Говард Филлипс Лавкрафт

совместно с Zealia Bishop

ЛОКОН МЕДУЗЫ

(Medusa’s Coil)
Напи­са­но в 1930 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод Rovdyr

////

I

Путь к мысу Жирар­до шел через незна­ко­мую мест­ность; по мере того, как позд­ний днев­ной свет ста­но­вил­ся золо­ти­стым и каким-то при­зрач­ным, я понял, что дол­жен выбрать направ­ле­ние, что­бы, как я ожи­дал, достиг­нуть горо­да до наступ­ле­ния ночи. Мне совсем не хоте­лось блуж­дать в уны­лом краю низ­мен­но­сти южной Mис­су­ри в тем­но­те, когда ноябрь­ский холод ста­но­вил­ся весь­ма непри­ят­ным для оди­но­ко­го стран­ни­ка, да еще и по пре­бы­ва­ю­щей в сквер­ном состо­я­нии доро­ге. Чер­ные обла­ка сосре­до­то­чи­лись на гори­зон­те, и я упор­но всмат­ри­вал­ся в длин­ные серые и синие тени, что испещ­ря­ли плос­кие корич­не­ва­тые поля, наде­ясь уло­вить взгля­дом какой нибудь дом, где я мог бы полу­чить необ­хо­ди­мую инфор­ма­цию. Это была забро­шен­ная, пустын­ная стра­на, но, нако­нец, я заме­тил кры­шу посре­ди груп­пы дере­вьев побли­зо­сти от неболь­шой реч­ки спра­ва от меня. Воз­мож­но, этот дом нахо­дил­ся в поло­вине мили от шос­се, куда, пред­по­ло­жи­тель­но, вели какие-либо тро­пы или доро­ги, на кото­рые я вско­ре мог бы натолк­нуть­ся. В отсут­ствие дру­го­го, более близ­ко­го при­ста­ни­ща я решил испы­тать там свою уда­чу и был очень рад, когда в кустар­ни­ках на обо­чине доро­ги пока­за­лись руи­ны оформ­лен­ных кам­нем ворот, обрам­лен­ных засох­ши­ми вино­град­ны­ми лоза­ми и зарос­ших под­леском, из-за кото­ро­го я не смог про­сле­дить путь через даль­ние поля. Про­ехать на авто­мо­би­ле здесь было невоз­мож­но, поэто­му я акку­рат­но поста­вил его воз­ле ворот, где густая зелень будет защи­щать его от воз­мож­но­го дождя, и отпра­вил­ся в дли­тель­ную пешую про­гул­ку к дому.

Когда я пере­се­кал в соби­ра­ю­щих­ся сумер­ках зарос­шую тро­пу, меня не поки­да­ло какое-то устой­чи­вое нехо­ро­шее пред­чув­ствие, воз­мож­но, вызван­ное непри­ят­ны­ми гни­лост­ны­ми испа­ре­ни­я­ми, оку­тав­ши­ми воро­та и быв­шую про­ез­жую доро­гу. Из выре­зан­ных на ста­рых камен­ных стол­бах зна­ков я сде­лал вывод о том, что это место было когда-то вла­де­ни­ем круп­но­го поме­щи­ка; мне было хоро­шо вид­но, что доро­га пер­во­на­чаль­но про­хо­ди­ла меж ограж­де­ний из рядов лип, неко­то­рые из кото­рых уже погиб­ли, в то вре­мя как дру­гие поте­ря­ли свой облик сре­ди дико­го под­ро­ста. Пока я шел впе­ред, шипы и колюч­ки ярост­но цеп­ля­лись за мою одеж­ду, и я начал зада­вать­ся вопро­сом, мог­ло ли это место вооб­ще быть засе­лен­ным. Не напрас­но ли я топаю здесь? На мгно­ве­ние меня соблаз­ни­ла мысль о воз­вра­ще­нии и попыт­ке отыс­кать какое- нибудь жили­ще подаль­ше на глав­ной доро­ге, когда впе­ре­ди пока­за­лись вызвав­шие мое любо­пыт­ство очер­та­ния дома, кото­рые при­обод­ри­ли мой азарт. В опо­я­сан­ных дере­вья­ми вет­хих руи­нах, пред­став­ших пере­до мной, таи­лось какое-то роко­вое оча­ро­ва­ние; в нем скво­зи­ли изя­ще­ство и вели­чие про­шлой эпо­хи Юга. Это был типич­ный дере­вян­ный особ­няк план­та­то­ра клас­си­че­ской построй­ки нача­ла XIX века, в кото­ром было два с поло­ви­ной эта­жа и боль­шой иони­че­ский пор­тик, чьи стол­бы взды­ма­лись вверх, подоб­но атти­че­ским, и обра­зо­вы­ва­ли тре­уголь­ный фрон­тон. Состо­я­ние страш­но­го раз­ру­ше­ния было нали­цо; одна из круп­ных колонн сгни­ла и упа­ла на зем­лю, в то вре­мя как верх­няя веран­да опас­но накло­ни­лась. Дру­гие зда­ния, насколь­ко я мог судить, преж­де сто­я­ли побли­зо­сти от глав­но­го. Пока я взби­рал­ся по широ­ким камен­ным сту­пе­ням к низ­ко­му крыль­цу, где вид­нел­ся выре­зан­ный в стене вее­ро­об­раз­ный двер­ной про­ем, я отчет­ли­во ощу­щал какое-то воз­буж­де­ние. Едва начав зажи­гать сига­ре­ту, я тут же пред­по­чел воз­дер­жать­ся, когда уви­дел, насколь­ко сухи­ми и лег­ко вос­пла­ме­ня­ю­щи­ми­ся были все пред­ме­ты вокруг меня. Хотя теперь я был уже окон­ча­тель­но убеж­ден в том, что дом пуст, одна­ко, все же не решал­ся вторг­нуть­ся в него без сту­ка. Поэто­му я потя­нул ржа­вый желез­ный двер­ной моло­то­чек до тех пор, пока не смог сдви­нуть его, и, нако­нец, осто­рож­но посту­чал – при этом, каза­лось, весь дом заша­тал­ся и заскре­же­тал. Ника­ко­го отве­та не после­до­ва­ло, одна­ко, я еще раз усерд­но вос­поль­зо­вал­ся несклад­ным визг­ли­вым молот­ком — настоль­ко, что­бы рас­се­ять ощу­ще­ние мрач­ной тиши­ны и оди­но­че­ства и про­бу­дить любо­го воз­мож­но­го вла­дель­ца раз­ва­лин. Где-то побли­зо­сти нахо­ди­лась река, кото­рую я слы­шал не гром­че голу­бей, и она зву­ча­ла так, слов­но теку­щая вода сама по себе была пло­хо слы­ши­ма. Будучи в каком-то полу­за­бы­тье, я ухва­тил и с гро­хо­том открыл древ­ний запор, после чего решил без оби­ня­ков про­ве­рить боль­шую шести­па­нель­ную дверь. Она ока­за­лась неза­пер­той изнут­ри, как я обна­ру­жил через мгно­ве­ние; и хотя она застре­ва­ла и скри­пе­ла на пет­лях, я начал откры­вать ее, про­тис­нув­шись в обшир­ный тем­ный холл. Но в момент, когда я сде­лал пер­вый шаг, я уже сожа­лел об этом. Не пото­му, что целый леги­он каких-то сия­ний пред­стал перед моим взо­ром в этом туск­лом пыль­ном зале с подоб­ной при­зра­кам мебе­лью вре­мен Импе­рии; но пото­му, что я вне­зап­но осо­знал, что это место отнюдь не было необи­та­е­мым. Со сту­пе­ней боль­шой искрив­лен­ной лест­ни­цы донес­ся скрип мед­лен­но зати­хав­ших невер­ных чело­ве­че­ских шагов. Затем я уви­дел высо­кую сгорб­лен­ную фигу­ру, выри­со­вав­шу­ю­ся на миг напро­тив боль­шо­го пал­ла­дий­ско­го окна на лест­нич­ной пло­щад­ке. Мой пер­вый при­ступ стра­ха ско­ро про­шел, и когда фигу­ра появи­лась на самом ниж­нем мар­ше лест­ни­цы, я был готов при­вет­ство­вать домо­вла­дель­ца, в чью соб­ствен­ность вторг­ся. В полу­тем­но­те я мог видеть, как он роет­ся вкар­мане в поис­ках спи­чек. Затем после­до­ва­ла вспыш­ка, и засве­ти­лась малень­кая керо­си­но­вая лам­па, кото­рая сто­я­ла на хилом сто­ли­ке воз­ле под­но­жья лест­ни­цы. В сла­бом мер­ца­нии пока­зал­ся очень высо­кий, суту­лый, изну­рен­ный ста­рик, очень небреж­но оде­тый и небри­тый; одна­ко в его лице явствен­но про­гля­ды­ва­лось харак­тер­ное выра­же­ние джентль­ме­на. Я не стал дожи­дать­ся, когда он заго­во­рит, и сра­зу начал объ­яс­нять свое при­сут­ствие здесь. “Вы про­сти­те мне подоб­ное появ­ле­ние, но когда никто не отре­а­ги­ро­вал на мой стук, я заклю­чил, что здесь нет жиль­цов. Пер­во­на­чаль­но я хотел узнать пра­виль­ный путь к мысу Жирар­до – самый корот­кий путь. Я хотел добрать­ся туда до наступ­ле­ния тем­но­ты, но теперь, конеч­но…” Посколь­ку я сде­лал пау­зу, чело­век заго­во­рил; и по весь­ма куль­тур­ной мане­ре, кото­рая ожи­да­лась мной, а так­же по выра­жен­но­му про­из­но­ше­нию, в нем отчет­ли­во уга­ды­вал­ся южа­нин, вполне соот­вет­ству­ю­щий­сти­лю дома, в кото­ром он про­жи­вал. “Доволь­но, вы долж­ны изви­нить меня за то, что я быст­ро не отве­тил на ваш стук. Я живу очень уеди­нен­но и обыч­но не ожи­даю визи­те­ров. Сна­ча­ла я поду­мал, что вы про­сто какой-то любо­пыт­ству­ю­щий бро­дя­га. Затем, когда вы сту­ча­ли сно­ва, я решил подой­ти к две­ри, но я не очень хоро­шо себя чув­ствую, поэто­му не могу дви­гать­ся быст­ро. Спин­ной нев­рит — очень мучи­тель­ный слу­чай. Но что каса­ет­ся веро­ят­но­сти ваше­го попа­да­ния в город до ночи — оче­вид­но, у вас это не полу­чит­ся. Доро­га, по кото­рой вы при­бы­ли, — а я пола­гаю, вы доби­ра­лись сюда через воро­та — не луч­ший и не самый корот­кий путь. Вам сле­до­ва­ло повер­нуть нале­во от ворот — там про­хо­дит пер­вая насто­я­щая доро­га после того глав­но­го шос­се, что вы поки­ну­ли. Та есть еще три или четы­ре сле­да от телег, кото­рые вы може­те про­игно­ри­ро­вать, но вы не може­те оши­бить­ся в выбо­ре вер­ной доро­ги — при­ме­той слу­жит боль­шая ива спра­ва, пря­мо напро­тив нее. Затем, когда вы повер­не­те, про­дол­жай­те ехать мимо двух дру­гих дорог и повер­ни­те напра­во вдоль тре­тьей. После это­го…” “Пожа­луй­ста, подо­жди­те минут­ку! Как я могу сле­до­вать всем этим при­ме­там в кро­меш­ной тьме, нико­гда не бывав здесь преж­де, когда толь­ко пара посред­ствен­ных фар будет сооб­щать мне о том, что нахо­дит­ся впе­ре­ди? Кро­ме того, мне кажет­ся, что доволь­но ско­ро нач­нет­ся гро­за, а у мое­го авто­мо­би­ля нет кры­ши. Похо­же, я ока­жусь в пло­хом поло­же­нии, если попы­та­юсь добрать­ся до мыса Жирар­до сего­дня вече­ром. Вряд ли мне сто­ит даже про­бо­вать. Мне бы не хоте­лось обре­ме­нять вас или при­чи­нять какие-то неудоб­ства — но, при­ни­мая во вни­ма­ние обсто­я­тель­ства, не мог­ли бы вы пустить меня на ночь в свой дом? От меня не воз­ник­нет ника­ких про­блем — мне не нуж­но еды или еще чего-нибудь. Толь­ко предо­ставь­те мне уго­лок, что­бы я мог поспать до утрен­ней зари, и все будет в поряд­ке. Я могу оста­вить авто­мо­биль на доро­ге — там, где он сей­час нахо­дит­ся; немно­го вла­ги не повре­дит ему, даже в самом худ­шем слу­чае”. Выска­зав свою неожи­дан­ную прось­бу, я заме­тил, что лицо ста­ри­ка утра­ти­ло преж­нее выра­же­ние тихой отре­шен­но­сти, и он посмот­рел на меня со скры­тым удив­ле­ни­ем. “Ноче­вать — здесь?” Его настоль­ко пора­зил мой вопрос, что я был вынуж­ден повто­рить. “Да, поче­му бы и нет? Я гаран­ти­рую вам, что от меня не будет ни малей­ших непри­ят­но­стей. Что еще я могу поде­лать? Я здесь чужой, эти доро­ги для меня — лаби­ринт в тем­но­те; и бьюсь об заклад, что мень­ше чем через час нач­нет­ся дождь…” На этот раз хозя­ин пре­рвал меня, а в его глу­бо­ком мело­дич­ном голо­се я почув­ство­вал какое-то осо­бое вол­не­ние. “Чужой — ну, конеч­но, вы долж­ны были бы быть чужа­ком, ина­че вы и не дума­ли бы о том, что­бы ноче­вать здесь, не дума­ли бы о том, что­бы вооб­ще тут нахо­дить­ся. Люди сюда в послед­нее вре­мя не при­ез­жа­ют”. Он сде­лал пау­зу, и мое жела­ние остать­ся уве­ли­чи­лось тыся­че­крат­но, воз­буж­ден­ное тай­ной, кото­рую, каза­лось, содер­жа­ла его лако­нич­ная фра­за. Несо­мнен­но, было что-то заман­чи­во подо­зри­тель­ное в этом месте, и даже рас­про­стра­нив­ше­е­ся зло­во­ние пле­се­ни созда­ва­ло впе­чат­ле­ние мно­же­ства скры­тых сек­ре­тов. Сно­ва я отме­тил угро­жа­ю­щую вет­хость все­го вокруг меня; про­яв­ляв­шу­ю­ся даже в сла­бых лучах оди­но­кой кро­хот­ной лам­пы. Я ощу­щал уны­лый холод; к сожа­ле­нию, здесь не было ника­ко­го обо­гре­ва. Одна­ко мое любо­пыт­ство было настоль­ко вели­ко, что я все еще страст­но желал остать­ся и узнать что-нибудь об отшель­ни­ке и его мрач­ном жили­ще. “Что ж, пусть будет так, как вам угод­но, — отве­тил я. — Я не впра­ве решать за дру­гих. Но все же мне хоте­лось бы полу­чить место для того, что­бы пере­ждать ночь. Если люди не жалу­ют этот рай­он, не объ­яс­ня­ет­ся ли это его жал­ким состо­я­ни­ем? Конеч­но, я уве­рен в том, что вла­деть таким особ­ня­ком­боль­шая уда­ча, но если про­бле­мы столь зна­чи­тель­ны, поче­му вы не най­де­те дом помень­ше? Зачем мучить­ся имен­но здесь — со все­ми затруд­не­ни­я­ми и неудоб­ства­ми?” Мой собе­сед­ник не казал­ся оскорб­лен­ным, но отве­тил очень серьез­но. “Несо­мнен­но, вы може­те остать­ся, если дей­стви­тель­но это­го жела­е­те – от вас не может быть ника­ко­го вре­да, кото­рый мне ведом. Но есть люди, кото­рые утвер­жда­ют, что здесь при­сут­ству­ют какие-то стран­ные вещи. Что каса­ет­ся меня, то я про­дол­жаю жить здесь, пото­му что так нуж­но. Я чув­ствую, что дол­жен охра­нять здесь одну вещь, кото­рая удер­жи­ва­ет меня. Един­ствен­ное, что мне необ­хо­ди­мо — сред­ства, здо­ро­вье и воля для того, что­бы долж­ным обра­зом забо­тить­ся о доме и зем­ле”. Мое любо­пыт­ство еще более воз­рос­ло, и я при­го­то­вил­ся вни­мать каж­до­му сло­ву мое­го хозя­и­на; в его сопро­вож­де­нии я мед­лен­но пошел наверх после того, как он раз­ре­шил мне вой­ти в дом. Теперь уже было очень тем­но, и лег­кое посту­ки­ва­ние, доно­ся­ще­е­ся извне, сви­де­тель­ство­ва­ло о том, что начал­ся дождь. Я был бы рад любой кры­ше над голо­вой, но этот дом был вдвойне при­я­тен из-за зага­доч­ных тайн это­го места и хозя­и­на. Для неис­ко­ре­ни­мо­го люби­те­ля гро­тес­ков нель­зя было бы при­ду­мать луч­ше­го при­ю­та.

II

На вто­ром эта­же в луч­ше сохра­нив­шей­ся части нахо­ди­лась угло­вая ком­на­та, в кото­рую меня про­вел хозя­ин дома. В ком­на­те было две лам­пы — малень­кая и немно­го поболь­ше. По чисто­те и убран­ству поме­ще­ния и по кни­гам, рас­по­ло­жен­ным вдоль стен, я понял, что не ошиб­ся в сво­ем пред­по­ло­же­нии отно­си­тель­но того, что этот чело­век явля­ет­ся джентль­ме­ном с соот­вет­ству­ю­щи­ми вку­са­ми. Без сомне­ния, для него были харак­тер­ны уеди­нен­ность и экс­цен­трич­ность, но он все еще соблю­дал опре­де­лен­ный эти­кет и имел явно интел­лек­ту­аль­ные инте­ре­сы. Когда он жестом пред­ло­жил мне сесть в крес­ло, я начал бесе­ду на самые общие темы и с удо­вле­тво­ре­ни­ем отме­тил его раз­го­вор­чи­вость. В любом слу­чае, он, кажет­ся, был рад воз­мож­но­сти пого­во­рить с кем-либо и даже не пытал­ся укло­нить­ся от обсуж­де­ния сво­их лич­ных дел. Как я узнал, его зва­ли Анту­ан де Рюс­си, и он был пред­ста­ви­те­лем древ­не­го знат­но­го рода план­та­то­ров шта­та Луи­зи­а­на. Более ста лет назад его дед, еще очень моло­дой, пере­се­лил­ся в рай­он южной Mис­су­ри и осно­вал там новое рос­кош­ное поме­стье сво­ей фами­лии, постро­ив этот укра­шен­ный колон­на­ми особ­няк и окру­жив его все­ми допол­ни­тель­ны­ми построй­ка­ми боль­шо­го план­та­ци­он­но­го хозяй­ства. В свое вре­мя в сто­яв­ших здесь на плос­ком участ­ке поза­ди дома хижи­нах про­жи­ва­ло до двух­сот негров (теперь эта тер­ри­то­рия была зали­та рекой). Ноча­ми слы­ша­лись их пение, смех и игра на бан­джо, что при­да­ва­ло осо­бое оча­ро­ва­ние той циви­ли­за­ции и соци­аль­но­му устрой­ству, кото­рое ныне, к сожа­ле­нию, ушло в про­шлое. Перед особ­ня­ком, где рос­ли высо­кие раз­ве­си­стые дубы и ивы, нахо­ди­лась лужай­ка, подоб­ная широ­ко­му зеле­но­му ков­ру, все­гда обиль­но увлаж­нен­ная и акку­рат­но под­стри­жен­ная; ее оги­ба­ла боль­шая, вымо­щен­ная кам­ня­ми цве­точ­ная клум­ба. В те дни это поме­стье, назы­ва­ю­ще­е­ся Берег реки, пред­став­ля­ло собой пре­крас­ное место, цар­ство идил­лии; и мой хозя­ин мог при­пом­нить мно­же­ство при­зна­ков того заме­ча­тель­но­го вре­ме­ни.

Дождь полил с еще боль­шей силой, и тол­стые струи воды зако­ло­ти­ли по хилой кры­ше, сте­нам и окнам. Через тыся­чу щелей внутрь про­ни­ка­ли мно­го­чис­лен­ные кап­ли. Из неза­кры­тых мест на пол про­са­чи­ва­лась вода, и разыг­рав­ший­ся ветер с гро­хо­том сотря­сал про­гнив­шие, сво­бод­но бол­та­ю­щи­е­ся на пет­лях став­ни. Но я не заме­чал ниче­го это­го, посколь­ку рас­сказ джентль­ме­на про­дол­жал­ся. Хозя­ин наме­ре­вал­ся пока­зать мне ком­на­ту для сна, но побуж­да­е­мый мной к вос­по­ми­на­ни­ям, сдал­ся и про­дол­жил повест­во­вать о луч­ших былых днях. Я понял, что ско­ро, нако­нец, узнаю, поче­му он уеди­нен­но жил в этом ста­ром доме и поче­му его сосе­ди пола­га­ли, что здесь есть что-то неже­ла­тель­ное и опас­ное. Когда он гово­рил, его голос при­об­рел пора­зи­тель­ную мело­дич­ность, и вско­ре в его рас­ска­зе про­изо­шел такой пово­рот, кото­рый не оста­вил мне ника­кой воз­мож­но­сти даже думать о сне. “Да, Берег реки был постро­ен в 1816 году, а мой отец родил­ся в два­дцать вось­мом. Навер­ное, он про­жил бы боль­ше века, если бы не умер таким моло­дым — настоль­ко моло­дым, что я едва пом­ню его. В шесть­де­сят чет­вер­том он, будучи сто­рон­ни­ком ста­рых поряд­ков, завер­бо­вал­ся в Седь­мой луи­зи­ан­ский пехот­ный полк и поз­же погиб на войне. Мой дед был уже слиш­ком стар, что­бы сра­жать­ся, одна­ко про­жил до девя­но­ста пяти лет и помо­гал моей мате­ри забо­тить­ся обо мне. Сле­ду­ет отдать им долж­ное — они дали мне хоро­шее вос­пи­та­ние. В нашей семье все­гда была силь­ная тра­ди­ция, обострен­ное чув­ство чести, и дед сде­лал все для того, что­бы я вырос таким же, как и все де Рюс­си — поко­ле­ние за поко­ле­ни­ем, начи­ная с Кре­сто­вых похо­дов. После вой­ны мы не были пол­но­стью разо­ре­ны и смог­ли обес­пе­чить более или менее снос­ное суще­ство­ва­ние. Меня при­ня­ли в очень хоро­шую шко­лу Луи­зи­а­ны, а поз­же в Прин­стон. Затем я уна­сле­до­вал план­та­цию в доволь­но при­лич­ном состо­я­нии, хотя вы сами види­те, во что она теперь пре­вра­ти­лась. Моя мать умер­ла, когда мне испол­ни­лось два­дцать лет, а дед скон­чал­ся дву­мя года­ми поз­же. Мне было очень оди­но­ко без них, и в восемь­де­сят пятом я женил­ся на отда­лен­ной кузине из Ново­го Орле­а­на. Все мог­ло быть ина­че, если бы и она не умер­ла столь рано, когда родил­ся наш сын Дени. Затем у меня остал­ся толь­ко Дени. Я не про­бо­вал сно­ва всту­пить в брак, но решил отдать все свое вре­мя маль­чи­ку. Он был похож на меня — насто­я­щий де Рюс­си — тем­но­во­ло­сый, высо­кий и худо­ща­вый, и вдо­ба­вок с реши­тель­ным харак­те­ром. Я дал ему то же обра­зо­ва­ние, что обес­пе­чил мне дед, но он не нуж­дал­ся в избыт­ке зна­ний, глав­ным для него были вопро­сы чести и доб­ле­сти. Нико­гда я не видел тако­го бла­го­род­ства и высо­ты духа — когда ему было один­на­дцать, я едва поме­шал ему сбе­жать на Испан­скую вой­ну! Роман­тич­ный моло­дой парень, пре­ис­пол­нен­ный высо­ких поня­тий — теперь вы назва­ли бы их вик­то­ри­ан­ски­ми. Мне нико­гда не при­хо­ди­лось тре­бо­вать от него оста­вить негри­тян­ских дев­чо­нок в покое. Я отпра­вил его в ту же шко­лу, где учил­ся сам, а потом и в Прин­стон. Он был выпуск­ни­ком 1909 года. В кон­це кон­цов, он решил стать вра­чом, и год про­учил­ся в Меди­цин­ской шко­ле Гар­вар­да. Затем он увлек­ся иде­ей при­об­ще­ния к фран­цуз­ским исто­кам наше­го рода и убе­дил меня послать его в Сор­бон­ну. Я помог ему — и был весь­ма горд, хотя меня печа­ли­ла мысль о том, что я оста­нусь один, пока мой сын будет жить так дале­ко отсю­да. Боже мой, зачем же я сде­лал это! Я пола­гал, что он доста­точ­но тверд для того, что­бы жить в Пари­же. У него была ком­на­та на ули­це Сен-Жак, побли­зо­сти от Уни­вер­си­те­та в Латин­ском квар­та­ле; соглас­но его пись­мам и сооб­ще­ни­ям дру­зей, пона­ча­лу его жизнь была доволь­но труд­ной и неве­се­лой. Люди, с кото­ры­ми он общал­ся, в основ­ном были моло­ды­ми при­я­те­ля­ми по дому — серьез­ные сту­ден­ты и худож­ни­ки, думав­шие боль­ше о рабо­те, чем о крик­ли­вых про­яв­ле­ни­ях и деко­ра­ци­ях ярко­го горо­да. Одна­ко там было мно­же­ство лич­но­стей, кото­рые нахо­ди­лись на сво­е­го рода раз­де­ли­тель­ной линии меж­ду серьез­ны­ми иссле­до­ва­ни­я­ми и дья­воль­щи­ной. Как вы зна­е­те, мно­гие из этих эсте­тов — дека­ден­ты. Их жиз­нен­ный опыт и чув­ства подоб­ны гла­вам из книг Бод­ле­ра. Есте­ствен­но, Дени был зна­ком со мно­ги­ми из них, и нема­ло наблю­дал в их жиз­ни. Они вра­ща­лись во все­воз­мож­ных оккуль­тист­ских кру­гах — ими­та­ция покло­не­ния Сатане, Чер­ных Месс и тому подоб­ное. Вряд ли боль­шин­ству из них это при­но­си­ло мно­го вре­да; веро­ят­но, они в основ­ном забы­ва­ли все это через год-два. Но одним из наи­бо­лее подо­зри­тель­ных субъ­ек­тов, кого Дени узнал в этой шко­ле, был чело­век, отец кото­ро­го был мне зна­ком. Фрэнк Марш из Ново­го Орле­а­на, уче­ник Лаф­ка­дио Эар­на, Гоге­на и Ван Гога — клас­си­че­ское вопло­ще­ние этих чер­то­вых девя­но­стых. Бед­ный парень — и при этом он имел талант вели­ко­го худож­ни­ка. Марш был самым дав­ним дру­гом Дени в Пари­же, что явля­лось при­чи­ной их частых встреч, когда они вспо­ми­на­ли вре­ме­на уче­бы в ака­де­мии Сен­Клер и дру­гие момен­ты жиз­ни. Юно­ша напи­сал мне очень мно­го о Мар­ше, и я не счи­тал осо­бен­но опас­ным, когда он рас­суж­дал о груп­пе мисти­ков, в кото­рую вхо­дил его друг. Вро­де бы они при­дер­жи­ва­лись како­го-то куль­та древ­ней еги­пет­ской и кар­фа­ген­ской магии, поль­зу­ю­щей­ся сла­вой у нетра­ди­ци­он­ных пред­ста­ви­те­лей боге­мы, — нечто неося­за­е­мое, кажет­ся, дару­ю­щее воз­мож­ность вер­нуть­ся к забы­тым источ­ни­кам скры­то­го зна­ния исчез­нув­ших циви­ли­за­ций Афри­ки: боль­шо­го Зим­баб­ве и мерт­вых горо­дов атлан­тов в обла­сти Хаг­гар пусты­ни Саха­ра. В их вере содер­жал­ся какой-то бред отно­си­тель­но змей и чело­ве­че­ских волос. По край­ней мере, я назы­ваю это бре­дом. Денис имел обык­но­ве­ние цити­ро­вать стран­ные сло­ва Мар­ша насчет зага­доч­ных легенд о змее­об­раз­ных локо­нах Меду­зы, а так­же по пово­ду мифа эпо­хи Пто­ле­мея о Бере­ни­ке, ради спа­се­ния бра­та мужа пред­ло­жив­шей свои воло­сы, кото­рые были воз­не­се­ны на небо, став созвез­ди­ем Воло­сы Бере­ни­ки. Я не думаю, что это заня­тие про­из­во­ди­ло боль­шое впе­чат­ле­ние на Дени до одной ночи, когда в ком­на­те Мар­ша состо­ял­ся мрач­ный риту­ал, на кото­ром он встре­тил жри­цу. Боль­шин­ство при­вер­жен­цев куль­та были юно­ша­ми, но их гла­вой явля­лась моло­дая жен­щи­на, кото­рая назы­ва­ла себя Танит-Изи­да, давая понять, что ее насто­я­щее имя (имя в послед­нем вопло­ще­нии) было Мар­се­лин Бедар. Она утвер­жда­ла, что была неза­кон­но­рож­ден­ной доче­рью мар­ки­за де Шамо и, кажет­ся, высту­па­ла в каче­стве и худож­ни­ка-люби­те­ля и моде­ли для дру­гих худож­ни­ков перед тем, как при­об­щи­лась к этой более инте­рес­ной игре в вол­шеб­ство. Кто-то ска­зал, что она неко­то­рое вре­мя жила в Вест-Индии — по-мое­му, на Мар­ти­ни­ке, — но в рас­ска­зах о себе она была очень сдер­жан­на. В ее позе была нема­лая доля показ­ной стро­го­сти и набож­но­сти, но я не думаю, что более взрос­лые и опыт­ные сту­ден­ты при­ни­ма­ли это все­рьез. Но Дени было еще дале­ко до жиз­нен­ной иску­шен­но­сти, и он напи­сал мне доб­рый деся­ток стра­ниц сен­ти­мен­таль­но­го вздо­ра об этой встре­чен­ной им “богине”. Если бы я вовре­мя рас­по­знал его наив­ность, я мог бы еще что-то поде­лать, но я не пред­по­ла­гал, что это безум­ное щеня­чье увле­че­ние будет озна­чать столь мно­го. Я чув­ство­вал абсурд­ную уве­рен­ность в том, что лич­ное досто­ин­ство Дени и фамиль­ные тра­ди­ции все­гда будут охра­нять его от самых серьез­ных оши­бок. Со вре­ме­нем, одна­ко, его пись­ма ста­ли тре­во­жить меня. Он упо­ми­нал эту Мар­се­лин все чаще, а сво­их дру­зей все реже, и при­нял­ся твер­дить о “жесто­кой и бес­смыс­лен­ной мане­ре”, в кото­рой они отка­зы­ва­лись пред­ста­вить ее сво­им мате­рям и сест­рам. Он, кажет­ся, не зада­вал ника­ких вопро­сов каса­тель­но ее, и я не сомне­ва­юсь в том, что она напич­ка­ла его пол­ны­ми роман­тиз­ма леген­да­ми по пово­ду сво­е­го про­ис­хож­де­ния, боже­ствен­ных откро­ве­ни­ях, а так­же о том, поче­му люди избе­га­ли ее. Нако­нец, я обна­ру­жил, что Дени прак­ти­че­ски отка­зал­ся от обще­ния с былы­ми зна­ко­мы­ми и про­во­дил боль­шую часть вре­ме­ни с оча­ро­вав­шей его жри­цей. По ее спе­ци­аль­ной прось­бе он нико­гда не сооб­щал сво­им ста­рым дру­зьям ниче­го об их непре­рыв­ных встре­чах; так что никто и не пытал­ся пре­рвать их отно­ше­ния. Я пред­по­ла­гаю, что она счи­та­ла его бас­но­слов­но бога­тым, посколь­ку в нем ощу­щал­ся дух пат­ри­ция, а люди опре­де­лен­но­го сор­та дума­ют, что вся аме­ри­кан­ские ари­сто­кра­ты очень обес­пе­че­ны. В любом слу­чае, она, веро­ят­но, виде­ла для себя ред­кую воз­мож­ность заклю­чить легаль­ный брак с дей­стви­тель­но под­хо­дя­щим моло­дым чело­ве­ком. Со вре­ме­нем мое вол­не­ние выра­зи­лось в откры­тых реко­мен­да­ци­ях Дени, но было слиш­ком позд­но. Юно­ша офи­ци­аль­но женил­ся на ней и напи­сал мне о том, что он бро­сил свои заня­тия и наме­рен при­вез­ти жену в Берег реки. Он ска­зал, что она при­нес­ла боль­шую жерт­ву, отка­зав­шись от руко­вод­ства маги­че­ско­го куль­та, и впредь она будет про­сто обыч­ной леди — буду­щей хозяй­кой Бере­га реки, про­дол­жа­тель­ни­цей рода де Рюс­си. Итак, сэр, я посту­пил наи­луч­шим обра­зом, какой толь­ко смог при­ду­мать. Я знал, что слож­ные евро­пей­ские зако­ны суще­ствен­но отли­ча­ют­ся от наших ста­рых пра­вил — и, во вся­ком слу­чае, я дей­стви­тель­но не знал ниче­го ком­про­ме­ти­ру­ю­ще­го отно­си­тель­но этой жен­щи­ны. Шар­ла­тан­ка, воз­мож­но, но зачем же обя­за­тель­но пред­по­ла­гать худ­шее? Уве­рен, в те дни я ста­рал­ся быть настоль­ко госте­при­им­ным, насколь­ко это воз­мож­но, для бла­га мое­го сына. Оче­вид­но, для здра­во­мыс­ля­ще­го чело­ве­ка не оста­ва­лось ниче­го ино­го, кро­ме как оста­вить Дени в покое на то вре­мя, пока его жена не при­спо­со­бит­ся к обы­ча­ям де Рюс­си. Надо было дать ей шанс улуч­шить себя, — воз­мож­но, она бы не при­чи­ни­ла вре­да наше­му семей­ству, как опа­са­лись неко­то­рые люди. Поэто­му я пере­стал воз­ра­жать и про­сить Дени оду­мать­ся. Дело было сде­ла­но, и я при­го­то­вил­ся к воз­вра­ще­нию сына, кого бы он с собой ни при­вез. Они при­е­ха­ли сюда через три неде­ли после теле­грам­мы, сооб­щив­шей о заклю­че­нии бра­ка. Мар­се­лин была кра­си­ва, было невоз­мож­но отри­цать это, и я понял, отче­го юно­ша поте­рял рядом с ней голо­ву. В ней ощу­ща­лась поро­ди­стость, но мне кажет­ся, что хоро­шая кровь в ней под­верг­лась когда-то неко­то­рым нару­ше­ни­ям. Ей было немно­гим более два­дца­ти; сред­не­го роста, доволь­но тон­ко­го и изящ­но­го тело­сло­же­ния — я бы даже ска­зал, в ее фигу­ре, осан­ке и пла­сти­ке было нечто тиг­ри­ное. Тем­но-олив­ко­вый цвет кожи напо­ми­нал ста­рую сло­но­вую кость, а ее боль­шие гла­за были очень тем­ны­ми. Чер­ты ее лица были мел­ки­ми и клас­си­че­ски пра­виль­ны­ми, хотя и не столь совер­шен­ны­ми, что­бы отве­чать мое­му вку­су, — и вдо­ба­вок у нее были косич­ки самых необыч­ных чер­ных волос, кото­рые я когда-либо видел. Я не дол­го ломал голо­ву над тем, поче­му она вклю­чи­ла тему волос в свой мисти­че­ский культ, посколь­ку, долж­но быть, с такой уни­каль­ной рос­кош­ной шеве­лю­рой эта идея при­шла к ней есте­ствен­ным обра­зом. Смо­тан­ные в локо­ны, они при­да­ва­ли ей облик какой-нибудь восточ­ной прин­цес­сы в рисун­ках Обри Бердс­ли. Сви­сая с ее затыл­ка, они опус­ка­лись зна­чи­тель­но ниже колен и сия­ли на све­ту, как буд­то обла­да­ли неко­ей соб­ствен­ной само­сто­я­тель­ной и весь­ма сомни­тель­ной жиз­нью. Меня и без того, что­бы при­дер­жи­вать­ся како­го-то куль­та, после таких наблю­де­ний посе­ща­ли мыс­ли о Меду­зе или Бере­ни­ке. Ино­гда мне каза­лось, что эти воло­сы слег­ка дви­га­лись сами по себе и стре­ми­лись упо­ря­до­чить­ся в виде отчет­ли­вых свя­зок или пря­дей, но воз­мож­но, это было иллю­зи­ей. Она посто­ян­но запле­та­ла воло­сы и, вро­де бы, име­ла в этом какой-то осо­бый навык. Как-то раз у меня воз­ник­ло впе­чат­ле­ние — стран­ное, при­чуд­ли­вое впе­чат­ле­ние того, что воло­сы были живым суще­ством, о кото­ром она долж­на была забо­тить­ся очень необыч­ным спо­со­бом. Это впе­чат­ле­ние, конеч­но, ерун­да, — но оно уси­ли­ло мое предубеж­де­ние отно­си­тель­но ее самой и осо­бен­но ее волос. Вынуж­ден при­знать­ся, что я потер­пел неуда­чу в попыт­ках полю­бить ее, неза­ви­си­мо от того, насколь­ко упор­но я пытал­ся. Не знаю, в чем кон­крет­но кры­лась про­бле­ма, но так или ина­че, я ниче­го не мог поде­лать с этим. В ней неза­мет­но при­сут­ство­ва­ло нечто, что оттал­ки­ва­ло меня, и я не мог спра­вить­ся с воз­ни­ка­ю­щи­ми у меня болез­нен­ны­ми и жут­ки­ми ассо­ци­а­ци­я­ми. Ее вид вызы­вал мыс­ли о Вави­лоне, Атлан­ти­де и Лему­рии, об ужас­ных забы­тых силах ста­рых миров; ее гла­за порой каза­лись мне гла­за­ми какой-то без­об­раз­ной лес­ной тва­ри или живот­ной боги­ни, слиш­ком древ­ней, что­бы при­над­ле­жать чело­ве­че­ству; а ее воло­сы — эти плот­ные, экзо­ти­че­ски раз­рос­ши­е­ся локо­ны мас­ля­ни­сто-чер­но­го цве­та — вызы­ва­ли такую же дрожь, как боль­шой чер­ный питон. Без сомне­ния, она поня­ла мою скры­тую непри­язнь, хотя я ста­рал­ся не пока­зы­вать ее; а она, в свою оче­редь, пыта­лась ута­ить тот факт, что заме­ти­ла это. Одна­ко безум­ное увле­че­ние мое­го сына про­дол­жа­лось. Он поло­жи­тель­но пре­смы­кал­ся перед ней, про­яв­ляя все обык­но­вен­ные при­зна­ки люб­ви в вызы­ва­ю­щей отвра­ще­ние сте­пе­ни. Она, каза­лось, отве­ча­ла ему чув­ством, хотя я подо­зре­вал, что ей тре­бу­ет­ся созна­тель­ное уси­лие, что­бы под­ра­жать его энту­зи­аз­му и неуме­рен­но­сти. Кста­ти, я думаю, что ее сму­ща­ло то обсто­я­тель­ство, что ей при­хо­дит­ся при­вы­кать к тому, что мы не были столь бога­ты, как она ожи­да­ла. Меня не поки­да­ла уве­рен­ность в том, что их брак был пло­хим делом. Поз­же меж­ду мной и супру­же­ской парой воз­ник­ли мрач­ные зата­ен­ные чув­ства. Дени был загип­но­ти­зи­ро­ван щеня­чьей любо­вью и начал отда­лять­ся от меня, чув­ствуя мое отвра­ще­ние к сво­ей жене. Это про­ис­хо­ди­ло в тече­ние несколь­ких меся­цев, и я пони­мал, что теряю един­ствен­но­го сына — юно­шу, кото­рый являл­ся цен­тром всех моих мыс­лей и дей­ствий в послед­ние два­дцать пять лет. Откро­вен­но при­зна­юсь, мне было очень боль­но от это­го, — а како­му отцу не было бы боль­но? Одна­ко я ниче­го не мог испра­вить. Мар­се­лин, каза­лось, была доста­точ­но хоро­шей женой в пер­вые меся­цы, и наши дру­зья при­ня­ли ее безо вся­ких сомне­ний и укло­не­ний. Я, тем не менее, по- преж­не­му тре­во­жил­ся из-за того, что неко­то­рые из моло­дых париж­ских при­я­те­лей Дени сооб­щи­ли сво­им род­ствен­ни­кам, вслед­ствие чего новость о бра­ке широ­ко рас­про­стра­ни­лась. Несмот­ря на любовь этой жен­щи­ны к таин­ствен­но­сти, их супру­же­ство не мог­ло дол­го оста­вать­ся скры­тым, хотя Дени, толь­ко обос­но­вав­шись с ней в Бере­ге реки, сугу­бо кон­фи­ден­ци­аль­но напи­сал лишь несколь­ким самым близ­ким дру­зьям. Мое оди­но­че­ство в сво­ей ком­на­те все уси­ли­ва­лось, что я оправ­ды­вал ухуд­ша­ю­щим­ся здо­ро­вьем. Как раз в то вре­мя начал раз­ви­вать­ся мой тепе­реш­ний спин­ной нев­рит, кото­рый делал это оправ­да­ние весь­ма убе­ди­тель­ным. Дени, каза­лось, не заме­чал моих труд­но­стей, не про­яв­лял ника­ко­го инте­ре­са ко мне, моим при­выч­кам и делам; и мне при­чи­ня­ло стра­да­ние созер­ца­ние того, насколь­ко бес­сер­деч­ным он стал. У меня появи­лась бес­сон­ни­ца, и ночью я часто ломал голо­ву над тем, что же дела­ло мою невест­ку столь оттал­ки­ва­ю­щей и даже отвра­ти­тель­ной в моих гла­зах. Несо­мнен­но, при­чи­на кры­лась не в ее ста­рых мисти­че­ских бред­нях, посколь­ку она оста­ви­ла их в про­шлом и нико­гда не упо­ми­на­ла о них хотя бы раз. Она даже не обра­ща­лась к рисо­ва­нию, хотя когда-то увле­ка­лась искус­ством. Стран­но, но един­ствен­ны­ми, кто, каза­лось, раз­де­лял мое бес­по­кой­ство, были слу­ги. Негры, жив­шие при усадь­бе, очень угрю­мо отно­си­лись к ней, и через несколь­ко недель почти все, исклю­чая немно­гих, кто был силь­но при­вя­зан к наше­му семей­ству, поки­ну­ли поме­стье. Эти немно­гие — ста­рый Сци­пи­он и его жена Сара, пова­ри­ха Дели­ла и Мэри, дочь Сци­пи­о­на — были настоль­ко лояль­ны, насколь­ко воз­мож­но, но явно пока­зы­ва­ли, что под­чи­ня­ют­ся новой хозяй­ке ско­рее по обя­зан­но­сти, неже­ли по доб­рой воле. Они оста­лись в сво­ей соб­ствен­ной мак­си­маль­но уда­лен­ной части дома. Мак-Кэйб, наш белый шофер, вос­хи­щал­ся ей боль­ше, чем опа­сал­ся, а дру­гим исклю­че­ни­ем была про­жи­вав­шая в малень­кой хижине очень ста­рая зулус­ская жен­щи­на, кото­рая явля­лась сво­е­го рода вождем како­го-то негри­тян­ско­го пле­ме­ни. Ста­рая Софо­нис­ба все­гда демон­стри­ро­ва­ла почи­та­ние, когда Мар­се­лин про­хо­ди­ла близ­ко от нее, и одна­жды я видел, как она целу­ет зем­лю, где сту­па­ла ее хозяй­ка. Чер­но­ко­жие — суе­вер­ные живот­ные, и я зада­вал­ся вопро­сом, не гово­ри­ла ли Мар­се­лин что-нибудь из сво­е­го оккульт­но­го вздо­ра нашим работ­ни­кам, что­бы пре­одо­леть их явную непри­язнь.

III

Вот к такой ситу­а­ции мы при­шли по исте­че­нии почти поло­ви­ны года. Затем, летом 1916, нача­ли про­ис­хо­дить стран­ные собы­тия. В сере­дине июня Дени полу­чил посла­ние от ста­ро­го дру­га Фрэн­ка Мар­ша, кото­рое вызва­ло у него что-то боль­шое рас­строй­ство, после чего он изъ­явил жела­ние отдох­нуть в деревне. Посла­ние было отправ­ле­но из Ново­го Орле­а­на; в нем Марш сооб­щал, что вер­нул­ся домой из Пари­жа, когда почув­ство­вал при­бли­же­ние какой-то ката­стро­фы, и нена­вяз­чи­во напра­ши­вал­ся на при­гла­ше­ние в гости. Марш, конеч­но, знал, что Мар­се­лин была здесь, и очень веж­ли­во осве­дом­лял­ся о ней. Дени был рас­стро­ен про­бле­ма­ми дру­га и сра­зу пере­дал, что­бы тот при­ез­жал в любое вре­мя. Вско­ре Марш при­е­хал — и я был потря­сен, уви­дев, как он изме­нил­ся с тех дав­них пор, когда я впер­вые позна­ко­мил­ся с ним. Он был малень­ко­го роста, с доволь­но свет­лы­ми воло­са­ми, сини­ми гла­за­ми и нере­ши­тель­ным под­бо­род­ком; обра­ща­ли на себя вни­ма­ние сле­ды воз­дей­ствия спирт­ных напит­ков и еще чего-то, про­яв­ля­ю­щи­е­ся в веках, рас­ши­рен­ном носе и тем­ных лини­ях вокруг рта. Его упа­док был очень серье­зен и напо­ми­нал Рем­бо, Бод­ле­ра или Лотреа­мо­на. Одна­ко, несмот­ря на это, он был вос­хи­ти­те­лен в бесе­дах — опять же, подоб­но упо­мя­ну­тым дека­ден­там. Он был гра­ци­оз­но чув­стви­те­лен к цве­ту, атмо­сфе­ре и име­нам всех вещей; очень непо­сред­ствен­ный и дея­тель­ный, с огром­ным запа­сом созна­тель­но­го опы­та в самой тем­ной непо­знан­ной обла­сти жиз­ни и чувств, кото­рую боль­шин­ство из нас остав­ля­ет без вни­ма­ния, не заду­мы­ва­ясь о том, что они вооб­ще суще­ству­ют. Бед­ня­га — если бы толь­ко его отец про­жил доль­ше и дер­жал его в руках! В этом юно­ше было мно­го задат­ков. Я был дово­лен этим визи­том, посколь­ку счи­тал, что он помо­жет сно­ва вос­ста­но­вить нор­маль­ную атмо­сфе­ру в доме фир­ме. И сна­ча­ла вро­де бы так оно и было, ибо, как я уже гово­рил, Марш обла­дал выда­ю­щим­ся шар­мом. Он был наи­бо­лее выра­зи­тель­ным и глу­бо­ким худож­ни­ком, каких я когда-либо встре­чал; я совер­шен­но уве­рен в том, что ничто на зем­ле не име­ло для него зна­че­ния, за исклю­че­ни­ем вос­при­я­тия и выра­же­ния кра­со­ты. Когда он видел или созда­вал пре­крас­ный объ­ект, его гла­за рас­ши­ря­лись, пока, каза­лось, не исче­за­ли радуж­ные обо­лоч­ки, оста­вив лишь два таин­ствен­ных чер­ных углуб­ле­ния на этом неж­ном, тон­ком лице с мел­ки­ми чер­та­ми — чер­ные углуб­ле­ния, откры­ва­ю­щие стран­ные миры, о кото­рых никто из нас не мог и поду­мать. Когда он при­е­хал сюда, у него, одна­ко, было немно­го воз­мож­но­стей демон­стри­ро­вать эту склон­ность, посколь­ку, как он ска­зал Дени, пол­но­стью выдох­ся. Кажет­ся, он достиг успе­хов как худож­ник экзо­ти­че­ско­го сти­ля — подоб­но Фузе­ли, Гойе, Сай­му или Клар­ку Эшто­ну Сми­ту, но вне­зап­но оста­но­вил­ся в сво­их рабо­тах. Мир обыч­ных пред­ме­тов пере­стал при­вле­кать его вни­ма­ние вслед­ствие отсут­ствия чего-либо, в чем он мог рас­по­знать кра­со­ту доста­точ­ной силы и остро­ты, что­бы про­бу­дить в нем твор­че­скую спо­соб­ность. Рань­ше с ним это часто слу­ча­лось, как и со все­ми дека­ден­та­ми, но на этот раз он не смог выду­мать ниче­го ново­го, стран­но­го или выхо­дя­ще­го за рам­ки обыч­ных чувств и опы­та, что обес­пе­чи­ло бы ему необ­хо­ди­мую иллю­зию новой кра­со­ты и вну­ши­ло аван­тюр­ную надеж­ду. Он был выли­тый Дур­тал или дез’­Эс­сен­те в пери­од край­не­го утом­ле­ния сво­ей бур­ной жиз­ни. Когда при­был Марш, Мар­се­лин была в отъ­ез­де. Она не была в вос­тор­ге от пер­спек­тив его визи­та и отка­за­лась откло­нить при­гла­ше­ние наших дру­зей из Сент-Луи­са, кото­рое при­бли­зи­тель­но в то вре­мя было при­сла­но ей и Дени. Дени, конеч­но, остал­ся, что­бы встре­тить сво­е­го гостя, но Мар­се­лин уеха­ла одна. Это был пер­вый раз, когда они раз­лу­чи­лись, и я наде­ял­ся, что эта пау­за помо­жет рас­се­ять впе­чат­ле­ние, кото­рое вве­ло мое­го сына в заблуж­де­ние отно­си­тель­но нее. Мар­се­лин не спе­ши­ла воз­вра­щать­ся и, каза­лось, стре­ми­лась про­длить свое отсут­ствие настоль­ко, насколь­ко воз­мож­но. Дени вел себя луч­ше, неже­ли мож­но было ожи­дать от тако­го безум­но влюб­лен­но­го мужа, и напо­ми­нал себя в про­шлом, раз­го­ва­ри­вая и ста­ра­ясь под­бод­рить увяд­ше­го эсте­та. В то же вре­мя имен­но Марш испы­ты­вал наи­боль­шее нетер­пе­ние в жела­нии уви­деть жен­щи­ну; воз­мож­но, это объ­яс­ня­лось его стрем­ле­ни­ем оце­нить ее стран­ную кра­со­ту или какую-то долю мисти­ки, при­сут­ство­вав­шей в ее про­шлом маги­че­ском куль­те, что мог­ло бы помочь ему вер­нуть инте­рес к окру­жа­ю­ще­му миру и воз­об­но­вить худо­же­ствен­ное твор­че­ство. Дру­гой, более вес­кой при­чи­ны не было; я был абсо­лют­но уве­рен в этом, зная харак­тер Мар­ша. При всех его недо­стат­ках он был джентль­ме­ном, что успо­ко­и­ло меня после пер­во­го сооб­ще­ния о том, что Марш решил при­е­хать сюда и с готов­но­стью при­нял госте­при­им­ство Дени­са. Когда, нако­нец, Мар­се­лин воз­вра­ти­лась, я заме­тил, что это про­из­ве­ло на Мар­ша чрез­вы­чай­ное воз­дей­ствие. Он не пытал­ся рас­спра­ши­вать ее о вся­ких при­чу­дах, кото­рые она явно забро­си­ла, но был неспо­со­бен скрыть силь­ный вос­торг, кото­рый про­яв­лял­ся в его гла­зах — теперь, впер­вые в тече­ние визи­та, необыч­но рас­ши­рив­ших­ся и при­ко­ван­ных к ней каж­дый раз, когда она попа­да­ла в поле его зре­ния. Она, одна­ко, была ско­рее недо­воль­на, чем польще­на его устой­чи­вым вни­ма­ни­ем — по край­ней мере, сна­ча­ла. Но ее недо­воль­ство стер­лось уже через несколь­ко дней, и они обна­ру­жи­ли нема­лое вза­им­ное вле­че­ние в раз­го­во­рах и обще­нии. Я видел, что Марш посто­ян­но наблю­дал за ней, когда пола­гал, что за ним никто не сле­дит; и я зада­вал­ся вопро­сом, как дол­го он оста­нет­ся толь­ко худож­ни­ком, а не обык­но­вен­ным муж­чи­ной, оча­ро­ван­ным ее таин­ствен­ной при­вле­ка­тель­но­стью. Дени, есте­ствен­но, почув­ство­вал неко­то­рую доса­ду при таком пово­ро­те дел; хотя он пола­гал, что его гость был чело­ве­ком чести и что у таких близ­ких по духу мисти­ков и эсте­тов, как Мар­се­лин и Марш, най­дут­ся пред­ме­ты и инте­ре­сы для обсуж­де­ния, в кото­ром более или менее зауряд­ный чело­век не смо­жет при­нять уча­стия. Он не сер­дил­ся на них, но про­сто сожа­лел, что его соб­ствен­ное вооб­ра­же­ние было слиш­ком огра­ни­чен­ным и тра­ди­ци­он­ным, что­бы поз­во­лить ему бесе­до­вать с Мар­се­лин, как это делал Марш. На этой ста­дии собы­тий я стал боль­ше общать­ся с сыном. Когда его жена ока­за­лась заня­та дру­ги­ми дела­ми, он, нако­нец, полу­чил воз­мож­ность, что­бы вспом­нить, что у него есть отец, кото­рый готов помочь ему в затруд­не­нии любо­го рода. Мы часто сиде­ли вме­сте на веран­де, наблю­дая за Мар­шем и Мар­се­лин, когда они ката­лись туда-сюда вер­хом или игра­ли в тен­нис во дво­ре, кото­рый нахо­дил­ся к югу от дома. Они гово­ри­ли обыч­но на фран­цуз­ском язы­ке, кото­рый Марш, хотя в нем было не боль­ше чет­вер­ти фран­цуз­ской кро­ви, знал намно­го луч­ше, чем Дени или я. Англий­ский Мар­се­лин, все­гда ака­де­ми­че­ски пра­виль­ный, быст­ро улуч­шал­ся в про­из­но­ше­нии; но было замет­но, что она с удо­воль­стви­ем воз­вра­ща­лась к род­но­му язы­ку. Пока мы созер­ца­ли бла­гост­ную пароч­ку, кото­рую они обра­зо­ва­ли, я часто видел, как подра­ги­ва­ют щеки и гор­ло сына, хотя он ни на йоту не отсту­пал от прин­ци­пов иде­аль­но­го хозя­и­на по отно­ше­нию к Мар­шу и вни­ма­тель­но­го мужа по отно­ше­нию к Мар­се­лин. Все это про­ис­хо­ди­ло обыч­но днем; посколь­ку Мар­се­лин очень позд­но про­сы­па­лась, зав­тра­ка­ла в посте­ли, а затем тра­ти­ла огром­ное коли­че­ство вре­ме­ни, гото­вясь спу­стить­ся вниз. Никто, как она, не исполь­зо­вал столь­ко кос­ме­ти­ки для при­хо­ра­ши­ва­ния — мас­ла для волос, мазей и про­чее. Как раз в эти утрен­ние часы Дени и Марш дове­ри­тель­но обща­лись меж­ду собой, под­твер­ждая свою друж­бу, несмот­ря на неко­то­рое напря­же­ние, накла­ды­ва­е­мое рев­но­стью. Итак, во вре­мя одной из тех утрен­них бесед по веран­де Марш сде­лал заяв­ле­ние, кото­рое при­ве­ло к кон­цу их отно­ше­ний. Я лежал в посте­ли, сва­лив­шись от при­сту­па нев­ри­та, но сумел сой­ти с кро­ва­ти и вытя­нуть­ся на перед­нем диване ком­на­ты побли­зо­сти от длин­но­го окна. Дени и Марш были сна­ру­жи, и мне не уда­ва­лось рас­слы­шать все, о чем они гово­ри­ли. Они бесе­до­ва­ли на тему искус­ства, о тех зага­доч­ных при­чуд­ли­вых эле­мен­тах, что необ­хо­ди­мы худож­ни­ку в каче­стве импуль­са к созда­нию под­лин­но­го шедев­ра, когда Марш вне­зап­но укло­нил­ся от абстракт­ных рас­суж­де­ний и пере­шел к кон­крет­но­му пред­ме­ту, кото­рый он, долж­но быть, под­ра­зу­ме­вал с само­го нача­ла. “Я пола­гаю, — гово­рил он, — никто не может выра­зить, что при­да­ет неко­то­рым пей­за­жам или пред­ме­там эсте­ти­че­скую зна­чи­мость в гла­зах отдель­ных людей. В основ­ном, конеч­но, это долж­но быть свя­за­но с хра­ня­щи­ми­ся в под­со­зна­нии каж­до­го чело­ве­ка ассо­ци­а­ци­я­ми, при­чем не может быть даже двух людей с рав­ны­ми чув­стви­тель­но­стью и вос­при­им­чи­во­стью. Мы, дека­ден­ты, пред­став­ля­ем собой худож­ни­ков, для кото­рых все обыч­ные вещи утра­ти­ли вся­кое эмо­ци­о­наль­ное или образ­ное зна­че­ние, но никто из нас оди­на­ко­во не реа­ги­ру­ет на одни и те же экс­тра­ор­ди­нар­ные явле­ния. Возь­ми, к при­ме­ру, меня…” Он сде­лал пау­зу и про­дол­жил. “Я знаю, Ден­ни, что могу ска­зать тебе это, посколь­ку ты обла­да­ешь столь пора­зи­тель­но неис­пор­чен­ным харак­те­ром — чистым, пре­крас­ным, пря­мым, целе­устрем­лен­ным и тому подоб­ное. Ты не ста­нешь непра­виль­но истол­ко­вы­вать мои сло­ва, как это сде­лал бы какой-нибудь лука­вый сла­бо­ха­рак­тер­ный чело­век”. Он сно­ва запнул­ся. “В самом деле, я думаю, что знаю то, что мне необ­хо­ди­мо для новой сти­му­ля­ции вооб­ра­же­ния. У меня появи­лась смут­ная идея насчет это­го еще в ту пору, когда мы были в Пари­же, но теперь я совер­шен­но уве­рил­ся. Дру­жи­ще, эта идея свя­за­на с Мар­се­лин, ее лицом и воло­са­ми, кото­рые рож­да­ют ряд при­зрач­ных обра­зов. Это не про­сто внеш­няя види­мая кра­со­та, хотя, видит Бог, и ее доста­точ­но, но нечто осо­бен­ное, сугу­бо инди­ви­ду­аль­ное, чего нель­зя точ­но выра­зить. Ты зна­ешь, в послед­ние несколь­ко дней я почув­ство­вал при­сут­ствие тако­го сти­му­ла настоль­ко ост­ро, что, чест­но гово­ря, смог бы пре­взой­ти себя — создать насто­я­щий шедевр, если бы у меня были крас­ки и холст в те момен­ты, когда ее лицо и воло­сы вол­но­ва­ли и воз­буж­да­ли мое вооб­ра­же­ние. В этом есть что-то сверхъ­есте­ствен­ное, поту­сто­рон­нее, отно­ся­ще­е­ся к туман­ной древ­но­сти, кото­рую пред­став­ля­ет Мар­се­лин. Я не знаю, сколь мно­го она рас­ска­за­ла тебе об этой сво­ей чер­те, но, уве­ряю, эта чер­та весь­ма зна­чи­тель­на. Она име­ет какие-то таин­ствен­ные свя­зи с вне…” Какое-то изме­не­ние в выра­же­нии лица Дени в этот момент, види­мо, оста­но­ви­ло гово­ря­ще­го, после чего после­до­вал дли­тель­ный пери­од тиши­ны. Я был чрез­вы­чай­но взвол­но­ван, посколь­ку не ожи­дал тако­го раз­ви­тия раз­го­во­ра, и зада­вал­ся вопро­сом, о чем дума­ет мой сын. Мое серд­це беше­но коло­ти­лось, и я, как мог, напряг свой слух. Затем Марш про­дол­жил. “Конеч­но, ты рев­ну­ешь — я пони­маю, как долж­ны были про­зву­чать мои сло­ва, но я могу поклясть­ся, что у тебя нет пово­да для рев­но­сти”. Дени не отве­чал, и Марш сно­ва заго­во­рил. “По прав­де гово­ря, я нико­гда не мог бы влю­бить­ся в Мар­се­лин — я не мог бы стать даже ее близ­ким дру­гом в самом дове­ри­тель­ном смыс­ле. Поче­му, черт побе­ри, я чув­ство­вал себя лице­ме­ром, обща­ясь с ней эти дни? Дело в том, что одна ее часть каким-то обра­зом гип­но­ти­зи­ру­ет меня — очень стран­ным, фан­та­сти­че­ским и ужас­ным обра­зом — так­же как дру­гая ее часть гип­но­ти­зи­ру­ет тебя, ано­маль­но оча­ро­вы­вая. Я вижу в ней нечто, или если быть более точ­ным в пси­хо­ло­ги­че­ском отно­ше­нии — нечто вне ее — чего ты вооб­ще не видишь. Нечто, выра­жа­ю­щее яркие зре­ли­ща обра­зов из забы­тых бездн, воз­буж­да­ю­щее во мне жела­ние рисо­вать неве­ро­ят­ные пред­ме­ты, кото­рые исче­за­ют, лишь толь­ко я пыта­юсь рас­смот­реть их вни­ма­тель­нее. Не заблуж­дай­ся, Ден­ни, твоя жена — вели­ко­леп­ное суще­ство, рос­кош­ное про­яв­ле­ние кос­ми­че­ских сил; и она име­ет пра­во назы­вать­ся боже­ствен­ной, если на Зем­ле вооб­ще что-то име­ет на это пра­во!” Ситу­а­ция, нако­нец, про­яс­ни­лась, хотя про­стран­ное заяв­ле­ние Мар­ша вку­пе с выска­зан­ны­ми им ком­пли­мен­та­ми Мар­се­лин не мог­ли разору­жить и успо­ко­ить тако­го рев­ност­но­го супру­га, каким был Дени. Марш, оче­вид­но, и сам понял это, посколь­ку в даль­ней­ших его сло­вах при­ба­ви­лось оттен­ка дове­ри­тель­но­сти. “Я дол­жен нари­со­вать ее, Ден­ни, дол­жен нари­со­вать эти воло­сы — и ты не пожа­ле­ешь. В ее воло­сах есть нечто боль­шее, чем смер­тель­ная кра­со­та…” Он сде­лал пау­зу, и я опять задал­ся вопро­сом, о чем дума­ет Дени. И о чем, кста­ти, я сам думал? Был ли инте­рес Мар­ша исклю­чи­тель­но инте­ре­сом худож­ни­ка, или он про­сто увлек­ся Мар­се­лин, как и Дени? Я пола­гал, что во вре­ме­на их сов­мест­ной уче­бы он зави­до­вал мое­му сыну; и я смут­но чув­ство­вал, что это чув­ство сохра­ни­лось до сих пор. С дру­гой сто­ро­ны, речь худож­ни­ка зву­ча­ла уди­ви­тель­но искренне. Чем боль­ше я думал об этом, тем боль­ше я скло­нял­ся к тому, что­бы пове­рить Мар­шу. Дени, каза­лось, так­же согла­сил­ся с худож­ни­ком, посколь­ку, хотя я не смог рас­слы­шать его ответ, про­из­не­сен­ный тихим голо­сом, по реак­ции худож­ни­ка было ясно, что его сло­ва нашли под­твер­жде­ние. Затем я услы­шал, как кто-то из них хлоп­нул дру­го­го по спине, после чего Марш про­из­нес бла­го­дар­ную речь, кото­рую я надол­го запом­нил. “Это вели­ко­леп­но, Ден­ни, и, как я толь­ко что ска­зал тебе, ты нико­гда не пожа­ле­ешь об этом. В неко­то­ром смыс­ле, я напо­ло­ви­ну делаю это ради тебя. Ты будешь потря­сен, когда уви­дишь это. Я вер­ну тебя назад, где ты и дол­жен быть — дам тебе про­буж­де­ние или сво­е­го рода спа­се­ние — но ты пока не можешь уви­деть того, что я имею в виду. Толь­ко помни нашу ста­рую друж­бу, и не отя­го­щай­ся мыс­лью, буд­то я уже не та ста­рая пти­ца, что рань­ше!” Я пре­бы­вал в пол­ном недо­уме­нии, когда видел их, про­гу­ли­ва­ю­щих­ся вдво­ем и дру­же­ски поку­ри­ва­ю­щих в уни­сон друг дру­гу. Что Марш под­ра­зу­ме­вал сво­им стран­ным и почти зло­ве­щим уве­ще­ва­ни­ем в кон­це бесе­ды? Чем боль­ше мои стра­хи рас­се­и­ва­лись в одном направ­ле­нии, тем силь­нее они ста­но­ви­лись в дру­гом. С какой сто­ро­ны ни посмот­реть, это каза­лось доволь­но подо­зри­тель­ным делом. Но собы­тия уже нача­лись. Дени обу­стро­ил атти­че­скую ком­на­ту с застек­лен­ной кры­шей, а Марш отпра­вил посыль­но­го за все­ми необ­хо­ди­мы­ми инстру­мен­та­ми худож­ни­ка. Все были весь­ма воз­буж­де­ны новым пред­при­я­ти­ем, а я был, по край­ней мере, дово­лен тем, что это мог­ло нару­шить навис­шее напря­же­ние в доме. Ско­ро заки­пе­ла рабо­та, и все вос­при­ни­ма­ли ее совер­шен­но серьез­но, посколь­ку Марш рас­це­ни­вал свой труд как важ­ный твор­че­ский акт. Дени и я име­ли обык­но­ве­ние мед­лен­но бро­дить по дому, как буд­то здесь про­ис­хо­ди­ло что-то свя­щен­ное, и этим свя­щен­ным было то, что делал Марш. Одна­ко я сра­зу заме­тил, что с Мар­се­лин дело обсто­я­ло по-дру­го­му. Как бы себя ни вел Марш во вре­мя рисо­ва­ния, ее реак­ция была про­ста и оче­вид­на. Любым воз­мож­ным спо­со­бом она пота­ка­ла откро­вен­но­му безум­ству худож­ни­ка и в то же вре­мя отвер­га­ла про­яв­ле­ния люб­ви Дени. Стран­но, я ощу­щал это более отчет­ли­во, чем Дени, и пытал­ся при­ду­мать, каким обра­зом успо­ко­ить созна­ние сына до тех пор, пока это дело не будет завер­ше­но. Не было смыс­ла ука­зы­вать ему на осо­бен­но­сти пове­де­ния Мар­се­лин, посколь­ку это никак не помог­ло бы ему. Нако­нец, я решил, что Дени луч­ше быть подаль­ше отсю­да, пока име­ет место эта непри­ят­ная ситу­а­ция. Я хоро­шо пред­став­лял себе Мар­ша и был уве­рен, что когда он рано или позд­но закон­чит кар­ти­ну, про­сто уедет. Мое мне­ние о чести Мар­ша было тако­вым, что я не ожи­дал како­го-то пло­хо­го раз­ви­тия этой исто­рии. Когда он закон­чит, Мар­се­лин поза­бу­дет о сво­ем новом без­рас­суд­ном увле­че­нии и сно­ва при­бе­рет Дени к рукам. Я напи­сал длин­ное пись­мо сво­е­му тор­го­во­му и финан­со­во­му аген­ту в Нью-Йор­ке и изло­жил ему план, соглас­но кото­ро­му мой сын будет вызван туда на неопре­де­лен­ное вре­мя. Я попро­сил аген­та напи­сать о том, что наши дела без­от­ла­га­тель­но тре­бу­ют отъ­ез­да одно­го из нас на Восток, и, конеч­но, моя болезнь дала ясно понять, что я не могу поки­нуть дом. Пред­по­ла­га­лось, что, когда Дени при­е­дет в Нью-Йорк, он най­дет доста­точ­но дел, кото­рые зай­мут его на нуж­ный срок. Схе­ма сра­бо­та­ла без­уко­риз­нен­но, и Дени, ниче­го не подо­зре­вая о моем замыс­ле, отпра­вил­ся в Нью-Йорк; Мар­се­лин и Марш сопро­вож­да­ли его в авто­мо­биль­ной поезд­ке к мысу Жирар­до, где он пере­сел на полу­ден­ный поезд в Сент-Луис. Они воз­вра­ти­лись затем­но, и пока Мак-Кэйб ста­вил маши­ну в гараж, я услы­шал, как они раз­го­ва­ри­ва­ют на веран­де, сидя в тех же самых крес­лах воз­ле высо­ко­го окна, где недав­но Марш и Денис вели под­слу­шан­ную мной бесе­ду на тему порт­ре­та. В этот раз я тоже решил узнать, о чем гово­рят сидя­щие на веран­де, так что я тихо спу­стил­ся к перед­не­му окну и зата­ил­ся на бли­жай­шем диване. Сна­ча­ла я не мог ниче­го рас­слы­шать, но вско­ре отту­да донес­ся звук пере­ме­ще­ния крес­ла, за кото­рым после­до­вал корот­кий энер­гич­ный вздох и что-то вро­де жалоб­но­го нечле­но­раз­дель­но­го воз­гла­са Мар­се­лин. Затем я услы­шал, как Марш заго­во­рил стран­ным почти офи­ци­аль­ным тоном. “Я был бы рад пора­бо­тать сего­дня вече­ром, если вы не слиш­ком уста­ли”. Ответ Мар­се­лин был столь же жалоб­ным, как и ее недав­нее вос­кли­ца­ние. Как и Марш, она заго­во­ри­ла по-англий­ски. “О, Фрэнк, неуже­ли это все, что вас инте­ре­су­ет? Все­гда одна рабо­та! Раз­ве мы не можем поси­деть здесь в этом вели­ко­леп­ном лун­ном све­те?” Он отве­тил с неко­то­рой доса­дой, в его голо­се поми­мо обыч­но­го арти­сти­че­ско­го энту­зи­аз­ма про­мельк­ну­ли нот­ки раз­дра­же­ния. “Лун­ный свет! Боже пра­вый, какая деше­вая сен­ти­мен­таль­ность! Для тако­го слож­но­го чело­ве­ка, как вы, про­сто уди­ви­тель­но при­дер­жи­вать­ся само­го без­вкус­но­го вздо­ра, кото­рый когда-либо печа­тал­ся в буль­вар­ных рома­нах! При той воз­мож­но­сти сопри­ка­сать­ся с искус­ством, кото­рая есть у вас, вы дума­е­те о луне — деше­вой, как огни в варье­те! Может быть, это застав­ля­ет вас думать о риту­аль­ных тан­цах вокруг камен­ных стол­бов в Ауте­и­уле? Черт возь­ми, что у вас за мане­ра смот­реть таким пустым стек­лян­ным взгля­дом! Но нет — я пола­гаю, что теперь вы все это отбро­си­ли. Для мадам де Рюс­си боль­ше нет магии атлан­тов или обря­дов зме­и­ных волос! Я един­ствен­ный, кто пом­нит древ­ность, явив­шу­ю­ся в хра­мах Танит и отоб­ра­зив­шу­ю­ся на валах Зим­баб­ве. Но я не буду увле­кать­ся эти­ми вос­по­ми­на­ни­я­ми — они выра­зят­ся в одной вещи на моем хол­сте, вещи, кото­рая вызы­ва­ет изум­ле­ние и кри­стал­ли­зу­ет тай­ны 75000 лет…” Мар­се­лин пре­рва­ла его голо­сом, пол­ным сме­шан­ных эмо­ций. “Как раз вы теперь деше­во сен­ти­мен­таль­ны! Вы хоро­шо зна­е­те, что ста­рые вещи луч­ше оста­вить в покое. Всем вам луч­ше закрыть гла­за, если я когда-нибудь ста­ну испол­нять древ­ние обря­ды или попро­бую про­бу­дить то, что скры­ва­ет­ся в Йуг­го­те, Зим­баб­ве и Р’Лай­хе. Я дума­ла, что у вас боль­ше здра­во­го смыс­ла!” “У вас непо­ря­док с логи­кой. Вы хоти­те, что­бы я был заин­те­ре­со­ван как мож­но кра­соч­нее отоб­ра­зить вас на кар­тине, одна­ко нико­гда не поз­во­ля­е­те мне видеть то, что вы дела­е­те. Все­гда чер­ная ткань поверх это­го! Это очень важ­но для меня — если бы мне толь­ко уви­деть…” Марш сде­лал пау­зу, в его голо­се чув­ство­ва­лись жест­кость и напря­же­ние. “Нет. Не сей­час. Вы уви­ди­те это в над­ле­жа­щее вре­мя. Вы гово­ри­те, что это име­ет для вас зна­че­ние — да, так и есть, даже боль­ше. Если бы вы зна­ли, вы бы не были столь нетер­пе­ли­вы. Бед­ный Дени! Боже мой, как мне жаль!” Мое гор­ло вне­зап­но пере­сох­ло, в то вре­мя как их лихо­ра­доч­ные голо­са сде­ла­лись оглу­ши­тель­но гром­ки­ми. Что имел в виду Марш? Неожи­дан­но я уви­дел, что он пре­рвал раз­го­вор и вошел в дом в оди­но­че­стве. Я услы­шал, как хлоп­ну­ла парад­ная дверь, и его шаги раз­да­лись на лест­ни­це. С веран­ды все еще доно­си­лось тяже­лое гнев­ное дыха­ние Мар­се­лин. С болью в серд­це я ото­шел от окна, чув­ствуя, что долж­ны про­изой­ти еще очень серьез­ные собы­тия, преж­де чем я смо­гу спо­кой­но поз­во­лить Дени воз­вра­тить­ся. После того вече­ра атмо­сфе­ра в доме ста­ла еще напря­жен­нее, чем преж­де. Мар­се­лин при­вык­ла к лести и вос­хи­ще­нию со сто­ро­ны окру­жа­ю­щих, и шок от несколь­ких гру­бых слов Мар­ша ока­зал­ся слиш­ком велик для ее харак­те­ра. Нико­му в доме не ста­ло воз­мож­но жить с ней, посколь­ку после отъ­ез­да бед­но­го Дени она при­ня­лась изво­дить сво­и­ми оскорб­ле­ни­я­ми всех домо­чад­цев. Когда Мар­се­лин не нахо­ди­ла внут­ри дома нико­го, с кем мож­но было бы поскан­да­лить, она отправ­ля­лась в хижи­ну Софо­нисбы и про­во­ди­ла там мно­гие часы, раз­го­ва­ри­вая со зло­ве­щей зулус­ской ста­ру­хой. Тетя Софи была един­ствен­ный чело­ве­ком, кто мог вести себя доста­точ­но уни­жен­но, что­бы общать­ся с ней, и когда я одна­жды попро­бо­вал под­слу­шать их диа­лог, то обна­ру­жил, что Мар­се­лин шеп­та­ла что-то о “древ­них сек­ре­тах” и “неве­до­мом Када­те”, в то вре­мя как негри­тян­ка, рас­ка­чи­ва­ясь туда-сюда в сво­ем крес­ле, вре­мя от вре­ме­ни изда­ва­ла нечле­но­раз­дель­ные зву­ки почте­ния и вос­тор­га. Но ничто не мог­ло раз­ру­шить ее безум­ное увле­че­ние Мар­шем. Она раз­го­ва­ри­ва­ла с ним весь­ма груст­ным и злым тоном, одна­ко ста­но­ви­лась все более послуш­ной его жела­ни­ям. Для него это было очень удоб­но, так как теперь он полу­чил воз­мож­ность исполь­зо­вать ее в каче­стве нату­ры вся­кий раз, когда соби­рал­ся рисо­вать. Он пытал­ся выра­жать бла­го­дар­ность за ее отзыв­чи­вость, но, думаю, даже в его изыс­кан­ной веж­ли­во­сти кры­лись сво­е­го рода неува­же­ние и непри­язнь.

Что каса­ет­ся меня, то я искренне нена­ви­дел Мар­се­лин! В те дни ничто не мог­ло смяг­чить это чув­ство. И, конеч­но, я был дово­лен, что Дени нахо­дил­ся дале­ко отсю­да. Его пись­ма, не столь частые, как мне хоте­лось бы, нес­ли печать вол­не­ния и тре­во­ги. К сере­дине авгу­ста по заме­ча­ни­ям Мар­ша я понял, что порт­рет был почти готов. Его настро­е­ние каза­лось все более и более сар­до­ни­че­ским, хотя харак­тер Мар­се­лин немно­го улуч­шил­ся в свя­зи с пер­спек­ти­вой уви­деть пред­мет, щеко­тав­ший ее тще­сла­вие. Я до сих пор пом­ню тот день, когда Марш ска­зал, что закон­чит рабо­ту в тече­ние неде­ли. Мар­се­лин замет­но похо­ро­ше­ла, хотя про­дол­жа­ла ядо­ви­то посмат­ри­вать на меня. Каза­лось, буд­то ее намо­тан­ные воло­сы сжа­лись вокруг голо­вы. “Я долж­на пер­вой уви­деть порт­рет!” — заяви­ла она. Затем, улыб­нув­шись Мар­шу, она ска­за­ла: “А если он мне не понра­вит­ся, я порву его на кусоч­ки!” Во вре­мя отве­та на лице Мар­ша появи­лось самое зага­доч­ное выра­же­ние, какое я когда-либо видел у него. “Я не могу ручать­ся за ваш вкус, Мар­се­лин, но, кля­нусь, это будет вели­ко­леп­но! Не пото­му, что я хочу добить­ся какой-то осо­бен­ной бла­го­дар­но­сти — искус­ство цен­но само по себе, — но этот порт­рет дол­жен быть напи­сан. Толь­ко подо­жди­те еще немно­го!” В тече­ние сле­ду­ю­щих несколь­ких дней у меня было зло­ве­щее пред­чув­ствие, как буд­то завер­ше­ние кар­ти­ны пред­по­ла­га­ло некую ката­стро­фу вме­сто облег­че­ния. Дени ниче­го не писал мне, а агент в Нью-Йор­ке ска­зал, что мой сын пла­ни­ро­вал какую-то поезд­ку в дерев­ню. Я зада­вал­ся вопро­сом, како­вы будут послед­ствия окон­ча­ния рабо­ты Мар­ша. Какое стран­ное соче­та­ние эле­мен­тов

- Марш и Мар­се­лин, Дени и я! Как эти эле­мен­ты в конеч­ном сче­те будут реа­ги­ро­вать друг на дру­га? Когда мои опа­се­ния ста­ли слиш­ком боль­ши­ми, я попро­бо­вал свя­зать их со сво­ей болез­нью, но это объ­яс­не­ние совер­шен­но не удо­вле­тво­ри­ло меня.

IV

Итак, во втор­ник 26 авгу­ста, нако­нец, про­изо­шло это собы­тие. Я встал рань­ше обыч­но­го, позав­тра­кал, но затем почув­ство­вал себя доволь­но пло­хо из-за болей в позво­ноч­ни­ке. С недав­них пор они ужас­но бес­по­ко­и­ли меня, и я был вынуж­ден при­ни­мать опий, когда боль ста­но­ви­лась совер­шен­но невы­но­си­мой. Вни­зу еще нико­го не было, за исклю­че­ни­ем слуг, хотя я слы­шал, как Мар­се­лин вышла их сво­ей ком­на­ты. Марш спал в атти­че­ской ком­на­те, пре­вра­щен­ной в сту­дию, и посколь­ку он рабо­тал пре­иму­ще­ствен­но в позд­нее вре­мя, то ред­ко вста­вал рань­ше полу­дня. При­бли­зи­тель­но в десять часов боль взя­ла верх надо мной, и я при­нял двой­ную дозу опия и лег в ком­на­те на диване. Послед­нее, что я слы­шал, были шаги Мар­се­лин навер­ху. Жал­кое созда­ние — если бы вы зна­ли! Она, долж­но быть, про­ха­жи­ва­лась перед длин­ным зер­ка­лом, любу­ясь собой. Это было типич­но для нее. Тще­сла­вие от нача­ла до кон­ца — упо­е­ние соб­ствен­ной кра­со­той, такое же, как упо­е­ние той неболь­шой рос­ко­шью, кото­рую Дени смог предо­ста­вить ей. Я не про­сы­пал­ся до зака­та и сра­зу понял, сколь­ко вре­ме­ни про­спал, по золо­ти­сто­му све­ту и длин­ным теням за окном. Нико­го побли­зо­сти не было, и свое­об­раз­ная тиши­на, каза­лось, пари­ла надо всем. Вне­зап­но вда­ле­ке послы­шал­ся сла­бый стон, дикий и пре­ры­ви­стый, кото­рый пока­зал­ся мне смут­но зна­ко­мым. Я не скло­нен к каким-то внут­рен­ним пред­чув­стви­ям, но на этот раз я сра­зу очень испу­гал­ся. Мне сни­лись сны — более страш­ные, неже­ли те, что сни­лись в преды­ду­щую неде­лю, и теперь они жут­ко соче­та­лись с тем­ной мучи­тель­ной дей­стви­тель­но­стью. Во всем этом месте засты­ла ядо­ви­тая атмо­сфе­ра. Поз­же я поду­мал, что неко­то­рые зву­ки, долж­но быть, про­ник­ли в мой бес­со­зна­тель­ный мозг в тече­ние сна. Моя боль, тем не менее, зна­чи­тель­но спа­ла, и я без тру­да встал и при­нял­ся ходить. Доста­точ­но ско­ро я убе­дил­ся в том, что про­изо­шло что-то нелад­ное. Марш и Мар­се­лин мог­ли катать­ся вер­хом, но кто-то дол­жен был гото­вить обед на кухне. Вме­сто это­го была толь­ко тиши­на, кро­ме того отда­лен­но­го то ли сто­на, то ли завы­ва­ния, то ли воп­ля. Никто не отве­тил, когда я подер­гал ста­ро­мод­ный шнур звон­ка, что­бы позвать Сци­пи­о­на. Затем, в надеж­де най­ти кого-нибудь, я стал бро­дить по дому и вско­ре уви­дел пят­но, рас­полз­ше­е­ся на потол­ке – яркое пят­но, кото­рое, долж­но быть, про­ник­ло сквозь пол ком­на­ты Мар­се­лин. Мгно­вен­но я забыл о сво­их неду­гах и поспе­шил наверх, что­бы выяс­нять, что слу­чи­лось. Все ужа­сы, что могут про­ис­хо­дить под солн­цем, про­мельк­ну­ли в моем созна­нии, пока я борол­ся с дефор­ми­ро­ван­ной сыро­стью две­рью ее тихой ком­на­ты, и наи­бо­лее отвра­ти­тель­ным в этом было ужас­ное ощу­ще­ние и роко­вое ожи­да­ние каких-то зло­ве­щих собы­тий. На меня дави­ла мысль о том, что безы­мян­ный ужас, нако­нец, про­рвал­ся, что запре­дель­ное, кос­ми­че­ское зло нашло при­ста­ни­ще под кры­шей мое­го дома, резуль­та­том чего мог­ли быть толь­ко кровь и тра­ге­дия. Дверь, нако­нец, под­да­лась, и я, запи­на­ясь, вошел в боль­шую ком­на­ту, зате­нен­ную вет­вя­ми боль­ших дере­вьев за окна­ми. На мгно­ве­ние я ниче­го не мог делать, кро­ме как вздра­ги­вать от омер­зи­тель­но­го зло­во­ния, ворвав­ше­го­ся в мои нозд­ри. Затем, вклю­чив элек­три­че­ский свет и огля­дев­шись вокруг, я оста­но­вил взгляд на невы­ра­зи­мом бого­хуль­ном пред­ме­те, лежав­шем на жел­то-синем ков­ри­ке. Пред­мет лежал вниз лицом в боль­шой луже тем­ной густой кро­ви, и на его обна­жен­ной спине вид­нел­ся окро­вав­лен­ный отпе­ча­ток баш­ма­ка. Кровь была раз­брыз­га­на повсю­ду — на сте­нах, на мебе­ли и на полу. Мои коле­ни подо­гну­лись, пока я раз­гля­ды­вал эту сце­ну, так что я был вынуж­ден рез­ко упасть в крес­ло. Этим пред­ме­том, оче­вид­но, был чело­век, хотя пона­ча­лу иден­ти­фи­ци­ро­вать его было непро­сто, так как на нем не было одеж­ды, а боль­шин­ство волос на голо­ве было вар­вар­ски выре­за­но или, ско­рее, вырва­но. Тело чело­ве­ка име­ло цвет тем­ной сло­но­вой кости, и я понял, что это, види­мо, была Мар­се­лин. Отпе­ча­ток баш­ма­ка на спине при­да­вал телу еще более чудо­вищ­ный вид. Я не мог даже пред­ста­вить стран­ную, ужас­ную тра­ге­дию, кото­рая, долж­но быть, име­ла здесь место, пока я спал в ниж­ней ком­на­те. Когда я под­нял руку, что­бы обте­реть кап­ли на лбу, я уви­дел, что мои паль­цы были пере­пач­ка­ны лип­кой кро­вью. Я вздрог­нул, а затем понял, что кровь, веро­ят­но, нахо­ди­лась на поверх­но­сти две­ри, кото­рую неиз­вест­ный пре­ступ­ник, выхо­дя, закрыл. Он забрал ору­жие с собой; так я решил, посколь­ку ника­ких смер­то­нос­ных инстру­мен­тов здесь не было вид­но. Иссле­дуя пол, я обна­ру­жил груп­пу лип­ких отпе­чат­ков, похо­жих на тот, что был на теле, кото­рые вели от это­го ужас­но­го пред­ме­та к две­ри. Был так­же и дру­гой след кро­ви, при­чем его про­ис­хож­де­ние каза­лось мне необъ­яс­ни­мым — широ­кая непре­рыв­ная линия, как буд­то отме­чав­шая путь какой-то огром­ной змеи. Сна­ча­ла я решил, что он воз­ник, долж­но быть, из-за того, что чего убий­ца воло­чил что-то за собой. Затем, заме­тив, что неко­то­рые из отпе­чат­ков ног накла­ды­ва­лись на этот зага­доч­ный след, я был вынуж­ден допу­стить, что он появил­ся еще до того, как убий­ца вышел из ком­на­ты. Но какое пол­за­ю­щее суще­ство мог­ло нахо­дить­ся здесь вме­сте с жерт­вой и пре­ступ­ни­ком и при этом поки­ну­ло ком­на­ту до того, как убий­ца закон­чил свое дело? Задав себе этот вопрос, я обра­тил вни­ма­ние на новую серию отда­лен­ных при­зрач­ных воз­гла­сов. Нако­нец, с тру­дом очнув­шись от летар­ги­че­ско­го ужа­са, я сно­ва сдви­нул­ся с места и стал сле­до­вать отпе­чат­кам на полу. Я не мог даже пред­по­ло­жить, кто был убий­цей, так же как не мог объ­яс­нить отсут­ствие слуг. Я смут­но ощу­щал, что дол­жен под­нять­ся в атти­че­скую ком­на­ту Мар­ша, но преж­де, чем эта идея окон­ча­тель­но созре­ла в моем моз­гу, я уви­дел, что кро­ва­вый след дей­стви­тель­но ведет меня туда. Был ли Марш убий­цей? Неуже­ли его све­ла с ума напря­жен­ная атмо­сфе­ра в доме, и он вне­зап­но сорвал­ся? В атти­че­ском кори­до­ре след осла­бел, и отпе­чат­ки почти исчез­ли, сли­ва­ясь с тем­ным ков­ром. Одна­ко я все еще мог раз­ли­чить стран­ную оди­но­кую линию, пред­ше­ству­ю­щую основ­но­му сле­ду; она вела пря­мо к закры­той две­ри сту­дии Мар­ша, исче­зая при­мер­но в сере­дине щели под ней. Оче­вид­но, она пере­сек­ла порог в тот момент, когда дверь была широ­ко откры­та. Мое серд­це тяже­ло сту­ча­ло от уста­ло­сти, но я взял­ся за руч­ку две­ри и обна­ру­жил, что она не запер­та. Открыв ее, я немно­го посто­ял в туск­лом све­те вечер­не­го заре­ва, что­бы под­го­то­вить­ся к тому ново­му кош­ма­ру, кото­рый мог ожи­дать меня. На полу явно было что-то, напо­ми­на­ю­щее чело­ве­ка, и я вклю­чил лам­пу. Как толь­ко вспых­нул свет, я уви­дел этот ужас­ный пред­мет — это был бед­ня­га Марш, — а затем я в неве­рии и отча­я­нии уста­вил­ся на то живое суще­ство, что дро­жа­ло и смот­ре­ло на меня из откры­то­го двер­но­го про­ема, веду­ще­го в спаль­ню Мар­ша. Это был взъеро­шен­ный чело­век с безум­ным взгля­дом, покры­тый засох­шей кро­вью и дер­жа­щий в руке жут­кое маче­те, кото­рое слу­жи­ло одним из укра­ше­ний на стене сту­дии. Одна­ко даже в этот чудо­вищ­ный момент я узнал в нем того, кто, по мое­му мне­нию, дол­жен был быть в тыся­че миль отсю­да. Это было мой сын Дени — или безу­мец, кото­рый когда-то был Дени. Мое появ­ле­ние вро­де бы частич­но при­ве­ло его в созна­ние или, по край­ней мере, вер­ну­ло память мое­му несчаст­но­му маль­чи­ку. Он выпря­мил­ся и попы­тал­ся под­нять голо­ву, как буд­то ста­рал­ся отрях­нуть­ся от мрач­но­го воз­дей­ствия окру­жа­ю­щей обста­нов­ки. Я не мог вымол­вить ни сло­ва, но лишь дви­гал губа­ми. Мой взгляд на мгно­ве­ние упал на фигу­ру, лежа­щую на полу перед тяже­ло задра­пи­ро­ван­ным плот­ной тка­нью моль­бер­том — фигу­ру, к кото­рой вел стран­ный кро­ва­вый след и кото­рая, каза­лось, была опле­те­на каки­ми-то тем­ны­ми вяз­ки­ми нитя­ми. Направ­ле­ние мое­го взгля­да, оче­вид­но, нашло отклик в смя­тен­ном созна­нии Дени, посколь­ку он вне­зап­но начал бор­мо­тать хрип­лым шепо­том какие-то сло­ва, смысл кото­рых я ско­ро ухва­тил. “Я дол­жен был уни­что­жить ее… она была дья­во­лом… вер­хов­ной жри­цей все­лен­ско­го зла… отро­дье без­дны… Марш знал и пытал­ся пре­ду­пре­дить меня. Доб­рый ста­ри­на Фрэнк — я не уби­вал его, хотя и был готов к тому преж­де, чем, нако­нец, все понял. Но я понял — и уни­что­жил ее… а затем эти про­кля­тые воло­сы…” Я в ужа­се слу­шал его; Дени на секун­ду поперх­нул­ся от вол­не­ния, оста­но­вил­ся, и сно­ва про­дол­жил. “Ты не знал… ее пись­ма ста­ли стран­ны­ми, и я понял, что она влю­би­лась в Мар­ша. Потом она почти пре­кра­ти­ла писать. Он нико­гда не упо­ми­нал о ней, и я чув­ство­вал, что что-то не так. Я поду­мал, что дол­жен воз­вра­тить­ся и выяс­нить, в чем дело. Я не стал пре­ду­пре­ждать тебя, посколь­ку ты вряд ли согла­сил­ся бы со мной. Я хотел уди­вить их. При­е­хав сего­дня око­ло полу­дня, я зашел в дом и ото­слал всех слуг, оста­вив толь­ко поле­вых рабо­чих, посколь­ку их хижи­ны нахо­дят­ся вне пре­де­лов слы­ши­мо­сти. Я ска­зал Мак-Кэй­бу, что­бы тот полу­чил для меня кое-какие вещи на мысе Жирар­до и не осо­бо ста­рал­ся вер­нуть­ся до зав­траш­не­го дня. Я велел Мэри отвез­ти всех негров на ста­ром авто­мо­би­ле в дерев­ню Бенд-Вил­л­эдж на отдых, сооб­щив им, что мы соби­ра­ем­ся отъ­е­хать на что-то вро­де пик­ни­ка и не будем нуж­дать­ся в их услу­гах. Затем я ска­зал тем, кто остал­ся охра­нять негри­тян­ские доми­ки, что им луч­ше остать­ся на всю ночь у дво­ю­род­но­го бра­та дяди Сци­па”. Речь Дени ста­ла совер­шен­но бес­связ­ной, и мне при­шлось напря­гать слух, что­бы раз­би­рать каж­дое сло­во. Мне вновь пока­за­лось, что я слы­шу отда­лен­ный дикий вопль, но Дени про­дол­жил свой рас­сказ. “Я уви­дел, что ты спишь ниж­ней ком­на­те и вряд ли вско­ре проснешь­ся. Затем я стал тихо красть­ся наверх, что­бы застать врас­плох Мар­ша и… ту жен­щи­ну!” Мой сын вздрог­нул, не решив­шись про­из­не­сти имя Мар­се­лин. В тот же момент я уви­дел, что его гла­за рас­ши­ри­лись одно­вре­мен­но с разо­рвав­шим тиши­ну кри­ком, кото­рый теперь про­из­во­дил впе­чат­ле­ние все более зна­ко­мо­го. “Ее не было в сво­ей ком­на­те, поэто­му я под­нял­ся в сту­дию. Дверь была закры­та, и я услы­шал голо­са внут­ри. Я не стал сту­чать — про­сто ворвал­ся в поме­ще­ние и уви­дел ее пози­ру­ю­щей для кар­ти­ны. Обна­жен­ную, но всю обви­тую адски­ми воло­са­ми. И все­ми воз­мож­ны­ми спо­со­ба­ми стро­я­щую глаз­ки Мар­шу. Моль­берт сто­ял доволь­но дале­ко от две­ри, так что я не мог видеть изоб­ра­же­ние. Их обо­их очень потряс­ло мое втор­же­ние, и Марш опу­стил свою кисть. Я был в гне­ве и ска­зал ему, что он дол­жен пока­зать мне порт­рет, но он посте­пен­но успо­ко­ил­ся и заявил мне, что рабо­та еще не закон­че­на. Оста­лось день или два — а затем я уви­жу кар­ти­ну, в то вре­мя как она ее еще не виде­ла. Но это не удо­вле­тво­ри­ло меня. Я при­нял­ся наста­и­вать, но он покрыл порт­рет бар­хат­ной заве­сой преж­де, чем я смог раз­гля­деть его. Он был готов сопро­тив­лять­ся, дабы не поз­во­лить мне уви­деть полот­но, но она… она под­ня­лась со сво­е­го места и подо­шла ко мне. Ска­за­ла, что мы долж­ны уви­деть это. Фрэнк ужас­но разо­злил­ся и уда­рил меня кула­ком, когда я, в свою оче­редь, попы­тал­ся уда­рить его и сдер­нуть заве­су. Я отра­зил удар и бук­валь­но нока­у­ти­ро­вал его. Затем я был прак­ти­че­ски оглу­шен тем воп­лем, что изда­ло это… суще­ство. Она сама сня­ла покры­ва­ло и бро­си­ла взгляд на то, что нари­со­вал Марш. Я огля­нул­ся и уви­дел, что она, как сума­сшед­шая, выбе­жа­ла из сту­дии — а затем я уви­дел изоб­ра­же­ние”. Безу­мие вновь вспых­ну­ло в гла­зах мое­го сына, когда он дошел до это­го места в рас­ска­зе, и на секун­ду мне пока­за­лось, что он готов набро­сить­ся на меня с маче­те. Но после пау­зы он немно­го успо­ко­ил­ся. “О, Боже — этот порт­рет! Нико­гда не смот­ри на него! Сожги его вме­сте с дра­пи­ров­кой и брось пепел в реку! Марш знал — и пре­ду­пре­ждал меня. Он знал, что на самом деле пред­став­ля­ла собой эта жен­щи­на… или лео­пард, или гор­го­на, или ламия, чем бы она ни была. Он пытал­ся наме­кать мне на это еще с тех пор, как я встре­тил ее в париж­ской сту­дии Мар­ша, но это нель­зя было выра­зить сло­ва­ми. Я пола­гал, что люди кле­ве­та­ли на нее, когда шеп­та­ли ужас­ные вещи — она загип­но­ти­зи­ро­ва­ла меня так, что я не мог верить про­стым фак­там но это изоб­ра­же­ние выда­ло ее тай­ну цели­ком — всю ее чудо­вищ­ную сущ­ность! Боже, ведь Фрэнк — вели­кий худож­ник! Этот порт­рет — самое гран­ди­оз­ное про­из­ве­де­ние, кото­рое созда­ла живая душа с эпо­хи Рем­бранд­та! Было бы пре­ступ­ле­ни­ем сжечь его — но гораз­до боль­шим пре­ступ­ле­ни­ем будет поз­во­лить ему суще­ство­вать; точ­но так же было бы отвра­ти­тель­ным гре­хом­поз­во­лить этой жен­щине-демо­ну про­дол­жать жить. В ту мину­ту, когда я раз­гля­ды­вал кар­ти­ну, я понял, кем она была и какую роль она игра­ла в кош­мар­ной тайне, при­шед­шей к нам со вре­ме­ни Ктул­ху и Стар­цев — тайне, кото­рая была почти стер­та, когда погру­зи­лась в оке­ан Атлан­ти­да, но сохра­ни­лась в скры­тых тра­ди­ци­ях, алле­го­ри­че­ских мифах и запрет­ных полу­ноч­ных риту­а­лах. Ты дол­жен знать, что ее культ был насто­я­щим, ни наме­ка на под­дел­ку. Было бы вели­ким бла­гом, если бы ее культ ока­зал­ся ими­та­ци­ей. Но это была ста­рая, отвра­ти­тель­ная тень того, что фило­со­фы нико­гда не сме­ли упо­ми­нать — то, на что наме­ка­ет Некро­но­ми­кон и отоб­ра­жа­ет­ся в сим­во­ли­че­ской фор­ме в колос­сах ост­ро­ва Пас­хи. Она дума­ла, что мы не мог­ли рас­по­знать ее, что лож­ная внеш­ность будет удер­жи­вать нас до тех пор, пока мы за бес­це­нок не про­да­дим свои бес­смерт­ные души. И была отча­сти пра­ва — мою душу она, в кон­це кон­цов, полу­чи­ла. Ей нуж­но было все­го лишь ждать. Но Фрэнк — доб­рый ста­ри­на Фрэнк — был намно­го умнее и про­ни­ца­тель­нее меня. Он знал, что все это зна­чи­ло, и решил нари­со­вать ее. Я не сомне­ва­юсь в том, что она прон­зи­тель­но взвизг­ну­ла и убе­жа­ла имен­но тогда, когда уви­де­ла кар­ти­ну. Порт­рет еще не был пол­но­стью готов, но, видит Бог, и это­го было доста­точ­но. Затем я понял, что дол­жен убить ее — уни­что­жить ее и все, что свя­за­но с ней. Это была инфек­ция, кото­рую не мог­ла выне­сти здо­ро­вая чело­ве­че­ская кровь. Было так­же еще кое-что — но ты нико­гда не узна­ешь, если сожжешь изоб­ра­же­ние, не взгля­нув на него. Я ворвал­ся в ее ком­на­ту с этим маче­те, что снял со сте­ны, оста­вив все еще оглу­шен­но­го Фрэн­ка лежа­щим на полу. Он, одна­ко, дышал, и я знал и бла­го­да­рил небе­са за то, что не убил его. Я застал ее перед зер­ка­лом, запле­та­ю­щую свои про­кля­тые воло­сы. Она обер­ну­лась ко мне, как дикий зверь, и нача­ла бук­валь­но выпле­вы­вать нару­жу свою нена­висть к Мар­шу. Тот факт, что она была влюб­ле­на в него — и я знал об этом — толь­ко усу­губ­лял ее зло­бу. В тече­ние мину­ты я не мог дви­гать­ся, и она едва не гип­но­ти­зи­ро­ва­ния меня. Затем я поду­мал об изоб­ра­же­нии, и это нару­ши­ло корот­кий пери­од ее оча­ро­ва­ния. Она поня­ла это по моим гла­зам и, долж­но быть, так­же заме­ти­ла и маче­те. Я нико­гда не видел тако­го дико­го взгля­да даже у зве­рей из джун­глей, какой она бро­си­ла на меня. Она прыг­ну­ла на меня, подоб­но лео­пар­ду, рас­то­пы­рив ког­тя­ми, но я ока­зал­ся быст­рее. Я взмах­нул маче­те, и этим все кон­чи­лось”. Дени сно­ва был вынуж­ден оста­но­вить­ся, и я наблю­дал, как пот сте­ка­ет по его лбу через брыз­ги кро­ви. Но через мгно­ве­ние он про­дол­жил хрип­лым голо­сом. “Я ска­зал, что этим все кон­чи­лось — но, Гос­по­ди! Борь­ба еще толь­ко нача­лась! Я чув­ство­вал, что сра­жал­ся с леги­о­на­ми Сата­ны, и под конец оста­вил след сво­ей ноги на спине той тва­ри, кото­рую уни­что­жил. Затем я видел, что бого­хуль­ная прядь густых чер­ных волос начи­на­ет скру­чи­вать­ся и изви­вать­ся сама по себе. Я мог бы дога­дать­ся об этом. Об этом гово­ри­лось в древ­них леген­дах. Эти про­кля­тые воло­сы име­ли соб­ствен­ную жизнь, кото­рую нель­зя было пре­кра­тить, уни­что­жив лишь само суще­ство. Я знал, что дол­жен сжечь их и начал рубить воло­сы маче­те. Боже, это была дья­воль­ская рабо­та! Они были жест­кие – как буд­то желез­ные про­во­да, — но я сумел сде­лать это. Но самым отвра­ти­тель­ным было смот­реть на то, как кор­чит­ся и сопро­тив­ля­ет­ся этот боль­шой моток волос. В тот момент, когда мне оста­ва­лось раз­ру­бить или раз­да­вить послед­нюю прядь, я услы­шал какой то жут­кий крик, раз­дав­ший­ся поза­ди дома. Тебе он зна­ком — он все еще пери­о­ди­че­ски про­дол­жа­ет­ся. Я не знаю, что чей это был крик, но он, долж­но быть, как-то свя­зан с этим адским делом. Он едва ли похож на что либо, слы­шан­ное мною рань­ше, но явно не к доб­ру. В пер­вый раз, когда я услы­шал этот крик, он очень боль­но уда­рил по моим нер­вам, и я упу­стил несколь­ко волос. Но затем мне при­шлось вести еще более труд­ную бит­ву – в сле­ду­ю­щую секун­ду локон повер­нул­ся ко мне, и из одно­го из его кон­цов, само­сто­я­тель­но свя­зав­ше­го­ся в узел, подоб­ный какой-то гро­теск­ной голо­ве, высу­нул­ся ядо­ви­тый язык. Я уда­рил его маче­те, и он отвер­нул­ся. Затем, когда я сно­ва смог вздох­нуть, опра­вив­шись от шока, вызван­но­го кри­ком и необыч­ным пре­вра­ще­ни­ем волос, я уви­дел, что чудо­вищ­ный пред­мет пополз по полу, как боль­шая чер­ная змея. На неко­то­рое вре­мя я застыл в бес­си­лье, но когда эта тварь исчез­ла под две­рью, я смог сдви­нуть­ся с места и, спо­ты­ка­ясь, побрел вдо­гон­ку. Я дер­жал­ся широ­ко­го кро­ва­во­го сле­да, кото­рый вел наверх. Он при­вел меня сюда — и пусть небе­са про­кля­нут меня, если я не видел через двер­ной про­ем, как тварь, подоб­но взбе­сив­шей­ся гре­му­чей змее, и с той же яро­стью, с какой она кида­лась на меня, набро­си­лась на бед­но­го, лишен­но­го созна­ния Мар­ша, а затем, нако­нец, обви­лась вокруг него, как питон. Он начал при­хо­дить в созна­ние, но эта гнус­ная змея обхва­ти­ла его преж­де, чем он встал на ноги. Я знал, что вся нена­висть жен­щи­ны-демо­на была в этой змее, но я не мог добить ее. Я пытал­ся спа­сти Фрэн­ка, но это было выше моих сил. Даже маче­те ока­за­лось бес­по­лез­ным — я не мог сво­бод­но раз­мах­нуть­ся им, не рискуя рас­сечь Фрэн­ка на кус­ки. Я видел, как напряг­лись эти чудо­вищ­ные коль­ца, видел несчаст­но­го Фрэн­ка, уми­ра­ю­ще­го на моих гла­зах — и все вре­мя отку­да-то изда­ли доно­сил­ся этот ужас­ный при­зрач­ный вой. Это все. Я поме­стил бар­хат­ную ткань над кар­ти­ной и наде­юсь, что она нико­гда не будет сня­та. Порт­рет дол­жен быть сожжен. Я не смог ото­рвать мерз­кие коль­ца от тела бед­но­го Фрэн­ка — они бук­валь­но въелись в него, как какая-то щелочь, и кажет­ся, утра­ти­ли вся­кую подвиж­ность. Это было похо­же на то, как буд­то этот змее­об­раз­ный локон выра­зил сво­е­го рода извра­щен­ную неж­ность к чело­ве­ку, уби­то­му им — вце­пил­ся в него… обнял его. Ты дол­жен сжечь несчаст­но­го Фрэн­ка вме­сте с эти­ми воло­са­ми и, ради Бога, не забудь спа­лить их до состо­я­ния пеп­ла. Их и кар­ти­ну. Они все долж­ны сго­реть. Сохран­ность мира тре­бу­ет, что­бы они сго­ре­ли”. Дени мог бы про­шеп­тать боль­ше, но новый взрыв дале­ко­го воп­ля пре­рвал его. Впер­вые мы поня­ли, что это было, посколь­ку повер­нув­ший на запад ветер, нако­нец, донес до нас сло­ва. Нам сле­до­ва­ло рас­по­знать их еще дав­но, так как зву­ки, очень похо­же на этот, часто исхо­ди­ли из одно­го и того же источ­ни­ка. Это была Софо­нис­ба, ста­рая смор­щен­ная зулус­ская ведь­ма, кото­рая заис­ки­ва­ла перед Мар­се­лин, выкри­ки­вая из сво­ей хижи­ны те же сло­ва, что теперь вен­ча­ли эту кош­мар­ную тра­ге­дию. Мы оба мог­ли рас­слы­шать неко­то­рые фра­зы, кото­рые она про­из­но­си­ла вою­щим голо­сом, и поня­ли те зага­доч­ные искон­ные вещи, что свя­зы­ва­ли эту дикую кол­ду­нью с дру­гой наслед­ни­цей древ­них тайн, толь­ко что уби­той. Часть слов, кото­рые она исполь­зо­ва­ла, выда­ва­ли ее при­вер­жен­ность демо­ни­че­ским тра­ди­ци­ям забы­тых эпох. “Иэ! Иэ! Шуб- Ниг­гу­рат! Йа Р’Лайх! Н’га­ги н’бу­лу бва­на н’ло­ло! Йа, йо, бед­ная Мис­сис Танит, бед­ная Мис­сис Изи­да! Мар­се Клу­лу, появись из воды и забе­ри свою дочь — она умер­ла! Она умер­ла! У волос боль­ше нет ника­кой хозяй­ки, Мар­се Клу­лу. Ста­рая Софи, она зна­ет! Ста­рая Софи, она полу­чи­ла чер­ный камень из Боль­шо­го Зим­баб­ве в ста­рой Афри­ке! Ста­рая Софи, она тан­це­ва­ла в лун­ном све­те вокруг кам­ня кро­ко­ди­ла до того, как Н’бан­гус пой­мал ее и про­дал на корабль, пере­во­зя­щий людей! Нет боль­ше Танит! Нет боль­ше Изи­ды! Нет боль­ше жен­щи­ны-ведь­мы, кото­рая бы хра­ни­ла огонь горя­щим в боль­шом камен­ном месте! Йа, йо! Н’га­ги н’бу­лу бва­на н’ло­ло! Иэ! Шуб Ниг­гу­рат! Она умер­ла! Ста­рая Софи зна­ет!” На этом вопль не закон­чил­ся, но это все, на что я смог обра­тить вни­ма­ние. Выра­же­ние лица мое­го сына гово­ри­ло о том, что это напом­ни­ло ему о чем-то ужас­ном, и маче­те, сжа­тое в его руке, не сули­ло ниче­го хоро­ше­го. Я знал, что он был в отча­я­нии, и прыг­нул на него, что­бы разору­жить его преж­де, чем он смог бы натво­рить беду. Но я опоз­дал. Ста­рик с боль­ным позво­ноч­ни­ком не спо­со­бен на мно­гое. Меж­ду нами про­изо­шла упор­ная борь­ба, длив­ша­я­ся мно­го секунд, но он все-таки зако­лол себя. Я не уве­рен, но, кажет­ся, он пытал­ся убить и меня. Его послед­ние сло­ва, про­из­не­сен­ные зады­ха­ю­щим­ся голо­сом, каса­лись необ­хо­ди­мо­сти уни­что­жить все, что было свя­за­но с Мар­се­лин — кро­вью или бра­ком.

V

Боль­ше все­го меня тогда пора­зи­ло то, что я не сошел с ума в тот момент или спу­стя часы. Пере­до мной лежа­ло мерт­вое тело мое­го сына – един­ствен­но­го чело­ве­ка, о кото­ром я дол­жен был забо­тить­ся, а в деся­ти футах, воз­ле оку­тан­но­го моль­бер­та, нахо­дил­ся труп его луч­ше­го дру­га, обмо­тан­ный ужас­ным безы­мян­ным локо­ном. В ниж­ней ком­на­те лежал оскаль­пи­ро­ван­ный труп жен­щи­ны-чудо­ви­ща, отно­си­тель­но кото­рой я был готов пове­рить чему угод­но. Ябыл слиш­ком оше­лом­лен, что­бы пытать­ся про­ана­ли­зи­ро­вать прав­ди­вость рас­ска­за о воло­сах — и даже если бы я не был так шоки­ро­ван, это­го мрач­но­го воя, исхо­див­ше­го из хижи­ны тети Софи, было доста­точ­но, что­бы снять все сомне­ния. Если бы мне хва­ти­ло муд­ро­сти, я бы сра­зу выпол­нил то, о чем про­сил бед­ный Дени — то есть сжег кар­ти­ну и обвив­шие тело Мар­ша воло­сы, не про­яв­ляя к ним любо­пыт­ства — но я был слиш­ком воз­буж­ден, что­бы про­явить муд­рость. Кажет­ся, я дол­го бор­мо­тал какой-то вздор над моим маль­чи­ком, а затем вспом­нил, что ночь уже закан­чи­ва­ет­ся, и вско­ре с наступ­ле­ни­ем утра воз­вра­тят­ся слу­ги. Было ясно, что нуж­но как-то объ­яс­нить им этот инци­дент, и я решил, что дол­жен спря­тать все его мрач­ные сви­де­тель­ства и выду­мать какую-нибудь исто­рию. Тот моток волос вокруг Мар­ша пред­став­лял собой кош­мар­ную вещь. Пыта­ясь про­ткнуть его мечом, сня­тым со сте­ны, мне пока­за­лось, что я почти ощу­щаю, как он еще силь­нее сжи­ма­ет коль­ца на мерт­вом чело­ве­ке. Я не посмел кос­нуть­ся его — и чем доль­ше я рас­смат­ри­вал, тем более ужас­ные осо­бен­но­сти заме­чал в нем. Одна осо­бен­ность пода­ла мне началь­ную идею. Я не ста­ну гово­рить о ней — но это частич­но объ­яс­ня­ло необ­хо­ди­мость в пита­нии волос подо­зри­тель­ны­ми мас­ла­ми, как это все­гда дела­ла Мар­се­лин. Нако­нец, я решил захо­ро­нить все три тела в под­ва­ле, засы­пав их изве­стью, кото­рая нахо­ди­лась на скла­де. Это была ночь адской рабо­ты. Я вырыл три моги­лы; для мое­го сына подаль­ше от двух дру­гих, посколь­ку я не хотел, что­бы он нахо­дил­ся побли­зо­сти от тела этой жен­щи­ны или ее волос. Я сожа­лел, что не смог ото­рвать локон от несчаст­но­го Мар­ша. Это было ужас­но, когда я укла­ды­вал их в моги­лы. Я исполь­зо­вал оде­я­ла, что­бы пере­та­щить жен­щи­ну и бед­но­го пар­ня с пря­дью волос вокруг тела. Затем я при­нес два бар­ре­ля изве­сти со скла­да. Бог, веро­ят­но, при­дал мне силу, посколь­ку я не толь­ко пере­нес их в погреб, но и без затруд­не­ний запол­нил все три моги­лы. Из части изве­сти я сде­лал рас­твор для побел­ки, потом взял стре­мян­ку и поста­вил ее под потол­ком, сквозь кото­рый про­со­чи­лась кровь. Затем я сжег почти все пред­ме­ты из ком­на­ты Мар­се­лин, очи­стив сте­ны, пол и тяже­лую мебель. Так­же я вымыл атти­че­скую сту­дию, сле­ды и линии, кото­рые вели туда. И все это вре­мя я слы­шал ста­рую Софи, вопя­щую в отда­ле­нии. Долж­но быть, дья­вол все­лил­ся в это созда­ние, судя по тому, сколь дол­го про­дол­жал­ся ее крик. Но она все­гда напе­ва­ла подо­зри­тель­ные вещи. Имен­но поэто­му заня­тые на поле­вых рабо­тах негры не испу­га­лись и не заин­те­ре­со­ва­лись ею в ту ночь. Я запер дверь сту­дии и спря­тал ключ в сво­ей ком­на­те. Затем я сжег в камине всю свою испач­кав­шу­ю­ся одеж­ду. К рас­све­ту дом смот­рел­ся вполне нор­маль­но, насколь­ко мог бы решить любой слу­чай­ный про­хо­жий. Я не осме­лил­ся дотро­нуть­ся до покры­то­го моль­бер­та, но запла­ни­ро­вал посмот­реть на него поз­же. Итак, на сле­ду­ю­щий день воз­вра­ти­лись слу­ги, и я сооб­щил им, что моло­дежь отпра­ви­лась в Сент Луис. Никто из поле­вых рабо­чих вро­де бы не видел и не слы­шал ниче­го осо­бен­но­го, а ста­рая Софо­нис­ба пре­кра­ти­ла свои вопли с вос­хо­дом Солн­ца. После это­го она упо­до­би­лась сфинк­су и не про­из­но­си­ла ни сло­ва о том, что про­изо­шло в ее мрач­ном созна­нии нака­нуне днем и ночью. Поз­же я сде­лал лож­ное заяв­ле­ние о том, что Дени, Марш и Мар­се­лин вер­ну­лись в Париж и ста­ли изред­ка общать­ся со мной по почте, отправ­ляя отту­да письма(которые я напи­сал сам, под­де­лав их почер­ки). В раз­го­во­рах с дру­зья­ми мне при­шлось мно­го лгать или умал­чи­вать о неко­то­рых собы­ти­ях и вещах, но я пони­мал, что люди тай­но пред­по­ла­га­ли, что я что-то скры­ваю. Я сфаль­си­фи­ци­ро­вал сооб­ще­ния о смер­тях Мар­ша и Дени во вре­мя вой­ны и поз­же ска­зал, что Мар­се­лин ушла в жен­ский мона­стырь. К сча­стью, у Мар­ша уже не было роди­те­лей, а его экс­цен­трич­ные мане­ры отчуж­да­ли его от род­ствен­ни­ков в шта­те Луи­зи­а­на. Навер­ное, все сло­жи­лось бы намно­го луч­ше для меня, если бы я под­чи­нил­ся здра­во­му смыс­лу и сжег кар­ти­ну, про­дал план­та­цию и вооб­ще пре­кра­тил вся­кую актив­ную дея­тель­ность вви­ду сво­е­го взбу­до­ра­жен­но­го пере­на­пряг­ше­го­ся созна­ния. Вы види­те то, к чему при­ве­ло мое безу­мие. Неуро­жаи зер­но­вых куль­тур, разо­шед­ши­е­ся один за дру­гим рабо­чие, дом на гра­ни пол­но­го раз­ру­ше­ния, и сам я в каче­стве отшель­ни­ка и темы для мно­же­ства зага­доч­ных баек сель­ской мест­но­сти. Никто не ходит здесь после наступ­ле­ния тем­но­ты, да и в любое дру­гое вре­мя, и ниче­го с этим не поде­ла­ешь. Имен­но поэто­му я понял, что вы долж­ны быть чужа­ком. А поче­му я оста­юсь здесь? Я не могу пол­но­стью рас­крыть вам при­чи­ну это­го. Это слиш­ком близ­ко свя­за­но с веща­ми, нахо­дя­щи­ми­ся на самом краю разум­ной дей­стви­тель­но­сти. Воз­мож­но, это­го бы не слу­чи­лось, если бы я не рас­смот­рел изоб­ра­же­ние. Я дол­жен был посту­пить так, как ска­зал бед­ный Дени. Пона­ча­лу я твер­до наме­ре­вал­ся сжечь кар­ти­ну, когда под­нял­ся спу­стя неде­лю после тра­ге­дии в запер­тую сту­дию, но спер­ва я все же посмот­рел — и это все изме­ни­ло. Нет, бес­по­лез­но гово­рить о том, что я видел. Кста­ти, вско­ре вы сами смо­же­те уви­деть это, хотя вре­мя и сырость выпол­ни­ли свою рабо­ту. Я не думаю, что это при­чи­нит вам вред, но на меня кар­ти­на про­из­ве­ла пагуб­ное воз­дей­ствие. Я знал слиш­ком мно­гое из того, что это зна­чи­ло. Дени был прав — кар­ти­на явля­ла собой самый вели­кий три­умф­че­ло­ве­че­ско­го искус­ства со вре­ме­ни Рем­бранд­та, даже будучи неза­кон­чен­ной. Я понял это с само­го нача­ла и осо­знал, что несчаст­ный Марш выра­зил этим рисун­ком свои глав­ные дека­дент­ские прин­ци­пы. В каче­стве худож­ни­ка он был тем же, кем был Бод­лер как поэт, — а Мар­се­лин была клю­чом, кото­рый раз­мы­кал его сокро­вен­ную цита­дель гени­аль­но­сти. Порт­рет бук­валь­но оше­ло­мил меня, когда я снял с него покры­ва­ло оше­ло­мил преж­де, чем я смог понять, чем в целом явля­лась кар­ти­на. Ведь это толь­ко отча­сти порт­рет. Марш вполне искренне утвер­ждал, что он нари­со­вал не толь­ко Мар­се­лин, но и то, что он видел сквозь нее и вне нее. Конеч­но, она была клю­чом к кар­тине, но ее фигу­ра обра­зо­вы­ва­ла лишь одну часть во всем изоб­ра­же­нии. Она была пол­но­стью обна­же­на, кро­ме той отвра­ти­тель­ной сети волос, обвив­ших­ся вокруг нее, и, отки­нув­шись, полу­ле­жа­ла на сво­е­го рода ска­мье или диване, изго­тов­лен­ном в мане­ре, непо­хо­жей на любую извест­ную деко­ра­тив­ную тра­ди­цию. В одной руке она дер­жа­ла кубок чудо­вищ­ной фор­мы, из кото­ро­го выли­ва­лась жид­кость, чей цвет я и по сей день не могу опи­сать или клас­си­фи­ци­ро­вать — не знаю, где Марш достал такие крас­ки. Фигу­ра и диван были рас­по­ло­же­ны сле­ва на перед­нем плане сце­ны само­го стран­но­го харак­те­ра, кото­рую я когда-либо видел в сво­ей жиз­ни. Каза­лось, эта сце­на пред­став­ля­ла собой при­зрач­ную эма­на­цию из созна­ния жен­щи­ны, одна­ко, с дру­гой сто­ро­ны, мож­но было допу­стить абсо­лют­но про­ти­во­по­лож­ное пред­по­ло­же­ние — как буд­то сама жен­щи­на была толь­ко зло­ве­щим отра­же­ни­ем или гал­лю­ци­на­ци­ей, вызван­ной фоно­вым пей­за­жем. Я не могу ска­зать вам, нахо­ди­лась ли эта сце­на внут­ри или вовне како­го-то поме­ще­ния — были ли изоб­ра­же­ны те адские сво­ды изнут­ри или сна­ру­жи, были ли они дей­стви­тель­но выре­за­ны из кам­ня или явля­лись про­сто урод­ли­вы­ми, покры­ты­ми гриб­ка­ми дре­во­вид­ны­ми струк­ту­ра­ми. Гео­мет­рия всей сово­куп­но­сти объ­ек­тов на кар­тине была сума­сшед­шей — каж­дый пред­мет имел одно­вре­мен­но и ост­рые, и тупые углы, густо пере­ме­шан­ные меж­ду собой. И, Боже! Кош­мар­ные фор­мы, пла­ва­ю­щие вокруг в этих бес­ко­неч­ных демо­ни­че­ских сумер­ках! Бого­хуль­ные тва­ри, что, зата­ив­шись, с вожде­ле­ни­ем бро­са­ли взгля­ды на ведь­мов­ском шаба­ше вме­сте с той жен­щи­ной – вер­хов­ной жри­цей! Чер­ные кос­ма­тые суще­ства, кото­рые соче­та­ли в себе неко­то­рые чер­ты коз­ла, голо­ву и три лапы кро­ко­ди­ла, а так­же ряд щупаль­цев на спине, а так­же плос­ко­но­сые эги­па­ны, испол­ня­ю­щие танец, кото­рый зна­ли и назы­ва­ли про­кля­тым свя­щен­ни­ки Егип­та! Но этот пей­заж был не Егип­том — это было рань­ше Егип­та, даже рань­ше Атлан­ти­ды, рань­ше леген­дар­но­го Му и шеп­чу­ще­го мифа Лему­рии. Это был искон­ный источ­ник все­го ужа­са на этой зем­ле, и кар­ти­на ясно пока­зы­ва­ла, какой частью все­го это­го была Мар­се­лин. Я думаю, что это дол­жен был быть кощун­ствен­ный Р’Лайх, сотво­рен­ный суще­ства­ми не нашей пла­не­ты — то, на что туман­но наме­ка­ли при­глу­шен­ны­ми голо­са­ми Марш и Дени. Р’Лайх изоб­ра­жал­ся пол­но­стью покры­тым водой, хотя, с дру­гой сто­ро­ны, было понят­но, что все суще­ства на кар­тине сво­бод­но дышат. Я не мог ниче­го поде­лать — толь­ко смот­рел и дро­жал, и вдруг уви­дел, что Мар­се­лин ковар­но сле­дит за мной с хол­ста сво­и­ми чудо­вищ­ны­ми рас­ши­рен­ны­ми гла­за­ми. Это не было про­стым суе­ве­ри­ем — Марш в сво­ей сим­фо­нии рисун­ков и кра­сок дей­стви­тель­но захва­тил нечто из ее ужас­ной сущ­но­сти, и она все еще про­дол­жа­ла злить­ся и нена­ви­деть, слов­но бы ее боль­шая часть не была погре­бе­на в моги­ле под изве­стью. Но самое отвра­ти­тель­ное нача­лось, ког­да­не­ко­то­рые из порож­ден­ных Гека­той змее­об­раз­ных пря­дей волос ста­ли под­ни­мать­ся сами по себе с поверх­но­сти кар­ти­ны и полез­ли нару­жу в ком­на­ту по направ­ле­нию ко мне. Затем про­изо­шло то, что ста­ло для меня послед­ним ужа­сом, и я понял, что навсе­гда стал одно­вре­мен­но над­смотр­щи­ком и плен­ни­ком. Она явля­лась тем, что дало жизнь пер­вым туман­ным леген­дам о Меду­зе и дру­гих Гор­го­нах, и что-то в моей взбу­до­ра­жен­ной душе было захва­че­но ею и обра­ще­но в камень. Нико­гда я не почув­ствую себя в без­опас­но­сти от этих изви­ва­ю­щих­ся змее­вид­ных локо­нов – тех локо­нов, что изоб­ра­же­ны на кар­тине, и тех, что захо­ро­не­ны под изве­стью воз­ле вин­ных бочек. Слиш­ком позд­но я вспом­нил рас­ска­зы о том, что воло­сы мерт­ве­цов сохра­ня­ют­ся фак­ти­че­ски неиз­мен­ны­ми даже спу­стя сто­ле­тия после погре­бе­ний. С тех пор моя жизнь пре­вра­ти­лась в ужас и раб­ство. Я испы­ты­вал посто­ян­ный под­спуд­ный страх перед тем, что зако­па­но в под­ва­ле. Мень­ше чем через месяц негры нача­ли шеп­тать­ся насчет боль­шой чер­ной змеи, пол­зав­шей вокруг вин­ных бочек с наступ­ле­ни­ем ночи, и о стран­ном сле­де, кото­рый вел к дру­го­му пят­ну, уда­лен­но­му на шесть футов. В кон­це кон­цов, мне при­шлось пере­ме­стить все пред­ме­ты в дру­гую часть погре­ба, что­бы чер­но­ко­жим не при­хо­ди­лось про­хо­дить мимо того места, где была заме­че­на змея. Потом поле­вые рабо­чие ста­ли гово­рить о чер­ной змее, посе­щав­шей хижи­ну ста­рой Софо­нисбы каж­дый раз после полу­но­чи. Один из них ука­зал мне на след — и вско­ре я выяс­нил, что тетя Софи сама нача­ла нано­сить зага­доч­ные визи­ты в под­вал боль­шо­го дома, часа­ми задер­жи­ва­ясь и бор­мо­ча у пят­на, воз­ле кото­ро­го не осме­ли­вал­ся прой­ти мимо ни один чер­но­ко­жий. Боже, как я был рад, когда ста­рая ведь­ма умер­ла! Я абсо­лют­но уве­рен, что неко­гда она была жри­цей како­го-то древ­не­го и ужас­но­го куль­та в Афри­ке. Она, долж­но быть, про­жи­ла око­ло ста пяти­де­ся­ти лет. Ино­гда мне кажет­ся, что я слы­шу, как ночью что-что сколь­зит вокруг дома. На лест­ни­це, где отсут­ству­ют неко­то­рые сту­пень­ки, раз­да­ет­ся подо­зри­тель­ный шум, и замок на две­ри моей ком­на­ты гро­хо­чет, как буд­то нечто давит на него сна­ру­жи. Я, конеч­но, все­гда дер­жу свою дверь запер­той. Ино­гда по утрам мне кажет­ся, что я улав­ли­ваю непри­ят­ный запах в кори­до­рах и заме­чаю при­зрач­ный вяз­кий след в пыли на полу. Я знаю, что дол­жен сохра­нять воло­сы на кар­тине, посколь­ку, если с ними что-нибудь слу­чит­ся, в этом доме най­дут­ся суще­ства, кото­рые совер­шат быст­рую и ужас­ную месть. Я даже не реша­юсь уме­реть — ведь жизнь и смерть без­раз­лич­ны для ког­тей того, кто при­шел из Р’Лай­ха. И у него навер­ня­ка ока­жет­ся что-нибудь под рукой, что­бы пока­рать меня за небреж­ность. Локон Меду­зы дер­жит меня, и так будет все­гда. Нико­гда не впу­ты­вай­тесь в таин­ствен­ный запре­дель­ный ужас, моло­дой чело­век, если вы цени­те свою бес­смерт­ную душу”.

VI

Когда ста­рик закон­чил свою исто­рию, я уви­дел, что керо­син в малень­кой лам­пе уже дав­но сго­рел, а боль­шая почти пуста. “Долж­но быть, ско­ро рас­свет”, — поду­мал я, а мой слух сви­де­тель­ство­вал о том, что гро­за пре­кра­ти­лась. Рас­сказ шоки­ро­вал меня, и я боял­ся взгля­нуть на дверь, что­бы нена­ро­ком не обна­ру­жить, что она под­вер­га­ет­ся дав­ле­нию со сто­ро­ны како­го-то неиме­ну­е­мо­го суще­ства. Слож­но ска­зать, какое чув­ство пре­об­ла­да­ло во мне – абсо­лют­ный ужас, скеп­сис или сво­е­го рода болез­нен­ное фан­та­сти­че­ское любо­пыт­ство. Я пол­но­стью утра­тил дар речи и был вынуж­ден ждать, когда мой стран­ный хозя­ин пре­рвет мол­ча­ние. “Вы хоти­те уви­деть порт­рет?” Его голос был низ­ким и колеб­лю­щим­ся, и я понял, что он спра­ши­ва­ет совер­шен­но серьез­но. Из сме­си моих эмо­ций верх взя­ло любо­пыт­ство; я тихо кив­нул. Он встал, зажег све­чу, сто­яв­шую на ближ­нем сто­ле, и под­нял ее высо­ко перед собой, откры­вая дверь. “Пой­дем­те со мной наверх”. Меня пуга­ла пер­спек­ти­ва сно­ва идти по тем заплес­не­ве­лым кори­до­рам, но оба­я­ние тай­ны пре­одо­ле­ло тош­но­ту. Сту­пень­ки скри­пе­ли под наши­ми нога­ми, и одна­жды я силь­но вздрог­нул, когда, как мне пока­за­лось, я уви­дел в пыли на лест­нич­ной пло­щад­ке смут­ный линей­ный след, слов­но от верев­ки. Хилые сту­пе­ни лест­ни­цы, веду­щей в атти­че­скую ком­на­ту, изда­ва­ли гром­кий шум. Я был рад необ­хо­ди­мо­сти гля­деть под ноги стро­го перед собой, посколь­ку это дава­ло мне оправ­да­ние не смот­реть вокруг. Атти­че­ский кори­дор был чер­ным, как смоль; его густо покры­ва­ли пау­ти­на и пыль глу­би­ной в дюйм – за исклю­че­ни­ем тех мест, где изви­ли­стый след вел к две­ри, закан­чи­ва­ясь сле­ва от нее. Отме­тив гни­лые остат­ки тол­сто­го ков­ра, я поду­мал о дру­гих ногах, что сту­па­ли по нему в былые деся­ти­ле­тия — о ногах и одном суще­стве, кото­рое не име­ло ног. Ста­рик под­вел меня пря­мо к две­ри в кон­це изви­ли­стой дорож­ки и секун­ду возил­ся с ржа­вым зам­ком. Я был силь­но напу­ган, созна­вая, что кар­ти­на нахо­дит­ся совсем близ­ко, одна­ко не осме­ли­вал­ся отсту­пить назад. Затем мой хозя­ин жестом при­гла­сил меня вой­ти в пустую сту­дию. Свет све­чи был очень сла­бым, но обес­пе­чи­вал воз­мож­ность рас­смот­реть глав­ные осо­бен­но­сти поме­ще­ния. Я заме­тил низ­кую косую кры­шу, огром­ное рас­ши­рен­ное ман­сард­ное окно, вся­кие забав­ные и почет­ные пред­ме­ты, висев­шие на стене — и, преж­де все­го, боль­шой оку­тан­ный моль­берт в цен­тре сту­дии. Де Рюс­си подо­шел к это­му моль­бер­ту и убрал в сто­ро­ну пыль­ную бар­хат­ную заве­су, а затем мол­ча пред­ло­жил мне при­бли­зить­ся. Мне потре­бо­ва­лось нема­ло муже­ства, что­бы заста­вить себя под­чи­нить­ся, осо­бен­но когда в дро­жа­щем сия­нии све­чи я уви­дел, как гла­за мое­го хозя­и­на рас­ши­ри­лись после того, как он посмот­рел на откры­тый холст. Но сно­ва любо­пыт­ство побеж­да­ло все про­чие чув­ства, и я подо­шел к тому месту, где сто­ял де Рюс­си. Затем я уви­дел этот про­кля­тый порт­рет. Я не упал в обмо­рок — хотя никто из чита­те­лей не может пред­ста­вить, посред­ством како­го уси­лия мне уда­лось избе­жать это­го. Я вскрик­нул, но сра­зу замол­чал, уви­дев испу­ган­ное выра­же­ние на лице ста­ри­ка. Как я и ожи­дал, холст был искрив­лен, заплес­не­вел и стал шеро­хо­ва­тым из-за сыро­сти и пло­хо­го хра­не­ния; но, несмот­ря на это, я мог наблю­дать чудо­вищ­ное, поту­сто­ронне, кос­ми­че­ское зло, зата­ив­ше­е­ся в неопи­су­е­мой сцене само­го болез­нен­но­го содер­жа­ния и самой извра­щен­ной гео­мет­рии. Там было то, о чем гово­рил ста­рик — сво­ды и колон­ны ада, где про­ис­хо­ди­ли Чер­ные Мес­сы и Шаба­ши Ведьм, и я был не в силах пред­по­ло­жить, какое завер­ше­ние мог­ла иметь эта кар­ти­на. Раз­ло­же­ние хол­ста толь­ко уве­ли­чи­ло сим­во­лизм скры­то­го абсо­лют­но­го зла и вну­ша­ло мысль о том, что части кар­ти­ны, наи­бо­лее под­верг­ши­е­ся воз­дей­ствию вре­ме­ни, были теми частя­ми, что в дей­стви­тель­но­сти раз­ла­га­лись и рас­па­да­лись в При­ро­де — или, ско­рее, в той даль­ней части кос­мо­са, что изде­ва­ет­ся над При­ро­дой. Пре­дель­ным ужа­сом сре­ди всех эле­мен­тов кар­ти­ны, конеч­но, была Мар­се­лин — и по мере того, как я созер­цал ее рас­пух­шую обес­цве­чен­ную плоть, у меня появи­лась смут­ная идея о том, что, воз­мож­но, фигу­ра на хол­сте име­ла какую-то неве­до­мую оккульт­ную связь с телом, погре­бен­ным в под­ва­ле под сло­ем изве­сти. Может быть, известь сохра­ни­ла труп вме­сто того, что­бы раз­ру­шить его – но тогда мог­ли сохра­нить­ся и те чер­ные зло­ве­щие гла­за, что при­сталь­но смот­ре­ли и драз­ни­ли меня из это­го нари­со­ван­но­го ада? И было еще нечто, каса­ю­ще­е­ся тво­ре­ния Мар­ша, чего я не мог не заме­тить — нечто, чего де Рюс­си не осме­лил­ся выра­зить сло­ва­ми, но что, воз­мож­но, име­ло какое-то отно­ше­ние к жела­нию Дени уни­что­жить всех сво­их род­ствен­ни­ков, оби­тав­ших с ней под одним кро­вом. Знал ли об этом Марш, или его твор­че­ский гений сам нари­со­вал это без его непо­сред­ствен­но­го пони­ма­ния — никто не смог бы отве­тить. Но Дени и его отец не зна­ли об этом до тех пор, пока не взгля­ну­ли на кар­ти­ну. Апо­фе­о­зом кош­ма­ра были стру­я­щи­е­ся чер­ные воло­сы, кото­рые покры­ва­ли гни­ю­щее тело, но сами при этом нисколь­ко не раз­ру­шив­ши­е­ся. Все, что я слы­шал о них, было нагляд­но дока­за­но. В этих вяз­ких, вол­но­об­раз­ных, мас­ля­ни­стых, изги­ба­ю­щих­ся коль­цах тем­ной змеи не было ниче­го чело­ве­че­ско­го. Мерз­кая неза­ви­си­мая жизнь утвер­жда­ла себя в каж­дом неесте­ствен­ным скру­чи­ва­нии и сво­ра­чи­ва­нии, и впе­чат­ле­ние от вывер­ну­тых нару­жу кон­цах волос как от бес­чис­лен­ных голов реп­ти­лий было слиш­ком ярким, что­бы являть­ся иллю­зи­ей. Бого­хуль­ный пред­мет при­тя­ги­вал меня, подоб­но маг­ни­ту. Я утра­тил вся­кие силы и уже не удив­лял­ся мифу о взгля­де гор­го­ны, кото­рый пре­вра­щал всех наблю­да­те­лей в камень. Затем мне пока­за­лось, что я уви­дел изме­не­ние в этой тва­ри. Пло­то­яд­ное выра­же­ние лица замет­но пере­ме­ни­лось; гни­ю­щая челюсть отпа­ла, поз­во­лив тол­стым зве­ро­по­доб­ным губам обна­жить ряд ост­рых жел­тых зубов. Зрач­ки жесто­ких глаз рас­ши­ри­лись, и выпук­лые гла­за сами по себе ока­за­лись направ­лен­ны­ми нару­жу. А воло­сы — эти про­кля­тые воло­сы! Они нача­ли шеле­стеть и ощу­ти­мо вол­но­вать­ся; все зме­и­ные голо­вы обра­ти­лись к деРюс­си и при­ня­лись виб­ри­ро­вать, как буд­то при­го­то­вив­шись к брос­ку! Разум совер­шен­но поки­нул меня, и преж­де, чем я осо­знал, что делаю, я выта­щил писто­лет и послал оче­редь из две­на­дца­ти сталь­ных пуль в омер­зи­тель­ный холст. Кар­ти­на сра­зу рас­сы­па­лась на фраг­мен­ты, даже кар­кас сва­лил­ся с моль­бер­та и с гро­хо­том рух­нул на покры­тый пылью пол. Но хотя этот кош­мар был раз­ру­шен, дру­гой явил­ся пере­до мной в виде де Рюс­си, чей взбе­шен­ный вопль, кото­рый он издал, уви­дев уни­что­жен­ную кар­ти­ну, был почти столь же ужа­сен, как само изоб­ра­же­ние. С почти нечле­но­раз­дель­ным кри­ком “Боже, вы сде­ла­ли это!” чудо­вищ­ный ста­рик с силой схва­тил меня, вытолк­нул из ком­на­ты и пово­лок по вет­хой лест­ни­це. В пани­ке он уро­нил све­чу; но рас­свет был бли­зок, и туск­лый серый свет уже про­са­чи­вал­ся через запы­лен­ные окна. Я неод­но­крат­но спо­ты­кал­ся и падал, но ни на мгно­ве­ние хозя­ин не ослаб­лял свой темп. “Беги­те! — закри­чал он. — Беги­те ради вашей жиз­ни! Вы не пони­ма­е­те, что натво­ри­ли! Я так и не ска­зал вам всей прав­ды! Мне при­хо­ди­лось делать неко­то­рые вещи — изоб­ра­же­ние раз­го­ва­ри­ва­ло со мной и ука­зы­ва­ло мне! Я был обя­зан охра­нять и беречь кар­ти­ну — а теперь долж­но слу­чить­ся самое худ­шее! Она и ее воло­сы появят­ся из могил, и один Бог зна­ет, како­ва будет их цель! Спе­ши­те! Ради Бога, ухо­ди­те отсю­да, пока есть вре­мя. Если у вас есть авто­мо­биль, отве­зи­те меня к мысу Жирар­до. Это суще­ство может достать меня где угод­но, но я поста­ра­юсь убе­жать доста­точ­но дале­ко. Быст­рее отсю­да!” Когда мы достиг­ли пер­во­го эта­жа, я услы­шал зага­доч­ный мед­лен­ный стук, донес­ший­ся из зад­ней части дома и сопро­вож­да­е­мый зву­ком хло­па­нья две­ри. Де Рюс­си не слы­шал это­го ужас­но­го сту­ка, но дру­гой шум при­влек его вни­ма­ние и заста­вил его издать самый страш­ный вопль, кото­рый когда-либо исхо­дил из чело­ве­че­ской глот­ки. “О, Боже, вели­кий Боже — это была дверь погре­ба — она идет…” В это вре­мя я отча­ян­но борол­ся с ржа­вым зам­ком и поко­сив­ши­ми­ся пет­ля­ми боль­шой парад­ной две­ри, и пре­бы­вал в таком же ужа­се, как и хозя­ин, слы­ша мед­лен­ные зло­ве­щие шаги, при­бли­жа­ю­щи­е­ся со сто­ро­ны неиз­вест­ных зад­них ком­нат про­кля­то­го особ­ня­ка. Ноч­ной дождь дефор­ми­ро­вал дубо­вые дос­ки, и тяже­лая дверь застря­ла и сопро­тив­ля­лась еще силь­нее, чем нака­нуне вече­ром. Где-то скри­пе­ли поло­ви­цы под нога­ми того, кто шел к нам, и этот звук, каза­лось, над­ло­мил послед­ние остат­ки здра­во­мыс­лия в бед­ном ста­ри­ке. Подоб­но взбе­сив­ше­му­ся быку, он ярост­но про­ре­вел и отпу­стил свою хват­ку на мне, а затем бро­сил­ся напра­во через откры­тую дверь ком­на­ты, кото­рая, насколь­ко я мог судить, слу­жи­ла каби­не­том. Секун­дой поз­же, как толь­ко я, нако­нец, открыл перед­нюю дверь и выско­чил нару­жу, послы­шал­ся зве­ня­щий гро­хот раз­би­то­го стек­ла, и я понял, что он выпрыг­нул через окно. И когда я безум­но помчал­ся от поко­сив­ше­го­ся подъ­ез­да по длин­ной, очи­щен­ной от рас­ти­тель­но­сти доро­ге, мне пока­за­лось, что я услы­шал глу­хой стук неумо­ли­мых шагов мерт­ве­ца, кото­рый не пре­сле­до­вал меня, но про­дол­жал тяже­ло дви­гать­ся к две­ри покры­то­го пау­ти­ной каби­не­та. Я огля­нул­ся лишь два­жды, когда необ­ду­ман­но кинул­ся сквозь колю­чий шипов­ник по направ­ле­нию к сво­ей остав­лен­ной машине и про­ди­рал­ся по зарос­лям засы­ха­ю­щих лип и гро­теск­но кар­ли­ко­вых дубов в блед­ном све­те пас­мур­но­го ноябрь­ско­го утра. Пер­вый раз я обер­нул­ся, когда меня настиг какой-то рез­кий запах, и я вспом­нил о све­че, обро­нен­ной де Рюс­си в атти­че­ской сту­дии. К тому вре­ме­ни я был уже очень близ­ко от глав­ной доро­ги и ока­зал­ся на вер­шине неболь­шой воз­вы­шен­но­сти, с кото­рой сре­ди окру­жа­ю­щих крон дере­вьев была ясно вид­на кры­ша особ­ня­ка. Как я и пред­по­ла­гал, густые клу­бы дыма под­ни­ма­лись к свин­цо­во-серо­му небу из ман­сард­но­го окна сту­дии. Я мыс­лен­но побла­го­да­рил созда­те­ля за то, что про­кля­тая бес­смерт­ная тварь сго­рит в огне и будет стер­та с лица зем­ли.

Но в сле­ду­ю­щее мгно­ве­ние бро­шен­ный мною взгляд назад упал на две дру­гие вещи, кото­рые момен­таль­но нару­ши­ли мою успо­ко­ен­ность и вызва­ли во мне такое потря­се­ние, от кото­ро­го я уже нико­гда не смо­гу опра­вить­ся. Как я уже ска­зал, я нахо­дил­ся на воз­вы­шен­но­сти, с кото­рой была вид­на боль­шая часть план­та­ции. Эта пано­ра­ма вклю­ча­ла не толь­ко дом и дере­вья, но и полу­за­топ­лен­ную тер­ри­то­рию око­ло реки, а так­же несколь­ко изги­бов рас­чи­щен­но­го от рас­ти­тель­но­сти шос­се, к кото­ро­му я так поспеш­но стре­мил­ся. В этих местах я теперь созер­цал сце­ны — или наме­ки на них, — от вос­по­ми­на­ний о кото­рых я искренне желаю навсе­гда изба­вить­ся. Вда­ли я услы­шал сдав­лен­ный крик, кото­рый заста­вил меня сно­ва повер­нуть­ся назад. Огля­нув­шись, я заме­тил какое-то дви­же­ние на уны­лой серой боло­ти­стой рав­нине поза­ди особ­ня­ка. Это были чело­ве­че­ские фигу­ры, но очень малень­кие, одна­ко я понял, что дви­же­ние пред­став­ля­ло собой пого­ню, а фигу­ры явля­лись дого­ня­е­мым и пре­сле­до­ва­те­лем. Мне пока­за­лось, что я видел, как перед­няя фигу­ра, оде­тая в тем­ную одеж­ду, была настиг­ну­та, схва­че­на и насиль­но пота­ще­на в направ­ле­нии горя­ще­го дома. Но мне не уда­лось раз­гля­деть резуль­тат этих собы­тий, посколь­ку мое вни­ма­ние при­влек­ла более близ­кая сце­на. Кажет­ся, посре­ди леса на неболь­шом уда­ле­нии от пустын­но­го шос­се воз­ник­ло какое-то дви­же­ние. Тра­ва, кустар­ник и дере­вья рас­ка­чи­ва­лись, хотя не было ника­ко­го вет­ра; они дер­га­лись, как буд­то боль­шая быст­рая змея целе­устрем­лен­но про­би­ра­лась по зем­ле, пре­сле­дуя меня. Боль­ше я не мог это­го выно­сить. Я в безу­мии бро­сил­ся к воро­там, невзи­рая ни на порван­ный костюм, ни на кро­во­то­ча­щие поре­зы, и запрыг­нул в свой авто­мо­биль, сто­яв­ший под боль­шим веч­но­зе­ле­ным дере­вом. Он изряд­но вымок под дождем, но был цел и испра­вен, так что у меня не было затруд­не­ний сотъ­ез­дом. Я ехал всле­пую, под­чи­ня­ясь тому направ­ле­нию, кото­рое выби­рал сам авто­мо­биль; в моем созна­нии не было ниче­го, кро­ме жела­ния убе­жать из это­го ужас­но­го места кош­ма­ров и како­де­мо­нов — убе­жать так быст­ро и так дале­ко, насколь­ко поз­во­лит бен­зин. Спу­стя при­бли­зи­тель­но три или четы­ре мили меня при­вет­ство­вал фер­мер доб­ро­же­ла­тель­ный, дру­же­люб­ный муж­чи­на сред­не­го воз­рас­та и явно зна­чи­тель­но­го по мест­ным мер­кам интел­лек­та. Я с радо­стью затор­мо­зил и спро­сил у него, в какую сто­ро­ну надо ехать, хотя знал, что смот­рюсь со сто­ро­ны весь­ма стран­но. Чело­век лег­ко объ­яс­нил мне путь к мысу Жирар­до и, в свою оче­редь, поин­те­ре­со­вал­ся, как я ока­зал­ся в таком состо­я­нии в столь ран­ний час. Поду­мав, что будет разум­нее осо­бо не рас­про­стра­нять­ся на эту тему, я про­сто ска­зал, что меня застиг ноч­ной дождь, и я нашел убе­жи­ще в бли­жай­шем доме, а поз­же заблу­дил­ся в лесу, пыта­ясь отыс­кать свой авто­мо­биль. “Дом? Инте­рес­но, кому он может при­над­ле­жать. В этом рай­оне от фер­мы Джи­ма Фер­ри до ручья Бар­ке­ра ниче­го нет — а тут око­ло два­дца­ти миль”.

Я вздрог­нул и задал­ся вопро­сом, какую новую тай­ну пред­ве­ща­ли его сло­ва. Затем я спро­сил сво­е­го собе­сед­ни­ка, не забыл ли он о боль­шом полу­раз­ру­шен­ном особ­ня­ке план­та­то­ра, чьи ста­рые воро­та нахо­дят­ся непо­да­ле­ку. “Забав­но, что вы вспом­ни­ли об этом, сэр! Неко­то­рое вре­мя этот дом сто­ял здесь, но теперь его уже нет. Он сго­рел дотла лет пять или шесть назад. Про него рас­ска­зы­ва­ли вся­кие страш­ные исто­рии”. Я сно­ва вздрог­нул. “Вы име­е­те в виду Берег реки, сэр, — поме­стье ста­ри­ка де Рюс­си. Зага­доч­ные собы­тия про­изо­шли там лет пят­на­дцать-два­дцать назад. Сын ста­ри­ка женил­ся на девуш­ке, при­е­хав­шей из-за гра­ни­цы, и неко­то­рые люди пола­га­ли, что она была свя­за­на с нечи­стой силой. Мало кто любил общать­ся с ней. Затем она и юно­ша вне­зап­но уеха­ли, а поз­же ста­рик ска­зал, что его сын погиб на войне. Но кое-кто из негров наме­кал на подо­зри­тель­ные вещи. Нако­нец, кто-то про­го­во­рил­ся, что ста­рик сам влю­бил­ся в дев­чон­ку и убил ее и сына. В этом месте часто появ­ля­лась чер­ная змея — пони­май­те это, как хоти­те. Затем пять или шесть лет назад ста­рик исчез, а особ­няк сго­рел. Гово­рят, что он сам сго­рел в этом доме. Это слу­чи­лось утром после дожд­ли­вой ночи, такой же, как минув­шая, и мно­го людей слы­ша­ло ужас­ные вопли, кото­рые доно­си­лись с полей и при­над­ле­жа­ли, по-види­мо­му, ста­ро­му де Рюс­си. Когда люди при­шли сюда, они уви­де­ли дом, объ­ятый дымом и пла­ме­нем; он сго­рел в мгно­ве­ние ока, слов­но трут, буд­то и не было дождя. Никто боль­ше не встре­чал ста­ри­ка, но вре­мя от вре­ме­ни люди видят при­зра­ка боль­шой чер­ной змеи, пол­за­ю­щей вокруг. И все-таки, что вы здесь дела­ли? Похо­же, вам зна­ко­мо это место. Раз­ве вы нико­гда не слы­ша­ли исто­рий про де Рюс­си? Как вы счи­та­е­те, не при­нес­ла ли беду та девуш­ка, на кото­рой женил­ся моло­дой Дени? Она быст­ро про­бу­ди­ла к себе все­об­щее отвра­ще­ние и нена­висть, хотя никто нико­гда не мог объ­яс­нить, поче­му”. Я пытал­ся раз­мыш­лять, но теперь это собы­тие было уже вне мое­го пони­ма­ния. Дом сго­рел несколь­ко лет назад? Но где и в каких усло­ви­ях я про­вел эту ночь? И поче­му мне ста­ли извест­ны эти собы­тия? Даже сей­час, когда я думал об этом, я видел воло­сы на рука­ве сво­е­го пла­ща — корот­кие седые воло­сы ста­ри­ка. До кон­ца сво­е­го марш­ру­та я ехал, ни с кем не раз­го­ва­ри­вая. Я пони­мал, что лиш­ние сплет­ни при­не­сут вред бед­но­му ста­ро­му план­та­то­ру, кото­рый и так мно­го постра­дал. Поз­же я пояс­нил, как буд­то узнав это из отда­лен­ных, но под­лин­ных сооб­ще­ний дру­зей, что, если кто-либо и был вино­ват в тра­ге­дии в поме­стье Берег реки, так это жен­щи­на по име­ни Мар­се­лин. Она не соот­вет­ство­ва­ла обы­ча­ям Mис­су­ри, гово­рил я, и женить­ба Дени на ней была весь­ма пло­хим делом. Боль­ше я ниче­го не сооб­щал, посколь­ку чув­ство­вал, что де Рюс­си с их взле­ле­ян­ным поня­ти­ем о чести и гор­до­сти и высо­ким духом не мог­ли бы одоб­рить мои даль­ней­шие повест­во­ва­ния. Видит Бог, они доста­точ­но вынес­ли; не хва­та­ло, что­бы еще жите­ли сель­ской мест­но­сти стро­и­ли догад­ки о том, какой демон из без­дны — или какая кощун­ствен­но древ­няя гор­го­на — появи­лась, что­бы щего­лять их древним и без­упреч­ным име­нем. Было бы непра­виль­но допу­стить, что­бы сосе­ди узна­ли о том ужа­се, что несмог до кон­ца рас­ска­зать мне мой стран­ный ноч­ной хозя­ин, — о том ужа­се, кото­рый он, как и я, познал в дета­лях утра­чен­но­го шедев­ра несчаст­но­го Фрэн­ка Мар­ша. И было бы слиш­ком отвра­ти­тель­но, если бы они узна­ли, что быв­шая жена наслед­ни­ка Бере­га реки — про­кля­тая гор­го­на или ламия, чьи нена­вист­ные изви­ва­ю­щи­е­ся змее­об­раз­ные воло­сы даже теперь, долж­но быть, шеве­ли­лись и обви­ва­лись вокруг ске­ле­та худож­ни­ка в засы­пан­ной изве­стью моги­ле под обуг­лен­ным фун­да­мен­том дома — име­ла при­зрач­ное, туман­ное, но замет­ное для глаз гения род­ство со сво­ей почи­та­тель­ни­цей из Зим­баб­ве. Неуди­ви­тель­но, что у нее была связь с той ста­рой ведь­мой — ведь в обман­чи­во незна­чи­тель­ной про­пор­ции в жилах Мар­се­лин тек­ла негри­тян­ская кровь.