Говард Филлипс Лавкрафт

совместно с August Derleth

СЛУХОВОЕ ОКНО

(The Gable Window)
Напи­са­но в 1957 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод О. Мич­ков­ско­го

////

I

Всту­пая во вла­де­ние домом сво­е­го кузе­на Уил­бе­ра менее чем через месяц после его без­вре­мен­ной кон­чи­ны, я испы­ты­вал нехо­ро­шие пред­чув­ствия, уж очень не по душе мне было место­по­ло­же­ние дома: глу­хая гор­ная лож­би­на непо­да­ле­ку от Эйл­с­бе­ри-Пай­ка. В то же вре­мя я нахо­дил спра­вед­ли­вым то, что при­ют мое­го люби­мо­го кузе­на достал­ся имен­но мне. Дом, о кото­ром идет речь, был в свое вре­мя постро­ен ста­рым Уор­то­ном. Внук это­го фер­ме­ра, недо­воль­ный скуд­ным суще­ство­ва­ни­ем на исто­щен­ной, бес­плод­ной зем­ле, пере­ехал в при­мор­ский город Кинг­стон, после чего дом дол­гие годы пусто­вал, пока его не при­об­рел мой кузен. Как истин­ный Эйк­ли, он сде­лал это без вся­ко­го рас­че­та, пови­ну­ясь пер­во­му побуж­де­нию.

В тече­ние мно­гих лет Уил­бер изу­чал архео­ло­гию и антро­по­ло­гию. Закон­чив Мис­ка­то­ник­ский уни­вер­си­тет в Арк­хэме, он уехал в Азию, где про­вел три года, побы­вав в Мон­го­лии, на Тибе­те и в про­вин­ции Синьц­зян, а сле­ду­ю­щие три года поров­ну поде­лил меж­ду Латин­ской Аме­ри­кой и юго-запад­ной частью Соеди­нен­ных Шта­тов. Полу­чив при­гла­ше­ние занять долж­ность про­фес­со­ра Мис­ка­то­ник­ско­го уни­вер­си­те­та, он вер­нул­ся на роди­ну, но от долж­но­сти неожи­дан­но отка­зал­ся, а вме­сто это­го купил поме­стье ста­ро­го Уор­то­на и при­нял­ся пере­де­лы­вать его на свой лад. Преж­де все­го, он убрал все при­строй­ки, оста­вив толь­ко одну, а затем взял­ся за цен­траль­ное зда­ние и при­дал ему еще более при­чуд­ли­вый вид, неже­ли тот, какой оно при­об­ре­ло за две­сти лет сво­е­го суще­ство­ва­ния. При­зна­юсь, что я даже не дога­ды­вал­ся о том, насколь­ко ради­каль­ным пере­дел­кам под­верг­лось зда­ние, до тех пор, пока сам не стал его вла­дель­цем.

Толь­ко тогда я узнал, что, ока­зы­ва­ет­ся, Уил­бер оста­вил в непри­кос­но­вен­но­сти лишь поло­ви­ну дома, пол­но­стью пере­де­лав фасад и одно кры­ло и соору­див ман­сар­ду над южной сто­ро­ной пер­во­го эта­жа. Когда-то это было невы­со­кое зда­ние, все­го в один этаж и с обшир­ным чер­дач­ным поме­ще­ни­ем, где по обы­чаю, заве­ден­но­му в Новой Англии, хра­нил­ся в севоз­мож­ный сель­ско­хо­зяй­ствен­ный инвен­тарь. Ту часть построй­ки, кото­рая была сло­же­на из бре­вен, Уил­бер в зна­чи­тель­ной мере сохра­нил, что сви­де­тель­ство­ва­ло о его ува­же­нии к делу рук наших пред­ков в этой стране, ведь к тому момен­ту, когда он покон­чил со сво­и­ми ски­та­ни­я­ми и осел в род­ных кра­ях, семья Эйк­ли про­жи­ла в Аме­ри­ке без мало­го два сто­ле­тия. Если мне не изме­ня­ет память, шел 1921 год. Через три года кузе­на не ста­ло, и 16 апре­ля 1924 года я, соглас­но его заве­ща­нию, всту­пил во вла­де­ние усадь­бой.

Остав­шись прак­ти­че­ски таким, каким был при кузене, дом реши­тель­но не впи­сы­вал­ся в ново­ан­глий­ский пей­заж. Лишь камен­ный фун­да­мент, бре­вен­ча­тое осно­ва­ние, да четы­рех­уголь­ная кир­пич­ная печ­ная тру­ба дава­ли неко­то­рое пред­став­ле­ние об его изна­чаль­ном виде, в осталь­ном же он был пере­де­лан настоль­ко, что казал­ся тво­ре­ни­ем цело­го ряда поко­ле­ний. Боль­шая часть ново­вве­де­ний, по всей види­мо­сти, была направ­ле­на на то, что­бы обес­пе­чить вла­дель­цу мак­си­мум удобств, но было сре­ди них одно, кото­рое при­во­ди­ло меня в недо­уме­ние еще при жиз­ни кузе­на, не давав­ше­го на сей счет ника­ких объ­яс­не­ний. Я имею в виду боль­шое круг­лое окно, выруб­лен­ное в южной стене ман­сар­ды, и даже не столь­ко само окно, сколь­ко доволь­но стран­ное непро­зрач­ное стек­ло, встав­лен­ное в него. Из слов Уил­бе­ра я заклю­чил, что стек­ло это – изде­лие глу­бо­кой древ­но­сти – он при­об­рел в ходе сво­их стран­ствий по Азии. Как-то раз он обмол­вил­ся о нем, как о “стек­ле из Лен­га”, в дру­гой раз заме­тил, что оно “веро­ят­но, хиа­дес­ско­го про­ис­хож­де­ния”, одна­ко ни то, нид­ру­гое ров­ным сче­том ниче­го мне не гово­ри­ло, да, по прав­де гово­ря, я и не испы­ты­вал настоль­ко силь­но­го инте­ре­са к стран­стви­ям кузе­на, что­бы пус­кать­ся в подроб­ные рас­спро­сы.

Но уже очень ско­ро я пожа­лел о сво­ей нелю­бо­зна­тель­но­сти, ибо в пер­вые же дни после пере­ез­да в дом Уил­бе­ра я обна­ру­жил, что жизнь мое­го кузе­на про­те­ка­ла не в глав­ных ком­на­тах на пер­вом эта­же, как сле­до­ва­ло ожи­дать, исхо­дя из их обста­нов­ки, пред­ла­гав­шей мак­си­мум удобств, а в ман­сар­де с окном на юг. Имен­но там он дер­жал свою кол­лек­цию кури­тель­ных тру­бок, свои люби­мые кни­ги, пла­стин­ки и наи­бо­лее удоб­ные пред­ме­ты мебе­ли; там был его рабо­чий каби­нет, и там же хра­ни­лись руко­пи­си, свя­зан­ные с пред­ме­том его иссле­до­ва­ний, кото­рые были пре­рва­ны вне­зап­ным неду­гом в тот момент, когда он рабо­тал в кни­го­хра­ни­ли­ще биб­лио­те­ки Мис­ка­то­ник­ско­го уни­вер­си­те­та.

Теперь насту­пи­ла моя оче­редь пере­де­лы­вать все на свой лад. Преж­де все­го необ­хо­ди­мо было вос­ста­но­вить нор­маль­ный уклад жиз­ни в доме и начать с обжи­ва­ния пер­во­го эта­жа. Тем более что ман­сар­да с пер­во­го же взгля­да вну­ши­ла мне труд­но­объ­яс­ни­мую непри­язнь. Отча­сти это было вызва­но тем, что все в этой ком­на­те еще слиш­ком живо напо­ми­на­ло мне об умер­шем кузене, кото­ро­му нико­гда уже не суж­де­но было ее зани­мать; отча­сти тем, что от нее вея­ло чем-то холод­ным и нездеш­ним. Как буд­то некая физи­че­ская сила оттал­ки­ва­ла меня от нее, хотя, конеч­но, силой этой было не что иное, как мое соб­ствен­ное отно­ше­ние к ком­на­те, кото­рую я про­сто не пони­мал, как нико­гда не пони­мал сво­е­го кузе­на Уил­бе­ра.

Осу­ществ­ле­ние пла­ни­ру­е­мых пере­мен ока­за­лось дале­ко не таким лег­ким делом, как мне пона­ча­лу каза­лось: очень ско­ро я убе­дил­ся в том, что “лого­во” мое­го кузе­на рас­про­стра­ня­ет свою атмо­сфе­ру на весь дом. Суще­ству­ет пове­рье, буд­то дома с неиз­беж­но­стью при­об­ре­та­ют неко­то­рые чер­ты харак­те­ра сво­их вла­дель­цев. Если это ста­рое зда­ние в свое вре­мя нес­ло на себе отпе­ча­ток тех или иных фамиль­ных черт Уор­то­нов, про­жив­ших в нем дол­гие годы, то мой кузен, пере­де­лав его на свой лад, начи­сто стер этот отпе­ча­ток, так что и до сих пор здесь все ука­зы­ва­ло на при­сут­ствие Уил­бе­ра Эйк­ли. Не то что­бы это посто­ян­но на меня дави­ло, про­сто ино­гда мне ста­но­ви­лось не по себе от ощу­ще­ния, буд­то я нахо­жусь в доме не один или буд­то кто-то или что-то при­сталь­но сле­дит за каж­дым моим шагом.

При­чи­ной это­му мог­ло послу­жить то, что дом был рас­по­ло­жен в глу­хой и без­люд­ной мест­но­сти, одна­ко, с каж­дым днем у меня рос­ло ощу­ще­ние, что люби­мая ком­на­та кузе­на явля­ет­ся чем-то оду­шев­лен­ным и ждет его воз­вра­ще­ния, подоб­но домаш­не­му живот­но­му, тер­пе­ли­во жду­ще­му сво­е­го хозя­и­на, не ведая о постиг­шей его смер­ти. Веро­ят­но, из-за это­го неот­вяз­но­го впе­чат­ле­ния я и уде­лял ком­на­те намно­го боль­ше вни­ма­ния, неже­ли она того заслу­жи­ва­ла. Я вынес из нее кое-какие пред­ме­ты, в том чис­ле очень удоб­ное крес­ло-шез­лонг, одна­ко тут же вынуж­ден был вер­нуть их на место. Сде­лать это меня побу­дил ряд доволь­но стран­ных и про­ти­во­ре­чи­вых чувств: напри­мер, я вдруг понял, что крес­ло, пока­зав­ше­е­ся мне пона­ча­лу таким удоб­ным, рас­счи­та­но на чело­ве­ка совер­шен­но иной, неже­ли у меня, ком­плек­ции; или что осве­ще­ние на пер­вом эта­же дома хуже, чем навер­ху, из-за чего мне при­шлось вер­нуть в ман­сар­ду взя­тые мной отту­да кни­ги.

Одним сло­вом, факт оста­вал­ся фак­том: по сво­е­му харак­те­ру ман­сар­да извест­ным обра­зом отли­ча­лась от осталь­ной части зда­ния, и если бы не она, то это был бы совер­шен­но обыч­ный дом. Поме­ще­ния пер­во­го эта­жа име­ли все необ­хо­ди­мые удоб­ства, но я не видел при­зна­ков того, что­бы ими часто поль­зо­ва­лись, если не счи­тать кух­ни. И наобо­рот: ман­сар­да, тоже доста­точ­но уют­ная, явля­лась тако­вой в каком-то дру­гом смыс­ле. У меня созда­лось впе­чат­ле­ние, что эта ком­на­та, явно рас­счи­тан­ная на одно­го чело­ве­ка с вполне опре­де­лен­ны­ми вку­са­ми и при­выч­ка­ми, исполь­зо­ва­лась не одним, а мно­ги­ми и при­том очень раз­ны­ми людь­ми, каж­дый из кото­рых оста­вил в ее сте­нах как бы части­цу сво­ей лич­но­сти. Но ведь я пре­крас­но знал, что кузен вел жизнь затвор­ни­ка и, если не счи­тать поез­док в арк­хэм­ский Мис­ка­то­ник­ский уни­вер­си­тет и босто­нов­скую Уай­де­не­ров­скую биб­лио­те­ку, вооб­ще нику­да не выез­жал и нико­го не при­ни­мал. Даже в тех ред­ких слу­ча­ях, когда к нему загля­ды­вал я, а мне ино­гда слу­ча­лось бывать в этих кра­ях по сво­им делам, он, каза­лось, с нетер­пе­ни­ем ждал, что­бы я как мож­но ско­рее убрал­ся, хотя и оста­вал­ся неиз­мен­но любе­зен, да и я, по прав­де гово­ря, не задер­жи­вал­ся у него более чет­вер­ти часа.

При­зна­юсь, что атмо­сфе­ра, царя­щая в ман­сар­де, зна­чи­тель­но охла­ди­ла мой пре­об­ра­зо­ва­тель­ский пыл. В поме­ще­ни­ях пер­во­го эта­жа име­лось все необ­хо­ди­мое для нор­маль­но­го про­жи­ва­ния, и пото­му для меня не соста­ви­ло осо­бо­го тру­да выбро­сить из голо­вы ком­на­ту кузе­на, а заод­но и те изме­не­ния, кото­рые я наме­ре­вал­ся в ней про­из­ве­сти. Кро­ме того, я по- преж­не­му часто и подол­гу отсут­ство­вал, так что торо­пить­ся с пере­строй­кой дома не было ника­кой нуж­ды. Заве­ща­ние кузе­на было утвер­жде­но, я всту­пил во вла­де­ние име­ни­ем, мои пра­ва на него никем не оспа­ри­ва­лись.

Жизнь шла сво­им чере­дом, и я уже почти забыл о сво­их нере­а­ли­зо­ван­ных пла­нах отно­си­тель­но ман­сар­ды, когда ряд мел­ких, на пер­вый взгляд незна­чи­тель­ных про­ис­ше­ствий, вновь про­бу­ди­ли во мне преж­нее бес­по­кой­ство. Если я не оши­ба­юсь, пер­вое из этих про­ис­ше­ствий слу­чи­лось при­мер­но через месяц после того, как я всту­пил во вла­де­ние домом, и было настоль­ко три­ви­аль­ным, что в тече­ние несколь­ких недель мне даже не при­хо­ди­ло в голо­ву свя­зать его с после­ду­ю­щи­ми собы­ти­я­ми. Как-то вече­ром, когда я сидел и читал у ками­на в гости­ной на пер­вом эта­же, мне пока­за­лось, буд­то кто-то скре­бет­ся в дверь. Я решил, что это кош­ка или какое-нибудь дру­гое домаш­нее живот­ное про­сит­ся внутрь, а пото­му встал и про­шел­ся вокруг дома, про­ве­рив перед­нюю и зад­нюю две­ри, а заод­но и кро­хот­ную боко­вую двер­цу, остав­шу­ю­ся от ста­рой части зда­ния. Одна­ко мне не уда­лось обна­ру­жить ни кош­ки, ни даже ее сле­дов. Живот­ное слов­но рас­тво­ри­лось во мра­ке. Я несколь­ко раз позвал его, но не услы­шал в ответ ни зву­ка. Но как толь­ко я вер­нул­ся на свое место у ками­на, звук повто­рил­ся. И сколь­ко бы я не вста­вал и ни выхо­дил, я так нико­го и не уви­дел, хотя опи­сан­ное повто­ри­лось раз шесть. В кон­це кон­цов, я так разо­злил­ся, что попа­дись мне тогда эта кош­ка, я, не заду­мы­ва­ясь, при­стре­лил бы ее на месте.

Собы­тие само по себе ничтож­ное, я так и решил, что это была кош­ка, кото­рая зна­ла мое­го кузе­на, но не зна­ла меня, а пото­му при моем появ­ле­ний пуга­лась и убе­га­ла. Одна­ко не про­шло и неде­ли, как повто­ри­лось при­мер­но то же, толь­ко с одним суще­ствен­ным отли­чи­ем. На этот раз вме­сто зву­ка, кото­рый мог­ла бы изда­вать скре­бу­ща­я­ся в дверь кош­ка, я услы­шал харак­тер­ный шорох, обдав­ший меня непри­ят­ным холод­ком, как если бы что-то вро­де змеи или, ска­жем, хобо­та сло­на сколь­зи­ло по окон­ным и двер­ным стек­лам. В осталь­ном повто­ри­лось все то же, что и в про­шлый раз: я слы­шал, но не видел, искал и не нахо­дил; одни толь­ко стран­ные, неиз­вест­но­го про­ис­хож­де­ния зву­ки. Что это было: кош­ка? Змея? Или что- нибудь еще?

Тако­го рода слу­ча­ев, когда я слы­шал зву­ки, при­чи­ной кото­рых мог­ли явить­ся кош­ка или змея, было мно­го, одна­ко наря­ду с ними быва­ло и дру­гое. То, напри­мер, мне слы­шал­ся стук копыт, то топот како­го-то круп­но­го живот­но­го, то щебе­та­нье птиц, тыкав­ших­ся клю­ва­ми в окон­ные стек­ла, то шелест чего-то боль­шо­го и сколь­зя­ще­го, то хлю­па­нье и при­чмо­ки­ва­ние. Как сле­до­ва­ло все это пони­мать? Я не мог счи­тать про­ис­хо­дя­щее обыч­ны­ми слу­хо­вы­ми гал­лю­ци­на­ци­я­ми хотя бы пото­му, что зву­ки име­ли место при любой пого­де и во вся­кое вре­мя суток. С дру­гой сто­ро­ны, если бы они дей­стви­тель­но исхо­ди­ли от како­го-то живот­но­го, то я бы непре­мен­но уви­дел его еще до того, как оно исчез­ло в лес­ных зарос­лях, что покры­ва­ли хол­мы, обсту­пав­шие дом со всех сто­рон (рань­ше здесь были воз­де­лан­ные поля, но новое поко­ле­ние кле­нов, берез и ясе­ней вер­ну­ло дикой при­ро­де неко­гда ото­бран­ные у той вла­де­ния).

Очень может быть, что этот зага­доч­ный цикл собы­тий так нико­гда бы и не пре­рвал­ся, если бы одна­жды вече­ром я не удо­су­жил­ся отво­рить дверь на лест­ни­цу, веду­щую в ман­сар­ду, что­бы про­вет­рить поме­ще­ние; имен­но тогда, в оче­ред­ной раз услы­шав, как скре­бет­ся кош­ка, я понял, что звук доно­сит­ся не от две­рей, а от окна в ман­сар­де. Я, как безум­ный, бро­сил­ся вверх по лест­ни­це, не успев даже поду­мать о более чем стран­ном пове­де­нии этой тва­ри, кото­рая суме­ла каким то обра­зом вска­раб­кать­ся по глад­кой стене на вто­рой этаж дома и теперь тре­бо­ва­ла, что­бы ее впу­сти­ли через круг­лое окош­ко – един­ствен­ный вход в ман­сар­ду сна­ру­жи. Так как окно не откры­ва­лось ни цели­ком, ни хотя бы отча­сти, я ров­ным сче­том ниче­го не раз­гля­дел, хотя отчет­ли­во слы­шал, как кто-то скре­бет­ся по дру­гую сто­ро­ну мато­во­го стек­ла.

Я ринул­ся вниз, схва­тил элек­три­че­ский фона­рик и, выбе­жав во тьму жар­кой лет­ней ночи, осве­тил фрон­тон дома. Но к это­му вре­ме­ни все стих­ло, и я не уви­дел ниче­го, кро­ме глу­хой сте­ны, да сле­по­го окна, с той толь­ко раз­ни­цей, что сна­ру­жи окно выгля­де­ло непро­ни­ца­е­мо чер­ным, тогда как изнут­ри поверх­ность стек­ла име­ла мут­но-беле­сый отте­нок. Я мог оста­вать­ся в неве­де­нии до кон­ца дней сво­их (и неред­ко мне кажет­ся, что так оно было бы луч­ше), но увы! судь­ба рас­по­ря­ди­лась ина­че.

При­мер­но в те же дни я полу­чил в пода­рок от тетуш­ки поро­ди­сто­го кота по име­ни Крош­ка Сэм, с кото­рым играл за два года до опи­сы­ва­е­мых собы­тий, когда он был еще котен­ком. Тетуш­ку дав­но бес­по­ко­ил мой уеди­нен­ный образ жиз­ни, и, не выдер­жав, она отпра­ви­ла мне для ком­па­нии одно­го из сво­их котов. Крош­ка Сэм реши­тель­но опро­вер­гал свое про­зви­ще. Теперь его сле­до­ва­ло бы име­но­вать Вели­ка­ном Сэмом, ибо с тех пор, как я видел его в послед­ний раз, он набрал поря­доч­ный вес и пре­вра­тил­ся в насто­я­ще­го мате­ро­го коти­ща, к чести все­го коша­чье­го семей­ства. Свою при­вя­зан­ность ко мне Сэм недву­смыс­лен­но выра­жал тем, что тер­ся о мои ноги и гром­ко мур­лы­кал; отно­си­тель­но же дома у него сло­жи­лось дво­я­кое мне­ние. Быва­ло, что он мир­но и уют­но дре­мал у ками­на, но быва­ло и так, что он вне­зап­но ста­но­вил­ся совсем беше­ным и тре­бо­вал, что­бы я выпу­стил его на ули­цу. А уж в те мину­ты, когда раз­да­ва­лись опи­сан­ные мною зву­ки, слов­но какое-то дру­гое живот­ное стре­ми­лось попасть в дом, он про­сто терял голо­ву от стра­ха и яро­сти, и мне при­хо­ди­лось не меш­кая выпус­кать его на волю. В таких слу­ча­ях он опро­ме­тью мчал­ся в един­ствен­ную при­строй­ку, сохра­нив­шу­ю­ся после пере­дел­ки дома кузе­ном, и про­во­дил там или где- нибудь в лесу всю ночь, не появ­ля­ясь до само­го рас­све­та, когда голод вынуж­дал его вер­нуть­ся в дом. В ман­сар­ду же он не сту­пал ни лапой!

II

В сущ­но­сти, не кто иной, как кот, навел меня на мысль побли­же озна­ко­мить­ся с пред­ме­том заня­тий кузе­на. Сума­сброд­ные выход­ки Крош­ки Сэма выгля­де­ли столь непри­твор­ны­ми, что мне ниче­го не оста­ва­лось, как обра­тить­ся к раз­роз­нен­ным бума­гам Уил­бе­ра и попы­тать­ся най­ти в них какое-нибудь объ­яс­не­ние зага­доч­ным явле­ни­ям, повто­ря­ю­щим­ся в доме изо дня в день. Почти сра­зу я наткнул­ся на неокон­чен­ное пись­мо – оно лежа­ло в ящи­ке пись­мен­но­го сто­ла в одной из ком­нат пер­во­го эта­жа и было адре­со­ва­но мне. Судя по все­му, Уил­бер знал о том, что он неиз­ле­чи­мо болен, ибо с пер­во­го же взгля­да на пись­мо я убе­дил­ся, что в нем содер­жат­ся рас­по­ря­же­ния на слу­чай смер­ти. Един­ствен­ное, чего Уил­бер не знал точ­но, так это отпу­щен­но­го ему сро­ка, и пись­мо, нача­тое им все­го за месяц до кон­чи­ны, было потом бро­ше­но в ящик сто­ла и боль­ше отту­да не выни­ма­лось, хотя у кузе­на была уйма вре­ме­ни, что­бы его допи­сать. “Доро­гой Фред, – про­чел я. – Круп­ней­шие меди­цин­ские све­ти­ла утвер­жда­ют, что я дол­го не про­тя­ну, и, посколь­ку в заве­ща­нии я уже назвал тебя в каче­стве наслед­ни­ка, мне оста­ет­ся толь­ко допол­нить мою послед­нюю волю рядом заклю­чи­тель­ных рас­по­ря­же­ний. Умо­ляю тебя отне­стись к ним серьез­но и выпол­нить неукос­ни­тель­но. Вот три вещи, кото­рые ты дол­жен сде­лать непре­мен­но:

1) Все бума­ги, хра­ня­щи­е­ся в отде­ле­ни­ях А, В и С моей кар­то­те­ки, под­ле­жат уни­что­же­нию.

2) Все кни­ги, сто­я­щие на пол­ках Н, I, J и К, необ­хо­ди­мо вер­нуть в биб­лио­те­ку Мис­ка­то­ник­ско­го уни­вер­си­те­та в Арк­хэме.

3) Круг­лое окно в ман­сар­де долж­но быть раз­би­то. Ты слы­шишь? Не про­сто выну­то и тем или иным обра­зом исполь­зо­ва­но, но раз­би­то вдре­без­ги.

Три выше­на­зван­ных рас­по­ря­же­ния ты обя­зан выпол­нить неукос­ни­тель­но. В про­тив­ном слу­чае те ужас­ные бед­ствия, кото­рые могут постиг­нуть чело­ве­че­ство, будут на тво­ей сове­сти. Боль­ше я не ста­ну к это­му воз­вра­щать­ся, дабы не терять вре­ме­ни, кото­ро­го у меня и так мало, и перей­ду к дру­гим важ­ным вопро­сам. Пер­вый из них это…”

Но на этом месте кузе­ну что-то поме­ша­ло, и он оста­вил пись­мо недо­пи­сан­ным.

Как мне сле­до­ва­ло отне­стись к этим зага­доч­ным рас­по­ря­же­ни­ям? Я еще мог понять, что кни­ги долж­ны быть воз­вра­ще­ны в биб­лио­те­ку, тем более что меня они почти не инте­ре­со­ва­ли. Но зачем уни­что­жать бума­ги? Поче­му бы не отпра­вить их в биб­лио­те­ку заод­но с кни­га­ми? А что каса­ет­ся стек­ла, то раз­би­вать его было бы про­сто глу­по­стью, ведь в таком слу­чае при­шлось бы встав­лять новое и пус­кать­ся в лиш­ние тра­ты. Одним сло­вом, это несчаст­ное пись­мо толь­ко подо­гре­ло мое любо­пыт­ство, и я решил уде­лить раз­бор­ке архи­ва кузе­на более при­сталь­ное вни­ма­ние.

В тот вечер я начал с книг на пол­ках, ука­зан­ных в пись­ме; все они раз­ме­ща­лись в ман­сар­де в южном кон­це зда­ния. В под­бор­ке книг кузе­на ска­зы­вал­ся его инте­рес к архео­ло­гии и антро­по­ло­гии; сре­ди них было мно­же­ство тек­стов о циви­ли­за­ци­ях древ­них жите­лей ост­ро­ва Пас­хи, мон­го­лов и раз­лич­ных пле­мен, нахо­дя­щих­ся на пер­во­быт­ной ста­дии раз­ви­тия, а так­же кни­ги о пере­се­ле­ни­ях наро­дов и о мифах и куль­тах, вхо­дя­щих в состав пер­во­быт­ных рели­гий. Но это было толь­ко пре­лю­ди­ей к той лите­ра­ту­ре, что пред­на­зна­ча­лась к отсыл­ке в уни­вер­си­тет­скую биб­лио­те­ку. Сре­ди послед­ней попа­да­лись кни­ги настоль­ко древ­ние, что в иных даже не был ука­зан год выпус­ка; раз­ве что вет­хость, да руко­пис­ный текст поз­во­ля­ли дати­ро­вать их сред­ни­ми века­ми. Кни­ги более позд­них вре­мен (сре­ди кото­рых я не встре­тил ни одной, издан­ной после 1850 года) попа­ли к кузе­ну раз­ны­ми путя­ми: одни из них когда-то при­над­ле­жа­ли Ген­ри Эйк­ли из Вер­мон­та, дво­ю­род­но­му бра­ту наших с Уил­бе­ром отцов, и он соб­ствен­но­руч­но отпра­вил их Уил­бе­ру; на дру­гих кра­со­вал­ся штамп Наци­о­наль­ной Биб­лио­те­ки в Пари­же, из чего мож­но было заклю­чить, что мой кузен не гну­шал­ся кра­жей книг с биб­лио­теч­ных полок.

Сре­ди книг на раз­ных язы­ках, состав­ляв­ших биб­лио­те­ку кузе­на, попа­да­лись такие назва­ния, как “Пна­ко­тикские ману­скрип­ты”, “Текст Р’лайх”, “Unaussprechlichen Kulten” фон Юнт­ца, “Кни­га Эйбо­на”, “Пес­ни Дола”, “Семь сокро­вен­ных книг” Хса­на, “De Vermis Mysteriis” Людви­га Прин­на, “Запис­ки Челе­но”, “Cultes des Goules” гра­фа д’Эр­ле­та, “Кни­га Дзи­ан” *, фото­ко­пия “Некро­но­ми­ко­на” безум­но­го ара­ба Абду­ла Аль-Хаз­ре­да, а так­же мно­гие дру­гие, в том чис­ле и руко­пис­ные. При­зна­юсь, что содер­жа­ние этих книг при­ве­ло меня в заме­ша­тель­ство, посколь­ку они, во вся­ком слу­чае те, кото­рые я мог читать, содер­жа­ли неве­ро­ят­ное коли­че­ство мифов и легенд, отно­сив­ших­ся, без­услов­но, к древ­ней­шим рели­ги­оз­ным воз­зре­ни­ям чело­ве­че­ской расы и даже, если я пра­виль­но понял из про­чи­тан­но­го, иных нездеш­них рас. Прав­да, я не был уве­рен в том, что пра­виль­но понял содер­жа­ние тек­стов на латин­ском, фран­цуз­ском и немец­ком, даже ста­ро­ан­глий­ские кни­ги мне при­хо­ди­лось раз­би­рать с боль­шим тру­дом. Но и того, что я разо­брал, хва­ти­ло мне с лих­вой, ибо там изла­га­лась кар­ти­на мира столь абсурд­ная, что раз­ве толь­ко такой поме­шан­ный на антро­по­ло­гии чело­век, как мой кузен, мог счесть ее сколь­ко-нибудь заслу­жи­ва­ю­щей вни­ма­ния.

В то же вре­мя она не была лише­на инте­ре­са, хотя и повто­ря­ла доволь­но изби­тую схе­му. В осно­ве ее лежа­ло иду­щее из глу­бин веков пред­став­ле­ние о борь­бе сил све­та с сила­ми тьмы, во вся­ком слу­чае, так мне пока­за­лось. В кон­це кон­цов, не все ли рав­но, под каки­ми име­на­ми высту­па­ют эти силы Бога и Дья­во­ла или Богов Седой Ста­ри­ны и Вла­сти­те­лей Древ­но­сти, Добра и Зла либо Ноден­са, Вла­ды­ки Вели­кой Без­дны, един­ствен­но­го из Богов Седой Ста­ри­ны, полу­чив­ше­го имя, и таких про­ти­во­сто­я­щих ему богов, как сла­бо­ум­ный Аза­тот, этот бес­фор­мен­ный рас­про­стра­ни­тель инфер­наль­но­го хао­са, бого­хуль­ству­ю­щий и бур­ля­щий в цен­тре все­го миро­зда­ния; Иог-Сотот, весь-в-одном и один-во-всем, непод­власт­ный зако­нам вре­ме­ни и про­стран­ства, сосу­ще­ству­ю­щий со все­ми вре­ме­на­ми и сопри­сут­ству­ю­щий все­му про­стран­ству; Ньяр­латхо­теп, вест­ник Древ­них; Вели­кий Ктул­ху, жду­щий часа, когда он смо­жет вос­стать из Р’лайха,сокрытого в мор­ских пучи­нах; невы­ра­зи­мый Хастур, Вла­ды­ка Меж­звезд­ных Про­странств; Шуб-Ниг­гу­рат, чер­ный козел дре­му­чих Лесов Леги­о­нов Мла­дых? И подоб­но тому, как чело­ве­че­ские расы, покло­няв­ши­е­ся раз­лич­ным извест­ным богам, име­но­ва­лись по сек­там, так и после­до­ва­те­ли Древ­них раз­де­ля­лись на чудо­вищ­ных снеж­ных людей, оби­та­ю­щих в Гима­ла­ях и дру­гих гор­ных стра­нах Азии; глу­бо­ко­вод­ных, что зата­и­лись в оке­ан­ских пучи­нах, хра­ня вер­ность Вели­ко­му Ктул­ху и покло­ня­ясь Даго­ну; шан­та­ков; народ чо- чо и мно­гих дру­гих. Иные сре­ди них, как утвер­жда­лось, про­ис­хо­дят из тех мест, куда их изгна­ли как Люци­фе­ра из Рая Вла­сти­те­лей Древ­но­сти, когда они вос­ста­ли про­тив Богов Седой Ста­ри­ны: это такие места, как дале­кие звез­ды Хиа­де­са, Неве­до­мый Кадаф, пла­то Ленг и зато­нув­ший город Р’лайх.

Сре­ди это­го оби­лия труд­но­про­из­но­си­мых назва­ний я встре­тил два име­ни, кото­рые при­ве­ли меня в заме­ша­тель­ство, заста­вив пред­по­ло­жить, что кузен отно­сил­ся к этой мифо­ло­ги­че­ской схе­ме куда серьез­нее, чем я думал. Неод­но­крат­ное упо­ми­на­ние Хиа­де­са, напри­мер, напом­ни­ло мне сло­ва Уил­бе­ра об окон­ном стек­ле в ман­сар­де, когда он оха­рак­те­ри­зо­вал его, как “веро­ят­но, хиа­дес­ско­го про­ис­хож­де­ния”. В дру­гой раз он выска­зал­ся о нем еще более опре­де­лен­но, назвав его “стек­лом из Лен­га”. Прав­да, это мог­ло быть слу­чай­ным сов­па­де­ни­ем, и неко­то­рое вре­мя я тешил себя мыс­лью, что Ляном, веро­ят­но, зва­ли како­го-нибудь китай­ско­го тор­гов­ца анти­ква­ри­а­том, а сло­во “хиа­дес­ский” я про­сто не так рас­слы­шал. Но напрас­но пытал­ся я обма­нуть само­го себя, все ука­зы­ва­ло, на то, что инте­рес Уил­бе­ра к этой совер­шен­но нездеш­ней мифо­ло­гии был дале­ко не пре­хо­дя­щим. И если меня не смог­ли до кон­ца убе­дить собран­ные им руко­пи­си и кни­ги, то его соб­ствен­но­руч­ные запи­си раз­ве­я­ли мои послед­ние сомне­ния.

В его замет­ках встре­ча­лось мно­го более чем стран­ных упо­ми­на­ний, от кото­рых мне поче­му-то ста­но­ви­лось не по себе. Там так­же были пусть неуме­лые, но весь­ма впе­чат­ля­ю­щие зари­сов­ки явно нездеш­них пей­за­жей и существ, каких невоз­мож­но было бы выду­мать даже при самой буй­ной фан­та­зии. Воис­ти­ну, в боль­шин­стве сво­ем эти суще­ства пре­вос­хо­ди­ли вся­кое опи­са­ние: там были кры­ла­тые, в чело­ве­че­ский рост тва­ри, похо­жие на лету­чих мышей; гигант­ские бес­фор­мен­ные гады с бес­чис­лен­ны­ми щупаль­ца­ми, на пер­вый взгляд напо­ми­на­ю­щие ось­ми­но­гов, но явно пре­вос­хо­дя­щие послед­них интел­лек­том; ког­ти­стые полу­лю­ди-полуп­ти­цы; без­об­раз­ные амфи­бии, ходя­щие на зад­них лапах и покры­тые блед­но-зеле­ной, цве­та мор­ской вол­ны, чешу­ей. Попа­да­лись сре­ди них и такие, у кото­рых были ярко выра­жен­ные чело­ве­че­ские чер­ты: хилые, недо­раз­ви­тые кар­ли­ки с восточ­но­го типа лица­ми, насе­ля­ю­щие, судя по их оде­я­ни­ям, холод­ные стра­ны, а так­же пред­ста­ви­те­ли расы, рож­ден­ной от сме­шан­ных бра­ков меж­ду зем­но­вод­ны­ми и людь­ми. Я нико­гда бы не поду­мал, что мой кузен был наде­лен таким бога­тым вооб­ра­же­ни­ем. Из всех наших род­ствен­ни­ков один толь­ко дядюш­ка Ген­ри по- дет­ски верил вся­ко­го рода неле­пым вымыс­лам, но, насколь­ко я знал Уил­бе­ра, он ниче­му подоб­но­му под­вер­жен не был. И толь­ко теперь я уви­дел, что он искус­но скры­вал от всех нас свою истин­ную сущ­ность. Труд­но пере­дать, в какое изум­ле­ние поверг­ло меня это откры­тие.

Ни одно живое суще­ство не мог­ло послу­жить про­об­ра­зом для этих зари­со­вок, а в тех руко­пи­сях и кни­гах, что оста­лись после кузе­на, похо­жих рисун­ков не было. Под­стре­ка­е­мый любо­пыт­ством, я еще боль­ше углу­бил­ся в архив кузе­на и, в кон­це кон­цов, выбрал несколь­ко запи­сей, зага­доч­ных по содер­жа­нию, но в то же вре­мя, как мне пока­за­лось, име­ю­щих кос­вен­ное отно­ше­ние к пред­ме­ту моих поис­ков. Все запи­си были пунк­ту­аль­но дати­ро­ва­ны, и я без тру­да рас­по­ло­жил их в хро­но­ло­ги­че­ском поряд­ке.

“15 октяб­ря 1921 года. Ланд­шафт про­яс­ня­ет­ся. Ленг? Напо­ми­на­ет юго-запад Аме­ри­ки. Пеще­ры, из них выле­та­ют стаи лету­чих мышей, целая туча, как раз перед зака­том. Они закры­ли собой солн­це. Низ­ко­рос­лый кустар­ник, искрив­лен­ные ство­лы. Очень вет­ре­но. Вда­ле­ке засне­жен­ные вер­ши­ны гор, напра­во пустын­ное плос­ко­го­рье.

21 октяб­ря 1921 года. Четы­ре шан­та­ка на сред­нем плане. Сред­ний рост – выше чело­ве­че­ско­го. Покры­ты шер­стью, напо­ми­на­ют лету­чих мышей, пере­пон­ча­тые кры­лья про­сти­ра­ют­ся на три фута над голо­вой. Клю­вы загну­тые, как у стер­вят­ни­ков, в осталь­ном же мор­ды напо­ми­на­ют рыль­ца лету­чих мышей. Пере­сек­ли мест­ность по воз­ду­ху, оста­но­ви­лись пере­дох­нуть на ска­ле непо­да­ле­ку от меня. Не заме­ча­ют. По-мое­му, на одном был всад­ник, но не уве­рен.

7 нояб­ря 1921 года. Ночь. Оке­ан. Ост­ров вро­де рифа на перед­нем плане. Глу­бо­ко­вод­ные вме­сте с гума­но­и­да­ми явно сме­шан­но­го про­ис­хож­де­ния: помесь белая. Глу­бо­ко­вод­ные покры­ты чешу­ей, пере­дви­га­ют­ся напо­до­бие лягу­шек, нечто сред­нее меж­ду шагом и прыж­ком, чуть гор­бят­ся, как и все зем­но­вод­ные. Осталь­ные, похо­же, поплы­ли на риф. Быть может, Иннс­маут? Ни бере­го­вой линии, ни город­ских огней. Нет и кораб­лей. Высту­па­ю­щая из воды воз­вы­шен­ность, рядом с рифом. Риф Дья­во­ла? Похо­же, даже гибри­ды не спо­соб­ны про­плыть такое рас­сто­я­ние без отды­ха. Не исклю­че­но, что побе­ре­жье нахо­дит­ся слиш­ком близ­ко на перед­нем плане, пото­му его и не вид­но.

17 нояб­ря 1921 года. Абсо­лют­но ни на что не похо­жий пей­заж. Явно не зем­ной. Непро­ни­ца­е­мо чер­ное небо, несколь­ко звезд. Ска­лы из пор­фи­ра или сход­ной поро­ды. На перед­нем плане глу­бо­кое озе­ро. Хали? Через пять минут воды ста­ли бур­лить и взды­мать­ся, в том месте что-то всплы­ва­ло на поверх­ность. Лицом от меня. Гигант­ский оби­та­тель вод, со щупаль­ца­ми. Спру­то­об­раз­ный, толь­ко гораз­до, гораз­до круп­нее, в десять, в два­дцать раз круп­нее гигант­ско­го Octopus apollyon** с запад­но­го побе­ре­жья. Одно то, что слу­жи­ло ему шеей, состав­ля­ет не менее 15 родов*** в диа­мет­ре. Не мог отва­жить­ся взгля­нуть ему в лицо и лик­ви­ди­ро­вал звез­ду.

4 янва­ря 1922 года. Про­ме­жу­ток абсо­лют­ной пусто­ты. Откры­тый кос­мос? При­бли­же­ние к пла­не­те, как если бы я смот­рел гла­за­ми того, кто при­бли­жа­ет­ся к како­му-то объ­ек­ту в кос­мо­се. Небо тем­ное, вда­ле­ке звез­ды, вско­ре начи­на­ет выри­со­вы­вать­ся поверх­ность пла­не­ты бли­же, еще бли­же. Уви­дел совер­шен­но голый ланд­шафт. Ника­кой рас­ти­тель­но­сти, как на тем­ной звез­де. Круг покло­ня­ю­щих­ся камен­но­му стол­бу. Их кри­ки: Иэ! Шуб-Ниг­гу­рат!

16 янва­ря 1922 года. Под­вод­ный край. Атлан­ти­да? Вряд ли. Огром­ное соору­же­ние напо­до­бие хра­ма с выбо­и­на­ми от глу­бин­ных бомб. Гигант­ские камен­ные глы­бы, вро­де тех, из кото­рых сло­же­ны пира­ми­ды. Сту­пе­ни, веду­щие вниз, в зия­ю­щий чер­но­той про­вал. На зад­нем плане глу­бо­ко­вод­ные. Какое-то шеве­ле­ние во мра­ке колод­ца со сту­пе­ня­ми. Всплы­ва­ет колос­саль­ное щупаль­це. Дале­ко поза­ди два водя­ни­стых зрач­ка, раз­де­лен­ных рас­сто­я­ни­ем во мно­го родов. Р’лайх? Испу­гал­ся при­бли­же­ния суще­ства, выплы­ва­ю­ще­го из без­дны, и лик­ви­ди­ро­вал звез­ду.

24 фев­ра­ля 1922 года. Зна­ко­мый ланд­шафт. Может быть, Уил­бр­э­хем? Ряд при­зе­ми­стых и убо­гих фер­мер­ских доми­ков. Перед­ний план, ста­рик, при­слу­ши­ва­ет­ся. Вре­мя: вечер. Страш­но гал­дят козо­дои. При­бли­жа­ет­ся жен­щи­на, у нее в руках камен­ная копия звез­ды. Ста­рик в стра­хе убе­га­ет. Любо­пыт­но. Надо будет наве­сти справ­ки.

21 мар­та 1922 года. Сего­дня чуть не влип. Впредь сле­ду­ет быть осто­рож­нее. Сде­лал звез­ду и про­из­нес сло­ва: Пнглуи мглу­на­фх Ктул­ху Рлайх угах­на­гл фтагн. Уго­дил пря­мо на огром­но­го шан­та­ка на перед­нем плане. Шан­так заме­тил и стал надви­гать­ся. Я слы­шал стук его ког­тей! Вовре­мя успел уни­что­жить звез­ду.

7 апре­ля 1922 года. Теперь я окон­ча­тель­но убе­дил­ся в том, что если не соблю­дать осто­рож­ность, они могут прой­ти. Сего­дня видел Тибет и чудо­вищ­ных снеж­ных людей. Сде­ла­ли еще одну попыт­ку. Что же тогда гово­рить об их хозя­е­вах? Если рабы совер­ша­ют попыт­ки пре­одо­леть гра­ни­цы вре­ме­ни и про­стран­ства, то что тогда гово­рить о Вели­ком Ктул­ху? Хасту­ре? Шуб-Ниг­гу­ра­те? На вре­мя надо воз­дер­жать­ся. Страш­но потря­сен”.

Уил­бер сдер­жал сло­во и дол­го не воз­вра­щал­ся к сво­е­му зага­доч­но­му вре­мя­пре­про­вож­де­нию. По край­ней мере, это сле­до­ва­ло из его запи­сей, оче­ред­ная из кото­рых появи­лась почти год спу­стя.

“7 фев­ра­ля 1923 года. У меня почти не оста­лось сомне­ний в том, что вход заме­ти­ли. Загля­ды­вать ста­ло крайне рис­ко­ван­но. Без­опас­но толь­ко при чистом ланд­шаф­те. А посколь­ку нико­гда нель­зя знать зара­нее, куда попа­дешь, про­цент рис­ка зна­чи­тель­но уве­ли­чил­ся. Сего­дня, как обыч­но, сде­лал звез­ду, про­из­нес сло­ва и стал ждать. Какое-то вре­мя видел толь­ко зна­ко­мый ланд­шафт юго-запа­да Аме­ри­ки в вечер­ний час: лету­чая мышь, совы, кен­гу­ро­вые кры­сы, веду­щие ноч­ной образ жиз­ни, да дикие кош­ки. Затем из одной из пещер пока­зал­ся Оби­та­тель Пес­ков с шер­ша­вой кожей, боль­ши­ми гла­за­ми и уша­ми, мор­дой сма­хи­ва­ю­щий на мед­ве­дя-коалу, хотя сход­ство весь­ма услов­ное, этот гораз­до более урод­ли­вый, дол­го­вя­зый и тощий. Он зако­вы­лял в мою сто­ро­ну, явно неспро­ста. Воз­мож­но ли такое, что­бы вход поз­во­лял им загля­ды­вать на эту сто­ро­ну так же хоро­шо, как мне на ту? Убе­див­шись, что он идет пря­мо на меня, лик­ви­ди­ро­вал звез­ду. Все исчез­ло, как обыч­но. Но что было потом! Весь дом запо­ло­ни­ли лету­чие мыши! Два­дцать семь штук! Я не из тех, кто верит в слу­чай­ные сов­па­де­ния”.

Затем опять пошел пери­од воз­дер­жа­ния, в тече­ние кото­ро­го кузен про­дол­жал вести запи­си, не делая в них ни малей­ших наме­ков на свои виде­ния и на “звез­ду”, столь часто им упо­ми­нав­шу­ю­ся. Я был убеж­ден в том, что он стал жерт­вой гал­лю­ци­на­ций, вызван­ных, вне вся­ко­го сомне­ния, не чем иным, как интен­сив­ным шту­ди­ро­ва­ни­ем книг, собран­ных им со все­го све­та. После­ду­ю­щие

абза­цы име­ли харак­тер дока­за­тельств, хотя по суще­ству явля­лись попыт­кой раци­о­наль­но­го истол­ко­ва­ния того, что он яко­бы “уви­дел”.

Они пере­ме­жа­лись газет­ны­ми вырез­ка­ми, како­вые Уил­бер стре­мил­ся, по всей види­мо­сти, свя­зать со столь милой его серд­цу схе­мой миро­зда­ния: сре­ди них были сооб­ще­ния о зага­доч­ных про­ис­ше­стви­ях, неопо­знан­ных лета­ю­щих объ­ек­тах, таин­ствен­ных исчез­но­ве­ни­ях в кос­мо­се, любо­пыт­ных откры­ти­ях в обла­сти тай­ных куль­тов и т.п. Я с горе­чью заме­чал, что Уил­бер недо­ста­точ­но кри­тич­но вос­при­нял отдель­ные аспек­ты пер­во­быт­ных рели­ги­оз­ных пред­став­ле­ний и искренне верил в то, напри­мер, что до наших дней дожи­ли потом­ки так назы­ва­е­мых Вла­сти­те­лей Древ­но­сти и тех, кто им покло­нял­ся. Более того, он поста­вил себе цель дока­зать эту гипо­те­зу, опи­ра­ясь на авто­ри­тет совре­мен­ных сви­де­тельств. Что и гово­рить, меж­ду сви­де­тель­ства­ми древ­них и теми, что вре­мя от вре­ме­ни встре­ча­лись в прес­се, име­лось оче­вид­ное сход­ство, но ведь его мож­но было объ­яс­нить про­стым сов­па­де­ни­ем. Поэто­му, несмот­ря на всю весо­мость собран­ных кузе­ном дока­за­тельств, я отпра­вил его бума­ги в Мис­ка­то­ник­скую биб­лио­те­ку, в собра­ние Эйк­ли, не сняв с них перед этим копий, тем более что мно­гое я запом­нил и так. Это­му помог­ло одно неза­бы­ва­е­мое впе­чат­ле­ние, увен­чав­шее мой,поначалу празд­ный, инте­рес к пред­ме­ту заня­тий кузе­на. III

О том, что за “звез­ду” имел в виду Уил­бер, я узнал бла­го­да­ря чистой слу­чай­но­сти. При опи­са­нии сво­их виде­ний кузен нико­гда не забы­вал упо­мя­нуть о “созда­нии”, “уни­что­же­нии”, “сотво­ре­нии” и “лик­ви­да­ции” некой звез­ды. Мне это ров­ным сче­том ни о чем не гово­ри­ло и, веро­ят­но, так нико­гда бы и не ска­за­ло, если бы как-то раз в косых лучах захо­дя­ще­го солн­ца, падав­ших на пол ман­сар­ды, я не раз­гля­дел еле замет­ные линии, обра­зо­вы­вав­шие подо­бие пяти­ко­неч­ной звез­ды. Преж­де я не мог видеть их из-за того, что на этом месте лежал ковер, но в ходе упа­ков­ки книг и руко­пи­сей, пред­на­зна­чен­ных к отсыл­ке в биб­лио­те­ку, я нена­ро­ком его сдви­нул, и, таким обра­зом, то, что звез­да попа­ла мне на гла­за, было делом слу­чая.

Но и тогда я не сра­зу сооб­ра­зил, что эти едва замет­ные линии вос­про­из­во­дят звез­ду. Лишь после того, как я разо­брал­ся с кни­га­ми и свер­нул ковер, изоб­ра­же­ние откры­лось цели­ком – то была звез­да о пяти кон­цах, укра­шен­ная затей­ли­вым орна­мен­том и, судя по все­му, нари­со­ван­ная чело­ве­ком, нахо­див­шим­ся в ее цен­тре. Теперь мне ста­ло ясно, каким целям слу­жи­ла короб­ка с мелом, обна­ру­жен­ная мною в ком­на­те кузе­на, где ей, каза­лось бы, нече­го было делать. Ото­дви­нув бума­ги и кни­ги, я при­нес мел и при­нял­ся акку­рат­но обво­дить звез­ду и орна­мент по сохра­нив­ше­му­ся кон­ту­ру, сидя в цен­тре рисун­ка. Веро­ят­но, это изоб­ра­же­ние слу­жи­ло какой- то каб­ба­ли­сти­че­ской “схе­мой”, и рисо­валь­щик дол­жен был нахо­дить­ся внут­ри ком­по­зи­ции.

Обве­дя рису­нок по еле раз­ли­чи­мым лини­ям, сохра­нив­шим­ся бла­го­да­ря его неод­но­крат­ным вос­про­из­ве­де­ни­ям, я усел­ся в цен­тре звез­ды и при­нял­ся ждать. Я вполне допус­кал, что вот-вот может что-нибудь про­изой­ти. Меня сму­ща­ло лишь одно: читая запис­ки кузе­на, я неод­но­крат­но наты­кал­ся на фра­зу об “уни­что­же­нии” звез­ды – дей­ствие, кото­рое он совер­шал вся­кий раз, когда ему гро­зи­ла опас­ность. Меж­ду тем, насколь­ко я пом­нил из книг по каб­ба­ли­сти­че­ской прак­ти­ке, имен­но уни­что­же­ние подоб­ных изоб­ра­же­ний вле­чет за собой опас­ность пси­хи­че­ско­го рас­строй­ства. Одна­ко пока что вооб­ще ниче­го не про­ис­хо­ди­ло, и толь­ко по про­ше­ствии несколь­ких минут я вдруг вспом­нил про “сло­ва”. В свое вре­мя я дога­дал­ся их пере­пи­сать, а пото­му схо­дил за ними и, вер­нув­шись, тор­же­ствен­но про­из­нес: “Пнглуи мглу­наф Ктул­ху Рлайх угах­на­гл фтагн”.

В тот же миг про­изо­шло нечто из ряда вон выхо­дя­щее. Я сидел лицом к окну с непро­зрач­ным стек­лом в южной стене дома и видел все, как на ладо­ни. Со стек­ла вне­зап­но как бы спа­ла пеле­на, и перед моим изум­лен­ным взо­ром воз­ник зали­тый солн­цем ланд­шафт. Я взгля­нул на часы: они пока­зы­ва­ли нача­ло деся­то­го, и, ста­ло быть, на дво­ре был позд­ний вечер, теп­лый лет­ний вечер в шта­те Мас­са­чу­сетс. Одна­ко тот пей­заж, что я видел в окне, был явно не ново­ан­глий­ским: выжжен­ная поч­ва, хол­мы пес­ча­ни­ка, пустын­ная рас­ти­тель­ность; несколь­ко круп­ных пещер на перед­нем плане и цепь засне­жен­ных гор на гори­зон­те, имен­но такой пей­заж, о кото­ром не раз гово­рил кузен в сво­их зага­доч­ных запис­ках.

Я гля­дел на открыв­ший­ся вид, как зача­ро­ван­ный; в голо­ве у меня был пол­ный хаос. Там, куда я смот­рел, жизнь шла сво­им чере­дом, и взгляд мой встре­чал то одно, то дру­гое из ее про­яв­ле­ний: вот гре­му­чая змея про­полз­ла, изви­ва­ясь, вот все­ви­дя­щий яст­реб про­ле­тел высо­ко над зем­лей, и по отблес­ку солн­ца на его перьях я заклю­чил, что сто­ял пред­за­кат­ный час. Все ука­зы­ва­ло на то, что пере­до мной типич­ный ланд­шафт юго-запа­да Аме­ри­ки. Инте­рес­но, какой его части? Ари­зо­ны? Нью-Мек­си­ко?

Так или ина­че, мне суж­де­но было оста­вать­ся без­участ­ным сви­де­те­лем собы­тий, раз­во­ра­чи­вав­ших­ся на фоне нездеш­не­го ланд­шаф­та. Змея не успе­ла уполз­ти дале­ко, яст­реб кам­нем кинул­ся вниз и спу­стя мгно­ве­ние взмыл с ее изви­ва­ю­щим­ся телом в ког­тях. Солн­це сади­лось за линию гор, откры­вая мое­му взо­ру вол­шеб­ной кра­со­ты вид. А потом из отвер­сто­го зева одной из наи­бо­лее круп­ных пещер появи­лись лету­чие мыши. Тыся­чи лету­чих мышей тяну­лись нескон­ча­е­мым пото­ком из непро­ни­ца­е­мо чер­ной утро­бы, и мне каза­лось, буд­то я слы­шу их стре­кот. Вот уже сгу­сти­лись сумер­ки, а они все выле­та­ли и выле­та­ли, и я даже затруд­ня­юсь ска­зать, как дол­го это про­дол­жа­лось. Когда, нако­нец, послед­няя лету­чая мышь оста­ви­ла пеще­ру, отту­да пока­за­лось еще что-то: какое-то чело­ве­ко­об­раз­ное суще­ство с непо­мер­но боль­ши­ми гла­за­ми и уша­ми, и на ред­кость шер­ша­вой, буд­то в нее въел­ся песок пусты­ни, кожей. Суще­ство было худым, как ске­лет, все реб­ра его выпи­ра­ли нару­жу, но что было осо­бен­но оттал­ки­ва­ю­щим, так это его лицо: оно напо­ми­на­ло забав­но­го австра­лий­ско­го мед­ве­дя-коалу. И тут я вспом­нил, как мой кузен назы­вал этих людей, ибо вслед за пер­вым пока­за­лись и дру­гие, в том чис­ле жен­ско­го пола – это были Оби­та­те­ли Пес­ков!

Они поки­да­ли пеще­ру, щурясь сво­и­ми огром­ны­ми гла­за­ми, а потом вдруг зато­ро­пи­лись и, бро­сив­шись врас­сып­ную, попря­та­лись за кусты. И тогда из пеще­ры по частям стал появ­лять­ся какой-то нево­об­ра­зи­мый монстр: сна­ча­ла пока­за­лось одно его щупаль­це, потом вто­рое, а затем целых пол­дю­жи­ны разом: все они осто­рож­но ощу­пы­ва­ли вход в пеще­ру. И уже в послед­нюю оче­редь появи­лись смут­ные очер­та­ния чудо­вищ­ной голо­вы. Когда она рыв­ком пода­лась впе­ред, я едва не закри­чал от стра­ха, ибо в лице чудо­ви­ща я уви­дел жут­кую кари­ка­ту­ру на все, что наде­ле­но в этом мире разу­мом. Голо­ва рос­ла пря­мо из тела, пред­став­ляв­ше­го собой сту­де­ни­стую, колы­шу­щу­ю­ся мас­су, а щупаль­ца един­ствен­ное укра­ше­ние мон­стра – схо­ди­лись на том участ­ке его тела, кото­рый слу­жил ему то ли ниж­ней челю­стью, то ли шеей.

Ко все­му про­че­му, суще­ство было наде­ле­но спо­соб­но­стью осмыс­лен­но­го вос­при­я­тия, ибо оно, похо­же, с само­го нача­ла заме­ти­ло мое при­сут­ствие. Выбрав­шись из пеще­ры, оно в упор погля­де­ло на меня, а затем ста­ло пере­дви­гать­ся по направ­ле­нию к окну, с неве­ро­ят­ной ско­ро­стью пере­се­кая стре­ми­тель­но тем­не­ю­щую мест­ность. Не подо­зре­вая об истин­ных раз­ме­рах гро­зя­щей мне опас­но­сти, я, как заво­ро­жен­ный, наблю­дал за про­ис­хо­дя­щим, и толь­ко когда чудо­ви­ще засло­ни­ло собой весь вид, когда его щупаль­ца про­тя­ну­лись к окну ман­сар­ды и про­шли сквозь него! толь­ко тогда меня охва­тил насто­я­щий страх.

Про­шли! Так вот чего боял­ся мой кузен!

Пом­ню, как, вырвав­шись из ледя­ных объ­я­тий стра­ха, я снял боти­нок и со всей силой швыр­нул его в стек­ло. Вслед за тем я нагнул­ся и стер часть изоб­ра­же­ния – “лик­ви­ди­ро­вал” звез­ду. В моих ушах еще сто­ял звон раз­би­то­го стек­ла, когда я погру­зил­ся во мрак мило­серд­но­го забве­ния.

Теперь мне извест­но все то, что знал мой кузен. Не замеш­кай­ся я в послед­ний момент, я, воз­мож­но, был бы сей­час избав­лен от это­го зна­ния и до сих пор пре­бы­вал бы в твер­дом убеж­де­нии, что при­чи­ной все­му явил­ся обман чувств, гал­лю­ци­на­ция. Но, увы! теперь я знаю навер­ня­ка, что мут­ное стек­ло в окне ман­сар­ды было вхо­дом в дру­гие изме­ре­ния в чужие про­стран­ствен­но-вре­мен­ные кон­ти­ну­у­мы, кото­рые мой кузен научил­ся выби­рать по сво­е­му усмот­ре­нию; путем к сокро­вен­ным местам зем­ли и меж­звезд­ных про­странств, где от века таят­ся суще­ства, покло­ня­ю­щи­е­ся Древним Богам, а то и сами эти Боги! таят­ся в ожи­да­нии часа, когда они сно­ва вос­ста­нут из забве­ния и будут пра­вить миром! Стек­ло Лен­га, оно же “веро­ят­но, хиа­дес­ско­го про­ис­хож­де­ния”, ибо я так нико­гда и не узнал, где раз­до­был его кузен, обла­да­ло спо­соб­но­стью вра­ще­ния в окон­ном про­еме; оно не под­чи­ня­лось ника­ким зем­ным зако­нам за исклю­че­ни­ем одно­го: его направ­лен­ность опре­де­ля­лась вра­ще­ни­ем зем­ли вокруг сво­ей оси. И если бы я не раз­бил его, то из-за сво­е­го неве­же­ства и празд­но­го любо­пыт­ства мог бы навлечь на чело­ве­че­ство ужас­ные бед­ствия.

Отныне я знаю, что про­об­ра­за­ми для неуме­лых зари­со­вок мое­го кузе­на послу­жи­ли живые, а не вооб­ра­жа­е­мые суще­ства. Но есть и послед­нее дока­за­тель­ство, увен­чав­шее собою все преды­ду­щие, и оно неоспо­ри­мо.

Лету­чие мыши, кото­рых я, при­дя в созна­ние, обна­ру­жил во внут­рен­них поме­ще­ни­ях дома, мог­ли попасть туда через раз­би­тое окно; про­яс­не­ние мут­но­го стек­ла мож­но было бы спи­сать на опти­че­ский обман, если бы не одно “но”. И это “но” поз­во­ля­ет мне утвер­ждать, что все виден­ное мною дале­ко не было игрой мое­го вос­па­лен­но­го вооб­ра­же­ния, ибо ничто в мире не может опро­верг­нуть то послед­нее чудо­вищ­ное дока­за­тель­ство, кото­рое я обна­ру­жил сре­ди оскол­ков стек­ла на полу ман­сар­ды: отре­зан­ное щупаль­це дли­ной в десять футов, щупаль­це, застряв­шее меж­ду изме­ре­ни­я­ми в тот момент, когда был пре­граж­ден доступ телу, частью кото­ро­го оно явля­лось, и ни один уче­ный в мире не смог бы дока­зать его при­над­леж­ность како­му- либо из извест­ных нау­ке существ, живу­щих или когда-либо жив­ших на поверх­но­сти нашей пла­не­ты или в глу­бине ее недр!

- Здесь, в свой­ствен­ной после­до­ва­те­лям Лав­краф­та мисти­фи­ка­ци­он­ной мане­ре, упо­ми­на­ют­ся как вымыш­лен­ные сочи­не­ния (и сре­ди них “Нево­об­ра­зи­мые куль­ты” фон Юнт­ца, “О зага­доч­ных чер­вях” Л. Прин­на и “Куль­ты гулей” само­го кокет­ли­во упа­ко­ван­но­го в псев­до­ним “граф д’Эр­лет” Авгу­ста Дер­ле­та), так и вполне реаль­ная “Кни­га Дзи­ан”

** Ось­ми­ног (лат.)

*** Мера дли­ны, при­мер­но рав­ная пяти мет­рам