Говард Филлипс Лавкрафт

УЛИЦА

(The Street)
Напи­са­но в 1920 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод В. Доро­го­куп­ли

////

Иные пола­га­ют, что все пред­ме­ты и места вокруг нас наде­ле­ны душой, иные утвер­жда­ют обрат­ное; я же остав­лю свое мне­ние при себе и про­сто рас­ска­жу вам исто­рию одной Ули­цы.

Эту Ули­цу стро­и­ли и обжи­ва­ли люди силь­ные, чест­ные и вер­ные сво­е­му дол­гу – люди одной с нами кро­ви, герои-пер­во­про­ход­цы, при­быв­шие сюда с бла­го­сло­вен­ных ост­ро­вов по ту сто­ро­ну моря. Спер­ва это была все­го лишь тро­па, про­ло­жен­ная водо­но­са­ми от лес­но­го род­ни­ка до неболь­шой груп­пы домов у мор­ско­го бере­га. С при­бы­ти­ем новых коло­ни­стов оди­но­кий хутор пре­вра­тил­ся в посе­лок, рас­тя­нув­ший­ся вдоль север­ной сто­ро­ны Ули­цы. Вновь при­быв­шие ста­ви­ли креп­кие дома из дубо­вых бре­вен, выкла­ды­вая из кам­ня лишь сте­ну со сто­ро­ны леса, отку­да в любой миг мог­ла при­ле­теть горя­щая индей­ская стре­ла. А еще через несколь­ко лет дома нача­ли появ­лять­ся и на южной сто­роне Ули­цы.
Суро­вые муж­чи­ны в ост­ро­вер­хих шля­пах, в ту пору ходив­шие по Ули­це, все­гда име­ли при себе муш­кет или дро­бо­вик. С ними вме­сте были их жены в чеп­цах и детиш­ки с не по воз­рас­ту серьез­ны­ми лица­ми. По вече­рам эти муж­чи­ны, жен­щи­ны и дети рас­са­жи­ва­лись перед ками­на­ми, чита­ли вслух и нето­роп­ли­во бесе­до­ва­ли. Их кни­ги и бесе­ды были неза­тей­ли­вы, а то и при­ми­тив­ны, но они укреп­ля­ли их дух и помо­га­ли изо дня в день упор­но и тер­пе­ли­во воз­де­лы­вать зем­лю, отво­е­ван­ную у дико­го леса. При­слу­ши­ва­ясь к раз­го­во­рам стар­ших, дети узна­ва­ли о делах и обы­ча­ях пред­ков, о милой ста­рой Англии, кото­рую они нико­гда не виде­ли или же совсем не пом­ни­ли, поки­нув ее еще мла­ден­ца­ми. Потом была вой­на с индей­ца­ми, а по ее завер­ше­нии крас­но­ко­жие боль­ше не тре­во­жи­ли Ули­цу набе­га­ми. Люди усерд­но тру­ди­лись, нажи­ва­ли доб­ро и насла­жда­лись сча­стьем в том бес­хит­рост­ном виде, в каком оно им пред­став­ля­лось. Их дети рос­ли в доволь­стве, а из-за моря, с дале­кой роди­ны, при­плы­ва­ли все новые семьи, что­бы посе­лить­ся на Ули­це. И уже дети детей пер­вых коло­ни­стов рос­ли вме­сте с детьми вновь при­быв­ших. Посе­лок пре­вра­тил­ся в насто­я­щий город, и наспех сруб­лен­ные бре­вен­ча­тые дома поне­мно­гу усту­пи­ли место кра­си­вым кир­пич­ным особ­ня­кам с камен­ны­ми сту­пе­ня­ми парад­ных, кова­ны­ми пери­ла­ми и над­двер­ны­ми вит­ра­жа­ми. В то же вре­мя это были доб­рот­ные и проч­ные зда­ния, при­зван­ные слу­жить мно­гим поко­ле­ни­ям жиль­цов. Внут­ри они так­же были отде­ла­ны со вку­сом: рез­ные ками­ны, витые лест­ни­цы, изящ­ная и удоб­ная мебель, а так­же фар­фор и сто­ло­вое сереб­ро, при­ве­зен­ные из-за моря.

Ули­ца бла­го­склон­но вни­ма­ла чая­ни­ям моло­дых поко­ле­ний ее оби­та­те­лей и радо­ва­лась их оче­вид­но­му куль­тур­но­му про­грес­су. Там, где рань­ше всем заправ­ля­ли толь­ко сила и вера, теперь нашлось место искус­ству и про­све­ще­нию. В домах зазву­ча­ла музы­ка, появи­лись кар­ти­ны и кни­ги, а жаж­ду­щие зна­ний юно­ши потя­ну­лись в уни­вер­си­тет, вырос­ший на рав­нине к севе­ру от горо­да. На сме­ну ост­ро­вер­хим шля­пам и муш­ке­там при­шли тре­угол­ки, шпа­ги, кру­же­ва и пуд­ре­ные пари­ки, а по булыж­ной мосто­вой, вдоль выло­жен­ных кир­пи­чом тро­туа­ров с ряда­ми коно­вя­зей, зацо­ка­ли копы­та поро­ди­стых ска­ку­нов и загро­хо­та­ли коле­са позо­ло­чен­ных карет.

Вдоль Ули­цы рос­ли дере­вья: рос­кош­ные вязы, дубы и кле­ны, – так что лет­ней порой ее укра­ша­ла неж­ная зелень и запол­нял щебет птиц. В садах за дома­ми цве­ли розы; садо­вые дорож­ки и акку­рат­ные лужай­ки с сол­неч­ны­ми часа­ми были обса­же­ны живы­ми изго­ро­дя­ми, а по ночам лун­ный свет чару­ю­ще искрил­ся в кап­лях росы на цве­точ­ных буто­нах.
Так Ули­ца и жила в меч­та­тель­ной полу­дре­ме, обхо­ди­мая сто­ро­ной вой­на­ми, при­род­ны­ми ката­клиз­ма­ми и про­чи­ми потря­се­ни­я­ми. Прав­да, одна­жды боль­шин­ство моло­дых людей с Ули­цы ушло вое­вать, и не все из них вер­ну­лись обрат­но. Это слу­чи­лось в ту пору, когда со всех здеш­них флаг­што­ков исчез ста­рый при­выч­ный флаг, а его место занял дру­гой, со звез­да­ми и поло­са­ми. И хотя люди гово­ри­ли о каких-то вели­ких пере­ме­нах, Ули­ца ниче­го подоб­но­го не заме­ча­ла: ее оби­та­те­ли оста­лись преж­ни­ми и обсуж­да­ли зна­ко­мые вещи на все том же зна­ко­мом язы­ке. И дере­вья по-преж­не­му дари­ли кров пев­чим пти­цам, и луна по ночам все так же загля­ды­ва­ла в сады с цве­ту­щи­ми розо­вы­ми куста­ми.
Вре­мя шло, и с Ули­цы исчез­ли шпа­ги, тре­угол­ки и пари­ки. Как непри­выч­но смот­ре­лись на пер­вых порах все эти тро­сточ­ки, высо­кие шля­пы и стри­же­ные голо­вы! А изда­ле­ка ветер при­но­сил незна­ко­мые зву­ки: рит­мич­ное пых­те­ние впе­ре­меж­ку с прон­зи­тель­ны­ми гуд­ка­ми, – при­чем если сна­ча­ла эти зву­ки доле­та­ли толь­ко со сто­ро­ны реки, при­мер­но в миле от Ули­цы, то спу­стя годы пых­те­ние и гуд­ки раз­да­ва­лись чуть ли не ото­всю­ду. Воз­дух был уже не столь чистым, как преж­де, но сам дух это­го места остал­ся неиз­мен­ным. Жите­ли Ули­цы были пря­мы­ми потом­ка­ми осно­вав­ших ее пер­во­по­се­лен­цев – та же кровь тек­ла в их жилах, те же энер­гия и пред­при­им­чи­вость отли­ча­ли их начи­на­ния. Дух места не изме­нил­ся и после того, как люди про­ры­ли под Ули­цей тун­не­ли и про­ве­ли по ним какие-то тру­бы, а вдоль тро­туа­ров рас­ста­ви­ли стол­бы, зачем-то соеди­нив их про­во­да­ми. Несмот­ря на все эти нов­ше­ства, связь с про­шлым не обры­ва­лась: оно пусти­ло здесь очень глу­бо­кие кор­ни и не мог­ло быть так про­сто забы­то.

Но потом насту­пи­ли чер­ные дни, когда те, кто пом­нил ста­рую Ули­цу, пере­ста­ли ее узна­вать, а мно­гие дру­гие, толь­ко что ее узнав­шие, не име­ли поня­тия о ее про­шлом. Новые при­шель­цы были совсем не под стать преж­ним жите­лям: они гово­ри­ли с рез­ким акцен­том, а их лица и в целом внеш­ний вид про­из­во­ди­ли непри­ят­ное впе­чат­ле­ние. Да и сам образ их мыс­лей про­ти­во­ре­чил муд­ро­му и спра­вед­ли­во­му духу ста­рой Ули­цы, и она нача­ла тихо уга­сать – дома ее вет­ша­ли, дере­вья засы­ха­ли одно за дру­гим, а место розо­вых кустов в сади­ках заня­ли сор­ня­ки и кучи мусо­ра. Впро­чем, одна­жды былая гор­дость шевель­ну­лась, и про­изо­шло это в тот день, когда по Ули­це вновь про­шли мар­шем моло­дые люди в синей униформе,1 отправ­ляв­ши­е­ся туда, отку­да не всем из них было суж­де­но вер­нуть­ся.

В после­ду­ю­щие годы ста­но­ви­лось толь­ко хуже. Ули­ца лиши­лась всех сво­их дере­вьев, а остат­ки роза­ри­ев исчез­ли под натис­ком деше­вых урод­ли­вых зда­ний, про­тя­нув­ших сюда свои при­строй­ки с парал­лель­ных улиц. Но ста­рин­ные особ­ня­ки еще сто­я­ли, невзи­рая на все пер­тур­ба­ции, ибо пред­ки стро­и­ли их на века. Лица ново­го типа появи­лись в этих местах: смуг­лые злые лица с воро­ва­то бега­ю­щи­ми гла­за­ми, обла­да­те­ли кото­рых нес­ли какую-то тара­бар­щи­ну и при­креп­ля­ли к фаса­дам ста­рых домов вывес­ки с непо­нят­ны­ми сло­ва­ми, где лишь бук­вы – да и то не все­гда – были зна­ко­мы Ули­це. На тро­туа­рах ста­ло не про­толк­нуть­ся из-за оби­лия руч­ных теле­жек, и над всем этим без­об­ра­зи­ем посто­ян­но висе­ла кис­ло-затх­лая вонь, так что древ­ний дух места погру­зил­ся в летар­ги­че­ский сон.

Затем наста­ли дни вол­не­ний и тре­вог. За моря­ми буше­ва­ла вой­на, а в боль­шой дале­кой стране вспых­ну­ла рево­лю­ция – пала дина­стия, и ее быв­шие под­дан­ные хлы­ну­ли на Даль­ний Запад, неся с собой зара­зу духов­но­го раз­ло­же­ния. Мно­гие из них сели­лись в ста­рых обвет­ша­лых домах на Ули­це, еще пом­нив­ших пти­чий щебет и аро­мат роз. Меж­ду тем нако­нец про­бу­дил­ся и Даль­ний Запад, при­дя на помощь ста­рой родине пред­ков в ее тита­ни­че­ской борь­бе за спа­се­ние циви­ли­за­ции. Над горо­да­ми сно­ва взмет­нул­ся ста­рый флаг, на сей раз вме­сте с новым, звезд­но-поло­са­тым, и еще одним – про­стым, но бла­го­род­ным три­ко­ло­ром. Одна­ко на Ули­це фла­ги мель­ка­ли ред­ко, ибо здесь цари­ли страх, нена­висть и неве­же­ство. Сно­ва по ней про­ша­га­ли мар­шем моло­дые пар­ни, но они уже мало напо­ми­на­ли волон­те­ров былых вре­мен. Что-то суще­ствен­ное было утра­че­но. Пря­мые потом­ки тех самых пар­ней, что ухо­ди­ли на про­шлые вой­ны, и теперь не пре­ми­ну­ли испол­нить свой долг; одна­ко они, на сей раз обла­чен­ные в хаки, отбы­ва­ли из дру­гих мест, дале­ких от Ули­цы с ее угас­шим древним духом.

Нако­нец из-за морей при­шла весть о вели­кой побе­де, и сол­да­ты с три­ум­фом воз­вра­ти­лись домой. Вете­ра­ны, вер­нув­ши­е­ся на Ули­цу, обре­ли на войне то суще­ствен­ное, чего им недо­ста­ва­ло перед ухо­дом; одна­ко страх, нена­висть и неве­же­ство по-преж­не­му довле­ли над этим местом, посколь­ку мно­гие чужа­ки пере­жда­ли вой­ну здесь и еще мно­гие про­дол­жа­ли при­бы­вать, все­ля­ясь в ста­рые особ­ня­ки. А моло­дые люди, при­шед­шие с вой­ны, не задер­жа­лись здесь надол­го и уеха­ли в дру­гие места. Сре­ди ново­се­лов пре­об­ла­да­ли угрю­мые чер­ня­вые типы, хотя попа­да­лись и люди, с виду напо­ми­нав­шие тех, кто неко­гда стро­ил Ули­цу и фор­ми­ро­вал ее дух. Одна­ко это сход­ство было толь­ко внеш­ним, ибо гла­за их све­ти­лись мрач­ным нездо­ро­вым огнем – огнем алч­но­сти, мести и неудо­вле­тво­рен­ных амби­ций. Изме­на и мятеж – вот чем были отрав­ле­ны души этих озлоб­лен­ных ино­зем­цев, воз­на­ме­рив­ших­ся одним смер­тель­ным уда­ром сокру­шить Даль­ний Запад и по его руи­нам взо­брать­ся на вер­ши­ну вла­сти. То есть они соби­ра­лись дей­ство­вать точ­но так же, как посту­пи­ла бан­да кро­ва­вых фана­ти­ков в той зло­счаст­ной холод­ной стране, отку­да они были родом. И цен­тром это­го заго­во­ра ста­ла Ули­ца, дома кото­рой теперь кише­ли чуже­зем­ны­ми твор­ца­ми сму­ты, про­из­но­сив­ши­ми ярост­ные речи и с нетер­пе­ни­ем ждав­ши­ми назна­чен­но­го дня кро­ви, огня и бес­чинств.

Слу­ги зако­на зна­ли о подо­зри­тель­ных сбо­ри­щах на Ули­це, но мало что мог­ли дока­зать. Напрас­но люди в штат­ском с поли­цей­ски­ми знач­ка­ми за лац­ка­ном про­си­жи­ва­ли ночи напро­лет в таких сомни­тель­ных заве­де­ни­ях, как «Булоч­ная Пет­ро­ви­ча», «Шко­ла совре­мен­ной эко­но­ми­ки Риф­ки­на», «Клуб соци­аль­но­го обще­ния» и кафе «Сво­бо­да». Там соби­ра­лось мно­го людей само­го зло­ве­ще­го вида, но обща­лись они посред­ством лишь им понят­ных наме­ков либо на сво­ем род­ном язы­ке. И сре­ди это­го нарас­тав­ше­го хао­са лишь ста­рые дома про­дол­жа­ли сто­ять, хра­ня память о без­воз­врат­но ушед­ших бла­го­род­ных веках, о муже­ствен­ных пер­во­про­ход­цах и о росе на буто­нах роз, свер­ка­ю­щей в лун­ном све­те. Ино­гда какой-нибудь поэт или путе­ше­ствен­ник задер­жи­вал­ся перед эти­ми дома­ми в попыт­ке пред­ста­вить себе кар­ти­ны слав­но­го про­шло­го, но таких путе­ше­ствен­ни­ков и поэтов мож­но было сосчи­тать по паль­цам. Соглас­но рас­про­стра­няв­шим­ся слу­хам, в ста­рых особ­ня­ках сви­ли гнез­до гла­ва­ри раз­ветв­лен­ной тер­ро­ри­сти­че­ской сети, и они в услов­лен­ный час долж­ны были дать старт кро­ва­вой оргии, при­зван­ной уни­что­жить Аме­ри­ку с ее ста­ры­ми доб­ры­ми тра­ди­ци­я­ми, кото­рые так люби­ла и дол­го леле­я­ла Ули­ца. Листов­ки и про­кла­ма­ции обле­пи­ли гряз­ные сте­ны домов, на раз­ных язы­ках при­зы­вая к одно­му и тому же – к вос­ста­нию и резне. Пись­ме­на эти недву­смыс­лен­но под­стре­ка­ли людей отверг­нуть зако­ны и пра­ви­ла, по кото­рым жили наши отцы, и рас­топ­тать самую душу ста­рой Аме­ри­ки, осно­ван­ную на полу­то­ра тыся­чах лет англо­сак­сон­ских тра­ди­ций сво­бо­ды, спра­вед­ли­во­сти и тер­пи­мо­сти. И еще ходи­ли слу­хи, что моз­го­вым цен­тром чудо­вищ­но­го заго­во­ра были ковар­ные ино­зем­цы, обос­но­вав­ши­е­ся имен­но здесь, на Ули­це, в ее дрях­лых особ­ня­ках, и что по их коман­де мил­ли­о­ны обол­ва­нен­ных, озве­ре­лых нелю­дей гото­вы были выплес­нуть­ся из тру­щоб тысяч горо­дов, уби­вая, сжи­гая и раз­ру­шая все под­ряд, пока зем­ля наших отцов не обра­тит­ся в мерт­вое пепе­ли­ще. Обо всем этом мно­го гово­ри­лось, и мно­гие со стра­хом ожи­да­ли чет­вер­то­го июля2 – дня, осо­бо упо­мя­ну­то­го в про­кла­ма­ци­ях, одна­ко вла­сти по-преж­не­му не име­ли дока­за­тельств и не мог­ли предъ­явить обви­не­ние подо­зре­ва­е­мым. Никто не мог ска­зать навер­ня­ка, где, когда и кого нуж­но аре­сто­вать, что­бы отсечь голо­ву у это­го заго­во­ра, повсю­ду про­тя­нув­ше­го свои щупаль­ца. Неод­но­крат­но отря­ды поли­ции совер­ша­ли нале­ты и обыс­ки­ва­ли ста­рые особ­ня­ки, но вся­кий раз эти опе­ра­ции завер­ша­лись ничем, и в кон­це кон­цов поли­цей­ские сами уста­ли от зако­на и поряд­ка, кото­рый они долж­ны были под­дер­жи­вать, и ушли с улиц горо­да, бро­сив его на про­из­вол судь­бы. Вме­сто них появи­лись муж­чи­ны в хаки с ружья­ми в руках, и ста­ло казать­ся, что ско­ван­ная оце­пе­не­ни­ем Ули­ца видит сон из сво­е­го дале­ко­го про­шло­го, когда муж­чи­ны в ост­ро­вер­хих шля­пах, дер­жа наго­то­ве муш­ке­ты, про­хо­ди­ли здесь по тро­пе от лес­но­го род­ни­ка до хуто­ра у мор­ско­го бере­га. При этом ниче­го не было сде­ла­но, что­бы предот­вра­тить надви­гав­шу­ю­ся ката­стро­фу, ибо гла­ва­ри заго­во­ра были опыт­ны­ми кон­спи­ра­то­ра­ми.

Тяж­кий сон Ули­цы про­дол­жал­ся вплоть до роко­вой ночи, когда все сомни­тель­ные заве­де­ния в окру­ге – «Булоч­ная Пет­ро­ви­ча», «Шко­ла совре­мен­ной эко­но­ми­ки Риф­ки­на», «Клуб соци­аль­но­го обще­ния», кафе «Сво­бо­да» и дру­гие – напол­ни­лись людь­ми, чьи гла­за горе­ли в пред­вку­ше­нии ужас­но­го, сокру­ша­ю­ще­го три­ум­фа. Сек­рет­ный теле­граф пере­да­вал во все кон­цы стран­ные сооб­ще­ния, понят­ные лишь посвя­щен­ным; оста­ва­лись счи­та­ные часы до отправ­ки глав­но­го зако­ди­ро­ван­но­го сиг­на­ла, – но об этом вла­сти узна­ли толь­ко зад­ним чис­лом, когда Даль­ний Запад был уже спа­сен от гибе­ли. Пат­руль­ные в хаки без­дей­ство­ва­ли, не пони­мая, что про­ис­хо­дит, и не полу­чая чет­ких при­ка­зов, хит­ро­ум­ные гла­ва­ри заго­во­ра все рас­счи­та­ли и преду­смот­ре­ли.

И тем не менее муж­чи­ны в хаки навсе­гда запом­нят эту ночь и будут рас­ска­зы­вать о ней сво­им вну­кам. Мно­гие из них уже перед рас­све­том были сроч­но направ­ле­ны на Ули­цу с зада­ни­ем, кото­ро­го они никак не ожи­да­ли полу­чить. Ни для кого не явля­лось тай­ной, что лого­вом анар­хии явля­ют­ся ста­рые, вет­хие, изъ­еден­ные чер­вя­ми дома на этой Ули­це, в любой момент могу­щие раз­ва­лить­ся; одна­ко то, что про­изо­шло ночью, мало похо­ди­ло на слу­чай­ность, стран­ным обра­зом напо­ми­ная еди­ное согла­со­ван­ное дей­ствие. Это было нечто неве­ро­ят­ное и в то же вре­мя вполне есте­ствен­ное и объ­яс­ни­мое: вско­ре после полу­но­чи, без каких-либо пре­ду­пре­жда­ю­щих об опас­но­сти скри­пов и трес­ков, все зда­ния на Ули­це – как буд­то разом утра­тив жела­ние долее про­ти­вить­ся натис­ку вре­ме­ни, непо­го­ды и тле­на – содрог­ну­лись и рух­ну­ли в один момент, так что после ката­клиз­ма оста­лись сто­ять лишь две печ­ные тру­бы да часть мас­сив­ной кир­пич­ной сте­ны. Из чис­ла нахо­див­ших­ся в тот момент внут­ри зда­ний не выжил ни один чело­век. Некий поэт и некий путе­ше­ствен­ник, кото­рые ока­за­лись в тол­пе зевак, вско­ре при­быв­ших к месту про­ис­ше­ствия, рас­ска­зы­ва­ют весь­ма стран­ные вещи. Поэт утвер­жда­ет, что, ози­рая руи­ны в неяс­ном све­те мно­же­ства фар и про­жек­то­ров, он вне­зап­но раз­ли­чил как бы повис­ший над ними иной, при­зрач­ный пей­заж: ухо­жен­ную Ули­цу с целы­ми и невре­ди­мы­ми особ­ня­ка­ми, рос­кош­ны­ми вяза­ми, дуба­ми и кле­на­ми, листва кото­рых отблес­ки­ва­ла в лун­ном све­те. А путе­ше­ствен­ник заяв­ля­ет, что вме­сто жут­ко­го зло­во­ния, дав­но уже свой­ствен­но­го этим тру­що­бам, он вне­зап­но уло­вил неж­ный аро­мат цве­ту­щих роз. Впро­чем, сто­ит ли при­ни­мать все­рьез фан­та­зии поэтов и рас­ска­зы путе­ше­ствен­ни­ков?

Иные пола­га­ют, что все пред­ме­ты и места вокруг нас наде­ле­ны душой, иные утвер­жда­ют обрат­ное; я же, оста­ва­ясь при сво­ем мне­нии, про­сто рас­ска­зал вам исто­рию одной Ули­цы.

Примечания:

1 …в синей уни­фор­ме… – Име­ет­ся в виду фор­ма севе­рян во вре­мя Граж­дан­ской вой­ны в США (1861–1865).
2 …со стра­хом ожи­да­ли чет­вер­то­го июля… – Нача­ло соци­а­ли­сти­че­ской рево­лю­ции в США при­уро­че­но заго­вор­щи­ка­ми ко Дню неза­ви­си­мо­сти, отме­ча­е­мо­му 4 июля.