Говард Филлипс Лавкрафт

совместно с Zealia Bishop

КУРГАН

(The Mound)
Напи­са­но в 1929 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод Г. Лем­ке

////

I

Про­шло совсем немно­го вре­ме­ни с тех пор, как раз­ве­я­лась дым­ка таин­ствен­но­сти, неко­гда оку­ты­вав­шая запад­но-аме­ри­кан­ские зем­ли. Такое поло­же­ние вещей, на мой взгляд, во мно­гом объ­яс­ня­ет­ся тем, что сама по себе аме­ри­кан­ская циви­ли­за­ция еще слиш­ком моло­да: совре­мен­ные архео­ло­ги­че­ские иссле­до­ва­ния про­дол­жа­ют откры­вать все новые и новые стра­ни­цы жиз­ни, кото­рая воз­ни­ка­ла и при­хо­ди­ла в упа­док сре­ди бес­край­них пре­рий и гор­ных вер­шин; наро­ды при­хо­ди­ли и ухо­ди­ли, дости­га­ли могу­ще­ства и необъ­яс­ни­мо исче­за­ли на этом кон­ти­нен­те задол­го до нача­ла исто­рии. Когда испан­ские кон­ки­ста­до­ры выса­ди­лись на бере­гах Мек­си­ки, их встре­ти­ли ска­зоч­ные горо­да ацте­ков и инков — увы, лишь жал­кие остат­ки преж­них, канув­ших в небы­тие циви­ли­за­ций.

Едва ли кто из нас все­рьез заду­мы­вал­ся о про­шлом селе­ния Пуэб­ло, воз­раст кото­ро­го, по самым скром­ным под­сче­там, при­бли­жа­ет­ся к трем тыся­че­ле­ти­ям. Мы, не морг­нув гла­зом, при­ни­ма­ем заяв­ле­ние уче­ны­хар­хео­ло­гов, отно­ся­щих пер­во­быт­ную куль­ту­ру на тер­ри­то­рии Мек­си­ки к сем­на­дца­то­му или восем­на­дца­то­му тыся­че­ле­тию до Рож­де­ства Хри­сто­ва. До нас дохо­дят слу­хи и о более древ­них циви­ли­за­ци­ях, о пещер­ных горо­дах, оби­та­те­ли кото­рых были совре­мен­ни­ка­ми дав­но исчез­нув­ших с лица зем­ли живот­ных; о пле­ме­нах тро­гло­ди­тов, един­ствен­ным мате­ри­аль­ным сви­де­тель­ством в поль­зу суще­ство­ва­ния кото­рых явля­ют­ся слу­чай­ные наход­ки костя­ных облом­ков и нехит­рых ору­дий. Увы, новиз­на вос­при­я­тия недол­го тешит чело­ве­че­ское вооб­ра­же­ние. Дав­но заме­че­но, что евро­пей­цы гораз­до луч­ше нас, аме­ри­кан­цев, улав­ли­ва­ют самый дух неза­па­мят­ной древ­но­сти; отчет­ли­вее вос­при­ни­ма­ют глу­бин­ный ток жиз­ни. Все­го пару лет назад мне дове­лось читать рабо­ту одно­го бри­тан­ско­го этно­гра­фа, так опи­сав­ше­го штат Ари­зо­на: “…туман­ный край, пол­ный легенд и седых пре­да­ний… тем более при­тя­га­тель­ный вслед­ствие сво­ей неиз­ве­дан­но­сти — древ­няя, ожи­да­ю­щая сво­е­го часа стра­на”.

И все же, несмот­ря на это рас­про­стра­нен­ное мне­ние, я совер­шен­но уве­рен, что гораз­до глуб­же любо­го евро­пей­ца пости­гаю оше­лом­ля­ю­щую, не выра­зи­мую сло­ва­ми древ­ность запад­ных земель Моя уве­рен­ность во мно­гом про­ис­те­ка­ет из слу­чая, про­ис­шед­ше­го со мной в 1928 году: я с радо­стью при­пи­сал бы его напо­ло­ви­ну или даже на три чет­вер­ти вооб­ра­же­нию, одна­ко до сих пор не могу забыть его — столь силь­ный след он оста­вил в памя­ти.

Это про­изо­шло в Окла­хо­ме, куда меня при­ве­ли этно­гра­фи­че­ские иссле­до­ва­ния; в лес­ных дебрях это­го шта­та мне и рань­ше при­хо­ди­лось стал­ки­вать­ся с весь­ма стран­ны­ми, труд­но под­да­ю­щи­ми­ся объ­яс­не­нию явле­ни­я­ми. Про­шу вас, не заблуж­дай­тесь: Окла­хо­ма и теперь — все­го лишь фор­пост на гра­ни­це осво­ен­ных и пио­нер­ских земель. Здесь оби­та­ют древ­ние пле­ме­на, сохра­нив­шие свои пре­да­ния и обы­чаи; серд­це опас­но при­бли­жа­ет­ся к роко­вой чер­те, когда над при­тих­ши­ми осен­ни­ми рав­ни­на­ми раз­но­сит­ся бес­пре­рыв­ное эхо там­та­мов. Я белый, родил­ся и вырос на восточ­ном побе­ре­жье, но не ста­ну скры­вать, что и по сей день меня повер­га­ют в тре­пет закли­на­ния Отца Змей, Йига. Я слиш­ком мно­гое пови­дал и узнал, что­бы пре­да­вать­ся пусто­му тще­сла­вию, выда­вая себя за “умуд­рен­но­го опы­том” цени­те­ля маги­че­ских пре­да­ний.

В Окла­хо­му я при­е­хал, что­бы на месте про­сле­дить и срав­нить с уже извест­ны­ми одну из мно­го­чис­лен­ных исто­рий о при­зра­ках, быту­ю­щую сре­ди тамош­них белых посе­лен­цев. Замет­ное индей­ское вли­я­ние, отли­чав­шее эту исто­рию, побуж­да­ло меня пред­по­ло­жить, что она име­ет и совер­шен­но индей­ский источ­ник. При­знать­ся, они были весь­ма любо­пыт­ны, эти пере­да­ва­е­мые по вече­рам, воз­ле поход­но­го кост­ра повест­во­ва­ния о загроб­ных виде­ни­ях. И хотя в изло­же­нии белых людей они зву­ча­ли про­сто и безыс­кус­но, для посвя­щен­но­го уха была оче­вид­ной их связь с отда­лен­ны­ми и туман­ней­ши­ми обла­стя­ми мифо­ло­гии або­ри­ге­нов. Прак­ти­че­ски все исто­рии были свя­за­ны с огром­ным кур­га­ном, оди­но­ко про­тя­нув­шим­ся в запад­ной части шта­та. Его искус­ствен­ное про­ис­хож­де­ние, не вызы­вав­шее сомне­ний даже у скеп­ти­ков, при­да­ва­ло зло­ве­щий коло­рит мест­но­му фольк­ло­ру.

Пер­вый полу­чив­ший наи­боль­шую извест­ность слу­чай про­изо­шел в 1892 году, когда пра­ви­тель­ствен­ный шериф по име­ни Джон Вил­лис, пре­сле­дуя бан­ду коно­кра­дов, отпра­вил­ся к кур­га­ну и вер­нул­ся отту­да с неве­ро­ят­ным рас­ска­зом о сра­же­нии неви­ди­мок, сви­де­те­лем кото­ро­го он стал той ночью. По его сло­вам, воз­дух сотря­сал­ся от ляз­га доспе­хов и гро­хо­та копыт; шум от паде­ния кон­ских и чело­ве­че­ских тел тонул в ярост­ном бое­вом кли­че всад­ни­ков. Все про­ис­хо­ди­ло при лун­ном све­те, и как сам шериф, так и его конь были силь­но испу­га­ны. Зву­ки сра­же­ния не зати­ха­ли почти час — отчет­ли­вые, но слег­ка при­глу­шен­ные, слов­но доно­си­мые изда­ле­ка вет­ром. Сами армии оста­ва­лись неви­ди­мы­ми при этом. Позд­нее Вил­лис выяс­нил, что источ­ни­ком зага­доч­ных шумов был кур­ган, рав­но избе­га­е­мый индей­ца­ми и белы­ми посе­лен­ца­ми. Мно­гие сви­де­тель­ство­ва­ли, что наблю­да­ли в небе фигу­ры сра­жа­ю­щих­ся всад­ни­ков, слы­ша­ли сталь­ной скре­жет и кри­ки. Посе­лен­цы были склон­ны счи­тать при­зрач­ных бой­цов индей­ца­ми, хотя и затруд­ня­лись назвать какое-нибудь опре­де­лен­ное пле­мя, сму­щен­ные необыч­ным видом доспе­хов и ору­жия. Кое-кто даже утвер­ждал, что и кони выгля­де­ли не совсем как кони.

В свою оче­редь и индей­цы без осо­бой охо­ты при­зна­ва­ли в при­зра­ках сво­их род­ствен­ни­ков и в бесе­дах назы­ва­ли их не ина­че, как “Они”, “Древ­ние” или “Живу­щие Под Зем­лей”: каза­лось, к их ува­же­нию при­ме­ши­ва­лась солид­ная доля бояз­ни, не допус­кав­шая пустых раз­гла­голь­ство­ва­ний на эту запрет­ную тему. Ни одно­му из этно­гра­фов не уда­лось скло­нить мест­ных рас­сказ­чи­ков к опи­са­нию обли­ка стран­ных существ: вполне веро­ят­но, что никто и не раз­гля­ды­вал их тол­ком. У индей­цев суще­ство­ва­ло несколь­ко пого­во­рок, свя­зан­ных с эти­ми явле­ни­я­ми и зву­ча­щих при­бли­зи­тель­но так: “Чем древ­нее муж, тем более могуч его дух” или: “Годы порож­да­ют могу­ще­ство: тот, кто древ­нее вре­мен и велик духом — да сольет­ся с соб­ствен­ной тенью.”

Теперь, конеч­но же, все это пред­став­ля­ет­ся “обыч­ным набо­ром”, с кото­рым неиз­беж­но при­хо­дит­ся стал­ки­вать­ся в сво­ей рабо­те любо­му иссле­до­ва­те­лю. Сре­ди индей­цев пред­го­рий и жите­лей Пуэб­ло до сих пор живы пре­да­ния о золо­тых горо­дах и исчез­нув­ших циви­ли­за­ци­ях; несколь­ко сто­ле­тий назад подоб­ные исто­рии увлек­ли на поис­ки леген­дар­но­го Куи­ви­ра кон­ки­ста­до­ров Коро­на­до. Мое путе­ше­ствие в Запад­ную Окла­хо­му пре­сле­до­ва­ло более опре­де­лен­ные и про­за­и­че­ские цели: рас­ска­зы об оби­тав­ших там при­зра­ках, хотя и неза­па­мят­но­го про­ис­хож­де­ния, были совер­шен­ной новин­кой в миро­вой этно­гра­фии. К тому же в них пора­зи­тель­но чет­ко опи­сы­вал­ся внеш­ний облик поту­сто­рон­них существ. Вол­не­ния при­бав­лял и тот факт, что все неве­ро­ят­ные собы­тия про­ис­хо­ди­ли в окрест­но­стях город­ка Бин­гер в окру­ге Кад­до — мест­ность, где несколь­ко лет назад потер­пе­ла неуда­чу рус­ская экс­пе­ди­ция про­фес­со­ра Обру­че­ва, натолк­нув­ша­я­ся на целую цепь жут­ких и необъ­яс­ни­мых явле­ний, свя­зан­ных с древни­ми пре­да­ни­я­ми о Пер­на­том Змее. Сама исто­рия, для сто­рон­не­го наблю­да­те­ля, зву­ча­ла пре­дель­но про­сто и даже несколь­ко наив­но. Глав­ная роль в ней отво­ди­лась огром­но­му кур­га­ну или хол­му, оди­но­ко воз­вы­ша­ю­ще­му­ся посре­ди пре­рии в полу­ми­ле на запад от горо­да. Пер­вые иссле­до­ва­те­ли пола­га­ли его резуль­та­том при­род­ных транс­фор­ма­ций, одна­ко более позд­ние изме­ре­ния застав­ля­ли пред­по­ло­жить, что это остат­ки погре­баль­ной насы­пи или же пира­ми­да для жерт­во­при­но­ше­ний, соору­жен­ная каки­ми-то дои­сто­ри­че­ски­ми пле­ме­на­ми. Кур­ган, как уве­ря­ли жите­ли город­ка, попе­ре­мен­но посе­щал­ся дву­мя при­зрач­ны­ми индей­ца­ми. Сгорб­лен­ная фигу­ра ста­ри­ка с рас­све­та до суме­рек, невзи­рая на непо­го­ду, меря­ла шага­ми вер­ши­ну, лишь изред­ка скры­ва­ясь из виду. К ночи его сме­ня­ла моло­дая жен­щи­на, при­но­сив­шая с собой факел, голу­бо­ва­тый ого­нек кото­ро­го мер­цал до само­го утра. При пол­ной луне необыч­ная жен­ская фигу­ра была отчет­ли­во вид­на, и зна­чи­тель­ная часть наблю­дав­ших ее скло­ня­лась к тому, что при­зрак не имел голо­вы.

Мне­ния раз­де­ля­лись как отно­си­тель­но при­чи­ны, так и самой при­ро­ды посе­ще­ний. Часть мест­ных жите­лей искренне вери­ла, что муж­чи­на был вовсе не при­зрак, а живой инде­ец, кото­рый убил и обез­гла­вил жен­щи­ну ради золо­тых укра­ше­ний; после чего похо­ро­нил ее где-то на вер­шине хол­ма. Соглас­но их рас­суж­де­ни­ям, он выша­ги­вал с утра до вече­ра свою вах­ту из чисто­го рас­ка­я­ния, пре­сле­ду­е­мый духом жерт­вы, при­ни­мав­шей види­мые очер­та­ния с тем­но­той. Одна­ко осталь­ные люби­те­ли тео­рий, более склон­ные к обоб­ще­ни­ям, при­дер­жи­ва­лись убеж­де­ния, что обе фигу­ры — и жен­ская и муж­ская — явля­ют­ся при­зра­ка­ми: когда-то дав­но инде­ец заре­зал жену, а затем покон­чил с собою. Эти объ­яс­не­ния, с незна­чи­тель­ны­ми изме­не­ни­я­ми, каза­лось, суще­ство­ва­ли с момен­та пер­вых посе­ле­ний в окру­ге Вичи­та в 1889 году, и до сих пор под­дер­жи­ва­лись, как я узнал, про­дол­жа­ю­щи­ми­ся посе­ще­ни­я­ми, кото­рые каж­дый мог наблю­дать соб­ствен­ны­ми гла­за­ми. Немно­го исто­рий о при­ви­де­ни­ях пред­ла­га­ют столь доступ­ные и убе­ди­тель­ные дока­за­тель­ства сво­ей истин­но­сти, и мне, при­зна­юсь, было крайне инте­рес­но уви­деть таин­ствен­ные окрест­но­сти малень­ко­го город­ка, оди­но­ко застыв­ше­го вда­ли от тор­ных дорог и неумо­ли­мых про­жек­то­ров науч­но­го зна­ния. Итак, позд­ним летом 1928 года я ехал пас­са­жир­ским экс­прес­сом в Бин­гер, раз­мыш­ляя над зага­доч­ны­ми явле­ни­я­ми под моно­тон­ный пере­стук колес, в окру­же­нии не менее моно­тон­но­го ланд­шаф­та.

Поезд при­был в Бин­гер позд­ним вече­ром, когда уже начи­на­ло смер­кать­ся. Гля­дя вслед его уда­ля­ю­щим­ся огням, я едва ли не физи­че­ски ощу­тил, как рвет­ся послед­няя нить, свя­зы­вав­шая меня с циви­ли­зо­ван­ным миром. Стан­ци­он­ная плат­фор­ма была пол­на любо­пыт­ству­ю­щих зевак, каж­дый из кото­рых, каза­лось, сго­рал от нетер­пе­ния ука­зать мне нуж­ное направ­ле­ние. Несколь­ко чело­век, ожив­лен­но пере­го­ва­ри­ва­ясь, про­во­ди­ли меня вдоль глав­ной ули­цы, раз­би­тая брус­чат­ка кото­рой была крас­но­ва­той от пыли, и нако­нец оста­ви­ли у две­рей дома, где мне пред­сто­я­ло рас­по­ло­жить­ся. Все скла­ды­ва­лось как нель­зя удач­нее, ибо мой буду­щий хозя­ин, мистер Комп­тон, ока­зал­ся чело­ве­ком обра­зо­ван­ным и ува­жа­е­мым сре­ди горо­жан. К тому же его мать, жив­шая в этом же доме и боль­ше извест­ная в окру­ге, как “бабуш­ка Комп­тон”, при­над­ле­жа­ла к пер­во­му поко­ле­нию посе­лен­цев, осва­и­вав­ших эти зем­ли, и была самым насто­я­щим кла­де­зем фольк­лор­ных пре­да­ний и былей.

По слу­чаю встре­чи семей­ство Комп­то­нов при­пом­ни­ло за вечер­ним чае­пи­ти­ем мно­гие из легенд, ходив­ших сре­ди мест­ных жите­лей, и тем лиш­ний раз под­твер­ди­ло необъ­яс­ни­мость и важ­ность фено­ме­на, ради кото­ро­го я при­был. При­зра­ки на вер­шине кур­га­на, каза­лось, вос­при­ни­ма­лись все­ми как нечто само собой разу­ме­ю­ще­е­ся. Два поко­ле­ния роди­лись и вырос­ли по сосед­ству с эти­ми стран­ны­ми фигу­ра­ми. После несчаст­ных слу­ча­ев кур­ган избе­га­ли; дома и фер­мы не про­сти­ра­лись в его направ­ле­нии все четы­ре деся­ти­ле­тия, кото­рые насчи­ты­ва­ла исто­рия город­ка. Хотя в раз­ное вре­мя смель­ча­ки отва­жи­ва­лись посе­щать его.

Неко­то­рые из них воз­вра­ти­лись обрат­но с рас­ска­зом, что на хол­ме не ока­за­лось ника­ких при­ви­де­ний; каким-то непо­сти­жи­мым обра­зом оди­но­кий страж скрыл­ся из виду преж­де, чем они достиг­ли скло­на, предо­ста­вив им караб­кать­ся сре­ди ред­ких кустов и без помех осмат­ри­вать голую вер­ши­ну. В один голос все заяв­ля­ли, что не обна­ру­жи­ли ниче­го, кро­ме бес­по­ря­доч­ных заро­с­лей кустар­ни­ка. Куда исче­зал индей­ский страж, труд­но было даже пред­ста­вить. Долж­но быть, пред­по­ла­га­ли неко­то­рые, он спус­кал­ся по скло­ну и умуд­рял­ся неви­ди­мым ускольз­нуть по рав­нине, где чах­лая рас­ти­тель­ность навряд ли укры­ла бы и сус­ли­ка. В любом слу­чае, на вер­шине хол­ма не было ника­ких при­зна­ков потай­но­го хода — заклю­че­ние, к кото­ро­му еди­но­душ­но скло­ня­лись все иссле­до­ва­те­ли после бес­плод­ных осмот­ров заро­с­лей кустов и трав. Несколь­ко раз наи­бо­лее чув­стви­тель­ные из них отме­ча­ли чье­то посто­ян­ное при­сут­ствие: воз­дух слов­но сгу­щал­ся в том направ­ле­нии, куда они соби­ра­лись дви­гать­ся. Одна­ко более опре­де­лен­но пере­дать свои ощу­ще­ния они не мог­ли. Излишне напо­ми­нать, что все эти изыс­ка­ния про­из­во­ди­лись при днев­ном све­те. Ника­кие посу­лы не мог­ли при­ну­дить чело­ве­ка, с белой или крас­ной кожей, при­бли­зить­ся к зло­ве­ще­му воз­вы­ше­нию с тем­но­тою. Спра­вед­ли­во­сти ради сто­ит доба­вить, что из индей­цев никто и думать не смел, что­бы даже прой­тись мимо кур­га­на.

Одна­ко не из этих рас­ска­зов, при­не­сен­ных здо­ро­вы­ми, в пол­ном рас­суд­ке людь­ми, про­ис­хо­ди­ли стран­ные леген­ды, свя­зан­ные с кур­га­ном. В самом деле, если бы их наблю­де­ния были обыч­ны, вся исто­рия не зани­ма­ла бы столь вид­ное поло­же­ние в мест­ном фольк­ло­ре. Зло­ве­щим обсто­я­тель­ством было то, что мно­гие из смель­ча­ков воз­вра­ща­лись с необъ­яс­ни­мы­ми рана­ми на теле, в повре­жден­ном рас­суд­ке. Часто они не воз­вра­ща­лись вовсе.

Пер­вый из зага­доч­ных слу­ча­ев про­изо­шел в 1891 году, когда моло­дой посе­ле­нец по име­ни Хитен отпра­вил­ся к кур­га­ну с лопа­той и рюк­за­ком в надеж­де рас­ко­пать неве­до­мые сек­ре­ты. От индей­цев он слы­шал о стран­ных явле­ни­ях, про­ис­хо­дя­щих на вер­шине, но толь­ко сме­ял­ся над сбив­чи­вы­ми рас­ска­за­ми кла­до­ис­ка­те­лей, вер­нув­ших­ся ни с чем. Во вре­мя одной из выла­зок, пред­при­ня­той его при­я­те­лем, он наблю­дал кур­ган в под­зор­ную тру­бу: сто­и­ло чело­ве­ку при­бли­зить­ся, как индей­ский страж нето­роп­ли­во скры­вал­ся в густых зарос­лях, слов­но там был потай­ной ход. Сам кла­до­ис­ка­тель не заме­чал, как исчез инде­ец, — про­сто, добрав­шись до пла­то, не нахо­дил нико­го.

Хитен отпра­вил­ся в путь с твер­дым наме­ре­ни­ем рас­крыть тай­ный лаз и тем раз­ре­шить загад­ку исчез­но­ве­ний. Наблю­дав­шие за ним виде­ли, как он сно­ро­ви­сто рас­ки­ды­ва­ет зем­лю на вер­шине; в какой-то момент его фигу­ра ста­ла терять отчет­ли­вые очер­та­ния, слов­но иста­и­вая в воз­ду­хе; боль­ше его не виде­ли до самых суме­рек, пока на пла­то не появи­лась обез­глав­лен­ная инди­ан­ка с голу­бо­ва­тым факе­лом. При­мер­но пару часов спу­стя после захо­да солн­ца Хитен, поша­ты­ва­ясь, добрел до город­ка; при нем не было ни рюк­за­ка, ни лопа­ты; во взгля­де, све­ти­лось безу­мие. Пре­ры­вая речь глу­хи­ми сто­на­ми, он пове­дал о без­дон­ных рас­се­ли­нах и чудо­ви­щах, при­та­ив­ших­ся на их дне; о жут­ких идо­лах и нево­об­ра­зи­мых пыт­ках, кото­рым его под­верг­ли,- рас­ска­зы были столь фан­та­стич­ны, что труд­но при­пом­нить все, о чем он гово­рил. “Древ­ние Боги! Там стра­на Древ­них Богов! — не пере­ста­вал повто­рять он. — Все­мо­гу­щий Созда­тель, они древ­нее Зем­ли и при­шли из дру­го­го мира… Они чита­ют мыс­ли… полу­лю­ди-полу­при­зра­ки… Сто­ит пере­сту­пить чер­ту, и все рас­тво­ря­ет­ся в воз­ду­хе… Мы все про­ис­хо­дим от них — дети Кту­лу!.. Сплош­ное золо­то, гигант­ские яще­ры, мерт­вые рабы… безу­мие видеть их! Йа! Йа! Шуб-Ниг­гу­рат! Тот белый мерт­вец… О Боже, что они сде­ла­ли с ним!..”

Хитен оста­вал­ся дере­вен­ским дурач­ком почти восемь лет, до самой смер­ти. Со вре­ме­ни его воз­вра­ще­ния еще два посе­ще­ния кур­га­на завер­ши­лись пол­ным безу­ми­ем и восемь чело­век бес­след­но исчез­ло. Сра­зу после несча­стья с Хите­ном трое отваж­ных, пол­ных реши­мо­сти муж­чин отпра­ви­лись на вер­ши­ну хол­ма, воору­жен­ные, поми­мо лопат и кирок, тяже­лы­ми пяти­за­ряд­ны­ми коль­та­ми. Жите­ли город­ка виде­ли, как при­зрак индей­ца зако­лы­хал­ся и рас­та­ял по мере при­бли­же­ния малень­ко­го отря­да. Смель­ча­ки вска­раб­ка­лись по скло­ну и нача­ли про­че­сы­вать кустар­ник. Все трое про­па­ли из виду в одно мгно­ве­ние, и боль­ше их не виде­ли. Школь­ный учи­тель, наблю­дав­ший за их исчез­но­ве­ни­ем в мощ­ный теле­скоп, как буд­то заме­тил стран­ные фигу­ры, воз­ник­шие из ниот­ку­да в воз­ду­хе и увлек­шие несчаст­ных в глубь кур­га­на. Одна­ко его сло­ва не полу­чи­ли под­твер­жде­ния. Не сто­ит и гово­рить, что боль­ше никто не отва­жи­вал­ся пред­при­ни­мать вылаз­ки, и дол­гие годы кур­ган был непо­се­ща­ем.

Лишь когда про­ис­ше­ствия 1891 года порос­ли мхом забве­ния, нача­ли поду­мы­вать о новых экс­пе­ди­ци­ях. При­бли­зи­тель­но в 1910 году моло­дой ков­бой, не испы­ты­ва­ю­щий стра­ха перед суе­ве­ри­я­ми, побы­вал в запрет­ном месте и ниче­го не обна­ру­жил.

К 1915 году жут­кие пре­да­ния чет­верть­ве­ко­вой дав­но­сти в основ­ном сме­ша­лись с обыч­ны­ми исто­ри­я­ми о при­зра­ках и поту­сто­рон­них виде­ни­ях — во вся­ком слу­чае, сре­ди белых посе­лен­цев. В индей­ской резер­ва­ции, рас­по­ло­жен­ной рядом, ста­рей­ши­ны пле­ме­ни дума­ли несколь­ко ина­че. При­мер­но на этот пери­од при­хо­дит­ся вто­рая вол­на поис­ков и экс­кур­сий. Несколь­ко кла­до­ис­ка­те­лей посе­ти­ли кур­ган и вер­ну­лись невре­ди­мы­ми. В Бин­гер при­е­ха­ли двое архео­ло­гов-люби­те­лей, финан­си­ро­вав­ших свое путе­ше­ствие за счет како­го-то восточ­но-аме­ри­кан­ско­го кол­ле­джа, с гро­мозд­кой аппа­ра­ту­рой и сна­ря­же­ни­ем для рас­ко­пок, хотя основ­ной их целью были изыс­ка­ния в мифо­ло­гии або­ри­ге­нов. Никто не видел, как они отпра­ви­лись к кур­га­ну, одна­ко обрат­но они уже не вер­ну­лись. Спа­са­тель­ная пар­тия, послан­ная сле­дом под пред­во­ди­тель­ством мое­го хозя­и­на Клай­да Комп­то­на, не обна­ру­жи­ла ника­ких сле­дов их пре­бы­ва­ния на пла­то.

Сле­ду­ю­щей попыт­кой был оди­ноч­ный поход капи­та­на Лоу­то­на, после дол­гих лет отсут­ствия решив­ше­го посе­тить откры­тые при его уча­стии зем­ли. Он пре­вос­ход­но пом­нил место­по­ло­же­ние кур­га­на, рав­но как и свя­зан­ные с ним леген­ды; выход в отстав­ку толь­ко спо­соб­ство­вал его реши­мо­сти раз­га­дать древ­нюю тай­ну. Дли­тель­ное зна­ком­ство с индей­ски­ми мифа­ми не мог­ло не ска­зать­ся на его, при­го­тов­ле­ни­ях, и эки­пи­ров­ка ста­ро­го пер­во­про­ход­ца была куда надеж­нее, чем в вылаз­ках про­стых горо­жан. Во втор­ник утром, 11 мая 1916 года, он под­нял­ся на холм под неусып­ным наблю­де­ни­ем более двух десят­ков чело­век, рас­по­ло­жив­ших­ся на рав­нине. Его исчез­но­ве­ние было пол­ной неожи­дан­но­стью: слов­но гигант­ские нож­ни­цы под­ре­за­ли его туло­ви­ще на уровне вет­вей кустар­ни­ка. Никто не мог объ­яс­нить, как это про­изо­шло; все ясно виде­ли фигу­ру капи­та­на, про­би­рав­ше­го­ся сквозь зарос­ли, и в сле­ду­ю­щее мгно­ве­ние его не ста­ло. Почти неде­ля мину­ла в без­вест­но­сти, когда посре­ди ночи на окра­и­ну Бин­ге­ра при­полз­ло стран­ное суще­ство, чье про­ис­хож­де­ние до сих пор вызы­ва­ет тол­ки.

Гово­ри­ли, что это был — или было — капи­тан Лоу­тон, одна­ко на вид суще­ство было зна­чи­тель­но моло­же, почти на сорок лет, ста­ро­го пер­во­про­ход­ца. Его воло­сы были тем­ны как смоль; лицо, иска­жен­ное ужа­сом, лише­но стар­че­ских мор­щин. Бабуш­ке Комп­тон его вид сверхъ­есте­ствен­ным обра­зом напом­нил само­го капи­та­на, каким он был в дале­ком 1889 году. Ступ­ни суще­ства были акку­рат­но отня­ты воз­ле лоды­жек, и куль­ти зажив­ле­ны на удив­ле­ние креп­ко для чело­ве­ка, еще неде­лю назад ходив­ше­го на соб­ствен­ных ногах. Сре­ди бес­связ­ных бор­мо­та­ний и сто­нов суще­ство, не пере­ста­вая, повто­ря­ло имя “Джордж Лоу­тон, Джордж Лоу­тон”, слов­но пыта­лось уве­рить себя в чем-то. Его отры­воч­ные фра­зы, как пока­за­лось бабуш­ке Комп­тон, любо­пыт­ным обра­зом сов­па­да­ли с бор­мо­та­ни­я­ми Хите­на, спя­тив­ше­го в 1891 году, хотя были и раз­ли­чия. “Голу­бое солн­це!.. голу­бой свет…- сто­на­ло суще­ство.

- Древ­нее, чем дино­зав­ры… Веч­ное пла­мя — сла­бе­ет, но не уми­ра­ет… Люди, напо­ло­ви­ну из тума­на… Живые мерт­ве­цы… Чудо­ви­ща, послуш­ные еди­но­ро­ги… Дома из золо­та, древ­ние горо­да, древ­ние… древ­нее, чем само Вре­мя… Спу­сти­лись со звезд… Вели­кий Кту­лу… Аза­тот! Ньяр­ла­то­теп… Они ждут, ждут…” Суще­ство скон­ча­лось с рас­све­том.

Неза­мед­ли­тель­но про­ве­ли рас­сле­до­ва­ние; осо­бен­но неми­ло­серд­но допра­ши­ва­ли индей­цев из резер­ва­ции. Одна­ко про­ис­шед­шее и для них яви­лось пол­ной неожи­дан­но­стью. Пре­ступ­ле­ние оста­лось нерас­кры­тым. С мест­ным шери­фом раз­го­ва­ри­вал ста­рый вождь пле­ме­ни Вичи­та, Серый Орел. Более чем веко­вой воз­раст воз­вы­шал его над пусты­ми стра­ха­ми, и он был един­ствен­ным, кто смог дать хоть какой-то ответ.

“Нель­зя тре­во­жить их сон, блед­но­ли­цый. Их вои­ны — пло­хо. Древ­ние спят под зем­лей, их покой свя­ще­нен. Вели­кий Йиг, Отец Змей, с ними. Тира­ва, Отец Людей, не уми­ра­ет, не ста­ре­ет. Как воз­дух, живет и ждет. Одна­жды они под­ни­ма­лись и сра­жа­лись с наши­ми вои­на­ми” Наши пред­ки виде­ли их золо­то. Мно­го золо­та. Они жили рядом. Потом при­шла Боль­шая Вода. Все изме­ни­лось. Никто не под­ни­мал­ся к нам, никто не спус­кал­ся к ним. Смерть нару­шив­ше­му запрет. Не тре­вожь их сон, блед­но­ли­цый. Ста­рый вождь гово­рит прав­ду. Блед­но­ли­цые тре­во­жат их, никто не воз­вра­ща­ет­ся обрат­но. Кур­га­ны- пло­хо. Избе­гай­те их. Серый Орел все ска­зал”.

Если бы Джо Нор­тон и Ренц Вилок послу­ша­лись сове­та ста­ро­го вождя, воз­мож­но, они и сего­дня были бы живы.

К сожа­ле­нию, они не сде­ла­ли это­го. Оба мно­го чита­ли и были убеж­ден­ны­ми мате­ри­а­ли­ста­ми; ничто на зем­ле не мог­ло бы оста­но­вить их. На их взгляд, кур­ган был не чем иным, как тай­ным при­бе­жи­щем крас­но­ко­жих зло­де­ев. Памя­туя преж­ние посе­ще­ния, они высту­пи­ли в путь, горя жаж­дой мще­ния за изу­ве­чен­но­го капи­та­на Лоу­то­на. Пусть даже при­дет­ся сров­нять кур­ган с зем­лею, они добьют­ся сво­е­го — хваст­ли­во заяв­ля­ли моло­дые люди. Клайд Комп­тон наблю­дал в бинокль, как они обо­гну­ли под­но­жие зло­ве­ще­го хол­ма. Оче­вид­но, они реши­ли самым тща­тель­ным обра­зом обсле­до­вать тер­ри­то­рию пред­по­ла­га­е­мых поис­ков. Про­хо­ди­ли мину­ты, но ни один из них не появ­лял­ся вновь. С это­го момен­та их боль­ше не виде­ли.

Кур­ган сно­ва пре­вра­тил­ся в источ­ник пани­че­ско­го ужа­са, и толь­ко нача­ло миро­вой вой­ны слег­ка затми­ло поту­сто­рон­ние стра­хи. С 1916го по 1919 год к запрет­но­му месту никто не отва­жи­вал­ся при­бли­жать­ся; воз­мож­но, так про­дол­жа­лось бы и даль­ше, если бы не воз­вра­ще­ние с фрон­тов во Фран­ции моло­дых бин­гер­ских рекру­тов. С 1919-го по 1920 год сре­ди юных вете­ра­нов раз­ра­зи­лась насто­я­щая эпи­де­мия экс­кур­сий к таин­ствен­но­му хол­му; при­чи­ной ее послу­жи­ла бла­го­по­луч­ная вылаз­ка одно­го молод­ца и его пре­зри­тель­ные рас­ска­зы о том, что он узрел на вер­шине. К 1920 году — так корот­ка чело­ве­че­ская память кур­ган стал одной из мест­ных досто­при­ме­ча­тель­но­стей, и мрач­ные пре­да­ния поти­хонь­ку вытес­ня­ла более при­выч­ная исто­рия о рев­ни­вом индей­це, зару­бив­шем свою жену. Тогда-то и про­изо­шла тра­ге­дия с бра­тья­ми Клэй. Эти по-дере­вен­ски мед­ли­тель­ные уваль­ни все­рьез воз­на­ме­ри­лись пере­ко­пать вер­ши­ну хол­ма и отыс­кать-таки спря­тан­ное сокро­ви­ще, из-за кото­ро­го мифо­ло­ги­че­ская инди­ан­ка в свое вре­мя рас­ста­лась с жиз­нью.

Они высту­пи­ли в путь теп­лым сен­тябрь­ским днем — при­мер­но в то вре­мя, когда индей­ские там-тамы начи­на­ют роко­тать над без­жиз­нен­ны­ми, покры­ты­ми крас­но­ва­той пылью рав­ни­на­ми. Никто не видел, как бра­тья вышли, и их роди­те­ли не сра­зу заме­ти­ли их отсут­ствие. По запоз­да­лой тре­во­ге была посла­на спа­са­тель­ная пар­тия, одна­ко без­ре­зуль­тат­но.

Тем не менее один из бра­тьев вер­нул­ся. Это был Эд, стар­ший. Коп­на пше­нич­ных волос и отрос­шая боро­да ста­ли совер­шен­но седы­ми, а на его лбу урод­ли­во выде­лял­ся обо­жжен­ный шрам, похо­жий на иеро­глиф. Три меся­ца спу­стя, как он и его брат Уол­кер исчез­ли, Эд под покро­вом ночи про­крал­ся в дом, заку­тан­ный лишь в стран­но рас­цве­чен­ное оде­я­ло, кото­рое сра­зу же швыр­нул в огонь, едва надел свой ста­рый костюм. Роди­те­лям он рас­ска­зал, что его и Уол­ке­ра захва­ти­ли в плен какие-то индей­цы — не Кад­до, не Вичи­та,- кото­рые уве­ли их дале­ко на запад. Уол­кер умер под пыт­ка­ми, одна­ко Эду уда­лось бежать, хотя и неимо­вер­ной ценой. Вос­по­ми­на­ния для него были насто­я­щим кош­ма­ром, поэто­му будет луч­ше, если преж­де он немно­го отдох­нет. Не сто­ит под­ни­мать тре­во­гу и пре­сле­до­вать индей­цев. Они не из тех людей, кото­рые поз­во­лят загнать себя в ловуш­ку; ради бла­го­по­лу­чия Бин­ге­ра разум­нее оста­вить их в покое. Ска­зать по прав­де, это не совсем обыч­ные индей­цы; поз­же он поста­ра­ет­ся объ­яс­нить, в чем их отли­чие. Пока же ему необ­хо­дим отдых. Не нуж­но под­ни­мать сосе­дей с изве­сти­ем о его воз­вра­ще­нии; сей­час он под­ни­мет­ся наверх и ляжет спать. Преж­де чем под­нять­ся по лест­ни­це в свою ком­на­ту, он взял со сто­ла в гости­ной блок­нот и каран­даш и при­хва­тил авто­ма­ти­че­ский писто­лет из ящи­ка отцов­ско­го сто­ла.

Тре­мя часа­ми поз­же раз­дал­ся выстрел. Эд Клэй пустил себе в висок пулю из писто­ле­та, кото­рый сжи­мал в левой руке, оста­вив корот­кую запис­ку на шат­ком сто­ли­ке воз­ле кро­ва­ти. Как обна­ру­жи­лось впо­след­ствии — по сто­чен­но­му до осно­ва­ния каран­даш­но­му гри­фе­лю и по заби­той обуг­лен­ной бума­гой камин­ной решет­ке, — он напи­сал гораз­до боль­ше, одна­ко затем не решил­ся идти даль­ше туман­нь­гх наме­ков. Уце­лев­ший кло­чок пред­став­лял собой безум­ное предо­сте­ре­же­ние, наца­ра­пан­ное пере­вер­ну­ты­ми бук­ва­ми спра­ва-нале­во — стран­ное повре­жде­ние рас­суд­ка, если воз­мож­но такое объ­яс­не­ние. Для того что­бы про­честь напи­сан­ное, при­шлось под­не­сти запис­ку к зер­ка­лу. Смысл слов, сам стиль пись­ма непо­сти­жи­мым обра­зом не соот­вет­ство­вал пря­мо­ли­ней­но­сти и дере­вен­ско­му про­сто­ду­шию, столь свой­ствен­ным харак­те­ру Эда Клэя. Текст гла­сил:

Ради соб­ствен­ной жиз­ни — не при­бли­жай­тесь к кур­га­ну. Под вер­ши­ной его скры­ва­ет­ся древ­ний и враж­деб­ный нам мир, о кото­ром невоз­мож­но пове­дать зем­ны­ми сло­ва­ми. Уол­кер и я нару­ши­ли запрет; нас захва­ти­ли сетью, кото­рая рас­та­я­ла вме­сте с нами, что­бы воз­ник­нуть вновь уже под зем­лей. Наше ору­жие бес­силь­но перед их мощью… Они моло­ды и могут жить веч­но, пока не уста­нут от жиз­ни. Нель­зя ска­зать, при­зра­ки они или люди… Их куль­ту­ра древ­нее Зем­ли, и кур­ган лишь один из забы­тых вхо­дов в их мир…

После уви­ден­но­го я не желаю жить боль­ше… Фран­ция ничто в срав­не­нии с их стра­ной… Сле­ди­те, что­бы никто не при­бли­жал­ся к хол­му, когда его охра­ня­ет каз­нен­ный.

Искренне ваш ЭД КЛЭЙ

Вскры­тие пока­за­ло, что все внут­рен­ние орга­ны моло­до­го Клэя поме­ня­лись места­ми, как буд­то кто-то вывер­нул его наизнан­ку. Было ли так от рож­де­ния, тогда никто не мог ска­зать, но позд­нее из армей­ских запи­сей ста­ло извест­но, что Эд был вполне нор­ма­лен, когда при­зы­вал­ся на служ­бу в мае 1919 года. Вкра­лась ли в запи­си ошиб­ка, или в орга­низ­ме дей­стви­тель­но про­изо­шли столь рази­тель­ные изме­не­ния до сих пор оста­ет­ся неяс­ным, так же как и про­ис­хож­де­ние похо­же­го на иеро­глиф руб­ца на лбу само­убий­цы.

Этот слу­чай поло­жил конец иссле­до­ва­ни­ям кур­га­на. В после­ду­ю­щие восемь лет никто не при­бли­жал­ся к запрет­но­му месту; очень немно­гие отва­жи­ва­лись даже рас­смат­ри­вать его через под­зор­ную тру­бу. Бег­лый взгляд в сто­ро­ну уны­ло­го воз­вы­ше­ния застав­лял в испу­ге вздра­ги­вать наблю­да­те­ля, слу­чись ему раз­гля­деть тем­ный силу­эт, меря­ю­щий шага­ми вер­ши­ну днем, или мер­ца­ю­щий ого­нек, тан­цу­ю­щий там ночью. По мол­ча­ли­во­му согла­ше­нию жите­ли избе­га­ли обсуж­дать зло­ве­щее сосед­ство. Запрет при­бли­жать­ся к хол­му соблю­дал­ся неуклон­но, тем более что не было недо­стат­ка в тер­ри­то­рии: всю­ду, насколь­ко хва­та­ло глаз, про­сти­ра­лась дев­ствен­ная рав­ни­на. Жизнь город­ка кати­лась по наез­жен­ной колее; око­ли­цу, обра­щен­ную к кур­га­ну, отли­ча­ло пол­ное отсут­ствие дорог и тро­пи­нок — как если бы в том направ­ле­нии нахо­ди­лась топ­кая тря­си­на или чах­лая пусты­ня. Любо­пыт­но заме­тить, что предо­сте­ре­же­ния, кото­ры­ми при­ез­жих и детей отва­жи­ва­ли от посе­ще­ний кур­га­на, быст­ро вер­ну­лись к излюб­лен­ной исто­рии о при­зра­ке индей­ца, убив­ше­го свою жену. Лишь оби­та­те­ли резер­ва­ции и ста­ро­жи­лы вро­де бабуш­ки Комп­тон сохра­ня­ли вос­по­ми­на­ния о под­зем­ных мирах и враж­деб­ных при­шель­цах из глу­бин кос­мо­са, при­не­сен­ные теми, кого стра­жи кур­га­на отпу­сти­ли назад иска­ле­чен­ны­ми, с повре­жден­ным рас­суд­ком. Было уже за пол­ночь, и бабуш­ка Комп­тон дав­но под­ня­лась к себе в спаль­ню, когда Клайд кон­чил пере­ска­зы­вать мне мест­ные пре­да­ния. Каза­лось, зло­ве­щая загад­ка не остав­ля­ла и тени мате­ри­а­ли­сти­че­ско­го объ­яс­не­ния. Какая при­чи­на мог­ла поро­дить безу­мие, ощу­ще­ние чужо­го при­сут­ствия, про­сто вызвать бег­ство с кур­га­на? Ска­зать по прав­де, жут­кие про­ис­ше­ствия, о кото­рых мне рас­ска­зал хозя­ин дома, ско­рее уси­ли­ли, чем при­глу­ши­ли мое жела­ние доко­пать­ся до исти­ны. Трез­вый рас­су­док и реши­мость, несо­мнен­но, помо­гут мне раз­га­дать тай­ну. Слов­но под­слу­шав мои мыс­ли, Комп­тон обес­по­ко­ен­но пока­чал голо­вой, подо­шел к две­ри и мол­ча при­гла­сил меня вый­ти на ули­цу.

Мы спу­сти­лись по сту­пень­кам в тихий пере­улок и в блед­ном сия­нии убы­ва­ю­щей авгу­стов­ской луны напра­ви­лись к око­ли­це, где за дома­ми вид­не­лось тем­ное оде­я­ло сте­пи. Скло­нен­ный в вышине полу­ме­сяц не зате­нял звезд в ниж­ней части неба; под созвез­ди­я­ми Аль­та­и­ра и Беги я раз­ли­чил таин­ствен­ное мер­ца­ние Млеч­но­го Пути, когда взгля­нул в сто­ро­ну, куда пока­зы­вал Комп­тон. В то же мгно­ве­ние я уви­дел искор­ку, кото­рая не была звез­дой,- голу­бо­ва­тый свет­ля­чок, колы­хав­ший­ся на фоне Млеч­но­го Пути у само­го гори­зон­та, более зло­ве­щий и угро­жа­ю­щий, чем угрю­мая пусто­та небес над голо­вой. В сле­ду­ю­щее мгно­ве­ние

ста­ло оче­вид­но, что свет исхо­дит с вер­ши­ны про­тя­жен­но­го воз­вы­ше­ния на рав­нине. Я вопро­си­тель­но посмот­рел на Комп­то­на.

- Да,- ото­звал­ся он,- это факел при­зра­ка на кур­гане. За всю жизнь не при­пом­ню ночи, когда его не было бы вид­но. Ни одна живая душа во всем Бин­ге­ре не отва­жит­ся пой­ти на этот ого­нек. Сквер­ная у него репу­та­ция, и сомне­ва­юсь, что­бы кто-нибудь обви­нил вас в тру­со­сти, если вы оста­ви­те все как есть. Рас­по­ла­гай­тесь с удоб­ства­ми в моем доме и зани­май­тесь дру­ги­ми индей­ски­ми леген­да­ми. Кля­нусь небе­са­ми, у нас их хва­тит, что­бы занять вас на целое деся­ти­ле­тие!

II

Одна­ко я был не в том настро­е­нии, что­бы при­нять его совет; и хотя Комп­то­ны предо­ста­ви­ли мне луч­шую ком­на­ту, я до само­го утра не сомкнул глаз, воро­ча­ясь и дожи­да­ясь рас­све­та, когда мож­но будет хоро­шень­ко рас­смот­реть кур­ган­ный при­зрак и опро­сить индей­цев в резер­ва­ции. Преж­де чем при­сту­пать к рас­коп­кам, сле­до­ва­ло тща­тель­но сопо­ста­вить все дан­ные, полу­чен­ные как от белых, так и от крас­но­ко­жих посе­лен­цев. С пер­вы­ми про­блес­ка­ми солн­ца я под­нял­ся и спу­стил­ся в гости­ную. Клайд Комп­тон раз­во­дил огонь в камине, пока его мать дело­ви­то рас­став­ля­ла кастрюли. Уви­дев меня, он кив­нул, а мину­ту спу­стя, закон­чив свое заня­тие, при­гла­сил меня на неболь­шую про­гул­ку по горо­ду. Когда мы мино­ва­ли узкий про­улок, я дога­дал­ся о цели его при­гла­ше­ния и с напря­жен­ным вни­ма­ни­ем при­нял­ся вгля­ды­вать­ся в запад­ную часть рав­ни­ны.

Вда­ле­ке, у само­го гори­зон­та, воз­вы­шал­ся оди­но­кий кур­ган, пора­жав­ший взгляд пра­виль­но­стью гео­мет­ри­че­ской фор­мы. Отвес­ная сте­на, футов в сорок высо­той, про­тя­ну­лась на доб­рую сот­ню ярдов с севе­ра на юг. С восто­ка на запад, утвер­ждал Комп­тон, кур­ган еще шире и очер­та­ни­я­ми напо­ми­на­ет удли­нен­ный эллипс. Его сло­ва не нуж­да­лись в под­твер­жде­нии; ведь мой хозя­ин несколь­ко раз посе­щал запрет­ное место и бла­го­по­луч­но воз­вра­щал­ся обрат­но. Рас­смат­ри­вая рельеф­но высту­па­ю­щую на фоне ярко-голу­бо­го неба вер­ши­ну, я пытал­ся опре­де­лить впа­ди­ны и выпук­ло­сти, необ­хо­ди­мые для подъ­ема, когда неожи­дан­но заме­тил какое-то дви­же­ние. С бью­щим­ся серд­цем я выхва­тил из рук Комп­то­на пред­ло­жен­ный поле­вой бинокль и тороп­ли­во настро­ил фокус. Оку­ля­ры выхва­ти­ли кусты на про­ти­во­по­лож­ном кон­це пла­то, пере­пле­те­ние веток… затем стран­ная тень появи­лась сбо­ку.

Фигу­ра, бес­спор­но, при­над­ле­жа­ла чело­ве­че­ско­му суще­ству, и я сра­зу же дога­дал­ся, что пере­до мной “днев­ной” при­зрак. Неуди­ви­тель­но, что все наблю­дав­шие при­ни­ма­ли его за индей­ца: тем­ные воло­сы, сза­ди запле­тен­ные в косу, при­чуд­ли­во отте­ня­ли орли­ный нос и ску­лы на брон­зо­вом от зага­ра, покры­том шра­ма­ми лице. Лишь опыт­ный этно­граф мог бы опре­де­лить, что это не зага­доч­ный пред­ста­ви­тель како­го-то зате­рян­но­го индей­ско­го пле­ме­ни, а суще­ство совер­шен­но иной расы и куль­ту­ры. Совре­мен­ные индей­цы при­над­ле­жат к бра­хи­це­фаль­но­му, или круг­ло­го­ло­во­му, типу, и до сих пор на всем севе­ро­аме­ри­кан­ском кон­ти­нен­те не обна­ру­же­но остан­ков доли­хо­це­фаль­ных, или удли­нен­ных, чере­пов, за исклю­че­ни­ем, быть может, мест­но­сти воз­ле селе­ния Пуэб­ло, где воз­раст куль­тур­но­го слоя пре­вос­хо­дит два с поло­ви­ной тыся­че­ле­тия. Одна­ко у стра­жа кур­га­на голо­ва име­ла столь явно выра­жен­ный овал, что не заме­тить это­го я не мог даже со столь зна­чи­тель­но­го рас­сто­я­ния. Узор и вид одеж­ды не сов­па­дал ни с одним из образ­цов, извест­ных в ремес­лах юго-запад­ных индей­цев. На гру­ди и пле­чах поблес­ки­ва­ли метал­ли­че­ские пряж­ки или пла­сти­ны; сбо­ку висел корот­кий меч в кожа­ных нож­нах — все пред­ме­ты были пора­зи­тель­но чуже­род­ной фор­мы. Несколь­ко минут я наблю­дал в бинокль, как он рас­ха­жи­ва­ет взад и впе­ред по вер­шине, ста­ра­ясь запом­нить его поход­ку и необыч­ную посад­ку голо­вы. Стран­но, у меня сло­жи­лось впе­чат­ле­ние, что этот чело­век, кем бы он ни был, не был потом­ком дика­рей. Его наруж­ность пред­став­ля­ла собой про­дукт циви­ли­за­ции, хотя какой имен­но, я мог толь­ко дога­ды­вать­ся. Нако­нец он скрыл­ся за даль­ним кра­ем пла­то, слов­но спу­стив­шись по про­ти­во­по­лож­но­му, скло­ну. Я опу­стил бинокль со сме­шан­ны­ми чув­ства­ми.

В ответ на вопро­си­тель­ный взгляд Комп­то­на я толь­ко пожал пле­ча­ми. — Раз­гля­де­ли-таки? — он натя­ну­то улыб­нул­ся. — Сколь­ко себя пом­ню, этот моло­дец каж­дый божий день око­ла­чи­ва­ет­ся на вер­шине.

Пол­день застал меня в индий­ской резер­ва­ции за бесе­дой с Серым Орлом, кото­рый, по чудес­но­му сов­па­де­нию, все еще был жив, хотя его воз­раст, по самым скром­ным рас­че­там, при­бли­жал­ся к полу­то­ра сто­ле­ти­ям. Суро­вый вождь обла­дал все­ми чер­та­ми, при­су­щи­ми его сану,бесстрашный, вели­че­ствен­ный. В свое вре­мя ему при­хо­ди­лось вести пере­го­во­ры с бег­лы­ми пре­ступ­ни­ка­ми, рав­но как и с бро­дя­чи­ми тор­гов­ца­ми, затя­ну­ты­ми в оле­нью кожу и отлич­но воору­жен­ны­ми; он раз­го­ва­ри­вал с фран­цуз­ски­ми офи­це­ра­ми, оде­ты­ми в защит­но­го цве­та бри­джи, и с офи­це­ра­ми кон­фе­де­ра­ции в стро­гих тре­угол­ках. Я был польщен, обна­ру­жив, что, несмот­ря на мою столь отлич­ную наруж­ность, он все же про­ник­ся ко мне сим­па­ти­ей. Его рас­по­ло­же­ние, впро­чем, немед­лен­но пре­вра­ти­лось в поме­ху, как толь­ко он узнал о цели мое­го визи­та; он вся­че­ски убеж­дал меня отка­зать­ся от рас­ко­пок хол­ма.

- Не нуж­но тре­во­жить кур­ган. Недоб­рое дело. Кто копал, никто не вер­нул­ся. Не нуж­но копать, ниче­го не будет. Мои пред­ки, мои сыно­вья видят, как он ходит.

Жен­щи­на без голо­вы ходит там по ночам. Их вои­ны вышли из зака­та солн­ца и боль­шой реки; они при­шли рань­ше, чем блед­но­ли­цые; рань­ше, чем родил­ся Серый Орел. Гораз­до рань­ше. Никто из нас не при­бли­жа­ет­ся к хол­мам и пеще­рам в каньо­нах. Когда-то Древ­ние не скры­ва­лись, сели­лись рядом, стро­и­ли горо­да. Они при­нес­ли с собой мно­го золо­та. Потом при­шла Боль­шая Вода. Все изме­ни­лось. Они спря­та­лись под зем­лей, заму­ро­ва­ли выхо­ды. Они не умер­ли, не соста­ри­лись, как Серый Орел, лицо кото­ро­го избо­роз­ди­ли каньо­ны, а голо­ву побе­ли­ло сне­гом. Они все такие же — слов­но воз­дух. Полу­лю­ди-полу­ту­ман. Видеть их пло­хо. Ино­гда по ночам их при­зра­ки выхо­дят на поверх­ность вер­хом на рога­тых живот­ных и сра­жа­ют­ся там, где когда-то были сра­же­ния. Не под­хо­ди к ним, их вид не при­но­сит уда­чи. Не нуж­но тре­во­жить их.

Это было все, чего я добил­ся от ста­ро­го вождя. Осталь­ные оби­та­те­ли резер­ва­ции про­сто мол­ча­ли, не отве­чая на мои рас­спро­сы. Но если меня вол­но­ва­ло буду­щее путе­ше­ствие к кур­га­ну, то Серый Орел, каза­лось, при­хо­дил в тре­пет при мыс­ли, что я вторг­нусь в запрет­ное место. После цере­мо­ни­аль­но­го про­ща­ния, когда я соби­рал­ся поки­нуть резер­ва­цию, он задер­жал меня и сно­ва пытал­ся убе­дить отка­зать­ся от рас­ко­пок. Уви­дев, что это невоз­мож­но, он извлек из кожа­ной сум­ки, кото­рую носил на поя­се, какой-то пред­мет и про­тя­нул мне. Это ока­зал­ся затер­тый, но не утра­тив­ший релье­фа метал­ли­че­ский диск при­мер­но двух дюй­мов в диа­мет­ре, с непо­нят­ны­ми изоб­ра­же­ни­я­ми и отвер­сти­я­ми, под­ве­шен­ный на гру­бом сыро­мят­ном шнур­ке.

- Ты не отка­жешь­ся от того, что заду­мал, одна­ко Серый Орел жела­ет добра тебе! Этот талис­ман я полу­чил еще от отца, а он — от деда, и тот гово­рил, что когда-то им вла­дел сам Тира­ва, Отец Людей. Отец пре­ду­пре­ждал меня: “Нико­гда не при­бли­жай­ся к Древним, обхо­ди низ­кие хол­мы и каньо­ны с пеще­ра­ми. Если они застиг­нут тебя, пока­жи им талис­ман. Они зна­ют, пото­му что сами кова­ли его мно­го лун назад. Они уви­дят и не тро­нут тебя. Но нель­зя про­честь их мыс­ли. Они очень сви­ре­пые и злые. Встре­ча с ними не при­не­сет добра”.

Про­из­но­ся свою корот­кую речь, Серый Орел пове­сил шну­рок мне на шею, и я с любо­пыт­ством взгля­нул на метал­ли­че­ский диск. Чем боль­ше я смот­рел на него, тем боль­ше он изум­лял меня сво­ей необыч­но­стью. Тем­ный, испещ­рен­ный лини­я­ми металл был тяжел и стран­но зер­ка­лен. Если это был сплав, опре­де­лить его было невоз­мож­но. На одной из сто­рон, как я успел заме­тить, была изоб­ра­же­на свер­нув­ша­я­ся спи­ра­лью змея, на обрат­ной — похо­жее одно­вре­мен­но на кра­ба и на спру­та без­об­раз­ное чудо­ви­ще. По окруж­но­сти про­сту­па­ли полу­стер­тые иеро­гли­фы, вид кото­рых не смог иден­ти­фи­ци­ро­вать никто из моих дру­зей­ар­хео­ло­гов. Позд­нее, с раз­ре­ше­ния Серо­го Орла, я пока­зы­вал диск раз­ным спе­ци­а­ли­стам, но их заклю­че­ния нисколь­ко не спо­соб­ство­ва­ли раз­ре­ше­нию загад­ки. Металл не под­да­вал­ся лабо­ра­тор­но­му ана­ли­зу и клас­си­фи­ка­ции; на кафед­ре химии Вис­кон­син­ско­го уни­вер­си­те­та его назва­ли амаль­га­мой како­го-то неиз­вест­но­го эле­мен­та с супер­тя­же­лым атом­ным весом, тогда как кто-то из гео­ло­гов пред­по­ло­жил, что веще­ство чисто метео­рит­но­го про­ис­хож­де­ния. Не могу ска­зать, дей­стви­тель­но ли я обя­зан сво­им рас­суд­ком и жиз­нью это­му талис­ма­ну, хотя Серый Орел твер­до в этом убеж­ден. Он полу­чил свое сокро­ви­ще обрат­но, и порой у меня воз­ни­ка­ет мысль, не в нем ли заклю­ча­ет­ся при­чи­на его уди­ви­тель­но­го дол­го­ле­тия.

По воз­вра­ще­нии в город я пытал­ся про­дол­жить соби­ра­ние легенд, свя­зан­ных с кур­га­ном, но столк­нул­ся лишь с малов­нят­ны­ми тол­ка­ми и вза­и­мо­ис­клю­ча­ю­щи­ми мне­ни­я­ми. Было при­ят­но видеть, как пекут­ся горо­жане о моей без­опас­но­сти, одна­ко при­шлось отверг­нуть все их горя­чие уве­ре­ния отме­нить поис­ки. Я пока­зы­вал им талис­ман Серо­го Орла, но никто не видел и даже не слы­шал ни о чем подоб­ном. Каж­дый оза­да­чен­но кру­тил голо­вой и выска­зы­вал­ся в том роде, что это, вер­но, ста­рин­ная индей­ская релик­вия, Хотя вполне веро­ят­но, что пред­ки ста­ро­го вождя выку­пи­ли ее у како­го- нибудь бро­дя­че­го тор­гов­ца.

Убе­див­шись нако­нец, что отго­во­рить меня от рас­ко­пок не удаст­ся, доб­ро­душ­ные бин­гер­цы согла­си­лись помочь мне в под­бо­ре сна­ря­же­ния. Боль­шую часть инстру­мен­тов я при­вез с собой, так как пред­по­ла­гал, что может пона­до­бить­ся мне в первую оче­редь. Сапер­ная лопат­ка и маче­те для руб­ки кустар­ни­ка; элек­три­че­ские фона­ри для под­зем­ных работ и моток верев­ки; бинокль, рулет­ка, поход­ная аптеч­ка и даже неболь­шой мик­ро­скоп — сло­вом, со мной было все, что воз­мож­но уме­стить в туго наби­том сак­во­я­же. К это­му я доба­вил лишь неук­лю­жий кольт, навя­зан­ный мне шери­фом, и лопа­ту с кир­кой, кото­рые мог­ли суще­ствен­но уско­рить мою рабо­ту. Ново­при­об­ре­тен­ные при­над­леж­но­сти я решил нести сам, свя­зав их рем­нем и пере­ки­нув через пле­чо, ибо вско­ре обна­ру­жил, что охот­ни­ков сопро­вож­дать мою экс­пе­ди­цию не пред­ви­дит­ся. Есте­ствен­но, все будут наблю­дать за мной в бинок­ли и под­зор­ные тру­бы, но сту­пить хотя бы ярд в направ­ле­нии оди­но­ко­го хол­ма не отва­жит­ся никто. Выступ­ле­ние я наме­тил на утро и оста­ток дня про­вел за раз­го­во­ра­ми с горо­жа­на­ми, взи­рав­ши­ми на меня с бла­го­го­вей­ным ужа­сом, слов­но на древ­не­гре­че­ско­го героя, иду­ще­го навстре­чу гибель­ной судь­бе.

Когда насту­пи­ло утро, облач­ное, хотя и не пред­ве­ща­ю­щее непри­ят­но­стей, все насе­ле­ние Бин­ге­ра высы­па­ло на ули­цы, что­бы про­во­дить меня в путь по про­ду­ва­е­мой вет­ром, пыль­ной рав­нине. В бинокль был виден страж, при­выч­но выша­ги­ва­ю­щий вдоль вер­ши­ны хол­ма; я решил не выпус­кать его из виду, насколь­ко это было воз­мож­но при моем про­дви­же­нии. В послед­нюю мину­ту смут­ное чув­ство тре­во­ги заста­ви­ло меня надеть поверх сви­те­ра талис­ман Серо­го Орла — так, что­бы его раз­гля­дел любой при­зрак или чело­век, если кому-то он небез­раз­ли­чен. Попро­щав­шись с Комп­то­ном и его мате­рью, я быст­рой поход­кой устре­мил­ся к цели, несмот­ря на то, что левую руку оття­ги­вал уве­си­стый сак­во­яж, а по пле­чу, под­ска­ки­вая на ремне, пооче­ред­но уда­ря­ли то кир­ка, то лопа­та. В пра­вой руке я дер­жал бинокль и вре­мя от вре­ме­ни наво­дил его на фигу­ру стра­жа на вер­шине. Мино­вав при­бли­зи­тель­но треть пути, я смог уже рас­смот­реть выра­же­ние его лица: стран­но угрю­мое и злоб­ное, избо­рож­ден­ное шра­ма­ми. Костюм суще­ства и его ору­жие были, бес­спор­но, про­дук­том циви­ли­за­ции. При­зрак неожи­дан­но напра­вил­ся к про­ти­во­по­лож­но­му кон­цу пла­то и исчез из поля зре­ния. Когда десять минут спу­стя я достиг вер­ши­ны, то нико­го уже там не обна­ру­жил. Не сто­ит пере­ска­зы­вать пер­вые часы мое­го пре­бы­ва­ния на кур­гане: они про­шли в бес­ко­неч­ных заме­рах и поис­ках, выпол­нен­ных со всей воз­мож­ной тща­тель­но­стью. Слиш­ком пра­виль­ные очер­та­ния, пора­зив­шие меня при при­бли­же­нии, теперь, каза­лось, излу­ча­ли скры­тую угро­зу. На всем про­тя­же­нии ров­ной, бес­край­ней рав­ни­ны это было един­ствен­ное воз­вы­ше­ние, так что не при­хо­ди­лось сомне­вать­ся в его искус­ствен­ном про­ис­хож­де­нии. Кру­тые скло­ны выгля­де­ли нетро­ну­ты­ми, лишен­ны­ми сле­дов чело­ве­че­ской дея­тель­но­сти; если это были остат­ки древ­ней кре­по­сти, их, по всей види­мо­сти, дав­но занес­ло пес­ком и зем­лей. К вер­шине не вела ни одна тро­пин­ка, и мне с тру­дом уда­лось под­нять наверх свое сна­ря­же­ние. Откры­тое пла­то пред­став­ля­ло собой более или менее пра­виль­ный эллипс при­мер­но 300 на 50 футов, сплошь порос­ший высо­кой тра­вой и кустар­ни­ком, кото­рые дела­ли невоз­мож­ным вся­кое про­дви­же­ние. Это откры­тие поверг­ло меня в насто­я­щий ужас, так как бес­спор­но дока­зы­ва­ло, что “ста­рый инде­ец”, каким бы живым он ни казал­ся в бинокль или под­зор­ную тру­бу, на деле был не чем иным, как пло­дом мас­со­вой гал­лю­ци­на­ции.

Я осмот­рел­ся с тре­во­гой и недо­уме­ни­ем, бро­сив завист­ли­вый взгляд в сто­ро­ну город­ка и мно­же­ства чер­ных точек, в кото­рые пре­вра­ти­лись на рас­сто­я­нии высы­пав­шие на око­ли­цу зева­ки. Наве­дя на них бинокль, я уви­дел нетер­пе­ние, с каким они наблю­да­ли за мною; что­бы под­бод­рить их, я снял с голо­вы шля­пу и пома­хал в воз­ду­хе ею, изоб­ра­жая ожив­ле­ние, кото­ро­го не чув­ство­вал на деле. Выбрав из гру­ды инстру­мен­тов кир­ку и лопа­ту, я пере­нес их побли­же к наме­чен­но­му участ­ку, после чего достал из сак­во­я­жа маче­те и при­нял­ся рас­чи­щать кустар­ник. Это была изну­ри­тель­ная рабо­та, вдо­ба­вок меня пери­о­ди­че­ски про­ду­ва­ли холод­ные сквоз­ня­ки, слов­но кто-то нароч­но направ­лял их на вер­ши­ну. Ино­гда мне начи­на­ло казать­ся, буд­то какая-то едва ося­за­е­мая сила пыта­ет­ся оттолк­нуть меня: воз­дух замет­но густел пере­до мной, и чьи-то неви­ди­мые руки пере­хва­ты­ва­ли мои запя­стья. Рас­ход сил зна­чи­тель­но пре­вос­хо­дил резуль­та­ты рабо­ты, хотя мне и уда­лось рас­чи­стить пло­щад­ку.

К полу­дню я вполне удо­сто­ве­рил­ся, что бли­же к север­ной око­неч­но­сти кур­га­на пла­то име­ет вогну­тое, чаше­об­раз­ное углуб­ле­ние. Само по себе это обсто­я­тель­ство еще ниче­го не зна­чи­ло, одна­ко для нача­ла рас­ко­пок низи­на была наи­бо­лее под­хо­дя­щим местом. При­мер­но тогда же я заме­тил еще одну осо­бен­ность: талис­ман Серо­го Орла стран­но под­пры­ги­вал и тяже­лел, сто­и­ло мне отой­ти футов на сем­на­дцать к юго-восто­ку от цен­тра чаши. Его пока­чи­ва­ния пре­кра­ща­лись, когда я накло­нял­ся к зем­ле, и он пови­сал, слов­но при­тя­ги­ва­е­мый вниз мощ­ным маг­ни­том. Такое необъ­яс­ни­мое пове­де­ние пора­зи­ло меня настоль­ко, что я, не откла­ды­вая, решил при­сту­пить к началь­но­му эта­пу рас­ко­пок.

Сре­зав сапер­ной лопат­кой верх­ний слой дер­на, я с удив­ле­ни­ем отме­тил срав­ни­тель­ную тон­кость мест­но­го, крас­но­ва­то­го слоя. Цвет поч­вы объ­яс­нял­ся при­сут­стви­ем пес­ча­ни­ка, из кото­ро­го сла­га­лась рав­ни­на, одна­ко на кур­гане я обна­ру­жил лишь поло­су чер­но­го гли­но­зе­ма, менее чем в фут тол­щи­ной. Подоб­ные поро­ды встре­ча­ют­ся на дне каньо­нов к югу и запа­ду от Бин­ге­ра и мог­ли быть зане­се­ны сюда в дои­сто­ри­че­скую эпо­ху, когда кур­ган был воз­двиг­нут. Стоя на коле­нях и про­дол­жая копать, я чув­ство­вал, как сыро­мят­ный шну­рок у меня на шее натя­ги­ва­ет­ся все силь­нее и силь­нее, как буд­то в зем­ле и в самом деле был спря­тан маг­нит. Все это выгля­де­ло очень стран­но, если не ска­зать боль­ше, пото­му что еще в горо­де, рас­смат­ри­вая зага­доч­ный диск, я под­но­сил его к дина­ми­ку радио­при­ем­ни­ка и убе­дил­ся, что металл, из кото­ро­го он сде­лан, совер­шен­но немаг­ни­чен. Удар о твер­дую поверх­ность высек искру из-под шты­ка лопа­ты; думая, что это обло­мок ска­лы, я при­нял­ся раз­гре­бать вско­пан­ную зем­лю. Вме­сто кам­ней я с лихо­ра­доч­ным воз­буж­де­ни­ем извлек нару­жу облеп­лен­ный комья­ми гли­ны мас­сив­ный цилиндр при­мер­но в фут дли­ной и дюй­ма четы­ре в диа­мет­ре, к кото­ро­му мой талис­ман при­тя­нул­ся, слов­но при­кле­ен­ный. Под сло­ем гря­зи ока­зал­ся узор из фигур и знач­ков, похо­жих на иеро­гли­фы, — той же фор­мы, что и рельеф на талис­мане и пла­сти­нах из жел­то­го метал­ла на одеж­де при­зра­ка.

При­сев на кор­точ­ки, я тща­тель­но обтер бока цилин­дра о гру­бый вель­вет моих брюк и с любо­пыт­ством осмот­рел узо­ры. Вдав­лен­ные линии оста­ва­лись заби­ты зем­лей, одна­ко в рельеф­ных выпук­ло­стях без­оши­боч­но уга­ды­вал­ся тот же зер­каль­ный металл, из кото­ро­го был сде­лан маги­че­ский диск, висев­ший у меня на гру­ди. Зло­ве­щий орна­мент поз­ме­и­но­му опле­тал изоб­ра­же­ния неве­до­мых чудо­вищ, выпол­нен­ные с необы­чай­ным искус­ством. Я дол­го не мог опре­де­лить, где верх, а где низ у цилин­дра, бес­цель­но пово­ра­чи­вая его в руках, пока не заме­тил узкую щель у края. Раз­ду­мья над спо­со­бом заку­по­ри­ва­ния ока­за­лись недол­ги­ми: я с удив­ле­ни­ем обна­ру­жил, что мень­ший конец попро­сту отвин­чи­ва­ет­ся.

С тру­дом, но крыш­ка нако­нец пода­лась, высво­бож­дая из недр цилин­дра стран­ную смесь запа­хов. Един­ствен­ным содер­жи­мым был уве­си­стый сви­ток из пожел­тев­ших, похо­жих на пер­га­мент лист­ков, испи­сан­ных зеле­но­ва­ты­ми бук­ва­ми. Какое-то мгно­ве­ние я с тре­пет­ным вос­тор­гом пред­став­лял, что дер­жу в руках кар­ту и ключ к неиз­вест­ным мирам и про­стран­ствам, скры­тым за сте­ной вре­ме­ни. Одна­ко, ото­гнув край свит­ка, я с разо­ча­ро­ва­ни­ем обна­ру­жил, что это руко­пись, напи­сан­ная на испан­ском, хотя и на очень арха­ич­ном. В золо­ти­стых лучах солн­ца я раз­гля­ды­вал загла­вие и первую стра­ни­цу, пыта­ясь разо­брать вычур­ный, c непри­выч­ны­ми зна­ка­ми пре­пи­на­ния слог древ­не­го лето­пис­ца. К како­му веку может при­над­ле­жать моя наход­ка? Новое откры­тие Кон­ки­сты? Пер­вые же стро­ки при­ве­ли меня в чрез­вы­чай­ное воз­буж­де­ние, ибо вме­сто того, что­бы отвлечь меня от основ­ных поис­ков, руко­пись лишь под­твер­жда­ла мои догад­ки.

Пожел­тев­ший сви­ток начи­нал­ся исчер­пы­ва­ю­щим загла­ви­ем, выве­ден­ным зеле­но­ва­ты­ми готи­че­ски­ми бук­ва­ми, и при­зы­вал каж­до­го к вере в прав­ди­вость неве­ро­ят­ных откро­ве­ний, о кото­рых соби­рал­ся пове­дать зага­доч­ный автор.

RELIGION DE PANFILO DE ZAMACONA Y NUNEZ HIDALGO DE LUARCA EN ASTURIAS, TOGANTE AL MUNDO SOTERRANEO DE XINAIAN. A. D. MDXLV En el nombre de la santisima Trinidad, Padre, Hijо, у EspirituSanto, tres personas distintas у un solo. Dios verdadero, у de la santisima Vir-gen nuestra Senora, YO PANFILO DE ZAMACONA, HIJO DE PEDRO GUZMAN Y ZAMACONA NIDALGO, Y DE LA DONA YNES ALVARADO Y NUNEZ DE LUARCA EN ASTURIAS, juro para que todo que deco esta verdadero como sacramento… Я оше­лом­лен­но потер лоб рукой, пыта­ясь уло­вить смысл про­чи­тан­но­го. “Повест­во­ва­ние Пан­фи­ло де Зама­ко­ны-и-Нуньес, дво­ря­ни­на из Луар­ки в Асту­рии, посвя­щен­ное опи­са­нию Под­зем­но­го мира Хинай­на, 1545 год от Рож­де­ства Хри­сто­ва”… Это­го было более чем доста­точ­но на пер­вый взгляд. Под­зем­ный мир — та же идея, что при­сут­ство­ва­ла во всех индей­ских пре­да­ни­ях и в рас­ска­зах белых, вер­нув­ших­ся с хол­ма. И дата: 1545 год. Что она мог­ла зна­чить? В 1540 году Коро­на­до со сво­им отря­дом углу­бил­ся в джунгли к севе­ру от Мехи­ко, но раз­ве он не вер­нул­ся обрат­но в 1542 году? Про­бе­жав гла­за­ми раз­вер­ну­тую часть свит­ка, я почти тот­час же наткнул­ся на имя Фран­цис­ко Вас­ке­са де Коро­на­до. Авто­ром руко­пи­си, оче­вид­но, был из его людей, но что при­ве­ло его сюда три года спу­стя как завер­ши­лась экс­пе­ди­ция? Объ­яс­не­ние мог­ло нахо­дить­ся в тек­сте, одна­ко раз­вер­ну­тая часть содер­жа­ла лишь извест­ный по исто­ри­че­ским хро­ни­кам отчет о север­ном похо­де Коро­на­до.

Вечер­ние сумер­ки напом­ни­ли мне о необ­хо­ди­мо­сти воз­вра­щать­ся; в том воз­буж­ден­ном состо­я­нии, в каком я нахо­дил­ся тогда, я едва не забыл об ужа­сах при­бли­жа­ю­щей­ся ночи. О них не забы­ли, одна­ко, наблю­да­те­ли, собрав­ши­е­ся на рав­нине: до мое­го слу­ха донес­лись отда­лен­ные кри­ки. Отве­тив им взма­хом руки, я спря­тал ману­скрипт обрат­но в цилиндр, от кото­ро­го упор­но не желал отде­лять­ся талис­ман, пока я с силой не отдер­нул его, и, запа­ко­вав часть сна­ря­же­ния, при­го­то­вил­ся к обрат­но­му похо­ду. Оста­вив кир­ку и лопа­ту для зав­траш­них рас­ко­пок, я собрал сак­во­яж, спу­стил­ся по скло­ну хол­ма и уже через чет­верть часа сно­ва был в горо­де, объ­яс­няя и пока­зы­вая стран­ные наход­ки. Сумер­ки сгу­сти­лись, и когда я обер­нул­ся взгля­нуть на бла­го­по­луч­но остав­лен­ный кур­ган, то с неволь­ной дро­жью заме­тил, как на вер­шине раз­го­ра­ет­ся голу­бо­ва­тое мер­ца­ние факе­ла ноч­но­го при­зра­ка инди­ан­ки.

Хотя мне не тер­пе­лось при­сту­пить к рас­шиф­ров­ке запи­сок испан­ца, я пони­мал, что будет луч­ше занять­ся этим в тихой и спо­кой­ной обста­нов­ке, веро­ят­нее все­го — позд­ним вече­ром. Пообе­щав горо­жа­нам дать подроб­ный отчет о наход­ке утром и вдо­воль поз­во­лив им насмот­реть­ся на зага­доч­ный цилиндр, я вме­сте с Клай­дом Комп­то­ном уда­лил­ся в дом и, как толь­ко пред­ста­ви­лась воз­мож­ность, под­нял­ся к себе в ком­на­ту. Хозя­ин и его мать тоже жела­ли услы­шать рас­сказ, но я убе­дил их подо­ждать, пока я не про­ра­бо­таю текст и не добе­русь до сути. Рас­крыв при све­те един­ствен­ной элек­три­че­ской лам­пы сак­во­яж, я вновь извлек цилиндр, отме­тив маг­не­ти­че­ское при­тя­же­ние, кото­рое влек­ло к его рельеф­ной поверх­но­сти талис­ман. Изоб­ра­же­ния зло­ве­ще мер­ца­ли на зер­каль­ных боках, сде­лан­ных из неиз­вест­но­го метал­ла; я неволь­но поежил­ся, изу­чая урод­ли­вые фигур­ки орна­мен­та. Теперь я жалею, что не сфо­то­гра­фи­ро­вал их — хотя, воз­мож­но, это и к луч­ше­му. Чему я дей­стви­тель­но рад, так это тому, что не мог тогда рас­по­знать сплюс­ну­тую голо­ву похо­жей на ось­ми­но­га тва­ри, доми­ни­ро­вав­шей в боль­шин­стве узо­ров и назван­ной в ману­скрип­те “Кту­лу”. Позд­нее я свя­зал ее и под­зем­ные леген­ды индей­цев с недав­но откры­тым фольк­ло­ром о чудо­вищ­ном Кту­лу — един­ствен­ном сви­де­тель­стве неза­па­мят­но­го ужа­са, про­со­чив­ше­го­ся со ста­ре­ю­щих звезд на моло­дую Зем­лю. Если бы в тот момент я дога­ды­вал­ся о такой свя­зи, уве­рен, ника­кая сила на све­те не заста­ви­ла бы меня остать­ся наедине с жут­кой наход­кой. Побоч­ный мотив орна­мен­та — похо­же­го на чело­ве­ка змея — я лег­ко опре­де­лил как про­то­тип Йига, Кет­цаль­ко­ат­ля и Кукул­ка­на. Преж­де чем открыть цилиндр, я про­ве­рил его маг­нит­ные свой­ства на дру­гих метал­ли­че­ских пред­ме­тах, одна­ко при­тя­же­ние к ним отсут­ство­ва­ло. Необыч­ная спо­соб­ность, каза­лось, была при­су­ща толь­ко оскол­кам неиз­вест­но­го мира как защи­та от рас­пы­ле­ния.

Нако­нец я извлек ману­скрипт и при­сту­пил к пере­во­ду — зано­ся на бума­гу лишь общий смысл фраз и силь­но сожа­лея об отсут­ствии под рукой испан­ско­го сло­ва­ря, когда попа­да­лось туман­ное выра­же­ние или сло­во. Стран­но было созна­вать, что хро­ни­ка четы­рех­ве­ко­вой дав­но­сти — когда мои миро­лю­би­вые пред­ки, под­дан­ные Ген­ри­ха VIII, и не дума­ли пере­се­лять­ся в Новый Свет из Сомер­се­та и Дево­на — может помочь в моих нынеш­них поис­ках отве­та на столь­ко вре­ме­ни дре­мав­шую тай­ну. Ощу­ще­ние бли­зо­сти к про­шло­му было тем глуб­же, что я дей­стви­тель­но испы­ты­вал в серд­це неуем­ную жаж­ду при­клю­че­ний, кото­рая побу­ди­ла испан­ско­го кон­ки­ста­до­ра сту­пить за заве­су, раз­де­ля­ю­щую Бытие и Веч­ность. В срав­не­нии с этим шагом четы­ре сто­ле­тия пред­став­ля­лись оке­ан­ской пес­чин­кой. Зло­ве­щий орна­мент цилин­дра раз­дви­нул пере­до мною ту про­пасть, что зия­ет меж­ду все­ми живу­щи­ми на Зем­ле и пер­во­род­ны­ми тай­на­ми, сокры­ты­ми в звез­дах. На краю этой про­па­сти Пан­фи­ло де Зама­ко­на и я сто­я­ли рядом; точ­но так же, как Ари­сто­тель и древ­ний пра­ви­тель Хео­пс.

III

О сво­ей юно­сти в Луар­ке — малень­ком пор­ту на побе­ре­жье Бис­кай­ско­го зали­ва — Зама­ко­на рас­ска­зы­ва­ет немно­гое. Он был млад­шим и доволь­но свое­нрав­ным сыном в семей­стве, и в Новую Испа­нию отплыл в 1532 году, едва ему мину­ло два­дцать. Впе­чат­ли­тель­ный юно­ша жад­но вслу­ши­вал­ся в раз­но­об­раз­ные тол­ки о зате­рян­ных сре­ди джун­глей золо­тых горо­дах и неиз­вест­ных стра­нах, про­сти­ра­ю­щих­ся к севе­ру. Его вооб­ра­же­ние осо­бен­но взбу­до­ра­жи­ла исто­рия фран­цис­кан­ско­го мона­ха Мар­ко­са де Ницы, вер­нув­ше­го­ся в 1539 году из дол­го­го путе­ше­ствия с потря­са­ю­щим отче­том о ска­зоч­ной Кибо­ле, о ее обне­сен­ных непри­ступ­ны­ми сте­на­ми горо­дах и сокро­ви­щах. Узнав о под­го­тав­ли­ва­е­мой Коро­на­до экс­пе­ди­ции на поис­ки этих чудес и еще боль­ших, лежа­щих, как шеп­та­лись в кабач­ках, к севе­ру от земель диких бизо­нов, моло­дой Зама­ко­на успе­ва­ет попасть в чис­ло трех­сот сол­дат и в 1540 году высту­па­ет в поход на север.

Исто­рии изве­стен отчет этой экс­пе­ди­ции: Кибо­ла ока­за­лась жал­кой индей­ской дере­вуш­кой Пуэб­ло, и де Ница, поте­ряв­ший дове­рие, был ото­слан обрат­но в Мехи­ко. Одна­ко Коро­на­до дошел до Боль­шо­го Каньо­на, где в местеч­ке Цин­ти на рав­нине Песос он услы­шал от одно­го индей­ца, кото­рый в хро­ни­ках назван Эль Тур­ко, рас­сказ о бога­тых и зага­доч­ных зем­лях Киви­ры — даль­ше к севе­ро-восто­ку, где в изоби­лии золо­та, сереб­ра и диких бизо­нов, и где про­те­ка­ют реки в две лиги шири­ной. Зама­ко­на корот­ко опи­сы­ва­ет зимов­ку в Тигуа на рав­нине Песос и про­дол­же­ние похо­да в апре­ле, когда сбе­жа­ли мест­ные про­вод­ни­ки и отряд едва не погиб в стране степ­ных собак, соле­ных озер и кро­во­жад­ных або­ри­ге­нов.

Когда Коро­на­до отпра­вил в обрат­ный путь основ­ные силы и пред­при­нял послед­ний соро­ка­двух­днев­ный марш с горст­кой испы­тан­ных сол­дат, Зама­ко­на остал­ся в чис­ле избран­ных. Он опи­сы­ва­ет пло­до­род­ные доли­ны и отвес­ные уще­лья, встре­чен­ные на пути, а так­же днев­ной раци­он людей, состо­яв­ший исклю­чи­тель­но из све­же­го бизо­нье­го мяса. Далее сле­ду­ет упо­ми­на­ние о цели экс­пе­ди­ции — о дол­го­ждан­ных, но так и не откры­тых зем­лях Киви­ры с ее золо­ты­ми двор­ца­ми и пол­но­вод­ны­ми река­ми, с соч­ны­ми пло­да­ми, про­из­рас­та­ю­щи­ми на бла­го­дат­ных поч­вах, и с мест­ным насе­ле­ни­ем, выра­щи­ва­ю­щим маис и пла­вя­щим медь из руды. Казнь Эль Тур­ко, про­вод­ни­ка, пре­дав­ше­го экс­пе­ди­цию, упо­ми­на­ет­ся вскользь, и почти стра­ни­цу зани­ма­ет опи­са­ние огром­но­го кре­ста, воз­двиг­ну­то­го на бере­гу Вели­кой реки осе­нью 1541 года. На кре­сте была выжже­на над­пись: “Здесь про­хо­ди­ли сол­да­ты слав­но­го гене­ра­ла Фран-цис­ко Вас­ке­са де Коро­на­до”.

Из это­го мож­но заклю­чить, что Киви­ра лежа­ла при­мер­но воз­ле 40‑й парал­ле­ли. Совсем недав­но я зна­ко­мил­ся с рабо­той нью-йорк­ско­го архео­ло­га, док­то­ра Ход­жа, кото­рый иден­ти­фи­ци­ру­ет рус­ло Вели­кой реки с Аркан­зас-ривер, про­те­ка­ю­щей через окру­ги Бар­тон и Раис в шта­те Кан­зас. До при­хо­да кро­во­жад­ных орд Сиу это была роди­на индей­цев пле­ме­ни Вичи­та; по бере­гам до сих пор нахо­дят остат­ки домов, выло­жен­ных из дер­на. Коро­на­до доб­ро­со­вест­но иссле­до­вал окрест­но­сти, ведо­мый то в одном, то в дру­гом направ­ле­нии посто­ян­ны­ми слу­ха­ми о сокро­ви­щах и бро­шен­ных горо­дах, о кото­рых бояз­ли­вым шепо­том рас­ска­зы­ва­ли индей­цы. Север­ные пле­ме­на, каза­лось, менее охот­но пере­да­ва­ли исто­рии о неиз­ве­дан­ных зем­лях, чем их мек­си­кан­ские собра­тья; при этом их пове­де­ние буди­ло подо­зре­ние, что они дей­стви­тель­но спо­соб­ны помочь поис­кам, одна­ко не отва­жи­ва­ют­ся на это. Их уклон­чи­вые наме­ки при­во­ди­ли в ярость коман­ди­ра испан­цев, и после несколь­ких без­успеш­ных попы­ток он стал жесто­ко карать тех, кто при­но­сил неугод­ные ново­сти. Зама­ко­на, более тер­пе­ли­вый, чем Коро­на­до, нахо­дил удо­воль­ствие в мест­ных пре­да­ни­ях и даже выучил индей­ский язык, что дава­ло ему воз­мож­ность подол­гу бесе­до­вать с моло­дым вои­ном по име­ни Разъ­ярен­ный Бизон, чье любо­пыт­ство заво­ди­ло его зна­чи­тель­но даль­ше сопле­мен­ни­ков.

Имен­но Разъ­ярен­ный Бизон пове­дал Зама­коне о стран­ных камен­ных арках и полу­за­сы­пан­ных пеще­рах на дне глу­бо­ких уще­лий, кото­рые мино­ва­ли на сво­ем пути кон­ки­ста­до­ры. Эти пеще­ры, гово­рил он, сплошь зарос­ли тра­вой; ими не поль­зо­ва­лись уже тыся­че­ле­тия. Тот, кто отва­жи­вал­ся про­ник­нуть в них, не воз­вра­щал­ся обрат­но,- лишь несколь­ко раз храб­ре­цы воз­вра­ща­лись, но стран­но изуро­до­ван­ны­ми или поте­ряв­ши­ми рас­су­док. Тако­во было пре­да­ние, хотя ста­рей­ши­ны пле­ме­ни не при­пом­ни­ли бы вои­на, кото­рый про­шел вглубь более несколь­ких сотен ярдов. Разъ­ярен­ный Бизон, оче­вид­но, и здесь про­дви­нул­ся даль­ше дру­гих, но того, что он уви­дел вни­зу, ока­за­лось доста­точ­но, что­бы уга­сить его любо­пыт­ство и жаж­ду отыс­кать спря­тан­ные сокро­ви­ща.

В глу­бине про­ва­ла, куда он спу­стил­ся, нахо­дил­ся длин­ный кори­дор, изви­вав­ший­ся в сво­ем про­тя­же­нии, слов­но змея; то под­ни­мав­ший­ся, то ухо­див­ший отвес­но вниз. Сте­ны его покры­ва­ли изоб­ра­же­ния неве­до­мых чудо­вищ. Нако­нец после не под­да­ю­щих­ся под­сче­ту миль пово­ро­тов и спус­ков впе­ре­ди замер­ца­ло зло­ве­щее, голу­бо­ва­тое сия­ние: кори­дор обры­вал­ся в поту­сто­рон­нюю без­дну. Боль­ше­го инде­ец не мог сооб­щить, ибо нечто, уви­ден­ное в нед­рах, заста­ви­ло его спа­сать­ся бег­ством. Одна­ко золо­тые горо­да долж­ны нахо­дить­ся где-то там, добав­лял он, и, может быть, блед­но­ли­цый, воору­жен­ный огнен­ным гро­мом, суме­ет добрать­ся до них. Он не раз­го­ва­ри­вал с вели­ким вождем Коро­на­до, пото­му что Коро­на­до боль­ше не хочет слу­шать индей­цев. Да, он пока­жет Зама­коне доро­гу, если блед­но­ли­цый возь­мет его про­вод­ни­ком. Но он ни шагу не сту­пит в тот кори­дор вме­сте с блед­но­ли­цым, пото­му что там — про­кля­тое место.

Про­вал нахо­дил­ся при­мер­но в пяти днях пути к югу, сре­ди боль­ших кур­га­нов. Эти кур­га­ны были каким-то обра­зом свя­за­ны с поту­сто­рон­ним миром вни­зу: воз­мож­но, это были заму­ро­ван­ные выхо­ды, ибо рань­ше Древ­ние сели­лись коло­ни­я­ми навер­ху и тор­го­ва­ли с людь­ми повсю­ду, даже в зем­лях, кото­рые потом погло­ти­ла вода. При­мер­но тогда же, когда оке­ан обру­шил­ся на сушу, Древ­ние уда­ли­лись вглубь и пре­рва­ли вся­кие кон­так­ты с людь­ми на поверх­но­сти. Спас­ши­е­ся с затоп­лен­ных земель пове­да­ли им, что боги кос­мо­са соби­ра­ют­ся начать вой­ну с Зем­лей и уце­ле­ют лишь демо­ны и злоб­ные духи. Имен­но поэто­му они сто­ро­нят­ся людей, и страш­ные пыт­ки ожи­да­ют любо­го, кто про­ник­нет в их жили­ще. Мно­гие выхо­ды когда-то охра­ня­ли страж­ни­ки, но мину­ли эпо­хи, и надоб­ность в них отпа­ла. Ста­ри­ки без охо­ты вспо­ми­на­ют ушед­ших Древ­них, и, воз­мож­но, леген­ды о них дав­но бы умер­ли, если бы не слу­чай­ные встре­чи с при­зра­ка­ми, кото­рые напо­ми­на­ют об их при­сут­ствии. Бес­ко­неч­ная древ­ность этих существ стран­но видо­из­ме­ни­ла их, сде­лав их тела похо­жи­ми на туман. Мно­гие сво­и­ми гла­за­ми наблю­да­ли при­зрач­ные бата­лии, раз­вер­ты­ва­ю­щи­е­ся порой воз­ле кур­га­нов, — совсем как в те дале­кие дни, когда выхо­ды на поверх­ность не были заму­ро­ва­ны.

Сами Древ­ние были напо­ло­ви­ну при­зра­ка­ми; гово­ри­ли, что они боль­ше не ста­рят­ся, хотя и не про­из­во­дят потом­ства, пре­бы­вая в веч­ном рав­но­ве­сии меж­ду миром веще­ствен­ным и ирре­аль­ным. Все же изме­не­ния в их орга­низ­ме нель­зя было назвать пол­ны­ми, ибо им был необ­хо­дим воз­дух, что­бы дышать. Ради при­то­ка све­же­го воз­ду­ха про­ва­лы пещер на дне каньо­нов оста­ва­лись неза­му­ро­ван­ны­ми, в про­ти­во­по­лож­ность преж­ним выхо­дам на рав­ни­нах. Мно­гие из пещер, добав­лял Разъ­ярен­ный Бизон, лишь в нача­ле спус­ка име­ли есте­ствен­ное про­ис­хож­де­ние. Ста­рей­ши­ны пле­ме­ни рас­ска­зы­ва­ли, что, когда мир был совсем моло­дым, Древ­ние спу­сти­лись со звезд и выстро­и­ли в нед­рах горо­да из чисто­го золо­та, избе­гая непри­год­ной для жиз­ни поверх­но­сти. От них берут нача­ло все зем­ные расы и наро­ды, хотя никто не может даже пред­по­ло­жить, с какой звез­ды — или туман­но­сти сре­ди звезд — при­ле­те­ли при­шель­цы. Укры­тые в глу­бине горо­да оста­ва­лись пол­ны сереб­ра и золо­та, но людям, если их не обе­ре­га­ла магия Древ­них, луч­ше было дер­жать­ся подаль­ше от этих сокро­вищ.

Урод­ли­вые тва­ри, на кото­рых они езди­ли вер­хом и кото­рых исполь­зо­ва­ли для дру­гих целей, име­ли сла­бую при­месь чело­ве­че­ской кро­ви. Индей­цы зло­ве­щим шепо­том пере­да­ва­ли, что тва­ри были пло­то­яд­ны и как и их хозя­е­ва — пред­по­чи­та­ли чело­ве­че­ское мясо. Хотя сами Древ­ние дав­но утра­ти­ли спо­соб­ность к про­дол­же­нию рода, в их горо­дах суще­ство­вал класс полу­лю­дей-рабов, слу­жив­ших пищей для чело­ве­че­ско­го и зве­ри­но­го насе­ле­ния. Кто попа­дал в него, оста­ва­лось тай­ной, но в услу­же­нии у это­го клас­са нахо­дил­ся еще более низ­ший — реани­ми­ро­ван­ных тру­пов. Древ­ние уме­ли при­во­дить мерт­вые тела в меха­ни­че­ское дви­же­ние, кото­рое мог­ло длить­ся прак­ти­че­ски бес­ко­неч­но и управ­ля­лось пото­ком мыс­ли. Разъ­ярен­ный Бизон гово­рил, что все под­зем­ные жите­ли обща­ют­ся толь­ко посред­ством мыс­ли: после эонов раз­ви­тия и откры­тий речь счи­та­лась гру­бой и ненуж­ной, за исклю­че­ни­ем рели­ги­оз­ных цере­мо­ний и эмо­ци­о­наль­но­го выра­же­ния. Они покло­ня­лись Йигу, Вели­ко­му Отцу Змей, и Кту­лу, похо­жей на ось­ми­но­га тва­ри, кото­рая пере­нес­ла их со звезд. Обо­им чудо­ви­щам воз­да­ва­ли чело­ве­че­ские жерт­вы, опи­сы­вать кото­рые Разъ­ярен­ный Бизон наот­рез отка­зал­ся.

Зама­ко­на был зача­ро­ван рас­ска­зом индей­ца и решил сле­до­вать за ним к про­ва­лу на дне каньо­на. В леген­ды о под­зем­ных вла­сти­те­лях он не верил, ибо весь опыт экс­пе­ди­ции, после­до­вав­шей в поис­ках индей­ских мифов, был сплош­ным разо­ча­ро­ва­ни­ем. Одна­ко Зама­ко­на сра­зу почув­ство­вал, что какие- то неиз­ве­дан­ные тай­ны могут скры­вать­ся в тем­ном жер­ле про­ва­ла. Пона­ча­лу он пытал­ся убе­дить Разъ­ярен­но­го Бизо­на рас­ска­зать обо всем Коро­на­до, обе­щая защи­ту про­тив гене­раль­ско­го гне­ва, но пйз­же решил, что будет луч­ше, если он отпра­вит­ся в оди­ноч­ку. Чем мень­ше участ­ни­ков пред­при­я­тия, тем боль­шие богат­ство и сла­ва выпа­дут на его долю. В слу­чае успе­ха он может пре­взой­ти само­го Коро­на­до и стать в Новой Испа­нии фигу­рой более вли­я­тель­ной, чем даже вице-король дон Анто­нио де Мен­до­са.

7 октяб­ря 1541 года, бли­же к пол­но­чи, Зама­ко­на выскольз­нул из испан­ско­го лаге­ря воз­ле дер­но­вой дере­вуш­ки, что­бы встре­тить­ся с Разъ­ярен­ным Бизо­ном и начать дол­гое путе­ше­ствие к югу. Желая по воз­мож­но­сти облег­чить свое сна­ря­же­ние, он не надел обыч­но­го тяже­ло­го шле­ма и пан­ци­ря. О подроб­но­стях путе­ше­ствия в руко­пи­си почти не сооб­ща­ет­ся, хотя при­бы­тие к Боль­шо­му Каньо­ну Зама-кона поме­ча­ет 13 октяб­ря. Спуск по густо зарос­ше­му скло­ну не отнял мно­го вре­ме­ни, и, несмот­ря на то что в полу­мра­ке низи­ны уще­лья инде­ец с тру­дом отыс­ки­вал зна­ко­мые при­ме­ты, дверь была нако­нец най­де­на. Неболь­шое отвер­стие в ска­ле окайм­ля­ли моно­лит­ные бло­ки пес­ча­ни­ка с полу­стер­ши­ми­ся над­пи­ся­ми и рисун­ка­ми; рядом лежа­ли пере­лом­лен­ные посре­дине остан­ки камен­ных ство­рок. Высо­та вхо­да рав­ня­лась при­мер­но семи футам, шири­на не пре­вос­хо­ди­ла четы­рех. В пли­тах упав­ших ство­рок на месте исто­чен­ных ржав­чи­ной петель и запо­ров вид­не­лись сквоз­ные отвер­стия.

При виде чер­не­ю­ще­го про­ва­ла Разъ­ярен­ный Бизон тороп­ли­во сбро­сил с плеч свою ношу; каза­лось, он был испу­ган. Он снаб­дил Зама­ко­ну запа­сом смо­ли­стых факе­лов и про­ви­зи­ей и чест­но про­во­дил его до цели, одна­ко никак не желал раз­де­лить при­клю­че­ние, что лежа­ло впе­ре­ди. Зама-кона отдал индей­цу гру­ду без­де­лу­шек, спе­ци­аль­но захва­чен­ных для подоб­но­го слу­чая, и взял с него сло­во вер­нуть­ся к каньо­ну через месяц, что­бы про­во­дить через рав­ни­ну Песос. Выступ ска­лы над их голо­ва­ми был избран местом встре­чи: при­быв­ший пер­вым раз­би­вал лагерь и дожи­дал­ся парт­не­ра.

В руко­пи­си Зама­ко­на выра­жа­ет завист­ли­вое вос­хи­ще­ние выдерж­кой и вер­но­стью индей­цев — сам испа­нец так и не выпол­нил это­го согла­ше­ния. В послед­ний момент Разъ­ярен­ный Бизон пытал­ся отго­во­рить его от рис­ко­ван­но­го пред­при­я­тия, но вско­ре понял тщет­ность сво­их попы­ток и сдер­жан­но рас­про­щал­ся. Преж­де чем зажечь пер­вый факел и углу­бить­ся в зия­ю­щее отвер­стие, испа­нец про­во­дил взгля­дом гиб­кую фигу­ру индей­ца, тороп­ли­во и, кажет­ся, с облег­че­ни­ем взби­ра­ю­ще­го­ся вверх меж­ду дере­вья­ми. Послед­няя нить, свя­зы­вав­шая Зама­ко­ну с миром, обо­рва­лась, хотя в тот день он еще не дога­ды­вал­ся, что боль­ше нико­гда не уви­дит — в обще­при­ня­том смыс­ле это­го сло­ва — дру­го­го чело­ве­че­ско­го суще­ства. Спус­ка­ясь в про­вал, Зама­ко­на не испы­ты­вал ника­ких пред­чув­ствий. Кори­дор, чуть более высо­кий и широ­кий, чем вход­ное отвер­стие, был выло­жен истер­ты­ми пли­та­ми; потол­ки и сте­ны покры­ва­ли фан­та­сти­че­ские рисун­ки. Судя по опи­са­нию Зама­ко­ны, изоб­ра­же­ния име­ли оттал­ки­ва­ю­щий вид; боль­шая часть их вос­про­из­во­ди­ла чудо­вищ­ные фор­мы Йига и Кту­лу. Ниче­го похо­же­го испа­нец не встре­чал ни в одной части све­та, хотя — добав­лял он — древ­няя архи­тек­ту­ра Мек­си­ки наи­бо­лее близ­ка к виден­ным орна­мен­там. Через несколь­ко сотен ярдов тун­нель рез­ко пошел вниз; на пути ста­ли попа­дать­ся облом­ки ска­ли­стых пород, осы­пав­ши­е­ся со стен. Кори­дор ока­зал­ся лишь частич­но иску­ствен­но­го про­ис­хож­де­ния. Рисун­ков ста­ло мень­ше, часто встре­ча­лись совер­шен­но необ­ра­бо­тан­ные сте­ны.

За гигант­ским спус­ком, кру­тиз­на кото­ро­го не раз угро­жа­ла паде­ни­ем и уве­чьем, тун­нель утра­тил упо­ря­до­чен­ность как очер­та­ний, так и направ­ле­ния. Вре­ме­на­ми он сужал­ся до едва пре­одо­ли­мой щели или пони­жал­ся настоль­ко, что при­хо­ди­лось пере­дви­гать­ся полз­ком и на чет­ве­рень­ках; напро­тив, в дру­гих местах сте­ны раз­дви­га­лись, обра­зуя под­зем­ные залы или цепоч­ку пещер. Было оче­вид­но, что на этом про­тя­же­нии тун­нель не каса­лась рука чело­ве­ка. Лишь оди­ноч­ный зави­ток или иеро­глиф на стене ука­зы­вал Зама­коне, что он на вер­ном пути.

Трое суток Пан­фи­ло де Зама­ко­на спус­кал­ся изви­ли­стым тун­не­лем в мрач­ные нед­ра под­зе­ме­лья. Одна­жды, хло­пая кры­лья­ми, с его доро­ги убра­лась какая- то неви­ди­мая тварь; в дру­гой раз он кра­ем гла­за заме­тил мельк­нув­шую в рас­се­лине блед­ную тень, один вид кото­рой заста­вил его содрог­нуть­ся. Воз­дух был снос­ным, хотя попа­да­лись участ­ки засто­яв­ших­ся испа­ре­ний, а в огром­ных пеще­рах сре­ди ство­лов ста­лак­ти­тов и ста­лаг­ми­тов цари­ла про­мозг­лая сырость. Послед­ние, когда тун­не­лем шел Разъ­ярен­ный Бизон, пред­став­ля­ли серьез­ное пре­пят­ствие. Инде­ец про­бил зия­ю­щую брешь в их плот­ных зарос­лях, так что Зама­коне не соста­ви­ло тру­да вос­поль­зо­вать­ся про­ло­жен­ной им тро­пой. Поми­мо воли было при­ят­но созна­вать, что кто-то еще из внеш­не­го мира про­хо­дил здесь рань­ше; к тому же подроб­ное опи­са­ние тун­не­ля, дан­ное индей­цем, зна­чи­тель­но сни­жа­ло сте­пень неожи­дан­но­сти и рис­ка. Более того — двой­ной запас факе­лов, кото­ры­ми снаб­дил его Разъ­ярен­ный Бизон, исклю­чал воз­мож­ность заблу­дить­ся в кро­меш­ной тьме. Два­жды Зама­ко­на раз­би­вал лагерь и раз­во­дил костер, дым от кото­ро­го уно­си­ла есте­ствен­ная вен­ти­ля­ция.

При­мер­но в кон­це тре­тье­го дня пути (не сле­ду­ет без­ого­во­роч­но дове­рять его хро­но­ло­гии) Зама­ко­на мино­вал голо­во­кру­жи­тель­ный спуск и не менее голо­во­кру­жи­тель­ный подъ­ем, кото­рые Разъ­ярен­ный Бизон опи­сал, как послед­нюю фазу тун­не­ля. Уже на под­хо­де были раз­ли­чи­мы сле­ды искус­ствен­ных улуч­ше­ний под­зем­но­го кори­до­ра: несколь­ко раз отвес­ный спуск облег­чал­ся про­ле­та­ми камен­ных сту­пе­ней. Пла­мя факе­ла выхва­ты­ва­ло все новые изоб­ра­же­ния на сте­нах, и, нако­нец, когда Зама­ко­на пре­одо­ле­вал подъ­ем, к крас­но­ва­тым бли­кам горя­щей смо­лы ста­ло при­ме­ши­вать­ся посто­рон­нее, зыб­кое све­че­ние. Лест­ни­ца завер­ши­лась широ­ким про­хо­дом, выло­жен­ным тем­ны­ми базаль­то­вы­ми пли­та­ми. Свет факе­ла стал бес­по­ле­зен, ибо все запол­ня­ло голу­бо­ва­тое сия­ние, мер­цав­шее, слов­но утрен­няя дым­ка. Это был стран­ный свет под­зем­но­го мира — имен­но такой, каким его опи­сал инде­ец, — и в сле­ду­ю­щее мгно­ве­ние Зама­ко­на вышел из тун­не­ля на блек­лый, ска­ли­стый склон хол­ма, упи­рав­ший­ся за его спи­ной в непро­ни­ца­е­мое небес­но-голу­бое свер­ка­ние и отвес­но сбе­гав­ший под нога­ми на бес­край­нюю рав­ни­ну, заку­тан­ную в голу­бо­ва­тый туман.

Пред­при­ня­тая им экс­пе­ди­ция увен­ча­лась успе­хом, и из вне­зап­но утя­же­лив­ше­го­ся, еще более вычур­но­го сло­га руко­пи­си я ясно пред­став­лял, с какой гор­до­стью он обо­зре­вал незна­ко­мый ланд­шафт — совер­шен­но так же, как в свое вре­мя его сооте­че­ствен­ник Баль­боа огля­ды­вал бес­край­ний про­стор ново­от­кры­то­го Тихо­го оке­а­на. У выхо­да из тун­не­ля повер­нул назад Разъ­ярен­ный Бизон, оста­нов­лен­ный стра­хом при виде ста­да рога­тых существ, не похо­жих ни на коней, ни на бизо­нов; по его сло­вам, на таких суще­ствах сра­жа­лись при­зра­ки по ночам, — одна­ко каким мел­ким каза­лись Зама­коне его стра­хи! Вме­сто робо­сти стран­ное чув­ство три­ум­фа напол­ня­ло его серд­це; испа­нец сто­ял на поро­ге неве­до­мо­го мира, куда еще не сту­па­ла нога бело­го чело­ве­ка.

Поч­ва огром­но­го хол­ма, сте­ной под­ни­мав­ше­го­ся за его спи­ной и наклон­но про­сти­рав­ше­го­ся вниз у его ног, была тем­но-серой, каме­ни­стой, без при­зна­ков рас­ти­тель­но­сти и, по всей види­мо­сти, базаль­то­во­го про­ис­хож­де­ния. Стоя на ее глян­це­вой поверх­но­сти, Зама­ко­на ощу­щал себя при­шель­цем, вторг­шим­ся на чужую пла­не­ту. Обшир­ная рав­ни­на в несколь­ких тыся­чах футов вни­зу не задер­жи­ва­ла взгляд ничем при­ме­ча­тель­ным; непро­зрач­ная голу­бо­ва­тая дым­ка оку­ты­ва­ла ее до само­го гори­зон­та. Но боль­ше, чем гигант­ский холм, или рав­ни­на, или свер­ка­ю­щие спо­ло­хи над голо­вой, иска­те­ля при­клю­че­ний пора­зи­ло дру­гое — при­чи­на, поро­див­шая види­мость неба в зем­ных нед­рах. Отве­та не было, хотя Зама­ко­на слы­шал о поляр­ных сия­ни­ях и даже видел их одна­жды перед штор­мом с бор­та суд­на. В руко­пи­си он при­хо­дит к заклю­че­нию, что нечто похо­жее про­ис­хо­ди­ло и в атмо­сфе­ре под­зе­ме­лья, хотя, на совре­мен­ный взгляд, в каче­стве объ­яс­не­ния здесь боль­ше под­хо­дит при­род­ное радио­ак­тив­ное све­че­ние.

Чер­не­ю­щее жер­ло тун­не­ля, как и вход в него, было выло­же­но мас­сив­ны­ми камен­ны­ми пли­та­ми — с тою лишь раз­ни­цей, что тут вме­сто крас­но­ва­то­го пес­ча­ни­ка исполь­зо­вал­ся тем­ный базальт. Сохра­ни­лись несколь­ко урод­ли­вых ста­ту­эток, напо­ми­на­ю­щих потре­пан­ные непо­го­дой остан­ки скульп­тур сна­ру­жи. Отсут­ствие кор­ро­зии ука­зы­ва­ло на сухой, уме­рен­ный кли­мат; испа­нец и в самом деле отме­чал по-весен­не­му при­ят­ное одно­об­ра­зие тем­пе­ра­ту­ры в под­зе­ме­лье. По кра­ям плит оста­ва­лись отвер­стия для двер­ных петель, хотя самих две­рей не было нигде вид­но. Сде­лав неболь­шой при­вал, Зама­ко­на раз­гру­зил свою покла­жу, выло­жив запас пищи и факе­лов, необ­хо­ди­мых для воз­вра­ще­ния. Под гру­дой наспех насы­пан­ной пира­мид­ки из скаль­ных облом­ков он устро­ил подо­бие тай­ни­ка, после чего, при­стро­ив на спине полег­чав­ший рюк­зак, начал спуск на рав­ни­ну, гото­вый к любым неожи­дан­но­стям, под­жи­дав­шим его в этом зате­рян­ном мире.

Упру­гой поход­кой, пере­ска­ки­вая валу­ны и рас­се­ли­ны, Зама­ко­на шагал вниз вдоль кру­то­го, бес­ко­неч­но­го скло­на. Рас­сто­я­ние до затя­ну­той дым­кой рав­ни­ны было поис­ти­не огром­но, ибо за несколь­ко часов пути она ни на дюйм не ста­ла бли­же. Холм поза­ди серой сте­ной воз­но­сил­ся в яркое море голу­бых мол­ний над голо­вою. Тиши­на была все­по­гло­ща­ю­щей; звук соб­ствен­ных шагов, шум от паде­ния кам­ня дости­гал слу­ха с пуга­ю­щей отчет­ли­во­стью. При­мер­но в пол­день Зама­ко­на в пер­вый раз наткнул­ся на чудо­вищ­ные сле­ды, кото­рые напом­ни­ли ему об уклон­чи­вых наме­ках Разъ­ярен­но­го Бизо­на и так­же о его бес­слав­ном бег­стве.

Камен­ная осыпь, покры­вав­шая поверх­ность скло­на, не поз­во­ля­ла про­сле­дить направ­ле­ние сле­дов, но в одном месте, где мяг­кий гли­но­зем зани­мал зна­чи­тель­ную пло­щадь, Зама­ко­на сно­ва заме­тил отпе­чат­ки.

Судя по их плот­но­сти, мно­го­чис­лен­ное ста­до топ­та­лось в нере­ши­тель­но­сти, оче­вид­но чем-то сби­тое с тол­ку. Точ­ное опи­са­ние самих сле­дов в руко­пи­си отсут­ству­ет; испа­нец боль­ше занят соб­ствен­ны­ми смут­ны­ми стра­ха­ми. Чем был вызван его испуг, ста­нет ясно позд­нее, пока же он доволь­ству­ет­ся лишь наме­ка­ми, гово­ря о том, что это были “не копы­та, не руки или ноги, даже не лапы — и не столь огром­ные, что­бы все­лить ужас”. Что и когда при­ве­ло сюда живот­ных, оста­ва­лось тай­ной. Вокруг не рос­ло ни тра­вин­ки, ни кусти­ка, кото­рые помог­ли бы решить загад­ку; хотя, если живот­ные были пло­то­яд­ны­ми, то их конеч­но­сти мог­ли затоп­тать сле­ды более мел­ких тва­рей. Огля­нув­шись на вер­ши­ну хол­ма, Зама­ко­на раз­ли­чил сла­бые изви­вы доро­ги, спус­кав­шей­ся в доли­ну. Теперь от нее оста­лись лишь общие очер­та­ния, при­сы­пан­ные облом­ка­ми ска­ли­стой поро­ды. Раз или два испа­нец пере­се­кал полот­но доро­ги, сам того не подо­зре­вая, — настоль­ко силь­но оно было раз­ру­ше­но. Про­дол­жив спуск, он вско­ре достиг пово­ро­та, одна­ко выбо­и­ны и кам­ни не сде­ла­ли его про­дви­же­ние более лег­ким. Пере­вер­нув мечом несколь­ко комьев зем­ли, он с удив­ле­ни­ем под­нял забле­стев­ший в голу­бо­ва­том сия­нии пред­мет, кото­рый ока­зал­ся моне­той или меда­лью из тем­но­го, зер­каль­но­го метал­ла с урод­ли­вы­ми изоб­ра­же­ни­я­ми на обе­их сто­ро­нах. Из его опи­са­ний полу­ча­лось, что это был дуб­ли­кат талис­ма­на, кото­рый вру­чил мне Серый Орел почти четы­ре сто­ле­тия спу­стя. Спря­тав моне­ту в кар­ман, испа­нец дви­нул­ся даль­ше и к часу, когда, по его рас­че­там, во внеш­нем мире насту­пил вечер, раз­бил лагерь.

На сле­ду­ю­щий день Зама­ко­на под­нял­ся рано и воз­об­но­вил спуск в затя­ну­тую голу­бо­ва­той дым­кой, без­молв­ную доли­ну. По мере при­бли­же­ния он посте­пен­но раз­ли­чал отдель­ные пред­ме­ты вни­зу: дере­вья, кусты, малень­кая реч­ка по пра­вую руку, ред­кие ска­лы. Реку пере­се­кал мост, соеди­няв­ший остат­ки доро­ги с едва види­мым ее про­дол­же­ни­ем на рав­нине. Зама­коне каза­лось, что он раз­ли­ча­ет посе­ле­ния, раз­бро­сан­ные вдоль бере­гов, новые, раз­ру­шен­ные и уце­лев­шие мосты. Теперь его окру­жа­ла чах­лая тра­вя­ни­стая рас­ти­тель­ность, густев­шая с каж­дым шагом. Доро­га ста­ла ров­нее и замет­ней, пото­му что на ее каме­ни­стой поверх­но­сти не рос­ла тра­ва. Облом­ки скал поре­де­ли, и весь без­жиз­нен­ный пей­заж хол­ма рази­тель­но кон­тра­сти­ро­вал с новым окру­же­ни­ем. В этот день дале­ко на гори­зон­те пока­за­лась тем­ная мас­са, похо­жая на табун живот­ных. Что-то в их раз­ме­рен­ном дви­же­нии насто­ро­жи­ло Зама­ко­ну, хотя он уже дав­но не встре­чал чудо­вищ­ных сле­дов, так пора­зив­ших его в нача­ле пути. Как бы ни выгля­де­ли оста­вив­шие их живот­ные, встре­чать­ся с ними не хоте­лось да и не име­ло смыс­ла. Тем­ная мас­са еще не достиг­ла доро­ги, меж­ду тем как любо­пыт­ство и жела­ние най­ти ска­зоч­ные горо­да побуж­да­ло Зама­ко­ну идти впе­ред. Сто­и­ло ли при­да­вать зна­че­ние полу­стер­тым отпе­чат­кам лап и испу­ган­ным рас­ска­зам неве­же­ствен­но­го индей­ца? Всмат­ри­ва­ясь до боли в гла­зах в быст­ро пере­ме­ща­ю­ще­е­ся пят­ныш­ко у гори­зон­та, Зама­ко­на сде­лал попут­но несколь­ко инте­рес­ных откры­тий. В голу­бо­ва­том маре­ве впе­ре­ди стран­но мер­ца­ли шпи­ли неве­до­мых горо­дов. Рядом с каж­дым, раз­бро­сан­ные вдоль доро­ги, воз­вы­ша­лись схо­жие друг с дру­гом баш­ни, сте­ны кото­рых скры­ва­ли дико­рас­ту­щие рас­те­ния. К тем, что сто­я­ли поодаль от доро­ги, вели широ­кие про­се­ки в низ­ко­рос­лой рас­ти­тель­но­сти. Не было замет­но ни дыма, ни дру­гих при­зна­ков жиз­ни. Теперь Зама­ко­на видел, что рав­ни­на не бес­ко­неч­на в сво­ем про­тя­же­нии, хотя вез­де­су­щая голу­бо­ва­тая дым­ка до сих пор под­дер­жи­ва­ла это заблуж­де­ние. У гори­зон­та ее окайм­ля­ла гря­да невы­со­ких хол­мов, в рас­се­лине меж­ду кото­ры­ми теря­лись река и доро­га. Все это — осо­бен­но свер­ка­ю­щие шпи­ли горо­дов — пред­ста­ло в самых ярких крас­ках перед взо­ром путе­ше­ствен­ни­ка, когда Зама­ко­на устра­и­вал свой вто­рой при­вал в бес­ко­неч­ном сия­нии под­зем­но­го дня. Над голо­вой пари­ли стаи птиц, одна­ко раз­гля­деть их пока не пред­став­ля­лось воз­мож­но­сти.

На исхо­де сле­ду­ю­ще­го утра, как это отме­че­но в руко­пи­си, Зама­ко­на достиг без­молв­ной рав­ни­ны и по хоро­шо сохра­нив­ше­му­ся мосту из чер­но­го базаль­та пере­сек реку. В про­зрач­ной воде пла­ва­ли стаи огром­ных рыб необыч­но­го вида, на дне колы­ха­лись серые водо­рос­ли. Доро­га была вымо­ще­на, но места­ми силь­но зарос­ла сор­ня­ка­ми и пол­зу­щи­ми рас­те­ни­я­ми, хотя направ­ле­ние не теря­лось бла­го­да­ря стол­би­кам с непо­нят­ны­ми знач­ка­ми по обо­чи­нам. По обе сто­ро­ны тра­ва была гуще и выше, кое-где попа­да­лись дере­вья и кусты, повсю­ду выгля­ды­ва­ли огром­ные голу­бые цве­ты. Неожи­дан­ные шоро­хи и шур­ша­ние в тра­ве ука­зы­ва­ли на при­сут­ствие змей. Через несколь­ко часов путе­ше­ствен­ник достиг рощи­цы, окру­жав­шей одну из свер­ка­ю­щих башен. Буй­ная рас­ти­тель­ность погло­ти­ла зло­ве­ще­го вида опо­ры, на кото­рых когда- то кре­пи­лись камен­ные створ­ки ворот; зеле­ные кро­ны гигант­ских дере­вьев закры­ва­ли небо над голо­вой. Свер­нув с доро­ги, Зама­ко­на был вынуж­ден про­би­рать­ся через пере­пле­те­ние веток шипов­ни­ка, обсту­пив­ше­го покры­тую мхом аллею. Камен­ные колон­ны и веко­вые дере­вья лиша­ли воз­мож­но­сти обзо­ра.

Нако­нец, в зеле­ных сумер­ках, он раз­ли­чил ста­рин­ные Сте­ны баш­ни остат­ки зам­ка, в этом не мог­ло быть сомне­ния! Мно­же­ство урод­ли­вых баре­лье­фов, чуж­дые лица и пер­со­на­жи усе­и­ва­ли камен­ную поверх­ность. К сожа­ле­нию, повест­вуя о сво­их наход­ках, Пан­фи­ло де Зама­ко­на впа­да­ет в чрез­мер­ное бла­го­че­стие, столь свой­ствен­ное испан­цам эпо­хи Воз­рож­де­ния, но столь же неумест­ное в путе­вых замет­ках. Вме­сто подроб­ных опи­са­ний руко­пись предо­став­ля­ет нам толь­ко дога­ды­вать­ся о при­чи­нах, побу­див­ших авто­ра отде­лы­вать­ся туман­ны­ми наме­ка­ми. Дверь в баш­ню была рас­пах­ну­та: из-за отсут­ствия окон внут­ри царил непро­гляд­ный мрак. Побо­ров отвра­ще­ние, кото­рое вызы­вал вид настен­ных баре­лье­фов, Зама­ко­на извлек из рюк­за­ка сталь­ной прут и кре­мень, зажег факел и, раз­дви­нув зарос­ли лиан, сме­ло пере­сту­пил порог.

На какое-то мгно­ве­ние он ока­ме­нел, оше­лом­лен­ный открыв­шей­ся взгля­ду кар­ти­ной. Одна­ко ни веко­вой слой пыли, наме­тан­ной за про­шед­шие зоны; ни мел­кие тва­ри, с виз­гом, хло­пая кры­лья­ми, устре­мив­ши­е­ся нару­жу; ни омер­зи­тель­ные скульп­ту­ры вдоль стен или при­чуд­ли­вые жаров­ни и чаши; ни пира­ми­даль­ный алтарь с полой вер­ши­ной или чудо­вищ­ный идол из чер­но­го метал­ла, при­сев­ший на щупаль­цах поверх изу­кра­шен­но­го иеро­гли­фа­ми пье­де­ста­ла — не были при­чи­ной, лишив­шей испан­ца дара речи. Объ­яс­не­ние было гораз­до более зем­ным и заклю­ча­лось в том, что все в башне — за исклю­че­ни­ем лишь слоя пыли, лету­чих тва­рей и чудо­вищ­но­го изва­я­ния с изу­мруд­ны­ми гла­за­ми — было сде­ла­но из чисто­го золо­та.

Даже в руко­пи­си, напи­сан­ной задол­го после того, как Зама­коне ста­ло извест­но, что золо­то явля­ет­ся наи­бо­лее исполь­зу­е­мым в под­зем­ной архи­тек­ту­ре мате­ри­а­лом, обна­ру­жи­ва­ет­ся неве­ро­ят­ное вол­не­ние, вызван­ное раз­гад­кой индей­ских пре­да­ний о золо­тых горо­дах. В чув­ство испан­ца при­ве­ло стран­ное подер­ги­ва­ние полы его кам­зо­ла. Осмот­рев кар­ма­ны, он заме­тил, что метал­ли­че­ский диск, кото­рый он нашел воз­ле забро­шен­ной доро­ги, с силой при­тя­ги­ва­ет­ся к похо­же­му на ось­ми­но­га идо­лу из того же метал­ла, при­сев­ше­му на пье­де­ста­ле. Позд­нее Зама­ко­на узнал, что эта стран­ная маг­не­ти­че­ская суб­стан­ция — оди­на­ко­во чуж­дая как миру людей, так и под­зем­но­му миру — пред­став­ля­ет род дра­го­цен­но­сти в оза­ря­е­мой голу­бым сия­ни­ем без­дне. Никто не мог объ­яс­нить, что это за металл, одна­ко было извест­но, что часть его была пере­не­се­на со звезд вме­сте с людь­ми, когда Вели­кий Кту­лу, похо­жий на ось­ми­но­га бог, засе­лял Зем­лю. Един­ствен­ном доступ­ным источ­ни­ком его были дои­сто­ри­че­ские руи­ны, где сохра­ня­лось бес­чис­лен­ное мно­же­ство цик­ло­пи­че­ских идо­лов. Состав не под­да­вал­ся опре­де­ле­нию, и одним из самых зага­доч­ных свойств было то, что маг­не­ти­че­ское вле­че­ние рас­про­стра­ня­лось исклю­чи­тель­но на изде­лия из само­го же метал­ла. Под зем­лей его исполь­зо­ва­ли в рели­ги­оз­ных отправ­ле­ни­ях, при этом суще­ство­ва­ли ста­рин­ные обы­чаи, при­зван­ные предот­вра­тить неудоб­ства, свя­зан­ные с его маг­не­тиз­мом. Очень сла­бый сплав метал­ла с желе­зом, золо­том, сереб­ром, медью и цин­ком фор­ми­ро­вал еди­ный моне­тар­ный стан­дарт под­зем­но­го мира в одну из эпох его раз­ви­тия. Раз­мыш­ле­ния Зама­ко­ны были пре­рва­ны отда­лен­ным гулом, напол­нив­шим все его суще­ство необъ­яс­ни­мым ужа­сом. Оши­бить­ся было невоз­мож­но: к башне нес­лось топо­чу­щее ста­до. Пани­че­ское пове­де­ние индей­ца, сле­ды и тем­ная мас­са на гори­зон­те — вос­по­ми­на­ния заста­ви­ли испан­ца поежить­ся от недоб­рых пред­чув­ствий. Не раз­ду­мы­вая, он бро­сил­ся отыс­ки­вать убе­жи­ще. Ника­кое ста­до не ста­ло бы заби­рать­ся в зарос­ли или руи­ны, про­ис­хо­ди это на поверх­но­сти зем­ли, но здесь… какой-то неве­до­мый инстинкт под­ска­зы­вал Зама­коне, что сте­ны баш­ни не защи­тят его от опас­но­сти.

Во всем поме­ще­нии не было угла, где мож­но было бы спря­тать­ся; един­ствен­ной надеж­дой оста­ва­лась дав­но не исполь­зо­вав­ша­я­ся дверь, все еще проч­но дер­жав­ша­я­ся на древ­них пет­лях. Зем­ля, лиа­ны и мхи при­сы­па­ли ее осно­ва­ние, и Зама­коне при­шлось мечом про­ка­пы­вать бороз­ду под ниж­ней ее поло­ви­ной. Одна­ко, дви­жи­мый стра­хом, он в счи­тан­ные секун­ды спра­вил­ся с этой рабо­той. Гро­хот копыт нарас­тал, когда он начал тащить на себя при­ва­лен­ную к стене дверь, но чем силь­нее ста­но­вил­ся его страх, тем сла­бее пода­ва­лись спрес­со­ван­ные вре­ме­нем пет­ли. Нако­нец, с рез­ким скре­же­том, дверь пода­лась и с новым рыв­ком силь­ных рук испан­ца захлоп­ну­лась, отсе­кая гро­хот при­бли­жа­ю­ще­го­ся ста­да. В насту­пив­шей тишине сла­бо потрес­ки­вал факел, воткну­тый меж­ду пли­та­ми пира­ми­даль­но­го алта­ря. С внут­рен­ней сто­ро­ны нахо­дил­ся засов и, бла­го­слов­ляя сво­их заступ­ни­ков- свя­тых, пере­пу­ган­ный испа­нец поспеш­но задви­нул его.

Наруж­ные шумы пове­да­ли о даль­ней­шем. Нарас­та­ю­щий топот рас­пал­ся на несколь­ко пото­ков; зеле­ная рощи­ца заста­ви­ла ста­до замед­лить бег и рас­сы­пать­ся. Одна­ко живот­ные при­бли­жа­лись, и по трес­ку вет­вей было оче­вид­но, что они кру­жат воз­ле баш­ни. В раз­ме­рен­но­сти их посту­пи Зама­коне почу­ди­лось нечто тре­вож­ное и оттал­ки­ва­ю­щее; еще мень­ше ему нра­ви­лись стран­ные шоро­хи за сте­на­ми и мас­сив­ной золо­той две­рью. Тяже­ло скрип­ну­ли пет­ли, послы­шал­ся звук уда­ра, но дверь выдер­жа­ла. Через мгно­ве­ние, пока­зав­ше­е­ся веч­но­стью, топот сна­ру­жи начал уда­лять­ся, и Зама­ко­на понял, что непро­ше­ные гости уби­ра­ют­ся восво­я­си. Судя по тому, что ста­до не выгля­де­ло мно­го­чис­лен­ным, было разум­но поки­нуть укры­тие через час или пол­то­ра, но Зама­ко­на решил не испы­ты­вать судь­бу. Раз­вя­зав рюк­зак, он рас­по­ло­жил­ся бива­ком пря­мо на золо­тых пли­тах хра­ма и, едва закрыв гла­за, погру­зил­ся в непро­буд­ный сон. С запер­той две­рью, в без­опас­но­сти, его не тре­во­жил даже маги­че­ский блеск зеле­но­ва­тых глаз Кту­лу, злоб­но выгля­ды­вав­ше­го из тем­но­ты с вер­ши­ны сво­е­го пье­де­ста­ла.

В пер­вый раз за все вре­мя — с тех пор, как он поки­нул тун­нель, Зама­ко­на спал глу­бо­ко и дол­го. Он навер­стал с лих­вою поте­рян­ное за две преды­ду­щие ночев­ки, когда нескон­ча­е­мое свер­ка­ние неба не поз­во­ля­ло сомкнуть глаз, несмот­ря на уста­лость. Но пока он спал, ноги дру­гих живых существ покры­ва­ли рас­сто­я­ние до его убе­жи­ща, и стран­ные вещи, кото­рые они нес­ли с собою, тре­бо­ва­ли отдох­нув­ше­го и ясно­го рас­суд­ка.

IV

Окон­ча­тель­но про­бу­дил Зама­ко­ну гро­хот, сотря­сав­ший дверь в баш­ню. Туман­ные гре­зы, сон­ли­вость рас­се­я­лись, как толь­ко он понял его про­ис­хож­де­ние. Оши­бить­ся было невоз­мож­но — это был настой­чи­вый стук, про­из­во­ди­мый чело­ве­че­ской рукой, по всей види­мо­сти, воору­жен­ной каким-то метал­ли­че­ским пред­ме­том. Когда Зама­ко­на, пло­хо сооб­ра­жая со сна, вско­чил на ноги, сна­ру­жи послы­шал­ся рез­кий, неме­ло­дич­ный голос, выкри­ки­вав­ший фра­зу, кото­рую ману­скрипт пыта­ет­ся вос­про­из­ве­сти, как “окси, окси, гин’ат­тан вай­ка релекс”. Обод­рен­ный тем, что его новые гости люди, а не чер­ти, и убеж­дая себя, что у них нет при­чин видеть в нем вра­га, Зама­ко­на решил­ся вый­ти и при­нял­ся под­ни­мать засов, зве­нев­ший под уда­ра­ми сна­ру­жи. С уси­ли­ем оттолк­нув мас­сив­ную дверь, он встал на поро­ге и очу­тил­ся лицом к лицу с груп­пой при­мер­но в два­дцать чело­век, вид кото­рых не вызвал у него тре­во­ги. Они выгля­де­ли как индей­цы, хотя одеж­дой и тем более корот­ки­ми меча­ми в кожа­ных нож­нах не напо­ми­на­ли ни одно из извест­ных пле­мен. Вдо­ба­вок их лица име­ли мно­же­ство мало­при­мет­ных отли­чий от типич­но индей­ских. Было ясно, что они не пита­ли ника­ких враж­деб­ных чувств; вме­сто того что­бы угро­жать, они вни­ма­тель­но смот­ре­ли Зама­коне в гла­за, слов­но ожи­дая, что взгляд ска­жет боль­ше, чем язык из незна­ко­мых слов. Чем доль­ше они смот­ре­ли, тем боль­ше он узна­вал о них и об их мис­сии. Никто не про­из­нес ни сло­ва, но Зама­ко­на мед­лен­но пости­гал, что незна­ком­цы при­е­ха­ли из боль­шо­го горо­да, рас­по­ло­жен­но­го за гря­дой хол­мов, вер­хом на живот­ных, и что их позва­ли живот­ные, кото­рые заме­ти­ли его. Они не были уве­ре­ны в том, кто он и отку­да при­шел, но дога­ды­ва­лись, что каким-то обра­зом он свя­зан с внеш­ним миром, о кото­ром у них сохра­ни­лись смут­ные вос­по­ми­на­ния. Как он про­чел все это во взгля­дах двух или трех пред­во­ди­те­лей, Зама­ко­на не мог объ­яс­нить, хотя чуть поз­же загад­ка раз­ре­ши­лась сама собою.

Он попы­тал­ся объ­яс­нить­ся с незна­ком­ца­ми на диа­лек­те Вичи­та, кото­ро­му его научил Разъ­ярен­ный Бизон; одна­ко после неудач­ной попыт­ки при­нял­ся после­до­ва­тель­но пере­би­рать ацтек­ский, испан­ский, фран­цуз­ский и латин­ский язы­ки — доба­вив к ним обрыв­ки фраз на гре­че­ском, ита­льян­ском и пор­ту­галь­ском, даже при­пом­нив слы­шан­ное в дет­стве баск­ское наре­чие род­ной Асту­рии. Столь вну­ши­тель­ный запас — прак­ти­че­ски все позна­ния Зама­ко­ны в линг­ви­сти­ке — не вызвал и тени пони­ма­ния на лицах незна­ком­цев. Пока он раз­ду­мы­вал, оза­да­чен­ный такой непо­нят­ли­во­стью, один из них начал гово­рить на стран­ном и чару­ю­щем язы­ке, зву­ки кото­ро­го испа­нец с боль­шим тру­дом позд­нее пере­дал на бума­ге. Когда и Зама­ко­на в свою оче­редь недо­уме­ва­ю­ще раз­вел рука­ми, гово­рив­ший пока­зал себе на гла­за, потом на лоб и сно­ва на гла­за, слов­но при­ка­зы­вая смот­реть на него, что­бы понять то, что он соби­ра­ет­ся сооб­щить.

Послуш­но устре­мив на собе­сед­ни­ка взгляд, Зама­ко­на обна­ру­жил, что начи­на­ет пости­гать некую инфор­ма­цию. Под­зем­ные жите­ли, узнал он, раз­го­ва­ри­ва­ют теперь исклю­чи­тель­но посред­ством ради­а­ции мыс­лей, хотя преж­де у них был раз­го­вор­ный язык, кото­рый сохра­нен для пись­ма и празд­нич­ных цере­мо­ний. Что­бы при­нять сооб­ще­ние, доста­точ­но сосре­до­то­чить­ся на гла­зах собе­сед­ни­ка; что­бы отве­тить, необ­хо­ди­мо пред­ста­вить мыс­лен­ный образ того, что соби­ра­ешь­ся рас­ска­зать, и пере­дать его взгля­дом. Пере­дав­ший мыс­ли замол­чал, оче­вид­но, при­гла­шая попро­бо­вать, но Зама­ко­на без­успеш­но ста­рал­ся испол­нить его сове­ты. Несколь­ко понят­нее полу­чи­лось, когда он при­нял­ся рас­ска­зы­вать о себе и о сво­ем путе­ше­ствии зна­ка­ми. Ука­зав вверх, он закрыл гла­за и сде­лал несколь­ко вол­но­об­раз­ных дви­же­ний, изоб­ра­жая пол­зу­ще­го в тун­не­ле; затем открыл гла­за и, ука­зы­вая на остав­лен­ный за спи­ной холм, паль­ца­ми изоб­ра­зил спус­ка­ю­ще­го­ся по скло­ну чело­ве­ка. Науда­чу он даже при­ба­вил пару слов к сво­им жестам — один раз, тыча себе в грудь, затем в незна­ком­ца, про­из­нес: “un hombre” (чело­век); после чего, ука­зы­вая толь­ко на себя, тща­тель­но про­го­во­рил соб­ствен­ное имя: “Пан­фи­ло де Зама­ко­на”. Стран­ная бесе­да про­дол­жа­лась. Зама­ко­на начал пони­мать, как сле­ду­ет кон­цен­три­ро­вать и пере­да­вать взгля­дом мыс­ли, а попут­но усво­ил несколь­ко десят­ков слов из мест­но­го зву­ко­во­го язы­ка. При­шель­цы в свою оче­редь заин­те­ре­со­ва­лись испан­ским. Их древ­ний язык не похо­дил ни на один из язы­ков, кото­рые при­хо­ди­лось слы­шать испан­цу, хотя поз­же в руко­пи­си он пыта­ет­ся дока­зать его отда­лен­ное род­ство с ацтек­ским. При этом он, прав­да, не опре­де­ля­ет харак­те­ра вза­и­мо­дей­ствия язы­ков, так что оста­ет­ся лишь дога­ды­вать­ся о при­ро­де род­ства: то ли в ацтек­ском пре­об­ла­да­ют древ­ние заим­ство­ва­ния, то ли он сам — вырож­ден­ный суб­страт древ­не­го язы­ка. Под­зем­ный мир, как узнал Зама­ко­на, носит древ­нее назва­ние, кото­рое руко­пись вос­про­из­во­дит как “Хинайн”, но кото­рое — из после­ду­ю­щих заме­ча­ний авто­ра и его объ­яс­не­ний — для англо­сак­сон­ско­го слу­ха луч­ше пере­да­ет­ся фоне­ти­че­ской тран­скрип­ци­ей “Кей­нан”.

Неуди­ви­тель­но, что пред­ва­ри­тель­ный обмен мыс­ля­ми огра­ни­чи­вал­ся наи­бо­лее суще­ствен­ны­ми поня­ти­я­ми, но и эти поня­тия были крайне важ­ны­ми. Зама­ко­на узнал, что люди Кей­на­на пред­став­ля­ют собой бес­ко­неч­но древ­нюю расу, кото­рая при­ле­те­ла из отда­лен­ных глу­бин кос­мо­са, где физи­че­ские усло­вия очень похо­жи на зем­ные. Теперь все это, разу­ме­ет­ся, обра­ти­лось в леген­ду; и никто бы не пору­чил­ся, насколь­ко она прав­ди­ва, и сколь вели­ко покло­не­ние под­зем­ных жите­лей перед спру­то­об­раз­ным Кту­лу, кото­рый по одно­му из пре­да­ний пере­нес их на Зем­лю и перед кото­рым они до сих пор испы­ты­ва­ли бла­го­го­вей­ный тре­пет. Одна­ко им было извест­но о суще­ство­ва­нии внеш­не­го мира, и имен­но их пред­ки дали нача­ло всем зем­ным расам, как толь­ко поверх­ность пла­не­ты ста­ла при­год­на для жиз­ни. Меж­ду лед­ни­ко­вы­ми эпо­ха­ми они созда­ли ряд заме­ча­тель­ных циви­ли­за­ций, самая мощ­ная из кото­рых нахо­ди­лась на Южном полю­се воз­ле горы Кадат.

В неза­па­мят­ном про­шлом боль­шая часть внеш­не­го мира погру­зи­лась в оке­ан­скую пучи­ну, и лишь немно­гие уце­лев­шие сохра­ни­ли вос­по­ми­на­ния о стране Кей­нан. Вне вся­ко­го сомне­ния, при­чи­ной ката­стро­фы стал гнев кос­ми­че­ских божеств, оди­на­ко­во враж­деб­ных и к чело­ве­че­ской расе, и к ее богам. Туман­ные слу­хи пове­да­ли, что пер­вы­ми под водой исчез­ли горо­да самих богов вме­сте с Вели­ким Кту­лу, кото­рый и по сей день лежит, ско­ван­ный сном, в под­вод-ных гро­тах непри­ступ­ной кре­по­сти Р’ли­ех. Поверх­ность ста­ла непри­год­на для жиз­ни людей, и посте­пен­но сло­жи­лось убеж­де­ние, что те, кто остал­ся навер­ху, сохра­ни­ли жизнь изме­ной в поль­зу злоб­ных божеств кос­мо­са. Сооб­ще­ние с внеш­ним миром пре­рва­лось. Под­зем­ные вхо­ды к Кей­на­ну были заму­ро­ва­ны или охра­ня­лись страж­ни­ка­ми, а всех нару­ши­те­лей гра­ниц рас­смат­ри­ва­ли как вра­же­ских лазут­чи­ков.

Но так было дав­но. Про­хо­ди­ли эпо­хи, и все мень­ше при­шель­цев про­ни­ка­ло в Кей­нан; мно­гие стра­жи поки­ну­ли неза­му­ро­ван­ные вхо­ды. Боль­шин­ство насе­ле­ния забы­ло о суще­ство­ва­нии внеш­не­го мира, хотя уче­ная вер­хуш­ка не пере­ста­ва­ла верить в него. С нару­ши­те­ля­ми гра­ниц, послед­ние из кото­рых спу­сти­лись в Кей­нан сто­ле­тия назад, не все­гда посту­па­ли как с послан­ни­ка­ми ада; вера в ста­рин­ные леген­ды была уже не столь силь­ной. Их жад­но рас­спра­ши­ва­ли о зага­доч­ных мирах навер­ху, ибо тяга к науч­но­му зна­нию была вели­ка, а мифы и пре­да­ния, повест­во­вав­шие о пла­нет­ной поверх­но­сти, часто иску­ша­ли уче­ных послать иссле­до­ва­тель­скую экс­пе­ди­цию. Одна­ко обще­ствен­ное мне­ние было настро­е­но про­тив. От при­шель­цев тре­бо­ва­ли одно­го — отка­зать­ся от мыс­ли о воз­вра­ще­нии с тем, что­бы никто и нико­гда не узнал о суще­ство­ва­нии под­зем­но­го мира. Страсть внеш­них людей к золо­ту и сереб­ру мог­ла поро­дить губи­тель­ные вой­ны. Под­чи­нив­ши­е­ся необ­хо­ди­мо­сти жили счаст­ли­во, хотя и сожа­ле­ли порой о поки­ну­том мире. Они рас­ска­зы­ва­ли все, что удер­жи­ва­ла их память, но рас­ска­зы эти были непол­ны и часто про­ти­во­ре­чи­ли друг дру­гу — труд­но было опре­де­лить, чему сле­до­ва­ло верить, а чему — нет. Мно­гие жела­ли, что­бы при­шель­цы явля­лись чаще. Тех же, кто ослу­шал­ся и пытал­ся бежать, жесто­ко нака­зы­ва­ли. Появ­ле­ние Зама­ко­ны было насто­я­щим собы­ти­ем, так как.он выгля­дел высо­ко­об­ра­зо­ван­ным чело­ве­ком и мог пове­дать боль­ше о внеш­нем мире, чем все его пред­ше­ствен­ни­ки. Он все рас­ска­жет им и незна­ком­цы наде­я­лись — сми­рит­ся с необ­хо­ди­мо­стью остать­ся.

Мно­гое из того, что Зама­ко­на узнал о Кей­нане в эту первую бесе­ду, зву­ча­ло оше­лом­ля­ю­ще. Он узнал, напри­мер, что за про­шед­шие тыся­че­ле­тия под­зем­ные жите­ли побе­ди­ли ста­ре­ние и смерть; отныне люди не дрях­ле­ли и не уми­ра­ли, кро­ме как по соб­ствен­но­му жела­нию. Регу­ли­руя жиз­нен­ные про­цес­сы, любой чело­век мог оста­вать­ся веч­но моло­дым и бес­смерт­ным; един­ствен­ной при­чи­ной, поче­му неко­то­рые из них не сопро­тив­ля­лись ста­ре­нию, было насла­жде­ние, полу­ча­е­мое от воз­раст­ных пере­мен в мире все­об­ще­го посто­ян­ства и стаг­на­ции. Для воз­вра­ще­ния моло­до­сти было доста­точ­но лишь жела­ния. Рож­де­ния пре­кра­ти­лись, за исклю­че­ни­ем лабо­ра­тор­ных экс­пе­ри­мен­тов, с тех пор как гос­под­ству­ю­щая раса, опре­де­ляв­шая эко­ло­ги­че­ские потреб­но­сти, нашла уве­ли­че­ние чис­ла насе­ле­ния нера­зум­ным. Мно­гие, одна­ко, пред­по­чи­та­ли уми­рать, ибо, несмот­ря на усерд­ней­шие ста­ра­ния изоб­ре­сти новью виды насла­жде­ний, одно­об­ра­зие жиз­ни ста­но­ви­лось тягост­ным для излишне чув­стви­тель­ных натур — осо­бен­но для тех из них, в ком вре­мя и пре­сы­щен­ность заглу­ши­ли пер­во­быт­ный инстинкт само­со­хра­не­ния. Все вои­ны из отря­да, сто­я­ще­го перед Зама­ко­ной, были в воз­расте от пяти­сот до полу­то­ра тысяч лет; несколь­ко виде­ли внеш­них людей и преж­де, но вре­мя при­глу­ши­ло вос­по­ми­на­ния. При­шель­цы с поверх­но­сти пыта­лись пере­нять бес­смер­тие под­зем­ной расы, но дости­га­ли лишь крат­ко­вре­мен­но­го про­дол­же­ния жиз­ни — в силу раз­ли­чий в эво­лю­ции, пре­вы­шав­шей два мил­ли­о­на лет.

Эти эво­лю­ци­он­ные раз­ли­чия еще пора­зи­тель­нее про­яв­ля­лись в дру­гой спо­соб­но­сти жите­лей Кей­на­на — более стран­ной, чем даже бес­смер­тие. Они мог­ли воз­дей­ство­вать на рав­но­ве­сие меж­ду мате­ри­ей и бес­плот­ной энер­ги­ей посред­ством спе­ци­аль­но тре­ни­ро­ван­ной воли. Дру­ги­ми сло­ва­ми, при опре­де­лен­ных спо­соб­но­стях и уровне зна­ний люди Кей­на­на мог­ли дема­те­ри­а­ли­зо­вать­ся и рема­те­ри­а­ли­зо­вать­ся, и то же мог­ли про­из­во­дить, хотя и с боль­шим рас­хо­дом энер­гии, над чуже­род­ны­ми пред­ме­та­ми, рас­пы­ляя их на ато­мы и без ущер­ба соби­рая вновь. Если бы Зама­ко­на не ото­звал­ся на стук, ему при­шлось бы соб­ствен­ны­ми гла­за­ми про­на­блю­дать эту уди­ви­тель­ную спо­соб­ность, ибо толь­ко неже­ла­ние рас­хо­до­вать пси­хи­че­скую силу удер­жа­ло два­дцать вои­нов от стре­ми­тель­но­го мар­ша сквозь запер­тую золо­тую дверь и сте­ны.

Это искус­ство было зна­чи­тель­но древ­нее, чем искус­ство про­дле­ния жиз­ни, и мог­ло быть постиг­ну­то, хотя и не в совер­шен­стве, любым обра­зо­ван­ным чело­ве­ком. Пре­да­ния об этом даре дости­га­ли внеш­не­го мира эоны назад, окру­жен­ные пеле­ной таин­ствен­но­сти. Под­зем­ных жите­лей раз­вле­ка­ли при­ми­тив­ные исто­рии о при­зра­ках, кото­рые при­но­си­ли с собой при­шель­цы свер­ху. В обыч­ной жиз­ни спо­соб­ность к дема­те­ри­а­ли­за­ции име­ла чисто тех­ни­че­ское при­ме­не­ние, но с тече­ни­ем вре­ме­ни была частич­но забы­та из-за утра­ты сти­му­лов к ее исполь­зо­ва­нию. Одна из дошед­ших раз­но­вид­но­стей была свя­за­на со сном; неко­то­рые люби­те­ли сно­ви­де­ний при­бе­га­ли к ней, что­бы уси­лить яркость и ося­за­е­мость грез. В подоб­ном состо­я­нии мно­гие из них посе­ща­ли забро­шен­ные кур­га­ны, бро­ди­ли по под­зем­ным тун­не­лям и даже наблю­да­ли изме­не­ния интен­сив­но­сти атмо­сфер­но­го све­че­ния, что, по убеж­де­нию уче­ных мужей, было осо­бен­но­стью внеш­не­го мира. На сво­их мощ­ных еди­но­ро­гах они выез­жа­ли на рав­ни­ны и зано­во пере­жи­ва­ли в эпо­ху мира побе­до­нос­ные сра­же­ния сво­их пред­ков. Фило­со­фы объ­яс­ня­ли при­ро­ду таких сно­ви­де­ний нема­те­ри­аль­ной суб­стан­ци­ей, остав­лен­ной по смер­ти воин­ствен­ны­ми пра­щу­ра­ми и до сих пор живу­щей в воз­ду­хе в виде про­ни­зы­ва­ю­щей пла­не­ту энер­гии.

Все оби­та­те­ли Кей­на­на жили в огром­ном мега­по­ли­се Цатт, рас­по­ло­жен­ном за хол­ма­ми. Преж­де несколь­ко близ­ких рас насе­ля­ли весь под­зем­ный мир, кото­рый про­тя­нул­ся до без­дон­ных про­па­стей Ларт­та и вклю­чал, поми­мо земель, оза­ря­е­мых голу­бым све­том, глу­бин­ные руи­ны Йот­та, где царил крас­но­ва­тый сумрак и где архео­ло­ги Кей­на­на обна­ру­жи­ли релик­то­вые остат­ки более древ­ней, негу­ма­но­ид­ной циви­ли­за­ции. Со вре­ме­нем, одна­ко, вла­сти­те­ли Цат­та поко­ри­ли и обра­ти­ли в раб­ство сво­их сосе­дей, скре­стив их с рога­ты­ми четы­рехла­пы­ми тва­ря­ми из крас­ных земель, необы­чай­ная сооб­ра­зи­тель­ность кото­рых выде­ля­ла их сре­ди про­чих живот­ных. Пола­га­ли, что это были отда­лен­ные потом­ки стро­и­те­лей цик­ло­пи­че­ских руин под­зе­ме­лья. Про­хо­ди­ли эоны, и жизнь, под­дер­жи­ва­е­мая тех­ни­че­ским про­грес­сом, ста­но­ви­лась все лег­че и необре­ме­ни­тель­нее; жите­ли нача­ли пере­се­лять­ся в мега­по­лис сре­ди хол­мов, и вско­ре осталь­ные зем­ли Кей­на­на ока­за­лись в пол­ном запу­сте­нии.

Жить в одном месте было про­ще: сами собой исче­за­ли про­бле­мы регу­ли­ро­ва­ния рода и чис­лен­но­сти насе­ле­ния. Мно­гие из ста­рин­ных меха­низ­мов про­дол­жа­ли рабо­тать, тогда как дру­гие были при­ве­де­ны в негод­ность, или про­дук­ция их не при­но­си­ла удо­воль­ствия, или же в них отпа­ла необ­хо­ди­мость, так как поре­дев­шая раса име­ла в под­чи­не­нии огром­ное коли­че­ство пред­на­зна­чен­ных для про­из­вод­ствен­ной дея­тель­но­сти низ­ших орга­низ­мов. Этот обшир­ный класс рабов отли­чал­ся необы­чай­ной запу­тан­но­стью, ибо был создан из потом­ков пора­бо­щен­ных вра­гов, при­шель­цев из внеш­не­го мира, из мерт­вых тел, элек­три­че­ским раз­ря­дом воз­вра­щен­ных к жиз­ни, и, есте­ствен­но, из низ­ших сло­ев пра­вя­щей касты Цат­та. Гено­тип обще­ствен­ной вер­хуш­ки сло­жил­ся в резуль­та­те дли­тель­но­го отбо­ра и эво­лю­ции — нация про­шла через пери­од тех­но­кра­ти­че­ской демо­кра­тии, где каж­дый имел рав­ные воз­мож­но­сти, но впо­след­ствии часть людей обра­ти­ла мощь сво­е­го интел­лек­та в ору­дие вла­сти и пода­ви­ла жиз­нен­ные инстинк­ты осталь­ной мас­сы. Про­мыш­лен­ность была забро­ше­на как тупи­ко­вая ветвь эво­лю­ции; оста­лись лишь меха­низ­мы, выпол­ня­ю­щие самые необ­хо­ди­мые функ­ции. Телес­ный ком­форт под­дер­жи­вал­ся мини­маль­ным чис­лом тех­ни­че­ских при­спо­соб­ле­ний, не услож­ня­ю­щих кон­струк­ции зда­ний и лег­ко заме­ня­е­мых. Про­чие нуж­ды обес­пе­чи­ва­ло науч­ное зем­ле­де­лие и живот­но­вод­ство. Дале­кие поезд­ки кану­ли в про­шлое, и люди пере­се­ли на рога­тых тва­рей с при­ме­сью чело­ве­че­ской кро­ви вме­сто того, что­бы сле­дить за огром­ным пар­ком гру­зо­вых и пас­са­жир­ских эки­па­жей. Зама­ко­на с тру­дом верил, что такие маши­ны вооб­ще мог­ли суще­ство­вать, одна­ко и в самом деле рань­ше в голу­бом небе пари­ли мотор­ные пла­не­ры, сре­ди хол­мов полз­ли дизель­ные поез­да — как экс­по­на­ты их и теперь мож­но было уви­деть в музее. В одном дне пути к долине Дхо-Хна, где в былые вре­ме­на жили пред­ки оби­та­те­лей мега­по­ли­са, нахо­ди­лись остат­ки гигант­ских меха­низ­мов непо­нят­но­го назна­че­ния. Горо­да и баш­ни на рав­нине при­над­ле­жа­ли еще более арха­ич­но­му пери­о­ду исто­рии и оста­ва­лись местом покло­не­ния в рели­гии людей Цат­та.

Пра­ви­тель­ство мега­по­ли­са по при­ро­де сво­ей боль­ше скло­ня­лось к пер­во­быт­но­анар­хи­че­ско­му типу: поря­док вещей чаще опре­де­лял­ся обы­ча­я­ми, чем зако­ном. Такое прав­ле­ние сде­ла­лось воз­мож­ным бла­го­да­ря опы­ту тыся­че­ле­тий и про­грес­си­ру­ю­щей апа­тии гос­под­ству­ю­щей расы, чьи жела­ния и потреб­но­сти сво­ди­лись к сум­ме физи­че­ских удо­воль­ствий. Тер­пи­мость и миро­лю­бие отстра­ни­ли на вто­рой план вся­кие иде­а­лы и иска­ния: основ­ной забо­той пра­ви­те­ля было спо­кой­ствие общи­ны, кото­рое пери­о­ди­че­ски нару­ша­ли бес­по­ря­доч­ные мета­ния бес­смерт­ных иска­те­лей насла­жде­ний. Семья как часть обще­ствен­но­го укла­да дав­но утра­ти­ла свое зна­че­ние; исчез­ли граж­дан­ские и соци­аль­ные раз­ли­чия меж­ду пола­ми. Рас­по­ря­док дня сле­до­вал по нака­тан­но­му образ­цу; утрен­нее опья­не­ние спир­та­ми или нар­ко­ти­че­ски­ми суб­стан­ци­я­ми, пыт­ки рабов, днев­ные сно­ви­де­ния, гастро­но­ми­че­ские и чув­ствен­ные оргии, рели­ги­оз­ные служ­бы, экзо­ти­че­ские экс­пе­ри­мен­ты, худо­же­ствен­ные и фило­соф­ские дис­кус­сии и далее в том же духе. Соб­ствен­ность горо­жан: зем­ли, рабы, живот­ные, доли в уве­се­ли­тель­ных заве­де­ни­ях Цат­та и моне­ты из дра­го­цен­но­го Кту­лу-метал­ла, быв­шие когда-то еди­ным денеж­ным стан­дар­том, — рас­пре­де­ля­лась при­бли­зи­тель­но поров­ну меж­ду сво­бод­ны­ми жите­ля­ми. Бед­ность была неиз­вест­на, а труд состо­ял из опре­де­лен­но­го набо­ра адми­ни­стра­тор­ских обя­зан­но­стей, нала­га­е­мых на осно­ва­нии про­из­воль­но­го выбо­ра на какой-то недол­гий срок. Зама-кона с тру­дом опи­сы­ва­ет усло­вия жиз­ни, так не похо­жие на зна­ко­мые ему с дет­ства; и в этом отно­ше­нии руко­пись изоби­лу­ет неяс­но­стя­ми и загад­ка­ми.

Искус­ство и нау­ки Цат­та достиг­ли небы­ва­ло­го уров­ня, но при­шли в упа­док и небре­же­ние. Преж­нее доми­ни­ро­ва­ние машин­ной циви­ли­за­ции раз­ру­ши­ло при­выч­ные эсте­ти­че­ские кано­ны, что не замед­ли­ло ска­зать­ся на всем после­ду­ю­щем раз­ви­тии. Совре­мен­ная живо­пись зани­ма­лась гео­мет­ри­че­ски­ми узо­ра­ми и была лег­ко­вес­на, поэто­му пред­по­чте­ние отда­ва­лось ста­рым полот­нам. Лите­ра­ту­ра выро­ди­лась в источ­ник инди­ви­ду­аль­но­го насла­жде­ния; игра слов цени­лась боль­ше смыс­ла и была непо­нят­на для Зама-коны. Точ­ные нау­ки охва­ты­ва­ли все обла­сти зна­ния, за исклю­че­ни­ем един­ствен­но­го направ­ле­ния — аст­ро­но­мии. Пол­ный упа­док послед­ней объ­яс­нял­ся тем, что под­зем­ные жите­ли не виде­ли смыс­ла в изу­че­нии явле­ний, не наблю­да­е­мых в повсе­днев­ной дей­стви­тель­но­сти. Фило­со­фия замкну­лась в при­выч­ных фор­мах; тех­но­ло­гия, хотя и суще­ство­ва­ла, не под­ни­ма­лась до сколь­ко-нибудь зна­чи­тель­ных высот. Исто­рия не вызы­ва­ла инте­ре­са ни у кого, кро­ме узко­го кру­га уче­ных мужей, для кото­рых появ­ле­ние Зама­ко­ны было суще­ствен­ным допол­не­ни­ем к мно­го­чис­лен­ным хро­ни­кам и лето­пи­сям, хра­ня­щим­ся в биб­лио­те­ках. Совре­мен­ная тен­ден­ция обще­ства тяго­те­ла боль­ше к ощу­ще­ни­ям, неже­ли к мыс­лям; изоб­ре­та­тель ново­го вида насла­жде­ния почи­тал­ся и имел после­до­ва­те­лей в отли­чие от пер­во­от­кры­ва­те­лей и иссле­до­ва­те­лей полу­за­бы­тых тайн и зага­док кос­мо­са.

Рели­гия пре­об­ла­да­ла над осталь­ны­ми инте­ре­са­ми в жиз­ни Цат­та, хотя очень немно­гие дей­стви­тель­но вери­ли в поту­сто­рон­ние силы. При­вле­ка­тель­ность веры заклю­ча­лась, ско­рее, в экзаль­та­ции и свое­об­раз­ном чув­ствен­ном опья­не­нии, кото­рое вызы­ва­лось мисти­че­ски­ми обря­да­ми и пес­но­пе­ни­я­ми жре­цов. Баш­ни, воз­двиг­ну­тые в честь Вели­ко­го Кту­лу, кото­ро­го древ­ние пред­став­ля­ли в обра­зе голо­во­но­го­го чудо­ви­ща, были самы­ми бога­ты­ми зда­ни­я­ми в Кей­нане. По оби­лию золо­та и сереб­ра им почти не усту­па­ли зага­доч­ные усы­паль­ни­цы Йига, пра­ро­ди­те­ля жиз­ни, сим­во­ли­зи­ро­ван­но­го как Отец Всех Змей. Со вре­ме­нем Зама­ко­на узнал подроб­но­сти оргий и жерт­во­при­но­ше­ний в честь этих чудо­вищ, одна­ко хри­сти­ан­ское бла­го­че­стие не поз­во­ли­ло ему опи­сать их в руко­пи­си.

Сам он не при­ни­мал уча­стия в вак­хи­че­ских цере­мо­ни­ях, хотя по фор­ме неко­то­рые из них были близ­ки к его соб­ствен­ной рели­гии и испа­нец нико­гда не терял надеж­ды рас­про­стра­нить веру в Свя­той Крест и на этот уго­лок все­лен­ной.

Зна­чи­тель­ное место в совре­мен­ной рели­гии Цат­та зани­ма­ло дошед­шее из глу­би­ны веков, по-насто­я­ще­му искрен­нее покло­не­ние перед свя­щен­ным метал­лом Кту­лу — тем­ным зер­каль­ным веще­ством, подоб­но­го кото­ро­му не суще­ство­ва­ло в при­ро­де, но кото­рое неиз­мен­но сопро­вож­да­ло исто­рию людей в фор­ме боже­ствен­ных изва­я­ний и иерар­хи­че­ских зна­ков отли­чия. С неза­па­мят­ных вре­мен один толь­ко вид метал­ла про­буж­дал самые глу­бо­кие чув­ства; в сде­лан­ных из него цилин­драх хра­ни­лись древ­ние свит­ки и руко­пи­си. Теперь же, когда уга­са­ние нау­ки заглу­ши­ло кри­ти­че­ские настро­е­ния, люди вновь про­ник­лись бла­го­го­ве­ни­ем и тре­пе­том перед сакраль­ной суб­стан­ци­ей.

Побоч­ная функ­ция рели­гии состо­я­ла в регу­ли­ро­ва­нии кален­да­ря, создан­но­го в эпо­ху, когда вре­мя и воз­раст зани­ма­ли пер­во­сте­пен­ное место в чело­ве­че­ской жиз­ни. Пери­о­ды про­буж­де­ния и засы­па­ния удли­нен­ные, сжа­тые или пере­став­лен­ные места­ми: в зави­си­мо­сти от того, чего тре­бо­ва­ли тогдаш­ние при­выч­ки и тра­ди­ции, отме­ря­е­мые уда­ра­ми хво­ста Вели­ко­го Йига, Отца Змей, — весь­ма гру­бо соот­но­си­лись с зем­ной сме­ной дня и ночи, хотя чув­ства под­ска­зы­ва­ли Зама­коне, что под­зем­ные сут­ки почти в два раза длин­нее. Про­дол­жи­тель­ность года, отме­чен­ная сезон­ной линь­кой Йига, рав­ня­лась при­мер­но полу­то­ра зем­ным годам. Рас­че­ты, про­из­ве­ден­ные Зама­ко­ной, поз­во­ли­ли ему дати­ро­вать руко­пись 1545 годом, одна­ко и эту циф­ру не сле­ду­ет при­ни­мать без про­вер­ки.

Отвра­ще­ние и тре­во­га под­ни­ма­лись в душе Пан­фи­ло де Зама­ко­ны, пока он слу­шал нето­роп­ли­вый рас­сказ пред­во­ди­те­ля кей­нан­ских вои­нов. Кро­ва­вая исто­рия под­зем­но­го мира, нынеш­ние упа­док и уга­са­ние, а так­же пря­мое предо­сте­ре­же­ние про­тив попыт­ки бег­ства не раз заста­ви­ли испан­ца пожа­леть о встре­че. Пони­мая, одна­ко, что толь­ко искрен­ность и согла­сие спо­соб­ны помочь ему, он решил во всем поло­жить­ся на сво­их спут­ни­ков. Скры­вать опи­са­ния род­но­го мира каза­лось бес­смыс­лен­ным; того же, что он успел пере­ска­зать, вполне хва­та­ло для под­дер­жа­ния ожив­лен­ной бесе­ды.

Его сло­ва были пер­вой досто­вер­ной инфор­ма­ци­ей о миро­зда­нии, полу­чен­ной оби­та­те­ля­ми Цат­та за дол­гие зоны, минув­шие после той страш­ной ночи, когда в глу­би­нах оке­а­на скры­лись Атлан­ти­да и Лему­рия. Более позд­ние све­де­ния огра­ни­чи­ва­лись обще­ни­ем с замкну­ты­ми и мало­раз­ви­ты­ми циви­ли­за­ци­я­ми Майя, Тол­те­ков и Ацте­ков, а так­же с полу­ди­ки­ми пле­ме­на­ми на север­ных рав­ни­нах. Зама­ко­на был пер­вым евро­пей­цем, сту­пив­шим на зем­ли под­зем­но­го наро­да; обра­зо­ван­ность и ум выгод­но отли­ча­ли его от преж­них при­шель­цев. Смуг­ло­ли­цые вои­ны, зата­ив дыха­ние, слу­ша­ли все, что он теле­па­ти­ро­вал им, и было оче­вид­но, что уга­са­ю­щим нау­кам о про­шлом и миро­зда­нии их встре­ча сулит ско­рое воз­рож­де­ние.

Един­ствен­ное, что встре­во­жи­ло вои­нов, было сооб­ще­ние о сохра­нив­ших­ся на поверх­но­сти пре­да­ни­ях о зате­рян­ных горо­дах, пол­ных сокро­вищ. В неда­ле­ком буду­щем сле­до­ва­ло ожи­дать при­то­ка оди­но­чек и целых отря­дов иска­те­лей при­клю­че­ний, слу­чись им обна­ру­жить уце­лев­шие вхо­ды в Кей­нан. Зама­ко­на пове­дал об откры­тии Фло­ри­ды и Новой Испа­нии, доба­вив, что весь Ста­рый Свет охва­чен лихо­рад­кой откры­тий. Испан­цы, пор­ту­галь­цы, фран­цу­зы и англи­чане устре­ми­лись на поис­ки новых земель. Рано или позд­но Мек­си­ка и Фло­ри­да сомкнут­ся в еди­ной коло­ни­аль­ной импе­рии, и тогда ничто не поме­ша­ет рыца­рям стран­ствий отпра­вить­ся на розыс­ки леген­дар­ных горо­дов с сокро­ви­ща­ми. О путе­ше­ствии Зама­ко­ны зна­ет Разъ­ярен­ный Бизон; что если он рас­ска­жет обо всем Коро­на­до или каким-нибудь обра­зом доло­жит его сия­тель­ству вице-коро­лю Новой Испа­нии, когда их встре­ча не состо­ит­ся? Тре­во­га и бес­по­кой­ство отра­зи­лись на заго­ре­лых лицах, и мозг Зама­ко­ны уло­вил сооб­ще­ние о том, что с это­го момен­та все уце­лев­шие тун­не­ли, соеди­ня­ю­щие под­зем­ный мир с поверх­но­стью, будут взя­ты под неусып­ное наблю­де­ние.

V

Дол­гая бесе­да Зама­ко­ны с вои­на­ми про­ис­хо­ди­ла в зеле­но­ва­то-голу­бом сумра­ке рощи­цы рядом со вхо­дом в баш­ню. Несколь­ко чело­век рас­по­ло­жи­лись на тра­ве и мши­стых коч­ках по сто­ро­нам от едва замет­ной тро­пин­ки, тогда как дру­гие вме­сте с испан­цем и пред­во­ди­те­лем вои­нов сиде­ли на ред­ких низ­ких стол­би­ках, отме­чав­ших под­хо­ды к башне. В обмене мыс­ля­ми минул, долж­но быть, пол­ный зем­ной день, пото­му что Зама­ко­на не одна­жды испы­ты­вал голод и под­кре­пил­ся из сво­их запа­сов, когда незна­ком­цы отпра­ви­лись за про­ви­зи­ей к моще­ной доро­ге, где оста­ва­лись живот­ные, на кото­рых они при­е­ха­ли. Нако­нец пред­во­ди­тель отря­да завер­шил бесе­ду, ска­зав, что насту­пи­ло вре­мя воз­вра­щать­ся в город.

В каваль­ка­де ока­за­лось несколь­ко сво­бод­ных еди­но­ро­гов, и одно­го из них пред­ло­жи­ли Зама­коне. Пер­спек­ти­ва осед­лать чудо­ви­ще, чей при­хот­ли­вый стол вызы­вал отвра­ще­ние, а вид обра­щал в бег­ство отваж­ных индей­цев, была не из при­ят­ных. Еще непри­ят­нее пора­жа­ла неесте­ствен­ная для живот­ных смыш­ле­ность чудо­вищ: ведь вои­ны Цат­та посла­ли экс­пе­ди­цию вслед за доне­се­ни­ем, полу­чен­ным от одной из стай. Не желая про­слыть тру­сом перед незна­ком­ца­ми, Зама­ко­на скре­пя серд­це после­до­вал вме­сте с ними к забро­шен­ной доро­ге.

Тем не менее он не смог удер­жать­ся от вскри­ка при виде без­об­раз­ных тва­рей, рас­по­ло­жив­ших­ся у обо­чи­ны. Неуди­ви­тель­но, что их появ­ле­ние так напу­га­ло любо­пыт­но­го индей­ца; Зама­ко­на При­крыл гла­за, что­бы не лишить­ся чувств. К сожа­ле­нию, чрез­мер­ное бла­го­че­стие удер­жи­ва­ет его от опи­са­ния уви­ден­но­го; руко­пись содер­жит лишь отдель­ные наме­ки, из кото­рых мож­но соста­вить скуд­ное пред­став­ле­ние об обли­ке живот­ных. Их мощ­ное туло­ви­ще покры­вал длин­ный бело­снеж­ный мех, несколь­ко более тем­ный на спине; в цен­тре лба тор­чал руди­мен­тар­ный отро­сток рога; в при­плюс­ну­тых носах и пух­лых губах без­оши­боч­но уга­ды­ва­лась при­месь чело­ве­че­ской кро­ви. Зре­ли­ща отвра­ти­тель­нее, как при­зна­ет­ся испа­нец, ему не при­хо­ди­лось наблю­дать ни в Кей­нане, ни во внеш­нем мире. Ужас, порож­ден­ный встре­чей, не под­да­ет­ся опи­са­нию. Самое омер­зи­тель­ное заклю­ча­лось в том обсто­я­тель­стве, что суще­ства появи­лись на свет вопре­ки тече­нию эво­лю­ции. Вои­ны Цат­та заме­ти­ли испуг Зама­ко­ны и поспе­ши­ли успо­ко­ить его, насколь­ко это было воз­мож­но. Еди­но­ро­ги, или гаа-йотт­ны, объ­яс­ня­ли они, выгля­дят дей­стви­тель­но необыч­но, одна­ко при этом они совер­шен­но без­обид­ны. Их пищу состав­ля­ют люди, не при­над­ле­жа­щие гос­под­ству­ю­щей расе, из спе­ци­аль­но­го кла­на рабов, кото­рые за дол­гие эпо­хи утра­ти­ли чело­ве­че­ские чер­ты и теперь были основ­ным про­дук­том пита­ния в Кей­нане. Еди­но­ро­ги — или какие-то из их оди­чав­ших пред­ков — были обна­ру­же­ны сре­ди цик­ло­пи­че­ских руин крас­но­го мира Йот­та, что рас­по­ло­жен ниже оза­ря­е­мо­го голу­бо­ва­тым сия­ни­ем Кей­на­на. Суще­ства при­над­ле­жа­ли к гума­но­ид­ной расе, в том не было ника­ких сомне­ний; одна­ко уче­ные не мог­ли утвер­ждать навер­ное, что имен­но они явля­лись потом­ка­ми исчез­нув­ших созда­те­лей гигант­ских машин. Глав­ным воз­ра­же­ни­ем про­тив тако­го утвер­жде­ния был хоро­шо извест­ный факт, что преж­ние оби­та­те­ли Йот­та были чет­ве­ро­но­ги­ми. Об этом пове­да­ли сохра­нив­ши­е­ся в пеще­ре Цина ману­скрип­ты и рисун­ки — остат­ки архи­вов одно­го из круп­ней­ших горо­дов Йот­та. Одна­ко те же руко­пи­си сооб­ща­ли, что жите­ли Йот­та обла­да­ли зна­ни­я­ми, доста­точ­ны­ми для созда­ния искус­ствен­ной жиз­ни, и за вре­мя сво­ей исто­рии созда­ли и уни­что­жи­ли несколь­ко спе­ци­аль­но выве­ден­ных рас про­мыш­лен­ных и транс­порт­ных живот­ных, не гово­ря уже о целой пле­я­де фан­та­сти­че­ских урод­цев, создан­ных исклю­чи­тель­но ради раз­вле­че­ния или ост­рых ощу­ще­ний в дол­гий пери­од зака­та циви­ли­за­ции. По сво­ей при­ро­де оби­та­те­ли Йот­та при­над­ле­жа­ли к клас­су реп­ти­лий, и боль­шин­ство физио­ло­гов Цат­та при­зна­ва­ло, что пред­ки еди­но­ро­гов име­ли мно­го обще­го с холод­но­кров­ны­ми до того, как их скре­сти­ли с низ­шим клас­сом мле­ко­пи­та­ю­щих в Кей­нане. Неустра­ши­мость испан­ско­го духа, бла­го­да­ря кото­рой малень­кая стра­на на кон­ти­нен­те завла­де­ла поло­ви­ной откры­то­го мира, при­да­ла сил Пан­фи­ло де Зама­коне перед новым испы­та­ни­ем. Осед­лав отдан­ное в его рас­по­ря­же­ние стра­ши­ли­ще, он вско­ре рысил бок о бок с пред­во­ди­те­лем каваль­ка­ды. Несмот­ря на внеш­нюю неук­лю­жесть, поход­ка гаа-йотт­нов была упру­гой и ров­ной; мех на спине был луч­ше любо­го сед­ла. Без пону­ка­ний и узды еди­но­ро­ги бежа­ли впе­ред, делая корот­кие оста­нов­ки воз­ле забро­шен­ных город­ков и башен кото­рые вызы­ва­ли любо­пыт­ство у Зама­ко­ны. Гилл-Фаа-Йнн — чело­век, кото­рый вел бесе­ду в зеле­ной роще, — охот­но пока­зы­вал руи­ны и объ­яс­нял. Самый круп­ный из горо­дов на, рав­нине, Биграа, в гла­зах зем­ля­ни­на казал­ся чудом, выплав­лен­ным из чисто­го золо­та, и Зама­ко­на с изум­ле­ни­ем рас­смат­ри­вал непри­выч­ную архи­тек­ту­ру. Изящ­ные стро­е­ния тяну­лись в высо­ту, кры­ши вен­ча­ло мно­же­ство ост­ро­ко­неч­ных шпи­лей. Ули­цы были узки, изви­ли­сты и даже хао­тич­ны в рас­по­ло­же­нии, но Гилл-Фаа-Йнн уве­рял, что более позд­ние горо­да избав­ле­ны от этих недо­стат­ков. Вокруг каж­до­го из древ­них посе­ле­ний вид­не­лись остат­ки мощ­ных кре­пост­ных стен — напо­ми­на­ние о тех днях, когда жите­лям рав­ни­ны угро­жа­ли мно­го­чис­лен­ные армии Цат­та.

В одном месте Гилл-Фаа-Йнн по соб­ствен­ной ини­ци­а­ти­ве свер­нул с доро­ги, направ­ля­ясь к воз­вы­шав­шей­ся непо­да­ле­ку при­зе­ми­стой башне. На чер­ной поверх­но­сти базаль­то­вых плит не было ни одно­го рисун­ка. Внут­ри оди­но­ко сто­ял пустой пье­де­стал из оник­са. При­ме­ча­тель­ной была исто­рия, свя­зан­ная с баш­ней, — в срав­не­нии с ней даже погиб­шая циви­ли­за­ция Йот­та каза­лась вче­раш­ним днем. Нави­са­ю­щий купол повто­рял очер­та­ния древ­них зам­ков, изоб­ра­же­ния кото­рых сохра­ни­лись в пеще­рах Цина: их воз­дви­га­ли в честь жут­ко­го, похо­же­го на мно­го­ла­пую жабу идо­ла, име­ну­е­мо­го Цат­то­гвой в ману­скрип­тах Йот­та. Это было могу­ще­ствен­ное и почи­та­е­мое боже­ство; его име­нем назы­вал­ся круп­ней­ший из горо­дов после того, как культ пере­ня­ли рав­нин­ные жите­ли Кей­на­на. Пре­да­ния Йот­та гла­сят, что таин­ствен­ное боже­ство выполз­ло из под­зем­ных глу­бин оза­ря­е­мо­го крас­ным сия­ни­ем мира — из без­дон­ной про­па­сти, скры­той тьмой, где воз­ни­ка­ли и уми­ра­ли вели­кие циви­ли­за­ции задол­го до того, как появи­лись четы­рехла­пые реп­ти­лии Йот­та. Сре­ди цик­ло­пи­че­ских руин были обна­ру­же­ны мно­го­чис­лен­ные изва­я­ния Цат­то­гвы, кото­рый, по мне­нию архео­ло­гов Цат­та, пред­став­лял собой образ дав­но исчез­нув­шей расы. Чер­ная без­дна, назы­ва­е­мая “Энкай” в ману­скрип­тах Йот­та, была тща­тель­но обсле­до­ва­на: в раз­ное вре­мя туда спус­ка­лись несколь­ко экс­пе­ди­ций, сре­ди нахо­док кото­рых наи­бо­лее оже­сто­чен­ные спо­ры вызы­ва­ли зага­доч­ные углуб­ле­ния и бороз­ды в камен­ных пли­тах.

Когда люди Кей­на­на откры­ли крас­ный мир и про­чли уце­лев­шие руко­пи­си, они пере­ня­ли культ Цат­то­гвы и под­ня­ли из без­дны все чудо­вищ­ные изва­я­ния это­го бога, поме­стив их в свя­щен­ных баш­нях — вро­де той, что видел Зама- кона. Новый культ про­цве­тал, затме­вая преж­нее почи­та­ние Йига и Кту­лу. Часть под­зем­ных жите­лей, зоны назад пере­се­лив­ших­ся во внеш­ний мир, захва­ти­ла жабо­об­раз­но­го идо­ла с собой. Неболь­шие чер­ные фигур­ки до сих пор поко­ят­ся в хра­ни­ли­ще Ола­тое в зем­ле Ломар воз­ле Север­но­го полю­са. По слу­хам, покло­не­ние боже­ству во внеш­нем мире пере­жи­ло даже лед­ни­ко­вую эпо­ху и наше­ствие диких орд воло­са­тых гнопфке­хов, раз­ру­шив­ших саму циви­ли­за­цию Ломар; одна­ко опре­де­лен­но никто не мог ниче­го утвер­ждать. Под зем­лею рас­цвет куль­та неожи­дан­но обо­рвал­ся: оста­лось толь­ко имя, дан­ное сто­ли­це, — Цатт.

При­чи­ной уга­са­ния куль­та послу­жи­ло откры­тие одной из экс­пе­ди­ций, спус­кав­ших­ся в без­дну Энкай под крас­ны­ми хол­ма­ми Йот­та. Соглас­но ста­рин­ным руко­пи­сям, без­дна была необи­та­е­ма, но за эоны, минув­шие со вре­ме­ни зака­та циви­ли­за­ции Йот­та и до пер­во­го вос­хож­де­ния людей на зем­ную поверх­ность, что-то изме­ни­лось в при­ро­де под­зе­ме­лья: воз­мож­но, это изме­не­ние и повлек­ло за собой гибель Йот­та. Никто не зна­ет, что имен­но про­изо­шло. Может быть, тек­то­ни­че­ский сдвиг при­от­крыл ниж­ние эта­жи без­дны или элек­трон­ный вихрь про­мчал­ся по под­зе­ме­лью, остав­ляя за собой выжжен­ную пусты­ню. Како­ва бы ни была при­чи­на, теперь она навсе­гда оста­нет­ся тай­ной. Когда иссле­до­ва­те­ли Кей­на­на спу­сти­лись в про­пасть Энкай с мощ­ны­ми атом­ны­ми про­жек­то­ра­ми, они встре­ти­ли живых существ, в изоби­лии усе­и­вав­ших поверх­но­сти камен­ных тун­не­лей и покло­няв­ших­ся оник­со­вым и базаль­то­вым изва­я­ни­ям Цат­то­гвы. Сами они не похо­ди­ли на жабо­об­раз­но­го Цат­то­гву — их облик был еще омер­зи­тель­нее: аморф­ные комья сли­зи, про­из­воль­но при­ни­ма­ю­щие любую фор­му. Люди Кей­на­на не ста­ли мед­лить для более деталь­ных наблю­де­ний, и те, кому уда­лось выбрать­ся отту­да живым, отда­ли при­каз заму­ро­вать вхо­ды, соеди­няв­шие Йотт с без­дной ужа­са. Все изва­я­ния Цат­то­гвы в горо­дах Кей­на­на были испе­пе­ле­ны дез­ин­те­гра­то­ра­ми, и культ пре­кра­тил свое суще­ство­ва­ние.

Эоны спу­стя, когда на сме­ну преж­ним стра­хам при­шло любо­пыт­ство уче­ных, древ­ние леген­ды о Цат­то­гве и Энкай были извле­че­ны из небы­тия, и в ниж­нюю часть Йот­та отпра­ви­лась хоро­шо эки­пи­ро­ван­ная и воору­жен­ная экс­пе­ди­ция с целью отыс­кать заму­ро­ван­ные спус­ки в без­дну. Одна­ко все их попыт­ки ока­за­лись без­ре­зуль­тат­ны­ми, вслед­ствие чего сре­ди уче­ных сра­зу же воз­ник­ли раз­но­гла­сия, суще­ство­ва­ла ли Энкай вооб­ще? Иссле­до­ва­те­ли ману­скрип­тов Йот­та отвер­га­ли любые сомне­ния в истин­но­сти дошед­ших све­де­ний; их дово­ды под­твер­жда­ли более позд­ние хро­ни­ки Кей­на­на, опи­сав­шие зло­по­луч­ную экс­пе­ди­цию в без­дну. Одна­ко вопрос оста­вал­ся нераз­ре­шен­ным. После­ду­ю­щие рели­ги­оз­ные куль­ты ста­ра­лись пода­вить даже вос­по­ми­на­ние об Энкай и нала­га­ли суро­вые нака­за­ния за одно упо­ми­на­ние ее назва­ния, хотя ко вре­ме­ни появ­ле­ния Зама­ко­ны мало кто вос­при­ни­мал угро­зу нака­за­ний, как и сами куль­ты, все­рьез.

При при­бли­же­нии каваль­ка­ды к гря­де хол­мов река, пере­се­кав­шая рав­ни­ну, ока­за­лась по левую руку. Глу­бо­кое рус­ло про­ре­за­ло один из скло­нов, и всад­ни­ки осто­рож­но дви­га­лись по доро­ге, изви­вав­шей­ся вдоль бере­го­во­го обры­ва. Пошел дождь. Зама­ко­на почув­ство­вал, как на кожу пада­ют слу­чай­ные брыз­ги и мел­кие кап­ли, одна­ко, когда он под­нял голо­ву, ни облач­ка не нару­ша­ло голу­бо­ва­то­го свер­ка­ния неба. Поз­же Гилл-Фаа-Йнн объ­яс­нил ему, что кап­ли пада­ют вслед­ствие испа­ре­ния и кон­ден­са­ции на окру­жа­ю­щих пред­ме­тах водя­ных паров — явле­ние в под­зем­ном мире вполне обыч­ное и никак не свя­зан­ное с поверх­но­стью небо­сво­да. Как мож­но было заме­тить, над рав­ни­ной посто­ян­но висе­ла лег­кая дым­ка, вполне ком­пен­си­ро­вав­шая отсут­ствие обла­ков. Со скло­на хол­ма, под­мы­ва­е­мо­го рекой, Зама­ко­на видел обшир­ную пано­ра­му древ­ней рав­ни­ны — такою же, какой он видел ее с про­ти­во­по­лож­ной сто­ро­ны, вый­дя из тун­не­ля. Зача­ро­ван­ный необы­чай­ной кра­со­той, он с неохо­той про­дол­жал вос­хож­де­ние, и Гилл-Фаа-Йнн несколь­ко раз пото­рап­ли­вал его. Вер­ши­на была близ­ка: бурая лен­та доро­ги рас­тво­ря­лась в голу­бой пусто­те над голо­ва­ми наезд­ни­ков. Впе­чат­ля­ли кар­ти­ны под­зем­ной при­ро­ды: отвес­ная сте­на, покры­тая зеле­нью, по пра­вую руку; без­дон­ный поток — по левую; и свер­ка­ю­щее море голу­бых мол­ний впе­ре­ди и ввер­ху. Еди­но­ро­ги мино­ва­ли вер­ши­ну, и гла­зам пред­ста­ла гигант­ская доли­на циви­ли­за­ции Цатт. Зама­ко­на, зата­ив дыха­ние, рас­смат­ри­вал под­зем­ный ланд­шафт, подоб­но­го кото­ро­му было невоз­мож­но вооб­ра­зить и в самых сме­лых меч­тах. Вдоль поло­го­го скло­на пест­ре­ли ред­кие фер­мы, выси­лись слу­чай­ные баш­ни. В долине, слов­но шах­мат­ная дос­ка поде­лен­ной поля­ми воз­де­лы­ва­е­мых уго­дий, поблес­ки­ва­ли широ­кие доро­ги, выло­жен­ные из золо­та или базаль­то­вых бло­ков; тек­ли узкие кана­лы, оро­ша­ю­щие зем­ли водой из реки. Мощ­ные сереб­ря­ные тро­сы, водру­жен­ные на золо­тых колон­нах, соеди­ня­ли стро­е­ния и груп­пы стро­е­ний, под­ни­мав­ших­ся там и здесь. Ино­гда попа­да­лись раз­ру­шен­ные и пова­лен­ные стол­бы без тро­сов. Кро­шеч­ные фигур­ки зани­ма­лись воз­де­лы­ва­ни­ем пашен, и пару раз Зама­ко­на не мог удер­жать­ся от дро­жи, рас­смат­ри­вая отвра­ти­тель­ных чет­ве­ро­но­гих тва­рей, впря­жен­ных в подо­бие плу­га.

Но наи­бо­лее впе­чат­ля­ю­щим был при­зрач­ный лес баше­нок и ост­ро­ко­неч­ных шпи­лей, воз­вы­шав­ший­ся в голу­бо­ва­той дым­ке по дру­гую сто­ро­ну доли­ны. На пер­вый взгляд каза­лось, что дома и зам­ки покры­ва­ют склон высо­ко­го хол­ма — совсем как живо­пис­ные город­ки в горах род­ной Испа­нии. Одна­ко более при­сталь­ный взгляд убеж­дал в оши­боч­но­сти тако­го пред­по­ло­же­ния. Посре­ди рав­ни­ны под­ни­мал­ся насто­я­щий горо­дзда­ние, мно­го­чис­лен­ные баш­ни кото­ро­го все устре­ми­лись в небо. Серый туман, собрав­ший­ся над ост­ро­вер­хи­ми шпи­ля­ми, при­глу­шал голу­бо­ва­тое сия­ние, отра­жав­ше­е­ся в мил­ли­о­нах золо­тых купо­лов и крыш. Бро­сив взгляд на испол­нен­ное досто­ин­ства лицо Гилл-Фаа- Йнн’а, Зама­ко­на понял, что перед ним нахо­дит­ся глав­ный город стра­ны — Цатт.

Ощу­ще­ние тре­во­ги, воз­ник­шее при виде заку­тан­ных в дым­ку ост­ро­ко­неч­ных шпи­лей, уси­ли­лось, когда малень­кий отряд про­дол­жил спуск в доли­ну. Зама­ко­ну пугал вид зве­рей, на кото­рых ехал он сам и сопро­вож­дав­шие его вои­ны; еще более устра­ша­ю­щим пред­ста­вал мир, спо­соб­ный поро­дить таких чудо­вищ. Про­ез­жая сель­ские фер­мы, испа­нец хоро­шо рас­смот­рел фигур­ки, рабо­тав­шие на полях: ему не понра­ви­лись их меха­ни­че­ские дви­же­ния, стран­ная мед­ли­тель­ность и сле­ды уве­чий, замет­ные на телах. За ограж­де­ни­я­ми, сре­ди чах­лой рас­ти­тель­но­сти пас­лись жал­кие подо­бия чело­ве­ко­об­раз­ных существ. Гилл-Фаа-Йнн объ­яс­нил, что это и есть пред­ста­ви­те­ли низ­ших клас­сов, мясо кото­рых кей­нан­цы упо­треб­ля­ют в пищу. За раба­ми наблю­да­ет хозя­ин фер­мы; его гип­но­ти­че­ское вну­ше­ние с утра опре­де­ля­ет пове­де­ние паха­рей и пас­ту­хов, и как разум­ные маши­ны они про­сто неза­ме­ни­мы в рабо­те. Пасу­щи­е­ся же на лугах пред­став­ля­ют самое низ­шее сосло­вие — от них ниче­го не тре­бу­ет­ся и кро­ме как в пищу их нигде не исполь­зу­ют.

В про­стор­ных фер­мах на рав­нине Зама­ко­на видел рога­тых гаа-йотт­нов, выпол­няв­ших почти чело­ве­че­скую рабо­ту. Похо­жие на людей фигу­ры вска­пы­ва­ли гряд­ки, про­кла­ды­ва­ли бороз­ды. У неко­то­рых дви­же­ния были слов­но замед­ле­ны и напо­ми­на­ли мани­пу­ля­ции меха­ни­че­ских при­спо­соб­ле­ний. Пере­хва­тив вни­ма­тель­ный взгляд испан­ца, Гилл-Фаа-Йнн охот­но сооб­щил, что это и есть так назы­ва­е­мые вайм-баи — мерт­ве­цы, кото­рым с помо­щью атом­ной энер­гии и силы мыс­ли воз­вра­ща­ли спо­соб­ность дви­гать­ся и пови­но­вать­ся при­ка­зам. Клас­су рабов недо­сту­пен дар бес­смер­тия, в отли­чие от пред­ста­ви­те­лей гос­под­ству­ю­щей касты Цат­та, поэто­му со вре­ме­нем вайм-баи уве­ли­чи­ва­ют­ся в чис­ле. Их отли­ча­ют соба­чья пре­дан­ность и послу­ша­ние, но они менее вос­при­им­чи­вы к теле­па­ти­че­ским коман­дам, чем живые рабы. Наи­боль­шее отвра­ще­ние у Зама­ко­ны вызва­ли раны и уве­чья на телах мерт­ве­цов: неко­то­рые были обез­глав­ле­ны, кожа дру­гих нес­ла сле­ды коло­тых ран, раз­ре­зов, ожо­гов. Объ­яс­нить их про­ис­хож­де­ние было бы затруд­ни­тель­но, не поспе­ши на помощь Гилл-Фаа-Йнн. По его сло­вам, эти рабы, преж­де чем попасть на фер­мы, исполь­зо­ва­лись в каче­стве гла­ди­а­то­ров для уве­се­ле­ния сво­бод­ных горо­жан. Пре­вы­ше все­го осталь­но­го жите­ли Цат­та цени­ли остро­ту ощу­ще­ний, ибо их уга­са­ю­щие чув­ства тре­бо­ва­ли новых и все более мощ­ных сти­му­лов. Несмот­ря на удив­ле­ние, вызван­ное уви­ден­ным, Зама­ко­на не мог не при­знать­ся в глу­бине души в пол­ном отвра­ще­нии к откры­то­му им миру.

Вбли­зи туман­ный мега­по­лис пора­жал раз­ме­ра­ми и неве­ро­ят­ной высо­той башен. Гилл-Фаа-Йнн объ­яс­нил, что верх­ние эта­жи стро­е­ний боль­ше не исполь­зу­ют­ся, и поэто­му мно­гие шпи­ли сне­се­ны, что­бы изба­вить от хло­пот город­ские служ­бы, при­зван­ные под­дер­жи­вать поря­док. У под­но­жия тита­ни­че­ских стен было в избыт­ке неболь­ших позд­ней построй­ки кот­те­джей, в кото­рых пред­по­чи­та­ли селить­ся горо­жане. Поступь вер­хо­вых отря­дов и тяже­ло гру­жен­ных фур­го­нов, про­но­сив­ших­ся по выло­жен­ным камен­ны­ми или золо­ты­ми пли­та­ми доро­гам, сли­ва­лись в моно­тон­ный гул, повис­ший над уны­лой рав­ни­ной.

Несколь­ко раз Гилл-Фаа-Йнн оста­нав­ли­вал­ся, что­бы пока­зать Зама­коне любо­пыт­ные соору­же­ния — осо­бен­но хра­мы Йига, Кту­лу, Нага, Йиба и Безы­мян­но­го Боже­ства, — кото­рые встре­ча­лись вдоль доро­ги через рав­ные интер­ва­лы, окру­жен­ные неболь­ши­ми рощи­ца­ми соглас­но тра­ди­ции Кей­на­на. Эти хра­мы, в отли­чие от тех, что оста­лись в пустыне за хол­ма­ми, про­дол­жа­ли исполь­зо­вать­ся; из ворот выез­жа­ли и въез­жа­ли мно­го­чис­лен­ные каваль­ка­ды мест­ных идо­ло­по­клон­ни­ков. Вме­сте с Гилл­Фаа-Йнн’ом Зама­ко­на загля­нул в каж­дый из них и слов­но зача­ро­ван­ный, пре­одо­ле­вая отвра­ще­ние, слу­шал и наблю­дал вак­хи­че­ские про­по­ве­ди. Покло­не­ние Нагу и Йибу было наи­бо­лее омер­зи­тель­ным: испа­нец даже не реша­ет­ся дове­рить свои ощу­ще­ния бума­ге. Одна из чер­ных при­зе­ми­стых башен, воз­двиг­ну­тых в честь Цат­то­гвы, была пре­вра­ще­на в свя­ти­ли­ще Шуб-Ниг­гу­рат — Мате­ри Всех Живых и Супру­ги Безы­мян­но­го Идо­ли­ща. В зем­ных рели­ги­ях бли­же все­го к ней сто­я­ла боги­ня Астар­та, и подоб­ное идо­ло­по­клон­ни­че­ство не мог­ло не задеть като­ли­че­ско­го бла­го­че­стия испан­ца. Одна­ко боль­ше, чем уви­ден­ное, его отвра­ти­ли скри­пу­чие зву­ки, изда­ва­е­мые во вре­мя рели­ги­оз­ных цере­мо­ний пред­ста­ви­те­ля­ми расы, дав­но отка­зав­шей­ся от живой речи.

На город­ской окра­ине в тени чудо­вищ­ных башен Гилл-Фаа-Йнн ука­зал на огром­ную камен­ную сте­ну, окру­жав­шую мно­го­люд­ный ста­ди­он. Это один из мно­го­чис­лен­ных амфи­те­ат­ров, пояс­нил он, где устав­шие от жиз­ни кей­нан­цы насла­жда­ют­ся необыч­ны­ми и вол­ну­ю­щи­ми зре­ли­ща­ми. Он уже соби­рал­ся сде­лать корот­кую оста­нов­ку и про­во­дить Зама­ко­ну вовнутрь, когда испа­нец, вспом­нив жесто­ко изу­ве­чен­ные тела мерт­ве­цов на фер­мах, реши­тель­но взбун­то­вал­ся. Это было пер­вое столк­но­ве­ние при­стра­стий и вку­сов, убе­див­шее жите­лей Цат­та в том, что их гость испо­ве­ду­ет стран­ную мораль. Узкие, изви­ли­стые ули­цы слов­но пау­ти­на опу­та­ли город, и Зама­ко­на — несмот­ря на все воз­рас­та­ю­щее чув­ство непри­яз­ни и отчуж­де­ния — не мог не оча­ро­вать­ся вели­чи­ем обсту­пив­ших его гро­мад зда­ний. Голо­во­кру­жи­тель­ная высо­та башен; кипе­ние жиз­ни на пло­ща­дях и ули­цах; рез­ной орна­мент две­рей и окон; неожи­дан­ные доли­ны в камне, откры­ва­ю­щи­е­ся взгля­ду с тита­ни­че­ских тер­рас у под­но­жий зда­ний, и обво­ла­ки­ва­ю­щий про­ул­ки серый сумрак подоб­ное едва ли встре­тишь в дру­гих угол­ках пла­не­ты. Сра­зу по при­бы­тии Зама­ко­на был пре­про­вож­ден в город­ской совет, где обла­чен­ные в золо­тые тоги пра­ви­те­ли вни­ма­тель­но и дру­же­люб­но выслу­ша­ли его повест­во­ва­ние. Было замет­но, что от него ожи­да­ют подроб­ных све­де­ний о жиз­ни на поверх­но­сти: в обмен перед ним рас­кры­ва­лись сокро­вен­ней­шие тай­ны Кей­на­на. Един­ствен­ным усло­ви­ем, без­ого­во­роч­ным и болез­нен­ным, был отказ от воз­вра­ще­ния в мир солн­ца и звезд, где оста­ва­лась род­ная Испа­ния. Днев­ная про­грам­ма, предо­став­лен­ная выбо­ру при­шель­ца, вклю­ча­ла собе­се­до­ва­ния с уче­ны­ми, заня­тия нау­кой, исто­ри­ей. Сво­бод­ное вре­мя Зама­ко­на запол­нял про­гул­ка­ми и чте­ни­ем древ­них свит­ков в биб­лио­те­ках, хра­ни­ли­ща кото­рых рас­пах­ну­лись для него в момент, когда он начал пости­гать язык цатт­ской пись­мен­но­сти. Экс­кур­сии охва­ты­ва­ли посе­ще­ния рели­ги­оз­ных служб и пред­став­ле­ний в амфи­те­ат­рах, за исклю­че­ни­ем наи­бо­лее жесто­ких и без­об­раз­ных, про­тив кото­рых вос­ста­ва­ло бла­го­че­стие испан­ца. Город­ской совет отвел ему отдель­ную вил­лу в при­го­ро­де и про­стор­ную квар­ти­ру в самом горо­де. Со вре­ме­нем он корот­ко позна­ко­мил­ся с неко­то­ры­ми из поклон­ни­ков новых форм искус­ства, был при­нят в одну из общин, заме­нив­ших в позд­нем Кей­на­нё семью. Четыр­на­дцать рога­тых гаа- йотт­нов выпол­ня­ли его пору­че­ния и пере­во­зи­ли гру­зы; десять живых рабов с непо­вре­жден­ны­ми тела­ми уби­ра­ли его жили­ще, защи­ща­ли от гра­би­те­лей, сади­стов и рели­ги­оз­ных фана­ти­ков в местах пуб­лич­ных сбо­рищ. Мно­гие меха­ни­че­ские при­спо­соб­ле­ния все еще оста­ва­лись для него загад­кой, одна­ко Гилл-Фаа-Йнн с само­го нача­ла поза­бо­тил­ся объ­яс­нить, как дей­ству­ют основ­ные.

Рос­кош­ная обста­нов­ка квар­ти­ры была при­ве­де­на в поря­док к при­ез­ду Зама­ко­ны. Гор­нич­ные-рабы­ни укра­ша­ли свод­ча­тые ком­на­ты шел­ко­вы­ми гобе­ле­на­ми, пор­тье­ра­ми; рас­став­ля­ли мас­сив­ную мебель. Инкру­сти­ро­ван­ные любо­пыт­ны­ми орна­мен­та­ми сто­лы и пли­ты пола; мяг­кие дива­ны с пуфа­ми и бес­ко­неч­ные ряды эбо­ни­то­вых яче­ек вдоль стен, содер­жа­щих метал­ли­че­ские цилин­дры с руко­пи­ся­ми,- все было при­го­тов­ле­но для раз­вле­че­ний и удобств гостя. На пись­мен­ных сто­лах лежа­ли стоп­ки пер­га­мен­та — как и чер­ни­ла в чер­ниль­ни­цах, пре­иму­ще­ствен­но зеле­но­го оттен­ка — а так­же набо­ры раз­но­об­раз­ных кистей для кра­сок и дру­гие при­над­леж­но­сти. Меха­ни­че­ские само­пис­цы опи­ра­лись на узор­ча­тые золо­тые тре­нож­ни­ки: по одно­му тако­му при­бо­ру нахо­ди­лось в каж­дой ком­на­те. Яркий голу­бой свет излу­ча­ли стек­лян­ные полу­ша­рия над голо­вой. Окон не было, хотя в ниж­них эта­жах зда­ний, зате­нен­ных гигант­ски­ми баш­ня­ми, они и не были нуж­ны. В несколь­ких ком­на­тах сто­я­ли глу­бо­кие ван­ны, а кух­ня пред­став­ля­ла собой лаби­ринт хит­ро­ум­ных меха­ни­че­ских при­спо­соб­ле­ний. Необ­хо­ди­мые при­па­сы, как узнал Зама­ко­на, достав­ля­лись по сети под­зем­ных сооб­ще­ний, про­ло­жен­ной под горо­дом и снаб­жен­ной само­ре­гу­ли­ру­ю­щей­ся авто­ма­ти­кой. Пер­вый этаж был отве­ден для еди­но­ро­гов и рабов. Когда Зама­ко­на закон­чил осмат­ри­вать отве­ден­ные ему поме­ще­ния, при­бы­ли шесть бла­го­род­ных горо­жан и горо­жа­нок из его буду­щей общи­ны. В их обя­зан­ность вхо­ди­ло раз­вле­кать и обу­чать гостя; через несколь­ко дней их долж­на была сме­нить сле­ду­ю­щая груп­па — и так далее, пока Зама­ко­на не позна­ко­мит­ся со все­ми пятью­де­ся­тью чле­на­ми общи­ны.

VI

Таким обра­зом Пан­фи­ло де Зама­ко­на-и-Нуньес ока­зал­ся на дол­гие четы­ре года погру­жен в жизнь зло­ве­ще­го мега­по­ли­са, застыв­ше­го посре­ди оза­ря­е­мо­го голу­бы­ми мол­ни­я­ми под­зем­но­го мира Кей­на­на. Оче­вид­но, дале­ко не все уви­ден­ное и изу­чен­ное им попа­ло на стра­ни­цы руко­пи­си:

като­ли­че­ское бла­го­че­стие с неиз­беж­но­стью овла­де­ва­ло им, сто­и­ло перу выве­сти пер­вые сло­ва на род­ном испан­ском. Мно­гие из обы­ча­ев уми­ра­ю­щей циви­ли­за­ции были нево­об­ра­зи­мо отвра­ти­тель­ны, и испан­цу при­хо­ди­лось огра­ни­чи­вать свои нуж­ды — в еде ли, в поступ­ках; ино­гда даже в созер­ца­нии чужих изли­шеств. Свой смя­тен­ный дух он успо­ка­и­вал воз­но­си­мы­ми к Гос­по­ду молит­ва­ми. За годы, про­ве­ден­ные под зем­лей, он иссле­до­вал весь Кей­нан, осмот­рел забро­шен­ные зам­ки и авто­ма­ти­зи­ро­ван­ные горо­да сред­не­го пери­о­да раз­ви­тия на рав­нине Нитт и совер­шил пару спус­ков в зали­тый крас­но­ва­тым сия­ни­ем мир Йот­та, что­бы тща­тель­нее изу­чить цик­ло­пи­че­ские руи­ны неиз­вест­ных созда­те­лей. Чуде­са тех­ни­ки, все­воз­мож­ные меха­низ­мы — от одно­го их вида захва­ты­ва­ло дух, но еще уди­ви­тель­нее были мета­мор­фо­зы, про­из­во­ди­мые волей под­зем­ных жите­лей: дема­те­ри­а­ли­за­ция, рема­те­ри­а­ли­за­ция, реани­ма­ция — испа­нец бого­бо­яз­нен­но осе­нял себя крест­ным зна­ме­ни­ем, наблю­дая их. Хотя спо­соб­ность изум­лять­ся в нем силь­но под­то­чи­ло оби­лие самих чудес, при­но­си­мых с каж­дым новым днем. Одна­ко чем доль­ше он оста­вал­ся, тем боль­ше желал вырвать­ся обрат­но, ибо вся жизнь Кей­на­на осно­вы­ва­лась на чуже­род­ных и непри­ем­ле­мых для зем­ля­ни­на прин­ци­пах. По мере углуб­ле­ния сво­их исто­ри­че­ских позна­ний Зама­ко­на все отчет­ли­вее пости­гал внут­рен­ние побуж­де­ния, кото­рым един­ствен­но пови­но­ва­лись жите­ли Цат­та. Одна­ко, пости­гая их душу, он ощу­щал, как воз­рас­та­ет его непри­язнь к ним. Сво­бод­ные горо­жане были уга­са­ю­щей, но не поте­ряв­шей сво­ей воин­ствен­но­сти расой — само суще­ство­ва­ние их пред­став­ля­ло посто­ян­ную опас­ность для жите­лей поверх­но­сти Зем­ли. Кро­во­про­лит­ные сны о сра­же­ни­ях, пыт­ки, свя­то­тат­ство, посто­ян­ный поиск новых, более ост­рых ощу­ще­ний тол­ка­ли их к про­па­сти упад­ка и все­об­ще­го хао­са. Появ­ле­ние при­шель­ца Зама­ко­на ясно осо­зна­вал этот факт — толь­ко уси­ли­ло их мета­ния: не страх перед неиз­вест­но­стью, но жела­ние отпра­вить­ся в поход, что­бы заво­е­вать чужой мир, под­сте­ги­ва­ло их. Дема­те­ри­а­ли­за­ция в Цат­те ста­ла сво­е­го рода раз­вле­че­ни­ем; амфи­те­ат­ры и баш­ни часто явля­ли собой кар­ти­ны, срав­ни­мые раз­ве что со сред­не­ве­ко­вы­ми фан­та­зи­я­ми о шаба­шах. Пере­во­пло­ще­ния, омо­ло­же­ние и наобо­рот, стре­ми­тель­ное дрях­ле­ние, опы­ты с мерт­ве­ца­ми, про­ек­ции созна­ния, при­зра­ки… Сре­ди нарас­та­ю­щей ску­ки и бес­по­кой­ства рука об руку шага­ли жесто­кость и воин­ствен­ность. Неве­же­ство и суе­ве­рия взы­ва­ли к жиз­ни ужа­сы кос­ми­че­ских глу­бин, а поис­ки новых ощу­ще­ний при­во­ди­ли к тому, что все боль­шее чис­ло горо­жан пред­по­чи­та­ло при­зрач­ное суще­ство­ва­ние мате­ри­аль­но­му — для это­го было доста­точ­но умень­шить ампли­ту­ду коле­ба­ний ато­мов, состав­ляв­ших тело.

Одна­ко все попыт­ки Зама­ко­ны поки­нуть этот мир окан­чи­ва­лись без­ре­зуль­тат­но. Сло­ва, убеж­де­ния были напрас­ны; это он познал на горь­ком опы­те, хотя пона­ча­лу само­лю­бие его собе­сед­ни­ков не поз­во­ля­ло им откры­то сожа­леть о его неже­ла­нии оста­вать­ся доль­ше. В году, опре­де­ля­е­мом в руко­пи­си как 1543‑й, Зама­ко­на пред­при­нял первую серьез­ную попыт­ку бежать через тун­нель, кото­рый ранее при­вел его в под­зе­ме­лье. Но изну­ри­тель­ное путе­ше­ствие по забро­шен­ной рав­нине и столк­но­ве­ние со стра­жей в тем­ных пере­хо­дах заста­ви­ли его отка­зать­ся от после­ду­ю­щих попы­ток в этом направ­ле­нии. Что­бы под­дер­жать уми­ра­ю­щую надеж­ду, при­мер­но в это же вре­мя он начи­на­ет писать руко­пись, исполь­зуя милые серд­цу ста­рин­ные латин­ские бук­вы. До послед­ней стро­ки его не поки­да­ет уве­рен­ность, что каким-либо обра­зом запи­си удаст­ся пере­пра­вить на поверх­ность. Как и про­чие руко­пи­си под­зем­но­го мира, он заклю­чил лист­ки пер­га­мен­та в цилиндр из свя­щен­но­го метал­ла Кту­лу, воз­мож­но, пред­по­ла­гая, что незем­ная маг­не­ти­че­ская суб­стан­ция при­даст веса его сло­вам.

Несмот­ря на этот замы­сел, сам он почти утра­тил надеж­ду когда-либо сно­ва уви­деть зем­ную поверх­ность. Все извест­ные выхо­ды были или заму­ро­ва­ны, или охра­ня­лись стра­жей, без коле­ба­ний пус­кав­шей в ход дез­ин­те­гра­то­ры. Вдо­ба­вок, сре­ди все­об­ще­го недо­ве­рия к внеш­не­му миру, бег­ство Зама­ко­ны выгля­де­ло бы весь­ма дву­смыс­лен­но. Оста­ва­лось толь­ко молить Бога, что­бы глу­бин­ные про­ва­лы не обна­ру­жи­ли дру­гие евро­пей­цы: их участь мог­ла ока­зать­ся совер­шен­но иной. Зама­ко­на поль­зо­вал­ся при­ви­ле­ги­я­ми и бла­га­ми, ибо был неоце­ни­мым источ­ни­ком инфор­ма­ции. Одна­ко и он не раз заду­мы­вал­ся над тем, что ожи­да­ет его, когда пра­ви­те­ли Цат­та решат, что он рас­ска­зал все? Инстинкт само­со­хра­не­ния под­ска­зы­вал так­ти­ку выжи­ва­ния: Зама­ко­на стал немно­го­сло­вен, часто опус­кал дета­ли и вооб­ще делал все, что­бы создать види­мость неис­чер­па­е­мо­сти зем­но­го фольк­ло­ра.

Дру­гой опас­но­стью, угро­жав­шей поло­же­нию Зама­ко­ны, был его при­сталь­ный инте­рес к про­па­сти Энкай, про­тя­нув­шей­ся в крас­но­ва­тых сумер­ках Йот­та. Сохра­нив­ши­е­ся рели­ги­оз­ные куль­ты Кей­на­на посте­пен­но скло­ня­лись к тому, что­бы запре­тить даже упо­ми­на­ние назва­ния без­дны. Иссле­дуя руи­ны Йот­та, испа­нец тщет­но пытал­ся отыс­кать забро­шен­ные выхо­ды на поверх­ность. Эта неуда­ча под­толк­ну­ла его занять­ся искус­ством дема­те­ри­а­ли­за­ции и про­еци­ро­ва­ни­ем — в надеж­де, что, может быть, таким путем он пре­одо­ле­ет тол­щу, сомкнув­шу­ю­ся над голо­вой. Скром­ные успе­хи были награ­дой за его тру­ды: про­еци­руя себя уси­ли­ем воли, Зама­ко­на видел жут­кие сны о дол­гом спус­ке в Энкай. Его рас­ска­зы об уви­ден­ном силь­но встре­во­жи­ли жре­цов Йиг- и Кту­лу­куль­тов, и дру­зья посо­ве­то­ва­ли ему помал­ки­вать об этих сно­ви­де­ни­ях.

К несча­стью или наобо­рот — как знать? — бла­го­че­стие побуж­да­ет испан­ца о мно­гом умал­чи­вать в руко­пи­си. Немно­го­слов­ное изло­же­ние фак­тов остав­ля­ет широ­кое поле для дога­док об обы­ча­ях, язы­ке и исто­рии кей­нан­цев, по кото­рым мож­но было бы вос­со­здать кар­ти­ну повсе­днев­ной жиз­ни горо­да. Покры­ты мра­ком и чув­ства, дви­га­ю­щие поступ­ка­ми людей. Их внеш­ние пас­сив­ность и миро­лю­бие выгля­дят необъ­яс­ни­мо в сме­ше­нии с пани­че­ским стра­хом перед внеш­ним миром. Рас­по­ла­гая тай­на­ми дема­те­ри­а­ли­за­ции и атом­ной энер­гии, они были бы непо­бе­ди­мы, решись на труд собрать армию и высту­пить в поход, как это дела­ли их дале­кие пред­ки. Оче­вид­но, что циви­ли­за­ция Кей­на­на слиш­ком дале­ко про­дви­ну­лась в сто­ро­ну регрес­са; бес­при­чин­ный бунт про­тив меха­ни­че­ско­го рас­по­ряд­ка, отказ от машин как источ­ни­ка зла не мог­ли поро­дить ниче­го луч­ше­го. Даже омер­зи­тель­ные куль­ты и тра­ди­ция раз­вле­че­ний име­ют тот же корень. По сви­де­тель­ству Зама­ко­ны, в минув­шие эпо­хи в Кей­нане гос­под­ство­ва­ли идеи, сход­ные с иде­я­ми евро­пей­ско­го Ренес­сан­са. Вме­сто упад­ка мож­но было встре­тить лишь гор­дость за свою нацию и дости­же­ния циви­ли­за­ции, и ни в одном виде искус­ства не было того хао­са, какой власт­во­вал сего­дня повсю­ду.

Чем боль­ше Зама­ко­на узна­вал об окру­жав­шем его мире, тем тре­вож­нее пред­став­ля­лось ему соб­ствен­ное буду­щее. Даже посто­рон­не­му взгля­ду были оче­вид­ны упа­док и интел­лек­ту­аль­ное раз­ло­же­ние под­зем­ной циви­ли­за­ции. И внеш­ние про­яв­ле­ния регрес­са уси­ли­ва­лись с каж­дым годом. Попыт­ки разум­но­го объ­яс­не­ния миро­устрой­ства посте­пен­но вырож­да­лись в некую сум­му суе­ве­рий, цен­тром кото­рых оста­ва­лось покло­не­ние маги­че­ско­му Кту­лу- метал­лу. Веро­тер­пи­мость усту­пи­ла место чере­до­ва­ни­ям табу, страх перед кото­ры­ми то осла­бе­вал, то вспы­хи­вал с новой силой. Осо­бен­ный ужас вызы­ва­ли пре­да­ния о внеш­нем мире, так заин­те­ре­со­вав­шим уче­ных. Вре­ме­на­ми Зама­ко­на все­рьез заду­мы­вал­ся над тем, что может про­изой­ти, если веко­вая апа­тия поки­нет под­зем­ных жите­лей и, слов­но пол­чи­ща крыс, они устре­мят­ся наверх, сме­тая и уни­что­жая все на сво­ем пути. В любом слу­чае остат­ки их зна­ний и могу­ще­ствен­ное ору­жие гаран­ти­ро­ва­ли бы им неми­ну­е­мую побе­ду. Но пока они сра­жа­лись лишь с соб­ствен­ной ску­кой и пусто­той бытия; раз­вле­ка­ли свои уга­са­ю­щие чув­ства и пре­да­ва­лись чудо­вищ­ным уве­се­ле­ни­ям. Амфи­те­ат­ры Цат­та пред­став­ля­ли собой омер­зи­тель­ное зре­ли­ще, и Зама­ко­на избе­гал при­бли­жать­ся к ним. Что про­изой­дет в умах горо­жан через пару веков или даже деся­ти­ле­тий, он не осме­ли­вал­ся и поду­мать. В такие мину­ты бого­бо­яз­нен­ный испа­нец кре­стил­ся и исто­вей преж­не­го воз­но­сил молит­вы Богу.

В год 1945‑й, если верить хро­но­ло­гии руко­пи­си, Зама­ко­на решил­ся на послед­нюю серию попы­ток поки­нуть Кей­нан. Помощь при­шла неожи­дан­но. Одна из жен­щин его общи­ны про­ник­лась сим­па­ти­ей к чуже­стран­цу. Воз­мож­но, ее чув­ства объ­яс­ня­лись вос­по­ми­на­ни­я­ми о днях, когда бра­ки в Цат­те были моно­гам­ны­ми. Как бы то ни было, бла­го­род­ная горо­жан­ка по име­ни Тила-аб согла­си­лась помочь Зама­коне, взяв с него сло­во, что ей будет поз­во­ле­но сопро­вож­дать его. Обсто­я­тель­ства скла­ды­ва­лись удач­но для бег­ле­цов: девуш­ка про­ис­хо­ди­ла из древ­ней фами­лии хра­ни­те­лей ворот, пред­ста­ви­те­ли кото­рой изуст­но пере­да­ва­ли из поко­ле­ния в поко­ле­ние све­де­ния о забро­шен­ных или неохра­ня­е­мых тун­не­лях. Так Зама­ко­на узнал о забы­том выхо­де под кур­га­ном. Из объ­яс­не­ний Тила-аб сле­до­ва­ло, что пер­во­на­чаль­но хра­ни­те­ли ворот не были ни страж­ни­ка­ми, ни наблю­да­те­ля­ми, и тун­не­ли состав­ля­ли соб­ствен­ность и осно­ву про­цве­та­ния их семейств в эпо­ху, пред­ше­ство­вав­шую пол­ной изо­ля­ции от внеш­не­го мира. К тому вре­ме­ни род Тила-аб утра­тил былое могу­ще­ство, силь­но поре­дел в чис­ле — и о при­над­ле­жав­шем ему тун­не­ле попро­сту забы­ли. Впо­след­ствии этот сек­рет пре­вра­тил­ся в пред­мет фамиль­ной гор­до­сти, став сво­е­го рода ком­пен­са­ци­ей за ушед­шие в небы­тие мощь и богат­ство.

Зама­ко­на лихо­ра­доч­но допи­сы­вал руко­пись, опа­са­ясь непред­ви­ден­ных обсто­я­тельств, кото­рые мог­ли бы поме­шать ему. С собой он решил взять пять гру­жен­ных золо­том еди­но­ро­гов — груз доста­точ­ный, что­бы сде­лать его без­гра­нич­ным вла­сте­ли­ном в соб­ствен­ном мире. За четы­ре года жиз­ни в Цат­те он отвер­дел серд­цем и уже не содро­гал­ся при виде омер­зи­тель­ных гаа-йотт­нов; их, одна­ко, сле­до­ва­ло при­кон­чить и зако­пать, как толь­ко бег­ле­цы достиг­нут зем­ной поверх­но­сти. Золо­то так­же будет спря­та­но в тай­ни­ке, за кото­рым позд­нее при­дет кара­ван из Мехи­ко. Тила-аб, воз­мож­но, раз­де­лит с ним часть богатств, хотя, веро­ят­нее все­го, он поста­ра­ет­ся оста­вить ее сре­ди рав­нин­ных индей­цев. Ее внеш­ность не была бы поме­хой бра­ку, но род­ствен­ные узы с циви­ли­за­ци­ей Цат­та ему ни к чему. В каче­стве жены, конеч­но же, он выбе­рет насто­я­щую испан­скую леди или, на худой конец, индей­скую прин­цес­су достой­но­го зем­но­го рода с при­стой­ным про­шлым. Но пока Тила-аб нуж­на как про­вод­ник. Руко­пись он захва­тит с собой, вло­жив в кни­гу-цилиндр из свя­щен­но­го метал­ла Кту­лу.

Опи­са­ние экс­пе­ди­ции при­во­дит­ся в допол­не­нии к ману­скрип­ту, допи­сан­но­му позд­нее неров­ны­ми, пры­га­ю­щи­ми бук­ва­ми. Тяже­ло навью­чен­ная каваль­ка­да высту­пи­ла в путь в час, когда стих­ла под­чи­нен­ная жест­ко­му рас­по­ряд­ку жизнь горо­да. Зама­ко­на и Тила-аб, пере­оде­тые в одеж­ду рабов, нес­ли рюк­за­ки с про­ви­зи­ей, и со сто­ро­ны выгля­де­ли парой сель­ско­хо­зяй­ствен­ных рабо­чих, воз­вра­ща­ю­щих­ся на фер­му. Туск­ло осве­щен­ны­ми под­зем­ны­ми пере­хо­да­ми они добра­лись до ниж­не­го при­го­ро­да Элтаа и сре­ди руин вышли на поверх­ность. Поспеш­но мино­вав пустын­ную рав­ни­ну Нитт, малень­кий отряд ока­зал­ся у под­но­жия хол­ми­стой гря­ды Гран. Там, сре­ди спу­тан­ных вет­вей и кустар­ни­ка Тила-аб отыс­ка­ла вход в бро­шен­ный тун­нель; тыся­че­ле­тия назад отец при­во­дил ее к тем­но­му про­ва­лу, что­бы пока­зать мону­мент фамиль­ной гор­до­сти. Мощ­ные гаа-йотт­ны с тру­дом про­ди­ра­лись сквозь шипы и колюч­ки, а один из зве­рей, выка­зав край­нее непо­ви­но­ве­ние, сорвал узду и быст­рой рысью устре­мил­ся обрат­но в город, уно­ся с собой часть золо­той ноши.

Про­би­рать­ся вверх-вниз по зме­и­стым, с засто­яв­шим­ся воз­ду­хом пере­хо­дам, куда со вре­ме­ни гибе­ли Атлан­ти­ды не сту­па­ла чело­ве­че­ская нога, было невы­но­си­мо уто­ми­тель­но. Голу­бые лучи фона­рей выхва­ты­ва­ли из мра­ка зло­ве­щие баре­лье­фы, сва­лен­ные на зем­лю изва­я­ния. Одна­жды Тила-аб при­шлось при­бег­нуть к дема­те­ри­а­ли­за­ции, когда путь ока­зал­ся пре­граж­ден зава­лом. Зама­ко­на, хотя и зна­ко­мый с ощу­ще­ни­я­ми, вызы­ва­е­мы­ми мыс­лен­ны­ми про­ек­ци­я­ми, нико­гда не под­вер­гал раз­ре­же­нию ато­мы соб­ствен­но­го тела. Но каж­дый житель Цат­та века­ми прак­ти­ко­вал это искус­ство, и двой­ная мета­мор­фо­за целой каваль­ка­ды про­шла без непри­ят­ных послед­ствий. Про­дол­же­ние тун­не­ля про­лег­ло в чере­до­ва­нии ста­лак­ти­то­вых пещер и гро­тов, испещ­рен­ных ста­рин­ны­ми орна­мен­та­ми. С ред­ки­ми при­ва­ла­ми для отды­ха бег­ле­цы про­би­ра­лись почти трое суток, хотя Зама­ко­на мог оши­бить­ся, рас­счи­ты­вая путь в зем­ном счис­ле­нии. Нако­нец они вошли в узкий кори­дор, искус­ствен­ное про­ис­хож­де­ние кото­ро­го было труд­но под­верг­нуть сомне­нию. Укра­шен­ные баре­лье­фа­ми сте­ны после мили кру­то­го подъ­ема завер­ша­лись па- рой глу­бо­ких ниш по обе­им сто­ро­нам, из кото­рых без­жиз­нен­но взи­ра­ли друг на дру­га застыв­шие изоб­ра­же­ния Йига и Тулу, при­сев­ших на при­зе­ми­стых поста­мен­тах. С это­го места кори­дор рас­ши­рял­ся, обра­зуя круг­лую залу со свод­ча­тым купо­лом и про­ле­том сту­пе­ней в про­ти­во­по­лож­ном кон­це. По рас­ска­зам отца Тила-аб зна­ла, что зем­ная поверх­ность нахо­дит­ся совсем рядом, но не мог­ла точ­но ска­зать, сколь­ко еще вре­ме­ни зай­мет оста­ток пути. Под сво­дом залы бег­ле­цы устро­и­ли свой послед­ний при­вал в под­зем­ном мире.

Несколь­ко часов спу­стя их про­бу­дил лязг метал­ла и топа­нье лап еди­но­ро­гов. Голу­бо­ва­тое све­че­ние рас­пол­за­лось из узко­го про­хо­да меж­ду изва­я­ни­я­ми Йига и Кту­лу, делая оче­вид­ной горь­кую исти­ну. В мега­по­ли­се была объ­яв­ле­на тре­во­га — как выяс­ни­лось впо­след­ствии, ее под­нял сбе­жав­ший гаа-йоттн,- и что­бы аре­сто­вать бег­ле­цов была сна­ря­же­на поис­ко­вая груп­па, немед­лен­но отпра­вив­ша­я­ся в пого­ню. Сопро­тив­лять­ся воору­жен­ным пре­сле­до­ва­те­лям было бес­смыс­лен­но и гибель­но. Две­на­дцать всад­ни­ков на еди­но­ро­гах с мол­ча­ли­вой учти­во­стью, не обме­ни­ва­ясь мыс­лен­ны­ми коман­да­ми, под­ня­ли Тила-аб с Зама­ко­ной, заста­ви­ли их сесть на сво­их живот­ных и сра­зу же высту­пи­ли в обрат­ный путь.

Это было уны­лое и изну­ри­тель­ное путе­ше­ствие с оче­ред­ной дема­те­ри­а­ли­за­ци­ей и рема­те­ри­а­ли­за­ци­ей воз­ле зава­ла — про­це­ду­рой тем более угне­та­ю­щей, что вся­кая надеж­да обре­сти сво­бо­ду иссяк­ла. Зама­ко­на слы­шал, как вои­ны обсуж­да­ли необ­хо­ди­мость рас­чи­стить про­ход, что­бы облег­чить несе­ние стра­жи часо­вым, кото­рые будут рас­став­ле­ны во всех пере­хо­дах до само­го выхо­да. Как и пред­ска­зы­вал испа­нец, под­зем­ный мир в любой момент может под­верг­нуть­ся наше­ствию извне, когда евро­пей­цам ста­нет тес­но на обжи­тых верх­них рав­ни­нах. Поэто­му обыч­ную охра­ну из живых мерт­ве­цов вайм-баи уси­лит отряд сво­бод­ных горо­жан, сослан­ных на пост за про­ступ­ки. Такие меры предо­сто­рож­но­сти будут под­дер­жи­вать­ся до тех пор, пока тех­но­ло­ги Цат­та не раз­га­да­ют сек­рет соста­ва, кото­рым в древ­ние вре­ме­на заму­ро­вы­ва­ли под­зем­ные тун­не­ли.

Зама­ко­на и Тила-аб пред­ста­ли перед город­ским судом. Трое гин-айнов, обла­чен­ные в жел­тые с чер­ным одеж­ды, выслу­ша­ли их пока­за­ний в рос­кош­ном двор­це из золо­та и меди, рас­по­ло­жен­но­го сре­ди зеле­ных садов и фон­та­нов. Испа­нец был осво­бож­ден из-под стра­жи, ибо все еще пред­став­лял собой цен­ность как источ­ник инфор­ма­ции. Ему при­ка­за­ли воз­вра­щать­ся в свое жили­ще к общине; вести преж­нюю жизнь, про­дол­жая встре­чи и собе­се­до­ва­ния с уче­ны­ми Цат­та. Пока он пре­бы­ва­ет на тер­ри­то­рии Кей­на­на, на него не рас­про­стра­ня­ют­ся ника­кие огра­ни­че­ния. Одна­ко новая попыт­ка бег­ства повле­чет за собой более суро­вое нака­за­ние. Зама­ко­на почув­ство­вал лег­кую иро­нию в про­щаль­ных сло­вах глав­но­го гин-айна, заявив­ше­го, что все гаа- йотт­ны будут воз­вра­ще­ны ему, вклю­чая и того, кото­рый взбун­то­вал­ся. Судь­ба Тила-аб была тра­гич­ней. Древ­нее про­ис­хож­де­ние усу­губ­ля­ло ее про­сту­пок подо­зре­ни­ем в госу­дар­ствен­ной измене. Суд при­го­во­рил несчаст­ную к пока­за­тель­ным пыт­кам в амфи­те­ат­ре, что­бы затем в изуро­до­ван­ном и напо­ло­ви­ну дема­те­ри­а­ли­зо­ван­ном теле исполь­зо­вать ее в каче­стве вайм-баи или ожив­лен­но­го тру­па-раба, кото­ро­го пред­по­ла­га­лось уста­но­вить на охра­ну выдан­но­го ею тун­не­ля. Зама­ко­на испы­тал угры­зе­ния сове­сти, услы­шав, что бед­ная Тила-аб выне­се­на с аре­ны обез­глав­лен­ной и силь­но изруб­лен­ной меча­ми и постав­ле­на охра­нять вер­ши­ну завер­шав­ше­го тун­нель кур­га­на. Как ему сооб­щи­ли чле­ны общи­ны, она была ноч­ным стра­жем, в обя­зан­но­сти кото­ро­го вхо­ди­ло пре­ду­пре­ждать о появ­ле­нии при­шель­цев све­том фона­ря. Ее сиг­на­лы при­ни­мал малень­кий гар­ни­зон из две­на­дца­ти мерт­вых вайм-баи и шести живых, но напо­ло­ви­ну дема­те­ри­а­ли­зо­ван­ных сво­бод­ных горо­жан, поме­щав­ших­ся в свод­ча­той круг­лой зале. Они под­ни­ма­лись к поверх­но­сти, если при­шель­цы про­яв­ля­ли упор­ство. Днем Тила- аб сме­нял дру­гой страж — живой горо­жа­нин, избрав­ший этот пост в пред­по­чте­ние иным видам нака­за­ний за про­ступ­ки перед горо­дом. Впро­чем, для Зама­ко­ны и рань­ше не было сек­ре­том, что все основ­ные выхо­ды нахо­дят­ся под наблю­де­ни­ем сво­бод­ных горо­жан.

Уклон­чи­вые наме­ки дру­зей, раз­го­ва­ри­вав­ших с судья­ми, дали ясно понять Зама­коне, что в слу­чае еще одной попыт­ки бег­ства его нака­за­ни­ем так­же будет охра­на ворот. Но на пост он под­ни­мет­ся уже ожив­лен­ным тру­пом, при­чем после истя­за­ния в амфи­те­ат­ре — более жут­ко­го, чем то, кото­ро­му под­верг­лась Тила-аб. Его изуро­до­ван­ное тело послу­жит пре­ду­пре­жде­ни­ем при­шель­цам и осталь­ным стра­жам, ибо ему будет пору­че­но обхо­дить дозо­ром все про­тя­же­ние тун­не­ля. Пока же он волен посту­пать, как ему взду­ма­ет­ся, и оста­вать­ся сво­бод­ным и ува­жа­е­мым горо­жа­ни­ном.

Тем не менее Пан­фил о де Зама­ко­на не устра­шил­ся судь­бы, столь откро­вен­но начер­тан­ной перед ним. Прав­ду ска­зать, он и не соби­рал­ся встре­тить ее, хотя муже­ствен­ный тон руко­пи­си не вызы­ва­ет сомне­ний, что он был бы готов к такой воз­мож­но­сти. Послед­нюю искру надеж­ды в нем про­бу­ди­ли его успе­хи в искус­стве дема­те­ри­а­ли­за­ции. Несколь­ко лет заня­тий и соб­ствен­ные ощу­ще­ния во вре­мя двух транс­фор­ма­ций в тун­не­ле при­нес­ли ожи­да­е­мый эффект, и теперь он мог сво­бод­но раз­ре­жи­вать ато­мы сво­е­го тела, дела­ясь неви­ди­мым и нема­те­ри­аль­ным.

Имен­но в таком состо­я­нии, хотя он и затруд­нял­ся под­дер­жи­вать его дол­гое вре­мя, Зама­ко­на пред­по­ла­гал под­нять­ся на поверх­ность.

Как толь­ко удаст­ся добить­ся пол­но­го овла­де­ния телом в раз­ре­жен­ном состо­я­нии, путь наверх мож­но счи­тать откры­тым. На этот раз он не захва­тит ника­ко­го золо­та: награ­дой за бег­ство будет сво­бо­да. Одна­ко он мог дема­те­ри­а­ли­зо­вать и нести с собой руко­пись, заклю­чен­ную в цилиндр из Кту­лу-метал­ла. Пусть это будет сто­ить допол­ни­тель­ных уси­лий, но его рас­сказ о под­зем­ном мире будет под­креп­лен пись­мен­ны­ми сви­де­тель­ства­ми. Теперь, когда ему был изве­стен путь и тело его нахо­ди­лось в раз­ре­жен­ном состо­я­нии, Зама­ко­на не видел спо­со­ба или силы, могу­щей оста­но­вить его. Един­ствен­ной опас­но­стью оста­ва­лось его неуме­ние под­дер­жи­вать раз­ре­жен­ное состо­я­ние все вре­мя. От этой беды его не изба­ви­ли ника­кие заня­тия. Но поче­му не риск­нуть в игре, где на кар­ту постав­ле­ны сво­бо­да и жизнь? Зама­ко­на при­над­ле­жал к достой­но­му дво­рян­ско­му роду Ста­рой Испа­нии; и в его жилах тек­ла кровь кон­ки­ста­до­ров, заво­е­вав­ших огнем и мечом почти весь Новый Свет. Дол­гие ночи после того, как реше­ние было при­ня­то, Зама­ко­на молил свя­то­го Пан­фи­лия и дру­гих свя­тых за успех пред­при­я­тия. Послед­няя запись в руко­пи­си, кото­рая к кон­цу все боль­ше и боль­ше напо­ми­на­ет днев­ник, пред­став­ле­на един­ствен­ным пред­ло­же­ни­ем: “Es mas tarde de lo que pensaba — tengo que marcharme!” -“Сей­час или нико­гда; я дол­жен бежать!” Неза­вер­шен­ная стра­ни­ца упи­ра­ет­ся в мол­ча­ние и нерас­кры­тые тай­ны. Ключ к раз­гад­ке — сам ману­скрипт, и он же — един­ствен­ное дока­за­тель­ство…

VII

Когда я закон­чил читать, солн­це уже взо­шло и мед­лен­но кати­лось вдоль небо­сво­да. Вклю­чен­ная элек­три­че­ская лам­па оди­но­ко мер­ца­ла на зава­лен­ном бума­га­ми сто­ле; я совер­шен­но забыл о вре­ме­ни, раз­би­рая уди­ви­тель­ные запи­си. Мыс­ли мои вита­ли дале­ко от реа­лий мира внеш­не­го мира, как его име­но­ва­ла руко­пись. Да, я нахо­дил­ся в доме Клай­да Комп­то­на в Бин­ге­ре, но где скры­ва­лась без­дна, из кото­рой на свет Божий воз­ник­ла моя пора­зи­тель­ная наход­ка? Что это, мисти­фи­ка­ция или хро­ни­ка чье­го-то безу­мия? И если мисти­фи­ка­ция, то с како­го вре­ме­ни руко­пись поко­ит­ся в зем­ле: с про­шло­го года или дей­стви­тель­но с нача­ла шест­на­дца­то­го сто­ле­тия? На мой взгляд, стра­ни­цы выгля­де­ли пуга­ю­ще под­лин­ны­ми, и глав­ное, как объ­яс­нить про­ис­хож­де­ние зага­доч­но­го цилин­дра?

Боль­ше того, в чело­ве­че­ских ли силах столь опре­де­лен­но опи­сать при­ро­ду кур­га­на, изоб­ре­сти раци­о­наль­ное объ­яс­не­ние бес­смыс­лен­ной для сто­рон­не­го наблю­да­те­ля смене днев­но­го и ноч­но­го при­зра­ков, всем слу­ча­ям сума­сше­ствия и исчез­но­ве­ний! Все изло­жен­ное в руко­пи­си выгля­де­ло чудо­вищ­но прав­до­по­доб­но, если толь­ко воз­мож­на вера в неве­ро­ят­ное. На подоб­ную мисти­фи­ка­цию был спо­со­бен лишь чело­век, очень хоро­шо знав­ший свя­зан­ный с кур­га­ном фольк­лор. В изоб­ра­же­нии под­зем­но­го обще­ства ощу­ща­лись лег­кие нот­ки соци­аль­ной сати­ры; веро­ят­но, это и в самом деле была искус­ная под­дел­ка. Нечто похо­жее про­изо­шло несколь­ко лет назад в Нью-Мехи­ко, когда какой-то шут­ник зако­пал в гли­ну гру­бые оло­вян­ные кре­сти­ки, что­бы потом, про­ве­дя рас­коп­ки, объ­явить их остат­ка­ми бро­шен­ной коло­нии сред­не­ве­ко­вых викин­гов.

Спус­ка­ясь к зав­тра­ку, я лихо­ра­доч­но раз­ду­мы­вал, что рас­ска­зать Комп­то­ну и его мате­ри, а так­же тем любо­пыт­ным горо­жа­нам, кото­рые уже нача­ли соби­рать­ся воз­ле крыль­ца. Все еще слов­но в тумане, я раз­ру­бил гор­ди­ев узел, пере­ска­зав пару стра­ниц соб­ствен­но­го пере­во­да и неуве­рен­но доба­вив при этом, что едва ли сле­ду­ет дове­рять истин­но­сти наход­ки; веро­ят­нее все­го, ее оста­вил кто-то из преж­них иссле­до­ва­те­лей хол­ма. Немед­лен­ные воз­ра­же­ния вызва­ли фор­ма и металл цилин­дра, но в целом собрав­ши­е­ся, каза­лось, вполне удо­вле­тво­ри­лись мои­ми сло­ва­ми, что ужа­сы кур­га­на и зага­доч­ные исчез­но­ве­ния взби­рав­ших­ся на него не более чем чья-то глу­пая шут­ка.

Стра­хи и сомне­ния воз­вра­ти­лись, когда я пред­ло­жил доб­ро­воль­цам сопро­вож­дать меня к хол­му. Для пол­но­цен­ных рас­ко­пок тре­бо­ва­лись допол­ни­тель­ные рабо­чие руки, одна­ко, как и вче­ра, идея посе­тить запрет­ное место не ста­ла при­вле­ка­тель­нее в умах горо­жан. Взгля­нув в сто­ро­ну кур­га­на, я почув­ство­вал, как по спине у меня про­бе­жа­ли мураш­ки при виде дви­жу­ще­го­ся пят­ныш­ка, каким изда­ли казал­ся днев­ной страж. Жут­кие откро­ве­ния руко­пи­си силь­но поко­ле­ба­ли мой скеп­ти­цизм, и у меня даже не воз­ник­ло жела­ния под­не­сти к гла­зам бинокль, что­бы луч­ше рас­смот­реть часо­во­го. Вме­сто это­го я без про­мед­ле­ния высту­пил в путь — с отва­гой, похо­жей на ту, что спо­соб­ству­ет нам в кош­мар­ных снах: разум реши­тель­но погру­жа­ет­ся в дебри ужа­са, что­бы поско­рее мино­вать его. Мои лопа­та и кир­ка оста­ва­лись на хол­ме, так что с собой я захва­тил толь­ко сак­во­яж с необя­за­тель­ным сна­ря­же­ни­ем, куда меж­ду делом сунул и цилиндр с руко­пи­сью. Быть может, запис­ки испан­ца потре­бу­ют­ся, когда появят­ся новые наход­ки, ведь даже самая искус­ная мисти­фи­ка­ция нуж­да­ет­ся в реаль­ных фак­тах, что­бы обре­сти види­мость прав­до­по­до­бия. Пока я рас­по­ла­гал в каче­стве под­твер­жде­ния лишь цилин­дром из неиз­вест­но­го метал­ла. На сыро­мят­ном ремеш­ке у меня на шее висел талис­ман Серо­го Орла.

Не гля­дя по сто­ро­нам, я шагал в направ­ле­нии кур­га­на, и, когда при­бли­зил­ся, на вер­шине уже нико­го не было. Взби­ра­ясь едва замет­ной тро­пин­кой, я с содро­га­ни­ем раз­мыш­лял о том, что мог­ло таить­ся побли­зо­сти, если хотя бы часть напи­сан­но­го в ману­скрип­те соот­вет­ству­ет истине. В таком слу­чае было логич­но пред­по­ло­жить, что Зама­ко­на поте­рял кон­троль над сво­им дема­те­ри­а­ли­зо­ван­ным телом, едва достиг­нув гра­ни­цы внеш­не­го мира. Разу­ме­ет­ся, его немед­лен­но схва­ти­ла стра­жа: был ли это сво­бод­ный горо­жа­нин, сослан­ный на пост за про­ступ­ки, или — сколь горь­кая иро­ния — Тила-аб, при жиз­ни помо­гав­шая сво­е­му воз­люб­лен­но­му бежать из Кей­на­на. Во вре­мя завя­зав­шей­ся схват­ки цилиндр мог неза­ме­чен­ным выскольз­нуть из рук и про­ле­жать четы­ре сто­ле­тия на вер­шине… Что тол­ку, одер­нул я себя, раз­ду­мы­вать над тем, чего не про­изо­шло на самом деле. Ведь если во всей этой исто­рии и есть кру­пи­ца прав­ды, то самым ужас­ным пред­став­ля­ет­ся судь­ба, уго­то­ван­ная Зама­коне. Отступ­ни­ка вновь дема­те­ри­а­ли­зу­ют, воло­кут вниз, в голу­бой мир, где бро­са­ют его перед пуб­ли­кой, запол­нив­шей амфи­те­атр… пыт­ки… и новое суще­ство­ва­ние уже в каче­стве живо­го мерт­ве­ца, охра­ня­ю­ще­го про­тя­же­ние тун­не­ля.

Новое потря­се­ние начи­сто выме­ло у меня из голо­вы уны­лые мыс­ли. Оки­нув взгля­дом вер­ши­ну, я сра­зу же обна­ру­жил, что мои лопа­та и кир­ка исчез­ли. Это было весь­ма обес­ку­ра­жи­ва­ю­щее откры­тие, осо­бен­но если учесть откро­вен­ное неже­ла­ние бин­гер­цев под каким бы то ни было пред­ло­гом при­бли­жать­ся к запрет­но­му месту. Может быть, они толь­ко при­тво­ря­лись и сей­час вме­сте с парой неиз­вест­ных шут­ни­ков похо­ха­ты­ва­ют на окра­ине, наблю­дая, как я в недо­уме­нии поче­сы­ваю заты­лок? Я быст­ро под­нял бинокль и огля­дел тол­пу, собрав­шу­ю­ся на рав­нине. Нет, не похо­же, что­бы они насла­жда­лись моей рас­те­рян­но­стью. Хотя… раз­ве нель­зя назвать колос­саль­ном наду­ва­тель­ством всю эту шуми­ху вокруг кур­га­на; мрач­ную мол­ча­ли­вость индей­цев в резер­ва­ции, бес­чис­лен­ные леген­ды и пре­да­ния? Я вспом­нил часо­во­го, необъ­яс­ни­мо про­па­да­ю­ще­го из поля зре­ния при при­бли­же­нии; вспом­нил сло­ва Серо­го Орла, рас­ска­зы Комп­то­на и его мате­ри и все­об­щий страх перед кур­га­ном. Пожа­луй, рано­ва­то объ­яс­нять все загад­ки дере­вен­ским розыг­ры­шем. Страх и таин­ствен­ные исчез­но­ве­ния были самы­ми непод­дель­ны­ми, одна­ко толь­ко дере­вен­ский житель был спо­со­бен тай­ком про­красть­ся к кур­га­ну и ста­щить мои инстру­мен­ты. Воз­мож­но, это и в самом деле смеш­но, про­сто у меня мало­ва­то чув­ства юмо­ра…

В осталь­ном вер­ши­на выгля­де­ла нетро­ну­той. Ниче­го не изме­ни­лось за вре­мя мое­го отсут­ствия; кусты, под­руб­лен­ные моим маче­те; лег­кое чаше­об­раз­ное углуб­ле­ние в север­ной части и рых­лые комья зем­ли там, где я сапер­ной лопат­кой выка­пы­вал маг­не­ти­че­ский цилиндр. Пола­гая, что воз­вра­ще­ние в Бин­гер будет слиш­ком боль­шой честью для неве­до­мых шут­ни­ков, украв­ших мой инстру­мент, я решил обой­тись маче­те и сапер­ной лопат­кой, кото­рые лежа­ли на дне мое­го сак­во­я­жа. Достав их, я при­нял­ся раз­ры­вать центр углуб­ле­ния, пред­по­ла­гая, что имен­но там нахо­дит­ся вход в кур­ган. Во вре­мя рабо­ты я сно­ва ощу­щал вне­зап­ные поры­вы вет­ра; как и днем рань­ше, мои запя­стья пере­хва­ты­ва­ли и пыта­лись сжать неви­ди­мые руки по мере того, как я глуб­же и глуб­же вгры­зал­ся в про­ни­зан­ную кор­ня­ми крас­но­ва­тую поч­ву и чер­ный гли­но­зем. В дуно­ве­ни­ях вет­ра стран­но подра­ги­вал и бил­ся талис­ман на моей гру­ди.

Совер­шен­но неожи­дан­но зем­ля пода­лась у меня под нога­ми, доно­ся сла­бое эхо от комьев и пыли, осы­па­ю­щих­ся вниз. Поры­вы холод­но­го вет­ра и неви­ди­мые руки теперь настой­чи­во под­тал­ки­ва­ли меня к рас­пол­за­ю­ще­му­ся на гла­зах отвер­стию, тогда как я осто­рож­но пятил­ся назад, ста­ра­ясь не поте­рять рав­но­ве­сия. Обой­дя зия­ю­щий про­вал, я выбрал без­опас­ное место и при­нял­ся силь­ны­ми уда­ра­ми маче­те под­ру­бать удер­жи­ва­ю­щие слой зем­ли кор­ни. Шум пада­ю­щих комьев уси­лил­ся, когда поре­дев­ший слой дер­на начал съез­жать в обна­жа­ю­щу­ю­ся глу­би­ну отвер­стия. Еще несколь­ко взма­хов маче­те, и он рух­нул, с трес­ком обры­вая уце­лев­шие кор­ни и взмет­нув вверх столб бурой пыли. Когда пыль улег­лась, в лучах утрен­не­го солн­ца зия­ла тем­ная дыра по мень­шей мере пяти футов в диа­мет­ре; под зем­лю вел про­лет при­сы­пан­ных зем­лей камен­ных сту­пе­нек. На меня дох­ну­ло ледя­ной сыро­стью, когда я накло­нил­ся и загля­нул внутрь. Сло­жив инстру­мен­ты в сак­во­яж, я достал мощ­ный элек­три­че­ский фона­рик и при­го­то­вил­ся к три­ум­фаль­но­му спус­ку в откры­тый мной мир.

Самы­ми труд­ны­ми ока­за­лись пер­вые сту­пе­ни: упав­ший слой поч­вы погло­тил их, вдо­ба­вок из тем­но­ты непре­рыв­но заду­вал холод­ный, про­ни­зы­ва­ю­щий ветер. Талис­ман рас­ка­чи­вал­ся и вра­щал­ся на сыро­мят­ном шнур­ке, когда я с сожа­ле­ни­ем огля­нул­ся к свет­ло­му ова­лу отвер­стия, остав­ше­го­ся за спи­ной. Луч элек­три­че­ско­го фона­ря обе­жал мас­сив­ные базаль­то­вые бло­ки, полу­стер­тые изоб­ра­же­ния, погре­бен­ные под мха­ми и сли­зью. При­зна­юсь, я не без удо­воль­ствия ощу­щал гро­мозд­кую тяжесть коль­та, кото­рый меня заста­вил взять шериф. Эбо­ни­то­вая руко­ять успо­ка­и­ва­ю­ще выгля­ды­ва­ла из пра­во­го кар­ма­на моей курт­ки. Кори­дор начал пет­лять, откло­ня­ясь то впра­во, то вле­во. Комья зем­ли нако­нец пере­ста­ли попа­дать­ся под ноги. Изоб­ра­же­ния на сте­нах обре­ли отчет­ли­вость, и я с непро­из­воль­ной дро­жью раз­гля­ды­вал жут­кие фигур­ки, похо­жие на те, что покры­ва­ли кор­пус цилин­дра. Поры­вы сквоз­ня­ка и неви­ди­мые руки ни на секун­ду не остав­ля­ли меня в покое, под­тал­ки­вая, тере­бя, рас­ка­чи­вая на пле­че сум­ку с инстру­мен­та­ми. На одном из пово­ро­тов мне пока­за­лось, как в луч фона­ря сту­пи­ла какая-то бес­плот­ная фигу­ра, напом­нив­шая мне страж­ни­ка на вер­шине кур­га­на. Опа­са­ясь гал­лю­ци­на­ций, я решил сде­лать неболь­шую оста­нов­ку. Не хва­та­ло толь­ко спя­тить, и это в момент, когда я стою на поро­ге вели­чай­ше­го откры­тия!

Бог мой! Теперь я рас­ка­и­вал­ся, что выбрал для при­ва­ла имен­но это место. Вме­сто желан­но­го успо­ко­е­ния я при­шел в еще боль­шее воз­буж­де­ние, раз­гля­дев малень­кий пред­мет, отка­тив­ший­ся к стене несколь­ки­ми сту­пе­ня­ми ниже меня. Вне вся­ко­го сомне­ния, отвер­стие, через кото­рое я про­ник под зем­лю, было скры­то от чело­ве­че­ско­го взгля­да мно­гие поко­ле­ния: на это ясно ука­зы­ва­ли слой поч­вы и креп­кое пере­пле­те­ние кор­ней рас­те­ний. Одна­ко пред­ме­ту сте­ны едва ли был стар­ше мое­го поко­ле­ния! Элек­три­че­ский фона­рик, точ­но такой же, как и мой, лежал у меня под нога­ми. Бурая ржав­чи­на покры­ва­ла кор­пус, стек­ло потуск­не­ло — одна­ко оши­бить­ся было невоз­мож­но. Спу­стив­шись на несколь­ко сту­пе­нек, я под­нял его и обтер о полу курт­ки. К кор­пу­су кре­пи­лась нике­ли­ро­ван­ная пла­сти­на с выгра­ви­ро­ван­ны­ми фами­ли­ей и адре­сом; я с зами­ра­ни­ем серд­ца разо­брал потем­нев­шую над­пись: “Джес К. Вильямс, штат Мас­са­чу­сетс, Кем­бридж, Сан- Трау-бридж, 17”. Это было все, что оста­лось от двух архео­ло­гов, исчез­нув­ших 28 июня 1915 года. Все­го три­на­дцать лет назад, а мне при­шлось рас­ка­пы­вать слой несколь­ких сто­ле­тий! Каким же обра­зом фона­рик попал под зем­лю? Может быть, суще­ству­ет еще один выход… или сле­ду­ет при­нять в каче­стве объ­яс­не­ния сума­сшед­шую идею о дема­те­ри­а­ли­за­ции и рема­те­ри­а­ли­за­ции?

С это­го момен­та сомне­ния и ужас проч­но посе­ли­лись в моем серд­це. Слов­но окол­до­ван­ный, я спус­кал­ся все ниже и ниже по лест­ни­це, казав­шей­ся бес­ко­неч­ной. Есть ли у нее вооб­ще конец? Зло­ве­щие баре­лье­фы на сте­нах с пуга­ю­щей точ­но­стью вос­про­из­во­ди­ли под­зем­ный мир, каким он опи­сан в руко­пи­си. В пер­вый раз я серьез­но спра­ши­вал себя, сто­ит ли про­дол­жать спуск и не луч­ше ли будет вер­нуть­ся, пока неиз­вест­ная опас­ность не под­сте­рег­ла меня, как пред­ше­ствен­ни­ков. Одна­ко коле­ба­ния были недол­ги­ми: в моих жилах тек­ла кровь вир­джин­ских джентль­ме­нов и иска­те­лей при­клю­че­ний, не отсту­пав­ших ни перед какой опас­но­стью — извест­ной или неиз­вест­ной.

Сту­пе­ни пошли под уклон, и я ста­ра­тель­но выби­рал место, преж­де чем поста­вить ногу. На жут­кие баре­лье­фы я ста­рал­ся не обра­щать вни­ма­ния, но не мог удер­жать­ся от дро­жи, когда взгляд непро­из­воль­но сколь­зил вдоль них. Нако­нец впе­ре­ди пока­за­лась арка, перед кото­рой лест­ни­ца обры­ва­лась, сме­ня­ясь огром­ной круг­лой залой — о ужас, — в точ­но­сти соот­вет­ство­вав­шей опи­са­нию, при­во­ди­мо­му в ману­скрип­те Зама­ко­ны.

Это и в самом деле была она. Оши­бить­ся было невоз­мож­но. И если оста­ва­лось место для сомне­ний, они рас­се­я­лись, как толь­ко я раз­гля­дел про­ти­во­по­лож­ный выход из залы. В нача­ле изви­ли­сто­го, узко­го кори­до­ра нахо­ди­лись две ниши, из кото­рых выгля­ды­ва­ли уже зна­ко­мые изва­я­ния. Тем­ный, покры­тый пле­се­нью Йиг злоб­но уста­вил­ся на под­жав­ше­го щупаль­ца Тулу — два незем­ных бога, созер­ца­ю­щие мир с момен­та его зарож­де­ния. После­ду­ю­щие собы­тия тако­вы, что мне само­му нелег­ко в них пове­рить. Думаю, луч­ше все­го будет огра­ни­чить­ся про­стым пере­ска­зом того, что пред­ста­ло моим гла­зам, ибо чудо­вищ­ность и неве­ро­ят­ность уви­ден­но­го невоз­мож­но постичь чело­ве­че­ским рас­суд­ком. Мощ­но­сти мое­го фона­ря было не доста­точ­но, что­бы осве­тить цели­ком цик­ло­пи­че­скую залу; осмат­ри­ва­ясь в незна­ко­мом месте, я начал водить лучом по сте­нам. К мое­му изум­ле­нию, зала не пусто­ва­ла: по сте­нам сто­я­ла стран­но­го вида мебель, пол усе­и­ва­ли гру­ды коро­бок и паке­тов, ука­зы­вав­ших на недав­нее и мно­го­люд­ное при­сут­ствие. Все, что попа­да­ло в поле мое­го зре­ния, име­ло вполне обжи­той и све­жий вид; бес­смыс­лен­но выгля­де­ло пред­по­ло­же­ние о неза­па­мят­ной древ­но­сти окру­жав­ше­го. Огля­ды­ва­ясь вокруг, я заме­тил одну необыч­ную осо­бен­ность, отли­чав­шую все пред­ме­ты, нахо­див­ши­е­ся в зале. Сто­и­ло лучу фона­ря задер­жать­ся на них, как их кон­ту­ры слов­но заво­ла­ки­ва­ло тума­ном, очер­та­ния теря­ли чет­кость; и вско­ре было нелег­ко понять, реаль­ные вещи пере­до мной или гал­лю­ци­на­ция.

Все вре­мя, пока я бро­дил по зале, дул про­ни­зы­ва­ю­щий ветер и неви­ди­мые руки злоб­но под­тал­ки­ва­ли меня, пыта­ясь сорвать талис­ман. Вихрь неве­ро­ят­ных пред­по­ло­же­ний закру­жил­ся у меня в голо­ве. Я вспом­нил стро­ки ману­скрип­та, повест­ву­ю­щие о гар­ни­зоне, рас­по­ло­жен­ном под кур­га­ном, — две­на­дцать мерт­вых рабов вайм-баи и шесть живых, но частич­но дема­те­ри­а­ли­зо­ван­ных сво­бод­ных горо­жан. Это было в 1545 году — три­ста восемь­де­сят три года назад… Что про­изо­шло с тех пор? Зама­ко­на пред­ска­зы­вал раз­ру­ши­тель­ные пере­ме­ны- раз­ло­же­ние, упа­док… склон­ность к дема­те­ри­а­ли­за­ции… все­об­щая апа­тия и сла­бость… Воз­мож­но, вои­нов гар­ни­зо­на удер­жи­вал талис­ман Серо­го Орла: ведь они покло­ня­лись свя­щен­но­му Кту­лу-метал­лу. Их руки упор­но ста­ра­лись сорвать его с моей шеи, что­бы затем… Я с ужа­сом заме­тил, что рас­суж­даю так, буд­то все, напи­сан­ное в руко­пи­си, прав­да. Нет, толь­ко не под­да­вать­ся пани­ке! Пове­рить в чужую мисти­фи­ка­цию.. . Мне сле­ду­ет взять себя в руки… взять себя в руки… Про­кля­тье! Вся­кий раз, как я пытал­ся уве­рить себя в нере­аль­но­сти про­ис­хо­дя­ще­го, моим гла­зам пред­ста­ва­ла оче­ред­ная наход­ка, раз­би­ва­ю­щая вдре­без­ги все мое само­об­ла­да­ние. Луч фона­ря выхва­тил из мра­ка два пред­ме­та, настоль­ко чуже­род­ные осталь­ной обста­нов­ке залы, что, чем доль­ше я рас­смат­ри­вал их, тем отчет­ли­вее ста­но­ви­лись их очер­та­ния. Напрас­ны уси­лия сохра­нять рас­су­доч­ность, когда про­тив paзу­ма вос­ста­ют пред­ме­ты реаль­но­го мира. Воз­ле сте­ны, состав­лен­ные друг к дру­гу, сто­я­ли мои исчез­нув­шие лопа­та и кир­ка. Все­ми­ло­сти­вый Боже! они нахо­ди­лись здесь все вре­мя, пока я уте­шал себя мыс­лью о шут­ни­ках из Бин­ге­ра.

Это откры­тие было послед­ней кап­лей. Гип­но­ти­че­ское вли­я­ние руко­пи­си пол­но­стью под­чи­ни­ло мои чув­ства: я раз­ли­чал полу­про­зрач­ные фигу­ры окру­жив­ших меня вои­нов, ощу­щал их под­тал­ки­ва­ния и рыв­ки. Их лица хра­ни­ли бес­страст­ное выра­же­ние, дви­же­ния — плав­ны и руга­ю­ще мед­ли­тель­ны. Но еще ужас­нее были дру­гие фигу­ры — изу­ве­чен­ные, мерт­вые тела вайм-баи… и жут­кие тва­ри с обе­зья­ньи­ми мор­да­ми и тор­ча­щи­ми рога­ми… Бес­шум­но сколь­зя­щие жите­ли дья­воль­ско­го под­зе­ме­лья.

Мой насто­ро­жен­ный слух уло­вил отда­лен­ный шорох: вна­ча­ле шум, затем при­глу­шен­ный топот, при­бли­жа­ю­щий­ся из тем­но­ты и столь же мате­ри­аль­ный, как и лопа­та с кир­кой, сто­я­щие у сте­ны. Тщет­но я пытал­ся собрать остат­ки муже­ства, что­бы встре­тить новую опас­ность. Пом­ню, я лишь не пере­ста­вая бор­мо­тал себе под нос един­ствен­ную фра­зу: “Если эта тварь из без­дны, она не дема­те­ри­а­ли­зо­ва­на”. Поступь ста­но­ви­лась гром­че и отчет­ли­вее, и по ее моно­тон­ной раз­ме­рен­но­сти я понял, что это идет мерт­вец. В тот же миг — О Боже! — луч фона­ря выхва­тил его фигу­ру из мра­ка. Тем­ный силу­эт замер в узком кори­до­ре меж­ду ниша­ми со змее­по­доб­ным Йигом и спру­то­об­раз­ным Кту­лу…

Мне необ­хо­ди­мо собрать­ся с сила­ми, что­бы рас­ска­зать о том, что про­изо­шло потом. Лишь испы­тав­ший не мень­ший ужас спо­со­бен понять, поче­му я бро­сил фонарь, инстру­мен­ты и бежал, не созна­вая куда, спо­ты­ка­ясь и падая в тем­но­те, пока не выбрал­ся на поверх­ность. Кри­ки и выстре­лы со сто­ро­ны город­ка под­ня­ли меня, когда я лежал на зем­ле, зады­ха­ясь и судо­рож­но хва­тая ртом воз­дух. Не знаю, каким обра­зом я очу­тил­ся сна­ру­жи. Наблю­да­те­ли из Бин­ге­ра рас­ска­зы­ва­ли, что я появил­ся на вер­шине после трех­ча­со­во­го отсут­ствия, поша­ты­ва­ясь, сде­лал несколь­ко шагов и рух­нул как под­ко­шен­ный. Никто не отва­жил­ся прий­ти мне на помощь, одна­ко они попы­та­лись под­нять меня, кри­ча и стре­ляя в воз­дух.

В кон­це кон­цов это помог­ло, и когда я при­шел в чув­ство, то почти кувыр­ком ска­тил­ся по скло­ну, желая побыст­рее убрать­ся от зия­ю­ще­го чер­но­той про­ва­ла. Фонарь, инстру­мен­ты и сак­во­яж оста­лись на вер­шине: лег­ко дога­дать­ся, что ни я, никто дру­гой не вер­нул­ся, что­бы забрать их. Добре­дя до город­ской окра­и­ны, я не смог решить­ся и пере­ска­зать то, что уви­дел, отде­лав­шись смут­ны­ми упо­ми­на­ни­я­ми о баре­лье­фах, чудо­вищ­ных изва­я­ни­ях и рас­ша­тан­ных нер­вах. Я не терял созна­ния до тех пор, пока кто-то не ска­зал, что днев­ной при­зрак объ­явил­ся на вер­шине почти сра­зу же, как я спу­стил­ся по скло­ну. В этот же вечер я поки­нул Бин­гер и боль­ше нико­гда не воз­вра­щал­ся, хотя мне пере­да­ва­ли, что при­зра­ки все так же регу­ляр­но появ­ля­ют­ся на вер­шине, а мест­ные жите­ли боят­ся к ней при­бли­жать­ся.

Одна­ко теперь я готов рас­ска­зать о том, о чем умол­чал в роко­вой авгу­стов­ский пол­день в Бин­ге­ре. Не знаю, как выра­зить ощу­ще­ния сло­ва­ми; ведь гово­рить — одно, меж­ду тем как видеть — совер­шен­но дру­гое. Я видел то, о чем соби­ра­юсь рас­ска­зать. Думаю, вы не забы­ли ста­рую исто­рию о юно­ше по име­ни Хитен, кото­рый отпра­вил­ся к кур­га­ну в один из дней 1891 года, что­бы затем вер­нуть­ся — ночью, спя­тив­шим дурач­ком. Восемь после­ду­ю­щих лет он бор­мо­тал невра­зу­ми­тель­ные сло­ва об ужа­сах, встре­чен­ных им, пока не умер от эпи­леп­ти­че­ско­го при­пад­ка. Чаще все­го он любил повто­рять: “…этот белый… О Боже, что они сде­ла­ли с ним…”

Да, я видел то же, что и бед­ня­га Хитен. Но я уви­дел это после того, как про­чел ману­скрипт, и пото­му мои пере­жи­ва­ния были во сто крат хуже. Я знал имя того, кто повстре­чал­ся мне в узком пере­хо­де. Его появ­ле­ние в зале, меж­ду двух ниш с чудо­вищ­ны­ми боже­ства­ми было частью его обыч­но­го марш­ру­та и его про­кля­тьем. Отвра­ти­тель­ный труп — обез­глав­лен­ный, лишен­ный рук и ступ­ней ног, — он был постав­лен охра­нять про­тя­же­ние тун­не­ля. Да, когда-то это суще­ство было чело­ве­ком и более того — при­над­ле­жа­ло к белой расе. Если зага­доч­ная руко­пись заслу­жи­ва­ет дове­рия, преж­де его под­верг­ли истя­за­ни­ям в амфи­те­ат­ре, что­бы потом, когда угас­нет послед­няя искра жиз­ни, ожи­вить мерт­вое тело при помо­щи управ­ля­е­мых извне импуль­сов.

На белой, слег­ка порос­шей воло­са­ми гру­ди были выре­за­ны или выжже­ны — я не стал задер­жи­вать­ся для более подроб­но­го выяс­не­ния — сло­ва, состав­лен­ные на вар­вар­ском, неук­лю­жем испан­ском. Злая иро­ния, что чуже­зем­ный писец, не зна­ко­мый ни с язы­ком, ни даже с латин­ским алфа­ви­том, выбрал имен­но это наре­чие. Над­пись гла­сит: “Secuestrado a la voluntad de Xinaian en el cuerpo decapitado de Tlayub” — “Пове­ле­ни­ем Кей­на­на схва­чен обез­глав­лен­ным телом Тила-аб”.