Docy Child

Показания Рэндольфа Картера / Перевод О. Мичковского

Приблизительное чтение: 0 минут 0 просмотров

Говард Филлипс Лавкрафт

ПОКАЗАНИЯ РЭНДОЛЬФА КАРТЕРА

(The Statement of Randolph Carter)
Напи­са­но в 1919 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод О. Мич­ков­ско­го

////

Еще раз повто­ряю, джентль­ме­ны: все ваше рас­сле­до­ва­ние ниче­го не даст. Дер­жи­те меня здесь хоть целую веч­ность; зато­чи­те меня в тем­ни­цу, каз­ни­те меня, если уж вам так необ­хо­ди­мо при­не­сти жерт­ву тому несу­ще­ству­ю­ще­му боже­ству, кото­рое вы име­ну­е­те пра­во­су­ди­ем, но вы не услы­ши­те от меня ниче­го ново­го. Я рас­ска­зал вам все, что пом­ню, рас­ска­зал как на духу, не иска­зив и не сокрыв ни еди­но­го фак­та, и если что-то оста­лось для вас неяс­ным, то виною тому мгла, застлав­шая мне рас­су­док, и неуло­ви­мая, непо­сти­жи­мая при­ро­да тех ужа­сов, что навлек­ли на меня эту мглу.

Повто­ряю: мне неиз­вест­но, что слу­чи­лось с Хар­ли Уор­ре­ном, хотя я думаю – по край­ней мере, наде­юсь, – что он пре­бы­ва­ет в без­мя­теж­ном забы­тье, если, конеч­но, бла­жен­ство тако­го рода вооб­ще доступ­но смерт­но­му. Да, в тече­ние пяти лет я был бли­жай­шим дру­гом и вер­ным спут­ни­ком Хар­ли в его дерз­ких изыс­ка­ни­ях в обла­сти неве­до­мо­го. Не ста­ну так­же отри­цать, что чело­век, кото­ро­го вы выстав­ля­е­те в каче­стве сви­де­те­ля, вполне мог видеть нас вдво­ем в ту страш­ную ночь, в поло­вине две­на­дца­то­го, на Гейнс­виль­ском пике, отку­да мы, по его сло­вам, направ­ля­лись в сто­ро­ну Тря­си­ны Боль­шо­го Кипа­ри­са – сам я, прав­да, этих дета­лей почти не пом­ню. А вот то, что у нас при себе были элек­три­че­ские фона­ри, лопа­ты и моток про­во­да с каки­ми-то аппа­ра­та­ми на кон­цах, я готов под­твер­дить даже под при­ся­гой, посколь­ку все эти пред­ме­ты игра­ли нема­ло­важ­ную роль в той неле­пой и чудо­вищ­ной исто­рии, отдель­ные подроб­но­сти кото­рой глу­бо­ко вре­за­лись мне в память, как бы ни была она сла­ба и нена­деж­на. Отно­си­тель­но же после­ду­ю­щих собы­тий, а так­же при­чи­ны того, поче­му меня обна­ру­жи­ли наут­ро одно­го и в невме­ня­е­мом состо­я­нии на краю боло­та, – об этом, кля­нусь, мне неиз­вест­но ниче­го, поми­мо тех фак­тов, кото­рые я уже устал вам повто­рять. Вы гово­ри­те, что ни на боло­те, ни в его окрест­но­стях нет тако­го места, где мог бы про­изой­ти опи­сан­ный мною кош­мар­ный эпи­зод. Но я все­го лишь пове­дал о том, что видел соб­ствен­ны­ми гла­за­ми, и мне нече­го доба­вить. Было ли это виде­ни­ем или бре­дом – о, как бы мне хоте­лось, что­бы это было виде­ни­ем или бре­дом! – я не знаю, но это все, что оста­лось в моей памя­ти от тех страш­ных часов, когда мы нахо­ди­лись вне поля зре­ния людей. И на вопрос, поче­му Хар­ли Уор­рен не вер­нул­ся, отве­тить может толь­ко он сам, или его тень – или то неве­до­мое, что я не в силах опи­сать.

Повто­ряю, я не толь­ко знал, како­го рода изыс­ка­ни­ям посвя­ща­ет себя Хар­ли Уор­рен, но и при­ни­мал в них опре­де­лен­ное уча­стие. Из его обшир­ной кол­лек­ции ста­рин­ных ред­ких книг на запрет­ные темы я пере­чи­тал все те, что напи­са­ны на язы­ках, кото­ры­ми я вла­дею; таких, одна­ко, было очень мало по срав­не­нию с фоли­ан­та­ми, испещ­рен­ны­ми абсо­лют­но неиз­вест­ны­ми мне зна­ка­ми. Боль­шин­ство, насколь­ко я могу судить, – араб­ски­ми, но в той гро­бо­вдох­но­вен­ной кни­ге, что при­ве­ла к чудо­вищ­ным послед­стви­ям, – в той кни­ге, кото­рая навсе­гда оста­лась у него в кар­мане, – был исполь­зо­ван алфа­вит, подоб­но­го кото­ро­му я нико­гда и нигде не встре­чал. Уор­рен ни за что не согла­шал­ся открыть мне, о чем эта кни­га. Отно­си­тель­но же пред­ме­та наших шту­дий я могу лишь повто­рить, что сего­дня уже не вполне его себе пред­став­ляю. И, по прав­де гово­ря, я даже рад сво­ей забыв­чи­во­сти, пото­му что это были жут­кие изыс­ка­ния, кото­рым я пре­да­вал­ся ско­рее с дела­ным энту­зи­аз­мом, неже­ли с непод­дель­ным инте­ре­сом. Уор­рен все­гда как-то подав­лял меня, а вре­ме­на­ми я его даже поба­и­вал­ся. Пом­ню, как мне ста­ло не по себе от выра­же­ния его лица нака­нуне того ужас­но­го про­ис­ше­ствия – в тот момент, когда он с увле­че­ни­ем изла­гал мне свои мыс­ли по пово­ду того, поче­му иные тру­пы не раз­ла­га­ют­ся, но тыся­че­ле­ти­я­ми лежат в сво­их моги­лах, непод­власт­ные тле­ну. Но сего­дня я уже не вижу при­чин стра­шить­ся Уор­ре­на, ибо подо­зре­ваю, что он столк­нул­ся с таки­ми ужа­са­ми, рядом с кото­ры­ми мой страх – ничто. Сего­дня я боюсь уже не его, а за него.

Еще раз гово­рю, что я не имею доста­точ­но ясно­го пред­став­ле­ния о наших наме­ре­ни­ях в ту ночь. Несо­мнен­но лишь то, что они были самым тес­ным обра­зом свя­за­ны с кни­гой, кото­рую Уор­рен захва­тил с собой, – с той самой древ­ней кни­гой на непо­нят­ном язы­ке, что при­шла ему по почте из Индии месяц тому назад. Но, готов поклясть­ся, я не знаю, что имен­но мы соби­ра­лись най­ти. Сви­де­тель пока­зал, что видел нас в поло­вине две­на­дца­то­го на Гейнс­виль­ском пике, отку­да мы дер­жа­ли путь в сто­ро­ну Тря­си­ны Боль­шо­го Кипа­ри­са. Воз­мож­но, так оно и было, но мне это как-то сла­бо запом­ни­лось. Кар­ти­на, вре­зав­ша­я­ся мне в душу – и опа­лив­шая ее, – состо­ит все­го лишь из одной сце­ны. Надо пола­гать, было уже дале­ко за пол­ночь, так как ущерб­ный серп луны сто­ял высо­ко в застлан­ных дым­кой небе­сах.

Местом дей­ствия было ста­рое клад­би­ще, настоль­ко ста­рое, что я затре­пе­тал, гля­дя на мно­го­об­раз­ные при­ме­ты веко­вой древ­но­сти. Нахо­ди­лось оно в глу­бо­кой сырой лощине, зарос­шей мхом, бурья­ном и при­чуд­ли­во сте­лю­щи­ми­ся тра­ва­ми. Непри­ят­ный запах, напол­няв­ший лощи­ну, абсурд­ным обра­зом свя­зал­ся в моем празд­ном вооб­ра­же­нии с гни­ю­щим кам­нем. Со всех сто­рон нас обсту­па­ли дрях­лость и запу­сте­ние, и меня не отпус­ка­ла мысль, что мы с Уор­ре­ном – пер­вые живые суще­ства, нару­шив­шие мно­го­ве­ко­вое могиль­ное без­мол­вие. Ущерб­ная луна над кра­ем лож­би­ны туск­ло про­гля­ды­ва­ла сквозь нездо­ро­вые испа­ре­ния, кото­рые, каза­лось, стру­и­лись из каких-то неве­до­мых ката­комб, и в ее сла­бом, невер­ном све­те я раз­ли­чал зло­ве­щие очер­та­ния ста­рин­ных плит, урн, кенотафов1 и свод­ча­тых вхо­дов в скле­пы – кро­ша­щих­ся, зам­ше­лых, тем­ных от сыро­сти и напо­ло­ви­ну скры­тых в буй­ном изоби­лии вре­до­нос­ной рас­ти­тель­но­сти.

Пер­вое, что мне запом­ни­лось в свя­зи с нашим пре­бы­ва­ни­ем в этом чудо­вищ­ном некро­по­ле, было то, как мы с Уор­ре­ном оста­но­ви­лись перед какой-то вет­хой гроб­ни­цей и ски­ну­ли на зем­лю покла­жу, по-види­мо­му при­не­сен­ную нами с собой. Пом­ню, что у меня было две лопа­ты и элек­три­че­ский фонарь, а у мое­го спут­ни­ка – такой же фонарь и пере­нос­ной теле­фон­ный аппа­рат. Меж­ду нами не было про­из­не­се­но ни сло­ва, ибо и место, и наша цель были нам как буд­то извест­ны. Не теряя вре­ме­ни, мы взя­лись за лопа­ты и при­ня­лись счи­щать тра­ву, сор­ня­ки и налип­ший грунт со ста­рин­но­го плос­ко­го над­гро­бья. Рас­чи­стив кры­шу скле­па, состав­лен­ную из трех тяже­лых гра­нит­ных плит, мы отсту­пи­ли на несколь­ко шагов, что­бы оки­нуть взо­ром полу­чен­ный резуль­тат. Уор­рен, похо­же, про­из­во­дил в уме какие-то рас­че­ты. Вер­нув­шись к моги­ле, он взял лопа­ту и, ору­дуя ею как рыча­гом, попы­тал­ся при­под­нять пли­ту, рас­по­ло­жен­ную бли­же дру­гих к гру­де кам­ней, кото­рая в свое вре­мя, веро­ят­но, пред­став­ля­ла собою памят­ник. Не спра­вив­шись, он жестом позвал меня на помощь. Сов­мест­ны­ми уси­ли­я­ми нам уда­лось рас­ша­тать пли­ту, при­под­нять ее и поста­вить на бок.

На месте уда­лен­ной пли­ты обна­жил­ся чер­ный про­вал, из кото­ро­го вырва­лись клу­бы столь тош­но­твор­ных миаз­мов, что мы с отвра­ще­ни­ем отпря­ну­ли назад. Когда спу­стя неко­то­рое вре­мя мы сно­ва при­бли­зи­лись к яме, испа­ре­ния были уже не таки­ми густы­ми. Наши фона­ри осве­ти­ли верх­нюю часть камен­ной лест­ни­цы, соча­щей­ся какой-то зло­ка­че­ствен­ной сукро­ви­цей под­зем­ных глу­бин. По бокам ее тяну­лись влаж­ные сте­ны с нале­том селит­ры. Имен­но в этот момент про­зву­ча­ли пер­вые сохра­нив­ши­е­ся в моей памя­ти сло­ва. Нару­шил мол­ча­ние Уор­рен, и голос его – при­ят­ный, бар­хат­ный тенор – был, несмот­ря на кош­мар­ную обста­нов­ку, таким же спо­кой­ным, как все­гда.

– Мне очень жаль, – ска­зал он, – но я вынуж­ден про­сить тебя остать­ся на поверх­но­сти. Я совер­шил бы пре­ступ­ле­ние, если бы поз­во­лил чело­ве­ку с таки­ми сла­бы­ми нер­ва­ми, как у тебя, спу­стить­ся туда. Ты даже не пред­став­ля­ешь – несмот­ря на все про­чи­тан­ное и услы­шан­ное от меня, – что имен­но суж­де­но мне уви­деть и совер­шить. Это страш­ная мис­сия, Кар­тер, и нуж­но обла­дать сталь­ны­ми нер­ва­ми, что­бы после все­го уви­ден­но­го там, вни­зу, вер­нуть­ся в мир живым и в здра­вом уме. Я не хочу тебя оби­деть, и, видит бог, я рад, что ты со мной. Но ответ­ствен­ность глав­ным обра­зом лежит на мне, а я не счи­таю себя впра­ве увле­кать тако­го чрез­мер­но впе­чат­ли­тель­но­го чело­ве­ка к поро­гу воз­мож­ной смер­ти или безу­мия. Ты ведь даже не можешь себе пред­ста­вить, что ждет меня там! Но обе­щаю ста­вить тебя в извест­ность по теле­фо­ну о каж­дом сво­ем дви­же­нии – как видишь, мое­го про­во­да хва­тит до цен­тра Зем­ли и обрат­но.
Сло­ва эти, про­из­не­сен­ные бес­страст­ным тоном, до сих пор зву­чат у меня в ушах, и я хоро­шо пом­ню, как пытал­ся уве­ще­вать его. Я отча­ян­но умо­лял его взять меня с собой в загроб­ные глу­би­ны, одна­ко он был неумо­лим. Он даже при­гро­зил, что отка­жет­ся от сво­е­го замыс­ла, если я буду про­дол­жать наста­и­вать на сво­ем. Угро­за эта возы­ме­ла дей­ствие, ибо толь­ко он один знал нашу цель. Все эти подроб­но­сти я хоро­шо пом­ню, а вот в чем заклю­ча­лась эта цель, теперь уже ска­зать не могу. С боль­шим тру­дом добив­шись от меня согла­сия быть во всем ему послуш­ным, Уор­рен под­нял с зем­ли катуш­ку с про­во­дом и настро­ил аппа­ра­ты. Я взял один из них и усел­ся на ста­рый, заплес­не­ве­лый камень под­ле вхо­да в гроб­ни­цу. Уор­рен пожал мне руку, взва­лил на пле­чо моток про­во­да и скрыл­ся в нед­рах мрач­но­го скле­па.

С мину­ту мне был виден отблеск его фона­ря и слыш­но шур­ша­ние схо­дя­ще­го с катуш­ки про­во­да, но потом свет вне­зап­но исчез, как если бы лест­ни­ца сде­ла­ла рез­кий пово­рот, и почти сра­зу вслед за этим про­пал и звук. Я остал­ся один, но у меня была связь с неве­до­мы­ми без­дна­ми через маги­че­ский про­вод, обмот­ка кото­ро­го зеле­но­ва­то поблес­ки­ва­ла в сла­бых лучах лун­но­го сер­па.

Я то и дело высве­чи­вал фона­рем цифер­блат часов и с лихо­ра­доч­ной тре­во­гой при­жи­мал ухо к теле­фон­ной труб­ке, одна­ко в тече­ние чет­вер­ти часа до меня не доно­си­лось ни зву­ка. Потом в труб­ке раз­дал­ся сла­бый треск, и я взвол­но­ван­ным голо­сом выкрик­нул в нее имя сво­е­го дру­га. Несмот­ря на все свои пред­чув­ствия, я все же никак не ожи­дал услы­шать те сло­ва, что донес­лись до меня из глу­бин про­кля­то­го скле­па и были про­из­не­се­ны таким воз­буж­ден­ным, дро­жа­щим голо­сом, что я не сра­зу узнал по нему сво­е­го дру­га Хар­ли Уор­ре­на. Еще совсем недав­но казав­ший­ся таким невоз­му­ти­мым и бес­страст­ным, теперь он гово­рил шепо­том, кото­рый зву­чал страш­нее, чем самый душе­раз­ди­ра­ю­щий вопль:

– Боже! Если бы ты толь­ко видел то, что вижу я!

Я был не в силах про­из­не­сти ни сло­ва, и мне оста­ва­лось толь­ко без­молв­но вни­мать голо­су на дру­гом кон­це труб­ки. И тогда до меня сно­ва донес­лись исступ­лен­ные воз­гла­сы:

– Кар­тер, это ужас­но! Это чудо­вищ­но! Это про­сто нево­об­ра­зи­мо! На этот раз голос не изме­нил мне, и я раз­ра­зил­ся целым пото­ком тре­вож­ных вопро­сов. Вне себя от ужа­са, я твер­дил сно­ва и сно­ва:

– Уор­рен, что слу­чи­лось? Гово­ри же, что про­ис­хо­дит?

И вновь я услы­шал голос дру­га – иска­жен­ный стра­хом голос, в кото­ром явствен­но слы­ша­лись нот­ки отча­я­ния:

– Я ниче­го не могу тебе ска­зать, Кар­тер! Это выше вся­ко­го разу­ме­ния! Я про­сто не впра­ве ниче­го тебе гово­рить, ты слы­шишь? Кто зна­ет об этом, тот уже не жилец. Гос­по­ди! Я ждал чего угод­но, но толь­ко не это­го. Сно­ва тиши­на, если не счи­тать бес­связ­но­го пото­ка вопро­сов с моей сто­ро­ны. Потом опять раз­дал­ся голос Уор­ре­на – на этот раз про­ник­ну­тый бес­пре­дель­ным ужа­сом.

– Кар­тер, ради все­го свя­то­го – вер­ни пли­ту на место и беги отсю­да, пока не позд­но! Ско­рей! Бро­сай все и беги – это твой един­ствен­ный шанс на спа­се­ние. Делай, как я гово­рю, и ни о чем не спра­ши­вай!

Я слы­шал все это и тем не менее про­дол­жал исступ­лен­но зада­вать вопро­сы. Меня окру­жа­ли моги­лы, тьма и тени, подо мной таил­ся ужас, недо­ступ­ный вооб­ра­же­нию смерт­но­го. Но друг мой нахо­дил­ся в еще боль­шей опас­но­сти, неже­ли я, и, несмот­ря на страх, мне было даже обид­но, что он пола­га­ет меня спо­соб­ным поки­нуть его при таких обсто­я­тель­ствах. Еще несколь­ко щелч­ков, и после корот­кой пау­зы вновь отча­ян­ный вопль Уор­ре­на:

– Сма­ты­вай­ся! Ради бога, вер­ни пли­ту на место и дер­гай отсю­да, Кар­тер! То, что мой спут­ник опу­стил­ся до столь вуль­гар­ных выра­же­ний, ука­зы­ва­ло на край­нюю сте­пень его потря­се­ния, и эта послед­няя кап­ля пере­пол­ни­ла чашу мое­го тер­пе­ния. Мол­ние­нос­но при­няв реше­ние, я закри­чал:

– Уор­рен, дер­жись! Я спус­ка­юсь к тебе!

Но на эти сло­ва або­нент мой отклик­нул­ся воп­лем, в кото­ром скво­зи­ло теперь уже безыс­ход­ное отча­я­ние:

– Не смей! Как ты не пони­ма­ешь! Слиш­ком позд­но! Я вино­ват – мне и отве­чать! Бро­сай пли­ту и беги – мне уже ничто не помо­жет!

Тон Уор­ре­на опять пере­ме­нил­ся. Он сде­лал­ся мяг­че, в нем была слыш­на горечь без­на­деж­но­сти, но в то же вре­мя ясно зву­ча­ла тре­во­га за мою судь­бу.

– Пото­ро­пись, не то будет слиш­ком позд­но!

Я ста­рал­ся не при­да­вать его уве­ща­ни­ям боль­шо­го зна­че­ния, пыта­ясь стрях­нуть с себя оце­пе­не­ние и нако­нец прий­ти к нему на помощь. Но когда он заго­во­рил в оче­ред­ной раз, я по-преж­не­му сидел без дви­же­ния, ско­ван­ный тис­ка­ми леде­ня­ще­го ужа­са.

– Кар­тер, поспе­ши! Не теряй вре­ме­ни! Это бес­смыс­лен­но… тебе нуж­но ухо­дить… луч­ше я один, чем мы оба… пли­ту…
Пау­за, щелч­ки и вслед за тем сла­бый голос Уор­ре­на:

– Почти все кон­че­но… не про­дле­вай мою аго­нию… зава­ли вход на эту чер­то­ву лест­ни­цу и беги что есть мочи… ты толь­ко зря теря­ешь вре­мя… про­щай, Кар­тер… про­щай навсе­гда…

Тут Уор­рен рез­ко пере­шел с шепо­та на крик, завер­шив­ший­ся воп­лем, испол­нен­ным тыся­че­лет­не­го ужа­са:

– Будь они про­кля­ты, эти исча­дия ада! Их здесь столь­ко, что не счесть! Гос­по­ди!.. Беги! Беги! БЕГИ!

Потом насту­пи­ло мол­ча­ние. Мне пока­за­лось, буд­то я несколь­ко веков про­си­дел там недви­жи­мый, шеп­ча, буб­ня, бор­мо­ча, взы­вая, кри­ча и вопя в теле­фон­ную труб­ку. Века сме­ня­лись века­ми, а я все сидел и шеп­тал, бор­мо­тал, звал, кри­чал и вопил:

– Уор­рен! Уор­рен! Ты меня слы­шишь? Где ты?

А потом на меня обру­шил­ся тот ужас, что явил­ся апо­фе­о­зом все­го про­изо­шед­ше­го – ужас немыс­ли­мый, нево­об­ра­зи­мый и почти невы­ра­зи­мый. Я уже гово­рил, что как буд­то веч­ность мино­ва­ла с тех пор, как Уор­рен про­кри­чал свое послед­нее отча­ян­ное пре­ду­пре­жде­ние, и что теперь толь­ко мои кри­ки нару­ша­ли гро­бо­вую тиши­ну. Одна­ко через неко­то­рое вре­мя в труб­ке сно­ва раз­да­лись щелч­ки, и я весь пре­вра­тил­ся в слух.

– Уор­рен, ты здесь? – позвал я его сно­ва, и в ответ услы­шал то, что навлек­ло на мой рас­су­док бес­про­гляд­ную мглу.

Я даже не пыта­юсь дать себе отчет в том, что это было – я имею в виду голос, джентль­ме­ны, – и не реша­юсь опи­сать его подроб­но, ибо пер­вые же про­из­не­сен­ные им сло­ва заста­ви­ли меня лишить­ся чувств и при­ве­ли к тому про­ва­лу в созна­нии, что про­дол­жал­ся вплоть до момен­та мое­го про­буж­де­ния в боль­ни­це. Сто­ит ли гово­рить, что голос был низ­ким, вяз­ким, глу­хим, дале­ким, замо­гиль­ным, нече­ло­ве­че­ским, бес­плот­ным? Это все, что я могу ска­зать. На этом кон­ча­ют­ся мои отры­воч­ные вос­по­ми­на­ния, а с ними и мой рас­сказ. Я услы­шал этот голос – и впал в бес­па­мят­ство. На неве­до­мом клад­би­ще в глу­бо­кой сырой лощине, в окру­же­нии кро­ша­щих­ся плит и поко­сив­ших­ся над­гро­бий, сре­ди буй­ных заро­с­лей и вре­до­нос­ных испа­ре­ний я сидел, оце­пе­не­ло наблю­дая за пляс­кой бес­фор­мен­ных, жад­ных до тле­на теней под блед­ной ущерб­ной луной, когда из самых сокро­вен­ных глу­бин зия­ю­ще­го скле­па до меня донес­ся этот голос.

И вот что он про­из­нес: – ГЛУПЕЦ! УОРРЕН МЕРТВ!

Примечания:

1 Кено­таф (греч ., букв . «пустая моги­ла») – над­гро­бие, под кото­рым не погре­бен покой­ник. Тра­ди­ция соору­же­ния кено­та­фов вос­хо­дит ко вре­ме­нам Древ­не­го Егип­та и антич­но­го мира; эти памят­ни­ки уста­нав­ли­ва­лись при невоз­мож­но­сти обна­ру­жить тело погиб­ше­го (напри­мер, если он уто­нул в море) или когда чело­век уми­рал где-то на чуж­бине. Совре­мен­ные вари­ан­ты кено­та­фов чаще все­го мож­но встре­тить на обо­чи­нах дорог в тех местах, где люди погиб­ли в авто­ка­та­стро­фах.

Примечания от переводчика:

Рас­сказ был напи­сан в кон­це декаб­ря 1919 года и сна­ча­ла издан в The Vagrant — люби­тель­ском жур­на­ле Пола В. Кука в мае 1920-го. После­ду­ю­щее изда­ние в более солид­ном жур­на­ле было в фев­ра­ле 1925 в “Weird Tales”. Эта исто­рия — лите­ра­тур­ный пере­сказ сна, кото­рый при­снил­ся Лав­краф­ту в нача­ле декаб­ря 1919 года, после того, как он и Семю­эль Ловерм­эн посе­ти­ли забро­шен­ное клад­би­ще, в кото­ром с Семю­элем про­изо­шел некий зага­доч­ный слу­чай, когда он в оди­ноч­ку спу­стил­ся в забро­шен­ный склеп.

Это под­твер­жда­ет­ся самим Лав­краф­том в пись­ме от 11 декаб­ря 1919 года к “Гал­ло­мо” (кол­лек­тив­ная пере­пис­ка меж­ду Аль­фре­дом Гал­пи­ным, Лав­краф­том и Мори­сом В. Мо — аббре­ви­а­ту­ра из трех имен). По дру­гим дан­ным, это пись­мо было адре­со­ва­ну Авгу­сту Дер­ле­ту. (пол­ный текст пись­ма мож­но про­чи­тать в ком­мен­та­ри­ях к англий­ско­му тек­сту рас­ска­за).

Так­же счи­та­ет­ся, что в этом рас­ска­зе впер­вые упо­ми­на­ет­ся зло­ве­щая кни­га, кото­рая в буду­щем будет назва­на “Necronomicon” неко­е­го Абду­лы Ал- хаз­ре­да. Не все иссле­до­ва­те­ли соглас­ны с этим утвер­жде­ни­ем. Нет сомне­ний, что это про­об­раз некой таин­ствен­ной кни­ги, мно­же­ство кото­рых позд­нее будет при­сут­ство­вать в рас­ска­зах Лав­краф­та. В поль­зу того, что это не Некро­но­ми­кон гово­рит тот факт, что кни­га эта напи­са­на не на араб­ском, гре­че­ском, латы­ни или англий­ском, с кото­ры­ми рас­сказ­чик зна­ком, а на непо­нят­ном язы­ке. В то вре­мя, как позд­нее у Лав­краф­та упо­ми­на­ют­ся имен­но эти язы­ки, на кото­рых напи­са­ны копии и ори­ги­нал Некро­но­ми­ко­на.

Кено­таф — пустая моги­ла. Такие моги­лы дела­лись в Древ­нем Егип­те, Гре­ции, Риме, Сред­ней Азии в тех слу­ча­ях, когда чело­век уми­рал на чуж­бине и его невоз­мож­но было похо­ро­нить вооб­ще или невоз­мож­но было похо­ро­нить подо­ба­ю­щим обра­зом.

Оставить комментарий

Поделится
СОДЕРЖАНИЕ