Говард Филлипс Лавкрафт

В СКЛЕПЕ

(In the Vault)
Напи­са­но в 1925 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод О. Мич­ков­ско­го

////

Посвя­ща­ет­ся Ч. У. Сми­ту, под­ска­зав­ше­му идею это­го рас­ска­за

Нет ниче­го более неле­по­го, неже­ли то весь­ма рас­про­стра­нен­ное и, к сожа­ле­нию, слиш­ком глу­бо­ко уко­ре­нив­ше­е­ся в созна­нии боль­шин­ства пред­став­ле­ние, соглас­но кото­ро­му в нашей обы­ден­ной жиз­ни нет места вещам таин­ствен­ным и зло­ве­щим. Сто­ит толь­ко упо­мя­нуть о пат­ри­ар­халь­ном ново­ан­глий­ском местеч­ке, о неук­лю­жем и неве­же­ствен­ном сель­ском гро­бов­щи­ке и о каком-то про­ис­ше­ствии в могиль­ном скле­пе и нор­маль­ный чита­тель уже зара­нее настро­ен на оче­ред­ной без­обид­ный фарс, пусть даже и с неко­то­рой долей гро­тес­ка. Но, видит Бог, эта прав­ди­вая от нача­ла и до кон­ца исто­рия, кото­рую мне дове­лось услы­шать от ныне покой­но­го Джор­джа Бер­ча, доста­вит мало при­ят­ных минут люби­те­лям лег­ких коме­дий и мело­драм. Берч сме­нил род заня­тий еще в 1881 году, одна­ко пред­по­чи­тал не рас­ска­зы­вать о том, что с ним про­изо­шло, и под любым пред­ло­гом укло­нял­ся от раз­го­во­ров на эту тему. Хра­нил мол­ча­ние и его ста­рый леча­щий врач, док­тор Дэвис, скон­чав­ший­ся несколь­ко лет тому назад. Всем было извест­но, что при­чи­ной слу­чив­ше­го­ся с Бер­чем несча­стья яви­лась про­стая нелов­кость, в резуль­та­те кото­рой он сам запер себя на девять часов в скле­пе клад­би­ща Доли­ны Пек, отку­да ему уда­лось выбрать­ся, лишь при­бег­нув к самым гру­бым и раз­ру­ши­тель­ным дей­стви­ям. Нет ника­ких сомне­ний, что так оно и было на самом деле, одна­ко это­му инци­ден­ту сопут­ство­ва­ли и кое-какие более зло­ве­щие обсто­я­тель­ства, о кото­рых сам постра­дав­ший неод­но­крат­но рас­ска­зы­вал мне в пья­ном бре­ду неза­дол­го до кон­чи­ны. Ско­рее все­го, он дове­рял мне пото­му, что я был его леча­щим вра­чом — веро­ят­но, он испы­ты­вал потреб­ность дове­рить­ся кому-нибудь после того, как умер док­тор Дэвис. Жил он в оди­но­че­стве, не имея нико­го из род­ни.

До 1881 года Берч слу­жил сель­ским гро­бов­щи­ком Доли­ны Пек, сво­ей ред­кост­ной душев­ной при­ми­тив­но­стью выде­ля­ясь даже сре­ди пред­ста­ви­те­лей сего не слиш­ком бла­го­род­но­го ремес­ла. Кое-что из того, что при­пи­сы­ва­ла ему мол­ва, совре­мен­но­му город­ско­му жите­лю мог­ло бы пока­зать­ся неправ­до­по­доб­ным, и даже оби­та­те­лям Доли­ны Пек, пожа­луй, ста­ло бы не по себе, узнай они, сколь неза­тей­лив был мораль­ный кодекс их похо­рон­ных дел масте­ра в вопро­сах тако­го рода, как, напри­мер, пра­во соб­ствен­но­сти на цен­ные пред­ме­ты погре­баль­но­го убран­ства, неза­мет­ные под крыш­кой гро­ба, или соблю­де­ние обще­при­ня­тых норм при таких опе­ра­ци­ях, как раз­ме­ще­ние бес­сло­вес­ных кли­ен­тов в гро­бах, раз­ме­ры кото­рых дале­ко не все­гда были рас­счи­та­ны на них с пре­дель­ной точ­но­стью. Одним сло­вом, Берч был чело­ве­ком душев­но черст­вым и абсо­лют­но бес­прин­цип­ным, хотя вряд ли мож­но было бы назвать его злым или жесто­ким. Это был типич­ный лодырь и выпи­во­ха, лишен­ный даже той малой толи­ки вооб­ра­же­ния, что от при­ро­ды дана любо­му нор­маль­но­му чело­ве­ку.

С чего начать исто­рию Бер­ча, я не знаю, пото­му как рас­сказ­чик из меня нику­дыш­ный. Нач­ну, пожа­луй, с декаб­ря 1880 года, кото­рый выдал­ся на ред­кость холод­ным; зем­ля про­мерз­ла на боль­шую глу­би­ну, и клад­би­щен­ские зем­ле­ко­пы, посо­ве­щав­шись, при­шли к выво­ду, что с рытьем могил луч­ше обо­ждать до вес­ны. По сча­стью, селе­ние было неболь­шим, уми­ра­ли там неча­сто, и всем покой­ни­кам нашлось место во вре­мен­ном при­ста­ни­ще, в каче­стве кото­ро­го послу­жил един­ствен­ный клад­би­щен­ский склеп. С при­хо­дом суро­вой зимы Берч погру­зил­ся в совер­шен­ную апа­тию. Нико­гда преж­де он не ско­ла­чи­вал столь неук­лю­жих и несо­раз­мер­ных гро­бов, а о том, что ржа­вый замок в две­ри скле­па хотя бы вре­мя от вре­ме­ни тре­бу­ет смаз­ки, Берч, похо­же, и вовсе запа­мя­то­вал.

Нако­нец наста­ла весен­няя отте­пель, и рабо­та по под­го­тов­ке могиль­ных ям пошла живее. Бер­ча все­гда раз­дра­жа­ли хло­по­ты, свя­зан­ные с пере­воз­кой и погре­бе­ни­ем тел, но укло­нять­ся от испол­не­ния сво­их обя­зан­но­стей он не стал и в одно хму­рое апрель­ское утро взял­ся за дело. Одна­ко неза­дол­го до полу­дня хлы­нул силь­ный ливень, и Берч был вынуж­ден отло­жить свое заня­тие на неопре­де­лен­ный срок, пре­про­во­див к месту веч­но­го отдох­но­ве­ния все­го лишь одно из девя­ти тел. Уда­ча эта выпа­ла на долю девя­но­сто­лет­не­го Дари­уса Пека, моги­ла кото­ро­го нахо­ди­лась непо­да­ле­ку от скле­па. Берч думал воз­об­но­вить рабо­ту на сле­ду­ю­щий день и начать со ста­ри­ка Фен­не­ра, моги­ла кото­ро­го тоже была рядом. Одна­ко на деле полу­чи­лось так, что он при­сту­пил к рабо­те толь­ко через три дня, в Страст­ную пят­ни­цу, пят­на­дца­то­го чис­ла. Не будучи суе­вер­ным, Берч нима­ло не сму­тил­ся такой датой, но с тех пор и до кон­ца дней сво­их он кате­го­ри­че­ски отка­зы­вал­ся брать­ся за какое-либо важ­ное дело в этот празд­нич­ный день, став­ший для него роко­вым.

Итак, в пят­ни­цу днем Берч запряг лошадь в теле­гу и отбыл в направ­ле­нии скле­па, наме­ре­ва­ясь пере­вез­ти из него тело Мэтью Фен­не­ра. Он, как все­гда, был нетрезв, что и сам впо­след­ствии при­зна­вал, хотя в то вре­мя он еще не успел при­стра­стить­ся к потреб­ле­нию алко­го­ля в таких дозах, какие в даль­ней­шем неред­ко помо­га­ли ему забыть­ся. Про­сто он испы­ты­вал лег­кое голо­во­кру­же­ние и слиш­ком часто и не к месту дер­гал за пово­дья, что дей­ство­ва­ло на нер­вы его черес­чур чув­стви­тель­ной кобы­ле, кото­рая после того, как он слиш­ком рез­ко оса­дил ее перед вхо­дом в склеп, нача­ла ржать, бить копы­том и вски­ды­вать голо­ву — почти как в про­шлый раз, когда ее, по всей види­мо­сти, вывел из себя про­лив­ной дождь. В тот день пого­да выда­лась ясная, но вет­ре­ная, и, когда Берч отво­рил желез­ную дверь и всту­пил в склеп, рас­по­ло­жен­ный на склоне хол­ма, он был искренне рад тому, что нако­нец ока­зал­ся в укры­тии. Вряд ли кому дру­го­му на его месте при­шлось бы по душе сырое и затх­лое поме­ще­ние с восе­мью гро­ба­ми, рас­став­лен­ны­ми как попа­ло, но Берч в ту пору не обра­щал вни­ма­ния на такие мело­чи, забо­тясь лишь о том, что­бы опу­стить нуж­ный гроб в нуж­ную моги­лу. Он еще не забыл бур­ное него­до­ва­ние мно­го­чис­лен­ных род­ствен­ни­ков Хан­ны Бик­с­би, когда они, пере­ез­жая в дру­гой город, хоте­ли забрать с собой ее тело, но обна­ру­жи­ли под над­гро­би­ем Хан­ны гроб судьи Кэпу­эл­ла. Внут­ри скле­па царил полу­мрак, но гро­бов­щик имел пре­крас­ное зре­ние и не взял по ошиб­ке гроб с телом Азе­фа Сой­е­ра, хотя тот был очень похож на гроб Фен­не­ра. Соб­ствен­но гово­ря, он и был в свое вре­мя ско­ло­чен для Мэтью Фен­не­ра, но потом Берч забра­ко­вал его, посчи­тав слиш­ком некра­си­вым и непроч­ным; при­чи­ной такой щепе­тиль­но­сти со сто­ро­ны столь несен­ти­мен­таль­но­го чело­ве­ка, как Берч, послу­жи­ли, веро­ят­но, вос­по­ми­на­ния о том, с каки­ми уча­сти­ем и вели­ко­ду­ши­ем отнес­ся к нему этот низень­кий ста­ри­чок пять лет тому назад, когда Берч ока­зал­ся на гра­ни разо­ре­ния. В новый гроб для ста­ро­го Мэтью он вло­жил все свое мастер­ство, но при этом ока­зал­ся настоль­ко корыст­ным, что сохра­нил и отверг­ну­тое изде­лие, кото­рое спу­стя неко­то­рое вре­мя исполь­зо­вал под тело Азе­фа Сой­е­ра, скон­чав­ше­го­ся от зло­ка­че­ствен­ной лихо­рад­ки. Сой­ер был не из тех людей, кото­рые поль­зу­ют­ся осо­бен­ной любо­вью ближ­них; ходи­ло нема­ло слу­хов о его почти нече­ло­ве­че­ской мсти­тель­но­сти и зло­па­мят­но­сти, про­яв­ляв­шей­ся ино­гда по самым пустя­ко­вым пово­дам. Посе­му Берч без малей­ших угры­зе­ний сове­сти опре­де­лил для него небреж­но ско­ло­чен­ный гроб, кото­рый он теперь и отпих­нул в сто­ро­ну, разыс­ки­вая гроб Фен­не­ра.

Дверь захлоп­ну­ло вет­ром как раз в тот момент, когда Берч добрал­ся до ста­ри­ны Мэта. Все вокруг погру­зи­лось во тьму. Узкая фра­му­га почти не про­пус­ка­ла све­та, а вен­ти­ля­ци­он­ное отвер­стие навер­ху и подав­но, поэто­му обрат­ный путь к две­ри по бес­тол­ко­во застав­лен­но­му поме­ще­нию даже у тако­го зна­то­ка мест­но­го релье­фа, как Берч, занял нема­ло вре­ме­ни. Достиг­нув нако­нец сво­ей цели, он дол­го гре­мел раз­бол­тан­ны­ми двер­ны­ми руч­ка­ми, тол­кал метал­ли­че­ские створ­ки и не пере­ста­вал удив­лять­ся тому, что мас­сив­ная парад­ная дверь вдруг ста­ла такой непо­дат­ли­вой. Посте­пен­но он начал созна­вать, что про­изо­шло, а осо­знав, при­нял­ся гром­ко вопить, как буд­то при­вя­зан­ная сна­ру­жи лошадь мог­ла сде­лать для него нечто боль­шее, неже­ли отве­тить ржа­ни­ем, в кото­ром не скво­зи­ло ни нот­ки сочув­ствия. Слу­чи­лось так, что замок, за кото­рым дав­но никто не сле­дил, про­сто-напро­сто сло­мал­ся, и бес­печ­ный гро­бов­щик ока­зал­ся в ловуш­ке, став жерт­вой соб­ствен­но­го недо­смот­ра.

Несча­стье про­изо­шло, по-види­мо­му, где-то в поло­вине чет­вер­то­го попо­лу­дни. Флег­ма­тик по тем­пе­ра­мен­ту и праг­ма­тик по скла­ду харак­те­ра, Берч вопил недол­го; замол­чав, он при­нял­ся искать рабо­чие инстру­мен­ты, кото­рые, как он пом­нил, валя­лись где-то в углу. Сомни­тель­но, что­бы на него хоть сколь­ко-нибудь подей­ство­ва­ли весь ужас и абсурд­ность его поло­же­ния; раз­ве что сам факт зато­че­ния вда­ли от тех мест, где обыч­но быва­ют люди, мог выве­сти его из рав­но­ве­сия. Рабо­чий день бедо­ла­ги был досад­ным обра­зом пре­рван; на появ­ле­ние в этих кра­ях слу­чай­но­го про­хо­же­го не сто­и­ло и наде­ять­ся, так что сидеть ему там было суж­де­но в луч­шем слу­чае до сле­ду­ю­ще­го утра. Отыс­кав в даль­нем углу гру­ду инстру­мен­тов, Берч выбрал моло­ток и ста­мес­ку и вер­нул­ся, пере­сту­пая через гро­бы, к две­ри. Воз­дух в скле­пе ста­но­вил­ся все более тяже­лым и удуш­ли­вым, что, впро­чем, мало бес­по­ко­и­ло Бер­ча, сосре­до­то­чен­но рабо­тав­ше­го над ржа­вым непо­дат­ли­вым зам­ком. Он мно­го бы сей­час дал за фонарь или ога­рок све­чи, но вви­ду их отсут­ствия вынуж­ден был ковы­рять­ся всле­пую. Убе­див­шись, что спра­вить­ся с зам­ком при помо­щи таких непод­хо­дя­щих ору­дий и при таком осве­ще­нии ему все рав­но не удаст­ся, гро­бов­щик стал ози­рать­ся по сто­ро­нам в поис­ках иных воз­мож­но­стей для избав­ле­ния. Склеп был вырыт в склоне хол­ма, и узкий вен­ти­ля­ци­он­ный ход тянул­ся сквозь тол­щу зем­ли на рас­сто­я­нии в несколь­ко футов, так что не сто­и­ло даже думать о том, что­бы им вос­поль­зо­вать­ся. Гораз­до доль­ше взгляд его задер­жал­ся на щеле­об­раз­ной фра­му­ге в кир­пич­ной клад­ке высо­ко над две­рью — если бы он взял­ся за дело как сле­ду­ет, то вполне смог бы рас­ши­рить это отвер­стие; оста­ва­лось лишь сооб­ра­зить, как до него добрать­ся. В скле­пе не было ниче­го похо­же­го на лест­ни­цу, а ниши для гро­бов, кото­ры­ми Берч почти нико­гда не поль­зо­вал­ся, рас­по­ла­га­лись в зад­ней и боко­вых сте­нах, и от них в дан­ной ситу­а­ции не было ника­ко­го про­ку. Сооб­ра­зив, что в каче­стве сту­пе­ней здесь могут послу­жить лишь сами гро­бы, Берч при­нял­ся раз­мыш­лять над тем, как бы их получ­ше раз­ме­стить. Что­бы дотя­нуть­ся до фра­му­ги, доста­точ­но будет высо­ты трех гро­бов, рас­су­дил он; еще луч­ше, если их будет четы­ре. Посколь­ку верх­ние и ниж­ние поверх­но­сти ящи­ков были отно­си­тель­но ров­ны­ми, их вполне мож­но было взгро­моз­дить один на дру­гой напо­до­бие стро­и­тель­ных бло­ков. Оста­ва­лось при­ки­нуть, как из вось­ми имев­ших­ся гро­бов соору­дить нечто устой­чи­вое и удоб­ное для вос­хож­де­ния. Про­ду­мы­вая воз­мож­ные вари­ан­ты, он неволь­но посе­то­вал на то, что состав­ные эле­мен­ты буду­щей кон­струк­ции были столь нена­деж­но ско­ло­че­ны. В кон­це кон­цов Берч решил поло­жить вни­зу три гро­ба парал­лель­но стене, уста­но­вить на них два ряда по два гро­ба в каж­дом, а свер­ху водру­зить еще один гроб, кото­рый и будет слу­жить ему плат­фор­мой для ног. Это поз­во­ли­ло бы под­нять­ся на нуж­ную высо­ту с мини­му­мом неудобств. А еще луч­ше, рас­су­дил гро­бов­щик, исполь­зо­вать в каче­стве осно­ва­ния толь­ко два гро­ба; таким обра­зом, один гроб оста­нет­ся в запа­се, и его мож­но будет поста­вить на самый верх, если вдруг для того, что­бы выбрать­ся нару­жу, потре­бу­ет­ся еще боль­шая высо­та. В зло­ве­щих сумер­ках неуто­ми­мый узник пере­тас­ки­вал и уста­нав­ли­вал друг на дру­га ящи­ки с брен­ны­ми остан­ка­ми сво­их ближ­них, и его мини­а­тюр­ная Вави­лон­ская баш­ня под­ни­ма­лась все выше и выше. Вре­мя от вре­ме­ни вет­хие гро­бы опас­но тре­ща­ли, и Берч решил при­бе­речь проч­но ско­ло­чен­ный гроб Мэтью Фен­не­ра для само­го вер­ха, с тем что­бы ступ­ни его име­ли как мож­но более надеж­ную опо­ру. В тем­но­те он мог най­ти этот гроб лишь на ощупь и в самом деле наткнул­ся на него по чистой слу­чай­но­сти тот сам сва­лил­ся ему пря­мо в руки после того, как Берч неча­ян­но поста­вил его рядом с дру­гим гро­бом в тре­тий ряд.

Завер­шив рабо­ту и немно­го отдох­нув на ниж­ней сту­пе­ни сво­е­го соору­же­ния, Берч взял инстру­мен­ты и осто­рож­но взо­брал­ся наверх, ока­зав­шись как раз на одном уровне с узкой фра­му­гой. Ее окру­жа­ла про­стая кир­пич­ная клад­ка, и Берч не испы­ты­вал ни малей­ше­го сомне­ния в том, что ему очень быст­ро удаст­ся рас­ши­рить отвер­стие так, что­бы через него мож­но было про­лезть. При пер­вых же уда­рах молот­ка ждав­шая сна­ру­жи лошадь при­ня­лась тихонь­ко ржать, не то одоб­ряя дей­ствия сво­е­го хозя­и­на, не то бес­со­вест­но изде­ва­ясь над ним.

Сна­ру­жи стем­не­ло, а Берч все про­дол­жал тру­дить­ся — хруп­кая на пер­вый взгляд кир­пич­ная клад­ка ока­за­лась неожи­дан­но непо­дат­ли­вой. Луна вско­ре скры­лась за туча­ми, и в тем­но­те рабо­та пошла еще мед­лен­нее, так что един­ствен­ным уте­ше­ни­ем для Бер­ча мог слу­жить сам факт ее про­дви­же­ния. Он теперь не сомне­вал­ся, что к полу­но­чи выбе­рет­ся из зато­че­ния, а то, что к мыс­лям его не при­ме­ши­ва­лось ни кап­ли суе­вер­но­го стра­ха, было для это­го чело­ве­ка вполне есте­ствен­но. Не отвле­ка­ясь на угне­та­ю­щие раз­мыш­ле­ния о вре­ме­ни, месте и тех, кто нахо­дил­ся у него под нога­ми, гро­бов­щик с фило­соф­ским спо­кой­стви­ем обте­сы­вал камен­ную клад­ку, чер­ты­ха­ясь вся­кий раз, когда в лицо ему попа­дал отле­тев­ший оско­лок, и зло­рад­но посме­и­ва­ясь, если оскол­ком заде­ва­ло лошадь, кото­рая все нетер­пе­ли­вее била сво­им копы­том по ту сто­ро­ну сте­ны. Поне­мно­гу отвер­стие рас­ши­ря­лось, и гро­бов­щик уже начал к нему так и эдак при­ме­ри­вать­ся; при этом гро­бы под ним отча­ян­но скри­пе­ли и ходи­ли ходу­ном. Меж­ду тем он при­шел к выво­ду, что ему не при­дет­ся класть на вер­хуш­ку шта­бе­ля еще один гроб, посколь­ку дыра нахо­ди­лась как раз на уровне его плеч. Долж­но быть, уже пере­ва­ли­ло за пол­ночь, когда Берч решил, что теперь-то уж ему удаст­ся про­лезть в обра­зо­вав­ше­е­ся отвер­стие. Пых­тя и исте­кая потом, он с мно­го­чис­лен­ны­ми пере­дыш­ка­ми спу­стил­ся на пол и при­сел на ниж­ний гроб, что­бы собрать­ся с сила­ми перед послед­ней попыт­кой. Изго­ло­дав­ша­я­ся лошадь ржа­ла теперь уже бес­пре­рыв­но; в ржа­нии этом было что-то недоб­рое, и Берч от души поже­лал ей ско­рее сдох­нуть. Уди­ви­тель­но, но его почти не радо­ва­ла бли­зость избав­ле­ния; к тому же он не был пол­но­стью уве­рен в успе­хе, ибо при сво­ей весь­ма туч­ной ком­плек­ции был мало при­го­ден к подоб­но­го рода физи­че­ским упраж­не­ни­ям. Караб­ка­ясь вверх по гро­бам, кото­рые при каж­дом дви­же­нии изда­ва­ли душе­раз­ди­ра­ю­щий скрип, Берч, как нико­гда, ощу­щал соб­ствен­ную тяжесть; ощу­ще­ние это ста­ло осо­бен­но силь­ным на самом вер­ху — и уже в сле­ду­ю­щий момент он услы­хал харак­тер­ный звук лома­ю­ще­го­ся дере­ва. Судя по все­му, Берч зря ста­рал­ся, когда выби­рал в каче­стве опо­ры самый проч­ный гроб, ибо, как толь­ко он встал на обе ноги, полу­про­гнив­шая крыш­ка лоп­ну­ла и гро­бов­щик про­ва­лил­ся в ящик на доб­рых два фута. Напу­ган­ная этим шумом, а воз­мож­но, и про­ник­шим нару­жу запа­хом, лошадь изда­ла звук настоль­ко дикий, что его вряд ли кто бы решил­ся назвать ржа­ни­ем, и, как безум­ная, бро­си­лась в тем­но­ту, воло­ча за собой беше­но гро­хо­чу­щую теле­гу.

Не гово­ря уже о тех мало­при­ят­ных ощу­ще­ни­ях, кото­рые испы­ты­вал Берч, стоя по коле­но в гро­бу, он теперь уже не мог так про­сто, как рань­ше, добрать­ся до отвер­стия. Ухва­тив­шись за края послед­не­го, он попы­тал­ся под­тя­нуть­ся, но в этот самый миг почув­ство­вал совер­шен­но необъ­яс­ни­мую поме­ху — каза­лось, кто-то тянет его вниз за лодыж­ки. Впер­вые за эту ночь Берч испы­тал чув­ство стра­ха; он напря­гал все свои силы, но никак не мог осво­бо­дить­ся от чьей-то цеп­кой без­жа­лост­ной хват­ки. Вне­зап­но чудо­вищ­ная боль прон­зи­ла его икры, но и тут неис­тре­би­мый мате­ри­а­лизм гро­бов­щи­ка услуж­ли­во под­ска­зал ему спа­си­тель­ную мысль о щеп­ках, отстав­ших гвоз­дях и про­чих атри­бу­тах рас­пол­за­ю­ще­го­ся по швам дере­вян­но­го ящи­ка. Воз­мож­но, бед­ня­га силь­но кри­чал. Во вся­ком слу­чае, он бры­кал­ся, изви­вал­ся и кор­чил­ся, делая это почти авто­ма­ти­че­ски, в полу­об­мо­роч­ном состо­я­нии. Каза­лось, про­шла целая веч­ность, преж­де чем Берч про­тис­нул­ся нако­нец в щель и, глу­хо шлеп­нув­шись на сырую зем­лю, пополз прочь от скле­па. Он, види­мо, совсем не мог идти, и про­гля­нув­шая сквозь тучи луна оза­ри­ла пла­чев­ное зре­ли­ще — чело­ве­ка с исте­ка­ю­щи­ми кро­вью лодыж­ка­ми, кото­рый полз­ком пере­дви­гал­ся в сто­ро­ну клад­би­щен­ской сто­рож­ки, судо­рож­но загре­бая рука­ми могиль­ную зем­лю. Он с тру­дом пре­одо­ле­вал сопро­тив­ле­ние соб­ствен­но­го тела, под­чи­няв­ше­го­ся ему с той самой сво­дя­щей с ума мед­ли­тель­но­стью, кото­рая зна­ко­ма вся­ко­му, кого пре­сле­до­ва­ли кош­мар­ные виде­ния. На самом деле, конеч­но, его никто не пре­сле­до­вал, ибо, когда Арминг­тон, вла­де­лец сто­рож­ки, услы­шал, как кто-то скре­бет­ся у вхо­да, и отво­рил дверь, гла­зам его пред­стал один Берч, окро­вав­лен­ный, но живой. Хозя­ин помог Бер­чу добрать­ся до посте­ли и тот­час же послал сво­е­го мало­лет­не­го сыниш­ку за док­то­ром Дэви­сом. Несчаст­ный нахо­дил­ся в пол­ном созна­нии, но не мог выго­во­рить ниче­го вра­зу­ми­тель­но­го, если не счи­тать несколь­ких вос­кли­ца­ний вро­де: «О, мои ноги!», «Пусти!» и «Склеп закрыл­ся сам». Потом при­шел док­тор со сво­им меди­цин­ским сак­во­я­жем и пер­вым делом снял с паци­ен­та верх­нюю одеж­ду и обувь. Раны, пред­став­шие его взо­ру — а обе лодыж­ки Бер­ча в обла­сти ахил­ло­вых сухо­жи­лий были в пря­мом смыс­ле сло­ва рас­тер­за­ны, — при­ве­ли его в силь­ней­шее заме­ша­тель­ство, если не в ужас. Несколь­ко задан­ных им вопро­сов были бы ско­рее умест­ны в про­цес­се рас­сле­до­ва­ния, неже­ли меди­цин­ско­го осмот­ра; во вре­мя пере­вяз­ки руки его замет­но тряс­лись, и созда­ва­лось впе­чат­ле­ние, что он стре­мит­ся как мож­но ско­рее скрыть эти раны от сво­е­го взо­ра.

Разу­ме­ет­ся, Дэвис, как бес­при­страст­ный врач, не дол­жен был учи­нять Бер­чу допрос в столь рез­кой и тре­бо­ва­тель­ной фор­ме; но он, каза­лось, спе­шил выжать из ослаб­ше­го гро­бов­щи­ка каж­дую мел­кую подроб­ность пере­жи­то­го им ужа­са. С осо­бен­но непо­нят­ной настой­чи­во­стью он выпы­ты­вал у Бер­ча, уве­рен ли он — и если да, то насколь­ко уве­рен, — в том, чей гроб был на самом вер­ху. В этой свя­зи док­то­ра поче­му-то инте­ре­со­ва­ло абсо­лют­но все: и то, как Берч выби­рал гроб, и как он смог в тем­но­те опре­де­лить, что это гроб имен­но Мэтью Фен­не­ра, и как он отли­чил его от сквер­но ско­ло­чен­но­го двой­ни­ка, в кото­ром поко­ил­ся Азеф Сой­ер. И как мог­ло полу­чить­ся, что проч­но сра­бо­тан­ный гроб Фен­не­ра раз­ва­лил­ся с такой лег­ко­стью? Дэвис, испо­кон веку прак­ти­ко­вав­ший в этих кра­ях, в свое вре­мя видел и тот, и дру­гой гро­бы на соот­вет­ству­ю­щих похо­ро­нах; имен­но он был леча­щим вра­чом Фен­не­ра и Сой­е­ра вплоть до самой их смер­ти. И когда Сой­е­ра про­во­жа­ли в послед­ний путь, Дэвис не пере­ста­вал удив­лять­ся тому, каким обра­зом этот пусть мало­при­ят­ный, но отнюдь не мало­рос­лый тип умуд­рил­ся цели­ком вме­стить­ся в такой неболь­шой ящик.

Док­тор рас­про­щал­ся с боль­ным толь­ко через два часа, нака­зав ему перед ухо­дом, что­бы на все вопро­сы о про­ис­хож­де­нии сво­их ран он отве­чал, что, мол, пора­нил­ся о гвоз­ди и щепу. Ника­ко­му дру­го­му объ­яс­не­нию, доба­вил он, все рав­но никто не пове­рит, поэто­му луч­ше все­го как мож­но мень­ше обо всем этом бол­тать и уж во вся­ком слу­чае не давать осмат­ри­вать раны дру­гим вра­чам. Берч сле­до­вал это­му сове­ту всю остав­шу­ю­ся жизнь — до тех пор, пока не пове­дал свою исто­рию мне, и, когда я уви­дел его шра­мы — а к тому вре­ме­ни они уже дав­ным-дав­но зарос­ли и побе­ле­ли, — я не мог не согла­сить­ся с тем, что, хра­ня мол­ча­ние, он посту­пал муд­ро. У Бер­ча ока­за­лись порва­ны боль­шие сухо­жи­лия, и он навсе­гда остал­ся кале­кой, одна­ко самые зна­чи­тель­ные уве­чья, как я скло­нен думать, полу­чи­ла его душа. Нер­вы его со вре­ме­нем рас­стро­и­лись совер­шен­но, и мне все­гда было жал­ко смот­реть на то, как он реа­ги­ру­ет на нена­ро­ком ска­зан­ные сло­ва «пят­ни­ца», «склеп», «гроб» и неко­то­рые дру­гие, с менее оче­вид­ны­ми ассо­ци­а­ци­я­ми. Его испу­ган­ная лошадь в тот же вечер вер­ну­лась на свое место, чего никак нель­зя ска­зать о его рас­суд­ке. Он сме­нил род заня­тий, но и тогда его про­дол­жа­ло что-то тер­зать. Воз­мож­но, это был про­сто страх, а может, еще и какое-то запоз­да­лое рас­ка­я­ние за былую бес­сер­деч­ность. Пьян­ство, без сомне­ния, лишь усу­губ­ля­ло его стра­да­ния, вме­сто того что­бы их облег­чить.

В ту же ночь, оста­вив Бер­ча в сто­рож­ке, док­тор воору­жил­ся фона­рем и напра­вил­ся в ста­рый склеп. Луна осве­ща­ла изу­ве­чен­ный фасад и валяв­ши­е­ся на зем­ле оскол­ки кир­пи­ча, замок на тяже­лой две­ри открыл­ся лег­ко и сра­зу. Зака­лен­ный мно­го­лет­ней рабо­той в ана­то­мич­ках, Дэвис реши­тель­но вошел внутрь и огля­дел­ся, едва подав­ляя под­сту­пив­шую к гор­лу тош­но­ту. Один раз он вскрик­нул, а чуть пого­дя хрип­ло вздох­нул, что про­зву­ча­ло страш­нее любо­го кри­ка. Потом он пулей помчал­ся в сто­рож­ку и в нару­ше­ние всех пра­вил рас­тор­мо­шил, рас­тол­кал, раз­бу­дил паци­ен­та и сры­ва­ю­щим­ся шепо­том обру­шил на него поток фраз, поверг­ших несчаст­но­го в состо­я­ние шока.

— Все-таки я ока­зал­ся прав, Берч, — это был гроб Азе­фа! Я сра­зу узнал сле­ды его зубов на ваших ногах, у него не хва­та­ло перед­них в верх­нем ряду — о, ради Хри­ста, нико­гда нико­му не пока­зы­вай­те сво­их ран! Тело почти не сохра­ни­лось, но это выра­же­ние лица — точ­нее того, что неко­гда было лицом!.. Вы же зна­е­те, каким он ста­но­вил­ся зве­рем, когда дело дохо­ди­ло до мести, — помни­те, как он разо­рил ста­ри­ка Рай­мон­да спу­стя трид­цать лет после их тяж­бы по пово­ду зем­ли?… А как он раз­да­вил щен­ка, огрыз­нув­ше­го­ся на него год назад, в авгу­сте? Это был сущий дья­вол, Берч, и я думаю, что такая чудо­вищ­ная мсти­тель­ность вполне мог­ла побе­дить вре­мя и смерть. Боже, какая адская зло­ба! Да, не хотел бы я стать ее мише­нью… Но вы-то — зачем вы это сде­ла­ли, Берч?! Он был него­дяй, и я не виню вас за то, что вы под­су­ну­ли ему негод­ный гроб, но — черт возь­ми! — на этот раз вы зашли слиш­ком дале­ко! Ино­гда, конеч­но, мож­но и поску­пить­ся, но вы же зна­ли, каким коро­тыш­кой был ста­рый Фен­нер. Мне до кон­ца сво­их дней не забыть того, что я там уви­дел! Вы, долж­но быть, силь­но бры­ка­лись, Берч, пото­му что гроб Азе­фа лежал на полу. У него была раз­дав­ле­на голо­ва, и все вокруг нахо­ди­лось в страш­ном бес­по­ряд­ке. Я мно­го чего пови­дал на сво­ем веку, но там была одна вещь, кото­рая выхо­дит уже за все рам­ки. Око за око! Видит Бог, Берч, в кон­це кон­цов вы полу­чи­ли по заслу­гам! Когда я уви­дел череп, меня едва не стош­ни­ло, но дру­гое — дру­гое было еще ужас­нее! Я имею в виду ноги — они были отре­за­ны точ­но по самые лодыж­ки, так, что­бы тело Азе­фа мож­но было втис­нуть в гроб, пред­на­зна­чав­ший­ся для Мэтью Фен­не­ра!