Дневник Алонсо Тайпера / Перевод М. Куренной
Говард Филлипс Лавкрафт
совместно с William Lumley
ДНЕВНИК АЛОНСО ТАЙПЕРА
(The Diary of Alonzo Typer)
Написано в 1935 году
Дата перевода неизвестна
Перевод М. Куренной
////
Примечание издателя: житель города Кингстон, штат Нью-Йорк, Алонсо Хасбрук Тайпер последний раз был замечен и опознан 17 апреля 1908 года, около полудня, в отеле «Ричмонд» в Батавии. Он был единственным представителем старинного рода из округа Ольстер; ко дню исчезновения ему исполнилось пятьдесят три года.
Мистер Тайпер получил домашнее образование и, кроме того, обучался в Колумбийском и Гейдельбергском университетах. Всю сознательную жизнь он занимался наукой, причем темы его исследований включали в себя немало таинственных, малоизученных предметов, обычно не привлекающих внимания серьезных ученых. Его труды о вампирах, вурдалаках и явлениях полтергейста были отвергнуты многими издателями и опубликованы частным образом. После ряда необычайно острых споров и конфликтов, последовавших в 1902 году, он объявил о своем выходе из Общества физических исследований.
Мистер Тайпер неоднократно отправлялся в различные путешествия, в которых находился порой подолгу. Известно, что он побывал в малодоступных местах Непала, Индии, Тибета и Индокитая, а почти весь1899 год провел на загадочном острове Пасхи. Активные поиски исчезнувшего мистера Тайпера оказались безрезультатными, и все его состояние было поделено между собой дальними родственниками из Нью-Йорка. Представленный ниже дневник был якобы обнаружен среди развалин большого загородного дома в окрестностях города Аттика, штат Нью-Йорк; дом этот пользовался необычайно дурной славой задолго до того, как обратился в руины. Строение было очень старым значительно старше всех прочих домов в округе – и являлось родовым поместьем странной и нелюдимой семьи ван дер Хейлей, переселившейся в 1746 году из Олбани при таинственных обстоятельствах, связанных с подозрениями в колдовстве. Дом этот был построен, вероятно, около 1760 года.
О происхождении ван дер Хейлей почти ничего не известно. Они совершенно не общались со своими соседями, а в качестве слуг использовали привезенных из Африки негров, едва говоривших по-английски; образование дети ван дер Хейлей получали дома и в европейских учебных заведениях. Те из членов этой семьи, кто, покинув родовое гнездо, переселялся в другие места, вскоре пропадали из виду, успев до того стяжать себе дурную славу из-за участия в черных мессах сатанистов или в еще более зловещих сектах.
Поблизости от старой усадьбы постепенно возникла и разрослась деревня, населенная поначалу индейцами, а затем всяким сбродом из окрестных мест; называлась деревня странно – Чорасин. Этнологи написали несколько научных работ, исследуя уникальное смешение расовых типов среди разношерстного населения деревни. Сразу за деревней высится крутой холм – его видно из дома ван дер Хейлей; на вершине холма кольцом стоят загадочные древние камни, которые всегда внушали ирокезам страх и отвращение. Происхождение и назначение этих камней до сих пор не определены, однако археологические и климатологические данные свидетельствуют о их невероятной древности. Начиная приблизительно с 1795 года из рассказов пионеров и следовавших за ними поселенцев можно было немало узнать о странных воплях и песнопениях, доносившихся в разное время года то из деревни, то из усадьбы, то от холма с вертикально стоящими глыбами; впрочем, вполне можно предположить, что все это прекратилось около 1872 года, когда семейство ван дер Хейлей вместе со слугами внезапно и одновременно исчезло.
С той поры дом был в запустении; когда же последующие владельцы и любопытные посетители пытались поселиться или остановиться в нем, то случались всевозможные несчастья, среди которых было три необъяснимых смерти, пять исчезновений и четыре случая внезапного помешательства. Дом, деревня и окружающие их угодья перешли во владение штата и были проданы с аукциона ввиду отсутствия разыскиваемых наследников из рода ван дер Хейлей. С 1890 года владельцы (а таковыми были Чарльз Шилдс, ныне покойный, и его сын Оскар Шилдс, из Буффало) совершенно забросили имение, отсоветовав любопытствующим наведываться в эти места. Насколько известно, за последние сорок лет к дому приближались главным образом исследователи оккультных явлений, офицеры полиции, репортеры и разные чудаки-иностранцы, среди которых был один таинственный азиат, происходивший, возможно, из Кохинхины; когда позднее, в 1903 году он, начисто лишенный памяти и страшно обезображенный, появился здесь вновь, то это событие наделало много шума в газетах.
Дневник мистера Тайпера – книжка размером шесть на три с половиной дюйма, с листами из плотной бумаги и с необычайно прочным переплетом из тонкого металлического листа – был обнаружен у одного из нищих жителей деревни 16 ноября 1935 года полицейским, посланным проверить слухи о том, что заброшенное имение ван дер Хейлей рухнуло. Дом и в самом деле обвалился (видимо, вследствие полного обветшания) во время ужасной бури, разыгравшейся 12 ноября. Удивительно, но здание разметало буквально на мелкие кусочки, и несколько недель ни о каком тщательном осмотре руин не могло быть и речи. Владелец дневника Джон Игл, смуглый, обезьянолицый лицом, похожий на индейца житель деревни сказал, будто нашел книгу на поверхности развалин, там, где, должно быть, находились остатки одной из комнат второго этажа.
Среди груды развалин мало что можно было определить, однако огромный и на удивление прочный кирпичный погреб (у его старинной железной двери оказался до того хитроумный и крепкий замок, что его пришлось взрывать) был целехонек и явил сразу несколько загадок. Во-первых, стены его были испещрены и поныне нерасшифрованными иероглифами, небрежно нацарапанными прямо на кирпичах. Во-вторых, в дальней части погреба обнаружилось большое круглое отверстие, вход в которое был завален обломками, образовавшимися, судя по всему, в результате обвала дома. Но самую крупную загадку представляли явно свежие остатки какого-то зловонного, слизистого, черного как смоль вещества; они тянулись по вымощенному плитами полу неровной, почти метровой ширины полосой, конец которой находился у заваленного круглого отверстия. Люди, первыми заглянувшие в подвал, утверждали, что в нем стояло зловоние, свойственно какому-нибудь серпентарию.
Исчезнувший мистер Тайпер вел дневник, видимо, с одной-единственной целью: записывать ход исследования проклятого дома ван дер Хейлей; специалисты подтвердили, что почерк действительно принадлежит ему. Характер письма свидетельствует о все возраставшем нервном напряжении автора – местами едва можно разобрать смысл написанного. Жители деревни (а их глупость и неразговорчивость ставят в тупик всех исследователей этих таинственных мест) мистера Тайпера не помнят и говорят, что не отличили бы его от прочих людей, в разное время посещавших проклятый дом.
Текст дневника приводится дословно и без каких-либо комментариев. Читателю предстоит самому решить, как истолковывать эти записи и о чем помимо безумия их автора они могут свидетельствовать. Только будущее покажет, насколько они ценны для разгадки вековой тайны. Отметим также, что специалисты по генеалогии подтверждают истинность фактов, касающихся семейства Слейтов, о которых – к сожалению, слишком поздно – вспомнил и сам мистер Тайпер.
ДНЕВНИК
17 апреля 1908 года Прибыл на место около шести вечера, едва успев до начала грозы. Весь путь от Аттики пришлось проделать пешком, поскольку никто не согласился одолжить мне лошадь или упряжку, а автомобиль водить я не умею. Здесь, на месте, все гораздо ужаснее, чем я ожидал, и грядущее страшит меня, хотя разгадать эту тайну мне хочется нестерпимо. Очень скоро наступит ночь – я имею в виду Вальпургиеву ночь, этот отвратительный шабаш ведьм, – а после того случая в Уэльсе я знаю, чего мне ждать. Что бы ни произошло, я не дрогну. Моими действиями всегда управляло одно смутное, не до конца осознаваемое стремление – всю свою жизнь я посвятил разгадыванию жутких мистических тайн. Сюда я явился именно за этим и готов к любым, даже самым невероятным поворотам судьбы.
Когда я добрался до места, уже совсем стемнело, однако до захода солнца было еще далеко. Впервые в жизни видел столь плотные и тяжелые грозовые тучи, и, не будь периодических вспышек молний, я наверняка заблудился бы в темноте. Ближайшая деревня представляет собой на редкость мерзкое захолустье, а ее немногочисленные обитатели – сборище жалких недоумков. Один из них ни с того ни с сего поприветствовал меня, как старого знакомого. В здешних окрестностях нет ничего примечательного – небольшая болотистая долина с причудливыми коричневатыми стогами сена и гниющими грибами, а вокруг – тощие, зловеще изогнутые деревья с голыми ветвями. За деревней заметен мрачного вида холм, на вершине которого расставлены по кругу огромные камни с еще одним камнем в центре. Несомненно, это и есть то самое чудовищное доисторическое сооружение, о котором упоминал В., когда я беседовал с ним в Эстбате.
Дом огромен и окружен со всех сторон парком, заросшим странного вида шиповником – мне с трудом удалось продраться сквозь его заросли. Моему взору открылось невероятно старое и ветхое строение в первое мгновение я даже хотел было повернуть обратно и не входить в него вовсе. Дом, казалось, с трудом выдерживает собственный вес, и я удивился: как эта старая развалина до сих пор еще не рассыпалась в прах? Здание целиком построено из дерева; его первоначальные контуры скрыты за немыслимым нагромождением флигелей и пристроек, присовокупленных в разные периоды; вероятно, в своем первоначальном виде оно напоминало типичную новоанглийскую постройку времен первых колонистов. Должно быть, с сооружением его было меньше возни, чем с каменным домом голландского типа; кроме того, как мне помнится, жена Дирка ван дер Хейла была родом из Салема отец ее, Авадон Кори, пользовался в тех краях дурной славой. У дома было небольшое крыльцо с навесом, под которым я успел укрыться до того, как разразилась буря. Ураган был жутчайший – кругом не было видно ни зги, ливень хлестал как из ведра, гром и молнии были такие, словно настал конец света, а ветер рвал одежду, будто когтями. Дверь была не заперта. Я зажег электрический фонарик и вошел внутрь. Пыль толстым слоем покрывала пол и мебель, а запах напомнил мне атмосферу древней заплесневелой гробницы. Сразу за дверью начиналась просторная прихожая; справа, закругляясь, уходила вверх лестница. Я пробрался наверх и расположился в комнате, выходящей окнами в сторону фасада. Она полностью обставлена, хотя почти вся мебель растрескалась и отчасти развалилась. Я делаю эти записи в восемь часов вечера после холодного ужина из принесенных с собой продуктов. Впредь провизию мне будут доставлять жители деревни однако они отказались (пока, как они говорят) подходить ближе полуразрушенных ворот парка. Возникает ощущение, что я здесь уже был – ощущение неприятное, хорошо бы поскорее от него избавиться.
Позднее:
Чувствую, что в доме присутствует Нечто, и не в единственном числе. Одно из этих существ явно враждебно относится ко мне – это какая-то злая воля, которая стремится во что бы то ни стало взять надо мною верх. Но я ни на миг не должен уступать – надо собрать все силы и сопротивляться. Это тварь отвратительна и исполнена зла, она, безусловно, имеет нечеловеческую природу. Я думаю, она связана с некими неземными силами, которые существуют вне времени и пространства нашей Вселенной. Такое ощущение, что я имею дело с гигантским чудовищем. Кстати, это ощущение подтверждает сказанное в «Рукописях Акло». Это чудовище настолько огромно, что кажется невероятным, как вся его масса умещается в обычном доме. Впрочем, видимой глазом массы как таковой не существует. О настоящем возрасте этой твари я боюсь даже строить догадки.
18 апреля Ночью почти не спал. В три чала ночи по всей округе поднялся странный ветер – сперва тихий и какой-то, я бы сказал, вкрадчивый, он усиливался до тех пор, пока дом не начал сотрясаться, словно во время тайфуна. Я спустился проверить дверь, и тут темнота стала в буквальном смысле осязаемой. Не успел я встать на первую ступень, как меня что-то сильно толкнуло сзади – ветер, должно быть; однако я могу поклясться, что когда обернулся, я увидел смутные очертания гигантской черной лапы. Я устоял на ногах, благополучно спустился вниз и закрепил тяжелым засовом опасно разболтавшуюся дверь.
Я собирался отложить осмотр дома до рассвета; но теперь я уже не мог заснуть и, подгоняемый одновременно страхом и любопытством, решил не тянуть с осмотром. Вооружившись мощным фонарем, я пробрался в большую гостиную на южной стороне дома, где, как я полагал, находилась фамильная галерея. Так оно и оказалось – об этом говорил В., об этом же, похоже, я узнал еще раньше из какого-то другого, непонятного мне теперь источника. Некоторые портреты до того почернели, покрылись плесенью и запылились, что на них ничего или почти ничего нельзя было разобрать; а там, где все же можно было что-то разглядеть, я явственно увидел отвратительные черты семейки ван дер Хейлей. Лица на некоторых портретах казались мне знакомыми, но где и когда я их видел – не могу вспомнить.
Яснее прочих проступала жуткая морда Жориса – этого дьявольского отродья, которое в 1773 году произвела на свет младшая дочь самого Дирка; я ясно разглядел зеленые глаза и змеиную голову. Всякий раз, когда я выключал фонарь, лицо как будто продолжало светиться в темноте, и мне даже почудилось, что оно излучает слабое зеленоватое сияние. Чем больше я смотрел, тем омерзительнее казалось это лицо, и я отвернулся, ибо в следующий миг мне бы привиделось, что оно ожило.
Но, обернувшись, я столкнулся с еще более мерзким портретом: вытянутое, хмурое лицо, близко посаженные глазки и свиноподобные черты – сравнение напрашивалось само собой, хотя художник и пытался изобразить свиное рыло похожим на человеческое лицо. Вот о чем шептал мне тогда В. В ужасе, не отрываясь, смотрел я на портрет, и мне казалось, что в его глазах засверкали красноватые огоньки, а фон портрета на миг сменился странным и неуместным пейзажем: под грязно-желтым небом раскинулась пустынная торфянистая местность, лишенная всякой растительности, кроме чахлого терновника. Опасаясь за свой рассудок, я опрометью кинулся из этой проклятой галереи наверх, в очищенный от пыли угол, где я устроил свою «временную резиденцию».
Позднее:
Решил обследовать при свете дня некоторые пристройки. Заблудиться я не могу, ибо мои следы четко видны в глубокой, по щиколотку, пыли, а при необходимости можно найти и другие ориентиры. Странно, но я легко и быстро запомнил все хитросплетения флигелей и коридоров. Прошел до конца длинного вытянутого северного крыла дома и уткнулся в запертую дверь; поднатужившись, открыл ее. За ней оказалась крохотная комнатка, забитая мебелью; обшивка стен была сильно изъедена червями. За гнилым деревянным покрытием внешней стены я узрел черное пространство и узкий потайной ход, ведущий вниз, в неведомые черные глубины. Он представлял собой крутой наклонный тоннель или спуск, без перил и ступеней; каково его назначение – неизвестно. Над камином висела потемневшая от времени и сырости картина; при ближайшем рассмотрении выяснилось, что это портрет молодой женщины в платье конца восемнадцатого века. Лицо отличается классической красотой, но выражение его до того злобное и исступленное, что второго такого я еще не встречал в жизни. Оно не просто исполнено жадности и жестокости – в его изящных чертах проглядывает нечто изначально отталкивающее, нечто выходящее за рамки человеческого понимания. Я всматривался в портрет, и мне казалось, будто художник – или же медленный процесс плесневения и порчи – придал мертвенно-бледному лицу ядовитый зеленоватый оттенок и едва уловимое подобие чешуйчатого покрытия. Затем я поднялся на чердак, где обнаружил несколько ящиков со странными книгами большинство из них на совершенно непонятных языках и, судя по виду, иноземного происхождения. В одной содержались варианты магической формулы Акло, неведомые мне ранее. Книги на пыльных полках нижнего этажа я пока не трогал.
19 апреля Теперь я уверен, что здесь незримо присутствует кто-то еще, хотя в пыли остаются только мои собственные следы. Вчера вырубил проход в зарослях шиповника, чтобы добираться до ворот парка, где для меня оставляют провиант, однако сегодня утром все заросло опять. Это очень странно, тем более что в шиповнике только начинают бродить весенние соки. У меня вновь появилось ощущение, что рядом находится нечто гигантское, едва умещающееся в доме. Причем оно здесь явно не одно. Теперь я знаю, что третье заклинание Акло – его я вычитал вчера в той книге на чердаке – делает эти существа видимыми и осязаемыми. Будущее покажет, решусь ли я на подобную материализацию. Риск слишком велик.
Ночью в темных углах комнат и коридоров я начал замечать похожие на тени лица и фигуры – они настолько отвратительны и отталкивающи, что я не решаюсь их даже описать. Здесь, безусловно, есть какая-то связь с той огромной лапой, которая пыталась столкнуть меня с лестницы позапрошлой ночью; скорее всего, их появление – игра моего больного воображения. То, что я ищу, будет иметь совсем иной вид. Я вновь видел лапу – то одну, то вместе с другой ей подобной – и твердо решил не обращать внимания на эти и прочие явления.
Сегодня сразу после полудня впервые обследовал подвал – спускаться пришлось по стремянке, найденной в кладовой; деревянная лестница, ведущая вниз, вся сгнила. Подвал сплошь покрыт азотистыми отложениями, а от различных предметов теперь остались лишь бесформенные холмики. В дальнем конце есть узкий ход – он, наверное, расположен под северным крылом, там, где я набрел на запертую комнатку; ход заканчивается массивной кирпичной стеной с железной дверью. И стена, и дверь явно свидетельствуют о наличии дополнительных подземных помещений и, судя по некоторым признакам, относятся к восемнадцатому веку; они – ровесники самых последних по времени пристроек, сделанных, безусловно, еще до Революции. Замок, видимо, старше всех прочих металлических деталей, на нем выгравированы некие символы, расшифровать которые я не могу.
В. ничего не говорил об этом погребе. А между тем подвал внушает мне большее беспокойство, чем все увиденное прежде, ибо всякий раз, приближаясь к нему, я ожидаю и боюсь что-то услышать . До сих пор в этом проклятом доме не было никаких звуков . Уходя из подвала, я всей душой желал, чтобы стремянка никуда не исчезла, и поднимался я по ней, как мне казалось, невыносимо медленно. Спускаться в этот погреб больше не хочется, но какой-то злой дух подталкивает меня сходить туда ночью – если, конечно, мне хочется узнать то, ради чего я, собственно, и приехал в эти места.
20 апреля Я испытал глубочайший ужас – и понял, что это еще не предел. Ночью мною вновь овладело искушение, и в самый глухой час я вновь спустился, захватив с собой фонарик, в этот адский погреб с азотистыми отложениями и осторожно пробрался между бесформенными холмиками к страшной кирпичной стене и запертой двери. Я не издал ни звука и не стал шептать ни одно из известных мне заклинаний, но вслушивался – с неистовым напряжением вслушивался. Наконец из-за непроницаемых листов железа послышались угрожающие гулкие шаги и невнятное бормотание, словно внутри передвигались огромные ночные чудовища. Затем что-то жутко зашуршало, точно гигантский змей или океанский монстр перетаскивал по мощеному полу свою тушу. Окаменев от ужаса, я взглянул на большой ржавый замок и на загадочные чужеземные иероглифы, высеченные на его поверхности. Эти знаки не были мне знакомы, более всего они походили на средневековое монгольское письмо, что уже само по себе говорило о их невероятной древности. Порой мне чудилось, будто они испускают зеленоватый свет.
Я повернулся, намереваясь бежать, но внезапно увидел перед собой гигантские черные лапы – их огромные когти, казалось, увеличивались на глазах и становились тем более реальными, чем дольше я на них смотрел. Они тянулись ко мне из зловещей темноты погреба, и за самими когтистыми лапами смутно угадывались их чешуйчатые продолжения; ими явно управляла некая злобная воля. Затем позади себя, внутри этого жуткого погреба, я услышал новые приглушенные звуки: точно раскаты далекого грома. Меня охватил еще больший страх, и я направил луч фонаря на призрачные лапы: при ярком свете они сразу же исчезли. Я кинулся по стремянки наверх, зажав фонарь в зубах, и остановился перевести дух только в своем «лагере» на втором этаже.
Какая участь ожидает меня в конце концов – об этом я стараюсь не думать. Я пришел сюда как охотник, но теперь я знаю – здесь охотятся за мной. Уйти отсюда я не смогу при всем желании. Нынче утром пытался сходить к воротам за провизией и обнаружил, что кустарник крепко-накрепко переплелся на моем пути. И так было везде – позади дома и со всех его сторон. Местами коричневые колючие побеги разрослись поразительно высоко и образовали прочную, как сталь, ограду, не давая мне выйти. Жители деревни явно связаны со всей этой дьявольщиной. Вернувшись в дом, я обнаружил в передней свой провиант, но как продукты попали сюда – ума не приложу. Жаль, что я перед тем подмел здесь пол. Попробую вновь набросать пыли: какие-нибудь следы да останутся.
Днем читал некоторые из книг, что хранятся в просторной темной библиотеке в дальнем конце первого этажа, и у меня появились определенные подозрения, о которых страшусь даже обмолвиться. Я никогда прежде не видел ни «Пнакотикских Манускриптов», ни «Эльтдаунских Таблиц» и никогда не пришел бы сюда, если бы знал, что представляют собой эти книги. Теперь уже, наверное, поздно – до Вальпургиевой ночи, этого шабаша ведьм, осталось всего десять дней. Именно для этой жуткой ночи меня и приберегают.
21 апреля Опять изучал портреты. Некоторые из них снабжены подписями, а один озадачил меня: на нем изображена очень неприятного вида женщина, и портрету этому лет двести. Подпись под ним гласила: Тринтия ван дер Хейль Слейт; я почти уверен, что встречал имя Слейт раньше в связи с чем-то очень важным. Тогда оно не наводило на меня такого ужаса, как сейчас. Придется поломать себе голову, чтобы вспомнить. Глаза на портретах преследуют меня. Возможно ли, чтобы они были ярче фона и выступали из-под слоя пыли, плесени, среди трещин? Ведьмы и колдуны со змееподобными головами и свиными рылами жуткими взглядами следят за мной из своих потемневших рам, а десятки других отвратительных физиономий проявляются на черных фоновых частях портретов. У всех этих рож заметны общие фамильные черты воистину, эти представители рода человеческого ужасают больше, нежели какое-нибудь дьявольское отродье. Порой мне кажется, что я нахожу в них сходство с теми, кого знал раньше. То были проклятые семейства, и худшим из них был род Корнелия из Лейдена. Именно он, Корнелий, первым переступил запретный барьер после того, как его отец нашел ключ к разгадке. Я уверен, что В. знает лишь часть ужасной истины, и я, таким образом, оказываюсь совершенно беззащитен и не подготовлен. Что за люди были предки старого Клаэса? То, что он совершил в 1591 году, можно было сделать, лишь опираясь на колдовское наследие многих поколений или на некую связь с внешними силами. А что сталось с многочисленными потомками этого чудовищного рода? Возможно, они рассеяны по миру и ожидают получения общего для всех страшного наследства? Мне непременно нужно вспомнить, где мне попадалась на глаза эта фамилия – Слейт.
Очень хочется знать наверняка, что эти портреты никогда не покинут своих рам. Вот уже несколько часов кряду передо мной мелькают и исчезают призраки наподобие тех лап, смутных фигур и лиц, однако эти новые призраки – буквально двойники некоторых старинных портретов. Не знаю почему, но увидеть одновременно портрет и похожий на него призрак мне не удается – всякий раз то не хватает света для одного из них, то призрак и портрет находятся в разных комнатах.
Возможно, как я и надеялся, эти призраки – всего лишь игра воображения; хотя теперь у меня появились сомнения на сей счет. Некоторые из призраков – женщины, причем той же дьявольской красоты, что и дама на портрете в запертой комнатке. Другие призраки не похожи ни на один из виденных мною портретов, однако я чувствую, что именно их лица таятся под слоем плесени и сажи на тех картинах, разглядеть которые мне не удалось. Я содрогаюсь при мысли о том, что некоторые из них могли принять осязаемый или полуосязаемый вид; а некоторые, что особенно неприятно, кажутся мне на удивление знакомыми.
Одна из женщин своей зловещей красотой превосходит всех остальных. Ее гибельные чары – точно медоточивый цветок, благоухающий на краю адской бездны. Когда я пытаюсь разглядеть ее получше, она исчезает, но затем появляется вновь. Лицо у нее имеет зеленоватый оттенок, и мне все время чудится, будто ее нежная кожа покрыта чешуей. Кто эта женщина? Не она ли жила в той запертой комнатке сто с лишним лет назад?
В передней для меня опять оставили провизию – видимо, так будет и впредь. Я разбросал по полу пыль, дабы проверить, какие останутся следы, но нынче утром вся прихожая оказалась чисто подметена невесть кем – или чем.
22 апреля Сегодня сделал ужасное открытие. Еще раз обследовал чердак и обнаружил там полусгнивший резной сундук – очевидно, сработанный в Голландии, – полный колдовских книг и манускриптов. Все они необычайно древние, такие мне здесь пока не попадались. Среди них был греческий текст «Некрономикона», писанная на нормандском диалекте « Livre d ’ Eibon » и первое издание « De Vermis Mysteriis » старого Людвига Принна. Но ужаснее всех оказалась старинная рукопись в кожаном переплете. Она была написана на вульгарной латыни странным, неразборчивым почерком Клаэса ван дер Хейля – наверняка, какая-то записная книжка или дневник, который он вел с 1560 года по 1580-ый год. Когда я расстегнул почерневшую серебряную пряжку и раскрыл поблекшие листы, из дневника выпал цветной рисунок – на нем было изображено некое чудовище, более всего напоминавшее оснащенного щупальцами и клювом осьминога с огромными желтыми глазами; очертаниями чудовище отдаленно напоминало омерзительное человекоподобное существо.
Никогда прежде не доводилось мне видеть столь кошмарной твари. На передних и задних лапах, а также на головных щупальцах виднелись причудливо изогнутые когти – они напомнили мне о гигантских темных призраках, тянувших ко мне свои ужасные лапы по всему дому; сама же тварь восседала на огромном троноподобном пьедестале, поверхность которого была покрыта неведомыми иероглифами, несколько похожими на китайские. Ужас, который вызвали во мне эти надписи и изображение в целом, был до того глубоким и всепроникающим, что я попросту не поверил, что подобное творение может принадлежать какой-то одной цивилизации и эпохе. Напротив – эта мерзкая тварь как будто вобрала в себя всю злую энергию бесконечного пространства, рассеянную на протяжении множества прошлых и будущих тысячелетий, а эти жуткие иероглифы являлись дьявольскими чувствующими знаками, что живут своей собственной гнусной жизнью и готовы в любой момент оторваться от хранящего их пергамента, дабы уничтожить читающего. Каков смысл этого рисунка и этих знаков – мне неведомо, однако я понимал, что и то, и другое отнюдь неспроста изображено с такой дьявольской точностью. Изучая хитросплетения иероглифов, я все больше замечал их безусловное сходство с символами на том проклятом замке в подвале. Рисунок я оставил на чердаке, ибо не сомкнул бы глаз, имея подле себя такое.
Весь день и вечер читал рукопись старого Клаэса ван дер Хейля, и то, что я узнал, омрачит и наполнит ужасом все последующие дни моей жизни – сколько бы их ни осталось. Передо мной проходили картины сотворения нашего мира и многих других, куда более древних миров. Я узнал о городе Шамбала, построенном лемурийцами пятьдесят миллионов лет назад – огражденный магическими заклятиями, он и поныне стоит нетронутый посреди восточной пустыни. Я узнал о «Книге Дзиан», первые шесть глав которой были созданы до появления Земли и которая была древней уже тогда, когда правители Венеры пересекли пространство на своих кораблях, чтобы принести цивилизацию на нашу планету. А еще я впервые увидел написанным то имя, которое прежде люди в разговорах со мной произносили лишь шепотом и о котором я знал кое-какие леденящие душу подробности – это страшное, запретное имя Ян-Хо.
Иногда приходилось прерываться: некоторые места было невозможно понять без пояснений. Постепенно по ряду намеков я догадался, что старик Клаэс не решился поместить все свои знания в одной книге и распределил их по двум. Ни одну из этих книг не понять без другой, а посему я намерен найти вторую, если только она есть где-то здесь, в этом проклятом доме. Пусть я нахожусь в нем на положении пленника, однако меня еще не покинула извечная тяга к неведомому, и я желаю как можно глубже проникнуть в тайны вселенной, пока не свершится уготованное мне судьбой. 23 апреля
Все утро искал вторую часть дневника и около полудня нашел ее в столе в запертой комнате. Как и первая часть, она написана Клаэсом ван дер Хейлем на вульгарной латыни; похоже, она состоит из разрозненных заметок, относящихся к тем или иным местам первой части. Пролистав находку, я сразу же обнаружил страшное имя Ян-Хо – этого скрытого от людских глаз города, хранящего тайны, которым миллионы и миллионы лет; смутные воспоминания о нем таятся в душе каждого человека, они древнее самого человеческого рода. Имя это встречалось многократно, а окружавший его текст был весь усыпан кое-как нацарапанными иероглифами, безусловно, имевшими нечто общее с теми, что были изображены на дьявольском цветном рисунке. Очевидно, именно здесь крылась разгадка чудовища со щупальцами и таинственных знаков под ним. Прихватив с собой вторую книгу, я поднялся по скрипучим ступеням на чердак, полный паутины и кошмарных видений.
Когда я попытался открыть чердачную дверь, она показалась мне как никогда тугой. После нескольких безуспешных попыток она, наконец, поддалась, причем я был уверен, что ее держало, а затем отпустило нечто огромное и невидимое, которое потом улетело на неосязаемых, но, тем не менее, явственно шелестящих крыльях. Жуткий рисунок находился как будто не на том месте, где я его оставил. Использовав шифр из другой книги, я очень скоро понял, что он вовсе не служит прямым путем к разгадке. Это всего лишь шифр, сама же тайна слишком страшна и велика, а потому охраняется гораздо серьезнее. Чтобы извлечь ее ужасный смысл, потребуются часы, а возможно, и дни. Доживу ли я до разгадки этой тайны? Теперь передо мной все чаще и чаще мелькают туманные очертания черных рук и лап, которые как будто увеличились по сравнению с первыми их явлениями. Меня преследуют и смутные нечеловеческие призраки – их неосязаемые формы едва умещаются в этом доме. Кроме того, постоянно и пугающе-хаотично появляются и тут же исчезают уродливые лица и фигуры – двойники портретов из галереи.
Теперь я твердо уверен, что есть ужасные древние тайны Земли, которые лучше и не пытаться узнать; в этих страшных тайнах нет ничего человеческого, и простой смертный может быть посвящен в них лишь ценой своего покоя и рассудка; эти загадочные истины превращают владеющего ими в чужака среди людей, в одинокого и отверженного скитальца. И еще существует нечто жуткое, что пережило вечность, что древнее и могущественнее людей; их много, этих «нечто», и они колдовским образом проникают в наш мир из глубины времен, незваные и непрошеные; эти чудовищные призраки веками дремали в невообразимых тайниках и дальних пещерах, вне законов разума и элементарной логики, всегда готовые проснуться по желанию чернокнижников и колдунов, овладевших их темными, запретными знаками и тайными заклинаниями.
24 апреля Весь день изучал на чердаке рисунок и шифр к нему. На закате слышал странные звуки – таких прежде не было, и доносились они, похоже, откуда- то издалека. Прислушавшись, я понял, что исходят они со стороны подозрительного крутого холма с кругом вертикально стоящих камней на вершине; он расположен за деревней, на некотором расстоянии к северу от дома. По слухам, от дома к холму и главному кромлеху на вершине некогда вела тропинка, и я предполагал, что в свое время у ван дер Хейлей было немало поводов пользоваться ею; однако до сих пор я об этом особо не задумывался. Новые услышанные мною звуки напоминали пронзительную игру на дудке вперемешку со странным и весьма неприятным шипением или свистом – кошмарная, сверхъестественная музыка, которую прежде на Земле никто не слышал. Звуки доносились очень слабо и вскоре стихли, но сам факт их появления заставил меня задуматься. Именно в сторону холма уходило длинное северное крыло дома с потайным тоннелем и запертым кирпичным погребом под ним. Нет ли здесь какой-то взаимосвязи, которая пока ускользала от моего внимания?
25 апреля Обнаружил новую интересную деталь, касающуюся моего заключения в этом доме. Побуждаемый любопытством, я направился к холму, и оказалось, что шиповник расступается передо мной, но только в этом направлении . Там есть еще одни полуразрушенные ворота, а среди кустов можно заметить следы старой тропинки. Шиповник растет всюду вокруг холма и частично по склону, однако на его вершине, возле вертикальных камней, растет только какой-то мох и чахлая трава. Я взобрался на холм и провел на нем несколько часов, отметив странный ветер, который, видимо, всегда овевает эти уродливые монолиты и порой будто бы шепчет что-то таинственное и непонятное, хотя и довольно отчетливо.
Камни эти ни по цвету, ни на ощупь совершенно не похожи ни на что виденное мною раньше. Цветом они не коричневые и не серые, скорее, грязно-желтые с переходом вы ядовито-зеленый; кроме того, они способны отчасти менять свой цвет, подобно хамелеону. Странно, но внешне они похожи на чешуйчатое змеиное тело, а на ощупь неописуемо омерзительны – холодные и влажные, точно жаба или какая-нибудь рептилия. Возле центрального каменного столба есть окруженное камнями углубление – его назначение мне пока непонятно, но, возможно, это вход в какой-то давно заваленный колодец или тоннель. Когда я пытался спуститься с холма, направляясь не в сторону дома, то шиповник, как и прежде, преграждал мне путь, однако дорога к дому неизменно оставалась доступной.
26 апреля Вечером вновь был на холме, и на сей раз ветер шептал более отчетливо. Его почти сердитое гудение порой походило на слегка шипящую, но вполне членораздельную речь, а иногда напоминало странную игру на дудке, которую я прежде слышал издалека. После заката в северной части горизонта неожиданно сверкнула не по сезону яркая молния, а следом почти сразу же высоко в потемневшем небе раздался гулкий гром. Что-то в этом природном явлении меня сильно насторожило, и я не мог избавиться от ощущения, что этот гром закончился звуками нечеловеческого шипящего голоса, перешедшего в оглушительный гортанный смех. Неужели я начинаю терять рассудок? Или же мое недозволенное любопытство разбудило неведомых чудовищ, дремавших среди темных пространств? Совсем скоро – Вальпургиева ночь. Чем же все это для меня закончится?
27 апреля Наконец-то сбудутся мои мечты! Я войду в эти ворота, даже если придется (а может, и нет) отдать жизнь, рассудок или всего себя! Я долго расшифровывал те ключевые иероглифы на рисунке, но сегодня я нашел окончательное решение. К вечеру мне стал ясен их смысл – существует один-единственный способ применить их относительно всего того, что встретилось мне в этом доме.
Где-то здесь, под домом – где именно, я не знаю – погребено древнее, забытое Нечто; оно укажет мне путь к воротам и да c т в мое распоряжение утерянные и столь необходимые знаки и слова. Трудно предположить, сколь долго это Нечто пролежало в забвении – о нем не забывали лишь те, кто воздвиг камни на холме, и те, кто позднее нашел это место и построил здесь дом. Несомненно, только в поисках этого Нечто Хендрик ван дер Хейль прибыл сюда, в Новую Голландию в 1638 году. Жителям Земли Оно неведомо, о нем тайно, шепотом говорили лишь те немногие напуганные люди, которые смогли обнаружить разгадку или к которым она перешла по наследству. Никто из смертных еще не видел Нечто – разве что канувшие в небытие колдуны, ранее населявшие этот дом, смогли копнуть глубже дозволенного.
Поняв символы, я овладел Семью Утерянными Знаками Ужаса и, кроме того, уразумел неизъяснимо жуткие Слова Страха. Теперь, дабы замкнуть круг, мне нужно произнести Заклинание, которое преобразит это Забытое Нечто в Стража Древних Ворот. Я не перестаю дивиться Заклинанию: оно состоит из странных, отвратительных гортанных звуков и неприятного шипения; это не похоже ни на один из известных мне языков; такое не встречалось мне даже в самых мрачных главах «Книги Эйбона». Когда на закате я поднялся на холм, то попробовал прочесть Заклинание вслух; в ответ же лишь где-то далеко за горизонтом раздался смутный, зловещий рокот, да появилось облачко мельчайшей пыли – оно извивалось и кружилось, словно некая ожившая нечисть. Возможно,я неправильно произношу эти непривычные слоги, а возможно, великое Превращение должно произойти только в Вальпургиеву ночь – ведь именно для этого чудовищного шабаша ведьм и держат меня здесь темные Силы.
Сегодня утром в какое-то мгновение на меня напал страх. Мне вдруг показалось, будто я вспомнил, где прежде видел проклятую фамилию Слейт, и перспектива этого открытия наполнила мое сердце диким ужасом.
28 апреля Сегодня над каменным кругом на холме то и дело появлялись и зависали темные, мрачные облака. Я и прежде несколько раз замечал подобные облака, однако теперь их очертания и расположение воспринимаются по- новому. Форма их причудливо изменилась, они стали похожи на змей и – что удивительно! – на темных призраков, обитающих в доме. Облака кружатся над главным кромлехом – они делают круг за кругом, точно и впрямь обладают злой энергией и преследуют какую-то определенную цель. Я абсолютно уверен, что это они издают злобные монотонные звуки. Покружившись четверть часа, они медленно и беспорядочно уплывают – всякий раз на восток, – словно расстроившее ряды войско. Возможно, это и есть те самые дьявольские силы, о которых знал еще Соломон – те гигантские черные существа, имя которым легион и от поступи которых содрогается земля?
Я заучивал Заклинание, которое должно преобразовать Неназываемое Нечто, и необъяснимый страх охватывает меня даже тогда, когда я еле слышно шепчу эти слоги. Собрав воедино все сведения, я обнаружил, что единственный путь к Нечто лежит через запертый погреб. Он был построен с дьявольской целью, и в нем должен скрываться потайной ход, ведущий прямо к Древнейшей Могиле. Что за стражи миллионы лет обитают внутри, питаясь из века в век неведомой пищей – о том только безумец может строить догадки. Жившие в этом доме колдуны призывали их из недр земных и хорошо знали их, о чем свидетельствуют чудовищные портреты в галерее и дурная слава этих мест.
Больше всего меня тревожит однобокое действие Заклинания. Им можно вызвать Неназываемое Нечто, однако оно не дает никаких способов воздействовать на него. Конечно, существуют общеизвестные приемы и жесты, но окажется ли их достаточно против Нечто – кто поручится? Впрочем, затея все равно весьма заманчива и оправдывает любой риск – и я при всем желании уже не смог бы отступиться, ибо невесть какая сила явно толкает меня к совершению этого обряда.
Обозначилось и еще одно препятствие. Мне необходимо будет пересечь запертый погреб – следовательно, надо найти ключ. Замок слишком прочен, и силой его не открыть. Ключ, несомненно, находится где-то здесь, в доме, однако времени до Вальпургиевой ночи осталось мало: искать надо тщательнейшим образом. Чтобы отпереть эту железную дверь, придется собрать все свое мужество, ибо кто знает, какие чудовища скрываются за ней?
Позднее Последние день-два я избегал подвала, но нынче в конце дня вновь спустился вниз. Поначалу все было тихо, но уже через пять минут за железной дверью опять что-то угрожающе зашевелилось и забормотало. На сей раз звуки были громче и страшнее, чем раньше, и я снова услышал шуршание, которое говорило о каком-то огромном ползающем чудовище – оно, судя по шуму, двигалось, дергаясь и извиваясь на ходу, словно пыталось с той стороны пробиться ко мне. Звуки становились все громче, беспокойнее и ужаснее, а затем сквозь них стали прорываться те самые дьявольские неведомые раскаты, которые я слышал во второй свой поход в подвал – приглушенные раскаты, похожие на отголоски далекого грома. Однако теперь они были в сотню раз сильнее и приобрели новый, зловещий оттенок. Сравнить их лучше всего было бы с ревом какого-нибудь кошмарного чудовища времен ископаемых ящеров, когда первобытные страхи бродили по земле и таинственные змеелюди закладывали первые основы черной магии. Этот грохот был похож именно на такой рев – однако он был оглушающе громок, и его исторгала гигантская глотка невообразимого существа. Решусь ли я открыть дверь и встретить бешеную атаку того, что скрывается внутри?
Ключ от погреба нашелся. Я обнаружил его днем в запертой комнатке – он лежал под кучей тряпья в ящике старинного письменного стола, словно его поспешно пытались спрятать. Ключ был завернут в истлевшую газету за 31октября 1872 года, под которой была еще одна обертка – должно быть, высушенная кожа какого-то неизвестного пресмыкающегося усеянная надписями на вульгарной латыни, сделанными тем же неразборчивым почерком, что и в найденных мною дневниках. Как я и предполагал, замок и ключ оказались гораздо древнее самого погреба. Старый Клаэс ван дер Хейль приготовил их для чего-то такого, что собирался сделать сам или передать потомкам; а насколько ключ и замок древнее их хозяина – утверждать не берусь. Разобрав надписи на латыни, я задрожал от нового приступа леденящего душу страха. «Тайны чудовищных первобытных Нечто, – гласили криво нацарапанные строки, – чьи слова несут весть о том неведомом, что происходило до появления человека и что не должен знать ни один смертный, дабы не потерять навек покой – эти тайны я никогда не раскрою. В далеком запретном городе Ян-Хо, которому миллионы лет и о местонахождении которого нельзя упоминать, в этом городе я был во плоти единственный из людей. Там я нашел и унес с собой те знания, какие с радостью потерял бы, хотя теперь это невозможно. Я узнал, как связать воедино то, что лучше было бы не связывать, и как вызвать из глубин земли Того, Кого лучше было бы не будить и не вызывать. А то, что послано следовать за мной, не успокоится, пока я или кто-то после меня не обнаружит и не сделает того, что должно быть обнаружено и сделано.
Я уже не могу избавиться от того, что пробудил и унес с собой. Так сказано в «Книге Тайн». То, чем я хотел стать, обвило меня всем своим отвратительным существом, и если мне не хватит жизни исполнить приказание, будет делать то же самое с моими родившимися и неродившимися потомками до тех пор, пока приказание не исполнится. Странными могут быть их соединения и ужасным – содействие, которое они потребуют себе, чтобы достичь цели. Поиски будут вестись в неизвестных и туманных землях, а для наружной Стражи будет построен дом.
Вот ключ к замку, данному мне в страшном вечном и запретном городе Ян- Хо; этот замок либо я, либо кто-то из моих близких должен установить у входа к Тому, Кого следует найти. И пусть Повелители Яддит поддержат меня – или кого-то другого – тогда, когда надо будет установить этот замок на месте или повернуть в оном ключ». Такова была надпись – прочитав ее, я вдруг подумал, что когда-то прежде уже читал ее. Сейчас я заполняю дневник, и ключ лежит передо мной. Я поглядываю на него со страхом и нетерпением одновременно и едва могу найти слова, чтобы описать его. Он изготовлен из того же неизвестного зеленоватого тусклого металла, что и замок; этот металл более всего похож на медь, покрытую ярь-медянкой. Форма ключа на редкость замысловатая, а выполненный в виде гроба конец этого увесистого инструмента не оставляет никаких сомнений относительно предназначенного для него замка. Ручка стилизована под фантастическую, нечеловеческую фигуру, точные очертания и изначальный облик которой теперь уже не определить. Когда я беру этот ключ в руки, даже ненадолго, то чувствую, что холодный металл живет неземной, дьявольской жизнью : в нем что-то бьется и пульсирует, но слишком слабо – просто так не распознать. Под фигурой выгравирована стершаяся за многие века надпись, выполненная все теми же колдовскими, похожими на китайские иероглифами – мне они уже хорошо знакомы. Я разобрал только первые слова – «месть моя таится» – а затем текст становится вовсе неразборчивым. Роковое совпадение по времени: сегодня я нашел ключ, а завтра ночью наступает дьявольская суббота . Но вот что удивительно: среди всех этих страшных ожиданий меня все больше и больше тревожит фамилия Слейт. И почему я должен бояться того, что она окажется как-то связана с фамилией ван дер Хейль?
Канун Вальпургиевой ночи – 30 апреля Час пробил. Вчера вечером я вышел на улицу и увидел на небе зловещее зеленоватое сияние – все тот же отвратительный зеленый свет, который проступал в глазах и под кожей на портретах в галерее, на чудовищном замке и ключе, на жутких каменных столбах на вершине холма и где-то в самых потаенных уголках моего сознания. Слышался резкий, свистящий шепот, похожий на завывания ветра вокруг зловещего кромлеха. Из ледяного бесплотного пространства что-то вдруг громко сказало мне: «Настает тот час». Это дурное предзнаменование, но мне смешны собственные страхи. Разве я не владею ужасными заклинаниями и Семью Утерянными Знаками Ужаса – силой, способной подчинить себе любого обитателя вселенной или иных неведомых темных миров? Я не стану больше колебаться.
Небо необычайно потемнело, словно перед ужасной бурей – еще сильнее той, которая разразилась в мой первый вечер здесь, почти две недели назад. Со стороны деревни (а до нее чуть меньше мили) доносится странный, необычный ропот. Как я и предполагал, эти жалкие идиоты и уроды посвящены в тайну шабаша ведьм и свершают этот леденящий кровь ритуал на вершине холма. Здесь, в доме, сгущаются тени. Ключ лежит передо мной и мерцает в темноте зеленоватым светом. В подвал я пока не спускался: лучше повременить, чтобы все эти звуки – шуршание, бормотание, приглушенные раскаты далекого грома, гулкие шаги – не лишили меня присутствия духа перед тем, как я открою роковую дверь.
С чем я столкнусь, и что мне предстоит сделать – об этом у меня есть только очень смутное представление. Ожидает ли меня что-то в самом погребе, или же придется углубиться в черное нутро планеты? Я еще не все понимаю, точнее, не все стремлюсь понять, несмотря на растущее, необъяснимое и очень неприятное ощущение, что я некогда уже был знаком с этим страшным домом. Взять хотя бы тот ход, что ведет из запертой комнатки куда-то вниз. Однако мне кажется, что я знаю, почему крыло дома, где расположен погреб, направлено в сторону холма.
6 часов вечера Из выходящих на север окон я могу видеть вершину холма и на ней жителей деревни. Похоже, они не замечают надвигающейся бури и продолжают копать возле большого центрального каменного столба. По-моему, они копают как раз там, где находится обрамленное камнями углубление, напоминающее вход в давно заваленный тоннель. Что же будет дальше? В какой мере эти люди соблюдают древние ритуалы, связанные с шабашем ведьм в Вальпургиеву ночь? Ключ жутко сияет, и это уже явно не мои фантазии. Решусь ли я употребить его так, как надлежит? Еще один факт сильно встревожил меня: лихорадочно просматривая книги в библиотеке, я наткнулся на более полный вариант имени, столь терзавшего мою память последнее время – Тринтия, жена Адриана Слейта. И это имя – Адриан – подводит меня к тому, чтобы вспомнить все. Полночь Ужас выпущен на волю, но я не должен поддаваться слабости. Дьявольски, неистово разразилась буря, и молния трижды ударила в холм, а эти безобразные деревенские жители по-прежнему сгрудились кучей внутри каменной ограды кромлеха. Я могу видеть их, поскольку вспышки молний почти непрерывны. Большие, вертикально стоящие камни зловеще вырисовываются на горизонте, испуская мутный зеленоватый свет, отчего их видно даже тогда, когда нет молний. Раскаты грома оглушают, и чудится, будто что-то страшное отвечает им невесть откуда. Пока я писал эти строки, жалкие существа на вершине холма принялись петь, завывать и что- то выкрикивать, убого, пообезьяньи повторяя древний ритуал. Дождь льет как из ведра, но они, не обращая внимания, прыгают и визжат в каком-то дьявольском возбуждении:
«Иэ! Шуб-Ниггурат! Рогатый с Легионом Младых!» Однако самое кошмарное происходит в доме. Даже здесь, на втором этаже, я слышу звуки, доносящиеся из подвала: гулкие шаги, бормотание, шуршание, приглушенные раскаты далекого грома в том самом погребе…
Я лихорадочно вспоминаю что-то. Имя Адриэна Слейта странно отдается в моем сознании. Зять Дирка ван дер Хейля – его дочь, внучка старого Дирка и правнучка Авадона Кори…
Позднее
Боже всемилостивый! Наконец-то я вспомнил, где встречал это имя. Вспомнил, и меня объял неописуемый страх. Все пропало…
Левой рукой я судорожно сжимаю ключ, и он теплеет. Время от времени что- то непонятное бьется и пульсирует в нем до того отчетливо, что я почти чувствую, как металл оживает и шевелится. Ключ попал сюда из Ян-Хо для чудовищных дел, а ужасное приказание свершить их перешло ко мне – к тому, кто слишком поздно понял, что малая толика крови ван дер Хейлей, смешавшись с кровью Слейтов, досталась моим предкам и течет теперь в моих жилах…
Мужество окончательно покидает меня; нет уже и прежнего любопытства. Я знаю, какая кошмарная бездна уготована мне за этой железной дверью. А если Клаэс ван дер Хейль действительно был одним из моих предков – неужели его неслыханный грех должен искупить я? Но я не хочу – клянусь, не хочу!..
(Дальше почерк становится менее неразборчивым) Слишком поздно – уже не могу спастись – черные лапы материализуются – они добрались до меня и тянут вниз – тянут в глубину подвала…