Говард Филлипс Лавкрафт

совместно с August Derleth

НАСЛЕДСТВО ПИБОДИ

(The Peabody Heritage)
Напи­са­но в 1957 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод: Неиз­вест­ный

////

Я нико­гда не встре­чал­ся с моим пра­де­дом Аса­фом Пибо­ди, хотя мне и было уже пять лет, когда он умер в сво­ем огром­ном ста­рин­ном поме­стье, рас­по­ло­жен­ном к севе­ро-восто­ку от горо­да Вил­б­ра­хам, что в Шта­те Мас­са­чу­сетс. Память хра­нит дет­ские вос­по­ми­на­ния о том, как одна­жды, когда смер­тель­ная болезнь при­ко­ва­ла ста­ри­ка к посте­ли, роди­те­ли взя­ли меня туда с собой. По при­ез­де отец с мате­рью под­ня­лись к нему в спаль­ню, а меня оста­ви­ли вни­зу с нянь­кой, и я его так и не уви­дел. Он слыл бога­чом, но вре­мя исто­ща­ет богат­ство, как, впро­чем, и все осталь­ное, ведь даже кам­ню отме­чен свой век, и, ко- неч­но, какие-то там день­ги не мог­ли усто­ять под разо­ри­тель­ным воз­дей­стви­ем непре­рыв­но рас­ту­щих нало­гов, да и с каж­дой новой смер­тью их оста­ва­лось все мень­ше. После смер­ти пра­де­да в 1907 году наша семья пере­жи­ла еще мно­го смер­тей. Погиб­ли двое из моих дядьев — одно­го уби­ли на Запад­ном фрон­те, а дру­гой нашел свою смерть на бор­ту зато­нув­шей «Лузи­та­нии»; тре­тий дядя умер еще рань­ше, а из них никто нико­гда не был женат, и поэто­му после смер­ти деда в 1919 году поме­стье доста­лось мое­му отцу.

В отли­чие от мно­гих моих пред­ков, отец не любил про­вин­ции. Жизнь в деревне мало пре­льща­ла его, и он не про­явил осо­бо­го инте­ре­са к уна­сле­до­ван­но­му поме­стью, а лишь потра­тил день­ги, достав­ши­е­ся ему от пра­де­да, на раз­лич­ные вло­же­ния в Бостоне и Нью-Йор­ке. Мать тоже не раз­де­ля­ла мое­го инте­ре­са к сель­ским рай­о­нам Мас­са­чу­сет­са. Но ни один из них не шел на про­да­жу поме- стья, хотя нет: одна­жды, когда я гостил дома во вре­мя кани­кул в кол­ле­дже, мать пред­ло­жи­ла про­дать его, но отец, крайне недо­воль­ный, пре­кра­тил об- суж­де­ние вопро­са. Пом­ню, как он вдруг замер — более под­хо­дя­ще­го сло­ва, что­бы опи­сать его реак­цию, и не под­бе­решь; пом­ню, как упо­мя­нул о «наслед- стве Пибо­ди» — что про­зву­ча­ло стран­но — и, тща­тель­но под­би­рая сло­ва, про­из­нес: «Дед пред­ска­зал, что один из его потом­ков полу­чит наслед­ство». Мать пре­зри­тель­но фырк­ну­ла: «Какое наслед­ство? Раз­ве твой отец не про­мо­тал его почти вчи­стую?» Отец никак не про­ре­а­ги­ро­вал на ее заме­ча­ние. Его дово­ды поко­и­лись на твер­дой уве­рен­но­сти в том, что имел­ся ряд вес­ких при­чин, соглас­но кото­рым поме­стье не мог­ло быть про­да­но, как буд­то для это­го тре­бо­ва­лось нечто боль­шее, чем обыч­ная юри­ди­че­ская про­це­ду­ра. И все же он нико­гда там не появ­лял­ся; нало­ги исправ­но вно­си­лись неким Аха­бом Хоп­кин- сом, адво­ка­том из Вил­б­ра­ха­ма, кото­рый так­же пред­став­лял отче­ты о состо­я­нии поме­стья, но роди­те­ли не обра­ща­ли на них ника­ко­го вни­ма­ния и отвер­га­ли любое пред­ло­же­ние «под­но­вить» его, счи­тая подоб­ные затра­ты «бес­смыс­лен- ными».

Поме­стье ока­за­лось фак­ти­че­ски забро­шен­ным, и таким оно и оста­ва­лось. Ад- вокат пред­при­нял одну-две сла­бые попыт­ки сдать его вна­ем, но даже в ко- рот­кий пери­од подъ­ема, охва­тив­ше­го Вил­б­ра­хам, жела­ю­щих посе­лить­ся там надол­го не нашлось, и поме­стье при­хо­ди­ло все в боль­ший упа­док. И вот в таком пла­чев­ном состо­я­нии запу­щен­но­сти оно и нахо­ди­лось, когда я всту­пил во вла­де­ние им после вне­зап­ной кон­чи­ны моих роди­те­лей, погиб­ших в авто­мо- биль­ной ката­стро­фе осе­нью 1929 года. Тем не менее, несмот­ря на паде­ние цен на недви­жи­мость, наме­тив­ше­е­ся в тот год вслед за нача­лом депрес­сии, я решил­ся про­дать мой дом в Бостоне и обу­стро­ить поме­стье для соб­ствен­ных нужд. После смер­ти роди­те­лей я рас­по­ла­гал доста­точ­ны­ми сред­ства­ми и по- это­му мог поз­во­лить себе оста­вить юри­ди­че­скую прак­ти­ку, на кото­рую у меня уже не доста­ва­ло жела­ния тра­тить силы и энер­гию.

Одна­ко осу­ществ­ле­ние подоб­но­го пла­на не пред­став­ля­лось воз­мож­ным до того, пока хотя бы часть ста­рин­но­го дома не ста­ла при­год­ной для оби­та­ния. Его стро­и­ли мно­гие поко­ле­ния, и каж­дое внес­ло что-то свое. Пер­вая построй­ка отно­сит­ся к 1787 году. Тогда, в самом нача­ле, это был обыч­ный дом коло­ни- аль­но­го типа со стро­ги­ми лини­я­ми, неза­кон­чен­ным вто­рым эта­жом и четырь­мя вну­ши­тель­ны­ми колон­на­ми спе­ре­ди. Но со вре­ме­нем пер­во­на­чаль­ная построй­ка пре­вра­ти­лась в основ­ную часть усадь­бы, в ее серд­це, так ска­зать. После­ду- ющие поко­ле­ния вно­си­ли изме­не­ния и добав­ля­ли новое — сна­ча­ла появи­лись вин­то­вая лест­ни­ца и вто­рой этаж, затем раз­лич­ные при­строй­ки и кры­лья, так что ко вре­ме­ни, когда я гото­вил­ся пре­вра­тить усадь­бу в свое жили­ще, дом пред­став­лял собой огром­ное стро­е­ние, бес­по­ря­доч­но рас­ки­нув­ше­е­ся на пло­ща­ди свы­ше одно­го акра, не гово­ря уж о при­ле­га­ю­щих к нему саде и лужай­ке, кото­рые пре­бы­ва­ли в столь же забро­шен­ном состо­я­нии, что и сам дом.

Годы и менее щепе­тиль­ные стро­и­те­ли смяг­чи­ли стро­гость коло­ни­аль­ных черт, нару­ши­ли архи­тек­тур­ную целост­ность: тра­пе­ци­е­вид­ная кры­ша сосед­ство­ва­ла со свод­ча­той, малень­кие окна с боль­ши­ми, изыс­кан­ные фигур­ные леп­ные кар­ни­зы с про­сты­ми, слу­хо­вые окна с плос­кой кры­шей. В целом дом мне нра­вил­ся, хотя чело­ве­ку, зна­ю­ще­му толк в архи­тек­ту­ре, он, долж­но быть, пока­зал­ся бы удру- чаю­ще неудач­ным сме­ше­ни­ем архи­тек­тур­ных сти­лей. Это ощу­ще­ние, прав­да, смяг­ча­ли раз­ве­си­стые древ­ние вязы и дубы, плот­но окру­жа­ю­щие дом со всех сто­рон, кро­ме той, где нахо­дил­ся сад, в кото­ром сре­ди дав­но неухо­жен­ных роз про­рос­ли тополь­ки и берез­ки. И поэто­му, несмот­ря на всю свою элек­тич- ность, дом в целом созда­вал ощу­ще­ние увя­да­ю­ще­го вели­ко­ле­пия, и даже его некра­ше­ные сте­ны гар­мо­ни­ро­ва­ли с могу­чи­ми дере­вья­ми.

В доме име­лось по мень­шей мере два­дцать семь ком­нат. Из них для лич­но­го обу­строй­ства я выбрал три в юго-восточ­ной его части, и всю ту осень и ран­нюю зиму наез­жал из Босто­на, что­бы про­сле­дить за ходом ремон­та. После того, как полы зачи­сти­ли и натер­ли вос­ком, они при­об­ре­ли свой преж­ний кра­си­вый цвет; после про­вод­ки элек­три­че­ства ком­на­ты утра­ти­ли былую мрач­ную уны­лость; вот толь­ко с кана­ли­за­ци­ей при­шлось пово­зить­ся до позд­ней зимы. 24 фев­ра­ля я выехал в родо­вое поме­стье Пибо­ди. Затем, в тече­ние меся­ца, меня зани­ма­ли пла­ны, каса­ю­щи­е­ся осталь­ной части дома, и если пер­во­на­чаль­но я наме­ре­вал­ся сне­сти кое-что, оста­вив лишь ста­рей­шие построй­ки, то вско­ре отка­зал­ся от этих замыс­лов, решив сохра­нить дом, каков он есть, так как в нем ощу­ща­лось оча­ро­ва­ние, несо­мнен­но, при­дан­ное ему жив­ши­ми здесь мно­ги­ми поко­ле­ни­я­ми, а так­же порож­ден­ное сутью собы­тий, про­ис­хо­див­ших внут­ри его стен.

За месяц я так влю­бил­ся в это место, что пер­во­на­чаль­ное ощу­ще­ние вре­мен­но­го поры­ва сме­ни­лось радост­ным чув­ством чело­ве­ка, нашед­ше­го свой жиз­нен­ный иде­ал. Но, увы, этот раз­рос­ший­ся иде­ал неза­мет­но спу­тал все мои пла­ны и при­вел меня на тот путь, кото­ро­го я нико­гда не желал. Мне при­шло в голо­ву пере­вез­ти остан­ки моих роди­те­лей, мир­но поко­ив­ши­е­ся на одном их клад­бищ Босто­на, в фамиль­ный склеп, вре­зан­ный в склон хол­ма, сто­яв­ше­го отно­си- тель­но неда­ле­ко от дома, чуть в сто­роне от про­хо­див­ше­го рядом шос­се. Кро­ме того, я наме­ре­вал­ся пред­при­нять попыт­ку воз­вра­ще­ния в США пра­ха мое­го дяди, захо­ро­нен­но­го где-то во Фран­ции, и таким обра­зом собрать, по воз- мож­но­сти, всю семью воеди­но на зем­ле пред­ков — непо­да­ле­ку от Вил­б­ра­ха­ма. Мой план отно­сил­ся к раз­ря­ду тех, что ино­гда при­хо­дят на ум холо­стя­ку- отшель­ни­ку, в кото­ро­го я пре­вра­тил­ся за какой-нибудь месяц, обло­жив себя рисун­ка­ми и чер­те­жа­ми ста­рин­но­го дома, кото­ро­му вско­ре пред­сто­я­ло полу­чить новую жизнь в новой эре, столь уда­лен­ной от его скром­ных исто­ков.

Имен­но с целью осу­ществ­ле­ния это­го пла­на я, при­хва­тив клю­чи, кото­рые мне пере­дал адво­кат, отпра­вил­ся одним мар­тов­ским днем в фамиль­ный склеп. Склеп не бро­сал­ся в гла­за, в общем-то, кро­ме мас­сив­ной две­ри, обыч­но ниче­го и не было вид­но, пото­му что стро­и­ли его как часть есте­ствен­но­го скло­на, к тому же, в отсут­ствие ухо­да, за минув­шие деся­ти­ле­тия дере­вья раз­рос­лись настоль­ко, что прак­ти­че­ски засло­ня­ли от взгля­да все нахо­див­ше­е­ся за ними. И дверь, и сам склеп воз­дви­га­ли на века. Склеп был почти ровес­ник дому, и в тече­ние мно­гих поко­ле­ний все из рода Пибо­ди, начи­ная с Дже­де­дия, пер­вым посе­лив­ше­го­ся в этих местах, нахо­ди­ли там свой послед­ний при­ют. Дверь дав­но не откры­ва­ли, и поэто­му мне при­шлось при­ло­жить неко­то­рые уси­лия, что­бы сдви­нуть ее с места, но в кон­це кон­цов я спра­вил­ся с этой зада­чей — путь в склеп открыл­ся пере­до мной.

Усоп­шие Пибо­ди — все­го чис­лом трид­цать семь — поко­и­лись в сво­их гро­бах. Неко­то­рые гро­бы сто­я­ли в нишах, а неко­то­рые — нет. Несколь­ко ниш, отве- ден­ных для самых пер­вых поко­ле­ний Пибо­ди, содер­жа­ли лишь остан­ки гро­бов, а вот ниша под гроб Дже­де­дия ока­за­лась совер­шен­но пустой, и даже горст­ка пра­ха не ука­зы­ва­ла на то, что там когда-то нахо­дил­ся гроб с его телом. Внут­ри скле­па, одна­ко, царил поря­док, раз­ве что гроб с телом мое­го пра­де­да Аса­фа Пибо­ди казал­ся по какой-то при­чине сдви­ну­тым с места: он не нахо­дил­ся на одной линии с дру­ги­ми гро­ба­ми, кото­рые появи­лись там в послед­нее вре­мя — гро­ба­ми мое­го деда и одно­го из дядьев. Им не нашлось места в нишах, и поэто­му они про­сто сто­я­ли на усту­пе, при­стро­ен­ном к стене с ниша­ми. Более того, каза­лось, что кто-то под­ни­мал или пытал­ся под­нять крыш­ку гро­ба Аса­фа Пибо­ди, пото­му что один шар­нир был сло­ман, а дру­гой рас­ша­тал­ся.

Когда я инстинк­тив­но попы­тал­ся выров­нять гроб с телом мое­го пра­де­да отно- ситель­но дру­гих, то задел крыш­ку и несколь­ко сдви­нул ее, и мое­му оша­ра- шен­но­му взо­ру пред­ста­ли остан­ки Аса­фа Пибо­ди. Я уви­дел, что по какой-то ужас­ной ошиб­ке его похо­ро­ни­ли лицом вниз; мне не хоте­лось думать даже по про­ше­ствии столь­ких лет после его смер­ти, буд­то ста­ри­ка мог­ли похо­ро­нить в ката­леп­ти­че­ском сне и он при­нял мучи­тель­ную смерть, задох­нув­шись в тес- ноте гро­ба. Он него оста­лись одни кости — кости да еще клоч­ки одеж­ды. Тем не менее, я чув­ство­вал необ­хо­ди­мость испра­вить ошиб­ку или слу­чай­ность — неваж­но, что это было. Поэто­му, сняв крыш­ку с гро­ба, я почти­тель­но пере- вер­нул череп и кости мое­го пра­де­да, с тем, что­бы его ске­лет при­нял пра- виль­ное поло­же­ние. При дру­гих обсто­я­тель­ствах мои дей­ствия мог­ли бы пока- зать­ся ужас­ны­ми, но тогда они каза­лись мне вполне есте­ствен­ны­ми, пото­му что бла­го­да­ря про­ни­кав­ше­му через откры­тую дверь сол­неч­но­му све­ту и ис- пещ­рив­шим пол теням, склеп не выгля­дел мрач­ным местом. В кон­це мое­го посе­ще­ния я осмот­рел склеп на пред­мет нали­чия сво­бод­ных мест и с удо­вле- тво­ре­ни­ем отме­тил, что в нем хва­тит места и для моих роди­те­лей, и для мое­го дяди если его остан­ки будут най­де­ны и пере­ве­зе­ны из Фран­ции, — и, нако­нец, для меня само­го.

Под­го­то­вив­шись таким обра­зом к осу­ществ­ле­нию сво­их пла­нов, я запер за собой склеп и напра­вил­ся к дому, раз­мыш­ляя о том, каким обра­зом вер­нуть остан­ки дяди на род­ную зем­лю. Дома я немед­лен­но напи­сал пись­мо в адрес вла­стей в Бостоне и мест­ных вла­стей с прось­бой раз­ре­шить мне пере­за­хо­ро­нить прах роди­те­лей в фамиль­ном скле­пе.

Той же ночью, если мне не изме­ня­ет память, в поме­стье Пибо­ди нача­ли про- исхо­дить стран­ные вещи. По прав­де гово­ря, меня в неко­то­ром роде кос­вен­но пре­ду­пре­жда­ли, что с домом, воз­мож­но, не все в поряд­ке. Когда я при­е­хал, что­бы всту­пить во вла­де­ние домом, ста­рый Хоп­кинс, пере­да­вая мне клю­чи, настой­чи­во инте­ре­со­вал­ся, дей­стви­тель­но ли мне хоте­лось пред­при­нять такой шаг, и, похо­же, с не мень­шей настой­чи­во­стью стре­мил­ся под­черк­нуть ту мысль, что дом пред­став­лял собой «уеди­нен­ное место», что сосе­ди-фер­ме­ры «все­гда недо­люб­ли­ва­ли Пибо­ди», и что «удер­жать жиль­цов в доме» все­гда ока­зы­ва­лось делом нелег­ким. По его сло­вам — и этот момент он выде­лил осо­бо, чуть ли не сма­куя, — поме­стье отно­си­лось к раз­ря­ду тех мест, «куда никто нико­гда не ездит на пик­ник, и где вы нико­гда не най­де­те ни бумаж­ных таре­ло­чек, ни сал­фе­ток». Одним сло­вом, я услы­хал сплош­ной поток дву­смыс­лен­но­стей и наме- ков, ведь ста­рик так и не захо­тел при­ве­сти ни одно­го фак­та, пото­му что фак­тов, оче­вид­но, не было, за исклю­че­ни­ем того, что сосе­ди с неодоб­ре­ни­ем отно­си­лись к тако­му огром­но­му поме­стью посре­ди, в общем-то, сель­ско­хо­зяй­ствен­но­го рай­о­на. И дей­стви­тель­но, вокруг поме­стья пло­ща­дью око­ло соро­ка акров, в основ­ном порос­ших дере­вья­ми, про­сти­ра­лись ухо­жен

ные поля и вид- нелись камен­ные сте­ны и решет­ча­тые огра­ды, вдоль кото­рых рос­ли дере­вья и кустар­ни­ки, давав­шие надеж­ный при­ют пти­цам. Бабуш­ки­ны­ми сказ­ка­ми посчи­тал я все это, учи­ты­вая род­ство адво­ка­та с окру­жав­ши­ми меня фер­ме­ра­ми: креп­ки­ми здо­ро­вя­ка­ми-янки, ничем не отли­чав­ши­ми­ся от Пибо­ди, раз­ве что зани­ма­лись они более тяже­лым тру­дом, да и рабо­та­ли поболь­ше.

И вот в ту ночь, в ночь, когда мар­тов­ский ветер ревел и завы­вал в вет­вях дере­вьев, мною завла­де­ла мысль, что я в доме не один. Отку­да-то свер­ху доно­сил­ся звук не то что­бы шагов, но како­го-то дви­же­ния. Звук не под­да­вал­ся опи­са­нию, раз­ве что исхо­дил отче­го-то, дви­гав­ше­го­ся взад-впе­ред, взад- впе­ред в узком про­стран­стве. Я пом­ню, как вышел в боль­шую тем­ную ком­на­ту, в кото­рую спус­ка­лась вин­то­вая лест­ни­ца, и при­слу­шал­ся в тем­но­те надо мной, пото­му что звук, каза­лось, плыл свер­ху вниз по лест­ни­це — ино­гда он слы- шал­ся явно, ино­гда доно­сил­ся лишь шорох; поэто­му я сто­ял там и все при- слу­ши­вал­ся, при­слу­ши­вал­ся, при­слу­ши­вал­ся, пыта­ясь уста­но­вить его источ­ник, пыта­ясь на осно­ва­нии рас­суж­де­ний дать ему какое-нибудь объ­яс­не­ние, так как ранее его не слы­шал, и, нако­нец, при­шел к выво­ду, что ветер, долж­но быть, при­би­вал вет­ви дере­вьев к дому и водил ими туда-сюда по стене. Утвер­див­шись в таком мне­нии, я вер­нул­ся к себе в ком­на­ту, и боль­ше звук не достав­лял мне бес­по­кой­ства — не то что­бы он пре­кра­тил­ся, как раз наобо­рот, а про­сто полу­чил разум­ное объ­яс­не­ние.

Най­ти же объ­яс­не­ние снам, при­ви­дев­шим­ся мне в ту ночь, ока­за­лось делом куда более слож­ным. Хотя обыч­но сны совсем не посе­ща­ют меня, в тот раз я был бук­валь­но оша­ра­шен гро­теск­ны­ми до пре­де­ла сно­ви­де­ни­я­ми, в кото­рых играл пас­сив­ную роль и испы­ты­вал вся­ко­го рода вре­мен­ные и про­стран­ствен­ные мета­мор­фо­зы, а так­же несколь­ко раз мель­ком наблю­дал пуга­ю­щую, неяс­ную фигу­ру в кону­со­об­раз­ной чер­ной шля­пе, а рядом с ней столь же неяс­ные кон­ту­ры како­го-то суще­ства. Я их видел смут­но, как буд­то смот­рел через стек­ло, а суме­реч­ная обста­нов­ка сно­ви­де­ния каза­лась пре­лом­лен­ной сквозь приз­му. По прав­де гово­ря, я видел не столь­ко сны, сколь­ко отрыв­ки снов, не имев­ших ни нача­ла, ни кон­ца, но зазы­вав­ших меня в чуд­ной и чуж­дый мир, как буд­то в дру­гое изме­ре­ние, о кото­ром я не знал в про­за­и­че­ском, вне снов, мире. Как бы то ни было, ту бес­по­кой­ную ночь я пере­жил, хотя в резуль­та­те и чув­ство­вал себя несколь­ко измо­тан­ным.

Бук­валь­но на сле­ду­ю­щий день ко мне зашел архи­тек­тор, что­бы обсу­дить мои даль­ней­шие пла­ны по обнов­ле­нию дома, и от него я узнал крайне инте­рес­ный факт. Архи­тек­тор — моло­дой чело­век — не раз­де­лял чуд­ных веро­ва­ний отно­си- тель­но ста­рин­ных домов, кото­рые име­ют хож­де­ние в глу­хих сель­ских мест­но- стях.

— При осмот­ре дома нико­гда не ска­жешь, что в нем может быть потай­ная, хоро­шо скры­тая ком­на­та, не прав­да ли? — ска­зал он, рас­кла­ды­вая пере­до мной свои рисун­ки и чер­те­жи.

— А вы пола­га­е­те, что она есть? — спро­сил я.

— Веро­ят­но. Какая-нибудь «молель­ня», — пред­по­ло­жил он, — или место для бег­лых рабов.

— Не нахо­дил.

— Я тоже. Но вот посмот­ри­те сюда… — и он пока­зал мне на план дома, вос- ста­нов­лен­ный им по рас­по­ло­же­нию фун­да­мен­та и тех ком­нат, о кото­рых мы зна­ли.

В самой ста­рой части дома, вдоль север­ной сте­ны вто­ро­го эта­жа, выяви­лась пусто­та. Не молель­ня, конеч­но. Сре­ди Пибо­ди не было като­ли­ков. Место для бег­лых рабов — воз­мож­но. Одна­ко, как объ­яс­нить появ­ле­ние этой ком­на­ты задол­го до мас­со­во­го бег­ства рабов в Кана­ду?

— Вы дума­е­те, ее мож­но най­ти? — спро­сил я.

— Она долж­на быть там.

И он дей­стви­тель­но ока­зал­ся прав. Хит­ро скры­тая от люд­ских глаз, ком­на­та суще­ство­ва­ла, хотя отсут­ствие окна на север­ной сто­роне спаль­ни дав­но долж­но было бы при­влечь мое вни­ма­ние и послу­жить пово­дом к про­ве­де­нию осмот­ра. Дверь в ком­на­ту замас­ки­ро­ва­ли тон­кой резь­бой по крас­но­му кед­ру, кото­рым была обши­та вся сте­на; и если бы вы не зна­ли о воз­мож­ном суще- ство­ва­нии ком­на­ты, то вряд ли бы заме­ти­ли дверь, у кото­рой отсут­ство­ва­ла руч­ка и кото­рая откры­ва­лась при нажа­тии на одну из рез­ных фигу­рок — ее нашел архи­тек­тор, а не я, пото­му что в подоб­ных вещах мне все­гда не хва­та­ло сме­кал­ки. Впро­чем, архи­тек­то­ру в общем-то и над­ле­жа­ло раз­би­рать­ся в этом луч­ше мое­го. Задер­жав­шись чуть-чуть в две­рях, что­бы осмот­реть про­ржа­вев­ший меха­низм, я сту­пил внутрь.

Ком­на­та была малень­кой, тес­ной. Но не такой малень­кой, как молель­ня — чело­век мог в ней прой­ти не сги­ба­ясь мет­ра три с поло­ви­ной или где-то око­ло того, но толь­ко вдоль, пото­му что из-за накло­на кры­ши прой­ти ком­на­ту попе­рек не пред­став­ля­лось воз­мож­ным. Кро­ме того, в ком­на­те сохра­ни­лись кни­ги и бума­ги, а у одной из сте­нок сто­ял неболь­шой пись­мен­ный стол и сту­лья — все это совер­шен­но опре­де­лен­но ука­зы­ва­ло на то, что в про­шлом ею поль­зо­ва­лись.

Сама ком­на­та созда­ва­ла крайне стран­ное впе­чат­ле­ние. Как я уже отме­чал, она была малень­кой, но из-за ско­шен­ных углов каза­лась объ­ем­ной, как буд­то тот, кто ее стро­ил, решил искус­но сбить вла­дель­ца с тол­ку. Более того, на полу вид­не­лись стран­ные узо­ры, при­чем неко­то­рые из них — по виду неров­ные кру­ги с при­чуд­ли­вы­ми, оттал­ки­ва­ю­щи­ми изоб­ра­же­ни­я­ми по внеш­ней и внут­рен­ней сто­ро­нам окруж­но­стей были гру­бо, по-вар­вар­ски, про­ре­за­ны по дере­ву. Не менее отвра­ти­тель­но выгля­дел и пись­мен­ный стол, поче­му-то чер­но­го, а не корич­не­во­го цве­та, как буд­то обуг­лив­ший­ся от огня, и вооб­ще — его непо­нят­ный вид наво­дил на мысль о том, что им поль­зо­ва­лись не толь­ко по пря­мо­му назна­че­нию. Кро­ме того, на сто­ле сто­поч­кой лежа­ли на пер­вый взгляд очень ста­рин­ные кни­ги в кожа­ных пере­пле­тах, а так­же какие-то руко­пи­си, тоже в кожа­ных пере­пле­тах.

Но рас­смот­реть все повни­ма­тель­нее мне не хва­ти­ло вре­ме­ни, пото­му что нахо- див­ший­ся со мной архи­тек­тор хотел лишь убе­дить­ся в том, что его подо­зре­ния насчет суще­ство­ва­ния ком­на­ты вер­ны.

— Будем уби­рать ее, вре­жем окно? — спро­сил он и доба­вил, — Она вам навер- няка не нуж­на.

— Не знаю, — отве­тил я, — пока что не знаю. Зави­сит от того, как дол­го она суще­ству­ет.

Если она суще­ство­ва­ла дав­но, как я пред­по­ла­гал, то тогда — и это было бы совер­шен­но есте­ствен­но — я бы еще поду­мал: уби­рать ее или оста­вить. Но преж­де мне хоте­лось бы туда вер­нуть­ся и посмот­реть ста­рые кни­ги. Кро­ме того, нуж­ды в спеш­ке не было — это не тре­бо­ва­ло немед­лен­но­го реше­ния, пото­му что в без потай­ной ком­на­ты у архи­тек­то­ра хва­та­ло рабо­ты; вот когда бы он закон­чил то, что мы уже наме­ти­ли, тогда и о ней мож­но было бы поду­мать. Вопрос сто­ял имен­но так.

Я при­нял твер­дое реше­ние побы­вать в ком­на­те на сле­ду­ю­щий день, но ряд собы­тий поме­шал осу­ществ­ле­нию моих пла­нов. Во-пер­вых, я про­вел еще одну бес­по­кой­ную ночь — меня опять посе­ти­ли крайне непри­ят­ные сны, чему мне не уда­лось най­ти объ­яс­не­ния, так как нико­гда рань­ше я не был им под­вер­жен, раз­ве что в дни болез­ни. Сны эти име­ли отно­ше­ние, воз­мож­но, не без осно- вания, к моим пред­кам, в част­но­сти, к длин­но­бо­ро­до­му ста­ри­ку, носив­ше­му кону­со­об­раз­ную чер­ную шля­пу стран­но­го покроя, лицо кото­ро­го, во сне мне незна­ко­мое, при­над­ле­жа­ло в дей­стви­тель­но­сти мое­му пра­де­ду Аса­фу, в чем я убе­дил­ся на сле­ду­ю­щее утро, про­смот­рев порт­ре­ты моих пред­ков, выве­шен­ные в ряд в ниж­нем зале. Во сне пра­дед, каза­лось, каким-то необы­чай­ным спо­со­бом пере­дви­гал­ся по воз­ду­ху, мож­но ска­зать, почти что реял. Я видел, как он про­хо­дил сквозь сте­ны и шел по воз­ду­ху, как его очер­та­ния появ­ля­лись сре­ди вер­ху­шек дере­вьев. И куда бы он ни направ­лял­ся, его сопро­вож­дал боль­шой чер­ный кот, обла­дав­ший таки­ми же спо­соб­но­стя­ми пре­не­бре­гать зако­на­ми вре- мени и про­стран­ства. Мои сны не име­ли про­дол­же­ния, и даже внут­ри них отсут­ство­ва­ло един­ство — они скла­ды­ва­лись из бес­по­ря­доч­ной серии не свя- зан­ных меж­ду собой живых кар­ти­нок, в кото­рых участ­во­ва­ли мой пра­дед, его кот, его дом и его поме­стье. Меж­ду эти­ми сна­ми и сна­ми, при­ви­дев­ши­ми­ся мне в преды­ду­щую ночь, про­сле­жи­ва­лась чет­кая связь. В них, как и в пер­вых ноч­ных виде­ни­ях, при­сут­ство­ва­ли при­зна­ки дру­го­го изме­ре­ния и отли­чие со- сто­я­ло толь­ко в их боль­шей чет­ко­сти. Сны эти настой­чи­во дони­ма­ли меня на про­тя­же­нии всей ночи.

Изму­чен­ный до пре­де­ла, я нисколь­ко не обра­до­вал­ся сооб­ще­нию архи­тек­то­ра о том, что пере­строй­ку поме­стья при­дет­ся отло­жить. Объ­яс­нять при­чи­ны подоб- ной задерж­ки ему, похо­же, не очень хоте­лось, и толь­ко под моим дав­ле­ни­ем он, нако­нец, сооб­щил, что наня­тые им работ­ни­ки пре­ду­пре­ди­ли его утром о сво­ем неже­ла­нии выпол­нять эту «рабо­ту». Одна­ко он заве­рил меня, что, если я про­яв­лю немно­го тер­пе­ния, то он вый­дет из поло­же­ния, при­гла­сив из Босто­на не столь при­ве­ред­ли­вых поль­ских и ита­льян­ских рабо­чих. Выби­рать не при­хо­ди­лось, да и, по прав­де ска­зать, доса­да моя была ско­рее напуск­ной, пото­му что у меня воз­ник­ли опре­де­лен­ные сомне­ния в целе­со­об­раз­но­сти осу­ществ­ле­ния всех наме­чен­ных мною пере­стро­ек. В кон­це кон­цов, оча­ро­ва­ние дома заклю­ча- лось, в основ­ном, в его древ­но­сти, и поэто­му глав­ное, что ему тре­бо­ва­лось, — это укре­пи­тель­ные рабо­ты.

Поэто­му я и про­сил архи­тек­то­ра не спе­шить, а сам отпра­вил­ся в Вил­б­ра­хам за покуп­ка­ми, кото­рые дав­но уже соби­рал­ся сде­лать.

Едва ока­зав­шись в горо­де, я сра­зу ощу­тил явное недру­же­лю­бие к себе со сто­ро­ны мест­ных жите­лей. Рань­ше я вооб­ще не при­вле­кал вни­ма­ния окру­жа­ю­щих, так как мно­гим был незна­ком. Но тем утром все вели себя совер­шен­но оди­на- ково — никто не желал со мной раз­го­ва­ри­вать или быть заме­чен­ным за раз­го- вором со мной. Даже про­дав­цы без нуж­ды обры­ва­ли меня, мож­но ска­зать, откро­вен­но гру­би­ли, как бы давая понять, что были бы весь­ма при­зна­тель­ны, если бы я делал покуп­ки в дру­гом месте. Я посчи­тал, что мест­ные обы­ва­те­ли, воз­мож­но, про­слы­шав о моем наме­ре­нии обно­вить ста­рин­ный дом Пибо­ди, не одоб­ря­ли моих дей­ствий по тем двум, име­ю­щим общие кор­ни, при­чи­нам, что это мог­ло бы уни­что­жить оча­ро­ва­ние поме­стья или же, с дру­гой сто­ро­ны, дать ему новую дол­гую жизнь на зем­ле, кото­рую сосе­ди-фер­ме­ры хоте­ли бы обра­ба­ты- вать.

Одна­ко вско­ре на сме­ну пер­вым ощу­ще­ни­ям при­шло чув­ство него­до­ва­ния. Я не был изго­ем и не заслу­жи­вал того, что­бы меня сто­ро­ни­лись, как буд­то я тако­вым являл­ся. Когда я нако­нец добрал­ся до кон­то­ры Аха­ба Хоп­кин­са, то доволь­но мно­го­слов­но — что мне совсем несвой­ствен­но — излил ему душу, хотя и заме­тил, что мое при­сут­ствие ему в тягость.

— Ну, успо­кой­тесь, мистер Пибо­ди, — ска­зал он, пыта­ясь меня ути­хо­ми­рить. — Я бы не вос­при­ни­мал это столь серьез­но. В кон­це кон­цов, эти люди пере­нес­ли тяже­лое потря­се­ние, и пото­му настро­е­ние у них мерз­кое, подо­зри­тель­ное. Кро­ме того, народ они, в основ­ном, суе­вер­ный. Мне уже мно­го лет, и я не пом­ню их дру­ги­ми.

С серьез­ным видом Хоп­кинс замолк, и я вос­поль­зо­вал­ся пау­зой.

— Вы гово­ри­те, потря­се­ние. Про­сти­те, но я ниче­го об этом не слы­шал.

Он бро­сил на меня весь­ма стран­ный взгляд, от кото­ро­го я несколь­ко опе­шил. — Мистер Пибо­ди, в двух милях вверх по доро­ге от ваше­го дома живет семья по фами­лии Тей­лор. Я хоро­шо зна­ком с Джор­джем. У них десять детей. Види­мо, луч­ше ска­зать, было десять. Пото­му что вче­ра ночью их двух­лет­ний ребе­нок бес­след­но исчез из сво­ей кро­ват­ки.

— Мне очень жаль, но какое отно­ше­ние это име­ет ко мне?

— Уве­рен, ника­ко­го, мистер Пибо­ди. Но вы здесь посе­ли­лись отно­си­тель­но недав­но и, как бы ска­зать… рано или позд­но вы долж­ны об этом узнать — мно­гие жите­ли окру­ги род Пибо­ди недо­люб­ли­ва­ют, точ­нее, нена­ви­дят.

Его сло­ва пора­зи­ли меня, и я не пытал­ся скрыть свои чув­ства.

— Но поче­му?

— Пото­му что есть мно­же­ство людей, кото­рые верят всем сплет­ням и слу­хам, каки­ми бы неле­пы­ми они ни были, — отве­тил Хоп­кинс — Вы доста­точ­но взрос­лый чело­век, что­бы пони­мать, что вещи обсто­ят имен­но так, даже если вы незна- комы с нашим сель­ским бытом, мистер Пибо­ди. В дет­стве я слы­шал мно­го раз­ных исто­рий, в кото­рых фигу­ри­ро­ва­ло имя ваше­го пра­де­да, и так как в годы его вла­де­ния поме­стьем име­ли место несколь­ко без­об­раз­ных слу­ча­ев исчез­но­ве­ния малень­ких

детей, при­чем дети исче­за­ли бес­след­но, то, воз­мож­но, воз­ни­ка­ет есте­ствен­ная мысль увя­зать два собы­тия — появ­ле­ние ново­го Пибо­ди в поме­стье и повто­ре­ние слу­чая, ана­ло­гич­но­го тому, что когда-то свя­зы­ва­ли с име­нем ваше­го пра­де­да.

— Какой ужас! — вос­клик­нул я.

— Несо­мнен­но, — согла­сил­ся Хоп­кинс с почти настыр­ной любез­но­стью, — но дело обсто­ит имен­но так. Кро­ме того, сей­час апрель. Чуть более меся­ца про­шло со вре­ме­ни Валь­пур­ги­е­вой ночи.

Мое лицо, долж­но быть, так силь­но поблед­не­ло, что он сму­тил­ся.

— Ну что вы, мистер Пибо­ди, — ска­зал Хоп­кинс с напуск­ным уча­сти­ем, — неужто вы не зна­е­те, что ваше­го пра­де­да счи­та­ли ведь­ма­ком?

Я поки­нул его совер­шен­но раз­би­тый. Более все­го меня пора­зи­ло подо­зре­ние, что меж­ду собы­ти­я­ми пред­ше­ству­ю­щей ночи и толь­ко что услы­шан­ным суще­ство- вала какая-то вызы­вав­шая тре­во­гу логи­че­ская связь. Да, во сне пра­дед пред- стал в стран­ном виде, а тут я узнал о нем нечто гораз­до более суще­ствен­ное. Но, глав­ное, я понял, что суе­вер­ные мест­ные жите­ли отно­си­лись к пра­де­ду как к муж­ско­му ана­ло­гу ведь­мы, как к ведь­ма­ку или кол­ду­ну — сло­вом, как назы­ва­ли, таким и виде­ли. Боль­ше я уже не обра­щал вни­ма­ния на реак­цию мест­ных жите­лей, кото­рые отво­ра­чи­ва­лись, когда я про­хо­дил мимо. Сев в маши­ну, я уехал в поме­стье. Там мое тер­пе­ние под­верг­лось еще одно­му испы- танию, пото­му что к парад­ной две­ри было при­би­то при­ми­тив­ное пре­ду­пре­жде­ние — листок лино­ван­ной бума­ги, на кото­ром какой-то без­гра­мот­ный, зло­на­ме­рен- ный сосед каран­да­шом наца­ра­пал сле­ду­ю­щие сло­ва: «Уби­райсь отсе­да, иле…» Веро­ят­но, все непри­ят­но­сти минув­ше­го дня рас­тре­во­жи­ли мой сон гораз­до силь­нее, чем преж­де. И в них появи­лось одно суще­ствен­ное отли­чие — кар- тин­ки, кото­рые я наблю­дал, мечась в бес­по­кой­ной дре­мо­те, при­об­ре­ли связ- ность. Опять цен­траль­ное место в них при­над­ле­жа­ло мое­му пра­де­ду Аса­фу Пибо­ди, но теперь вид его стал настоль­ко зло­ве­щим, что вызы­вал страх, а рядом с ним нахо­дил­ся кот: шерсть дыбом, уши и хвост торч­ком, чудо­вищ­ное суще­ство, кото­рое пари­ло или плы­ло рядом с ним или за ним сле­дом. Пра­дед нес что-то — что-то белое или цве­та пло­ти, но из-за рас­плыв­ча­то­сти виде­ния мне не уда­лось уста­но­вить, что имен­но. Он про­хо­дил сквозь лес, носил­ся по полям и сре­ди дере­вьев; он дви­гал­ся по каким-то узким про­хо­дам и одна­жды, я уве­рен, ока­зал­ся в гроб­ни­це или скле­пе. Во сне я так­же узнал неко­то­рые части дома. Но в моих виде­ни­ях ста­рик был не один: там при­сут­ство­ва­ла, все­гда оста­ва­ясь на зад­нем плане, неяс­ная чудо­вищ­ная фигу­ра Чер­но­го Чело­ве­ка — не негра, а чело­ве­ка исклю­чи­тель­ной чер­но­ты, чер­но­ты в бук­валь­ном смыс­ле, чер­нее ночи, с пыла­ю­щи­ми гла­за­ми, кото­рые, каза­лось, горе­ли насто- ящим огнем. Кро­ме того, вокруг ста­ри­ка нахо­ди­лись раз­но­го рода тва­ри по- мень­ше: лету­чие мыши, кры­сы, отвра­ти­тель­ные мел­кие суще­ства — полу­кры­сы- полу­лю­ди. Одно­вре­мен­но я испы­ты­вал слу­хо­вые гал­лю­ци­на­ции, пото­му что вре­мя от вре­ме­ни до меня, каза­лось, доно­сил­ся при­глу­шен­ный плач ребен­ка, стра- даю­ще­го от боли, и в то же самое вре­мя — отвра­ти­тель­ный гогот и тягу­чий голос, повто­ряв­ший: «Асаф будет опять. Асаф вырас­тет опять».

И дей­стви­тель­но, когда с пер­вы­ми про­ник­ши­ми в ком­на­ту луча­ми солн­ца я, нако­нец, про­бу­дил­ся от бес­ко­неч­но­го кош­ма­ра, то мог бы поклясть­ся, что плач ребен­ка все еще зву­чал у меня в ушах, как буд­то он раз­да­вал­ся в самом доме. Боль­ше мне заснуть не уда­лось, и я лежал с широ­ко рас­кры­ты­ми гла­за­ми, раз­мыш­ляя о том, что мне уго­то­вят пред­сто­я­щая ночь и ночи, кото­рые после- дуют за ней.

При­езд из Босто­на поль­ских рабо­чих — креп­ких, спо­кой­ных пар­ней заста­вил меня на вре­мя забыть о моих кош­ма­рах. Их бри­га­ди­ра зва­ли Ян Чичор­ка. Круп­но­го тело­сло­же­ния, муску­ли­стый, на вид лет око­ло пяти­де­ся­ти, он сухо и власт­но коман­до­вал сво­и­ми под­чи­нен­ны­ми, а те, слов­но боясь навлечь на себя его гнев, выпол­ня­ли рас­по­ря­же­ния быст­ро и про­вор­но. Бри­га­дир объ­яс­нил мне, что их при­езд наме­чал­ся не рань­ше, чем через неде­лю, но дру­гую рабо­ту пока отло­жи­ли и поэто­му они посла­ли теле­грам­му архи­тек­то­ру, а сами при­е­ха­ли сюда из Босто­на, не дожи­да­ясь его отве­та. На руках у них были все необ­хо­ди­мые пла­ны, и они зна­ли, что они долж­ны сде­лать.

Пер­вым делом они сня­ли шту­ка­тур­ку с север­ной сте­ны ком­на­ты, нахо­див­шей­ся пря­мо под потай­ной ком­на­той. Им при­шлось рабо­тать с осто­рож­но­стью, что­бы не сло­мать стой­ки, под­дер­жи­ва­ю­щие вто­рой этаж. Шту­ка­тур­ку и обре­шет­ку под нее, что, как я заме­тил в нача­ле работ, была уста­рев­ше­го, кустар­но­го образ­ца, тре­бо­ва­лось снять и заме­нить. Точ­но так же выгля­дел и тот угол дома, кото­рый я уже зани­мал, но там объ­ем работ был поболь­ше, пото­му как изме­не­ния вно­си­лись более суще­ствен­ные.

Немно­го пона­блю­дав за их рабо­той, я ушел к себе и уже при­вык было к гро­хо­чу­щим зву­кам, как вдруг они затих­ли. Я подо­ждал немно­го и кинул­ся посмот­реть, что про­изо­шло. Очу­тив­шись в кори­до­ре, я уви­дел, как все чет­ве­ро сгру­ди­лись у сте­ны — они суе­вер­но кре­сти­лись и поти­хонь­ку пяти­лись назад; а потом врас­сып­ную бро­си­лись прочь из дома. Про­бе­гая мимо меня, Чичор­ка, обу­ре­ва­е­мый ужа­сом и гне­вом, руг­нул­ся в мой адрес. Они выбе­жа­ли из дома, и пока я сто­ял как при­ко­ван­ный к месту, заве­ли маши­ну и на всех парах уеха­ли прочь из поме­стья.

Совер­шен­но сби­тый с тол­ку, я про­шел в ком­на­ту, где они рабо­та­ли. Они уже сня­ли зна­чи­тель­ный кусок шту­ка­тур­ки и обре­шет­ки; какие-то инстру­мен­ты в бес­по­ряд­ке валя­лись на полу. В про­цес­се рабо­ты они обна­жи­ли ту часть сте­ны, что скры­ва­лась за плин­ту­сом, а вме­сте с ней и весь тот хлам, кото­рый нако­пил­ся там за мно­гие годы. И толь­ко подой­дя побли­же к стене и раз­гля­дев то, что, долж­но быть, уви­де­ли рабо­чие, я понял, что заста­ви­ло этих суе- вер­ных неучей в стра­хе и отвра­ще­нии убе­жать из дома.

У осно­ва­ния сте­ны за плин­ту­сом, сре­ди длин­ных пожел­тев­ших полу­из­гры­зан­ных мыша­ми лист­ков, на кото­рых все еще вид­не­лись несо­мнен­но каба­ли­сти­че­ские зна­ки, сре­ди мерз­ких ору­дий смер­ти и раз­ру­ше­ния корот­ких, похо­жих на кин­жа­лы ножей, покры­тых ржа­вы­ми пят­на­ми того, что навер­ня­ка неко­гда было кро­вью, — лежа­ли малень­кие чере­па и кости, по край­ней мере, трех детей! Не хоте­лось верить сво­им гла­зам, так как суе­вер­ный вздор, услы­шан­ный мною днем рань­ше от Аха­ба Хоп­кин­са, теперь при­об­ре­тал более зло­ве­щий отте­нок. Я чув­ство­вал рас­те­рян­ность — настоль­ко мно­гое осо­знал в тот момент. Дети исче­за­ли при жиз­ни мое­го пра­де­да; его подо­зре­ва­ли в кол­дов­стве, в чер­ной магии и дру­гих дея­ни­ях, неотъ­ем­ле­мой частью кото­рых явля­лось при­но­ше­ние в жерт­ву малень­ких детей; и вот здесь, в сте­нах его дома, лежа­ли эти остан­ки, эти веще­ствен­ные дока­за­тель­ства, под­твер­жда­ю­щие подо­зре­ния мест­ных жите­лей в том, что мой пра­дед зани­мал­ся гнус­ны­ми дела­ми!

Опра­вив­шись от пер­во­го потря­се­ния, я понял, что дол­жен дей­ство­вать без про­мед­ле­ния. Если бы о наход­ке ста­ло извест­но, мои бого­бо­яз­нен­ные сосе­ди дей­стви­тель­но сде­ла­ли бы мое пре­бы­ва­ние здесь про­сто невы­но­си­мым. Не теряя ни секун­ды, я сбе­гал за кар­тон­ной короб­кой, и, вер­нув­шись с ней в ком­на­ту, собрал все косточ­ки до еди­ной, а потом отнес сей ужас­ный груз в семей­ный склеп и высы­пал его в нишу, в кото­рой когда-то нахо­ди­лись дав­ным-дав­но пре­вра­тив­ши­е­ся в прах остан­ки Дже­де­дия Пибо­ди. К сча­стью, малень­кие чере­па рас­сы­па­лись, и поэто­му если бы кому-то взду­ма­лось устро­ить осмотр скле­па, его взо­ру пред­ста­ли бы лишь остан­ки дав­но умер­ше­го чело­ве­ка, и никто, кро­ме экс­пер­та, не сумел бы уста­но­вить, кому при­над­ле­жа­ли эти косточ­ки, кото­рые доста­точ­но хоро­шо сохра­ни­лись и мог­ли бы дать ключ к раз­гад­ке. К тому вре­ме­ни, когда поль­ские рабо­чие пове­да­ли бы о наход­ке архи­тек­то­ру, я бы уже смог отри­цать прав­ди­вость их рас­ска­за, но моим опа­се­ни­ям не суж­де­но было сбыть­ся, так как охва­чен­ные стра­хом поля­ки так ни сло­вом и не обмол- вились об истин­ной при­чине сво­е­го отка­за рабо­тать у меня.

Не дожи­да­ясь вестей от архи­тек­то­ра, я, дви­жи­мый досе­ле неве­до­мым мне ин- стинк­том, напра­вил свои сто­пы к потай­ной ком­на­те — в руках я дер­жал мощ­ный фонарь, наме­ре­ва­ясь под­верг­нуть сей тай­ник само­му тща­тель­но­му осмот­ру. Одна­ко, едва сту­пив внутрь, я сде­лал откры­тие, от кото­ро­го у меня дух пере­хва­ти­ло: кро­ме вполне отчет­ли­во раз­ли­чи­мых сле­дов, остав­лен­ных мною и архи­тек­то­ром в ходе наше­го корот­ко­го набе­га, там вид­не­лись и дру­гие, более све­жие сле­ды, наво­див­шие на мысль о том, что после нас в ком­на­те побы­вал еще кто-то или что-то. Сле­ды эти, лег­ко про­смат­ри­ва­е­мые, оста­лись от босых ног муж­чи­ны и, столь же явные, от лап кота. Но мне пред­сто­я­ло сде­лать еще более зло­ве­щее откры­тие. Когда я пошел по направ­ле­нию сле­дов, начи­нав­ших­ся в севе­ро-восточ­ном углу при­чуд­ли­во искрив­лен­ной ком­на­ты, в той точ­ке, где чело­век не мог бы нахо­дить­ся в пол­ный рост, да и кот вряд ли бы мог — одна­ко, сле­ды вели имен­но отту­да, — они при­ве­ли меня к чер­но­му пись­мен­но­му сто­лу, на кото­рый я, спо­ткнув­шись, едва не упал, и тут обна­ру­жил нечто куда более чудо­вищ­ное и пона­ча­лу мной не заме­чен­ное.

На пыль­ном сто­ле, рядом с отпе­чат­ком, появив­шим­ся, воз­мож­но, отто­го, что там поле­жал кот, а может быть, на стол кла­ли какой-нибудь свер­ток или кук­лу, вид­не­лась неболь­шая, диа­мет­ром чуть более вось­ми сан­ти­мет­ров, све- жая лужи­ца какой-то вяз­кой, как буд­то выде­лив­шей­ся из дере­ва под воз­дей- стви­ем высо­кой тем­пе­ра­ту­ры, жид­ко­сти. Посве­тив фона­рем, я уста­вил­ся на лужи­цу, пыта­ясь опре­де­лить ее про­ис­хож­де­ние; потом пере­вел свет на пото­лок и поис­кал, нет ли там тре­щи­ны, через кото­рую дож­де­вая вода мог­ла попасть внутрь, и тут вспом­нил, что со вре­ме­ни мое­го при­ез­да и послед­не­го посе­ще­ния этой стран­ной потай­ной ком­на­ты дождя не было. Тогда я дотро­нул­ся ука­за- тель­ным паль­цем до лужи­цы и под­нес его к све­ту. Жид­кость име­ла крас­ный цвет — цвет кро­ви — и тот­час же, без вся­ких под­ска­зок, я понял: это и была кровь.

О том, как она туда попа­ла, не хоте­лось и думать.

К тому вре­ме­ни в голо­ве у меня рои­лись самые ужас­ные мыс­ли, но в них отсут­ство­ва­ла логи­ка. Задер­жав­шись у сто­ла еще на мину­ту, что­бы при­хва­тить несколь­ко лежав­ших там книг и руко­пи­сей, я вышел со сво­ей покла­жей из ком­на­ты и очу­тил­ся в более про­за­и­че­ском мире, где ком­на­ты не име­ли невоз- мож­ных на вид углов, пред­по­ла­гав­ших суще­ство­ва­ние изме­ре­ний, неиз­вест­ных чело­ве­че­ству. Я креп­ко при­жал кни­ги к гру­ди и почти вино­ва­то поспе­шил вниз в свои покои. Стран­ное дело, но едва я открыл кни­ги, у меня воз­ник­ло жут­кое чув­ство уве­рен­но­сти, что их содер­жа­ние мне зна­ко­мо. Тем не менее, я не толь­ко их рань­ше не видел, но даже не встре­чал назва­ний напо­до­бие «Malleus maleficarum» и «Daemonialiatas» Сини­стра­ри. В этих кни­гах рас­ска­зы­ва­лось о вся­ко­го рода закли­на­ни­ях и леген­дах, об уни­что­же­нии ведьм и кол­ду­нов посред­ством огня и о спо­со­бах их пере­дви­же­ния: «Во вре­мя сво­их глав­ных действ они физи­че­ски пере­но­сят­ся с места на место… с помо­щью овла­дев­ших ими дья­воль­ских сил в ноч­ное вре­мя пере­дви­га­ют­ся вер­хом на неко­то­рых жи- вот­ных… или про­сто про­хо­дят по воз­ду­ху. Сам Сата­на, хозя­ин их душ, ука­зы- вает им путь… Они берут мазь, изго­тов­лен­ную ими по ука­за­нию дья­во­ла из дет­ских косто­чек, осо­бен­но из косто­чек тех детей, кото­рых они сами умерт- вили, и нано­сят ее на стул или мет­лу; и будь то день или ночь, их немед­лен­но уно­сит ввысь, при­чем по жела­нию они могут стать неви­ди­мы­ми…» Пре­кра­тив чте­ние, я обра­тил­ся к кни­ге Сини­стра­ри.

Почти сра­зу я наткнул­ся на окон­ча­тель­но рас­стро­ив­ший меня отры­вок: «Promittunt Diabolo statis temporibus sacrificia, et oblationes, singulis quindecim diebus, vel singulo mense saltern, песет alicujus infantis, aut mortale veneficium, et singulis hebdomadis alia mala in damnum humani generis, ut grandines, tempestates, incendia, mortem animalium…», в кото- ром опре­де­ля­лось, как через уста­нов­лен­ные про­ме­жут­ки вре­ме­ни кол­ду­ны и ведь­мы долж­ны осу­ществ­лять умерщ­вле­ние ребен­ка или любое дру­гое кол­дов­ское дей­ствие, свя­зан­ное с убий­ством; само чте­ние это­го отрыв­ка напол­ни­ло меня невы­ра­зи­мым чув­ством тре­во­ги, вслед­ствие чего я толь­ко лишь про­бе­жал гла- зами по назва­ни­ям осталь­ных при­не­сен­ных мною книг. Там были Vitae sophistrarum Эуна­пи­уса, De Natura Daemonum Ана­ния, Fuga Satanae Стам­пы, Discours des Sorciers и не имев­шая назва­ния кни­га Олау­са Маг­ну­са в пере­пле­те из глад­кой чер­ной кожи — толь­ко впо­след­ствии до меня дошло, что это чело­ве­че­ская кожа.

Про­стое нали­чие таких книг сви­де­тель­ство­ва­ло о более чем обы­ден­ном инте- ресе к кол­дов­ству, да к тому же столь оче­вид­но объ­яс­ня­ло ходив­шие в Вилб- раха­ме и его окрест­но­стях мно­го­чис­лен­ные суе­вер­ные убеж­де­ния, свя­зан­ные с име­нем мое­го пра­де­да, что я тот­час же понял, поче­му они про­су­ще­ство­ва­ли такое дли­тель­ное вре­мя. Одна­ко долж­на была суще­ство­вать еще какая-нибудь при­чи­на, пото­му что вряд ли мно­гие зна­ли об этих кни­гах. Но какая? Кости, най­ден­ные в ком­на­те за плин­ту­сом, явля­лись изоб­ли­ча­ю­щей ули­кой какой-то ужас­ной свя­зи меж­ду поме­стьем Пибо­ди и нерас­кры­ты­ми пре­ступ­ле­ни­я­ми про­шлых лет. Но все рав­но об этом, конеч­но, никто не знал. В био­гра­фии мое­го деда дол­жен был иметь­ся извест­ный факт — не его затвор­ни­че­ство и ску­пость, о чем я знал, а нечто дру­гое, что наво­ди­ло мест­ных жите­лей на мысль о такой свя­зи. Раз­гад­ку этой голо­во­лом­ки вряд ли сле­до­ва­ло искать сре­ди пред­ме­тов из потай­ной ком­на­ты, но вот в под­шив­ках мест­ной газе­ты, имев­ших­ся в пуб- лич­ной биб­лио­те­ке Виль­бра­ха­ма, веро­ят­но, мож­но было най­ти ключ к реше­нию. Поэто­му пол­ча­са спу­стя я уже сидел в биб­лио­те­ке и про­смат­ри­вал ста­рые номе­ра «Газетт». С точ­ки зре­ния вре­мя­пре­про­вож­де­ния, заня­тие это ока­за­лось крайне уто­ми­тель­ным, пото­му что при­хо­ди­лось искать «всле­пую», про­смат­ри­вая номер за номе­ром газе­ты, вышед­шие в свет в послед­ние годы жиз­ни мое­го пра­де­да, при­чем уве­рен­ность в поло­жи­тель­ном исхо­де поис­ков напрочь отсут- ство­ва­ла, хотя газе­ты того вре­ме­ни зави­се­ли от юри­ди­че­ских огра­ни­че­ний в мень­шей сте­пе­ни, чем нынеш­ние. Про­шло более полу­ча­са, но имя мое­го пра­де­да так мне нигде и не встре­ти­лось, хотя несколь­ко раз я задер­жи­вал­ся на чте­нии сооб­ще­ний о «пре­ступ­ле­ни­ях», совер­шен­ных вбли­зи поме­стья Пибо­ди в отно­ше­нии мест­ных жите­лей, глав­ным обра­зом детей. Сооб­ще­ния неиз­мен­но сопро­вож- дались сомне­ни­я­ми редак­ции по пово­ду неко­е­го «живот­но­го», кото­рое «как пока­зы­ва­ли оче­вид­цы, пред­став­ля­ло собой боль­шое чер­ное суще­ство», спо­соб- ное к тому же менять свои раз­ме­ры — ино­гда оно было не боль­ше кота, а ино­гда вели­чи­ною со льва; дан­ную подроб­ность, несо­мнен­но, сле­до­ва­ло отне- сти на счет вооб­ра­же­ния потер­пев­ших, в основ­ном детей в воз­расте до деся­ти лет, кото­рым — истер­зан­ным и иску­сан­ным — к сча­стью, уда­лось убе­жать, так что их не постиг­ла участь детей помо­ло­же, бес­след­но исчез­нув­ших в тече­ние того, а имен­но 1905, года. Но нигде, совер­шен­но нигде имя мое­го пра­де­да не упо­ми­на­лось, и толь­ко после его смер­ти о нем появи­лось сооб­ще­ние. Тогда и толь­ко тогда редак­тор «Газетт» напе­ча­тал то, что как бы поды­то­жи- вало обще­ствен­ное мне­ние отно­си­тель­но Аса­фа Пибо­ди. Он писал: «Умер Асаф Пибо­ди. Его имя надол­го оста­нет­ся в нашей памя­ти. Сре­ди нас есть такие, кто при­пи­сы­вал ему спо­соб­но­сти, свой­ствен­ные его древним пред­кам, а к наше­му вре­ме­ни, каза­лось бы, не име­ю­щие отно­ше­ния. Сре­ди осуж­ден­ных в Сале­ме был некий Пибо­ди; да, имен­но из Сале­ма Дже­де­дия Пибо­ди при­е­хал в Вил­б­ра­хам и постро­ил неда­ле­ко от него свой дом. Суе­ве­ри­ям неве­дом здра­вый смысл. То, что ста­ро­го чер­но­го кота Аса­фа Пибо­ди не виде­ли со вре­ме­ни смер­ти хозя­и­на, веро­ят­но, чистая слу­чай­ность, и, несо­мнен­но, не более чем гряз­ным вымыс­лом явля­ет­ся слух о том, буд­то бы гроб с телом Пибо­ди не откры­ва­ли перед погре­бе­ни­ем вви­ду воз­мож­но­сти неже­ла­тель­ных изме­не­ний в тка­нях тру­па при обря­де похо­рон. Слу­хи эти зиждят­ся на допо­топ­ном суе­ве­рии, соглас­но кото­ро­му кол­дун дол­жен быть захо­ро­нен лицом вниз и после это­го его нико­гда нель­зя тро­гать, раз­ве что сжечь…»

Ста­тья остав­ля­ла стран­ное, дву­смыс­лен­ное впе­чат­ле­ние. Но она пове­да­ла мне мно­гое; к сожа­ле­нию, может быть, боль­ше, чем я ожи­дал. На кота мое­го пра­де­да смот­ре­ли как на его близ­ко­го дру­га, пото­му что у каж­до­го кол­ду­на, у каж­дой ведь­мы име­ет­ся свой лич­ный дья­вол, кото­рый может при­нять любое обли­чье, какое ему забла­го­рас­су­дит­ся.

Раз­ве не вполне есте­ствен­но по ошиб­ке при­нять кота за близ­ко­го дру­га пра­де­да на том осно­ва­нии, что, оче­вид­но, при жиз­ни их все­гда виде­ли вме­сте — так, как видел их я в моих снах? Един­ствен­ный тре­вож­ный момент, выне­сен­ный мною из редак­ци­он­ной ста- тьи, заклю­чал­ся в упо­ми­на­нии спо­со­ба захо­ро­не­ния лицом вниз, пото­му что редак­тор не мог знать о том, что Асаф Пибо­ди дей­стви­тель­но был похо­ро­нен таким обра­зом. Я же знал боль­ше — его потре­во­жи­ли, а это­го не сле­до­ва­ло делать. И я подо­зре­вал еще боль­ше: нечто глу­бо­ко чуж­дое мне гуля­ло по ста­рин­но­му поме­стью Пибо­ди, появ­ля­лось в моих снах, бро­ди­ло по окру­ге и пере­дви­га­лось по воз­ду­ху.

В ту ночь меня опять посе­ти­ли виде­ния, сно­ва сопро­вож­дав­ши­е­ся чрез­мер­ным обостре­ни­ем слу­ха, отче­го каза­лось, буд­то меня настро­и­ли на вос­при­я­тие како­фо­нии зву­ков, при­хо­див­ших из дру­гих изме­ре­ний. Сно­ва мой пра­дед зани- мал­ся сво­и­ми отвра­ти­тель­ны­ми дела­ми, но в этот раз мне пока­за­лось, что его друг-кот несколь­ко раз оста­но­вил­ся и, повер­нув голо­ву, посмот­рел мне пря­мо в лицо, при­чем на его злой мор­де игра­ла побе­до­нос­ная усмеш­ка. Я видел, как ста­рик в кону­со­об­раз­ной чер­ной шля­пе и длин­ной чер­ной ман­тии вышел из леса и как буд­то про­шел сквозь сте­ну како­го-то дома, далее вошел в туск­ло осве­щен­ную ком­на­ту без мебе­ли и потом ока­зал­ся у чер­но­го алта­ря, где сто­ял Чер­ный Чело­век и ожи­дал жерт­во­при­но­ше­ния — жерт­во­при­но­ше­ния слиш­ком чудо- вищ­но­го, что­бы на него смот­реть, одна­ко у меня не было выбо­ра, пото­му что сила моих виде­ний была тако­ва, что мне при­шлось смот­реть на это дья­воль­ское дея­ние. И я уви­дел его, и его кота, и сно­ва Чер­но­го Чело­ве­ка, на этот раз посре­ди глу­хо­го леса дале­ко от Вил­б­ра­ха­ма, и с ними нахо­ди­лись мно­гие дру­гие. Они сто­я­ли перед боль­шим откры­тым алта­рем, что­бы отслу­жить чер­ную мес­су и потом пре­дать­ся орги­ям. Но их не все­гда было так чет­ко вид­но; ино­гда виде­ния напо­ми­на­ли быст­рое паде­ние в без­дон­ных про­па­стях при­чуд­ли­во окра­шен­ных суме­рек и раз­дра­жа­ю­щих како­фо­ни­че­ских зву­ков, где не суще­ство- вало силы при­тя­же­ния — в про­па­стях, совер­шен­но чуж­дых при­ро­де, но в них я все­гда ощу­щал необык­но­вен­ную спо­соб­ность к вос­при­я­тию на экс­тра­сен­сор­ном уровне и мог видеть и слы­шать то, что нико­гда бы не уви­дел и не услы­шал во вре­мя бодр­ство­ва­ния. Так я услы­шал жут­кое пес­но­пе­ние, сопро­вож­дав­шее чер­ную мес­су, кри­ки уми­ра­ю­ще­го ребен­ка, нестрой­ные зву­ки волы­нок, клят­вы вер­но­сти, про­из­но­си­мые в обрат­ном поряд­ке, и выкри­ки раз­гу­ляв­ших­ся участ- ников оргии, хотя видел я не все про­ис­хо­дя­щее. А ино­гда к тому же виде­ния доно­си­ли до меня обрыв­ки раз­го­во­ров, слов, как бы бес­связ­ные, но наво­див­шие на мрач­ные, тяже­лые мыс­ли.

— Быть ли ему избран­ным?

— Име­нем Дья­во­ла, име­нем Вель­зе­ву­ла, име­нем Сата­ны…

— От кро­ви Дже­де­дия, от кро­ви Аса­фа, в сопро­вож­де­нии Бало­ра.

— Под­ве­ди­те его к кни­ге!

Затем после­до­ва­ли стран­ные виде­ния, в кото­рых я сам ока­зал­ся дей­ству­ю­щим лицом; осо­бен­но запом­ни­лись те из них, где мой пра­дед и кот попе­ре­мен­но вели меня к боль­шой, чер­но­го цве­та кни­ге, в кото­рую пыла­ю­щим огнем были впи­са­ны име­на, а про­тив них сто­я­ли сде­лан­ные кро­вью под­пи­си. Мне веле­ли поста­вить свою под­пись, и пра­дед напра­вил мою руку, а кот, кото­ро­го, как я услы­шал, Асаф Пибо­ди назвал Бало­ром, при­пры­ги­вая и при­тан­цо­вы­вая, вце- пил­ся ког­тя­ми мне в запястье, что­бы выпу­стить кровь и обмак­нуть в нее перо. В этом виде­нии при­сут­ство­вал один момент, имев­ший более тре­вож­ную связь с дей­стви­тель­но­стью. Тро­пин­ка, кото­рая вела через лес к месту шаба­ша, про­хо­ди­ла рядом с боло­том, и мы шли по чер­ной гря­зи и осо­ке неда­ле­ко от зло­вон­ной тря­си­ны в месте, где, как в скле­пе, воня­ло раз­ло­же­ни­ем; в том месте я не раз про­ва­ли­вал­ся в грязь, а кот и пра­дед ни разу — они как буд­то плы­ли над зем­лей.

А утром, про­бу­див­шись, нако­нец, после черес­чур длин­но­го сна, я обна­ру­жил, что на моих ботин­ках, кото­рые были чисты­ми, когда я ложил­ся спать, засох­ла чер­ная грязь, та самая, что мне при­ви­де­лась ночью. Тут я вско­чил с посте­ли и пошел в обрат­ном направ­ле­нии доста­точ­но хоро­шо отпе­ча­тав­ших­ся сле­дов с тем, что­бы опре­де­лить, отку­да они вели; вышел из ком­на­ты, под­нял­ся по лест­ни­це, вошел в потай­ную ком­на­ту на вто­ром эта­же, и сле­ды неумо­ли­мо при­ве­ли меня в тот самый про­кля­ту­щий угол, отку­да сле­ды вели в про­шлый раз, когда я обна­ру­жил их отпе­чат­ки на пыль­ном полу! Я с недо­ве­ри­ем уста­вил­ся на них, но мои гла­за не обма­ны­ва­ли меня. Сума­сше­ствие, да и толь­ко, но факт оста­вал­ся фак­том. Так же, как и цара­пи­на на запястье.

В бук­валь­ном смыс­ле шата­ясь, я вышел из потай­ной ком­на­ты, и до меня, нако­нец, нача­ло туман­но дохо­дить, поче­му мои роди­те­ли не хоте­ли про­да­вать поме­стье Пибо­ди — что-то из его исто­рии им пове­дал мой дед, пото­му что имен­но он, долж­но быть, похо­ро­нил пра­де­да лицом вниз в фамиль­ном скле­пе. И как бы пре­зри­тель­но они не отно­си­лись к достав­ше­му­ся им суе­вер­но­му насле­дию, они не реши­лись испы­ты­вать судь­бу. Я понял так­же, поче­му дом не уда­ва­лось сдать в наем на дли­тель­ный срок. А все пото­му, что сам дом пред­став­лял собой сво­е­го рода центр при­тя­же­ния сил, нахо­дя­щих­ся вне чело- вече­ско­го пони­ма­ния и вне чело­ве­че­ской вла­сти; и я знал, что уже зара­жен атмо­сфе­рой это­го места, и что в неко­то­ром смыс­ле ока­зал­ся плен­ни­ком дома и его чудо­вищ­ной исто­рии.

Теперь я решил обра­тить­ся к един­ствен­но­му доступ­но­му мне источ­ни­ку, кото- рый мог про­лить боль­ший свет на про­ис­хо­див­шее. А имен­но к днев­ни­ку, кото­рый вел мой пра­дед. Забыв о зав­тра­ке, я бро­сил­ся к сто­лу, где он лежал. Днев­ник пред­став­лял собой ряд запи­сей, сде­лан­ных плав­ным почер­ком, и так­же под- бор­ку выре­зок из писем, газет, жур­на­лов и даже книг, содер­жа­ние кото­рых он, види­мо, счи­тал суще­ствен­ным, хотя меж­ду ними отсут­ство­ва­ла какая-либо связь, раз­ве что во всех речь шла о необъ­яс­ни­мых собы­ти­ях, несо­мнен­но, имев­ших, по мне­нию пра­де­да, общие кор­ни в кол­дов­стве. Его соб­ствен­ных запи­сей было немно­го, но гово­ри­ли они о мно­гом.

«Сего­дня сде­лал то, что дол­жен был сде­лать. Дж. нара­щи­ва­ет плоть, неве­ро- ятно. Но это часть насле­дия. Если пере­вер­нуть, то все начи­на­ет­ся сна­ча­ла. Род­ствен­ник воз­вра­ща­ет­ся, и с каж­дым жерт­во­при­но­ше­ни­ем плоть поне­мно­гу нарас­та­ет. Пере­во­ра­чи­вать его обрат­но бес­по­лез­но. Оста­ет­ся толь­ко огонь». И далее:

«Что-то в доме. Кто? Я видел его, но не могу пой­мать».

«Точ­но, чер­ный кот. Отку­да он взял­ся — не знаю. Тре­вож­ные виде­ния. Два­жды на чер­ной мес­се».

«Во сне кот под­вел меня к Чер­ной Кни­ге. Под­пи­сал».

«Во сне чер­те­нок по име­ни Балор. Кра­сав­чик. Объ­яс­нил зави­си­мость». И вско­ре после это­го:

«Сего­дня ко мне при­шел Балор. Нико­гда бы не дога­дал­ся, что это он. Он был кра­си­вым чер­тен­ком, а теперь стал столь же кра­си­вым котом. Я спро­сил его, не в этом ли самом виде он слу­жил Дж. Он отве­тил, что в этом. Про­вел меня в угол — стран­ный угол из дру­го­го изме­ре­ния. Это дверь во внеш­ний мир. Таким его постро­ил Дж. Пока­зал мне, как про­хо­дить сквозь него…» Читать даль­ше не хва­ти­ло сил. Я и так уже про­чи­тал слиш­ком мно­го. Я понял, что про­изо­шло с остан­ка­ми Дже­де­дия Пибо­ди. И я понял, что мне надо сде­лать. Как я ни боял­ся того, что долж­но было пред­стать моим гла­зам, я не меш­кая отпра­вил­ся в склеп Пибо­ди, вошел туда и заста­вил себя подой­ти к гро­бу мое­го пра­де­да. Там я впер­вые заме­тил брон­зо­вую таб­лич­ку, при­креп- лен­ную под име­нем Аса­фа Пибо­ди. На ней были выгра­ви­ро­ва­ны сле­ду­ю­щие сло­ва: «Будь про­клят нару­шив­ший его покой».

Затем я под­нял крыш­ку.

Хотя у меня име­лись все осно­ва­ния ожи­дать того, что я уви­жу, мой ужас не стал от это­го мень­ше. Пото­му что кости, кото­рые я видел в про­шлый раз, пре­тер­пе­ли ужас­ные изме­не­ния. То, что было все­го лишь ске­ле­том, остан­ка­ми, пра­хом, нача­ло ужа­са­ю­щим обра­зом изме­нять­ся. На костях мое­го пра­де­да Аса­фа Пибо­ди ста­ла нарас­тать плоть плоть, порож­ден­ная сила­ми зла, кото­рые дали ему новую жизнь, когда я столь без­дум­но пере­вер­нул его в гро­бу; плоть, порож­ден­ная еще кое-чем, лежав­шим в гро­бу — несчаст­ным, смор­щив­шим­ся тель- цем ребен­ка. И хотя со вре­ме­ни его исчез­но­ве­ния из дома Джор­джа Тей­ло­ра мину­ло не боль­ше деся­ти дней, тело уже при­об­ре­ло кожа­ный, пер­га­мент­ный отте­нок и частич­но ссох­лось, как буд­то из него выжа­ли все соки.

Оне­мев от ужа­са, я выско­чил из скле­па и при­нял­ся скла­ды­вать костер. Рабо­тал лихо­ра­доч­но, в спеш­ке, что­бы никто не застал меня врас­плох за этим заня- тием, хотя и знал, что деся­ти­ле­ти­я­ми люди обхо­ди­ли поме­стье Пибо­ди сто­ро- ной. Закон­чив с костром, в оди­ноч­ку, напря­га­ясь изо всех сил, под­та­щил гроб Аса­фа Пибо­ди с его дья­воль­ским содер­жи­мым; то же самое, но деся­ти­ле- тия­ми рань­ше про­де­лал Асаф с гро­бом Дже­де­дия! А потом сто­ял и смот­рел как пла­мя пожи­ра­ет гроб вме­сте с его содер­жи­мым, и лишь мне одно­му дано было услы­шать, как над пла­ме­нем взвил­ся напо­до­бие при­зра­ка душе­раз­ди­ра­ю­щий вопль гне­ва.

Костер тлел до утра. Я это видел из окна. А внут­ри дома я уви­дел еще кое- что.

Я уви­дел чер­но­го кота, кото­рый подо­шел к две­ри моей ком­на­ты и бро­сил на меня плу­тов­ской взгляд.

И я вспом­нил тро­пин­ку, по кото­рой шел через боло­то, сле­ды от испач­кан­ных гря­зью боти­нок и засох­шую грязь на подош­вах. Я вспом­нил цара­пи­ну на за- пястье и Чер­ную Кни­гу, в кото­рой поста­вил свою под­пись. Вспом­нил даже, как там поста­вил свою под­пись Асаф Пибо­ди.

Я повер­нул­ся к зата­ив­ше­му­ся в тени коту и тихо позвал его: «Балор!» Он зашел в ком­на­ту и усел­ся на зад­ние лапы. Я вынул револь­вер из ящи­ка пись­мен­но­го сто­ла и нароч­но выстре­лил. Кот даже не шелох­нул­ся, про­дол­жая смот­реть на меня оце­ни­ва­ю­щим взгля­дом.

Балор. Один из мень­ших дья­во­лов. Так вот како­во наслед­ство Пибо­ди. Дом, зем­ля, леса пред­став­ля­ли собой все­го лишь мате­ри­аль­ную обо­лоч­ку при- чуд­ли­вых углов потай­ной ком­на­ты, тро­пи­нок через боло­то к месту шаба­ша, под­пи­сей в Чер­ной Кни­ге…

Хоте­лось бы знать, кто пере­вер­нет меня, если после моей смер­ти я буду похо­ро­нен так же, как и дру­гие?