Говард Филлипс Лавкрафт

ПОИСКИ ИРАНОНА

(The Quest of Iranon)
Напи­са­но в 1921 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод А. Мороз, Г. Кот

////

По гра­нит­но­му горо­ду Тело­су бро­дил моло­дой бело­ку­рый чело­век. Его воло­сы бле­сте­ли от мир­ры и были укра­ше­ны вен­ком из све­жих вино­град­ных листьев, а тело покры­ва­ла пур­пур­ная туни­ка, порван­ная в неко­то­рых местах гор­ным вере­ском.

Жите­ли Тело­са, тем­но­ко­жие, серьез­ные и сте­пен­ные, жили в домах стро­гой квад­рат­ной фор­мы. Они отли­ча­лись подо­зри­тель­но­стью и недо­вер­чи­во­стью, поэто­му у каж­до­го незна­ком­ца инте­ре­со­ва­лись, отку­да он идет, куда дер­жит путь, как его имя и какое у него состо­я­ние.

На все эти вопро­сы моло­дой чело­век отве­чал так:

«Меня зовут Ира­нон. Родом я из дале­ко­го горо­да Аиры, о кото­ром у меня сохра­ни­лись лишь смут­ные вос­по­ми­на­ния, но в кото­рый я очень хочу опять вер­нуть­ся. Мое при­зва­ние состо­ит в том, что­бы созда­вать кра­со­ту соткан­ную из вос­по­ми­на­ний о моем дет­стве. Я пою гим­ны, кото­рые выучил еще в моем род­ном горо­де. Мое богат­ство — это мои пес­ни. В пес­нях, кото­рые я испол­няю по вече­рам в саду, при неяс­ном све­те луны, когда лег­кий запад­ный вете­рок почти без­звуч­но колы­шет лепест­ки лото­са, зву­чат мои надеж­ды и меч­ты.»

Услы­шав все это, почтен­ные жите­ли гра­нит­но­го горо­да собра­лись на совет. Смех и пес­ни были им незна­ко­мы. Лишь ино­гда, вес­ной, они поз­во­ля­ли себе обра­тить свой взор в сто­ро­ну Кар­тьен­ских хол­мов и поду­мать о лют­нях и тан­цах, о кото­рых слы­ша­ли от немно­го­чис­лен­ных путе­ше­ствен­ни­ков, посе­щав­ших город. Толь­ко поэто­му горо­жане бла­го­склон­но раз­ре­ши­ли незна­ком­цу остать­ся и испол­нить свои пес­ни в саду перед Млин­ской баш­ней, хотя им и не при­шлись по душе ни яркий цвет его порван­ной туни­ки, ни бле­стя­щие воло­сы, умас­лен­ные аро­ма­ти­че­ской смо­лой, ни его золо­той звон­кий голос.

Вече­ром Ира­нон испол­нял свои пес­ни.

Какой-то под­сле­по­ва­тый ста­рик утвер­ждал, что видел оре­ол вокруг голо­вы пев­ца, когда тот пел свои пес­ни. Но боль­шин­ство жите­лей Тело­са зева­ли от ску­ки. Одни сме­я­лись, дру­гие дре­ма­ли: ведь в пес­нях Ира­но­на не было ниче­го полез­но­го или нра­во­учи­тель­но­го. Он пел толь­ко о сво­их вос­по­ми­на­ни­ях, надеж­дах и меч­тах.

“Я пом­ню сумер­ки, луну и слад­кие пес­ни, уба­ю­ки­ва­ю­щие меня. Из мое­го окна я видел ули­цу, напол­нен­ную золо­ти­стым све­том, тени, валь­си­ру­ю­щие на фоне мра­мор­ных домов. Я вспо­ми­наю лун­ный квад­рат на зем­ле и исхо­дя­щее от него сия­ние, при­зрач­ные фигу­ры, тан­цу­ю­щие в лучах ноч­ной звез­ды, когда моя матуш­ка пела мне колы­бель­ную пес­ню.
Я пом­ню яркое лет­нее солн­це, взо­шед­шее над цве­ти­сты­ми хол­ма­ми. А еще я пом­ню слад­кий запах цве­тов, при­не­сен­ный южным вет­ром, от кото­ро­го начи­на­ли шеле­стеть дере­вья.

О, Аира, мой мра­мор­ный и берил­ло­вый город! Как мно­го­ли­ки твои кра­со­ты! Как любил я твои аро­мат­ные и влаж­ные рощи, рас­по­ло­жен­ные на дру­гом бере­гу бла­го­сло­вен­ной реки Нис­ра. А эти кас­ка­ды малень­кой реки Кра, несу­щей свои воды в зеле­ную доли­ну. В бла­го­дат­ных рощах дети пле­ли гир­лян­ды. И в сумер­ках под высо­ким гор­ным дере­вом я пре­да­вал­ся меч­там, созер­цая огни горо­да, рас­ки­нув­ше­го­ся пре­до мной, и спо­кой­ные воды Нис­ры, похо­жей на лен­ту из ярких ноч­ных звезд.”

“В этом горо­де было мно­же­ство мра­мор­ных двор­цов с золо­ты­ми купо­ла­ми, рас­пис­ны­ми сте­на­ми, с зеле­ны­ми сада­ми, укра­шен­ны­ми лазур­ны­ми бас­сей­на­ми и хру­сталь­ны­ми фон­та­на­ми. Я часто играл в этих вол­шеб­ных садах, плес­кал­ся в его хру­сталь­ных бас­сей­нах. Под сенью дере­вьев сре­ди блед­ных цве­тов я пре­да­вал­ся слад­ким гре­зам. А ино­гда на зака­те солн­ца я неспе­ша под­ни­мал­ся по кру­той улоч­ке, веду­щей к кре­по­сти, и отту­да смот­рел и любо­вал­ся тобой, о Аира, мой берил­ло­вый и мра­мор­ный город, вели­ко­леп­ный и сия­ю­щий в сво­ем рос­кош­ном золо­том наря­де.”

«Вот уже дол­гие годы я гру­щу о тебе, о Аира. Еще в юно­сти я познал изгна­ние, но отец мой был тво­им Коро­лем, и я еще вер­нусь к тебе, пото­му что так пред­на­чер­та­но мне Судь­бой. Я ищу тебя во всех кра­ях и одна­жды най­ду тебя и буду пове­ле­вать тво­и­ми леса­ми и сада­ми, ули­ца­ми и двор­ца­ми. Я буду петь для людей, кото­рые пой­мут и оце­нят мои пес­ни и будут слу­шать их без сме­ха. Пото­му что я — Ира­нон, принц горо­да Аира.»

В эту же ночь жите­ли Тело­са запер­ли незна­ком­ца в хле­ву. Утром архонт горо­да при­шел к Ира­но­ну и при­ка­зал ему отправ­лять­ся в мастер­скую сапож­ни­ка и стать его уче­ни­ком.
Но я Ира­нон, певец, и я не чув­ствую в себе при­зва­ния быть сапож­ни­ком, отве­тил тот.

Все долж­ны рабо­тать в нашем горо­де. Таков закон Тело­са, — отве­тил ему архонт.

Но зачем вы рабо­та­е­те? Что­бы жить и быть счаст­ли­вы­ми, не так ли? А если вы рабо­та­е­те, что­бы рабо­тать еще боль­ше, то когда обре­те­те вы свое сча­стье? Раз­ве жизнь сама созда­ет кра­со­ту вокруг себя и сла­га­ет пес­ни? И если сре­ди вас не будет пев­цов, для чего тогда пло­ды ваше­го изну­ри­тель­но­го тру­да? Рабо­та без песен, все рав­но как дол­гий день без кон­ца. Даже смерть кажет­ся мне при­ят­нее это­го.

Но лицо архон­та оста­ва­лось мрач­ным и суро­вым. Сло­ва Ира­но­на не дошли до его серд­ца, и он сно­ва обра­тил­ся к чуже­зем­цу:

Ты слиш­ком любо­пыт­ный и мне не нра­вят­ся твое лицо и голос. Твои речи напол­не­ны бого­хуль­ством, ведь боги наше­го горо­да учат нас, что рабо­та — это бла­го, кото­рое они даро­ва­ли нам. Боги обе­ща­ли нам свет­лый рай. После смер­ти мы обре­тем веч­ный покой, погру­зим­ся в хру­сталь­ный холод, и тогда ум не будет обре­ме­нен пусты­ми мыс­ля­ми и дума­ми, а гла­за — бес­по­лез­ной кра­со­той. Или иди к Арт­оку-сапож­ни­ку, или ухо­ди из наше­го горо­да до зака­та солн­ца. В нашем горо­де долж­ны рабо­тать все. А заня­тие пени­ем — это бес­по­лез­ная глу­пость. И тогда Ира­нон поки­нул хлев. Он шел по узким ули­цам, сре­ди мрач­ных домов из гра­ни­та, в надеж­де уви­деть хоть какое-то про­яв­ле­ние жиз­ни. Но все в этом горо­де было сло­же­но из мерт­во­го кам­ня, а лица людей были враж­деб­ны и выра­жа­ли упрек. Певец вышел на камен­ную набе­реж­ную тихой реки Зуро. Там сидел малень­кий маль­чик с груст­ны­ми гла­за­ми. Он задум­чи­во смот­рел в воду, на поверх­но­сти кото­рой пла­ва­ли при­не­сен­ные с хол­мов стре­ми­тель­ным тече­ни­ем вет­ки с зеле­ны­ми поч­ка­ми.

Ты тот, о ком гово­рят архон­ты горо­да? — спро­сил маль­чик. — Тот, кто ищет кра­си­вый город в дале­кой стране? А меня зовут Ром­нод. Я родил­ся в Тело­ге, но никак не могу при­вык­нуть к это­му гра­нит­но­му горо­ду. Каж­дый день я изну­ряю себя мыс­ля­ми о псс­нял, о дале­ких пре­крас­ных пей­за­жах, о влаж­ных рощах. За Кар­тьен­ски­ми хол­ма­ми есть город лют­ней и тан­цев. Это стра­на Онайя. Рас­ска­зы путе­ше­ствен­ни­ков об этом горо­де пуга­ю­щи и при­тя­га­тель­ны одно­вре­мен­но. Я отпра­вил­ся бы туда, если бы был доста­точ­но взрос­лым, что­бы най­ти доро­гу само­му. Ты тоже дол­жен пой­ти туда. В той стране люди будут слу­шать твои пес­ни. Давай поки­нем эту гра­нит­ную тем­ни­цу и пой­дем впе­ред навстре­чу горам. Мы ста­нем путе­ше­ство­вать вме­сте, а по вече­рам под звезд­ным небом у кост­ра я буду слу­шать трои пес­ни. Быть может, в Онайе, стране лют­ней и тан­цев, и нахо­дит­ся твой свет­лый город Аира, кото­рый ты ищешь. Пой­дем в Онайю, зла­то­вла­сый Ира­нон, туда, где люди смо­гут понять тебя. Они встре­тят нас как бра­тьев, и там никто не засме­ет­ся и не нахму­рит бро­ви, услы­шав наши речи.“

Каков бы ни был тот город, малыш, раз ты стре­мишь­ся, но дол­жен уйти отсю­да и перей­ти через ихг­ры. Я не остав­лю тебя чах­нуть от тос­ки на бере­гу этой лени­вой реки Зуро. Но не верь, что ты най­дешь радость и пони­ма­ние на дру­гой сто­роне Кар­тьен­ских хол­мов или даль­ше — ни на рас­сто­я­нии одно­го дня пути, одно­го года или даже пяти лет пути. Послу­шай, что я тебе рас­ска­жу. Когда я был такой же малень­кий, как ты сей­час, я жил в долине Нар­тос, рядом с холод­ной рекой Кса­ри, где нико­му не было дела до моих меч­та­ний. Когда я ста­ну боль­шим, гово­рил я себе, я отправ­люсь в Сина­ру, на юг, и там на рыноч­ной пло­ща­ди буду петь свои пес­ни для весе­лых погон­щи­ков вер­блю­дов. Но когда, нако­нец, я при­был в Сина­ру, то уви­дел лишь пья­ных и раз­вяз­ных людей. И пес­ни их не были похо­жи на мои. Потом я путе­ше­ство­вал на лод­ке по реке Кса­ри, достиг горо­да Ярен, сте­ны в кото­ром сло­же­ны из оник­са. И там мест­ные сол­да­ты сме­я­лись надо мной и вся­че­ски изде­ва­лись. Я бро­дил по горо­дам. Видел Сте­лос, укрыв­ший­ся под боль­шим водо­па­дом, созер­цал боло­то, где когда-то воз­вы­шал­ся Сар­нат, посе­тил Траа, Илар­нек и Каде­те­рон на бере­гу изви­ли­стой реки Ай. Я так­же дол­го жил в Ола­тое, что в стране Ломар. Если ино­гда боги и посы­ла­ли мне слу­ша­те­лей, то все­гда мно­го­чис­лен­ных. Но я знаю, что най­ду сча­стье толь­ко в Аире, горо­де из мра­мо­ра и берил­ла, где отец мой был тогда коро­лем. Мы пой­дем с тобой в дале­кую стра­ну Онайю, за Кар­тьен­ские хол­мы. Быть может там и нахо­дит­ся Аира, хотя я и не верю в это. Ведь кра­со­та это­го горо­да пре­вос­хо­дит все гра­ни­цы вооб­ра­же­ния и вызы­ва­ет вос­хи­ще­ние. И совсем дру­гое дело стра­на Онайя, о кото­рой погон­щи­ки вер­блю­дов гово­рят с дву­смыс­лен­ной улыб­кой.

На зака­те солн­ца Ира­нон и малыш Ром­нод поки­ну­ли Телос и отпра­ви­лись в дол­гий путь по зеле­ным хол­мам и моло­дым лесам. Доро­га была длин­ной и изну­ри­тель­ной и, каза­лось, что она нико­гда не при­ве­дет путе­ше­ствен­ни­ков в Онайю, стра­ну лют­ней и тан­цев. Каж­дый вечер, когда звез­ды зажи­га­лись на небе, Ира­нон пел об Аире и его кра­со­те, а Ром­нод с вос­тор­гом слу­шал эти пес­ни. Вдво­ем они чув­ство­ва­ли себя счаст­ли­вы­ми.

В пути дру­зья пита­лись фрук­та­ми и яго­да­ми, кото­рые в изоби­лии рос­ли в лесах. Шло вре­мя, и ни один из них не заме­тил, как быст­ро­теч­но про­бе­жа­ли годы. Малыш Ром­нод дав­но уже стал взрос­лым, его голос окреп и не был уже таким звон­ким как в дет­стве. Но сам Ира­нон совсем не изме­нил­ся и не поста­рел. Его золо­тые воло­сы, сма­зан­ные аро­ма­ти­че­ской смо­лой, по- преж­не­му укра­шал венок из све­жих вино­град­ных листьев.

И вот одна­жды Ром­нод стал выгля­деть стар­ше Ира­но­на, хотя тогда, мно­го лет назад, когда его, смот­ря­ще­го на мут­ные воды реки Зуро, впер­вые уви­дел Ира­нон, он был еще ребен­ком.

В одну из ночей, под­няв­шись во мра­ке на вер­ши­ну хол­ма, путе­ше­ствен­ни­ки уви­де­ли вни­зу перед собой мири­а­ды огней Онайи. Мест­ные кре­стьяне под­твер­ди­ли, что это дей­стви­тель­но Онайя, стра­на лют­ней и тан­цев. Но Ира­нон знал, что перед ним не Аира, не его род­ной город. Огни горо­да, в кото­рый они при­бы­ли, были рез­ки­ми, тогда как огни Аиры пере­ли­ва­лись мяг­ко и зага­доч­но, как отблес­ки лун­но­го све­та на зем­ле у окна, воз­ле кото­ро­го мать Ира­но­на пела для него колы­бель­ные пес­ни.

Ира­нон и Ром­нод спу­сти­лись с кру­то­го хол­ма и отпра­ви­лись в город на поис­ки слу­ша­те­лей сво­их песен, меч­тая доста­вить им удо­воль­ствие. Вой­дя в город, они обра­ти­ли вни­ма­ние на сло­ня­ю­щих­ся от дома к дому празд­ных гуляк с гир­лян­да­ми из роз вокруг шеи. Имен­но они ста­ли пер­вы­ми слу­ша­те­ля­ми Ира­но­на и забро­са­ли его цве­та­ми едва он закон­чил свою песнь. И тогда, на одну мину­ту, Ира­нон пове­рил, что нако­нец встре­тил людей, близ­ких ему по духу, кото­рые мог­ли думать и чув­ство­вать так же, как он. На рас­све­те Ира­нон посмот­рел вокруг себя с гру­стью: купо­ла Онайи не отли­ва­ли золо­том, напро­тив, они были серы­ми и мрач­ны­ми. Город не мог срав­нить­ся по кра­со­те с Аирой. Лица жите­лей были мерт­вен­но-блед­ны­ми из- за посто­ян­ных раз­гу­лов и оргий, опух­ши­ми от зло­упо­треб­ле­ния вином. Они не напо­ми­на­ли радост­ные и сия­ю­щие от сча­стья лица жите­лей Аиры. Но посколь­ку все эти люди встре­ча­ли его пес­ни цве­та­ми и апло­дис­мен­та­ми, Ира­нон решил остать­ся в горо­де. Он сде­лал это еще и ради сво­е­го дру­га, кото­рый обо­жал атмо­сфе­ру посто­ян­но­го празд­ни­ка. Ром­нод стал укра­шать свои воло­сы роза­ми, как это дела­ли корен­ные жите­ли горо­да.

По ночам Ира­нон испол­нял свои пес­ни и гим­ны для без­за­бот­ных про­жи­га­те­лей жиз­ни. Он совсем не изме­нил­ся. Все так же в вен­ке из вино­град­ных листьев он меч­тал в сво­их пес­нях, о мра­мор­ных ули­цах Аиры, о про­зрач­ной, как хру­сталь, реке Нис­ра.

Одна­жды Ира­нон высту­пал в рос­кош­ном коро­лев­ском двор­це под хру­сталь­ным сво­дом. Он пел с таким чув­ством, что смог про­бу­дить в пья­ных сотра­пез­ни­ках монар­ха с баг­ро­вы­ми лица­ми вос­по­ми­на­ния о пре­крас­ном, доб­ром и дав­но забы­том. Король попро­сил Ира­но­на снять рва­ную пур­пур­ную туни­ку и одел его в атлас и пар­чу, даро­вал ему неф­ри­то­вые коль­ца и брас­ле­ты из кра­ше­ной сло­но­вой кости. Он посе­лил его в рос­кош­ной, убран­ной ков­ра­ми ком­на­те с золо­че­ны­ми сте­на­ми, с кро­ва­тью из рез­но­го дере­ва, с шел­ко­вым покры­ва­лом, выши­тым цве­та­ми. Так Ира­нон остал­ся в Онайе, стране лют­ней и тан­цев. Никто не зна­ет, сколь­ко вре­ме­ни про­был он там. Но одна­жды король при­гла­сил во дво­рец тан­цо­ров из пусты­ни Лира­ни и смуг­лых музы­кан­тов-флей­ти­стов. В этот вечер без­за­бот­ные гуля­ки бро­са­ли Ира­но­ну намно­го мень­ше роз, чем тан­цо­рам и музы­кан­там-флей­ти­стам. Посте­пен­но Ром­нод, быв­ший когда-то маль­чи­ком из гра­нит­но­го горо­да Тело­са, начал пол­неть и часто хме­лел от выпи­то­го вина. Он стал мень­ше меч­тать и уже без преж­не­го удо­воль­ствия слу­шал пес­ни сво­е­го дру­га и учи­те­ля. Но, несмот­ря на свою грусть и печаль, Ира­нон про­дол­жал петь пес­ни и меч­тать об Аире, горо­де из мра­мо­ра и берил­ла.

Одна­жды ночью Ром­нод, груз­ный и отя­же­лев­ший, с лицом, баг­ро­вым от вина, неслыш­но угас на сво­их шел­ко­вых подуш­ках. Он умер, когда Ира­нон тихо пел для себя само­го гим­ны, сидя в тем­ном углу.

Опла­кав сво­е­го дру­га и убрав его моги­лу вет­ка­ми с зеле­ны­ми поч­ка­ми, кото­рые когда-то так ему нра­ви­лись, Ира­нон снял доро­гую одеж­ду и укра­ше­ния, обла­чил­ся в свою пур­пур­ную туни­ку и венок из вино­град­ных листьев и неза­мет­но для всех под покро­вом ночи поки­нул Онайю, стра­ну лют­ней и тан­цев.

Ира­нон вновь отпра­вил­ся на поис­ки сво­е­го род­но­го горо­да и людей, кото­рые смог­ли бы понять и полю­бить его пес­ни и меч­ты.

Во всех горо­дах Сида­срии и Бна­зии дети с плу­то­ва­ты­ми и наг­лы­ми лица­ми сме­я­лись над его пес­ня­ми и его рва­ной туни­кой. Ира­нон по преж­не­му оста­вал­ся моло­дым и все так же посвя­щал пес­ни Аире, вол­шеб­но­му горо­ду сво­их меч­та­ний и грез.

Позд­ней ночью он зашел в нищую и убо­гую лачу­гу ста­ро­го пас­ту­ха, сгорб­лен­но­го под тяже­стью лет. Он всю жизнь пас бара­нов на каме­ни­стом склоне, воз­вы­ша­ю­щем­ся над боло­том из зыбу­чих пес­ков. Ира­нон обра­тил­ся к нему с вопро­сом, как делал это уже мно­го раз:

Можешь ты мне ска­зать, где нахо­дит­ся Аира, мра­мор­ный и берил­ло­вый город, с про­зрач­ной, как хру­сталь, рекой Нис­ра?

Услы­шав эти сло­ва, пас­тух дол­го смот­рел на Ира­но­на, слов­но вспо­ми­ная о чем-то дав­нем и забы­том. Он при­сталь­но раз­гля­ды­вал каж­дую чер­точ­ку на лице Ира­но­на, изу­чал его золо­тые воло­сы с вен­ком из вино­град­ных листьев, его пур­пур­ную ман­тию. Потом отве­тил, качая голо­вой:

О чуже­зе­мец! Я мно­го слы­шал об Аире и дру­гих назва­ни­ях, кото­рые ты про­из­нес сей­час, но с тех пор про­шло мно­го лет. Я слы­шал об этом уди­ви­тель­ном горо­де еще в юно­сти от мое­го дру­га дет­ства, сына нище­го, кото­рый все­гда гово­рил стран­но и непо­нят­но. Он сочи­нял длин­ные рас­ска­зы о луне, цве­тах и запад­ном вет­ре. Мы сме­я­лись над ним и над его пусты­ми исто­ри­я­ми, пото­му что зна­ли о его насто­я­щем про­ис­хож­де­нии, хотя он и назы­вал себя сыном коро­ля Аиры. Он был кра­сив, как и ты. Мы счи­та­ли его немно­го сума­сшед­шим. Он ушел совсем моло­дым, что­бы най­ти людей, кото­рые бы слу­ша­ли его пес­ни с удо­воль­стви­ем. Сколь­ко раз он пел мне о дале­ких стра­нах, кото­рые нико­гда не суще­ство­ва­ли в дей­стви­тель­но­сти. Он мно­го гово­рил об Аире, о реке Нис­ра, о кас­ка­де Кра. Гово­рил, что пра­вил эти­ми стра­на­ми, хотя мы зна­ли о нем всю прав­ду. Ведь нико­гда на Зем­ле не суще­ство­ва­ло горо­да ид мра­мо­ра и берил­ла, назы­ва­е­мо­го Аирой, не было и людей, кото­рые испы­ты­ва­ли бы радость, слу­шая эти стран­ные и непо­нят­ные пес­ни, кро­ме дру­га мое­го дет­ства, Ира­но­на, кото­рый исчез. И тогда в сумер­ках ночи, когда одна за дру­гой появ­ля­ют­ся на небе звез­ды, а луна излу­ча­ет на боло­то свой блек­лый свет, похо­жий на тот, кото­рый видит из окна мла­де­нец, уба­ю­ки­ва­е­мый мате­рью, глу­бо­кий ста­рик в порван­ной пур­пур­ной туни­ке с вен­ком из жух­лых и засох­ших листьев вино­гра­да бро­сил­ся в несу­щие смерть зыбу­чие пес­ки. При этом он смот­рел пря­мо впе­ред, слов­но перед его взо­ром вста­ва­ли золо­тые купо­ла пре­крас­но­го и маня­ще­го горо­да, где люди смог­ли бы понять его пес­ни.

В ту ночь пре­крас­ная сказ­ка моло­до­сти и кра­со­ты антич­но­го мира исчез­ла навсе­гда.