Дагон / Перевод Л. Володарской

Я пишу в необыч­ном душев­ном состо­я­нии, пото­му что вече­ром меня не ста­нет. Без гро­ша в кар­мане, без лекар­ства, кото­рое толь­ко и может делать мое суще­ство­ва­ние снос­ным, я не могу тер­петь пыт­ку жиз­нью и выпрыг­ну из окна на убо­гую ули­цу. Не счи­тай­те меня сла­бо­воль­ным или деге­не­ра­тив­ным из-за моей зави­си­мо­сти от мор­фия. Когда вы про­чи­та­е­те эти наспех напи­сан­ные стра­ни­цы, то, навер­ное, пой­ме­те, хотя вряд ли пой­ме­те до кон­ца, поче­му про­изо­шло так, что я дол­жен или забыть­ся, или уме­реть. Это слу­чи­лось в одном из самых необъ­ят­ных и ред­ко посе­ща­е­мых участ­ков Тихо­го оке­а­на. Пакет­бот, на кото­ром я был вто­рым помощ­ни­ком капи­та­на, стал жерт­вой немец­ко­го рей­де­ра. Вой­на толь­ко начи­на­лась, и мор­ские силы гун­нов еще не совсем дегра­ди­ро­ва­ли, так что наше суд­но ста­ло их закон­ным тро­фе­ем, а мы, то есть коман­да, ‑плен­ни­ка­ми, к кото­рым отно­си­лись со все­воз­мож­ным вни­ма­ни­ем и ува­же­ни­ем. Наши захват­чи­ки ока­за­лись столь без­за­бот­ны, что не про­шло и пяти дней, как мне уда­лось ускольз­нуть на малень­кой шлюп­ке с доста­точ­ным запа­сом пищи и воды.

Когда я остал­ся один в откры­том море, то имел весь­ма смут­ное пред­став­ле­ние о том, где нахо­жусь. Нави­га­тор из меня неваж­ный, поэто­му по солн­цу и по звез­дам я лишь при­бли­зи­тель­но опре­де­лил свое место­по­ло­же­ние чуть южнее эква­то­ра. О дол­го­те я не знал ниче­го, и в поле мое­го зре­ния не было ни одно­го ост­ро­ва, не гово­ря уж о мате­ри­ке. Пого­да сто­я­ла хоро­шая, и не пом­ню, сколь­ко дней я плыл без вся­кой цели под обжи­га­ю­щим солн­цем в ожи­да­нии уви­деть какой-нибудь корабль или оби­та­е­мую зем­лю. Одна­ко ни кораб­ля, ни зем­ли не было, и я начал впа­дать в отча­я­ние от сво­е­го оди­но­че­ства в бес­край­ней сине­ве.

Пере­ме­на насту­пи­ла, пока я спал, и мне нико­гда не узнать, как все было, пото­му что мой бес­по­кой­ный, тре­во­жи­мый кош­ма­ра­ми сон ока­зал­ся дол­гим. Когда же я, нако­нец, проснул­ся, то обна­ру­жил, что тону в вяз­ком чер­ном боло­те, кото­рое, как исча­дие ада, рас­ки­ну­лось, сколь­ко хва­та­ло глаз, а моя лод­ка непо­движ­но засты­ла доволь­но дале­ко от меня.
Нетруд­но пред­ста­вить, как я дол­жен был изу­мить­ся такой чудо­вищ­ной и неожи­дан­ной пере­мене пей­за­жа, но на самом деле я боль­ше испу­гал­ся, чем уди­вил­ся, пото­му что и в воз­ду­хе, и в гни­ли я чув­ство­вал нечто зло­ве­щее, отче­го у меня сты­ла кровь в жилах. Кру­гом все было усе­я­но костя­ми раз­ло­жив­ших­ся рыб и дру­ги­ми менее год­ны­ми для опи­са­ния пред­ме­та­ми, кото­рые тор­ча­ли из отвра­ти­тель­ной бес­край­ней сля­ко­ти. Нече­го и наде­ять­ся, что мне удаст­ся сло­ва­ми пере­дать неопи­су­е­мую бес­плод­ную неохват­ную мер­зость, суще­ство­вав­шую в абсо­лют­ной тишине. Я ниче­го не слы­шал и ниче­го не видел, кро­ме чер­но­го лип­ко­го ила, и этот тихий гомо­ген­ный пей­заж подав­лял меня, вну­шая тош­но­твор­ный страх.

Солн­це осле­пи­тель­но свер­ка­ло в небе, кото­рое пока­за­лось мне почти чер­ным в сво­ей без­об­лач­ной жесто­ко­сти, слов­но оно отра­жа­ло чер­ниль­ное боло­то у меня под нога­ми. Когда я вполз в лод­ку, то сооб­ра­зил, что толь­ко одна тео­рия может объ­яс­нить мое тогдаш­нее поло­же­ние. Бла­го­да­ря како­му-то бес­пре­це­дент­но­му вул­ка­ни­че­ско­му извер­же­нию дно оке­а­на под­ня­лось, выста­вив напо­каз то, что мил­ли­о­ны лет было скры­то в его без­дон­ных глу­би­нах. При­чем под­ня­лось оно осно­ва­тель­но, так как я не слы­шал ни малей­ше­го дви­же­ния волн, сколь­ко ни напря­гал слух. Не было здесь и мор­ских охот­ни­ков, охо­чих до пада­ли.

Несколь­ко часов, пока солн­це мед­лен­но пере­се­ка­ло небо, я, раз­мыш­ляя таким обра­зом, про­вел в лод­ке, кото­рая лежа­ла на боку и дава­ла немно­го тени. Поне­мно­гу грязь под­сы­ха­ла и в неда­ле­ком буду­щем долж­на была стать вполне про­хо­ди­мой. Ночью я спал, но мало, а на дру­гой день при­го­то­вил что-то вро­де меш­ка для пищи и воды и стал ждать, когда мож­но будет начать поис­ки про­пав­ше­го моря и воз­мож­но­го спа­се­ния.

На тре­тье утро зем­ля совсем высох­ла. От рыб сто­я­ла ужа­са­ю­щая вонь, одна­ко мои мыс­ли были заня­ты куда более серьез­ны­ми веща­ми, что­бы обра­щать на это вни­ма­ние, и я сме­ло отпра­вил­ся к неве­до­мой цели. Весь день я упор­но дви­гал­ся на запад в направ­ле­нии доволь­но высо­ко­го хол­ма вда­ле­ке, кото­рый был выше осталь­ных в этой пустыне. Ночью я отды­хал, а утром опять шел в направ­ле­нии хол­ма, хотя он почти не при­бли­зил­ся со вче­раш­не­го дня. На чет­вер­тый вечер я был у его под­но­жия, и он ока­зал­ся куда выше, чем мож­но было пред­по­ло­жить изна­чаль­но. От меня его отде­ля­ла доли­на, из-за кото­рой он еще рез­че кон­тра­сти­ро­вал с осталь­ным пей­за­жем. Слиш­ком уста­лый, что­бы лезть наверх, я заснул в его тени.

Не знаю, поче­му в ту ночь меня мучи­ли жут­кие сны, но вско­ре над остав­шей­ся на восто­ке рав­ни­ной вста­ла ущерб­ная и на удив­ле­ние выпук­лая луна, и, проснув­шись в холод­ном поту, я решил боль­ше не спать. Посе­тив­шие меня кош­ма­ры были такие, что у меня не появи­лось жела­ния вновь их уви­деть. В све­те луны я понял, как нера­зум­но посту­пал, путе­ше­ствуя днем. Мои пере­хо­ды сто­и­ли бы мне мень­ше­го тру­да в отсут­ствии обжи­га­ю­ще­го солн­ца, к тому же я вдруг ощу­тил в себе силы под­нять­ся на вер­ши­ну, испу­гав­шую меня на зака­те дня, и, подо­брав мешок, дви­нул­ся в путь. Я уже гово­рил, что моно­тон­ный хол­ми­стый пей­заж вну­шал мне непо­нят­ный ужас, одна­ко, насколь­ко я пом­ню, ужас стал еще силь­нее, когда я залез на вер­ши­ну и загля­нул в без­дон­ную яму или каньон с дру­гой сто­ро­ны горы, чер­ные глу­би­ны кото­ро­го луна не мог­ла одо­леть. Мне пока­за­лось, что я стою на краю зем­ли, и загля­ды­ваю в непо­сти­жи­мый хаос веч­ной ночи. Забав­но, но мне вспом­нил­ся «Поте­рян­ный рай» и как Сата­на караб­ка­ет­ся там по ноч­ным кру­чам.

Луна под­ни­ма­лась все выше, и при­ви­дев­ша­я­ся мне кру­тиз­на уже меня не пуга­ла. Там было вполне доста­точ­но усту­пов, обес­пе­чи­вав­ших без­опас­ный спуск, а через пару сотен футов склон стал совер­шен­но поло­гим. Побуж­да­е­мый непо­нят­ны­ми даже мне само­му моти­ва­ми, я не без тру­да спу­стил­ся со ска­лы и загля­нул в сти­гий­ские глу­би­ны, куда не дости­гал свет.

Почти сра­зу мое вни­ма­ние при­влек­ло нечто на про­ти­во­по­лож­ном кру­том склоне при­мер­но в сотне футов от меня. Этот оди­но­кий и доволь­но боль­шой пред­мет све­тил белым све­том в лучах вос­хо­дя­щей луны. Я поста­рал­ся уве­рить себя, что вижу обык­но­вен­ный, хотя и очень боль­шой камень, одна­ко сра­зу и отчет­ли­во осо­знал — и сам он, и его поло­же­ние на склоне горы дело рук не одной при­ро­ды. Более при­сталь­ный осмотр на- пол­нил меня чув­ства­ми, кото­рые я не могу опи­сать, ибо, несмот­ря на испо­лин­ские раз­ме­ры и пре­бы­ва­ние в про­па­сти на мор­ском дне с тех самых вре­мен, когда мир был еще молод, камень, вне вся­ко­го сомне­ния, пред­став­лял собой отлич­ной фор­мы моно­лит, кото­рый познал на себе искус­ство и, может быть, покло­не­ние живых и мыс­ля­щих существ.

Одно­вре­мен­но испу­ган­ный и взвол­но­ван­ный, как это быва­ет с уче­ны­ми или архео­ло­га­ми, я более при­сталь­но вгля­дел­ся в то, что меня окру­жа­ло. При­бли­зив­ша­я­ся к зени­ту луна таин­ствен­но и ярко све­ти­ла над высо­ки­ми кру­ча­ми, кото­рые были окру­же­ны глу­бо­кой рас­се­ли­ной, под­твер­ждая тот факт, что основ­ная мас­са воды нахо­ди­лась в глу­бине и, рас­те­ка­ясь в раз­ных направ­ле­ни­ях, едва не лиза­ла мои ноги. С дру­гой сто­ро­ны рас­се­ли­ны вол­ны омы­ва­ли под­но­жие цик­ло­пи­че­ско­го моно­ли­та, на поверх­но­сти кото­ро­го я уже раз­гля­дел над­пи­си и гру­бые скульп­ту­ры. Над­пи­си были сде­ла­ны незна­ко­мы­ми и непо­хо­жи­ми ни на какие виден­ные мною в кни­гах иеро­гли­фа­ми, в основ­ном состо­яв­ши­ми из обык­но­вен­ных вод­ных сим­во­лов — рыб, угрей, спру­тов, раков, мол­люс­ков, китов и все­го осталь­но­го в том же роде. Несколь­ко сим­во­лов пред­став­ля­ли неиз­вест­ные совре­мен­но­му миру мор­ские фор­мы, кото­рые я уже видел на под­ня­том со дна иле.

Резь­ба пора­зи­ла меня кра­со­той и необыч­но­стью. По дру­гую сто­ро­ну раз­де­ля­ю­щих нас вод я отлич­но видел очень боль­шие баре­лье­фы, кото­рые непре­мен­но вызва­ли бы зависть Доре. Думаю, они изоб­ра­жа­ли чело­ве­ка, по край­ней мере подо­бие чело­ве­ка, хотя эти суще­ства рез­ви­лись, как рыбы, в каком-то мор­ском гро­те или моли­лись на моно­лит­ное свя­ти­ли­ще тоже глу­бо­ко под водой. Я не смею подроб­но опи­сы­вать их лица и тела, пото­му что от одно­го лишь вос­по­ми­на­ния едва не лиша­юсь чувств. При­ду­мать такое было бы не под силу даже По и Бул­ве­ру. Общим обли­ком они чер­тов­ски похо­ди­ли на людей, несмот­ря на пере­пон­ча­тые руки и ноги, неве­ро­ят­но боль­шие и мяг­кие губы, стек­ло­по­доб­ные выпу­чен­ные гла­за и дру­гие чер­ты, менее при­ят­ные для вос­по­ми­на­ний. Доволь­но стран­но, что они были изоб­ра­же­ны непро­пор­ци­о­наль­но сво­е­му фону и окру­же­нию, напри­мер, в одной из сцен это суще­ство уби­ва­ло кита, кото­рый был совсем нена­мно­го боль­ше его. Я обра­тил вни­ма­ние, как я уже ска­зал, и на их фан­та­стич­ность, и на их огром­ность и вско­ре решил, что вижу вооб­ра­жа­е­мых богов одно­го из при­ми­тив­ных при­мор­ских пле­мен, послед­ний пред­ста­ви­тель кото­ро­го сги­нул задол­го, за мно­го веков, до появ­ле­ния неан­дер­таль­ца. Пора­жен­ный этим неожи­дан­ным про­ник­но­ве­ни­ем в про­шлое, кото­рое недо­ступ­но даже само­му сме­ло­му антро­по­ло­гу, я пре­бы­вал в смя­те­нии, а луна тем вре­ме­нем про­дол­жа­ла высве­чи­вать стран­ные изоб­ра­же­ния. Неожи­дан­но я уви­дел его. Слег­ка вспе­нив воду, оно под­ня­лось над ее тем­ной поверх­но­стью пря­мо пере­до мной. Огром­ное, слов­но Поли­фем, отвра­ти­тель­ное, гро­мад­ное чудо­ви­ще из кош­мар­но­го сна мет­ну­лось к моно­ли­ту, обви­ло его гигант­ски­ми чешуй­ча­ты­ми рука­ми и, опу­стив голо­ву, дало волю каким- то непо­нят­ным сло­вам. Мне пока­за­лось, что я схо­жу с ума.
Почти не пом­ню, как я спус­кал­ся с горы и как бежал обрат­но к лод­ке. Кажет­ся, я мно­го пел и сме­ял­ся, когда уже не мог петь. Смут­но вспо­ми­наю доволь­но силь­ный шторм, кото­рый начал­ся вско­ре после того, как я воз­вра­тил­ся к лод­ке, по край­ней мере, я уве­рен, что слы­шал рас­ка­ты гро­ма и все осталь­ное, чем при­ро­да выра­жа­ет свою ярость.

Разум вер­нул­ся ко мне в боль­ни­це в Сан-Фран­цис­ко, куда меня доста­вил капи­тан аме­ри­кан­ско­го кораб­ля, заме­тив­ший посре­ди оке­а­на оди­но­кую лод­ку. В бре­ду я мно­го раз­го­ва­ри­вал, одна­ко на мои сло­ва почти не обра­ща­ли вни­ма­ния. Ни о каком извер­же­нии в Тихом оке­ане мои спа­си­те­ли ниче­го не зна­ли, а я не видел смыс­ла наста­и­вать на том, во что они все рав­но не смог­ли бы пове­рить. Одна­жды я разыс­кал извест­но­го этно­гра­фа и напу­гал его необыч­ны­ми вопро­са­ми о ста­рин­ной леген­де фили­стим­лян, в кото­рой рас­ска­зы­ва­ет­ся о Дагоне, боге-рыбе, но вско­ре я понял, что он без­на­деж­но нор­маль­ный чело­век, и оста­вил его в покое.
По ночам, осо­бен­но когда све­тит ущерб­ная и выпук­лая луна, он посто­ян­но явля­ет­ся мне. Я попро­бо­вал мор­фий. Нар­ко­тик пода­рил мне вре­мен­ное облег­че­ние, зато теперь я его веч­ный и отча­яв­ший­ся раб.

При­шла пора покон­чить с этим, тем более что я напи­сал подроб­ный отчет о про­ис­шед­шем для озна­ком­ле­ния или раз­вле­че­ния моих при­я­те­лей. Часто я спра­ши­ваю себя, а не было ли все это чистей­шей фан­тас­ма­го­ри­ей — лихо­ра­доч­ным бре­дом бежав­ше­го из немец­ко­го пле­на и пере­грев­ше­го­ся на солн­це чело­ве­ка? Так я спра­ши­ваю себя, и тогда ко мне при­хо­дит отвра­ти­тель­ное виде­ние. Без содро­га­ния я не могу даже думать о море, так как тот­час вспо­ми­наю безы­мян­ных существ, кото­рые, воз­мож­но, в это вре­мя пол­за­ют и барах­та­ют­ся в вяз­ком боло­те, покло­ня­ют­ся древним камен­ным идо­лам или выре­за­ют свои отвра­ти­тель­ные подо­бия на под­вод­ных обе­лис­ках из мок­ро­го гра­ни­та. Я вижу в снах тот день, когда они вос­ста­нут из глу­бин и ута­щат в сво­их воню­чих ког­тях остат­ки хило­го, измож­ден­но­го вой­ной чело­ве­че­ства. Я вижу в снах тот день, когда зем­ля уто­нет, а чер­ное дно оке­а­на и адское под­зе­ме­лье ока­жут­ся навер­ху.

Конец бли­зок. Сна­ру­жи слы­шен шум, слов­но в дверь бьет­ся боль­шое и скольз­кое суще­ство. Ему меня не достать.

Боже, рука! Окно! Окно!