Говард Филлипс Лавкрафт

ДЕРЕВО

(The Tree)
Напи­са­но в 1920 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод В. Оста­ни­на

////

Fata viam invenient.(1)

На цве­ту­щем склоне горы Мена­лон, что в Арка­дии, непо­да­ле­ку от раз­ва­лин древ­ней вил­лы рас­тет олив­ко­вая роща. Рядом с ней воз­вы­ша­ет­ся над­гро­бие с вели­че­ствен­ны­ми скульп­ту­ра­ми, неко­гда пре­крас­ное, но ныне полу­раз­ру­шен­ное, как и дом. У одно­го края моги­лы, раз­дви­нув потем­нев­шие от вре­ме­ни пли­ты пен­те­лий­ско­го мра­мо­ра, 2 рас­тет необы­чай­ных раз­ме­ров оли­ва. Вид ее вызы­ва­ет отвра­ще­ние сход­ством с каким-то урод­ли­вым чело­ве­ком или с телом, обез­об­ра­жен­ным смер­тью. Селяне избе­га­ют ходить мимо это­го дере­ва по ночам, когда лун­ный свет едва про­би­ва­ет­ся сквозь его кри­вые вет­ви. Гора Мена­лон – излюб­лен­ное место коз­ло­но­го­го Пана, кото­ро­го все­гда окру­жа­ет мно­же­ство стран­ных спут­ни­ков и при­я­те­лей. Про­стые дере­вен­ские пар­ни уве­ре­ны, что оли­ва каким-то обра­зом свя­за­на со всей этой нечи­стой ком­па­ни­ей. Но ста­рый пасеч­ник, живу­щий в доме непо­да­ле­ку, рас­ска­зы­вал мне совсем дру­гое.
Мно­го лет тому назад, когда вил­ла на склоне была новой и вели­ко­леп­ной, в ней про­жи­ва­ли два скуль­пто­ра – Калос и Мусид. Их пре­крас­ные тво­ре­ния сла­ви­лись повсю­ду от Лидии до Неа­по­ля, при этом никто не осме­лил­ся бы утвер­ждать, что один пре­вос­хо­дит дру­го­го в мастер­стве. Гер­мес рабо­ты Кало­са сто­ял в мра­мор­ной раке в Корин­фе, а Пал­ла­да Муси­да вен­ча­ла колон­ну, уста­нов­лен­ную рядом с афин­ским Пар­фе­но­ном. Все отда­ва­ли долж­ное талан­ту скуль­пто­ров, удив­ля­ясь их брат­ской друж­бе и отсут­ствию меж­ду ними зави­сти.

Но хотя и жили они в гар­мо­нии, харак­те­ры их были на ред­кость раз­ны­ми. Пока окру­жен­ный город­ски­ми без­дель­ни­ка­ми Мусид кутил по ночам в Тегее, 3 Калос оста­вал­ся дома. Он укры­вал­ся от взгля­дов сво­их рабов в уеди­нен­ном про­хлад­ном угол­ке олив­ко­вой рощи и там раз­мыш­лял над пере­пол­няв­ши­ми его обра­за­ми, что­бы потом обес­смер­тить кра­со­ту в ожи­ва­ю­щем мра­мо­ре. Иные пусто­ме­ли утвер­жда­ли, что Калос бесе­ду­ет с духа­ми рощи и что его ста­туи суть обра­зы фав­нов и дри­ад, с кото­ры­ми он там встре­ча­ет­ся, ибо живой нату­рой он нико­гда не поль­зо­вал­ся.

Настоль­ко зна­ме­ни­ты были Калос и Мусид, что никто не уди­вил­ся, когда к ним при­бы­ли послан­ни­ки от тира­на Сира­куз. Они при­е­ха­ли дого­ва­ри­вать­ся о созда­нии весь­ма доро­го­сто­я­щей ста­туи боги­ни уда­чи Тихэ, кото­рую тиран заду­мал поста­вить в горо­де. Скульп­ту­ра долж­на была дости­гать огром­ных раз­ме­ров, но при этом выпол­нить ее нуж­но было весь­ма тон­ко, что­бы она ста­ла еще одним чудом све­та и при­влек­ла в Сира­ку­зы тыся­чи путе­ше­ствен­ни­ков. По сло­вам послан­цев, тот, чью рабо­ту при­мут, будет воз­ве­ли­чен без­мер­но. За эту-то честь Калос и Мусид были при­гла­ше­ны посо­рев­но­вать­ся. Их брат­ская любовь была широ­ко извест­на, и хит­рый тиран рас­су­дил, что каж­дый, вме­сто того что­бы скры­вать свою рабо­ту от дру­го­го, пред­ло­жит дру­гу помощь и совет. Эта душев­ная щед­рость долж­на была поро­дить два обра­за неслы­хан­ной кра­со­ты, луч­ший из кото­рых затмил бы меч­ты поэтов.

Скуль­пто­ры с радо­стью при­ня­ли пред­ло­же­ние тира­на. Все после­ду­ю­щие дни их рабы слы­ша­ли неуто­ми­мый стук молот­ков. Калос и Мусид скры­ва­ли свою рабо­ту от всех осталь­ных, но отнюдь не друг от дру­га. Ничьи иные гла­за, кро­ме их соб­ствен­ных, не созер­ца­ли боже­ствен­ные фигу­ры, кото­рые от Сотво­ре­ния мира были сокры­ты в гру­бых глы­бах, а сей­час высво­бож­да­лись силой их гения. Как и преж­де, по вече­рам Мусид посе­щал пиры в Тегее, а Калос бро­дил в оди­но­че­стве по олив­ко­вой роще. Но с тече­ни­ем вре­ме­ни в неиз­мен­но весе­лом и жиз­не­ра­дост­ном Муси­де ста­ли про­яв­лять­ся при­зна­ки уны­ния. Люди при­ня­лись гадать о при­чи­нах столь угне­тен­но­го состо­я­ния чело­ве­ка, у кото­ро­го есть бле­стя­щая воз­мож­ность заво­е­вать сво­им искус­ством вели­чай­шую награ­ду. Про­шло нема­ло меся­цев, но кис­лое выра­же­ние лица Муси­да так и не сме­ни­лось при­зна­ка­ми радост­но­го пред­вку­ше­ния, кото­рое столь есте­ствен­но долж­но было про­явить­ся в подоб­ном слу­чае.

Но вот одна­жды Мусид рас­ска­зал о болез­ни Кало­са, и всем ста­ла понят­на его печаль, посколь­ку искрен­няя и чистая друж­ба двух скуль­пто­ров была обще­из­вест­на. Тогда мно­гие при­ня­лись наве­щать Кало­са; и дей­стви­тель­но, все как один отме­ча­ли его стран­ную блед­ность. Но при этом было в нем и выра­же­ние счаст­ли­вой без­мя­теж­но­сти, что дела­ло его взгляд более зага­доч­ным, чем взгляд Муси­да. Мусид же был охва­чен необы­чай­ным вол­не­ни­ем и, поже­лав само­сто­я­тель­но уха­жи­вать за сво­им дру­гом, уда­лил от него всех рабов. Сокры­тые тяже­лы­ми зана­ве­ся­ми, сто­я­ли в мастер­ской две неза­кон­чен­ные фигу­ры, к кото­рым в послед­нее вре­мя неча­сто при­ка­са­лись рез­цы боль­но­го и его пре­дан­но­го дру­га.
А Калос про­дол­жал сла­беть, несмот­ря на помощь оза­да­чен­ных вра­чей и неж­ную забо­ту дру­га. Все чаще про­сил он, что­бы его пере­нес­ли в воз­люб­лен­ную им рощу и оста­ви­ли одно­го, как если бы желал побе­се­до­вать с кем-то неви­ди­мым. Мусид без­ро­пот­но выпол­нял все прось­бы Кало­са, хотя гла­за его и напол­ня­лись сле­за­ми при мыс­ли, что брат его боль­ше печет­ся о ним­фах и дри­а­дах, чем о себе самом. Нако­нец настал день, когда Калос заго­во­рил о смер­ти. Рыда­ю­щий Мусид пообе щал ему изва­ять памят­ник более вос­хи­ти­тель­ный, чем зна­ме­ни­тая гроб­ни­ца царя Мав­со­ла. 4 Но Калос попро­сил его не гово­рить более о мра­мор­ных кра­со­тах. Лишь одно жела­ние пре­сле­до­ва­ло уми­ра­ю­ще­го что­бы в изго­ло­вье его гро­ба поло­жи­ли веточ­ки, облом­лен­ные по его ука­за­нию с несколь­ких олив из рощи. И одна­жды ночью, сидя в оди­но­че­стве во тьме олив­ко­вой рощи, Калос скон­чал­ся.

Неопи­су­е­мой кра­со­ты был мону­мент, что высек из мра­мо­ра охва­чен­ный скор­бью Мусид для сво­е­го воз­люб­лен­но­го дру­га. Никто дру­гой не изва­ял бы таких баре­лье­фов, каза­лось, вобрав­ших в себя все вели­ко­ле­пие Эли­зи­у­ма. 5 Не забыл Мусид поло­жить в моги­лу и веточ­ки, облом­лен­ные в олив­ко­вой роще.

Когда боль утра­ты несколь­ко поутих­ла, он воз­об­но­вил рабо­ту над фигу­рой Тихэ. Вся сла­ва теперь долж­на была при­над­ле­жать ему одно­му, посколь­ку тиран Сира­куз жаж­дал запо­лу­чить толь­ко тво­ре­ние Кало­са или Муси­да и нико­го дру­го­го. Выпол­не­ние зака­за дало выход чув­ствам скуль­пто­ра, и с каж­дым днем он тру­дил­ся все упор­нее, избе­гая раз­вле­че­ний, кото­рым неко­гда пре­да­вал­ся. Все вече­ра он неиз­мен­но про­во­дил у моги­лы сво­е­го дру­га, где уже успе­ла взой­ти моло­дая оли­ва. Так быстр был ее рост и настоль­ко необы­чен вид, что все, кто видел ее, не мог­ли сдер­жать воз­гла­са удив­ле­ния. Да и сам Мусид выгля­дел оча­ро­ван­ным, хотя порою испы­ты­вал к дере­ву нечто похо­жее на отвра­ще­ние

Через три года после кон­чи­ны Кало­са Мусид отпра­вил к тира­ну послан­ни­ка. На аго­ре в Тегее про­шел слух, что вели­че­ствен­ная ста­туя завер­ше­на. К это­му вре­ме­ни оли­ва у моги­лы при­об­ре­ла пора­зи­тель­ные раз­ме­ры, пре­взой­дя высо­той все осталь­ные дере­вья сво­е­го вида. Одна осо­бен­но тяже­лая ветвь про­сти­ра­лась над кры­шей дома, в кото­ром тру­дил­ся Мусид. Мно­гие при­хо­ди­ли посмот­реть на необы­чай­но боль­шое дере­во и заод­но вос­хи­тить­ся рабо­той скуль­пто­ра, поэто­му Мусид ред­ко бывал один. Но тол­пы гостей не доса­жда­ли ему. Напро­тив, теперь, когда его рабо­та была закон­че­на, он, каза­лось, стра­шил­ся оди­но­че­ства. Холод­ный ветер с гор взды­хал в вет­вях олив­ко­вой рощи и дере­ва на моги­ле, и вздо­хи эти наве­ва­ли ужас, ибо в них чуди­лись невнят­ные зву­ки неве­до­мой речи.

В тот вечер, когда в Тегею при­бы­ли послан­ни­ки тира­на, в небе сгу­ща­лись гро­зо­вые обла­ка. Всем было извест­но, что сира­куз­цы при­е­ха­ли забрать вели­ко­леп­ное изва­я­ние Тихэ, обес­смер­тив тем самым имя Муси­да. Пра­ви­тель горо­да устро­ил им теп­лый при­ем. Ночью над горой Мена­лон раз­ра­зил­ся ура­ган, но люди из дале­ких Сира­куз не заме­ча­ли его, уют­но устро­ив­шись во двор­це. Они рас­ска­зы­ва­ли о сво­ем про­слав­лен­ном тиране, о блес­ке его сто­ли­цы и бур­но радо­ва­лись вели­ко­ле­пию ста­туи, кото­рую Мусид изва­ял для Сира­куз. А тегей­цы в ответ гово­ри­ли о доб­ро­те Муси­да и о его неиз­ме­ри­мой скор­би по ушед­ше­му дру­гу; о том, что даже гря­ду­щие лав­ры вряд ли уте­шат его в отсут­ствие Кало­са, кото­рый, может быть, носил бы их вме­сто Муси­да. Упо­мя­ну­ли они и о дере­ве, что вырос­ло на моги­ле. Как раз в этот миг ветер завыл еще ужас­нее, и все – как сира­куз­цы, так и жите­ли Арка­дии – воз­нес­ли молит­ву Эолу. На сле­ду­ю­щее утро, согре­тое лас­ко­вы­ми луча­ми солн­ца, горо­жане пове­ли послан­цев вверх по скло­ну к оби­те­ли скуль­пто­ра. Вско­ре они обна­ру­жи­ли, сколь страш­ный след оста­вил после себя ноч­ной ура­ган. Еще изда­ле­ка услы­шав вопли рабов, они уско­ри­ли шаг и, при­быв на место, замер­ли от ужа­са: свер­ка­ю­щая колон­на­да про­стор­но­го зала, где меч­тал и тво­рил Мусид, боль­ше не воз­вы­ша­лась посре­ди олив­ко­вой рощи. От дома оста­лись толь­ко сте­ны, посколь­ку на лег­кий и неко­гда рос­кош­ный перистиль7 обру­ши­лась тяже­лая ветвь того само­го необыч­но­го дере­ва, о кото­ром мно­го гово­ри­лось нака­нуне. Мра­мор­ная поэ­ма, тво­ре­ние гени­ев, со сверхъ­есте­ствен­ным тща­ни­ем была пре­вра­ще­на в непри­гляд­ный могиль­ник. Как гости, так и тегей­цы, объ­ятые стра­хом, сто­я­ли сре­ди руин, без­молв­но впе­рив взор в зло­ве­щее дере­во, при­чуд­ли­во напо­ми­нав­шее чело­ве­че­ский силу­эт, кор­ни кото­ро­го ухо­ди­ли в глу­би­ну усы­паль­ни­цы Кало­са. Их недо­уме­ние и страх без­мер­но уси­ли­лись после осмот­ра раз­ва­лин. Бла­го­род­ный Мусид и его чудес­но выпол­нен­ная ста­туя бес­след­но исчез­ли. Сре­ди колос­саль­ных руин царил пол­ней­ший хаос. Пред­ста­ви­те­ли двух горо­дов уда­ли­лись глу­бо­ко разо­ча­ро­ван­ны­ми – сира­куз­цы из-за того, что им нече­го было вез­ти домой, тегей­цам же было неко­го отныне вос­хва­лять. Тем не менее Сира­ку­зы полу­чи­ли через неко­то­рое вре­мя пре­крас­ную ста­тую из Афин, а тегей­цы уте­ши­лись тем, что воз­ве­ли на аго­ре храм, уве­ко­ве­чив гений, доб­ро­де­те­ли и брат­скую пре­дан­ность Муси­да.

А олив­ко­вая роща по-преж­не­му рас­тет на том же самом месте, рас­тет и дере­во на моги­ле Кало­са. Ста­рый пасеч­ник рас­ска­зы­вал мне, что ино­гда вет­ви его шеп­чут­ся на ноч­ном вет­ру, бес­ко­неч­но повто­ряя: «Oida! Oida! – Мне ведо­мо! Мне ведо­мо!»

Примечания:

1 Жиз­нью управ­ля­ет рок (лат.). (Прим. перев.) 2 Пен­те­лий­ский мра­мор – белый с золо­ти­стым оттен­ком мра­мор, с древ­но­сти добы­ва­е­мый на горе Пен­те­ли­кон к севе­ро-восто­ку от Афин. Этот цен­ный мате­ри­ал шел на изго­тов­ле­ние скульп­тур и построй­ку зда­ний афин­ско­го Акро­по­ля.
3 Тегея – древ­ний город в Арка­дии, один из важ­ных рели­ги­оз­ных цен­тров Элла­ды.
4 Гроб­ни­ца царя Мав­со­ла – гали­кар­насский мав­зо­лей, одно из семи антич­ных чудес све­та.
5 Эли­зи­ум (Ели­сей­ские поля) – в гре­че­ской мифо­ло­гии место веч­но­го упо­ко­е­ния душ умер­ших.
6 Эол – пове­ли­тель вет­ров в гре­че­ской мифо­ло­гии
7 Пери­стиль – ряд колонн, окру­жа­ю­щий зда­ние или внут­рен­ний дво­рик.