Говард Филлипс Лавкрафт

В СКЛЕПЕ

(In the Vault)
Напи­са­но в 1925 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод В. Кула­ги­ной-Ярце­вой

////

На мой взгляд, нет ниче­го более неле­по­го, чем при­ня­тое за исти­ну и проч­но уко­ре­нив­ше­е­ся в обще­стве отож­деств­ле­ние про­стой дере­вен­ской жиз­ни и душев­но­го здо­ро­вья. Если я ска­жу вам, что место дей­ствия мое­го рас­ска­за дерев­ня и повест­ву­ет он о беде, при­клю­чив­шей­ся в скле­пе со здеш­ним гро­бов­щи­ком, неук­лю­жим, нера­ди­вым и тол­сто­ко­жим, то вся­кий нор­маль­ный чита­тель впра­ве ждать от меня буко­ли­че­ской хотя и коме­дий­ной исто­рии. Но Бог сви­де­тель, что в про­ис­ше­ствии, о кото­ром я теперь, после смер­ти Джор­джа Бер­ча, могу рас­ска­зать, есть свои тем­ные сто­ро­ны, перед кото­ры­ми блед­не­ют самые мрач­ные наши тра­ге­дии.

После это­го про­ис­ше­ствия Берч сде­лал­ся кале­кой и в 1881 году сме­нил про­фес­сию, но нико­гда не обсуж­дал того, что с ним слу­чи­лось, если уда­ва­лось уйти от раз­го­во­ра. Мол­чал и его ста­рый врач, док­тор Дей­вис (он умер несколь­ко лет назад). Счи­та­лось, что Берч иска­ле­чил­ся, неудач­но упав, когда выби­рал­ся из скле­па на клад­би­ще Пек­Вэл­ли, где про­си­дел вза­пер­ти девять часов. С боль­шим тру­дом ему уда­лось осво­бо­дить­ся, про­бив себе выход. Все это чистей­шая прав­да, но в этой исто­рии име­лись и дру­гие, тягост­ные обсто­я­тель­ства, о кото­рых он рас­ска­зы­вал мне шепо­том, когда впа­дал в пья­ное исступ­ле­ние. Берч откро­вен­ни­чал со мною, посколь­ку я был его вра­чом, а так­же, думаю, посколь­ку он после смер­ти Дей­ви­са нуж­дал­ся в наперс­ни­ке. Он был холо­стя­ком и не имел ника­кой род­ни.

До 1881 года Берч под­ви­зал­ся в Пек-Вэл­ли дере­вен­ским могиль­щи­ком и гро­бов­щи­ком и был при­том еще более черст­вым и при­ми­тив­ным субъ­ек­том, чем боль­шин­ство его собра­тьев. Про­дел­ки, кото­рые при­пи­сы­ва­ет ему мол­ва, сей­час труд­но себе вооб­ра­зить, по край­ней мере горо­жа­ни­ну, но даже жите­ли Пек-Вэл­ли содрог­ну­лись бы, узнай они о весь­ма рас­тя­жи­мой нрав­ствен­но­сти сво­е­го клад­би­щен­ских дел масте­ра в таких делах, как пра­во соб­ствен­но­сти на доро­гое убран­ство, скры­тое под крыш­кой гро­ба; он не осо­бо утруж­дал­ся тем, что­бы достой­но уло­жить без­жиз­нен­ные тела кли­ен­тов во вме­сти­ли­ща, кото­рые дале­ко не все­гда под­би­ра­лись с вели­ким тща­ни­ем. Гово­ря напря­мик, Берч был неряш­лив, бес­чув­ствен и нику­да не годен про­фес­си­о­наль­но; думаю одна­ко, что он не был дур­ным чело­ве­ком. Про­сто он был рабо­чим инстру­мен­том, суще­ством без­дум­ным, невни­ма­тельн­ным и пью­щим что явству­ет и из слу­чив­ше­го­ся с ним несча­стья, кото­ро­го мож­но было с лег­ко­стью избе­жать. Он не обла­дал и теми кро­ха­ми вооб­ра­же­ния, кото­рые дер­жат про­стых обы­ва­те­лей в гра­ни­цах при­стой­но­сти.

Мне труд­но решить, с чего начать исто­рию Бер­ча, ибо рас­сказ­чик я неопыт­ный. Веро­ят­но, с холод­но­го декаб­ря 1880 года, когда зем­ля про­мерз­ла и клад­би­щен­ские зем­ле­ко­пы обна­ру­жи­ли, что до вес­ны рыть моги­лы нель­зя. По сча­стью, дере­вуш­ка была неве­ли­ка, и уми­ра­ли в ней ред­ко, так что мож­но было дать всем усоп­шим под­опеч­ным Бер­ча вре­мен­ное при­ста­ни­ще в при­спо­соб­лен­ном для это скле­пе. А гро­бов­щик сде­лал­ся еще апа­тич­нее, чем обыч­но, и в эту то пого­ду как буд­то пре­взо­шел нера­ди­во­стью само­го себя. Нико­гда преж­де не соору­жал он столь хлип­ких, урод­ли­вых гро­бов, не пре­не­бре­гал так отча­ян­но ухо­дом за изно­шен­ным зам­ком на две­ри скле­па, кото­рую он рас­па­хи­вал и захло­пы­вал как попа­ло.

Нако­нец при­шла весен­няя отте­пель и были ста­ра­тель­но при­го­то­ве­ны моги­лы для девя­ти без­молв­ных пло­дов угрю­мой жат­вы, ожи­дав­ших сво­е­го часа в скле­пе. И Берч, хоть и тер­петь не мог эти пере­тас­ки­ва­ния и зака­пы­ва­ния, хму­рым апрель­ским утром при­нял­ся за рабо­ту но еще до полу­дня бро­сил ее, уло­жив на место веч­но­го упо­ко­е­ния лишь одно тело по при­чине того, что силь­ный ливень разо­злил его норо­ви­стую лошадь. Пере­вез он Дарай­у­са Пека, ста­ри­ка за девя­но­сто, моги­ла кото­ро­го неда­ле­ко от скле­па. Берч решил, что на сле­ду­ю­щий день нач­нет со ста­ро­го коро­тыш­ки Мэттью Фен­не­ра его моги­ла нахо­ди­лась непо­да­ле­ку, одна­ко же про­тя­нул еще три дня и не вер­нул­ся к рабо­те до пят­на­дца­то­го чис­ла, до Страст­ной пят­ни­цы. Будучи лишен пред­рас­суд­ков, он не обра­тил вни­ма­ния на дату, одна­ко же впо­след­ствии избе­гал пред­при­ни­мать что-нибудь важ­ное в этот судь­бо­нос­ный шестой день неде­ли. Воис­ти­ну слу­чив­ше­е­ся тем вече­ром пере­вер­ну­ло жизнь Джор­джа Бер­ча.

Итак, во вто­рой поло­вине дня пят­ни­цы, пят­на­дца­то­го апре­ля, Берч на лоша­ди с теле­гой поехал за телом Мэттью Фен­не­ра. Поз­же он гово­рил, что не был трезв, как стек­лыш­ко, хотя тогда он еще не пьян­ство­вал так без­удерж­но, как потом, когда пытал­ся кое-что забыть. Он про­сто был наве­се­ле и пра­вил доста­точ­но небреж­но для того, чем разо­злил свою строп­ти­вую лошадь; по доро­ге к скле­пу она ржа­ла, била копы­та­ми, зади­ра­ла голо­ву совсем как в про­шлый раз, когда ее вро­де бы допек дождь. День сто­ял ясный, одна­ко под­нял­ся силь­ный ветер, так что Берч рад был попасть в укры­тие; он отпер желез­ную дверь и вошел в склеп, выры­тый в склоне хол­ма. Кому-то, воз­мож­но, было бы непри­ят­но это сырое, воню­чее поме­ще­ние с восе­мью кое-как уло­жен­ны­ми гро­ба­ми, но Берч в те вре­ме­на не отли­чал­ся чув­стви­тель­но­стью и бес­по­ко­ил­ся лишь о том, как бы не пере­пу­тать гро­бы. Он не забыл скан­да­ла, раз­ра­зив­ше­го­ся, когда род­ствен­ни­ки Хан­ны Бик­с­би, пере­ехав в город, поже­ла­ли пере­вез­ти туда ее тело и обна­ру­жи­ли под могиль­ным кам­нем Хан­ны гроб судьи Кэп­ве­ла.

В скле­пе сто­ял полу­мрак, но зре­ние у Бер­ча было хоро­шее, и он не взял гроб Аса­фа Сой­е­ра, хотя тот и был похож на гроб Мэттью Фен­не­ра. По прав­де гово­ря, Берч соору­жал этот гроб для Мэттью, но ящик вышел черес­чур уж хилый и неук­лю­жий, и при­шлось его забра­ко­вать, пото­му что гро­бов­щик неожи­дан­но рас­чув­ство­вал­ся: ведь когда он обанк­ро­тил­ся пять лет тому назад, ста­ри­чок ока­зал­ся вопло­ще­ни­ем доб­ро­ты и щед­ро­сти. Берч сде­лал для ста­ри­ны Мэттью дру­гой гроб, поста­рал­ся, как мог, но, будучи чело­ве­ком прак­тич­ным, сохра­нил неудач­ное изде­лие и сбыл его, когда Асаф Сой­ер умер от зло­ка­че­ствен­ной лихо­рад­ки. Сой­е­ра недо­люб­ли­ва­ли, ходи­ло мно­го тол­ков о его нече­ло­ве­че­ской мсти­тель­но­сти и цеп­кой памя­ти на истин­ные или мни­мые оби­ды. Так что Берч без коле­ба­ний отпу­стил для него гроб, сби­тый кое-как, и вот этот ящик он сей­час ото­дви­нул в сто­ро­ну, отыс­ки­вая послед­нее вме­сти­ли­ще Фен­не­ра.

В тот самый миг, когда Берч нашел гроб ста­ри­ны Мэта, порыв вет­ра захлоп­нул дверь, и гро­бов­щик ока­зал­ся в тем­но­те, еще более глу­бо­кой, чем преж­де. Сквозь узкое окош­ко над две­рью сочил­ся сла­бень­кий свет, а через вен­ти­ля­ци­он­ную шах­ту в потол­ке почти совсем ниче­го не про­би­ва­лось, так что Берч мог толь­ко чер­ты­хать­ся, про­тал­ки­ва­ясь меж­ду длин­ны­ми ящи­ка­ми к две­ри. В мрач­ной полу­тьме он тряс ржа­вую руч­ку, тол­кал­ся в желез­ную обшив­ку и не мог понять, поче­му мас­сив­ная дверь ста­ла вдруг такой непо­дат­ли­вой. Сооб­ра­зив, нако­нец, в чем дело, он стал кри­чать во весь голос, как буд­то лошадь, сто­яв­шая сна­ру­жи, мог­ла помочь ему чем-то, кро­ме непри­яз­нен­но­го ржа­ния. Да, замок, на кото­рый Берч дав­но уже не обра­щал вни­ма­ния, сло­мал­ся, и бес­печ­ный гро­бов­щик, жерт­ва соб­ствен­ной непреду­смот­ри­тель­но­сти, ока­зал­ся запер­тым в скле­пе.

Это слу­чи­лось при­мер­но в поло­вине чет­вер­то­го. Берч, будучи флег­ма­ти­ком и чело­ве­ком прак­тич­ным, не стал кри­чать дол­го и дви­нул­ся в глу­би­ну скле­па, что­бы най­ти инстру­мен­ты, лежав­шие как он пом­нил, в углу. Весь­ма сомни­тель­но, что до него дошел весь ужас и вся фаталь­ность ситу­а­ции, одна­ко он нахо­дил­ся вза­пер­ти от люд­ских путей и совер­шен­но один, и это выве­ло его из себя. Рабо­та, наме­чен­ная на день, была при­скорб­ным обра­зом пре­рва­на, и, если не слу­чай­ный посе­ти­тель, ему пред­сто­я­ло про­си­деть вза­пер­ти всю ночь или еще доль­ше. Берч добрал­ся до кучи инстру­мен­тов, нашел моло­ток и ста­мес­ку и, шагая через гро­бы, вер­нул­ся к две­ри. Зло­во­ние в скле­пе мало-пома­лу ста­но­ви­лось невы­но­си­мым, но Берч не обра­щал вни­ма­ния на такие мело­чи, а усерд­но, чуть ли не на ощупь, тру­дил­ся над проч­ным ржа­вым метал­лом запо­ра. Он доро­го бы дал за фонарь или даже свеч­ной ога­рок, но и без это­го неук­лю­же и ста­ра­тель­но делал свое дело.

Поняв, что замок не под­даст­ся его уси­ли­ям по край­ней таки­ми жал­ки­ми инстру­мен­та­ми и в такой тем­но­те, Берч стал ози­рать­ся, ища дру­гой воз­мож­но­сти выбрать­ся из пле­на. Склеп был вырыт в склоне хол­ма, так что узкая вен­ти­ля­ци­он­ная шах­та про­хо­ди­ла через несколь­ко футов зем­ли, и выбрать­ся через нее было совер­шен­но невоз­мож­но. Одна­ко же в кир­пич­ной перед­ней стене, доволь­но высо­ко над две­рью, поме­ща­лось щеле-вид­ное окош­ко, кото­рое мож­но было рас­ши­рить, если не пожа­леть тру­да. Берч надол­го задер­жал взгляд на этом окне, сооб­ра­жая как туда добрать­ся. В скле­пе не ока­за­лось ниче­го похо­же­го на при­став­ную лест­ни­цу, а ниши для гро­бов в боко­вых и в зад­ней сте­нах (Берч ред­ко давал себе труд их исполь­зо­вать) были слиш­ком дале­ки от две­ри. Толь­ко сами гро­бы мог­ли послу­жить сту­пе­ня­ми, поняв это, он стал при­ки­ды­вать, как их получ­ше уло­жить. Хва­тит и трех гро­бов, что­бы достать до окош­ка, решил он, одна­ко луч­ше поста­вить четы­ре. Ящи­ки плос­кие: их мож­но ста­нин на дру­гой подоб­но куби­кам, и Берч при­нял­ся высчи­ты­вать, как из вось­ми штук сло­жить надеж­ный помост высо­тою в четы­ре шту­ки. При­ки­ды­вая это, он поду­мал, что дета­ли буду­щей лест­ни­цы мог­ли быть ско­ло­че­ны и попроч­нее. Вряд ли у него хва­ти­ло вооб­ра­же­ния поже­лать, что­бы они были пусты­ми.

Нако­нец Берч решил уло­жить в осно­ва­ние три гро­ба парал­лель­но стене; поме­стить на них еще два эта­жа из двух штук каж­дый, а свер­ху один ящик как рабо­чую пло­щад­ку. Соору­дить это мож­но было без осо­бых труд­но­стей, и полу­ча­лась жела­е­мая высо­та. Пред­по­чти­тель­ней, одна­ко, ему пока­за­лось упо­тре­бить толь­ко два ящи­ка как фун­да­мент всей кон­струк­ции, оста­вив один в запа­се, что­бы водру­зить его наверх, если в реша­ю­щий миг потре­бу­ет­ся допол­ни­тель­ная опо­ра. И вот плен­ник стал тру­дить­ся в полу­мра­ке, гро­моз­дя без­от­вет­ные остан­ки весь­ма непо­чти­тель­но, и мини­а­тюр­ная Вави­лон­ская баш­ня рос­ла этаж за эта­жом. Несколь­ко ящи­ков дали тре­щи­ну, и он решил поста­вить на самый верх проч­но ско­ло­чен­ный гроб коро­тыш­ки Мэттью Фен­не­ра, спра­вед­ли­во пола­гая, что для ног нуж­на воз­мож­но более надеж­ная опо­ра. Пыта­ясь в тем­но­те отыс­кать этот ящик, Берч пола­гал­ся по боль­шей части на ося­за­ние, и гроб Мэттью слу­чай­но, слов­но по чьей-то воле попал­ся ему в руки, когда он уже соби­рал­ся при­стро­ить его в тре­тий ярус.

Баш­ня нако­нец-то была закон­че­на; Берч поси­дел на ниж­ней сту­пе­ни это­го мрач­но­го соору­же­ния, ною­щие руки отдох­ну­ли, и он осто­рож­но под­нял­ся наверх со сво­и­ми инстру­мен­та­ми и встал перед узким окон­цем. Оно было обрам­ле­но кир­пич­ной клад­кой; каза­лось, что гро­бов­щик суме­ет вско­ро­сти пре­вра­тить его в лаз доста­точ­ных раз­ме­ров. Загре­ме­ли уда­ры молот­ка, и лошадь, сто­яв­шая сна­ру­жи, в ответ заржа­ла со стран­ной инто­на­ци­ей то ли обод­ря­ю­ще, то ли насмеш­ли­во. И то и дру­гое было умест­но, посколь­ку неожи­дан­ная непо­дат­ли­вость рых­лой на вид клад­ки уж точ­но была сар­до­ни­че­ским ком­мен­та­ри­ем к тще­те зем­ных надежд и одно­вре­мен­но пер­во­при­чи­ной тру­да, испол­не­ние кое­го заслу­жи­ва­ло вся­че­ско­го поощ­ре­ния.

Насту­пи­ла тем­но­та, а Берч все еще бил молот­ком. Он теперь рабо­тал на ощупь, ибо луну закры­ли набе­жав­шие обла­ка, и хотя про­дви­гал­ся все еще мед­лен­но, пове­се­лел, заме­тив, что клад­ка под­да­ет­ся и свер­ху, и сни­зу. Он был уве­рен, что к полу­но­чи суме­ет ока­зать­ся на сво­бо­де, одна­ко что вполне в его духе не думал о мисти­че­ском смыс­ле это­го часа. Не мучая себя гне­ту­щи­ми раз­мыш­ле­ни­я­ми о вре­ме­ни суток, месте дей­ствия и о том, что поме­ща­лось у него под нога­ми, он фило­со­фи­че­ски кру­шил кир­пич­ную клад­ку, чер­ты­хал­ся, когда оско­лок попа­дал ему в лицо, а как-то даже рас­сме­ял­ся, когда обло­мок уго­дил в лошадь она нерв­но заби­ла копы­та­ми у сво­ей при­вя­зи, у кипа­ри­са. Отвер­стие ста­ло уже таким боль­шим, что он несколь­ко раз пытал­ся в него про­лезть, и каж­дый раз гро­бы под его нога­ми рас­ка­чи­ва­лись и потрес­ки­ва­ли. Попут­но Берч убе­дил­ся, что под­ни­мать наверх еще один гроб не при­дет­ся, ибо отвер­стие поме­ща­лось как раз на удоб­ном уровне.

Долж­но быть, уже насту­пи­ла пол­ночь, когда Берч решил, что мож­но выби­рать­ся нару­жу. Он изму­чил­ся и взмок, хотя и отды­хал мно­го раз; теперь, что­бы набрать­ся сил перед тем, как лезть в окно и пры­гать на зем­лю, он спу­стил­ся и поси­дел на ниж­нем ящи­ке. Голод­ная лошадь ржа­ла непре­рыв­но и жут­ко; Бер­чу смут­но хоте­лось, что­бы она умолк­ла. Как ни стран­но, гро­бов­щик не радо­вал­ся пред­сто­я­ще­му осво­бож­де­нию и боял­ся лезть в окно, ведь он был гру­зен, неук­люж и немо­лод. Взби­ра­ясь наверх по рас­трес­кав­шим­ся гро­бам, он ост­ро ощу­щал свой вес осо­бен­но когда, сту­пив на верх­ний, услы­шал гроз­ный треск лома­ю­ще­го­ся дере­ва. Ока­за­лось, он зря ста­рал­ся, выби­рая для верх­не­го яру­са самый проч­ный гроб, ибо сто­и­ло поста­вить на крыш­ку обе ноги, как трух­ля­вое дере­во лоп­ну­ло, и Берч про­ва­лил­ся на два фута на опо­ру, кото­рую даже он не посмел себе ста­вить. Обе­зу­мев от это­го трес­ка, а может быть, от вони, кото­рая выплес­ну­лась через окно на откры­тый воз­дух, лошадь изда­ла неисто­вый визг, кото­рый труд­но было бы назвать ржа­ни­ем, и в стра­хе уска­ка­ла в ночь под беше­ный стук тележ­ных колес.

Ока­зав­шись в таком жут­ком поло­же­нии, Берч уже не мог забрать­ся в лаз, одна­ко он собрал все силы для реши­тель­ной попыт­ки: вце­пил­ся в край отвер­стия и попро­бо­вал под­тя­нуть­ся, но почув­ство­вал стран­ное сопро­тив­ле­ние его тащи­ли вниз за лодыж­ки. В сле­ду­ю­щую секун­ду он впер­вые за эту ночь ощу­тил ужас, посколь­ку, выди­ра­ясь изо всех сил, не мог осво­бо­дить­ся от чьей-то хват­ки, сжи­мав­шей ноги. Отча­ян­ная боль прон­зи­ла икры; спа­си­тель­ные про­за­и­че­ские объ­яс­не­ния насчет щепок, вылез­ших гвоз­дей или дру­гих частей сло­ман­но­го ящи­ка то и дело сме­ня­лись новы­ми при­сту­па­ми стра­ха. Кажет­ся, он заво­пил. Во вся­ком слу­чае, — он беше­но бры­кал­ся и выры­вал­ся, почти теряя созна­ние.

Толь­ко инстинкт помог Бер­чу влезть в окош­ко, а потом, когда он меш­ком сва­лил­ся на зем­лю, заста­вил его полз­ти прочь. Идти он не мог, и сто­яв­шая уже высо­ко луна наблю­да­ла ужас­ное зре­ли­ще он полз к клад­би­щен­ской сто­рож­ке, воло­ча за собой кро­во­то­ча­щие ноги, руки в бес­смыс­лен­ной спеш­ке загре­ба­ли чер­ную зем­лю, и всем суще­ством он ощу­щал свою сво­дя­щую с ума мед­ли­тель­ность так быва­ет, когда в кош­мар­ном сне вас пре­сле­ду­ют при­ви­де­ния. Но Бер­ча не пре­сле­до­ва­ли; во вся­ком слу­чае, он был один, когда Арминг­тон, клад­би­щен­ский смот­ри­тел, услы­шал, как он скре­бет­ся в дверь.

Арминг­тон помог Бер­чу добрать­ся до сво­бод­ной кро­ва­ти и послал сво­е­го сыниш­ку Эдви­на за док­то­ром Дей­ви­сом. Ране­ный был в созна­нии, но не мог гово­рить связ­но, толь­ко бор­мо­тал что-вро­де: “Ох, ноги мои!..”, или: Пусти! , или: Закрыть в гро­бу . Нако­нец при­е­хал док­тор со сво­им сак­во­я­жем, задал несколь­ко сво­их вопро­сов и снял с паци­ен­та верх­нее пла­тье, баш­ма­ки и нос­ки. Раны а обе лодыж­ки были страш­но разо­дра­ны в обла­сти ахил­ло­ва сухо­жи­лия, каза­лось, силь­ней­шим обра­зом оза­да­чи­ли ста­ро­го вра­ча и даже напу­га­ли. Рас­спро­сы его ста­ли не по-вра­чеб­но­му взвол­но­ван­ны­ми, а руки дро­жа­ли, когда он бин­то­вал их, слов­но спе­ша укрыть от люд­ско­го взгля­да.

Зло­ве­щий и настой­чи­вый допрос, кото­рый зате­ял обыч­но сдер­жан­ный ста­рый врач, был стра­нен док­тор выжи­мал из полу­об­мо­роч­но­го гро­бов­щи­ка малей­шие дета­ли ужас­но­го про­ис­ше­ствия. Он настой­чи­во рас­спра­ши­вал: знал ли Берч точ­но абсо­лют­но точ­но, чей гроб лежал на вер­шине пира­ми­ды; как он выби­рал этот гроб; как он опо­знал в тем­но­те оби­та­ли­ще Фен­не­ра и как отли­чил его от тако­го же по виду гро­ба злоб­но­го Аса­фа Сой­е­ра? Мог ли проч­ный гроб Фен­не­ра так лег­ко раз­ло­мать­ся? Дей­вис с дав­них пор прак­ти­ко­вал в деревне и конеч­но же видел на похо­ро­нах и тот гроб, и дру­гой ведь он поль­зо­вал и Фен­не­ра, и Сой­е­ра во вре­мя их послед­ней болез­ни. На похо­ро­нах Сой­е­ра он даже поин­те­ре­со­вал­ся, как вышло, что мсти­тель­но­му фер­ме­ру достал­ся точ­но такой же гроб, как доб­ро­му коро­тыш­ке Фен­не­ру.

Док­тор про­вел у посте­ли два часа и уда­лил­ся, попро­сив Бер­ча гово­рить всем, что он пора­нил­ся гвоз­дя­ми и щеп­ка­ми. Ина­че, доба­вил он, люди тебе не пове­рят. Луч­ше, одна­ко, вооб­ще гово­рить об этом как мож­но мень­ше и не пока­зы­вать­ся дру­го­му вра­чу . Берч дер­жал­ся это­го сове­та всю остав­шу­ю­ся жизнь, пока не рас­ска­зал всю исто­рию мне, и когда я уви­дел шра­мы к тому вре­ме­ни уже ста­рые и побе­лев­шие, то при­знал, что он посту­пал муд­ро. Всю остав­шу­ю­ся жизнь Берч хро­мал, посколь­ку были порва­ны глав­ные сухо­жи­лия, но, дума­ет­ся, боль­ше все­го пре­тер­пе­ла его душа. Мыш­ле­нию гро­бов­щи­ка, преж­де столь флег­ма­тич­но­му и логич­но­му, был нане­сен непо­пра­ви­мый урон, и при­скорб­но было видеть его реак­цию на такие обык­но­вен­ные сло­ва, как пят­ни­ца , склеп , гроб , и обо­ро­ты, кос­вен­но со всем этим свя­зан­ные. Он сме­нил про­фес­сию, но что-то все­гда дави­ло на него. Воз­мож­но, это был про­сто страх, а воз­мож­но, и страх, сме­шан­ный с запоз­да­лым рас­ка­я­ни­ем в преж­ней бес­чув­ствен­но­сти. Пьян­ство, разу­ме­ет­ся, лишь уси­ли­ва­ло то, что он тщил­ся раз­ве­ять.

В ту ночь док­тор Дей­вис, поки­нув Бер­ча, взял фонарь и напра­вил­ся к ста­ро­му скле­пу. Луна ярко осве­ща­ла раз­бро­сан­ные облом­ки кир­пи­чей и повре­жден­ную сте­ну, запор на огром­ной две­ри с готов­но­стью отво­рил­ся при пер­вом же при­кос­но­ве­нии. Сту­ден­том док­тор нама­ял­ся в про­зек­тор­ских, так что он бес­тре­пет­но шаг­нул в обла­ко вони и огля­дел­ся, подав­ляя телес­ную и душев­ную дур­но­ту. Вдруг он вскрик­нул, а чуть поз­же судо­рож­но вздох­нул, и вздох этот был ужас­нее кри­ка. Затем он мет­нул­ся назад в сто­рож­ку и, вопре­ки всем зако­нам сво­ей про­фес­сии, при­ня­ля тря­сти паци­ен­та и дро­жа­щим голо­сом шеп­тать фра­зу за фра­зой они жгли уши бед­ня­ги, как купо­рос:

Берч, это был гроб Аса­фа, так я и думал! Я же пом­ню его зубы, на верх­ней челю­сти недо­ста­ет одно­го перед­не­го… Бога ради, нико­му не пока­зы­вай свои раны! Тело совсем сгни­ло, но тако­го мсти­тель­но­го лица… того, что преж­де было лицом, мне не дово­ди­ло­ось видеть! Он же был дья­воль­ски мсти­те­лен, ты пом­нишь, как он разо­рил ста­ри­ка Рей­мон­да трид­цать лет спу­стя после их спо­ра о меже, как пнул щен­ка, кото­рый тявк­нул на него про­шлым летом… Он был вопло­ще­ни­ем дья­во­ла, гово­рю тебе, Берч, я уве­рен, его око за око, зуб за зуб силь­нее вре­ме­ни и смер­ти! Гос­по­ди, не хотел бы я испы­тать на себе его ярость!

Но послу­шай, зачем ты это сде­лал? Вер­но, он был дрянь чело­век, я не виню тебя, что ты дал ему бро­со­вый гроб, но ты зашел ж дале­ко, черт возь­ми! Непло­хо ино­гда быва­ет сэко­но­мить на чем-то, но ты же знал, что ста­ри­на Фен­нер совсем кро­хот­ный.

До кон­ца сво­их дней не забу­ду это­го зре­ли­ща… ты, долж­но быть креп­ко бил нога­ми, гроб Аса­фа сва­лил­ся на пол. Голо­ва отле­те­ла, все осталь­ное раз­бро­са­но. Я мно­гое видел в жиз­ни, но это­уж черес­чур… Око за око, зуб за зуб! Богом кля­нусь, Берч, ты полу­чил по заслу­гам! Череп Аса­фа тош­но­твор­ное зре­ли­ще, но еще гаже — лодыж­ки, кото­рые ты отру­бил, что­бы втис­нуть его в гро­бик, сде­лан­ный для Мэта Фен­не­ра!