На вер­шине хол­ма, кру­тые скло­ны кото­ро­го порос­ли тра­вой, а у под­но­жья спле­та­ет узло­ва­тые вет­ви пер­во­здан­ный лес, сто­ит древ­ний замок моих пред­ков. Из века в век его зуб­ча­тые сте­ны и баш­ни свы­со­ка взи­ра­ют на дикую и суро­вую мест­ность вокруг хол­ма. Сто­ле­ти­я­ми замок слу­жил при­ста­ни­щем для гор­де­ли­во­го рода, древ­но­стью сво­ей пре­вос­хо­дя­ще­го даже зам­ше­лую клад­ку в осно­ва­нии кре­пост­ных стен. Эти сте­ны и баш­ни, выдер­жав­шие нема­ло ярост­ных штур­мов, а теперь мед­лен­но раз­ру­ша­ю­щи­е­ся под натис­ком неумо­ли­мо­го вре­ме­ни, в ста­ро­дав­нюю фео­даль­ную эпо­ху сла­ви­лись как одна из самых мощ­ных и непри­ступ­ных кре­по­стей во всей Фран­ции. Нема­ло воин­ствен­ных баро­нов, гра­фов и даже коро­лей обло­ма­ли зубы об эту твер­ды­ню, и ни разу ее про­стор­ные залы не слы­ша­ли тяж­кой посту­пи тор­же­ству­ю­ще­го заво­е­ва­те­ля.

Одна­ко с тех слав­ных пор очень мно­гое изме­ни­лось. Бед­ность – чтоб не ска­зать нище­та – вку­пе с гор­до­стью, не поз­во­ляв­шей потом­кам древ­не­го рода уни­жать­ся до мер­кан­тиль­ных рас­че­тов, при­ве­ли к тому, что их вла­де­ния, в про­шлом вели­ко­леп­ные, посте­пен­но при­об­ре­ли жал­кий вид. Осы­па­ю­щи­е­ся сте­ны, запу­щен­ный парк, гряз­ная яма на месте кре­пост­но­го рва, щер­ба­тая брус­чат­ка дво­ри­ков и поко­сив­ши­е­ся баш­ни вку­пе с про­сев­ши­ми пола­ми, исто­чен­ной чер­вя­ми панель­ной обшив­кой и поблек­ши­ми гобе­ле­на­ми во внут­рен­них поме­ще­ни­ях сви­де­тель­ство­ва­ли о без­воз­врат­но ушед­шем вели­чии. С года­ми одна за дру­гой при­хо­ди­ли в негод­ность мощ­ные угло­вые баш­ни, пока в более-менее жилом состо­я­нии не оста­лась лишь чет­вер­тая и послед­няя из них, при­ютив­шая немно­го­чис­лен­ных потом­ков неко­гда бога­тых и могу­ще­ствен­ных вла­сти­те­лей.

В одной из огром­ных и мрач­ных ком­нат внут­ри этой баш­ни девя­но­сто лет назад появил­ся на свет я – Анту­ан, граф де С., послед­ний пото­мок это­го зло­счаст­но­го и про­кля­то­го рода. Сре­ди этих стен – а так­же в блуж­да­ни­ях по окрест­ным дре­му­чим лесам, сырым лощи­нам и тем­ным гро­там – про­шли пер­вые годы моей без­ра­дост­ной жиз­ни. Роди­те­лей сво­их я нико­гда не знал. Мой отец погиб в воз­расте трид­ца­ти двух лет, за месяц до мое­го рож­де­ния – ему на голо­ву упал камень, отва­лив­ший­ся от вет­хо­го пара­пе­та в дав­но забро­шен­ной части зам­ка. Моя мать скон­ча­лась при родах, так что я остал­ся на попе­че­нии наше­го един­ствен­но­го слу­ги, весь­ма почтен­но­го ста­ри­ка, кото­ро­го, сколь­ко пом­ню, зва­ли Пье­ром. Я был един­ствен­ным ребен­ком, и это оди­но­че­ство еще усу­губ­ля­лось ста­ра­ни­я­ми вос­пи­та­те­ля, кото­рый вся­че­ски пре­пят­ство­вал мое­му обще­нию со сверст­ни­ка­ми – детьми кре­стьян, чьи фер­мы были раз­бро­са­ны по рав­нине, окру­жа­ю­щей зам­ко­вый холм. В то вре­мя Пьер объ­яс­нял свой запрет тем, что мне, отпрыс­ку бла­го­род­но­го рода, него­же водить­ся с про­сто­лю­ди­на­ми. Но теперь-то я знаю, что его насто­я­щей целью было огра­дить меня от мест­ных пре­да­ний о про­кля­тии, лежа­щем на нашей семье, – пре­да­ний, пре­уве­ли­чен­но зло­ве­щим шепо­том пере­ска­зы­ва­е­мых по вече­рам перед оча­га­ми в кре­стьян­ских домиш­ках.

Таким обра­зом, предо­став­лен­ный само­му себе, я про­вел годы за чте­ни­ем ста­рин­ных фоли­ан­тов, кои­ми изоби­ло­ва­ла полу­тем­ная биб­лио­те­ка зам­ка, а в пере­ры­вах меж­ду чте­ни­ем бес­цель­но бро­дил по сумрач­но­му лесу. Неуди­ви­тель­но, что след­стви­ем тако­го вре­мя­пре­про­вож­де­ния ста­ла моя неиз­быв­ная мелан­хо­лия. Мой выбор книг соот­вет­ство­вал мое­му душев­но­му состо­я­нию: по боль­шей части то были оккульт­ные тру­ды немыс­ли­мой дав­но­сти.

Как ни стран­но, в семей­ной биб­лио­те­ке я нашел очень мало све­де­ний, каса­ю­щих­ся мое­го рода, а немно­го­чис­лен­ные доку­мен­ты на сей счет были пол­ны недо­мол­вок и тем­ных наме­ков. Быть может, имен­но реши­тель­ное неже­ла­ние мое­го пре­ста­ре­ло­го настав­ни­ка обсуж­дать со мной семей­ную исто­рию ста­ло при­чи­ной стра­ха, кото­рый я испы­ты­вал перед сво­им огром­ным и пустын­ным оби­та­ли­щем. Позд­нее, уже вый­дя из дет­ско­го воз­рас­та, я сумел све­сти воеди­но обрыв­ки фраз, кото­рые сры­ва­лись с уст к тому вре­ме­ни совсем одрях­лев­ше­го ста­ри­ка. В той или иной сте­пе­ни они каса­лись одно­го обсто­я­тель­ства: ран­не­го воз­рас­та, в кото­ром ухо­ди­ли из жиз­ни все носи­те­ли титу­ла гра­фов С. Пона­ча­лу я про­сто решил, что наш род, увы, по каким-то наслед­ствен­ным при­чи­нам не отно­сит­ся к чис­лу дол­го­жи­те­лей, но, при­слу­ши­ва­ясь к бес­связ­ным речам ста­ри­ка, обра­тил вни­ма­ние на часто упо­ми­нав­ше­е­ся в них ста­рое про­кля­тие, яко­бы из-за кото­ро­го на про­тя­же­нии сто­ле­тий ни один граф С. не про­жил более трид­ца­ти двух лет. В мой два­дцать пер­вый день рож­де­ния ста­рый Пьер вру­чил мне доку­мент, кото­рый, по его сло­вам, из поко­ле­ния в поко­ле­ние пере­да­вал­ся в нашей семье от отца к сыну. Стран­ным было содер­жа­ние это­го доку­мен­та, и оно под­твер­ди­ло самые мрач­ные из моих опа­се­ний. К тому вре­ме­ни моя вера в сверхъ­есте­ствен­ное уже пусти­ла доста­точ­но глу­бо­кие кор­ни, ина­че я бы с пре­не­бре­же­ни­ем отверг эту писа­ни­ну как неве­ро­ят­ный вымы­сел.

В руко­пи­си шла речь о собы­ти­ях три­на­дца­то­го века, когда замок, в кото­ром я родил­ся и вырос, был еще кре­пок, гро­зен и непри­сту­пен. В ту пору во вла­де­ни­ях гра­фа С. жил один чело­век низ­ко­го про­ис­хож­де­ния, но высо­ких амби­ций, дале­ко пре­вос­хо­див­ший в этом плане всех про­чих про­сто­лю­ди­нов. Его имя было Мишель, но мест­ные чаще назы­ва­ли его Mauvais, то есть Дур­ной, ибо он имел весь­ма зло­ве­щую репу­та­цию. Зани­мал­ся он веща­ми, дале­ко не при­ли­че­ству­ю­щи­ми про­стым зем­ле­паш­цам: чер­ной маги­ей, алхи­ми­ей, поис­ка­ми фило­соф­ско­го кам­ня и элик­си­ра бес­смер­тия. У Мише­ля имел­ся сын по име­ни Шарль, так­же пре­успев­ший по части запрет­ных зна­ний и из-за это­го полу­чив­ший про­зви­ще Шарль-кол­дун. Этой пароч­ки сто­ро­ни­лись все чест­ные люди, не без осно­ва­ния подо­зре­вая их в делах само­го тем­но­го свой­ства. Ходи­ли слу­хи, что ста­рый Мишель зажи­во сжег свою жену в каче­стве жерт­во­при­но­ше­ния Сатане. Отцу и сыну так­же при­пи­сы­ва­ли бес­след­ное исчез­но­ве­ние мно­гих кре­стьян­ских детей в окру­ге. Един­ствен­ным отно­си­тель­но свет­лым лучом на фоне мра­ка, оку­ты­вав­ше­го этих дво­их, явля­лась исступ­лен­ная любовь, кото­рую ста­рик питал к сво­е­му отпрыс­ку, и не менее силь­ное ответ­ное чув­ство послед­не­го, дале­ко выхо­див­шее за рам­ки обыч­ной сынов­ней при­вя­зан­но­сти.

И вот одна­жды позд­ним вече­ром в зам­ке на хол­ме под­нял­ся страш­ный пере­по­лох по при­чине исчез­но­ве­ния юно­го Год­ф­ри, сына гра­фа Анри. Обыс­ки­вая окрест­но­сти, обе­зу­мев­ший отец в сопро­вож­де­нии слуг ворвал­ся в хижи­ну кол­ду­нов и застал ста­ро­го Мише­ля хло­по­чу­щим у огром­но­го кот­ла с каким-то варе­вом. Не пом­ня себя от гне­ва и отча­я­ния, граф набро­сил­ся на ста­ро­го кол­ду­на и не раз­жи­мал хват­ки на его гор­ле, пока жерт­ва не испу­сти­ла дух. А тем вре­ме­нем в зам­ке лико­ва­ли, най­дя юно­го Год­ф­ри живым и невре­ди­мым в одном из даль­них, дав­но не исполь­зу­е­мых поко­ев, но посла­нец с этой радост­ной вестью при­был слиш­ком позд­но, что­бы предот­вра­тить бес­смыс­лен­ную рас­пра­ву над ста­ри­ком. А когда каваль­ка­да с гра­фом во гла­ве поки­да­ла хижи­ну алхи­ми­ков, за дере­вья­ми появи­лась фигу­ра Шар­ля. Гром­кий гомон граф­ской челя­ди донес до него смысл про­ис­шед­ше­го, но он в пер­вый момент как буд­то бес­страст­но вос­при­нял новость о гибе­ли отца. Затем он мед­лен­но дви­нул­ся по тро­пе навстре­чу гра­фу и глу­хим замо­гиль­ным голо­сом про­из­нес про­кля­тие, с той поры пре­сле­до­вав­шее род гра­фов С.:Пусть каж­дый пото­мок, воз­гла­вив твой род, Твой нынеш­ний воз­раст не пере­жи­вет!

С послед­ни­ми сло­ва­ми Шарль вне­зап­но выхва­тил из скла­док сво­ей одеж­ды стек­лян­ный фла­кон и рез­ким дви­же­ни­ем выплес­нул его содер­жи­мое – какую-то бес­цвет­ную жид­кость – в лицо убий­цы сво­е­го отца, а после того канул в чер­но­ту ноч­но­го леса. Граф скон­чал­ся на месте, не издав ни зву­ка, и был похо­ро­нен на сле­ду­ю­щий день; в ту пору со дня его рож­де­ния про­шло чуть боль­ше трид­ца­ти двух лет. Слу­ги и кре­пост­ные кре­стьяне дол­го про­че­сы­ва­ли окрест­но­сти в поис­ках убий­цы, но напасть на его след не смог­ли.

В после­ду­ю­щие годы никто боль­ше не заво­дил речь о про­кля­тии, и оно посте­пен­но изгла­ди­лось из памя­ти домо­чад­цев покой­но­го гра­фа. Посе­му, когда Год­ф­ри – неволь­ный винов­ник той тра­ге­дии и носи­тель граф­ско­го титу­ла после смер­ти отца – в воз­расте трид­ца­ти двух лет погиб на охо­те от слу­чай­ной стре­лы, все опла­ки­вав­шие эту поте­рю не свя­за­ли ее с дав­ни­ми сло­ва­ми Шар­ля-кол­ду­на. Но когда сле­ду­ю­щий моло­дой граф, носив­ший имя Робер, был най­ден мерт­вым в поле близ зам­ка (при­чем без каких-либо при­зна­ков наси­лия), сре­ди кре­стьян пошли тол­ки: мол, неспро­ста ран­няя смерть постиг­ла их гос­по­ди­на вско­ре после того, как он отме­тил свой трид­цать вто­рой день рож­де­ния. Луи, сын Робе­ра, уто­нул в кре­пост­ном рву по дости­же­нии все того же роко­во­го воз­рас­та, и в после­ду­ю­щие века скорб­ный спи­сок исправ­но попол­нял­ся име­на­ми все новых Робе­ров, Анри, Анту­а­нов и Арма­нов, жив­ших счаст­ли­во и достой­но, но без­вре­мен­но ухо­див­ших в мир иной с при­бли­же­ни­ем воз­рас­та, в кото­ром их пре­док совер­шил то зло­счаст­ное убий­ство.

По про­чте­нии руко­пи­си я уве­ро­вал в дей­ствен­ность про­кля­тия, а сле­до­ва­тель­но, и в то, что мне судь­бой отме­ре­но еще мак­си­мум один­на­дцать лет жиз­ни. И эта самая жизнь, совсем недав­но не имев­шая для меня боль­шой цен­но­сти, теперь с каж­дым днем каза­лась мне все доро­же, меж тем как я все глуб­же погру­жал­ся в тай­ны запрет­но­го мира чер­ной магии. Живя отшель­ни­ком, я не инте­ре­со­вал­ся дости­же­ни­я­ми совре­мен­ной нау­ки, пред­по­чи­тая ей Сред­не­ве­ко­вье с его демо­но­ло­ги­ей и алхи­ми­ей, – то есть зани­ма­ясь тем же, чем неко­гда зани­ма­лись ста­рый Мишель и его сын Шарль. Одна­ко ни в одном ста­рин­ном источ­ни­ке мне не попа­да­лись све­де­ния о необыч­ном про­кля­тии, нало­жен­ном на мой род. Иной раз я пытал­ся мыс­лить раци­о­наль­но и искал есте­ствен­ные объ­яс­не­ния чере­де смер­тей, в част­но­сти пред­по­ла­гая их делом рук Шар­ля и его потом­ков. Одна­ко после скру­пу­лез­ных архив­ных изыс­ка­ний я не нашел сви­де­тельств того, что род алхи­ми­ка был про­дол­жен, и тогда вер­нул­ся к оккульт­ным шту­ди­ям в надеж­де отыс­кать сред­ство, сни­ма­ю­щее закля­тие. В одном вопро­се я был абсо­лют­но тверд: я решил нико­гда не женить­ся, что­бы про­кля­тие умер­ло вме­сте со мной, ибо в нашем роду боль­ше не было муж­ских вет­вей.

Ста­рый Пьер поки­нул зем­ную юдоль неза­дол­го до мое­го трид­ца­ти­ле­тия. Я без чьей-либо помо­щи похо­ро­нил его под пли­та­ми внут­рен­не­го дво­ра, где он при жиз­ни так любил про­гу­ли­вать­ся. Отныне я остал­ся един­ствен­ным чело­ве­че­ским суще­ством в огром­ной ста­рой кре­по­сти и под гне­том оди­но­че­ства почти сми­рил­ся в душе с неот­вра­ти­мо­стью рока, уго­то­вив­ше­го мне ско­рую кон­чи­ну по при­ме­ру моих пред­ков. Теперь я боль­шую часть вре­ме­ни посвя­щал обсле­до­ва­нию полу­раз­ва­лив­ших­ся и дав­но забро­шен­ных частей зам­ка, куда боял­ся загля­ды­вать в юно­сти. Иные из тех поме­ще­ний, как рас­ска­зы­вал Пьер, уже более четы­рех сто­ле­тий не слы­ша­ли зву­ка люд­ских шагов. Мно­гое из уви­ден­но­го там вну­ша­ло тре­пет. Ста­рин­ная мебель, покры­тая веко­вым сло­ем пыли, насквозь про­гни­ла из-за царив­шей там сыро­сти. Пау­ти­на встре­ча­лась повсю­ду в неви­дан­ном изоби­лии, а гигант­ские нето­пы­ри – един­ствен­ные оби­та­те­ли это­го мра­ка – хло­па­ли жут­ки­ми кост­ля­вы­ми кры­лья­ми при моем при­бли­же­нии.

Теперь я очень вни­ма­тель­но вел счет сво­им дням и даже часам, посколь­ку каж­дое дви­же­ние маят­ни­ка мас­сив­ных часов в биб­лио­те­ке отме­ря­ло стре­ми­тель­но сокра­щав­ший­ся срок моей жиз­ни. И вот наста­ли дни, кото­рых я ждал с тре­вож­ным пред­чув­стви­ем. Все мои пред­ки уми­ра­ли неза­дол­го до дости­же­ния ими точ­но­го воз­рас­та гра­фа Анри в день его смер­ти. Теперь и я при­бли­зил­ся к это­му воз­рас­ту и был все вре­мя насто­ро­же – не зная, в каком обли­чье настиг­нет меня смерть, но будучи полон реши­мо­сти встре­тить ее лицом к лицу, а не как жал­кий трус или пас­сив­ная жерт­ва. И я с удво­ен­ным рве­ни­ем про­дол­жал обсле­до­вать ста­рый замок.

Собы­тие, реши­тель­но изме­нив­шее мою жизнь, про­изо­шло во вре­мя самой дли­тель­ной из моих выла­зок в забро­шен­ные поме­ще­ния кре­по­сти. Соглас­но рас­че­там, оста­ва­лось менее неде­ли до роко­во­го часа, кото­рый огра­ни­чи­вал срок мое­го зем­но­го суще­ство­ва­ния. Боль­шую часть того утра я потра­тил, караб­ка­ясь вверх и вниз по полу­раз­ру­шен­ным лест­нич­ным про­ле­там в одной из башен, силь­нее все­го постра­дав­шей от вре­ме­ни. К полу­дню я добрал­ся до ее само­го ниж­не­го уров­ня, где в Сред­ние века, судя по все­му, рас­по­ла­га­лась тем­ни­ца, а позд­нее был устро­ен поро­хо­вой погреб. Я мед­лен­но про­дви­гал­ся по осклиз­ло­му полу сре­ди стен, покры­тых кор­кой селит­ря­ных отло­же­ний, а через неко­то­рое вре­мя в невер­ном све­те факе­ла уви­дел перед собой глухую, сочив­шу­ю­ся вла­гой сте­ну. Я уже было повер­нул назад, как вдруг заме­тил неболь­шой люк в полу пря­мо у моих ног. Чуть помед­лив в нере­ши­тель­но­сти, я ухва­тил­ся за коль­цо, вде­лан­ное в крыш­ку люка, и с огром­ным тру­дом его под­нял. Из чер­но­го про­ва­ла хлы­ну­ли удуш­ли­вые испа­ре­ния, едва не зага­сив­шие мой факел, но я успел раз­гля­деть веду­щие вниз камен­ные сту­пе­ни. Дождав­шись, когда поток зло­во­ния ослаб, а факел вновь начал гореть более-менее ров­но, я начал спуск. Сту­пе­нек ока­за­лось мно­го, а от послед­ней из них начи­нал­ся узкий, обли­цо­ван­ный кам­нем тун­нель, кото­рый, судя по все­му, лежал ниже под­но­жия хол­ма.

Я дол­го шел по тун­не­лю, пока не упер­ся в тол­стую дубо­вую дверь, влаж­ную, как и все вокруг, и вос­про­ти­вив­шу­ю­ся моим попыт­кам ее открыть.

Убе­див­шись в тщет­но­сти сво­их уси­лий, я дви­нул­ся обрат­но по тун­не­лю, но через несколь­ко шагов замер как вко­пан­ный, испы­тав силь­ней­шее потря­се­ние, не срав­ни­мое ни с чем дото­ле мною пере­жи­тым. Я вне­зап­но услы­шал, как дверь поза­ди меня заскри­пе­ла, мед­лен­но пово­ра­чи­ва­ясь на ржа­вых пет­лях. Мои чув­ства в тот момент не под­да­ют­ся опи­са­нию. Одна лишь мысль о воз­мож­ной встре­че с чело­ве­ком либо при­зра­ком в дав­ным-дав­но забро­шен­ном под­зе­ме­лье зам­ка поверг­ла меня в нево­об­ра­зи­мый ужас. Когда я нако­нец пре­одо­лел оце­пе­не­ние и повер­нул­ся в сто­ро­ну зву­ка, мои гла­за нача­ли ощу­ти­мо выле­зать из орбит.

В готи­че­ской арке двер­но­го про­ема сто­ял чело­век в тем­ном пла­тье сред­не­ве­ко­во­го фасо­на и малень­кой шапоч­ке. Его длин­ные густые воло­сы и боро­да были исси­ня-чер­но­го цве­та, лоб казал­ся ненор­маль­но боль­шим, впа­лые щеки покры­ва­ла сеть мор­щин, а кисти длин­ных рук, узло­ва­тые и клеш­не­об­раз­ные, име­ли мерт­вен­но-блед­ный, мра­мор­ный отте­нок, како­го я ни разу не видел у людей. Иссох­шее тело незна­ком­ца было как-то стран­но ско­со­бо­че­но, при этом почти теря­ясь в склад­ках его про­стор­но­го обла­че­ния. Но более все­го меня пора­зи­ли его гла­за: два про­ва­ла без­дон­ной чер­но­ты, испол­нен­ные дикой зло­бы и нена­ви­сти. И эти гла­за при­сталь­но смот­ре­ли на меня, слов­но наме­ре­ва­ясь рас­тер­зать в кло­чья мою душу. Нако­нец чело­век подал голос – рез­кий, гул­кий, дышав­ший угро­зой, – от кото­ро­го у меня пошли мураш­ки по коже. Изъ­яс­нял­ся он на вуль­гар­ной латы­ни, быв­шей в ходу сре­ди уче­ных людей Сред­не­ве­ко­вья и в целом непло­хо зна­ко­мой мне по мно­го­чис­лен­ным трак­та­там демо­но­ло­гов и алхи­ми­ков того вре­ме­ни. Преж­де все­го чело­век-при­зрак напом­нил о про­кля­тии, тяго­тев­шем над моим родом, и о моем близ­ком кон­це, кото­рый был пред­опре­де­лен из-за убий­ства моим пред­ком ста­ро­го Мише­ля. Далее он при­нял­ся со зло­рад­ством опи­сы­вать месть Шар­ля-кол­ду­на. Он рас­ска­зал, как Шарль скрыл­ся в ноч­ном лесу сра­зу после отмще­ния гра­фу и как он спу­стя годы вер­нул­ся в эти места, что­бы под­сте­речь и убить стре­лой Год­ф­ри, при­бли­жав­ше­го­ся к воз­рас­ту, в кото­ром погиб его отец. Он рас­ска­зал, как Шарль тай­но обос­но­вал­ся в одном из уже тогда забы­тых зам­ко­вых под­зе­ме­лий, в двер­ном про­еме кото­ро­го теперь мая­чи­ла эта жут­кая фигу­ра; он рас­ска­зал, как Шарль напал посре­ди поля на Робе­ра, сына Год­ф­ри, и силой влил ему в рот яд, таким обра­зом умерт­вив его в трид­ца­ти­двух­лет­нем воз­расте и про­дол­жив испол­не­ние про­кля­тия. Рас­сказ­чик не удо­су­жил­ся про­яс­нить загад­ку, казав­шу­ю­ся мне наи­бо­лее стран­ной во всей этой исто­рии, а имен­но: кем и как испол­ня­лось про­кля­тие после смер­ти Шар­ля. Вме­сто это­го он пустил­ся в рас­суж­де­ния об опы­тах двух алхи­ми­ков, отца и сына, осо­бо упи­рая на попыт­ки Шар­ля создать элик­сир, дару­ю­щий веч­ную жизнь и моло­дость. Вооду­шев­ле­ние, с кото­рым он гово­рил об алхи­ми­че­ских опы­тах, на вре­мя затми­ло в его взо­ре ту ярост­ную нена­висть, что так потряс­ла меня вна­ча­ле, но затем этот дья­воль­ский блеск объ­явил­ся вновь. Незна­ко­мец издал мерз­кий, по-зме­и­но­му шипя­щий звук и выта­щил из скла­док одеж­ды неболь­шую склян­ку, оче­вид­но наме­ре­ва­ясь покон­чить со мной тем же обра­зом, каким посту­пил с гра­фом Анри Шарль-кол­дун шесть­сот лет назад. Мои­ми даль­ней­ши­ми дей­стви­я­ми руко­во­дил исклю­чи­тель­но инстинкт само­за­щи­ты; пре­одо­лев дья­воль­ское оце­пе­не­ние, кото­рое ско­вы­ва­ло меня перед лицом вра­га, наме­ре­вав­ше­го­ся меня изни­что­жить, я запу­стил в него уже почти погас­шим факе­лом. Послы­шал­ся звон стек­ла; склян­ка упа­ла и раз­би­лась на камен­ном полу у ног незна­ком­ца, чья одеж­да с неожи­дан­ной быст­ро­той заня­лась стран­ным, почти белым пла­ме­нем. Нече­ло­ве­че­ский вопль ужа­са и бес­силь­ной зло­бы, исторг­ну­тый неза­дач­ли­вым убий­цей, ока­зал­ся слиш­ком силь­ным испы­та­ни­ем для моих и без того пре­дель­но напря­жен­ных нер­вов, и я без чувств рух­нул на скольз­кие кам­ни тун­не­ля.

Когда я очнул­ся, вокруг сто­я­ла кро­меш­ная тьма. Мой разум про­ти­вил­ся осмыс­ле­нию про­ис­шед­ше­го, но любо­пыт­ство ока­за­лось силь­нее. Кем было это исча­дие зла и как этот зло­дей про­ник в под­ва­лы зам­ка, мучи­тель­но думал я. Поче­му он хотел ото­мстить за смерть ста­ро­го Мише­ля и каким обра­зом про­кля­тие испол­ня­лось в тече­ние мно­гих веков, про­шед­ших со вре­мен Шар­ля- кол­ду­на? Страх смер­ти более не тяго­тел надо мной с той мину­ты, как был повер­жен источ­ник смер­тель­ной угро­зы, и теперь во мне раз­рас­та­лось жела­ние выяс­нить все о про­кля­тии, сто­ле­ти­я­ми пре­сле­до­вав­шем мой род и пре­вра­тив­шем послед­ние годы моей жиз­ни в непре­хо­дя­щий кош­мар. Итак, решив­шись разо­брать­ся в этом до кон­ца, я вынул из кар­ма­на кре­мень и огни­во и зажег свой запас­ной факел.

Пер­вым, что я уви­дел в его све­те, ока­за­лось обуг­лен­ное тело незна­ком­ца, чер­ной бес­фор­мен­ной гру­дой лежав­шее на полу. Его жут­кие гла­за были теперь закры­ты. Я поспе­шил отво­ро­тить от него взор и вошел в поме­ще­ние за две­рью, ока­зав­ше­е­ся чем-то вро­де алхи­ми­че­ской лабо­ра­то­рии. В одном из углов были небреж­но сва­ле­ны в кучу брус­ки жел­то­го метал­ла, ярко засвер­кав­шие, когда я при­бли­зил к ним факел. То мог­ло быть золо­то, но я даже не попы­тал­ся в этом удо­сто­ве­рить­ся, все еще нахо­дясь под слиш­ком силь­ным впе­чат­ле­ни­ем от пере­жи­то­го. В даль­нем кон­це ком­на­ты обна­ру­жи­лось отвер­стие, кото­рое выве­ло меня в один из зарос­ших овра­гов, кои­ми изоби­ло­вал дикий лес у под­но­жия хол­ма. Выяс­нив теперь, каким обра­зом незна­ко­мец про­ни­кал в замок, я воз­вра­тил­ся в тун­нель. Не желая более смот­реть на остан­ки, я хотел быст­ро прой­ти мимо, но тут послы­шал­ся сла­бый звук, как буд­то ука­зы­ва­ю­щий на то, что жизнь еще не окон­ча­тель­но угас­ла в этом обо­жжен­ном и скрю­чен­ном теле. Пре­одо­лев отвра­ще­ние, я накло­нил­ся, что­бы еще раз его огля­деть. В этот самый момент вдруг рас­кры­лись прон­зи­тель­но-чер­ные гла­за – даже более чер­ные, неже­ли обуг­лен­ное лицо, – а рас­трес­кав­ши­е­ся губы попы­та­лись что-то про­из­не­сти. Я с тру­дом разо­брал толь­ко имя «Шарль-кол­дун» и еще два сло­ва – «годы» и «про­кля­тие», в осталь­ном же смысл его бес­связ­но­го бор­мо­та­ния от меня усколь­зал. Когда он это понял, тем­ный взгляд вспых­нул такой зло­бой, что я неволь­но отшат­нул­ся, поза­быв о бес­по­мощ­ном состо­я­нии вра­га.

И тогда этот несчаст­ный, собрав остат­ки сил и при­под­няв голо­ву с осклиз­лых кам­ней пола, к мое­му ужа­су, заго­во­рил гром­ко и вполне отчет­ли­во. Сло­ва его, в каж­дом из кото­рых чув­ство­ва­лось отле­тав­шее дыха­ние жиз­ни, до сих пор сто­ят у меня в ушах, отрав­ляя мой покой днем и ночью.
– Глу­пец! – почти про­кри­чал он. – Ты так и не понял, в чем состо­ял мой сек­рет? Твой ник­чем­ный умиш­ко так и не смог уяс­нить, как на про­тя­же­нии шести веков сбы­ва­лось про­кля­тие, нало­жен­ное на твой род! Раз­ве я не гово­рил тебе про элик­сир веч­ной жиз­ни? Тебе до сих пор невдо­мек, что вели­чай­шая тай­на алхи­мии была успеш­но откры­та?! Так слу­шай же – это я! Я! Это я про­жил шесть веков, что­бы мстить, ибо я и есть Шарль- кол­дун!