Говард Филлипс Лавкрафт

ГЕРБЕРТ УЭСТ — 
 РЕАНИМАТОР

(Herbert West — Reanimator)
Напи­са­но в 1922 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод С. Анто­но­ва

////

1 Из мрака

О Гер­бер­те Уэсте, с кото­рым я дру­жил, учась в кол­ле­дже и в после­ду­ю­щие годы, я могу гово­рить не ина­че как с чув­ством без­гра­нич­но­го ужа­са. Этот ужас, порож­ден­ный не толь­ко зло­ве­щи­ми обсто­я­тель­ства­ми недав­не­го исчез­но­ве­ния Уэс­та, но и общим харак­те­ром его заня­тий, я впер­вые ощу­тил необы­чай­но ост­ро более сем­на­дца­ти лет назад, когда мы оба были сту­ден­та­ми тре­тье­го кур­са меди­цин­ско­го факуль­те­та Мис­ка­то­ник­ско­го уни­вер­си­те­та в Арк­хе­ме. Пока он нахо­дил­ся рядом, уди­ви­тель­ная и демо­ни­че­ская при­ро­да его экс­пе­ри­мен­тов чрез­вы­чай­но пле­ня­ла меня и я был его бли­жай­шим помощ­ни­ком. Теперь, когда он исчез, чары рас­се­я­лись, а страх сде­лал­ся еще силь­нее. Вос­по­ми­на­ния и пред­чув­ствия ужас­нее любой реаль­но­сти.

Пер­вое из чере­ды жут­ких собы­тий, кото­ры­ми отме­че­но наше зна­ком­ство, ста­ло для меня вели­чай­шим потря­се­ни­ем, и я рас­ска­зы­ваю о нем лишь в силу необ­хо­ди­мо­сти. Как я уже гово­рил, это про­изо­шло во вре­мя нашей уче­бы на меди­цин­ском факуль­те­те, где Уэст успел снис­кать дур­ную сла­ву бла­го­да­ря сво­им безум­ным тео­ри­ям о при­ро­де смер­ти и воз­мож­но­сти пре­одо­леть ее искус­ствен­ным путем. Его взгля­ды, слу­жив­шие пред­ме­том мно­го­чис­лен­ных насме­шек со сто­ро­ны пре­по­да­ва­те­лей и сокурс­ни­ков, осно­вы­ва­лись на меха­ни­сти­че­ском пред­став­ле­нии о при­ро­де жиз­ни и пред­по­ла­га­ли воз­мож­ность вновь запу­стить, посред­ством про­ду­ман­но­го хими­че­ско­го воз­дей­ствия, орга­ни­че­ский меха­низм чело­ве­ка, в кото­ром уже оста­но­ви­лись все есте­ствен­ные про­цес­сы. Экс­пе­ри­мен­ти­руя с раз­лич­ны­ми ожив­ля­ю­щи­ми рас­тво­ра­ми, он иска­ле­чил и умерт­вил несмет­ное чис­ло кро­ли­ков, мор­ских сви­нок, кошек, собак и обе­зьян, пока не сде­лал­ся пари­ей все­го кол­ле­джа. Несколь­ко раз ему дей­стви­тель­но уда­лось добить­ся появ­ле­ния при­зна­ков жиз­ни у живот­ных, кото­рые, как пред­по­ла­га­лось, были мерт­вы; в боль­шин­стве слу­ча­ев оста­ва­лись лишь сле­ды наси­лия; но вско­ре он понял, что совер­шен­ство­ва­ние про­цес­са, если оно вооб­ще воз­мож­но, неиз­беж­но потре­бу­ет целой жиз­ни непре­рыв­ных иссле­до­ва­ний. К тому же ста­ло оче­вид­но, что, посколь­ку одни и те же рас­тво­ры по-раз­но­му воз­дей­ству­ют на раз­лич­ные виды живых существ, для даль­ней­шей и более деталь­ной рабо­ты ему потре­бу­ют­ся чело­ве­че­ские осо­би. Здесь-то и начал­ся его кон­фликт с руко­вод­ством кол­ле­джа – про­дол­жать экс­пе­ри­мен­ты ему запре­тил ни боль­ше ни мень­ше как сам декан, про­све­щен­ный и доб­ро­сер­деч­ный док­тор Аллан Хэл­си, чья забо­та о паци­ен­тах памят­на каж­до­му ста­ро­жи­лу Арк­хе­ма.

Я все­гда очень тер­пи­мо отно­сил­ся к иссле­до­ва­ни­ям Уэс­та, и мы часто обсуж­да­ли его тео­рии, за кото­ры­ми откры­ва­лось почти бес­ко­неч­ное мно­же­ство воз­мож­ных след­ствий. Согла­ша­ясь с Геккелем1 в том, что жизнь – это сово­куп­ность хими­че­ских и физи­че­ских про­цес­сов, а так назы­ва­е­мая душа – не более чем миф, мой друг пола­гал, что искус­ствен­ное вос­кре­ше­ние мерт­вых зави­сит толь­ко от состо­я­ния тка­ней и что, пока не начал­ся их рас­пад, тело, не полу­чив­шее каких-либо повре­жде­ний, мож­но вновь ожи­вить, при­ме­нив необ­хо­ди­мые для это­го сред­ства. Уэст ясно созна­вал, что чув­стви­тель­ные клет­ки моз­га, кото­рые хотя бы нена­дол­го постиг­нет смерть, могут под­верг­нуть­ся необ­ра­ти­мым изме­не­ни­ям, кото­рые ста­нут пре­пят­стви­ем для после­ду­ю­щей пси­хи­че­ской или интел­лек­ту­аль­ной дея­тель­но­сти. Спер­ва он наде­ял­ся най­ти реак­тив, кото­рый ока­зы­вал бы ожив­ля­ю­щее дей­ствие до того, как насту­пи­ла смерть, но из серии неудач­ных опы­тов на живот­ных ста­ло ясно, что есте­ствен­ное стрем­ле­ние орга­низ­ма к жиз­ни и искус­ствен­ные сти­му­лы несов­ме­сти­мы друг с дру­гом. Тогда он начал искать совсем све­жие экзем­пля­ры, кото­рым вво­дил в кровь свои рас­тво­ры неза­мед­ли­тель­но после кон­чи­ны. Имен­но это и вызва­ло ока­зав­ший­ся столь опро­мет­чи­вым скеп­сис про­фес­со­ров, не все­гда уве­рен­ных в том, что факт смер­ти дей­стви­тель­но име­ет место, и пото­му вни­ма­тель­но наблю­дав­ших за про­ис­хо­дя­щим.

Вско­ре после того, как вла­сти факуль­те­та нало­жи­ли запрет на его рабо­ту, Уэст пове­дал мне, что наме­рен доста­вать тем или иным спо­со­бом све­жие тру­пы и втайне про­дол­жать экс­пе­ри­мен­ты, кото­рые не может про­во­дить откры­то. Слу­шать его раз­гла­голь­ство­ва­ния на эту тему было доволь­но непри­ят­но, так как в кол­ле­дже нам не при­хо­ди­лось раз­до­бы­вать ана­то­ми­че­ские образ­цы само­сто­я­тель­но. Если тела в мор­ге отсут­ство­ва­ли, к делу при­вле­ка­лись двое мест­ных негров, кото­рым не зада­ва­ли ненуж­ных вопро­сов. Уэст был невы­со­ким, строй­ным, свет­ло­во­ло­сым юно­шей с тихим голо­сом, тон­ки­ми чер­та­ми лица и голу­бы­ми гла­за­ми, кото­рые скры­ва­ли стек­ла очков, – и стран­ное воз­ни­ка­ло чув­ство, когда он пус­кал­ся в про­стран­ные срав­не­ния клад­би­ща при церк­ви Хри­ста с клад­би­щем для бед­ня­ков. В кон­це кон­цов выбор был сде­лан в поль­зу вто­ро­го, посколь­ку едва ли не каж­дый, кого хоро­ни­ли на цер­ков­ном клад­би­ще, перед погре­бе­ни­ем под­вер­гал­ся баль­за­ми­ро­ва­нию – обсто­я­тель­ство, без­услов­но ката­стро­фи­че­ское для иссле­до­ва­ний Уэс­та.

Так я стал его дея­тель­ным и пре­дан­ным помощ­ни­ком и отныне спо­соб­ство­вал всем его начи­на­ни­ям, подыс­ки­вая не толь­ко необ­хо­ди­мый труп­ный мате­ри­ал, но и под­хо­дя­щее место для нашей отвра­ти­тель­ной рабо­ты. Имен­но мне при­шла мысль пере­брать­ся в забро­шен­ный дом на фер­ме Чап­ме­на за Медоу-хилл, на пер­вом эта­же кото­ро­го мы обо­ру­до­ва­ли опе­ра­ци­он­ную и лабо­ра­то­рию, зана­ве­сив в них все окна, дабы скрыть наши пол­ноч­ные заня­тия. Место это нахо­ди­лось в сто­роне от дорог, дру­гих стро­е­ний побли­зо­сти не было, и тем не менее предо­сто­рож­но­сти пред­став­ля­лись нелиш­ни­ми: слух о стран­ных огнях в доме, пущен­ный слу­чай­ны­ми ноч­ны­ми бро­дя­га­ми, мог быст­ро поло­жить конец наше­му пред­при­я­тию. На слу­чай, если нас все же обна­ру­жат, мы усло­ви­лись назы­вать наше при­ста­ни­ще хими­че­ской лабо­ра­то­ри­ей. Посте­пен­но мы осна­сти­ли эту мрач­ную оби­тель нау­ки обо­ру­до­ва­ни­ем, куп­лен­ным в Бостоне или же тай­ком поза­им­ство­ван­ным в кол­ле­дже, и тща­тель­но замас­ки­ро­ва­ли его, так что рас­по­знать его назна­че­ние смог бы толь­ко глаз зна­то­ка; кро­ме того, мы заго­то­ви­ли кир­ки и лопа­ты для мно­го­чис­лен­ных буду­щих захо­ро­не­ний в под­ва­ле. В кол­ле­дже мы поль­зо­ва­лись кре­ма­ци­он­ной печью, но для нашей неле­галь­ной лабо­ра­то­рии это была бы слиш­ком боль­шая рос­кошь. Тела все­гда достав­ля­ли нема­ло хло­пот – даже туш­ки мор­ских сви­нок, над кото­ры­ми Уэст тай­но экс­пе­ри­мен­ти­ро­вал в сво­ей ком­на­те в пан­си­оне.

Слов­но вам­пи­ры, мы сле­до­ва­ли по пятам каж­дой смер­ти в окру­ге, ведь необ­хо­ди­мые нам образ­цы долж­ны были обла­дать весь­ма спе­ци­фи­че­ски­ми свой­ства­ми. Нам тре­бо­ва­лись тела умер­ших, захо­ро­нен­ные сра­зу после их кон­чи­ны, без при­ме­не­ния искус­ствен­ных средств кон­сер­ва­ции; жела­тель­но, что­бы они не были затро­ну­ты болез­нью; и конеч­но, непре­мен­ным усло­ви­ем явля­лось нали­чие всех жиз­нен­но важ­ных орга­нов. Жерт­вы несчаст­ных слу­ча­ев были нашей завет­ной меч­той. На про­тя­же­нии мно­гих недель нам не вез­ло, хотя мы и запра­ши­ва­ли, яко­бы в инте­ре­сах кол­ле­джа, мор­ги и боль­ни­цы – настоль­ко часто, насколь­ко мог­ли это делать, не вызы­вая подо­зре­ний. Обна­ру­жив, что кол­ледж обла­да­ет в таких слу­ча­ях при­о­ри­тет­ным пра­вом, мы реши­ли остать­ся в Арк­хе­ме на вре­мя кани­кул, когда в уни­вер­си­те­те чита­ют­ся толь­ко немно­го­чис­лен­ные лет­ние кур­сы. Нако­нец нас посе­ти­ла уда­ча. Одна­жды мы про­зна­ли о почти иде­аль­ном слу­чае: креп­кий моло­дой рабо­чий уто­нул рано утром в пру­ду Сам­не­ра и был неза­мед­ли­тель­но захо­ро­нен на клад­би­ще для бед­ня­ков; ни о каком баль­за­ми­ро­ва­нии, разу­ме­ет­ся, не было и речи. В тот же день мы отыс­ка­ли све­жую моги­лу и реши­ли при­сту­пить к делу после полу­но­чи.

Пред­при­ня­тое нами в недол­гие ноч­ные часы было омер­зи­тель­но – хотя в ту пору клад­би­ща еще не вызы­ва­ли в нас того ни с чем не срав­ни­мо­го ужа­са, кото­рый раз­вил­ся позд­нее. Мы при­нес­ли с собой лопа­ты и потай­ные мас­ля­ные фона­ри (элек­три­че­ские фона­ри­ки тогда уже про­из­во­ди­лись, но были не столь надеж­ны, как сего­дняш­ние). Вскры­тие моги­лы, в кото­ром иные худо­же­ствен­ные нату­ры мог­ли бы усмот­реть нечто жут­ко­ва­то-поэ­тич­ное, для нас, людей нау­ки, было заня­ти­ем рутин­ным и гряз­ным, и мы почув­ство­ва­ли радость, услы­шав нако­нец стук наших лопат о дере­во. Когда сос­но­вый гроб ока­зал­ся пол­но­стью отко­пан, Уэст забрал­ся в яму, снял крыш­ку, извлек тело и при­под­нял его. Я же, нагнув­шись, выво­лок труп из моги­лы, а затем мы вдво­ем потра­ти­ли нема­ло сил, что­бы при­дать ей преж­ний вид. Вся эта сце­на ста­ла серьез­ным испы­та­ни­ем для наших нер­вов – осо­бен­но застыв­шее тело и без­участ­ный вид наше­го пер­во­го тро­фея, – и все же мы суме­ли уни­что­жить все сле­ды сво­е­го визи­та. Утрам­бо­вав лопа­той послед­нюю горсть зем­ли, мы уло­жи­ли добы­тый обра­зец в хол­що­вый мешок и отпра­ви­лись к дому ста­ри­ка Чап­ме­на, что за Медоу-хилл.

На импро­ви­зи­ро­ван­ном ана­то­ми­че­ском сто­ле в ста­ром фер­мер­ском доме, осве­щен­ный мощ­ной кар­бид­ной лам­пой, наш под­опеч­ный ничуть не похо­дил на при­ви­де­ние. Это был креп­ко сло­жен­ный парень здо­ро­во­го пле­бей­ско­го типа, с серы­ми гла­за­ми и каш­та­но­вы­ми воло­са­ми; насто­я­щее живот­ное, при жиз­ни явно не отли­чав­ше­е­ся раз­ви­тым вооб­ра­же­ни­ем и пси­хо­ло­ги­че­ской утон­чен­но­стью и навер­ня­ка обла­дав­шее неза­тей­ли­вой и исправ­ной физио­ло­ги­ей. Теперь, когда гла­за его были закры­ты, он казал­ся ско­рее спя­щим, чем мерт­вым, хотя тща­тель­ное обсле­до­ва­ние, про­ве­ден­ное моим дру­гом, не оста­ви­ло ника­ких сомне­ний на этот счет. Нам нако­нец уда­лось най­ти то, что так жад­но искал Уэст, вопло­щен­ный иде­ал мерт­ве­ца, кото­рый был готов к при­ня­тию внутрь рас­тво­ра, спе­ци­аль­но син­те­зи­ро­ван­но­го для вве­де­ния в орга­низм чело­ве­ка. Мы были крайне взвол­но­ва­ны, посколь­ку не рас­счи­ты­ва­ли на пол­ный успех и тер­за­лись стра­ха­ми по пово­ду воз­мож­ных гро­теск­ных послед­ствий частич­но­го вос­кре­ше­ния. Более все­го нас бес­по­ко­и­ло состо­я­ние моз­га и рефлек­сов под­опыт­но­го – ведь за вре­мя, про­шед­шее с момен­та его смер­ти, в неко­то­рых осо­бен­но чув­стви­тель­ных цере­браль­ных клет­ках мог­ли про­изой­ти необ­ра­ти­мые изме­не­ния. Что до меня, я все еще при­дер­жи­вал­ся тра­ди­ци­он­ных пред­став­ле­ний о том, что при­ня­то счи­тать чело­ве­че­ской душой, и ощу­щал свя­щен­ный тре­пет при мыс­ли о тай­нах, кото­рые мог пове­дать вос­став­ший из мерт­вых. Я спра­ши­вал себя, какие кар­ти­ны дове­лось узреть в недо­ступ­ных нам сфе­рах это­му без­мя­теж­но­му юно­ше и что смо­жет он рас­ска­зать, если пол­но­стью вер­нет­ся к жиз­ни. Впро­чем, эти вопро­сы не мог­ли все­це­ло погло­тить мой ум, ибо в глав­ном я был при­вер­жен­цем мате­ри­а­ли­сти­че­ских воз­зре­ний сво­е­го дру­га. А тот дер­жал­ся гораз­до спо­кой­нее меня и уве­рен­но ввел в вену тру­па изряд­ную дозу заго­тов­лен­но­го рас­тво­ра, после чего надеж­но пере­вя­зал место уко­ла.

Ожи­да­ние было томи­тель­ным, но Уэст пол­но­стью вла­дел собой. То и дело он при­кла­ды­вал к гру­ди покой­но­го сте­то­скоп, с фило­соф­ским спо­кой­стви­ем отме­чая отсут­ствие изме­не­ний. При­мер­но через три чет­вер­ти часа, не уви­дев ника­ких при­зна­ков жиз­ни, он с доса­дой заявил, что рас­твор неудо­вле­тво­ри­те­лен и что, преж­де чем мы изба­вим­ся от наше­го жут­ко­го тро­фея, нуж­но изме­нить фор­му­лу пре­па­ра­та и повто­рить попыт­ку. Еще днем мы выры­ли в под­ва­ле моги­лу, в кото­рой до рас­све­та соби­ра­лись схо­ро­нить мерт­ве­ца, – ибо, несмот­ря на то что мы запи­ра­ли две­ри дома, жела­тель­но было избе­жать даже малей­ше­го рис­ка раз­об­ла­че­ния нашей отвра­ти­тель­ной рабо­ты. Кро­ме того, до сле­ду­ю­щей ночи труп все рав­но не сохра­нил бы даже подо­бия све­же­сти. Поэто­му мы пере­бра­лись в смеж­ную лабо­ра­то­рию, захва­тив с собой кар­бид­ную лам­пу и оста­вив наше­го без­молв­но­го гостя лежа­щим в тем­но­те на сто­ле, и сосре­до­то­чи­ли все свои уси­лия на при­го­тов­ле­нии ново­го рас­тво­ра, ингре­ди­ен­ты для кото­ро­го Уэст взве­ши­вал и отме­рял с какой-то фана­тич­ной акку­рат­но­стью.

Ужас­ное собы­тие про­изо­шло вне­зап­но и заста­ло нас обо­их врас­плох. Я пере­ли­вал какую-то жид­кость из одной про­бир­ки в дру­гую, а Уэст возил­ся со спир­тов­кой, заме­няв­шей нам в этом забро­шен­ном зда­нии газо­вую горел­ку, когда из погру­жен­ной во мрак ком­на­ты, кото­рую мы недав­но оста­ви­ли, донес­лись самые чудо­вищ­ные и демо­ни­че­ские кри­ки, какие нам когда-либо дово­ди­лось слы­шать. Даже если бы сама пре­ис­под­няя раз­верз­лась и исторг­ла вопли стра­да­ю­щих греш­ни­ков, хаос адских голо­сов не мог бы быть более неопи­су­е­мым, ибо в услы­шан­ной нами неве­ро­ят­ной како­фо­нии сли­лись запре­дель­ный ужас и бес­ко­неч­ное отча­я­ние вос­кре­шен­но­го есте­ства. Эти кри­ки не были чело­ве­че­ски­ми чело­век не спо­со­бен изда­вать подоб­ные зву­ки; и мы оба, Уэст и я, не думая более ни о нашей недав­ней рабо­те, ни о том, что ее могут обна­ру­жить, рва­ну­лись, как ране­ные зве­ри, к бли­жай­ше­му окну, опро­ки­ды­вая про­бир­ки, ретор­ты и лам­пу, и совер­ши­ли безум­ный пры­жок в усе­ян­ную звез­да­ми без­дну дере­вен­ской ночи. Пола­гаю, мы сами изда­ва­ли истош­ные кри­ки, когда, спо­ты­ка­ясь, нес­лись по направ­ле­нию к горо­ду, хотя, достиг­нув его окра­ин, мы поста­ра­лись при­нять более сдер­жан­ный вид, при­ки­нув­шись запоз­да­лы­ми гуля­ка­ми, воз­вра­ща­ю­щи­ми­ся домой после попой­ки.

Не рас­ста­ва­ясь, мы про­бра­лись в ком­на­ту Уэс­та, где при све­те газо­во­го рож­ка про­го­во­ри­ли шепо­том до наступ­ле­ния утра, после чего, немно­го успо­ко­ен­ные раз­лич­ны­ми тео­ри­я­ми и пла­на­ми даль­ней­ших дей­ствий, про­спа­ли весь день, про­игно­ри­ро­вав заня­тия. Но вече­ром две никак не свя­зан­ные друг с дру­гом газет­ные замет­ки опять лиши­ли нас сна. Ста­рый забро­шен­ный дом Чап­ме­на по неиз­вест­ной при­чине пре­вра­тил­ся в бес­фор­мен­ную кучу пеп­ла – мы объ­яс­ни­ли себе этот пожар опро­ки­ну­той лам­пой. Кро­ме того, на клад­би­ще для бед­ня­ков была пред­при­ня­та попыт­ка раз­рыть совсем све­жую моги­лу – каза­лось, кто-то тщил­ся рас­ко­пать ее голы­ми рука­ми, не при­бе­гая к помо­щи лопа­ты. Это­го мы понять не мог­ли, так как пом­ни­ли, что перед ухо­дом ста­ра­тель­но утрам­бо­ва­ли зем­лю, обра­зу­ю­щую могиль­ный холм.

Даже по про­ше­ствии сем­на­дца­ти лет после той ночи Уэст неред­ко косил­ся через пле­чо и жало­вал­ся, что ему чудят­ся шаги за спи­ной. А теперь он исчез.

2 Демон эпидемии

Мне нико­гда не забыть то ужас­ное лето, в кото­рое по Арк­хе­му, точ­но злоб­ный ифрит2 из чер­то­гов Эблиса,3 стал рас­про­стра­нять­ся, ища добы­чу, брюш­ной тиф. С тех пор про­шло шест­на­дцать лет, но и по сей день живы вос­по­ми­на­ния о той дья­воль­ской каре, о кош­ма­ре, что рас­про­стер тогда пере­пон­ча­тые кры­лья над ряда­ми могил на клад­би­ще при церк­ви Хри­ста; для меня же то вре­мя напол­не­но еще боль­шим ужа­сом ужа­сом, кото­рый теперь, после исчез­но­ве­ния Гер­бер­та Уэс­та, ведом лишь мне одно­му.

Мы с Уэс­том посе­ща­ли тогда лет­ние аспи­рант­ские кур­сы на меди­цин­ском факуль­те­те Мис­ка­то­ник­ско­го уни­вер­си­те­та, где мой друг успел при­об­ре­сти печаль­ную извест­ность бла­го­да­ря сво­им экс­пе­ри­мен­там по реани­ма­ции мерт­вых. После того как он извел в науч­ных целях бес­счет­ное коли­че­ство мел­ких живот­ных, на его стран­ные изыс­ка­ния нало­жил офи­ци­аль­ный запрет наш декан док­тор Аллан Хэл­си; одна­ко Уэст втайне про­дол­жал про­во­дить раз­лич­ные опы­ты в сво­ей убо­гой ком­нат­ке в пан­си­оне, а одна­жды совер­шен­но ужас­ным и неза­бы­ва­е­мым обра­зом выко­пал из моги­лы на клад­би­ще для бед­ных чело­ве­че­ский труп, кото­рый доста­вил в забро­шен­ный дом на фер­ме за Медоу-хилл. Я был его соучаст­ни­ком в этом отвра­ти­тель­ном пред­при­я­тии и видел, как он впрыс­нул в мерт­вую вену элик­сир, кото­рый, как он наде­ял­ся, хотя бы отча­сти вос­ста­но­вит в теле хими­че­ские и физи­че­ские про­цес­сы. Послед­ствия ока­за­лись ужас­ны – и хотя страх, пере­жи­тый нами тогда, мы при­пи­са­ли впо­след­ствии нерв­но­му пере­утом­ле­нию, Уэст так нико­гда и не смог изба­вить­ся от сво­дя­ще­го с ума ощу­ще­ния, буд­то за ним непре­рыв­но сле­дят. Труп, с кото­рым он экс­пе­ри­мен­ти­ро­вал, ока­зал­ся недо­ста­точ­но све­жим для вос­ста­нов­ле­ния нор­маль­ных пси­хи­че­ских функ­ций. Пожар, слу­чив­ший­ся в ста­ром доме, поме­шал нам захо­ро­нить остан­ки, а мы чув­ство­ва­ли бы себя куда спо­кой­нее, если бы зна­ли, что они поко­ят­ся под зем­лей.

После того слу­чая Уэст на неко­то­рое вре­мя пре­кра­тил свои иссле­до­ва­ния, но затем энту­зи­азм при­рож­ден­но­го уче­но­го посте­пен­но взял свое и мой друг начал вновь оса­ждать руко­вод­ство кол­ле­джа, доби­ва­ясь пра­ва поль­зо­вать­ся факуль­тет­ской опе­ра­ци­он­ной и све­жи­ми тру­па­ми для рабо­ты, кото­рую он пола­гал чрез­вы­чай­но важ­ной. Все его прось­бы, одна­ко, не возы­ме­ли дей­ствия: реше­ние док­то­ра Хэл­си было неко­ле­би­мо, а осталь­ные про­фес­со­ра еди­но­душ­но под­дер­жа­ли при­го­вор сво­е­го началь­ни­ка. В ради­каль­ной тео­рии вос­кре­ше­ния они усмат­ри­ва­ли все­го-навсе­го незре­лую при­чу­ду моло­до­го энту­зи­а­ста, чье суб­тиль­ное сло­же­ние, свет­лые воло­сы, голу­бые гла­за, скры­тые за стек­ла­ми очков, и тихий голос ничем не выда­ва­ли сверхъ­есте­ствен­ной, почти дья­воль­ской силы его холод­но­го ума. Его тогдаш­ний облик сам собой всплы­ва­ет в моей памя­ти – и меня про­би­ра­ет дрожь. С года­ми он посу­ро­вел лицом, но не стал выгля­деть стар­ше. А теперь про­изо­шло это несча­стье в пси­хи­ат­ри­че­ской лечеб­ни­це в Сеф­тоне, и Уэст исчез.

В кон­це наше­го послед­не­го учеб­но­го семест­ра он сошел­ся с док­то­ром Хэл­си в оже­сто­чен­ном сло­вес­ном поедин­ке, в кото­ром про­явил себя куда менее достой­но, чем доб­рей­ший декан. Уэст чув­ство­вал, что бес­смыс­лен­но рас­то­ча­ет вре­мя, необ­хо­ди­мое для про­дол­же­ния крайне серьез­ной рабо­ты; эту рабо­ту он, конеч­но, мог бы про­во­дить сво­и­ми сила­ми и даль­ше, одна­ко ему не тер­пе­лось при­сту­пить к делу без­от­ла­га­тель­но, пока у него была воз­мож­ность исполь­зо­вать уни­каль­ное уни­вер­си­тет­ское обо­ру­до­ва­ние. Тот факт, что кон­сер­ва­тив­но мыс­ля­щие ста­ри­ки остав­ля­ют без вни­ма­ния пло­до­твор­ные резуль­та­ты его экс­пе­ри­мен­тов с живот­ны­ми и упор­но отри­ца­ют саму воз­мож­ность вос­кре­ше­ния, неимо­вер­но воз­му­щал и при­во­дил в недо­уме­ние тако­го юно­шу, как Уэст, с его стро­го логи­че­ским скла­дом ума. Лишь воз­раст и жиз­нен­ный опыт мог­ли бы при­ве­сти его к осо­зна­нию неиз­быв­ной умствен­ной огра­ни­чен­но­сти это­го типа людей, порож­ден­но­го века­ми исто­во­го пури­тан­ства: их доб­ро­ту, совест­ли­вость, мяг­кость и дру­же­лю­бие сво­ди­ли на нет все­гдаш­няя узость мыс­ли, нетер­пи­мость, зашо­рен­ность и непри­я­тие пере­мен. Зре­лый чело­век отно­сит­ся более тер­пи­мо к этим несо­вер­шен­ным, хотя и воз­вы­шен­ным харак­те­рам, чьим наи­худ­шим гре­хом явля­ет­ся робость и чья интел­лек­ту­аль­ная ущерб­ность – будь то при­вер­жен­ность птолемеевой4 либо кальвинистской5 док­трине, антидарвинизму,6 антиницшеанству,7 обя­за­тель­ным вос­крес­ным похо­дам в цер­ковь или стро­го­му соблю­де­нию нало­го­во­го зако­но­да­тель­ства – в кон­це кон­цов нака­зы­ва­ет­ся все­об­щим осме­я­ни­ем. Уэст, при всех его пора­зи­тель­ных науч­ных дости­же­ни­ях, был еще очень юн и слиш­ком нетер­пе­лив по отно­ше­нию к доб­ро­му док­то­ру Хэл­си и его уче­ным кол­ле­гам; он испы­ты­вал все­воз­рас­та­ю­щую оби­ду вку­пе с жела­ни­ем дока­зать свои тео­рии этим пра­вед­ным тупи­цам каким-либо пора­зи­тель­ным и дра­ма­ти­че­ским спо­со­бом. Подоб­но боль­шин­ству моло­дых людей, он с упо­е­ни­ем пре­дал­ся меч­там о мести, три­ум­фе и финаль­ном вели­ко­душ­ном про­ще­нии.

А затем из кош­мар­ных пещер Тар­та­ра при­шла кара, ухмы­ля­ю­ща­я­ся и смер­то­нос­ная. Мы с Уэс­том к тому вре­ме­ни уже закон­чи­ли уче­бу, но оста­лись для допол­ни­тель­ных заня­тий на лет­них кур­сах, и нам дове­лось уви­деть всю силу той демо­ни­че­ской яро­сти, с кото­рой эпи­де­мия обру­ши­лась на Арк­хем. Еще не полу­чив­шие вра­чеб­ных лицен­зий, мы тем не менее уже были дипло­ми­ро­ван­ны­ми меди­ка­ми, и, посколь­ку коли­че­ство забо­лев­ших непре­рыв­но рос­ло, нас при­влек­ли для ока­за­ния сроч­ной помо­щи горо­жа­нам. Ситу­а­ция гро­зи­ла вый­ти из-под кон­тро­ля, одна смерть так стре­ми­тель­но сме­ня­лась дру­гой, что мест­ные гро­бов­щи­ки пере­ста­ли справ­лять­ся с рабо­той. Погре­бе­ния про­во­ди­лись поспеш­но, ни о каком сохра­не­нии тел не было и речи, и даже клад­би­щен­ский морг при церк­ви Хри­ста запо­ло­ни­ли гро­бы с покой­ни­ка­ми, не под­верг­ши­ми­ся баль­за­ми­ро­ва­нию. Уэст был весь­ма впе­чат­лен этим обсто­я­тель­ством и часто раз­мыш­лял об иро­нии ситу­а­ции: так мно­го све­жих образ­цов – и ни один не ста­но­вит­ся объ­ек­том его под­поль­ных иссле­до­ва­ний! Край­нее пере­утом­ле­ние, в кото­ром мы пре­бы­ва­ли, и ужа­са­ю­щее нерв­ное и умствен­ное напря­же­ние повер­га­ли мое­го дру­га в мрач­ную, болез­нен­ную задум­чи­вость.

Меж­ду тем доб­ро­де­тель­ные про­тив­ни­ки Уэс­та были ничуть не мень­ше измо­та­ны сво­и­ми уто­ми­тель­ны­ми обя­зан­но­стя­ми. Кол­ледж фак­ти­че­ски закрыл­ся, все док­то­ра с меди­цин­ско­го факуль­те­та, как мог­ли, помо­га­ли бороть­ся с эпи­де­ми­ей. Осо­бен­но само­от­вер­жен­но тру­дил­ся на этом попри­ще док­тор Хэл­си, пода­рив­ший свои уме­ния и искрен­нюю забо­ту тем боль­ным, от кото­рых дру­гие вра­чи, из бояз­ни зара­же­ния или вви­ду явной без­на­деж­но­сти паци­ен­тов, уже отка­за­лись. Не про­шло и меся­ца, как бес­страш­ный декан стал в гла­зах окру­жа­ю­щих под­лин­ным геро­ем, хотя сам он, каза­лось, не осо­зна­вал соб­ствен­ной сла­вы, пре­бы­вая на гра­ни физи­че­ско­го и нерв­но­го исто­ще­ния. Уэст не мог не вос­хи­щать­ся силой духа сво­е­го недоб­ро­же­ла­те­ля, но имен­но поэто­му он еще реши­тель­нее, чем преж­де, воз­на­ме­рил­ся дока­зать ему право­ту сво­их пора­зи­тель­ных тео­рий. Вос­поль­зо­вав­шись нераз­бе­ри­хой, царив­шей в кол­ле­дже и в муни­ци­паль­ных инструк­ци­ях по здра­во­охра­не­нию, он ухит­рил­ся раз­до­быть тело одно­го толь­ко что умер­ше­го боль­но­го, тай­ком доста­вил его под покро­вом ночи в уни­вер­си­тет­скую ана­то­мич­ку и там в моем при­сут­ствии ввел ему свой новый рас­твор. Мерт­вец открыл гла­за, впе­рил в пото­лок взгляд, пол­ный цепе­ня­ще­го душу ужа­са, а затем впал в про­стра­цию, из кото­рой его уже ничто не мог­ло выве­сти. Уэст ска­зал, что экзем­пляр был недо­ста­точ­но све­жим, – лет­няя жара не идет на поль­зу тру­пам. В тот раз нас едва не заста­ли с мерт­вым телом на руках, и Уэст ска­зал, что впредь не сле­ду­ет столь дерз­ко зло­упо­треб­лять лабо­ра­то­ри­ей кол­ле­джа.

В авгу­сте эпи­де­мия тифа достиг­ла сво­е­го пика. Мы с Уэс­том были полу­мерт­вы от уста­ло­сти, а док­тор Хэл­си четыр­на­дца­то­го чис­ла умер на самом деле. Днем поз­же на поспеш­ные похо­ро­ны собра­лись все его сту­ден­ты, купив­шие пыш­ный венок, кото­рый, впро­чем, затми­ли дру­гие, при­слан­ные зажи­точ­ны­ми горо­жа­на­ми и муни­ци­па­ли­те­том. Похо­ро­ны ста­ли собы­ти­ем почти что обще­ствен­но­го зна­че­ния, ибо декан опре­де­лен­но был бла­го­де­те­лем граж­дан Арк­хе­ма. После погре­бе­ния все мы ощу­ща­ли неко­то­рую подав­лен­ность и про­ве­ли оста­ток дня в баре Тор­го­вой пала­ты, где Уэст, хотя и потря­сен­ный смер­тью сво­е­го глав­но­го оппо­нен­та, шоки­ро­вал осталь­ных изло­же­ни­ем сво­их пре­сло­ву­тых тео­рий. Бли­же к вече­ру сту­ден­ты по боль­шей части разо­шлись – кто напра­вил­ся домой, кто вер­нул­ся к делам, – меня же Уэст убе­дил поспо­соб­ство­вать ему в «успе­хе этой ночи». Хозяй­ка, у кото­рой он сни­мал ком­на­ту, виде­ла, как при­мер­но в два часа ночи мы вва­ли­лись к нему, ведя под руки кого-то тре­тье­го; она еще ска­за­ла мужу, что, судя по все­му, мы осно­ва­тель­но набра­лись за ужи­ном.

Оче­вид­но, это язви­тель­ное наблю­де­ние было вер­ным, так как око­ло трех часов ночи весь дом пере­по­ло­ши­ли кри­ки, донес­ши­е­ся из ком­на­ты Уэс­та. Когда выло­ма­ли дверь, то обна­ру­жи­ли, что мы вдво­ем лежим без созна­ния на покры­том кро­ва­вы­ми пят­на­ми ков­ре, изби­тые, исца­ра­пан­ные, истер­зан­ные, а вокруг раз­бро­са­ны оскол­ки скля­нок и инстру­мен­тов. Рас­пах­ну­тое настежь окно объ­яс­ня­ло, что ста­лось с напа­дав­шим, и мно­гие зада­ва­лись вопро­сом, как он сумел уце­леть после столь ужас­но­го прыж­ка с тре­тье­го эта­жа на лужай­ку, кото­рый ему, по-види­мо­му, при­шлось совер­шить. В ком­на­те так­же нашли стран­но­го вида одеж­ду, но Уэст, при­дя в себя, ска­зал, что эти вещи не при­над­ле­жат незна­ком­цу, а были взя­ты им самим на бак­те­рио­ло­ги­че­ский ана­лиз, цель кото­ро­го – уста­но­вить спо­соб пере­да­чи болез­не­твор­но­го виру­са, и рас­по­ря­дил­ся не откла­ды­вая сжечь их в про­стор­ном камине. Поли­ции мы заяви­ли, что ниче­го не зна­ем о том, кем был наш ноч­ной спут­ник. Уэст нерв­но объ­яс­нил, что мы встре­ти­ли его в одном из баров в цен­тре горо­да и он пока­зал­ся нам под­хо­дя­щей ком­па­ни­ей. Все мы были тогда слег­ка наве­се­ле, и пото­му ни Уэст, ни я не наста­и­ва­ли на розыс­ке наше­го драч­ли­во­го при­я­те­ля.

В ту же ночь Арк­хем стал аре­ной дру­го­го кош­ма­ра, кото­рый, на мой взгляд, затмил собой ужа­сы эпи­де­мии. На цер­ков­ном клад­би­ще про­изо­шло страш­ное убий­ство – тамош­ний сто­рож был рас­тер­зан с такой жесто­ко­стью, кото­рая застав­ля­ла усо­мнить­ся в том, что его совер­шил чело­век. Нашлись сви­де­те­ли, под­твер­див­шие, что дале­ко за пол­ночь жерт­ва была еще жива, – а на рас­све­те откры­лось неопи­су­е­мое зре­ли­ще. В сосед­нем Бол­тоне был допро­шен вла­де­лец цир­ка, кото­рый поклял­ся, что ни один зверь не сбе­гал у него из клет­ки. Те, кто обна­ру­жил тело, заме­ти­ли кро­ва­вый след, тянув­ший­ся к мор­гу, перед бето­ни­ро­ван­ным вхо­дом в кото­рый вид­не­лась крас­ная лужи­ца. Менее отчет­ли­вый след тянул­ся к лесу, но вско­ре про­па­дал.

Сле­ду­ю­щей ночью на кры­шах Арк­хе­ма пля­са­ли демо­ны, а в поры­вах вет­ра слы­шал­ся вой чудо­вищ­но­го безу­мия. По взбу­до­ра­жен­но­му горо­ду кра­лась беда, кото­рая, как гово­ри­ли одни, была страш­нее эпи­де­мии и, как шеп­та­ли дру­гие, явля­ла собой вопло­ще­ние ее зло­го духа.

Безы­мян­ное нечто посе­ти­ло восемь домов, повсю­ду сея крас­ную смерть, – все­го этот вез­де­су­щий, без­молв­ный и жесто­кий монстр оста­вил на сво­ем пути сем­на­дцать изуро­до­ван­ных тел. Несколь­ко чело­век, смут­но видев­ших его во мра­ке, утвер­жда­ли, что он был бело­ко­жим и похо­дил на без­об­раз­ную обе­зья­ну или на дья­во­ла в чело­ве­че­ском обли­чье. В ряде слу­ча­ев остан­ки были фраг­мен­тар­ны­ми, ибо напа­дав­ший уто­лял голод пло­тью сво­их жертв. Четыр­на­дцать чело­век он убил на месте, трое дру­гих умер­ли в город­ских боль­ни­цах.

На тре­тью ночь разъ­ярен­ные груп­пы доб­ро­воль­цев, руко­во­ди­мые поли­ци­ей, разыс­ка­ли и схва­ти­ли чудо­ви­ще в доме на Крейн-стрит, непо­да­ле­ку от кам­пу­са Мис­ка­то­ник­ско­го уни­вер­си­те­та. Поис­ки были орга­ни­зо­ва­ны очень тща­тель­но, связь меж­ду груп­па­ми под­дер­жи­ва­лась при помо­щи спе­ци­аль­но обо­ру­до­ван­ных теле­фон­ных пунк­тов, и, когда из рай­о­на, при­ле­га­ю­ще­го к уни­вер­си­те­ту, сооб­щи­ли о том, что кто-то скре­бет­ся в запер­тое окно, сеть ока­за­лась рас­ки­ну­та без про­мед­ле­ния. Бла­го­да­ря общей бди­тель­но­сти и осто­рож­но­сти поим­ка мон­стра обо­шлась без мас­со­вых жертв – постра­да­ли толь­ко два чело­ве­ка. Пре­сле­ду­е­мый полу­чил пулю, кото­рая не была смер­тель­ной, и затем сроч­но достав­лен в мест­ную боль­ни­цу, сопро­вож­да­е­мый все­об­щим лико­ва­ни­ем и отвра­ще­ни­ем.

Ибо выяс­ни­лось, что, несмот­ря на омер­зи­тель­ный взгляд, обе­зья­нью немо­ту и дья­воль­скую жесто­кость, это созда­ние все же было чело­ве­ком. Ему пере­вя­за­ли рану и отпра­ви­ли в пси­хи­ат­ри­че­скую кли­ни­ку в Сеф­тоне, где он на про­тя­же­нии шест­на­дца­ти лет бил­ся голо­вой об оби­тые вой­ло­ком сте­ны пала­ты, пока – совсем недав­но – не сбе­жал при обсто­я­тель­ствах, кото­рые мало кому захо­чет­ся упо­ми­нать. Кста­ти, поис­ко­вой груп­пе из Арк­хе­ма бро­си­лась в гла­за одна подроб­ность, кото­рая пока­за­лась им осо­бен­но отвра­ти­тель­ной: изде­ва­тель­ское, неве­ро­ят­ное сход­ство отмы­той от гря­зи физио­но­мии мон­стра с лицом про­све­щен­но­го и само­от­вер­жен­но­го муче­ни­ка, погре­бен­но­го тре­мя дня­ми ранее, – покой­но­го док­то­ра Ала­на Хэл­си, все­об­ще­го бла­го­де­те­ля и дека­на меди­цин­ско­го факуль­те­та Мис­ка­то­ник­ско­го уни­вер­си­те­та.

У меня и у про­пав­ше­го ныне Гер­бер­та Уэс­та эта новость вызва­ла вели­чай­ший ужас и отвра­ще­ние. Я и теперь вздра­ги­ваю в ночи, едва поду­маю об этом, – вздра­ги­ваю даже силь­нее, чем в то утро, когда Уэст про­бор­мо­тал сквозь скры­вав­шие его лицо бин­ты: «Черт побе­ри, он был недо­ста­точ­но све­жим!»

3 Шесть выстрелов в лунном свете

Доволь­но стран­но шесть раз под­ряд палить из револь­ве­ра в ситу­а­ции, когда доста­точ­но одно­го выстре­ла, но в жиз­ни Гер­бер­та Уэс­та мно­гое было стран­ным. К при­ме­ру, неча­сто моло­дой врач, выпуск­ник уни­вер­си­те­та, вынуж­ден скры­вать моти­вы, кото­ры­ми он руко­вод­ству­ет­ся при выбо­ре места житель­ства и рабо­ты, одна­ко с Гер­бер­том Уэс­том дело обсто­я­ло имен­но так. Полу­чив дипло­мы об окон­ча­нии меди­цин­ско­го факуль­те­та Мис­ка­то­ник­ско­го уни­вер­си­те­та, Уэст и я обре­ли воз­мож­ность выбить­ся из нуж­ды, открыв част­ную прак­ти­ку; при этом мы тща­тель­но скры­ва­ли, что выбор дома для наших заня­тий был обу­слов­лен его уда­лен­но­стью от дру­гих стро­е­ний и бли­зо­стью к клад­би­щу для бед­ных.

Подоб­ная скрыт­ность почти все­гда име­ет свои при­чи­ны, и наш слу­чай не был исклю­че­ни­ем: необ­хо­ди­мость это­го дик­то­вал харак­тер того дела, кото­ро­му мы посвя­ти­ли наши жиз­ни и кото­рое опре­де­лен­но не поль­зо­ва­лось попу­ляр­но­стью у окру­жа­ю­щих. На пер­вый взгляд, мы были обык­но­вен­ны­ми вра­ча­ми, но за этой види­мой про­сто­той скры­ва­лись куда более вели­кие и страш­ные цели – ибо смыс­лом суще­ство­ва­ния Гер­бер­та Уэс­та явля­лись поис­ки в тем­ных, запрет­ных обла­стях непо­знан­но­го, блуж­дая в кото­рых он наде­ял­ся рас­крыть тай­ну жиз­ни и най­ти спо­соб навеч­но воз­вра­щать в мир хлад­ный клад­би­щен­ский прах. Для подоб­ных иссле­до­ва­ний тре­бу­ют­ся необыч­ные мате­ри­а­лы, в том чис­ле све­жие чело­ве­че­ские тру­пы; и что­бы под­дер­жи­вать их при­ток, нуж­но жить неза­мет­но и жела­тель­но побли­зо­сти от места неофи­ци­аль­ных захо­ро­не­ний.

Мы с Уэс­том позна­ко­ми­лись в кол­ле­дже, где я был един­ствен­ным, кто одоб­рял его отвра­ти­тель­ные экс­пе­ри­мен­ты. Мало-пома­лу я сде­лал­ся его вер­ным помощ­ни­ком, и, окон­чив кол­ледж, мы реши­ли дер­жать­ся вме­сте. Най­ти хоро­шую вакан­сию сра­зу для дво­их вра­чей было непро­сто, но бла­го­да­ря хода­тай­ству уни­вер­си­те­та нам в кон­це кон­цов уда­лось полу­чить прак­ти­ку в Бол­тоне – фаб­рич­ном город­ке непо­да­ле­ку от Арк­хе­ма, где рас­по­ла­гал­ся наш кол­ледж. Мно­го­язы­кий рабо­чий люд Бол­тон­ской ткац­кой фаб­ри­ки – самой круп­ной в Мис­ка­то­ник­ской долине – нико­гда не был в чести у тамош­них док­то­ров. Мы крайне тща­тель­но выби­ра­ли место, где нам пред­сто­я­ло обос­но­вать­ся, и в ито­ге оста­но­ви­лись на доволь­но нека­зи­стом стро­е­нии в кон­це Понд-стрит; пять сосед­них домов пусто­ва­ли, а от мест­но­го клад­би­ща для бед­ных его отде­лял луг, в кото­рый с севе­ра вда­ва­лась узкая поло­са доволь­но густо­го леса. Рас­сто­я­ние это было несколь­ко боль­ше, чем нам бы хоте­лось, но дома, сто­яв­шие бли­же к клад­би­щу, нахо­ди­лись с дру­гой его сто­ро­ны, за пре­де­ла­ми фаб­рич­но­го рай­о­на. Место­по­ло­же­ние дома, впро­чем, име­ло то пре­иму­ще­ство, что меж­ду нами и мрач­ным источ­ни­ком наше­го сырья не было ни еди­ной живой души. Путь до клад­би­ща был неблиз­кий, но зато мы мог­ли бес­пре­пят­ствен­но достав­лять в наше жили­ще свои без­молв­ные тро­феи. С само­го нача­ла у нас ока­за­лось на удив­ле­ние мно­го рабо­ты – такой обшир­ной прак­ти­ке был бы рад любой моло­дой врач, но для уче­ных, чьи истин­ные инте­ре­сы лежа­ли в иной обла­сти, она ока­за­лась скуч­ной и обре­ме­ни­тель­ной. Рабо­чие с фаб­ри­ки отли­ча­лись доволь­но буй­ным нра­вом, и поми­мо обыч­ных забо­ле­ва­ний их частые стыч­ки и дра­ки с поно­жов­щи­ной достав­ля­ли нам нема­ло хло­пот. На деле же все наши мыс­ли зани­ма­ла тай­но обо­ру­до­ван­ная в под­ва­ле лабо­ра­то­рия с длин­ным сто­лом и под­вес­ны­ми элек­три­че­ски­ми лам­па­ми, где в корот­кие пред­рас­свет­ные часы мы неред­ко вво­ди­ли при­го­тов­лен­ные Уэс­том рас­тво­ры в вены тру­пов с клад­би­ща для бед­ня­ков. Уэст как одер­жи­мый под­би­рал все новые ком­по­нен­ты, стре­мясь отыс­кать состав, кото­рый вер­нул бы чело­ве­че­ско­му орга­низ­му жиз­нен­ные функ­ции, утра­чен­ные вслед­ствие так назы­ва­е­мой смер­ти, но раз за разом натал­ки­вал­ся на непред­ви­ден­ные труд­но­сти. Для раз­ных видов живых существ тре­бо­ва­лись раз­лич­ные по соста­ву рас­тво­ры: то, что годи­лось для мор­ских сви­нок, не дей­ство­ва­ло на чело­ве­че­ские осо­би, каж­дая из кото­рых в свою оче­редь тре­бо­ва­ла инди­ви­ду­аль­но­го соче­та­ния ком­по­нен­тов.

В сво­их экс­пе­ри­мен­тах мы мог­ли исполь­зо­вать толь­ко совсем све­жие тела, посколь­ку раз­ло­же­ние моз­го­вой тка­ни даже в самой началь­ной ста­дии дела­ло пол­но­цен­ное вос­кре­ше­ние невоз­мож­ным. Соб­ствен­но, это и состав­ля­ло глав­ную про­бле­му еще со вре­мен ужа­са­ю­щих под­поль­ных опы­тов с тру­па­ми сомни­тель­ной сохран­но­сти, кото­рые Уэст про­во­дил, учась в кол­ле­дже. Послед­ствия частич­но­го вос­кре­ше­ния были гораз­до пла­чев­нее тех слу­ча­ев, когда мы тер­пе­ли пол­ное фиа­ско, и оста­ви­ли неиз­гла­ди­мый и жут­кий след в нашей памя­ти. Со дня наше­го пер­во­го дья­воль­ско­го экс­пе­ри­мен­та, пред­при­ня­то­го в забро­шен­ном доме на фер­ме воз­ле Медоу-хилл в Арк­хе­ме, мы непре­стан­но чув­ство­ва­ли давя­щую угро­зу; и даже Уэст, хлад­но­кров­ный свет­ло­во­ло­сый голу­бо­гла­зый уче­ный-авто­мат, не раз при­зна­вал­ся мне, что неред­ко вздра­ги­ва­ет от ощу­ще­ния, буд­то за ним тай­но сле­дят. Ему каза­лось, что его кто-то пре­сле­ду­ет; это была мания, вызван­ная рас­ша­тан­ны­ми нер­ва­ми и усу­губ­лен­ная тре­вож­ным созна­ни­ем того, что по край­ней мере один из ожив­лен­ных нами мерт­ве­цов – без­об­раз­ная пло­то­яд­ная тварь в оби­той вой­ло­ком пала­те сеф­тон­ской пси­хи­ат­ри­че­ской кли­ни­ки – все еще жив. Но суще­ство­вал и еще один – наш пер­вый под­опыт­ный, чью судь­бу мы допод­лин­но так нико­гда и не узна­ли.

В Бол­тоне нам здо­ро­во вез­ло с мате­ри­а­лом для наших опы­тов – гораз­до боль­ше, чем в Арк­хе­ме. Не про­шло и неде­ли, как мы запо­лу­чи­ли в свое рас­по­ря­же­ние – в ночь после похо­рон – жерт­ву несчаст­но­го слу­чая и суме­ли добить­ся того, что­бы покой­ник открыл гла­за, про­де­мон­стри­ро­вав уди­ви­тель­но осмыс­лен­ный взгляд, после чего рас­твор пере­стал дей­ство­вать. Погиб­ший поте­рял в ката­стро­фе руку; воз­мож­но, не будь тело повре­жде­но, мы пре­успе­ли бы боль­ше. До янва­ря мы суме­ли раз­до­быть еще тро­их; с пер­вым нас постиг­ла неуда­ча, у вто­ро­го нам уда­лось вызвать види­мое сокра­ще­ние мышц, тре­тий же при­под­нял­ся и издал какой-то невра­зу­ми­тель­ный звук, заста­вив меня и Уэс­та содрог­нуть­ся. Затем уда­ча на вре­мя от нас отвер­ну­лась: захо­ро­не­ний ста­ло мень­ше, а когда они все же име­ли место, тела ока­зы­ва­лись или слиш­ком истер­за­ны болез­нью, или серьез­но иска­ле­че­ны и не мог­ли быть исполь­зо­ва­ны в наших опы­тах. Мы тща­тель­но отсле­жи­ва­ли все слу­чаи смер­ти и обсто­я­тель­ства, при кото­рых они про­ис­хо­ди­ли. Впро­чем, в одну мар­тов­скую ночь нам в руки неожи­дан­но попал труп, не успев­ший побы­вать в зем­ле. В Бол­тоне, где царил пури­тан­ский дух, бокс нахо­дил­ся под запре­том – с оче­вид­ны­ми послед­стви­я­ми: тай­ные, пло­хо орга­ни­зо­ван­ные поедин­ки были обыч­ным делом сре­ди фаб­рич­ных рабо­чих, и порой в них участ­во­ва­ли и вто­ро­раз­ряд­ные про­фес­си­о­наль­ные бой­цы. Той ночью как раз состо­ял­ся один такой матч, кото­рый, по-види­мо­му, закон­чил­ся пла­чев­но, так как к нам яви­лись двое испу­ган­ных поля­ков, кото­рые при­ня­лись шепо­том, пере­би­вая друг дру­га, умо­лять тай­ком осмот­реть боль­но­го, нахо­див­ше­го­ся в отча­ян­ном поло­же­нии. Мы про­сле­до­ва­ли за ними в забро­шен­ный сарай, где поре­дев­шая тол­па испу­ган­ных имми­гран­тов гла­зе­ла на мол­ча­ли­вую чер­ную фигу­ру, рас­про­стер­тую на полу.

Бой про­изо­шел меж­ду Малы­шом О’Брай­е­ном – неук­лю­жим, дро­жав­шим теперь от стра­ха пар­нем с необыч­ным для ирланд­ца крюч­ко­ва­тым носом и Баком Робин­со­ном по про­зви­щу Гар­лем­ская Сажа. Негр пре­бы­вал в нока­у­те, и даже из бег­ло­го осмот­ра ста­ло понят­но, что он оста­нет­ся там навсе­гда. Это был без­об­раз­ный горил­ло­по­доб­ный малый с непро­пор­ци­о­наль­но длин­ны­ми рука­ми, кото­рые так и под­мы­ва­ло назвать перед­ни­ми лапа­ми, и лицом, наве­вав­шим мыс­ли об ужас­ных тай­нах Кон­го и об игре на там­та­мах при све­те луны. При жиз­ни он, долж­но быть, выгля­дел еще отвра­ти­тель­нее – но мало ли суще­ству­ет на све­те урод­ли­вых зре­лищ! Жал­кая тол­па, собрав­ша­я­ся вокруг, была охва­че­на стра­хом, так как никто не знал, что его ждет в том слу­чае, если дело не удаст­ся замять; поэто­му все выра­зи­ли искрен­нюю бла­го­дар­ность Уэс­ту, когда тот, не обра­щая вни­ма­ния на неволь­но охва­тив­шую меня дрожь, пред­ло­жил поти­хонь­ку изба­вить­ся от тру­па – пре­сле­дуя при этом цель, кото­рая была слиш­ком хоро­шо мне извест­на. Бес­снеж­ный город оза­рял яркий свет луны, одна­ко мы риск­ну­ли отта­щить мерт­ве­ца по пустын­ным ули­цам и лужай­кам к нам домой, одев его и под­хва­тив с двух сто­рон, как уже неко­гда дела­ли одной жут­кой ночью в Арк­хе­ме. Мы при­бли­зи­лись к дому со сто­ро­ны поля, рас­сти­лав­ше­го­ся на задвор­ках, вошли со сво­ей ношей через чер­ный ход, спу­сти­ли ее по лест­ни­це в под­вал и там под­го­то­ви­ли к успев­шей стать тра­ди­ци­он­ной про­це­ду­ре. Несмот­ря на то что мы рас­счи­та­ли вре­мя таким обра­зом, что­бы не столк­нуть­ся с пат­руль­ным, обхо­див­шим этот рай­он, нас не отпус­кал став­ший уже навяз­чи­вым страх перед поли­ци­ей.

Резуль­тат наших уси­лий был удру­ча­ю­щим. Омер­зи­тель­ный тро­фей никак не реа­ги­ро­вал ни на один из вво­ди­мых в его чер­ную руку рас­тво­ров, при­го­тов­лен­ных, впро­чем, на осно­ва­нии опы­тов с пред­ста­ви­те­ля­ми белой расы. Поэто­му, когда вре­мя опас­но при­бли­зи­лось к рас­свет­ной поре, мы посту­пи­ли с нашим под­опыт­ным так же, как и с преж­ни­ми: сво­лок­ли его через луг в лес воз­ле клад­би­ща и зако­па­ли в яме, настоль­ко вме­сти­тель­ной, насколь­ко это поз­во­ля­ла мерз­лая зем­ля. Моги­ла, хотя и не слиш­ком глу­бо­кая, полу­чи­лась не хуже той, что мы выры­ли для преды­ду­ще­го покой­ни­ка – того, кото­рый под­нял­ся и что-то про­бор­мо­тал. Све­тя себе потай­ны­ми фона­ря­ми, мы ста­ра­тель­но при­сы­па­ли место захо­ро­не­ния листья­ми и сухи­ми вет­ка­ми, уве­рив­шись в том, что поли­ция нико­гда не обна­ру­жит его в таком густом и тем­ном лесу.

Одна­ко на сле­ду­ю­щий день я с еще боль­шей тре­во­гой, чем нака­нуне, ожи­дал визи­та поли­ции, ибо один из паци­ен­тов сооб­щил о рас­про­стра­нив­ших­ся по горо­ду слу­хах про под­поль­ный поеди­нок и гибель бок­се­ра. Что до Уэс­та, у него был и дру­гой повод для бес­по­кой­ства: днем его вызва­ли к боль­ной, и это посе­ще­ние закон­чи­лось непри­кры­той угро­зой в его адрес. Одна ита­льян­ка впа­ла в исте­ри­ку из-за исчез­но­ве­ния сво­е­го ребен­ка – пяти­лет­не­го маль­чи­ка, кото­рый про­пал рано утром и не вер­нул­ся к обе­ду; от вол­не­ния у нее раз­ви­лись симп­то­мы, крайне опас­ные вви­ду хро­ни­че­ской сер­деч­ной недо­ста­точ­но­сти, кото­рой она стра­да­ла. Для подоб­ной исте­ри­ки не было серьез­ных при­чин, посколь­ку маль­чиш­ка и преж­де частень­ко исче­зал из дому; но ита­льян­ские про­сто­лю­ди­ны очень суе­вер­ны, и тре­во­га этой жен­щи­ны, похо­же, осно­вы­ва­лась не на фак­тах, а на дур­ных пред­зна­ме­но­ва­ни­ях.

Око­ло семи часов вече­ра она скон­ча­лась, и ее обе­зу­мев­ший от горя супруг устро­ил без­об­раз­ную сце­ну – осы­пал про­кля­ти­я­ми Уэс­та, не сумев­ше­го спа­сти его жену, и попы­тал­ся убить его. Он выхва­тил сти­лет, но дру­зья удер­жа­ли его, и Уэст уда­лил­ся, сопро­вож­да­е­мый нече­ло­ве­че­ски­ми воп­ля­ми, бра­нью и обе­ща­ни­я­ми мести. Послед­нее несча­стье, кажет­ся, заста­ви­ло ита­льян­ца забыть о сво­ем ребен­ке, кото­рый не объ­явил­ся и с наступ­ле­ни­ем ночи. Кто-то пред­ло­жил начать поис­ки в лесу, но боль­шин­ство дру­зей семьи хло­по­та­ли воз­ле умер­шей жен­щи­ны и ее не уни­мав­ше­го­ся мужа. Уэст места себе не нахо­дил, одо­ле­ва­е­мый тяже­лы­ми мыс­ля­ми о поли­ции и об одер­жи­мом ита­льян­це.
Мы лег­ли спать око­ло один­на­дца­ти вече­ра, но сон ко мне не шел. Мест­ная поли­ция рабо­та­ла на удив­ле­ние хоро­шо для тако­го заштат­но­го город­ка, и я со стра­хом думал о том, какая кутерь­ма под­ни­мет­ся в Бол­тоне, если откро­ют­ся собы­тия минув­шей ночи. Это поста­ви­ло бы крест на нашей рабо­те здесь – а воз­мож­но, и при­ве­ло бы нас обо­их за тюрем­ные сте­ны. Мне не нра­ви­лись слу­хи о поедин­ке, кото­рые ста­ли цир­ку­ли­ро­вать по горо­ду. После трех часов ночи луна нача­ла све­тить мне в лицо, но я поле­нил­ся вста­вать и опус­кать што­ры, а про­сто повер­нул­ся на дру­гой бок. Тогда-то я и рас­слы­шал какой-то отчет­ли­вый шум воз­ле чер­но­го хода.

Я в удив­ле­нии зата­ил­ся, но вско­ре в мою дверь посту­чал­ся Уэст. Он был в ноч­ном хала­те и шле­пан­цах, а в руках дер­жал револь­вер и элек­три­че­ский фона­рик. При виде ору­жия я понял, что его мыс­ли боль­ше зани­ма­ет безум­ный ита­лья­нец, чем поли­ция.

– Нам луч­ше пой­ти вдво­ем, – про­шеп­тал он. – В любом слу­чае пря­тать­ся не сле­ду­ет. Не исклю­че­но, что это паци­ент – один из тех олу­хов, что лезут с чер­но­го хода.
Мы на цыпоч­ках спу­сти­лись по лест­ни­це, охва­чен­ные стра­хом, кото­рый отча­сти был оправ­дан ситу­а­ци­ей, отча­сти же являл­ся все­гдаш­ним спут­ни­ком таин­ствен­ных предут­рен­них часов. Шум меж­ду тем про­дол­жал­ся и посте­пен­но ста­но­вил­ся гром­че. Когда мы при­бли­зи­лись к две­ри, я осто­рож­но снял засов и отво­рил ее. Когда лун­ный свет оза­рил сто­яв­шую сна­ру­жи фигу­ру, Уэст повел себя неожи­дан­но. Невзи­рая на риск при­влечь чье-нибудь вни­ма­ние и тем самым пре­дать нас обо­их в руки поли­ции – риск, к сча­стью, не оправ­дав­ший­ся бла­го­да­ря уеди­нен­но­му рас­по­ло­же­нию наше­го дома, – мой друг вне­зап­но, не сумев совла­дать с собой, раз­ря­дил револь­вер, выпу­стив все шесть пуль в ноч­но­го гостя.

Ибо этим гостем был не ита­лья­нец и не поли­цей­ский. Смут­но выри­со­вы­ва­ясь в невер­ном све­те луны, нашим взо­рам пред­ста­ла огром­ная бес­фор­мен­ная фигу­ра, какую мож­но уви­деть не ина­че как в кош­мар­ном сне: исси­ня-чер­ный при­зрак с остек­ле­нев­шим взгля­дом сто­ял на чет­ве­рень­ках, пере­пач­кан­ный зем­лей и запек­шей­ся кро­вью с при­лип­ши­ми к ней листья­ми и сухи­ми стеб­ля­ми. В его бле­стев­ших зубах было зажа­то нечто бело­снеж­ное, ужа­са­ю­щее, про­дол­го­ва­тое, с кро­шеч­ны­ми паль­ца­ми на кон­це.

4 Вопль мертвеца

Вопль мерт­ве­ца про­бу­дил во мне то вне­зап­ное и острое чув­ство ужа­са перед док­то­ром Гер­бер­том Уэс­том, кото­рое тер­за­ло меня все после­ду­ю­щие годы наше­го обще­ния. Вполне есте­ствен­но, что вопль, испус­ка­е­мый мерт­ве­цом, все­ля­ет в чело­ве­ка ужас, – явле­ние это не рядо­вое и опре­де­лен­но не слиш­ком при­ят­ное. Впро­чем, я уже успел при­вык­нуть к подоб­ным вещам, и меня стра­шил не сам покой­ник – мой ужас был вызван исклю­чи­тель­ны­ми обсто­я­тель­ства­ми про­ис­шед­ше­го.

Науч­ные инте­ре­сы Гер­бер­та Уэс­та, чьим дру­гом и помощ­ни­ком я был, про­сти­ра­лись мно­го даль­ше обыч­ных заня­тий про­вин­ци­аль­но­го вра­ча. Вот поче­му, откры­вая прак­ти­ку в Бол­тоне, он выбрал себе сто­яв­ший на отши­бе дом воз­ле клад­би­ща для бед­ных. Если назы­вать вещи сво­и­ми име­на­ми, то надо при­знать, что един­ствен­ной, все­по­гло­ща­ю­щей стра­стью Уэс­та было тай­ное изу­че­ние хруп­ко­го фено­ме­на жиз­ни, а конеч­ной целью – воз­мож­ность реани­ми­ро­вать мерт­вых путем вве­де­ния им сти­му­ли­ру­ю­щих рас­тво­ров. Для этих отвра­ти­тель­ных экс­пе­ри­мен­тов был необ­хо­дим посто­ян­ный при­ток све­жих чело­ве­че­ских тру­пов – абсо­лют­но све­жих (так как про­цесс рас­па­да, едва начав­шись, при­во­дил к непо­пра­ви­мым повре­жде­ни­ям моз­го­вых кле­ток) и непре­мен­но чело­ве­че­ских, посколь­ку обна­ру­жи­лось, что для раз­лич­ных видов живых орга­низ­мов нуж­ны раз­ные по соста­ву рас­тво­ры. В жерт­ву нашим опы­там было при­не­се­но несчет­ное мно­же­ство кро­ли­ков и мор­ских сви­нок, но этот путь завел нас в тупик. Уэс­ту ни разу не уда­лось добить­ся пол­но­го успе­ха с чело­ве­че­ски­ми тру­па­ми, и при­чи­ной тому была недо­ста­точ­ная све­жесть рабо­че­го мате­ри­а­ла. Ему тре­бо­ва­лись тела, кото­рые едва успе­ла поки­нуть жизнь, тела, в кото­рых каж­дая клет­ка цела и гото­ва вос­при­нять импульс, воз­вра­ща­ю­щий орга­низм в то актив­ное состо­я­ние, что име­ну­ет­ся жиз­нью. Спер­ва мы наде­я­лись посред­ством регу­ляр­ных инъ­ек­ций сде­лать эту вто­рую, искус­ствен­ную жизнь веч­ной, но вско­ре выяс­ни­лось, что носи­те­ли обыч­ной, есте­ствен­ной жиз­ни никак не реа­ги­ру­ют на наши мани­пу­ля­ции. Что­бы искус­ствен­ное дви­же­ние ста­ло воз­мож­ным, есте­ствен­ная жизнь долж­на угас­нуть – тело долж­но быть без­упреч­но све­жим, но при этом без­услов­но и несо­мнен­но мерт­вым.

Эти зло­ве­щие иссле­до­ва­ния Уэст начал еще в те вре­ме­на, когда мы учи­лись на меди­цин­ском факуль­те­те Мис­ка­то­ник­ско­го уни­вер­си­те­та в горо­де Арк­хе­ме, где он впер­вые убе­дил­ся в сугу­бо меха­ни­че­ской при­ро­де жиз­ни. Собы­тия, о кото­рых здесь идет речь, про­изо­шли семь лет спу­стя, одна­ко для Уэс­та они про­ле­те­ли слов­но один день – он был все тем же невы­со­ким, тихим, глад­ко выбри­тым блон­ди­ном в очках, и лишь изред­ка в его холод­ных голу­бых гла­зах заго­рал­ся ого­нек фана­тиз­ма, воз­рас­тав­ше­го и креп­нув­ше­го под вли­я­ни­ем его ужас­ных опы­тов. Резуль­та­ты наших экс­пе­ри­мен­тов часто быва­ли отвра­ти­тель­ны до край­но­сти, осо­бен­но в слу­ча­ях непол­ной реани­ма­ции, когда клад­би­щен­ский прах под дей­стви­ем оче­ред­ной моди­фи­ка­ции ожив­ля­ю­ще­го рас­тво­ра обре­тал спо­соб­ность к дви­же­нию – болез­нен­но­му, неесте­ствен­но­му и бес­смыс­лен­но­му.

Один из под­опыт­ных, будучи вос­кре­шен, испу­стил прон­зи­тель­ный, душе­раз­ди­ра­ю­щий крик; дру­гой в яро­сти вско­чил, избил нас обо­их до поте­ри созна­ния, а затем, пре­бы­вая в страш­ном неистов­стве, напа­дал на кого при­дет­ся, пока его не схва­ти­ли и не запер­ли в сума­сшед­шем доме; тре­тий же, мерз­кий чер­но­ко­жий монстр, сумел выбрать­ся из сво­ей неглу­бо­кой моги­лы и совер­шил жут­кое зло­де­я­ние, после чего Уэст был вынуж­ден его при­стре­лить. Нам никак не уда­ва­лось запо­лу­чить мерт­ве­ца, кото­рый ока­зал­ся бы доста­точ­но све­жим для того, что­бы по вос­кре­ше­нии выка­зать хоть какой-то про­блеск разу­ма, и в резуль­та­те мы, сами того не желая, пло­ди­ли омер­зи­тель­ных чудо­вищ. Нас серьез­но бес­по­ко­и­ло, что один, а воз­мож­но, и двое из них еще живы, – эта мысль тай­но пре­сле­до­ва­ла меня и Уэс­та до тех самых пор, пока он не исчез при ужас­ных обсто­я­тель­ствах. Но в то вре­мя, когда в лабо­ра­то­рии, обо­ру­до­ван­ной в под­ва­ле уеди­нен­но­го бол­тон­ско­го дома, раз­дал­ся тот прон­зи­тель­ный крик, наши стра­хи еще усту­па­ли страст­но­му жела­нию запо­лу­чить све­жай­ший обра­зец. Уэст был одер­жим этим боль­ше, чем я, и мне ста­ло казать­ся, что он как-то хищ­но погля­ды­ва­ет на вся­ко­го живо­го и пышу­ще­го здо­ро­вьем чело­ве­ка. В июле 1910 года поло­са пре­сле­до­вав­ших нас неудач с образ­ца­ми как буд­то закон­чи­лась. Я дол­го гостил у роди­те­лей в Илли­ной­се, а вер­нув­шись, нашел Уэс­та в чрез­вы­чай­но при­под­ня­том настро­е­нии. Он взвол­но­ван­но сооб­щил мне, что, по всей види­мо­сти, сумел решить про­бле­му све­же­сти рабо­че­го мате­ри­а­ла, при­ме­нив совер­шен­но иной под­ход, а имен­но – искус­ствен­ную кон­сер­ва­цию. Я знал, что он рабо­та­ет над новым, весь­ма необыч­ным баль­за­ми­ру­ю­щим соста­вом, и пото­му не был удив­лен услы­шан­ным; одна­ко, пока он не посвя­тил меня в дета­ли, я недо­уме­вал, для чего этот состав может нам при­го­дить­ся: ведь мы про­во­ди­ли опы­ты с мерт­вы­ми тела­ми, кото­рые, увы, утра­чи­ва­ли све­жесть рань­ше, чем попа­да­ли к нам в руки. Но Уэст, как я понял, ясно созна­вал это – и создал свой баль­за­ми­ру­ю­щий состав ско­рее в рас­че­те на буду­щее, наде­ясь, что судь­ба вновь пошлет нам труп толь­ко что умер­ше­го чело­ве­ка, не успев­ший побы­вать в моги­ле, как это про­изо­шло несколь­ко лет назад с телом негра, погиб­ше­го во вре­мя бок­сер­ско­го поедин­ка. И судь­ба ока­за­лась к нам бла­го­склон­на: в нашей тай­ной лабо­ра­то­рии в под­ва­ле, как выяс­ни­лось, уже лежал труп, раз­ло­же­ние кото­ро­го уда­лось счаст­ли­вым обра­зом предот­вра­тить. Уэст не стал делать про­гно­зов отно­си­тель­но того, чем закон­чит­ся вос­кре­ше­ние и како­вы шан­сы вос­ста­но­вить память и разум покой­но­го. Этот экс­пе­ри­мент дол­жен был стать пово­рот­ным пунк­том в наших изыс­ка­ни­ях, и Уэст сохра­нил тело до мое­го при­ез­да, что­бы, как обыч­но, раз­де­лить со мной роль зри­те­ля.

Он рас­ска­зал мне, каким обра­зом ему уда­лось запо­лу­чить этот экзем­пляр. Это был креп­кий на вид, хоро­шо оде­тый незна­ко­мец, толь­ко что при­е­хав­ший в Бол­тон для заклю­че­ния какой-то сдел­ки с ткац­кой фаб­ри­кой. Путь по горо­ду ока­зал­ся неблиз­ким, и к тому момен­ту, когда при­ез­жий оста­но­вил­ся око­ло наше­го дома, что­бы спро­сить доро­гу до фаб­ри­ки, его серд­це было крайне пере­утом­ле­но. Отка­зав­шись от лекар­ства, он мгно­ве­ни­ем поз­же упал замерт­во. Уэст, как и сле­до­ва­ло ожи­дать, счел про­ис­шед­шее даром небес. Из крат­ко­го раз­го­во­ра с при­ез­жим он понял, что в Бол­тоне того никто не зна­ет, а осмот­рев кар­ма­ны тру­па, выяс­нил, что умер­ше­го зва­ли Робер­том Ливит­том, семьи у него не было, и, сле­до­ва­тель­но, его исчез­но­ве­ние не повле­чет за собой настой­чи­вых розыс­ков. Если это­го чело­ве­ка и не удаст­ся вер­нуть к жиз­ни, никто не узна­ет о нашем экс­пе­ри­мен­те – мы про­сто захо­ро­ним остан­ки в густом лесу меж­ду домом и клад­би­щем. Если же у нас, напро­тив, полу­чит­ся его вос­кре­сить, мы покро­ем себя немерк­ну­щей сла­вой. Поэто­му Уэст неза­мед­ли­тель­но ввел в запястье покой­но­го состав, при­зван­ный предо­хра­нить тело от раз­ло­же­ния до мое­го при­ез­да. Тот факт, что у Ливит­та, по-види­мо­му, было сла­бое серд­це, на мой взгляд, ста­вил под вопрос успех нашей затеи, но Уэс­та это, кажет­ся, не слиш­ком бес­по­ко­и­ло. Он наде­ял­ся нако­нец добить­ся того, что ему не уда­ва­лось преж­де, – повтор­но воз­жечь искру разу­ма и вер­нуть в мир нор­маль­ное живое суще­ство.

Итак, в ночь на 18 июля 1910 года мы с Гер­бер­том Уэс­том сто­я­ли в нашей под­валь­ной лабо­ра­то­рии, взи­рая на без­молв­ную белую фигу­ру, зали­тую осле­пи­тель­ным све­том дуго­вой лам­пы. Баль­за­ми­ру­ю­щий состав про­из­вел поис­ти­не необык­но­вен­ное дей­ствие: с изум­ле­ни­ем огля­дев креп­кое тело, про­ле­жав­шее две неде­ли без каких-либо при­зна­ков труп­но­го око­че­не­ния, я обер­нул­ся к Уэс­ту, желая услы­шать под­твер­жде­ние того, что этот чело­век дей­стви­тель­но мертв. Он с готов­но­стью заве­рил меня в этом, напом­нив, что нико­гда не при­ме­ня­ет ожив­ля­ю­щий рас­твор, не удо­сто­ве­рив­шись в смер­ти исход­но­го мате­ри­а­ла; ибо сред­ство не подей­ству­ет, если преж­няя, есте­ствен­ная жизнь в орга­низ­ме еще не угас­ла. Уэст занял­ся под­го­то­ви­тель­ны­ми про­це­ду­ра­ми, а я пре­бы­вал под впе­чат­ле­ни­ем от неве­ро­ят­ной слож­но­сти ново­го экс­пе­ри­мен­та, в силу кото­рой мой друг мог дове­рить его лишь соб­ствен­ным искус­ным рукам. Запре­тив мне даже при­ка­сать­ся к телу, он сде­лал укол в запястье мерт­ве­ца, рядом с тем местом, где еще вид­нел­ся след от его шпри­ца с кон­сер­ви­ру­ю­щим веще­ством. По его сло­вам, эта инъ­ек­ция долж­на была ней­тра­ли­зо­вать дей­ствие кон­сер­ван­та и вер­нуть орга­низм в обыч­ное состо­я­ние, в кото­ром он лег­ко усво­ит ожив­ля­ю­щий рас­твор. Через неко­то­рое вре­мя, когда по мерт­вым чле­нам про­бе­жа­ла сла­бая дрожь и вид их несколь­ко изме­нил­ся, Уэст с силой при­жал к подер­ги­вав­ше­му­ся лицу что-то вро­де подуш­ки и не отни­мал до тех пор, пока тело не пере­ста­ло содро­гать­ся, поз­во­лив нам при­сту­пить к делу. Блед­ный, но пол­ный энту­зи­аз­ма, он для пущей надеж­но­сти про­вел еще ряд тестов, остал­ся ими удо­вле­тво­рен и затем впрыс­нул в левую руку тру­па точ­но отме­рен­ную дозу жиз­нен­но­го элик­си­ра, кото­рый при­го­то­вил днем – при­том мно­го тща­тель­нее, чем мы при­вык­ли со вре­мен кол­ле­джа, когда были неопыт­ны и дей­ство­ва­ли всле­пую. Невоз­мож­но опи­сать, с каким вол­не­ни­ем мы, зата­ив дыха­ние, ожи­да­ли резуль­та­тов экс­пе­ри­мен­та с нашим пер­вым по-насто­я­ще­му све­жим под­опыт­ным – пер­вым, из чьих уст не без осно­ва­ния наде­я­лись услы­шать разум­ную речь, воз­мож­но, даже рас­сказ об уви­ден­ном за гра­нью непо­сти­жи­мой без­дны.

Уэст был мате­ри­а­ли­стом, не верил в суще­ство­ва­ние души и всю дея­тель­ность созна­ния пола­гал исклю­чи­тель­но телес­ным фено­ме­ном; соот­вет­ствен­но, он не ждал ника­ких откро­ве­ний об ужас­ных тай­нах без­дон­ных глу­бин, лежа­щих за поро­гом зем­но­го бытия. Тео­ре­ти­че­ски я не отри­цал его право­ты, но вме­сте с тем во мне жили неяс­ные инстинк­тив­ные отго­лос­ки при­ми­тив­ной веры моих пред­ков, и пото­му, гля­дя на труп, я испы­ты­вал неко­то­рый бла­го­го­вей­ный тре­пет и мисти­че­ские пред­чув­ствия. К тому же я не мог изгнать из памя­ти тот жут­кий, нече­ло­ве­че­ский вопль, кото­рый мы с Уэс­том услы­ша­ли в ночь наше­го пер­во­го экс­пе­ри­мен­та в забро­шен­ном доме на арк­хем­ской фер­ме. Очень ско­ро я понял, что на этот раз попыт­ка вос­кре­ше­ния, по край­ней мере, не обер­нет­ся про­ва­лом. Щеки, преж­де белые как мел, окра­си­лись румян­цем, кото­рый посте­пен­но раз­лил­ся по все­му лицу, покры­то­му необы­чай­но густой рыжей щети­ной. Уэст, дер­жав­ший руку мерт­ве­ца, про­ве­ряя пульс, вне­зап­но со зна­че­ни­ем кив­нул; и тот­час же зер­каль­це, под­не­сен­ное к губам тру­па, зату­ма­ни­лось. После­до­ва­ло несколь­ко судо­рож­ных сокра­ще­ний мышц, грудь испы­ту­е­мо­го нача­ла взды­мать­ся, и до нас донес­ся шум его дыха­ния. Я гля­дел на опу­щен­ные веки, и вдруг мне пока­за­лось, что они встре­пе­ну­лись. Затем чело­век открыл гла­за – серые, спо­кой­ные, живые гла­за, в кото­рых, одна­ко, еще отсут­ство­вал про­блеск мыс­ли или хотя бы любо­пыт­ства.

Пови­ну­ясь стран­но­му капри­зу, я про­шеп­тал в поро­зо­вев­шее ухо несколь­ко вопро­сов о дру­гих мирах, о кото­рых наш под­опыт­ный, быть может, еще хра­нил вос­по­ми­на­ния. Пере­жи­тый впо­след­ствии ужас изгнал их из моей памя­ти, но, думаю, послед­ним, что я спро­сил, было: «Где вы были?» До сих пор не могу с уве­рен­но­стью ска­зать, полу­чил я отве­ты или нет, ибо ни еди­но­го зву­ка не сле­те­ло с кра­си­во очер­чен­ных губ; но в тот момент я был твер­до уве­рен, что эти тон­кие губы без­звуч­но шевель­ну­лись, и в этом дви­же­нии – если оно вооб­ще име­ло какой-либо смысл – мож­но было разо­брать сло­ва «толь­ко сей­час». Как я уже ска­зал, в ту мину­ту меня пере­пол­ня­ла уве­рен­ность, что вели­кая цель нако­нец достиг­ну­та: воз­вра­щен­ный к жиз­ни чело­век впер­вые про­из­нес внят­ные, вдох­нов­лен­ные разу­мом сло­ва. Три­умф казал­ся неоспо­ри­мым, посколь­ку рас­твор долж­ным обра­зом выпол­нил свою зада­чу и вер­нул мерт­ве­цу – пус­кай вре­мен­но – рас­су­док и чле­но­раз­дель­ную речь. Но это чув­ство три­ум­фа сме­ни­лось вели­чай­шим ужа­сом – не перед заго­во­рив­шим покой­ни­ком, а перед самим дея­ни­ем, кото­рое мне дове­лось уви­деть, и чело­ве­ком, с кото­рым ока­за­лась свя­за­на моя про­фес­си­о­наль­ная судь­ба.

Ибо вос­кре­шен­ный нами без­упреч­но све­жий труп, нако­нец пол­но­стью при­дя в созна­ние и вспом­нив послед­ние мину­ты сво­ей зем­ной жиз­ни, широ­ко рас­крыл гла­за и выбро­сил впе­ред руки, неисто­во рубя ими воз­дух, слов­но от кого-то отби­ва­ясь; и вне­зап­но, перед тем как вновь, теперь уже без­воз­врат­но, уйти в небы­тие, он выкрик­нул сло­ва, кото­рые и по сей день зву­чат в моем боль­ном моз­гу:

– Помо­ги­те! Прочь, про­кля­тый малень­кий бело­бры­сый изверг, – убе­ри от меня этот чер­тов шприц!

5 Ужас из тьмы

Со мно­ги­ми людь­ми на полях миро­вой вой­ны про­ис­хо­ди­ли ужас­ные вещи, о кото­рых нико­гда не упо­ми­на­лось в печа­ти. Неко­то­рые из этих исто­рий застав­ля­ли меня терять созна­ние, дру­гие вызы­ва­ли при­ступ мучи­тель­ной дур­но­ты, про­чие же дово­ди­ли до дро­жи и побуж­да­ли бро­сить взгляд назад, в тем­но­ту; одна­ко, каки­ми бы жут­ки­ми ни были эти исто­рии, тот шоки­ру­ю­щий, неве­ро­ят­ный, исхо­дя­щий из глу­бин тьмы ужас, кото­рый слу­чи­лось испы­тать мне, пола­гаю, не идет ни в какое срав­не­ние с ними.

В 1915 году я слу­жил в чине пер­во­го лей­те­нан­та в канад­ском пол­ку, рас­квар­ти­ро­ван­ном во Фланд­рии, где испол­нял обя­зан­но­сти пол­ко­во­го вра­ча, и был одним из мно­гих аме­ри­кан­цев, кото­рые всту­пи­ли в эту мас­штаб­ную бит­ву рань­ше сво­е­го пра­ви­тель­ства. Я ока­зал­ся в армии не по соб­ствен­ной ини­ци­а­ти­ве, а, ско­рее, вслед­ствие того, что в ее рядах состо­ял чело­век, чьим неиз­мен­ным помощ­ни­ком я являл­ся, зна­ме­ни­тый бостон­ский хирург док­тор Гер­берт Уэст. Он меч­тал о воз­мож­но­сти при­ме­нить свои про­фес­си­о­наль­ные навы­ки в усло­ви­ях боль­шой вой­ны и, когда такой слу­чай пред­ста­вил­ся, увлек меня за собой едва ли не вопре­ки моей воле. К тому вре­ме­ни у меня уже были при­чи­ны все силь­нее тяго­тить­ся сов­мест­ной меди­цин­ской прак­ти­кой с Уэс­том и радо­вать­ся воз­мож­но­сти рас­стать­ся с ним; одна­ко, когда он отпра­вил­ся в Отта­ву и бла­го­да­ря содей­ствию кол­ле­ги полу­чил зва­ние май­о­ра, я не смог вос­про­ти­вить­ся его настой­чи­вым уго­во­рам и согла­сил­ся сопро­вож­дать его в сво­ей обыч­ной роли помощ­ни­ка.

Гово­ря о стрем­ле­нии док­то­ра Уэс­та ока­зать­ся на воен­ной служ­бе, я совсем не имел в виду, что ему была свой­ствен­на врож­ден­ная воин­ствен­ность или тре­во­га за судь­бы циви­ли­за­ции. Сколь­ко я его знал, этот хруп­кий голу­бо­гла­зый блон­дин в очках все­гда оста­вал­ся холод­ной интел­лек­ту­аль­ной маши­ной; пола­гаю, он украд­кой посме­и­вал­ся над при­ли­ва­ми мое­го воин­ско­го энту­зи­аз­ма и моим него­до­ва­ни­ем по пово­ду про­во­ди­мой Аме­ри­кой без­воль­ной поли­ти­ки ней­тра­ли­те­та. И вме­сте с тем на полях сра­же­ний Фланд­рии было нечто, в чем он нуж­дал­ся и ради чего надел воен­ную фор­му, – нечто весь­ма дале­кое от потреб­но­стей и жела­ний дру­гих людей и свя­зан­ное с той спе­ци­фи­че­ской обла­стью меди­ци­ны, кото­рую он избрал пред­ме­том сво­их тай­ных заня­тий и в кото­рой достиг пора­зи­тель­ных и под­час устра­ша­ю­щих резуль­та­тов. Ему был нужен обиль­ный уро­жай све­жих тру­пов раз­лич­ной сте­пе­ни рас­чле­нен­но­сти, не боль­ше и не мень­ше.

Све­жие тру­пы тре­бо­ва­лись Гер­бер­ту Уэс­ту пото­му, что делом всей его жиз­ни было вос­кре­ше­ние мерт­вых. Эта дея­тель­ность оста­ва­лась скры­той от той мод­ной кли­ен­ту­ры, у кото­рой он, обос­но­вав­шись в Бостоне, стре­ми­тель­но при­об­рел извест­ность, но была слиш­ком хоро­шо извест­на мне, его бли­жай­ше­му дру­гу и един­ствен­но­му помощ­ни­ку со вре­мен уче­бы на меди­цин­ском факуль­те­те Мис­ка­то­ник­ско­го уни­вер­си­те­та в Арк­хе­ме. Имен­но тогда он начал про­во­дить свои ужа­са­ю­щие экс­пе­ри­мен­ты – спер­ва на мел­ких живот­ных, а потом и на неле­галь­но добы­тых чело­ве­че­ских тру­пах. Он вво­дил им в вены осо­бый рас­твор, и в тех слу­ча­ях, когда они обла­да­ли необ­хо­ди­мой све­же­стью, реак­ция на пре­па­рат ока­зы­ва­лась пора­зи­тель­ной. Уэст дол­го бил­ся над тем, что­бы отыс­кать опти­маль­ную фор­му­лу рас­тво­ра, посколь­ку для каж­до­го био­ло­ги­че­ско­го вида тре­бо­вал­ся свой сти­му­ли­ру­ю­щий состав. Когда он вспо­ми­нал о былых неудач­ных опы­тах, о кош­мар­ных созда­ни­ях, обя­зан­ных сво­им появ­ле­ни­ем невер­ной фор­му­ле или недо­ста­точ­ной све­же­сти исход­но­го мате­ри­а­ла, в его душу закра­ды­вал­ся страх. Несколь­ко мон­стров оста­лось в живых: один был заперт в пси­хи­ат­ри­че­ской лечеб­ни­це, дру­гие исчез­ли, – и, раз­мыш­ляя о воз­мож­ных, хотя и крайне мало­ве­ро­ят­ных послед­стви­ях, к кото­рым мог­ло при­ве­сти их пре­бы­ва­ние на сво­бо­де, Уэст неред­ко, сохра­няя види­мое спо­кой­ствие, внут­ренне содро­гал­ся.

Он доволь­но ско­ро уста­но­вил, что зало­гом успе­ха его экс­пе­ри­мен­тов явля­ет­ся иде­аль­ная сохран­ность исполь­зу­е­мо­го мате­ри­а­ла, и, дабы запо­лу­чить в свое рас­по­ря­же­ние мерт­вые тела, при­бег к самым оттал­ки­ва­ю­щим и про­ти­во­есте­ствен­ным сред­ствам. В кол­ле­дже и в пери­од нашей сов­мест­ной прак­ти­ки в фаб­рич­ном город­ке Бол­тоне я отно­сил­ся к нему едва ли не с бла­го­го­вей­ным вос­хи­ще­ни­ем, но, по мере того как мето­ды его иссле­до­ва­ний ста­но­ви­лись все более дерз­ки­ми, меня начал точить страх. Мне не нра­ви­лось, каким взгля­дом он оки­ды­ва­ет живых и здо­ро­вых людей, а затем после­до­вал тот кош­мар­ный опыт, во вре­мя кото­ро­го я узнал, что оче­ред­ной испы­ту­е­мый попал в руки Уэс­та, еще будучи живым. То был пер­вый слу­чай, когда ему уда­лось про­бу­дить в мерт­ве­це спо­соб­ность разум­но мыс­лить; и этот успех, куп­лен­ный столь отвра­ти­тель­ной ценой, вко­нец оже­сто­чил его.

Не реша­юсь рас­ска­зы­вать о мето­дах его рабо­ты в после­ду­ю­щие пять лет. Я не поры­вал с ним толь­ко из стра­ха и был сви­де­те­лем таких зре­лищ, кото­рые чело­ве­че­ский язык опи­сать не в силах. Посте­пен­но Гер­берт Уэст стал вызы­вать у меня куда боль­ший ужас, чем все то, что он делал; до меня вдруг дошло, что есте­ствен­ное стрем­ле­ние уче­но­го про­длить чело­ве­че­скую жизнь неза­мет­но пере­ро­ди­лось в нем в болез­нен­ное, омер­зи­тель­ное любо­пыт­ство, в тай­ную зача­ро­ван­ность клад­би­щен­ской кра­со­той. Его науч­ная увле­чен­ность пре­вра­ти­лась в извра­щен­ное вле­че­ние ко все­му оттал­ки­ва­ю­ще­му и пато­ло­ги­че­ско­му; он невоз­му­ти­мо взи­рал на создан­ных им чудо­вищ, при виде кото­рых вся­кий нор­маль­ный чело­век упал бы замерт­во от стра­ха и отвра­ще­ния; за блед­ным ликом интел­лек­ту­а­ла скры­вал­ся утон­чен­ный Бодлер8 физи­че­ско­го экс­пе­ри­мен­та, том­ный Элагабал9 могил.

Опас­но­сти он встре­чал бес­страст­но, пре­ступ­ле­ния совер­шал хлад­но­кров­но. Пола­гаю, что апо­фе­о­зом его безу­мия стал момент, когда он убе­дил­ся, что может вос­ста­но­вить дея­тель­ность разу­ма, и ринул­ся поко­рять новые сфе­ры, ини­ци­и­ро­вав опы­ты по ожив­ле­нию отдель­ных частей чело­ве­че­ско­го тела. Им овла­де­ла фан­та­сти­че­ская и ори­ги­наль­ная идея неза­ви­си­мо­сти жиз­нен­ных свойств кле­ток и нерв­ной тка­ни от есте­ствен­ных физио­ло­ги­че­ских систем, и он добил­ся неко­то­рых пер­во­на­чаль­ных успе­хов: исполь­зо­вав эмбри­о­ны какой-то неве­до­мой тро­пи­че­ской реп­ти­лии, он полу­чил из них неуми­ра­ю­щую ткань, чья жиз­не­де­я­тель­ность под­дер­жи­ва­лась искус­ствен­ным обра­зом. Уэс­та чрез­вы­чай­но вол­но­ва­ли два вопро­са: во-пер­вых, воз­мож­ны ли хоть в какой-то сте­пе­ни рабо­та созна­ния и разум­ные дей­ствия без уча­стия голов­но­го моз­га, лишь вслед­ствие функ­ци­о­ни­ро­ва­ния спин­но­го моз­га и раз­лич­ных нерв­ных цен­тров, и, во-вто­рых, суще­ству­ет ли какая-то нема­те­ри­аль­ная, неуло­ви­мая связь меж­ду отде­лен­ны­ми друг от дру­га частя­ми неко­гда еди­но­го живо­го орга­низ­ма? Вся эта иссле­до­ва­тель­ская рабо­та тре­бо­ва­ла огром­но­го коли­че­ства све­же­рас­чле­нен­ной чело­ве­че­ской пло­ти – имен­но за ней Гер­берт Уэст и отпра­вил­ся на вой­ну.

В одну из ночей в кон­це мар­та 1915 года в поле­вом гос­пи­та­ле за рас­по­ло­же­ни­ем наших войск в Сен-Элуа про­изо­шло фан­та­сти­че­ское, неопи­су­е­мое собы­тие. Даже сей­час я не устаю спра­ши­вать себя, насколь­ко реаль­ным было это дья­воль­ское нава­жде­ние. Уэст имел в сво­ем рас­по­ря­же­нии лабо­ра­то­рию, предо­став­лен­ную ему по его лич­ной прось­бе для раз­ра­бот­ки новых ради­каль­ных мето­дов лече­ния уве­чий, счи­тав­ших­ся неис­це­ли­мы­ми. Лабо­ра­то­рия нахо­ди­лась в восточ­ной части похо­же­го на амбар вре­мен­но­го стро­е­ния; там он и тру­дил­ся, слов­но мяс­ник сре­ди окро­вав­лен­ных туш, сор­ти­руя фраг­мен­ты тел с лег­ко­стью, к кото­рой я так нико­гда и не смог при­вык­нуть. Вре­ме­на­ми он дей­стви­тель­но выка­зы­вал чуде­са хирур­ги­че­ско­го искус­ства, воз­вра­щая к жиз­ни ране­ных сол­дат; одна­ко его глав­ные дости­же­ния, куда менее филан­тро­пи­че­ско­го свой­ства, были скры­ты от посто­рон­них глаз. Ему не раз при­хо­ди­лось объ­яс­нять­ся по пово­ду доно­сив­ших­ся из лабо­ра­то­рии зву­ков, кото­рые каза­лись необыч­ны­ми даже посре­ди царив­шей вокруг дья­воль­ской нераз­бе­ри­хи. В чис­ле этих зву­ков были и револь­вер­ные выстре­лы, раз­да­вав­ши­е­ся доволь­но часто; вполне есте­ствен­ные на поле боя, они про­из­во­ди­ли стран­ное впе­чат­ле­ние в сте­нах гос­пи­та­ля. Но дело в том, что реани­ми­ро­ван­ным образ­цам док­то­ра Уэс­та не были суж­де­ны дол­гая жизнь и широ­кое вни­ма­ние пуб­ли­ки. Кро­ме чело­ве­че­ской тка­ни Уэст актив­но экс­пе­ри­мен­ти­ро­вал с образ­цом эмбри­о­наль­ной тка­ни реп­ти­лии, достиг­нув в этом бес­при­мер­ных успе­хов. Свой­ства этой тка­ни луч­ше, неже­ли чело­ве­че­ский мате­ри­ал, под­хо­ди­ли для под­дер­жа­ния жиз­ни в отде­лен­ных друг от дру­га орга­нах, и имен­но она ста­ла глав­ным пред­ме­том иссле­до­ва­ний мое­го дру­га. В тем­ном углу лабо­ра­то­рии, над горел­кой при­чуд­ли­вой фор­мы, выпол­няв­шей роль инку­ба­то­ра, Уэст раз­ме­стил вме­сти­тель­ный закры­тый сосуд с упо­мя­ну­той кле­точ­ной тка­нью, кото­рая, отвра­ти­тель­но раз­ду­ва­ясь, непре­рыв­но раз­рас­та­лась и мно­жи­лась.

В ночь, о кото­рой я рас­ска­зы­ваю, в нашем рас­по­ря­же­нии ока­зал­ся пре­вос­ход­ный экзем­пляр – чело­век физи­че­ски креп­кий и вме­сте с тем наде­лен­ный высо­ко­раз­ви­тым интел­лек­том, сви­де­тель­ство­вав­шим об утон­чен­ной нерв­ной орга­ни­за­ции. По иро­нии судь­бы это был тот самый офи­цер, кото­рый неко­гда помог Уэс­ту полу­чить воин­ское зва­ние и кото­ро­му теперь пред­сто­я­ло стать нашим под­опыт­ным мате­ри­а­лом. Более того, в про­шлом он тай­но изу­чал – в том чис­ле под руко­вод­ством Уэс­та – тео­рию вос­кре­ше­ния. Состо­яв­ший в чине май­о­ра сэр Эрик Мор­ленд Клэпхэм-Ли, кава­лер орде­на «За выда­ю­щи­е­ся заслу­ги», был луч­шим хирур­гом нашей диви­зии; когда вести о тяже­лых боях в рай­оне Сен-Элуа достиг­ли шта­ба, май­о­ра сроч­но отко­ман­ди­ро­ва­ли нам в помощь, и он выле­тел на аэро­плане, кото­рым управ­лял бес­страш­ный лей­те­нант Рональд Хилл. Само­лет сби­ли пря­мо над местом назна­че­ния. Паде­ние было зре­лищ­ным и ужас­ным; труп Хил­ла, по сути, не под­ле­жал опо­зна­нию, а у талант­ли­во­го хирур­га ока­за­лась почти ото­рва­на голо­ва, тогда как тело не постра­да­ло вовсе. Уэст с жад­но­стью завла­дел без­жиз­нен­ны­ми остан­ка­ми того, кто когда-то был его дру­гом и кол­ле­гой. Меня пере­дер­ну­ло, когда он окон­ча­тель­но отде­лил голо­ву от туло­ви­ща и, что­бы сохра­нить ее для буду­щих опы­тов, поме­стил в свой отвра­ти­тель­ный сосуд с бес­фор­мен­ной тка­нью реп­ти­лии, после чего занял­ся обез­глав­лен­ным телом, лежав­шим на опе­ра­ци­он­ном сто­ле. Он сде­лал пере­ли­ва­ние кро­ви, сшил порван­ные вены, арте­рии и нерв­ные волок­на на обруб­лен­ной шее и скрыл страш­ную рану кус­ком кожи, взя­тым у неопо­знан­но­го тру­па в офи­цер­ской фор­ме. Я знал, чего он хочет: выяс­нить, спо­соб­но ли это высо­ко­ор­га­ни­зо­ван­ное, но лишив­ше­е­ся голо­вы тело обна­ру­жить какие-либо при­зна­ки той умствен­ной дея­тель­но­сти, кото­рая отли­ча­ла при жиз­ни сэра Эри­ка Мор­лен­да Клэпхэ­ма-Ли. Изу­чав­ший неко­гда тео­рию вос­кре­ше­ния, май­ор сам теперь был при­зван слу­жить ее без­молв­ным нагляд­ным посо­би­ем.

Я как сей­час вижу Гер­бер­та Уэс­та в зло­ве­щем све­те элек­три­че­ской лам­пы, вво­дя­ще­го свой живи­тель­ный рас­твор в руку без­го­ло­во­го тру­па. Я не в силах опи­сать обста­нов­ку, в кото­рой это про­ис­хо­ди­ло; когда я пыта­юсь сде­лать это, мне ста­но­вит­ся дур­но, ибо насто­я­щее безу­мие цари­ло в этой ком­на­те, напол­нен­ной рас­сор­ти­ро­ван­ны­ми частя­ми тел и кус­ка­ми чело­ве­че­ской пло­ти, места­ми по щико­лот­ку покры­вав­ши­ми скольз­кий от кро­ви пол, а так­же чудо­вищ­ны­ми порож­де­ни­я­ми тка­ни реп­ти­лии, раз­рос­ши­ми­ся, пузы­рив­ши­ми­ся и кипев­ши­ми на туск­лом голу­бо­ва­то-зеле­ном пла­ме­ни, что раз­го­ня­ло чер­ные тени в даль­нем углу.

Под­опыт­ный, как еще раз отме­тил Уэст, обла­дал пре­вос­ход­ной нерв­ной систе­мой, и от него мно­го­го мож­но было ожи­дать; при пер­вых же сокра­ще­ни­ях мышц мерт­ве­ца мой друг, охва­чен­ный лихо­ра­доч­ным инте­ре­сом, изме­нил­ся в лице. Пола­гаю, он гото­вил­ся полу­чить под­твер­жде­ние сво­ей все воз­рас­тав­шей вере в то, что созна­ние, разум и сама лич­ность суще­ству­ют неза­ви­си­мо от голов­но­го моз­га, что в чело­ве­ке нет гла­вен­ству­ю­ще­го, объ­еди­ня­ю­ще­го нача­ла, что он – все­го-навсе­го меха­низм, состо­я­щий из мно­же­ства нерв­ных кле­ток, каж­дая часть кото­ро­го более или менее неза­ви­си­ма от осталь­ных. Одним успеш­ным экс­пе­ри­мен­том Уэст наде­ял­ся низ­ве­сти тай­ну жиз­ни до уров­ня уста­рев­ше­го мифа. Тело вздра­ги­ва­ло все силь­нее, затем мерт­вец начал при­под­ни­мать­ся, и, несмот­ря на ужас и отвра­ще­ние, мы не мог­ли ото­рвать глаз от его бес­по­кой­но шеве­лив­ших­ся рук, судо­рож­но вытя­ну­тых ног и кон­вуль­сив­но сокра­щав­ших­ся мышц. Вне­зап­но обез­глав­лен­ный труп про­стер перед собой руки; его жест бес­спор­но сви­де­тель­ство­вал об отча­я­нии – осмыс­лен­ном отча­я­нии – и нагляд­но под­твер­ждал все пред­по­ло­же­ния Гер­бер­та Уэс­та. Несо­мнен­но, нер­вы сохра­ни­ли память о послед­нем при­жиз­нен­ном дей­ствии это­го чело­ве­ка – без­на­деж­ной попыт­ке выбрать­ся из падав­ше­го аэро­пла­на.

О том, что про­изо­шло даль­ше, я не могу гово­рить с абсо­лют­ной уве­рен­но­стью. Не исклю­че­но, что это цели­ком и пол­но­стью было гал­лю­ци­на­ци­ей, став­шей след­стви­ем шока, в кото­рый нас поверг­ло вне­зап­ное раз­ру­ше­ние зда­ния в резуль­та­те немец­ко­го арт­об­стре­ла, – кто может под­твер­дить или опро­верг­нуть уви­ден­ное, если мы с Уэс­том явля­лись един­ствен­ны­ми сви­де­те­ля­ми? Исчез­нув­ший ныне Уэст в то вре­мя, когда мы еще были вме­сте, пред­по­чи­тал счи­тать это иллю­зи­ей, но ино­гда его одо­ле­ва­ли сомне­ния: каза­лось стран­ным, что одна и та же иллю­зия воз­ник­ла у нас обо­их. Смысл того, что слу­чи­лось, был куда важ­нее самих дета­лей про­ис­ше­ствия, кото­рые мож­но опи­сать все­го несколь­ки­ми сло­ва­ми.

Лежав­ший на сто­ле труп под­нял­ся и стал наугад шарить рука­ми вокруг себя, а потом до нас донес­ся некий звук, слиш­ком ужас­ный, что­бы назы­вать его голо­сом. Впро­чем, ужас­нее все­го был не тембр и даже не смысл услы­шан­но­го нами кри­ка: «Пры­гай, Рональд, ради все­го свя­то­го, пры­гай!» Ужас­нее все­го был сам источ­ник зву­ка.
Ибо этот звук исхо­дил из боль­шо­го кры­то­го сосу­да, сто­яв­ше­го в том мерз­ком углу, где пла­ва­ли чер­ные тени.

6 Легионы смерти

После того как око­ло года назад док­тор Гер­берт Уэст исчез, поли­ция Босто­на учи­ни­ла мне жест­кий допрос. Меня подо­зре­ва­ли в сокры­тии фак­тов, а воз­мож­но, и в чем-то более серьез­ном; одна­ко рас­ска­зать прав­ду я не мог – ибо в нее никто бы не пове­рил. Поли­ции, впро­чем, было извест­но, что дея­тель­ность Уэс­та выхо­ди­ла за обще­при­ня­тые рам­ки: его жут­кие экс­пе­ри­мен­ты по вос­кре­ше­нию мерт­вых нача­лись так дав­но и успе­ли при­об­ре­сти такой раз­мах, что соблю­дать пол­ную сек­рет­ность ста­ло уже невоз­мож­но. Одна­ко ката­стро­фа, поло­жив­шая конец его изыс­ка­ни­ям, ока­за­лась столь сокру­ши­тель­ной и сопро­вож­да­лась столь фан­та­сти­че­ски­ми и дья­воль­ски­ми обсто­я­тель­ства­ми, что даже я не мог не усо­мнить­ся в реаль­но­сти уви­ден­но­го.

Дол­гое вре­мя я был бли­жай­шим дру­гом и помощ­ни­ком Уэс­та, един­ствен­ным чело­ве­ком, кото­ро­му он все­це­ло дове­рял. Мы позна­ко­ми­лись мно­го лет назад, будучи сту­ден­та­ми меди­цин­ско­го факуль­те­та, и мне дове­лось стать сви­де­те­лем и участ­ни­ком его пер­вых ужа­са­ю­щих опы­тов. Он тер­пе­ли­во пытал­ся усо­вер­шен­ство­вать рас­твор, кото­рый, будучи вве­ден в вены недав­но умер­ше­го чело­ве­ка, воз­вра­щал бы его к жиз­ни; для этой рабо­ты в изоби­лии тре­бо­ва­лись све­жие тру­пы, что, в свою оче­редь, пред­по­ла­га­ло уча­стие в самых про­ти­во­есте­ствен­ных заня­ти­ях. Еще более шоки­ру­ю­щи­ми ока­зы­ва­лись резуль­та­ты боль­шин­ства наших экс­пе­ри­мен­тов – омер­зи­тель­ные кус­ки мерт­вой пло­ти, про­буж­ден­ные к сле­пой, тош­но­твор­ной, лишен­ной разу­ма жиз­ни. Для воз­вра­ще­ния рас­суд­ка были необ­хо­ди­мы без­упреч­но све­жие образ­цы, в чьих моз­го­вых клет­ках еще не начал­ся про­цесс рас­па­да.

Эта потреб­ность в иде­аль­но све­жих тру­пах и ста­ла при­чи­ной нрав­ствен­ной гибе­ли Уэс­та. Доста­вать их было труд­но, и в один роко­вой день он осме­лил­ся исполь­зо­вать для сво­их целей живо­го, пол­но­го сил чело­ве­ка. Борь­ба, шприц и силь­но­дей­ству­ю­щий алка­ло­ид пре­вра­ти­ли его в мерт­ве­ца необ­хо­ди­мой Уэс­ту кон­ди­ции, и экс­пе­ри­мент увен­чал­ся крат­ким, но впе­чат­ля­ю­щим успе­хом. Одна­ко сам Уэст вышел из него с омерт­ве­лой, опу­сто­шен­ной душой – об этом гово­рил оже­сто­чен­ный взгляд, кото­рым он порой оце­ни­ва­ю­ще оки­ды­вал окру­жа­ю­щих людей, осо­бен­но тех, что отли­ча­лись физи­че­ской кре­по­стью или утон­чен­ной нерв­ной орга­ни­за­ци­ей. Со вре­ме­нем я стал смер­тель­но боять­ся Уэс­та, ибо он начал посмат­ри­вать подоб­ным обра­зом и на меня. Люди вокруг, похо­же, не заме­ча­ли его взгля­дов, но заме­ти­ли мой страх, кото­рый позд­нее, после исчез­но­ве­ния Уэс­та, явил­ся пово­дом для неле­пей­ших подо­зре­ний.

На самом деле Уэст был напу­ган еще боль­ше, чем я, посколь­ку эти отвра­ти­тель­ные иссле­до­ва­ния выну­ди­ли его вести жизнь отшель­ни­ка и шара­хать­ся от каж­дой тени. Сре­ди про­че­го он опа­сал­ся поли­ции, но глав­ной при­чи­ной его глу­бо­ко­го и смут­но­го бес­по­кой­ства были те не под­да­ю­щи­е­ся опи­са­нию суще­ства, кото­рым он даро­вал про­ти­во­есте­ствен­ную жизнь и у кото­рых не успел ее отобрать. Как пра­ви­ло, он завер­шал свои опы­ты выстре­лом из револь­ве­ра, но в неко­то­рых слу­ча­ях про­явил недо­ста­точ­ную рас­то­роп­ность. Так было с его пер­вым под­опыт­ным, кото­рый впо­след­ствии пытал­ся голы­ми рука­ми раз­рыть соб­ствен­ную моги­лу. Так было и с тру­пом арк­хем­ско­го про­фес­со­ра, кото­рый пре­дал­ся людо­ед­ству, после чего был схва­чен и поме­щен неопо­знан­ным в сума­сшед­ший дом в Сеф­тоне, где на про­тя­же­нии шест­на­дца­ти лет бил­ся голо­вой о сте­ны. О дру­гих пред­по­ло­жи­тель­но выжив­ших объ­ек­тах его опы­тов гово­рить слож­нее, ибо в послед­ние годы энту­зи­азм уче­но­го выро­дил­ся в Уэсте в нездо­ро­вую, гро­теск­ную манию: он стал при­ме­нять свое мастер­ство реани­ма­то­ра уже не к целым телам, а к отдель­ным частям тел, ино­гда соеди­няя их с тка­нью дру­гих орга­ни­че­ских форм. Ко вре­ме­ни его исчез­но­ве­ния эти экс­пе­ри­мен­ты сде­ла­лись настоль­ко омер­зи­тель­ны­ми и жесто­ки­ми, что я не могу гово­рить о них даже наме­ка­ми. Его тяге к подоб­ным заня­ти­ям весь­ма спо­соб­ство­ва­ла миро­вая вой­на, в годы кото­рой мы оба слу­жи­ли фрон­то­вы­ми хирур­га­ми. Гово­ря, что страх Уэс­та перед сво­и­ми созда­ни­я­ми был смут­ным, я имел в виду преж­де все­го слож­ную при­ро­ду это­го чув­ства. Отча­сти это чув­ство было вызва­но самим фак­том суще­ство­ва­ния подоб­ных жут­ких мон­стров, отча­сти же – созна­ни­ем той угро­зы, кото­рую они мог­ли в опре­де­лен­ных обсто­я­тель­ствах пред­став­лять лич­но для него. Ужас ситу­а­ции усу­губ­лял­ся их исчез­но­ве­ни­ем – Уэс­ту была извест­на судь­ба лишь одно­го из них, несчаст­но­го паци­ен­та сума­сшед­ше­го дома. Кро­ме того, суще­ство­вал и дру­гой, еще более труд­но­уло­ви­мый страх – совер­шен­но фан­та­сти­че­ское ощу­ще­ние, воз­ник­шее в резуль­та­те необыч­но­го экс­пе­ри­мен­та, кото­рый Уэст про­вел, состоя на служ­бе в канад­ской армии в 1915 году. В раз­гар жесто­ко­го сра­же­ния он вер­нул к жиз­ни май­о­ра Эри­ка Мор­лен­да Клэпхэ­ма-Ли, кава­ле­ра орде­на «За выда­ю­щи­е­ся заслу­ги», сво­е­го кол­ле­гу-вра­ча, кото­рый хоро­шо знал о его опы­тах и был спо­со­бен их повто­рить. У тру­па была отсе­че­на голо­ва, что дава­ло воз­мож­ность под­твер­дить либо опро­верг­нуть факт при­сут­ствия созна­тель­ной жиз­ни в самом теле. Экс­пе­ри­мент увен­чал­ся успе­хом за несколь­ко мгно­ве­ний до того, как зда­ние, где он про­во­дил­ся, было раз­ру­ше­но немец­ким сна­ря­дом: тело совер­ши­ло явно осмыс­лен­ный жест, и, сколь бы неве­ро­ят­ным это ни каза­лось, мы оба услы­ша­ли зву­ки чле­но­раз­дель­ной речи, кото­рые, несо­мнен­но, изда­ла отсе­чен­ная голо­ва, нахо­див­ша­я­ся в зате­нен­ном углу лабо­ра­то­рии. Сна­ряд поща­дил нас, одна­ко Уэст не был пол­но­стью уве­рен, что лишь мы двое выбра­лись живы­ми из-под раз­ва­лин, и не раз выска­зы­вал ужас­ные пред­по­ло­же­ния о том, на что спо­со­бен обез­глав­лен­ный врач, уме­ю­щий вос­кре­шать мерт­вых.

Послед­ним местом житель­ства Уэс­та стал изящ­ный ста­рин­ный дом, окна кото­ро­го выхо­ди­ли на одно из самых пер­вых клад­бищ Босто­на. Он выбрал это жили­ще по чисто сим­во­ли­че­ским и эсте­ти­че­ским моти­вам боль­шин­ство захо­ро­не­ний на клад­би­ще отно­си­лись к коло­ни­аль­но­му пери­о­ду и, сле­до­ва­тель­но, были бес­по­лез­ны для уче­но­го, ста­вя­ще­го опы­ты на све­жих чело­ве­че­ских тру­пах. В полу­под­валь­ном поме­ще­нии рас­по­ла­га­лась тай­но обо­ру­до­ван­ная рабо­чи­ми-имми­гран­та­ми лабо­ра­то­рия с огром­ной кре­ма­ци­он­ной печью, что поз­во­ля­ло хозя­и­ну дома надеж­но и неза­мет­но уни­что­жать тела, их фраг­мен­ты и гро­теск­ные гибри­ды, порож­ден­ные его пато­ло­ги­че­ски­ми экс­пе­ри­мен­та­ми и кощун­ствен­ны­ми раз­вле­че­ни­я­ми. Обу­стра­и­вая этот под­вал, рабо­чие наткну­лись на очень древ­нюю камен­ную клад­ку; это был под­зем­ный ход, кото­рый вел к ста­ро­му клад­би­щу, одна­ко он про­ле­гал слиш­ком глу­бо­ко, что­бы сооб­щать­ся с каким-либо из извест­ных скле­пов. Про­ве­дя неко­то­рые вычис­ле­ния, Уэст заклю­чил, что этот ход свя­зан с тай­ни­ком, рас­по­ло­жен­ным под скле­пом семей­ства Эве­рилл, послед­нее захо­ро­не­ние в кото­ром состо­я­лось в 1768 году. Я при­сут­ство­вал при осмот­ре влаж­ных, про­пи­тан­ных селит­рой стен, обна­жив­ших­ся под уда­ра­ми лопат и мотыг, и гото­вил­ся испы­тать мрач­ный тре­пет, кото­рый вызы­ва­ет в нас рас­кры­тие веко­вых могиль­ных тайн; но впер­вые при­род­ное любо­пыт­ство Уэс­та усту­пи­ло его бояз­ли­во­сти, и он изме­нил сво­ей нездо­ро­вой нату­ре, при­ка­зав оста­вить клад­ку нетро­ну­той и зано­во ее ошту­ка­ту­рить. В таком виде, скры­тый одной из стен тай­ной лабо­ра­то­рии, этот ход и пре­бы­вал вплоть до той дья­воль­ской ночи, кото­рая ока­за­лась для Уэс­та послед­ней. Дол­жен уточ­нить, что, гово­ря о его нездо­ро­вой нату­ре, я имел в виду исклю­чи­тель­но внут­рен­ний мир и умствен­ный облик; внешне же он до кон­ца оста­вал­ся преж­ним Уэс­том: спо­кой­ным, хлад­но­кров­ным, хруп­ким голу­бо­гла­зым блон­ди­ном в очках, над чьим юно­ше­ским обли­ком, каза­лось, были не власт­ны ни годы, ни испы­та­ния. Он выгля­дел спо­кой­ным, даже когда, вспо­ми­ная о раз­ры­той рука­ми моги­ле, косил­ся через пле­чо и даже когда заду­мы­вал­ся о пло­то­яд­ном мон­стре, что цара­пал и грыз боль­нич­ные решет­ки в Сеф­тоне. Раз­вяз­ка насту­пи­ла в один из вече­ров, когда мы сиде­ли в нашем общем каби­не­те и Уэст читал газе­ту, вре­ме­на­ми погля­ды­вая на меня. Листая мятые стра­ни­цы, он наткнул­ся на стран­ный заго­ло­вок – и слов­но гигант­ский омер­зи­тель­ный коготь настиг его по про­ше­ствии шест­на­дца­ти лет. В сеф­тон­ской пси­хи­ат­ри­че­ской лечеб­ни­це, в пяти­де­ся­ти милях от Босто­на, слу­чи­лось нечто страш­ное и неве­ро­ят­ное, что потряс­ло тамош­них жите­лей и при­ве­ло в недо­уме­ние мест­ную поли­цию. Рано утром груп­па людей в пол­ном мол­ча­нии зашла на тер­ри­то­рию кли­ни­ки, и гроз­но­го вида чело­век, воз­глав­ляв­ший про­цес­сию, раз­бу­дил меди­цин­ский пер­со­нал. Он был одет в воен­ную фор­му и гово­рил не раз­жи­мая губ, слов­но чре­во­ве­ща­тель, и каза­лось, что его голос исхо­дит из боль­шо­го чер­но­го ящи­ка, кото­рый он дер­жал в руках. Его бес­страст­ное лицо было осле­пи­тель­но кра­си­вым, но, когда на него упал элек­три­че­ский свет из хол­ла, потря­сен­ный управ­ля­ю­щий уви­дел перед собой вос­ко­вую мас­ку с гла­за­ми из цвет­но­го стек­ла. Оче­вид­но, этот чело­век стал жерт­вой како­го-то несчаст­но­го слу­чая. За ним сле­дом дви­гал­ся вер­зи­ла самой отвра­ти­тель­ной наруж­но­сти, чья синюш­ная физио­но­мия была изъ­еде­на какой-то неиз­вест­ной болез­нью. Воен­ный потре­бо­вал осво­бо­дить чудо­вищ­но­го людо­еда, достав­лен­но­го в кли­ни­ку из Арк­хе­ма шест­на­дцать лет назад, и, полу­чив отказ, подал сво­им спут­ни­кам знак, став­ший нача­лом жесто­кой бой­ни. Извер­ги изби­ва­ли, дави­ли и рва­ли зуба­ми всех, кто не сумел спа­стись бег­ством; умерт­вив чет­ве­рых, они в кон­це кон­цов осво­бо­ди­ли мон­стра. Те из жертв, кото­рые смог­ли вос­ста­но­вить подроб­но­сти инци­ден­та, не впа­дая в исте­ри­ку, пока­за­ли, что напа­дав­шие вели себя не как живые люди, а ско­рее как бес­смыс­лен­ные авто­ма­ты, руко­во­ди­мые сво­им пред­во­ди­те­лем с вос­ко­вым лицом. К тому вре­ме­ни, когда нако­нец подо­спе­ла помощь, незва­ные гости и безу­мец, за кото­рым они при­шли, исчез­ли бес­след­но.

По про­чте­нии этой замет­ки Уэст погру­зил­ся в глу­бо­кое оце­пе­не­ние, из кото­ро­го его вывел лишь зво­нок в дверь, раз­дав­ший­ся ров­но в пол­ночь и чрез­вы­чай­но его напу­гав­ший. Слу­ги уже спа­ли навер­ху, и пото­му откры­вать при­шлось мне. Как я позд­нее пока­зал в поли­ции, на ули­це не было ни пово­зок, ни эки­па­жей – толь­ко несколь­ко чело­век стран­но­го вида. Они внес­ли в холл объ­ем­ный квад­рат­ный ящик, и один из них про­мы­чал в выс­шей сте­пе­ни неесте­ствен­ным голо­сом: «Сроч­ный груз – достав­ка опла­че­на». Затем они дер­га­ным шагом вышли нару­жу и, как мне пока­за­лось, свер­ну­ли в сто­ро­ну клад­би­ща, к кото­ро­му при­мы­ка­ла зад­няя сто­ро­на дома. Когда я захлоп­нул за ними дверь, Уэст спу­стил­ся на пер­вый этаж и огля­дел достав­лен­ный груз. На ящи­ке, пло­щадь кото­ро­го состав­ля­ла око­ло двух квад­рат­ных футов, были напи­са­ны имя и нынеш­ний адрес Уэс­та, а так­же имя и адрес отпра­ви­те­ля: «От Эри­ка Мор­лен­да Клэпхэ­ма-Ли, Сен-Элуа, Фланд­рия». Имен­но там шестью года­ми ранее вос­кре­шен­ное тело док­то­ра Клэпхэ­ма-Ли и его отсе­чен­ная голо­ва, кото­рая пред­по­ло­жи­тель­но изда­ла чле­но­раз­дель­ные зву­ки, были погре­бе­ны под раз­ва­ли­на­ми гос­пи­та­ля, раз­ру­шен­но­го пря­мым попа­да­ни­ем немец­ко­го сна­ря­да.

Уэст в этот момент не выгля­дел взвол­но­ван­ным – его состо­я­ние было мно­го хуже. Он бро­сил корот­ко: «Это конец… Но давай сожжем… это». Тре­вож­но при­слу­ши­ва­ясь к любо­му шоро­ху, мы пере­та­щи­ли ящик в лабо­ра­то­рию. Подроб­но­стей того, что мы дела­ли, я не пом­ню – може­те вооб­ра­зить, в каком умо­на­стро­е­нии я нахо­дил­ся; но утвер­жде­ние, буд­то я сжег тело Гер­бер­та Уэс­та, – не что иное, как гнус­ная ложь. Мы общи­ми уси­ли­я­ми засу­ну­ли дере­вян­ный ящик в печь, не решив­шись открыть его, закры­ли двер­цу и пусти­ли ток. Из ящи­ка при этом не донес­лось ни еди­но­го зву­ка. Уэст пер­вым заме­тил, как от сте­ны, за кото­рой скры­ва­лась древ­няя камен­ная клад­ка, нача­ла отва­ли­вать­ся шту­ка­тур­ка. Я собрал­ся было бежать, но он оста­но­вил меня. Затем я уви­дел, как в стене воз­ник­ло малень­кое чер­ное отвер­стие, ощу­тил мерз­кое леде­ня­щее дуно­ве­ние и гни­лост­ный запах могиль­ных недр. В мерт­вой тишине неожи­дан­но погас элек­три­че­ский свет, и на фоне туск­ло­го мер­ца­ния, исхо­див­ше­го из это­го адско­го мира, я уви­дел силу­эты без­молв­но тру­див­ших­ся тва­рей, кото­рых мог­ло поро­дить толь­ко безу­мие – или нечто худ­шее, чем безу­мие. На людей эти суще­ства по ходи­ли в раз­ной сте­пе­ни – кто пол­но­стью, кто напо­ло­ви­ну, кто лишь отча­сти, а кое-кто не похо­дил вовсе: тол­па была неве­ро­ят­но пест­рой. Нето­роп­ли­во, камень за кам­нем, они раз­би­ра­ли веко­вую сте­ну. Затем, когда про­ем сде­лал­ся доста­точ­но боль­шим, они друг за дру­гом вошли в лабо­ра­то­рию, ведо­мые гор­де­ли­вым созда­ни­ем с пре­крас­ной вос­ко­вой голо­вой. Сле­до­вав­шее за ним чудо­ви­ще с безум­ны­ми гла­за­ми схва­ти­ло Гер­бер­та Уэс­та, кото­рый не сопро­тив­лял­ся и не издал ни еди­но­го зву­ка. После это­го они ско­пом набро­си­лись на него и на моих гла­зах разо­рва­ли на части, кото­рые ута­щи­ли в свое на ред­кость омер­зи­тель­ное под­зем­ное оби­та­ли­ще. Голо­ву Уэс­та унес их вос­ко­го­ло­вый пред­во­ди­тель, обла­чен­ный в фор­му офи­це­ра канад­ской армии. Про­во­жая взгля­дом этот тро­фей, я уви­дел, как голу­бые гла­за мое­го дру­га за стек­ла­ми очков впер­вые осве­ти­лись под­лин­ным чув­ством безум­ным и жут­ким.

Наут­ро слу­ги обна­ру­жи­ли меня лежа­щим без чувств. Уэст исчез. В кре­ма­ци­он­ной печи нашли толь­ко неяс­но­го про­ис­хож­де­ния золу. Детек­ти­вы учи­ни­ли мне допрос, но что я мог им ска­зать? Они не усмат­ри­ва­ли свя­зи сеф­тон­ской тра­ге­дии ни с исчез­но­ве­ни­ем Уэс­та, ни с людь­ми, доста­вив­ши­ми ящик, – более того, они даже не вери­ли в суще­ство­ва­ние этих посыль­ных. Я упо­мя­нул о под­зем­ном ходе, но поли­цей­ские ука­за­ли на непо­вре­жден­ную шту­ка­тур­ку и под­ня­ли меня на смех. Тогда я пере­стал гово­рить. Они дума­ют, что я или сума­сшед­ший, или убий­ца, – что ж, воз­мож­но, я и в самом деле сошел с ума. Но это­го мог­ло бы и не слу­чить­ся, если бы те про­кля­тые леги­о­ны мерт­ве­цов не были столь мол­ча­ли­вы.

Примечания:

1 Гек­кель, Эрнст Ген­рих (1834–1919) – немец­кий био­лог-эво­лю­ци­о­нист и фило­соф, сто­рон­ник уче­ния Чарль­за Дар­ви­на. Пред­ло­жил пер­вое «родо­слов­ное дере­во» живот­но­го мира и тео­рию про­ис­хож­де­ния мно­го­кле­точ­ных орга­низ­мов, сфор­му­ли­ро­вал био­ге­не­ти­че­ский закон, иссле­до­вал фило­соф­ские аспек­ты эво­лю­ци­он­ной тео­рии.
2 Ифри­ты – в восточ­ных мифо­ло­ги­ях могу­ще­ствен­ные демо­ны, осо­бо злоб­ная раз­но­вид­ность джин­нов.
3 Эблис (Иблис) – мусуль­ман­ский вари­ант дья­во­ла; пове­ли­тель ифри­тов и совра­ти­тель пра­вед­ни­ков, пита­ю­щий­ся мерт­ве­чи­ной и оби­та­ю­щий во все­воз­мож­ных нечи­стых местах: клад­би­щах, забро­шен­ных домах и т. п.
4 Пто­ле­ме­е­ва док­три­на – уче­ние древ­не­гре­че­ско­го аст­ро­но­ма Пто­ле­мея, создав­ше­го гео­цен­три­че­скую систе­му мира, соглас­но кото­рой Солн­це, Луна, пла­не­ты и звез­ды вра­ща­ют­ся вокруг непо­движ­ной Зем­ли.
5 Каль­ви­низм – направ­ле­ние про­те­стан­тиз­ма, осно­ван­ное Жаном Каль­ви­ном (1509–1564) и про­по­ве­ду­ю­щее док­три­ну абсо­лют­но­го пред­опре­де­ле­ния судь­бы каж­до­го чело­ве­ка боже­ствен­ной волей. Этой док­три­ны
при­дер­жи­ва­ют­ся рефор­мат­ская, пре­сви­те­ри­ан­ская и кон­гре­га­ци­о­на­лист­ская церк­ви.
6 Анти­дар­ви­низм – агрес­сив­ное отри­ца­ние эво­лю­ци­он­ной тео­рии Ч. Дар­ви­на, широ­ко рас­про­стра­нен­ное в про­вин­ци­аль­ной Аме­ри­ке 1920–1930‑х гг.
7 Анти­ниц­ше­ан­ство – непри­я­тие фило­соф­ских взгля­дов Ф. Ниц­ше и его после­до­ва­те­лей, что в дан­ном слу­чае под­ра­зу­ме­ва­ет при­вер­жен­ность к тра­ди­ци­он­ным рели­ги­оз­но-фило­соф­ским кон­цеп­ци­ям.
8 Бод­лер , Шарль Пьер (1821–1867) – фран­цуз­ский поэт-клас­сик, для кото­ро­го, поми­мо сти­ли­сти­че­ской вир­ту­оз­но­сти, харак­те­рен повы­шен­ный инте­рес к «тем­ным сто­ро­нам жиз­ни». В дан­ном срав­не­нии содер­жит­ся намек на ана­ло­гич­ные инте­ре­сы Уэс­та, а так­же на его мастер­ство хирур­га.
9 Эла­га­бал (Гелио­га­бал) (204–222) – рим­ский импе­ра­тор с 218 г., родив­ший­ся в Сирии, где в 217 г. он стал жре­цом мест­но­го бога Эла­га­ба­ла, при­няв его имя. Став во гла­ве импе­рии, раз­врат­ный и свое­нрав­ный юнец попы­тал­ся сде­лать культ Эла­га­ба­ла обще­рим­ским, сре­ди про­че­го шоки­руя граж­дан непри­стой­ны­ми рели­ги­оз­ны­ми пляс­ка­ми. Все­об­щее воз­му­ще­ние пере­рос­ло в двор­цо­вый пере­во­рот, импе­ра­тор-само­дур был убит, а его труп про­во­лок­ли по рим­ским ули­цам и сбро­си­ли в воды Тиб­ра.