Говард Филлипс Лавкрафт

КАРТИНКА В СТАРОЙ КНИГЕ

(The Picture in the House)
Напи­са­но в 1920 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод О. Мич­ков­ско­го

////

Иска­те­ли ост­рых ощу­ще­ний любят наве­ды­вать­ся в глу­хие, пота­ен­ные места. Они охот­но посе­ща­ют ката­ком­бы Птолемеи1 и узор­ча­тые мав­зо­леи гиб­лых полу­ден­ных стран, заби­ра­ют­ся на зали­тые лун­ным све­том баш­ни полу­раз­ру­шен­ных рейн­ских зам­ков и схо­дят всле­пую по стер­тым сту­пе­ням в про­ва­лы, зия­ю­щие чер­но­той сре­ди руин забро­шен­ных ази­ат­ских горо­дов. Дре­му­чий лес с нечи­стой силой, без­люд­ный гор­ный кряж слу­жат для них объ­ек­та­ми палом­ни­че­ства, и они подол­гу кру­жат воз­ле тая­щих немую угро­зу моно­ли­тов на необи­та­е­мых ост­ро­вах. Но под­лин­ный цени­тель ужа­сов, кото­рый в каж­дом новом впе­чат­ле­нии, пол­ном неопи­су­е­мой жути, усмат­ри­ва­ет конеч­ную цель и смысл суще­ство­ва­ния, пре­вы­ше все­го ста­вит ста­рин­ные усадь­бы, зате­рян­ные в ново­ан­глий­ской глу­ши, ибо имен­но там силы зла пре­бы­ва­ют в сво­ем наи­бо­лее пол­ном и пер­во­здан­ном обли­чье, иде­аль­но согла­су­ясь с окру­жа­ю­щей их атмо­сфе­рой суе­ве­рия и неве­же­ства.

Ничто не явля­ет собой кар­ти­ны столь пуга­ю­щей и без­от­рад­ной, как нека­зи­стый дере­вян­ный дом, рас­по­ло­жен­ный вда­ли от про­ез­жих трак­тов на сыром тра­вя­ни­стом косо­го­ре у под­но­жья гигант­ско­го выхо­да скаль­ных пород. Сот­ни лет про­сто­ял он так, и все это вре­мя вились и полз­ли по его сте­нам вино­град­ные лозы, а дере­вья в саду раз­рас­та­лись вширь и ввысь. Ныне его почти не раз­гля­деть сре­ди буй­ных лес­ных заро­с­лей, и толь­ко кро­хот­ные окон­ца ино­гда выда­ют его при­сут­ствие сво­им тре­вож­ным блес­ком, слов­но напо­ми­ная о безум­ных ужа­сах, спа­се­ние от кото­рых мож­но най­ти лишь в бес­ко­неч­ном мерт­вен­ном оце­пе­не­нии.

В таких домах поко­ле­ние за поко­ле­ни­ем живут самые стран­ные оби­та­те­ли, каких толь­ко виды­вал свет. Фана­тич­ные при­вер­жен­цы жут­ких веро­ва­ний, сде­лав­ших их изго­я­ми сре­ди людей, – они при­бы­ли сюда вме­сте с осталь­ны­ми пере­се­лен­ца­ми, чьи пред­ки в поис­ках сво­бо­ды сели­лись на без­лю­дье. Здесь они жили в достат­ке и покое вне тех огра­ни­че­ний, что ско­вы­ва­ли их сограж­дан, но сами при этом ока­зы­ва­лись в постыд­ном раб­стве у мрач­ных порож­де­ний соб­ствен­ной фан­та­зии. В отры­ве от циви­ли­за­ции и про­све­ще­ния все душев­ные силы этих пури­тан устрем­ля­лись в совер­шен­но неиз­ве­дан­ные рус­ла, а болез­нен­ная склон­ность к само­огра­ни­че­нию и жесто­кая борь­ба за выжи­ва­ние сре­ди окру­жав­шей их дикой при­ро­ды раз­ви­ли в них самые мрач­ные и зага­доч­ные чер­ты харак­те­ра, веду­щие свое про­ис­хож­де­ние из дои­сто­ри­че­ских глу­бин холод­ной север­ной роди­ны их пред­ков. Прак­тич­ные по нату­ре и стро­гие по убеж­де­ни­ям, они не уме­ли кра­си­во гре­шить, а когда гре­ши­ли – ибо чело­ве­ку свой­ствен­но оши­бать­ся, – то более все­го на све­те забо­ти­лись о том, что­бы тай­ное не сде­ла­лось явным, и пото­му посте­пен­но теря­ли вся­кое чув­ство меры в том, что им при­хо­ди­лось скры­вать. Одни лишь ста­рые забро­шен­ные дома, дрем­лю­щие в лес­ной глу­ши, мог­ли бы пове­дать о том, что от века покры­то тай­ной, но они смер­тель­но боят­ся стрях­нуть с себя дре­мот­ное забы­тье. Порой поне­во­ле поду­ма­ешь, что для самих этих домов было бы луч­ше, если бы их снес­ли, – ведь они, долж­но быть, часто видят сны.

В одном из таких соору­же­ний, вет­хом и поко­сив­шем­ся, мне одна­жды при­шлось искать убе­жи­ща от вне­зап­но­го про­лив­но­го дождя. В ту пору, в нояб­ре 1896 года, я путе­ше­ство­вал по Мис­ка­то­ник­ской долине, соби­рая инфор­ма­цию об исто­рии это­го края и его жите­лей. Пред­по­ла­гая, что путь мой затя­нет­ся и будет изви­ли­стым и круж­ным, я решил вос­поль­зо­вать­ся вело­си­пе­дом, несмот­ря на то что вре­мя года отнюдь не рас­по­ла­га­ло к тако­му виду транс­пор­та. Непо­го­да застиг­ла меня на по всем при­зна­кам забро­шен­ной доро­ге, кото­рую я выбрал в каче­стве крат­чай­ше­го пути до Арк­хе­ма. Насе­лен­ных пунк­тов побли­зо­сти не было, и един­ствен­ным укры­ти­ем мог­ло послу­жить ста­рое и невзрач­ное бре­вен­ча­тое стро­е­ние, туск­ло поблес­ки­вав­шее окон­ца­ми меж двух испо­лин­ских вязов у под­но­жия каме­ни­сто­го хол­ма. Хотя дом этот нахо­дил­ся на доволь­но при­лич­ном рас­сто­я­нии от того, что неко­гда назы­ва­лось доро­гой, он с пер­во­го же взгля­да про­из­вел на меня крайне невы­год­ное впе­чат­ле­ние. Поря­доч­ные зда­ния не тара­щат­ся на пут­ни­ков столь вызы­ва­ю­щим и бес­це­ре­мон­ным обра­зом. Кро­ме того, в ходе моих гене­а­ло­ги­че­ских изыс­ка­ний мне попа­да­лись леген­ды веко­вой дав­но­сти, изна­чаль­но настро­ив­шие меня про­тив подоб­но­го рода мест. Одна­ко раз­гу­ляв­ша­я­ся не на шут­ку сти­хия не поз­во­ля­ла мне быть слиш­ком щепе­тиль­ным, и я без коле­ба­ний под­ка­тил по тра­вя­ни­сто­му скло­ну к закры­той вход­ной две­ри.

Сна­ча­ла я поче­му-то решил, что дом остав­лен жиль­ца­ми, одна­ко, когда я при­бли­зил­ся к нему, уве­рен­ность моя силь­но пошат­ну­лась, ибо, несмот­ря на то, что все дорож­ки густо порос­ли сор­ной тра­вой, они все же сохра­ни­лись несколь­ко луч­ше, чем мож­но было ожи­дать в слу­чае пол­но­го запу­сте­ния. Поэто­му, преж­де чем толк­нуть вход­ную дверь, я посту­чал, ощу­щая при этом какую-то необъ­яс­ни­мую тре­во­гу. Заме­рев в ожи­да­нии на неров­ной мши­стой глы­бе, заме­няв­шей собой порог, я бег­лым взгля­дом оки­нул стек­ла сосед­них окон и фра­му­ги над две­рью и отме­тил, что все они хоро­шо сохра­ни­лись, хотя и были покры­ты тол­стым сло­ем пыли и дре­без­жа­ли при каж­дом поры­ве вет­ра. Зна­чит, дом по-преж­не­му был оби­та­ем, несмот­ря на всю его види­мую запу­щен­ность. Одна­ко на стук мой никто не ото­звал­ся. Посту­чав на вся­кий слу­чай еще разок, я взял­ся за ржа­вую щекол­ду и обна­ру­жил, что дверь не запер­та. Взо­ру мое­му откры­лась тес­ная при­хо­жая с обшар­пан­ны­ми сте­на­ми; в воз­ду­хе ощу­щал­ся едва уло­ви­мый, но тем не менее весь­ма непри­ят­ный запах. Я вошел в дом с вело­си­пе­дом и затво­рил за собой дверь. Впе­ре­ди мая­чи­ла узкая лест­ни­ца, к кото­рой при­мы­ка­ла двер­ца, веду­щая, веро­ят­но, в погреб, а по левую и пра­вую руку вид­не­лись закры­тые две­ри ком­нат пер­во­го эта­жа. При­сло­нив вело­си­пед к стене, я толк­нул дверь сле­ва от себя и про­сле­до­вал в кро­хот­ную кле­туш­ку с низ­ким потол­ком, туск­ло осве­щен­ную сквозь два запы­лен­ных окош­ка и обстав­лен­ную самой про­стой и необ­хо­ди­мой мебе­лью. Веро­ят­но, эта ком­на­та неко­гда слу­жи­ла гости­ной: в ней име­лись стол, сту­лья и вну­ши­тель­ных раз­ме­ров камин с пол­кой, на кото­рой тика­ли ста­рин­ные часы. Книг и бумаг было немно­го, и в окру­жа­ю­щем полу­мра­ке я с тру­дом раз­ли­чал заго­лов­ки. Более все­го меня пора­зил дух глу­бо­кой древ­но­сти, при­сут­ство­вав­ший повсю­ду – бук­валь­но в каж­дой види­мой дета­ли инте­рье­ра. Боль­шая часть домов в окру­ге изоби­ло­ва­ла релик­ви­я­ми былых вре­мен, но здесь ста­ри­на сохра­ни­лась в какой-то осо­бен­ной пол­но­те, ибо во всей камор­ке я не нашел ни одно­го пред­ме­та, кото­рый мож­но было бы с уве­рен­но­стью отне­сти к после­ре­во­лю­ци­он­но­му периоду.2 Не будь эта ком­на­та столь скуд­но обстав­ле­на, она мог­ла бы стать под­лин­ным раем для анти­ква­ра.

Осмат­ри­вая эти необыч­ные апар­та­мен­ты, я все отчет­ли­вее ощу­щал, как во мне рас­тет то чув­ство бес­по­кой­ства, что охва­ти­ло меня с пер­во­го взгля­да на дом. Я бы не мог с точ­но­стью опре­де­лить, что имен­но пуга­ло или оттал­ки­ва­ло меня; ско­рее все­го, дело было в самой атмо­сфе­ре дре­му­чей ста­ри­ны, мрач­но­сти и забве­ния. Я не испы­ты­вал ни малей­ше­го жела­ния при­сесть и бес­пре­стан­но ходил по ком­на­те, раз­гля­ды­вая все под­ряд. Пер­вым пред­ме­том, при­влек­шим мое вни­ма­ние, ста­ла сред­ней тол­щи­ны кни­га, валяв­ша­я­ся на сто­ле и имев­шая столь древ­ний вид, что было даже как-то стран­но лице­зреть ее здесь, а не в сте­нах како­го-нибудь музея или биб­лио­те­ки. Кожа­ный пере­плет с метал­ли­че­ски­ми застеж­ка­ми поз­во­лил ей сохра­нить­ся в отлич­ном состо­я­нии; прав­да, от это­го она выгля­де­ла еще более неумест­ной сре­ди убо­гой обста­нов­ки этой оби­те­ли. Когда я рас­крыл ее на титуль­ном листе, удив­ле­ние мое зна­чи­тель­но воз­рос­ло, ибо пере­до мной лежа­ло не что иное, как ред­чай­шее изда­ние отче­та Пигафетты3 о зем­лях Кон­го, состав­лен­но­го им на латы­ни на осно­ве запи­сок море­пла­ва­те­ля Лопе­са и отпе­ча­тан­но­го в 1598 году во Франк­фур­те. Я был нема­ло наслы­шан об этом изда­нии, укра­шен­ном ори­ги­наль­ны­ми иллю­стра­ци­я­ми рабо­ты бра­тьев де Брю,4 и на вре­мя поза­был о сво­их тре­во­гах, охва­чен­ный нетер­пе­ли­вым жела­ни­ем пере­ли­стать стра­ни­цы кни­ги. Рисун­ки и впрямь ока­за­лись весь­ма любо­пыт­ны­ми. Делая их, худож­ни­ки руко­вод­ство­ва­лись поверх­ност­ны­ми опи­са­ни­я­ми и были вынуж­де­ны вос­пол­нять недо­ста­ю­щие дета­ли за счет соб­ствен­но­го вооб­ра­же­ния, в резуль­та­те чего негры, напри­мер, у них вышли свет­ло­ко­жи­ми и с евро­пей­ски­ми чер­та­ми лица. Веро­ят­но, не ско­ро бы я закрыл эту кни­гу, не будь здесь одно­го, на пер­вый взгляд пустя­ко­во­го обсто­я­тель­ства, кото­рое подей­ство­ва­ло на меня угне­та­ю­ще и вновь про­бу­ди­ло преж­нее ощу­ще­ние бес­по­кой­ства. Обсто­я­тель­ство это заклю­ча­лось в том, что кни­га как бы по соб­ствен­ной воле сно­ва и сно­ва рас­кры­ва­лась на одной и той же кар­тин­ке под номе­ром 12, где была изоб­ра­же­на во всех отвра­ти­тель­ных подроб­но­стях лав­ка мяс­ни­ка у анзи­кей­ских каннибалов.5 Мне само­му было стыд­но, что я так нерв­ни­чаю из-за како­го-то пустя­ка, но рису­нок таки вывел меня из рав­но­ве­сия, осо­бен­но после того, как я про­чел пояс­ни­тель­ные стро­ки, в кото­рых изла­га­лись неко­то­рые осо­бен­но­сти анзи­кей­ской кух­ни.

Что­бы рас­се­ять­ся, я повер­нул­ся к бли­жай­шей пол­ке и при­нял­ся раз­гля­ды­вать сто­яв­шие на ней кни­ги. Их было немно­го, в том чис­ле Биб­лия восем­на­дца­то­го века; «Путь паломника»,6 напе­ча­тан­ный в том же сто­ле­тии в типо­гра­фии изда­те­ля аль­ма­на­хов Исайи Тома­са и снаб­жен­ный затей­ли­вы­ми гра­вю­ра­ми; полу­раз­ло­жив­ший­ся остов «Вели­ких дея­ний Хри­ста в Аме­ри­ке» Кот­то­на Мэзе­ра и еще несколь­ко книг столь же почтен­но­го воз­рас­та. Вне­зап­но мое вни­ма­ние при­влек­ли зву­ки шагов в ком­на­те навер­ху. В пер­вый момент я остол­бе­нел от неожи­дан­но­сти ведь еще совсем недав­но, когда я коло­тил­ся в дверь, на стук мой никто не ото­звал­ся, но в сле­ду­ю­щее мгно­ве­ние меня осе­ни­ло, что, види­мо, хозя­ин толь­ко что встал после глу­бо­ко­го сна, и я уже без преж­не­го удив­ле­ния про­дол­жал при­слу­ши­вать­ся к скри­пу шагов, доно­сив­ше­му­ся с лест­ни­цы. Поступь была тяже­лой и в то же вре­мя какой-то уж слиш­ком осто­рож­ной; такое стран­ное соче­та­ние насто­ро­жи­ло меня. Потом шаги замер­ли, и через несколь­ко секунд, в тече­ние кото­рых оби­та­тель дома, долж­но быть, раз­гля­ды­вал сто­яв­ший в при­хо­жей вело­си­пед, я услы­шал, как он возит­ся с задвиж­кой, после чего обши­тая дубо­вы­ми дос­ка­ми дверь рас­пах­ну­лась настежь.

В про­еме воз­ник­ла пер­со­на столь при­ме­ча­тель­ной наруж­но­сти, что я удер­жал­ся от изум­лен­но­го воз­гла­са лишь бла­го­да­ря тому, что вовре­мя вспом­нил о пра­ви­лах хоро­ше­го тона. Лицо и фигу­ра вошед­ше­го вызва­ли во мне сме­шан­ное чув­ство испу­га и ува­же­ния. Пере­до мной сто­ял седо­вла­сый ста­рец, оде­тый в руби­ще, ростом не менее шести футов и, несмот­ря на воз­раст и оче­вид­ную нуж­ду, еще доста­точ­но креп­ко­го и плот­но­го тело­сло­же­ния. Длин­ная вскло­ко­чен­ная боро­да почти пол­но­стью закры­ва­ла ему лицо, кото­рое име­ло какой-то неправ­до­по­доб­но румя­ный и све­жий цвет и было едва тро­ну­то мор­щи­на­ми, на высо­кий лоб нис­па­да­ла прядь седых волос, густых, как у юно­ши. Голу­бые гла­за его, слег­ка нали­тые кро­вью, гля­де­ли ост­ро и испы­ту­ю­ще. Если бы не вопи­ю­щие неухо­жен­ность и неопрят­ность, облик это­го чело­ве­ка мож­но было бы назвать не толь­ко впе­чат­ля­ю­щим, но и бла­го­род­ным. Одна­ко эта неухо­жен­ность при­да­ва­ла ему настоль­ко оттал­ки­ва­ю­щий вид, что ни лицо, ни фигу­ра уже не мог­ли попра­вить поло­же­ние. Во что кон­крет­но был одет ста­рик, я даже затруд­ня­юсь ска­зать – в моем пред­став­ле­нии это была про­сто мас­са лох­мо­тьев, из-под кото­рых тор­ча­ла пара тяже­лых сапог. Нечи­сто­плот­ность же его пре­вос­хо­ди­ла вся­кое опи­са­ние.

Как наруж­ность вошед­ше­го, так и тот непро­из­воль­ный страх, кото­рый он мне вну­шал, при­го­то­ви­ли меня к какой-нибудь гру­бо­сти с его сто­ро­ны, и пото­му я даже вздрог­нул от удив­ле­ния и ощу­ще­ния како­го-то жут­ко­го несо­от­вет­ствия, когда он жестом при­гла­сил меня сесть и заго­во­рил сла­бым стар­че­ским голо­сом, про­ник­ну­тым льсти­вым подо­бо­стра­сти­ем и заис­ки­ва­ю­щим раду­ши­ем. Выра­жал­ся он весь­ма свое­об­раз­но – на той при­ми­тив­ной раз­но­вид­но­сти ново­ан­глий­ско­го диа­лек­та, кото­рую я счи­тал дав­но вышед­шей из упо­треб­ле­ния, – и все вре­мя, пока он раз­гла­голь­ство­вал, сидя напро­тив меня за сто­лом, я при­слу­ши­вал­ся не столь­ко к смыс­лу, сколь­ко к харак­тер­ным обо­ро­там его речи.
– Что, небось, под дож­дик попа­ли? – начал хозя­ин. – Очень слав­но, что вы ока­за­лись так близ­ко от дома и не погну­ша­лись зай­ти. А то я, вишь, малень­ко сос­нул, ина­че бы враз услы­хал. Эх, ста­рость не радость, сынок, а в мои лета самое пер­вое дело – креп­кий сон. Дале­ко ли путь дер­жи­те? С той поры, как убра­ли арк­хем­скую стан­цию, ред­ко встре­тишь на этой доро­ге про­хо­же­го чело­ве­ка.

Я отве­тил, что направ­ля­юсь в Арк­хем, и изви­нил­ся за непро­ше­ное втор­же­ние. Ста­рик про­дол­жал:

– Рад видеть вас, юный сэр. Неча­сто сюда наве­ды­ва­ют­ся чужа­ки, так что мне, ста­ри­ку, и сло­вом-то пере­ки­нуть­ся не с кем. Сда­ет­ся мне, что вы аж из Босто­на, вер­но? Само­му мне там, прав­да, бывать не слу­ча­лось, но город­ско­го я если уви­жу, то завсе­гда отли­чу. Жил тут у нас в восемь­де­сят чет­вер­том один горо­жа­нин, рабо­тал учи­те­лем, ста­ло быть, в шко­ле, а потом вдруг куда-то сги­нул, и с тех пор о нем ни слу­ху ни духу…

В этом месте ста­рик как-то стран­но захи­хи­кал, но, когда я спро­сил его, чем вызван этот смех, он про­мол­чал. По всем при­зна­кам хозя­ин дома пре­бы­вал в чрез­вы­чай­но весе­лом рас­по­ло­же­нии духа и не нахо­дил нуж­ным скры­вать сво­их при­чуд, о склон­но­сти к како­вым мож­но было дога­дать­ся уже по одно­му тому, как он уха­жи­вал за сво­ей внеш­но­стью. Ста­рик про­дол­жал раз­гла­голь­ство­вать в том же роде с каким-то даже подо­зри­тель­ным раду­ши­ем. Меж­ду тем мне при­шло в голо­ву спро­сить у него, где он раз­до­был такое ред­кое изда­ние, как «Regnum Congo» Пига­фет­ты. По-преж­не­му нахо­дясь под впе­чат­ле­ни­ем этой кни­ги, я поче­му-то никак не решал­ся о ней заго­во­рить. В кон­це кон­цов, одна­ко, любо­пыт­ство взя­ло верх над смут­ны­ми опа­се­ни­я­ми, вла­дев­ши­ми мной с того момен­та, как я впер­вые уви­дел этот дом. К мое­му облег­че­нию, ста­ри­ка нима­ло не сму­тил мой вопрос, и он отве­чал на него охот­но и обсто­я­тель­но:

– А, эта афри­кан­ская книж­ка! Я выме­нял ее году в шесть­де­сят вось­мом у капи­та­на Эбе­не­зе­ра Хоул­та, того само­го, кото­рый потом погиб на войне. Услы­шав имя капи­та­на, я насто­ро­жил­ся. Оно встре­ча­лось мне несколь­ко раз в ходе моих гене­а­ло­ги­че­ских изыс­ка­ний, прав­да, насколь­ко я пом­нил, его не было ни в одном из доку­мен­тов, отно­сив­ших­ся к после­ре­во­лю­ци­он­но­му пери­о­ду. Я поду­мал, не смо­жет ли хозя­ин дома помочь мне в рабо­те, и решил спро­сить его об этом чуть поз­же.

Ста­рик меж­ду тем про­дол­жал:

– Эбе­не­зер мно­го лет пла­вал за море на салем­ском куп­це и в каж­дом, почи­тай, пор­ту нахо­дил раз­ные занят­ные шту­ко­ви­ны. Кни­жи­цу эту, сколь­ко мне пом­нит­ся, он раз­до­был в Лон­доне, в какой-то из тамош­них лавок, – покой­ник любил это дело, по лав­кам, ста­ло быть, шастать. Я раз гостил у него дома на хол­ме (в ту пору я барыш­ни­чал лошадь­ми) и вдруг вижу эту книж­ку. Уж боль­но мне кар­тин­ки при­гля­ну­лись – ну, я ее у него и выме­нял. Занят­ная кни­жи­ца! Дай-ка я стек­ла-то нацеп­лю…

Ста­рик порыл­ся в сво­их лох­мо­тьях и выта­щил на ред­кость ста­рые и заса­лен­ные очки с кро­хот­ны­ми вось­ми­уголь­ны­ми стек­ла­ми и метал­ли­че­ски­ми дуж­ка­ми. Водру­зив их себе на нос, он взял со сто­ла кни­гу и при­нял­ся любов­но ее пере­ли­сты­вать.

– Эбе­не­зер кое-что тут раз­би­рал – она ведь на латы­ни, – а у меня вот никак не выхо­дит. Мне ее чита­ли учи­те­ля – двое или трое прав­да, не цели­ком, и еще пас­тор Кларк – гово­рят, он, бед­ня­га, в пру­ду уто­нул. Ну-ка, попро­буй­те, может, у вас полу­чит­ся?

Что­бы убла­жить ста­ри­ка, я пере­вел ему один абзац из нача­ла кни­ги. Если я и допу­стил кое-какие ошиб­ки, ста­рик был не настоль­ко гра­мо­тен, что­бы их заме­тить, – во вся­ком слу­чае, слу­шая меня, он радо­вал­ся, как ребе­нок. К это­му вре­ме­ни обще­ство ста­ри­ка уже нача­ло меня тяго­тить, и я стал поду­мы­вать о том, как бы улиз­нуть, не оби­дев его. С дру­гой сто­ро­ны, меня забав­ля­ло дет­ское при­стра­стие ста­ро­го неве­же­ствен­но­го чело­ве­ка к кар­тин­кам в кни­ге, кото­рую он не умел читать, и мне было инте­рес­но, насколь­ко луч­ше он справ­ля­ет­ся с теми немно­ги­ми тома­ми на англий­ском, что укра­ша­ли его биб­лио­те­ку. Про­сто­ду­шие, столь неожи­дан­но выка­зан­ное хозя­и­ном дома, раз­ве­я­ло боль­шую часть моих опа­се­ний, и, про­дол­жая слу­шать его бол­тов­ню, я неволь­но улы­бал­ся.

– Стран­ное дело, как эти кар­тин­ки застав­ля­ют тебя шеве­лить моз­га­ми. Взять хотя бы вот эту, в нача­ле. Где это вида­но, что­бы у дере­вьев были такие листья – пря­мо как кры­лья? А люди? Совсем не похо­жи на негри­то­сов. Да и вооб­ще ни на кого. Я так думаю, им поло­же­но быть вро­де наших индей­цев, толь­ко что в Афри­ке. Иные, глянь­те-ка, сма­хи­ва­ют на обе­зьян или каких-то обе­зья­ньих людей, а вот что каса­ет­ся этой бес­тии, то о такой я даже и не слы­хи­вал.

Ста­рик ткнул паль­цем в мифи­че­ское суще­ство – веро­ят­но, плод вымыс­ла худож­ни­ка, – пред­став­ляв­шее собой подо­бие дра­ко­на с кро­ко­ди­льей голо­вой. – А теперь я пока­жу вам самую слав­ную кар­тин­ку, где-то здесь она, посе­ред­ке…
Голос ста­ри­ка упал почти до шепо­та, гла­за забле­сте­ли ярче обык­но­вен­но­го, дви­же­ния дро­жа­щих рук ста­ли как буд­то еще более нелов­ки­ми, но тем не менее они вполне спра­ви­лись со сво­ей зада­чей. Кни­га рас­кры­лась, мож­но ска­зать, сама собой – как если бы ее часто откры­ва­ли имен­но на этом месте – на той без­об­раз­ной две­на­дца­той кар­тин­ке, где была пред­став­ле­на лав­ка мяс­ни­ка у анзи­кей­ских кан­ни­ба­лов. Меня охва­ти­ло преж­нее бес­по­кой­ство, но я ста­рал­ся не пока­зы­вать виду. Самым стран­ным было то, что худож­ник изоб­ра­зил афри­кан­цев похо­жи­ми на белых людей. Отруб­лен­ные конеч­но­сти и туши, раз­ве­шан­ные по сте­нам лав­ки, выгля­де­ли омер­зи­тель­но, а мяс­ник с топо­ром на их фоне попро­сту не укла­ды­вал­ся в созна­нии нор­маль­но­го чело­ве­ка. Одна­ко хозя­ин дома, похо­же, насла­ждал­ся этим зре­ли­щем ров­но в той же мере, в какой я испы­ты­вал к нему отвра­ще­ние.

– Ну и как она вам? Не вида­ли в наших кра­ях ниче­го подоб­но­го, а? Когда я уви­дел ее в пер­вый раз, у меня аж дух захва­ти­ло. Я так и ска­зал Эбу Хоул­ту: «У меня от этой кар­тин­ки под­жил­ки тря­сут­ся». Когда в моло­до­сти я читал о резне – это было в Писа­нии, про то, как уби­ва­ли мидианитов,7 или как их там, – я тогда уже начал сме­кать, но кар­тин­ки у меня не было. А здесь нари­со­ва­но все как есть. Я, конеч­но, пони­маю, что уби­вать – это грех, но раз­ве не все мы затем толь­ко и роди­лись, что­бы жить во гре­хе? Вот этот бедо­ла­га, кото­ро­го раз­де­лы­ва­ют на части, – каж­дый раз, как я взгля­ну на него, у меня аж мураш­ки по коже бегут, а я все гля­жу и не могу ото­рвать­ся. Вишь, как лов­ко мяс­ник отхва­тил ему ноги. Там, на лав­ке, лежит его голо­ва, одна рука вона рядом, а дру­гая – по ту сто­ро­ну чур­ба­на.

Ста­рик при­шел в силь­ней­шее воз­буж­де­ние, гла­за его хищ­но поблес­ки­ва­ли за стек­ла­ми очков, и толь­ко голос с каж­дым сло­вом ста­но­вил­ся все тише.

Мои соб­ствен­ные ощу­ще­ния едва под­да­ют­ся опи­са­нию. Все без­от­чет­ные стра­хи, что вла­де­ли мною преж­де, воз­ро­ди­лись с новой силой, и уже в сле­ду­ю­щее мгно­ве­ние я осо­знал всю сте­пень сво­е­го отвра­ще­ния к это­му дрях­ло­му мерз­ко­му чудо­ви­щу, нахо­див­ше­му­ся в непо­сред­ствен­ной бли­зо­сти от меня. Я более не сомне­вал­ся в том, что пере­до мной сума­сшед­ший или по мень­шей мере пси­хи­че­ски нездо­ро­вый чело­век. Ста­рик гово­рил едва слыш­но, но шепот его казал­ся мне страш­нее любо­го кри­ка, и, слу­шая, я тре­пе­тал.

– Так вот, зна­чит, я и гово­рю, что стран­ное дело, как эти кар­тин­ки дей­ству­ют на моз­ги. Если хоти­те знать, юный сэр, то вот от этой я пря­мо-таки схо­жу с ума. Когда я запо­лу­чил у Эба книж­ку, я гля­дел на нее часа­ми, особ­ли­во как послу­шаю пас­то­ра Клар­ка, когда он, покой­ник, читал вос­крес­ную про­по­ведь. Одна­жды я про­де­лал забав­ную шту­ку – да вы не пугай­тесь, сэр! – про­сто перед тем, как пой­ти заби­вать овец на про­да­жу, я погля­дел на кар­тин­ку, и пра­во сло­во заби­вать овец после это­го ста­ло куда весе­лее…

Ста­рик гово­рил очень тихо, настоль­ко тихо, что неко­то­рых слов я не мог разо­брать. Я при­слу­ши­вал­ся к шуму дождя и дре­без­жа­нию кро­хот­ных окон­ных сте­кол, улав­ли­вая вре­мя от вре­ме­ни глу­хие рас­ка­ты гро­ма, необыч­ные для это­го вре­ме­ни года; с каж­дым разом они ста­но­ви­лись все бли­же. Раз чудо­вищ­ная вспыш­ка мол­нии и после­до­вав­ший за ней гро­мо­вой рас­кат сотряс­ли дом до само­го осно­ва­ния, но гово­рив­ший, каза­лось, не обра­тил на это ника­ко­го вни­ма­ния.
– Заби­вать овец ста­ло куда весе­лее, и все же, зна­е­те ли, это было не совсем то, что надо. Стран­ное дело, когда тебе что-нибудь вте­мя­шит­ся в баш­ку. Ради всех свя­тых, юно­ша, не рас­ска­зы­вай­те нико­му об этом, толь­ко я готов поклясть­ся перед Богом, что от этой кар­тин­ки во мне проснул­ся аппе­тит к тако­го рода пище, какую не вырас­тишь на паст­би­ще и не купишь за день­ги. Эй, сиди­те смир­но, что вас взя­ло? Я же еще ниче­го не делал, я толь­ко спра­ши­вал себя: а что, если я попро­бую? Гово­рят, что мясо созда­ет плоть и кровь и про­дле­ва­ет жизнь. Вот мне и ста­ло любо­пыт­но: а нель­зя ли про­дле­вать свою жизнь еще и еще, если это будет не про­сто мясо, а нечто боль­шее…
Но ста­ри­ку не суж­де­но было про­дол­жить свой моно­лог. При­чи­ной это­му явил­ся отнюдь не мой испуг и даже не вне­зап­но нале­тев­ший ура­ган тот самый, в раз­гар кото­ро­го я очнул­ся в пол­ном оди­но­че­стве сре­ди дымя­щих­ся почер­нев­ших раз­ва­лин. Рас­сказ­чи­ка оста­но­ви­ло одно, на пер­вый взгляд пустя­ко­вое и в то же вре­мя не совсем обыч­ное обсто­я­тель­ство.

Кни­га лежа­ла меж­ду нами на сто­ле, рас­кры­тая на той стра­ни­це, где была поме­ще­на эта отвра­ти­тель­ная кар­тин­ка. В тот момент, когда ста­рик про­из­но­сил сло­ва «нечто боль­шее», послы­шал­ся сла­бый звук, напо­ми­на­ю­щий всплеск, и на пожел­тев­шей бума­ге рас­кры­то­го тома пока­за­лось какое-то пят­ныш­ко. Я было мыс­лен­но погре­шил на ливень и про­те­ка­ю­щую кры­шу, но ведь ливень не быва­ет крас­ным. Меж­ду тем в самом цен­тре кар­тин­ки, изоб­ра­жав­шей лав­ку мяс­ни­ка у анзи­кей­ских кан­ни­ба­лов, живо­пис­но поблес­ки­ва­ла мини­а­тюр­ная алая кляк­са, сооб­щая осо­бую выра­зи­тель­ность кош­ма­ру, запе­чат­лен­но­му на репро­дук­ции. Заме­тив ее, ста­рик обо­рвал фра­зу на сере­дине – еще преж­де, чем его мог­ло побу­дить к это­му выра­же­ние ужа­са на моем лице; ста­рик обо­рвал фра­зу и бро­сил бег­лый взгляд на пото­лок, в направ­ле­нии ком­на­ты, из кото­рой он вышел час тому назад. Я про­сле­дил за его взгля­дом и уви­дел пря­мо над нами, на потол­ке, круп­ное тем­но-крас­ное пят­но непра­виль­ной фор­мы; оно рос­ло на моих гла­зах. Я не закри­чал и даже не поше­ве­лил­ся, я про­сто зажму­рил­ся. А спу­стя мгно­ве­ние раз­дал­ся сокру­ши­тель­ной силы удар сти­хии; он раз­нес на кус­ки этот про­кля­тый дом, киша­щий чудо­вищ­ны­ми тай­на­ми, и даро­вал мне обмо­рок, кото­рый толь­ко и спас меня от окон­ча­тель­но­го поме­ша­тель­ства.

Примечания:

1 Пто­ле­мея – в антич­ном мире такое назва­ние носи­ло несколь­ко горо­дов; веро­ят­но, здесь гово­рит­ся о том, что нахо­дил­ся в Верх­нем Егип­те.
2 После­ре­во­лю­ци­он­ный пери­од – т. е. пери­од после аме­ри­кан­ской Вой­ны за неза­ви­си­мость (1775–1783).
3 Пига­фет­та , Анто­нио (ок. 1481–1534) – ита­льян­ский путе­ше­ствен­ник, участ­ник кру­го­свет­ной экс­пе­ди­ции Магел­ла­на, соста­вив­ший о ней подроб­ный отчет. Упо­мя­ну­тая в рас­ска­зе кни­га Пига­фет­ты «Regnum Congo» («Коро­лев­ство Кон­го») суще­ству­ет в дей­стви­тель­но­сти, хотя из ее неточ­но­го опи­са­ния Лав­краф­том явству­ет, что сам он это­го изда­ния нико­гда не видел.
4 …иллю­стра­ци­я­ми рабо­ты бра­тьев де Брю… – Автор оши­боч­но назы­ва­ет их бра­тья­ми; на самом деле это отец, Тео­дор де Брю (15281598), и сын, Иоанн Тео­дор де Брю (1560–1623). Де Брю-стар­ший был извест­ным фла­манд­ским гра­ве­ром и кни­го­из­да­те­лем, с 1588 г. посто­ян­но про­жи­вав­шим во Франк­фур­те-на-Майне. Его сын уна­сле­до­вал дело.
5 …анзи­кей­ских кан­ни­ба­лов . – Речь идет о жите­лях Анзи­ку, одно­го из афри­кан­ских госу­дарств доко­ло­ни­аль­но­го пери­о­да, рас­по­ло­жен­но­го в бас­сейне р. Кон­го.
6 «Путь палом­ни­ка» – алле­го­ри­че­ский роман-прит­ча Джо­на Бенья­на (1я ч. 1678, 2‑я ч. 1684).
7 Миди­а­ни­ты – соглас­но биб­лей­ским пре­да­ни­ям, это семит­ское пле­мя было раз­гром­ле­но изра­иль­тя­на­ми, кото­рые после бит­вы выре­за­ли пого­лов­но всех уце­лев­ших миди­а­ни­тов муж­ско­го пола, а так­же всех жен­щин, не являв­ших­ся дев­ствен­ни­ца­ми.