Говард Филлипс Лавкрафт

ЦВЕТ ИЗ ИНЫХ МИРОВ

(The Colour Out of Space)
Напи­са­но в 1927 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод Е. Люби­мо­ва

////

К запа­ду от Арк­хе­ма мно­го высо­ких хол­мов и долин с густы­ми леса­ми, где нико­гда не гулял топор. В узких, тем­ных лощи­нах на кру­тых скло­нах чудом удер­жи­ва­ют­ся дере­вья, а в ручьях даже в лет­нюю пору не игра­ют сол­неч­ные лучи. На более поло­гих скло­нах сто­ят ста­рые фер­мы с при­зе­ми­сты­ми камен­ны­ми и зарос­ши­ми мхом построй­ка­ми, хра­ня­щие веко­веч­ные тай­ны Новой Англии. Теперь дома опу­сте­ли, широ­кие тру­бы рас­трес­ка­лись и поко­сив­ши­е­ся сте­ны едва удер­жи­ва­ют ост­ро­вер­хие кры­ши. Ста­ро­жи­лы пере­бра­лись в дру­гие края, а чужа­кам здесь не по душе. Никто не при­жил­ся на фер­мах, ни фран­ко­ка­над­цы, ни ита­льян­цы, ни поля­ки. Как ни ста­ра­лись, ниче­го у них не полу­чи­лось. У всех с пер­вых же дней про­буж­да­лась фан­та­зия, и, хотя жизнь тек­ла сво­им чере­дом, вооб­ра­же­ние лиша­ло покоя и наве­ва­ло тре­вож­ные сны. Пото­му чужа­ки и спе­ши­ли уехать, а ведь ста­рый Эмми Пирс не рас­ска­зы­вал им ниче­го из того, что он пом­нит о ста­рых вре­ме­нах. С года­ми Эмми стал совсем чуд­ным, вро­де как не в сво­ем уме. Он един­ствен­ный, кто зна­ет всю прав­ду о про­шлом и не боит­ся рас­спро­сов, но ему не поза­ви­ду­ешь. Ведь не боит­ся он пото­му, что его дом сто­ит на отши­бе рядом с полем и про­ез­жи­ми доро­га­ми.

Когда-то по хол­мам и доли­нам вилась троп­ка, кото­рая вела пря­мо к ока­ян­ной пусто­ши, но по ней дав­но пере­ста­ли ходить, так как здесь про­ло­жи­ли дру­гую доро­гу, обо­гнув­шую ее с юга. Сле­ды преж­ней вид­не­ют­ся, несмот­ря на насту­па­ю­щий лес, и она сохра­нит­ся, даже когда боль­шая часть низин уйдет под новое водо­хра­ни­ли­ще. Почер­нев­шие дере­вья выру­бят, и про­кля­тая пустошь погру­зит­ся в воду. Тай­ны тех стран­ных дней оста­нут­ся нераз­га­дан­ны­ми, вро­де тайн ста­ро­го оке­а­на или про­ис­хож­де­ния зем­ли.

Когда я отпра­вил­ся по хол­мам и доли­нам наме­тить место для буду­ще­го водо­хра­ни­ли­ща, меня пре­ду­пре­ди­ли, что это про­кля­тый край. Я услы­хал о пусто­ши в Арк­хе­ме, а посколь­ку этот ста­рин­ный горо­док весь про­пи­тан леген­да­ми о ведь­мах, то я поду­мал: вид­но, речь идет о чем-то таком, о чем бабуш­ки шеп­чут сво­им вну­кам. Да и само выра­же­ние «ока­ян­ная пустошь» пока­за­лось мне неожи­дан­ным и каким-то теат­раль­ным. Любо­пыт­но, как оно попа­ло в пре­да­ния бла­го­че­сти­вых пури­тан, поду­мал я тогда, но, уви­дев тем­ную черес­по­ло­си­цу долин и скло­нов, пере­стал удив­лять­ся чему-либо, кро­ме древ­них тайн само­го края. Я ока­зал­ся в пусто­ши утром, но ее засти­ла­ла густая тень. Дере­вья рос­ли слиш­ком близ­ко друг к дру­гу, и у них были слиш­ком тол­стые ство­лы для здо­ро­во­го леса Новой Англии. Слиш­ком тихо было под их кро­на­ми, а зем­ля после дол­гих лет запу­сте­ния раз­мяк­ла, опре­ла и покры­лась мхом.

На откры­тых местах вдоль ста­рой доро­ги при­ту­ли­лись забро­шен­ные фер­мы.

На одних уце­ле­ли и дома, и все при­строй­ки, на дру­гих – дом и одиндва сарая, а ино­гда в гла­за бро­са­лись лишь тру­ба или погреб.

Там цар­ство­ва­ли сор­ня­ки и вереск, и в них чуди­лось что-то неуло­ви­мо дикое. Во всем ощу­ща­лось бес­по­кой­ство и вме­сте с тем уны­ние, при­сут­ствие чего-то нере­аль­но­го, слов­но неве­до­мая сила иска­зи­ла пер­спек­ти­ву или све­то­тень. Неуди­ви­тель­но, что тут никто не задер­жи­вал­ся, в таких местах нель­зя жить. Мест­ность напо­ми­на­ла пей­за­жи Саль­ва­то­ра Розы или гра­вю­ру, иллю­стри­ру­ю­щую готи­че­ский роман.

Но окрест­но­сти не шли ни в какое срав­не­ние с самой ока­ян­ной пусто­шью. Я понял это, как толь­ко спу­стил­ся в доли­ну. Ника­кое иное назва­ние ей бы не подо­шло, да дру­гую впа­ди­ну так бы и не назва­ли. Мож­но поду­мать, что неиз­вест­ный поэт уви­дел выжжен­ное про­стран­ство и отче­ка­нил это опре­де­ле­ние. Долж­но быть, пожар уни­что­жил дома и посе­вы, но поче­му на пяти акрах зем­ли с тех пор ниче­го не вырос­ло и они зия­ли сре­ди полей и лесов, как страш­ное серое пят­но? Пустошь рас­ки­ну­лась к севе­ру от ста­рой доро­ги, заняв кло­чок зем­ли и по дру­гую сто­ро­ну. Мне не хоте­лось к ней при­бли­жать­ся, но мой путь про­ле­гал через доли­ну, и я никак не мог ее обой­ти. Вокруг не рос­ло ни тра­вин­ки. Зем­лю засти­ла­ли гру­ды серой пыли или пеп­ла, поче­му-то не тро­ну­тые поры­ва­ми вет­ра. Поодаль сто­я­ли чах­лые, низ­кие дере­вья, а омерт­вев­шие ство­лы или пова­ли­лись, или, чер­нея, догни­ва­ли на кор­ню. Я при­ба­вил шагу, заме­тив рас­ки­дан­ные кир­пи­чи от печ­ной тру­бы и погре­ба и чер­ную пасть забро­шен­но­го колод­ца. Его засто­яв­ши­е­ся пары пере­ли­ва­лись на солн­це фан­та­сти­че­ски­ми оттен­ка­ми. Даже тем­ная лес­ная гря­да по срав­не­нию с пусто­шью каза­лась бла­го­по­луч­ной, и меня боль­ше не изум­лял бояз­ли­вый шепот жите­лей Арк­хе­ма. Вбли­зи не было ни домов, ни раз­ва­лин, навер­ное, край с дав­них пор счи­тал­ся глу­хим и уеди­нен­ным. Воз­вра­ща­ясь в сумер­ках, я не решил­ся вновь пере­сечь пустошь и добрал­ся до горо­да околь­ны­ми доро­га­ми. Тем­ное, бес­край­нее небо без еди­но­го обла­ка усу­губ­ля­ло тре­во­гу, и я почув­ство­вал, как ледя­ной страх с каж­дой мину­той все глуб­же про­ни­ка­ет мне в душу.

Вече­ром я спро­сил ста­ри­ков об ока­ян­ной пусто­ши и поин­те­ре­со­вал­ся, что зна­чит выра­же­ние «стран­ные вре­ме­на» и поче­му о них избе­га­ют гово­рить. Мне отве­ча­ли невнят­но и сбив­чи­во, но все же я понял, что речь идет не о ста­ром пре­да­нии, а о собы­ти­ях, слу­чив­ших­ся все­го сорок с лиш­ним лет назад – в вось­ми­де­ся­тые годы. Мои собе­сед­ни­ки мно­гое забы­ли, их вос­по­ми­на­ния про­ти­во­ре­чи­ли одно дру­го­му, но мож­но было дога­дать­ся, что в «стран­ные вре­ме­на» в долине сго­ре­ла фер­ма, а жив­шая на ней семья то ли исчез­ла, то ли погиб­ла в огне. Они не руча­лись за точ­ность сво­их слов, но все как один про­си­ли меня не обра­щать вни­ма­ния на бре­до­вые рос­сказ­ни ста­ро­го Эмми Пир­са. Имен­но поэто­му я наве­дал­ся к нему сле­ду­ю­щим утром, узнав, что он живет один в полу­раз­ва­лив­шей­ся хижине с густым, запу­щен­ным садом.

Его жили­ще вну­ша­ло страх сво­ей вет­хо­стью, от него исхо­дил гни­ло­ва­тый запах, типич­ный для домов, про­сто­яв­ших слиш­ком дол­го. Мне при­шлось настой­чи­во сту­чать. Нако­нец вышел ста­рик и неуве­рен­но про­шар­кал к две­ри. Похо­же, мое появ­ле­ние его совсем не обра­до­ва­ло. Эмми выгля­дел бод­рее, чем я ожи­дал, но его гла­за были как-то стран­но потуп­ле­ны, а неряш­ли­вая одеж­да и длин­ная седая боро­да крас­но­ре­чи­во сви­де­тель­ство­ва­ли о том, что он дав­но мах­нул на себя рукой и ни с кем не обща­ет­ся.

Я при­тво­рил­ся, буд­то зашел по делу, наде­ясь, что он рано или позд­но раз­го­во­рит­ся, рас­ска­зал ему о про­гул­ке по окрест­но­стям и задал несколь­ко общих вопро­сов о здеш­них кра­ях. Но он сра­зу сооб­ра­зил, что к чему, да и вооб­ще ока­зал­ся неглу­пым и обра­зо­ван­ным. В отли­чие от мест­ных жите­лей Эмми не воз­ра­жал про­тив того, что леса и фер­мы ока­жут­ся под водой, хотя, воз­мож­но, пото­му, что его дом сто­ял у доро­ги и ему ничто не угро­жа­ло.

Каза­лось, он испы­ты­вал облег­че­ние отто­го, что мрач­ные доли­ны, кото­рые исхо­дил вдоль и попе­рек за свою дол­гую жизнь, нако­нец исчез­нут. Хоро­шо, что они уйдут под воду, ска­зал он, но луч­ше бы их зато­пи­ло еще в те стран­ные вре­ме­на. Его сип­лый голос пере­шел в шепот, он накло­нил­ся и погро­зил кому-то ука­за­тель­ным паль­цем пра­вой руки.

Так я впер­вые услы­шал эту исто­рию. Он тихонь­ко бор­мо­тал, а меня не одна­жды про­би­рал озноб, хотя день выдал­ся по-лет­не­му жар­ким. Мне часто при­хо­ди­лось пре­ры­вать ста­ри­ка и уточ­нять науч­ные тер­ми­ны, кото­рые он запом­нил, при­слу­ши­ва­ясь к раз­го­во­рам уче­ных, и вос­ста­нав­ли­вать логи­ку про­ис­хо­див­ше­го, так как он мно­гое про­пус­кал. Когда он закон­чил, я уже не удив­лял­ся, что память его под­во­ди­ла, а дру­гие и вовсе не жела­ли гово­рить об ока­ян­ной пусто­ши. Я поспе­шил вер­нуть­ся в отель до зака­та и пер­вых звезд и наут­ро выехал в Бостон. Ноги моей здесь боль­ше не будет, твер­дил я себе. Да про­па­ди он про­па­дом, этот сумрач­ный край с его вымер­шей доли­ной, пеп­лом и про­кля­тым колод­цем. Черт с ними, с их тем­ны­ми тай­на­ми, ско­ро от них ниче­го не оста­нет­ся, уйдут на дно, и сла­ва богу. Но даже тогда меня не потя­нет ночью в окрест­ные доли­ны, и уж во вся­ком слу­чае я не отправ­люсь туда при зло­ве­щем сия­нии звезд. А если мне дове­дет­ся еще раз побы­вать в Арк­хе­ме, я ни за что не ста­ну пить тамош­нюю воду.

Все нача­лось с метео­ри­та, ска­зал ста­рый Эмми. В наших местах дав­ным- дав­но, навер­ное, со вре­мен охо­ты на ведьм, ни о каких дико­вин­ных леген­дах и слу­ха не было. В лес­ные чащи на запа­де ходи­ли спо­кой­но, а если и боя­лись чего-либо, то уж не их, а малень­ко­го ост­ро­ва в Мис­ка­то­ни­ке, где дья­вол вер­шил суд воз­ле ста­ро­го камен­но­го алта­ря, кото­рый был там еще до индей­цев. Ни леса, ни темень в них нико­го не пуга­ли. Но как-то днем на небо выплы­ло боль­шое обла­ко, послы­ша­лись взры­вы, а над доли­ной под­нял­ся столб дыма. К вече­ру весь Арк­хем знал, что с неба на фер­му Ней­хе­ма Гард­не­ра упа­ла огром­ная ска­ла, пря­мо за колод­цем. В ту пору на месте ока­ян­ной пусто­ши сто­ял чистый белый дом Ней­хе­ма Гард­не­ра, и его окру­жал цве­ту­щий сад.

Ней­хем отпра­вил­ся в город рас­ска­зать о камне и по доро­ге завер­нул к Эмми, кото­ро­му было сорок лет, поэто­му любую стран­ность он запо­ми­нал на всю жизнь. На дру­гое утро из Мис­ка­то­ник­ско­го уни­вер­си­те­та при­е­ха­ли три про­фес­со­ра, и Эмми с женой отпра­ви­лись вме­сте с ними на фер­му Ней­хе­ма погля­деть на послан­ца небес, нали­чие кото­ро­го при­шлось при­знать даже про­фес­со­рам. Он лежал на выжжен­ной зем­ле воз­ле колод­ца, и уче­ных уди­ви­ло, что Ней­хем назвал камень огром­ным. Он умень­шил­ся за день, пояс­нил оза­да­чен­ный фер­мер, и ука­зал на выем­ку в зем­ле и при­мя­тую тра­ву у колод­ца. Ему резон­но воз­ра­зи­ли, что кам­ни не умень­ша­ют­ся. От метео­ри­та исхо­дил ров­ный жар, и, по сло­вам Ней­хе­ма, ночью он чуть замет­но све­тил­ся. Про­фес­со­ра посту­ча­ли по нему молот­ка­ми. Камень ока­зал­ся непри­выч­но мяг­ким, и они не ста­ли его рас­ка­лы­вать, а отре­за­ли кусок. Он жег руки и никак не осты­вал, тогда его поло­жи­ли в вед­ро и повез­ли в лабо­ра­то­рию. На обрат­ном пути уче­ные оста­но­ви­лись у Эмми. Мис­сис Пирс обра­ти­ла вни­ма­ние, что кусок сплю­щил­ся и про­жег дни­ще, но про­фес­со­ра уже не про­яви­ли преж­не­го скеп­ти­циз­ма.

Через день – все это слу­чи­лось в июне 1882 года – про­фес­со­ра не на шут­ку встре­во­жи­лись. Заехав по доро­ге к Эмми, они сооб­щи­ли ему, что обло­мок начал выки­ды­вать стран­ные номе­ра и под конец исчез вме­сте со стек­лян­ной кол­бой. Уче­ные упо­мя­ну­ли о его чув­стви­тель­но­сти к крем­нию. Опы­ты поверг­ли их в заме­ша­тель­ство. Сна­ча­ла его разо­гре­ли на углях, но он даже не выде­лил газ. Соеди­не­ние с рас­тво­ром бор­ной дало отри­ца­тель­ный резуль­тат. Он не реа­ги­ро­вал на пере­па­ды тем­пе­ра­ту­ры, в том чис­ле и в кис­ло­род­но-водо­род­ной труб­ке с гре­му­чим газом. Обло­мок лег­ко ковал­ся и све­тил­ся в тем­но­те, но по-преж­не­му не желал осты­вать. Вско­ре это вызва­ло в уни­вер­си­те­те насто­я­щий пере­по­лох. Спек­тро­скоп выявил в нем поло­сы необы­чай­ных тонов, не похо­жих ни на один из оттен­ков цве­то­вой гам­мы. Уче­ные роб­ко заго­во­ри­ли о новых эле­мен­тах, при­чуд­ли­вой опти­ке и про­чих осо­бен­но­стях кам­ня и при­зна­ли, что столк­ну­лись с неиз­вест­ным фено­ме­ном.

В ходе опы­тов обло­мок соеди­ня­ли с раз­ны­ми реа­ген­та­ми. Ни вода, ни хло­ри­стая кис­ло­та на него не подей­ство­ва­ли. От азот­ной кис­ло­ты и цар­ской вод­ки он заши­пел и стал раз­брыз­ги­вать плев­ки. Эмми с тру­дом при­пом­нил назва­ния, но узнал неко­то­рые рас­тво­ры, когда я пере­чис­лил их в при­выч­ном поряд­ке. Там были наша­тыр­ный спирт и едкий натр, спирт и эфир, тош­но­твор­ный кар­бон дисуль­фид и дюжи­на дру­гих. Хотя за это вре­мя он стал гораз­до лег­че и немно­го остыл, его состав­ля­ю­щие не изме­ни­лись, зна­чит, по сути, ниче­го не изме­ни­лось. Несо­мнен­но, это был металл, обла­дав­ший маг­не­ти­че­ски­ми свой­ства­ми. После погру­же­ния в жид­кие рас­тво­ры на нем обо­зна­чи­лись таин­ствен­ные отпе­чат­ки, похо­жие на те, что рань­ше обна­ру­жи­ва­ли на желез­ных метео­ри­тах. Когда обло­мок еще похо­ло­дел, реши­ли пере­ло­жить его в стек­лян­ную кол­бу. О резуль­та­тах про­фес­со­ра уже ска­за­ли, доба­вив, что утром на дере­вян­ной пол­ке остал­ся обго­ре­лый след. Все это они рас­ска­за­ли Эмми, задер­жав­шись у его две­ри. Он вновь поехал с ними посмот­реть на камен­но­го послан­ца звезд, но на сей раз не взял с собой жену. Метео­рит ощу­ти­мо умень­шил­ся, и даже здра­во­мыс­ля­щие уче­ные не мог­ли усо­мнить­ся в истин­но­сти это­го. Воз­ле колод­ца у сжав­шей­ся корич­не­вой глы­бы обра­зо­ва­лось пустое про­стран­ство со впа­ди­на­ми, а сам он зани­мал пять футов вме­сто семи. Он по-преж­не­му был горя­чим. Про­фес­со­ра доста­ли моло­ток и доло­то и отко­ло­ли еще один кусок, покруп­нее. Теперь им уда­лось про­дол­бить метео­рит доволь­но глу­бо­ко, и они обна­ру­жи­ли, что струк­ту­ра кам­ня неод­но­род­на.

В него был впа­ян цвет­ной шар, похо­жий по оттен­ку на один из состав­ля­ю­щих цве­тов метео­ра. Впро­чем, цвет – это услов­ное обо­зна­че­ние, и это сло­во воз­ник­ло лишь из-за невоз­мож­но­сти подо­брать какое-то дру­гое. Гло­бу­ла была глад­кой, хруп­кой, что выяс­ни­лось при посту­ки­ва­нии. Один из про­фес­со­ров доволь­но силь­но уда­рил по ней молот­ком, и она с хлоп­ком взо­рва­лась. Ниче­го не оста­лось, даже малень­ко­го оскол­ка. Они уви­де­ли пустое про­стран­ство око­ло трех дюй­мов в диа­мет­ре. Все поду­ма­ли, что в серд­це­вине могут быть скры­ты и дру­гие гло­бу­лы, кото­рые выявят­ся по мере умень­ше­ния кам­ня.

Вско­ре про­фес­со­ра уеха­ли, забрав с собой обло­мок. В лабо­ра­то­рии быст­ро выяс­ни­лось, что его состав столь же зага­до­чен, как и состав его пред­ше­ствен­ни­ка. Он был пла­сти­чен, горяч, неяр­ко све­тил­ся, немно­го осты­вал при сопри­кос­но­ве­нии с креп­ки­ми кис­ло­та­ми, обла­дал неиз­вест­ной в при­ро­де цве­то­вой гам­мой и рас­тво­рял­ся в воз­ду­хе, выде­ляя крем­ни­е­вую смесь. По окон­ча­нии опы­тов уче­ные не смог­ли его клас­си­фи­ци­ро­вать. Ниче­го подоб­но­го на зем­ле не встре­ча­лось, это был оско­лок мира, наде­лен­ный непо­нят­ны­ми свой­ства­ми и под­чи­няв­ший­ся чуж­дым зако­нам.

В ту ночь в окру­ге буше­ва­ла гро­за. Когда на сле­ду­ю­щий день про­фес­со­ра в оче­ред­ной раз при­е­ха­ли на фер­му к Ней­хе­му, их жда­ло горь­кое разо­ча­ро­ва­ние. Долж­но быть, маг­нит­ный камень обла­дал элек­три­че­ски­ми свой­ства­ми. По выра­же­нию Ней­хе­ма, он толь­ко и делал, что «при­тя­ги­вал свет». За час фер­мер насчи­тал шесть вспы­шек, но, когда гро­за закон­чи­лась, от кам­ня оста­лась толь­ко яма воз­ле ста­ро­го колод­ца. Рас­коп­ки ни к чему не при­ве­ли, и уче­ные под­твер­ди­ли факт исчез­но­ве­ния метео­ри­та. Им ниче­го не оста­ва­лось, как вер­нуть­ся в лабо­ра­то­рию и наблю­дать за таю­щим день ото дня облом­ком, кото­рый они дер­жа­ли в свин­цо­вом ящи­ке. Он про­су­ще­ство­вал неде­лю, но ниче­го ново­го они не узна­ли.

Через неко­то­рое вре­мя уче­ные уже и сами не вери­ли сво­им гла­зам. Они сомне­ва­лись, что виде­ли части­цу без­дон­ной небес­ной про­па­сти, стран­но­го, таин­ствен­но­го вест­ни­ка иных миров и дру­гой реаль­но­сти.

Есте­ствен­но, что в арк­хем­ских газе­тах появи­лось мно­го ста­тей и заме­ток на эту тему. Упав­ший метео­рит быст­ро стал сен­са­ци­ей, и к Ней­хе­му Гард­не­ру и его семье зача­сти­ли репор­те­ры. Ста­тью о метео­ри­те напе­ча­та­ла и одна бостон­ская газе­та. Ней­хем сде­лал­ся мест­ной досто­при­ме­ча­тель­но­стью. По сло­вам Эмми, это был худо­ща­вый при­вет­ли­вый чело­век лет пяти­де­ся­ти, мир­но жив­ший в сво­ем доме с женой и тре­мя сыно­вья­ми. Он и Эмми зна­ли друг дру­га с дав­них пор, дру­жи­ли семья­ми, и Эмми даже спу­стя пол­ве­ка отзы­вал­ся о нем с неиз­мен­ной теп­ло­той. Кажет­ся, Ней­хе­му немно­го льсти­ло, что его фер­ма при­влек­ла такое вни­ма­ние. Летом он частень­ко гово­рил о метео­ри­те, хотя сво­бод­ных минут у него было мало. В июле и авгу­сте он целы­ми дня­ми косил и заго­тав­ли­вал на зиму сено на деся­ти­а­кро­вой пашне вдоль Чеп­менс-Брук, и от его дре­без­жа­щей повоз­ки на доро­ге оста­лась глу­бо­кая колея. Рабо­та утом­ля­ла его силь­ней, чем в про­шлые годы, и он решил, что поне­мно­гу начи­на­ет ска­зы­вать­ся воз­раст.

Затем наста­ла пора сбо­ра уро­жая. Гру­ши и ябло­ки нето­роп­ли­во нали­ва­лись сока­ми, и Ней­хем мог поклясть­ся, что тако­го изоби­лия в его садах еще не наблю­да­лось. Пло­ды вырос­ли на удив­ле­ние круп­ны­ми и налив­ны­ми, а так как для них не хва­та­ло бочек, то ему при­шлось зака­зать новые. Но когда все созре­ло, на него обру­ши­лась пер­вая беда. Во всем этом кра­соч­ном вели­ко­ле­пии не нашлось ни одно­го съе­доб­но­го пло­да. Ябло­ки и гру­ши гор­чи­ли до тош­но­ты, и Гард­не­ры с отвра­ще­ни­ем выпле­вы­ва­ли полу­про­же­ван­ные кус­ки. Поми­до­ры и лимо­ны ока­за­лись ничуть не луч­ше. Ней­хе­му ста­ло ясно, что метеор отра­вил поч­ву, но, сла­ва богу, его паш­ни были дале­ко от дома, на хол­мах.

Зима нагря­ну­ла рано и обру­ши­ла на окру­гу силь­ные моро­зы. Эмми видел­ся с Ней­хе­мом реже обыч­но­го, но заме­тил, что тот выгля­дел огор­чен­ным. Его близ­кие тоже как буд­то при­тих­ли. Они ста­ли реже ходить в цер­ковь и на собра­ния в мест­ном клу­бе. Никто не мог понять при­чи­ну их глу­бо­кой мелан­хо­лии, но Гард­не­ров слов­но под­ме­ни­ли. Они ста­ли жало­вать­ся на здо­ро­вье и смут­ное бес­по­кой­ство. Ней­хем объ­яс­нил их вол­не­ние тем, что на сне­гу появи­лись непо­нят­ные сле­ды. Это были обыч­ные сле­ды зай­цев, белок и лисиц, но теперь они как-то стран­но пере­став­ля­ли лапы, заявил он. Эмми выслу­шал при­я­те­ля без осо­бо­го инте­ре­са и решил, что ему в послед­нее вре­мя мере­щит­ся вся­кий вздор. Но одна­жды, про­ез­жая ночью мимо фер­мы, он уви­дел зай­ца. Све­ти­ла луна, и Эмми раз­гля­дел, что прыж­ки пере­бе­гав­ше­го доро­гу зай­ца на диво широ­кие. И Эмми, и его коню это не понра­ви­лось, а конь к тому же чуть не пустил­ся прочь во весь опор, но Эмми, к сча­стью, его удер­жал. С тех пор он с боль­шим дове­ри­ем стал отно­сить­ся к рас­ска­зам Ней­хе­ма и заду­мал­ся, отче­го соба­ки Гард­не­ров по утрам тря­сут­ся от каж­до­го шоро­ха и буд­то разу­чи­лись лаять.

В фев­ра­ле маль­чиш­ки Мак­г­ре­го­ров из Мидоу-хилл отпра­ви­лись поохо­тить­ся на сур­ков и невда­ле­ке от фер­мы Гард­не­ров под­стре­ли­ли стран­но­го зверь­ка. Его про­пор­ции немно­го изме­ни­лись, хотя опи­сать это невоз­мож­но, а на мор­доч­ке засты­ло выра­же­ние, како­го никто нико­гда у сур­ков не видел! Маль­чиш­ки пере­пу­га­лись и бро­си­ли его, так что все узна­ли об этом толь­ко из их рас­ска­зов. Одна­ко то, что лоша­ди уско­ря­ют шаг воз­ле дома Ней­хе­ма, заме­ти­ли мно­гие, и это ста­ло пищей для мест­ных легенд.

Люди божи­лись, что на фер­ме Ней­хе­ма снег тает быст­рее, чем в дру­гих местах, а в нача­ле мар­та в лав­ке Пот­те­ра раз­го­рел­ся жар­кий спор. Сти­вен Раис про­ез­жал утром мимо фер­мы Гард­не­ров и заме­тил вдоль доро­ги под дере­вья­ми гро­мад­ные воню­чие коча­ны неви­дан­но­го цве­та. Они были чудо­вищ­но­го вида, и его лошадь захра­пе­ла от вони, кото­рую нель­зя опи­сать сло­ва­ми. Днем несколь­ко чело­век отпра­ви­лись погля­деть на чудо при­ро­ды и реши­ли, что на здо­ро­вой зем­ле такое не вырас­тет. Пошли раз­го­во­ры о неудач­ном уро­жае про­шло­го года, и вско­ре слух об отрав­лен­ной поч­ве обле­тел всю окру­гу. Никто не сомне­вал­ся, что яд про­со­чил­ся в поч­ву от метео­ри­та. Фер­ме­ры при­пом­ни­ли, что камень пока­зал­ся очень стран­ным уче­ным из горо­да, и обра­ти­лись к ним за разъ­яс­не­ни­я­ми.

Про­фес­со­ра вновь посе­ти­ли Ней­хе­ма, но, изна­чаль­но не любя сказ­ки и пре­да­ния, были весь­ма кон­сер­ва­тив­ны в сво­их оцен­ках. Они согла­си­лись, что коча­ны ни на что не похо­жи, но у них все­гда при­чуд­ли­вая фор­ма, хотя не исклю­че­но, что в зем­лю про­ник­ли какие-то части­цы метео­ри­та, но их ско­ро вымо­ют весен­ние дожди. Что же до сле­дов и пере­пу­ган­ных лоша­дей, то это все­го лишь мест­ные небы­ли­цы, и не более того. Да и чему удив­лять­ся? Метео­ри­ты не каж­дый день пада­ют в сель­ской глу­ши. Одна­ко серьез­ные люди не верят в пред­рас­суд­ки и не при­слу­ши­ва­ют­ся к глу­пым рос­сказ­ням. Тем дело и закон­чи­лось, уче­ные пожа­ли пле­ча­ми и уеха­ли, поэто­му в стран­ное вре­мя их не было рядом. Лишь один из них, когда пол­то­ра года спу­стя ему дали в поли­ции для ана­ли­за две кол­бы с пылью, вспом­нил, что цвет коча­нов был очень бли­зок незем­ной окрас­ке облом­ка кам­ня, иссле­до­ван­но­го в лабо­ра­то­рии, а так­же хруп­кой гло­бу­лы. У пыли был тот же цвет, одна­ко со вре­ме­нем он поблек.

Поч­ки на дере­вьях Ней­хе­ма набух­ли рань­ше вре­ме­ни, и по ночам их вет­ки зло­ве­ще шеле­сте­ли на вет­ру. Тед­ди­ус, сред­ний сын Ней­хе­ма, парень лет пят­на­дца­ти, утвер­ждал, что они рас­ка­чи­ва­ют­ся и в без­вет­рен­ную пого­ду, но от его слов поспе­ши­ли отмах­нуть­ся. Тре­во­га слов­но вита­ла в воз­ду­хе. Гард­не­ры при­об­ре­ли при­выч­ку при­слу­ши­вать­ся к чему-то, что сами не мог­ли опре­де­лить, к како­му-то неуло­ви­мо­му источ­ни­ку мучив­ших их пред­чув­ствий. В это вре­мя их созна­ние отклю­ча­лось и они погру­жа­лись в стран­ный полу­сон. К сожа­ле­нию, с каж­дой неде­лей это слу­ча­лось все чаще, и в окру­ге ста­ли откро­вен­но пого­ва­ри­вать о том, что Гард­не­ры рех­ну­лись. Когда рас­цве­ла кам­не­лом­ка, она не соста­ви­ла исклю­че­ния, и цве­ты у нее были пусть ино­го оттен­ка, чем у коча­нов, но очень похо­же­го и, глав­ное, нико­му не извест­но­го. Ней­хем отвез несколь­ко цве­тов в Арк­хем и пока­зал редак­то­ру «Газетт», но этот солид­ный гос­по­дин лишь посме­ял­ся над сель­ским про­ста­ком и опуб­ли­ко­вал шут­ли­вую ста­тью о неве­же­стве и суе­ве­ри­ях. Что гово­рить, Ней­хем совер­шил ошиб­ку, рас­ска­зав флег­ма­тич­но­му горо­жа­ни­ну о бабоч­ках-тра­ур­ни­цах, полю­бив­ших кам­не­лом­ки.

В апре­ле на окрест­ных фер­ме­ров что-то нашло, и они пере­ста­ли ездить по доро­ге, что шла рядом с фер­мой Ней­хе­ма, отче­го она вско­ре при­шла в негод­ность. Дело было в рас­ти­тель­но­сти: пло­до­вые дере­вья рас­цве­ли ярко и пыш­но, свер­кая фан­та­сти­че­ски­ми крас­ка­ми, а во дво­ре сквозь каме­ни­стую поч­ву про­би­лись ред­кост­ные тра­вы, извест­ные, вер­но, толь­ко бота­ни­кам, кото­рые мог­ли бы уста­но­вить связь меж­ду ними и мест­ной фло­рой. Вокруг не было ни дере­ва, ни куста нор­маль­но­го цве­та, кро­ме зеле­ной тра­вы и листьев на дере­вьях, а все осталь­ное ста­ло боль­но­го, лихо­ра­доч­но­го оттен­ка, неиз­вест­но­го на зем­ле. «Гол­ланд­ские бры­ж­жи» исто­ча­ли угро­зу, а в раз­рос­ших­ся кро­вян­ках уга­ды­ва­лось что-то вызы­ва­ю­щее и пороч­ное. Эмми и Гард­не­ры реши­ли, что цве­том боль­шин­ство дере­вьев похо­же на гло­бу­лу из метео­ри­та. Ней­хем рас­ко­пал и засе­ял деся­ти­а­кро­вое паст­би­ще и поле за хол­мом, но не стал тро­гать зем­лю вокруг дома. Взрых­лять и оку­чи­вать ее не име­ло смыс­ла, и он наде­ял­ся лишь, что дикая лет­няя поросль высо­сет из нее весь яд. Теперь он был готов почти ко все­му и не мог изба­вить­ся от ощу­ще­ния, буд­то кто-то пря­чет­ся непо­да­ле­ку и ждет, что­бы его услы­ша­ли.

Конеч­но, на него подей­ство­ва­ла изо­ля­ция, но еще боль­ше отвер­жен­ность повли­я­ла на его жену. Сыно­вья дер­жа­лись спо­кой­нее, все-таки они каж­дый день ходи­ли в шко­лу, но и они не оста­лись рав­но­душ­ны к злоб­ным слу­хам. Боль­ше дру­гих стра­дал Тед­ди­ус, да он и был самым впе­чат­ли­тель­ным.

В мае на фер­ме появи­лись насе­ко­мые, и от непре­стан­но­го жуж­жа­ния и гуде­ния Гард­не­ров одо­ле­ла бес­сон­ни­ца. Наше­ствие мош­ка­ры пре­вра­ти­лось в ноч­ной кош­мар. Мухи и кома­ры тоже замет­но изме­ни­лись и лета­ли не так, как преж­де. Гард­не­ры бояз­ли­во ози­ра­лись по сто­ро­нам и за чем-то сле­ди­ли, но за чем имен­но – и сами не мог­ли ска­зать. Они при­зна­ли, что Тед­ди­ус был прав, гово­ря о дере­вьях. Мис­сис Гард­нер тоже уви­де­ла из окна кача­ю­щи­е­ся вет­ки, когда ей не спа­лось и она гля­де­ла, как набух­шие кле­но­вые вет­ви шеве­ли­лись в лун­ном све­те, хотя ночь выда­лась без­вет­рен­ной. Долж­но быть, в них бро­ди­ли соки. Теперь все ста­ло стран­ным. Одна­ко сле­ду­ю­щее откры­тие при­над­ле­жа­ло не Гард­не­рам, ибо их вни­ма­ние при­ту­пи­лось и они про­гля­де­ли оче­ред­ную стран­ность, бро­сив­шу­ю­ся в гла­за заез­же­му роб­ко­му ком­ми­во­я­же­ру из Бол­то­на, кото­рый не имел ни малей­ше­го поня­тия о мест­ных леген­дах. В Арк­хе­ме он рас­ска­зал об уви­ден­ном, и когда «Газетт» напе­ча­та­ла корот­кую замет­ку, фер­ме­ры и сам Ней­хем обра­ти­ли вни­ма­ние на ноч­ную темь. Ком­ми­во­я­жер добрал­ся до доли­ны позд­ней без­звезд­ной ночью, но за несколь­ко миль от фер­мы мгла нача­ла рас­се­и­вать­ся, и это его уди­ви­ло. Дом и сад неяр­ко, но отчет­ли­во све­ти­лись. Каза­лось, что свет исхо­дил от дере­вьев, тра­вы, листьев и цве­тов, а в какую-то мину­ту что-то сверк­ну­ло во дво­ре рядом с амба­ром.

До поры до вре­ме­ни болезнь как буд­то щади­ла тра­ву, и коро­вы мир­но пас­лись око­ло дома, но к кон­цу мая у них испор­ти­лось моло­ко. Ней­хем пере­гнал ста­до на взго­рье, и все при­шло в нор­му. Но вско­ре после это­го тра­вы и листья постиг­ла общая участь – их зелень выцве­ла, они посе­ре­ли и сде­ла­лись чах­лы­ми и лом­ки­ми. Из посто­рон­них на фер­ме бывал толь­ко Эмми, да и то все реже и реже. Когда в шко­ле закон­чи­лись заня­тия, Гард­не­ры ока­за­лись отре­зан­ны­ми от мира. Ино­гда они пору­ча­ли Эмми купить им что- нибудь в горо­де. Их душев­ный над­лом и общая сла­бость ста­ли оче­вид­ны, и никто не уди­вил­ся, узнав, что мис­сис Гард­нер сошла с ума.

Это слу­чи­лось в июне, неза­дол­го до пер­вой годов­щи­ны паде­ния метео­ри­та. Бед­ная жен­щи­на кри­ча­ла и билась в исте­ри­ке, уве­ряя, что воз­дух дро­жит и све­тит­ся. В ее речи не было ни одно­го суще­стви­тель­но­го, лишь гла­го­лы и место­име­ния. Что-то дви­га­лось, меня­лось, све­ти­лось, и в ушах у нее зву­ча­ли сиг­на­лы, кото­рые не были похо­жи на обыч­ные зву­ки. Что-то у нее забра­ли, что-то из нее вытя­ну­ли… что-то к ней при­вя­за­ли, чего не надо было. Ней­хем не стал отправ­лять ее в пси­хи­ат­ри­че­скую лечеб­ни­цу, поз­во­лив ей бро­дить по дому, пока она не пред­став­ля­ла угро­зу для близ­ких. Даже когда она нача­ла буй­ство­вать, он не пред­при­нял ника­ких шагов. Но когда она при­ня­лась пугать сыно­вей и Тед­ди­ус чуть не поте­рял созна­ние, уви­дев, как она стро­ит ему дикие гри­ма­сы, Ней­хем запер ее на чер­да­ке. К июлю она разу­чи­лась гово­рить и ста­ла пол­зать на чет­ве­рень­ках, а на исхо­де меся­ца муж заме­тил, что в тем­но­те от нее исхо­дит све­че­ние. Теперь он понял, что мута­ция кос­ну­лась и ее.

Неза­дол­го до это­го беда стряс­лась с лошадь­ми. Что-то раз­бу­ди­ло их сре­ди ночи, отче­го они гром­ко заржа­ли и при­ня­лись бить копы­та­ми. Успо­ко­ить их ока­за­лось невоз­мож­но, и, едва Ней­хем отпер две­ри, они понес­лись прочь, как испу­ган­ные оле­ни. Пона­до­би­лась неде­ля, что­бы отыс­кать и вер­нуть всю чет­вер­ку, но они ста­ли совер­шен­но неуправ­ля­е­мы­ми, и Ней­хем был вынуж­ден их при­стре­лить ради их же бла­га. Он одол­жил лошадь у Эмми для пере­воз­ки сена, одна­ко она не жела­ла при­бли­жать­ся к амба­ру. Лошадь упи­ра­лась, била копы­та­ми, выла, как соба­ка, так что в кон­це кон­цов Ней­хем отвел ее во двор и сам с сыно­вья­ми при­нял­ся тянуть тяже­лые теле­ги к сено­ва­лу. Рас­те­ния покры­ва­лись пепель­ным нале­том и лома­лись при каж­дом при­кос­но­ве­нии. Даже цве­ты с их дико­вин­ны­ми лепест­ка­ми при­об­ре­ли серо­ва­тый отте­нок. Фрук­ты смор­щи­лись, и на них нель­зя было смот­реть без отвра­ще­ния, не то что есть. У астр и золо­тар­ни­ков были боль­ные и серые цве­ты, а розы, цин­нии и алтеи вну­ша­ли такой страх, что Зенас, стар­ший сын Ней­хе­ма, немед­лен­но их сре­зал. Раз­дув­ши­е­ся насе­ко­мые к сере­дине лета сдох­ли. Даже пче­лы поки­ну­ли свои ульи и уле­те­ли в лес.

К сен­тяб­рю от рас­те­ний оста­лась лишь гру­да пеп­ла. Гард­нер боял­ся, что дере­вья тоже засох­нут и ото­мрут, не успев высо­сать отра­ву из поч­вы. Его жена целы­ми дня­ми истош­но кри­ча­ла, не давая ему и сыно­вьям ни мину­ты покоя. Теперь они сами осте­ре­га­лись сосе­дей, и когда в шко­ле воз­об­но­ви­лись заня­тия, маль­чи­ки оста­лись дома. В один из сво­их неча­стых визи­тов Эмми заме­тил, что вода в колод­це испор­ти­лась. У нее изме­нил­ся вкус, не то что­бы она ста­ла гни­лой или соле­ной, но для питья совер­шен­но не годи­лась. Эмми посо­ве­то­вал при­я­те­лю выко­пать новый коло­дец в дру­гом месте и поль­зо­вать­ся им до тех пор, пока зем­ля не обез­вре­дит­ся. Одна­ко Ней­хем про­пу­стил его сло­ва мимо ушей, оче­вид­но, сми­рив­шись с тем, что вокруг него все гиб­нет и рушит­ся. Он и маль­чи­ки про­дол­жа­ли чер­пать воду из отрав­лен­но­го источ­ни­ка, не думая о послед­стви­ях. Столь же без­раз­лич­но отно­си­лись они и к еде, пита­ясь остав­ши­ми­ся в амба­ре скуд­ны­ми запа­са­ми, и моно­тон­но бла­го­да­ри­ли Гос­по­да за каж­дый про­жи­тый день, хотя эти дни про­те­ка­ли бес­цель­но и одно­об­раз­но. Ими овла­де­ла апа­тия, как буд­то они уже напо­ло­ви­ну пере­бра­лись в иной мир и шаг за шагом про­дви­га­лись к неот­вра­ти­мо­му кон­цу.

Тед­ди­ус обе­зу­мел в сен­тяб­ре, вый­дя из дома к колод­цу. Он вышел с вед­ром, а вер­нул­ся без вед­ра, кри­ча и раз­ма­хи­вая рука­ми. Порой он начи­нал дурац­ки хихи­кать или бор­мо­тал что-то «о пла­ва­ю­щих в глу­бине поло­сах све­та». Два сума­сшед­ших в доме – тяж­кое испы­та­ние, одна­ко Ней­хем дер­жал­ся стой­ко. Неде­лю его сын оста­вал­ся на сво­бо­де, пока не начал спо­ты­кать­ся и падать. Тогда отец был про­сто вынуж­ден запе­реть его навер­ху, через кори­дор от мате­ри. То, как они кри­ча­ли за запер­ты­ми две­ря­ми, было очень страш­но. Боль­ше всех пугал­ся малень­кий Мер­вин, кото­ро­му каза­лось, что они гово­рят на каком-то жут­ком, незем­ном язы­ке. Когда забо­лел стар­ший брат, маль­чик стал очень впе­чат­ли­тель­ным и бес­по­кой­ным.

При­мер­но в то же вре­мя на фер­ме подох­ли пти­цы и начал­ся падеж ско­та. Куры окра­си­лись в серый цвет и быст­ро испу­сти­ли дух, а их мясо было сухим и дур­но пах­ло. Сви­нья страш­но раз­жи­ре­ла, а затем, непо­нят­но поче­му, пре­вра­ти­лась в насто­я­щее чудо­ви­ще. Ее мясо, конеч­но же, ока­за­лось несъе­доб­ным, и Ней­хем впал в отча­я­ние.

Сель­ские вете­ри­на­ры как огня боя­лись фер­мы Гард­не­ров, да и вра­чи из Арк­хе­ма не жела­ли к нему ехать. Подоб­но пти­цам, сви­нья покры­лась серым нале­том, и хруп­кие кости лома­лись у нее на ходу. Перед тем как сдох­нуть, она раз­ва­ли­лась на части и у нее изме­ни­лись гла­за и муску­лы. Это было необъ­яс­ни­мо, ведь она не ела ниче­го рас­ту­ще­го на фер­ме. Чуть поз­же та же беда обру­ши­лась на коров. Они ссы­ха­лись на гла­зах, и при­зна­ки рас­па­да все­гда были оди­на­ко­вы – есте­ствен­ная окрас­ка сме­ня­лась пепель­ной, а костяк истон­чал­ся и дро­бил­ся. Ней­хем по-преж­не­му не пони­мал, как в них про­ник­ла эта отра­ва, – и сви­ней и коров дер­жа­ли в боль­шом сарае, а кор­ма при­во­зи­ли с даль­не­го паст­би­ща на хол­мах. Зане­сти смер­то­нос­ный вирус было про­сто неот­ку­да, а зна­чит, болезнь раз­ви­ва­лась есте­ствен­ным путем. Но ни одна извест­ная болезнь не вызы­ва­ла подоб­ных симп­то­мов. К авгу­сту – ко вре­ме­ни сбо­ра уро­жая – на фер­ме вымер­ла вся жив­ность, а три соба­ки убе­жа­ли как-то ночью, и боль­ше о них не слы­ша­ли. Пять кошек удра­ли еще рань­ше, но Гард­не­ров это не слиш­ком встре­во­жи­ло. Мышей на фер­ме не оста­лось, а без мис­сис Гард­нер кош­кам здесь ста­ло нев­мо­го­ту. Она един­ствен­ная забо­ти­лась о них и любо­ва­лась их гра­ци­оз­ны­ми дви­же­ни­я­ми. Девят­на­дца­то­го октяб­ря Ней­хем с тру­дом добрел до дома Эмми и сооб­щил ему ужас­ную новость. Тед­ди­ус умер в ком­на­те навер­ху, и обсто­я­тель­ства его кон­чи­ны были столь чудо­вищ­ны, что отец не риск­нул пове­дать о них даже близ­ко­му дру­гу. Ней­хем выко­пал моги­лу на ого­ро­жен­ном семей­ном клад­би­ще за фер­мой и похо­ро­нил жал­кие остан­ки. Болезнь, погу­бив­шая его сына, не мог­ла прий­ти извне – никто не дотра­ги­вал­ся до малень­ко­го окон­ца и запер­той две­ри, – но она про­те­ка­ла почти так же, как у ско­та в сарае. Эмми и его жена поста­ра­лись уте­шить уби­то­го горем отца, но сами были не в силах унять нерв­ную дрожь. Каза­лось, что Гард­не­ры при­тя­ги­ва­ли к себе раз­ру­ше­ние и смерть. Все, с чем они сопри­ка­са­лись, гиб­ло в страш­ных муче­ни­ях. Их дом слов­но ове­ва­ло дыха­ние иных, безы­мян­ных миров. Эмми без вся­кой охо­ты про­во­дил Ней­хе­ма и помог ему успо­ко­ить исте­ри­че­ски рыдав­ше­го Мер­ви­на. Зенас вел себя ина­че. В послед­нее вре­мя он ниче­го не делал, всмат­ри­вал­ся куда-то вдаль и без­ро­пот­но пови­но­вал­ся отцу. Эмми поду­мал, что судь­ба реши­ла его поща­дить. Мер­вин сно­ва и сно­ва захо­дил­ся в гром­ком пла­че, и в ответ свер­ху доно­сил­ся чуть слыш­ный жалоб­ный вой. Когда Эмми удив­лен­но посмот­рел на Ней­хе­ма, тот объ­яс­нил, что его жена очень осла­бе­ла. Надви­га­лась ночь, и Эмми поспе­шил рас­про­щать­ся с хозя­и­ном. Даже мно­го­лет­няя друж­ба не мог­ла удер­жать его на зем­ле, где в тем­но­те све­ти­лись рас­те­ния, а дере­вья неза­ви­си­мо от вет­ра то рас­ка­чи­ва­лись, то вдруг зами­ра­ли. К сча­стью, Эмми был чело­ве­ком урав­но­ве­шен­ным и не любил фан­та­зи­ро­вать. Сопо­ставь он фак­ты, про­ана­ли­зи­руй все до кон­ца и дай волю вооб­ра­же­нию, его бы захлест­ну­ло безу­мие. Но и для него пере­жи­тое не про­шло бес­след­но. Он не стал манья­ком, но все же утра­тил преж­нее здра­во­мыс­лие. Он воз­вра­щал­ся в сумер­ках, и в его ушах зву­ча­ли голо­са сошед­шей с ума жен­щи­ны и кри­ки нерв­но­го маль­чи­ка.

Через три дня Ней­хем при­бе­жал к Пир­сам и, не застав хозя­и­на, рас­ска­зал его жене еще одну страш­ную новость. Он запи­нал­ся от вол­не­ния и с тру­дом под­би­рал сло­ва. На сей раз жерт­вой неве­до­мой силы стал малень­кий Мер­вин. Он исчез. Отпра­вил­ся куда-то ночью с фона­рем и вед­ром и… про­пал. До это­го он сут­ка­ми пла­кал навзрыд и не пони­мал, что тво­рит­ся вокруг. Ней­хем проснул­ся от его отча­ян­но­го воп­ля, подо­шел к две­ри, но маль­чик как сквозь зем­лю про­ва­лил­ся. Ни сле­дов на дорож­ке, ни отсве­та от фона­ря. Отец решил, что фонарь и вед­ро исчез­ли вме­сте с ним, но наут­ро после бес­плод­ных поис­ков в окрест­ных лесах он заме­тил у колод­ца сплю­щен­ный кусок желе­за. При­смот­рев­шись, он раз­ли­чил в нем согну­тую руч­ку, обру­чи и остов фона­ря. Истин­ная прав­да, а хуже вся­ко­го нава­жде­ния. Мис­сис Пирс обо­мле­ла от ужа­са, а вер­нув­ший­ся Эмми, выслу­шав рас­сказ, впер­вые рас­те­рял­ся. Мер­вин про­пал, и сове­то­вать­ся с дру­ги­ми сосе­дя­ми не име­ло смыс­ла: они уже дав­но осте­ре­га­лись Гард­не­ров. Ехать в Арк­хем ему тем более не сто­и­ло, горо­жане под­ня­ли бы его на смех. Тед ушел, и вот настал черед Мер­ви­на. Что-то под­кра­ды­ва­лось и жда­ло, когда его уви­дят и услы­шат. Ско­ро уйдет и Ней­хем. Он попро­сил Эмми поза­бо­тить­ся о его жене и Зена­се, если те его пере­жи­вут. Навер­ное, это нака­за­ние, но за что? Ведь он всю жизнь, как мог, сле­до­вал Божьим запо­ве­дям.

После это­го Эмми две неде­ли не видел­ся с Ней­хе­мом, а потом забес­по­ко­ил­ся и, при­го­то­вив­шись к худ­ше­му, пре­одо­лел свой страх. Из высо­кой тру­бы не вил­ся дымок. От одно­го вида фер­мы неволь­но про­би­ра­ла дрожь – вокруг дома на серой лом­кой тра­ве лежа­ли такие же серые пожух­лые листья, со ста­рых стен сви­са­ли рас­сло­ив­ши­е­ся вино­град­ные лозы, а чер­ные сухие вет­ви упря­мо тяну­лись к туск­ло­му ноябрь­ско­му небу. Ней­хем был жив, хотя совсем обес­си­лел и лежал на кушет­ке в низень­кой кухне. Созна­ние не поки­да­ло его, и он ука­зы­вал Зена­су, что надо делать. В доме не топи­ли, и когда Эмми зяб­ко поежил­ся, хозя­ин охрип­шим голо­сом позвал Зена­са и попро­сил при­не­сти поболь­ше дров. Дро­ва в самом деле были нуж­ны, пото­му что камин был не зажжен и пуст. Поры­вы ледя­но­го вет­ра из тру­бы под­ни­ма­ли лишь горст­ку пеп­ла. Ней­хем спро­сил, не согрел­ся ли он, и Эмми все понял. Самый креп­кий стер­жень сло­мал­ся, и от новых бед несчаст­но­го фер­ме­ра защи­ти­ло безу­мие.

Эмми стал осто­рож­но рас­спра­ши­вать, куда поде­вал­ся Зенас, но из отве­тов Ней­хе­ма ниче­го не понял, так как он толь­ко твер­дил: «В колод­це… он живет в колод­це…»

Гость вне­зап­но вспом­нил о сума­сшед­шей жене и пере­ме­нил тему.

– Нэб­би? Ну как же, она здесь, – удив­лен­но отклик­нул­ся бед­ный Ней­хем. Даль­ней­шие рас­спро­сы были бес­по­лез­ны. Оста­вив дру­га, кото­рый­про­дол­жал шеп­тать какую-то бес­смыс­ли­цу, он взял висев­шие на гвоз­де клю­чи и под­нял­ся наверх по шат­кой скри­пу­чей лест­ни­це. Кори­дор пока­зал­ся ему очень узким. Ниот­ку­да не доно­си­лось ни зву­ка. Он уви­дел запер­тую дверь и стал про­бо­вать клю­чи из связ­ки. Пер­вые два не подо­шли, но тре­тий, щелк­нув, повер­нул­ся, и Эмми рас­пах­нул низ­кую белую дверь.

Его оку­та­ла густая тьма, так как малень­кое окош­ко с дере­вян­ной решет­кой не про­пус­ка­ло свет. Он на ощупь дви­нул­ся по широ­ким поло­ви­цам, но чуть не задох­нул­ся от невы­но­си­мой вони и бро­сил­ся в сосед­нюю ком­на­ту, где смог немно­го отды­шать­ся. Вер­нув­шись, он уви­дел в углу что-то чер­ное, при­смот­рел­ся и вскрик­нул. Ему пред­ста­ви­лось, что окно заво­лок­ло лип­кое, влаж­ное обла­ко. Эта мерз­кая вол­на ворва­лась в ком­на­ту, под­хва­ти­ла Эмми и отнес­ла в сто­ро­ну. У него заря­би­ло в гла­зах от при­чуд­ли­вых кра­сок, и если бы он не оце­пе­нел от ужа­са, то поду­мал бы о гло­бу­ле метео­ри­та, рас­ко­ло­то­го уче­ны­ми, и пред­смерт­ной мута­ции рас­те­ний. Но Эмми не мог ото­рвать глаз от напав­ше­го на него чудо­ви­ща. Подоб­но Тед­ди­у­су и погиб­шим живот­ным, оно раз­ва­ли­ва­лось на части, но дви­га­лось и пыта­лось бороть­ся. От ужа­са Эмми едва не лишил­ся чувств.

Боль­ше ника­ких подроб­но­стей он мне не сооб­щил, но, судя по его сбив­чи­во­му рас­ска­зу, очер­та­ние в углу не изме­ни­лось и оста­лось на преж­нем месте. Я не решил­ся его рас­спра­ши­вать – есть вещи, о кото­рых невоз­мож­но гово­рить. К тому же поступ­ки, про­дик­то­ван­ные гуман­ны­ми чув­ства­ми, неред­ко кара­ют­ся зако­ном. По-мое­му, в ком­на­те навер­ху нико­го не было и Эмми обо­знал­ся в тем­но­те. Дер­жать вза­пер­ти людей, спо­соб­ных пере­дви­гать­ся, – тяж­кое пре­ступ­ле­ние, и совер­шив­ший его обре­чен на веч­ные муки. Эмми собрал­ся с сила­ми, вышел в кори­дор и запер на ключ ком­на­ту с ее про­кля­той тай­ной.

Ему нуж­но было помочь Ней­хе­му, накор­мить его, а потом отвез­ти к кому- нибудь из сосе­дей, спо­соб­ных поза­бо­тить­ся о боль­ном.

Эмми стал спус­кать­ся по лест­ни­це и услы­хал глу­хой гул. Он поду­мал, что на этой стран­ной ноте обо­рвал­ся его соб­ствен­ный крик, и вспом­нил, как в ком­на­те взмет­ну­лась лип­кая вол­на. На кого же так подей­ство­ва­ло его появ­ле­ние? Смут­ный страх заста­вил его уско­рить шаги. Свер­ху до Эмми сно­ва донес­лись непо­нят­ные зву­ки. Похо­же, что кто-то начал с гро­хо­том пере­дви­гать мебель. В этом сту­ке уга­ды­ва­лось нечто отвра­ти­тель­ное, слов­но тяже­лый пред­мет с силой отди­ра­ли от лип­ко­го пола или вытас­ки­ва­ли из гря­зи. От вол­не­ния у Эмми нако­нец разыг­ра­лось вооб­ра­же­ние и ста­ли воз­ни­кать ассо­ци­а­ции. Он опять поду­мал обо всем уви­ден­ном в ком­на­те.

Гос­по­ди, неуже­ли он толь­ко что столк­нул­ся с при­зра­ка­ми? Эмми застыл на месте, боясь вер­нуть­ся наверх. В его созна­нии про­мельк­ну­ли собы­тия послед­не­го полу­ча­са. Зву­ки, жут­кие пред­чув­ствия, тьма, кру­тиз­на узких сту­пе­ней и суля­щий избав­ле­ние туск­лый свет из дере­вян­ной при­строй­ки.

Его лошадь гром­ко заржа­ла во дво­ре и зацо­ка­ла копы­та­ми, а потом помча­лась во весь опор. Что мог­ло ее так напу­гать? – задал он себе вопрос. Он уло­вил новый звук, похо­жий на всплеск воды, и поду­мал, что в коло­дец упал боль­шой камень. Эмми не при­вя­зы­вал Геро, и повоз­ка, пока­тив­шись по пли­там, навер­ное, заде­ла о сте­ну колод­ца. Ста­рая дере­вян­ная построй­ка вновь неяр­ко засве­ти­лась. Какой же вет­хий дом у Ней­хе­ма! Оче­вид­но, его нача­ли стро­ить еще до 1670 года, а дву­скат­ную кры­шу воз­ве­ли не позд­нее 1730-го.

Вни­зу кто-то при­нял­ся цара­пать пол. Эмми сжал в руках дере­вян­ную пал­ку, подо­бран­ную в ман­сар­де, и напра­вил­ся на кух­ню. Но оста­но­вил­ся на пол­пу­ти, пото­му что навстре­чу ему дви­гал­ся Ней­хем, или, точ­нее, обо­лоч­ка преж­не­го Ней­хе­ма. Эмми не мог ска­зать, идет ли он сам или его ведут какие-то силы. Смерть уже осно­ва­тель­но пора­бо­та­ла над хозя­и­ном дома. Он сде­лал­ся пепель­но-серым, а от хруп­ко­го тела на ходу отле­та­ли усох­шие части. Эмми не риск­нул к нему при­бли­зить­ся и с ото­ро­пью посмот­рел на иска­жен­ную мас­ку, неко­гда быв­шую чело­ве­че­ским лицом.

– Что же это было, Ней­хем? Что это было? – про­шеп­тал он. Опух­шие, рас­трес­кав­ши­е­ся губы заше­ве­ли­лись:

– Ниче­го… ниче­го… цвет… он горит… холод­ный и влаж­ный… но он горит… он живет в колод­це… Я видел его… Он вро­де дыма… совсем как цве­ты про­шлой вес­ной… коло­дец све­тил­ся по ночам… Тед, и Мер­вин, и Зенас… все живое… изо все­го выса­сы­ва­ет жизнь… В этом камне… долж­но быть… он воз­ник из это­го кам­ня… и рас­про­стра­нил­ся повсю­ду… не знаю, что ему надо… Эта круг­лая шту­ка, уче­ные выло­ма­ли ее из кам­ня… и рас­ко­ло­ли… она была тако­го же цве­та… совсем тако­го, как у цве­тов и дере­вьев… их долж­но быть боль­ше… семе­на… семе­на… они рас­тут… Я впер­вые уви­дел на этой неде­ле… навер­ное… силь­но подей­ство­ва­ло на Зена­са… Он был креп­ким пар­нем, пол­ным жиз­ни… свет сво­дит нас с ума… а потом под­чи­ня­ет… сжи­га­ет нас… вода в колод­це… ты был прав, ска­зав о ней… дур­ная вода… Зенас пошел к колод­цу и не вер­нул­ся… не смог вер­нуть­ся… заса­сы­ва­ет нас… уно­сит… зна­ешь, что-то воз­ни­ка­ет, но поль­зы от это­го нет… я сно­ва видел его после того, как унес­ло Зена­са… Где Нэб­би, Эмми?.. Я ниче­го не пони­маю… Не знаю, когда я ее кор­мил… она погиб­нет, если мы будем неосто­рож­ны… про­сто цвет… у нее по вече­рам лицо быва­ет тако­го же цве­та… он горит… Выса­сы­ва­ет жизнь… Он из дру­го­го мира… Там все не похо­же на здеш­нее… мне ска­зал один из про­фес­со­ров… и он был прав… Посмот­ри, Эмми… теперь он горит силь­нее… выса­сы­ва­ет жизнь.

Это были послед­ние сло­ва Ней­хе­ма. Он сдал­ся, поко­рив­шись непо­нят­ной силе. Эмми накрыл умер­ше­го крас­ной клет­ча­той ска­тер­тью и вышел в поле через чер­ный ход. Он под­нял­ся на холм, мино­вал паш­ню в десять акров и дви­нул­ся по север­ной доро­ге через леса. Эмми побо­ял­ся прой­ти мимо колод­ца, от кото­ро­го понес­лась вскачь его лошадь. Перед ухо­дом он погля­дел в окно и уви­дел, что все кам­ни оста­лись целы. Зна­чит, накре­нив­ша­я­ся повоз­ка ниче­го не раз­ру­ши­ла и плеск был вызван иной при­чи­ной. Что-то упа­ло в коло­дец после того, как он погу­бил бед­но­го Ней­хе­ма.

Лошадь с повоз­кой опе­ре­ди­ла Эмми, и он с облег­че­ни­ем вздох­нул, заме­тив ее во дво­ре. Жена не пони­ма­ла, что слу­чи­лось, и в пани­ке мета­лась по дому. Он успо­ко­ил ее, но не стал ниче­го объ­яс­нять и тут же отпра­вил­ся в Арк­хем. Эмми доло­жил поли­ции, что в семье Гард­не­ров боль­ше нико­го не оста­лось. Вкрат­це, без подроб­но­стей, рас­ска­зал о смер­ти Ней­хе­ма и Нэб­би, – о судь­бе Тед­ди­у­са в горо­де уже зна­ли. Упо­мя­нул, что хозя­е­ва фер­мы, по всей веро­ят­но­сти, умер­ли от стран­ной болез­ни, чуть рань­ше уже уни­что­жив­шей скот. Не забыл сооб­щить и о том, что Мер­вин и Зенас бес­след­но исчез­ли. Поли­цей­ские зада­ли Эмми еще несколь­ко вопро­сов, уточ­ни­ли дета­ли и попро­си­ли поехать на фер­му вме­сте с ними, судеб­ным сле­до­ва­те­лем, меди­цин­ским экс­пер­том и вете­ри­на­ром. Ему очень не хоте­лось туда воз­вра­щать­ся, он опа­сал­ся, что не успе­ет выбрать­ся до тем­но­ты из это­го про­кля­то­го места, но поли­цей­ские были гото­вы ему содей­ство­вать, и в кон­це кон­цов он согла­сил­ся.

Шесть чело­век раз­ме­сти­лись в откры­том эки­па­же и после­до­ва­ли за повоз­кой Эмми. Они при­бы­ли на страш­ную фер­му где-то око­ло четы­рех часов дня. Поли­цей­ские посто­ян­но име­ли дело с под­жо­га­ми, убий­ства­ми и дру­ги­ми тем­ны­ми сто­ро­на­ми жиз­ни, но, осмот­рев ком­на­ты навер­ху и при­под­няв крас­ную ска­терть, дол­го не мог­ли опра­вить­ся от шока.

Фер­ма, засы­пан­ная серым пеп­лом, вну­ша­ла ужас, но рас­кро­шив­ши­е­ся тру­пы пре­вос­хо­ди­ли любую фан­та­зию. Даже меди­цин­ский экс­перт при­знал, что их неза­чем иссле­до­вать. Конеч­но, он дол­жен был взять образ­цы на про­бу. Тут- то и выяс­ни­лось, что неве­до­мую болезнь дав­но успе­ли обна­ру­жить. В лабо­ра­то­рии кол­ле­джа про­ве­ли опы­ты с остав­шей­ся в кол­бах пылью, срав­ни­ли ее с части­ца­ми тка­ней и полу­чи­ли уди­ви­тель­ные резуль­та­ты. Под спек­тро­ско­пом серая мас­са окра­си­лась в необыч­ные тона, и мно­гие поло­сы сов­па­ли по цве­ту с полу­чен­ны­ми в про­шлом году от облом­ков метео­ри­та. И хотя через месяц от этих облом­ков не оста­лось и сле­дов, в соста­ве пыли нашли фос­фа­ты алка­ли­на и угле­кис­лую соль.

Эмми не ска­зал бы ни сло­ва о колод­це, зная, что они риск­нут его обсле­до­вать. Солн­це уже кло­ни­лось к зака­ту, и он меч­тал поско­рее удрать, одна­ко не удер­жал­ся и оки­нул тре­вож­ным взгля­дом мас­сив­ное камен­ное коль­цо. Один из поли­цей­ских спро­сил его, и Эмми при­знал­ся, что Ней­хем боял­ся кого-то на дне колод­ца и даже не стал искать Мер­ви­на и Зена­са. Тогда поли­цей­ские твер­до реши­ли спу­стить­ся вниз и при­ня­лись вычер­пы­вать воду. Эмми ждал и вздра­ги­вал каж­дый раз, когда из глу­би­ны под­ни­ма­лось вед­ро с оче­ред­ной пор­ци­ей засто­яв­шей­ся, воню­чей воды. Ее выплес­ки­ва­ли поодаль на пере­сох­шую зем­лю. Горо­жане брезг­ли­во воро­ти­ли носы, а когда воду вычер­па­ли до само­го дна, то вонь ста­ла невы­но­си­мой. Воды ока­за­лось совсем немно­го, и они спра­ви­лись с рабо­той быст­рее, чем дума­ли. Не сто­ит подроб­но

опи­сы­вать, что они там нашли. На дне лежа­ли раз­дроб­лен­ные ске­ле­ты Мер­ви­на и Зена­са, сгнив­шие тру­пы оле­нен­ка и боль­шой соба­ки да еще кости мел­ких живот­ных. Тина взды­ма­лась и пузы­ри­лась, а опу­стив­ший­ся на верев­ке чело­век, ткнув в дно шест, не смог добрать­ся до твер­до­го слоя. Сумер­ки сгу­ща­лись, рабо­та про­дол­жа­лась при при­не­сен­ных из дома фона­рях. Когда в колод­це искать ста­ло нече­го, все пошли в дом и рас­се­лись в ста­рой гости­ной, пока полу­ме­сяц высве­чи­вал сво­и­ми луча­ми серые пят­на пусто­ши. Муж­чи­ны пре­бы­ва­ли в заме­ша­тель­стве и откро­вен­но гово­ри­ли, что не в силах разо­брать­ся в слу­чив­шем­ся и свя­зать воеди­но мута­цию рас­те­ний, пора­зив­шую людей и домаш­ний скот, неиз­вест­ную болезнь и гибель Мер­ви­на и Зена­са в отрав­лен­ном колод­це. Конеч­но, до них дохо­ди­ли слу­хи, но они в них не вери­ли и счи­та­ли их досу­жей бол­тов­ней сель­ских невежд, уж боль­но все они про­ти­во­ре­чи­ли зако­нам при­ро­ды. Несо­мнен­но, метео­рит отра­вил поч­ву, но ни люди, ни скот не ели ниче­го рас­ту­ще­го на фер­ме, зна­чит, страш­ная болезнь вызва­на чем-то дру­гим. Может быть, яд про­ник в воду? Не исклю­че­но. Ее нуж­но как сле­ду­ет про­ана­ли­зи­ро­вать. Но какой при­ступ безу­мия заста­вил маль­чи­ков прыг­нуть в коло­дец? Облом­ки ске­ле­тов пока­за­ли, что к ним тоже под­кра­лась серая смерть. Поче­му все живое на фер­ме сде­ла­лось серым и лом­ким? Судеб­ный сле­до­ва­тель сидел у окна, выхо­див­ше­го во двор, и пер­вым­за­ме­тил, как в колод­це запуль­си­ро­вал свет. Уже наста­ла ночь, и на выжжен­ную зем­лю ложи­лись бли­ки от туск­ло­го полу­ме­ся­ца, но эти пере­ли­вы были ярче и отчет­ли­вее их. Они, как рент­ге­нов­ские лучи, про­ре­за­ли густую мглу и оза­ря­ли пере­сох­шие выем­ки, а их цве­та неволь­но оста­нав­ли­ва­ли вни­ма­ние. Муж­чи­ны стол­пи­лись у окна, и Эмми с отча­я­ни­ем вспом­нил, что ему хоро­шо зна­ком этот стран­ный отблеск из раз­ло­жив­ших­ся и гни­ю­щих глу­бин. Он видел его не раз, но страх мешал ему сосре­до­то­чить­ся и сде­лать нуж­ный вывод. Он видел его в омер­зи­тель­ной хруп­кой гло­бу­ле метео­ри­та два года назад, видел вес­ной в ненор­маль­ных рас­те­ни­ях и, как ему поду­ма­лось, видел сего­дня утром из окна ком­на­ты навер­ху, когда его под­хва­тил лип­кий поток. Стоп, стоп. Уж не эта ли вспыш­ка уби­ла бед­но­го Ней­хе­ма? Ведь он ска­зал под конец, что такой же цвет был у гло­бу­лы и рас­те­ний. А потом лошадь рва­ну­лась и помча­лась прочь со дво­ра, а из колод­ца послы­шал­ся плеск. И вот теперь из колод­ца вновь под­ни­мал­ся блед­ный, с дья­воль­ски­ми пере­ли­ва­ми луч.

Созна­ние Эмми слов­но про­бу­ди­лось от дол­го­го сна, и сей­час, в столь напря­жен­ный момент, он сопо­став­лял дета­ли и раз­га­ды­вал тай­ну. Его уди­ви­ло, что влаж­ное обла­ко на утрен­нем небе и поло­са, сверк­нув­шая в испа­ре­ни­ях ноч­но­го тума­на, про­из­во­ди­ли сход­ное впе­чат­ле­ние. «Да, тут все не так, все не по при­ро­де», – поду­мал он, и в его памя­ти всплы­ли сло­ва уми­ра­ю­ще­го Ней­хе­ма:

«Он из дру­го­го мира, там все не похо­же на здеш­нее. Мне ска­зал один из про­фес­со­ров, и он был прав».

Три лоша­ди, при­вя­зан­ные к высох­шим дере­вьям у доро­ги, гром­ко заржа­ли и заби­ли копы­та­ми. Воз­ни­ца напра­вил­ся к две­ри, но Эмми поло­жил ему руку на пле­чо.

– Не ходи­те, – про­шеп­тал он. – Мы еще мно­го­го не зна­ем. Ней­хем гово­рил, что какой-то стран­ный цвет в колод­це выса­сы­ва­ет из все­го жизнь. Он воз­ник из круг­ло­го шари­ка, ска­зал Ней­хем. Один такой мы виде­ли в июне, когда камень упал на зем­лю. Выса­сы­ва­ет и сжи­га­ет, а с виду про­сто цвет­ное обла­ко вро­де это­го све­та. Его нелег­ко раз­гля­деть, а уж что он собой пред­став­ля­ет – и вовсе неиз­вест­но. Ней­хем думал, буд­то он погло­ща­ет людей, живот­ных, рас­те­ния и так наби­ра­ет­ся сил. Он заме­тил его на про­шлой неде­ле. Долж­но быть, это оби­та­ет высо­ко в небе. Уче­ные гово­ри­ли, камень упал с неба. Он не из нашей все­лен­ной.

Муж­чи­ны не зна­ли, на что решить­ся, а свет из колод­ца ста­но­вил­ся все ярче, и лоша­ди совсем оша­ле­ли. Из-за их топо­та и ржа­ния про­дол­жа­ла нарас­тать тре­во­га. Ста­рый про­кля­тый дом, четы­ре чудо­вищ­ных тру­па, два здесь и два в колод­це, из гряз­ных глу­бин кото­ро­го стру­ил­ся непо­нят­ный свет с жут­ки­ми пере­ли­ва­ми кра­сок. Эмми инстинк­тив­но удер­жал воз­ни­цу, забыв, что он сам сумел спа­стись, когда в ком­на­те навер­ху его закру­жил влаж­ный раз­но­цвет­ный поток, но, может быть, он был прав. Никто не узна­ет, что слу­чи­лось ночью во дво­ре, и хотя до сих пор кос­ми­че­ское про­кля­тие не кос­ну­лось ни одно­го чело­ве­ка в твер­дой памя­ти, нель­зя было пред­ви­деть, на что оно ока­жет­ся спо­соб­но, когда ста­ло силь­нее и откры­то «заяви­ло» о сво­их наме­ре­ни­ях. Луна все еще све­ти­ла сквозь тучи.

Один из поли­цей­ских у окна вскрик­нул, и осталь­ные, уви­дев, куда он смот­рит, тоже погля­де­ли наверх. Любые сло­ва были напрас­ны. То, что преж­де каза­лось неле­пой фан­та­зи­ей и вызы­ва­ло воз­ра­же­ния, отныне сде­ла­лось бес­спор­ным. Поэто­му они дали клят­ву нико­гда не рас­ска­зы­вать в Арк­хе­ме о стран­ном вре­ме­ни. Ветер под­нял­ся чуть поз­же, а в ту мину­ту не шеве­ли­лись ни сухие вер­хуш­ки изго­ро­дей, ни бахро­ма на эки­па­же. Одна­ко обна­жен­ные вет­ви дере­вьев нару­ша­ли царив­ший в воз­ду­хе покой – они изги­ба­лись и кор­чи­лись, как при­па­доч­ные, пыта­лись дотя­нуть­ся до обла­ков и хва­та­ли ноч­ную мглу, слов­но некая неве­до­мая сила дер­га­ла их из-под чер­ных кор­ней.

На несколь­ко секунд все зата­и­ли дыха­ние. Потом месяц затя­ну­ла чер­ная туча, и пере­пле­тен­ные вет­ви мгно­вен­но поблек­ли. Все закри­ча­ли в ужа­се, но это еще не был конец. В тем­но­те появи­лись тыся­чи неяр­ко све­тя­щих­ся точек, кото­рые плот­но окру­жа­ли каж­дую вет­ку, как огни Свя­то­го Эль­ма или пла­мя, схо­дя­щее на голо­вы апо­сто­лов в день Свя­той Тро­и­цы. Чудо­вищ­ное созвез­дие, вро­де киша­щей мас­сы свет­ляч­ков, обле­пив­ших падаль и запля­сав­ших на ней сара­бан­ду, было того дья­воль­ско­го цве­та, кото­рый Эмми уже видел. Лучи из колод­ца раз­го­ра­лись все ярче и ярче, и семе­ро муж­чин сби­лись в тес­ную куч­ку. Они в пол­ной мере ощу­ти­ли соб­ствен­ное бес­си­лие и обре­чен­ность. Про­ис­хо­дя­щее не укла­ды­ва­лось в их созна­нии. Это уже было не сия­ние, а мощ­ное извер­же­ние: поток неве­до­мо­го цве­та вырвал­ся из колод­ца и напра­вил­ся в небо.

Вете­ри­нар дро­жал и дви­нул­ся к две­ри, что­бы под­пе­реть ее тяже­лой дос­кой. Эмми дро­жал не мень­ше, и ему изме­нил голос, когда он захо­тел при­влечь вни­ма­ние осталь­ных к засвер­кав­шим дере­вьям. Ржа­ние и цокот кон­ских копыт сде­ла­лись нестер­пи­мы­ми, но никто не посмел бы вый­ти из дома ни за какие бла­га. За несколь­ко мгно­ве­ний сия­ние на дере­вьях уси­ли­лось во мно­го раз, а их непо­кор­ные вет­ки при­ня­ли почти вер­ти­каль­ное поло­же­ние. Дере­вян­ные план­ки колод­ца тоже забле­сте­ли, и поли­цей­ский кив­нул на сараи и ульи рядом с камен­ной сте­ной на запад­ной сто­роне. Они тоже уже нача­ли све­тить­ся, хотя повоз­ки при­ез­жих все еще тем­не­ли рядом. На доро­ге неожи­дан­но раз­дал­ся отча­ян­ный гро­хот. Эмми пога­сил лам­пу, и все уви­де­ли, что обе­зу­мев­шие кони обо­рва­ли при­вязь и умча­лись прочь вме­сте с повоз­кой.

От шока у при­ез­жих раз­вя­за­лись язы­ки, и они испу­ган­но зашеп­та­лись.

– Он погло­ща­ет все создан­ное при­ро­дой, – про­бор­мо­тал меди­цин­ский экс­перт.

Ему никто не отве­тил, но поли­цей­ский, спус­кав­ший­ся в коло­дец, дал понять, что его длин­ный шест, оче­вид­но, взбол­тал какой-то слой, кото­рый не надо было тро­гать.

– Это был насто­я­щий кош­мар, – при­знал­ся он. – Там нет дна. Одна тина и пузы­ри. Такое ощу­ще­ние, буд­то под ними кто-то пря­чет­ся. Лошадь Эмми по-преж­не­му отча­ян­но ржа­ла и била копы­та­ми, ее гика­нье раз­но­си­лось по доро­ге, заглу­шая осталь­ные зву­ки. Когда ее хозя­ин напряг голос и выда­вил из себя несколь­ко слов, его никто не услы­шал.

– Он воз­ник из это­го кам­ня… вырос вни­зу и погло­ща­ет все живое… Это его пища. Мер­вин, Тед, Зенас и Нэб­би, а послед­ним был Ней­хем… Пили виду из это­го колод­ца… пото­му на них так силь­но подей­ство­ва­ло. Он из иной все­лен­ной… там дру­гие зако­ны… и теперь он воз­вра­ща­ет­ся туда…

В этот момент колон­на неве­до­мо­го цве­та ярко зажглась и при­ня­ла фан­та­сти­че­ские очер­та­ния. Впо­след­ствии каж­дый из наблю­дав­ших опи­сы­вал ее по-раз­но­му. При­вя­зан­ная Геро изда­ла дикий, прон­зи­тель­ный звук, како­го никто нико­гда не слы­шал от лоша­ди. Муж­чи­ны зажа­ли уши, а Эмми с отвра­ще­ни­ем отпря­нул от окна. Когда он нашел в себе силы сно­ва посмот­реть, несчаст­ная лошадь рас­про­стер­лась на зем­ле меж­ду облом­ка­ми повоз­ки. На сле­ду­ю­щий день Геро зако­па­ли, но сей­час у ее хозя­и­на не было вре­ме­ни горе­вать. Не успел он пере­ве­сти дух, как поли­цей­ский вновь обвел ком­на­ту выра­зи­тель­ным взгля­дом, и все обра­ти­ли вни­ма­ние на засве­тив­ший­ся пол. В доме не оста­лось ни одно­го без­опас­но­го угол­ка. Сна­ча­ла засвер­ка­ли поло­ви­цы и тря­пич­ный ковер, потом окон­ные рамы, шка­фы и камин и, нако­нец, дверь. Всем ста­ло ясно, что дом дожи­ва­ет послед­ние часы и из него нуж­но немед­лен­но бежать.

Эмми повел всех через чер­ный ход на дорож­ку, пет­ляв­шую меж­ду поля­ми и луга­ми. Люди шли как сом­нам­бу­лы, то и дело осту­па­ясь, и огля­ну­лись, лишь под­няв­шись на при­го­рок. Их обра­до­ва­ло, что путь про­ле­гал вда­ли от колод­ца, но все же в пер­вые мину­ты они натер­пе­лись стра­ха, про­хо­дя мимо ярко све­тя­щих­ся сара­ев и почер­нев­ших зло­ве­щих дере­вьев с под­ня­ты­ми вверх вет­вя­ми, кото­рые, сла­ва Богу, кача­лись высо­ко в небе. Когда они пере­сек­ли мост над Чеп­менс-Брук и вышли к лугам, месяц скрыл­ся за чер­ны­ми туча­ми и вокруг не было вид­но ни зги.

Они опять обер­ну­лись, посмот­ре­ли на доли­ну и не пове­ри­ли сво­им гла­зам. Остав­ша­я­ся поза­ди фер­ма пере­ли­ва­лась фан­та­сти­че­ски­ми цве­та­ми, все свер­ка­ло – дере­вья, зда­ния и ост­ров­ки еще не посе­рев­шей тра­вы, язы­ки гряз­но­го пла­ме­ни уже лиза­ли кры­ши дома, сарая, хле­ва. Все было охва­че­но мерт­вен­ным заре­вом. Такую кар­ти­ну мог бы напи­сать Фюсс­ли. Буй­ный, све­то­нос­ный хаос раз­ру­шал фер­му, сго­рав­шую в его адском огне. Радуж­ная отра­ва из колод­ца бур­ли­ла, пере­плес­ки­ва­лась, вытя­ги­ва­лась, умень­ша­лась и взду­ва­лась зло­ве­щи­ми пузы­ря­ми. От ее кос­ми­че­ско­го мно­го­цве­тья ряби­ло в гла­зах и захва­ты­ва­ло дух.

Затем без вся­ко­го сиг­на­ла страш­ный поток устре­мил­ся в небо, как раке­та или метеор, и скрыл­ся в круг­лой дыре меж­ду обла­ка­ми. Он не оста­вил за собой не толь­ко хво­ста, но даже сла­бой искор­ки. Муж­чи­ны изум­лен­но наблю­да­ли, не в силах крик­нуть или вздох­нуть. Они запом­ни­ли этот полет на всю жизнь. Эмми не отры­вал взо­ра от созвез­дия Боль­шо­го Кре­ста, за кото­рым на Млеч­ном Пути рас­тво­рил­ся таин­ствен­ный фей­ер­верк. Но треск в долине заста­вил его обер­нуть­ся.

Это был имен­но треск рас­ко­лов­ше­го­ся дере­ва, а вовсе не взрыв, как потом уве­ря­ли осталь­ные, но от него, совсем как от взры­ва, над фер­мой взви­лась рос­сыпь свер­ка­ю­щих искр. В гигант­ском калей­до­ско­пе пля­са­ли при­чуд­ли­вые гир­лян­ды, сме­няв­ши­е­ся бле­стя­щи­ми ром­ба­ми и кру­га­ми. Потом они сли­лись в осле­пи­тель­ное цвет­ное обла­ко, кото­рое взмы­ло ввысь вслед за пер­вым пото­ком све­та. На мгно­ве­ние в ноч­ном воз­ду­хе пове­я­ло сыро­стью. Фер­му вновь оку­та­ла густая мгла. Все засты­ли на месте, боясь сде­лать хоть шаг. Задул силь­ный ветер. Каза­лось, его ледя­ные, сби­ва­ю­щие с ног поры­вы исхо­ди­ли из меж­звезд­ных сфер. Он обру­шил­ся на остав­ши­е­ся посе­вы, с воем хле­стал тра­вы и ломал искрив­лен­ные вет­ки. Эмми и его спут­ни­ки дро­жа­ли от холо­да и стра­ха, но ждать, когда из-за обла­ков появит­ся луна и осве­тит раз­ру­шен­ную фер­му, не име­ло смыс­ла.

Слиш­ком напу­ган­ные, что­бы стро­ить тео­рии, все семе­ро поспе­ши­ли в Арк­хем по север­ной доро­ге. Эмми чув­ство­вал себя хуже дру­гих и попро­сил сво­их спут­ни­ков про­во­дить его, а уж потом идти даль­ше. Ему не хоте­лось рас­ста­вать­ся с ними на пол­до­ро­ге и одно­му одо­ле­вать обез­об­ра­жен­ный лес. На его долю выпа­ло мно­го лиш­них испы­та­ний, от кото­рых шесте­ро горо­жан, к сча­стью, были избав­ле­ны. Он не подо­зре­вал, что страх пора­бо­тит его на дол­гие годы, и позд­нее нико­гда не гово­рил об этом. Пока осталь­ные смот­ре­ли на доро­гу, Эмми опять обер­нул­ся и оки­нул взгля­дом ока­ян­ную пустошь и тем­ную доли­ну – послед­ний при­ют его несчаст­но­го дру­га. Он заме­тил, как от выжжен­но­го пят­на слов­но под­ня­лось еще что-то, но, еле вспых­нув, упа­ло в коло­дец, из кото­ро­го взле­те­ло на небо бес­фор­мен­ное чуди­ще. Это был про­сто цвет – не зем­ной и не небес­ный. Эмми узнал его и понял, что жал­кий оста­ток исчез на дне колод­ца. Выхо­дит, он ошиб­ся и отра­ва еще не раз напом­нит о себе. С тех пор он не знал покоя.

Эмми боль­ше ни разу не при­бли­зил­ся к гиб­ло­му месту. Про­шло сорок четы­ре года, и уже мало кто пом­нил об ужа­сах на фер­ме Гард­не­ров, а он радо­вал­ся, что ско­ро ее зато­пит водо­хра­ни­ли­ще. Я тоже, навер­ное, испы­таю облег­че­ние. При­зна­юсь, мне не понра­ви­лось, когда сол­неч­ные лучи изме­ни­ли свой цвет, упав на забро­шен­ный коло­дец. Наде­юсь, воды в нем не при­ба­ви­лось, но даже если при­ба­ви­лось, я все рав­но не буду ее пить. Вряд ли мне дове­дет­ся еще раз побы­вать в Арк­хе­ме. Трое спут­ни­ков Эмми на дру­гое утро вновь при­е­ха­ли на фер­му. Им хоте­лось осмот­реть руи­ны при ярком днев­ном све­те, но они не нашли даже руин. Толь­ко кир­пи­чи от тру­бы, кам­ни от погре­ба, облом­ки желе­за и кам­ней да обруч от страш­но­го колод­ца. Они отта­щи­ли подаль­ше и зако­па­ли лошадь Эмми и вер­ну­ли ему повоз­ку. Жизнь навсе­гда поки­ну­ла эти пять акров зем­ли, они засы­па­ны серой пылью и похо­жи на пят­но, выеден­ное кис­ло­той. Мимо них про­ез­жа­ют лишь ред­кие смель­ча­ки. Они-то и окре­сти­ли быв­шую фер­му «ока­ян­ной пусто­шью».

О ней ходят леген­ды одна чуд­нее дру­гой. Воз­мож­но, в окру­ге сочи­ни­ли бы исто­рии и похле­ще, но хими­ки из уни­вер­си­те­та поче­му-то не взя­ли для ана­ли­за ни воду из забро­шен­но­го колод­ца, ни сгуст­ки пыли, так и не раз­ве­ян­ные вет­ром. Да и бота­ни­кам не поме­ша­ло бы иссле­до­вать образ­чи­ки уце­лев­шей по кра­ям фло­ры. Они мог­ли бы под­твер­дить или опро­верг­нуть слу­хи, буд­то пустошь каж­дый год уве­ли­чи­ва­ет­ся на дюйм. Гово­рят, тра­вы и кусты вокруг от вес­ны к весне меня­ют свой цвет, а зимой на сне­гу появ­ля­ют­ся непо­нят­ные сле­ды. Впро­чем, сне­га тут выпа­да­ет немно­го. Наста­ла пора машин, и в при­тих­шей долине уны­ло пасут­ся послед­ние лоша­ди, а охот­ни­ки не под­пус­ка­ют сво­их собак к гру­дам пыли.

Гово­рят, здеш­ние усло­вия раз­ру­ша­ют пси­хи­ку, и нема­ло мест­ных жите­лей сошло с ума вслед за Гард­не­ра­ми. Все они лиша­лись воли и отка­зы­ва­лись уез­жать. Узнав об этом, их здра­во­мыс­ля­щие сосе­ди спеш­но поки­ну­ли гиб­лый край, и лишь чужа­ки вре­мя от вре­ме­ни селят­ся в ста­рых полу­раз­ру­шен­ных хижи­нах. Но никто не пустил здесь кор­ни. Труд­но судить, какая сила влек­ла их в ока­ян­ную пустошь. Может быть, на них дей­ству­ют мест­ные леген­ды с их мрач­ны­ми чара­ми, а может быть, что-то еще. Как бы то ни было, их иллю­зи­ям быст­ро насту­па­ет конец. По ночам их муча­ют кош­ма­ры, днем они ста­ра­ют­ся успо­ко­ить­ся и бороть­ся с нава­жде­ни­я­ми, но в этом забы­том Богом, неле­пом угол­ке их про­те­сты тоже кажут­ся дикой выход­кой. Да ина­че и быть не может. Сто­ит погля­деть на это цар­ство тьмы, и в голо­ве начи­на­ют роить­ся дико­вин­ные фан­та­зии. Путе­ше­ствен­ни­ков охва­ты­ва­ет ото­ропь при виде глу­бо­ких уще­лий, да и худож­ни­ки рису­ют тем­ные леса со ста­ры­ми дере­вья­ми, дро­жа от стра­ха. Я и сам про­явил любо­пыт­ство, и мне хва­ти­ло впе­чат­ле­ний еще до встре­чи с Эмми, во вре­мя той пер­вой про­гул­ки по долине. Я уже гово­рил, что, когда померк свет, меня испу­га­ло бес­край­нее небо без еди­но­го обла­ка.

Не спра­ши­вай­те, что я об этом думаю. Ниче­го я не знаю, вот и все. Ответ может дать толь­ко Эмми. Жите­ли Арк­хе­ма не будут гово­рить о стран­ном вре­ме­ни, а три про­фес­со­ра, видев­шие метео­рит и его цвет­ную гло­бу­лу, дав­но умер­ли. В серд­це­вине кам­ня были и дру­гие гло­бу­лы. Одна из них, оче­вид­но, впи­та­ла в себя соки зем­ли и исчез­ла, а вто­рую не успе­ли вовре­мя обна­ру­жить. Не сомне­ва­юсь, что она оста­лась на дне колод­ца, а ина­че лучи не меня­ли бы свой цвет, падая на его отрав­лен­ные края. Если в наро­де гово­рят, что пустошь с каж­дым годом уве­ли­чи­ва­ет­ся на дюйм, то, навер­ное, яд еще бро­дит в поч­ве. Дья­воль­ский свет зата­ил­ся и ждет сво­е­го часа, но что-то сдер­жи­ва­ет его и не дает раз­вер­нуть­ся, а ина­че сот­ни миль пре­вра­ти­лись бы в такую же серую пустошь. Может быть, его креп­ко сда­ви­ли кор­ни дере­вьев с тяну­щи­ми­ся вверх вет­вя­ми? В Арк­хе­ме я слы­шал новую быль о том, как могу­чие дубы све­тят­ся и дви­жут­ся по ночам.

Одно­му Богу извест­но, в чем тут при­чи­на. Похо­же, Эмми рас­ска­зал о каком-то газе, непод­власт­ном зако­нам наше­го кос­мо­са. Теле­ско­пы и фото­ка­ме­ры обсер­ва­то­рий не спо­соб­ны уло­вить лучи из иных миров, и мы не зна­ем, какие солн­ца сия­ют за пре­де­ла­ми все­лен­ной. Аст­ро­но­мы вычис­ли­ли и опре­де­ли­ли тра­ек­то­рии небес­ных тел и при­зна­ли, что зем­ные меры не под­хо­дят для гигант­ских дале­ких пла­нет. Источ­ник страш­но­го сия­ния по- преж­не­му не раз­га­дан. Это про­сто был некий цвет из про­стран­ства – пуга­ю­щий вест­ник бес­фор­мен­ных сфер за пре­де­ла­ми зем­но­го мира. Когда эти чер­ные, сверх­кос­ми­че­ские без­дны воз­ни­ка­ют перед нашим мыс­лен­ным взо­ром, у нас холо­де­ет кровь в жилах и зами­ра­ет серд­це.

Я глу­бо­ко сомне­ва­юсь, что Эмми лгал и хотел вве­сти меня в заблуж­де­ние. Не думаю так­же, что его рас­сказ – при­чу­да рас­стро­ен­но­го ума, о чем меня пре­ду­пре­жда­ли в Арк­хе­ме. Метеор при­нес мно­го горя в мир­ные края. Не толь­ко люди, но и доли­ны, и хол­мы пере­жи­ли насто­я­щую ката­стро­фу и до сих пор не опра­ви­лись от нее. Я буду рад, когда выро­ют водо­хра­ни­ли­ще. Наде­юсь, с Эмми ниче­го не слу­чит­ся, ведь он не раз видел радуж­ное сия­ние и зна­ет, что оно сулит мучи­тель­ную смерть. Поче­му он не решил­ся уехать и точ­но ли запом­нил сло­ва уми­ра­ю­ще­го Ней­хе­ма: «Не могу отсю­да уйти, зна­ешь, что-то тянет, но поль­зы от это­го нет…»? Эмми – доб­рый ста­рик, и когда гид­ро­ло­ги при­сту­пят к рабо­те, я обя­за­тель­но напи­шу глав­но­му инже­не­ру, что­бы он не спус­кал с него глаз. Неуже­ли он пре­вра­тит­ся в серое, сгорб­лен­ное чудо­ви­ще с лом­ки­ми костя­ми и будет являть­ся мне в кош­мар­ных снах? Одна мысль об этом вну­ша­ет мне бес­по­кой­ство и не дает спать.