окна, про­би­тые гори­зон­таль­но в кир­пич­ной стене на одном уровне с древним булыж­ни­ком зад­не­го дво­ра. Здесь реста­ври­ро­ва­лись утра­тив­шие преж­ний вид музей­ные экс­по­на­ты, и здесь же изго­тов­ля­лись новые. На ска­мьях самой раз­но­об­раз­ной фор­мы и высо­ты в живо­пис­ном бес­по­ряд­ке лежа­ли вос­ко­вые руки и ноги, голо­вы и туло­ви­ща, а вокруг, на гро­моз­дя­щих­ся яру­са­ми пол­ках, были раз­бро­са­ны как попа­ло пари­ки, пло­то­яд­но щеря­щи­е­ся челю­сти и гла­за со стек­лян­ным оста­но­вив­шим­ся взгля­дом. С мно­го­чис­лен­ных крю­ков сви­са­ли оде­я­ния всех родов и видов; в одной из стен­ных ниш выси­лись гру­ды вос­ко­вых пли­ток, окра­шен­ных в цвет мяса, тут же пест­ре­ли пол­ки, заби­тые раз­но­цвет­ны­ми жестян­ка­ми с крас­кой и кистя­ми все­воз­мож­но­го назна­че­ния. Сере­ди­ну ком­на­ты зани­ма­ла боль­шая пла­виль­ная печь для разо­гре­ва вос­ка при отлив­ке фигур; над ее топ­кой висел на шар­ни­рах огром­ный метал­ли­че­ский ящик с носи­ком, поз­во­ля­ю­щий вылить рас­плав­лен­ную мас­су в фор­му одним лишь лег­ким при­кос­но­ве­ни­ем паль­ца.

Про­чие пред­ме­ты в этом мрач­ном скле­пе гораз­до менее под­да­ва­лись опи­са­нию — то были отдель­ные части зага­доч­ных орга­низ­мов, кото­рые вку­пе, види­мо, обра­ща­лись в самые бре­до­вые фан­то­мы. В глу­бине ком­на­ты вид­не­лась сби­тая из тяже­лых досок дверь, запер­тая на необыч­но гро­мад­ный вися­чий замок, на ней был гру­бо нама­ле­ван мно­го­зна­чи­тель­ный сим­вол. Джонс, неко­гда имев­ший доступ к “Некро­но­ми­ко­ну”, неволь­но вздрог­нул при виде зна­ко­мо­го зло­ве­ще­го зна­ка. Оче­вид­но, вла­де­лец музея и в самом деле был вхож в тем­ные сомни­тель­ные сфе­ры и мог бес­пре­пят­ствен­но изу­чать запрет­ные кни­ги.

Ни в малой сте­пе­ни не разо­ча­ро­ва­ла Джон­са и бесе­да с Род­жер­сом. То был высо­кий, худо­ща­вый чело­век с боль­ши­ми чер­ны­ми гла­за­ми, пыла­ю­щи­ми с каким-то вызо­вом на блед­ном щети­ни­стом лице; едва ли зна­ла гре­бень его шеве­лю­ра. Втор­же­ние Джон­са не воз­му­ти­ло его — напро­тив, он был, види­мо, рад воз­мож­но­сти всласть выго­во­рить­ся перед гостем, про­явив­шим инте­рес к его заня­ти­ям. Он обла­дал голо­сом необыч­ной глу­би­ны и звуч­но­сти, слов­но тая­щим в себе некую при­глу­шен­ную до вре­ме­ни энер­гию, гра­ни­ча­щую с лихо­ра­доч­но-исте­ри­че­ским состо­я­ни­ем. И Джонс более не удив­лял­ся тому, что мно­гие пола­га­ли Род­жер­са манья­ком.

С каж­дой встре­чей — а они через несколь­ко недель вошли в при­выч­ку и сде­ла­лись ожив­лен­нее — Джонс нахо­дил сво­е­го ново­го зна­ком­ца все более общи­тель­ным и склон­ным дове­рять­ся гостю во всем. С само­го нача­ла вла­де­лец музея не скры­вал неор­ди­нар­но­сти сво­их убеж­де­ний и дея­тель­но­сти, а со вре­ме­нем чрез­вы­чай­но стран­ны­ми ста­ли казать­ся и его рас­ска­зы, экс­тра­ва­гант­ность кото­рых, даже под­твер­жден­ная столь же дико­вин­ны­ми фото­гра­фи­я­ми, про­из­во­ди­ла почти коми­че­ское впе­чат­ле­ние. В один из июнь­ских вече­ров Джонс при­нес с собой бутыл­ку пре­вос­ход­но­го вис­ки и при­нял­ся щед­ро пот­че­вать им хозя­и­на; тогда­то впер­вые и завя­за­лась поис­ти­не безум­ная бесе­да. Быва­ло, что и преж­де Род­жерс рас­ска­зы­вал доста­точ­но дикие исто­рии — о каких-то таин­ствен­ных экс­пе­ди­ци­ях в Тибет, в глу­би­ну Афри­ки, в ара­вий­ские пусты­ни, в доли­ну Ама­зон­ки, на Аляс­ку, на мало­изу­чен­ные ост­ро­ва в южной части Тихо­го оке­а­на; вдо­ба­вок ко все­му он утвер­ждал, что про­чел такие чудо­вищ­ные, неправ­до­по­доб­ные фан­тас­ма­го­ри­че­ские кни­ги, как собра­ние фраг­мен­тов из дои­сто­ри­че­ских ска­за­ний Пна­ко­ти­че­ских руко­пи­сей и пес­но­пе­ний Дхол, при­пи­сы­ва­е­мых злоб­но­му и бес­че­ло­веч­но­му Лен­гу, — но ничто из все­го это­го не пока­за­лось Джон­су в этот июнь­ский вечер столь безум­ным, как вырвав­ше­е­ся из уст его хозя­и­на под воз­дей­стви­ем вис­ки, при­зна­ние.

Род­жерс начал с туман­ных, но при­том хваст­ли­вых наме­ков — ему яко­бы уда­лось открыть в при­ро­де нечто совер­шен­но неиз­ве­дан­ное, и он при­вез с собой из экс­пе­ди­ции реаль­ное под­твер­жде­ние сво­е­го откры­тия. Судя по пья­ным его раз­гла­голь­ство­ва­ни­ям, он ушел намно­го даль­ше всех про­чих мисти­ков в тол­ко­ва­нии зага­доч­ных, исхо­дя­щих из седой древ­но­сти книг, и они ясно ука­за­ли ему на неко­то­рые уда­лен­ные места зем­ли, где зата­и­лись фено­ме­наль­ные релик­то­вые суще­ства — пере­жит­ки эпох и жиз­нен­ных цик­лов, про­тек­ших задол­го до появ­ле­ния чело­ве­ка, а в иных слу­ча­ях свя­зан­ных с дру­ги­ми мира­ми и изме­ре­ни­я­ми, обще­ние с кото­ры­ми было доста­точ­но частым в дав­но забы­тые вре­ме­на. Джон­са пора­жа­ли неисто­вость вооб­ра­же­ния, спо­соб­но­го поро­дить подоб­ные идеи, и теперь ему все мучи­тель­нее хоте­лось уга­дать, какое же путь духов­но­го раз­ви­тия про­шел обла­да­ю­щий подоб­ной фан­та­зи­ей чело­век. Дала ли ему тол­чок рабо­та в музее мадам Тюс­со, сре­ди болез­нен­но гро­теск­ных вос­ко­вых фигур, или то была врож­ден­ная его склон­ность, и выбор рода заня­тий стал лишь одним из ее про­яв­ле­ний? Так или ина­че, ста­но­ви­лось ясно, что дея­тель­ность это­го чело­ве­ка была тес­ней­шим обра­зом свя­за­на с его непо­вто­ри­мо ори­ги­наль­ны­ми поня­ти­я­ми об окру­жа­ю­щем мире. Все яснее высту­па­ла при­ро­да самых мрач­ных его наме­ков по пово­ду кош­мар­ных мон­стров в отго­ро­жен­ной части демон­стра­ци­он­но­го зала с таб­лич­кой “Толь­ко для взрос­лых”. Не боясь быть осме­ян­ным, Род­жерс испод­воль вну­шал Джон­су мысль, что дале­ко не все эти дья­воль­ские дико­ви­ны сотво­ре­ны чело­ве­ком.

И толь­ко совсем уж откро­вен­ный скеп­ти­цизм и насмеш­ки, кото­ры­ми Джонс отве­чал на эти без­до­ка­за­тель­ные при­тя­за­ния ново­го сво­е­го зна­ком­ца, нару­ши­ли быст­ро нарас­тав­шую сер­деч­ность их отно­ше­ний. Род­жерс — это было ясно — вос­при­ни­мал себя в выс­шей сте­пе­ни все­рьез, он вдруг обра­тил­ся в оби­жен­но­го угрюм­ца, тер­пя­ще­го при­сут­ствие недав­но еще желан­но­го при­я­те­ля лишь из упря­мо­го стрем­ле­ния рано или позд­но раз­ру­шить сте­ну веж­ли­во­го и бла­го­душ­но­го недо­ве­рия. Пре встре­чах по-преж­не­му зву­ча­ли замыс­ло­ва­тые рос­сказ­ни и таин­ствен­ные наме­ки на риту­а­лы и жерт­во­при­но­ше­ния в честь чудо­вищ­ных Вла­сти­те­лей Древ­но­сти, но все чаще вко­нец раз­до­са­до­ван­ный Род­жерс под­во­дил сво­е­го гостя к одно­му из самых жут­ких мон­стров в отго­ро­жен­ной части зала и сер­ди­то ука­зы­вал на те его чер­ты, какие труд­но было соот­не­сти даже с самы­ми искус­ны­ми образ­ца­ми чело­ве­че­ско­го мастер­ства. Побуж­да­е­мый стран­ным, ост­рым вле­че­ни­ем к открыв­шей­ся вдруг новизне, Джонс по-преж­не­му заха­жи­вал в музей, хотя и пони­мал теперь, что былое бла­го­рас­по­ло­же­ние вла­дель­ца уже утра­че­но им. Впро­чем, по вре­ме­нам, выка­зы­вая при­твор­ное согла­сие, он пытал­ся потвор­ство­вать неко­то­рым наме­кам или утвер­жде­ни­ям Род­жер­са, но того подоб­ная так­ти­ка уже ред­ко обма­ны­ва­ла.

Рас­ту­щая меж­ду ними непри­язнь достиг­ла пика в сен­тяб­ре. Одна­жды, в после­обе­ден­ный час, Джонс по ста­рой при­выч­ке забрел в музей и стал не спе­ша про­ха­жи­вать­ся вдоль мрач­ных его экс­по­зи­ций, со столь уже зна­ко­мы­м­и­е­му ужа­са­ми, как вдруг до него донес­ся свое­об­раз­ный дол­гий звук, изо­шед­ший отку­да-то со сто­ро­ны рабо­чей ком­на­ты Род­жер­са. Дру­гие посе­ти­те­ли музея тоже уло­ви­ли его и ста­ли при­слу­ши­вать­ся к отго­лос­ку, про­ка­тив­ше­му­ся вдоль обшир­но­го свод­ча­то­го под­зе­ме­лья. Трое слу­жи­те­лей музея обме­ня­лись стран­ны­мив­згля­да­ми, а один из них — смуг­лый мол­ча­ли­вый малый с внеш­но­стью чуже­зем­ца, посто­ян­ный помощ­ник Род­жер­са в каче­стве рестав­ра­то­ра и дизай­не­ра — ухмыль­нул­ся зага­доч­ной улыб­кой, види­мо, оза­да­чив­шей даже его кол­лег и гру­бо задев­шей какую-то грань чув­стви­тель­но­сти Джон­са. То был соба­чий лай или­визг, и его мог­ли исторг­нуть толь­ко испы­ты­ва­е­мые одно­вре­мен­но дикий испуг и пред­смерт­ная аго­ния. Его страст­ное, мучи­тель­ное исступ­ле­ние было непе­ре­но­си­мо дляс­лу­ха, а при­сут­ствие в зале гро­тес­ко­вых уродств удва­и­ва­ло жут­кое впе­чат­ле­ние. Джонс вдруг вспом­нил, что в музей нико­гда не допус­ка­лись соба­ки.

Он было уже напра­вил­ся к две­ри, веду­щей в рабо­чую ком­на­ту, когда смуг­лый помощ­ник хозя­и­на жестом оста­но­вил его. Мисте­ра Род­жер­са, ска­зал он мяг­ким, но настой­чи­вым тоном, одно­вре­мен­но изви­ня­ю­щим­ся и смут­но язви­тель­ным, — мисте­ра Род­жер­са сей­час нет, а в его отсут­ствие нико­го в рабо­чую ком­на­ту впус­кать не веле­но. Что же каса­ет­ся соба­чье­го лая, доба­вил он, то, види­мо, что-то такое стряс­лось во дво­ре за музе­ем. По сосед­ству пол­но при­блуд­ных двор­ня­жек, и они ино­гда устра­и­ва­ют ужас­но шум­ные дра­ки. В самом же музее ника­ких собак нет. Но если мистер Джонс жела­ет уви­деть мисте­ра Род­жер­са, то смо­жет най­ти его здесь неза­дол­го до закры­тия музея.

Взо­брав­шись по ста­рым камен­ным сту­пе­ням, Джонс вышел нару­жу и на сей раз более вни­ма­тель­но обо­зрел убо­гое окру­же­ние музея. Поко­сив­ши­е­ся, вет­хие дома — преж­де жилые, а теперь боль­шей частью обра­щен­ные в лавоч­ки и скла­ды — поис­ти­не были древ­ние. Неко­то­рые из них, напо­ми­ная о вре­ме­нах Тюдо­ров, завер­ша­лись ост­ро­ко­неч­ны­ми кры­ша­ми, и над всей окру­гой висе­ла тон­кая, миаз­ма­ти­че­ская вонь. Рядом с мрач­ны­ми стро­е­ни­ем, под­вал кото­ро­го зани­мал музей, вид­не­лась низ­кая арка ворот, отку­да начи­на­лась тем­ная, выло­жен­ная булыж­ни­ком аллея, и Джонс дви­нул­ся по ней в смут­ном жела­нии обсле­до­вать двор поза­ди рабо­чей ком­на­ты — мысль о соба­ке не дава­ла ему покоя. Двор был блед­но осве­щен позд­ним пред­ве­чер­ним све­том и ого­ро­жен со всех сто­рон глу­хи­ми сте­на­ми, вну­ша­ю­щи­ми неопре­де­лен­ную угро­зу и еще более угрю­мы­ми, неже­ли обшар­пан­ные фаса­ды ста­рых зло­ве­щих зда­ний, тес­но сгру­див­ших­ся вокруг музея. Ника­ких собак не ока­за­лось здесь и в помине, и Джон­су пока­за­лось уди­ви­тель­ным, как ско­ро смог­ли исчез­нуть вся­кие сле­ды стран­но­го про­ис­ше­ствия, поро­див­ше­го такой болез­нен­но-прон­зи­тель­ный визг.

Пом­ня заве­ре­ния помощ­ни­ка Род­жер­са, что в музее не водит­ся ника­ких собак, Джонс, тем не менее, недо­вер­чи­во загля­нул во все три малень­кие окон­ца под­валь­ной рабо­чей ком­на­ты — узкие пря­мо­уголь­нич­ки, гори­зон­таль­но про­тя­нув­ши­е­ся вдоль порос­ше­го тра­вой тро­туа­ра, с туск­лы­ми окон­ны­ми стек­ла­ми, кото­рые тара­щи­лись отчуж­ден­но и тупо, напо­до­бие глаз дох­лой рыбы. Сле­ва от них вниз, непро­ни­ца­е­мых для взгля­да и накреп­ко запер­той две­ри, вела лест­ни­ца с истер­ты­ми камен­ны­ми сту­пе­ня­ми. Что-то побу­ди­ло Джон­са накло­нить­ся побли­же к сырым, потрес­кав­шим­ся булыж­ни­кам и загля­нуть внутрь в надеж­де, что тол­стые зеле­ные што­ры, поды­ма­е­мые с помо­щью длин­ных шну­ров, мог­ли ока­зать­ся неза­дер­ну­ты­ми. Наруж­ную поверх­ность сте­кол густо покры­ва­ла грязь, но он про­тер их носо­вым плат­ком и понял, что его взгля­ду не пре­пят­ству­ет ника­кая тем­ная заве­са.

В под­ва­ле было так тем­но, что уви­деть в нем уда­ва­лось немно­гое, одна­ко, пере­хо­дя от одно­го окон­ца к дру­го­му, Джонс все же посте­пен­но рас­смот­рел все при­зрач­ное хозяй­ство ком­на­ты, вос­про­из­во­дя­щей для музея эти фан­том­ные гро­тес­ки. Пона­ча­лу ему дума­лось, что внут­ри поме­ще­ния нет ни души, но когда он при­сталь­нее вгля­дел­ся в край­нее спра­ва окон­це – самое ближ­нее к вхо­ду на аллею, — то заме­тил в даль­нем углу све­то­вое пят­но. Изум­ле­нию его не было кон­ца. Све­та там быть не мог­ло! Он пом­нил, что в той сто­роне ком­на­ты не было ни газо­во­го, ни элек­три­че­ско­го све­тиль­ни­ка. При­смот­рев­шись вни­ма­тель­ней, он опре­де­лил источ­ник све­та как широ­кий, вер­ти­каль­но постав­лен­ный, пря­мо­уголь­ник. И тут его вдруг осе­ни­ло. Свет горел в том кон­це ком­на­ты, где он все­гда видел тяже­лую доща­тую дверь с необыч­но боль­шим вися­чим зам­ком – ту дверь, кото­рая нико­гда не откры­ва­лась и на кото­рой был гру­бо нама­ле­ван страш­ный тай­ный сим­вол, упо­ми­на­е­мый в запрет­ных кни­гах древ­них чаро­де­ев и магов. Зна­чит, сей­час она рас­пах­ну­та, и в рас­по­ло­жен­ном за ней поме­ще­нии горит свет. Уже дав­но зани­ма­ю­щие его ум сооб­ра­же­ния о том, куда ведет эта дверь и что нахо­дит­ся за ней, заклу­би­лись в душе его с утро­ен­ной силой.

До самых шести часов Джонс все бро­дил и бро­дил бес­цель­но вокруг мрач­но­го места, но потом повер­нул ко вхо­ду в музей, что­бы все-таки пови­дать­ся с Род­жер­сом. Едва ли он осо­зна­вал отчет­ли­во, поче­му вдруг ему захо­те­лось имен­но сей­час встре­тить­ся с угрю­мым, недоб­ро гля­дя­щим чело­ве­ком — может быть, как раз из-за этих стран­ных фак­тов, вну­ша­ю­щих самые тяж­кие подо­зре­ния: необъ­яс­ни­мо­го, не име­ю­ще­го опре­де­лен­но­го источ­ни­ка соба­чье­го виз­га, зага­доч­но­го све­та в про­еме таин­ствен­ной две­ри с тяже­лым вися­чим зам­ком… Когда он появил­ся в музее, слу­жи­те­ли уже гото­вы были уйти, и ему пока­за­лось, что Ора­бо­на — смуг­лый, с чер­та­ми чуже­зем­ца, помощ­ник Род­жер­са гля­нул на него слов­но бы с зата­ен­ной, подав­лен­ной усмеш­кой. Взгляд этот непри­ят­но пора­зил его, хотя, впро­чем, Джонс пом­нил, что дерз­кий малый точ­но так же посмат­ри­вал порой на соб­ствен­но­го хозя­и­на.

В сво­ем без­лю­дье свод­ча­тый демон­стра­ци­он­ный зал выгля­дел еще ужас­ней, но Джонс реши­тель­но, широ­ки­ми шага­ми пере­сек его и негром­ко посту­чал в дверь рабо­чей ком­на­ты. С отве­том явно мед­ли­ли, хотя внут­ри слы­ша­лись шаги. Нако­нец, после повтор­но­го сту­ка, запор загро­хо­тал, и ста­рин­ная шести­фи­лен­ча­тая дверь, заскри­пев, как бы с неохо­той, отво­ри­лась, что­бы пока­зать слов­но бы нахох­лив­шу­ю­ся, но с лихо­ра­доч­но горя­щим взо­ром, фигу­ру Джор­джа Род­жер­са. С пер­во­го взгля­да мож­но было понять, что он не в сво­ем обыч­ном настро­е­нии. В его при­вет­ствен­ных сло­вах скво­зи­ло стран­ное сме­ше­ние двух чувств неже­ла­ние видеть сей­час поме­шав­ше­го ему чело­ве­ка, и в то же вре­мя явно­го зло­рад­ства из-за того, что он все-таки явил­ся; и сей­час же он горя­чо заго­во­рил о пред­ме­те само­го зло­ве­ще­го и неправ­до­по­доб­но­го рода.

Релик­то­вые древ­ние боги — отвра­ти­тель­ные риту­а­лы жерт­во­при­но­ше­ний — наме­ки на вовсе, пожа­луй, не искус­ствен­ное про­ис­хож­де­ние иных ужас­ных экс­по­на­тов, собран­ных за пере­го­род­кой с таб­лич­кой “Толь­ко для взрос­лых” – то была уже став­шая при­выч­ной для Род­жер­са хваст­ли­вая бол­тов­ня, но зву­чав­шая сего­дня в тоне осо­бен­ной, все воз­рас­та­ю­щей дове­ри­тель­но­сти. Похо­же, думал про себя Джонс, безу­мие все более власт­но овла­де­ва­ет бед­ным малым.

Вре­ме­на­ми Род­жерс погля­ды­вал то на тяже­лую, с вися­чим зам­ком, внут­рен­нюю дверь в глу­бине ком­на­ты, то на кусок гру­бой джу­то­вой меш­ко­ви­ны, лежав­шей на полу невда­ле­ке от нее и, по всей види­мо­сти, покры­вав­шей какой-то неболь­шой пред­мет. С каж­дой мину­той нер­вы Джон­са все более напря­га­лись, и он уже начал сомне­вать­ся, сле­ду­ет ли упо­ми­нать о стран­ном соба­чьем виз­ге, ради чего он сюда и при­шел.

Замо­гиль­но зву­чав­ший бас Род­жер­са едва не ломал­ся от его воз­буж­ден­ной, лихо­ра­доч­ной ско­ро­го­вор­ки.

- Ты пом­нишь, — вос­клик­нул он, — что я тебе гово­рил о том горо­де­ру­и­нах в Индо­ки­тае, где оби­тал Тхо-Тхос? Ты дол­жен был пове­рить, что я в самом деле был там, когда я пока­зы­вал тебе фото­гра­фии, пусть даже ты подо­зре­вал, что длин­ное тело, пла­ва­ю­щее во мра­ке, сде­ла­но мной самим из вос­ка. Если б тебе само­му дове­лось уви­деть его изви­ва­ю­щим­ся в под­зем­ных озе­рах, как видел его я. А то, о чем я гово­рю сей­час, еще боль­ших раз­ме­ров. Нико­гда не упо­ми­нал о нем при тебе, пото­му что хотел изго­то­вить остав­ши­е­ся его части, что­бы выста­вить на обо­зре­ние все цели­ком. Сей­час ты уви­дишь фото­гра­фии и пой­мешь, что под­де­лать само быв­шее место­по­ло­же­ние его невоз­мож­но, к тому же я имею воз­мож­ность и дру­гим спо­со­бом дока­зать, что это вовсе не фаль­си­фи­ка­ция. Тебе не при­хо­ди­лось еще гля­деть на Него, пото­му что я про­дол­жаю свои опы­ты…

Вла­де­лец музея мет­нул стран­ный взгляд в сто­ро­ну запер­той на вися­чий замок две­ри — Все­му нача­ло — тот дол­гий риту­ал в вось­мом фраг­мен­те из Пна­ко­ти­че­ских руко­пи­сей. Когда мне уда­лось постиг­нуть его до кон­ца, я понял, что он име­ет един­ствен­ное зна­че­ние. Все это было там, на севе­ре, задол­го до суще­ство­ва­ния стра­ны Ломар — даже до появ­ле­ния чело­ве­че­ства — уже тогда были Они, и то, о чем я гово­рю — одно из Них. Мы отпра­ви­лись за ним в Аляс­ку, из Фор­та Мор­то­на вверх по Ноата­ку, но Оно все же обна­ру­жи­лось имен­но там, где мы и пред­по­ла­га­ли Его най­ти. Вели­кие цик­ло­пи­че­ские руи­ны на несколь­ких акрах. Конеч­но, мы рас­счи­ты­ва­ли на боль­шее, но ведь про­шло три мил­ли­о­на лет! И раз­ве не это направ­ле­ние ука­зы­ва­ли все леген­ды эски­мо­сов? Нам не уда­лось уго­во­рить нико­го из этих пар­ней пой­ти с нами, при­шлось вер­нуть­ся на санях с соба­ка­ми назад, к Ному. Ора­боне тот кли­мат был, види­мо, не на поль­зу – он сде­лал его угрюм­цем и нена­вист­ни­ком.

Потом я рас­ска­жу тебе подроб­ней, как мы нашли Его. Когда мы взо­рва­ли лед вокруг пило­нов глав­ной руи­ны, там ока­за­лась точ­но такая лест­ни­ца, какую мы и ожи­да­ли уви­деть. Сохра­ни­лись кое-какие рез­ные изоб­ра­же­ния жут­ко­го вида, и нам не сто­и­ло тру­да удер­жать этих янки от того, что­бы они увя­за­лись за нами. Ора­бо­на весь дро­жал, как лист — ты нико­гда бы не мог пове­рить в это, гля­дя на его нынеш­нюю наг­лую занос­чи­вость. Он ведь знал доста­точ­но мно­го о Древ­нем Пре­да­нии, что­бы пере­пу­гать­ся до смер­ти. Днев­ной свет уже угас, но наши факе­лы све­ти­ли непло­хо. Мы виде­ли кости дру­гих людей, они тоже побы­ва­ли здесь — мно­гие века назад, когда кли­мат был теп­лым. Часть остан­ков при­над­ле­жа­ла таким мон­страм, что ты даже не можешь пред­ста­вить их себе. В тре­тьем слое рас­ко­пок мы обна­ру­жи­ли трон из сло­но­вой кости, о кото­ром так мно­го гово­ри­лось в тех фраг­мен­тах и вот могу ска­зать тебе теперь: он отнюдь не был пуст!

Тот, кто вос­се­дал на нем, не поше­ве­лил­ся — и тогда мы поня­ли, что ему нуж­на пища в виде жерт­во­при­но­ше­ния. Но в тот момент мы не хоте­ли будить Его. Сна­ча­ла сле­до­ва­ло добрать­ся до Лон­до­на. Мы вер­ну­лись наверх за боль­шим кон­тей­не­ром, но когда уло­жи­ли туда Его, то не смог­ли под­нять на поверх­ность — надо было пре­одо­леть целых три мар­ша той ужас­ной лест­ни­цы. Ее сту­пе­ни ока­за­лись слиш­ком высо­ки для нас — они же не были пред­на­зна­че­ны для людей. Коро­че, нам при­шлось дья­воль­ски попых­теть. Все же потре­бо­ва­лось обра­тить­ся за помо­щью к аме­ри­кан­цам. Они отка­зы­ва­лись спус­кать­ся туда, пона­до­би­лось ула­мы­вать их. Но, конеч­но, самое слож­ное было под­нять наверх в цело­сти и сохран­но­сти наш бес­цен­ный ящик. Мы ска­за­ли аме­ри­кан­цам, что яко­бы в нем лежат вся­кие рез­ные штуч­ки из сло­но­вой кости — так ска­зать, архео­ло­ги­че­ские мате­ри­а­лы, и когда они уви­де­ли вни­зу трон, то, вид­но, пове­ри­ли нам. Уди­ви­тель­но, что они не при­ня­ли нас за иска­те­лей сокро­вищ и не потре­бо­ва­ли свой доли. Думаю, потом они пле­ли вся­кие бас­ни насчет это­го Нома, хотя, впро­чем, едва ли они осме­ли­лись вер­нуть­ся туда, пусть даже там их ждал трон из сло­но­вой кости.

Род­жерс помол­чал, потом поша­рил рукой в ящи­ке сто­ла и вынул кон­верт с фото­гра­фи­я­ми доволь­но боль­шо­го фор­ма­та. Одну из них он поло­жил на стол перед собой лице­вой сто­ро­ной вниз, а осталь­ные про­тя­нул Джон­су. Поис­ти­не, тут было на что посмот­реть: покры­тые льдом хол­мы, сан­ные соба­чьи упряж­ки, люди в мехо­вых одеж­дах и, на засне­жен­ном про­стран­стве, широ­ко раз­бро­сан­ные тут и там, древ­ние руи­ны, состав­лен­ные из гро­мад­ных камен­ных бло­ков таких при­чуд­ли­вых очер­та­ний, что им труд­но было бы подыс­кать доста­точ­но чет­кое опре­де­ле­ние. Один из сним­ков, сде­лан­ных с маг­ни­е­вой вспыш­кой, изоб­ра­жал внут­рен­ность огром­но­го, дико­вин­ной, фан­та­сти­че­ской архи­тек­ту­ры зала и сто­я­щий посе­ре­дине зага­доч­ный трон, по сво­им про­пор­ци­ям не могу­щий быть пред­на­зна­чен­ным для жите­лей зем­ли. Баре­лье­фы и рез­ные узо­ры на цик­ло­пи­че­ской камен­ной клад­ке высо­ких стен и свод­ча­то­го потол­ка носи­ли глав­ным обра­зом сим­во­ли­че­ский харак­тер и вклю­ча­ли в себя таин­ствен­ные эмбле­мы, а так­же, судя по все­му, иеро­гли­фы, о кото­рых столь тем­но тол­ку­ет­ся в неудо­боска­зу­е­мых леген­дах. Сомне­ний почти не оста­ва­лось, Род­жерс, оче­вид­но, и в самом деле побы­вал в более чем стран­ных местах и нави­дал­ся вся­ких дико­вин­ных вещей. Впро­чем, при­чуд­ли­вый этот инте­рьер мог быть сфаль­си­фи­ци­ро­ван с помо­щью хит­ро­ум­ных деко­ра­ций. Все же не сле­до­ва­ло бы до кон­ца дове­рять­ся тако­му фан­та­зе­ру. Но тот невоз­му­ти­мо про­дол­жал:

- Так вот, этот ящик мы доста­ви­ли морем из Нома в Лон­дон без осо­бых хло­пот. Впер­вые нам уда­лось при­вез­ти с собой хоть что-то, сохра­нив­шее шанс остать­ся в живых. Я не выста­вил Его в каче­стве экс­по­на­та, пото­му что наме­рен был совер­шить для Него нечто зна­чи­тель­ное. Ска­жу тебе пря­мо — Оно было богом и заслу­жи­ва­ло осо­бо­го пита­ния, кото­рое мог­ло дать толь­ко жерт­во­при­но­ше­ние. Конеч­но, не в моих силах пред­ла­гать жерт­ву тако­го вида, к кото­ро­му Оно при­вык­ло в преж­ние века сво­е­го бытия. Но кровь… Кровь — это жизнь, ты ведь зна­ешь. Даже при­зра­ки-лему­ры и пер­во­род­ные суще­ства, кото­рые стар­ше самой Зем­ли, вер­нут­ся на зем­лю сно­ва, если при соот­вет­ству­ю­щих усло­ви­ях им будет пред­ло­же­на кровь людей или живот­ных.

Выра­же­ние лица гово­рив­ше­го ста­но­ви­лось все более оттал­ки­ва­ю­щим и пуга­ю­щим, так что Джонс поне­во­ле заер­зал на сту­ле. Род­жерс, види­мо, заме­тил рас­ту­щую нер­воз­ность гостя и про­дол­жал свою речь уже с отчет­ли­вой злой усмеш­кой:

- Я при­вез Его в про­шлом году и тогда же начал совер­шать подо­ба­ю­щие Ему риту­а­лы и жерт­во­при­но­ше­ния. Ора­бо­на помо­гал мало, он все­гда был про­тив идеи раз­бу­дить Его — может быть, пото­му, что боит­ся все­го того, что может при­не­сти с собой в мир Оно. Что­бы защи­тить­ся от Него, он все­гда дер­жит наго­то­ве писто­лет — глу­пец, как буд­то суще­ству­ет чело­ве­че­ское сред­ство про­ти­во­сто­ять Ему! Пусть толь­ко выта­щит когда-нибудь свой дурац­кий пугач — при­ду­шу его! Он хочет, что­бы я убил Его и сде­лал из Него выста­воч­ный экс­по­нат. Но у меня свой замы­сел, я верен ему и уже иду по пути к испол­не­нию его вопре­ки сопро­тив­ле­нию всех тру­сов, подоб­ных Ора­боне, и насмеш­кам про­кля­тых скеп­ти­ков вро­де тебя, Джонс! Я сде­лал все, что подо­ба­ло сде­лать, и, бла­го­да­ря мне, на про­шлой неде­ле вос­кре­ше­ние состо­я­лось. Жерт­вы были при­не­се­ны и при­ня­ты!

Тут Род­жерс пло­то­яд­но обли­зал губы, в то вре­мя как Джонс с тру­дом сохра­нял само­об­ла­да­ние. Вла­де­лец музея помед­лил, потом под­нял­ся и, про­ме­рив широ­ки­ми шага­ми ком­на­ту, при­бли­зил­ся к кус­ку меш­ко­ви­ны воз­ле две­ри, на кото­рый преж­де так часто погля­ды­вал. Накло­нив­шись, он взял­ся за один из его углов и сно­ва заго­во­рил.

- Ты нема­ло посме­ял­ся надо мной, но при­шло вре­мя открыть тебе гла­за на кое-какие суще­ствен­ные фак­ты. Ора­бо­на ска­зал, что сего­дня ты слы­шал здесь соба­чий визг. Зна­ешь, что он озна­ча­ет?

Джонс потря­сен­но замер. Как ни мучи­ло его любо­пыт­ство, сей­час он мно­го бы дал, что­бы немед­лен­но исчез­нуть отсю­да, забыв навсе­гда свои сомне­ния и вопро­сы. Но Род­жерс был неумо­лим, он уже под­ни­мал меш­ко­ви­ну. Под ней лежа­ла сплю­щен­ная, почти бес­фор­мен­ная мас­са, при­ро­ду кото­рой Джонс не сумел опре­де­лить сра­зу. Неуже­ли еще недав­но то было живое суще­ство – вот это тело, испещ­рен­ное тыся­чью уку­сов или уко­лов, истер­зан­ное до состо­я­ния жут­кой и жал­кой, почти бес­кост­ной гру­ды, из кото­рой высо­са­ли без остат­ка всю кровь? Спу­стя момент Джонс уже все понял. То были остан­ки соба­ки – доволь­но круп­ной, свет­лой масти. Поро­ду ее уже нель­зя было рас­по­знать, так как иска­же­ние пер­во­на­чаль­но­го ее обли­ка про­из­во­ди­лось неве­до­мы­ми и крайне жесто­ки­ми спо­со­ба­ми. Боль­шая часть шер­сти была слов­но выжже­на едкой кис­ло­той, а остав­ша­я­ся неза­щи­щен­ной кожа изре­ше­че­на бес­чис­лен­ны­ми круг­лы­ми ран­ка­ми или над­ре­за­ми. Фор­мы мучи­тель­ства, при­вед­шие к столь ужас­но­му исхо­ду, нахо­ди­лись за гра­нью вооб­ра­же­ния. Слов­но наэлек­три­зо­ван­ный ост­рым при­сту­пом нена­ви­сти, пере­си­лив­шим даже отвра­ще­ние, Джонс с кри­ком отско­чил.

- Ты про­кля­тый садист — ты безу­мец — ты тво­ришь такие дела и осме­ли­ва­ешь­ся после это­го гово­рить с поря­доч­ным чело­ве­ком!..

Род­жерс со злой усмеш­кой швыр­нул вниз меш­ко­ви­ну и уста­вил­ся в гла­за под­сту­пив­ше­го к нему со сжа­ты­ми кула­ка­ми гостя. В сло­вах его скво­зи­ло сверхъ­есте­ствен­ное хлад­но­кро­вие.

- С чего же вдруг ты, глу­пец, вооб­ра­зил себе, что это сде­лал я? Допу­стим, что с нашей, огра­ни­чен­ной, чело­ве­че­ской точ­ки зре­ния резуль­тат непри­вле­ка­те­лен. Что из это­го сле­ду­ет? Да, дей­ствие бес­че­ло­веч­но, но Он и не пре­тен­ду­ет назы­вать­ся тако­вым. Жерт­во­вать это все­го лишь пред­ла­гать. Я пожерт­во­вал это­го пса Ему. И то, что слу­чи­лось, резуль­тат Его дей­ствий, а не моих. Оно нуж­да­лось в пита­нии посред­ством пред­ло­жен­ной ему жерт­вы и при­ня­ло ее в свой­ствен­ной Ему мане­ре. Хочешь, я пока­жу тебе, как Оно выгля­дит?

Пока Джонс мед­лил в нере­ши­тель­но­сти, Род­жерс вер­нул­ся к сто­лу и взял в руки фото­гра­фию, лежав­шую лице­вой сто­ро­ной вниз. Теперь, с испы­ту­ю­щим взгля­дом, он про­тя­нул ее Джон­су. Тот маши­наль­но взял сни­мок в руки и столь же без­дум­но при­нял­ся рас­смат­ри­вать его. Но уже в сле­ду­ю­щий миг взгляд его сде­лал­ся ост­рее и сосре­до­то­чен­нее, ибо поис­ти­не сата­нин­ская сила изоб­ра­жен­но­го там объ­ек­та про­из­ве­ла почти гип­но­ти­че­ский эффект. Опре­де­лен­но, Род­жерс здесь пре­взо­шел само­го себя в моде­ли­ро­ва­нии без­гра­нич­но­го ужа­са, запе­чат­лен­но­го затем фото­ка­ме­рой. То было про­из­ве­де­ние истин­но­го, но инфер­наль­но­го гения, и Джон­су неволь­но захо­те­лось преду­га­дать, как вос­при­ня­ла бы этот адский шедевр пуб­ли­ка, будь он выстав­лен на все­об­щее обо­зре­ние. Он про­сто не имел пра­ва на суще­ство­ва­ние, и, воз­мож­но, сами мыс­ли Род­жер­са о нем после того, как рабо­та была закон­че­на, довер­ши­ли повре­жде­ние разу­ма его твор­ца и поро­ди­ли манию покло­не­ние идо­лу, при­вед­шую к столь жесто­ким послед­стви­ям. Лишь здра­вый рас­су­док спо­со­бен был про­ти­во­сто­ять ковар­но­му иску­ше­нию, какое нес­ло в себе это чудо­ви­ще — то ли плод боль­но­го вооб­ра­же­ния, то ли некая сверх­урод­ли­вая, экзо­ти­че­ская фор­ма дей­стви­тель­ной жиз­ни отда­лен­ных вре­мен.

Стра­ши­ли­ще сто­я­ло на полу­со­гну­тых конеч­но­стях, как бы балан­си­руя на самом краю того, что каза­лось искус­ным вос­про­из­ве­де­ни­ем тро­на вла­ды­ки, сплошь изу­кра­шен­но­го резь­бой, более ясно раз­ли­чи­мой на дру­гой фото­гра­фии. Было бы невоз­мож­но опи­сать его обыч­ны­ми сло­ва­ми, так как ничто даже отда­лен­но соот­вет­ству­ю­щее ему не мог­ло бы воз­ник­нуть в вооб­ра­же­нии цело­го чело­ве­че­ства, повре­див­ше­го­ся в уме. Какие-то его чер­ты, воз­мож­но, сла­бо напо­ми­на­ли выс­ших позво­ноч­ных живот­ных нашей пла­не­ты. Раз­мер его был гигант­ским, так что даже в полу­при­се­де оно пре­вос­хо­ди­ло рост Ора­бо­ны, засня­то­го рядом с чудо­ви­щем.

Оно обла­да­ло почти шаро­об­раз­ным туло­ви­щем с шестью длин­ны­ми изви­ли­сты­ми конеч­но­стя­ми, окан­чи­ва­ю­щи­ми­ся клеш­ня­ми, как у кра­ба. Над мас­сив­ным телом, выда­ва­ясь впе­ред, гро­моз­дил­ся еще один подоб­ный пузы­рю шар; три тупо взи­ра­ю­щих рыбьих гла­за, целый ряд гиб­ких на вид — каж­дый дли­ной с фут — хобот­ков, а так­же раз­дув­ши­е­ся, подоб­ные жаб­рам, обра­зо­ва­ния по бокам пузы­ря поз­во­ля­ли пред­по­ло­жить, что это была голо­ва. Боль­шая часть туло­ви­ща была покры­та тем, что с пер­во­го взгля­да каза­лось мехом, но при бли­жай­шем рас­смот­ре­нии ока­зы­ва­лось порос­лью тем­ных, гиб­ких щупа­лец или при­сос­ков, каж­дое из кото­рых окан­чи­ва­лось гадю­чьим зевом. На голо­ве и под хобот­ка­ми щупаль­ца были длин­нее, тол­ще и отме­че­ны спи­раль­ны­ми полос­ка­ми, име­ю­щи­ми сход­ство с пре­сло­ву­ты­ми змее­вид­ны­ми локо­на­ми Меду­зы Гор­го­ны. Было бы пара­док­саль­ным утвер­ждать, что лице­вая часть такой чудо­вищ­ной тва­ри мог­ла иметь выра­же­ние, и все же Джонс почув­ство­вал, что тре­уголь­ник безум­но выпу­чен­ных глаз и эти косо постав­лен­ные хобот­ки — все они вме­сте выра­жа­ют смесь нена­ви­сти, алч­но­сти и край­ней жесто­ко­сти, непо­сти­жи­мую для чело­ве­ка, ибо она была сопря­же­на с дру­ги­ми неве­до­мы­ми эмо­ци­я­ми не от наше­го мира или даже не от нашей галак­ти­ки. В этом сата­нин­ски извра­щен­ном созда­нии, рас­суж­дал про себя Джонс, вопло­ти­лись все зло­ве­щее безу­мие Род­жер­са и весь его инфер­наль­ный гений скуль­пто­ра. Рас­су­док не допус­кал его суще­ство­ва­ния — и все же фото­гра­фия неопро­вер­жи­мо дока­зы­ва­ла его реаль­ность.

Род­жерс пре­рвал его раз­мыш­ле­ния:

- Ну, так что ты об этом дума­ешь? Неуже­ли и теперь тебе неин­те­рес­но уви­деть — кто уни­что­жил пса и высо­сал всю его кровь мил­ли­о­на­ми ртов? Оно нуж­да­ет­ся в пита­нии — но Оно боль­ше не будет иметь в нем недо­стат­ка. Он — Бог, а я — Вер­хов­ный Жрец в Его новой жре­че­ской иерар­хии. Йэ! Шуб Ниг­гу­рат! Все­мо­гу­щий Козел с Леги­о­ном мла­дых!

Охва­чен­ный отвра­ще­ни­ем и жало­стью, Джонс опу­стил руку с фото­гра­фи­ей .

- Послу­шай, Род­жерс, не нуж­но ниче­го это­го. Всю­ду есть пре­дел, ты зна­ешь. Тво­ре­ние твое — шедевр, как и все осталь­ное, сде­лан­ное тобой, но тебе это не пой­дет во бла­го. Не нуж­но боль­ше видеть такое – пусть Ора­бо­на покон­чит с этим, а ты поста­рай­ся все забыть. И поз­воль мне порвать в кло­чья эту мерз­кую фото­гра­фию.

Сви­ре­по рык­нув, Род­жерс вырвал из его рук сни­мок и спря­тал его в стол.

- Ты иди­от! Ты все еще дума­ешь, буд­то все, что с Ним свя­за­но — обман! Ты все еще дума­ешь, что я сам сма­сте­рил Его, что все мои фигу­ры – не боль­ше, чем без­жиз­нен­ный воск! Да поче­му же, черт побе­ри? Ты сам мерт­вее любой вос­ко­вой подел­ки! Но ты оши­ба­ешь­ся, у меня теперь есть дока­за­тель­ство, и я предъ­яв­лю его! Нет, не сей­час, пото­му что Оно отды­ха­ет после жерт­во­при­но­ше­ния, но — поз­же… да — тогда у тебя не оста­нет­ся сомне­ний в Его мощи!

Род­жерс сно­ва посмот­рел в сто­ро­ну запер­той на вися­чий замок две­ри, а Джонс взял со ска­мьи шля­пу и трость.

- Пре­крас­но, Род­жерс, мы подо­ждем. Теперь мне пора, но зав­тра днем я сно­ва при­ду. Пораз­мыс­ли о моем сове­те и, если он не пока­жет­ся тебе разумным,поступай, как зна­ешь, и пого­во­ри с Ора­бо­ной.

Род­жерс оска­лил зубы в мерз­кой усмеш­ке.

- Ухо­дишь? Все же ты испу­гал­ся! Испу­гал­ся, забыв все свои сме­лые речи! Гово­ришь, что все мои фигу­ры толь­ко мерт­вый воск и все-таки пус­ка­ешь­ся нау­тек, когда я начи­наю дока­зы­вать тебе на деле, что все не так. Ты не луч­ше тех пар­ней, кото­рые бьют­ся со мной об заклад, что не побо­ят­ся про­ве­сти в музее ночь — они через час начи­на­ют сту­чать­ся и вопить, что­бы их выпу­сти­ли!

Ты хочешь, что­бы я посо­ве­то­вал­ся с Ора­бо­ной, да? Вы оба — все­гда про­тив меня! Вы не хоти­те допу­стить Его гря­ду­ще­го зем­но­го вла­ды­че­ства!

Джонс спо­кой­но воз­ра­зил:

- Нет, Род­жерс, никто здесь тебе не враг. И я не боюсь тво­их вос­ко­вых фигур — напро­тив, вос­хи­ща­юсь тво­им искус­ством. Но сего­дня мы оба немно­го­по­нерв­ни­ча­ли, и, думаю, неболь­шой отдых нам обо­им будет на поль­зу.

И сно­ва Род­жерс не дал ему уйти.

- Ты не испу­гал­ся, да? Тогда отче­го же так спе­шишь? Ну-ка, при­кинь хва­тит у тебя сме­ло­сти остать­ся здесь на всю ночь или нет? К чему такая спеш­ка, если ты не веришь в Него?

Оче­вид­но, Род­жер­са осе­ни­ла какая-то новая идея, и Джонс вни­ма­тель­но вгля­дел­ся в его лицо.

- Поче­му же, нику­да я осо­бен­но не спе­шу. Но ради чего мне оста­вать­ся здесь одно­му? Что это дока­жет? Впро­чем, затруд­ня­ет меня толь­ко одно — тут не очень удоб­но спать. Ради чего тер­петь такие неудоб­ства, возь­ми хоть кого из нас?

Но тут новая мысль оза­ри­ла само­го Джон­са. И он про­дол­жал в при­ми­ри­тель­ном тоне:

- Послу­шай-ка, Род­жерс, — я толь­ко что задал тебе вопрос: какой смысл про­во­дить мне здесь целую ночь, если все рав­но каж­дый из нас оста­нет­ся при сво­ей право­те. Пусть уж тогда это ста­нет дока­за­тель­ством, что твои вос­ко­вые фигу­ры про­сто-напро­сто изде­лия из вос­ка, а пото­му ты не дол­жен боль­ше поз­во­лять сво­е­му вооб­ра­же­нию сле­до­вать и даль­ше тем же путем. Допу­стим, я оста­нусь. Если я про­дер­жусь до утра, согла­сишь­ся ли ты при­нять новый взгляд на вещи — отдох­нуть меся­ца три на при­ро­де, а Ора­боне велеть уни­что­жить эту твою новую шту­ко­ви­ну? Ну, как — недур­но при­ду­ма­но?

В лице Род­жер­са нелег­ко было про­чи­тать что-либо опре­де­лен­ное. И все же каза­лось оче­вид­ным, что мысль его напря­жен­но рабо­та­ет, и что над мно­же­ством про­ти­во­ре­чи­вых эмо­ций берет чув­ство зло­ве­ще­го тор­же­ства. Нако­нец, пре­ры­ва­ю­щим­ся от воз­буж­де­ния голо­сом, он заго­во­рил:

- Даже очень недур­но! Если ты пре­тер­пишь это, я после­дую тво­е­му сове­ту. Но ты дол­жен, обя­зан пре­тер­петь. Сей­час мы отпра­вим­ся обе­дать, а после вер­нем­ся обрат­но. Я запру тебя в выста­воч­ном зале, сам же уйду домой. Утром вой­ду сюда рань­ше Ора­бо­ны — он при­хо­дит в музей за пол­ча­са до появ­ле­ния осталь­ных сотруд­ни­ков, — и погля­жу, како­во тебе тут пожи­ва­ет­ся. Но не обе­щай ниче­го, если не очень тверд в сво­ем скеп­ти­циз­ме. Все дру­гие отсту­пи­лись – и у тебя есть этот шанс. Думаю, что если ты погром­че посту­чишь в дверь, сюда непре­мен­но явит­ся поли­цей­ский. Через неко­то­рое вре­мя — учти: тебе тут кое-что может не понра­вит­ся — все же ты будешь нахо­дить­ся в одном с Ним доме, хотя, конеч­но, не в одном и том же поме­ще­нии.

Когда, чер­ным ходом, они вышли в гряз­ный зад­ний двор, Род­жерс нес с собой кусок меш­ко­ви­ны, кото­рым была обер­ну­та страш­ная его ноша. Посе­ре­дине дво­ра вид­нел­ся люк, и хозя­ин музея спо­кой­но, вну­ша­ю­щим ужас при­выч­ным дви­же­ни­ем, под­нял его крыш­ку. Меш­ко­ви­на вме­сте с содер­жи­мым ушли в кло­ач­ный лаби­ринт, в забве­ние. Джонс вздрог­нул и едва нашел в себе силы не отда­лить­ся от тощей фигу­ры сво­е­го спут­ни­ка, когда они вышли на ули­цу.

По вза­им­но­му мол­ча­ли­во­му сго­во­ру они не пошли обе­дать вме­сте, но усло­ви­лись встре­тить­ся перед музе­ем в один­на­дцать вече­ра.

Джонс поспеш­но оклик­нул кеб и толь­ко тогда вздох­нул сво­бод­ней, когда про­ехал по мосту Ватер­лоо и при­бли­зил­ся к ярко осве­щен­но­му Стр­эн­ду. Он поужи­нал в нешум­ном кафе, а потом отпра­вил­ся домой на Порт­ленд-Плэйс, что­бы при­нять ван­ну и при­хва­тить с собой кое-какие вещи­цы. Лени­во раз­мыш­лял он о том, чем же в эти часы зани­ма­ет­ся Род­жерс. Гово­ри­ли, что у него боль­шой мрач­ный дом на Уол­ворт-роуд, пол­ный тем­ных, запрет­ных книг, вся­ко­го рода оккульт­ных штук и вос­ко­вых фигур, не пред­на­зна­чен­ных для пока­за пуб­ли­ке. Ора­бо­на, как слы­шал Джонс, жил в отдель­ной квар­ти­ре, рас­по­ло­жен­ной в том же доме.

В один­на­дцать вече­ра Джонс обна­ру­жил Род­жер­са спо­кой­но ожи­да­ю­щим его у две­ри под­ва­ла на Саутварк-стрит. Они мало раз­го­ва­ри­ва­ли друг с дру­гом, но каж­дый из них чув­ство­вал в дру­гом зата­ен­ное, гро­зо­вое напря­же­ние.

Они усло­ви­лись, что местом бодр­ство­ва­ния Джон­са будет свод­ча­тый демон­стра­ци­он­ный зал, и Род­жерс вовсе не наста­и­вал на том, что­бы испы­ту­е­мый непре­мен­но поме­стил­ся в отго­ро­жен­ной части его с таб­лич­кой “Толь­ко для взрос­лых”, где сосре­до­то­чи­лось все самое ужас­ное. Поль­зу­ясь рубиль­ни­ка­ми, рас­по­ло­жен­ны­ми в рабо­чей ком­на­те, вла­де­лец музея пога­сил всю­ду элек­три­че­ский свет, а затем запер дверь это­го жут­ко­го скле­па одним из мно­го­чис­лен­ных клю­чей, вися­щих на его коль­це. Не пожав Джон­су руку, он вышел на ули­цу, запер за собой наруж­ную дверь, и сей­час же истер­тые камен­ные сту­пе­ни лест­ни­цы, веду­щей к тро­туа­ру, загу­де­ли под его каб­лу­ка­ми. Когда шаги смолк­ли, Джонс понял, что его дол­гое, нуд­ное бодр­ство­ва­ние нача­лось.

II

Поз­же, в кро­меш­ной тьме огром­но­го свод­ча­то­го под­зе­ме­лья, Джонс про­клял­свое ребя­че­ство, при­вед­шее его сюда. В пер­вые пол­ча­са он вре­мя от вре­ме­ни вклю­чал кар­ман­ный элек­три­че­ский фона­рик, но затем, сидя в пол­ном мра­ке на одной из ска­мей, слу­жа­щей для отды­ха посе­ти­те­лей, почув­ство­вал при­бли­же­ние чего-то более силь­но дей­ству­ю­ще­го на нер­вы. Вспы­хи­вая, фона­рик вся­кий раз осве­щал какой-нибудь из жут­ких, болез­нен­но гро­теск­ных экс­по­на­тов – то гильо­ти­ну, то неве­до­мо­го мон­стра-гибри­да, то блед­ное боро­да­тое лицо со злоб­ной хит­ре­цой во взгля­де, то тело с пото­ка­ми кро­ви из разо­дран­но­го рта. Джонс пони­мал, что с эти­ми мерт­вы­ми пред­ме­та­ми не свя­за­на ника­кая зло­ве­щая реаль­ность, но после пер­во­го полу­ча­са уже пред­по­чел вооб­ще не видеть их.

Теперь он не мог даже пред­ста­вить себе, зачем пона­до­би­лось ему потвор­ство­вать бла­жи сума­сшед­ше­го фан­та­зе­ра. Куда про­ще было оста­вить его в покое или предо­ста­вить попе­че­нию спе­ци­а­ли­ста по умствен­ным рас­строй­ствам. Воз­мож­но, раз­мыш­лял он, здесь сыг­ра­ло роль това­ри­ще­ское сочув­ствие одно­го худож­ни­ка дру­го­му. Настоль­ко ярким был талант Род­жер­са, что хоте­лось не упу­стить ни еди­ной воз­мож­но­сти, что­бы убе­речь его от гроз­но надви­га­ю­щей­ся мании. Чело­век, спо­соб­ный измыс­лить и создать столь неот­ра­зи­мой жиз­нен­ной силы тво­ре­ния, конеч­но, бли­зок к истин­но­му вели­чию. Он обла­дал фан­та­зи­ей Сай­ма или Дорэ, соеди­нен­ной с отто­чен­ным, науч­но под­твер­жден­ным мастер­ством Блач­ки. Поис­ти­не, он сотво­рил для мира кош­ма­ров то, что Блач­ка, с его пора­зи­тель­но точ­ны­ми моде­ля­ми рас­те­ний из тон­ко выра­бо­тан­но­го искус­но окра­шен­но­го стек­ла создал для мира бота­ни­ки.

В пол­ночь сквозь густой мрак про­бил­ся бой дале­ких часов, и Джонс неска­зан­но обра­до­вал­ся это­му посла­нию из еще живу­ще­го сна­ру­жи мира. Свод­ча­тый музей­ный зал был подо­бен гроб­ни­це, ужас­ной в сво­ем пол­ней­шем без­лю­дье. Даже мышь пока­за­лась бы здесь весе­лой спут­ни­цей жиз­ни, но Род­жерс одна­жды похва­стал­ся, что — как он выра­зил­ся, “по извест­ным резо­нам” – ни одна мышь, ни даже насе­ко­мое не осме­ли­ва­лось при­бли­жать­ся к это­му под­зе­ме­лью. Слы­шать такое было стран­но, но, види­мо, сло­ва эти нахо­ди­ли пол­ное свое под­твер­жде­ние. Мерт­вен­ность воз­ду­ха и тиши­на были поис­ти­не абсо­лют­ны. Хоть бы еди­ный отзвук чего бы то ни было! Джонс шарк­нул нога­ми, и из мерт­во­го без­мол­вия донес­лось при­зрач­ное эхо. Он покаш­лял, но в стак­ка­то отзву­ков слы­ша­лась насмеш­ка. Начать раз­го­ва­ри­вать само­му с собой? Он поклял­ся себе, что не сде­ла­ет это­го. Уступ­ка озна­ча­ла бы непо­ря­док в нер­вах. Вре­мя тяну­лось, каза­лось, с ненор­маль­ной, выво­дя­щей из рав­но­ве­сия мед­лен­но­стью. Он мог бы поклясть­ся, что про­тек­ли уже целые часы с того момен­та, как он в послед­ний раз осве­тил фона­ри­ком цифер­блат на соб­ствен­ных часах, но ведь про­би­ло толь­ко пол­ночь.

Ему хоте­лось, что­бы чув­ства его не были сей­час так обостре­ны. В этой тем­но­те, в совер­шен­ном без­мол­вии, каза­лось, некая сила наме­рен­но изощ­ря­ла их до такой сте­пе­ни, что они отзы­ва­лись на самые сла­бые сиг­на­лы, едва ли доста­точ­но силь­ные для того, что­бы поро­дить истин­но адек­ват­ные впе­чат­ле­ния. Уши его, мни­лось, по вре­ме­нам улав­ли­ва­ли некие усколь­за­ю­щие шоро­хи, кото­рые не мог­ли быть вполне иден­ти­фи­ци­ро­ва­ны с ноч­ным шумом на убо­гих окрест­ных улоч­ках сна­ру­жи, и он поне­во­ле заду­мы­вал­ся о смут­ных, не отно­ся­щих­ся к нынеш­не­му его поло­же­нию вещах — напо­до­бие музы­ки сфер и неиз­ве­дан­ной, недо­ступ­ной чело­ве­ку жиз­ни в дру­гих изме­ре­ни­ях, сосу­ще­ству­ю­щей с нашей соб­ствен­ной. Род­жерс частень­ко раз­гла­голь­ство­вал о таких мате­ри­ях.

Блуж­да­ю­щие искор­ки све­та в его погру­жен­ных во тьму гла­зах, каза­лось, были склон­ны вос­при­нять чуж­дую, необыч­ную систе­му форм и дви­же­ния. Он часто раз­мыш­лял об этих стран­ных лучах, исхо­дя­щих из неиз­ме­ри­мых глу­бин, кото­рые сия­ют перед нами при пол­ном отсут­ствии вся­ко­го зем­но­го све­та, но нико­гда не при­ме­чал, что­бы они вели себя так, как сей­час. В них не было без­мя­теж­ной бес­цель­но­сти обыч­ных све­то­вых вспы­шек — здесь при­сут­ство­ва­ла некая воля и направ­лен­ность, недо­ступ­ные зем­но­му вос­при­я­тию.

Потом воз­ник­ло чув­ство, что вокруг него про­ис­хо­дит непо­нят­ное дви­же­ние. Все окна и две­ри были плот­но закры­ты, и все же, вопре­ки царя­щей кру­гом непо­движ­но­сти, Джонс ощу­щал некую неод­но­род­ность даже в самом покое воз­душ­ной сфе­ры. Про­ис­хо­ди­ли какие-то неопре­де­лен­ные пере­ме­ны дав­ле­ния — недо­ста­точ­но ощу­ти­мые, что­бы пред­по­ло­жить гадост­ные при­кос­но­ве­ния неви­ди­мых про­стей­ших существ. Он испы­ты­вал так­же стран­ный озноб. Все это начи­на­ло ему не нра­вит­ся. Воз­дух отда­вал при­вку­сом соли, слов­но бы он был сме­шан с густо соле­ны­ми под­зем­ны­ми вода­ми, и одно­вре­мен­но чув­ство­вал­ся лег­кий запах непе­ре­да­ва­е­мой затх­ло­сти. Нико­гда днем он не заме­чал, что­бы вос­ко­вые фигу­ры чем-нибудь пах­ли. Да и сей­час этот почти неуло­ви­мый при­вкус едва ли исхо­дил от них. Он был бли­же к запа­ху экс­по­на­тов в каком-нибудь есте­ствен­но-исто­ри­че­ском музее. Как ни стран­но, но в све­те утвер­жде­ний Род­жер­са, что его фигу­ры име­ют не вполне искус­ствен­ное про­ис­хож­де­ние, мог­ло же слу­чить­ся, что эти выдум­ки все же вну­ши­ли само­му Джон­су лож­ное обо­ня­тель­ное вос­при­я­тие. Да, надо ста­вить пре­дел соб­ствен­но­му вооб­ра­же­нию — не его ли изли­шек и при­вел бед­ня­гу Род­жер­са к безу­мию?

И все же уны­лое без­лю­дье этих мест ста­но­ви­лось про­сто убий­ствен­ным. Даже отда­лен­ный бой часов, каза­лось, исхо­дил из кос­ми­че­ских бездн. Мысль о кос­мо­се напом­ни­ла Джон­су о той немыс­ли­мой фото­гра­фии, кото­рую днем пока­зы­вал ему Род­жерс — укра­шен­ный фан­та­сти­че­ской камен­ной резь­бой зал с таин­ствен­ным тро­ном, являв­ший­ся, по сло­вам это­го безум­ца, толь­ко малой частью руин трех­мил­ли­он­но­лет­ней дав­но­сти, зате­рян­ных в недо­ступ­ных без­люд­ных про­сто­рах Арк­ти­ки. Воз­мож­но, Род­жерс и побы­вал на Аляс­ке, но эта фото­гра­фия, без сомне­ния, не что иное, как искус­ствен­ная ими­та­ция. Было бы неле­по при­знать все это за реаль­ность, вме­сте с фан­тас­ма­го­ри­че­ски­ми изоб­ра­же­ни­я­ми и ужас­ны­ми сим­во­ла­ми. А эта чудо­вищ­ная, как бы вос­се­да­ю­щая на троне фигу­ра — что за болез­нен­ный полет фан­та­зии! Джонс начал при­ки­ды­вать, как дале­ко от него может сей­час нахо­дить­ся это жут­кое вос­ко­вое стра­ши­ли­ще — воз­мож­но, оно хра­нит­ся за той тяже­лой доща­той две­рью с вися­чим зам­ком. Но ни к чему слиш­ком мно­го думать о вос­ко­вом идо­ле. Раз­ве этот зал не полон таки­ми же шту­ко­ви­на­ми? Иные из них, навер­ное, не менее ужас­ны, чем это неве­до­мое “Оно”. А за тон­кой хол­що­вой зана­вес­кой, нале­во от него, рас­по­ло­же­на запрет­ная часть зала с ее бре­до­вы­ми фан­то­ма­ми и над­пи­сью “Толь­ко для­взрос­лых”.

По мере того, как про­те­ка­ли одна чет­верть часа за дру­гой, бли­зость мно­же­ства вос­ко­вых фигур все неот­вра­ти­мее дей­ство­ва­ла на нер­вы Джон­са. Он знал музей настоль­ко хоро­шо, что даже в пол­ней­шей тем­но­те не мог отде­лать­сяот всплы­ва­ю­щих в памя­ти при­выч­ных обра­зов. А темень эта и сама, похо­же, обла­да­ла свой­ства­ми рас­цве­чи­вать их весь­ма зло­ве­щи­ми крас­ка­ми. Порой начи­на­ло казать­ся, что гильо­ти­на то и дело зло­ве­ще поскри­пы­ва­ет, а боро­да­тое лицо Ланд­рю — убий­цы пяти­де­ся­ти сво­их жен — иска­жа­ет­ся в без­молв­ной угро­зе. Из пере­ре­зан­но­го гор­ла мадам Демер буд­то бы исхо­дил стра­даль­че­ский стон, а без­го­ло­вые, без­но­гие жерт­вы рас­чле­ни­те­ля тру­пов пыта­лись все бли­же и бли­же при­дви­нуть­ся на сво­их окро­вав­лен­ных обруб­ках. Джонс, в надеж­де, что страш­ные обра­зы сами собой потуск­не­ют в вооб­ра­же­нии, плот­но при­кры­вал веки, но все было тщет­но. Кро­ме того, сто­и­ло зажму­рить гла­за — и эти стран­ные, пона­ча­лу без­обид­ные узо­ры из све­то­вых пятен под века­ми ста­но­ви­лись зло­ве­ще вызы­ва­ю­щи­ми.

Неожи­дан­но для себя он стал вдруг пытать­ся удер­жи­вать в памя­ти ужас­ные обра­зы вос­ко­вых мон­стров, от кото­рых толь­ко что меч­тал отде­лать­ся, пото­му что они ста­ли усту­пать место чему-то еще более жут­ко­му. Поми­мо воли вооб­ра­же­ние его нача­ло рисо­вать еще неве­до­мые ему химе­ри­че­ские чудовища,населяя ими самые тем­ные углы зала, и эти бес­фор­мен­ные, мерз­кие, ублю­доч­ные порож­де­ния стран­ным обра­зом рас­те­ка­лись, стру­и­лись и полз­ли к нему, как к добы­че, заго­ня­е­мой в ловуш­ку. Чер­ный Тсатхоггуа пере­ли­вал сам себя из жабо­по­доб­ной готи­че­ской гор­гу­льи в длин­ней­шую змее­вид­ную киш­ку с тыся­ча­ми руди­мен­тар­ных ножек, и весь тяну­щий­ся, как рези­на, рас­прав­лял в сумра­ке­чу­до­вищ­ные свои кры­лья, слов­но гро­зя при­льнуть к непро­шен­но­му согля­да­таю и заду­шить его… Джонс обхва­тил себя рука­ми, что­бы удер­жать­ся от кри­ка. Ончув­ство­вал, что воз­вра­ща­ет­ся к дав­но забы­тым кош­мар­ным виде­ни­ям дет­ства, и заста­вил себя исполь­зо­вать весь свой зре­лый разум, что­бы не допу­стить эти фан­то­мы в созна­ние. И это, как он обна­ру­жил, возы­ме­ло свое дей­ствие — настоль­ко, что­бы он осме­лил­ся сно­ва вклю­чить фона­рик. И, как бы ни были страш­ны вос­ко­вые фигу­ры в реаль­но­сти, они не наве­ва­ли сей­час тако­го ужа­са, какой стру­ил­ся от них в кро­меш­ной тьме.

Но и это­го было недо­ста­точ­но. Даже при све­те фона­ря Джонс не мог отде­лать­ся от впе­чат­ле­ния, буд­то один из кра­ев хол­що­вой зана­вес­ки, скры­вав­шей мон­стру­оз­ную экс­по­зи­цию “Толь­ко для взрос­лых”, еле замет­но, как бы украд­кой, подра­ги­ва­ет. Он знал, что нахо­дит­ся там, и затре­пе­тал от ужа­са. Вооб­ра­же­ние под­ска­зы­ва­ло ему очер­та­ния леген­дар­но­го Йог-Сото­та — то была лишь гру­да радуж­ных шаров, но она все­гда пора­жа­ла посе­ти­те­лей музея сво­ей зло­ве­щей мно­го­зна­чи­тель­но­стью. Что зна­ме­но­ва­ла собой эта про­кля­тая кос­на­я­мас­са, тяну­ща­я­ся к нему и бью­ща­я­ся на сво­ем пути о зыб­кую пре­гра­ду? Пра­вее неболь­шая выпук­лость на хол­сте обо­зна­ча­ла ост­рый рог Гно­пх-Кеха, власт­но­го мифи­че­ско­го суще­ства из грен­ланд­ских льдов,передвигавшегося, по преданию,то на двух, то на четы­рех, то на шести ногах. Желая изгнать все эти стра­хи из голо­вы, Джонс реши­тель­но напра­вил­ся к самой жут­кой части зала свклю­чен­ным фона­ри­ком. Дей­стви­тель­но, ни одно из его подо­зре­ний не име­ло под собой ника­кой поч­вы. И все же — раз­ве и сей­час еще не шеве­ли­лись, мед­лен­но и коварно,длинные лице­вые щупаль­ца вели­ко­го Ктул­ху? Он знал и ранее, что они спо­соб­ны лег­ко изги­бать­ся, но не созна­вал того, что даже сла­бо­го­то­ка­воз­ду­ха, вызван­но­го его при­бли­же­ни­ем, было доста­точ­но, что­бы­за­ста­вить их шеве­лить­ся.

Вер­нув­шись на место, он закрыл гла­за, дав волю сим­мет­рич­ным све­то­вым искор­кам под века­ми тво­рить худ­шее из того, на что они были спо­соб­ны. Дале­кие часы отби­ли один удар. Неуже­ли все­го лишь час ночи? Он напра­вил луч фона­ри­ка на цифер­блат и убе­дил­ся, что так оно и есть. Дей­стви­тель­но, дождать­ся утра будет нелег­ко. Род­жерс спу­стит­ся сюда к вось­ми, немно­го рань­ше Ора­бо­ны. Где-то в дру­гой части под­ва­ла, види­мо, горел свет, но ни еди­ный его луч не дости­гал сюда. Все окна здесь зало­же­ны кир­пи­чом, и толь­ко три узкие щели выхо­ди­ли во двор. Да, он нашел себе недур­ное заня­тьи­це, нече­го ска­зать!

Теперь слух его, оче­вид­но, ока­зал­ся пол­но­стью во вла­сти гал­лю­ци­на­ций — он мог бы поклясть­ся, что слы­шит чью-то кра­ду­щу­ю­ся тяж­кую поступь в рабо­чей ком­на­те, за запер­той на ключ две­рью. Ну какое ему дело до той невы­став­лен­ной вос­ко­вой шту­ки, кото­рую Род­жерс име­но­вал “Он”? Она пагуб­на по сути сво­ей, она при­ве­ла сво­е­го твор­ца к безу­мию, и даже фото­гра­фия ее спо­соб­на была нагнать стра­ху. Впро­чем, ее еще не было в рабо­чей ком­на­те; навер­ня­ка она поме­ща­лась за той запер­той на вися­чий замок две­рью. И шаги в сосед­ней ком­на­те, конеч­но, были игрой вооб­ра­же­ния.

Но, похо­же, кто-то уже пово­ра­чи­ва­ет ключ в зам­ке. Вклю­чив фона­рик, он не уви­дел ниче­го, кро­ме ста­рой шести­фи­лен­ча­той две­ри в преж­нем ее поло­же­нии. Он сно­ва попы­тал­ся, закрыв гла­за, спо­кой­но погру­зить­ся во мрак, но сей­час же после­до­ва­ла мучи­тель­ная иллю­зия негром­ко­го скри­па — но на сей раз не гильо­ти­ны. Кто-то мед­лен­но, осто­рож­но откры­вал дверь, веду­щую в рабо­чую ком­на­ту. Он удер­жал себя от кри­ка. Доволь­но вскрик­нуть раз, и он про­пал. Теперь слы­ша­лось нечто вро­де мяг­ко­го шар­ка­нья чьих-то ног по полу, и этот звук мед­лен­но при­бли­жал­ся к нему. Нуж­но хра­нить само­об­ла­да­ние. Раз­ве не так он посту­пил, когда каза­лось, что те ужас­ные шаро­об­раз­ные глы­бы пыта­ют­ся при­бли­зить­ся к нему? Шар­ка­нье, кра­ду­чись, под­сту­па­ло к нему все бли­же, и его реши­мо­сти настал пре­дел. Он не закри­чал, он про­сто вытолк­нул из себя вызы­ва­ю­щий оклик:

- Кто здесь? Кто ты? Что тебе нуж­но?

Отве­та не после­до­ва­ло, но шар­ка­нье все при­бли­жа­лось. Джонс не знал, чего он боль­ше боял­ся — вклю­чить фона­рик или оста­вать­ся в тем­но­те, в то вре­мя, как нечто неиз­вест­ное все бли­же под­кра­ды­ва­лось к нему. То, что про­ис­хо­ди­ло в эти мгно­ве­ния, рез­ко отли­ча­лось от уже пере­жи­тых ужа­сов. Паль­цы его и гор­ло спаз­ма­ти­че­ски сжи­ма­лись. Мол­чать даль­ше было невоз­мож­но, а мучи­тель­ное ожи­да­ние во мра­ке начи­на­ло ста­но­вить­ся невы­но­си­мым из всех дру­гих веро­ят­ных состо­я­ний. Он сно­ва вскрик­нул исте­ри­че­ски: “Оста­но­вись! Кто здесь?”, одно­вре­мен­но дав вспых­нуть все про­яв­ля­ю­щим лучам фона­ри­ка. Но тут же, пара­ли­зо­ван­ный тем, что при­шлось уви­деть перед собой, выро­нил из рук фона­рик и издал несколь­ко прон­зи­тель­ных воплей.

То, что под­кра­ды­ва­лось к нему во тьме, было гигант­ское чер­ное суще­ство — полу­о­бе­зья­на, полу­на­се­ко­мое. Шку­ра его склад­ка­ми покры­ва­ла тело, а мор­щи­ни­стая, с мерт­вы­ми гла­за­ми, голо­ва-руди­мент рас­ка­чи­ва­лась, как у пья­но­го, из сто­ро­ны в сто­ро­ну. Перед­ние его лапы с широ­ко раз­дви­ну­ты­ми ког­тя­ми были про­тя­ну­ты впе­ред, а туло­ви­ще напря­же­но в убий­ствен­но зло­на­ме­рен­ной готов­но­сти в рез­ком кон­тра­сте с пол­ней­шим отсут­стви­ем како­го-либо выра­же­ния на том, что мож­но было бы назвать лицом это­го суще­ства. Когда раз­да­лись вопли и вслед за тем мгно­вен­но воца­ри­лась тем­но­та, оно рва­ну­лось впе­ред и в один миг рас­пла­ста­ло тело сво­ей жерт­вы на полу. Сопро­тив­ле­ния ока­за­но не было, так как непро­ше­ный сви­де­тель ноч­ных ужа­сов ока­зал­ся в глу­бо­ком обмо­ро­ке.

Но, оче­вид­но, обмо­рок длил­ся не более момен­та, пото­му что созна­ние вер­ну­лось к жерт­ве, когда неве­ро­ят­ное суще­ство, все еще неук­лю­же, по- обе­зья­ньи волок­ло ее сквозь мрак. Что заста­ви­ло Джон­са пол­но­стью очнуть­ся — это зву­ки, про­из­во­ди­мые чудо­ви­щем. То был чело­ве­че­ский голос, и голос этот был зна­ком ему. Толь­ко одно живое суще­ство мог­ло про­из­но­сить хрип­лые, лихо­ра­доч­ные вос­кли­ца­ния, являв­шие собой гимн вновь откры­то­му чудо­вищ­но­му боже­ству.

- Йе! Йе! — завы­ва­ло оно. — Я иду, о Ран-Тегот, я иду к тебе с пищей. Ты дол­го ждал и питал­ся скуд­но, но теперь полу­чишь обе­щан­ное. Оно боль­ше того, что ты ждал, это не Ора­бо­на, но одна из тех тва­рей ран­гом повы­ше, что сомне­ва­лись в тебе. Ты про­из­ве­дешь его в ничто, ты выпьешь его кровь вме­сте с его сомне­ни­я­ми и тем самым сде­ла­ешь­ся силь­ным. А потом он будет пока­зан дру­гим людям как сви­де­тель­ство тво­ей сла­вы… О Ран-Тегот, бес­ко­неч­но вели­кий и непо­бе­ди­мый, я твой раб и Вер­хов­ный Жрец! Ты голо­ден, и я дам тебе пищу. Я про­чел твои зна­ки и повел тебя к могу­ще­ству. Я буду питать тебя кро­вью, а ты меня — сво­ей мощью… Йе! Шуб-Ниг­гу­рат! Свя­щен­ный Козел с Леги­о­ном мла­дых!

В еди­ный миг все стра­хи ночи спа­ли с Джон­са как сбро­шен­ный за нена­доб­но­стью плащ. Он сно­ва был хозя­ин сво­е­му рас­суд­ку, ибо знал, что ему гро­зит совер­шен­но зем­ная, мате­ри­аль­ная опас­ность. Ему про­ти­во­сто­я­ло не стра­ши­ли­ще из легенд, но опас­ный безу­мец. То был Род­жерс, наря­жен­ный в чудо­вищ­ное оде­я­ние, сотво­рен­ное по его соб­ствен­но­му безум­но­му замыс­лу к момен­ту ужас­но­го жерт­во­при­но­ше­ния в честь сата­нин­ско­го боже­ства выде­лан­но­го из вос­ка. Теперь было ясно, что он вошел в рабо­чую ком­на­ту через зад­нюю дверь, надел свою ужа­са­ю­щую личи­ну и пере­шел в зал, что­бы схва­тить в уме­ло завле­чен­ную ловуш­ку уже слом­лен­ную ужа­сом жерт­ву. Он очень силен, и если ока­зы­вать ему сопро­тив­ле­ние, то дей­ство­вать надо стре­ми­тель­но. Джонс решил исполь­зо­вать уве­рен­ность безум­ца, что жерт­ване ско­ро очнет­ся, и напасть на него неожи­дан­но, когда хват­ка немно­го ослаб­нет. Чутье под­ска­за­ло ему, что вот сей­час про­тив­ник пере­сту­па­ет порог рабо­чей ком­на­ты, погру­жа­ясь в ее чер­ниль­ную тьму.

С энер­ги­ей, при­дан­ной ему смер­тель­ным стра­хом, Джонс совер­шил мощ­ный неожи­дан­ный рывок из полу­ле­жа­че­го поло­же­ния, в кото­ром его тащи­ли по полу. В еди­ный миг он высво­бо­дил­ся из рук оше­лом­лен­но­го манья­ка, а сле­ду­ю­щим лов­ким брос­ком во тьму попы­тал­ся схва­тить его за гор­ло, но оно ока­за­лось стран­ным обра­зом чем-то при­кры­тым. Завя­за­лась отча­ян­ная схват­ка не на жизнь, а на смерть. Един­ствен­ным вер­ным шан­сом Джон­са на спа­се­ние была его посто­ян­ная атле­ти­че­ская тре­ни­ро­ван­ность — безум­ный его про­тив­ник, сво­бод­ный от любых услов­но­стей чест­ной игры или при­ли­чий и даже от инстинк­та само­со­хра­не­ния, являл­ся сей­час сле­пой маши­ной сви­ре­по­го раз­ру­ше­ния, столь же гроз­ной, как волк или пан­те­ра.

Место жесто­кой схват­ки во тьме обо­зна­ча­ли порой толь­ко гор­тан­ные вопли манья­ка. Брыз­ну­ла кровь, затре­ща­ла раз­ры­ва­е­мая ткань, и, нако­нец, Джон­су уда­лось нащу­пать истин­ное гор­ло про­тив­ни­ка, с кото­ро­го была сорва­на его при­зрач­ная, страш­ная личи­на. Джонс не про­из­но­сил ни сло­ва, вкла­ды­вая каж­дую кап­лю энер­гии в защи­ту соб­ствен­ной жиз­ни. Род­жерс пинал­ся, бодал­ся, щипал­ся, кусал­ся, цара­пал­ся и все же порой нахо­дил в себе силы, что­бы хрип­ло про­ла­и­вать отры­ви­стые фра­зы. Боль­шую часть его вос­кли­ца­ний состав­ля­ли сло­ва риту­аль­но­го жар­го­на, пол­ные обра­ще­ний к “Нему”, или к Ран-Тего­ту, а в пере­утом­лен­ном моз­гу Джон­са они зву­ча­ли отго­лос­ка­ми дья­воль­ско­го рыка­нья и лая, доно­ся­щих­ся отку­да-то из бес­ко­неч­ных про­странств. В смер­тель­ной схват­ке они ката­лись по полу, опро­ки­ды­вая ска­мьи, уда­ря­ясь о сте­ны и кир­пич­ное осно­ва­ние пла­виль­ной печи. До само­го кон­ца Джонс не мог быть уве­рен в соб­ствен­ном спа­се­нии, но все же настал момент, когда чаша весов пере­ве­си­ла в его сто­ро­ну. Удар коле­ном в грудь Род­жер­су сде­лал свое дело, сра­зу ста­ло лег­че бороть­ся, а мину­ту спу­стя он уже знал, что побе­дил.

Едва спо­соб­ный вла­деть сво­им телом, Джонс все же под­нял­ся на ноги и побрел вдоль сте­ны, ища выклю­ча­те­ли — ибо фона­рик его был уте­рян с боль­шей частью одеж­ды. Поша­ты­ва­ясь от сла­бо­сти, он волок за собой бес­силь­ное тело про­тив­ни­ка из бояз­ни, что тот очнет­ся и сно­ва совер­шит неожи­дан­ное напа­де­ние. Най­дя рас­пре­де­ли­тель­ный щиток, он дол­го шарил рукой, пока не нащу­пал нуж­ный рубиль­ник. Затем, когда ока­зав­ша­я­ся в диком бес­по­ряд­ке ком­на­та оза­ри­лась вне­зап­ным сия­ни­ем, он свя­зал Род­жер­са все­ми верев­ка­ми и рем­ня­ми, кото­рые толь­ко сумел най­ти. Личи­на недав­не­го при­я­те­ля — или то, что еще оста­лось от нее, — по-види­мо­му, была сфаб­ри­ко­ва­на из пора­зи­тель­но стран­но­го вида кожи. Какая-то тай­ная сила застав­ля­ла плоть Джон­са тре­пе­тать, когда он касал­ся ее, и от нее, каза­лось, исхо­дил чужой, недоб­рый запах. Под личи­ной, в соб­ствен­ной одеж­де Род­жер­са отыс­ка­лось коль­цо с клю­ча­ми, и его-то изму­чен­ный побе­ди­тель в первую оче­редь и схва­тил — как реша­ю­щий все про­пуск в сво­бо­ду. Все што­ры на щеле­вид­ных окон­цах были надеж­но закры­ты, но он оста­вил их в том же поло­же­нии.

Смыв кро­ва­вые сле­ды бит­вы над рако­ви­ной, Джонс осмот­рел раз­ве­шан­ные на крюч­ках при­чуд­ли­вые оде­я­ния и, выбрав менее экс­тра­ва­гант­ную и более под­хо­дя­щую к его фигу­ре одеж­ду, обла­чил­ся в нее. Подер­гав дверь, веду­щую во двор, он обна­ру­жил, что она запер­та на внут­рен­нюю щекол­ду, кото­рую мож­но было открыть без клю­ча. И все же он дер­жал коль­цо с клю­ча­ми при себе, что­бы мож­но было сно­ва вой­ти сюда, когда он вер­нет­ся с меди­цин­ской помо­щью — ибо, по всей оче­вид­но­сти, пер­вое, что сей­час сле­до­ва­ло сде­лать, так это при­гла­сить пси­хи­ат­ра. В музее теле­фон отсут­ство­вал, но делом несколь­ких минут было отыс­кать побли­зо­сти ноч­ной ресто­ран или апте­ку, где он мог бы ока­зать­ся. Джонс уже рас­пах­нул дверь, что­бы шаг­нуть за порог, когда про­нес­ший­ся через всю ком­на­ту поток гру­бой бра­ни дал понять, что Род­жерс — чьи види­мые повре­жде­ния на теле огра­ни­чи­лись длин­ной и глу­бо­кой цара­пи­ной свер­ху вниз через левую щеку — при­шел в созна­ние.

– Олух! — вопил он. — Отро­дье Нот-Йиди­ка и испа­ре­ние К’Т­ху­на! Щенок, вою­щий в водо­во­ро­те Аза­то­та! Ты, кто мог быть при­не­сен в жерт­ву и стать бес­смерт­ным, а теперь пре­да­ю­щий Его и Его жре­ца!

Бере­гись — ибо Оно стра­да­ет от голо­да! На тво­ем месте мог ока­зать­ся Ора­бо­на – этот про­кля­тый пре­да­тель и пес, гото­вый вос­стать про­тив меня и Его, но я предо­ста­вил пра­во пер­вен­ства тебе! А теперь вы оба бере­ги­тесь, пото­му что Оно, лишив­шись сво­е­го жре­ца, пере­ста­ет быть мило­серд­ным.

Йо! Йо! Отмще­ние за мной! Пони­ма­ешь ли ты, что тебе дано было стать бес­смерт­ным? Посмот­ри на эту печь! В ней огонь, гото­вый вспых­нуть, и воск в кот­ле. Я посту­пил бы с тобой точ­но так, как с дру­ги­ми, тоже когда-то жив­ши­ми на зем­ле. Хей! Ты — кто клял­ся, что все мои фигу­ры из мерт­во­го вос­ка – смог бы сам пре­вра­тить­ся в вос­ко­вую фигу­ру! Печь все­гда наго­то­ве! Когда Оно насы­ти­лось бы тобой, и ты бы стал подоб­ным тому псу, кото­ро­го я пока­зал тебе, я сде­лал бы твои сплю­щен­ные, испещ­рен­ные рана­ми остан­ки бес­смерт­ны­ми! Это под силу мое­му вос­ку. Тебе ведь гово­ри­ли, что я — вели­кий худож­ник? Воск в каж­дую твою пору — воск на каж­дый квад­рат­ный дюйм тво­е­го тела — Йо! Йо! И потом целый мир смот­рел бы на твою пустую, иско­ре­жен­ную обо­лоч­ку и сно­ва пора­жал­ся бы мое­му искус­ству. Хей! А потом к тебе при­со­еди­нил­ся бы Ора­бо­на, а за ним и дру­гие –ты ведь пони­ма­ешь, как силь­но попол­ни­лась бы вско­ре моя вос­ко­вая семья!

Пес — неуже­ли ты все еще вооб­ра­жа­ешь, что это я сам сде­лал все эти фигу­ры? Поче­му ты никак не возь­мешь себе в баш­ку, что я толь­ко сохра­нил их? Ты ведь зна­ешь теперь места, где я побы­вал, и видел слав­ные вещи­цы, кото­рые я при­вез отту­да. Трус — ты нико­гда не посмел бы встре­тить­ся лицом к лицу с тем неук­лю­жим чудо­ви­щем, чью шку­ру я надел, что­бы испу­гать тебя – тебе хва­ти­ло бы толь­ко гля­нуть на него, толь­ко помыс­лить о нем, что­бы тут же испу­стить дух! Йо, йо! Оно, Вели­кое Боже­ство, лишен­ное пищи, ждет кро­ви, дару­ю­щей ему жизнь!..

Род­жерс, упи­ра­ясь в сте­ну, бил­ся и изви­вал­ся в сво­их ремен­ных узах.

- Послу­шай, Джонс, — сно­ва заго­во­рил он, — если я поз­во­лю тебе уйти отсю­да живым, ты отпу­стишь меня? Его Вер­хов­ный Жрец обя­зан поза­бо­тить­ся о Нем. Будет доста­точ­но и одно­го Ора­бо­ны, что­бы под­дер­жи­вать Его жизнь – а потом я сде­лаю остан­ки это­го под­ле­ца бес­смерт­ны­ми, что­бы мир все­гда видел их. На его месте мог ока­зать­ся ты, но ты пре­не­брег этой высо­кой честью. Я не ста­ну боль­ше уго­ва­ри­вать тебя. Отпу­сти меня, и я поде­люсь с тобой вели­кой мощью, кото­рой ода­рит меня Оно. Йо, йо! Велик Ран-Тегот!

Отпу­сти меня! Отпу­сти меня! Оно муча­ет­ся от голо­да там, вни­зу, за этой две­рью, и если Оно умрет, Ста­рые Боги нико­гда не вер­нут­ся на зем­лю. Хей! Хей! Отпу­сти меня!..

Джонс, толь­ко упря­мо помо­тал голо­вой, хотя ужа­сы, рису­е­мые вла­дель­цем музея, бес­ко­неч­но воз­му­ща­ли его. Род­жерс, не отво­дя взгля­да от запер­той на вися­чий замок две­ри, все бил­ся и бил­ся о камен­ную сте­ну и сту­чал в пол стя­ну­ты­ми верев­кой конеч­но­стя­ми. Джонс опа­сал­ся, что плен­ник нане­сет себе серьез­ные раны, и стал при­бли­жать­ся к нему, что­бы креп­ко при­вя­зать его к како­му-нибудь непо­движ­но­му пред­ме­ту. Но Род­жерс, пре­смы­ка­ясь на полу, отполз от него и издал целый ряд ярост­ных воплей, ужа­са­ю­щих сво­ей нече­ло­ве­че­ской при­ро­дой и неимо­вер­ной силой зву­ча­ния. Труд­но было пред­ста­вить себе, что­бы чело­ве­че­ское гор­ло мог­ло про­из­ве­сти столь гром­кие и прон­зи­тель­ные завы­ва­ния, и Джонс понял, что если они про­дол­жат­ся, теле­фон уже не пона­до­бит­ся. Если даже учесть, что в этом без­люд­ном тор­го­вом рай­оне осо­бен­но неко­му было при­слу­ши­вать­ся к дико­му шуму, доно­сив­ше­му­ся из под­ва­ла, все рав­но появ­ле­ни­я­по­ли­цей­ско­го ждать оста­ва­лось недол­го.

- Уза-и’эй! — выл безум­ный. ‑И’каа хаа — бхо-ии, Ран-Тегот-Ктул­ху фхтагн

- Эй! Эй! Эй! Эй! — Ран-Тегот, Ран-Тегот, Ран-Тегот!

Креп­ко свя­зан­ное безум­ное суще­ство, изви­ва­ясь, про­дол­жа­ло полз­ти все даль­ше по захлам­лен­но­му полу, добра­лось, нако­нец, до две­ри с вися­чим зам­ком и при­ня­лось с гро­хо­том бить­ся об нее голо­вой. Джон­са, изму­чен­но­го преды­ду­щей схват­кой, про­сто пуга­ла необ­хо­ди­мость сно­ва занять­ся плен­ни­ком. Уже при­ме­нен­ные им насиль­ствен­ные меры и без того изну­ри­ли его нер­вы, он чув­ство­вал, что мало­ду­шие, охва­тив­шее его во мра­ке, сно­ва­под­сту­па­ет к нему. Все отно­ся­ще­е­ся к Род­жер­су и его музею мучи­тель­но напо­ми­на­ло об адских чер­ных без­днах, скры­тых под поверх­но­стью обыч­ной жиз­ни! Было невы­но­си­мо вспо­ми­нать о вос­ко­вом шедев­ре безум­но­го гения, тая­щем­ся сей­час совсем рядом во мра­ке за тяже­лой, запер­той на вися­чий замок две­рью.

Но тут про­изо­шло нечто ужас­ное, ото­звав­ше­е­ся тре­пе­том во всем позво­ноч­ни­ке Джон­са и побу­див­шее каж­дый его воло­сок — вплоть до мель­чай­ших завит­ков на запя­стьях — под­нять­ся дыбом от смут­но­го, не под­ле­жав­ше­го опре­де­ле­нию стра­ха. Род­жерс вдруг пере­стал виз­жать и бить­ся голо­вой о жест­кую дверь, он успо­ко­ил­ся и сел, скло­нив голо­ву набок, как бы вни­ма­тель­но при­слу­ши­ва­ясь к чему-то. По лицу его раз­ли­лась улыб­ка дья­воль­ско­го тор­же­ства, он сно­ва начал рас­суж­дать разум­но — на этот раз хрип­лым шепо­том, зло­ве­щим обра­зом кон­тра­сти­ру­ю­щим с недав­ним гро­мо­вым рыча­ни­ем.

- Слу­шай, олух! Слу­шай вни­ма­тель­но! Оно услы­ша­ло меня и теперь идет сюда. Ты ведь почу­ял плеск воды, когда Оно вышло из бас­сей­на его я устро­ил в кон­це под­зем­но­го хода? Я сде­лал его очень глу­бо­ким, что­бы Ему было удоб­но и хоро­шо. Ведь Оно — амфи­бия, ты ведь видел жаб­ры на фото­гра­фии. Оно при­шло на зем­лю из свин­цо­во-серо­го Йуг­г­от­ха — там, под теп­лым глу­бо­ко­вод­ным оке­а­ном еще суще­ству­ют древ­ние горо­да. Ему труд­но рас­пря­мить­ся в моем бас­сейне во весь рост — Оно ведь слиш­ком высо­ко и долж­но сидеть или сто­ять при­гнув­шись. Вер­ни мне клю­чи, мы долж­ны выпу­стить Его и пре­кло­нить перед Ним коле­ни. А потом мы с тобой вый­дем нару­жу и оты­щем соба­ку или кота — или, может быть, заблуд­ше­го пья­ни­цу, — что­бы пред­ло­жить Ему в жерт­ву, в кото­рой он нуж­да­ет­ся…

Нет, не сло­ва, про­из­но­си­мые свих­нув­шим­ся фан­та­зе­ром так пора­зи­ли Джон­са, но сам тон его речи. Без­огляд­ная, без­рас­суд­ная дове­ри­тель­ность и искрен­ность безум­но­го это­го шепо­та с зара­зи­тель­ной силой про­ни­ка­ли в самую душу. Ведь вооб­ра­же­ние, под­тал­ки­ва­е­мое столь неот­ра­зи­мым сти­му­лом, мог­ло и в самом деле усмот­реть реаль­ную угро­зу в дья­воль­ской вос­ко­вой фигу­ре, неви­ди­мо зата­ив­шей­ся за тяже­лой две­рью. Уста­вив­шись на нее в дья­воль­ской зача­ро­ван­но­сти, Джонс заме­тил на ней несколь­ко неот­чет­ли­вых тре­щин, хотя с наруж­ной сто­ро­ны не вид­но было ника­ких сле­дов попы­ток взло­мать ее. Он пытал­ся пред­ста­вить себе раз­ме­ры поме­ще­ния, нахо­див­ше­го­ся за ней и сооб­ра­зить — мог­ла ли там рас­по­ло­жить­ся вос­ко­вая фигу­ра. Идея манья­ка об устрой­стве бас­сей­на и под­зем­но­го хода к нему была столь же изощ­рен­ной, как и все про­чие его измыш­ле­ния.

В сле­ду­ю­щий момент у него пере­хва­ти­ло дыха­ние. Кожа­ный ремень, при­хва­чен­ный им с целью еще боль­ше огра­ни­чить сво­бо­ду плен­ни­ка, выпал из его осла­бев­ших рук, и дрожь сотряс­ла все его тело с голо­вы до ног. Ведь он дав­но преду­га­дал ужас­ное место, кото­рое лиши­ло рас­суд­ка Род­жер­са – и вот теперь он стал сума­сшед­шим. Он спя­тил с ума, пото­му что вме­стил в себя гал­лю­ци­на­ции куда более ужас­ные, чем все, что он пере­жил за эту ночь. Безу­мец тре­бо­вал от него услы­шать плес­ка­нье мифи­че­ско­го мон­стра в бас­сейне за две­рью — но ведь, помо­ги Боже, он и в самом деле слы­шал теперь его.

Род­жерс уло­вил спазм испу­га, про­ка­тив­ший­ся по лицу и телу Джон­са, а затем обра­тив­ший­ся в непо­движ­ную мас­ку ужа­са. Он тор­же­ству­ю­ще захи­хи­кал.

- А, нако­нец-то, олух, ты веришь! Нако­нец ты все понял. Ты слы­шишь Его и Оно идет сюда! Отдай мне клю­чи, глу­пец — мы долж­ны покло­нить­ся и услу­жить Ему.

Но Джонс уже не был спо­со­бен вни­мать ника­ким чело­ве­че­ским сло­вам ни безум­ным, ни разум­ным. Пара­лич ужа­са вверг его в состо­я­ние столб­ня­ка и полу­по­те­ри созна­ния, в померт­вев­шем его моз­гу про­но­си­лись фан­тас­ма­го­ри­че­ские обра­зы. Там слы­шал­ся плеск. Там слы­ша­лись тяж­кие шаги, слов­но бы чьи-то огром­ные мок­рые сто­пы шле­па­ли по твер­дой поверх­но­сти пола. Что-то явствен­но при­бли­жа­лось. В нозд­ри Джон­са, сквозь тре­щи­ны в этой кош­мар­ной доща­той две­ри, била ужас­ная живот­ная вонь, похо­жая, и все же непо­хо­жая на ту, что исхо­дит от кле­ток в зоо­ло­ги­че­ском пар­ке.

Он не осо­зна­вал, гово­рил ли что-нибудь Род­жерс в эти мгно­ве­ния. Все реаль­ное лиши­лось кра­сок и зву­ков, а он сам обра­тил­ся в живое изва­я­ние, пол­ное виде­ний и гал­лю­ци­на­ций столь неесте­ствен­ных, что они сде­ла­лись почти чужи­ми, отда­лив­ши­ми­ся от него. Он слы­шал сопе­нье и урча­нье из неве­до­мой без­дны за две­рью, и когда в его уши рез­ко ворва­лись лаю­щие, труб­ные зву­ки, он не был уве­рен, что они исхо­ди­ли от креп­ко свя­зан­но­го рем­ня­ми и верев­ка­ми манья­ка, чей образ теперь лишь смут­но колы­хал­ся в его потря­сен­ном вооб­ра­же­нии. Созна­ни­ем его упор­но вла­де­ла фото­гра­фия той про­кля­той, еще не виден­ной им в нату­ре вос­ко­вой фигу­ры. Такая вещь, конеч­но, не име­ла пра­ва на суще­ство­ва­ние. И не она ли дове­ла его до безу­мия?

Он еще рас­суж­дал, но уже новое сви­де­тель­ство его безу­мия под­сту­пи­ло к нему. Кто-то с той сто­ро­ны нащу­пы­вал щекол­ду тяже­лой две­ри с навес­ным зам­ком. Кто-то похло­пы­вал по дос­кам, щупал их гро­мад­ной лапой, тол­кал­ся в дверь. То были глу­хие уда­ры по твер­до­му дере­ву, ста­но­вив­ши­е­ся все настой­чи­вей и гром­че. Сто­ял страш­ный смрад. И вот уже тупой напор на дос­ки изнут­ри обра­тил­ся в зло­ве­щий, отчет­ли­вый гро­хот, как от уда­ров тара­на в сте­ну. Что-то угро­жа­ю­ще затре­ща­ло — рас­ще­пи­лось — внутрь хлы­ну­ло рез­кое, прон­зи­тель­ное зло­во­ние — выпа­ла дос­ка — и чер­ная лапа с клеш­ней, как у кра­ба…

- Помо­ги­те! Помо­ги­те! О боже, помо­ги мне! А‑а-а!..

Лишь отча­ян­ным уси­ли­ем воли застав­лял себя Джонс при­пом­нить теперь неве­ро­ят­ное, неожи­дан­ное обра­ще­ние вызван­ной ужа­сом ско­ван­но­сти в попыт­ку спа­стись, в безум­ное, бес­па­мят­ное бег­ство. Его дей­ствия в те мину­ты мож­но было бы срав­нить, как ни стран­но, с неисто­вы­ми, стре­ми­тель­ны­ми поле­та­ми в самых страш­ных сно­ви­де­ни­ях: каза­лось, в один пры­жок он пре­одо­лел этот хао­ти­че­ски раз­во­ро­шен­ный склеп, рас­пах­нул наруж­ную дверь, кото­рая затво­ри­лась за ним на щекол­ду с оглу­ши­тель­ным гро­хо­том, взле­тел по истер­той камен­ной лест­ни­це вверх, пере­пры­ги­вая через три сту­пень­ки враз, и неисто­во ринул­ся, не зная сам куда, через мощен­ный булыж­ни­ком двор и убо­гие улоч­ки Саутвар­ка.

Это все, что он мог вспом­нить. Джонс не веда­ет, каким обра­зом добрал­ся домой, и ничто не гово­рит о том, что он нани­мал кеб. Ско­рей все­го, он, руко­во­ди­мый сле­пым инстинк­том, весь путь про­мчал­ся пеш­ком — через мост Ватер­лоо, вдоль Стр­эн­да и Черинг-Крос­са, сквозь Хей Мар­кет и Регент стрит — в свои род­ные места. Когда он почув­ство­вал, что в состо­я­нии вызвать вра­ча, на нем все еще был весь­ма при­чуд­ли­вый костюм — сме­ше­ние из раз­но­об­раз­ных частей музей­ных оде­я­ний для вос­ко­вых фигур.

Неде­лей поз­же нев­ро­па­то­лог раз­ре­шил ему встать с посте­ли и вый­ти на чистый воз­дух.

Вра­чам он рас­ска­зал очень немно­гое. Над его при­клю­че­ни­я­ми нави­сал покров безу­мия и ноч­ных кош­ма­ров, и он чув­ство­вал, что мол­ча­ние ока­жет­ся пред­по­чти­тель­ней все­го. Немно­го опра­вив­шись, он вни­ма­тель­но про­смот­рел все газе­ты, нако­пив­ши­е­ся в доме с той ужас­ной ночи, но не нашел ни малей­ших упо­ми­на­ний о стран­ном про­ис­ше­ствии в музее. Так что же, после все­го, оста­лось здесь реаль­но­го? Где закон­чи­лась явь и нача­лось болез­нен­ное сно­ви­де­ние? Не рас­сы­пал­ся ли его разум в том мрач­ном музей­ном зале на оскол­ки и не была ли та схват­ка с Род­жер­сом все­го лишь фан­та­сти­че­ским всплес­ком лихо­рад­ки? Сумей он увя­зать в одно целое все эти сво­дя­щие с ума дета­ли, это помог­ло бы ему окон­ча­тель­но побе­дить недуг. Он дол­жен вновь уви­деть ту про­кля­тую фото­гра­фию вос­ко­вой фигу­ры, назван­ной Род­жер­сом “Оно”, ибо ни один мозг, кро­ме моз­га это­го фан­та­зе­ра, не мог измыс­лить такое чудо­ви­ще.

Лишь через две неде­ли Джонс осме­лил­ся сно­ва прид­ти на Саутварк­с­т­рит. Было позд­нее утро, и вокруг ста­рин­ных, обшар­пан­ных лавок и скла­дов уже кипе­ла ожив­лен­ная, вполне здра­вая дея­тель­ность. Музей­ная вывес­ка вид­не­лась на преж­нем месте и, подой­дя бли­же, он уви­дел, что музей дей­ству­ет как ни в чем не быва­ло. При­врат­ник с улыб­кой кив­нул ему как ста­ро­му зна­ко­мо­му, когда он, нако­нец, набрал­ся реши­мо­сти вой­ти внутрь, а вни­зу, в свод­ча­том демон­стра­ци­он­ном зале один из слу­жи­те­лей весе­ло, в знак при­вет­ствия, кос­нул­ся паль­цем козырь­ка сво­е­го кепи. Оче­вид­но, то был толь­ко страш­ный сон. Но осме­лит­ся ли он посту­чать в дверь рабо­чей ком­на­ты и спра­вить­ся, на месте ли Род­жерс?

К нему подо­шел поздо­ро­вать­ся Ора­бо­на. Его тем­ное, глад­кое лицо све­ти­лось, как все­гда, несколь­ко насмеш­ли­вой улыб­кой, но в гла­зах не было ни гра­на недру­же­лю­бия.

- Доб­рое утро, мистер Джонс, — заго­во­рил он с замет­ным акцен­том чуже­зем­ца. — Дав­нень­ко мы вас не виде­ли. Вы хоте­ли видеть мисте­ра Род­жер­са? Очень жаль, но его сей­час нет. У него дела в Аме­ри­ке, и он дол­жен был уехать… Да, это вышло очень неожи­дан­но. Теперь за него я — и здесь, и дома. Но я ста­ра­юсь под­дер­жи­вать высо­кие стан­дар­ты мисте­ра Род­жер­са – пока он не вер­нет­ся.

Чуже­зе­мец улыб­нул­ся — может быть, про­сто из веж­ли­во­сти. Джонс едва ли сам знал, что ему сле­до­ва­ло отве­тить, и все же он задал несколь­ко не очень реши­тель­ных вопро­сов о том, все ли было бла­го­по­луч­но на дру­гой день после его послед­не­го визи­та в музей. Ора­бо­ну эти вопро­сы, похо­же, нема­ло поза­ба­ви­ли, но он ста­рал­ся отве­чать доста­точ­но уклон­чи­во, дер­жась в неких рам­ках.

- О, да, мистер Джонс — это было два­дцать вось­мое чис­ло про­шло­го меся­ца. Я хоро­шо пом­ню этот день — по мно­гим при­чи­нам. Утром — как вы пони­ма­е­те, до того, как сюда при­шел мистер Род­жерс — я обна­ру­жил рабо­чую ком­на­ту в ужас­ном бес­по­ряд­ке. Дел было хоть отбав­ляй по убор­ке, я имею в виду. Позд­но ночью, сами пони­ма­е­те, было мно­го рабо­ты. Нуж­но было отлить из вос­ка один важ­ный экс­по­нат, совсем новый. Мне при­шлось дове­сти дело до кон­ца.

Само собой, спра­вить­ся было не про­сто — но, конеч­но, мистер Род­жерс мно­го­му научил меня. Вы же сами зна­е­те, он — вели­кий худож­ник. Он при­шел поз­же, и помог мне закон­чить экс­по­нат — уве­ряю вас, весь­ма суще­ствен­но, — но ско­ро отбыл, даже не попро­щав­шись с дру­ги­ми слу­жа­щи­ми. Я же ска­зал вам, его вызва­ли неожи­дан­но. При­шлось про­ве­сти и кое-какие хими­че­ские про­цес­сы. Какой был шум! В самом деле. Кое-кто из воз­чи­ков во дво­ре вооб­ра­зил себе, что это были выстре­лы из писто­ле­та — весь­ма забав­ное срав­не­ние!

Что же каса­ет­ся судь­бы ново­го экс­по­на­та — с этим не все в поряд­ке. Конеч­но, это вели­кий шедевр, заду­ман­ный и испол­нен­ный — вы же пони­ма­е­те — мисте­ром Род­жер­сом. Но он сам о нем поза­бо­тит­ся, когда вер­нет­ся. Ора­бо­на сно­ва улыб­нул­ся.

- Вме­ша­лась поли­ция, вы же пони­ма­е­те. Мы выста­ви­ли его на обо­зре­ние неде­лю назад, но уже слу­чи­лось два или три обмо­ро­ка у посе­ти­те­лей. Одно­го бед­ня­гу даже сва­лил при­ступ эпи­леп­сии. Види­те ли, этот экс­по­нат немнож­ко — покру­че, что ли — чем про­чие. Ну и, преж­де все­го, покруп­нее. Конеч­но, его поме­сти­ли в раз­дел “Толь­ко для взрос­лых”. Но на сле­ду­ю­щий день двое ребят из Скот­ланд-Ярда тоже осмот­ре­ли его и заяви­ли, что он про­из­во­дит черес­чур болез­нен­ное впе­чат­ле­ние. Веле­ли его убрать. Ужас­ный позор — ведь такой шедевр! — но в отсут­ствие мисте­ра Род­жер­са я не счел необ­хо­ди­мым обра­щать­ся в суд. Ведь это поли­ция, мисте­ру Род­жер­су не при­шлась бы по вку­су такая оглас­ка, но когда он вер­нет­ся — когда он вер­нет­ся…

Сам не зная поче­му, Джонс испы­ты­вал все боль­шее бес­по­кой­ство и отвра­ще­ние. Но Ора­бо­на про­дол­жал:

- Вы же у нас зна­ток, мистер Джонс. Уве­рен, что не нару­шу закон, если пред­ло­жу вам — в част­ном поряд­ке, разу­ме­ет­ся — взгля­нуть на этот экс­по­нат. Вполне воз­мож­но — само собой, если поже­ла­ет сам мистер Род­жерс, — что мы в ско­ром вре­ме­ни уни­что­жим его, но это, конеч­но же, было бы пре­ступ­ле­ни­ем.

Боль­ше все­го Джон­су хоте­лось отка­зать­ся от осмот­ра и поско­рее убе­жать отсю­да, но Ора­бо­на, с энту­зи­аз­мом худож­ни­ка, уже тащил его за руку к ново­му экс­по­на­ту. В раз­де­ле “Толь­ко для взрос­лых” посе­ти­те­лей не было. Одну из боль­ших ниш в даль­нем углу закры­ва­ла зана­вес­ка, к ней-то и напра­вил­ся с улыб­кой асси­стент вла­дель­ца музея.

- Думаю, вы дога­ды­ва­е­тесь, мистер Джонс, что это­му экс­по­на­ту при­сво­е­но назва­ние “Жерт­во­при­но­ше­ние Ран-Тего­ту”.

Джон­са про­бра­ла дрожь, но Ора­бо­на слов­но бы не заме­тил это­го.

- Это без­об­раз­ное, колос­саль­ное боже­ство гла­вен­ству­ет в неко­то­рых мало­из­вест­ных пре­да­ни­ях, кото­рые изу­чал мистер Род­жерс. Все это, конеч­но, вздор, как вы и сами часто уве­ря­ли мисте­ра Род­жер­са. Пред­по­ла­га­ет­ся, одна­ко, что оно яви­лось к нам из кос­мо­са и оби­та­ло в Арк­ти­ке три мил­ли­о­на лет назад. Как вы уви­ди­те, обхо­дит­ся оно со сво­и­ми жерт­ва­ми, пожа­луй, необыч­ным и даже ужас­ным спо­со­бом. Мистер Род­жерс вос­про­из­вел его дья­воль­ски жиз­нен­но — вплоть до заме­ча­тель­но­го сход­ства в чер­тах лица самой жерт­вы.

Дро­жа всем телом, Джонс ухва­тил­ся за латун­ную оград­ку перед зана­ве­шен­ной нишей. Сво­бод­ной рукой он потя­нул­ся было к Ора­боне, что­бы оста­но­вить его, но полог уже начал ото­дви­гать­ся в сто­ро­ну, и какое-то про­ти­во­ре­чи­вое побуж­де­ние заста­ви­ло его отдер­нуть руку. Чуже­зе­мец тор­же­ству­ю­ще улы­бал­ся.

- Ну вот, смот­ри­те!

Джонс, хотя и креп­ко дер­жал­ся за огра­ду, пошат­нул­ся. — Бог! Вели­кий Бог!

Вну­ша­ю­щее неизъ­яс­ни­мый ужас чудо­ви­ще — огром­ное, высо­той в десять футов — несмот­ря на неук­лю­жую, как бы в полу­при­се­де, позу, выра­жа­ло без­гра­нич­ную, нездеш­нюю, кос­ми­че­скую зло­на­ме­рен­ность и было пред­став­ле­но в гроз­ном дви­же­нии впе­ред с цик­ло­пи­че­ско­го тро­на сло­но­вой кости, изу­кра­шен­но­го гро­теск­ны­ми рез­ны­ми изоб­ра­же­ни­я­ми. Шести­но­гое, оно в сред­ней паре конеч­но­стей дер­жа­ло смя­тое в лепеш­ку, иска­жен­ное, обес­кров­лен­ное мерт­вое тело, испещ­рен­ное бес­ко­неч­ным мно­же­ство мел­ких, подоб­ных уку­су, точек, а места­ми слов­но бы обо­жжен­ное едкой кис­ло­той. Толь­ко изу­ве­чен­ная, отвис­шая на одну сто­ро­ну голо­ва жерт­вы сви­де­тель­ство­ва­ла о том, что неко­гда оно при­над­ле­жа­ло чело­ве­че­ско­му суще­ству.

Для того, кто видел преж­де фото­гра­фию чудо­ви­ща, не нуж­но было назы­вать его име­ни. Жут­кий сни­мок был до омер­зи­тель­но­сти досто­ве­рен, но даже в нем не заклю­ча­лась вся пол­но­та ужа­са, какой вну­ша­ла эта реаль­ная гигант­ская мас­са. Шаро­об­раз­ное тело — пузыр­ча­тое подо­бие голо­вы — тре­уголь­ник рыбьих глаз — бес­ко­неч­ное мно­же­ство рас­ту­щих, как воло­сы из тела, змее­вид­ных при­сос­ков — шесть гиб­ких конеч­но­стей с чер­ны­ми ког­тя­ми и, как у кра­ба, клеш­ня­ми — Боже, как они были схо­жи с той чер­ной лапой!

Улыб­ка Ора­бо­ны сде­ла­лась нестер­пи­мо отвра­ти­тель­ной. Джонс зады­хал­ся, он вгля­ды­вал­ся в страш­ный экс­по­нат со все нарас­та­ю­щим гип­но­ти­че­ским вле­че­ни­ем, сму­щав­шим ум и обжи­гав­шим душу. Какой не до кон­ца осо­знан­ный ужас дер­жал его в пле­ну, выис­ки­вая в нем все новые и новые подроб­но­сти? Это оно при­ве­ло к безу­мию Род­жер­са… И это Род­жерс, не зна­ю­щий себе рав­ных худож­ник, уве­рял, что его экс­по­на­ты име­ют не совсем искус­ствен­ное про­ис­хож­де­ние…

Теперь, нако­нец, Джонс осо­знал, что имен­но при­тя­ги­ва­ло его взгляд. То была изу­ве­чен­ная, сви­са­ю­щая вниз, вос­ко­вая голо­ва жерт­вы, и в ней заклю­чал­ся некий страш­ный смысл. Она не окон­ча­тель­но была лише­на лице­вой сво­ей сто­ро­ны, и лицо это каза­лось ему все более зна­ко­мым. Оно чрез­вы­чай­но напо­ми­на­ло безум­ное лицо Род­жер­са. Джонс при­гнул­ся побли­же, едва ли пони­мая, что застав­ля­ет его посту­пать так. Раз­ве не было есте­ствен­ным жела­ние сума­сшед­ше­го эго­и­ста при­дать вос­ко­во­му шедев­ру свои соб­ствен­ные чер­ты? Но одно ли это уло­вил Джонс под­со­зна­тель­ным чутьем, ста­ра­ясь пода­вить в себе новый при­лив бес­пре­дель­но­го ужа­са?

Воск иска­жен­но­го лица был обра­бо­тан с чрез­вы­чай­ным мастер­ством. Эти сле­ды про­ко­лов — как иде­аль­но вос­про­из­во­ди­ли они мири­а­ды ранок, неве­до­мым, жут­ким обра­зом нане­сен­ных тому несчаст­но­му псу! Но тут было нечто боль­шее. Левая щека сохра­ни­ла след како­го-то несо­вер­шен­ства, како­го-то нена­ме­рен­но­го отступ­ле­ния от обще­го замыс­ла — как если бы мастер пытал­ся при­крыть некий незна­чи­тель­ный дефект, допу­щен­ный в нача­ле рабо­ты. Чем боль­ше Джонс при­гля­ды­вал­ся к щеке, тем более она повер­га­ла его в мисти­че­скую дрожь – и вдруг он вспом­нил реаль­ное обсто­я­тель­ство, в миг довед­шее его ужас до пре­де­ла. Та ночь кош­ма­ров — беше­ная схват­ка — свя­зан­ный безу­мец — и длин­ная, глу­бо­кая цара­пи­на свер­ху вниз через левую щеку живо­го Род­жер­са…

Рука Джон­са, дер­жав­ша­я­ся отча­ян­ной хват­кой за латун­ную огра­ду, рас­сла­би­лась, и он погру­зил­ся в глу­бо­кий обмо­рок. Ора­бо­на про­дол­жал улы­бать­ся.