Говард Филлипс Лавкрафт

КОШМАР В КВАРТАЛЕ РЭД ХУК

(The Horror at Red Hook)
Напи­са­но в 1925 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод О. Колес­ни­ко­ва

////

В каж­дом из нас стрем­ле­ние к доб­ру ужи­ва­ет­ся со склон­но­стью к злу, и, по мое­му глу­бо­ко­му убеж­де­нию, мы живем в мире, почти неве­до­мом нам, изоби­лу­ю­щем про­ва­ла­ми, теня­ми и суме­реч­ны­ми созда­ни­я­ми. Неиз­вест­но, вер­нет­ся ли когда-нибудь чело­ве­че­ство на путь эво­лю­ции, но нет сомне­ний, что изна­чаль­ное зло до сих пор не изжи­то.

Артур Мей­чен

I

Несколь­ко недель тому назад вни­ма­ние зевак, сто­яв­ших на углу одной из улиц Пас­ко­уга, неболь­шой дере­вуш­ки в Род-Айлен­де, при­влек­ло необыч­ное пове­де­ние высо­ко­го, креп­ко сло­жен­но­го, вполне здо­ро­во­го вида чело­ве­ка. Он спус­кал­ся с хол­ма по доро­ге из Чепа­че­та и пово­ра­чи­вал на глав­ную ули­цу в сто­ро­ну цен­траль­но­го квар­та­ла, обра­зу­е­мо­го несколь­ки­ми ничем не при­ме­ча­тель­ны­ми кир­пич­ны­ми стро­е­ни­я­ми, глав­ным обра­зом лав­ка­ми и скла­да­ми, кото­рые дела­ли посе­лок подо­би­ем город­ка. Имен­но в этом месте, без вся­кой види­мой при­чи­ны, незна­ко­мец поз­во­лил себе стран­ную выход­ку: он замер, при­сталь­но всмат­ри­ва­ясь в самое высо­кое из зда­ний перед собой, а затем, издав серию прон­зи­тель­ных, исте­ри­че­ских вскри­ков, бро­сил­ся бежать, но на бли­жай­шем пере­крест­ке спо­ткнул­ся и упал. Когда забот­ли­вые про­хо­жие помог­ли ему под­нять­ся на ноги и отрях­нуть от пыли костюм, ока­за­лось, что он в здра­вом рас­суд­ке, ниче­го не пере­ло­мал и пол­но­стью опра­вил­ся от нерв­но­го сры­ва. Сму­щен­но про­бор­мо­тав изви­не­ния за неадек­ват­ное пове­де­ние, ссы­ла­ясь на пере­жи­тый стресс, незна­ко­мец повер­нул­ся и, ни разу не огля­нув­шись, ушел обрат­но по чепа­чет­ской доро­ге. Подоб­но­го рода про­ис­ше­ствие с таким круп­ным, силь­ным и вполне здо­ро­во­го вида муж­чи­ной, каким был этот постра­дав­ший, каза­лось стран­ным, и удив­ле­ние наблю­дав­ших за ним ничуть не умень­ши­лось от того, что один из сви­де­те­лей это­го про­ис­ше­ствия ска­зал, что узнал в нем посто­яль­ца извест­но­го в окру­ге молоч­ни­ка из пред­ме­стья Чепа­чет.

Этим чело­ве­ком был, как выяс­ни­лось потом, нью-йорк­ский детек­тив Томас Ф. Мело­ун, нахо­дя­щий­ся в дли­тель­ном отпус­ке по состо­я­нию здо­ро­вья, пере­тру­див­шись от непо­мер­но­го объ­е­ма рабо­ты во вре­мя рас­сле­до­ва­ния одно­го дела, кото­ро­му ужас­ный несчаст­ный слу­чай при­дал тра­ги­че­ское завер­ше­ние. Во вре­мя рей­да, в кото­ром он при­ни­мал уча­стие, обру­ши­лись несколь­ко ста­рых кир­пич­ных домов и под облом­ка­ми погиб­ли как задер­жан­ные, так и несколь­ко сослу­жив­цев Мело­у­на, и это глу­бо­ко потряс­ло детек­ти­ва. С тех пор вид зда­ний, хотя бы отда­лен­но напо­ми­на­ю­щих обру­шив­ши­е­ся, вызы­ва­ет у него ужас, поэто­му спе­ци­а­ли­сты по умствен­ным рас­строй­ствам запре­ти­ли ему на неопре­де­лен­ный срок нахо­дить­ся в горо­де. Поли­цей­ский врач, у кото­ро­го род­ствен­ни­ки жили в Чепа­че­те, неболь­шом посел­ке, состо­я­щем из двух десят­ков домов в коло­ни­аль­ном сти­ле, пред­ло­жил ему этот сель­ский уго­лок в каче­стве места для исце­ле­ния душев­ных ран; туда и отпра­вил­ся наш стра­да­лец, пообе­щав дер­жать­ся подаль­ше от глав­ных улиц более круп­ных посе­ле­ний до осо­бо­го на то поз­во­ле­ния вра­ча из Вунс­о­ке­та, под наблю­де­ние кото­ро­го он посту­пал. Эта про­гул­ка в Пас­ко­уг за жур­на­ла­ми была явной ошиб­кой, за кото­рую несчаст­ный паци­ент попла­тил­ся испу­гом, синя­ка­ми и сты­дом.

Вот все, что было извест­но по сплет­ням в Чепа­че­те и Пас­ко­у­ге; при­мер­но столь­ко же зна­ли и зани­мав­ши­е­ся Мело­уном весь­ма обра­зо­ван­ные спе­ци­а­ли­сты. Послед­ним, впро­чем, детек­тив пытал­ся рас­ска­зать зна­чи­тель­но боль­ше, но не сде­лал это­го из-за откро­вен­но­го недо­ве­рия, с кото­рым вос­при­ни­ма­лись его сло­ва. Тогда он решил не тра­тить лиш­них нер­вов и ни еди­ным сло­вом не выра­зил несо­гла­сия с вер­дик­том, что его пси­хи­че­ское рав­но­ве­сие пошат­ну­лось из-за вне­зап­но­го обва­ла несколь­ких дрях­лых кир­пич­ных домов в бруклин­ском Ред-Хуке и слу­чив­шей­ся в резуль­та­те это­го гибе­ли отваж­ных блю­сти­те­лей зако­на. Он затра­тил чрез­мер­но мно­го уси­лий, ска­за­ли ему, пыта­ясь спра­вить­ся с этим рас­сад­ни­ком пре­ступ­но­сти и поро­ка — и дей­стви­тель­но, там тво­ри­лись жут­кие дела, — а вне­зап­ная тра­ге­дия ока­за­лась послед­ней кап­лей. Это было про­стое объ­яс­не­ние, доступ­ное каж­до­му, и посколь­ку Мело­ун был отнюдь не прост, он решил, что луч­ше будет им огра­ни­чить­ся. Наме­кать лишен­ным вооб­ра­же­ния людям на суще­ство­ва­ние ужа­са, пре­вос­хо­дя­ще­го чело­ве­че­ские пред­став­ле­ния, — ужа­са, про­ни­ка­ю­ще­го к нам из более древ­них миров и пора­жа­ю­ще­го, как про­ка­за, дома, квар­та­лы, а то и горо­да, — озна­ча­ло вме­сто оздо­ро­ви­тель­но­го отды­ха в деревне отпра­вить­ся в оби­тую вой­ло­ком пала­ту пси­хи­ат­ри­че­ской лечеб­ни­цы; но Мело­ун был бла­го­ра­зум­ным чело­ве­ком, если не при­ни­мать во вни­ма­ние неко­то­рую склон­ность к мисти­циз­му. Он обла­дал кельт­ским виде­ни­ем страш­ных и пота­ен­ных сто­рон бытия, но при этом имел при­су­щую логи­кам спо­соб­ность под­ме­чать сомни­тель­ные вза­и­мо­свя­зи; имен­но это соче­та­ние и послу­жи­ло при­чи­ной того, что в свои сорок два года он ока­зал­ся дале­ко от род­но­го дома и занял­ся необыч­ным делом для выпуск­ни­ка Дуб­лин­ско­го уни­вер­си­те­та, появив­ше­го­ся на свет в геор­ги­ан­ском особ­ня­ке воз­ле Феникс-пар­ка.

Так что сей­час, про­бе­гая мыс­лен­но по тому, что ему дове­лось видеть, слы­шать или о чем уда­лось дога­дать­ся, Мело­ун был даже дово­лен, что остал­ся един­ствен­ным хра­ни­те­лем тай­ны, спо­соб­ной пре­вра­тить бес­страш­но­го бой­ца во вздра­ги­ва­ю­ще­го от каж­до­го шоро­ха нев­ро­ти­ка, — спо­соб­ной пре­вра­тить ста­рые кир­пич­ные тру­що­бы и мно­же­ство смуг­лых, неот­ли­чи­мых друг от дру­га лиц в ноч­ной кош­мар и жут­кое вос­по­ми­на­ние. Уже не в пер­вый раз Мело­ун скры­вал истин­ные моти­вы сво­их дей­ствий — ибо раз­ве не счи­та­ли знав­шие детек­ти­ва люди его доб­ро­воль­ное погру­же­ние в мно­го­языч­ную без­дну нью-йорк­ско­го дна чуда­че­ством, не под­да­ю­щим­ся разум­но­му объ­яс­не­нию? Но раз­ве мог он пове­дать зауряд­ным горо­жа­нам о древ­них кол­дов­ских обря­дах и омер­зи­тель­ных куль­тах, сле­ды кото­рых его чут­кий взор угля­дел в этом бур­ля­щем кот­ле веко­вой нечи­сти, куда самые подон­ки минув­ших раз­вра­щен­ных эпох вли­ли свою долю отра­вы и гнус­но­го ужа­са? Он видел отсве­ты зеле­но­ва­то­го адско­го пла­ме­ни во всей этой меша­нине, про­ни­зан­ной алч­но­стью и край­ним бого­хуль­ством, и лишь едва замет­но улы­бал­ся зна­ко­мым ньюй­орк­цам на насмеш­ки над его ново­вве­де­ни­я­ми в поли­цей­скую прак­ти­ку.

Высме­и­вая его фан­та­сти­че­скую пого­ню за при­зра­ка­ми и непо­сти­жи­мы­ми загад­ка­ми, они ост­ро­ум­но и цинич­но заве­ря­ли, что в наше вре­мя в Нью- Йор­ке и нет ниче­го поми­мо при­ми­тив­но­сти и пош­ло­сти. Один из его при­я­те­лей даже готов был спо­рить на круп­ную сум­му, что как бы ни нахва­ли­ва­ло его “Дуб­лин Ревю”, детек­ти­ву не удаст­ся напи­сать по- насто­я­ще­му инте­рес­ный рас­сказ о жиз­ни нью-йорк­ских тру­щоб, и сей­час, вспо­ми­ная об этом, Мело­ун не мог не удив­лять­ся иро­нии миро­зда­ния, обра­тив­ше­го сло­ва насмеш­ли­во­го про­ро­ка в явь, хотя и враз­рез с их изна­чаль­ным смыс­лом. Ужас, навсе­гда отпе­ча­тав­ший­ся в его созна­нии, не мог быть опи­сан, пото­му что, напо­до­бие упо­мя­ну­той Эдга­ром По кни­ги, “es lässt sich nicht lesen — не поз­во­ля­ет себя про­честь”.

II Мело­ун во всем ощу­щал скры­тые тай­ны бытия. В юно­сти он во всем нахо­дил скры­тую кра­со­ту и выс­ший смысл, что слу­жи­ло ему источ­ни­ком поэ­ти­че­ско­го вдох­но­ве­ния, но нуж­да, стра­да­ния и ски­та­ния выну­ди­ли его обра­тить взор в дру­гую сто­ро­ну, и сей­час он с ужа­сом нахо­дил мно­го­об­ра­зие ликов зла в окру­жа­ю­щем его мире. Его повсе­днев­ная жизнь пре­вра­ти­лась в фан­тас­ма­го­ри­че­ский театр теней, в кото­ром он с инте­ре­сом взи­рал то на скры­тый порок в духе луч­ших работ Берд­слея, то на уга­ды­ва­ю­щий­ся за самы­ми невин­ны­ми фор­ма­ми и пред­ме­та­ми ужас в духе наи­бо­лее изощ­рен­ных гра­вюр Гюста­ва Доре. Он не раз под­ме­чал, что насмеш­ли­вое отно­ше­ние людей выс­ше­го интел­лек­та ко вся­ко­го рода сокро­вен­ным зна­ни­ям — это бла­го для осталь­но­го чело­ве­че­ства, ибо при­ло­же­ние выс­ше­го разу­ма к тай­нам древ­них и совре­мен­ных куль­тов спо­соб­но угро­жать не толь­ко наше­му миру, но, воз­мож­но, и целост­но­сти Все­лен­ной. Без­услов­ная мрач­ность всех подоб­ных рас­суж­де­ний в Мело­уне ком­пен­си­ро­ва­лась здра­вым смыс­лом и тон­ким чув­ством юмо­ра. Его вполне устра­и­ва­ло, что­бы эти полу­раз­га­дан­ные тай­ны оста­ва­лись лишь объ­ек­том абстракт­ных умо­за­клю­че­ний; но когда выпол­не­ние слу­жеб­но­го дол­га при­ве­ло его к столк­но­ве­нию со слиш­ком неожи­дан­ным и ужа­са­ю­щим откро­ве­ни­ем, этот баланс нару­шил­ся и слу­чил­ся нерв­ный срыв. Рас­сле­до­ва­ние в Ред-Хуке впер­вые при­влек­ло вни­ма­ние детек­ти­ва, когда он ока­зал­ся вре­мен­но коман­ди­ро­ван в поли­цей­ский уча­сток на Бат­лер-стрит в Бруклине. Ред-Хук — это лаби­ринт из на ред­кость убо­гих стро­е­ний на месте ста­рых пор­то­вых квар­та­лов напро­тив Губер­на­тор­ско­го ост­ро­ва, кото­рый про­ре­за­ют несколь­ко опас­ных для посе­ще­ния улиц, беру­щих нача­ло от доков и ухо­дя­щих вверх по хол­му, что­бы в ито­ге соеди­нить­ся с неко­гда про­цве­та­ю­щи­ми, а ныне тру­щоб­ны­ми Клин­тон-стрит и Корт-стрит, веду­щи­ми далее в сто­ро­ну Боро-Холл. Здесь пре­об­ла­да­ют кир­пич­ные зда­ния, постро­ен­ные меж­ду пер­вой чет­вер­тью и сере­ди­ной про­шло­го сто­ле­тия, и неко­то­рые наи­бо­лее тем­ные улоч­ки и пере­ул­ки до сих пор сохра­ня­ют свое­об­раз­ный мрач­ный коло­рит того вре­ме­ни, в лите­ра­тур­ной тра­ди­ции назы­ва­ю­щий­ся “дик­кен­сов­ским”. Состав насе­ле­ния Ред-Хука — загад­ка и нераз­ре­ши­мая голо­во­лом­ка для мно­гих поко­ле­ний ста­ти­сти­ков: посто­ян­но враж­ду­ю­щие меж­ду собой груп­пы сирий­цев, испан­цев, ита­льян­цев и негров раз­де­ле­ны про­слой­ка­ми скан­ди­на­вов и корен­ных аме­ри­кан­цев. Вави­лон­ское стол­по­тво­ре­ние язы­ков и вся­че­ских подон­ков, из кото­ро­го порой выры­ва­ют­ся весь­ма стран­ные кри­ки, и впле­та­ю­щи­е­ся в плеск покры­тых мазут­ной плен­кой волн о мрач­ные при­ча­лы и чудо­вищ­ную орган­ную лита­нию паро­ход­ных гуд­ков. Одна­ко в дав­ние вре­ме­на Ред-Хука кар­ти­на была совсем иной: на ули­цах воз­ле при­ча­ла жили чест­ные тру­дя­ги-моря­ки, а выше, на склоне хол­ма, рас­по­ла­га­лись особ­ня­ки более состо­я­тель­ных хозя­ев. Сле­ды было­го бла­го­по­лу­чия мож­но уви­деть в осно­ва­тель­ной архи­тек­ту­ре ста­рых домов и в кра­со­те неко­то­рых церк­вей, а так­же в неко­то­рых раз­бро­сан­ных по все­му рай­о­ну мел­ких сви­де­тель­ствах: рос­кош­ные лест­нич­ные про­ле­ты, поко­сив­ши­е­ся, а то и сорван­ные с петель вели­че­ствен­ные две­ри, изъ­еден­ные чер­вя­ми деко­ра­тив­ные пиляст­ры, слож­но­го про­фи­ля две­ри в подъ­ез­дах или без­жа­лост­но вытоп­тан­ные лужай­ки с пова­лен­ным ржа­вым ограж­де­ни­ем. Дома обыч­но сто­ят куч­ка­ми, а окна-фона­ри неко­то­рых домов напо­ми­на­ют о вре­ме­нах, когда домо­чад­цы капи­та­нов и судо­вла­дель­цев высмат­ри­ва­ли в море их кораб­ли.

Из этой мораль­но и физи­че­ски раз­ла­га­ю­щей­ся кло­аки к небу воз­но­сят­ся самые изощ­рен­ные про­кля­тия на сотне язы­ков и диа­лек­тов. По ули­цам бро­дят тол­пы подо­зри­тель­но­го вида бро­дяг, запе­ва­ю­щих и бра­ня­щих­ся на все лады, и если забре­да­ет кто-то посто­рон­ний, то какие-то руки задер­ги­ва­ют што­ры и гасят за ними свет, а за плот­ны­ми зана­вес­ка­ми тороп­ли­во скры­ва­ют­ся лица, отме­чен­ные печа­тью поро­ка. Поли­ция дав­но уже отча­я­лась наве­сти поря­док и лишь ста­ра­ет­ся огра­дить внеш­ний мир от этой зара­зы. При появ­ле­нии на ули­цах пат­ру­ля воца­ря­ет­ся мрач­ное, напря­жен­ное мол­ча­ние, а задер­жан­ные в Ред-Хуке пре­ступ­ни­ки не дают ника­ких пока­за­ний. Состав пре­ступ­ле­ний по сво­ей пест­ро­те не усту­па­ет этни­че­ско­му, начи­ная от кон­тра­бан­ды рома и неле­галь­но­го про­жи­ва­ния ино­стран­цев и закан­чи­вая звер­ски­ми убий­ства­ми и раз­бой­ны­ми напа­де­ни­я­ми. И если фор­маль­но уро­вень пре­ступ­но­сти в Ред-Хуке не выше, чем в при­мы­ка­ю­щих рай­о­нах, то это заслу­га не поли­ции, а той лов­ко­сти, с какой здесь уме­ют обстря­пы­вать гряз­ные дела. Доста­точ­но заме­тить, что дале­ко не все люди, попа­да­ю­щие в Ред-Хук, воз­вра­ща­ют­ся обрат­но по суше, и боль­ше шан­сов вер­нуть­ся — у тех, кто уме­ет дер­жать язык за зуба­ми.

В такой вот сло­жив­шей­ся ситу­а­ции Мело­ун уло­вил при­зна­ки некой тща­тель­но обе­ре­га­е­мой, ужас­ной тай­ны, несрав­нен­но хуже любо­го из тех гре­хов, кото­рые осуж­да­ют доб­ро­по­ря­доч­ные граж­дане и столь охот­но бро­са­ют­ся исце­лять свя­щен­ни­ки и филан­тро­пы. Он хоро­шо созна­вал, сов­ме­щая в себе пыл­кое вооб­ра­же­ние со стро­гим науч­ным под­хо­дом, что совре­мен­ный чело­век в усло­ви­ях без­за­ко­ния неумо­ли­мо ска­ты­ва­ет­ся к тому, что в сво­ей повсе­днев­ной и рели­ги­оз­ной прак­ти­ке начи­на­ет руко­вод­ство­вать­ся не разу­мом, а тем­ны­ми, полу­жи­вот­ны­ми инстинк­та­ми; поэто­му с инте­ре­сом антро­по­ло­га наблю­дал за гор­ла­ня­щи­ми и сып­лю­щи­ми руга­тель­ства­ми групп­ка­ми моло­дых людей с обез­об­ра­жен­ны­ми оспи­на­ми лица­ми и одур­ма­нен­ны­ми гла­за­ми, попа­дав­ши­ми­ся ему в пред­рас­свет­ные часы на заму­со­рен­ных ули­цах Ред-Хука, хотя и вздра­ги­вал вся­кий раз от отвра­ще­ния. Они были здесь повсю­ду: то при­ста­ва­ли к про­хо­жим на пере­крест­ках, то наиг­ры­ва­ли на при­ми­тив­ных музы­каль­ных инстру­мен­тах в две­рях домов, то одур­ма­нен­но дре­ма­ли и руга­лись за сто­ли­ка­ми кафе­те­ри­ев в Боро-Холл, а то заго­вор­щиц­ки шеп­та­лись воз­ле поби­то­го так­си, при­пар­ко­ван­но­го у парад­но­го подъ­ез­да полу­раз­ва­лив­ше­го­ся дома с зако­ло­чен­ны­ми окна­ми. Они вызы­ва­ли у Мело­у­на зна­чи­тель­но боль­ший инте­рес, чем он готов был при­знать­ся сво­им това­ри­щам по служ­бе, ибо за ними скры­ва­лась какая-то чудо­вищ­ная сила, веду­щая свое нача­ло из неве­до­мых глу­бин вре­ме­ни, нечто непо­сти­жи­мое и бес­ко­неч­но древ­нее, в сво­их про­яв­ле­ни­ях не име­ю­щее ниче­го обще­го с бес­ко­неч­ным спис­ком дея­ний, при­мет и при­то­нов пре­ступ­но­го мира, с таким тща­ни­ем состав­ля­е­мым поли­ци­ей. Он испы­ты­вал внут­рен­нюю убеж­ден­ность, что эти моло­дые подон­ки — носи­те­ли какой-то жут­кой дои­сто­ри­че­ской сущ­но­сти, хра­ни­те­ли раз­роз­нен­ных облом­ков куль­тов и обря­дов, более древ­них, чем само чело­ве­че­ство. Слиш­ком уж согла­со­ван­ны­ми и про­ду­ман­ны­ми ока­зы­ва­лись их дей­ствия, и слиш­ком уж стро­гий поря­док чув­ство­вал­ся за их внеш­ней рас­пу­щен­но­стью и неряш­ли­во­стью. Мело­ун не стал бы попу­сту тра­тить вре­мя на чте­ние кни­жо­нок типа “Культ ведьм Запад­ной Евро­пы” мисс Мюр­рей; он знал, что и поныне сре­ди кре­стьян и суе­вер­ных про­сто­лю­ди­нов сохра­нил­ся древ­ний обы­чай устра­и­вать нече­сти­вые тай­ные сбо­ри­ща и оргии, вос­хо­дя­щий к тем­ным рели­ги­оз­ным куль­там доарий­ско­го пери­о­да и упо­ми­на­ю­щий­ся про­сто­реч­но как “чер­ная мес­са” или “шабаш ведьм”. Он нисколь­ко не сомне­вал­ся, что зло­ве­щие порож­де­ния тура­но-ази­ат­ской магии и куль­тов пло­до­ро­дия дожи­ли до наших дней, и лишь ино­гда с содро­га­ни­ем заду­мы­вал­ся, насколь­ко же древ­нее и ужас­нее они сво­их самых древ­них и самых ужас­ных опи­са­ний.

III

В гуще собы­тий в Ред-Хуке Мело­ун ока­зал­ся из-за дела Робер­та Суи­де­ма. Этот высо­ко­об­ра­зо­ван­ный пото­мок древ­не­го гол­ланд­ско­го рода полу­чил наслед­ство, поз­во­ляв­шее жить празд­но, и с тех пор про­жи­вал отшель­ни­ком в про­стор­ном, но уже постра­дав­шем от вре­ме­ни особ­ня­ке, постро­ен­ном его дедом во Флэт­бу­ше во вре­ме­на, когда эта дере­вуш­ка пред­став­ля­ла собой живо­пис­ную груп­пу особ­ня­ков в коло­ни­аль­ном сти­ле, окру­жа­ю­щих увен­чан­ную шпи­лем и уви­тую плю­щом рефор­мат­скую цер­ковь с неболь­шим нидер­ланд­ским клад­би­щем. Суи­дем про­вел в этом отдель­но сто­я­щем зда­нии в глу­бине Мар­тен­се-стрит, в окру­же­нии почтен­но­го воз­рас­та дере­вьев, за кни­га­ми и раз­мыш­ле­ни­я­ми без мало­го шесть­де­сят лет и отлу­чал­ся лишь одна­жды, лет трид­цать назад, отплыв к бере­гам Ста­ро­го Све­та, где пре­бы­вал целых восемь лет. При­слу­ги у него не было, и он мало кому поз­во­лял нару­шать свое доб­ро­воль­ное затвор­ни­че­ство; свя­зей со ста­ры­ми дру­зья­ми не под­дер­жи­вал, а ред­ких визи­те­ров при­ни­мал в одной из тех трех ком­нат пер­во­го эта­жа, кото­рые под­дер­жи­вал в отно­си­тель­ном поряд­ке — про­стор­ной, с высо­ким потол­ком, застав­лен­ной по сте­нам стел­ла­жа­ми от пола до потол­ка, на кото­рых были нава­ле­ны кипы пух­лых, зам­ше­лых от древ­но­сти и оттал­ки­ва­ю­щих с виду томов. Рас­ши­ре­ние гра­ниц горо­да и после­ду­ю­щее погло­ще­ние Флэт­бу­ша рай­о­ном Бруклин про­шло для Суи­де­ма неза­ме­чен­ным, да и город заме­чал его все мень­ше и мень­ше. Если пожи­лые оби­та­те­ли квар­та­ла при ред­ких встре­чах на ули­це узна­ва­ли его, то для моло­до­го поко­ле­ния он был все­го лишь тол­стым ста­ри­каш­кой, чей забав­ный облик — неопрят­ная седая шеве­лю­ра, вскло­ко­чен­ная бород­ка, лос­ня­щий­ся чер­ный костюм и ста­ро­мод­ная трость с позо­ло­чен­ным набал­даш­ни­ком — заслу­жи­вал лишь мимо­лет­но­го удив­лен­но­го взгля­да. Пока это­го не потре­бо­ва­лось по служ­бе, Мело­уну не дово­ди­лось встре­чать­ся с ним лич­но, одна­ко он не раз слы­шал о гол­ланд­це как о круп­ней­шем авто­ри­те­те в обла­сти сред­не­ве­ко­во­го оккуль­тиз­ма и даже как-то соби­рал­ся изу­чить напи­сан­ную им бро­шю­ру о вли­я­нии Каб­ба­лы на леген­ду о док­то­ре Фау­сте, кото­рую один из дру­зей детек­ти­ва часто цити­ро­вал наизусть.

Дело Суи­де­ма нача­лось с того, как какие-то его отда­лен­ные и чуть ли не един­ствен­ные род­ствен­ни­ки потре­бо­ва­ли выне­се­ния судеб­но­го реше­ния о его невме­ня­е­мо­сти. Тре­бо­ва­ние это со сто­ро­ны мог­ло бы пока­зать­ся неожи­дан­ным, но ста­ло резуль­та­том дли­тель­ных наблю­де­ний и горест­ных обсуж­де­ний. Осно­ва­ни­ем для него послу­жи­ли выска­зы­ва­ния и поступ­ки почтен­но­го пат­ри­ар­ха: стран­ные упо­ми­на­ния о каких-то чудес­ных пере­ме­нах, кото­рые вот-вот долж­ны явить­ся миру, и недо­стой­ное при­стра­стие к подо­зри­тель­ным бруклин­ским при­то­нам. С года­ми он все мень­ше уде­лял вни­ма­ния сво­е­му внеш­не­му виду, и теперь его вполне мож­но было при­нять за нище­го, а дру­зья не раз с ужа­сом заме­ча­ли его на стан­ции под­зем­ки или на ска­мей­ке воз­ле Боро-Холл бесе­ду­ю­щим с каки­ми-то подо­зри­тель­ны­ми тем­но­ко­жи­ми. Речь его ста­ла мало­по­нят­ной, он гово­рил о неогра­ни­чен­ной силе, кото­рой ско­ро будет наде­лен, и через сло­во встав­лял мисти­че­ские поня­тия и име­на, такие как “Сефи­рот”, “Асмо­дей” или “Сама­эль”. В ходе судо­про­из­вод­ства было уста­нов­ле­но, что почти весь свой годо­вой доход как ран­тье Суи­дем тра­тил на при­об­ре­те­ние ста­рин­ных фоли­ан­тов, кото­рые ему достав­ля­ли из Лон­до­на и Пари­жа, и на содер­жа­ние убо­гой квар­ти­ры в цоколь­ном эта­же одно­го из домов в Ред-Хуке, где он чуть ли не каж­дый вечер встре­чал­ся со стран­ны­ми деле­га­ци­я­ми, состо­я­щи­ми из вся­ких подо­зри­тель­ных лич­но­стей и ино­стран­цев, и про­во­дил там за наглу­хо зашто­рен­ны­ми окна­ми какие-то обря­ды. Сле­див­шие за ним част­ные детек­ти­вы сооб­ща­ли о стран­ных воп­лях и пес­но­пе­ни­ях, а так­же, судя по зву­кам, обря­до­вых пляс­ках, про­ис­хо­див­ших на этих ноч­ных сбо­ри­щах, и удив­ля­лись экс­та­зу и раз­нуз­дан­но­сти на них, необыч­ных даже для тако­го при­выч­но­го к орги­ям рай­о­на, как Ред-Хук. Одна­ко на судеб­ном слу­ша­нии Суи­де­му уда­лось отсто­ять свою сво­бо­ду. В зале суда он про­де­мон­стри­ро­вал изящ­ные мане­ры, ясную, убе­ди­тель­ную речь и без тру­да разъ­яс­нил стран­но­сти сво­е­го пове­де­ния и необыч­ность выска­зы­ва­ний глу­бо­кой погру­жен­но­стью в свое­об­раз­ное науч­ное иссле­до­ва­ние. Он утвер­ждал, что в послед­нее вре­мя зани­ма­ет­ся иссле­до­ва­ни­ем неко­то­рых аспек­тов евро­пей­ской куль­ту­ры, для чего тре­бу­ет­ся тес­ное обще­ние с раз­лич­ны­ми груп­па­ми ино­стран­цев, а так­же непо­сред­ствен­ное озна­ком­ле­ние с народ­ны­ми пес­ня­ми и тан­ца­ми. Что же до неле­по­го пред­по­ло­же­ния, что на его день­ги содер­жит­ся некое при­ми­тив­ное тай­ное обще­ство, — оно лишь пока­зы­ва­ет, с каким ему при­хо­дит­ся стал­ки­вать­ся отно­ше­ни­ем к нему и его иссле­до­ва­ни­ям. Бла­го­да­ря этим спо­кой­ным и обсто­я­тель­ным объ­яс­не­ни­ям вер­дикт суда ока­зал­ся в его поль­зу, и он уда­лил­ся с гор­до­стью и досто­ин­ством, чего нель­зя было ска­зать о при­сты­жен­ных част­ных детек­ти­вах, наня­тых Суи­де­ма­ми, Кор­ле­а­ра­ми и Ван Брун­та­ми.

Вот тогда-то к делу и под­клю­чи­лись феде­раль­ные аген­ты и поли­цей­ские детек­ти­вы, в чис­ле кото­рых ока­зал­ся Мело­ун. Орга­ны пра­во­по­ряд­ка при­смат­ри­ва­лись к дея­тель­но­сти Суи­де­ма со все воз­рас­та­ю­щим инте­ре­сом и уже не раз при­хо­ди­ли на помощь част­ным детек­ти­вам. В резуль­та­те тако­го сотруд­ни­че­ства было уста­нов­ле­но, что новые зна­ко­мые Суи­де­ма отно­сят­ся к чис­лу самых отъ­яв­лен­ных и зако­ре­не­лых пре­ступ­ни­ков тем­ных зако­ул­ков Ред- Хука и что по мень­шей мере треть из них неод­но­крат­но при­вле­ка­лись за воров­ство, хули­ган­ство и ввоз неле­галь­ных эми­гран­тов. Пожа­луй, не будет силь­ным пре­уве­ли­че­ни­ем ска­зать, что круг лиц, в кото­ром ныне вра­щал­ся пожи­лой уче­ный, вклю­чал в себя одну из самых опас­ных пре­ступ­ных груп­пи­ро­вок, про­мыш­ляв­шую кон­тра­бан­дой живо­го това­ра, в основ­ном без­род­ных ази­ат­ских имми­гран­тов, кото­рых бла­го­ра­зум­но заво­ра­чи­ва­ли назад на Эллис-Айлен­де. В пере­на­се­лен­ных тру­що­бах квар­та­ла, в те вре­ме­на назы­вав­ше­го­ся Пар­кер-Плейс, где рас­по­ла­га­лись полу­под­валь­ные апар­та­мен­ты Суи­де­ма, обра­зо­ва­лась весь­ма необыч­ная коло­ния нико­му неве­до­мо­го узко­гла­зо­го наро­да, исполь­зу­ю­ще­го араб­ский алфа­вит, род­ство с кото­рым отри­ца­лось все­ми сирий­ца­ми, про­жи­вав­ши­ми на Атлан­ти­ка­ве­ню и сосед­них ули­цах. Веро­ят­но, что всех их сле­до­ва­ло бы депор­ти­ро­вать вви­ду отсут­ствия удо­сто­ве­ре­ний лич­но­сти, но маши­на испол­ни­тель­ной вла­сти про­кру­чи­ва­ет­ся мед­лен­но и ста­ра­ет­ся не тре­во­жить лиш­ний раз Ред-Хук, если к тому не при­нуж­да­ет обще­ствен­ное мне­ние.

Все эти стран­ные лич­но­сти устра­и­ва­ли собра­ния в полу­раз­ва­лив­шей­ся камен­ной церк­ви, по сре­дам исполь­зу­е­мой в каче­стве тан­це­валь­но­го зала, готи­че­ские контр­фор­сы кото­рой укра­ша­ли самую отвра­ти­тель­ную часть пор­то­во­го квар­та­ла. Номи­наль­но она счи­та­лась като­ли­че­ской, но все бруклин­ские свя­щен­ни­ки еди­но­глас­но отри­ца­ли ее при­над­леж­ность к хри­сти­ан­ству, что под­твер­жда­ли и сотруд­ни­ки поли­ции, дежу­рив­шие в этом рай­оне по ночам и не раз слы­шав­шие доно­сив­ши­е­ся из ее недр стран­ные зву­ки. Мело­уну, когда он сто­ял воз­ле этой церк­ви, пустой и неосве­щен­ной, пока­за­лось, что он слы­шит зло­ве­щие басо­вые ноты уста­нов­лен­но­го в каком- то тай­ном под­зем­ном поме­ще­нии рас­стро­ен­но­го орга­на, дру­гие же докла­ды­ва­ли о жут­ких воп­лях и бара­бан­ном бое, сопро­вож­да­ю­щем таин­ствен­ные служ­бы. Давая по это­му пово­ду пояс­не­ния в суде, Суи­дем заявил, что, по его мне­нию, эти не совсем обыч­ные риту­а­лы пред­став­ля­ют собой обря­ды несто­ри­ан­ской церк­ви с при­ме­сью тибет­ско­го шаман­ства. Он пола­гал, что боль­шин­ство участ­ни­ков этих сбо­рищ отно­си­лись к мон­го­ло­ид­ной расе и про­ис­хо­дят из Кур­ди­ста­на и бли­жай­ших окрест­но­стей — и Мело­ун не мог не вспом­нить, что Кур­ди­стан — место оби­та­ния йези­дов, послед­них уце­лев­ших пер­сид­ских дья­во­ло­по­клон­ни­ков. Как бы там ни было, в ходе рас­сле­до­ва­ния дела Суи­де­ма ока­за­лось уста­нов­ле­но, что вол­на неле­галь­ных имми­гран­тов захлест­ну­ла Ред-Хук; при актив­ном содей­ствии кон­тра­бан­ди­стов и по недо­смот­ру тамо­жен­ни­ков и пор­то­вой поли­ции они уже засе­ли­ли Пар­кер-Плейс и засе­ля­ют квар­та­лы выше, посколь­ку вновь при­быв­шим ази­а­там помо­га­ют их уже успев­шие обжить­ся в новых усло­ви­ях собра­тья. Доволь­но харак­тер­ные узко­гла­зые физио­но­мии и при­зе­ми­стые фигу­ры, на кото­рых совре­мен­ные аме­ри­кан­ские наря­ды смот­ре­лись гро­тес­ко­во, все чаще попа­да­лись в поли­цей­ских участ­ках сре­ди взя­тых с полич­ным на Боро-Холл вори­шек и налет­чи­ков; и нако­нец было реше­но про­из­ве­сти их пере­пись, уста­но­вить, отку­да они при­бы­ва­ют и чем зани­ма­ют­ся, и пере­дать все это в веде­ние имми­гра­ци­он­ных вла­стей. Феде­раль­ная и город­ская поли­ция сов­мест­но пору­чи­ли это дело Мело­уну, и вот тогда-то, начав изу­че­ние Ред­Ху­ка, он почув­ство­вал, что пока­чи­ва­ет­ся на краю без­дны, имя кото­рой — ужас, а про­ти­во­сто­ит ему неопрят­ный, жал­кий на вид Роберт Суи­дем.

IV

Мето­ды рабо­ты поли­ции хит­ро­ум­ны и раз­но­об­раз­ны. Мело­ун, со ску­ча­ю­щим видом бро­дя по ули­цам, через нена­вяз­чи­вые бесе­ды во вре­мя про­гул­ки при “слу­чай­ной” встре­че, бла­го­да­ря свое­вре­мен­но извле­чен­ной из зад­не­го кар­ма­на фляж­ке с креп­ким спирт­ным, а ино­гда и при суро­вом допро­се пере­пу­ган­но­го задер­жан­но­го поли­ци­ей узнал нема­ло раз­роз­нен­ных фак­тов об орга­ни­за­ции, выгля­дя­щей все более угро­жа­ю­щей. Имми­гран­ты ока­за­лись дей­стви­тель­но кур­да­ми, одна­ко гово­ри­ли на неве­до­мом совре­мен­ной линг­ви­сти­ке диа­лек­те. Те немно­гие из них, что зара­ба­ты­ва­ли на про­пи­та­ние чест­ным тру­дом, в основ­ном рабо­та­ли на под­хва­те в доках или тор­гов­ца­ми вся­кой мело­чью без лицен­зии, хотя их мож­но было уви­деть и за пли­той гре­че­ско­го ресто­ран­чи­ка, и в газет­ном киос­ке. Но боль­шин­ство из них не име­ли ника­кой рабо­ты и оче­вид­ным обра­зом были свя­за­ны с пре­ступ­ным миром; самы­ми без­обид­ны­ми из их заня­тий были кон­тра­бан­да и бут­ле­гер­ство. Все эми­гран­ты при­бы­ва­ли на паро­хо­дах, трам­по­вых сухо­гру­зах, и без­лун­ны­ми ноча­ми втихую пере­прав­ля­лись на шлюп­ках к какой-то при­ста­ни, от кото­рой потай­ной канал вел в неболь­шое под­зем­ное озе­ро, рас­по­ло­жен­ное под каким- то из домов. Мело­уну не уда­ва­лось узнать, что это были за при­стань, канал и дом, посколь­ку у всех его собе­сед­ни­ков сохра­ни­лись лишь смут­ные вос­по­ми­на­ния о сво­ем при­бы­тии, к тому же они изла­га­ли их на таком наре­чии, что даже луч­шим пере­вод­чи­кам не всё уда­ва­лось интер­пре­ти­ро­вать. Непо­нят­ной оста­ва­лась и цель их при­бы­тия сюда. На любые вопро­сы отно­си­тель­но их преж­не­го места оби­та­ния и об агент­стве, пред­ло­жив­шем им отпра­вить­ся в пла­ва­ние за оке­ан, отве­том было мол­ча­ние. Одна­ко сто­и­ло поин­те­ре­со­вать­ся, что же побу­ди­ло их пере­се­лить­ся сюда, на лицах появ­ля­лось выра­же­ние непри­кры­то­го ужа­са. Таки­ми же нераз­го­вор­чи­вы­ми ока­за­лись и ганг­сте­ры дру­гих наци­о­наль­но­стей, и все, что уда­лось в кон­це кон­цов узнать об этом, было смут­ны­ми упо­ми­на­ни­я­ми, что какой-то бог или вели­кий жрец пообе­щал неслы­хан­ное могу­ще­ство, сверхъ­есте­ствен­ные воз­мож­но­сти и власть в чужой стране.

И вновь при­быв­шие имми­гран­ты, и быва­лые бан­ди­ты про­дол­жа­ли регу­ляр­но при­ни­мать уча­стие в тща­тель­но охра­ня­е­мых ноч­ных сбо­ри­щах Суи­де­ма, а вско­ре поли­ция узна­ла, что быв­ший отшель­ник арен­до­вал еще несколь­ко квар­тир, где мож­но было пере­но­че­вать, если зна­ешь пароль; в сово­куп­но­сти эти жили­ща зани­ма­ли целых три дома и слу­жи­ли при­ста­ни­щем для стран­ных дру­зей Суи­де­ма. В сво­ем особ­ня­ке во Флэт­бу­ше он появ­лял­ся ред­ко, в основ­ном лишь затем, что­бы взять или поло­жить обрат­но какую-нибудь кни­гу, а внеш­ний облик ста­ро­го гол­ланд­ца посте­пен­но ста­но­вил­ся еще более диким. Мело­ун два­жды пытал­ся пого­во­рить с ним, но оба раза раз­го­вор закан­чи­вал­ся рез­ким тре­бо­ва­ни­ем уби­рать­ся восво­я­си. Суи­дем утвер­ждал, что ниче­го не зна­ет ни о каких заго­во­рах и орга­ни­за­ци­ях; поня­тия не име­ет, отку­да в Ред-Хуке берут­ся кур­ды и зачем они здесь. Он зани­ма­ет­ся исклю­чи­тель­но изу­че­ни­ем в по воз­мож­но­сти наи­бо­лее под­хо­дя­щей обста­нов­ке фольк­ло­ра всех имми­гран­тов в этом рай­оне, и к этой дея­тель­но­сти у поли­ции нет ника­ких пре­тен­зий. Мело­ун попы­тал­ся польстить Суи­де­му, ото­звав­шись с вос­хи­ще­ни­ем о его бро­шю­ре, посвя­щен­ной Каб­ба­ле и древним евро­пей­ским мифам, но ста­рик смяг­чил­ся совсем нена­дол­го. Сами рас­спро­сы ему не нра­ви­лись, и он недву­смыс­лен­но намек­нул гостю, что­бы тот уби­рал­ся куда подаль­ше. Мело­ун поки­нул его чрез­вы­чай­но раз­дра­жен­ный и решил обра­тить­ся к иным источ­ни­кам инфор­ма­ции.

Что уда­лось бы рас­ко­пать Мело­уну, если бы его рабо­ту над этим делом не пре­рва­ли, теперь оста­ет­ся толь­ко дога­ды­вать­ся. Слу­чи­лось так, что глу­пый кон­фликт меж­ду город­ской и феде­раль­ной вла­стью при­оста­но­вил рас­сле­до­ва­ние на дол­гие меся­цы, и Мело­ун ока­зал­ся занят дру­ги­ми дела­ми. Но он не терял инте­ре­са к это­му делу, и пото­му тоже был удив­лен про­ис­хо­дя­щей с Робер­том Суи­де­мом пере­ме­ной. Как раз тогда, когда весь Нью-Йорк был взбу­до­ра­жен про­ка­тив­шей­ся по горо­ду вол­ной похи­ще­ний детей и таин­ствен­ных исчез­но­ве­ний, с неопрят­ным уче­ным про­изо­шла зага­доч­ная и уди­ви­тель­ная мета­мор­фо­за. Одна­жды он был заме­чен воз­ле Боро-Холл с чисто выбри­тым лицом, акку­рат­но под­стри­жен­ны­ми воло­са­ми и в без­упреч­но подо­бран­ном костю­ме, и с тех пор с каж­дым днем он демон­стри­ро­вал все боль­шую утон­чен­ность вку­са. Вско­ре у него появи­лась живость в гла­зах, речь ста­ла более свет­ской, он начал терять пор­тив­ший его фигу­ру лиш­ний вес. Обре­тя сно­ва пру­жи­ни­стость поход­ки, жиз­не­ра­дост­ность манер и, как ни уди­ви­тель­но, более тем­ный цвет волос, явно без исполь­зо­ва­ния кра­си­те­лей, он стал выгля­деть гораз­до моло­же сво­их лет. Оде­вать­ся он стал все менее кон­сер­ва­тив­но, и нако­нец про­сто сра­зил сво­их дру­зей тем, что отре­мон­ти­ро­вал и укра­сил свой особ­няк во Флэт­бу­ше, а затем устро­ил серию при­е­мов, при­гла­шая на них всех, кого смог при­пом­нить, про­яв­ляя осо­бое вни­ма­ние к сво­им пол­но­стью про­щен­ным род­ствен­ни­кам, не так дав­но пытав­шим­ся объ­явить его недее­спо­соб­ным. Неко­то­рые из гостей появи­лись на при­е­мах из любо­пыт­ства, дру­гие из чув­ства дол­га, но любез­ность и учти­вость быв­ше­го отшель­ни­ка оча­ро­ва­ла и тех, и дру­гих. Он заявил, что почти закон­чил рабо­ту всей сво­ей жиз­ни и недав­но полу­чил наслед­ство от почти забы­то­го дру­га из Евро­пы, поэто­му соби­ра­ет­ся про­ве­сти оста­ток сво­их дней как более яркую вто­рую моло­дость, став­шую воз­мож­ной бла­го­да­ря мате­ри­аль­но­му бла­го­по­лу­чию, тща­тель­но­му ухо­ду за собой и дие­те. Его все реже виде­ли в Ред-Хуке и все чаще в том обще­стве, для кото­ро­го он был пред­на­зна­чен от рож­де­ния. Поли­цей­ские отме­ти­ли, что бан­ди­ты, ранее соби­рав­ши­е­ся в полу­под­валь­ном поме­ще­нии на Пар­кер-Плейс, теперь устра­и­ва­ют сбо­ри­ща в ста­рой камен­ной церк­ви, исполь­зу­е­мой ино­гда в каче­стве тан­це­валь­но­го зала, но и ста­рый адрес не совсем забыт: там и в бли­жай­ших домах по-преж­не­му бур­лит вся­че­ская нечи­стая дея­тель­ность. Затем слу­чи­лись два вро­де бы ничем не свя­зан­ных меж­ду собой, но очень важ­ных с точ­ки зре­ния Мело­у­на собы­тия. Пер­вое — фор­маль­ное объ­яв­ле­ние в “Игл” о помолв­ке Робер­та Суи­де­ма и про­жи­ва­ю­щей в Бей­сай­де мисс Кор­не­лии Гер­рит­сен, даль­ней род­ствен­ни­цы ново­ис­пе­чен­но­го жени­ха, моло­дой дамы, вра­ща­ю­щей­ся в самых выс­ших сло­ях обще­ства; вто­рое — поли­цей­ский рейд в ста­рую цер­ковь, слу­жив­шую тан­це­валь­ным залом, после того как кто-то сооб­щил, что видел в одном из полу­под­валь­ных окон зда­ния лицо похи­щен­но­го ребен­ка. Мело­ун, при­ни­мав­ший уча­стие в этом рей­де, вос­поль­зо­вал­ся слу­ча­ем и вни­ма­тель­но изу­чил внут­рен­нюю обста­нов­ку церк­ви. Най­ти ниче­го не уда­лось — более того, в зда­нии вооб­ще нико­го не ока­за­лось, — но обострен­ное эсте­ти­че­ское вос­при­я­тие кель­та не мог­ло не сре­а­ги­ро­вать на неко­то­рые доволь­но подо­зри­тель­ные, крайне неумест­ные в церк­ви вещи. Его поко­ро­би­ли гру­бые рос­пи­си на пан­но на сте­нах — на этих пан­но у лиц свя­тых были такие мир­ские и сар­до­ни­че­ские выра­же­ния, что, пожа­луй, не понра­ви­лись бы любо­му миря­ни­ну. Да и гре­че­ская над­пись на стене над кафед­рой про­по­вед­ни­ка вызы­ва­ла в нем не самые при­ят­ные ассо­ци­а­ции — это было древ­нее кол­дов­ское закли­на­ние, попа­дав­ше­е­ся ему еще в те вре­ме­на, когда он учил­ся в дуб­лин­ском кол­ле­дже, озна­чав­шее в бук­валь­ном пере­во­де сле­ду­ю­щее:

“О друг и това­рищ ночи, ты, вос­тор­га­ю­щий­ся соба­чьим лаем и лью­щей­ся кро­вью, кра­ду­щий­ся в тени над­гро­бий, заби­ра­ю­щий кровь и при­но­ся­щий смерт­ным ужас, Гор­го, Мор­мо, тыся­че­ли­кая луна, обра­ти бла­го­склон­ный взгляд на наши скром­ные под­но­ше­ния!»

Про­чи­тав эту над­пись, он вздрог­нул и вспом­нил зву­ки рас­стро­ен­но­го орга­на, доно­сив­ши­е­ся по ночам отку­да-то из-под этой церк­ви. Он вздрог­нул еще раз, когда, обсле­дуя алтарь, он обна­ру­жил метал­ли­че­скую чашу, по краю кото­рой про­хо­ди­ла тем­ная, похо­жая на ржав­чи­ну полос­ка, и в этот момент ему в нос уда­ри­ла удуш­ли­вая вол­на смра­да, нале­тев­шая невесть отку­да, из-за чего он на несколь­ко секунд застыл на месте от ужа­са и отвра­ще­ния. Память о зву­ках орга­на не дава­ла Мело­уну покоя, и он вни­ма­тель­но осмот­рел все под­валь­ные поме­ще­ния, но так ниче­го и нашел. Это место каза­лось ему крайне непри­ят­ным, но ведь, в кон­це кон­цов, бого­хуль­ные пан­но и над­пись — все­го лишь гру­бые тво­ре­ния невежд.

Ко вре­ме­ни сва­дьбы Суи­де­ма похи­ще­ния детей ста­ли насто­я­щей эпи­де­ми­ей и посто­ян­ной темой пер­вых газет­ных полос. Почти все жерт­вы этих стран­ных пре­ступ­ле­ний были из бед­ней­ших семей, но все воз­рас­та­ю­щее чис­ло исчез­но­ве­ний вызва­ло у обще­ствен­но­сти силь­ней­шую ярость. Газет­ные заго­лов­ки при­зы­ва­ли поли­цию к реши­тель­ным дей­стви­ям, и с поли­цей­ско­го участ­ка на Бат­лер-стрит сно­ва устро­и­ли рейд в Ред-Хук для поис­ка воз­мож­ных улик и поим­ки потен­ци­аль­ных пре­ступ­ни­ков. Мело­ун обра­до­вал­ся воз­мож­но­сти вер­нуть­ся к преж­не­му делу и с готов­но­стью поучаст­во­вал в осмот­ре одно­го из домов Суи­де­ма на Пар­кер-Плейс. Похи­щен­ных детей там, конеч­но, не нашли, несмот­ря на сооб­ще­ния о доно­сив­ших­ся из дома кри­ках и най­ден­ном на зад­нем дво­ре малень­ком шар­фи­ке; но гру­бая рос­пись и над­пи­си на облу­пив­ших­ся сте­нах почти во всех ком­на­тах, а так­же при­ми­тив­ная хими­че­ская лабо­ра­то­рия в ман­сар­де утвер­ди­ли Мело­у­на во мне­нии, что он на пути к какой-то важ­ной тайне. Маз­ня на сте­нах была устра­ша­ю­ще­го вида — самые раз­но­об­раз­ные чудо­ви­ща и неопи­су­е­мые паро­дии на чело­ве­че­ские тела. Мно­го­чис­лен­ные над­пи­си были нане­се­ны чем-то крас­ным и пред­став­ля­ли собою смесь араб­ских, гре­че­ских, латин­ских и древ­не­ев­рей­ских букв. Мело­ун не смог тол­ком разо­брать­ся ни в одной из над­пи­сей, но то, что уло­вил, было зло­ве­ще каб­ба­ли­сти­че­ским. Несколь­ко раз повто­ряв­ша­я­ся над­пись, смесь гре­че­ско­го и древ­не­гре­че­ско­го, пред­став­ля­ла собой самое страш­ное взы­ва­ние к демо­нам вре­мен упад­ка Алек­сан­дрии:

“HEL · HELOYM · SOTHER · EMMANVEL · SABAOTH ·
AGLA · TETRAGRAMMATON · AGYROS · OTHEOS ·
ISCHYROS · ATHANATOS · IEHOVA · VA · ADONAI ·
SADAY · HOMOVSION · MESSIAS · ESCHEREHEYE”.

Кру­ги и пен­та­грам­мы, встре­чав­ши­е­ся здесь повсе­мест­но, недву­смыс­лен­но ука­зы­ва­ли, кому покло­ня­ют­ся оби­та­те­лей это­го запу­щен­но­го жили­ща. В под­ва­ле это­го дома поли­цей­ские обна­ру­жи­ли нечто совер­шен­но нево­об­ра­зи­мое: гру­ду самых насто­я­щих золо­тых слит­ков, небреж­но накры­тую кус­ком меш­ко­ви­ны, бле­стя­щую поверх­ность кото­рых укра­ша­ли такие же зага­доч­ные над­пи­си, что были на сте­нах. Во вре­мя это­го рей­да поли­ции не при­шлось столк­нуть­ся со сколь­ко-нибудь замет­ным сопро­тив­ле­ни­ем: узко­гла­зые ази­а­ты, кото­рых ока­за­лось здесь неис­чис­ли­мое коли­че­ство, тол­пи­лись у каж­дой две­ри, но вели себя доволь­но пас­сив­но. Не най­дя ника­ких инте­ре­со­вав­ших ее улик, поли­ция ниче­го не изъ­яла и нико­го не задер­жа­ла, но отве­ча­ю­щий за эту тер­ри­то­рию капи­тан послал позд­нее запис­ку Суи­де­му, в кото­рой реко­мен­до­вал ему быть более раз­бор­чи­вым в отно­ше­нии сво­их жиль­цов и про­те­же вви­ду нарас­та­ю­ще­го про­те­ста обще­ствен­но­сти.

V

В июне слу­чи­лась сва­дьба и вели­кая сен­са­ция. Через час после полу­дня Флэт­буш бли­стал празд­нич­ным убран­ством, а ули­цы воз­ле ста­рой гол­ланд­ской церк­ви были запо­ло­не­ны рос­кош­ны­ми авто­мо­би­ля­ми, укра­шен­ны­ми флаж­ка­ми. Ника­кое дру­гое мест­ное собы­тие не мог­ло затмить бра­ко­со­че­та­ние Суи­де­ма и Гер­рит­сен ни по вели­чию, ни по раз­ма­ху, и гости, сопро­вож­дав­шие ново­брач­ных к при­ста­ни “Кунар­да”, если и не были слив­ка­ми нью-йорк­ско­го свет­ско­го обще­ства, то по мень­шей мере зани­ма­ли в нем зна­чи­мое поло­же­ние. В пять часов дня, после про­щаль­но­го маха­ния рука­ми, тяже­лый лай­нер мед­лен­но отча­лил от длин­но­го пир­са и, раз­вер­нув­шись носом на восток, дви­нул­ся в оке­ан, к чуде­сам Ста­ро­го Све­та. Вече­ром над нью- йорк­ской гава­нью не было ни облач­ка, и пас­са­жи­ры лай­не­ра име­ли воз­мож­ность полю­бо­вать­ся на звез­ды над неза­гряз­нен­ным оке­а­ном.

Сей­час уже никто не смо­жет ска­зать, что пер­вым нару­ши­ло спо­кой­ствие на судне: гудок дого­ня­ю­ще­го их сухо­гру­за или жут­кий вопль, донес­ший­ся из одной из кают. Воз­мож­но, они про­зву­ча­ли одно­вре­мен­но, но сей­час это уже совер­шен­но не важ­но. Крик донес­ся из каю­ты Суи­де­ма; мат­рос, выса­див­ший дверь этой каю­ты, веро­ят­но, мог бы рас­ска­зать, какие ужа­сы там уви­дел, если бы не сошел немед­лен­но с ума и вопил после это­го гром­че, чем пер­вые жерт­вы, а потом носил­ся по палу­бе, пока его не пой­ма­ли и не при­ко­ва­ли. Кора­бель­ный врач, вошед­ший в каю­ту мину­той поз­же и вклю­чив­ший свет, не сошел с ума, но нико­му не рас­ска­зы­вал об уви­ден­ном до того момен­та, как отпра­вил отчет об этом про­ис­ше­ствии Мело­уну в Чепа­чет. В каю­те, без сомне­ния, про­изо­шло убий­ство, одна­ко несо­мнен­но, что к нему не был при­ча­стен ни один чело­век, о чем сви­де­тель­ство­ва­ли глу­бо­кие сле­ды ког­тей на шее мис­сис Суи­дем, кото­рые не мог­ли быть остав­ле­ны рукой ее супру­га, да и вооб­ще ника­кой чело­ве­че­ской рукой. На белой стене каю­ты неко­то­рое вре­мя мига­ла кро­ва­во-крас­ная над­пись, вос­ста­нов­лен­ная впо­след­ствии док­то­ром по памя­ти, пред­став­ляв­шая собой запи­сан­ное хал­дей­ски­ми бук­ва­ми сло­во “ЛИЛИТ”. Умол­чать о над­пи­си было про­сто: через несколь­ко минут она про­па­ла без сле­да; что же каса­ет­ся самих жертв, врач поспе­шил запе­реть каю­ту с наме­ре­ни­ем нико­го туда не впус­кать. Опи­сы­вая впо­след­ствии эти собы­тия, док­тор осо­бо отме­тил Мело­уну, что не видел ЭТО. Иллю­ми­на­тор каю­ты был открыт, и за секун­ду до того, как док­тор вклю­чил свет, он заме­тил в нем какое-то фос­фо­рес­ци­ру­ю­щее све­че­ние, сопро­вож­дав­ше­е­ся, каза­лось, отго­лос­ком дья­воль­ско­го глум­ли­во­го смеш­ка, но ниче­го более опре­де­лен­но­го не уви­дел. Дока­за­тель­ство это­му, как утвер­ждал док­тор, то, что он не спя­тил.

Несколь­ко минут спу­стя все вни­ма­ние ока­за­лось обра­ще­но на подо­шед­ший вплот­ную сухо­груз. С него была спу­ще­на шлюп­ка, и вско­ре тол­па тем­но­ко­жих и наг­лых бан­ди­тов, обла­чен­ных в потре­пан­ную фор­му моря­ков, забра­лась на борт лай­не­ра ком­па­нии “Кунард”. Вновь при­быв­шие тут же потре­бо­ва­ли выдать им Суи­де­ма или его тело — они зна­ли, что он отпра­вил­ся в путе­ше­ствие, и по какой-то при­чине были уве­ре­ны, что он умрет. На капи­тан­ском мости­ке в этот момент было пол­ное смя­те­ние; два таких собы­тия, как доклад пере­пу­ган­но­го док­то­ра об уви­ден­ном им в каю­те и после­до­вав­шее тут же дикое тре­бо­ва­ние наг­лых гру­би­я­нов, мог­ли поста­вить в тупик и муд­рей­ше­го из муд­ре­цов. Видя нере­ши­тель­ность капи­та­на, пред­во­ди­тель назой­ли­вых визи­те­ров, араб с негро­ид­ны­ми выво­ро­чен­ны­ми губа­ми, про­тя­нул ему гряз­ный и помя­тый листок бума­ги. В запис­ке, под­пи­сан­ной Робер­том Суи­де­мом, и содер­жа­лось сле­ду­ю­щее зага­доч­ное сооб­ще­ние:

“При вне­зап­ном или необъ­яс­ни­мом несчаст­ном слу­чае или смер­ти с моей сто­ро­ны про­шу бес­пре­ко­слов­но пере­дать меня или мое тело пода­те­лю сего и сопро­вож­да­ю­щим его лицам. От выпол­не­ния это­го тре­бо­ва­ния пол­но­стью зави­сит моя, а может быть, и ваша даль­ней­шая судь­ба. Все объ­яс­не­ния будут даны поз­же, а пока про­шу лишь испол­нить мою волю!

Роберт Суи­дем”.

Капи­тан и док­тор обме­ня­лись взгля­да­ми, и послед­ний что-то про­шеп­тал ему на ухо. После чего оба бес­по­мощ­но пожа­ли пле­ча­ми и пове­ли непро­шен­ных гостей к каю­те Суи­де­ма. Отпи­рая дверь каю­ты, док­тор посо­ве­то­вал капи­та­ну не загля­ды­вать внутрь, и сам сво­бод­но вздох­нул толь­ко после того, как все эти стран­ные моря­ки, после необъ­яс­ни­мо дол­го­го пери­о­да под­го­тов­ки, дви­ну­лись нару­жу, уно­ся на пле­чах плот­но завер­ну­тое в про­сты­ню тело. Док­тор пора­до­вал­ся, что оно обвер­ну­то так, что кон­ту­ры не про­сту­па­ют, и что им хва­ти­ло лов­ко­сти не уро­нить его по доро­ге к ожи­дав­шей их воз­ле бор­та шлюп­ке. Лай­нер “Кунард” взял преж­ний курс, а док­тор с кора­бель­ным гро­бов­щи­ком отпра­ви­лись в каю­ту Суи­де­ма, что­бы ока­зать послед­ние услу­ги оста­вав­шей­ся там мерт­вой жен­щине. Сно­ва вра­чу при­шлось при­бег­нуть к сокры­тию фак­тов и даже к пря­мой лжи, посколь­ку вскры­лось еще одно ужас­ное обсто­я­тель­ство. Когда гро­бов­щик поин­те­ре­со­вал­ся, для чего док­тор выпу­стил всю до послед­ней кап­ли кровь из тела мис­сис Суи­дем, тот не при­знал­ся, что не имел ни малей­ше­го отно­ше­ния к это­му зло­де­я­нию, как и не стал обра­щать вни­ма­ние сво­е­го спут­ни­ка на пустые ячей­ки в стой­ке для буты­лок и на рез­кий запах спирт­но­го из сли­ва умы­валь­ни­ка, куда, несо­мнен­но, и было выли­то их изна­чаль­ное содер­жи­мое. Док­тор при­пом­нил, что кар­ма­ны тех людей — если они вооб­ще были людь­ми — по доро­ге обрат­но к шлюп­ке замет­но отто­пы­ри­ва­лись. Два часа спу­стя на берег была отправ­ле­на радио­грам­ма, изве­ща­ю­щая мир о том, что ему пола­га­лось знать об этой тра­ге­дии.

VI В тот самый июнь­ский вечер Мело­ун, еще не знав­ший ниче­го о про­ис­ше­ствии на судне, носил­ся по охва­чен­ным воз­буж­де­ни­ем узким улоч­кам Ред-Хука. Рай­он воз­буж­ден­но бур­лил, как буд­то “сара­фан­ное радио” пере­да­ло сиг­нал тре­во­ги, мест­ные жите­ли соби­ра­лись тол­па­ми воз­ле ста­рой церк­ви, слу­жив­шей тан­це­валь­ным залом, и зда­ний на Пар­кер­Плейс. Совсем недав­но исчез­ли сра­зу три ребен­ка — дети голу­бо­гла­зых нор­веж­цев, насе­ляв­ших бруклин­ский рай­он Гова­нус, и в тол­пе пополз­ли слу­хи, что разъ­ярен­ные викин­ги фор­ми­ру­ют опол­че­ние. Мело­ун уже несколь­ко недель пытал­ся убе­дить началь­ство в необ­хо­ди­мо­сти наве­сти поря­док в здеш­них местах, и нако­нец, под дав­ле­ни­ем обсто­я­тельств, более убе­ди­тель­ных для них, чем домыс­лы дуб­лин­ско­го меч­та­те­ля, руко­вод­ство город­ской поли­ции все-таки реши­лось на про­ве­де­ние общей обла­вы. Нака­лен­ная обста­нов­ка, сло­жив­ша­я­ся в Ред- Хуке в тот вечер, уско­ри­ла собы­тия, и око­ло полу­но­чи свод­ный отряд из сотруд­ни­ков трех близ­ле­жа­щих поли­цей­ских участ­ков окру­жил Пар­кер­Плейс и при­ле­га­ю­щие ули­цы. Поли­ция сту­ча­ла в две­ри, задер­жи­ва­ла всех подо­зри­тель­ных лиц, и осве­ща­е­мые све­ча­ми ком­на­ты исторг­ли неве­ро­ят­ное коли­че­ство ино­стран­цев в дико­вин­ных одеж­дах, нося­щих мит­ры и дру­гие риту­аль­ные костю­мы. В общей сума­то­хе очень мно­го улик было утра­че­но, ибо аре­сто­ван­ные успе­ва­ли выбро­сить какие-то пред­ме­ты в неожи­дан­но обна­ру­жив­ши­е­ся колод­цы, а запа­хи уни­что­жа­лись поспеш­но при­ме­нен­ны­ми бла­го­во­ни­я­ми. Но повсю­ду была раз­брыз­га­на кровь, и Мело­ун содро­гал­ся от отвра­ще­ния вся­кий раз, когда нахо­ди­ли оче­ред­ной алтарь с еще иду­щим от жаров­ни дым­ком.

Ему хоте­лось успеть сра­зу повсю­ду, но после того, как ему сооб­щи­ли о том, что ста­рин­ная цер­ковь, слу­жив­шая ино­гда тан­це­валь­ным залом, пуста, он тут же напра­вил­ся к полу­под­валь­ной квар­ти­ре Суи­де­ма на Пар­кер-Плейс. Он наде­ял­ся, что смо­жет най­ти там ключ, поз­во­ля­ю­щий про­ник­нуть в самое серд­це таин­ствен­но­го куль­та, цен­траль­ной фигу­рой кото­ро­го, теперь это уже не вызы­ва­ло сомне­ний, был пожи­лой уче­ный-мистик. С таким пред­вку­ше­ни­ем он рыл­ся в сырых, затх­лых ком­на­тах, про­ли­сты­вал дико­вин­ные древ­ние кни­ги, рас­смат­ри­вал стран­ные при­бо­ры, золо­тые слит­ки и небреж­но рас­став­лен­ные где попа­ло пузырь­ки, заку­по­рен­ные стек­лян­ны­ми проб­ка­ми. Пока он зани­мал­ся этим, под нога­ми у него начал вить­ся тощий, чер­ный с белы­ми пят­на­ми кот, и Мело­ун, спо­ткнув­шись, сбил сто­яв­шую на полу мен­зур­ку с какой-то тем­но-крас­ной жид­ко­стью. Его это здо­ро­во напу­га­ло, он и по сей день не уве­рен, что имен­но уви­дел тогда; ино­гда он сно­ва видит во сне, как кот, уди­рая, пре­вра­ща­ет­ся на ходу в какое-то чудо­ви­ще. Затем он наткнул­ся на запер­тую дверь под­ва­ла и при­нял­ся искать, чем бы ее выбить. Непо­да­ле­ку нашел­ся тяже­лый табу­рет, и вет­хая дверь не усто­я­ла под уда­ра­ми его осно­ва­тель­но­го сиде­нья. По ней пошла тре­щи­на, а затем она рух­ну­ла вся цели­ком — но под дав­ле­ни­ем с дру­гой сто­ро­ны; отту­да дуну­ло ледя­ным вет­ром, про­пи­тан­ным зло­во­ни­ем ада; этот ветер обвил пара­ли­зо­ван­но­го стра­хом детек­ти­ва ледя­ны­ми коль­ца­ми и потя­нул через порог под­ва­ла вниз, в необъ­ят­ное суме­реч­ное про­стран­ство, напол­нен­ное шепо­та­ми, кри­ка­ми и взры­ва­ми глум­ли­во­го сме­ха.

Конеч­но, ему это все­го лишь при­ви­де­лось. Так уве­ря­ли все вра­чи, и ему нече­го было им воз­ра­зить. Конеч­но, для него само­го было бы луч­ше пове­рить им, тогда ста­рые кир­пич­ные тру­що­бы и смуг­лые лица ино­стран­цев не повер­га­ли бы его в такой ужас. Но в тот момент это было абсо­лют­но реаль­но, и ника­кая сила на све­те не может вытра­вить из его памя­ти те мрач­ные под­зем­ные скле­пы, гигант­ские арка­ды и бес­фор­мен­ные тени адских тва­рей, без­звуч­но про­хо­дя­щих мимо, сжи­мая в ког­тях полу­об­гло­дан­ные, но все еще живых жертв, моля­щих о поща­де или изда­ю­щих безум­ные смеш­ки. Аро­мат бла­го­во­ний сме­ши­вал­ся с запа­хом гни­е­ния, и во мра­ке, про­пи­тан­ном этим тош­но­твор­ным соче­та­ни­ем, копо­ши­лись бес­фор­мен­ные сущ­но­сти, обла­да­ю­щие гла­за­ми. Где-то там тем­ные мас­ля­ни­стые вол­ны бились об оник­со­вую при­стань, и в какой-то момент в их мер­ный шум вплел­ся звон­кий дре­безг сереб­ря­ных коло­коль­чи­ков, при­вет­ство­вав­ший голую и фос­фо­рес­ци­ру­ю­щую, кото­рая, иди­от­ски хихи­кая, выплы­ла из клу­бив­ше­го­ся над водой тума­на, выбра­лась на берег и забра­лась на сто­я­щий чуть поодаль рез­ной золо­той пье­де­стал, где и усе­лась на кор­точ­ки, с ухмыл­кой погля­ды­вая по сто­ро­нам.

Отсю­да во все сто­ро­ны рас­хо­ди­лись тун­не­ли кро­меш­но­го мра­ка, так что вполне мож­но было пред­по­ло­жить, что имен­но в этом месте пусти­ла корень ужас­ная зара­за, кото­рая в опре­де­лен­ный час рас­пол­зет­ся по все­му све­ту и погло­тит горо­да и целые стра­ны. Здесь укре­пил­ся кос­ми­че­ский грех, здесь он гно­ил­ся бла­го­да­ря нече­сти­вым риту­а­лам, про­рвал­ся, как нарыв, гото­вясь воз­гла­вить про­цес­сию смер­ти, кото­рая долж­на была обра­тить всех живу­щих на зем­ле в гни­ю­щую пле­сень, недо­стой­ную захо­ро­не­ния. Здесь рас­по­ло­жил­ся вави­лон­ский двор сата­ны, и в непо­роч­ной дет­ской кро­ви омы­ва­ла свои пора­жен­ные про­ка­зой ноги фос­фо­рес­ци­ру­ю­щая Лилит. Выли инку­бы и сук­ку­бы, воз­но­ся хва­лу Гека­те, и бле­я­ли в честь Вели­кой Мате­ри без­го­ло­вые при­дур­ки. Коз­лы пля­са­ли под гну­са­вую мело­дию флейт, а эги­па­ны, осед­лав пры­гав­шие слов­но огром­ные лягуш­ки валу­ны, гоня­лись за урод­ли­вы­ми фав­на­ми. Конеч­но, не обо­шлось без Моло­ха и Астар­ты, ибо сре­ди этой квинт­эс­сен­ции все­го про­кля­то­го гра­ни­цы чело­ве­че­ско­го созна­ния исче­за­ли и взо­ру пред­ста­ва­ли все ипо­ста­си зла и все его запрет­ные аспек­ты, когда- либо являв­ши­е­ся или про­зре­вав­ши­е­ся на зем­ле. Мир и сама При­ро­да ока­зы­ва­лись бес­силь­ны про­ти­во­сто­ять натис­ку порож­де­ний ночи, рву­щих­ся из отво­рен­но­го колод­ца, и ни крест, ни молит­ва не были спо­соб­ны обуз­дать валь­пур­ги­ев раз­гул ужа­сов, начав­ший­ся из-за того, что муд­ре­цу с клю­чом дове­лось слу­чай­но встре­тить­ся с ордой, полу­чив­шей в наслед­ство от пред­ков сун­дук, напол­нен­ный демо­ни­че­ской пре­муд­ро­стью.

Вне­зап­но этих фан­то­мов прон­зил луч све­та, и сквозь гвалт бого­мерз­ких тва­рей Мело­ун рас­слы­шал плеск весел. Вско­ре на мут­ной поверх­но­сти озе­ра появи­лась лод­ка с фона­рем на носу, спеш­но при­швар­то­ва­лась у мас­сив­но­го коль­ца, вде­лан­но­го в осклиз­лый булыж­ник при­ча­ла, и изрыг­ну­ла груп­пу тем­но­ко­жих людей, тащив­ших на пле­чах что-то тяже­лое, завер­ну­тое в про­сты­ню. Они бро­си­ли это у под­но­жия рез­но­го золо­то­го пье­де­ста­ла с голой фос­фо­рес­ци­ру­ю­щей тва­рью, и та доволь­но захи­хи­ка­ла и тро­ну­ла про­сты­ню лапой. Тогда вновь при­быв­шие раз­вер­ну­ли про­стынь и поста­ви­ли перед ней полу­раз­ло­жив­ший­ся труп тол­сто­го ста­ри­ка с щети­ни­стой бород­кой и вскло­ко­чен­ны­ми седы­ми воло­са­ми. Фос­фо­рес­ци­ру­ю­щая тварь изда­ла еще один иди­от­ский сме­шок, и тогда эти люди доста­ли из кар­ма­нов какие-то буты­ли и, окро­пив ее ноги напол­няв­шей их крас­ной жид­ко­стью, пере­да­ли их тва­ри, что­бы она мог­ла из них выпить.

Вне­зап­но из одно­го из ухо­дя­щих вдаль тун­не­лей ста­ли доно­сит­ся демо­ни­че­ские зву­ки бого­хуль­но­го орга­на, игра­ю­ще­го над­трес­ну­тым басом нече­сти­вые паро­дии на гим­ны. Все вокруг тут же при­шло в дви­же­ние, слов­но под­пи­тан­ное элек­три­че­ством: коз­лы, сати­ры, эги­па­ны, инку­бы, сук­ку­бы, лемур, паро­дии на лягу­шек и бес­фор­мен­ные тва­ри, реву­щее чудо­ви­ще с соба­чьей голо­вой и еще одно, мол­ча­ли­вое, — все это кош­мар­ное сбо­ри­ще выстро­и­лось в сво­е­го рода про­цес­сию под пред­во­ди­тель­ством отвра­ти­тель­ной фос­фо­рес­ци­ру­ю­щей тва­ри, что преж­де сиде­ла, хихи­кая, на золо­том троне, а теперь важ­но шество­ва­ла, дер­жа в руках око­че­нев­ший труп дород­но­го ста­ри­ка, в ту сто­ро­ну, отку­да доно­си­лись холо­дя­щие душу зву­ки. Стран­ные тем­но­ко­жие люди при­пля­сы­ва­ли в хво­сте про­цес­сии, и вся колон­на ска­ка­ла и крив­ля­лась в дио­ни­сий­ском исступ­ле­нии. Мело­ун сде­лал было несколь­ко неуве­рен­ных шагов вслед за ними, не вполне созна­вая, на каком он све­те: на этом или на том. Затем он повер­нул в сто­ро­ну и, дро­жа и зады­ха­ясь, пова­лил­ся на мок­рый холод­ный булыж­ник при­ста­ни; демо­ни­че­ский орган про­дол­жал хри­петь и ква­кать, а визг, вой и стук уда­ля­ю­щей­ся про­цес­сии ста­но­ви­лись тише.

До него при­глу­шен­но доно­си­лись обрыв­ки непри­стой­ных пес­но­пе­ний и невнят­ное ква­ка­нье голо­сов. Вре­мя от вре­ме­ни вся ком­па­ния при­ни­ма­лась выть и сто­нать в бого­хуль­ствен­ном экс­та­зе, но вско­ре все эти зву­ки сме­ни­лись мощ­ным, истор­га­е­мым из тыся­чи гло­ток речи­та­ти­вом, в кото­ром Мело­ун узнал гре­че­ское закли­на­ние, запи­сан­ное над кафед­рой ста­рой церк­ви, слу­жа­щей тан­це­валь­ным залом.

“О друг и това­рищ ночи, ты, вос­тор­га­ю­щий­ся соба­чьим лаем (в этом месте сбо­ри­ще испу­сти­ло мерз­кий вой) и лью­щей­ся кро­вью (здесь после­до­ва­ли непод­да­ю­щи­е­ся опи­са­нию зву­ки впе­ре­меш­ку с душе­раз­ди­ра­ю­щи­ми воп­ля­ми), кра­ду­щий­ся в тени над­гро­бий (глу­бо­кий сви­стя­щий выдох), заби­ра­ю­щий кровь и при­но­ся­щий смерт­ным ужас (корот­кие сдав­лен­ные вопли, исхо­дя­щие из неис­чис­ли­мо­го мно­же­ства гло­ток), Гор­го (повто­рен­ное эхом), Мор­мо (повто­рен­ное в исступ­ле­нии экс­та­за), тыся­че­ли­кая луна (вздо­хи и мело­дия флей­ты), обра­ти бла­го­склон­ный взгляд на наши скром­ные под­но­ше­ния!»

Когда закли­на­ние завер­ши­лось, все раз­ра­зи­лись кри­ка­ми, почти заглу­шив над­трес­ну­тое ква­ка­нье басов орга­на. Затем из бес­чис­лен­ных гло­ток собрав­ших­ся там вырвал­ся вопль вос­хи­щен­но­го изум­ле­ния, после чего все они выкрик­ну­ли, про­ла­я­ли и про­бле­я­ли сло­ва: “Лилит, Вели­кая Лилит, сё твой Жених!” Сно­ва раз­да­лись вопли и гул­ко отда­ю­щи­е­ся в тун­не­ле зву­ки влаж­ных шлеп­ков, как если бы кто-то бежал по нему боси­ком. Эти зву­ки явно при­бли­жа­лись, и Мело­ун при­под­нял­ся на лок­те, что­бы уви­деть бегу­ще­го.

Мрак это­го под­зе­ме­лья немно­го рас­се­ял­ся, и в дья­воль­ском све­те исхо­див­ше­го от стен при­зрач­но­го све­че­ния гла­за Мело­у­на угля­де­ли силу­эт бегу­ще­го по тун­не­лю суще­ства, кото­рое по всем зако­нам Божьим не мог­ло ни бегать, ни чув­ство­вать, ни дышать — полу­раз­ло­жив­ший­ся труп ста­ри­ка с остек­ле­нев­ши­ми гла­за­ми, не нуж­да­ю­щий­ся теперь в под­держ­ке, ожив­лен­ный дья­воль­ским воз­дей­стви­ем толь­ко что про­ве­ден­но­го риту­а­ла. За ним гна­лась голая фос­фо­рес­ци­ру­ю­щая тварь, преж­де сидев­шая на рез­ном пье­де­ста­ле, за ней, тяже­ло дыша, едва поспе­ва­ли смуг­лые люди с лод­ки, а за ними — вся осталь­ная омер­зи­тель­ная ком­па­ния. Труп пытал­ся ото­рвать­ся от сво­их пре­сле­до­ва­те­лей, напря­гая каж­дый про­гнив­ший мускул, явно торо­пясь к рез­но­му золо­то­му пье­де­ста­лу, обла­дав­ше­му, оче­вид­но, неудер­жи­мо вле­ку­щей маги­че­ской силой. В сле­ду­ю­щий момент он достиг сво­ей цели, при виде чего дого­ня­ю­щая его тол­па взвы­ла и при­ба­ви­ла ско­ро­сти. Но они опоз­да­ли, посколь­ку, собрав послед­ние силы, труп того, кто был неко­гда Робер­том Суи­де­мом, мощ­ным рыв­ком, от кото­ро­го неко­то­рые сухо­жи­лия лоп­ну­ли и неко­то­рые части его тела сту­де­ни­стой мас­сой упа­ли на пол, одо­лел послед­ние несколь­ко мет­ров, отде­ляв­шие его от пье­де­ста­ла, и со все­го раз­ма­ха нале­тел на пред­мет, к кото­ро­му стре­мил­ся. От это­го уда­ра все тело често­люб­ца лоп­ну­ло и обра­ти­лось в бес­фор­мен­ную мас­су, а сам пье­де­стал накло­нил­ся, поба­лан­си­ро­вал немно­го на краю при­ста­ни и соскольз­нул со сво­е­го оник­со­во­го осно­ва­ния в мут­ные воды озе­ра; блес­нув на про­ща­ние золо­том, он отпра­вил­ся в немыс­ли­мую без­дну ниж­не­го Тар­та­ра. В сле­ду­ю­щий момент все вокруг содрог­ну­лось в гро­мо­вом рас­ка­те, мило­серд­ная тьма сокры­ла от взо­ра Мело­у­на уни­что­же­ние окру­жа­ю­щей его все­лен­ной, и он поте­рял созна­ние.


VII

Виде­ние Мело­у­на, не подо­зре­вав­ше­го о смер­ти Суи­де­ма и пере­да­че его тела стран­ным моря­кам, име­ет уди­ви­тель­ные сов­па­де­ния с обсто­я­тель­ства­ми его смер­ти. Впро­чем, это еще не зна­чит, что его надо вос­при­ни­мать все­рьез. Во вре­мя это­го рей­да без вся­кой види­мой при­чи­ны обру­ши­лись три ста­рых, дав­но про­гнив­ших до осно­ва­ния дома на Пар­кер-Плейс, погре­бя под собой поло­ви­ну участ­во­вав­ших в опе­ра­ции поли­цей­ских и боль­шую часть задер­жан­ных. Спа­стись уда­лось лишь тем, кто в момент обру­ше­ния нахо­дил­ся в под­ва­ле, и Мело­уну повез­ло ока­зать­ся в самом глу­бо­ком под­зе­ме­лье под домом Суи­де­ма. Никто не может отри­цать, что он дей­стви­тель­но был там. Его нашли в состо­я­нии глу­бо­ко­го обмо­ро­ка на бере­гу чер­но­го как деготь водо­е­ма рядом с раз­ла­га­ю­щей­ся мас­сой пло­ти и костей, по рабо­те дан­ти­ста опо­знан­ной как тело Робер­та Суи­де­ма. С точ­ки зре­ния вла­стей все было очень про­сто: сюда вел под­зем­ный канал кон­тра­бан­ди­стов, кото­рые оста­но­ви­ли лай­нер, забра­ли тело Суи­де­ма и доста­ви­ли его домой. Прав­да, самих этих кон­тра­бан­ди­стов не нашли — во вся­ком слу­чае, сре­ди най­ден­ных тел похо­жих не ока­за­лось; да и судо­вой врач не очень верит в это про­стое объ­яс­не­ние.

Судя по все­му, Суи­дем воз­глав­лял доволь­но раз­ветв­лен­ную орга­ни­за­цию кон­тра­бан­ди­стов, так как веду­щий к его дому тун­нель был частью густой сети под­зем­ных кана­лов и тун­не­лей, про­ни­зы­ва­ю­щей всю окру­гу. Один из таких тун­не­лей соеди­нял его дом с огром­ным под­зем­ным залом под ста­рой цер­ко­вью, куда из послед­ней мож­но было попасть лишь через узкий потай­ной про­ход, имев­ший­ся в север­ной стене. В этом зале были най­де­ны стран­ные и весь­ма необыч­ные пред­ме­ты, в том чис­ле рас­стро­ен­ный орган, длин­ные ряды ска­ме­ек и алтарь стран­ной фор­мы. Здесь так­же име­лись тес­ные кельи, к кото­рым вели очень узкие про­хо­ды, и в сем­на­дца­ти из них были обна­ру­же­ны ско­ван­ные по рукам и ногам узни­ки, пре­бы­вав­шие в состо­я­нии пол­но­го умо­по­мра­че­ния; сре­ди них ока­за­лись четы­ре жен­щи­ны с ново­рож­ден­ны­ми мла­ден­ца­ми стран­но­го вида. Все мла­ден­цы умер­ли вско­ре после того, как их вынес­ли на свет, и вра­чи сочли это обсто­я­тель­ство мило­серд­ным. Одна­ко из видев­ших их никто, кро­ме Мело­у­на, не вспом­нил мрач­ный вопрос ста­ри­ка Дель­рио: “An sint unquam daemones incubi et succubae, et an ex tali congressu proles nasci queat?“

Преж­де чем засы­пать под­зем­ные кана­лы, их осу­ши­ли и тща­тель­но обсле­до­ва­ли дно. Было обна­ру­же­но огром­ное коли­че­ство кост­ных облом­ков раз­лич­ной вели­чи­ны. Ста­ло оче­вид­но, что имен­но отсю­да исхо­ди­ла зло­ве­щая эпи­де­мия похи­ще­ний детей, будо­ра­жив­шая весь город; хотя толь­ко двое из выжив­ших задер­жан­ных мог­ли иметь к это­му отно­ше­ние. Сей­час они пре­бы­ва­ют в тюрь­ме, посколь­ку не было най­де­но пря­мых дока­за­тельств их уча­стия в убий­ствах. Рез­ной золо­той пье­де­стал или трон, пред­став­ляв­ший собой, по сло­вам Мело­у­на, пер­во­сте­пен­ную важ­ность для чле­нов мерз­кой сек­ты убийц, най­ти так и не уда­лось.

Прав­да, в одном месте под домом Суи­де­ма ока­за­лась слиш­ком глу­бо­кая впа­ди­на для осу­ше­ния. Ее жер­ло заку­по­ри­ли и зали­ли свер­ху бето­ном, что­бы оно не меша­ло заклад­ке фун­да­мен­тов новых домов, но Мело­ун ино­гда заду­мы­ва­ет­ся над тем, что же нахо­дит­ся в ее глу­бине. Поли­ция, доволь­ная тем, что уда­лось раз­гро­мить опас­ную бан­ду рели­ги­оз­ных манья­ков и кон­тра­бан­ди­стов, пере­да­ла феде­раль­ным вла­стям тех кур­дов, что ока­за­лись непри­част­ны­ми к пре­ступ­ным дея­ни­ям, и при депор­та­ции их попут­но выяс­ни­лось, что все они йези­ды-дья­во­ло­по­клон­ни­ки. Сухо­груз и его смуг­лая коман­да так и оста­лись неуло­ви­мой тай­ной, хотя цинич­ные сыщи­ки заве­ря­ют, что все­гда гото­вы достой­но встре­тить этих кон­тра­бан­ди­стов. Мело­ун же пола­га­ет, что они тем самым демон­стри­ру­ют огра­ни­чен­ность сво­е­го кру­го­зо­ра, не про­яв­ляя инте­ре­са к бес­чис­лен­но­му коли­че­ству необъ­яс­ни­мых улик под самым их носом и наво­дя­щим на раз­мыш­ле­ния мрач­ным обсто­я­тель­ствам это­го дела; столь же кри­ти­че­ски он настро­ен и по отно­ше­нию к газе­там они уви­де­ли в этом деле толь­ко сен­са­цию и сма­ко­ва­ли подроб­но­сти мел­ко­го садист­ско­го куль­та, тогда как мог­ли бы обра­тить вни­ма­ние пуб­ли­ки на кош­мар, пора­жа­ю­щий серд­це все­лен­ной. Но он сми­рил­ся со спо­кой­ным отды­хом в Чепа­че­те, успо­ка­и­ва­ю­щим рас­ша­тан­ную нерв­ную систе­му, и наде­ял­ся, что со вре­ме­нем это вытес­нит­ся из слу­чив­ше­го­ся в реаль­ной жиз­ни в область при­чуд­ли­во­го, неве­ро­ят­но­го вымыс­ла.

Роберт Суи­дем поко­ит­ся рядом со сво­ей неве­стой на Грин­вуд­ском клад­би­ще. Его остан­ки зары­ли в зем­лю без обыч­ной для таких слу­ча­ев цере­мо­нии, а род­ствен­ни­ки моло­до­же­нов рады тому, что это про­ис­ше­ствие постиг­ло быст­рое забве­ние. При­част­ность пожи­ло­го уче­но­го к кош­мар­ным убий­ствам не была дока­за­на юри­ди­че­ски: его смерть опе­ре­ди­ла рас­сле­до­ва­ние, кото­ро­го, в про­тив­ном слу­чае, было бы не избе­жать. О кон­чине его в газе­тах почти не упо­ми­на­лось, и род­ствен­ни­ки его наде­ют­ся, что после­ду­ю­щие поко­ле­ния будут пом­нить о нем лишь как о тихом затвор­ни­ке, бало­вав­шем­ся без­обид­ной маги­ей и фольк­ло­ром.

Что же каса­ет­ся само­го Ред-Хука, то он нисколь­ко не изме­нил­ся. Суи­дем при­шел и ушел; ужас сгу­стил­ся и раз­ве­ял­ся; но зло­ве­щий дух нище­ты и убо­же­ства по-преж­не­му живет сре­ди ско­пищ ста­рых кир­пич­ных домов, а групп­ки моло­дых подон­ков все так же сну­ют под окна­ми, в кото­рых вре­мя от вре­ме­ни вне­зап­но появ­ля­ют­ся и исче­за­ют стран­ный свет и иска­жен­ные стра­хом лица. Сохра­ня­ю­щий­ся века ужас неис­тре­бим, как тыся­че­го­ло­вая гид­ра, а тем­ные куль­ты берут свои исто­ки в без­днах свя­то­тат­ства, кото­рые поглуб­же демо­кри­то­ва колод­ца. Дух зве­ря вез­де­сущ и все­гда побеж­да­ет, а пото­му гор­ла­ня­щие и сып­лю­щие руга­тель­ства­ми групп­ки моло­дых людей с обез­об­ра­жен­ны­ми оспи­на­ми лица­ми будут про­дол­жать появ­лять­ся в Ред-Хуке, ибо они дви­жут­ся от без­дны к без­дне, не ведая, куда идут и отку­да, дви­жи­мые сле­пы­ми зако­на­ми био­ло­гии, кото­рых, веро­ят­но, нико­гда не постиг­нут. Как и преж­де, сего­дня дале­ко не все, попа­да­ю­щие в Ред-Хук, воз­вра­ща­ют­ся обрат­но по суше, и уже ходят слу­хи о новых под­зем­ных кана­лах, про­ры­тых для кон­тра­бан­ды спирт­но­го и для кое-чего дру­го­го, о чем луч­ше умол­чать.

Ста­рая цер­ковь, ино­гда слу­жив­шая тан­це­валь­ным залом, теперь про­сто тан­це­валь­ный зал, но по ночам за ее окна­ми ино­гда мель­ка­ют стран­ные лица. Недав­но поли­ция запо­до­зри­ла, что засы­пан­ный под­зем­ный зал рас­ко­пан и сно­ва исполь­зу­ет­ся для неве­до­мых целей. Но кто мы такие, что­бы сра­жать­ся со злом, более древним, чем само чело­ве­че­ство? Обе­зья­ны в Азии совер­ша­ли риту­а­лы, что­бы уми­ло­сти­вить его, и оно про­яв­ля­ет­ся, подоб­но рако­вой опу­хо­ли, вез­де, где в кир­пич­ных домах заво­дит­ся сырость.

Мело­ун вздра­ги­ва­ет от стра­ха вовсе не без при­чи­ны: на днях один из пат­руль­ных поли­цей­ских слы­шал, как в под­во­ротне смуг­лая косо­гла­зая ведь­ма учи­ла девоч­ку како­му-то рас­пе­ву на сво­ем наре­чии. Ему пока­за­лось стран­ным, что они повто­ря­ли мно­го раз одно и то же: “О друг и това­рищ ночи, ты, вос­тор­га­ю­щий­ся соба­чьим лаем и лью­щей­ся кро­вью, кра­ду­щий­ся в тени над­гро­бий, заби­ра­ю­щий кровь и при­но­ся­щий смерт­ным ужас, Гор­го, Мор­мо, тыся­че­ли­кая луна, обра­ти бла­го­склон­ный взгляд на наши скром­ные под­но­ше­ния!”