Говард Филлипс Лавкрафт

ГЕРБЕРТ УЭСТ — 
 РЕАНИМАТОР

(Herbert West — Reanimator)
Напи­са­но в 1922 году
Дата пере­во­да 1991 года
Пере­вод Н. Кро­тов­ской

////

I. Из тьмы

Опуб­ли­ко­ва­но в фев­ра­ле 1922 года в Home Brew Vol. 1, No. 1, p. 1925.

О моем дру­ге Гер­бер­те Уэсте я вспо­ми­наю с содро­га­ни­ем. Ужас охва­ты­ва­ет меня не толь­ко при мыс­ли о его зло­ве­щем исчез­но­ве­нии, но и о тех необыч­ных заня­ти­ях, кото­рым он себя посвя­тил. Исто­рия эта нача­лась сем­на­дцать лет назад в Арк­хе­ме, в быт­ность нашу сту­ден­та­ми меди­цин­ско­го факуль­те­та Мис­ка­то­ник­ско­го уни­вер­си­те­та. Пока я нахо­дил­ся рядом с Уэс­том, дья­воль­ская изощ­рен­ность его экс­пе­ри­мен­тов заво­ра­жи­ва­ла меня, и я сде­лал­ся его бли­жай­шим помощ­ни­ком. Теперь же, когда он исчез, чары рас­се­я­лись и меня неот­ступ­но тер­за­ет страх. Вос­по­ми­на­ния и дур­ные пред­чув­ствия ужас­нее любой дей­стви­тель­но­сти.

Пер­вый кош­мар­ный слу­чай про­изо­шел вско­ре после наше­го зна­ком­ства тогда он поверг меня в шок, даже теперь, вспо­ми­ная о нем, я тре­пе­щу от стра­ха. Как я уже гово­рил, мы с Уэс­том учи­лись на меди­цин­ском факуль­те­те, где он очень ско­ро при­об­рел извест­ность, бла­го­да­ря сво­им дерз­ким тео­ри­ям о при­ро­де смер­ти и искус­ствен­ных спо­со­бах ее пре­одо­ле­ния. Его взгля­ды, осме­ян­ные про­фес­су­рой и сту­ден­та­ми, исхо­ди­ли из меха­ни­сти­че­ско­го пони­ма­ния при­ро­ды жиз­ни. С помо­щью управ­ля­е­мой хими­че­ской реак­ции Уэст наде­ял­ся вновь запу­стить меха­низм чело­ве­че­ско­го тела после того, как есте­ствен­ные про­цес­сы в нем угас­ли. В ходе сво­их экс­пе­ри­мен­тов с раз­лич­ны­ми ожив­ля­ю­щи­ми рас­тво­ра­ми он загу­бил несмет­ное чис­ло кро­ли­ков, мор­ских сви­нок, кошек, собак и обе­зьян, вос­ста­но­вив про­тив себя весь факуль­тет. Несколь­ко раз ему уда­ва­лось обна­ру­жить при­зна­ки жиз­ни у пред­по­ло­жи­тель­но мерт­вых живот­ных, часто — несо­мнен­ные при­зна­ки, одна­ко очень ско­ро он понял, что совер­шен­ство­ва­ние про­цес­са потре­бу­ет от него всей жиз­ни. Он так­же понял, что один и тот же рас­твор по-раз­но­му дей­ству­ет на раз­ные виды живот­ных, поэто­му в даль­ней­шем для про­ве­де­ния спе­ци­аль­ных опы­тов ему пона­до­бят­ся чело­ве­че­ские тру­пы. Имен­но тогда у Уэс­та воз­ник кон­фликт с факуль­тет­ски­ми вла­стя­ми, и он был отстра­нен от опы­тов самим дека­ном, доб­рым и. про­све­щен­ным Алла­ном Хал­си, чью неусып­ную забо­ту о страж­ду­щих и поныне вспо­ми­на­ют ста­ро­жи­лы Арк­хе­ма.

Я все­гда тер­пи­мо отно­сил­ся к иссле­до­ва­ни­ям Уэс­та и часто обсуж­дал с ним его тео­рии со все­ми их бес­ко­неч­ны­ми след­стви­я­ми и выво­да­ми. Раз­де­ляя взгля­ды Гек­ке­ля на жизнь, соглас­но кото­рым послед­няя сво­дит­ся к физи­че­ским и хими­че­ским про­цес­сам, а так назы­ва­е­мая “душа” — не более чем миф, мой друг пола­гал, что успех искус­ствен­но­го ожив­ле­ния напря­мую зави­сит от состо­я­ния тка­ней умер­ше­го: коль ско­ро раз­ло­же­ние еще не нача­лось, то с помо­щью вер­но подо­бран­ных средств сохран­ное тело мож­но вер­нуть в пер­во­на­чаль­ное состо­я­ние, назы­ва­е­мое жиз­нью. Уэст пол­но­стью отда­вал себе отчет в том, что даже незна­чи­тель­ное повре­жде­ние чув­стви­тель­ных кле­ток моз­га, про­ис­хо­дя­щее в пер­вые момен­ты после смер­ти, спо­соб­но повлечь за собой нару­ше­ние физи­че­ской или умствен­ной дея­тель­но­сти ожив­ля­е­мо­го. Сна­ча­ла он пытал­ся с помо­щью осо­бо­го реак­ти­ва воз­бу­дить в уми­ра­ю­щем жиз­нен­ную энер­гию, но ряд неудач­ных опы­тов на живот­ных заста­вил его убе­дить­ся в несов­ме­сти­мо­сти есте­ствен­ных и искус­ствен­ных про­яв­ле­ний жиз­ни. Это обсто­я­тель­ство и вызва­ло недо­ве­рие про­фес­су­ры: на осно­ва­нии поверх­ност­ных впе­чат­ле­ний уче­ные мужи реши­ли, что под­опыт­ные живот­ные лишь каза­лись мерт­вы­ми. Факуль­тет­ские вла­сти про­дол­жа­ли при­дир­чи­во наблю­дать за дея­тель­но­стью мое­го дру­га.

Вско­ре после того, как Уэс­ту запре­ти­ли поль­зо­вать­ся лабо­ра­то­ри­ей, он сооб­щал мне о сво­ем реше­нии любы­ми путя­ми отыс­ки­вать све­жие тру­пы и тай­но про­дол­жать иссле­до­ва­ния. Слу­шать его рас­суж­де­ния на эту тему было жут­ко: сту­ден­ты факуль­те­та нико­гда не добы­ва­ли мате­ри­ал для опы­тов сами. Посколь­ку обра­тить­ся в мор­ги мы не мог­ли, то при­бег­ли к услу­гам двух мест­ных негров, кото­рым не зада­ва­ли лиш­них вопро­сов. В то вре­мя Уэст был невы­со­ким строй­ным юно­шей в очках, с тон­ки­ми чер­та­ми лица, свет­лы­ми воло­са­ми, блед­но-голу­бы­ми гла­за­ми и тихим голо­сом; стран­но было слы­шать, как он рас­суж­дал о пре­иму­ще­ствах клад­би­ща для бед­ня­ков перед клад­би­щем церк­ви Иису­са Хри­ста, где нака­нуне погре­бе­ния прак­ти­че­ски все тру­пы баль­за­ми­ро­ва­лись, что губи­тель­но ска­зы­ва­лось на наших опы­тах.

Я был дея­тель­ным и пре­дан­ным союз­ни­ком Уэс­та и не толь­ко помо­гал добы­вать мате­ри­ал для его гнус­ных опы­тов, но и подыс­кал для них укром­ное место. Имен­но я вспом­нил о забро­шен­ном доме Чап­ма­на за Мидоу-хилл. На пер­вом эта­же мы устро­и­ли опе­ра­ци­он­ную и лабо­ра­то­рию, заве­сив окна тем­ны­ми што­ра­ми, дабы скрыть наши полу­ноч­ные заня­тия. Хотя дом сто­ял на отши­бе, вда­ли от доро­ги, меры предо­сто­рож­но­сти не пред­став­ля­лись лиш­ни­ми: слу­хи о стран­ных огнях, заме­чен­ных про­хо­жи­ми, мог­ли бы поло­жить конец нашим иссле­до­ва­ни­ям. На Слу­чай рас­спро­сов мы усло­ви­лись назы­вать нашу опе­ра­ци­он­ную хими­че­ской лабо­ра­то­ри­ей. Мало-пома­лу мы осна­сти­ли наше мрач­ное убе­жи­ще при­бо­ра­ми, при­об­ре­тен­ны­ми в Бостоне или без­за­стен­чи­во поза­им­ство­ван­ны­ми на факуль­те­те — при­чем поза­бо­ти­лись о том, что­бы непо­свя­щен­ные не дога­да­лись об их назна­че­нии, — а так­же запас­лись лома­ми и лопа­та­ми, что­бы зака­пы­вать тру­пы в под­ва­ле. На факуль­те­те в ана­ло­гич­ных слу­ча­ях мы поль­зо­ва­лись печью для сжи­га­ния, одна­ко это полез­ное устрой­ство было нам не по кар­ма­ну. Избав­лять­ся от тру­пов было посто­ян­ной моро­кой-даже кро­шеч­ные туш­ки мор­ских сви­нок, над кото­ры­ми Уэст тай­но экс­пе­ри­мен­ти­ро­вал у себя в ком­на­те, достав­ля­ли нам мас­су хло­пот.

Мы с жад­но­стью вам­пи­ров изу­ча­ли сооб­ще­ния о смер­ти, посколь­ку для наших опы­тов годил­ся не вся­кий покой­ник. Мы иска­ли отно­си­тель­но све­жий, не изуро­до­ван­ный болез­нью труп, для сохра­не­ния кото­ро­го не при­ме­ня­лись искус­ствен­ные сред­ства. Пре­де­лом меч­та­ний для нас были жерт­вы несчаст­ных слу­ча­ев. Мно­гие неде­ли нам не уда­ва­лось най­ти ниче­го под­хо­дя­ще­го, хотя мы и наво­ди­ли справ­ки в мор­ге и боль­ни­це яко­бы в инте­ре­сах факуль­те­та. Но обра­щать­ся туда слиш­ком часто мы не мог­ли, так как боя­лись вызвать подо­зре­ния. Обна­ру­жив, что пра­во пер­во­го выбо­ра при­над­ле­жит уни­вер­си­те­ту, мы с Уэс­том при­ня­ли реше­ние остать­ся в Арк­хе­ме на лето, когда там про­во­дят­ся лет­ние кур­сы. Нако­нец уда­ча нам улыб­ну­лась: в один пре­крас­ный день нам под­вер­нул­ся почти иде­аль­ный слу­чай. Здо­ро­вый моло­дой рабо­чий, уто­нув­ший в пру­ду лишь про­шлым утром, без лиш­них про­во­ло­чек и баль­за­ми­ро­ва­ния был похо­ро­нен за счет горо­да на клад­би­ще для бед­ня­ков.

Отыс­кав его све­жую моги­лу, мы уго­во­ри­лись вер­нуть­ся к ней сра­зу после полу­но­чи.

Ночью, при­быв на место, мы с отвра­ще­ни­ем при­сту­пи­ли к делу — тогда мы еще не зна­ли стра­ха перед клад­би­ща­ми, кото­рый воз­ник у нас позд­нее. Мы захва­ти­ли с собой лопа­ты и потай­ные мас­ля­ные лам­пы. В то вре­мя элек­три­че­ские фона­ри были уже в ходу, одна­ко надеж­но­стью усту­па­ли нынеш­ним. Рас­ка­пы­вать моги­лу ока­за­лось делом тяже­лым и гряз­ным — впро­чем, будь мы худож­ни­ка­ми, а не уче­ны­ми, воз­мож­но, мы бы суме­ли усмот­реть в нашей рабо­те нечто заво­ра­жи­ва­ю­щее и поэ­ти­че­ское. Когда наши лопа­ты стук­ну­лись о дере­во, мы с облег­че­ни­ем вздох­ну­ли. Вско­ре из-под зем­ли пока­зал­ся сос­но­вый гроб. Уэст спрыг­нул вниз, снял крыш­ку, выта­щил труп и при­под­нял его. Я нагнул­ся над ямой, выво­лок труп, и мы вдво­ем при­ня­лись тороп­ли­во забра­сы­вать моги­лу зем­лей, что­бы вер­нуть ей преж­ний вид. Нер­вы у нас были взвин­че­ны до пре­де­ла — не послед­нюю роль в этом сыг­ра­ло око­че­нев­шее тело и бес­страст­ное лицо нашей пер­вой жерт­вы, — но мы суме­ли уни­что­жить все сле­ды. Затем, упря­тав наш тро­фей в хол­що­вый мешок, мы поспе­ши­ли к дому ста­ро­го Чап­ма­на за Мидоу-хилл.

На импро­ви­зи­ро­ван­ном сек­ци­он­ном сто­ле при све­те яркой аце­ти­ле­но­вой лам­пы наш под­опыт­ный не слиш­ком похо­дил на при­ви­де­ние. Это был креп­ко сби­тый и явно не слиш­ком впе­чат­ли­тель­ный юно­ша с про­сто­на­род­ной внеш­но­стью: русы­ми воло­са­ми, серы­ми гла­за­ми и гру­бы­ми чер­та­ми лица — силь­ное живот­ное без пси­хо­ло­ги­че­ских изыс­ков, жиз­нен­ные про­цес­сы кото­ро­го навер­ня­ка отли­ча­лись про­сто­той и здо­ро­вьем. Теперь, с закры­ты­ми гла­за­ми, он похо­дил ско­рее на спя­ще­го, чем на мерт­во­го, хотя вни­ма­тель­ный осмотр, про­ве­ден­ный Уэс­том, не оста­вил на этот счет ника­ких сомне­ний. Нако­нец-то нам уда­лось раз­до­быть то, о чем мой друг все­гда меч­тал: иде­аль­но­го мерт­ве­ца, гото­во­го при­нять рас­твор, спе­ци­аль­но при­го­тов­лен­ный для чело­ве­ка в соот­вет­ствии с самы­ми точ­ны­ми рас­че­та­ми и тео­ри­я­ми. Мы страш­но вол­но­ва­лись. Не рас­счи­ты­вая на пол­ный успех, мы опа­са­лись непред­ска­зу­е­мых послед­ствий непол­но­го ожив­ле­ния. Осо­бен­но нас бес­по­ко­и­ло состо­я­ние моз­га и пси­хи­ки испы­ту­е­мо­го: за вре­мя, про­шед­шее с момен­та смер­ти, неж­ные клет­ки моз­га мог­ли постра­дать. Я, со сво­ей сто­ро­ны, еще не совсем изба­вил­ся от тра­ди­ци­он­ных пред­став­ле­ний о так назы­ва­е­мой “душе” и чув­ство­вал неко­то­рый тре­пет при мыс­ли о том, что вско­ре, быть может, услы­шу повест­во­ва­ние о тай­нах загроб­но­го мира. Что видел в недо­ступ­ных сфе­рах этот мир­но поко­я­щий­ся юно­ша, что он рас­ска­жет нам, вер­нув­шись к жиз­ни? — думал я. Но эти раз­мыш­ле­ния не слиш­ком отя­го­ща­ли меня, ибо по боль­шей части я раз­де­лял мате­ри­а­лизм сво­е­го дру­га, кото­рый дер­жал­ся гораз­до уве­рен­нее меня. Он хлад­но­кров­но ввел в вену тру­па изряд­ное коли­че­ство заго­тов­лен­ной жид­ко­сти и креп­ко пере­бин­то­вал раз­рез. Вре­мя тяну­лось мучи­тель­но мед­лен­но, одна­ко Уэст не терял само­об­ла­да­ния. Он то и дело при­кла­ды­вал сте­то­скоп к гру­ди юно­ши и фило­соф­ски отме­чал отсут­ствие при­зна­ков жиз­ни. Спу­стя три чет­вер­ти часа он с огор­че­ни­ем кон­ста­ти­ро­вал, что рас­твор не подей­ство­вал. Но преж­де, чем рас­стать­ся с нашим зло­ве­щим тро­фе­ем, мой друг решил до кон­ца исполь­зо­вать предо­ста­вив­шу­ю­ся воз­мож­ность и испы­тать на тру­пе новый пре­па­рат. Еще днем мы выко­па­ли в под­ва­ле моги­лу, рас­счи­ты­вая до рас­све­та пре­дать тело зем­ле — хоть мы и запи­ра­ли дверь на засов, но соблю­да­ли все меры предо­сто­рож­но­сти, что­бы никто не обна­ру­жил наших бого­мерз­ких заня­тий. К тому же, на сле­ду­ю­щую ночь труп уже не будет доста­точ­но све­жим. Поэто­му, забрав един­ствен­ную аце­ти­ле­но­вую лам­пу в сосед­нюю ком­на­ту, мы оста­ви­ли наше­го без­молв­но­го гостя в тем­но­те и спеш­но при­ня­лись гото­вить новый рас­твор, взве­ши­вая и отме­ряя нуж­ные ингре­ди­ен­ты почти с фана­тич­ной тща­тель­но­стью.

Затем слу­чи­лось нечто совер­ше­но непред­ви­ден­ное. Я что-то пере­ли­вал из одной про­бир­ки в дру­гую, а Уэст возил­ся со спир­тов­кой, заме­няв­шей газо­вую горел­ку, как вдруг из сосед­ней тем­ной ком­на­ты послы­ша­лись душе­раз­ди­ра­ю­щие кри­ки. Я не в силах опи­сать эти адские зву­ки, от кото­рых кровь сты­ла в жилах: слов­но сама пре­ис­под­няя раз­верз­лась, исторг­нув сте­на­ния греш­ни­ков. В чудо­вищ­ной како­фо­нии сли­лись все­лен­ский ужас и безыс­ход­ное отча­я­ние. Чело­ве­че­ски­ми эти вопли никак нель­зя назвать — чело­век не спо­со­бен изда­вать такие зву­ки. Забыв о наших често­лю­би­вых пла­нах, мы с Уэс­том, бро­си­лись к бли­жай­ше­му окну, опро­ки­ды­вая про­бир­ки, ретор­ты и лам­пу, и, слов­но ране­ные зве­ри, рину­лись в звезд­ную пучи­ну ночи. Навер­ное, мы сами истош­но вопи­ли, в ужа­се мчась к горо­ду, одна­ко, достиг­нув окра­ин, опом­ни­лись и поста­ра­лись взять себя в руки — с боль­шим тру­дом нам это уда­лось, и вско­ре мы уже мог­ли сой­ти за гуляк, бре­ду­щих с ноч­ной попой­ки.

Но вме­сто того, что­бы разой­тись по домам, мы отпра­ви­лись к Уэс­ту, где про­шеп­та­лись всю ночь при све­те газо­во­го рож­ка. К рас­све­ту, пере­брав в уме все раци­о­наль­ные тео­рии и пла­ны иссле­до­ва­ния, мы немно­го успо­ко­и­лись и про­спа­ли весь день — про­пу­стив заня­тия. Одна­ко вече­ром две замет­ки в газе­те, совер­шен­но не свя­зан­ные меж­ду собой, вновь лиши­ли нас сна. По неиз­вест­ной при­чине забро­шен­ный дом Чап­ма­на сго­рел дотла — это мы объ­яс­ни­ли опро­ки­ну­той лам­пой. Кро­ме того, на клад­би­ще для бед­ня­ков была совер­ше­на попыт­ка осквер­нить све­жую моги­лу: кто-то без­успеш­но пытал­ся рас­ко­пать ее ког­тя­ми. Это­го мы понять не мог­ли, пото­му что тща­тель­но утрам­бо­ва­ли зем­лю лопа­той.

Все послед­ние сем­на­дцать лет Уэст то и дело огля­ды­вал­ся назад и жало­вал­ся мне, что слы­шит за спи­ной тихие шаги. А теперь он исчез.

II. Демон эпидемии

Опуб­ли­ко­ва­но в мар­те 1922 года в Home Brew Vol. 1, No. 2, p. 45–50.

Я нико­гда не забу­ду ужас­ное лето, когда, подоб­но губи­тель­но­му афри­ту, поки­нув­ше­му чер­то­ги Эбли­са, в Арк­хе­ме сви­реп­ство­вал тиф. Это слу­чи­лось шест­на­дцать лет назад, но память о дья­воль­ской каре еще жива, ибо невы­ра­зи­мый ужас накрыл тогда сво­и­ми пере­пон­ча­ты­ми кры­лья­ми ряды гро­бов на клад­би­ще церк­ви Иису­са Хри­ста. Одна­ко мне тот год памя­тен по мучи­тель­но­му стра­ху, при­чи­ну кото­ро­го теперь, когда Гер­берт Уэст исчез, знаю я один.

Мы с Уэс­том зани­ма­лись на лет­них кур­сах меди­цин­ско­го факуль­те­та, где он при­об­рел печаль­ную извест­ность сво­и­ми опы­та­ми по ожив­ле­нию тру­пов. Мой друг при­нес на алтарь нау­ки несмет­ное мно­же­ство мел­ких живот­ных, и наш скеп­ти­че­ски настро­ен­ный декан, док­тор Аллан Хал­си, запре­тил ему про­во­дить иссле­до­ва­ния. Одна­ко Уэст тай­ком про­дол­жал испы­та­ния в сво­ей убо­гой ком­нат­ке в пан­си­оне, а как-то раз выко­пал све­жий труп из моги­лы на клад­би­ще для бед­ня­ков и при­во­лок его в забро­шен­ный заго­род­ный дом за Мидоу-хилл, о чем я до сих пор вспо­ми­наю с содро­га­ни­ем.

В тот зло­по­луч­ный день я нахо­дил­ся рядом с Уэс­том и видел, как он впрыс­ки­вал в застыв­шую вену элик­сир, пыта­ясь вос­ста­но­вить хими­че­ские и физи­че­ские про­цес­сы в мерт­вом теле. Пред­при­я­тие наше закон­чи­лось пол­ным кра­хом. Мы испы­та­ли при­ступ пани­че­ско­го ужа­са, кото­рый, как мы впо­след­ствии реши­ли, стал резуль­та­том нерв­но­го пере­на­пря­же­ния. Впо­след­ствии Уэст так и не смог изба­вить­ся от жут­ко­го ощу­ще­ния, буд­то кто-то кра­дет­ся за ним по пятам. Все дело было в том, что труп ока­зал­ся недо­ста­точ­но све­жим — нор­маль­ную пси­хи­че­скую дея­тель­ность мож­но вос­ста­но­вить толь­ко у абсо­лют­но све­же­го тру­па — к тому же, пожар поме­шал нам похо­ро­нить бед­ня­гу. Уж луч­ше бы нам знать, что он лежит в моги­ле. После это­го слу­чая Уэст нена­дол­го пре­кра­тил свои опы­ты, но мало-пома­лу науч­ное рве­ние к нему вер­ну­лось, и он при­нял­ся доку­чать факуль­тет­ским вла­стям прось­ба­ми раз­ре­шить ему исполь­зо­вать сек­ци­он­ную ком­на­ту и све­жие тру­пы для рабо­ты, кото­рую счи­тал чрез­вы­чай­но важ­ной. Его моль­бы не возы­ме­ли успе­ха: реше­ние док­то­ра Хал­си было незыб­ле­мым, осталь­ные пре­по­да­ва­те­ли одоб­ря­ли при­го­вор дека­на. В сме­лой тео­рии реани­ма­ции они усмот­ре­ли лишь блажь моло­до­го энту­зи­а­ста. Гля­дя на его маль­чи­ше­скую фигу­ру, свет­лые воло­сы и голу­бые гла­за за стек­ла­ми очков, невоз­мож­но было себе пред­ста­вить, что за этим вполне зауряд­ным обли­ком скры­ва­ет­ся сверхъ­есте­ствен­ный — почти дья­воль­ский — ум. Гер­берт Уэст и сей­час сто­ит у меня перед гла­за­ми, и меня про­би­ра­ет дрожь. С года­ми он не поста­рел, хотя лицо его ста­ло жест­че. А теперь он исчез, и на Сеф­тон обру­ши­лось несча­стье.

В кон­це послед­не­го семест­ра меж­ду Уэс­том и док­то­ром Хал­си завя­зал­ся оже­сто­чен­ный спор, в кото­ром доб­рый декан про­явил гораз­до боль­ше выдерж­ки, чем мой друг, кото­ро­му надо­е­ли бес­смыс­лен­ные пре­пят­ствия, тор­мо­зя­щие его вели­кий труд. Он, разу­ме­ет­ся, наме­ре­вал­ся про­дол­жать иссле­до­ва­ния сво­и­ми сила­ми, одна­ко не пони­мал, поче­му бы ему не при­сту­пить к ним сей­час же, имея в рас­по­ря­же­нии вели­ко­леп­ное уни­вер­си­тет­ское обо­ру­до­ва­ние. Огра­ни­чен­ность стар­ших кол­лег, не желав­ших при­зна­вать его уни­каль­ных дости­же­ний и упор­но отри­цав­ших саму воз­мож­ность ожив­ле­ния, была совер­шен­но непо­нят­на и глу­бо­ко про­тив­на не умуд­рен­но­му жиз­нью логи­че­ско­му тем­пе­ра­мен­ту Уэс­та. Лишь зре­лость помог­ла ему понять хро­ни­че­скую умствен­ную недо­ста­точ­ность “про­фес­со­ров и док­то­ров” — потом­ков исто­вых пури­тан, урав­но­ве­шен­ных, чест­ных, порою мяг­ких и доб­ро­сер­деч­ных, но все­гда огра­ни­чен­ных, нетер­пи­мых, сле­по пре­дан­ных тра­ди­ции и не видя­щих даль­ше сво­е­го носа. К этим несо­вер­шен­ным, но воз­вы­шен­ным харак­те­рам, чьим глав­ным поро­ком явля­ет­ся тру­сость, с воз­рас­том отно­сишь­ся тер­пи­мее; впро­чем, они, став все­об­щим посме­ши­щем, и так нака­за­ны за свои интел­лек­ту­аль­ные гре­хи: при­вер­жен­ность пто­ле­ме­е­вой систе­ме, каль­ви­низм, анти­дар­ви­низм, анти­ниц­ше­ан­ство, а так­же саб­ба­та­ри­ан­ство. Уэст, несмот­ря на бле­стя­щие науч­ные дости­же­ния, был еще очень молод и без долж­но­го почте­ния отнес­ся к доб­ро­му док­то­ру Хал­си и его уче­ным кол­ле­гам; в нем рос­ло чув­ство оби­ды вку­пе с жела­ни­ем дока­зать свои тео­рии этим узко­ло­бым зна­ме­ни­то­стям каким-нибудь необыч­ным, потря­са­ю­щим вооб­ра­же­ние спо­со­бом. Как и боль­шин­ство моло­дых людей, он с упо­е­ни­ем леле­ял пла­ны мести, три­ум­фа и вели­ко­душ­но­го про­ще­ния в фина­ле.

И вот из мрач­ных пещер Тар­та­ра, ухмы­ля­ясь, выполз смер­то­нос­ный тиф. Мы с Уэс­том уже сда­ли выпуск­ные экза­ме­ны, но оста­лись для допол­ни­тель­ных заня­тий на лет­них кур­сах. Когда эпи­де­мия со всей демо­ни­че­ской силой обру­ши­лась на город, мы нахо­ди­лись в Арк­хе­ме. Хотя нам при­сво­и­ли толь­ко сте­пень маги­стра без пра­ва на част­ную прак­ти­ку, мы тут же вклю­чи­лись в борь­бу с эпи­де­ми­ей, так как чис­ло ее жертв стре­ми­тель­но рос­ло. Ситу­а­ция едва не вышла из-под кон­тро­ля: смер­ти сле­до­ва­ли одна за дру­гой, и мест­ные гро­бов­щи­ки пере­ста­ли справ­лять­ся со сво­ей рабо­той. Похо­ро­ны про­во­ди­лись в спеш­ке, тру­пы не баль­за­ми­ро­ва­лись, и даже склеп на клад­би­ще церк­ви Иису­са Хри­ста был застав­лен гро­ба­ми, в кото­рых лежа­ли нена­баль­за­ми­ро­ван­ные мерт­ве­цы. Это обсто­я­тель­ство не укры­лось от глаз Уэс­та, кото­рый часто раз­мыш­лял над иро­ни­ей судь­бы — вокруг пол­но све­жих тру­пов, и ни один мы не исполь­зу­ем по назна­че­нию! Мы пада­ли с ног от уста­ло­сти. Из-за умствен­но­го и нерв­но­го пере­на­пря­же­ния мыс­ли мое­го дру­га при­ня­ли болез­нен­ную окрас­ку.

Одна­ко мяг­ко­сер­деч­ные вра­ги Уэс­та были измо­та­ны ничуть не мень­ше наше­го. Меди­цин­ский факуль­тет в сущ­но­сти закрыл­ся, все как один сра­жа­лись со смер­то­нос­ным тифом. Осо­бо выде­лял­ся сво­им само­по­жерт­во­ва­ни­ем док­тор Хал­си, его огром­ная эру­ди­ция и кипу­чая энер­гия спас­ли жизнь мно­гим боль­ным, от кото­рых отка­за­лись дру­гие вра­чи либо из бояз­ни зара­зить­ся, либо сочтя их поло­же­ние без­на­деж­ным. Не про­шло и меся­ца, как бес­страш­ный декан стал при­знан­ным геро­ем, хотя, каза­лось, не подо­зре­вал о соб­ствен­ной сла­ве, сра­жа­ясь с физи­че­ской уста­ло­стью и нерв­ным исто­ще­ни­ем. Уэс­та не мог­ла не вос­хи­тить сила духа его про­тив­ни­ка, и имен­но поэто­му он твер­до решил дока­зать ему спра­вед­ли­вость сво­их дерз­ких тео­рий. Вос­поль­зо­вав­шись нераз­бе­ри­хой, царив­шей на факуль­те­те и в город­ской боль­ни­це, он ухит­рил­ся раз­до­быть све­жий труп, ночью тай­но про­нес его в уни­вер­си­тет­скую сек­ци­он­ную и ввел ему в вену новую моди­фи­ка­цию рас­тво­ра. Мерт­вец широ­ко открыл гла­за, в невы­ра­зи­мом ужа­се уста­вил­ся на пото­лок и вновь погру­зил­ся в небы­тие, из кото­ро­го его уже ничто не мог­ло вер­нуть. Уэст объ­яс­нил, что экзем­пляр недо­ста­точ­но свеж жар­кий лет­ний воз­дух не идет на поль­зу тру­пам. На этот раз нас едва не застиг­ли на месте пре­ступ­ле­ния, но мы успе­ли сжечь тело, и Уэст выска­зал сомне­ние в целе­со­об­раз­но­сти повтор­но­го исполь­зо­ва­ния уни­вер­си­тет­ской лабо­ра­то­рии.

Пик эпи­де­мии при­шел­ся на август. Уэст и я уми­ра­ли от уста­ло­сти, а док­тор Хал­си и в самом деле умер четыр­на­дца­то­го чис­ла. В тот же день его в спеш­ке похо­ро­ни­ли. На клад­би­ще при­сут­ство­ва­ли все сту­ден­ты, купив­шие в склад­чи­ну пыш­ный венок, кото­рый все же ока­зал­ся не таким рос­кош­ным, как вен­ки от зажи­точ­ных горо­жан и муни­ци­па­ли­те­та. Цере­мо­ния носи­ла пуб­лич­ный харак­тер: покой­ный декан сде­лал горо­ду мно­го добра. После погре­бе­ния мы все немно­го при­уны­ли и про­ве­ли оста­ток дня в баре Тор­го­вой пала­ты, где Уэст, хотя и потря­сен­ный смер­тью глав­но­го оппо­нен­та, при­ста­вал ко всем с раз­го­во­ра­ми о сво­их заме­ча­тель­ных тео­ри­ях. К вече­ру боль­шин­ство сту­ден­тов отпра­ви­лись домой или по делам, а меня Уэст уго­во­рил “отме­тить это собы­тие”. Око­ло двух ночи хозяй­ка, у кото­рой Уэст сни­мал ком­на­ту, виде­ла, как мы вхо­ди­ли в дом, ведя под руки кого-то тре­тье­го, и ска­за­ла мужу, что, вид­но, мы попи­ро­ва­ли на сла­ву.

Зло­языч­ная мат­ро­на ока­за­лась пра­ва, ибо око­ло трех ночи дом был раз­бу­жен истош­ны­ми кри­ка­ми, доно­сив­ши­ми­ся из ком­на­ты Уэс­та. Выло­мав дверь, пере­пу­ган­ные жиль­цы уви­де­ли, что мы лежим на полу без созна­ния, изби­тые, исца­ра­пан­ные, в разо­дран­ной одеж­де, сре­ди рас­ко­ло­тых пузырь­ков и поко­ре­жен­ных инстру­мен­тов. Рас­пах­ну­тое окно пове­да­ло о том, куда исчез наш обид­чик. Мно­гие удив­ля­лись, как ему уда­лось уце­леть, спрыг­нув со вто­ро­го эта­жа. По всей ком­на­те валя­лись стран­ные пред­ме­ты одеж­ды, но Уэст, при­дя в созна­ние, ска­зал, что они не име­ют к незна­ком­цу ника­ко­го отно­ше­ния, а собра­ны для бак­те­ри­аль­но­го ана­ли­за у зараз­ных боль­ных. И при­ка­зал побыст­рее сжечь их в боль­шом камине. Поли­ции мы заяви­ли, что не зна­ем наше­го гостя. Это был, нерв­ни­чая заявил Уэст, при­ят­ный незна­ко­мец, кото­ро­го мы встре­ти­ли в одном из баров в цен­тре горо­да. При­няв во вни­ма­ние тот факт, что все мы были тогда наве­се­ле, мы с Уэс­том не ста­ли наста­и­вать на розыс­ке наше­го драч­ли­во­го спут­ни­ка.

В ту же ночь в Арк­хе­ме про­изо­шло вто­рое кош­мар­ное собы­тие, затмив­шее, на мой взгляд, даже ужа­сы эпи­де­мии. Клад­би­ще церк­ви Иису­са Хри­ста ста­ло аре­ной звер­ско­го убий­ства: мест­ный сто­рож был рас­тер­зан чьи­ми-то ког­тя­ми с жесто­ко­стью, застав­ля­ю­щей усо­мнить­ся в том, что винов­ни­ком убий­ства был чело­век. Бед­ня­гу виде­ли живым дале­ко за пол­ночь — а на рас­све­те обна­ру­жи­лось то, что язык отка­зы­ва­ет­ся про­из­не­сти. В сосед­нем Бол­тоне был допро­шен вла­де­лец цир­ка, но он поклял­ся, что ни один из зве­рей не убе­гал из клет­ки. Нашед­шие тело сто­ро­жа, заме­ти­ли кро­ва­вый след, веду­щий к скле­пу, где на камен­ных пли­тах перед вхо­дом крас­не­ла малень­кая лужи­ца. От нее тянул­ся к лесу менее замет­ный след, кото­рый посте­пен­но делал­ся нераз­ли­чи­мым.

Сле­ду­ю­щей ночью на кры­шах Арк­хе­ма пля­са­ли дья­во­лы, а в диких поры­вах вет­ра завы­ва­ло безу­мие. На взбу­до­ра­жен­ный город обру­ши­лась казнь, кото­рая, как гово­ри­ли одни, ока­за­лась страш­нее чумы, и, как шеп­та­ли дру­гие, была ее вопло­ще­ни­ем. Нечто, чему нет име­ни, про­ник­ло в восемь домов, сея крас­ную смерть — на сче­ту у без­глас­но­го мон­стра было сем­на­дцать в кло­чья рас­тер­зан­ных тел. Несколь­ко чело­век смут­но виде­ли его в тем­но­те: он был бело­ко­жим и похо­дил на урод­ли­вую обе­зья­ну или, вер­нее, на чело­ве­ко­об­раз­ный при­зрак. Когда им овла­де­вал голод, он не знал поща­ды. Четыр­на­дцать чело­век он рас­тер­зал на месте, а еще трое скон­ча­лись в боль­ни­це.

На тре­тью ночь разъ­ярен­ные тол­пы пре­сле­до­ва­те­лей под пред­во­ди­тель­ством поли­ции изло­ви­ли чудо­ви­ще на Крейн-стрит, близ уни­вер­си­тет­ско­го город­ка. Доб­ро­воль­цы тща­тель­но орга­ни­зо­ва­ли поис­ки, исполь­зо­вав теле­фон­ную связь, и когда с Крейн-стрит посту­пи­ло сооб­ще­ние о том, что кто-то скре­бет­ся в закры­тое окно, квар­тал мгно­вен­но оце­пи­ли. Бла­го­да­ря мерам предо­сто­рож­но­сти и все­об­щей бди­тель­но­сти, в ту ночь погиб­ло толь­ко два чело­ве­ка, и вся опе­ра­ция по поим­ке мон­стра про­шла отно­си­тель­но успеш­но. Он был сра­жен пулей, хотя и не смер­тель­ной, и достав­лен в мест­ную боль­ни­цу при все­об­щем лико­ва­нии и смя­те­нии.

Ибо чудо­ви­ще ока­за­лось чело­ве­ком. В этом не мог­ло быть сомне­ний, несмот­ря на мут­ный взгляд, обе­зья­ний облик и дья­воль­скую сви­ре­пость. Зло­дею пере­вя­за­ли раны и запер­ли в сума­сшед­ший дом в Сеф­тоне, где он шест­на­дцать лет бил­ся голо­вой об оби­тые вой­ло­ком сте­ны — пока не сбе­жал при обсто­я­тель­ствах, о кото­рых немно­гие отва­жи­ва­ют­ся гово­рить. Сле­ду­ет доба­вить, что пре­сле­до­ва­те­ли чудо­ви­ща были потря­се­ны одним отвра­ти­тель­ным фак­том: когда лицо людо­еда очи­сти­ли от гря­зи, то обна­ру­жи­лось его рази­тель­ное, мож­но ска­зать, непри­лич­ное сход­ство с про­све­щен­ным и само­от­вер­жен­ным муче­ни­ком — док­то­ром Ала­ном Хал­си, все­об­щим бла­го­де­те­лем и дека­ном меди­цин­ско­го факуль­те­та.

Омер­зе­ние и ужас, охва­тив­шие меня и исчез­нув­ше­го Гер­бер­та Уэс­та, нель­зя пере­дать сло­ва­ми. Меня и теперь бро­са­ет в дрожь при мыс­ли о слу­чив­шем­ся, пожа­луй, даже силь­нее, чем в то утро, когда мой друг про­бор­мо­тал сквозь бин­ты: “Черт побе­ри, труп был недо­ста­точ­на све­жим!”

III. Шесть выстрелов в лунном свете

Опуб­ли­ко­ва­но в апре­ле 1922 года в Home Brew Vol. 1, No. 3, p. 21–26. Стран­но шесть раз под­ряд палить из револь­ве­ра, когда хва­ти­ло бы и одно­го выстре­ла, но в жиз­ни Гер­бер­та Уэс­та мно­гое было стран­ным. К при­ме­ру, не так уж часто моло­до­му вра­чу, выпуск­ни­ку уни­вер­си­те­та, при­хо­дит­ся скры­вать при­чи­ны, кото­ры­ми он руко­вод­ству­ет­ся при выбо­ре дома и рабо­ты, одна­ко с Гер­бер­том Уэс­том дело обсто­я­ло имен­но так. Когда мы с ним, полу­чив дипло­мы, ста­ли зара­ба­ты­вать на жизнь вра­чеб­ной прак­ти­кой, мы нико­му не при­зна­ва­лись, что посе­ли­лись здесь пото­му, что дом наш сто­ял на отши­бе, непо­да­ле­ку от клад­би­ща для бед­ня­ков.

Подоб­ная скрыт­ность почти все­гда име­ет под собой при­чи­ну, так было и в нашем слу­чае. Наши тре­бо­ва­ния дик­то­ва­лись делом нашей жиз­ни, явно непо­пу­ляр­ным у окру­жа­ю­щих. Мы были вра­ча­ми лишь с виду, на самом деле мы пре­сле­до­ва­ли вели­кую и страш­ную цель — ибо Гер­берт Уэст посвя­тил себя иссле­до­ва­нию тем­ных и запрет­ных обла­стей неве­до­мо­го. Он наме­ре­вал­ся открыть тай­ну жиз­ни и научить­ся ожив­лять хлад­ный клад­би­щен­ский прах. Для опы­тов тако­го рода тре­бу­ет­ся не совсем обыч­ный мате­ри­ал, точ­нее, све­жие чело­ве­че­ские тру­пы, а что­бы попол­нять запас этих пред­ме­тов, сле­до­ва­ло посе­лить­ся побли­же к месту нефор­маль­ных захо­ро­не­ний, не при­вле­кая при этом ничье­го вни­ма­ния.

Мы с Уэс­том позна­ко­ми­лись на меди­цин­ском факуль­те­те, где кро­ме меня никто не одоб­рял его дья­воль­ских опы­тов. Со вре­ме­нем я стал его вер­ным помощ­ни­ком, вот поче­му, окон­чив уни­вер­си­тет, мы реши­ли дер­жать­ся вме­сте. Най­ти хоро­шую вакан­сию сра­зу для двух вра­чей было нелег­ко, но нако­нец не без помо­щи факуль­те­та нам уда­лось полу­чить место в Бол­тоне — фаб­рич­ном город­ке близ Арк­хе­ма. Бол­тон­ская ткац­кая фаб­ри­ка самая боль­шая в долине Мис­ка­то­ни­ка, а ее раз­но­языч­ные рабо­чие слы­вут у мест­ных вра­чей неза­вид­ны­ми паци­ен­та­ми. Мы выби­ра­ли себе жили­ще очень при­дир­чи­во и нако­нец оста­но­ви­лись на доволь­но невзрач­ном стро­е­нии в самом кон­це Понд- стрит. Пять домов по сосед­ству пусто­ва­ли, а клад­би­ще для бед­ня­ков начи­на­лось сра­зу за лугом, в кото­рый с севе­ра вда­вал­ся узкий клин доволь­но густо­го леса. Рас­сто­я­ние до клад­би­ща было несколь­ко боль­ше, чем нам хоте­лось, но мы не слиш­ком уби­ва­лись по это­му пово­ду, так как меж­ду нашим домом и тем­ным источ­ни­ком наших при­па­сов не попа­да­лось ника­ких дру­гих стро­е­ний. Про­гул­ка до клад­би­ща была немно­го дол­гой, зато мы бес­пре­пят­ствен­но мог­ли пере­тас­ки­вать к себе наши тро­феи. Как ни стран­но, с само­го нача­ла у нас ока­за­лось мно­го рабо­ты — доста­точ­но мно­го, что­бы пора­до­вать боль­шин­ство начи­на­ю­щих вра­чей, и слиш­ком мно­го для уче­ных, чьи истин­ные инте­ре­сы лежат совсем в дру­гой обла­сти. Рабо­чие фаб­ри­ки отли­ча­лись доволь­но буй­ным нра­вом, и бес­чис­лен­ные дра­ки, во вре­мя кото­рых неред­ко пус­ка­лись в ход ножи, при­бав­ля­ли нам хло­пот. Ведь по-насто­я­ще­му нас зани­ма­ла толь­ко наша лабо­ра­то­рия с длин­ным сто­лом под ярки­ми элек­три­че­ски­ми лам­па­ми, кото­рую мы тай­но обо­ру­до­ва­ли в под­ва­ле. Там в пред­рас­свет­ные часы мы неред­ко впрыс­ки­ва­ли при­го­тов­лен­ный Уэс­том рас­твор в вену нашим недвиж­ным жерт­вам, кото­рых при­во­ла­ки­ва­ли с клад­би­ща для бед­ня­ков. Уэст исступ­лен­но искал состав, спо­соб­ный вос­ста­но­вить дви­га­тель­ные функ­ции чело­ве­ка, пре­рван­ные так назы­ва­е­мой смер­тью, одна­ко на его пути вста­ва­ли самые неожи­дан­ные пре­пят­ствия. Каж­дый раз нам при­хо­ди­лось при­ме­нять новый состав: то, что годи­лось для мор­ской свин­ки, не под­хо­ди­ло для чело­ве­ка, вдо­ба­вок, раз­ные экзем­пля­ры по-раз­но­му реа­ги­ро­ва­ли на один и тот же рас­твор. Мы отча­ян­но нуж­да­лись в без­упреч­но све­жих тру­пах, ведь даже незна­чи­тель­ный рас­пад кле­ток моз­га мог при­ве­сти к неже­ла­тель­ным послед­стви­ям. Одна­ко нам никак не уда­ва­лось раз­до­быть по-насто­я­ще­му све­жий труп — тай­ные опы­ты Уэс­та, кото­рые он про­во­дил в сту­ден­че­ские годы с тру­па­ми сомни­тель­но­го каче­ства, окон­чи­лись весь­ма пла­чев­но. Слу­чаи непол­но­го или несо­вер­шен­но­го ожив­ле­ния, о кото­рых мы вспо­ми­на­ли с содро­га­ни­ем, стра­ши­ли нас неиз­ме­ри­мо боль­ше пол­ных неудач. После кош­мар­но­го про­ис­ше­ствия в забро­шен­ном доме на Мидо­ухилл над нами навис­ла смер­тель­ная угро­за; даже свет­ло­во­ло­сый, голу­бо­гла­зый невоз­му­ти­мый Уэст, уче­ный сухарь, каза­лось, начи­сто лишен­ный эмо­ций, не мог изба­вить­ся от жут­ко­го ощу­ще­ния, буд­то кто-то кра­дет­ся за ним по пятам. У него появи­лась мания пре­сле­до­ва­ния не толь­ко по при­чине рас­ша­тан­ных нер­вов, но и вслед­ствие того, несо­мнен­но, тре­вож­но­го фак­та, что по мень­шей мере один из наших под­опыт­ных был жив: я имею в виду кро­во­жад­но­го людо­еда в оби­той вой­ло­ком каме­ре сеф­тон­ско­го сума­сшед­ше­го дома. Но оста­вал­ся еще один — наш пер­вый под­опыт­ный, о судь­бе кото­ро­го мы ниче­го не зна­ли.

Что каса­ет­ся мате­ри­а­ла для наших опы­тов, то в Бол­тоне нам вез­ло гораз­до боль­ше, чем в Арк­хе­ме. Не про­шло и неде­ли, как в наших руках ока­за­лась жерт­ва несчаст­но­го слу­чая, кото­рую мы выко­па­ли ночью, после похо­рон, и, впрыс­нув рас­твор, заста­ви­ли открыть гла­за. Выра­же­ние лица у под­опыт­но­го было на ред­кость осмыс­лен­ным, но вско­ре дей­ствие пре­па­ра­та закон­чи­лось. У тру­па не хва­та­ло руки, будь он цел и невре­дим, воз­мож­но, резуль­та­ты ока­за­лись бы луч­ше. Затем, до янва­ря мы раз­до­бы­ли еще тро­их. С пер­вым нас постиг­ла пол­ная неуда­ча, у вто­ро­го отчет­ли­во наблю­да­лась мышеч­ная дея­тель­ность, тре­тий выки­нул жут­кую шту­ку: он при­под­нял­ся и издал гор­тан­ный звук. Затем уда­ча нам изме­ни­ла- чис­ло погре­бе­ний сокра­ти­лось, а те, кого все же хоро­ни­ли, уми­ра­ли от тяж­ких болез­ней или серьез­ных уве­чий. Мы при­сталь­но сле­ди­ли за все­ми смер­тя­ми, вся­кий раз выяс­няя их при­чи­ну.

Как-то мар­тов­ской ночью к нам в руки попал труп не с клад­би­ща для бед­ня­ков. В Бол­тоне, где царил пури­тан­ский дух, бокс нахо­дил­ся под запре­том, и как обыч­но быва­ет в подоб­ных слу­ча­ях, сре­ди фаб­рич­ных рабо­чих ста­ли про­во­дить­ся тай­ные, пло­хо под­го­тов­лен­ные бои, в кото­рых изред­ка при­ни­ма­ли уча­стие вто­ро­раз­ряд­ные про­фес­си­о­на­лы. В кон­це зимы как раз и состо­ял­ся подоб­ный матч, исход кото­ро­го ока­зал­ся весь­ма пла­чев­ным — к нам сре­ди ночи яви­лись два пере­пу­ган­ных насмерть поля­ка и сбив­чи­во ста­ли про­сить нас тай­но осмот­реть постра­дав­ше­го, кото­рый нахо­дил­ся в крайне тяже­лом поло­же­нии. После­до­вав за ними, мы очу­ти­лись в забро­шен­ном амба­ре, где поре­дев­шая тол­па при­тих­ших ино­стран­цев гля­де­ла на недвиж­ное чер­ное тело, рас­про­стер­тое на полу.

Бой про­во­дил­ся меж­ду Кидом О’Брай­е­ном — неук­лю­жим, дро­жав­шим от стра­ха молод­цом со стран­ным для ирланд­ца крюч­ко­ва­тым носом — и Баком Робин­со­ном по клич­ке “Гар­лем­ская Сажа”. Негр пре­бы­вал в нока­у­те, и, как пока­зал тороп­ли­вый осмотр, уже не имел шан­сов из него вый­ти. Это был без­об­раз­ный, похо­жий на горил­лу дети­на, с ненор­маль­но длин­ны­ми рука­ми, кото­рые так и под­мы­ва­ло назвать перед­ни­ми лапа­ми, и лицом, вызы­ва­ю­щим в памя­ти неизъ­яс­ни­мые тай­ны Кон­го и дробь там­та­ма под луной. Долж­но быть, при жиз­ни его тело каза­лось еще более отвра­ти­тель­ным — в мире суще­ству­ет мно­же­ство урод­ли­вых вещей. Жал­кая тол­па вокруг оце­пе­не­ла от стра­ха, никто из при­сут­ству­ю­щих не знал, какое нака­за­ние им гро­зит по зако­ну, если это дело обна­ру­жит­ся. Поэто­му они испы­та­ли огром­ное облег­че­ние, когда Уэст, несмот­ря на неволь­но охва­тив­шую меня дрожь, пред­ло­жил поти­хонь­ку изба­вить­ся от тру­па — я слиш­ком хоро­шо пони­мал, с какой целью.

Над ого­лив­ши­ми­ся от сне­га ланд­шаф­том ярко све­ти­ла луна, но мы, одев мерт­ве­ца и под­хва­тив его с обе­их сто­рон под руки, пово­лок­ли по без­люд­ным ули­цам, как неко­гда кош­мар­ной ночью в Арк­хе­ме. Мы подо­шли к дому сза­ди, со сто­ро­ны пусты­ря, откры­ли дверь, спу­сти­ли труп по лест­ни­це в под­вал и под­го­то­ви­ли его для обыч­ных опы­тов. Хотя мы рас­счи­та­ли вре­мя так, что­бы не столк­нуть­ся с пат­ру­лем, нас мучил неле­пый страх перед поли­ци­ей.

Наши уси­лия кон­чи­лись ничем. Несмот­ря на устра­ша­ю­щий вид, мерт­вец не реа­ги­ро­вал ни на какие рас­тво­ры, кото­рые мы вво­ди­ли в его чер­ную руку, впро­чем, рас­тво­ры эти были при­го­тов­ле­ны для белых. Поэто­му с при­бли­же­ни­ем рас­све­та мы, опа­са­ясь раз­об­ла­че­ния, посту­пи­ли с ним точ­но так же, как и с дру­ги­ми тру­па­ми — отта­щи­ли через поле в лес у клад­би­ща и бро­си­ли в моги­лу, наспех выры­тую в мерз­лой зем­ле. Моги­ла была не слиш­ком глу­бо­кой, одна­ко ничем не хуже той, кото­рую мы соору­ди­ли для его пред­ше­ствен­ни­ка — того, что усел­ся на сто­ле и заво­пил. При све­те потай­ных фона­рей мы тща­тель­но засы­па­ли моги­лу листья­ми и сухи­ми вет­вя­ми в пол­ной уве­рен­но­сти, что в тем­ном густом лесу поли­ции ее не най­ти.

На сле­ду­ю­щий день я со стра­хом ждал обыс­ка, так как от паци­ен­тов мы узна­ли, что по горо­ду пополз­ли слу­хи о под­поль­ном мат­че, закон­чив­шем­ся смер­тью одно­го из бок­се­ров. У Уэс­та появил­ся допол­ни­тель­ный источ­ник бес­по­кой­ства: один из его вра­чеб­ных визи­тов закон­чил­ся весь­ма при­скорб­но. Днем его вызва­ли к ита­льян­ке, впад­шей в исте­ри­ку из-за того, что ее сын, пяти­лет­ний маль­чу­ган, ушел из дома рано утром и не вер­нул­ся к обе­ду. При этом у нее раз­ви­лись симп­то­мы, весь­ма опас­ные при боль­ном серд­це. С ее сто­ро­ны было глу­по так уби­вать­ся, ведь маль­чик и рань­ше исче­зал из дома, но ита­льян­ские кре­стьяне очень суе­вер­ны, и напу­га­ли жен­щи­ну не фак­ты, а дур­ные пред­чув­ствия. Вече­ром, око­ло семи часов, она скон­ча­лась, а обе­зу­мев­ший от горя муж устро­ил дикую сце­ну, пыта­ясь при­кон­чить Уэс­та за то, что тот не сумел спа­сти его жену. Ита­лья­нец выхва­тил сти­лет, но дру­зья удер­жа­ли его за руки, и Уэст поки­нул дом под дикие вопли, обви­не­ния и угро­зы. Этот субъ­ект, как назло, совсем поза­был о ребен­ке, кото­рый не вер­нул­ся домой и ночью. Кто-то из дру­зей семьи пред­ло­жил отпра­вить­ся на поис­ки в лес, одна­ко все были заня­ты умер­шей ита­льян­кой и ее вопя­щим мужем. Уэс­ту при­шлось испы­тать огром­ное нерв­ное напря­же­ние. Его неот­ступ­но тер­за­ли мыс­ли о поли­ции и безум­ном ита­льян­це. Мы отпра­ви­лись спать око­ло один­на­дца­ти, но мне не уда­лось уснуть. В Бол­тоне была на удив­ле­ние хоро­шая для малень­ко­го город­ка поли­ция, и я мрач­но раз­мыш­лял о том, какая каша зава­рит­ся, если прав­да о вче­раш­нем про­ис­ше­ствии вый­дет нару­жу. Это озна­ча­ло бы конец всем нашим иссле­до­ва­ни­ям вку­пе с пер­спек­ти­вой ока­зать­ся за решет­кой. Ходив­шие по горо­ду слу­хи о бок­сер­ском поедин­ке меня не радо­ва­ли. После того, как часы про­би­ли три, луна ста­ла све­тить мне пря­мо в гла­за, но я повер­нул­ся на дру­гой бок, поле­нив­шись встать и опу­стить што­ру. Затем послы­ша­лась какая-то воз­ня у зад­ней две­ри.

Я про­дол­жал лежать в каком-то оце­пе­не­нии, пока не раз­дал­ся тихий стук в дверь. Уэст был в хала­те и шле­пан­цах, в руках он дер­жал револь­вер и элек­три­че­ский фона­рик. Уви­дев револь­вер, я понял, что он дума­ет не столь­ко о поли­ции, сколь­ко о безум­ном ита­льян­це.

Нам луч­ше пой­ти вдво­ем, — про­шеп­тал он. — Нуж­но посмот­реть, кто там. Быть может, про­сто паци­ент — ино­гда эти бол­ва­ны ломят­ся в зад­нюю дверь. Мы на цыпоч­ках спу­сти­лись по лест­ни­це, обу­ре­ва­е­мые стра­хом, кото­рый отча­сти имел под собой осно­ва­ние, а отча­сти был наве­ян таин­ствен­но­стью глу­бо­кой ночи. Кто-то попреж­не­му, даже гром­че, скреб­ся в дверь. Я осто­рож­но ото­дви­нул засов и рас­пах­нул ее. Как толь­ко луна осве­ти­ла сто­яв­шую на крыль­це фигу­ру, Уэст сде­лал стран­ную вещь. Забыв о том, что зву­ки выстре­лов могут при­влечь вни­ма­ние сосе­дей и наве­сти на след гроз­ную поли­цию — к сча­стью, наш дом сто­ял на отши­бе и это­го не про­изо­шло, — мой друг вне­зап­но раз­ря­дил в ноч­но­го гостя весь бара­бан револь­ве­ра.

Наш визи­тер ока­зал­ся не ита­льян­цем и не поли­цей­ским. На фоне сия­ю­щей луны чер­нел урод­ли­вый гигант­ский силу­эт, кото­рый может при­ви­деть­ся толь­ко в кош­мар­ном сне: исси­ня-чер­ный при­зрак с остек­ле­нев­ши­ми гла­за­ми, пере­пач­кан­ный кро­вью, с при­сох­ши­ми к телу листья­ми и комья­ми зем­ли. В поблес­ки­ва­ю­щих зубах он дер­жал нечто белое, про­дол­го­ва­тое, с кро­хот­ны­ми паль­чи­ка­ми на кон­це.

IV. Вопль мертвеца

Опуб­ли­ко­ва­но в мае 1922 года в Home Brew Vol. 1, No. 4, p. 53–58. Услы­шав вопль мерт­ве­ца, я начал испы­ты­вать перед док­то­ром Гер­бер­том Уэс­том смер­тель­ный ужас, кото­рый с каж­дым годом тер­зал меня все силь­нее. Нет ниче­го уди­ви­тель­но­го в том, что чело­век, услы­шав вопль мерт­ве­ца, испы­ты­ва­ет страх — собы­тие это не орди­нар­ное и не слиш­ком при­ят­ное. Одна­ко я уже при­вык к подоб­ным шту­кам, и напу­га­ли меня чрез­вы­чай­ные обсто­я­тель­ства. И, разу­ме­ет­ся, не сам мерт­вец.

Инте­ре­сы Гер­бер­та Уэс­та, кол­ле­гой и помощ­ни­ком кото­ро­го я был, выхо­ди­ли дале­ко за рам­ки обыч­ных заня­тий про­вин­ци­аль­но­го вра­ча. Вот поче­му, начав прак­ти­ко­вать в Бол­тоне, он посе­лил­ся в сто­я­щем на отши­бе доме рядом с клад­би­щем для бед­ня­ков. В сущ­но­сти, един­ствен­ной все­по­гло­ща­ю­щей стра­стью Уэс­та было тай­ное иссле­до­ва­ние фено­ме­на жиз­ни и смер­ти, а глав­ной целью — ожив­ле­ние мерт­ве­цов с помо­щью воз­буж­да­ю­щих рас­тво­ров. Для этих жут­ких экс­пе­ри­мен­тов посто­ян­но тре­бо­ва­лись све­жие чело­ве­че­ские тру­пы — очень све­жие, пото­му что даже незна­чи­тель­ный рас­пад тка­ней без­на­деж­но повре­ждал струк­ту­ру моз­га, и обя­за­тель­но чело­ве­че­ские, пото­му что, как выяс­ни­лось, для раз­лич­ных био­ло­ги­че­ских видов под­хо­ди­ли раз­ные рас­тво­ры. Мы истре­би­ли мно­же­ство мор­ских сви­нок и кро­ли­ков, но этот путь вел в тупик. Уэс­ту никак не уда­ва­лось добить­ся пол­но­го успе­ха из-за того, что тру­пы, с кото­ры­ми он экс­пе­ри­мен­ти­ро­вал, были недо­ста­точ­но све­жи­ми. Ему нуж­ны были тела, из кото­рых жизнь уле­ту­чи­лась совсем недав­но, тела с непо­вре­жден­ны­ми клет­ка­ми, спо­соб­ные, вос­при­няв внеш­ний импульс, вер­нуть­ся к фор­ме дви­же­ния, име­ну­е­мой жиз­нью. Пона­ча­лу у нас была надеж­да, что с помо­щью регу­ляр­ных инъ­ек­ций мы смо­жем про­дле­вать эту вто­рую искус­ствен­ную жизнь веч­но, одна­ко со вре­ме­нем мы обна­ру­жи­ли, что наш рас­твор не дей­ству­ет на живые объ­ек­ты искус­ствен­но при­ве­сти в дви­же­ние мож­но было толь­ко мерт­вый орга­низм, но без­упреч­но све­жий.

Уэст при­сту­пил к сво­им чудо­вищ­ным иссле­до­ва­ни­ям в Арк­хе­ме, будучи сту­ден­том меди­цин­ско­го факуль­те­та Мис­ка­то­ник­ско­го уни­вер­си­те­та. К тому вре­ме­ни он уже не сомне­вал­ся в том, что жизнь име­ет меха­ни­че­скую при­ро­ду. За про­шед­шие с тех пор сем­на­дцать лет Уэст ничуть не изме­нил­ся; он остал­ся все тем же невы­со­ким, чисто выбри­тым блон­ди­ном в очках, с тихим голо­сом и сдер­жан­ны­ми мане­ра­ми, и толь­ко блеск холод­ных голу­бых глаз порой выда­вал фана­тизм его харак­те­ра, кото­рый под вли­я­ни­ем страш­ных опы­тов год от года уве­ли­чи­вал­ся. Мы пере­жи­ли с ним нема­ло поис­ти­не жут­ких мгно­ве­ний: под дей­стви­ем ожив­ля­ю­щих рас­тво­ров хлад­ный прах при­хо­дил в дви­же­ние и совер­шал лишен­ные смыс­ла, дикие нече­ло­ве­че­ские поступ­ки.

Один из наших под­опыт­ных издал душе­раз­ди­ра­ю­щий вопль; дру­гой вско­чил, избил нас обо­их до полу­смер­ти, а после носил­ся в пол­ном исступ­ле­нии по горо­ду, пока его не зато­чи­ли в сума­сшед­ший дом; тре­тий, отвра­ти­тель­ный афри­кан­ский монстр, выбрал­ся из тес­ной моги­лы и заявил­ся к нам домой — Уэс­ту при­шлось его при­стре­лить. Из-за того, что тела, с кото­ры­ми мы про­во­ди­ли опы­ты, были недо­ста­точ­но све­жи­ми, нам не уда­ва­лось зажечь в них хоть искру разу­ма — мы неволь­но про­буж­да­ли к жиз­ни отвра­ти­тель­ных чудо­вищ. Думать о том, что один, а воз­мож­но, двое из этих мон­стров живы, было не слиш­ком при­ят­но — эти мыс­ли пре­сле­до­ва­ли нас неот­ступ­но, пока Уэст не исчез при ужас­ных обсто­я­тель­ствах. К тому вре­ме­ни, когда в лабо­ра­то­рии, в под­ва­ле наше­го дома, раз­дал­ся душе­раз­ди­ра­ю­щий вопль, жела­ние раз­до­быть совер­шен­но све­жий труп воз­об­ла­да­ло у Уэс­та над стра­хом, пре­вра­тив­шись в насто­я­щую манию. Порой мне каза­лось, что он алч­но погля­ды­ва­ет на каж­до­го пышу­ще­го здо­ро­вьем чело­ве­ка.

В июле 1910 года нам нако­нец улыб­ну­лась уда­ча. Тем летом я гостил у роди­те­лей в Илли­ной­се, а воз­вра­тив­шись в Бол­тон, застал Уэс­та в весь­ма при­под­ня­том состо­я­нии духа. Похо­же, ему уда­лось, воз­буж­ден­но сооб­щил он, решить про­бле­му сохра­не­ния тру­пов, при­ме­нив совер­шен­но новый под­ход — искус­ствен­ную кон­сер­ва­цию. Я знал, что он дав­но рабо­та­ет над совер­шен­но новым, в выс­шей сте­пе­ни необыч­ным баль­за­ми­ру­ю­щим соста­вом, и поэто­му не уди­вил­ся его успе­хам, одна­ко пока он не объ­яс­нил мне все тон­ко­сти дела, я никак не мог взять в толк, для чего ему вооб­ще пона­до­би­лось баль­за­ми­ро­ва­ние, так как тру­пы, с кото­ры­ми мы экс­пе­ри­мен­ти­ро­ва­ли, утра­чи­ва­ли све­жесть еще до того, как ока­зы­ва­лись у нас в лабо­ра­то­рии. Теперь я пони­маю, что Уэст гото­вил баль­за­ми­ру­ю­щий рас­твор не столь­ко для насто­я­ще­го, сколь­ко для буду­ще­го упо­треб­ле­ния, наде­ясь на судь­бу, кото­рая вновь пошлет нам све­жий, не тро­ну­тый тле­ни­ем труп, как мно­го лет назад в Бол­тоне она пода­ри­ла нам тело негра, погиб­ше­го в бок­сер­ском поедин­ке. Нако­нец фор­ту­на сжа­ли­лась над нами: в тай­ной лабо­ра­то­рии, устро­ен­ной в под­ва­ле, поко­ил­ся труп без малей­ших при­зна­ков раз­ло­же­ния. Резуль­та­ты ожив­ле­ния Уэст пред­ска­зать не брал­ся. Это­му экс­пе­ри­мен­ту пред­сто­я­ло стать пово­рот­ным пунк­том наше­го иссле­до­ва­ния, поэто­му Уэст решил сохра­нить труп до мое­го воз­вра­ще­ния, что­бы, сле­дуя уста­но­вив­шей­ся тра­ди­ции, мы вме­сте наблю­да­ли за про­ис­хо­дя­щим.

Уэст рас­ска­зал мне, отку­да взял­ся труп. Две неде­ли назад этот силь­ный, хоро­шо оде­тый муж­чи­на, сой­дя с поез­да, напра­вил­ся в Бол­тон, где у него были какие-то дела на ткац­кой фаб­ри­ке. Путь до горо­да ока­зал­ся неблиз­ким, и когда незна­ко­мец оста­но­вил­ся воз­ле наше­го дома, что­бы спро­сить доро­гу, у него разыг­рал­ся сер­деч­ный при­ступ. Он отка­зал­ся при­нять лекар­ство и через мину­ту рух­нул замерт­во у наше­го крыль­ца. Как и сле­до­ва­ло ожи­дать, Уэст вос­при­нял эту смерть как дар небес. Незна­ко­мец успел сооб­щить, что в Бол­тоне его никто не зна­ет, а содер­жи­мое его кар­ма­нов сви­де­тель­ство­ва­ло о том, что умер­ший, Роберт Ливитт из Сент- Луи­са, оди­нок, и зна­чит, разыс­ки­вать его было неко­му. Если экс­пе­ри­мент не удаст­ся, поду­мал Уэст, никто, о нем не узна­ет. Мы хоро­ни­ли под­опыт­ных в густом лесу, непо­да­ле­ку от клад­би­ща для бед­ня­ков. А если удаст­ся, мы в одно­ча­сье ста­нем зна­ме­ни­ты­ми. Поэто­му мой друг, не теряя вре­ме­ни, впрыс­нул в запястье умер­ше­го состав, кото­рый дол­жен был сохра­нить тело све­жим до мое­го при­ез­да. Уэс­та, каза­лось, не слиш­ком вол­но­ва­ло то, что при­чи­ной вне­зап­ной смер­ти незна­ком­ца было сла­бое серд­це, хотя, на мой взгляд, это обсто­я­тель­ство мог­ло поста­вить под вопрос успех все­го пред­при­я­тия. Мой друг верил в свою меч­ту: он разо­жжет в мерт­вом теле искру разу­ма, вер­нув на этот раз к жиз­ни не мон­стра, а нор­маль­но­го чело­ве­ка.
Итак, в ночь на восем­на­дца­тое июля 1910 года мы с Уэс­том сто­я­ли в нашей под­поль­ной лабо­ра­то­рии, гля­дя на без­молв­ное белое тело, зали­тое осле­пи­тель­ным све­том дуго­вой лам­пы. Баль­за­ми­ру­ю­щий состав подей­ство­вал вели­ко­леп­но. Не обна­ру­жив на креп­кой пло­ти сле­дов труп­но­го раз­ло­же­ния, хотя тело про­ле­жа­ло в под­ва­ле две неде­ли, я не удер­жал­ся и спро­сил Уэс­та, в самом ли деле наш под­опыт­ный мертв? Он с готов­но­стью заве­рил меня в этом, напом­нив, что ожив­ля­ю­щий рас­твор дей­ству­ет лишь в тех слу­ча­ях, когда все жиз­нен­ные про­цес­сы в орга­низ­ме совер­шен­но угас­ли. Когда мой друг пере­шел к под­го­то­ви­тель­но­му эта­пу, меня пора­зи­ла необы­чай­ная слож­ность ново­го экс­пе­ри­мен­та-не уди­ви­тель­но, что Уэст запре­тил мне дотра­ги­вать­ся до тела. Сна­ча­ла он ввел лекар­ство в запястье, в непо­сред­ствен­ной бли­зо­сти от того места, куда он впрыс­нул баль­за­ми­ру­ю­щий состав две неде­ли назад. Это, объ­яс­нил он, дела­ет­ся для того, что­бы ней­тра­ли­зо­вать состав и вер­нуть орга­низм в исход­ное состо­я­ние, ина­че ожив­ля­ю­щий рас­твор не подей­ству­ет. Немно­го поз­же, когда мерт­вен­ноблед­ные конеч­но­сти незна­ком­ца, слег­ка задро­жав, изме­ни­ли цвет, Уэст тороп­ли­во набро­сил на его иска­зив­ше­е­ся лицо нечто вро­де подуш­ки и дер­жал до тех пор, пока тело не пере­ста­ло дер­гать­ся. Теперь мож­но было при­сту­пить к ожив­ле­нию. Блед­ный от вол­не­ния Уэст бег­ло осмот­рел абсо­лют­но без­жиз­нен­ное тело, остал­ся дово­лен уви­ден­ным, а затем впрыс­нул в левую руку тру­па точ­но отме­рен­ную дозу элик­си­ра жиз­ни, при­го­тов­лен­но­го нака­нуне с вели­ким тща­ни­ем — теперь, в отли­чие от наших пер­вых сту­ден­че­ских опы­тов, мы уже не дви­га­лись всле­пую. Труд­но пере­дать, с каким вол­не­ни­ем мы, зата­ив дыха­ние, сле­ди­ли за этим без­упреч­но све­жим экзем­пля­ром — мы были впра­ве ожи­дать от него разум­ных слов, а воз­мож­но, и рас­ска­зов о том, что откры­лось ему за пре­де­ла­ми непо­сти­жи­мой без­дны. Уэст, будучи мате­ри­а­ли­стом, не верил в суще­ство­ва­ние души. Все про­яв­ле­ния созна­ния он объ­яс­нял телес­ны­ми явле­ни­я­ми и, разу­ме­ет­ся, не ждал ника­ких откро­ве­ний о страш­ных тай­нах нево­об­ра­зи­мых пучин, под­жи­да­ю­щих нас за поро­гом смер­ти. Тео­ре­ти­че­ски я был во мно­гом с ним согла­сен, но в то же вре­мя сохра­нял остат­ки при­ми­тив­ной веры сво­их пред­ков. Вот поче­му я гля­дел на недвиж­ное тело с неко­то­рым тре­пе­том и стра­хом. К тому же, я не мог забыть тот жут­кий, нече­ло­ве­че­ский вопль, про­зву­чав­ший в ту ночь, когда мы ста­ви­ли наш пер­вый экс­пе­ри­мент в забро­шен­ном заго­род­ном доме в Арк­хе­ме.

Вско­ре появи­лись пер­вые при­зна­ки успе­ха. Мерт­вен­но-белые щеки залил сла­бый румя­нец, и посте­пен­но теп­лый отте­нок рас­про­стра­нил­ся по все­му лицу, покры­то­му необы­чай­но густой русой щети­ной. Уэст, дер­жав­ший руку на пуль­се незна­ком­ца, мно­го­зна­чи­тель­но кив­нул, и почти тот­час же зер­каль­це у рта под­опыт­но­го помут­не­ло. Затем по непо­движ­но­му до сих пор телу про­бе­жа­ла судо­ро­га, грудь нача­ла взды­мать­ся и опус­кать­ся, сомкну­тые веки, дрог­нув, откры­лись, и на меня взгля­ну­ли серые, спо­кой­ные гла­за — гла­за живо­го чело­ве­ка, одна­ко пока без вся­ких про­блес­ков созна­ния или даже любо­пыт­ства.

Под­дав­шись стран­ной фан­та­зии, я при­нял­ся нашеп­ты­вать в розо­ве­ю­щее ухо вопро­сы о дру­гих мирах, память о кото­рых, воз­мож­но, еще была жива в душе того, кто лежал перед нами. Пани­че­ский ужас, кото­рый я вско­ре испы­тал, вытес­нил их из моей памя­ти, но один, послед­ний вопрос я пом­ню до сих пор: “Где вы были?” Я и сей­час не могу ска­зать, полу­чил ли я ответ, ибо с кра­си­во очер­чен­ных губ не сорва­лось ни зву­ка, но в тот момент я был уве­рен, что по без­звуч­но шеве­лив­шим­ся губам мне уда­лось про­честь сло­ва “толь­ко что”, хотя их смыс­ла и зна­че­ния я не понял. Еще раз повто­ряю, в тот момент меня пере­пол­ня­ла гор­дость — ибо вели­кая цель, как мне каза­лось, была достиг­ну­та, впер­вые воз­вра­щен­ный к жиз­ни чело­век чле­но­раз­дель­но про­из­нес сло­ва, под­ска­зан­ные разу­мом. Побе­да пред­став­ля­лась несо­мнен­ной: рас­твор подей­ство­вал — пусть на вре­мя, — вер­нув без­ды­хан­но­му телу жизнь и разум. Но радость мгно­вен­но сме­ни­лась пани­че­ским ужа­сом — не перед мерт­ве­цом, кото­рый вдруг заго­во­рил, а перед чело­ве­ком, с кото­рым меня мно­го лет свя­зы­ва­ли про­фес­си­о­наль­ные узы. Когда наш под­опыт­ный — недав­ний без­упреч­но све­жий труп при­шел в себя, его зрач­ки при вос­по­ми­на­нии о послед­них мину­тах зем­ной жиз­ни рас­ши­ри­лись от ужа­са, несчаст­ный при­нял­ся отча­ян­но бить в воз­ду­хе рука­ми и нога­ми, как вид­но, решив доро­го про­дать свою жизнь, и преж­де, чем вновь, теперь уж навсе­гда, погру­зить­ся в небы­тие, выкрик­нул сло­ва, кото­рые до сих пор зву­чат в моем боль­ном моз­гу:
На помощь! Спа­си­те! Прочь от меня, бело­бры­сый изверг! Убе­ри свой про­кля­тый шприц!

V. Ужас из темного угла

Опуб­ли­ко­ва­но в июне 1922 года в Home Brew Vol. 1, No. 5, p. 45–50. Об ужа­сах Миро­вой вой­ны рас­ска­зы­ва­ют мно­го душе­раз­ди­ра­ю­щих исто­рий, не появив­ших­ся в печа­ти. От одних мне ста­но­вит­ся не по себе, от дру­гих тош­но­та под­сту­па­ет к гор­лу, от тре­тьих бро­са­ет в дрожь и тянет огля­нуть­ся в тем­но­те. Одна­ко каки­ми бы жут­ки­ми ни были эти исто­рии, они не идут ни в какое срав­не­ние с нече­ло­ве­че­ским, неизъ­яс­ни­мым ужа­сом из тем­но­го угла, о кото­ром я соби­ра­юсь рас­ска­зать. В 1915 году я в зва­нии млад­ше­го лей­те­нан­та слу­жил вра­чом канад­ско­го пол­ка во Фланд­рии. Я был одним из мно­гих аме­ри­кан­цев, опе­ре­див­ших свое пра­ви­тель­ство в этой гигант­ской бит­ве. Одна­ко в армии я ока­зал­ся не по соб­ствен­ной воле, а под­чи­ня­ясь при­ка­зу чело­ве­ка, вер­ным помощ­ни­ком кото­ро­го я был — извест­но­го бостон­ско­го хирур­га док­то­ра Гер­бер­та Уэс­та. Попасть на вой­ну было его дав­ниш­ней меч­той. И когда такая воз­мож­ность предо­ста­ви­лась, он власт­но потре­бо­вал, что­бы я его сопро­вож­дал. К тому вре­ме­ни у меня име­лись при­чи­ны желать раз­лу­ки, при­чи­ны, по кото­рым сов­мест­ная с Уэс­том меди­цин­ская прак­ти­ка ста­но­ви­лась для меня все более тягост­ной. Но когда он отпра­вил­ся в Отта­ву и, исполь­зо­вав уни­вер­си­тет­ские свя­зи, полу­чил май­ор­скую долж­ность, я не смог про­ти­вить­ся его реши­мо­сти. Когда я гово­рю, что док­тор Уэст меч­тал ока­зать­ся на войне, я не имею в виду, что ему нра­ви­лось вое­вать или что он радел за судь­бы циви­ли­за­ции. Он всю жизнь был холод­ной умной маши­ной: свет­ло­во­ло­сый, худо­ща­вый, с голу­бы­ми гла­за­ми за стек­ла­ми очков. Уве­рен, что вти­хо­мол­ку он поте­шал­ся над ред­ки­ми всплес­ка­ми мое­го воен­но­го энту­зи­аз­ма и над моим него­до­ва­ни­ем по пово­ду ней­тра­ли­те­та, вынуж­дав­ше­го нас без­дей­ство­вать. Одна­ко на полях сра­же­ний Фланд­рии у Уэс­та имел­ся свой инте­рес, и, что­бы полу­чить жела­е­мое, он надел воен­ную фор­му, хотя хотел он от вой­ны совсем не того, чего хотят почти все. Его влек­ла осо­бая область меди­ци­ны, кото­рой он зани­мал­ся тай­но и в кото­рой достиг пора­зи­тель­ных, порой пуга­ю­щих успе­хов. Полу­чить в свое рас­по­ря­же­ние как мож­но боль­ше све­жих тру­пов с уве­чья­ми раз­лич­ной тяже­сти, вот чего он хотел, не боль­ше и не мень­ше. Све­жие тру­пы нуж­ны были Гер­бер­ту Уэс­ту пото­му, что он всю жизнь посвя­тил ожив­ле­нию мерт­вых. Об этой его стра­сти не зна­ла мод­ная кли­ен­ту­ра, кото­рую он быст­ро при­об­рел в Бостоне, но слиш­ком хоро­шо знал я, его бли­жай­ший друг и един­ствен­ный помощ­ник еще с тех лет, когда мы вме­сте учи­лись в Арк­хе­ме на меди­цин­ском факуль­те­те Мис­ка­то­ник­ско­го уни­вер­си­те­та. Тогда он и начал ста­вить свои ужас­ные опы­ты, сна­ча­ла на мел­ких живот­ных, а потом и на чело­ве­че­ских тру­пах, кото­рые добы­вал самым отвра­ти­тель­ным спо­со­бом. Он впрыс­ки­вал им в вены ожив­ля­ю­щий рас­твор, и если тру­пы были доста­точ­ны све­жи­ми, то резуль­та­ты экс­пе­ри­мен­тов ока­зы­ва­лись весь­ма впе­чат­ля­ю­щи­ми. Уэст дол­го бил­ся над нуж­ной фор­му­лой, так как для каж­до­го био­ло­ги­че­ско­го вида тре­бо­вал­ся осо­бый пре­па­рат. Когда он вспо­ми­нал о сво­их неуда­чах, об отвра­ти­тель­ных тва­рях, ожив­ших в резуль­та­те опы­тов над недо­ста­точ­но све­жи­ми тру­па­ми, его охва­ты­вал страх. Неко­то­рые из этих мон­стров оста­лись в живых — один сидел в сума­сшед­шем доме, дру­гие исчез­ли неиз­вест­но куда, и когда Уэст думал о встре­че с ними — тео­ре­ти­че­ски вполне воз­мож­ной, но в сущ­но­сти абсо­лют­но неве­ро­ят­ной, — то в глу­бине души содро­гал­ся, несмот­ря на внеш­нее спо­кой­ствие.

Вско­ре Уэст понял, что успех его опы­тов напря­мую зави­сит от све­же­сти исполь­зу­е­мо­го мате­ри­а­ла, и тогда он осво­ил гнус­ное и про­ти­во­есте­ствен­ное ремес­ло похи­ти­те­ля тру­пов. В сту­ден­че­ские годы и после, во вре­ме­на нашей рабо­ты в фаб­рич­ном Бол­тоне, я отно­сил­ся к нему с бла­го­го­ве­ни­ем, одна­ко чем более дерз­ки­ми ста­но­ви­лись его экс­пе­ри­мен­ты, тем силь­нее тер­зал меня страх. Мне не нра­ви­лось, как мой друг смот­рел на живых и здо­ро­вых людей. Затем после­до­вал кош­мар­ный экс­пе­ри­мент в под­валь­ной лабо­ра­то­рии, когда я понял, что чело­век, лежав­ший на опе­ра­ци­он­ном сто­ле, попал Уэс­ту в руки еще живым. Тогда ему впер­вые уда­лось вос­ста­но­вить у тру­па раци­о­наль­ное мыш­ле­ние, но этот успех, куп­лен­ный столь ужас­ной ценой, окон­ча­тель­но оже­сто­чил его.

О мето­дах, кото­рые он при­ме­нял в после­ду­ю­щие пять лет, я не реша­юсь гово­рить. Я не ушел от него толь­ко из чув­ства стра­ха и был сви­де­те­лем сцен, кото­рые чело­ве­че­ский язык не в силах опи­сать. Я стал боять­ся Гер­бер­та Уэс­та гораз­до боль­ше того, что он делал тогда мне и при­шло в голо­ву, что нор­маль­ное жела­ние уче­но­го про­длить чело­ве­че­скую жизнь неза­мет­но выро­ди­лось у него в мрач­ное кро­во­жад­ное любо­пыт­ство, в тай­ную страсть к клад­би­щен­ским эффек­там. Любовь к нау­ке выли­лась в жесто­кое и извра­щен­ное при­стра­стие ко все­му урод­ли­во­му и про­ти­во­есте­ствен­но­му. Он невоз­му­ти­мо насла­ждал­ся зре­ли­щем самых отвра­ти­тель­ных мон­стров, спо­соб­ным поверг­нуть в ужас любо­го здо­ро­во­го чело­ве­ка. За блед­ным лицом интел­лек­ту­а­ла скры­вал­ся утон­чен­ный Бод­лер физи­че­ско­го экс­пе­ри­мен­та, том­ный Эла­га­бал могил.

Уэст не дрог­нув встре­чал опас­ность, хлад­но­кров­но совер­шал пре­ступ­ле­ния. Он сде­лал­ся одер­жи­мым, убе­див­шись, что может вер­нуть чело­ве­че­ский разум к жиз­ни, и бро­сил­ся заво­е­вы­вать новые миры, экс­пе­ри­мен­ти­руя на ожив­ле­нии отдель­ных частей чело­ве­че­ско­го орга­низ­ма. У него появи­лись чрез­вы­чай­но сме­лые идеи о неза­ви­си­мых жиз­нен­ных свой­ствах кле­ток и нерв­ных тка­ней, изо­ли­ро­ван­ных от есте­ствен­ной физио­ло­ги­че­ской систе­мы. Резуль­та­ты не заста­ви­ли себя ждать: исполь­зо­вав эмбри­о­ны какой-то отвра­ти­тель­ной тро­пи­че­ской реп­ти­лии, он полу­чил неуми­ра­ю­щую ткань, жизнь кото­рой под­дер­жи­ва­лась с помо­щью искус­ствен­но­го пита­ния. Он исступ­лен­но искал ответ на два био­ло­ги­че­ских вопро­са: во-пер­вых, воз­мож­но ли хоть какое-то про­яв­ле­ние созна­ния или разум­ное дей­ствие без уча­стия голов­но­го моз­га, толь­ко как резуль­тат функ­ци­о­ни­ро­ва­ния спин­но­го моз­га и несколь­ких нерв­ных цен­тров; во-вто­рых, суще­ству­ет ли бес­плот­ная, неося­за­е­мая связь меж­ду отдель­ны­ми частя­ми неко­гда еди­но­го живо­го орга­низ­ма. Вся эта иссле­до­ва­тель­ская рабо­та тре­бо­ва­ла огром­но­го коли­че­ства све­же­рас­чле­нен­ной чело­ве­че­ской пло­ти — вот для чего Гер­берт Уэст отпра­вил­ся на вой­ну.

Фан­та­сти­че­ское, неопи­су­е­мое собы­тие про­изо­шло в пол­ночь, в кон­це мар­та 1915 года, в поле­вом гос­пи­та­ле близ Сент-Элуа. Я до сих пор не могу изба­вить­ся от ощу­ще­ния, что все это мне при­сни­лось в страш­ном, бре­до­вом сне. В восточ­ном кры­ле воз­ве­ден­но­го наспех зда­ния, напо­ми­нав­ше­го амбар, рас­по­ла­га­лась лабо­ра­то­рия Уэс­та, кото­рую он полу­чил яко­бы для того, что­бы раз­ра­ба­ты­вать новые ради­каль­ные мето­ды лече­ния без­на­деж­но тяже­лых уве­чий. Там, в окру­же­нии покры­тых запек­шей­ся кро­вью тру­пов он рабо­тал, слов­но мяс­ник — я нико­гда не мог при­вык­нуть к тому, с какой лег­ко­стью он отсе­кал и сор­ти­ро­вал раз­лич­ные части тела. Порой он и в самом деле тво­рил для сол­дат чуде­са хирур­гии, но глав­ные его успе­хи носи­ли не столь пуб­лич­ный и бла­го­тво­ри­тель­ный харак­тер. В его лабо­ра­то­рии раз­да­ва­лись самые раз­ные зву­ки, стран­ные даже средь этой кро­ва­вой вак­ха­на­лии. Там часто зву­ча­ли револь­вер­ные выстре­лы, при­выч­ные на поле бра­ни, но совер­шен­но неумест­ные в боль­ни­це. Под­опыт­ным док­то­ра Уэс­та не при­хо­ди­лось рас­счи­ты­вать на дол­гую жизнь или широ­кую ауди­то­рию. Поми­мо чело­ве­че­ской тка­ни он исполь­зо­вал мате­ри­ал, полу­чен­ный от эмбри­о­нов реп­ти­лии, кото­рый он куль­ти­ви­ро­вал с необы­чай­ным успе­хом. С помо­щью это­го мате­ри­а­ла Уэст научил­ся под­дер­жи­вать жизнь в отдель­но взя­тых частях чело­ве­че­ско­го орга­низ­ма — имен­но этим и зани­мал­ся теперь мой друг. В тем­ном углу лабо­ра­то­рии, над горел­кой при­чуд­ли­вой фор­мы, выпол­няв­шей роль инку­ба­то­ра, он дер­жал огром­ный закры­тый чан с кле­точ­ной тка­нью реп­ти­лий, кото­рая, отвра­ти­тель­но взду­ва­ясь и буль­кая, рос­ла, как на дрож­жах.

Той памят­ной ночью, в нашем рас­по­ря­же­нии ока­зал­ся вели­ко­леп­ный экзем­пляр: труп чело­ве­ка, очень креп­ко­го физи­че­ски и в то же вре­мя обла­дав­ше­го бле­стя­щим умом, что сви­де­тель­ство­ва­ло о нали­чии чув­стви­тель­ной нерв­ной систе­мы. Судь­ба сыг­ра­ла с ним злую шут­ку, ибо имен­но он хода­тай­ство­вал о при­сво­е­нии Уэс­ту воен­но­го зва­ния. Мало того, в про­шлом он тай­но изу­чал тео­рию реани­ма­ции под руко­вод­ством Уэс­та. Сэр Эрик Мор­ланд Кла­пем-Ли, май­ор, кава­лер орде­на “За без­упреч­ную служ­бу”, луч­ший хирург нашей диви­зии, был сроч­но отко­ман­ди­ро­ван в сек­тор Сент- Элуа после того, как коман­до­ва­ние полу­чи­ло све­де­ния о шед­ших здесь тяже­лых боях. Он выле­тел на аэро­плане, за штур­ва­лом кото­ро­го сидел отваж­ный лей­те­нант Рональд Хилл, но непо­сред­ствен­но над местом назна­че­ния аэро­план был сбит. Мы в ужа­се сле­ди­ли за его паде­ни­ем. От Хил­ла почти ниче­го не оста­лось, но труп вели­ко­го хирур­га почти не постра­дал, если не счи­тать полу­от­о­рван­ной голо­вы. Уэст жад­но огля­дел без­жиз­нен­ное тело чело­ве­ка, неко­гда быв­ше­го его дру­гом к кол­ле­гой. Я с дро­жью наблю­дал за тем, как, он, отре­зав голо­ву, поме­стил ее в адский чан с пуль­си­ру­ю­щей тка­нью реп­ти­лий, что­бы сохра­нить для буду­щих опы­тов, и подо­шел к обез­глав­лен­но­му телу, лежав­ше­му на опе­ра­ци­он­ном сто­ле. Уэст доба­вил в него новой кро­ви, соеди­нил вены, арте­рии и нер­вы на обруб­ке шеи и затя­нул страш­ную рану кус­ком чужой кожи, кото­рую взял у неопо­знан­но­го тру­па в офи­цер­ской фор­ме. Я знал, чего он хочет: посмот­реть, не появят­ся ли в этом высо­ко­ор­га­ни­зо­ван­ном обез­глав­лен­ном теле хоть какие-то при­зна­ки умствен­ной Дея­тель­но­сти, кото­рой отли­чал­ся сэр Эрик Мор­ланд Кла­пем-Ли. По злой иро­нии судь­бы без­молв­ные остан­ки чело­ве­ка, неко­гда изу­чав­ше­го тео­рию реани­ма­ции, теперь долж­ны были сами послу­жить во сла­ву нау­ки.

У меня перед гла­за­ми и сей­час сто­ит страш­ная кар­ти­на: в мерт­вен­ном све­те элек­три­че­ской лам­пы Гер­берт Уэст вво­дит ожив­ля­ю­щий рас­твор в руку обез­глав­лен­но­го тела. Подроб­но­сти этой сце­ны я опи­сать не в силах — ибо дух безу­мия витал в ком­на­те, зава­лен­ной рас­сор­ти­ро­ван­ны­ми частя­ми тру­пов, с лип­ким от кро­ви полом, почти по коле­но усы­пан­ным обрез­ка­ми чело­ве­че­ской пло­ти, где в даль­нем тем­ном углу над дро­жа­щим голу­бо­ва­то- зеле­ным пла­ме­нем вари­лось, пух­ло и пузы­ри­лось гнус­ное меси­во из тка­ни реп­ти­лий.

Экзем­пляр, лежав­ший на опе­ра­ци­он­ном сто­ле, обла­дал пре­вос­ход­ной нерв­ной систе­мой, Уэст хоро­шо это знал и ждал мно­го­го. Когда конеч­но­сти тру­па нача­ли слег­ка подра­ги­вать, в гла­зах мое­го дру­га зажег­ся лихо­ра­доч­ный инте­рес. По-мое­му, он ждал под­твер­жде­ния сво­ей тео­рии, соглас­но кото­рой созна­ние, разум и про­чие состав­ля­ю­щие лич­но­сти спо­соб­ны суще­ство­вать неза­ви­си­мо от голов­но­го моз­га. Гер­берт Уэст отри­цал суще­ство­ва­ние объ­еди­ня­ю­ще­го, гла­вен­ству­ю­ще­го нача­ла, назы­ва­е­мо­го духом. Он утвер­ждал, что чело­век есть меха­низм, состо­я­щий из нерв­ной мате­рии, каж­дая часть кото­ро­го обла­да­ет боль­шей или мень­шей само­сто­я­тель­но­стью. И вот все­го один бле­стя­щий экс­пе­ри­мент дол­жен был раз­об­ла­чить тай­ну жиз­ни, низ­ве­дя ее до уров­ня мифа. Вско­ре по непо­движ­но­му телу про­бе­жа­ла дрожь, мы с ужа­сом и отвра­ще­ни­ем наблю­да­ли затем, как оно, судо­рож­но кор­чась и бес­по­кой­но дви­гая рука­ми и нога­ми, ста­ло мед­лен­но при­под­ни­мать­ся. Затем обез­глав­лен­ный труп в отча­я­нии про­стер руки — сомне­ний быть не мог­ло, это был жест осмыс­лен­но­го отча­я­ния, бле­стя­ще под­твер­жда­ю­щий тео­рию Уэс­та. Навер­ня­ка, нер­вы май­о­ра вспом­ни­ли послед­ние мину­ты его жиз­ни — отча­ян­ную попыт­ку выбрать­ся из пада­ю­ще­го само­ле­та.

Что было даль­ше, я нико­гда не узнаю. Воз­мож­но, у меня была гал­лю­ци­на­ция, вызван­ная мощ­ным взры­вом немец­ко­го сна­ря­да, попав­ше­го в наше зда­ние пря­мой навод­кой — кто ста­нет это отри­цать, если из-под облом­ков выбра­лись толь­ко мы с Уэс­том? Мой друг до того, как исчез­нуть, любил порас­суж­дать на эту тему, но ино­гда ему ста­но­ви­лось не по себе: стран­но, что у нас обо­их была одна и та же гал­лю­ци­на­ция. В сущ­но­сти про­изо­шла про­стая вещь, одна­ко чре­ва­тая ужас­ны­ми послед­стви­я­ми.

Отвра­ти­тель­но шаря вокруг себя рука­ми, труп при­под­нял­ся, и мы услы­ша­ли звук. Слиш­ком ужас­ный, что­бы назвать его голо­сом. Но самым ужас­ным был не тембр. И не смысл услы­шан­но­го — это была про­стая фра­за: “Пры­гай, Рональд, ради бога, пры­гай!” Весь ужас крыл­ся в источ­ни­ке зву­ка.

Ибо он исхо­дил из огром­но­го чана в про­кля­том угла, где копо­ши­лись чер­ные тени.

VI. Имя им легион

Опуб­ли­ко­ва­но в июле 1922 года в Home Brew Vol. 1, No. 6, p. 57–62. После того как год назад док­тор Гер­берт Уэст исчез, бостон­ская поли­ция не раз меня допра­ши­ва­ла. Они подо­зре­ва­ли, буд­то я что-то ута­и­ваю, а воз­мож­но, и кое-что поху­же. Но я не мог ска­зать им прав­ды — они бы все рав­но мне не пове­ри­ли. Разу­ме­ет­ся, им было извест­но, что дея­тель­ность Уэс­та выхо­ди­ла за обще­при­ня­тые рам­ки. Он про­во­дил свои жут­кие экс­пе­ри­мен­ты по ожив­ле­нию мерт­вых тел так дав­но и так широ­ко, что о пол­ной сек­рет­но­сти не мог­ло быть и речи. И все же послед­няя ката­стро­фа, от кото­рой я до сих пор не могу прий­ти в себя, настоль­ко изоби­ло­ва­ла эле­мен­та­ми дья­воль­ской фан­та­зии, что даже я сомне­ва­юсь в реаль­но­сти уви­ден­но­го.

Я был бли­жай­шим дру­гом и вер­ным помощ­ни­ком Уэс­та. Мы встре­ти­лись дав­но, еще на меди­цин­ском факуль­те­те, и с пер­вых дней я при­ни­мал уча­стие в его ужас­ных иссле­до­ва­ни­ях. Он настой­чи­во пытал­ся усо­вер­шен­ство­вать рас­твор, кото­рый вво­дил­ся в вену недав­но умер­ше­го чело­ве­ка, что­бы вер­нуть его к жиз­ни. Для этих опы­тов нам тре­бо­ва­лось мно­го све­жих тру­пов, и добы­ва­ли мы их весь­ма необыч­ны­ми спо­со­ба­ми. Ино­гда наши экс­пе­ри­мен­ты закан­чи­ва­лись поис­ти­не ужас­но: жут­кие комья мерт­вой пло­ти Уэст про­буж­дал к тош­но­твор­ной, сле­пой, бес­со­зна­тель­ной жиз­ни. Обыч­но резуль­та­ты наших опы­тов быва­ли имен­но таки­ми. Про­бу­дить разум мож­но толь­ко у совер­шен­но све­же­го тру­па, пока еще не начал­ся рас­пад кле­ток моз­га.

Нуж­да в без­упреч­но све­жих тру­пах и погу­би­ла Уэс­та. Достать их было негде, и он посяг­нул на жизнь здо­ро­во­го, пол­но­го сил чело­ве­ка. Борь­ба, шприц — и мощ­ный алка­ло­ид пре­вра­тил бед­ня­гу в чрез­вы­чай­но све­жий труп. Успех экс­пе­ри­мен­та был впе­чат­ля­ю­щим, но недол­гим. Уэст вышел из него с опу­сто­шен­ной, огру­бев­шей душой и тяже­лы­ми взгля­дом, кото­рый он, слу­ча­лось, оста­нав­ли­вал на осо­бо креп­ких людях с осо­бо чув­стви­тель­ным моз­гом. Со вре­ме­нем я стал смер­тель­но боять­ся Уэс­та: он точ­но так же начал погля­ды­вать и на меня. Каза­лось, люди не заме­ча­ли этих взгля­дов, одна­ко заме­ти­ли мой страх, кото­рый и послу­жил осно­ва­ни­ем для неле­пей­ших подо­зре­ний после того, как Уэст исчез.

На самом деле Уэст боял­ся еще боль­ше мое­го. Из-за сво­их омер­зи­тель­ных заня­тий он вынуж­ден был вести жизнь затвор­ни­ка, опа­са­ясь каж­дой тени. Вре­ме­на­ми он боял­ся поли­ции, а вре­ме­на­ми испы­ты­вал под­со­зна­тель­ный смут­ный страх перед жут­ки­ми созда­ни­я­ми, в кото­рых он вдох­нул болез­нен­ную жизнь, но не успел ее отобрать. Обыч­но Уэст завер­шал свои опы­ты выстре­лом из писто­ле­та, но в неко­то­рых слу­ча­ях ока­зал­ся недо­ста­точ­но рас­то­роп­ным. Пер­вый наш под­опыт­ный оста­вил на сво­ей моги­ле сле­ды ког­тей. Про­фес­сор из Арк­хе­ма сде­лал­ся людо­едом, но был излов­лен и зато­чен в сеф­тон­ский сума­сшед­ший дом, где целых шест­на­дцать лет бил­ся голо­вой о сте­ны. О дру­гих, воз­мож­но, уце­лев­ших объ­ек­тах наших опы­тов гово­рить слож­нее: в послед­ние годы науч­ные инте­ре­сы Уэс­та выро­ди­лись в нездо­ро­вую при­чуд­ли­вую манию, и все свое неза­у­ряд­ное мастер­ство мой друг упо­треб­лял на ожив­ле­ние отдель­ных частей чело­ве­че­ско­го тела, кото­рые он ино­гда при­со­еди­нял к чуже­род­ной орга­ни­че­ской тка­ни. Со вре­ме­нем страсть Уэс­та при­ня­ла совер­шен­но урод­ли­вую фор­му, и о мно­гих его экс­пе­ри­мен­тах невоз­мож­но даже заик­нуть­ся в печа­ти. Миро­вая вой­на, на кото­рой мы оба слу­жи­ли хирур­га­ми, лишь усу­гу­би­ла эту страсть.

Когда я гово­рю, что страх Уэс­та перед сво­и­ми созда­ни­я­ми был смут­ным, я преж­де все­го хочу под­черк­нуть слож­ную при­ро­ду это­го чув­ства. Отча­сти его страх был вызван про­сто зна­ни­ем о суще­ство­ва­нии безы­мян­ных мон­стров, а отча­сти — пони­ма­ни­ем опас­но­сти, кото­рую они мог­ли бы пред­став­лять для него при опре­де­лен­ных усло­ви­ях. То, что они исчез­ли, при­да­ва­ло ситу­а­ции осо­бую остро­ту: если не счи­тать бед­ня­ги в сума­сшед­шем доме, Уэст ниче­го не знал о судь­бе сво­их кре­а­тур. К это­му при­ме­ши­вал­ся еще более неопре­де­лен­ный страх: совер­шен­но фан­та­сти­че­ское ощу­ще­ние, испы­тан­ное нами в ходе необыч­но­го экс­пе­ри­мен­та в 1915 году, когда мы слу­жи­ли в канад­ской армии. В раз­гар жесто­кой бит­вы Уэст ожи­вил сэра Эри­ка Мор­лан­да Кла­пем-Ли, наше­го кол­ле­гу, кава­ле­ра орде­на “За без­упреч­ную служ­бу”. Тот знал об опы­тах Уэс­та и был спо­со­бен их повто­рить. Что­бы изу­чить воз­мож­ность ква­зи-разум­ной жиз­ни в теле, Уэст уда­лил у тру­па голо­ву. За несколь­ко мгно­ве­ний до того, как зда­ние, в кото­ром мы рабо­та­ли, было стер­то с лица зем­ли немец­ким сна­ря­дом, обез­глав­лен­ное тело совер­ши­ло несколь­ко осмыс­лен­ных дви­же­ний. Но самое неве­ро­ят­ное заклю­ча­лось в том, что мы оба отчет­ли­во слы­ша­ли жут­кие чле­но­раз­дель­ные зву­ки, кото­рые изда­ла отре­зан­ная голо­ва, лежав­шая в тем­ном углу лабо­ра­то­рии. Немец­кий сна­ряд ока­зал­ся к нам мило­сти­вым — отча­сти. Одна­ко Уэст так нико­гда и не узнал, одни ли мы уце­ле­ли после обстре­ла. Порой он делал раз­ные пред­по­ло­же­ния о том, как может пове­сти себя обез­глав­лен­ный хирург, вла­де­ю­щий искус­ством ожив­ле­ния тру­пов.

В послед­ние годы Уэст жил в рос­кош­ном особ­ня­ке близ одно­го из ста­рей­ших клад­бищ Босто­на. Он выбрал это место из сим­во­ли­че­ских и эсте­ти­че­ских сооб­ра­же­ний: боль­шая часть захо­ро­не­ний отно­си­лась к коло­ни­аль­но­му пери­о­ду и, сле­до­ва­тель­но, не пред­став­ля­ла инте­ре­са для уче­но­го, ста­вя­ще­го опы­ты на абсо­лют­но све­жих тру­пах. В под­валь­ной лабо­ра­то­рии, кото­рую тай­но стро­и­ли ино­стран­ные рабо­чие, сто­я­ла боль­шая элек­три­че­ская печь, с помо­щью кото­рой мой друг мог лег­ко и быст­ро избав­лять­ся от тру­пов или отдель­ных частей чело­ве­че­ско­го тела, как бы в насмеш­ку соеди­нен­ных с чуже­род­ной тка­нью — мрач­ных сви­де­тельств кощун­ствен­ных раз­вле­че­ний вла­дель­ца дома. Копая этот под­вал, рабо­чие наткну­лись на древ­ний под­зем­ный ход, кото­рый, несо­мнен­но, вел к ста­ро­му клад­би­щу, одна­ко не мог соеди­нять­ся ни с одним из извест­ных скле­пов, так как рас­по­ла­гал­ся слиш­ком глу­бо­ко. Про­ве­дя неко­то­рые под­сче­ты, Уэст при­шел к заклю­че­нию, что ход ведет в тай­ную каме­ру, рас­по­ло­жен­ную под скле­пом Аве­рил­лов, послед­нее захо­ро­не­ние в кото­ром дати­ро­ва­лось 1768 годом. Я вме­сте ним осмат­ри­вал изъ­еден­ные вре­ме­нем, влаж­ные сте­ны, обна­жив­ши­е­ся под уда­ра­ми лопат и мотыг, и уже пред­вку­шал мрач­ное удо­воль­ствие, кото­рое сулит нам рас­кры­тие древ­них могиль­ных тайн, одна­ко впер­вые в жиз­ни страх воз­об­ла­дал у Уэс­та над при­род­ным любо­пыт­ством, и мой това­рищ про­явил сла­бость, при­ка­зав заде­лать отвер­стие и зашту­ка­ту рить сте­ну. Вплоть до дья­воль­ской ночи, когда насту­пи­ла раз­вяз­ка, эта сте­на оста­ва­лась нетро­ну­той. Гово­ря о сла­бо­сти Уэс­та, я дол­жен заме­тить, что она каса­лась лишь его душев­но­го состо­я­ния и внешне никак не про­яв­ля­лась. Он был таким, как преж­де: спо­кой­ным, сдер­жан­ным, свет­ло­во­ло­сым, худо­ща­вым, за стек­ла­ми очков все так же поблес­ки­ва­ли голу­бые гла­за, и весь его юно­ше­ский облик, несмот­ря на тер­зав­шие Уэс­та стра­хи, с года­ми никак не изме­нил­ся. Он казал­ся спо­кой­ным даже тогда, когда вспо­ми­нал о сле­дах ког­тей на моги­ле и огля­ды­вал­ся назад, когда вспо­ми­нал о кро­во­жад­ном манья­ке, грыз­шем зуба­ми сеф­тон­скую решет­ку.

Час рас­пла­ты настал, когда мы как-то вече­ром сиде­ли в нашем общем каби­не­те и Уэст, изред­ка погля­ды­вая на меня, читал газе­ту. Листая мятые стра­ни­цы, он наткнул­ся на стран­ный заго­ло­вок — и слов­но безы­мян­ный гигант­ский коготь настиг его шест­на­дцать лет спу­стя. В сеф­тон­ском сума­сшед­шем доме, в пяти­де­ся­ти милях от Босто­на, про­изо­шло нечто ужас­ное и непо­сти­жи­мое. Слу­чай этот вспо­ло­шил всю окру­гу и при­вел в заме­ша­тель­ство поли­цию. Перед рас­све­том несколь­ко чело­век в пол­ном мол­ча­нии вошли в поме­ще­ние, и их пред­во­ди­тель раз­бу­дил слу­жи­те­лей. Гроз­но­го вида воен­ный гово­рил, не раз­жи­мая губ. Его голос, напо­ми­нав­ший голос чре­во­ве­ща­те­ля, каза­лось, исхо­дил из боль­шо­го чер­но­го ящи­ка, кото­рый тот дер­жал в руках. Когда воен­ный ока­зал­ся в хол­ле и на его бес­страст­ное, осле­пи­тель­но кра­си­вое лицо упал свет, то над­зи­ра­тель едва удер­жал­ся на ногах: он уви­дел вос­ко­вую мас­ку с гла­за­ми из цвет­но­го стек­ла. Похо­же, этот чело­век когда-то пере­жил ужас­ную ката­стро­фу. За ним по пятам шел отвра­ти­тель­ный гро­ми­ла с синюш­ным лицом, поло­ви­на кото­ро­го была изъ­еде­на какой-то неиз­вест­ной болез­нью. Воен­ный потре­бо­вал ключ от пала­ты, где содер­жал­ся людо­ед, достав­лен­ный сюда из Арк­хе­ма шест­на­дцать лет назад. Полу­чив отказ, он подал сво­им сообщ­ни­кам знак, и те при­ня­лись кру­шить все вокруг. Зло­деи изби­ва­ли и рва­ли зуба­ми всех, кто не успел спа­стись бег­ством. Убив четы­рех сани­та­ров, они в кон­це кон­цов осво­бо­ди­ли мон­стра. Сви­де­те­ли про­ис­ше­ствия, у кото­рых доста­ло душев­ных сил вспо­ми­нать о нем без исте­ри­ки, утвер­жда­ют, что напа­дав­ши­ми коман­до­вал чело­век с вос­ко­вым лицом и дей­ство­ва­ли они не как живые люди, а как авто­ма­ты. Когда помощь нако­нец подо­спе­ла, зло­деи успе­ли скрыть­ся, при­хва­тив с собой безум­ца-людо­еда.

Про­чи­тав сооб­ще­ние в газе­те, Уэст про­си­дел в оце­пе­не­нии до полу­но­чи. В пол­ночь раз­дал­ся звон двер­но­го коло­коль­чи­ка, поверг­ший его в неопи­су­е­мый ужас. Слу­ги спа­ли на верх­нем эта­же, поэто­му я пошел открыть дверь. Я уже гово­рил поли­ции, что на ули­це не было ни повоз­ки, ни маши­ны. Перед две­рью сто­я­ли несколь­ко чело­век очень стран­но­го вида. Они внес­ли в холл боль­шой пря­мо­уголь­ный ящик и поста­ви­ли его на пол, а один из при­шед­ших совер­шен­но неесте­ствен­ным голо­сом про­хри­пел: “Сроч­ный груз — достав­ка опла­че­на”. Слег­ка под­пры­ги­вая, они гусь­ком вышли на ули­цу, и пока я смот­рел им вслед, мне в голо­ву при­шла доволь­но стран­ная мысль — что они направ­ля­ют­ся к ста­ро­му клад­би­щу, к кото­ро­му при­мы­ка­ла зад­няя сте­на наше­го дома. Когда я затво­рил за ними дверь, Уэст вышел и посмот­рел на ящик. Тот был око­ло двух футов в дли­ну, на крыш­ке зна­чи­лись пол­ное имя и адрес Уэс­та. Чуть ниже вид­не­лась над­пись: “От Эри­ка Мор­лан­да Кла­пем-Ли, Сент-Элуа, Фланд­рия”. Шесть лет назад во Фланд­рии в наш гос­пи­таль уго­дил немец­кий сна­ряд, и под облом­ка­ми оста­лись обез­глав­лен­ное тело док­то­ра Кла­пем-Ли и его отре­зан­ная голо­ва, кото­рая — воз­мож­но — изда­ва­ла чле­но­раз­дель­ные зву­ки.

Уэст казал­ся совер­шен­но спо­кой­ным, хотя дела его были хуже неку­да. “Это конец… давай сожжем… эту шту­ку”. Мы отнес­ли короб­ку в лабо­ра­то­рию — при­слу­ши­ва­ясь. Подроб­но­стей я не пом­ню… пред­ставь­те мое состо­я­ние… но это гнус­ная кле­ве­та, что я сжег Уэс­та. Мы с ним вдво­ем поме­сти­ли ящик в печь, даже не посмот­рев, что там внут­ри, закры­ли двер­цу и вклю­чи­ли ток. При­чем из короб­ки не раз­да­лось ни зву­ка.

Уэст пер­вым заме­тил, что от сте­ны в том месте, где была древ­няя клад­ка, отва­ли­лась шту­ка­тур­ка. Я бро­сил­ся к две­ри, но он оста­но­вил меня. Затем в стене появи­лось малень­кое чер­ное отвер­стие, пове­я­ло клад­би­щен­ским холо­дом, и в воз­ду­хе рас­про­стра­нил­ся запах тле­ния. Сто­я­ла мерт­вая тиши­на. Элек­три­че­ство погас­ло, и в поту­сто­рон­нем све­те я уви­дел тол­пу мол­ча­ли­во бре­ду­щих существ, кото­рых мог поро­дить лишь вос­па­лен­ный ум — или ад. Их очер­та­ния были чело­ве­че­ски­ми, полу­че­ло­ве­че­ски­ми, отча­сти чело­ве­че­ски­ми и вовсе нече­ло­ве­че­ски­ми — тол­па была до без­об­ра­зия раз­но­шерст­ной. Нето­роп­ли­во, камень за кам­нем, они раз­би­ра­ли веко­вую сте­ну. Когда отвер­стие сде­ла­лось доста­точ­но широ­ким, они один за дру­гим про­ник­ли в лабо­ра­то­рию. Во гла­ве отря­да шество­вал воен­ный с вос­ко­вой голо­вой. Сра­зу за ним — чудо­ви­ще с безум­ны­ми гла­за­ми, кото­рое и схва­ти­ло Гер­бер­та Уэс­та. Уэст не сопро­тив­лял­ся и не издал ни зву­ка. Тогда эти мерз­кие тва­ри наки­ну­лись на него и пря­мо у меня на гла­зах разо­рва­ли на кус­ки, кото­рые унес­ли с собой, в отвра­ти­тель­ную под­зем­ную оби­тель. Голо­ву Уэс­та нес их пред­во­ди­тель с вос­ко­вой голо­вой и в фор­ме канад­ско­го офи­це­ра. Тогда я заме­тил, что в голу­бых гла­зах за стек­ла­ми очков впер­вые вспых­ну­ло непод­дель­ное чув­ство.

Утром слу­ги нашли меня на полу без созна­ния. Уэст бес­след­но исчез. В печи обна­ру­жи­ли золу неиз­вест­но­го про­ис­хож­де­ния. Меня допра­ши­ва­ли детек­ти­вы, но что я мог им ска­зать? Они не усмат­ри­ва­ют ника­кой свя­зи меж­ду сеф­тон­ской тра­ге­ди­ей и исчез­но­ве­ни­ем Уэс­та. Не верят в суще­ство­ва­ние людей, при­нес­ших ящик. Я рас­ска­зал им о под­зем­ном ходе, но они, сме­ясь, ука­за­ли на непо­вре­жден­ную ошту­ка­ту­рен­ную сте­ну. Поэто­му я не стал им боль­ше ниче­го гово­рить. Они счи­та­ют меня сума­сшед­шим или убий­цей — воз­мож­но, я сошел с ума. Но вино­ва­ты в этом про­кля­тые мерт­ве­цы, не про­ро­нив­шие ни зву­ка.

Примечания:

Рас­сказ начат в сен­тяб­ре 1921 и завер­шен летом 1922 года. Пред­став­ля­ет собой неболь­шой “сери­ал” из шести частей, пуб­ли­ко­вав­ших­ся поот­дель­но­сти. Имен­но поэто­му каж­дая после­ду­ю­щая часть начи­на­ет­ся с крат­ко­го опи­са­ния преды­ду­щих собы­тий.

Это пер­вая “про­фес­си­о­наль­ная” пуб­ли­ка­ция Лав­краф­та. Он полу­чил по 5 дол­ла­ров за каж­дый эпи­зод.

Воз­мож­но, отклик на рас­сказ Э. А. По “Фак­ты в деле М. Воль­де­ма­ра” Гек­кель, Эрнст (1834–1919) — немец­кий био­лог-эво­лю­ци­о­нист, сто­рон­ник и про­па­ган­дист уче­ния Чарль­за Дар­ви­на. Пред­ло­жил пер­вое “родо­слов­ное дере­во” живот­но­го мира и тео­рию про­ис­хож­де­ния мно­го­кле­точ­ных орга­низ­мов, сфор­му­ли­ро­вал био­ге­не­ти­че­ский закон.
Африт (Ифрит) (араб.) — могу­ще­ствен­ный злой дух, демон.

Эблис, ина­че Иблис — дья­вол. Иблис­ские вла­де­ния — то есть ад. В мусуль­ман­ских леген­дах Ибли­сом (или, по-араб­ски, Шай­та­ном) име­ну­ют дья­во­ла, сата­ну. Пер­во­на­чаль­но Иблис был одним из анге­лов, но, когда Бог сотво­рил из гли­ны по сво­е­му подо­бию пер­во­го чело­ве­ка Ада­ма — и потре­бо­вал, что­бы все анге­лы перед ним пре­кло­ни­лись, Иблис отка­зал­ся и был за это вверг­нут в ад.

Пто­ле­ме­е­ва систе­ма — уче­ние древ­не­гре­че­ско­го аст­ро­но­ма Пто­ле­мея (ок. 90- ок. 160) о гео­цен­три­че­ской систе­ме мира и его же мате­ма­ти­че­ская тео­рия, под­твер­жда­ю­щая идею о вра­ще­нии пла­нет вокруг непо­движ­ной Зем­ли. Здесь тер­мин упо­треб­ля­ет­ся для того, что­бы под­черк­нуть уста­ре­лость взгля­дов этих уче­ных, их пол­ное несо­от­вет­ствие совре­мен­но­му уров­ню раз­ви­тия нау­ки.

Каль­ви­низм — направ­ле­ние про­те­стан­тиз­ма, осно­ван­ное Жаном Каль­ви­ном (1509–1564), про­по­ве­до­вав­шим аске­ти­че­ский образ жиз­ни и выдви­нув­шим док­три­ну об абсо­лют­ной пред­опре­де­лен­но­сти поступ­ков чело­ве­ка Боже­ствен­ной волей.

Дар­ви­низм — мате­ри­а­ли­сти­че­ская тео­рия эво­лю­ции орга­ни­че­ско­го мира Зем­ли, осно­ван­ная на уче­нии англий­ско­го уче­но­го Чарль­за Дар­ви­на (1809–1882) о вза­и­мо­дей­ствии трех глав­ных фак­то­ров: измен­чи­во­сти, наслед­ствен­но­сти и есте­ствен­но­го отбо­ра.

Ниц­ше­ан­ство — иде­а­ли­сти­че­ское фило­соф­ское тече­ние, воз­ник­шее на осно­ве тру­дов Фри­дри­ха Ниц­ше (1844–1900) и ряда его после­до­ва­те­лей. Заме­няя рели­ги­оз­ную мифо­ло­гию мифа­ми о “смер­ти бога” и “веч­ном воз­вра­ще­нии”, то есть бес­смер­тии души, про­ти­во­по­став­ля­ет два нача­ла бытия: есте­ствен­но- орга­ни­че­ское и меха­ни­че­ски-рас­су­доч­ное. Для ниц­ше­ан­ства харак­те­рен инди­ви­ду­а­ли­сти­че­ский культ силь­ной лич­но­сти.

Саб­ба­та­ри­ан­ство — стро­гая при­вер­жен­ность к соблю­де­нию хри­сти­ан­ских норм пове­де­ния в вос­крес­ные дни — обя­за­тель­ное посе­ще­ние церк­ви, неуча­стие в этот день в играх и раз­вле­че­ни­ях и т. д.

Тар­тар — ад.

“Бод­лер физи­че­ско­го экс­пе­ри­мен­та” — срав­не­ние с фран­цуз­ским поэтом Шар­лем Бод­ле­ром (1821–1867), в сво­ем твор­че­стве уде­ляв­шим боль­шое вни­ма­ние точ­но­сти и чисто­те сти­ля, сде­ла­но с целью под­черк­нуть мастер­ство Уэс­та-хирур­га.

Эла­га­бал (Гелио­га­бал, 204–222) — рим­ский импе­ра­тор с 218 г., извест­ный рас­пут­ной жиз­нью. До вос­ше­ствия на пре­стол был в горо­де Эме­се жре­цом сирий­ско­го бога Эла­га­ба­ла, от кото­ро­го полу­чил свое имя. Рас­то­чи­тель­ство и извра­щен­ные наклон­но­сти импе­ра­то­ра вызы­ва­ли все­об­щее недо­воль­ство, кото­рое в кон­це кон­цов выли­лось в вос­ста­ние пре­то­ри­ан­ских гвар­дей­цев. Во вре­мя вос­ста­ния Эла­га­бал был убит.

На рус­ском язы­ке впер­вые опуб­ли­ко­ва­но в кни­ге “По ту сто­ро­ну сна” в 1991 году.