Говард Филлипс Лавкрафт

КАРТИНА В ДОМЕ

(The Picture in the House)
Напи­са­но в 1920 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод Э. Серо­вой

////

Обще­из­вест­но, что в погоне за ост­ры­ми ощу­ще­ни­я­ми люди ино­гда посе­ща­ют весь­ма экзо­ти­че­ские и отда­лен­ные места. Пожа­луй, имен­но для них в ста­ри­ну были созда­ны ката­ком­бы Пто­ле­мея 1 и спря­тан­ные в глу­бине замор­ских стран рез­ные мав­зо­леи. Они взби­ра­ют­ся на зали­тые лун­ным све­том раз­ва­ли­ны башен рейн­ских двор­цов, и роб­ко спус­ка­ют­ся по чер­ным, зарос­шим лишай­ни­ком сту­пе­ням под камен­ные руи­ны дав­но забы­тых ази­ат­ских горо­дов. Закол­до­ван­ный лес и оди­но­кая, пустын­ная гора — их свя­ты­ни, а пото­му они неустан­но рыщут в поис­ках неве­до­мых откры­тий вокруг зло­ве­щих моно­ли­тов необи­та­е­мых ост­ро­вов. И все же под­лин­ные цени­те­ли чего-то необыч­но­го, а то и про­сто ужас­но­го, для кото­рых оче­ред­ное потря­се­ние при созер­ца­нии неопи­су­е­мо отвра­ти­тель­но­го зре­ли­ща явля­ет­ся неиз­беж­ным фина­лом, увен­чи­ва­ю­щим их дол­гие поис­ки, пожа­луй, пре­вы­ше всех этих древ­но­стей оце­нят самый обыч­ный, оди­но­кий фер­мер­ский дом, нахо­дя­щий­ся где-то в про­вин­ци­аль­ной глу­ши Новой Англии, ибо толь­ко там тем­ные эле­мен­ты пота­ен­ной силы, гне­ту­ще­го оди­но­че­ства, гро­теск­ной вычур­но­сти и дре­му­че­го неве­же­ства соеди­ня­ют­ся воеди­но, что­бы создать изу­ми­тель­ное тво­ре­ние под­лин­но­го кош­ма­ра.

При­ме­ча­тель­но, что самы­ми зло­ве­щи­ми ока­зы­ва­ют­ся имен­но малень­кие, обыч­но некра­ше­ные дере­вян­ные доми­ки, сто­я­щие поодаль от про­ез­жих дорог, обыч­но при­ту­лив­ши­е­ся на влаж­ном, порос­шем тра­вой склоне, или при­сло­нив­ши­е­ся к како­му-нибудь гигант­ско­му обна­жив­ше­му­ся пла­сту камен­ной поро­ды. Две­сти, а то и более того лет назад они уже сто­я­ли там, поко­сив­ши­е­ся и при­зе­ми­стые, и вью­щи­е­ся рас­те­ния полз­ли по их сте­нам, а дере­вья взды­ма­ли и рас­ки­ды­ва­ли над их кры­ша­ми свои вет­ви. Сей­час же они, пре­бы­вая под охра­ной тем­ных поло­гов тени, почти неви­ди­мы за буй­ным, неукро­ти­мым покро­вом зеле­ни; одна­ко их окна с узень­ки­ми, облу­пив­ши­ми­ся рама­ми по- преж­не­му тре­вож­но погля­ды­ва­ют на вас, изред­ка слов­но под­ми­ги­вая и маня к себе сквозь пеле­ну веч­но­го оце­пе­не­ния, кото­рое при­туп­ля­ет вос­по­ми­на­ния о леде­ня­щих душу вещах и собы­ти­ях, и тем самым защи­ща­ет разум перед неиз­беж­ным поме­ша­тель­ством.

На про­тя­же­нии поко­ле­ний в таких домах жили стран­ные люди, подоб­ных кото­рым еще никто и нико­гда не виды­вал. Оку­тан­ные тума­ном сво­ей мрач­ной и фана­тич­ной веры, заста­вив­шей их отда­лить­ся от осталь­ных людей, их пред­ки иска­ли имен­но самую дикую и запу­щен­ную при­ро­ду, желая обре­сти в ней дол­го­ждан­ную воль­ность. В таких местах потом­ки этой сво­бо­до­лю­би­вой расы и в самом деле дости­га­ли неко­е­го бла­жен­ства, необре­ме­нен­ные огра­ни­че­ни­я­ми и тяго­та­ми жиз­ни осталь­но­го чело­ве­че­ства, одна­ко робея и пре­смы­ка­ясь в раб­ских око­вах неве­же­ства перед мрач­ны­ми при­зра­ка­ми их соб­ствен­но­го разу­ма.

Отда­лив­ша­я­ся от про­све­щен­ной циви­ли­за­ции, сила этих пури­тан тек­ла по весь­ма стран­ным кана­лам и нахо­ди­ла под­час самые дико­вин­ные выхо­ды, и в сво­ей изо­ля­ции, в сво­ем болез­нен­ном само­огра­ни­че­нии, слу­жив­шем инте­ре­сам борь­бы за жизнь с без­жа­лост­ной при­ро­дой, они под­час пере­ни­ма­ли и впи­ты­ва­ли в себя самые тем­ные и зага­доч­ные чер­ты, дошед­шие до них из дои­сто­ри­че­ских глу­бин их холод­но­го север­но­го про­шло­го. По необ­хо­ди­мо­сти прак­тич­ные, и по свой­ству духа стро­гие, эти люди отнюдь не были пре­крас­ны в сво­их гре­хах. Оши­ба­ясь, как и все смерт­ные, они пер­вым делом стре­ми­лись най­ти для себя тай­ное убе­жи­ще, к чему их под­тал­ки­вал жест­кий уклад жиз­ни, а пото­му со вре­ме­нем даже сами начи­на­ли посте­пен­но забы­вать, что имен­но столь ста­ра­тель­но и рев­ност­но скры­ва­ли. Теперь же лишь мол­ча­ли­вые, сон­ные, пуг­ли­во гла­зе­ю­щие окна­ми доми­ки, сокры­тые в тем­ной глу­ши лесов, мог­ли бы пове­дать слу­чай­но­му пут­ни­ку, что имен­но было сокры­то в них с неза­па­мят­ных дней дале­ко­го про­шло­го, а они ведь обыч­но такие нераз­го­вор­чи­вые, эти полу­раз­ва­лив­ши­е­ся хибар­ки, и так не любят стря­хи­вать с себя дре­мо­ту, кото­рая луч­ше любо­го ино­го сред­ства помо­га­ет забыть былое. Ино­гда даже начи­на­ет казать­ся, что было бы гораз­до луч­ше и мило­серд­нее вооб­ще сне­сти эти доми­ки — ведь им так часто снят­ся тяже­лые сны.

Имен­но в одном из таких сокру­шен­ных вре­ме­нем стро­е­ний я и ока­зал­ся в нояб­ре 1896 года, когда раз­ра­зив­ший­ся во вто­рой поло­вине дня про­лив­ной дождь заста­вил меня искать како­го угод­но убе­жи­ща, лишь бы не оста­вать­ся под его хлест­ки­ми стру­я­ми. Я уже несколь­ко дней путе­ше­ство­вал по Мис­ка­то­ник­ской 2 долине в поис­ках кое-какой генеа-
логи­че­ской инфор­ма­ции, а посколь­ку инте­ре­со­вав­шие меня све­де­ния чаще все­го носи­ли весь­ма ста­ро­дав­ний и рас­плыв­ча­тый харак­тер, то в целях эко­но­мии вре­ме­ни я вско­ре наду­мал обза­ве­стись вело­си­пе­дом, даже несмот­ря на столь непод­хо­дя­щее для тако­го вида транс­пор­та вре­мя года.

Таким обра­зом я ока­зал­ся на ста­рой и, оче­вид­но, забро­шен­ной доро­ге, кото­рую сам же и выбрал, желая крат­чай­шим путем добрать­ся до Эрк­хе­ма 3 , где меня застиг­ла гро­за, пол­но­стью исклю­чав­шая любую воз­мож­ность добрать­ся до любо­го из близ­ле­жа­щих насе­лен­ных пунк­тов. В поис­ках воз­мож­но­го убе­жи­ща я нако­нец наткнул­ся непо­да­ле­ку от осно­ва­ния каме­ни­сто­го хол­ма на одно-един­ствен­ное, с виду весь­ма древ­нее и к тому же доволь­но нека­зи­стое дере­вян­ное стро­е­ние, кото­рое едва поблес­ки­ва­ло мут­ны­ми окна­ми, выгля­ды­вав­ши­ми из-за двух гро­мад­ных, уже сбро­сив­ших лист­ву вязов. Даже несмот­ря на раз­де­ляв­шее нас рас­сто­я­ние, это стро­е­ние про­из­ве­ло на меня весь­ма непри­ят­ное и, более того, гне­ту­щее впе­чат­ле­ние уже в тот самый момент, когда я толь­ко заме­тил его с доро­ги. Мне поче­му- то поду­ма­лось тогда, что поря­доч­ные и бла­го­при­стой­ные дома не смот­рят на путе­ше­ствен­ни­ка столь хит­ро, лука­во и одно­вре­мен­но заво­ра­жи­ва­ю­ще, тем более, что в сво­их гене­а­ло­ги­че­ских изыс­ка­ни­ях я неред­ко встре­чал чуть ли не вет­хо­за­вет­ные леген­ды, содер­жа­ние кото­рых неиз­беж­но долж­но было отвра­щать меня от подоб­но­го рода мест. Одна­ко погод­ные усло­вия были столь небла­го­при­ят­ны­ми, что я пре­одо­лел свой суе­вер­ный сно­бизм, и уже через несколь­ко секунд кру­тил педа­ли вело­си­пе­да вдоль по зарос­ше­му тра­вой и кустар­ни­ком скло­ну в направ­ле­нии запер­той две­ри, один лишь пота­ен­ный вид кото­рой наво­дил на опре­де­лен­ные раз­ду­мья.

С пер­во­го взгля­да мне пока­за­лось, что дом этот забро­шен, одна­ко, при­бли­жа­ясь к нему, я уже стал сомне­вать­ся в подоб­ном мне­нии, посколь­ку хотя веду­щая к нему тро­пин­ка дей­стви­тель­но осно­ва­тель­но зарос­ла тра­вой, она все же наво­ди­ла на мысль о том, что ею изред­ка поль­зу­ют­ся. Поэто­му вме­сто того, что­бы сра­зу реши­тель­но потя­нуть на себя руч­ку две­ри, я осто­рож­но посту­чал­ся, чув­ствуя в душе смут­ный тре­пет и вол­не­ние, объ­яс­не­ние кото­рым едва ли мог тогда най­ти. Стоя в ожи­да­нии воз­мож­но­го отве­та на гру­бом, порос­шем мхом камне, слу­жив­шем сво­е­го рода при­ступ­ком, я бро­сил взгляд на бли­жай­шие ко мне окна, затем посмот­рел на рас­по­ла­гав­ше­е­ся над две­рью окон­це, и обра­тил вни­ма­ние на то, что несмот­ря на вет­хость, грязь, стек­ла в них раз­би­ты не были. Из это­го я заклю­чил, что стро­е­ние, при всей его явной запу­щен­но­сти и общей нека­зи­сто­сти, долж­но быть, все еще оби­та­е­мо. Тем не менее, на мой стук так никто и не отве­тил, а пото­му я решил дер­нуть за заржав­лен­ную щекол­ду и обна­ру­жил, что дверь неза­пер­та.

Сра­зу за поро­гом нахо­ди­лась малень­кая при­хо­жая, со стен кото­рой обиль­но осы­па­лась шту­ка­тур­ка, а из две­рей доно­сил­ся едва ощу­ти­мый, но опре­де­лен­но мало­при­ят­ный запах. Я вошел, при­дер­жи­вая вело­си­пед рукой, и закрыл за собой дверь. Пря­мо пере­до мной начи­на­лась узкая лест­ни­ца, завер­шав­ша­я­ся малень­кой две­рью, кото­рая, оче­вид­но, вела на чер­дак, тогда как вни­зу спра­ва и сле­ва от меня рас­по­ла­га­лись две­ри, веду­щие, ско­рее все­го, в ком­на­ты.

При­сло­нив вело­си­пед к стене, я открыл левую дверь и ока­зал­ся в неболь­шом поме­ще­нии с низ­ки­ми потол­ка­ми, мрач­ном от едва про­ни­кав­ше­го сквозь запы­лен­ные окна све­та, и обстав­лен­ном самым что ни на есть неза­мыс­ло­ва­тым и даже при­ми­тив­ным обра­зом. Похо­же, это было чем-то вро­де гости­ной, посколь­ку там сто­я­ли стол и несколь­ко сту­льев, а кро­ме того имел­ся гро­мад­ный камин, на кото­ром сто­я­ли и опре­де­лен­но тика­ли ста­рин­ные часы. Книг или газет было очень мало, а назва­ния их в таком мра­ке разо­брать было почти невоз­мож­но. Боль­ше все­го мое вни­ма­ние при­влек­ла доми­ни­ро­вав­шая в доме атмо­сфе­ра неимо­вер­но­го арха­из­ма, про­сту­пав­шая бук­валь­но в каж­дой его дета­ли. В боль­шин­стве домов в этой мест­но­сти я и рань­ше встре­чал мас­су релик­вий дале­ко­го про­шло­го, одна­ко здесь эта пора­зи­тель­ная древ­ность каза­лась дове­ден­ной до сво­е­го пре­де­ла, посколь­ку ни в одной из ком­нат мне не уда­лось обна­ру­жить ни еди­но­го пред­ме­та, кото­рый отно­сил­ся бы к после­ре­во­лю­ци­он­ным вре­ме­нам 4 . Не будь это местеч­ко обстав­ле­но столь скром­ной и непри­гляд­ной мебе­лью, оно вполне мог­ло бы стать под­лин­ным раем для како­го-нибудь анти­ква­ра.

Обсле­дуя эти ста­ро­мод­ные апар­та­мен­ты, я все более явно испы­ты­вал к ним чув­ство непод­дель­но­го отвра­ще­ния, пер­во­на­чаль­но воз­ник­шее у меня при одном лишь взгля­де на столь уны­лое стро­е­ние. Но что имен­но это было — дей­стви­тель­но непри­язнь или, может, пота­ен­ный страх — я никак не мог опре­де­лить, хотя отчет­ли­во ощу­щал во всей атмо­сфе­ре дома нечто такое, что, каза­лось, дыша­ло тем­ной, во мно­гом пороч­ной ста­ри­ной, неопрят­ная гру­бость и зата­ен­ность кото­рой, вро­де бы, были дав­но забы­ты. Садить­ся мне поче­му-то не хоте­лось и пото­му я про­дол­жал блуж­дать по ком­на­там, осмат­ри­вая те или иные пред­ме­ты, на кото­рых изред­ка оста­нав­ли­вал­ся мой взгляд.
Одним из таких пред­ме­тов, при­влек­шим мое вни­ма­ние, была кни­га сред­них раз­ме­ров, кото­рая лежа­ла на сто­ле и име­ла настоль­ко допо­топ­ный вид, что я даже поду­мал, что ее извлек­ли из како­го-нибудь музея. Она была в кожа­ном пере­пле­те, с метал­ли­че­ски­ми угол­ка­ми, при этом, как ни стран­но, пре­вос­ход­но сохра­ни­лась, и мне пока­за­лось уди­ви­тель­ным, что столь необыч­ное изда­ние нахо­дит­ся в подоб­ном затра­пез­ном поме­ще­нии.

Как толь­ко я открыл ее на пер­вой стра­ни­це, мое изум­ле­ние воз­рос­ло мно­го­крат­но, посколь­ку это было не чем иным как ред­чай­ши­ми запис­ка­ми Пига­фет­ты 5 о путе­ше­ствии по рай­о­ну Кон­го, напи­сан­ны­ми на латы­ни на осно­ве вос­по­ми­на­ний моря­ка Лопе­са и издан­ны­ми во Франк­фур­те в 1598 году. Я доволь­но часто слы­шал об этой кни­ге, кото­рая была снаб­же­на крайне любо­пыт­ны­ми иллю­стра­ци­я­ми, выпол­нен­ны­ми бра­тья­ми Де Брю 6 , а пото­му на какое-то вре­мя совер­шен­но забыл про доса­ждав­шую мне смут­ную тре­во­гу, и очень захо­тел позна­ко­мить­ся с кни­гой побли­же. Гра­вю­ры в ней и в самом деле были весь­ма инте­рес­ны­ми, выпол­нен­ны­ми исклю­чи­тель­но на осно­ве соб­ствен­ных впе­чат­ле­ний авто­ра, хотя и снаб­жен­ны­ми не вполне точ­ны­ми пояс­не­ни­я­ми, и изоб­ра­жа­ли стран­но­го вида тузем­цев с белой кожей и кав­каз­ски­ми чер­та­ми лица.

Веро­ят­но, я вско­ре так и закрыл бы эту кни­гу, если бы не одно доволь­но стран­ное, и одно­вре­мен­но вполне баналь­ное обсто­я­тель­ство, поче­му-то задев­шее мои уста­лые нер­вы и вновь ожи­вив­шее ощу­ще­ние непо­нят­но­го бес­по­кой­ства. Дело в том, что кни­га эта стран­ным обра­зом вся­кий раз слов­но бы сама рас­кры­ва­лась на одном и том же месте, а имен­но на иллю­стра­ции XII, на кото­рой была в омер­зи­тель­ных дета­лях изоб­ра­же­на лав­ка како­го-то мяс­ни­ка кан­ни­ба­ла из древ­не­го Анзи­ка. Я неволь­но усты­дил­ся соб­ствен­ной вос­при­им­чи­во­сти какой-то зауряд­ной кар­тин­ки, одна­ко иллю­стра­ция эта поче­му-то еще боль­ше меня встре­во­жи­ла, тем более, что к ней при­ла­га­лась сво­е­го рода
справ­ка по гастро­но­ми­че­ским при­стра­сти­ям этих самых анзи­кий­цев 7 .

Затем я повер­нул­ся к сосед­ней книж­ной пол­ке и осмот­рел ее скуд­ное содер­жи­мое — Биб­лию XVIII века; “Стран­ствия пили­гри­мов” 8 при­мер­но
того же пери­о­да, иллю­стри­ро­ван­ные вычур­ны­ми гра­вю­ра­ми и издан­ные
соста­ви­те­лем аль­ма­на­хов Исай­ей Тома­сом 9 ; осно­ва­тель­но под­гнив­ший гро­мад­ный том Кот­то­на Мэзе­ра “Magnalia Christi Americana” 10 и еще несколь­ко книг при­мер­но тако­го же воз­рас­та, — когда мое вни­ма­ние при­влек вне­зап­но донес­ший­ся свер­ху звук.
Пона­ча­лу изу­мив­шись, застыв на месте и вспом­нив, что на мои преды­ду­щие сту­ки в дверь так никто и не отклик­нул­ся, я уже в сле­ду­ю­щее мгно­ве­ние решил, что пере­дви­га­ю­щий­ся чело­век, ско­рее все­го, толь­ко что очнул­ся после дол­го­го сна, и пото­му уже с мень­шим удив­ле­ни­ем при­слу­ши­вал­ся к поскри­пы­ва­нию сту­пе­ней. Поступь спус­кав­ше­го­ся по лест­ни­це чело­ве­ка была весь­ма тяже­лой и одно­вре­мен­но каза­лась какой-то насто­ро­жен­ной, что осо­бен­но мне не понра­ви­лось с уче­том его явно вну­ши­тель­ных габа­ри­тов. Вой­дя в ком­на­ту, я инстинк­тив­но запер за собой дверь, и сей­час, после мгно­ве­ния тиши­ны, когда хозя­ин, оче­вид­но, осмат­ри­вал мой остав­лен­ный в при­хо­жей вело­си­пед, услы­шал, как кто-то задви­гал щекол­дой, после чего дверь в гости­ную ста­ла мед­лен­но откры­вать­ся.
В двер­ном про­еме пока­зал­ся чело­век столь необыч­ной внеш­но­сти, что я едва было не вскрик­нул, но все же каким-то обра­зом сдер­жал­ся. Это был явно хозя­ин дома — ста­рый, с белой боро­дой, имев­ший вид и тело­сло­же­ние, кото­рые вну­ша­ли, как ни стран­но, неко­то­рое ува­же­ние. Ростом он был где- то под метр восемь­де­сят и, несмот­ря на свой воз­раст и явную нище­ту, казал­ся креп­ким и энер­гич­ным. Его лицо, почти пол­но­стью сокры­тое длин­ной боро­дой, кото­рая рос­ла чуть ли не от самых глаз, каза­лось неесте­ствен­но румя­ным и не столь мор­щи­ни­стым, как того мож­но было бы ожи­дать. На высо­кий лоб пада­ла прядь белых волос, прав­да, чуть поре­дев­шая с года­ми. Его голу­бые гла­за с чуть крас­но­ва­ты­ми века­ми ощу­пы­ва­ли меня неожи­дан­но прон­зи­тель­ным и даже пыла­ю­щим взгля­дом. Если бы не его чудо­вищ­ная неряш­ли­вость, ста­рик, пожа­луй, мог бы пока­зать­ся весь­ма вну­ши­тель­ной и даже важ­ной пер­со­ной. Неуди­ви­тель­но, что имен­но эта неряш­ли­вость, несмот­ря на выра­же­ние лица и фигу­ру, дела­ла его внеш­ность осо­бен­но оттал­ки­ва­ю­щей. Невоз­мож­но было опре­де­лить, что пред­став­ля­ла собой его одеж­да, посколь­ку мне она пока­за­лась сплош­ной мас­сой каких-то лох­мо­тьев, колы­хав­ших­ся над парой высо­ких, тяже­лых сапог. Что же до его нечи­сто­плот­но­сти, то она вооб­ще не под­да­ва­лась ника­ко­му опи­са­нию.

Само появ­ле­ние это­го чело­ве­ка, и тот инстинк­тив­ный страх, кото­рый оно мне вну­ши­ло, неволь­но заста­ви­ли меня ожи­дать чего-то вро­де враж­деб­но­сти, а пото­му я почти вздрог­нул от изум­ле­ния и ощу­ще­ния дикой несу­раз­но­сти, когда он ука­зал рукой в сто­ро­ну сту­ла и обра­тил­ся, ко мне тон­ким, сла­бым голо­сом, пре­ис­пол­нен­ным льсти­вым, даже сла­ща­вым ува­же­ни­ем и чару­ю­щим госте­при­им­ством. Речь его была доволь­но стран­ной и пред­став­ля­ла собой ярко выра­жен­ную фор­му севе­ро­аме­ри­кан­ско­го диа­лек­та, кото­рый, как я пола­гал, уже дав­но вышел из повсе­днев­но­го обра­ще­ния. Я не сво­дил с него взгля­да, пока он садил­ся напро­тив меня, после чего мы нача­ли нашу бесе­ду.
Под дождь попа­ли, да? — вме­сто при­вет­ствия про­го­во­рил он. — Рад, что вы ока­за­лись непо­да­ле­ку и дога­да­лись загля­нуть ко мне. Сам-то я, похо­же, спал, ина­че бы услы­шал как вы вошли. Годы уже не те, что рань­ше, теперь частень­ко хочет­ся вздрем­нуть даже днем. Вы, я вижу, путе­ше­ству­е­те? С тех пор, как отме­ни­ли дили­жанс на Эрк­хам, неча­сто при­хо­дит­ся встре­чать на этой доро­ге людей.

Я ска­зал, что дей­стви­тель­но ехал в Эрк­хем, и изви­нил­ся за непро­шен­ное втор­же­ние в его оби­тель, после чего он про­дол­жал:

Рад вас видеть, юно­ша. Ред­ко в здеш­них местах уда­ет­ся повстре­чать ново­го чело­ве­ка, что­бы хоть немно­го побол­тать с ним, раз­ве­ять­ся. А вы, похо­же, из Босто­на, да? Сам я там нико­гда не был, но сра­зу могу по виду опре­де­лить город­ско­го жите­ля. В восемь­де­сят чет­вер­том был у нас здесь один учи­тель, но потом он неожи­дан­но куда-то уехал, и с тех пор никто о нем ниче­го не слы­шал..

При эти сло­вах ста­рик неожи­дан­но рас­сме­ял­ся, но ниче­го не отве­тил на мой уточ­ня­ю­щий вопрос об учи­те­ле. У меня сло­жи­лось впе­чат­ле­ние, что он пре­бы­вал в доволь­но игри­вом рас­по­ло­же­нии духа и был не слиш­ком под­вер­жен тем чуда­че­ствам, кото­рых мож­но было бы ожи­дать от чело­ве­ка его воз­рас­та и поло­же­ния. После это­го он еще неко­то­рое вре­мя бол­тал какой-то вздор, пре­бы­вая в состо­я­нии почти лихо­ра­доч­но­го раду­шия, пока мне на ум не при­шло поин­те­ре­со­вать­ся у него, каким обра­зом ему уда­лось раз­до­быть столь ред­кую кни­гу как “Regnum Congo” 11 Пига­фет­ты. Я все еще нахо­дил­ся под впе­чат­ле­ни­ем от этой
кни­ги и испы­ты­вал неко­то­рое коле­ба­ние, преж­де чем заго­во­рить о ней, одна­ко любо­пыт­ство все же одо­ле­ло смут­ные стра­хи, кото­рые посте­пен­но накап­ли­ва­лись во мне с тех самых пор, когда я впер­вые уви­дел этот дом. К мое­му облег­че­нию, вопрос мой не пока­зал­ся ему неумест­ным, посколь­ку ста­рик сво­бод­но и лег­ко про­го­во­рил:
А, та самая книж­ка про Афри­ку? В шесть­де­сят вось­мом ее про­дал мне капи­тан Эбе­не­зер Холт — само­го-то его потом в вой­ну уби­ло.
Что-то в упо­мя­ну­том им име­ни Эбе­не­зе­ра Хол­та заста­ви­ло меня рез­ко взгля­нуть на ста­ри­ка, посколь­ку я уже когда-то встре­чал его в неко­то­рых гене­а­ло­ги­че­ских доку­мен­тах, хотя все они отно­си­лись исклю­чи­тель­но к доре­во­лю­ци­он­ным вре­ме­нам. Я поду­мал тогда, не смо­жет ли хозя­ин дома помочь мне в моих изыс­ка­ни­ях, а пото­му решил поз­же рас­спро­сить его на этот счет. Меж­ду тем он и сам про­дол­жил раз­го­вор на эту же тему:
Эбе­не­зер дол­гое вре­мя был салем­ским куп­цом, и в каж­дом пор­ту ску­пал вся­кие забав­ные вещи­цы. Эту он при­вез, кажет­ся, из Лон­до­на
любил, зна­е­те, заха­жи­вать в раз­ные там мест­ные мага­зи­ны. Как-то раз я был у него дома — это на хол­ме, он там лошадь­ми тор­го­вал, вот там я и уви­дел эту кни­гу. Мне в ней кар­тин­ки понра­ви­лись, вот он и отдал ее мне в обмен на что-то. Доволь­но забав­ная кни­жон­ка дай­те-ка мне очки надеть… Ста­рик поко­пал­ся в лох­мо­тьях и извлек из них пару гряз­ных и неимо­вер­но древ­них очков с малень­ки­ми вось­ми­уголь­ны­ми стек­ла­ми в сталь­ной опра­ве. Наце­пив их на нос, он про­тя­нул руку к лежав­шей на сто­ле кни­ге и стал акку­рат­но, почти любов­но листать ее.

Эбе­не­зер немно­го читал по ихне­му — по-латы­ни, — а я вот не научил­ся. Я про­сил двух или трех учи­те­лей почи­тать мне чуток, и еще Пэс­со­на Клар­ка — гово­ри­ли, он потом уто­нул. А вы что-нибудь в этом пони­ма­е­те?

Я отве­тил утвер­ди­тель­но и пере­вел ему один из пер­вых абза­цев. Если я и ошиб­ся, ста­рик в любом слу­чае не мог бы под­кор­рек­ти­ро­вать меня, а плюс ко все­му он, похо­же, и в самом деле был дово­лен, чуть ли не по-дет­ски раду­ясь мое­му пра­виль­но­му англий­ско­му.

Меж­ду тем, нахо­дить­ся с ним рядом ста­но­ви­лось все более невы­но­си­мо, одна­ко я никак не мог най­ти под­хо­дя­щий пред­лог, что­бы уйти и при этом не оби­деть ста­ри­ка. Мне в общем-то была даже сим­па­тич­на эта дет­ская увле­чен­ность стар­ца кар­тин­ка­ми в кни­ге, кото­рую сам он про­чи­тать не мог; более того, я силь­но сомне­вал­ся в том, что он мог про­чи­тать даже те немно­го­чис­лен­ные англий­ские кни­ги, кото­рые укра­ша­ли его более чем скром­ный быт. Эта демон­стра­ция под­черк­ну­той про­сто­ты и неза­тей­ли­вой искрен­но­сти отча­сти сгла­ди­ла то смут­ное опа­се­ние, кото­рое я до сих пор испы­ты­вал, и пото­му я с улыб­кой про­дол­жал слу­шать бол­тов­ню хозя­и­на дома. — А стран­но все-таки, как кар­тин­ки могут пока­зы­вать, что дума­ет чело­ве­че­ское тело. Взять хотя бы вот эту, в самом нача­ле. Вам при­хо­ди­лось видеть такие дере­вья — с боль­ши­ми листья­ми, кото­рые кача­ют­ся вверх-вниз, вверхв­низ? Или вот эти люди — это не могут быть негры, совсем не такие они. Ско­рее инду­сы, даже если в Афри­ке живут. А неко­то­рые и вовсе на обе­зьян похо­жи, или напо­ло­ви­ну обе­зья­ны, а напо­ло­ви­ну люди. Я о таких нико­гда и не слы­шал.

В этом месте он ткнул паль­цем в оче­ред­ное порож­де­ние фан­та­зии худож­ни­ка, изоб­ра­зив­ше­го, как мне пока­за­лось, нечто вро­де дра­ко­на с голо­вой кро­ко­ди­ла

А сей­час я пока­жу вам самую луч­шую — вот здесь, бли­же к сере­дине… — Голос ста­ри­ка зазву­чал чуть ниже, глу­ше, а в гла­зах появил­ся чуть более яркий блеск. Его подра­ги­ва­ю­щие паль­цы, каза­лось, ста­ли еще более неук­лю­жи­ми, но все же со сво­ей зада­чей спра­ви­лись. Кни­га рас­па­лась почти сама по себе, как если бы ее осо­бен­но часто откры­ва­ли имен­но на этом месте — на той самой две­на­дца­той иллю­стра­ции, на кото­рой была изоб­ра­же­на лав­ка мяс­ни­ка кан­ни­ба­лов-анзи­ков. Ко мне вновь вер­ну­лось преж­нее состо­я­ние тре­во­ги, хотя я и ста­рал­ся не пока­зать его. Осо­бо неле­пым каза­лось то обсто­я­тель­ство, что худож­ник изоб­ра­жал сво­их афри­кан­цев совсем как белых людей, а части тел, сви­сав­шие со стен лав­ки, каза­лись про­сто омер­зи­тель­ны­ми, тогда как фигу­ра мяс­ни­ка с топо­ром в руке смот­ре­лась зло­ве­ще. Одна­ко хозя­и­ну дома эта иллю­стра­ция, похо­же, нра­ви­лась столь же явно, как само­му мне вну­ша­ла отвра­ще­ние.

Ну, что вы дума­е­те по это­му пово­ду? Навер­ное, нико­гда ни о чем подоб­ном и не слы­ша­ли, а? Когда я уви­дел это, то ска­зал Эбу Хол­ту: “Пря­мо дрожь про­би­ра­ет, когда смот­ришь на такое, и чув­ству­ешь, как кровь по жилам бежит”. Когда я в Биб­лии читал про убий­ства людей там мно­го об этом напи­са­но, так ведь? — ну так вот, я тоже об этом думал, вот толь­ко кар­ти­нок там не было. А здесь все вид­но как на ладо­ни — грех, конеч­но, все это, но раз­ве все мы не роди­лись в гре­хе, и не живем в нем?.. Этот парень, кото­ро­го на кус­ки раз­ру­би­ли — я как гля­ну на него, вся­кий раз вздра­ги­ваю. Но мне надо посто­ян­но смот­реть на это — видеть, как мяс­ник отру­ба­ет ему ногу.
Вот на лав­ке его голо­ва, рядом с ней — одна рука, а дру­гая уже на стене висит.

Пока ста­рик бор­мо­тал все это в сво­ем шоки­ру­ю­щем экс­та­зе, выра­же­ние его воло­са­то­го лица в очках ста­ло неопи­су­е­мо менять­ся, хотя голос его, как ни стран­но, отнюдь не повы­шал­ся, а даже ско­рее зати­хал. Едва ли я был тогда в состо­я­нии до кон­ца осо­знать свои соб­ствен­ные чув­ства. Весь ужас, кото­рый я смут­но испы­ты­вал до сих пор, вновь нахлы­нул с новой, живой силой, и я с осо­бой ясно­стью почув­ство­вал, что уже нена­ви­жу это древ­нее и гнус­ное суще­ство, кото­рое сидит так близ­ко от меня. Его безу­мие, или по край­ней мере, почти пато­ло­ги­че­ская извра­щен­ность, не вызы­ва­ли у меня ни малей­ше­го сомне­ния. Теперь он почти пере­шел на шепот и гово­рил с хри­пот­цой, кото­рая была ужас­нее кри­ка. Дро­жа всем телом, я все же про­дол­жал слу­шать его.

Вот я и гово­рю, стран­но все же, о чем эти кар­тин­ки застав­ля­ют тебя думать. А зна­е­те, моло­дой чело­век, ведь эта кар­тин­ка в самый раз про меня. После того как я взял у Эба эту книж­ку, я помно­гу смот­рел ее, осо­бен­но когда услы­шал, что Пэс­сон Кларк часто выхо­дит из дома в сво­ем боль­шом пари­ке. И одна­жды я при­ду­мал кое-что смеш­ное — толь­ко вы не бой­тесь, моло­дой чело­век, пото­му как все, что я сде­лал после того как посмот­рел на эту кар­тин­ку, так это заре­зал овцу, кото­рую сам же и отвез на рынок. Овцу луч­ше все­го уби­вать после того как посмот­ришь на такое… Голос ста­ри­ка совсем затих, так что я едва раз­ли­чал про­из­но­си­мые им сло­ва. Я слы­шал дождь, стук его капель по замыз­ган­ным, малень­ким окон­ным стек­лам, и чув­ство­вал при­бли­же­ние гро­зы, столь необыч­ной в это вре­мя года. Вско­ре ужа­са­ю­щей силы вспыш­ка и оглу­ши­тель­ный гро­хот сотряс­ли вет­хий домиш­ко вплоть до само­го фун­да­мен­та, одна­ко мой нашеп­ты­ва­ю­щий собе­сед­ник, каза­лось, ниче­го не заме­тил.

Как при­ре­зал овцу, ста­ло немно­го весе­лее, но зна­е­те, все рав­но как-то не было удо­вле­тво­ре­ния. Стран­но даже чув­ство­вать, как тебя охва­ты­ва­ет жаж­да чего-то тако­го, осо­бен­но­го… Если вы, моло­дой чело­век, люби­те Гос­по­да наше­го все­мо­гу­ще­го, то нико­му не рас­ска­зы­вай­те об этом, но я ска­жу вам прав­ду — я гля­дел на эту кар­тин­ку, и внут­ри у меня под­ни­мал­ся голод по такой пище, кото­рую я не мог ни купить, ни сам вырас­тить… Нет-нет, сиди­те спо­кой­но, что с вами?

я же не сде­лал ниче­го тако­го, толь­ко поду­мал, что же будет, если и в самом деле сде­лаю… Часто гово­рят, что вся наша плоть про­ис­хо­дит от кро­ви и мяса, что они дают нам новую жизнь, вот я и поду­мал, что чело­век будет жить дол­го-дол­го, если будет есть то же самое, что и он сам…

На этом его шепот пре­рвал­ся, при­чем оста­но­вил его отнюдь не мой страх, и не все более уси­ли­вав­ша­я­ся гро­за. Про­изо­шло это по самой что ни на есть про­стой, и в то же вре­мя неожи­дан­ной при­чине.

Меж­ду нами на сто­ле лежа­ла та самая рас­кры­тая кни­га с ее обра­щен­ной к потол­ку омер­зи­тель­ной иллю­стра­ци­ей. Как толь­ко ста­рик про­шеп­тал сло­ва “что и он сам”, я услы­шал сла­бый звук, похо­жий на лег­кий шле­пок, и на пожел­тев­шей стра­ни­це появи­лось пят­но. Я пона­ча­лу поду­мал о дожде и про­те­ка­ю­щей кры­ше, но ведь дождь не быва­ет крас­ным. На изоб­ра­же­нии лав­ки мяс­ни­ка анзик­ских кан­ни­ба­лов это малень­кое крас­ное пят­ныш­ко поблес­ки­ва­ло весь­ма живо­пис­но, при­да­вая ста­рин­ной гра­вю­ре осо­бую силу и живость. Ста­рик тоже уви­дел пят­но, и тут же замол­чал, при­чем еще даже до того, как выра­же­ние ужа­са на моем лице выну­ди­ло бы его сде­лать это. Он быст­ро под­нял взгляд к потол­ку. Я про­сле­дил за его взгля­дом и уви­дел пря­мо над нами, на отсла­и­ва­ю­щей­ся шту­ка­тур­ке ста­рин­но­го потол­ка, боль­шое, неров­ной фор­мы, мокрое пун­цо­вое пят­но, кото­рое, как мне пока­за­лось, рас­ши­ря­лось бук­валь­но на гла­зах. Я не закри­чал и не поше­ве­лил­ся, а все­го лишь плот­но сомкнул веки. Мгно­ве­ние спу­стя раз­дал­ся удар, а может и несколь­ко оглу­ши­тель­ных уда­ров гро­ма, кото­рые сокру­ши­ли этот про­кля­тый дом со все­ми его жут­ки­ми тай­на­ми, и при­нес­ли мне забы­тье — то един­ствен­ное, что еще мог­ло спа­сти мой бед­ный рас­су­док.

Примечания:

* Рас­сказ был напи­сан 12 декаб­ря 1920 года. Но опуб­ли­ко­ван был в “National Amateur”, кото­рый номи­наль­но дати­ро­вал­ся июлем 1919, но на самом деле был выпу­щен летом 1921 года. Пер­вая же серьез­ная пуб­ли­ка­ция рас­ска­за была в Weird Tales за январь 1924 года. Это пер­вое из про­из­ве­де­ний Лав­краф­та, в кото­ром он опи­сы­ва­ет при­ро­ду и обы­чаи Новой Англии таки­ми, каки­ми он их знал сам. Это хоро­шо отра­же­но в диа­лек­те, на кото­ром гово­рит ста­рик (в рус­ском пере­во­де это не пере­да­но, поэто­му для пони­ма­ния сле­ду­ет обра­тить­ся к англий­ской вер­сии).

1. Пто­ле­мей — так назы­ва­лись по край­ней мере четы­ре горо­да. Веро­ят­но, здесь речь идет о том, что нахо­дил­ся в Верх­нем Егип­те, южнее Аби­до­са, на Ниле.
2. Мис­ка­то­ник — здесь впер­вые упо­ми­на­ет­ся выду­ман­ная Лав­краф­том река, кото­рая впо­след­ствие ста­нет часто упо­ми­нать­ся в его про­из­ве­де­ни­ях. Есть мне­ние, что назва­ние про­ис­хо­дит от Хуса­то­ни­ка реки на запа­де Мас­са­чус­сет­ся и Кон­нек­ти­ку­та.
3. Эрк­хем — так­же, пер­вое упо­ми­на­ние это­го горо­да у Лав­краф­та. В послед­ствие, он ста­нет одним из самых упо­ми­на­е­мых из выду­ман­ных горо­дов Новой Англии. Вилл Мюр­р­эй счи­та­ет, что назва­ние про­ис­хо­дит от Окхам — горо­да в цен­траль­ной части Мас­са­чу­сет­са. Роберт Мар­тен же счи­та­ет, что это назва­ние есть видо­из­ме­нен­ное Аркрайт (город в шта­те Род Айленд, ныне слив­ший­ся с Фиск­вил­лем).
4. Име­ет­ся в виду Вой­на за неза­ви­си­мость англий­ских коло­ний в Север­ной Аме­ри­ке 1775- 1783 гг.
5. Пига­фет­та Филип­пе (1533–1604) — ита­льян­ский путе­ше­ствен­ник, участ­ник и исто­рик экс­пе­ди­ции Магел­ла­на (его отчет выхо­дил и на рус­ском язы­ке в 1950 г.). Его труд “Опи­са­ние коро­лев­ства Кон­го”, издан­ный на ита­льян­ском язы­ке в 1591 г., а на англий­ском — в 1881 г., явля­ет­ся цен­ным источ­ни­ком для изу­ча­ю­щих исто­рию Афри­ки.
6. Дэ Брю — В рус­ских ком­мен­та­ри­ях напи­са­но, что Лав­крафт оши­ба­ет­ся, назы­вая их бра­тья­ми, на самом деле это отец Тео­дор Де Брю (1528–1598) и сын Джон Тео­дор Дэ
Брю (1561–1621), кни­го­из­да­те­ли. Но в англий­ских ком­мен­та­ри­ях они все же фигу­ри­ру­ют как бра­тья — Джон Изра­эль Дэ Брю (1570–1611) и Джон Тео­дор Дэ Брю (года ука­за­ны как 1561–1623). Види­мо пра­вы и те и те — толь­ко наши ком­мен­та­то­ры назы­ва­ют отца и сына, а англий­ские — сына с бра­том.
7. Анзи­ки — жите­ли цен­траль­но-афри­кан­ско­го коро­лев­ста бан­ту Анзи­ки, или Бате­ке, или Тьо, осно­ван­но­го око­ло 1500 г. и нахо­див­ше­го­ся на тер­ри­то­рии совре­мен­но­го Кон­го.
8. “Путь палом­ни­ков”, или “Путе­ше­ствие пили­гри­мов” (1678–1684) алле­го­ри­че­ский роман англий­ско­го писа­те­ля-пури­та­ни­на Джо­на Бенья­на (1628–1688), напи­сан­ный им в заклю­че­ни.
9. Томас Исайя (1749–1831) — круп­ный аме­ри­кан­ский изда­тель, участ­ник аме­ри­кан­ской Рево­лю­ции, осно­ва­тель Аме­ри­кан­ско­го анти­квар­но­го обще­ства (1812), пер­вый аме­ри­кан­ский изда­тель Биб­лии.
10. Мэзер Кот­тон (1663–1728) — один из наи­бо­лее извест­ных тео­ло­гов и авто­ров Новой Англии коло­ни­аль­но­го пери­о­да, фана­тич­ный пури­та­нин, автор мно­го­том­но­го тру­да, вклю­ча­ю­ще­го в себя жиз­не­опи­са­ния веду­щих обще­ствен­ных и цер­ков­ных дея­те­лей XVII века — “Magnalia Christi Americana” (“Вели­кие дея­ния Хри­ста в Аме­ри­ке”, 1702).
11. Коро­лев­ство Кон­го (лат.)