Говард Филлипс Лавкрафт

совместно с R.H. Barlow

ПЕРЕЖИВШИЙ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО

(Till A’ the Seas)
Напи­са­но в 1935 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод О. Мич­ков­ско­го

////

I

На плос­кой вер­шине уте­са лежал чело­век. Он зор­ко всмат­ри­вал­ся вдаль, пыта­ясь обна­ру­жить хоть какие-нибудь при­зна­ки жиз­ни на про­сто­рах рас­ки­нув­шей­ся перед ним рав­ни­ны. Но ничто не нару­ша­ло мерт­вен­но­го покоя без­от­рад­ной, выжжен­ной пусто­ши, вдоль и попе­рек изре­зан­ной пере­сох­ши­ми рус­ла­ми рек, по кото­рым неко­гда мча­лись бур­ные пото­ки, омы­вая юное лицо Зем­ли. Теперь же этот мир был почти лишен рас­ти­тель­но­сти – заклю­чи­тель­ная сту­пень затя­нув­ше­го­ся пре­бы­ва­ния чело­ве­че­ства на пла­не­те. В ходе бес­чис­лен­ных тыся­че­ле­тий страш­ные засу­хи и пыль­ные бури пора­жа­ли и опу­сто­ша­ли стра­ны и кон­ти­нен­ты. Леса и рощи зачах­ли и выро­ди­лись в низ­ко­рос­лые скрю­чен­ные кустар­ни­ки, сохра­нив­ши­е­ся бла­го­да­ря сво­ей непри­хот­ли­во­сти; но и те, в свою оче­редь, усту­па­ли место жест­ким, как про­во­ло­ка, тра­вам и неви­дан­ным преж­де сор­ня­кам с упру­ги­ми волок­ни­сты­ми стеб­ля­ми.

По мере при­бли­же­ния Зем­ли к Солн­цу, его лучи без­жа­лост­но иссу­ша­ли и сжи­га­ли все живое. Одна­ко ката­стро­фа про­изо­шла не в одно­ча­сье; мно­гие тыся­че­ле­тия пона­до­би­лись для того, что­бы пагуб­ные изме­не­ния нача­ли ощу­ти­мо ска­зы­вать­ся на жиз­ни пла­не­ты. И в про­дол­же­ние всех этих тыся­че­ле­тий подат­ли­вый орга­низм чело­ве­ка пре­тер­пе­вал мед­лен­ные мута­ции, при­спо­саб­ли­ва­ясь ко все более рас­ка­ля­ю­щей­ся атмо­сфе­ре. Затем насту­пил день, когда люди уже не смог­ли выно­сить зной сво­их горо­дов и нача­ли поки­дать их мед­лен­но, но неудер­жи­мо. Преж­де все­го, опу­сте­ли посе­ле­ния, рас­по­ло­жен­ные близ эква­то­ра; потом при­шел черед и осталь­ных. Чело­ве­че­ский орга­низм, ослаб­лен­ный и изну­рен­ный, не мог более про­ти­во­сто­ять неумо­ли­мо нарас­тав­шей жаре. Эво­лю­ция его про­ис­хо­ди­ла слиш­ком мед­лен­но, не успе­вая выра­ба­ты­вать новые фор­мы защи­ты.

Все выше­ска­зан­ное не озна­ча­ет, что боль­шие горо­да эква­то­ра были так про­сто, без сожа­ле­ния, отда­ны во власть пау­ков и скор­пи­о­нов. Сре­ди людей нашлось нема­ло таких, кто не торо­пил­ся поки­дать обжи­тые места, а ста­рал­ся воз­ро­дить в них жизнь, масте­ря хит­ро­ум­ные щиты и доспе­хи для защи­ты от невы­но­си­мо­го зноя и смер­то­нос­ной суши. Эти бес­страш­ные голо­вы воз­во­ди­ли над отдель­ны­ми город­ски­ми квар­та­ла­ми спе­ци­аль­ные купо­ла, предо­хра­няв­шие от пося­га­тельств солн­ца, и таким обра­зом созда­ва­ли сво­е­го рода миры в мини­а­тю­ре, где мож­но было жить без защит­ных костю­мов. Они про­яв­ля­ли чуде­са изоб­ре­та­тель­но­сти, бла­го­да­ря чему мог­ли без­опас­но суще­ство­вать в сво­их жили­щах в надеж­де на то, что зной когда-нибудь да спа­дет. Ибо дале­ко не все вери­ли про­гно­зам аст­ро­но­мов, мно­гие наде­я­лись на воз­вра­ще­ние преж­не­го уме­рен­но­го кли­ма­та. Но вот одна­жды жите­ли Ния­ры, моло­до­го горо­да в стране Даф, попы­тав­шись свя­зать­ся с Юана­рио, древ­ней сто­ли­цей стра­ны, не дожда­лись отве­та от тех немно­гих жите­лей, что еще там оста­ва­лись. Раз­вед­чи­ки, послан­ные в этот нево­об­ра­зи­мо древ­ний город башен и соеди­няв­ших их ароч­ных мостов, не обна­ру­жи­ли там ни людей, ни даже их гни­ю­щих остан­ков, ибо юркие яще­ри­цы – эти извест­ные пожи­ра­те­ли пада­ли, во мно­же­стве сно­вав­шие у раз­вед­чи­ков под нога­ми, потру­ди­лись на сла­ву.

И толь­ко тогда до людей окон­ча­тель­но дошло, что горо­да эти поте­ря­ны навсе­гда и что они долж­ны доб­ро­воль­но усту­пить их при­ро­де. Сми­рив­шись перед неиз­беж­но­стью, чело­ве­че­ство оста­ви­ло свои фор­по­сты в жар­ких стра­нах, и за высо­ки­ми базаль­то­вы­ми сте­на­ми мно­гих тысяч опу­стев­ших горо­дов воца­ри­лась могиль­ная тиши­на. Весе­лые шум­ные тол­пы, мно­го­об­раз­ная кипу­чая дея­тель­ность – все это оста­лось в дале­ком про­шлом. Отныне толь­ко потрес­кав­ши­е­ся от зноя шпи­ли поки­ну­тых зда­ний, забро­шен­ные фаб­ри­ки да про­чие, теперь уже не ясно для чего пред­на­зна­чав­ши­е­ся соору­же­ния уны­ло мая­чи­ли посре­ди без­вод­ных пустынь, рас­ка­ля­ясь под луча­ми не зна­ю­ще­го поща­ды солн­ца.

По сча­стью, пагуб­ное вли­я­ние зноя рас­про­стра­ня­лось очень мед­лен­но, и бежен­цы с эква­то­ра нашли при­ют в тех стра­нах, куда он еще не добрал­ся. По про­ше­ствии мно­гих сто­ле­тий на удив­ле­ние бла­го­по­луч­ной и бес­печ­ной жиз­ни печаль­ная участь, постиг­нув­шая горо­да эква­то­ри­аль­ной зоны, поне­мно­гу была вытес­не­на из памя­ти живу­щих фан­та­сти­че­ски­ми домыс­ла­ми и пре­да­ни­я­ми. Мало кто думал об их полу­раз­ру­шен­ных баш­нях, нагро­мож­де­ни­ях рас­се­да­ю­щих­ся стен, зло­ве­щем без­мол­вии пустын­ных улиц, зарос­ших как­ту­са­ми и сор­ня­ка­ми…

Меж­ду людь­ми порой слу­ча­лись вой­ны, они были кро­ва­вы­ми и про­дол­жи­тель­ны­ми, но пери­о­ды мир­ной жиз­ни тяну­лись несрав­нен­но доль­ше. Меж­ду тем Зем­ля неот­вра­ти­мо при­бли­жа­лась к сво­е­му огне­ды­ша­ще­му пра­ро­ди­те­лю, и Солн­це, казав­ше­е­ся теперь огром­ным, жгло все нестер­пи­мее. Созда­ва­лось впе­чат­ле­ние, что пла­не­та воз­на­ме­ри­лась вер­нуть­ся в лоно, из кото­ро­го она была исторг­ну­та тыся­че­ле­тия назад в ходе кос­ми­че­ской мета­мор­фо­зы.

Шло вре­мя, и сушь, слов­но зло­ка­че­ствен­ная опу­холь, рас­пол­за­лась по зем­ной поверх­но­сти, захва­ты­вая все новые и новые тер­ри­то­рии. Сна­ча­ла Южный Ярат пре­вра­тил­ся в мерт­вую пусты­ню, затем настал черед севе­ра. В Пера­те и Бей­лине, этих древ­них, горо­дах, хра­нив­ших память о мно­гих веках чело­ве­че­ской исто­рии, отныне мож­но было встре­тить лишь змей да сала­мандр; и толь­ко гро­хот пада­ю­щих шпи­лей и обва­ли­ва­ю­щих­ся купо­лов нару­шал гне­ту­щую тиши­ну, воца­рив­шу­ю­ся в Лотоне.

Без­оста­но­воч­ным, все­об­щим и неудер­жи­мым был вели­кий исход людей из тех стран, где издрев­ле жили их пред­ки. Ни одну область в пре­де­лах посто­ян­но ширя­щей­ся зоны бед­ствия не мино­вал этот исход, ни один чело­век не остал­ся на месте. Разыг­ры­ва­лась гран­ди­оз­ная все­мир­ная дра­ма, финал кото­рой не был изве­стен самим акте­рам, им оста­ва­лось лишь покор­но сле­до­вать сюже­ту, заклю­чав­ше­му­ся в мас­со­вом дезер­тир­стве людей из их соб­ствен­ных горо­дов. Все это про­дол­жа­лось не годы и даже не века, но тыся­че­ле­тия, в тече­ние кото­рых совер­ша­лись необ­ра­ти­мые изме­не­ния при­ро­ды. И не было вид­но кон­ца это­му зло­ве­ще­му, неот­вра­ти­мо­му и бес­по­щад­но­му опу­сто­ше­нию.

Зем­ле­де­лие заглох­ло, поч­ва ста­ла слиш­ком сухой, что­бы в ней мог­ли про­из­рас­тать какие бы то ни было куль­ту­ры. Прав­да, вско­ре был най­ден выход, и широ­кое рас­про­стра­не­ние полу­чи­ли искус­ствен­ные заме­ни­те­ли преж­них пище­вых про­дук­тов. Не луч­ше обсто­я­ло дело и с вели­ки­ми тво­ре­ни­я­ми чело­ве­че­ских рук – их бро­са­ли на про­из­вол судь­бы, а то немно­гое, что уда­ва­лось спа­сти, рано или позд­но пости­га­ла та же участь. Вели­чай­шие про­из­ве­де­ния искус­ства пыли­лись в музе­ях, куда века­ми не сту­па­ла нога чело­ве­ка, и, в кон­це кон­цов, насле­дие про­шло­го было пол­но­стью забы­то. Посте­пен­ное потеп­ле­ние атмо­сфе­ры сопро­вож­да­лось духов­ным и физи­че­ским вырож­де­ни­ем. Чело­ве­че­ство так дол­го суще­ство­ва­ло в усло­ви­ях ком­фор­та и без­опас­но­сти, что исход из соб­ствен­но­го про­шло­го про­хо­дил для него весь­ма болез­нен­но. Все эти собы­тия вос­при­ни­ма­лись им дале­ко не хлад­но­кров­но, самая посте­пен­ность про­ис­хо­дя­ще­го все­ля­ла ужас в серд­ца людей. Рас­пу­щен­ность и все­доз­во­лен­ность ста­ли нор­ма­ми жиз­ни. Пра­ви­тель­ства рас­па­да­лись, и целые наро­ды без­дум­но ска­ты­ва­лись в без­дну вар­вар­ства.

Окон­ча­тель­ный хаос воца­рил­ся в тот момент, когда спу­стя сорок девять сто­ле­тий после наступ­ле­ния зноя со сто­ро­ны эква­то­ра послед­ние люди поки­ну­ли запад­ное полу­ша­рие. В финаль­ных сце­нах этой впе­чат­ля­ю­щей дра­мы мас­со­во­го пере­се­ле­ния наро­дов не было ни наме­ка на поря­док, не гово­ря уже о поря­доч­но­сти. На аван­сце­ну вышли безу­мие и ярость, а фана­ти­ки веры при­ня­лись вопить о бли­зо­сти Арма­гед­до­на.

Нынеш­нее чело­ве­че­ство пред­став­ля­ло собой жал­кую паро­дию на неко­гда бла­го­род­ную расу; ему было впо­ру искать спа­се­ния не толь­ко от небла­го­при­ят­ных при­род­ных усло­вий, но и от соб­ствен­но­го нрав­ствен­но­го вырож­де­ния. Все, кто толь­ко мог, устре­ми­лись на север и в Антарк­ти­ку; остав­ши­е­ся про­жи­га­ли жизнь в нево­об­ра­зи­мых вак­ха­на­ли­ях, ста­ра­ясь не думать о гря­ду­щих бед­стви­ях. В горо­де Бор­лио состо­я­лась мас­со­вая казнь новых про­ро­ков, неуте­ши­тель­ные про­гно­зы кото­рых не сбы­лись после мно­гих меся­цев тре­вож­но­го ожи­да­ния. Жите­ли горо­да не посчи­та­ли нуж­ным отсту­пать на север и с тех пор более не утруж­да­ли себя мыс­ля­ми о пред­ска­зан­ном кон­це.

Гибель этих людей, веро­ят­но, была ужас­ной, о само­на­де­ян­ные глуп­цы, взду­мав­шие пере­хит­рить судь­бу! Но почер­нев­шие, опа­лен­ные зно­ем горо­да хра­нят о том веч­ное мол­ча­ние…

Впро­чем, печаль­ные подроб­но­сти того слож­но­го и затяж­но­го про­цес­са, каким явля­лась гибель чело­ве­че­ской циви­ли­за­ции, теря­ют­ся на фоне куда более зна­чи­тель­ных собы­тий. Дол­гое вре­мя пре­бы­ва­ли в пер­во­быт­ном состо­я­нии те немно­гие смель­ча­ки, что обос­но­ва­лись на чужих бере­гах Арк­ти­ки и Антарк­ти­ки, где ныне гос­под­ство­вал такой же мяг­кий кли­мат, какой в без­воз­врат­но ушед­шем про­шлом был в бла­го­сло­вен­ном Южном Яра­те. И все же чело­ве­че­ство полу­чи­ло отсроч­ку. Пло­до­род­ная поч­ва поз­во­ли­ла воз­ро­дить дав­но забы­тое искус­ство зем­ле­де­лия, и посте­пен­но тот образ жиз­ни, кото­рый неко­гда вело чело­ве­че­ство, начал утвер­ждать­ся на новых тер­ри­то­ри­ях, прав­да, в крайне уре­зан­ном виде. Здесь не было ни шум­ных толп, ни вели­че­ствен­ных соору­же­ний, ибо лишь жал­кой горст­ке людей уда­лось пере­жить эпо­хи гибель­ных пере­мен и рас­се­лить­ся неболь­ши­ми коло­ни­я­ми, раз­бро­сан­ны­ми по новым зем­лям. Как мно­го тыся­че­ле­тий про­дол­жа­лась такая жизнь, неиз­вест­но. Солн­це не спе­ши­ло при­сту­пать к оса­де это­го послед­не­го при­бе­жи­ща рода люд­ско­го, и по про­ше­ствии мно­гих эпох здесь сфор­ми­ро­ва­лась раса силь­ных и здо­ро­вых людей, утра­тив­ших не толь­ко вос­по­ми­на­ния, но и леген­ды о ста­рых, наве­ки поте­рян­ных зем­лях. Этот новый народ почти не зани­мал­ся море­ход­ством и не знал, что такое лета­тель­ный аппа­рат. Ору­дия тру­да име­ли крайне при­ми­тив­ную кон­струк­цию, а куль­ту­ра, без­на­деж­но дегра­ди­ро­вав, боль­ше уже не пыта­лась воз­ро­дить­ся. И, тем не менее, эти люди были доволь­ны сво­ей жиз­нью и вос­при­ни­ма­ли теп­лый кли­мат как нечто обыч­ное и само собой разу­ме­ю­ще­е­ся.

Про­сто­душ­ные, наив­ные зем­ле­дель­цы даже не подо­зре­ва­ли о тех суро­вых испы­та­ни­ях, что жда­ли их впе­ре­ди, назре­вая испод­воль в лоне ковар­ной при­ро­ды. Поко­ле­ние сме­ня­лось поко­ле­ни­ем, не ведая о том, что запас воды на пла­не­те посте­пен­но сокра­ща­ет­ся и что уро­вень миро­во­го оке­а­на пока еще без­бреж­но­го и без­дон­но­го пони­жа­ет­ся с каж­дым сто­ле­ти­ем. По-преж­не­му свер­ка­ли и пени­лись буру­ны, по-преж­не­му бур­ли­ли водо­во­ро­ты, но дамо­клов меч неиз­беж­но­го высы­ха­ния уже навис над оке­ан­ской гла­дью. В рас­по­ря­же­нии людей не было настоль­ко точ­ных при­бо­ров, что­бы с их помо­щью мож­но было реги­стри­ро­вать про­ис­хо­дя­щие изме­не­ния, но даже если бы они обна­ру­жи­ли, что раз­ме­ры оке­а­на умень­ша­ют­ся, то и тогда вряд ли бы под­нял­ся боль­шой пере­по­лох, ведь поте­ри были таки­ми незна­чи­тель­ны­ми, а моря таки­ми без­бреж­ны­ми. Вода отсту­па­ла все­го на несколь­ко дюй­мов за сто­ле­тие… но сто­ле­тия сме­ня­ли друг дру­га, и дюй­мы пре­вра­ща­лись в мили.

Нако­нец при­шел тот день, когда оке­а­ны исчез­ли с лица Зем­ли, и на пла­не­те рас­ка­лен­ных гор и опа­лен­ных без­жа­лост­ным солн­цем рав­нин вода ста­ла вели­чай­шей ред­ко­стью. Чело­ве­че­ство мед­лен­но рас­сре­до­то­чи­ва­лось по тер­ри­то­ри­ям Арк­ти­ки и Антарк­ти­ки, а горо­да на линии эква­то­ра, рав­но как и позд­ней­шие места оби­та­ния, были так проч­но забы­ты, что о них не сохра­ни­лось даже пре­да­ний.

И вновь без­мя­теж­ной жиз­ни при­шел конец, ибо запа­сы воды на Зем­ле оста­лись лишь в глу­бо­ких пеще­рах. Но посколь­ку и этих скуд­ных источ­ни­ков не хва­та­ло, люди отправ­ля­лись на поис­ки воды в даль­ние края, и мно­гие из них уми­ра­ли в пути, застиг­ну­тые жаж­дой. Но эти гибель­ные пере­ме­ны совер­ша­лись так мед­лен­но, что каж­дое новое поко­ле­ние с недо­ве­ри­ем отно­си­лось к рас­ска­зам сво­их отцов. Люди боя­лись взгля­нуть в лицо прав­де и при­знать, что в былые вре­ме­на жара не была столь ужас­ной, а запа­сы воды таки­ми скуд­ны­ми, как теперь. Никто не хотел верить пред­ска­за­ни­ям о наступ­ле­нии худ­ших вре­мен, когда засу­ха и зной ста­нут непе­ре­но­си­мы­ми. Так было вплоть до само­го кон­ца, когда на Зем­ле оста­лось все­го несколь­ко сот чело­век, зады­хав­ших­ся под паля­щим солн­цем: куч­ка жал­ких, опу­стив­ших­ся созда­ний, остав­ша­я­ся от тех неис­чис­ли­мых мил­ли­о­нов, что неко­гда насе­ля­ли обре­чен­ную пла­не­ту.

Но и эти сот­ни посте­пен­но схо­ди­ли на нет, пока, нако­нец, коли­че­ство людей не ста­ло исчис­лять­ся десят­ка­ми несчаст­ных, при­пав­ших к быст­ро ску­де­ю­щей вла­ге пещер и созна­ю­щих на этот раз, что конец бли­зок и неот­вра­тим. Столь кро­хот­ным было жиз­нен­ное про­стран­ство этих людей, что никто из них ни разу не видел тех неболь­ших пятен льда, что, по пре­да­нию, еще оста­ва­лись близ полю­сов. Но даже если бы эти пят­на суще­ство­ва­ли на самом деле и люди зна­ли бы об этом навер­ня­ка, то и тогда никто бы не смог до них добрать­ся по без­до­ро­жью бес­край­них пустынь. С каж­дым годом и без того немно­го­чис­лен­ное чело­ве­че­ское пле­мя неумо­ли­мо сокра­ща­лось.

Та ужас­ная ката­стро­фа, в резуль­та­те кото­рой обез­лю­дел зем­ной шар, не под­да­ет­ся ника­ко­му опи­са­нию; раз­мах ее слиш­ком гран­ди­о­зен, что­бы его мож­но было выра­зить сло­ва­ми или хотя бы осмыс­лить. Из тех людей, что насе­ля­ли Зем­лю в бла­го­по­луч­ные эпо­хи мил­ли­ар­ды лет назад, лишь немно­гие муд­ре­цы да безум­цы мог­ли бы пред­ста­вить себе то, чему над­ле­жа­ло слу­чить­ся, и вызвать в сво­ем вооб­ра­же­нии кар­ти­ны без­люд­ных мерт­вых пусто­шей и пере­сох­ших морей. Осталь­ные бы про­сто не пове­ри­ли, как не вери­ли они пер­вым при­зна­кам гря­ду­щих пере­мен и не жела­ли заме­чать печа­ти обре­чен­но­сти, лежав­шей на чело­ве­че­стве. Ибо чело­ве­ку все­гда было свой­ствен­но счи­тать себя бес­смерт­ным гос­по­ди­ном все­го суще­го…

II

Смерть ста­рой жен­щи­ны, послед­ние мину­ты кото­рой он облег­чил, как умел, настоль­ко потряс­ла Ула, что он даже не заме­тил, как вышел из хижи­ны и очу­тил­ся сре­ди рас­ка­лен­ных пес­ков. Жен­щи­на была страш­на, как смерт­ный грех; кожа ее была мор­щи­ни­ста и суха, слов­но про­шло­год­ние листья. Ее лицо име­ло цвет жух­лой тра­вы, что шеле­сте­ла под поры­ва­ми зной­но­го вет­ра. И, нако­нец, она была чудо­вищ­но ста­ра.

Но в то же вре­мя она была дру­гом, с ней мож­но было поде­лить­ся сво­и­ми смут­ны­ми опа­се­ни­я­ми, потол­ко­вать о тех тре­вож­ных пред­чув­стви­ях, что никак не укла­ды­ва­лись в его созна­нии; ей мож­но было пове­рить свои роб­кие надеж­ды на помощь от жите­лей посе­ле­ний, при­та­ив­ших­ся по ту сто­ро­ну высо­ких гор. Ул не хотел сми­рить­ся с мыс­лью о том, что нико­го не оста­лось; он был еще молод и не так разу­ве­рил­ся в жиз­ни, как ста­рые люди.

Дол­гие годы он не видел ни еди­ной живой души, кро­ме этой ста­ру­хи по име­ни Млад­на. Она появи­лась в тот зло­счаст­ный день, когда все

муж­чи­ны ушли на поис­ки пищи и не вер­ну­лись. В ту пору ему шел один­на­дца­тый год. Мате­ри сво­ей Ул не пом­нил, да и вооб­ще, в их кро­шеч­ном пле­ме­ни было все­го три жен­щи­ны. Когда ста­ло ясно, что муж­чи­ны уже не вер­нут­ся, все трое, сре­ди кото­рых были две пожи­лые и одна совсем юная, раз­ра­зи­лись рыда­ни­я­ми и дол­го сте­на­ли и рва­ли на себе воло­сы. Моло­дая лиши­лась рас­суд­ка и зако­ло­ла себя ост­ро отто­чен­ной пал­кой. Жен­щи­ны понес­ли ее хоро­нить в спе­ци­аль­но для это­го выры­той соб­ствен­ны­ми ног­тя­ми неглу­бо­кой яме, и Ул сидел совсем один, когда в деревне появи­лась Млад­на, уже тогда быв­шая древ­ней ста­ру­хой.

Она бре­ла, опи­ра­ясь на тол­стую суч­ко­ва­тую трость – бес­цен­ную память об исчез­нув­ших лесах, потем­нев­шую и лос­нив­шу­ю­ся после дол­гих лет служ­бы. Она не ска­за­ла, отку­да при­шла, а, про­ко­вы­ляв в хижи­ну, мол­ча усе­лась на ска­мью и сиде­ла там до при­хо­да дво­их жен­щин, ушед­ших хоро­нить само­убий­цу. Вер­нув­шись, те при­ня­ли ее без лиш­них рас­спро­сов.

Так они про­жи­ли мно­го недель, а потом две мест­ные жен­щи­ны захво­ра­ли, и Млад­на не смог­ла их выхо­дить. Стран­но, что недуг пора­зил этих двух не моло­дых, но еще не очень ста­рых жен­щин, в то вре­мя как Млад­на, дрях­лая, немощ­ная ста­ру­ха, про­дол­жа­ла жить. Млад­на уха­жи­ва­ла за ними мно­го дней, но они все-таки умер­ли, и Ул остал­ся один на один с чужач­кой. Он уби­вал­ся и рыдал всю ночь напро­лет, и, в кон­це кон­цов, его кри­ки выве­ли Млад­ну из тер­пе­ния. Она при­гро­зи­ла ему, что если он не успо­ко­ит­ся, она тоже умрет. Услы­шав эти сло­ва, он сра­зу затих, пото­му что вовсе не хотел оста­вать­ся в оди­но­че­стве. С тех пор они жили вме­сте, пита­ясь кор­ня­ми.

Испор­чен­ные зубы Млад­ны были пло­хо при­спо­соб­ле­ны для гру­бой пищи, кото­рую им при­хо­ди­лось соби­рать целые дни напро­лет, но они ско­ро нашли спо­соб измель­чать кор­ни до тако­го состо­я­ния, что Млад­на мог­ла их раз­же­вать. Все дет­ские годы Ула про­шли в непре­стан­ных поис­ках и поеда­нии пищи.

Теперь он вырос и окреп; ему шел девят­на­дца­тый год, а вот ста­ру­хи не ста­ло. Задер­жи­вать­ся здесь было ни к чему, и Ул решил не меш­кая отпра­вить­ся на поис­ки леген­дар­ных посе­ле­ний по ту сто­ро­ну гор, что­бы жить вме­сте с дру­ги­ми людь­ми. Брать с собой в доро­гу ему было нече­го. Он затво­рил дверь сво­ей лачу­ги, если бы его спро­си­ли, зачем, он и сам бы не смог отве­тить, ведь живот­ных в этих кра­ях дав­но уже не было, оста­вив тело ста­ру­хи внут­ри. Пуга­ясь соб­ствен­ной сме­ло­сти, Ул дол­гие часы брел по сухой тра­вя­ни­стой рав­нине и нако­нец добрал­ся до пер­во­го из пред­го­рий. Пере­ва­ли­ло за пол­день; он караб­кал­ся наверх, пока не устал, после чего при­лег отдох­нуть. Рас­тя­нув­шись на тра­ве, он лежал и думал о мно­гих вещах. Он гадал о том, что ждет его по дру­гую сто­ро­ну хреб­та, и страст­но хотел отыс­кать то завет­ное, зате­рян­ное в горах посе­ле­ние. Потом он уснул.

Проснув­шись, он уви­дел над собой звез­ды и ощу­тил при­лив новых сил. Теперь, когда солн­це на вре­мя скры­лось, он ста­рал­ся идти как мож­но быст­рее, не тра­тя вре­ме­ни на еду. Он наме­ре­вал­ся достичь сво­ей цели преж­де, чем отсут­ствие воды сде­ла­ет даль­ней­ший путь невоз­мож­ным. Воды у него с собой не было, так как послед­ние пред­ста­ви­те­ли чело­ве­че­ско­го рода нико­гда не поки­да­ли сво­их сто­я­нок и, не имея таким обра­зом нуж­ды в пере­но­се дра­го­цен­ной вла­ги с места на место, не изго­тов­ля­ли ника­ких сосу­дов для воды. Ул рас­счи­ты­вал добрать­ся до цели за один день в про­тив­ном слу­чае он бы умер от жаж­ды. Поэто­му, пока сто­я­ла ночь и в небе горе­ли яркие звез­ды, он спе­шил что было сил, то пере­хо­дя на бег, то тру­ся рыс­цой.

Он шел до самой зари, но все никак не мог вый­ти из зоны пред­го­рий. Три высо­ких пика по-преж­не­му мая­чи­ли впе­ре­ди. Он при­лег отдох­нуть в отбра­сы­ва­е­мой ими тени, а потом про­дол­жил вос­хож­де­ние и к полу­дню одо­лел первую вер­ши­ну. Там он сно­ва сде­лал при­вал и, улег­шись на живот, при­нял­ся раз­гля­ды­вать мест­ность, лежав­шую меж­ду ним и сле­ду­ю­щей гря­дой гор.

На плос­кой вер­шине уте­са лежал чело­век. Он зор­ко всмат­ри­вал­ся вдаль, пыта­ясь обна­ру­жить хоть какие-нибудь при­зна­ки жиз­ни на про­сто­рах рас­ки­нув­шей­ся перед ним рав­ни­ны. Но ничто не нару­ша­ло мерт­вен­но­го покоя без­от­рад­ной, выжжен­ной пусто­ши…

Вто­рая ночь пути застиг­ла Ула сре­ди скал; рав­ни­на, кото­рую он пере­сек, и то место, где он отды­хал, оста­лись дале­ко поза­ди. Он почти уже пре­одо­лел вто­рой хре­бет, но, несмот­ря на это, шел, не сбав­ляя шага. Нака­нуне его одо­ле­ла жаж­да, и он пожа­лел о той глу­пой при­хо­ти, что толк­ну­ла его на это опас­ное путе­ше­ствие. Но в то же вре­мя, раз­ве мог он оста­вать­ся один на один с тру­пом в той малень­кой, выжжен­ной солн­цем долине? Пыта­ясь убе­дить себя в пра­виль­но­сти сво­е­го реше­ния, Ул спе­шил и спе­шил впе­ред, напря­гая послед­ние силы.

И вот уже оста­лось все­го несколь­ко шагов до про­хо­да меж­ду ска­ла­ми, за кото­ры­ми откры­вал­ся вид на зем­ли, лежав­шие по ту сто­ро­ну гор. Ул уста­ло караб­кал­ся вверх, то и дело сры­ва­ясь и уши­ба­ясь о кам­ни. Она была совсем близ­ко та стра­на, где, по слу­хам, живут люди; стра­на, о кото­рой в пору его дет­ства ходи­ли леген­ды. Путь был дол­гим и мно­го­труд­ным, но цель сто­и­ла того. Гигант­ский валун заго­ро­дил ему обзор; тре­пе­ща от вол­не­ния, он взо­брал­ся на него и при све­те захо­дя­ще­го солн­ца уви­дел стра­ну сво­ей меч­ты; радост­но гля­дя на жал­кую куч­ку домов, при­ле­пив­ших­ся к под­но­жию даль­не­го хреб­та, он вмиг поза­был и о жаж­де, и об уста­ло ною­щих мыш­цах. На этот раз Ул не стал делать пере­дыш­ку. То, что он уви­дел, дало ему сил кое-как про­бе­жать, про­ко­вы­лять, а под конец и про­полз­ти остав­ши­е­ся пол­ми­ли. Ему каза­лось, буд­то он раз­ли­ча­ет сну­ю­щие сре­ди хижин фигу­ры людей. Тем вре­ме­нем солн­це нена­вист­ное, смер­то­нос­ное солн­це, при­нес­шее гибель чело­ве­че­ству почти зашло за цепь гор, и до само­го послед­не­го момен­та Ул не мог быть уве­рен в дета­лях той кар­ти­ны, что сто­я­ла перед его взо­ром. Но вот, нако­нец, и хижи­ны.

Они были очень ста­ры­ми, гли­ня­ные кир­пи­чи века­ми сохра­ня­лись в усло­ви­ях сухой непо­движ­ной атмо­сфе­ры гиб­ну­щей пла­не­ты. Вооб­ще-то она, эта пла­не­та, не так уж силь­но изме­ни­лась, если толь­ко не счи­тать насе­ляв­шей ее жив­но­сти, трав, да этих жал­ких послед­них людей.

Рас­пах­ну­тая настежь дверь бли­жай­шей хижи­ны висе­ла перед ним на гру­бо сра­бо­тан­ных дере­вян­ных крю­чьях. Уже смер­ка­лось, когда Ул, до смер­ти уста­лый и раз­би­тый, пере­сту­пил порог и, до боли напря­гая утом­лен­ные гла­за, при­нял­ся искать взгля­дом дол­го­ждан­ные лица людей.

А спу­стя мгно­ве­ние он пова­лил­ся на пол и зары­дал, ибо за сто­лом, отки­нув­шись к стене, сидел в неесте­ствен­ной позе ста­рый, дав­ным-дав­но высох­ший ске­лет.

Нако­нец он встал, изне­мо­гая от жаж­ды, ощу­щая нестер­пи­мую ломо­ту во всем теле и, испы­ты­вая вели­чай­шее из разо­ча­ро­ва­ний, когда-либо выпа­дав­ших на долю смерт­но­го. Итак, он был послед­ним живым суще­ством на пла­не­те. Вся Зем­ля пере­шла к нему в наслед­ство, все стра­ны и кон­ти­нен­ты, и все это было ему в рав­ной сте­пе­ни ни к чему. Ста­ра­ясь не гля­деть на белый силу­эт, смут­но выри­со­вы­вав­ший­ся на фоне зали­той лун­ным све­том сте­ны, он зако­вы­лял к две­ри и вышел на откры­тый воз­дух. Он бро­дил по пустын­ной окру­ге в поис­ках воды и с гру­стью в душе раз­гля­ды­вал этот дав­но обез­лю­дев­ший посе­лок-при­зрак, сохра­нив­ший­ся бла­го­да­ря неиз­мен­но­сти атмо­сфе­ры. Вон в той лачу­ге кто-то жил, а вот в этом месте дела­ли сосу­ды из гли­ны, теперь в этих сосу­дах была одна пыль. И нигде не было ни кап­ли воды, кото­рой он бы мог уто­лить свою жгу­чую жаж­ду.

А потом, в самом цен­тре это­го неболь­шо­го селе­ния, Ул уви­дел ограж­ден­ный кам­ня­ми про­вал колод­ца. Он сра­зу дога­дал­ся о том, что это за шту­ка; о таких соору­же­ни­ях ему рас­ска­зы­ва­ла Млад­на. Издав радост­ный стон, Ул, шата­ясь, добрел до колод­ца и опер­ся о пара­пет. Нако­нец-то он нашел то, что искал. Вода пусть мут­ная, пусть сто­я­чая, пусть в малом коли­че­стве, но все же вода была перед ним.

Ул зары­чал, как ране­ный зверь, и потя­нул­ся за цепью, на кото­рой висе­ло вед­ро. И тут рука его соскольз­ну­ла с глад­кой поверх­но­сти пара­пе­та, и он пова­лил­ся гру­дью на пре­да­тель­ски скольз­кий камень. Лишь одно мгно­ве­ние он оста­вал­ся в этом поло­же­нии, а потом бес­шум­но рух­нул в зия­ю­щую дыру. Раз­дал­ся лег­кий всплеск, воды вни­зу почти не было, и он уда­рил­ся о камень, тыся­че­ле­тия тому назад сва­лив­ший­ся на дно колод­ца, ото­рвав­шись от его мас­сив­ной клад­ки. Потре­во­жен­ная вода посте­пен­но затих­ла.

И толь­ко теперь, с ухо­дом послед­не­го живо­го суще­ства, каким бы жал­ким и ничтож­ным оно ни было, насту­пи­ла окон­ча­тель­ная смерть Зем­ли. Все бес­чис­лен­ные поко­ле­ния, все исто­ри­че­ские эпо­хи, все импе­рии и циви­ли­за­ции сосре­до­то­чи­лись в одной невзрач­ной скрю­чен­ной фигур­ке, неви­дя­щи­ми гла­за­ми уста­вив­шей­ся в небо. Так вот в чем заклю­чал­ся истин­ный резуль­тат свер­ше­ний чело­ве­че­ских, каким же чудо­вищ­ным и неправ­до­по­доб­ным он дол­жен был выгля­деть в гла­зах пре­зрен­ных сла­бо­ум­ных муд­ре­цов бла­го­по­луч­ных вре­мен! Нико­гда боль­ше не раз­не­сет­ся по пла­не­те оглу­ши­тель­ный топот мил­ли­о­нов ног, не будет ни шоро­ха яще­риц, ни стре­ко­та насе­ко­мых, ибо и эти тва­ри сги­ну­ли бес­след­но. Отныне наста­ла эра сухих стеб­лей и бес­край­них рав­нин, зарос­ших жест­кой, как про­во­ло­ка, тра­вой. Зем­ля, рав­но как и ее холод­ная невоз­му­ти­мая спут­ни­ца Луна, наве­ки отда­ны во власть без­мол­вия и тьмы.

Но звез­ды мер­ца­ют, как встарь, и небреж­но состав­лен­ный план тво­ре­ния будет осу­ществ­лять­ся, сколь­ко бы веч­но­стей не потре­бо­ва­лось для это­го. Баналь­ная кон­цов­ка одно­го из мно­гих эпи­зо­дов все­лен­ской исто­рии не воз­му­ти­ла спо­кой­ствия дале­ких туман­но­стей и рож­да­ю­щих­ся, пыла­ю­щих и осты­ва­ю­щих солнц. А что до рода чело­ве­че­ско­го, так его как буд­то нико­гда и не было. Слиш­ком уж жалок он и пре­хо­дящ, что­бы иметь истин­ные цели и пред­на­зна­че­ние. Длив­ший­ся тыся­че­ле­тия и полу­чив­ший назва­ние эво­лю­ции фарс при­шел к зако­но­мер­ной раз­вяз­ке.

Но наут­ро, когда солн­це вон­зи­ло в зем­лю свои пер­вые смер­то­нос­ные лучи, они все-таки нашли в тем­но­те про­ва­ла блед­ное, изну­рен­ное лицо чело­ве­ка, непо­движ­но рас­про­стер­то­го в жид­кой гря­зи.