Цикл рассказов “Земля снов”, аннотация:
Для отдельно взятого человека, Север бесконечен в пространстве и во времени. Огромные малонаселённые и слабо изученные пространства тянутся вечностью тайги от древнейших гор Земли на западе до вулканических пустошей на востоке, от бескрайних болот и степей на юге до Океана Мёртвых, как называют его местные, на севере; от времён, когда зарождалась жизнь в разлитом здесь когда-то тёплом океане, в прошлом, до неясной и столь же беспредельно далёкой тьмы в будущем. Эти просторы за долгую историю нашей планеты вместили в себя столько зловещих тайн, непознанных чудес и загадок природы, что любой, кто по своей или чьей-то ещё воле попытается в них окунуться, рискует потерять всякую связь с действительностью и всем, что когда-то считал простым и понятным в окружающем мире.
Под ногами хрустел упругий хвойный подлесок. Уходя всё дальше вглубь тайги, всё чаще приходилось продираться через переплетения сухих крючковатых ветвей сосен. Всё, что можно было назвать хотя бы намёком на тропу, осталось позади ещё два дня назад, а значит, в последнем селении в двухстах километрах к северо-востоку отсюда, меня не обманули, сказав, что найти старца без проводника невозможно. Впрочем, местные почему-то не горели желанием связываться с отшельником, поэтому я потратил неделю на поиски стоянки кочевого племени оленеводов, которые знали эти земли не хуже, а то и лучше их оседлых соседей.
Поправляя на спине полегчавший в пути, но всё ещё огромный рюкзак, я старался не отставать от Йико – прыткого невысокого ненца средних лет, с завидной ловкостью перескакивающего любые препятствия. Несмотря на традиционное для его народа гостеприимство, узнав цель моего визита в их племя, он был явно не рад. Ненцы, в отличие от жителей ближайших посёлков, не испытывали к старику из непролазной глуши неприязни, но и обсуждали его как-то неохотно. Ходили слухи, что несколько кочевников, случайно забредавших в последние годы в те места по одиночке, больше не возвращались в свои племена. Но селяне говорили, что те, охваченные странными идеями уезжали на «большую землю» — в города, а вот ненцы уклончиво говорили о них «Ушли. Далеко. Живы, но больше никто не видел». И откуда они знали, что те живы, если их не видели с тех пор? Больше похоже на байки – если, кочуя в тундре близ окраины бесконечной тёмной тайги, не списывать пропавших людей на всякую чертовщину, жить здесь станет совсем жутко, ведь придётся признать, что мир вокруг абсолютно враждебен и природа никого не бережёт. Впрочем, как не берегут и духи, на чью помощь они всё время надеются.
Благо, Йико был чуть ли не самым опытным охотником, рыболовом и следопытом племени, и при этом безразличнее других относился к суевериям, надеясь прежде всего на себя. За плату в большой моток качественной верёвки, пару увесистых катушек лески и коробку стальных иголок с нитками, он согласился провести меня. А за три отличных калёных ножа мне удалось уговорить его остановиться в паре часов пути от места назначения и прождать там сутки, на случай, если я задержусь.
А задержаться было от чего, если окажется правдой хотя бы часть рассказа, что завёл меня в самую глушь Ямало-Ненецкого округа. Собственно, об отшельнике мне поведал Александр – мой давний друг по переписке, заядлый путешественник и натуралист, обрыскавший за свою жизнь какое-то безумное количество опушек тайги в поисках новых видов растений, что пару раз даже приносило плоды, как бы иронично не звучало. Помимо поиска новых видов, он занимался описанием старых, постоянно уточняя особенности их произрастания, ареалы распространения и действие на них особенностей рельефа. Однажды, именно такие изыскания завели его неожиданно глубоко в бескрайнее море северного леса, где он и вышел на небольшую аккуратную избушку в кольце вековых сосен. В ней жил древний старик – то ли старовер, то ли язычник, то ли просто затворник. Александр писал о нём много интересного и необычного, но меня, как историка, больше всего занял только один момент. Описание хранившегося на полке у печи тома – увесистого фолианта, по размеру не уступающего большим атласам, а по толщине – самым объёмным энциклопедиям. Кожаная обложка, окованные металлом переплёт и уголки, потемневшие, почти бурые листы – по всем описаниям – старинное издание, штучный экземпляр неопределённого возраста и происхождения. Ознакомиться с содержанием лично ему не удалось, но старец много читал вслух, поведав массу интересного как о местной флоре, так и об истории этого края. Подробностей выяснить мне не удалось — Александр упорно уходил от вопросов об услышанном, даже несмотря на то, что многое из этого могло быть напрямую связано с моими исследованиями истории народов севера.
Со временем, он всё реже отвечал на письма и перестал публиковать отчёты о своих изысканиях, объясняя это тем, что работает над чем-то монументальным и не хочет дробить это знание, делясь промежуточными результатами. Ещё через некоторое время, когда я почти перестал думать об этой истории, он вновь написал мне и поделился подробным описанием маршрута, которым он следовал. Уж не знаю, почему он выбрал именно это время, чтобы напомнить о встреченных в тайге тайнах, но любопытство разгорелось с новой силой, не давая ни работать, ни думать о чём-то другом.
Возможно, это было именно то, что мне нужно, то, чего я ждал всю жизнь… Работа историка безумно интересна, но что такое все труды и старания, против тьмы тысячелетий, в которую ты силишься заглянуть? Годами и десятилетиями собирая по крупицам осколки и обломки прошлого, долго и упорно опознавая их, систематизируя и строя на этой системе осторожные гипотезы и предположения, возможно, когда-нибудь тебе удастся сказать научному сообществу что-то новое, объяснить то, что до тебя оставалось неясным. Сделать же открытие, которое будет столь значимо, что станет известно широкой общественности — чуть менее вероятно, чем выигрыш в лотерею. Да и чаще всего не за славой нынче идут в историки, краеведы, антропологи. Справедливо ли это? Я так не считаю. Да, достижения спорта вдохновляют, достижения инженерии приближают будущее, но о каком движении вперёд можно говорить, не изучая наше прошлое, не обобщая его историю, не делая выводов и не учитывая опыта прошлых поколений? Люди недооценивают, сколько ситуаций и событий в жизни сегодняшнего общества эхом повторяют пути предков, меняя лишь форму в угоду духу времени.
Больше того, я уверен, что если бы в мире на изучение прошлого тратилось столько же сил и средств, сколько сейчас тратится на его искажение и переиначивание, история гордо встала бы в ряд практических наук, обретя прогностическую силу и подсказывая верные решения множества современных проблем. Но то лишь мечты – глупые, непрактичные и несбыточные. Несмотря на это, я с юности не теряю надежды совершить прорыв, внести свою лепту в создание цельной, непрерывной картины происхождения и развития человечества. Крайний север и населяющие его народы – бесконечная благодатная почва для поиска ответов на вопросы о прошлом, которым нет числа, потому я и выбрал это направление. И если чему и посвятить жизнь, то только мечте о знаниях, которые соберут воедино хотя бы малую часть колоссальной картины былого, осколки которой мы так бережно собираем и храним.
Опыт командировок и студенческих экспедиций позволял не бояться дальней дороги и долгих походов, а перспектива добраться до такого источника знаний перевешивала любые неудобства и траты. Подумать только – старинный труд, в такой глуши, с информацией о ботанике, истории, и кто знает о чём ещё… Вероятнее всего, это мог быть монастырский трактат, причём не исключено, что XVI-XVII века, судя по описанию. Конечно, может это и была пустышка, но я достаточно давно заочно знал Александра, чтобы доверять ему, тем более в вопросе, который его так увлёк и даже дал материал для серьёзной работы.
И вот, после долгих поисков, пересадок и расспросов, мы вдвоём в надвигающихся сумерках заходим всё глубже в чащу леса, переходящую в совершенный бурелом. Местами сосны росли так плотно, что через наваленные между ними старые ветви невозможно было пройти. Треск ломаемой древесины разносился вокруг так звонко, что казался единственным звуком вокруг на многие километры. Близость полярного дня давала себя знать – закатное солнце ещё заливало верхушки сосен оранжевым светом, ярким, как языки пламени, хотя время шло к полуночи.
- Дальше будет посвободнее – там и заночуем. – в пол оборота бросил Йико, всегда бывший вежливым и в неплохом настроении, но при этом не искавший моего расположения или дружбы. Может быть, дело было в цели нашего похода, или это просто был тот самый деловой подход с его стороны, который свёл нас.
Земля под ногами шла под уклон, и вскоре глухая чащоба стала перемежаться с островками колючего кустарника, между ним и деревьями мы и расположили свои спальники. Спешно перекусив консервами, подогретыми на небольшом костерке, мы легли спать – до нужного места оставалось совсем недалеко, и хотелось успеть до обеда. Я потратил ещё немного времени, чтобы записать пару ориентиров и мысли, посетившие меня в пути и плавно погрузился в забытье.
Сон был хуже некуда – трижды за короткую ночь я просыпался от одного и того же кошмара: мне снилось, будто бы почва под ногами во всём окружающем лесу вдруг стала бурным потоком чёрной воды, стремительно несущей меня вперёд меж деревьев. Беспросветные течения со всех сторон сходились в одном месте, где мутный, грязный поток срывался в огромный как пещера колодец, стены которого клубились мутной дымкой тумана и отливали слабым тёмно-синим свечением. Падение ежесекундно ускорялось, будто у недостижимого дна колодца есть собственное притяжение, столь мощное, что могло разорвать всякого, кто попытается удержаться на краю. Несколько секунд полёта во всепожирающий провал вырывали из сна и бодрили не хуже ледяного душа.
Сомнительный отдых после длинного перехода давал о себе знать, но делать было нечего – пришлось встать пораньше, собираться и отправляться в путь. Дальше дорога была ничем не примечательна, пока мы не дошли до узкого бурного ручья с поразительно яркой, почти лазурной водой, которая, впрочем, была не так прозрачна, как ожидаешь при таком цвете. Пройдя ещё метров двести по его берегу, Йико остановился, оценивающе глядя на место, где ручей сужался.
- Здесь лучшее место. Швыряй рюкзак на тот берег, потом прыгай сам. Набери воды сколько можешь – она чистая, но ледяная – не знаю, есть ли дальше источники.
- Неужто нельзя пройти вброд – к чему эта акробатика? – недоверчиво оглядел я каменистый противоположный берег.
- Это расселина — глубина местами в два-три твоих роста, а там где меньше – дно скользкое. Да и вода ледяная, как когти тёмных месяцев… — Йико ехидно прищурился – хочешь перейти – отдавай ножи сразу, потом не сыщу.
- А если не допрыгну? – с вызовом спросил я, больше как ответ на его кажущееся хамство, потому что никаких сомнений у меня не было.
- Запнёшься — подтолкну тебя посохом, длины хватит. – совершенно серьёзно и спокойно ответил провожатый. – Я дальше не иду, да и не был там никогда. За ручьём другая земля.
- Боишься расшибиться о камни? – повторил я его язвительный прищур.
- Нет, не камни… Вся земля там другая. Уже давно, много лет. Странная, чужая – не знаю, как сказать… Я не боюсь злых духов, но верю чутью, поэтому не ходил туда и не пойду.
- Дело твоё, уговор есть уговор. И куда дальше?
- Прямо на запад километра 3–4. Я буду ждать недалеко отсюда. Не застанешь – подожди немного и вернусь. Но помни уговор – не больше суток. Придёшь завтра после полудня – цена будет другая. Не придёшь до вечера – я ухожу и дальше каждый сам.
- Оставался бы уже до утра – мало ли что у меня случится, а идти на ночь глядя – так себе идея.
- Леса я знаю наизусть и уйду до полной темноты. – отрезал Йико.
- Ладно, значит сутки. – в сомнениях согласился я, размахнувшись перебросил рюкзак на другой берег и, взяв разбег, сиганул за ним, что оказалось даже легче, чем казалось.
- Будь осторожен, там что-то не то. – непривычно серьёзно, почти озабоченно сказал Йико, глядя мне прямо в глаза. – С другой земли и люди уходят совсем другими. И часто уходят не туда, откуда пришли.
- Спасибо, я постараюсь. – без тени иронии ответил я – Ну, бывай, не скучай тут!
- В тайге не бывает скучно. – пожал плечами Йико и повернувшись побрёл вдоль русла.
Тем более чужаку… Впрочем, с опытом походника и хорошим проводником, даже мне было здесь было вполне комфортно. Я набрал пару фляжек воды и отправился в указанном направлении.
Шлось относительно легко – изобиловавшие под ногами мшистые камни были гораздо удобнее старого вязкого подлеска, а высохших веток под ногами почему-то не было. Настроение улучшалось, и я развлекал себя размышлениями, не забывая следить за направлением и попутно записывая заинтересовавшие меня идеи и впечатления.
И ведь сорвался же в такую глушь — почти на край света! В поисках непонятной книги, в которой неизвестно что и неизвестно есть ли вообще хоть что-то, ища её карикатурного обладателя по рассказу человека, которого даже никогда не видел… Ну не чудак ли?! Глупость конечно. С другой стороны — именно такие глупости и наполняют нашу обыденность смыслом! И дают шанс, выйдя за рамки рутины, наконец-то сделать что-то стоящее. Чтобы было что рассказать и чем похвастаться, часто только и нужно, что нарочно позволить себе выкинуть какую-нибудь ерунду, на которую никогда не пошёл бы в другом настроении.
Буквально полчаса бодрой прогулки и я из очередных кустов внезапно вышел на больше открытое место. В самом его центре действительно стоял аккуратный домик – красивый сруб из некрашеных брёвен почти оливкового оттенка, высокая двускатная крыша, несколько небольших пристроек, аккуратная веранда и пара сараев вокруг. Само пространство вокруг дома было ограничено широким, метров в двести, неестественно ровным кругом огромных вековых сосен, отстоящих друг от друга на идеально равные промежутки.
Всё пространство между кругом деревьев и домом занимал солидный огород, местами переходящий в сад из кустов и невысоких деревьев. В паре шагов справа начиналась дорожка из всё того же замшелого камня, что то и дело встречался в лесу. Охваченный волнением, я спешно прошёл к крыльцу дома, почти не глядя по сторонам. Впрочем, обилие необычного всё же бросалось в глаза – густую поросль странных сиреневых и оранжевых листьев на одной из грядок, или полутораметровый кочан капусты на другой было трудно не заметить. Может именно такие странности и сбивали с толку приходящих? Впрочем, про чудеса таёжной селекции наверняка всё уже записано и систематизировано Александром. Я же здесь не за этим, к тому же, давно решил, что в любой странной обстановке, лучшее – принципиально ничему не удивляться, тогда ясность ума тебя не покидает и можно постепенно разобраться во всём.
Чтобы не дать себе времени на сомнения, я сразу постучал. Через пару секунд дверь открыл невысокий, худой старик с длинной седой бородой. Белая рубашка навыпуск и каштановые брюки были поношенными и выцветшими, но судя по ткани и крою – когда-то давно дорогими и очень качественными. Обувь он не носил, как минимум не в доме.
- Здравствуй, путник. – произнёс он, будто давно ждал гостей и оглядел меня с ног до головы. Глаза его были удивительно ясными, живыми и искрились синим, почти лазурным внутренним светом.
- Здравствуйте! Меня зовут Алексей, я – историк. Мне о вас много рассказывали, говорили, что вы знаете очень много удивительных вещей в самых разных сферах…
- Проходи, Алексей. Зови меня Хэнк, как делают местные. Это что-то вроде «отшельник», если я правильно их понимаю. Да не выкай – накличешь ещё… — закрыв за мной дверь, хозяин жестом предложил сесть на добротно сколоченный стул у небольшого аккуратного столика, расположившегося под окном. — Историк, значит? Все разговоры обо мне конечно преувеличены. Много самого разного, интересного и удивительного знает Книга, а я — так – переводчик и единственный читатель.
- Значит Книга действительно существует? – изобразил я удивление и то, что не заметил излишней скромности старца.
- Конечно существует, я и не скрываю. Поиски должны приносить плоды – в этом их смысл. Поэтому я всегда рад ищущим знаний и стараюсь по мере сил вам помогать.
- Вы говорите, как весьма образованный человек. – я постарался, чтобы это не прозвучало как лесть.
- Я был доцентом университета в крупном сибирском городе лет 20 назад, преподавал, защитил докторскую, занимался исследованиями.
- И что же вас привело в такую глушь? – искренне удивился я.
- Глушь? – хитро улыбнулся старик – Мне кажется, только здесь я и выбрался из настоящей глуши. И только здесь стал видеть, слышать и узнавать о понятиях и явлениях, к которым наука, на свою беду, будет идти ещё не одно поколение.
- Почему же на беду? Вы ведь… Ты ведь сам сказал, что поощряешь познание и тех, кто к нему стремится? – запнулся я, вспомнив пожелание Хэнка.
- У всякого познания есть предел. Обычно он истекает из пределов познающего – широты его взглядов, умения мыслить наперёд, восприимчивости, открытости новому. Но сам видишь – люди науки всё больше объединяются, суммируют свои усилия, и вот – темпы развития наук уже выше, чем темпы развития каждого, кто ими занимается. Этот разрыв будет только расти. И когда-нибудь, неосторожно ускорившись ещё чуть-чуть, наше коллективное стремление к знаниям вырвется в область, содержимое которой будет непостижимо ни для одного человека, и возможно даже разрушительно. Онтологическая сингулярность, понимаешь?
- Интересно… Но тогда люди просто перестанут осознавать глубину и важность последних открытий, и прогресс затормозится до тех пор, пока мы не дорастём до этих знаний, а потом всё начнётся по тому же сценарию, разве нет?
- Смотря что нас ждёт за пределом. Человек очень интересно реагирует на то, что не может понять. До поры до времени игнорирует, как будто бы специально в упор не замечая очевидные вещи у себя под самым носом. Затем, когда отрицать и отводить взгляд уже нет никакой возможности, включается принцип «бей или беги». Причём на двух уровнях – снаружи и внутри. Снаружи всё просто – человек либо бежит от непомерного груза знаний – спешно переезжает, меняет окружение, род занятий, обстановку – всё, что хоть как-то связано с ошарашившей его информацией, либо «бьёт» — переходит к агрессивным нападкам на то, что не может принять, выбирая самые простые из доступных средств, начиная от критиканства и высмеивания, и заканчивая настоящей «охотой на ведьм», как в переносном, так и в самом прямом смысле…
- А внутри?
- А внутри… — эхом повторил старец, в одночасье превратившийся из отшельника в философа-психолога. – Внутри всё почти также. «Бей» — это гнев, резкое отторжение к области знаний, в которой человека настигло открытие, угрожавшее перевернуть его мировоззрение. Так сжигают рукописи и серьёзные труды, и даже уничтожают неопровержимые доказательства того, к чему человек был не готов. «Беги» — это более глубинное отрицание самого факта открытия. Состояние аффекта, заканчивающееся амнезией, либо мозг убеждает тебя, что пережитый шок был просто сном и старается переключить на что-то другое, погрузив в блаженное неведение.
- Не знаю, насколько это распространённое явление, но в истории было немало примеров того, о чём вы, то есть ты, говоришь. – чем больше я узнавал этого человека, тем больше мне хотелось обращаться к нему на «вы».
- Говорю же – накличешь, привыкай быть проще.
- Что накличу? – мне уже второй раз был непонятен смысл его намёков, хотя в первый раз я не придал этому значения.
- Меньше повторяй, и не придётся узнать, и к лучшему. Я же тебе о том и толкую – знания – хорошо, но нужно чувствовать их и свои пределы, иначе можно вляпаться в историю, из которой не будет выхода. Или выходов будет так много, что сам не обрадуешься. Люди от неожиданно свалившихся им на голову истин столько раз устраивали погромы, поджоги, линчевания, массовые истерии – тебе ли не знать? Какая кстати у тебя специальность?
- Коренные народы Сибири и крайнего севера, если в общих чертах, — сказал я, доставая пачку листов для записей – жизнь так и не приучила меня к блокнотам, как и к чему-то более удобному, чем перьевые ручки.
- Богатый простор для изучения, и не лёгкий… — задумчиво произнёс старик. – Я теперь многое знаю об этих местах и тех, кто населял их в разные времена. Жаль, всё самое важное, скорее всего останется для тебя бесполезным. Ты, к примеру, знал, что когда океан ушёл из этих краёв, местные ещё семь веков перестраивали свои поселения под новые условия? Даже маленькие осколки морей себе оставили в гротах и других полостях глубоко под горами. А кто-то говорил, что и не маленькие, но ходы туда даже тогда были не для всех…
- Но морское дно здесь было сотни миллионов лет назад, о каких жителях речь? – недоумевая уставился я на собеседника.
- Об очень разных. Да и не только о них. Я же говорю – всё самое интересное в моих знаниях не принесёт тебе никакой пользы, потому что публиковать их – значит быстро прослыть сумасшедшим в любом уважающем себя сообществе исследователей. Большинство доказательств столь древних событий исчезли под гнётом сотен и тысяч веков. Другие, те, что неподвластны времени, как раз находятся на пределе познания любой здоровой психики, а то и за ним.
- Сплошные догадки и никакой конкретики… — нарочито прямо посетовал я.
- Какие уж тут догадки! Погоди… — старик ненадолго вышел в соседнюю комнату и вернулся с большим, не меньше локтя в длину и ширину, довольно толстым томом. Плотная кожаная обложка была почти чёрной – то ли изначально, то ли от времени. Поверхность кожи была рифлёной бесконечными рядами окружностей и дуг из крошечных, еле различимых символов, одни из которых слабо отливали оттенками бледно-синего, зелёного и фиолетового цветов, другие вовсе сливались с фоном. – Вот и та самая Книга, о которой ты столько слышал. Именно она рассказывает интереснейшие вещи, если уметь спрашивать и понимать её язык.
- И как же именно вы общаетесь с ней? – мне действительно стало любопытно, я твёрдо решил записывать наш разговор дословно, каким бы странным он ни был.
- Уже считаешь меня ненормальным? – ухмыльнулся старик.
- Ничуть. Я видел немало удивительного и жажда знаний во мне сильнее любых предрассудков. – честно признался я в ответ, ещё не зная, в чём секрет этой книги и какие фокусы вытворяют память и воображение старика с его гостями и с ним самим.
- Сперва я долго разговаривал с ней, — старик открыл том, положив себе на колени и сверху вниз по странице сбежали чернильные подтёки, складываясь в длинные столбцы символов шириной десяток-два странных значков, чередовавшихся с миниатюрными геометрическими фигурами. – потом я понял, что общаться мысленно получается лучше, если дать время взаимно настроиться.
Я неотрывно следил за книжным разворотом. Само собой, такое представление с чернилами – не самый сложный фокус, при должной сноровке. Вот только сидевший напротив старик меньше всего походил на фокусника. Да и если предположить, что это какая-то мистификация, то в чём её смысл? Столько усилий и ухищрений, чтобы впечатлить случайного путешественника, который мог и не прийти? Как-то даже нелепо, если он конечно не действительно сумасшедший, что, признаться, было бы не удивительно для учёного, просвещённого деятеля образования, ушедшего жить в полном одиночестве в непролазную чащобу бескрайней тайги.
- Как это получается, с чернилами? – не нашёл я ничего лучше наивного в своей простоте вопроса.
- А как получается с кристаллами в экранах? Точно не знаю, но тут, наверное, как-то так же.
- Но это просто бумага! – я позволил себе протянуть руку через столик и провести пальцами по углу плотной, грубой, переходящей по краям от жёлтого к коричневому страницы. – Извините, но это и правда обычная бумага – кристаллы такого не могут, при всём желании их создателей.
- Я так и сказал — «наверное» — безразлично пожал плечами старик. – В прошлой жизни я был математиком и мало знаком с устройством техники, да оно мне и ни к чему, тем более теперь.
- И что же здесь написано? – пытался я узнать хоть что-то понятное в сбивающей с толку ситуации.
- Ты же историк — вот я и спросил об истории нынешних тундры и тайги, и тех, кто их населял. Здесь сказано, что до ледникового периода, ни о какой свободной жизни на севере и речи быть не могло. Чёрные города, стоявшие вдоль побережья Северного океана и на мелководье, были сердцем огромной и ужасной империи, использовавшей примитивных предков человека как жертв для кровавых ритуалов. Человеческий разум был тогда развит слабее, поэтому для получения достаточной энергии, жертв требовалось столько, что людей приходилось повсеместно разводить, как скот. Это позволяло хозяевам чёрных городов избегать приношения в жертву друг друга… Какой ужас… Я не буду читать о подробностях и целях тех обрядов. В итоге, противники той империи — какие-то ещё более древние и могучие создания, устали терпеть их скверну на земле и с помощью каких-то сил призвали ледники. Они плохо поддавались управлению, но мастерство и старание их творцов было сильнее. Многокилометровый вал из миллионов тонн льда за несколько тысяч лет выкорчевал чёрные города вместе с фундаментом, смёл их башни и соборы, перевернул жилища и разметал алтари. Жители тёмной империи имели достаточно времени и ушли куда-то далеко на юг. Что с ними стало там, неведомо. Почти все твари их, населявшие север и его моря, были уничтожены льдами и холодом. Останки тёмной империи льды расшвыряли по всей Сибири, до самых южных степей. Последующий отход ледника и бурные потоки, вызванные оттепелью, утянули большую часть проклятых руин и обломков в глубокие ущелья на дне Ледовитого Океана, где они и покоятся по сей день. И только по завершении этого долгого и беспощадного очищения, эти земли стали пригодны для свободного расселения людей, чем и занялись далёкие предки современных малых народов севера… Вот такая история. — словно очнувшись от глубоких размышлений, протянул старик. – Нравится? Готов рассказать о ней миру?
- Мрачные чёрные города, всемогущие древние, управляющие климатом – кто в своём уме в это поверит? Да ещё и без единого доказательства. – я не отводя взгляда смотрел, как столбцы символов в развороте книги размываясь перетекают в паутину узоров правильной формы.
- То-то и оно, что доказательств – полно. Только на их поиски под слоем ила в самых чёрных и глубоких впадинах океанского дна нужны такие средства и силы, каких никто не даст, опираясь только на данные Книгой указания.
- Но ведь Книга – сама по себе доказательство! Если здесь нет никакой хитрости — она сама формирует текст, отвечает на ваши вопросы, которые даже можно не задавать вслух – это ли не доказательство самых умопомрачительных предположений? Такой веский аргумент мог бы перевернуть ход множества наук и дисциплин, если только правильно предъявить его обществу и пройти все процедуры подтверждения подлинности предмета. Артефакт, от которого не отмахнуться – источник знаний, получив подтверждения хотя бы малой части которых, человечество никогда не будет прежним! – меня охватило удивительное ощущение – какое-то мальчишеское желание, чтобы происходящее, вопреки всему, что я знаю, вдруг оказалось правдой без подвоха. Желание это было настолько сильно, что заставляло меня самого верить в чудо.
- Наивность молодости прекрасна… — старик снова улыбался, теперь тепло, без тени иронии – «Бей или беги», помнишь? Ты хоть представляешь сколько трудов всей жизни враз уничтожат эти знания? Смысл существования скольких людей вдруг окажется абсолютной пустышкой, плодом заблуждений и невежества? Эту книгу разберут на молекулы, тысячи раз снова и снова пытаясь доказать, что она фальшивка. Или вовсе уничтожат, сославшись на любые обстоятельства. А такое развитие событий очень не понравится тому, кто говорит через неё. И тогда, как бы не вышло чего похуже, чем тысячи загубленных карьер и мечтаний….
- О ком вы? – пытался я хвататься за любую соломинку, чтобы продолжать диалог.
- О том, кто дал этой книге чернила, сам будучи глубоко погружён в состояние и место, максимально отрешённые от внешнего мира. Он один из многих. И хотя большинство посвящённых уверены, что все они покоятся в одном месте, на самом деле это далеко не так. Таких мест немало, и никто не знает, сколько. Ты когда-нибудь задумывался, почему слово «усыпальница» произошло от слова «сон»? А я теперь думаю об этом регулярно. То ли так случилось потому, что в древние века, когда «придумывали» слова, сон считали маленькой смертью, то ли потому, что смерть тогда была всего лишь долгим крепким сном… На это Книга почему-то не отвечает и сдаётся мне — неспроста. Так же, тот, кто по ту сторону этих древних страниц, никогда не говорил мне своего имени и не распространялся о том, кто он. Может быть, именно затем, чтобы удержать меня от падения за пределы доступного мне познания. Книга неоднократно намекала на то, что я далеко не первый её обладатель, и большинство заканчивали плохо, именно упорствуя в вопросах, от которых их старательно остерегали. Я же — соблюдаю осторожность и слушаю советы, поэтому уже 28 лет наслаждаюсь гармонией и единением с окружающим миром, раскрывающимся передо мной все новыми гранями.
- И снова всё очень туманно и загадочно – я уже почти не скрывал раздражения от этих бесконечных намёков.
- Недосказанность и недоинформированность –порой единственное, что ограждает нас от пропасти, один взгляд в которую может стоить рассудка. Это как ловить падающие с небами кусочки витражной мозаики, носить с собой в карманах, примерять друг к другу, раскладывать по полочкам дома. Очень увлекательное и интересное занятие. Вот только, если в один прекрасный день на тебя с неба упадёт полновесный витраж из тонн стекла, то не останется даже мокрого места – конец всем коллекциям и досугу. Немного наивное и упрощённое сравнение, но ты ведь уже начал понимать правила игры, так ведь?
- Если кто здесь и играет во что-то, то уж точно не я…
- Вот и зря. Ты сейчас как никогда близко к силам и откровениям, с которыми безопаснее всего взаимодействовать в игровой форме, но и не теряя бдительности, понимаешь?
- Нет. — вздохнув, признался я. – Совершенно ничего не понимаю. Что это за книга? Кто и как её создал? Как она к вам попала? Можно ли ей верить? Почему вы остались здесь, а не вернулись с находкой домой? – поток вопросов удалось остановить не без труда, хотя их и так было слишком много.
- Начнём с конца – с меня сегодняшнего. Я очень связан с этим местом. Здесь грани пространства достаточно тонки, потому отсюда легче попасть во многие места, слишком отдалённые и чуждые для любых других способов перемещения. Человеческие тело и разум не выдержат большинства таких путешествий, но я, признаться, сам и не рвусь. Я тут вроде как смотритель мостов, или рулевой парома.… Понимаешь, время от времени кому-то бывает так куда-то нужно, что даже разнесённость и асинхронность в пространстве-времени миров друг от друга не являются препятствием. И тогда его просьба звучит до самого перекрёстка, через книгу, отчасти. Если необходимость пройти истинная, я ненадолго свожу мосты.
- Безумие какое-то! – вырвалось у меня – Перемещения между мирами? Порталы? Перекрёсток миров, так получается? И что вообще значит «истинная»? Как это определить?
- Интересный вопрос. Ответ – за пределами моего понимания. И за пределами этой Книги, хотя простые и очевидные решения она похоже может принимать и сама…
- Так кто же держит с вами связь через неё?
- Как узнать говорящего на страницах без голоса? Сложно сказать. Он то ли спит, и я общаюсь с Ним во сне через Книгу, то ли Книга – Его сон, настолько материальный, что продолжает Его разум в наш мир. А может просто сновидения разливаются со страниц, заполняя всё вокруг и делая возможными любые Его чудеса…
- «Его» чудеса? – с сомнением переспросил я.
- Многое из происходящего здесь большинству не покажется чудесным… Но если смотреть на тоннели с точки зрения творческой энергии, то пульсация его цветов и звуков прекраснее любого произведения искусства! Не понимаешь, да? Перекрёсток – плод Его силы, он Им создаётся и является Его частью!
- То есть вы даже приблизительно не представляете с кем имеете дело, но продолжаете сотрудничать?
- Оо! Уж я‑то представляю, хоть и смутно. А вот ты… Ты счёл сумасшедшим меня, услышав тысячную часть правды, а затем усомнился, не сумасшедший ли ты, увидев ещё меньше. Тебе не стоит даже отдалённо представлять Того, кто дал чернила… Ладно, я и так тебя слишком запутал, выложив больше, чем следовало бы узнать непосвящённому. Уже смеркается, чтобы не ночевать одному в тайге, я постелю тебе на печи. – не успев договорить, старик закрыл Книгу, узоры на страницах которой, похоже, вращались при любом движении переплёта, отнёс её обратно на полку и начал хлопотать вокруг, готовя скромную постель.
- Вот так сразу? Как можно спать, оборвав такой поток тайн и открытий на полуслове?! – несмотря на всю несуразность услышанного, мой разум требовал привнести хоть какую-то логику в поток сознания старика.
- Ты и так перегружен – успокойся, поспи, а утром, на свежую голову, мы попробуем немного упорядочить всё, что я тебе тут наговорил – с поразительной проницательностью пообещал Хэнк. – В конце концов, я почти всё время тут один, по большей части, так что стать хорошим рассказчиком не было возможности… — он улыбнулся и виновато пожал плечами.
- Да уж, стройного повествования явно не хватает… — я попытался выдавить из себя улыбку, развивая шутку. Старик определённо выжил из ума, причём давно. Но эта книга… Если сумасшедший вдруг не окажется ещё и искусным фокусником, что вряд ли, она – действительно уникальна, удивительна и необъяснима. По крайней мере пока… Одним из главных доказательств помешательства моего собеседника было именно то, что, обладая такой диковиной, он, с одной стороны, охотно демонстрировал её чудо первому встречному, но при этом десятки лет и не думал явить её миру. Даже если допустить, что он – человек совершенно лишённый тщеславия или корысти, но уж его жажда знания и уважение ко всем жаждущим – они-то должны были подтолкнуть его сделать своё открытие публичным! — И всё же, почему хотя бы не отправить на «большую землю» пару маленьких образцов, чтобы хоть попытаться понять, с чем на самом деле мы имеем дело?
- Любые повреждения книги, даже незначительные, повлекут за собой последствия, и я даже не хочу представлять себе, какие…
- Тогда позволь мне сделать выписки, когда символы снова проявятся! Что это вообще за язык?
- Не знаю. Смысл этих символов приходить ко мне напрямую через мысли, а не знание. Я общался здесь когда-то и с языковедом. Тот сказал, что никогда не видел ничего подобного. Письмо по виду близко к иероглифическому, но не похоже ни на один известный ему язык, а начертание столь архаично, что делает его внешне ближе к первым человеческим языкам, чем к хоть какому-то из восточных. В любом случае, попытки перевести его вряд ли дадут тебе что-то осмысленное.
- И тем не менее — не пытаться — несусветная глупость! Даже неудачные попытки сами по себе могут стать откровением!
- Никто не станет всерьёз углубляться в ни на что не похожий непереводимый на первый взгляд текст, не будучи уверенным, что он подлинный. С любым количеством выписок, ты рано или поздно вернёшься за материалами для анализа происхождения Книги, которые я не могу позволить взять. Возможно, вернёшься не один. А если и правда заразишь людей своим вдохновенным бредом, что тогда? Полноценная делегация из какого-нибудь Омского, Новосибирского, или Красноярского института? Или ещё не лучше — из столичного — те вообще отвыкли слышать отказы. И что дальше? Либо фиаско, либо особо упёртые признают чудесный том культурным наследием и попытаются забрать его при помощи властей? Я не могу допустить того, что будет потом. Я охотно делюсь тайнами и чудесами с каждым, кто готов забраться в их поисках так далеко, ты сам пришёл сюда за необычными знаниями, от которых я тебя, как видишь, не ограждаю. И твоё право делать с полученной информацией всё, что захочется, но не проси о большем, это всё, что я могу сделать ради людской жажды познания.
- Ты сам придумываешь «правила», ограничивающие тебя и пользу, которую ты мог бы принести людям.
- Если ты и правда так считаешь, значит действительно ничего пока не понял. Ну да ладно, утро вечера мудренее.
- Однозначно сумасшедший. Хотя имевшиеся отклонения и не мешали ему в быту. – думал я, пока Хэнк не спеша растопил печь – самую малость, но достаточно, чтобы отогнать прохладу ночи, сквозившую в неплотно притворённые окна.
- Извини, на ужин ничего нет, но к завтраку что-нибудь сообразим – проговорил будто самому себе старик, наливая в мою кружку ещё душистого отвара – то ли какого-то странного вида чая, то ли сбора таёжных трав. – А теперь ложись, утром договорим. – не дожидаясь пока я лягу, старик ушёл в другую комнату, и, судя по еле слышному скрипу, улёгся на грубую кровать, прилегавшую с другой стороны к обогреваемой печью стене.
Немного посидев, потягивая успокаивающую горячую жидкость, я всё же забрался на печь, оставив внизу куртку и ботинки, после того, как уложил всё записи в рюкзак, стоявший у входа. Тепло очага приятно грело спину, при этом не перерастая в навязчивый жар, но сон всё равно не шёл. Вскоре за стенкой раздалось мерное сопение, от которого, я, казалось, взбодрился ещё больше, оставшись со своими мыслями наедине.
Ну а как же не думать? Что я могу завтра сказать выжившему из ума отшельнику, чтобы донести ему, убедить, что скрывать такую Книгу от людей – преступление! Даже если её признают мистификацией, такой феномен всё равно изменит представления многих о непознанном и его границах! А если всё окажется взаправду, если бездонный колодец со знаниями из глубины веков, незамутнённой краткостью человеческой памяти, попадёт к профессионалам? К тем, кто знает, что спрашивать и как трактовать ответы? Кладезь! Прорыв! Фурор! Как от всего этого можно отказаться?! Да даже если лично мне или ему она не принесёт ни славы, ни богатства, неужели сам факт такого подарка человечеству не стоит того, чтобы рискнуть? Конечно стоит!
- И что же ты ему скажешь такого, что он услышит и поймёт то, чего не понял со своим незаурядным умом за 28 лет затворничества? – с издёвкой спросил я себя. А есть ли такие слова вообще? Он ведь давно выстроил вокруг себя маленький, понятный только ему мирок – этот «перекрёсток», с чудесами, загадками, намёками и другими мирами. Захочет ли он покинуть созданную им же реальность, чтобы поделиться её частью, а возможно и лишиться всего «на большой земле»? Если смотреть с его точки зрения – затея и правда сомнительная, что и говорить…
С другой стороны – иначе нельзя. Иначе, я стану соучастником этого нелепого преступления против науки и прогресса… Пособником в сокрытии бесценного артефакта, полного удивительных открытий, чем бы он в итоге не оказался. И что делать? Не силой же отбирать у старика книгу? Да я и не смог бы решиться, при всём желании, которое, к счастью, отсутствовало. Значит, если он не пойдёт на встречу, не внемлет голосу разума, мы окажемся в патовой ситуации. У меня нет времени, чтобы войти к нему в доверие и обсудить этот вопрос дружески. Может быть просто взять её? Тихо спокойно исправить ошибку судьбы, а уже потом отблагодарить старика за неоценимый вклад… У него тут забот навалом – живя натуральным хозяйством точно не соскучится! Конечно, все его странности могут и обостриться от расставания с книгой, но может ему наоборот станет лучше, в отсутствие раздражителя?
- Решено. – отрезал я, как можно тише спустился с печи, и начал одеваться. Ночь была безлунной, но я легко нашарил в темноте сапоги, куртку и стал ощупью пробираться к заветной полке, вслушиваясь в мерное сопение старика за стенкой. Хорошая память и скромные габариты избушки позволили мне быстро нащупать шершавый, тяжёлый переплёт. Он оказался неестественно холодным наощупь, и как будто бы влажным, словно кожа обложки обработана буквально вчера. Сжав пальцы на книге сильнее, я почувствовал усиливающееся покалывание, словно многочисленные разряды тока. Видимо, я как-то умудрился отлежать руку и не заметить этого за размышлениями. Сунув книгу подмышку я вдоль стенки пробрался к выходу, подхватил рюкзак и как мог тихо начал открывать дверь.
- Не думал, что ты такой… — раздался голос из темноты. – Первое впечатление конечно обманчиво, но я был уверен, что ты порядочный человек.
- И чем же я непорядочен? – изобразил я озадаченность, попутно натягивая рюкзак на спину и надеясь, что он не заметит книгу в темноте.
- Молодой человек, ты так громко жаждал эту книгу, что твои некрасивые мысли всё время проступали на страницах – сложно было не заметить…
- Какие ещё страницы?! Вы же спали, темнота непроглядная! – судя по всему, его снова увлекали навязчивые фантазии.
- А ты до сих пор думаешь, что я читаю её только глазами?
Он не успел договорить, а я уже толкнул дверь плечом и нырнул в тёмную прохладу за порогом. Дорожка от дома помнилась почти прямой, а шагов через 30 нужно взять правее, чтобы попасть прямиком на поросшую тропинку, что уведёт меня вглубь леса, в сторону ручья, от которого пришёл. Пять, десять, двадцать шагов, чуть правее – ничего не видно, хоть глаз выколи! Трава под ногами поднималась всё выше, обещая приближение края поляны.
Внезапный удар пришёлся по рукам, лицу и коленям. Книга вылетела из рук и упала на землю где-то рядом. Дыхание сбилось, всё тело охватила саднящая тупая боль.
- Ну и зря. За знаниями он пришёл, как же! А на деле – обыкновенный мошенник – подлый, мелочный и недальновидный… Стыдно, молодой человек, очень стыдно. – укоризненно вздыхал приближающийся из темноты голос.
Слегка опомнившись, я начал подниматься, оглянулся, и увидел, что почти вся растительность на участке занимается бледным, голубовато-изумрудно-зелёным свечением. Каждый лист, каждый стебель покрывали всё ярче светящиеся прожилки, точки и пятна. Заливавшие всё вокруг мертвенные блики то ли рождались внутри растений, то ли отражались от них из какого-то невидимого источника.
Между грядок по тропинке не спеша двигалась чуть освещённая фигура Хэнка. Он остановился на пол пути между домом и мной, примиряюще поднимая руки.
- Не дури. Все ошибаются. Не стоило конечно пытаться взять то, что тебе не принадлежит. Да и никому вообще, кроме себя…
- Да хватит уже идиотских загадок!! – закричал я, вскочив и озираясь вокруг. За спиной меня ждал абсолютно сплошной частокол из огромных сосен, стволы которых прилегали друг к другу как в стенах древнего городища. Теперь деревья, насколько хватало глаз, заполнили все промежутки в кругу, ограждавшем поляну. В них-то мне и посчастливилось врезаться наскоком в попытке бегства. Я нагнулся, чтобы подобрать книгу, но та взлетела из под руки, подхваченная порывом ветра такой силы, что переплёт кнутом щёлкнул по поймавшей его ладони старика. Страницы резко раскрылись, и он стал спешно водить по ним пальцами, то ли пытаясь нащупать какие-то узоры, то ли вычерчивая их на плотной бумаге. Приглядываться и ждать, что будет дальше, совершенно не хотелось – сбросив оцепенение, я побежал вдоль стройного частокола вековых сосен, надеясь отыскать в нём просвет. Из-за спины слышались выкрики изменившегося голоса старика, он будто бы вторил самому себе нестройным хором какую-то тарабарщину и земля под ногами отзывалась нарастающим грохотом.
Вдруг, стена деревьев будто бы качнулась и поплыла в сторону. Я не мог понять –кажется ли мне это от головокружения, или наоборот, голова кружится от того, что деревья начали двигаться. Ошибки быть не могло – я на бегу оглядел слабо освещённое плотное кольцо сосен и убедился – оно вращается… С глубоким, низким, пробирающим до костей гулом и треском продирающихся через толщу земли корней, ограждение поляны двигалось против часовой стрелки, при этом почти не тревожа землю даже у самого подножья деревьев.
Времени пытаться понять, что происходит, не было, нужно было спасаться. Впереди полыхнул оранжевым светом приближающийся просвет между деревьями. Яркое как солнце сияние несколько раз изменило цвет, потускнело, и стало наливаться бледно-розовыми красками.
- Тебе туда не нужно!! – кричал мне внезапно оказавшийся неподалёку старик. – Остановись! Давай поговорим! Я постараюсь объяснить всё проще и понятнее! Я замолвлю за тебя словечко перед Ним, и возможно, всё обойдётся!
Бежать, бежать из этого чёртового места! Грохот и вибрация нарастали, оглушая и эхом отдаваясь во всём теле. С трудом удержав равновесие, я прыжком рванул в поравнявшийся со мною проём. Под ногами затрещал мелкий кустарник, вокруг стало светлее, грохот и крики старика за спиной становились всё тише, а затем резко оборвались, растворившись в оглушающей тишине леса. Остановившись отдышаться, я оглянулся – глухая чащоба тянулась за спиной насколько хватало глаз. На часах было без пяти два, но освещение казалось предрассветным. Скорее всего, часы просто на какое-то время остановились, что и неудивительно в такой суматохе.
Сейчас, отойдя подальше от злополучного места, которое довело меня до полного помрачения, пользуясь тем, что стало светло, я сделал привал, перекусил припасами из рюкзака и записал всё что помнил, пока свежи впечатления. Голова перестала болеть и кружиться, тошнота тоже отступила, осталось лишь смутное, давящее чувство заунывной тоски, навеянной чем-то, что не имеет названия.
Ещё будет время перечитать записи и осмыслить случившееся с ясной головой, а сейчас нужно выбираться к людям. По ощущениям, я уже должен был выйти к ручью, где меня ждал проводник, но никакой воды не было ни видно, ни слышно – возможно сказывалась усталость, и я шёл медленнее, чем казалось. Потом, всё потом. Главное – выбраться отсюда.
Далее текст записей становится неряшливым, неразборчивым, почерк размашистый и неровный.
Пробежка вышла безумная — каким-то чудом не потерял рюкзак, пока целую вечность ломился через заросли кустарника. Бежать нет сил, нашёл старый заросший курган с не заваленным входом, сделаю записи, и оставлю здесь, на случай, если они до кого-то дойдут.
Ручья нет. Ни в часе, ни в пяти часах от той злополучной поляны. Я вообще не узнаю эти места. Всё выглядит похожим, но нет никаких ориентиров, что я запоминал по пути. Вышел к людям – совершенно незнакомая стоянка, по виду – похоже на ненцев. Как будто ни слова не понимая по-русски, они при моём появлении неправдоподобно всполошились и попытались наброситься. Около полутора часов я безуспешно пытался уйти от погони, пока не укрылся в этой древней гробнице, на вход в которую наткнулся совершенно случайно, выбежав из леса. Круглый, поросший травой холм, с подветренной стороны которого я остановился отдышаться, оказался курганом. Я понял это, только увидев зияющую черноту узкого проёма в груде камней рядом с местом, где я хотел сделать привал. Внутри ничего примечательного — коридор, стены которого сложены из огромных небработанных каменных глыб, и внутренняя камера с захоронениями, в которую, учитывая обстоятельства, у меня не было никаого желания входить. Несмотря на затхлость воздуха, прохлада этого места немного бодрила, даря надежду чуть быстрее восстановить силы, поэтому отдохнуть и перекусить недалеко от входа, в окружении рядов грубой кладки показалось неплохой идеей. Надежды, что меня здесь не найдут преследователи никакой… Этот холм — единственный примечательный ориентир, дальше — пологая равнина километров на десять вперёд, где всё как на ладони. Не увидев убегающего меня вдалеке, эти сумасшедшие (если конечно они действительно таковыми не являются), сразу сообразят что к чему.
Я хотел успокоиться, прийти в себя после ночных событий и собраться с мыслями – ничего из этого не получилось. Кто эти люди? Почему они так враждебны? Зачем преследуют меня? Ничего не понимаю… Я случайно вышел из редколесья к небольшой стоянке и увидел около дюжины мужчин, возможно охотников, развешивавших сушиться недавно освежёванные шкуры. Стоило им всего несколько мгновений окинуть меня взглядом, как похватав ножи и копья, они бросились в мою сторону. Меня спасли только разделявшие полсотни шагов, и мгновенная реакция человека, чьи нервы и так были на пределе. Дикари словно впервые видели чужака, но в этих краях давно не осталось настолько изолированных племён…
Дописав эти строки, я вложу листы с записями через щель в стене за каменную плиту, в пространство, куда только рука с бумагами и пролезет. К сожалению, у меня нет ни пакета, ни обложки, но здесь довольно сухо и нет сквозняков, так что листы должны сохраниться. Надеюсь, если кто-то их обнаружит, он найдёт в себе смелость не считать мои записи ни фантазией, ни бредом. Науке так много предстоит открыть, но ещё сложнее будет понять и принять открытое, потому как пустив эти знания в свою повседневность, никто не сможет остаться прежним и жить как раньше.
Нельзя терять ни минуты, они наверняка уже взяли след. Надеюсь, я проживу достаточно долго, чтобы понять хотя бы малую часть случившегося.
И напоследок:
«Никогда не переставай задавать вопросы, но будь готов к ответам…»
…
- Занятный, но довольно путаный рассказ. И зачем мне нужно было всё бросить и читать его прямо сейчас? – поинтересовался невзрачного вида человек чуть за тридцать, поправляя очки и казалось, смягчив своё раздражение от неожиданного визита.
- А ты разве не понимаешь? – с недоверием спросил его давний приятель, раздосадованный таким холодным приёмом после возвращения с длительных раскопок. – Записи не врут – мы действительно достали их из-за плиты при входе в курган, которому около тысячи лет!
- Значит, кто-то нашёл этот курган раньше вас, и решил пошутить. – опытный взгляд хозяина тёмного, пыльного, заставленного самым разношёрстным хламом кабинета, ещё раз небрежно скользнул по недавно снятым чёрно-белым копиям записей.
- Я тоже так подумал, и не стал бы врываться, если бы это было всё. Не ты один у нас скептик – я отдал части нескольких листов на исследование физикам – спектральный анализ показал, что бумаге от пяти до шести веков, а ещё, она «фонит» радиацией раз в двадцать выше нормы. При этом опытный работник типографии, которому я показал находку, уверенно утверждает, что такие технологии формовки бумаги – это середина двадцатого века, не раньше. Понимаешь?
- Понимаю. Но излишне сложные объяснения, требующие массы допущений, ненаучны. Возраст самих записей, отдельно от возраста бумаги определить не получится, но уверен, они более-менее свежие. А вот прогрессивные технологии обработки целлюлозы в средневековье – это уже интересно. Уверен, кто-то нашёл эти листы, возможно где-то в другом месте, подровнял их до стандартного формата «А4» и набросал такую остроумную головоломку для будущих исследователей. И вот это – важная загадка – кто и когда изготовил эту бумагу? Как именно она попала в курган? Точный ответ на второй вопрос вряд ли можно найти, но ответив на первый, можно будет высказать несколько вероятных предположений. Вот где действительно полезная для науки, настоящая работа.
- Променять сенсацию века на рутину? Ты серьёзно?
- Серьёзнее некуда. В хранилищах сибирских музеев и без путешественников во времени полно загадок. Содержание этих записей недоказуемо, поэтому я и предлагаю тебе заняться делом и извлечь из находки пользу, вместо того, чтобы усердно зарабатывать себе репутацию чудака от науки. И вообще – тебе не кажется странным, что оставляя послание, твой «историк» не указал ни фамилии, ни даты – как-то не вяжется с его профессией, разве нет?
- Представляю, сколько профессионализма осталось бы в нас после таких приключений… Если всё это правда, он наверняка и не думал, что придётся бросить записи, а когда понял это, был уже на грани паники. Нет, нельзя вот так запросто всё это бросать! Нужно вернуться и искать – ту поляну, те деревья, хоть какие-то следы. Всё должно быть более-менее рядом, нужно только немного времени.
- Институт на такое денег не даст, даже не думай. — вздохнув, не по годам серьёзный и меланхоличный учёный, похоже, смирился с ребячеством своего товарища.
- На «такое» — не даст, а на поиск новых образцов ранее нигде не встречавшегося вида бумаги – очень даже может быть… Писавший это был прав насчёт отношения к его истории, и я готов к ответам на вопросы, которые ты отказываешься задавать.
2024