Говард Филлипс Лавкрафт

совместно с Adolphe de Castro

ПОСЛЕДНИЙ ОПЫТ

(The Last Test)
Напи­са­но в 1927 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод М. Курен­ной

////

I

Лишь очень немно­гим извест­на истин­ная подо­пле­ка исто­рии Кла­рен­до­на, как, впро­чем, и то, что там вооб­ще есть какая бы то ни было подо­пле­ка, до кото­рой так и не суме­ли доко­пать­ся газе­ты. А ведь неза­дол­го до пожа­ра эта исто­рия ста­ла насто­я­щей сен­са­ци­ей в Сан-Фран­цис­ко – как из-за пани­ки и сопут­ство­вав­ших ей ужас­ных обсто­я­тельств, так и вслед­ствие при­част­но­сти к ней губер­на­то­ра шта­та. Губер­на­тор Даль­тон, сле­ду­ет при­пом­нить, был луч­шим дру­гом Кла­рен­до­на и впо­след­ствии женил­ся на его сест­ре. Ни сам Даль­тон, ни его жена нико­гда пуб­лич­но не обсуж­да­ли эту тягост­ную исто­рию, но кое-какие отдель­ные фак­ты все же ста­ли извест­ны огра­ни­чен­но­му кру­гу людей. Имен­но поэто­му, а так­же вви­ду всех про­шед­ших лет, при­дав­ших ее участ­ни­кам некую без­ли­кость и неопре­де­лен­ность, при­хо­дит­ся помед­лить, преж­де чем пус­кать­ся в иссле­до­ва­ние тайн, столь тща­тель­но сокры­тых в свое вре­мя.

Назна­че­ние док­то­ра Аль­фре­да Кла­рен­до­на на долж­ность руко­во­ди­те­ля тюрем­ной боль­ни­цы в Сан-Квен­тине (это слу­чи­лось в 189… году) было встре­че­но в Кали­фор­нии с живей­шим энту­зи­аз­мом. Нако­нец-то Сан-Фран­цис­ко удо­сто­ил­ся чести при­ни­мать одно­го из вели­чай­ших био­ло­гов и вра­чей того вре­ме­ни, и мож­но было ожи­дать, что веду­щие спе­ци­а­ли­сты в обла­сти меди­ци­ны нач­нут сте­кать­ся сюда со все­го мира, что­бы пере­ни­мать его мастер­ство, поль­зо­вать­ся его сове­та­ми и мето­да­ми иссле­до­ва­ний, а заод­но и помо­гать справ­лять­ся с мест­ны­ми про­бле­ма­ми. Кали­фор­ния бук­валь­но за одну ночь пре­вра­ти­лась в центр меди­цин­ской нау­ки с миро­вой репу­та­ци­ей и огром­ным вли­я­ни­ем. Губер­на­тор Даль­тон, стре­мясь рас­про­стра­нить эту важ­ную новость, поза­бо­тил­ся о том, что­бы в прес­се появи­лись подроб­ные и как мож­но более вос­тор­жен­ные сооб­ще­ния о вновь назна­чен­ном лице. Фото­гра­фии док­то­ра Кла­рен­до­на и его дома, рас­по­ло­жен­но­го непо­да­ле­ку от ста­ро­го Коз­ли­но­го хол­ма, опи­са­ния его карье­ры и мно­го­чис­лен­ных заслуг, доход­чи­вые изло­же­ния его выда­ю­щих­ся науч­ных откры­тий – все это печа­та­лось в самых чита­е­мых кали­фор­ний­ских газе­тах до тех пор, пока пуб­ли­ка не про­ник­лась некой отра­жен­ной гор­до­стью за чело­ве­ка, чьи иссле­до­ва­ния пие­мии в Индии, чумы в Китае и про­чих род­ствен­ных забо­ле­ва­ний в дру­гих обла­стях зем­но­го шара долж­ны были вско­ре обо­га­тить меди­ци­ну анти­ток­си­ном, име­ю­щим рево­лю­ци­он­ное зна­че­ние – уни­вер­саль­ным анти­ток­си­ном, кото­рый будет подав­лять лихо­рад­ку в самом заро­ды­ше и, таким обра­зом, обес­пе­чит ее пол­ное уни­что­же­ние во всех фор­мах.

За этим сен­са­ци­он­ным слу­жеб­ным назна­че­ни­ем сто­я­ла длин­ная и доволь­но роман­ти­че­ская исто­рия ран­ней друж­бы, дол­гой раз­лу­ки и дра­ма­ти­че­ски воз­об­нов­лен­но­го зна­ком­ства. Десять лет тому назад Джеймс Даль­тон и Кла­рен­до­ны жили в Нью-Йор­ке и были дру­зья­ми – даже боль­ше, чем про­сто дру­зья­ми, так как един­ствен­ная сест­ра док­то­ра, Джор­джи­на, в юно­сти была воз­люб­лен­ной Даль­то­на, а сам док­тор – его бли­жай­шим при­я­те­лем и про­те­же в годы их сов­мест­ной уче­бы в шко­ле и кол­ле­дже. Отец Аль­фре­да и Джор­джи­ны, аку­ла Уолл-стри­та из без­жа­лост­но­го стар­ше­го поко­ле­ния, хоро­шо знал отца Даль­то­на – настоль­ко хоро­шо, что в кон­це кон­цов обо­брал его до нит­ки в памят­ный для обо­их семейств день схват­ки на фон­до­вой бир­же. Даль­тон-стар­ший, не наде­ясь попра­вить свое поло­же­ние и стре­мясь обес­пе­чить сво­е­го един­ствен­но­го и обо­жа­е­мо­го сына с помо­щью стра­хов­ки, немед­лен­но пустил себе пулю в лоб; но Джеймс не стре­мил­ся ото­мстить. Тако­вы были пра­ви­ла игры, счи­тал он, и не желал зла ни отцу девуш­ки, на кото­рой соби­рал­ся женить­ся, ни мно­го­обе­ща­ю­ще­му моло­до­му уче­но­му, чьим поклон­ни­ком и защит­ни­ком он был в годы их уче­бы и друж­бы. Вме­сто это­го он сосре­до­то­чил­ся на изу­че­нии юрис­пру­ден­ции, поне­мно­гу упро­чил свое поло­же­ние и через соот­вет­ству­ю­щее вре­мя попро­сил у «ста­ро­го Кла­рен­до­на» руки Джор­джи­ны.

Ста­рый Кла­рен­дон отка­зал ему твер­до и пуб­лич­но, тор­же­ствен­но заявив, что нищий и само­на­де­ян­ный выскоч­ка-юрист не годит­ся ему в зятья.

После­до­ва­ла бур­ная сце­на. Джеймс, выска­зав нако­нец мор­щи­ни­сто­му фли­бу­стье­ру то, что сле­до­ва­ло ска­зать дав­ным-дав­но, в гне­ве поки­нул его дом, а вме­сте с ним и сам город – и с голо­вой оку­нул­ся в поли­ти­че­скую жизнь Кали­фор­нии, наде­ясь после несколь­ких успеш­но про­ве­ден­ных пуб­лич­ных бата­лий прий­ти к долж­но­сти губер­на­то­ра. Его про­ща­ние с Аль­фре­дом и Джор­джи­ной было крат­ким, а пото­му он так нико­гда и не узнал о послед­стви­ях сце­ны в биб­лио­те­ке Кла­рен­до­нов. Лишь на день раз­ми­нул­ся он с изве­сти­ем о смер­ти ста­ро­го Кла­рен­до­на от апо­плек­си­че­ско­го уда­ра, и этот день изме­нил весь ход его жиз­ни. Он не писал Джор­джине все после­ду­ю­щие десять лет, зная о ее пре­дан­но­сти отцу и ожи­дая, пока его соб­ствен­ное состо­я­ние и поло­же­ние смо­гут устра­нить все пре­пят­ствия к бра­ку. Не посы­лал он весто­чек и Аль­фре­ду, кото­рый отно­сил­ся ко все­му про­ис­шед­ше­му с холод­ным без­раз­ли­чи­ем, так свой­ствен­ным гени­ям, осо­зна­ю­щим свое пред­на­зна­че­ние в этом мире. Хра­ня ред­кое даже в те вре­ме­на посто­ян­ство, он упор­но под­ни­мал­ся по слу­жеб­ной лест­ни­це, думая лишь о буду­щем, оста­ва­ясь холо­стя­ком и инту­и­тив­но веря, что Джор­джи­на тоже ждет его.

И Даль­тон не обма­нул­ся. Воз­мож­но, как раз имен­но пото­му, что от него не было ника­ких изве­стий, Джор­джи­на не обре­ла иной люб­ви, кро­ме той, что жила в ее меч­тах и ожи­да­ни­ях, и со вре­ме­нем заня­лась новы­ми обя­зан­но­стя­ми, кото­рые при­нес­ло ей вос­хож­де­ние бра­та к сла­ве. Аль­фред не обма­нул воз­ла­гав­ших­ся на него в юно­сти ожи­да­ний – этот хруп­кий маль­чик неуклон­но воз­но­сил­ся по сту­пе­ням нау­ки, и при­том с оше­лом­ля­ю­щей ско­ро­стью. Худой и аске­тич­ный, с пенсне в сталь­ной опра­ве и острой каш­та­но­вой бород­кой, док­тор Кла­рен­дон в 25 лет уже был при­знан­ным спе­ци­а­ли­стом, а в 30 – миро­вым авто­ри­те­том в сво­ей обла­сти. С без­раз­ли­чи­ем гения пре­не­бре­гая житей­ски­ми дела­ми, он цели­ком зави­сел от забо­ты и попе­че­ния сво­ей сест­ры и втайне был рад, что память о Джейм­се удер­жи­ва­ла ее от дру­гих, более реаль­ных сою­зов.

Джор­джи­на веда­ла дела­ми и хозяй­ством вели­ко­го бак­те­рио­ло­га и гор­ди­лась его успе­ха­ми в поко­ре­нии лихо­рад­ки. Она тер­пе­ли­во сно­си­ла его стран­но­сти, успо­ка­и­ва­ла во вре­мя слу­чав­ших­ся у него ино­гда вспы­шек исте­ри­че­ско­го фана­тиз­ма и ула­жи­ва­ла его раз­молв­ки с дру­зья­ми, кото­рые вре­мя от вре­ме­ни про­ис­хо­ди­ли из-за откры­то­го пре­не­бре­же­ния бра­та ко все­му менее зна­чи­тель­но­му, чем целе­устрем­лен­ная пре­дан­ность чистой нау­ке. Несо­мнен­но, Кла­рен­дон вре­ме­на­ми вызы­вал раз­дра­же­ние у обыч­ных людей, так как нико­гда не уста­вал ума­лять слу­же­ние лич­но­му в про­ти­во­вес слу­же­нию чело­ве­че­ству в целом и осуж­дать тех уче­ных, кото­рые сме­ши­ва­ли семей­ную жизнь или повсе­днев­ные житей­ские инте­ре­сы с заня­ти­я­ми абстракт­ной нау­кой. Вра­ги назы­ва­ли его педан­тич­ным зану­дой, но его почи­та­те­ли, вос­хи­ща­ясь нака­лом исступ­ле­ния, до кото­ро­го он дово­дил себя рабо­той, почти сты­ди­лись того, что име­ют какие-то иные инте­ре­сы или устрем­ле­ния за пре­де­ла­ми боже­ствен­ной сфе­ры чисто­го зна­ния.

Док­тор мно­го путе­ше­ство­вал, и Джор­джи­на неиз­мен­но сопро­вож­да­ла его. Одна­ко три­жды он поки­дал ее и пред­при­ни­мал дол­гие путе­ше­ствия в стран­ные и уда­лен­ные обла­сти ази­ат­ско­го кон­ти­нен­та, иссле­дуя экзо­ти­че­ские лихо­рад­ки и полу­ми­фи­че­ские виды чумы. В этих стран­стви­ях его направ­ля­ла твер­дая уве­рен­ность в том, что имен­но из неиз­ве­дан­ных земель таин­ствен­ной древ­ней Азии про­ис­хо­ди­ло боль­шин­ство болез­ней на зем­ле. В каж­дом из этих слу­ча­ев он при­во­зил с собой экзо­ти­че­ские суве­ни­ры, кото­рые добав­ля­ли экс­цен­трич­но­сти его дому, и без того про­слыв­ше­му стран­ным вви­ду неоправ­дан­но раз­ду­то­го шта­та слуг-тибет­цев, подо­бран­ных где-то в Учане в пери­од эпи­де­мии, о кото­рой мир так нико­гда и не узнал, но во вре­мя кото­рой Кла­рен­дон обна­ру­жил и выде­лил воз­бу­ди­те­ля чер­ной лихо­рад­ки. Эти люди были выше ростом, чем боль­шин­ство тибет­цев и явно при­над­ле­жа­ли к пле­ме­ни, мало­изу­чен­но­му во внеш­нем мире. Они были худы­ми, как ске­ле­ты, и неко­то­рые шут­ни­ки даже утвер­жда­ли, что таким обра­зом док­тор пытал­ся вопло­тить в жизнь ана­то­ми­че­ские моде­ли сво­их сту­ден­че­ских лет. В сво­бод­ных чер­ных шел­ко­вых ман­ти­ях жре­цов рели­гии бон, кото­рые Кла­рен­дон сам подо­брал для них, они выгля­де­ли в выс­шей сте­пе­ни гро­теск­но, а какое-то холод­ное без­мол­вие и рез­кость их дви­же­ний уси­ли­ва­ли оку­ты­вав­шую их заве­су таин­ствен­но­сти и вну­ша­ли Джор­джине стран­ное и тре­вож­ное ощу­ще­ние, что она сту­пи­ла на стра­ни­цы «Вате­ка» или «1001 ночи».

Но самым необыч­ным из челя­ди был глав­ный дове­рен­ный слу­га и асси­стент Кла­рен­до­на Сура­ма. Док­тор при­вез его из сво­е­го дли­тель­но­го путе­ше­ствия по Север­ной Афри­ке, во вре­мя кото­ро­го он изу­чал неко­то­рые непо­нят­ные слу­чаи пере­ме­жа­ю­щей­ся лихо­рад­ки, быто­вав­шей сре­ди зага­доч­ных туа­ре­гов Саха­ры, о про­ис­хож­де­нии кото­рых от гла­вен­ству­ю­ще­го пле­ме­ни исчез­нув­шей Атлан­ти­ды дав­но ходи­ли тол­ки сре­ди архео­ло­гов. Сура­ма, чело­век огром­но­го ума и, по-види­мо­му, необъ­ят­ной эру­ди­ции, был таким же пато­ло­ги­че­ски худым, как тибет­ские слу­ги его смуг­лая, похо­жая на пер­га­мент кожа так плот­но обтя­ги­ва­ла ого­лен­ную макуш­ку и без­во­ло­сое лицо, что все линии чере­па высту­па­ли чрез­вы­чай­но рельеф­но. Эффект «мерт­вой голо­вы» уси­ли­ва­ли туск­ло горя­щие гла­за, поса­жен­ные так глу­бо­ко, что вид­ны были толь­ко тем­ные пустые глаз­ни­цы. В отли­чие от иде­аль­но­го слу­ги он, несмот­ря на внеш­нюю бес­страст­ность, не при­ла­гал абсо­лют­но ника­ких уси­лий, что­бы скры­вать свои эмо­ции. Напро­тив, его окру­жа­ла неуло­ви­мая атмо­сфе­ра иро­нии и мрач­но­ва­то­го весе­лья, сопро­вож­дав­ше­го­ся ино­гда глу­бо­ким гор­тан­ным сме­хом – так мог­ла бы сме­ять­ся гигант­ская чере­па­ха, толь­ко что разо­рвав­шая на кус­ки без­за­щит­но­го пуши­сто­го зверь­ка и теперь направ­ляв­ша­я­ся со сво­ей добы­чей к морю. Неко­то­рые дру­зья Кла­рен­до­на счи­та­ли, что Сура­ма похож на инду­са высо­кой касты, но мно­гие согла­ша­лись со сра­зу же невзлю­бив­шей его Джор­джи­ной, заяв­ляв­шей, что мумия фара­о­на, если бы ее каким-то чудом уда­лось ожи­вить, была бы под­хо­дя­щей парой это­му сар­до­ни­че­ско­му ске­ле­ту. Даль­тон, заня­тый бес­ко­неч­ны­ми поли­ти­че­ски­ми сра­же­ни­я­ми и отде­лен­ный от инте­ре­сов Восто­ка осо­бой неза­ви­си­мо­стью ста­ро­го Запа­да, не сле­дил за голо­во­кру­жи­тель­ным взле­том сво­е­го быв­ше­го това­ри­ща; Кла­рен­дон же и подав­но ниче­го не слы­хал о губер­на­то­ре, кото­рый был неимо­вер­но далек от мира нау­ки. Обла­дая неза­ви­си­мым, даже, пожа­луй, избы­точ­ным, состо­я­ни­ем, Кла­рен­до­ны мно­го лет оста­ва­лись вер­ны сво­е­му ста­ро­му дому в Ман­х­эт­тене на 19‑й Восточ­ной ули­це, и насе­ляв­шие его духи пред­ков, долж­но быть, очень косо смот­ре­ли на Сура­му и тибет­цев. Потом док­тор поже­лал сме­нить базу меди­цин­ских иссле­до­ва­ний, и насту­пи­ли боль­шие пере­ме­ны: они пере­сек­ли кон­ти­нент и про­дол­жи­ли свою уеди­нен­ную жизнь в Сан-Фран­цис­ко, при­ку­пив с этой целью мрач­ную ста­рую усадь­бу «Бэн­ни­стер» воз­ле Коз­ли­ной горы, что сто­ит на самом бере­гу зали­ва. Там, в этом эклек­тич­ном пере­жит­ке средне-вик­то­ри­ан­ско­го дизай­на и вуль­гар­но­го щеголь­ства вре­мен золо­той лихо­рад­ки, укра­шен­ном про­стор­ной ман­сар­дой и обне­сен­ном высо­ки­ми сте­на­ми, они и раз­ме­сти­ли все свое боль­шое хозяй­ство. Хотя док­то­ру Кла­рен­до­ну здесь нра­ви­лось боль­ше, чем в Нью-Йор­ке, его все же стес­ня­ла невоз­мож­ность при­ме­нять и про­ве­рять свои тео­рии на прак­ти­ке. Так как он не был чело­ве­ком свет­ским, ему и в голо­ву не при­хо­ди­ла мысль исполь­зо­вать свою репу­та­цию для полу­че­ния долж­но­сти, хотя он все чаще заду­мы­вал­ся над тем, что толь­ко руко­вод­ство госу­дар­ствен­ным или бла­го­тво­ри­тель­ным учре­жде­ни­ем – тюрь­мой, напри­мер, боль­ни­цей или бога­дель­ней – предо­ста­вит ему доста­точ­но широ­кое поле для того, что­бы завер­шить свои иссле­до­ва­ния и вплот­ную подой­ти к откры­тию, кото­рое при­не­сет вели­чай­шее бла­го чело­ве­че­ству и нау­ке в целом.

Одна­жды после полу­дня, про­хо­дя по Мар­кет-Стрит, он совер­шен­но слу­чай­но столк­нул­ся с Джейм­сом Даль­то­ном, когда послед­ний выхо­дил из оте­ля «Рой­ал». Джор­джи­на была с док­то­ром. Неожи­дан­ное и мгно­вен­ное узна­ва­ние толь­ко уси­ли­ло дра­ма­ти­че­ский эффект вос­со­еди­не­ния. Вза­им­ное неве­де­ние об успе­хах друг дру­га поро­ди­ло дол­гие рас­ска­зы и объ­яс­не­ния, во вре­мя кото­рых Кла­рен­дон с радо­стью узнал, что его друг стал важ­ным чинов­ни­ком. Даль­тон и Джор­джи­на, обме­няв­шись взгля­да­ми, почув­ство­ва­ли нечто боль­шее, чем про­стой отго­ло­сок юно­ше­ской неж­но­сти; их друж­ба воз­об­но­ви­лась, что при­ве­ло к частым визи­там и посте­пен­но воз­рас­тав­ше­му вза­им­но­му дове­рию. Джеймс Даль­тон узнал, что его ста­ро­му при­я­те­лю необ­хо­ди­ма долж­ность, и, вспом­нив свою роль защит­ни­ка в школь­ные и сту­ден­че­ские годы, стал обду­мы­вать спо­соб предо­ста­вить «малень­ко­му Элфи» необ­хо­ди­мое для про­дол­же­ния его иссле­до­ва­ний поло­же­ние. Есте­ствен­но, он обла­дал широ­ки­ми пол­но­мо­чи­я­ми в отно­ше­нии назна­че­ний, но посто­ян­ные напад­ки и пося­га­тель­ства со сто­ро­ны зако­но­да­тель­ной вла­сти застав­ля­ли его поль­зо­вать­ся ими с край­ней осмот­ри­тель­но­стью. Одна­ко, не про­шло и трех меся­цев после неожи­дан­но­го вос­со­еди­не­ния, как осво­бо­дил­ся один из глав­ных меди­цин­ских постов в лечеб­ной иерар­хии шта­та. Тща­тель­но взве­сив все «за» и «про­тив» и убе­див­шись, что репу­та­ция и дости­же­ния его дру­га достой­ны самых суще­ствен­ных наград, губер­на­тор нако­нец почув­ство­вал, что может дей­ство­вать. Фор­маль­но­стей было немно­го, и 8 нояб­ря 189… года док­тор Аль­фред Скуй­лер Кла­рен­дон стал началь­ни­ком боль­ни­цы тюрь­мы шта­та Кали­фор­ния в Сан-Квен­тине.

II

Менее чем через месяц надеж­ды почи­та­те­лей док­то­ра Кла­рен­до­на вполне сбы­лись. Ради­каль­ные изме­не­ния мето­дов лече­ния внес­ли в боло­то тюрем­ной меди­ци­ны эффек­тив­ность, о какой нико­гда преж­де и не меч­та­лось, и хотя, есте­ствен­но, не обо­шлось без зави­сти и интриг, под­чи­нен­ные были вынуж­де­ны при­знать, что руко­вод­ство это­го поис­ти­не вели­ко­го чело­ве­ка дало чудес­ные резуль­та­ты. Затем при­шло вре­мя, когда про­стая при­зна­тель­ность сме­ни­лась искрен­ней бла­го­дар­но­стью за то, что судь­бе было угод­но так удач­но сов­ме­стить место и чело­ве­ка, так как одна­жды утром док­тор Джо­у­нз явил­ся к сво­е­му ново­му началь­ни­ку мрач­ный и объ­явил, что заме­тил слу­чай забо­ле­ва­ния, кото­рое не мог опре­де­лить ина­че, как ту самую чер­ную лихо­рад­ку, воз­бу­ди­те­ля кото­рой обна­ру­жил и клас­си­фи­ци­ро­вал Кла­рен­дон.

Док­тор Кла­рен­дон не выка­зал ника­ко­го удив­ле­ния и про­дол­жал писать. – Я знаю, – спо­кой­но ска­зал он. – Я видел его вче­ра. Рад, что вы рас­по­зна­ли симп­то­мы. Хотя лич­но я не счи­таю эту лихо­рад­ку зараз­ной, но все же поме­сти­те боль­но­го в отдель­ную пала­ту.

Док­тор Джо­у­нз, имев­ший свое мне­ние насчет зараз­но­сти забо­ле­ва­ния, был обра­до­ван такой преду­смот­ри­тель­но­стью и поспе­шил выпол­нить ука­за­ние. Когда он вер­нул­ся, Кла­рен­дон собрал­ся идти, заявив, что сам зай­мет­ся новым боль­ным. Обма­нув­шись в сво­их надеж­дах изу­чить мето­ды и при­е­мы вели­ко­го чело­ве­ка, млад­ший врач мол­ча смот­рел, как его началь­ник направ­ля­ет­ся к отдель­ной пала­те, куда поло­жи­ли боль­но­го. В этот момент он был недо­во­лен новы­ми поряд­ка­ми боль­ше, чем за все вре­мя, про­шед­шее с тех пор, как вос­хи­ще­ние сме­ни­ло пер­вые при­сту­пы зави­сти.

Поспеш­но вой­дя в пала­ту, Кла­рен­дон бро­сил взгляд на кро­вать и отсту­пил к две­ри – про­ве­рить, как дале­ко может заве­сти док­то­ра Джо­у­н­за его любо­пыт­ство. Убе­див­шись, что кори­дор пуст, он закрыл дверь и обер­нул­ся к боль­но­му. Это был на ред­кость оттал­ки­ва­ю­ще­го вида заклю­чен­ный. Каза­лось, он кор­чил­ся в жесто­чай­ших пред­смерт­ных судо­ро­гах. Чер­ты его лица были страш­но иска­же­ны в немом отча­я­нии. Кла­рен­дон вни­ма­тель­но осмот­рел боль­но­го, при­под­нял креп­ко сжа­тые веки, изме­рил пульс и тем­пе­ра­ту­ру и, нако­нец, рас­тво­рив в воде таб­лет­ку, влил рас­твор в рот стра­даль­ца. Вско­ре остро­та при­сту­па осла­бе­ла, лицо при­об­ре­ло нор­маль­ное выра­же­ние, и дыха­ние ста­ло лег­че. Затем, слег­ка поте­рев его уши, док­тор добил­ся того, что боль­ной открыл гла­за. В них была жизнь, они дви­га­лись из сто­ро­ны в сто­ро­ну, хотя им недо­ста­ва­ло того див­но­го огня, кото­рый мы обык­но­вен­но счи­та­ем отра­же­ни­ем души. Кла­рен­дон улыб­нул­ся, видя, какое облег­че­ние при­нес­ла его помощь, и ощу­щая за собой силу все­мо­гу­щей нау­ки. Он дав­но знал об этом слу­чае и вырвал жерт­ву у смер­ти в одно мгно­ве­ние. Еще час – и этот чело­век умер бы, хотя Джо­у­нз видел симп­то­мы задол­го до того, как раз­ли­чил их, а раз­ли­чив, не знал, что делать.

Одна­ко, побе­да чело­ве­ка над болез­нью нико­гда не быва­ет совер­шен­ной. Кла­рен­дон заве­рил сиде­лок, что лихо­рад­ка не зараз­на, паци­ен­та вымы­ли, про­тер­ли спир­том и уло­жи­ли в постель, но на сле­ду­ю­щее утро док­то­ру сооб­щи­ли, что боль­ной скон­чал­ся. Он умер после полу­но­чи в жесто­чай­ших муче­ни­ях, с таки­ми воп­ля­ми и в таких кор­чах, что сидел­ки чуть не сошли с ума от стра­ха. Док­тор вос­при­нял это изве­стие с обыч­ным спо­кой­стви­ем, како­вы бы ни были его чув­ства как уче­но­го, и при­ка­зал захо­ро­нить тело в нега­ше­ной изве­сти. Затем он совер­шил обыч­ный обход.

Через два дня тюрь­му вновь пора­зи­ла та же болезнь. На этот раз одно­вре­мен­но сва­ли­лись трое муж­чин, и уже невоз­мож­но было отри­цать, что нача­лась эпи­де­мия чер­ной лихо­рад­ки. Кла­рен­дон, так твер­до при­дер­жи­вав­ший­ся тео­рии о неза­раз­но­сти это­го страш­но­го неду­га, явно терял авто­ри­тет, да к тому же еще и был постав­лен в затруд­ни­тель­ное поло­же­ние отка­зом сиде­лок уха­жи­вать за боль­ны­ми. Ими дви­га­ла не доб­ро­воль­ная пре­дан­ность тех, кто жерт­ву­ет собой ради нау­ки и чело­ве­че­ства. Это были заклю­чен­ные, рабо­тав­шие лишь из-за при­ви­ле­гий, кото­рых они не мог­ли полу­чить иным путем, но когда цена ста­ла слиш­ком высо­ка, они пред­по­чли вер­нуть­ся в свои каме­ры.

Но док­тор все еще был хозя­и­ном поло­же­ния. Посо­ве­то­вав­шись с началь­ни­ком тюрь­мы и отпра­вив сроч­ное сооб­ще­ние сво­е­му дру­гу губер­на­то­ру, он про­сле­дил за тем, что­бы заклю­чен­ным пред­ло­жи­ли спе­ци­аль­ное денеж­ное воз­на­граж­де­ние и сокра­ще­ние сро­ков за опас­ную рабо­ту сиде­лок, и таким обра­зом сумел набрать вполне доста­точ­но доб­ро­воль­цев. Теперь он был настро­ен твер­до, и ничто не мог­ло поко­ле­бать его само­об­ла­да­ния и реши­мо­сти. Изве­стия о новых слу­ча­ях вызы­ва­ли у него лишь отры­ви­стый­ки­вок голо­вы. Каза­лось, уста­лость была незна­ко­ма ему, когда он спе­шил от кой­ки к кой­ке по всей огром­ной камен­ной оби­те­ли скор­би и несча­стья. На сле­ду­ю­щей неде­ле забо­ле­ло более соро­ка чело­век, и при­шлось при­гла­шать сиде­лок из горо­да. В это вре­мя Кла­рен­дон очень ред­ко ухо­дил домой и спал на кой­ке в кон­то­ре началь­ни­ка тюрь­мы, с типич­ной само­от­вер­жен­но­стью отда­ва­ясь слу­же­нию меди­цине и чело­ве­че­ству.

Затем появи­лись пер­вые глу­хие пред­вест­ни­ки той бури, кото­рой суж­де­но было вско­ре сотря­сти Сан-Фран­цис­ко. Све­де­ния об ужас­ном неду­ге про­со­чи­лись нару­жу, и угро­за чер­ной лихо­рад­ки навис­ла над горо­дом, как туман с зали­ва. Репор­те­ры, для кото­рых сен­са­ция была пре­вы­ше все­го на све­те, отпу­сти­ли на волю свое вооб­ра­же­ние. Их радо­сти не было пре­де­ла, когда они нако­нец смог­ли отыс­кать в мек­си­кан­ском квар­та­ле боль­но­го, у кото­ро­го мест­ный врач, воз­мож­но, любив­ший день­ги боль­ше, чем исти­ну, опре­де­лил чер­ную лихо­рад­ку.

Это ста­ло послед­ней кап­лей. При мыс­ли о том, что смерть под­кра­лась к ним так близ­ко, жите­ли Сан-Фран­цис­ко про­сто поме­ша­лись. Начал­ся тот самый­и­сто­ри­че­ский исход, весть о кото­ром вско­ре дол­жен раз­нес по всей стране пере­гру­жен­ный до отка­за теле­граф. Паро­мы и греб­ные шлюп­ки, экс­кур­си­он­ные паро­хо­ды и кате­ра, желез­ные доро­ги и вагон­чи­ки фуни­ку­ле­ра, вело­си­пе­ды и эки­па­жи, фур­го­ны и тач­ки – все это спеш­но при­спо­саб­ли­ва­лось для пере­воз­ки как мож­но боль­ше­го коли­че­ства людей. Насе­ле­ние Соса­ли­то и Тамаль­па­и­са, нахо­див­ших­ся на пути в Сан-Квен­тин, тоже обра­ти­лось в бег­ство, при­чем цены на жилье в Оклен­де, Берк­ли и Ала­ме­де под­ско­чи­ли до бас­но­слов­ных вели­чин. Воз­ни­ка­ли пала­точ­ные город­ки, импро­ви­зи­ро­ван­ные посел­ки выстра­и­ва­лись вдоль пере­гру­жен­ных дорог к югу от Милл­брэ вплоть до Сан-Хосе. Мно­гие иска­ли убе­жи­ща у дру­зей в Сакра­мен­то, а те, кто по раз­ным при­чи­нам вынуж­ден был остать­ся, мог­ли обес­пе­чи­вать лишь самые основ­ные потреб­но­сти почти вымер­ше­го, пара­ли­зо­ван­но­го стра­хом горо­да. Дело­вая жизнь Сан-Фран­цис­ко – исклю­че­ние состав­ля­ли кон­то­ры док­то­ров- мошен­ни­ков, тор­го­вав­ших «вер­ны­ми сред­ства­ми» и «про­фи­лак­ти­че­ски­ми лекар­ства­ми» про­тив лихо­рад­ки – быст­ро уга­са­ла. Пона­ча­лу в барах пред­ла­га­ли «лекар­ствен­ные напит­ки», но вско­ре ока­за­лось, что насе­ле­ние пред­по­чи­та­ет, что­бы его дура­чи­ли более про­фес­си­о­наль­ные шар­ла­та­ны. На непри­выч­но тихих ули­цах люди вгля­ды­ва­лись в лица друг дру­га, пыта­ясь рас­по­знать симп­то­мы чумы, а хозя­е­ва лавок все чаще отка­зы­ва­лись обслу­жи­вать посто­ян­ных кли­ен­тов, видя в каж­дом из них потен­ци­аль­ную угро­зу. Судеб­ные и юри­ди­че­ские струк­ту­ры нача­ли рас­па­дать­ся, так как юри­сты и слу­жа­щие окруж­но­го суда один за дру­гим под­да­ва­лись иску­ше­нию спа­сать­ся бег­ством. Даже док­то­ра бежа­ли в боль­шом коли­че­стве – мно­гие из них ссы­ла­лись на необ­хо­ди­мость отдох­нуть сре­ди гор и озер в север­ной части шта­та. Шко­лы и кол­ле­джи, теат­ры и кафе, ресто­ра­ны и бары посте­пен­но закры­ва­лись, и за одну неде­лю Сан-Фран­цис­ко пре­вра­тил­ся в при­тих­ший и обес­кров­лен­ный город, где свет, отоп­ле­ние и водо­про­вод дей­ство­ва­ли едва ли впол­си­лы, газе­ты дыша­ли на ладан, а кон­ные повоз­ки и вагон­чи­ки канат­ной доро­ги слу­жи­ли жал­кой паро­ди­ей на транс­порт.

Это было вре­мя все­об­ще­го упад­ка. Дол­го так про­дол­жать­ся не мог­ло, посколь­ку даже самый рас­по­след­ний пани­кер не мог не заме­тить, что за пре­де­ла­ми Сан-Квен­ти­на лихо­рад­ка не рас­про­стра­ня­лась, и было отме­че­но лишь несколь­ко слу­ча­ев забо­ле­ва­ния тифом, вызван­ных анти­са­ни­тар­ны­ми усло­ви­я­ми пала­точ­ных при­го­род­ных посел­ков. Руко­во­ди­те­ли обще­ства и прес­сы посо­ве­ща­лись и нача­ли дей­ство­вать, исполь­зуя тех же самых жур­на­ли­стов, кото­рые при­ло­жи­ли нема­ло сил для воз­буж­де­ния пани­ки. Теперь их жаж­да сен­са­ции была направ­ле­на в более кон­струк­тив­ное рус­ло. Появи­лись редак­ци­он­ные ста­тьи и вымыш­лен­ные интер­вью, в кото­рых гово­ри­лось, что док­тор Кла­рен­дон пол­но­стью кон­тро­ли­ру­ет рас­про­стра­не­ние болез­ни и что совер­шен­но исклю­че­но ее про­ник­но­ве­ние за пре­де­лы тюрь­мы. Эти сооб­ще­ния хотя и мед­лен­но, но дела­ли свое дело, и посте­пен­но воз­ник тон­кий руче­ек воз­вра­щав­ших­ся горо­жан, кото­рый вско­ре при­нял вид мощ­но­го пото­ка. Одним из пер­вых здо­ро­вых симп­то­мов было нача­ло газет­ной поле­ми­ки в испы­тан­ном язви­тель­ном тоне, пытав­шей­ся пере­не­сти вину за слу­чив­ше­е­ся на того, кто, по мне­нию участ­ни­ков дис­кус­сии, все это вызвал. Воз­вра­щав­ши­е­ся в город вра­чи, тер­за­е­мые зави­стью, нача­ли ата­ку на Кла­рен­до­на, заве­ряя обще­ствен­ность, что они точ­но так же мог­ли бы сдер­жать лихо­рад­ку и что док­тор не сде­лал того, что дол­жен был сде­лать. Кла­рен­дон, гово­ри­ли они, допу­стил гораз­до боль­ше смерт­ных слу­ча­ев, чем их долж­но было быть. Даже нови­чок в меди­цине зна­ет, что тут нуж­но делать; и если про­слав­лен­ный уче­ный это­го не зна­ет, то тут дело нечи­сто. Он явно желал изу­чать конеч­ные резуль­та­ты болез­ни и пото­му не про­пи­сы­вал лекар­ства, необ­хо­ди­мые для того, что­бы спа­сти жерт­ву. Такая поли­ти­ка, наме­ка­ли они, может и хоро­ша для осуж­ден­ных убийц, но не годит­ся для все­го Сан-Фран­цис­ко, где жизнь пока что оста­ет­ся непри­кос­но­вен­ной и свя­щен­ной. Газе­ты охот­но печа­та­ли все, что поз­во­ля­ло сгла­дить воца­рив­ше­е­ся смя­те­ние и вос­ста­но­вить мир и спо­кой­ствие сре­ди жите­лей. Кла­рен­дон на эти выпа­ды не отве­чал. Он толь­ко улы­бал­ся, а его един­ствен­ный помощ­ник Сура­ма сме­ял­ся сво­им без­звуч­ным чере­па­шьим сме­хом. Теперь док­тор все чаще целы­ми дня­ми про­си­жи­вал дома, так как репор­те­ры нача­ли оса­ждать воро­та в огром­ной стене, кото­рую он воз­вел вокруг сво­е­го жили­ща. Прав­да, они так и не мог­ли добить­ся сво­е­го, посколь­ку Сура­ма сле­дил за непри­кос­но­вен­но­стью пре­гра­ды меж­ду док­то­ром и внеш­ним миром. Газет­чи­ки, кото­рым уда­ва­лось про­брать­ся в перед­нюю, мель­ком виде­ли стран­ное окру­же­ние Кла­рен­до­на и ста­ра­лись, как мог­ли, опи­сать Сура­му и зага­доч­ных, похо­жих на ске­ле­ты тибет­цев. В каж­дой новой замет­ке, есте­ствен­но, все это при­об­ре­та­ло пре­уве­ли­чен­ный вид, и резуль­тат такой рекла­мы ока­зал­ся небла­го­при­я­тен для вели­ко­го вра­ча. Боль­шин­ство людей со стра­хом отно­сит­ся ко все­му необыч­но­му, и сот­ни тех, кто мог бы про­стить бес­сер­де­чие и неком­пе­тент­ность, не смог­ли при­ми­рить­ся с суще­ство­ва­ни­ем хихи­ка­ю­ще­го помощ­ни­ка док­то­ра и вось­ми ази­а­тов в чер­ных одеж­дах.

В нача­ле янва­ря один осо­бен­но настой­чи­вый моло­дой чело­век из «Обсер­ве­ра» взо­брал­ся на окру­жен­ную рвом вось­ми­фу­то­вую сте­ну из кир­пи­ча в зад­ней части поме­стья Кла­рен­до­на, и стал осмат­ри­вать внут­рен­нее стро­е­ние усадь­бы, неви­ди­мое за дере­вья­ми с цен­траль­ной аллеи. Лов­кий и смет­ли­вый, он под­ме­чал все – живую бесед­ку из роз, волье­ры, в кото­рых мож­но было уви­деть все виды мле­ко­пи­та­ю­щих от обе­зьян до мор­ских сви­нок и проч­ное дере­вян­ное зда­ние кли­ни­ки с заре­ше­чен­ны­ми окна­ми в севе­ро-запад­ном углу дво­ра. Его пыт­ли­вый взгляд пытал­ся отыс­кать тай­ну, заклю­чен­ную в этих тыся­чах квад­рат­ных футов, обне­сен­ных сте­ной. Замыш­ля­лась боль­шая ста­тья, и ему навер­ня­ка уда­лось бы уйти неза­ме­чен­ным, если бы не лай Дика, огром­но­го сен­бер­на­ра, любим­ца Джор­джи­ны Кла­рен­дон. Сура­ма схва­тил юно­шу за ворот­ник преж­де, чем тот успел выра­зить про­тест, и, встря­хи­вая его, как терьер кры­су, понес на перед­ний двор – к воро­там. Тороп­ли­вое объ­яс­не­ние и тре­бо­ва­ние уви­деть док­то­ра Кла­рен­до­на были остав­ле­ны без вни­ма­ния. Сура­ма толь­ко хихи­кал и тащил свою жерт­ву даль­ше. Вне­зап­но насто­я­щий страх охва­тил лов­ко­го жур­на­ли­ста, и он страст­но захо­тел, что­бы это таин­ствен­ное суще­ство заго­во­ри­ло – хотя бы для того, что­бы дока­зать, что дей­стви­тель­но состо­ит из пло­ти и кро­ви и явля­ет­ся жите­лем нашей пла­не­ты. Он почув­ство­вал ужас­ную сла­бость и ста­рал­ся не смот­реть в гла­за, кото­рые, как он знал, долж­ны нахо­дить­ся на дне этих зия­ю­щих чер­ных глаз­ниц. Вско­ре он услы­шал, как откры­лись воро­та, и почув­ство­вал, как его рез­ко выпих­ну­ли нару­жу; через мгно­ве­ние он вер­нул­ся к гру­бой дей­стви­тель­но­сти, при­зем­лив­шись в грязь посре­ди кана­вы, кото­рую Кла­рен­дон при­ка­зал вырыть вдоль всей сте­ны. Страх усту­пил место яро­сти, и когда он услы­шал стук закрыв­ших­ся мас­сив­ных ворот, он встал, весь мок­рый, что­бы погро­зить оби­та­те­лям дома кула­ком. Когда он повер­нул­ся, соби­ра­ясь ухо­дить, сквозь малень­кое окош­ко его ушей достиг при­глу­шен­ный рас­кат низ­ко­го, леде­ня­ще­го душу сме­ха Сура­мы.

Этот моло­дой чело­век решил – и может быть, вполне спра­вед­ли­во, что с ним обо­шлись гру­бее, чем он того заслу­жи­вал, и решил ото­мстить. Он под­го­то­вил фик­тив­ное интер­вью с док­то­ром Кла­рен­до­ном, яко­бы про­ве­ден­ное в зда­нии боль­ни­цы, в кото­ром тща­тель­но опи­сал аго­нию дюжи­ны боль­ных чер­ной лихо­рад­кой. Завер­ша­ю­щим штри­хом было изоб­ра­же­ние одно­го осо­бен­но тро­га­тель­но­го паци­ен­та, кото­рый, зады­ха­ясь, про­сил воды, в то вре­мя, как док­тор дер­жал ста­кан со свер­ка­ю­щей вла­гой так, что­бы боль­ной не мог до него дотя­нуть­ся, и вни­ма­тель­но изу­чал стра­да­ния сво­е­го под­опеч­но­го. При этом ста­тья была напи­са­на в паро­дий­но-ува­жи­тель­ном тоне, что заклю­ча­ло в себе двой­ной яд. Док­тор Кла­рен­дон, гово­ри­лось в ней, несо­мнен­но явля­ет­ся вели­чай­шим и самым целе­устрем­лен­ным уче­ным в мире; но нау­ка – это не слу­жан­ка какой бы то ни было лич­но­сти, и едва ли спра­вед­ли­во про­дле­вать чужие стра­да­ния в целях каких-то науч­ных опы­тов. Для это­го наша жизнь слиш­ком корот­ка.

В целом ста­тья была напи­са­на доволь­но искус­но и суме­ла настро­ить подав­ля­ю­щее боль­шин­ство чита­те­лей про­тив док­то­ра Кла­рен­до­на и его мето­дов. Дру­гие газе­ты ее быст­ро пере­пе­ча­та­ли, рас­шиф­ро­вав имев­ши­е­ся в ней наме­ки, и вско­ре были опуб­ли­ко­ва­ны уже десят­ки под­дель­ных интер­вью, испол­нен­ных самы­ми немыс­ли­мы­ми выдум­ка­ми. Но ни одно из них док­тор не удо­сто­ил опро­вер­же­ния. У него было слиш­ком мало вре­ме­ни, что­бы заме­чать дура­ков и лже­цов, и его мало забо­ти­ло мне­ние неве­же­ствен­ной тол­пы, кото­рую он пре­зи­рал. Когда Джеймс Даль­тон по теле­гра­фу пере­дал ему свои сожа­ле­ния и пред­ло­жил помощь, Кла­рен­дон отве­тил ему с почти гру­бой крат­ко­стью: он не при­вык обра­щать вни­ма­ния на соба­чий лай и счи­та­ет ниже сво­е­го досто­ин­ства пред­при­ни­мать что-либо для того, что­бы заста­вить собак замол­чать. Кро­ме того, он вряд ли побла­го­да­рит кого бы то ни было за вме­ша­тель­ство в обсто­я­тель­ства, кото­рые его лич­но совер­шен­но не инте­ре­су­ют. Мол­ча­ли­вый и высо­ко­мер­ный, он про­дол­жал делать свое дело со спо­кой­ной раз­ме­рен­но­стью авто­ма­та.

Но искра, пущен­ная моло­дым репор­те­ром, сде­ла­ла не про­па­ла даром. Сан- Фран­цис­ко сно­ва обе­зу­мел, и на этот раз не столь­ко от стра­ха, как от яро­сти. У людей про­пал здра­вый смысл, и хотя вто­ро­го исхо­да не слу­чи­лось, повсю­ду воца­ри­лось без­рас­суд­ство, рож­ден­ное отча­я­ни

ем, как это быва­ло во вре­мя эпи­де­мий в сред­ние века. Как и тогда, ныне буше­ва­ла нена­висть про­тив чело­ве­ка, кото­рый обна­ру­жил болезнь и борол­ся, что­бы обуз­дать ее. Лег­ко­мыс­лен­ный народ забыл о его заслу­гах перед нау­кой. Каза­лось, что в сво­ей сле­по­те люди нена­ви­де­ли его боль­ше, чем лихо­рад­ку, кото­рая при­шла в их ове­ва­е­мый здо­ро­вым мор­ским вет­ром город.

Затем моло­дой репор­тер, обу­ре­ва­е­мый неро­но­вым огнем нена­ви­сти, доба­вил к исто­рии новый штрих. Вспом­нив уни­же­ние, кото­рое он испы­тал от рук похо­же­го на мерт­ве­ца помощ­ни­ка, он напи­сал мастер­скую ста­тью о доме и окру­же­нии док­то­ра Кла­рен­до­на. И то, и дру­гое, как он объ­явил, спо­соб­но испу­гать само­го здо­ро­во­го чело­ве­ка если не до смер­ти, то уж точ­но до лихо­рад­ки – все рав­но, чер­ной или белой. Он попы­тал­ся пред­ста­вить кост­ля­во­го помощ­ни­ка одно­вре­мен­но смеш­ным и ужас­ным, и, пожа­луй, послед­нее уда­лось ему несколь­ко боль­ше, ибо сто­и­ло ему вспом­нить о сво­ем крат­ком зна­ком­стве с этим суще­ством, как в нем неиз­мен­но под­ни­ма­лась вол­на стра­ха. Он собрал все слу­хи, кото­рые ходи­ли о нем, тща­тель­но раз­вил мысль о нечи­стом источ­ни­ке его пред­по­ла­га­е­мой уче­но­сти и туман­но намек­нул о той дья­воль­щине, кото­рая про­цве­та­ет в Афри­ке, где и нашел его док­тор Кла­рен­дон. Джор­джи­ну, кото­рая чита­ла газе­ты, эти слу­хи оскорб­ля­ли и при­чи­ня­ли ей невы­но­си­мые стра­да­ния. Часто к ней захо­див­ший Джеймс Даль­тон, как мог, пытал­ся уте­шить ее. Он был искре­нен и сер­де­чен, ибо не толь­ко хотел успо­ко­ить жен­щи­ну, кото­рую любил, но и в какой-то сте­пе­ни выра­зить ува­же­ние, кото­рое он все­гда испы­ты­вал к незем­но­му гению – бли­жай­ше­му това­ри­щу его юно­сти. Он гово­рил Джор­джине, что насто­я­щее вели­чие нико­гда не сво­бод­но от стрел зави­сти, и при­во­дил длин­ный печаль­ный пере­чень бле­стя­щих умов, раз­дав­лен­ных пятою чер­ни. Напад­ки, гово­рил он, слу­жат толь­ко под­твер­жде­ни­ем гения. «Но они при­чи­ня­ют боль, – воз­ра­жа­ла она. – И, кро­ме того, уж я‑то знаю, как Эл стра­да­ет от них, несмот­ря на все свое делан­ное рав­но­ду­шие».

Даль­тон поце­ло­вал ей руку в мане­ре, тогда еще не утра­чен­ной людь­ми хоро­ше­го про­ис­хож­де­ния.

– А для меня в тыся­чу раз боль­нее знать, что это при­чи­ня­ет боль тебе. Но ниче­го, Джор­джи­на, мы выдер­жим и вме­сте прой­дем через это.

Посте­пен­но Джор­джи­на ста­ла все боль­ше и боль­ше пола­гать­ся на силу твер­до­го по харак­те­ру губер­на­то­ра, кото­рый в моло­до­сти был ее поклон­ни­ком, и пове­рять ему все свои опа­се­ния. Напад­ки прес­сы и эпи­де­мия – это было еще дале­ко не все. Были неко­то­рые слож­но­сти с хозяй­ством. Сура­ма, оди­на­ко­во жесто­кий к людям и живот­ным, вызы­вал у нее невы­ра­зи­мое отвра­ще­ние, и она не мог­ла не чув­ство­вать, что он пред­став­лял для Аль­фре­да какое-то не под­да­ю­ще­е­ся опре­де­ле­нию зло. Ей не нра­ви­лись и тибет­цы, но более все­го стран­ным каза­лось то, что не могу­щий знать их язы­ка Сура­ма сво­бод­но общал­ся с ними. Аль­фред не захо­тел ска­зать ей, кем или чем на самом деле явля­ет­ся Сура­ма, но одна­жды очень неохот­но объ­яс­нил, что он гораз­до стар­ше, чем это счи­та­ет­ся воз­мож­ным у людей, и что он овла­дел неки­ми тай­на­ми и про­шел через испы­та­ния, кото­рые сде­ла­ли его фено­ме­ном вели­чай­шей цен­но­сти для любо­го уче­но­го, иссле­ду­ю­ще­го скры­тые загад­ки при­ро­ды.

Взвол­но­ван­ный ее бес­по­кой­ством Даль­тон стал еще более частым гостем в доме Кла­рен­до­нов, хотя и заме­чал, что его при­сут­ствие глу­бо­ко воз­му­ща­ло Сура­му. Кост­ля­вый слу­га стран­но посмат­ри­вал на него сво­и­ми пусты­ми глаз­ни­ца­ми и, встре­чая его или закры­вая за ним дверь, хихи­кал так зло­ве­ще, что у Даль­то­на по спине про­бе­га­ли мураш­ки. Меж­ду тем, док­тор Кла­рен­дон, каза­лось, забыл обо всем, что не каса­лось его рабо­ты в Сан- Квен­тине, куда он каж­дый день отправ­лял­ся на сво­ей мотор­ной лод­ке в сопро­вож­де­нии одно­го лишь Сура­мы, кото­рый пра­вил рулем, пока док­тор читал или про­смат­ри­вал свои запи­си. Даль­тон при­вет­ство­вал эти регу­ляр­ные отлуч­ки, посколь­ку они поз­во­ля­ли ему вновь доби­вать­ся руки Джор­джи­ны. Когда ему слу­ча­лось заси­жи­вать­ся до при­ез­да Аль­фре­да, тот неиз­мен­но дру­же­люб­но при­вет­ство­вал его, несмот­ря на при­выч­ную сдер­жан­ность. Со вре­ме­нем помолв­ка Джейм­са и Джор­джи­ны ста­ла делом решен­ным, и они жда­ли лишь под­хо­дя­ще­го слу­чая, что­бы пого­во­рить с Аль­фре­дом.

Будучи бла­го­род­ным и твер­дым чело­ве­ком, губер­на­тор не жалел сил, что­бы повер­нуть настро­е­ние прес­сы в сто­ро­ну сво­е­го дав­не­го дру­га. Вско­ре уже и прес­са, и чинов­ни­ки ощу­ти­ли его нажим. Ему даже уда­лось заин­те­ре­со­вать уче­ных с восто­ка, кото­рые при­е­ха­ли в Кали­фор­нию, что­бы изу­чать лихо­рад­ку и иссле­до­вать анти­ба­цил­лу, кото­рую вывел и усо­вер­шен­ство­вал Кла­рен­дон. Эти меди­ки и био­ло­ги, одна­ко, не полу­чи­ли жела­е­мых све­де­ний, и мно­гие из них уеха­ли весь­ма рас­сер­жен­ны­ми. Они напе­ча­та­ли враж­деб­ные Кла­рен­до­ну ста­тьи, обви­няя его в попу­лиз­ме и нечест­ной игре, наме­кая на то, что он скры­ва­ет свои мето­ды из недо­стой­но­го для про­фес­си­о­на­ла стрем­ле­ния к лич­ной выго­де.

К сча­стью, дру­гие были более бла­го­же­ла­тель­ны в оцен­ках и с энту­зи­аз­мом писа­ли о Кла­рен­доне и его рабо­те. Они виде­ли паци­ен­тов и смог­ли оце­нить, как вели­ко­леп­но он дер­жал в узде ужас­ную болезнь. Его скрыт­ность в отно­ше­нии анти­ток­си­на они сочли совер­шен­но оправ­дан­ной, посколь­ку слиш­ком ран­нее рас­про­стра­не­ние несо­вер­шен­но­го пре­па­ра­та мог­ло бы нане­сти боль­ше­вре­да, чем поль­зы. Сам Кла­рен­дон про­из­вел на них силь­ное впе­чат­ле­ние, и они, не колеб­лясь, срав­ни­ва­ли его с Джен­не­ром, Листе­ром, Кохом, Пасте­ром, Мечниковым(6) и дру­ги­ми вели­ки­ми людь­ми, чья жизнь была непре­рыв­ным слу­же­ни­ем меди­цине и чело­ве­че­ству. Даль­тон акку­рат­но соби­рал для Аль­фре­да все ста­тьи, где о нем гово­ри­лось хоро­шо, и лич­но при­но­сил их ему домой в каче­стве пред­ло­га для сви­да­ния с Джор­джи­ной. Они, одна­ко, не про­из­во­ди­ли на уче­но­го долж­но­го впе­чат­ле­ния, в край­нем слу­чае вызы­вая у него лишь пре­зри­тель­ную улыб­ку, и он, как пра­ви­ло, бро­сал их для озна­ком­ле­ния Сура­ме, чей глу­бо­кий раз­дра­жа­ю­щий смех во вре­мя чте­ния достав­лял док­то­ру огром­ное удо­воль­ствие.

Одна­жды в нача­ле фев­ра­ля, в поне­дель­ник вече­ром, Даль­тон при­шел с твер­дым наме­ре­ни­ем про­сить у Кла­рен­до­на руки его сест­ры. Дверь ему откры­ла сама Джор­джи­на, и когда они напра­ви­лись к дому, он оста­но­вил­ся при­лас­кать огром­ную соба­ку, кото­рая под­бе­жа­ла к нему и дру­же­люб­но прыг­ну­ла на грудь. Это был Дик, люби­мый сен­бер­нар Джор­джи­ны, и Даль­тон вновь пора­до­вал­ся, что его любит суще­ство, кото­рое так мно­го зна­чит для нее.

Дик был рад встре­че – сво­им энер­гич­ным натис­ком он раз­вер­нул губер­на­то­ра почти на 180 гра­ду­сов, тихо тявк­нул и кинул­ся бежать меж­ду дере­вья­ми по направ­ле­нию к кли­ни­ке. Вско­ре он оста­но­вил­ся и обер­нул­ся, как бы при­гла­шая Даль­то­на после­до­вать за ним. Даль­тон так и сде­лал. Джор­джи­на, кото­рая все­гда счи­та­лась с при­хо­тя­ми сво­е­го лох­ма­то­го любим­ца, зна­ком пока­за­ла Даль­то­ну, что­бы он посмот­рел, чего хочет соба­ка, и они мед­лен­но напра­ви­лись за псом, а тот с готов­но­стью пустил­ся вглубь запад­ной части дво­ра, где на фоне звезд над огром­ной кир­пич­ной сте­ной выри­со­вы­ва­лась ост­ро­ко­неч­ная кры­ша кли­ни­ки.

По кра­ям тем­ных штор про­би­вал­ся свет – Аль­фред и Сура­ма еще рабо­та­ли. Вне­зап­но изнут­ри раз­дал­ся сла­бый при­глу­шен­ный звук, похо­жий на плач ребен­ка – печаль­ный при­зыв «Мама! Мама!». Дик зала­ял, а Джеймс и Джор­джи­на вздрог­ну­ли. Потом Джор­джи­на улыб­ну­лась, вспом­нив о попу­га­ях, кото­рых Кла­рен­дон все­гда дер­жал для экс­пе­ри­мен­тов, и потре­па­ла Дика по голо­ве, то ли в знак про­ще­ния за то, что он ввел ее и Даль­то­на в заблуж­де­ние, то ли желая убе­дить его, что он обма­нул­ся сам. Когда они неспеш­но повер­ну­ли к дому, Даль­тон ска­зал, что хочет этим вече­ром пого­во­рить с Аль­фре­дом об их помолв­ке. Джор­джи­на не воз­ра­жа­ла. Она зна­ла, что брат едва ли захо­чет терять в ее лице пре­дан­но­го управ­ля­ю­ще­го, но вери­ла, что он не будет пре­пят­ство­вать их сча­стью. Поз­же в дом бод­рым шагом вошел Кла­рен­дон. На лице его было напи­са­но менее угрю­мое выра­же­ние, чем обыч­но. Даль­тон, уви­дев в этом доб­рый знак, при­обод­рил­ся. Док­тор креп­ко пожал ему руку и по обык­но­ве­нию весе­ло спро­сил: «Ну, Джим­ми, как у нас пожи­ва­ет поли­ти­ка в этом году?» Он взгля­нул на Джор­джи­ну, и она под каким-то пред­ло­гом ушла, а двое муж­чин сели и заго­во­ри­ли на общие темы. Поне­мно­гу, через вос­по­ми­на­ния об их преж­ней юно­сти, Даль­тон шел к сво­ей цели, пока нако­нец не задал вопрос пря­мо: «Элфи, я хочу женить­ся на Джор­джине. Ты бла­го­сло­вишь нас?» Вни­ма­тель­но гля­дя на ста­ро­го дру­га, Даль­тон уви­дел, как на его лицо лег­ла тень. Тем­ные гла­за на секун­ду вспых­ну­ли, а потом потух­ли, и в них отра­зи­лось при­выч­ное спо­кой­ствие. Итак, нау­ка – или эго­изм взя­ли верх! – Ты про­сишь невоз­мож­но­го, Джеймс. Джор­джи­на уже не бес­печ­ный моты­лек, каким она была десять лет назад. У нее теперь есть место на служ­бе истине и чело­ве­че­ству, и это место здесь. Она реши­ла посвя­тить свою жизнь моей рабо­те – хозяй­ству, кото­рое дела­ет воз­мож­ным мою рабо­ту, – и здесь не может быть дезер­тир­ства и пота­ка­ния лич­ным при­хо­тям.

Даль­тон ждал, когда он закон­чит. Все тот же ста­рый фана­тизм – чело­ве­че­ство про­тив лич­но­сти! Док­тор явно хотел испор­тить жизнь сво­ей сест­ре. Потом губер­на­тор попы­тал­ся отве­тить.

– Но послу­шай, Элфи, неуже­ли ты хочешь ска­зать, что Джор­джи­на так необ­хо­ди­ма для тво­ей рабо­ты, что ее надо пре­вра­тить в рабы­ню и муче­ни­цу? Где же твое чув­ство меры, мой милый? Если бы речь шла о Сура­ме или о ком-то еще, без кого твои экс­пе­ри­мен­ты невоз­мож­ны – это дру­гое дело; но Джор­джи­на все­го лишь управ­ля­ет домом. Она обе­ща­ла стать моей женой и гово­рит, что любит меня. Какое ты име­ешь пра­во рас­по­ря­жать­ся жиз­нью, кото­рая тебе не при­над­ле­жит? Какое ты име­ешь пра­во?

– Хва­тит, Джеймс! – лицо Кла­рен­до­на было камен­ным и блед­ным. Имею я пра­во или нет рас­по­ря­жать­ся сво­ей соб­ствен­ной семьей, это посто­рон­них не каса­ет­ся.

– Посто­рон­них!.. И ты можешь это гово­рить чело­ве­ку, кото­рый…? Даль­тон чуть не задох­нул­ся от гне­ва. Сталь­ной голос док­то­ра сно­ва пре­рвал его. – Посто­рон­них для моей семьи, а с это­го момен­та и для мое­го дома, – отче­ка­нил он. – Даль­тон, ваша наг­лость захо­дит слиш­ком дале­ко! Про­щай­те, губер­на­тор!

И Кла­рен­дон вышел из ком­на­ты, не подав на про­ща­нье руки. Даль­тон сидел в оце­пе­не­нии, не зная, что делать, когда вошла Джор­джи­на. По ее лицу было вид­но, что она гово­ри­ла с бра­том. Даль­тон поры­ви­сто схва­тил ее за руки. – Ну, Джор­джи, что ты ска­жешь? Боюсь, тебе пред­сто­ит сде­лать выбор меж­ду Элфи и мной. Ты зна­ешь, что я чув­ствую – зна­ешь, како­во мне было тогда, когда я бро­сил вызов тво­е­му отцу. Что ты отве­тишь на этот раз?

Он замол­чал, и она мед­лен­но ска­за­ла: – Джеймс, ты веришь, что я люб­лю тебя? Он кив­нул и с надеж­дой сжал ее руки.

– Тогда, если ты меня любишь, тебе при­дет­ся немно­го подо­ждать. Не обра­щай вни­ма­ния на гру­бость Элфи. Его сто­ит пожа­леть. Я не могу сей­час рас­ска­зать тебе обо всем, но ты ведь зна­ешь, как я бес­по­ко­юсь. Это все из-за его напря­жен­ной рабо­ты и руга­ни вокруг нее. А чего сто­ит это ужас­ное созда­ние Сура­ма с его гла­за­ми и сме­хом! Я боюсь, что он не выдер­жит – он пере­утом­лен боль­ше, чем кажет­ся со сто­ро­ны. Я это вижу, пото­му что знаю его всю жизнь. Он меня­ет­ся мед­лен­но сги­ба­ет­ся под сво­ей ношей – и пря­чет это за сво­ей рез­ко­стью. Ты пони­ма­ешь, что я хочу ска­зать, прав­да, доро­гой?

Она оста­но­ви­лась, и Джеймс сно­ва кив­нул, при­жи­мая ее руку к сво­ей гру­ди. Потом она закон­чи­ла:

– Обе­щай же мне, доро­гой, быть тер­пе­ли­вым. Я долж­на остать­ся с ним. Долж­на!

Неко­то­рое вре­мя Даль­тон сто­ял, мол­ча опу­стив голо­ву в почти свя­щен­ном поклоне. В этой пре­дан­ной жен­щине было боль­ше от Хри­ста, чем в любом дру­гом чело­ве­ке, и перед лицом такой люб­ви и вер­но­сти он не мог боль­ше наста­и­вать.

Сло­ва печа­ли и рас­ста­ва­ния были корот­ки, и Джеймс, чьи голу­бые гла­за были пол­ны слез, едва раз­ли­чал сухо­па­ро­го слу­гу, когда тот откры­вал перед ним воро­та. Но когда они с шумом захлоп­ну­лись, он услы­шал тот леде­ня­щий душу смех, кото­рый так хоро­шо знал, и понял, что это был Сура­ма – Сура­ма, кото­ро­го Джор­джи­на назы­ва­ла злым гени­ем сво­е­го бра­та. Уда­ля­ясь твер­ды­ми шага­ми, Даль­тон при­нял реше­ние быть насто­ро­же и немед­лен­но пред­при­нять реши­тель­ные дей­ствия при пер­вых же при­зна­ках беды.

III

Меж­ду тем в сан-Фран­цис­ко, где все еще не смол­ка­ли тол­ки об эпи­де­мии, все боль­ше рас­про­стра­ня­лась глу­бо­кая непри­язнь к Кла­рен­до­ну. На самом деле слу­ча­ев забо­ле­ва­ния вне стен тюрь­мы было очень мало, и почти все они при­хо­ди­лись на бед­ней­шие слои мек­си­кан­ско­го насе­ле­ния, кото­рое, вслед­ствие жиз­ни в анти­са­ни­тар­ных усло­ви­ях, явля­лось посто­ян­ным источ­ни­ком все­воз­мож­ных неду­гов, но поли­ти­кам и обы­ва­те­лям это­го было доста­точ­но, что­бы под­дер­жать напад­ки на док­то­ра. Видя, что Даль­тон непо­ко­ле­бим, защи­щая Кла­рен­до­на, оппо­зи­ци­о­не­ры, дог­ма­ти­ки от меди­ци­ны и поли­ти­ка­ны пере­клю­чи­ли свое недо­воль­ство на зако­но­да­тель­ную власть; рас­чет­ли­во объ­еди­нив про­тив­ни­ков Кла­рен­до­на и ста­рых вра­гов губер­на­то­ра, они гото­ви­лись боль­шин­ством голо­сов запу­стить в дей­ствие закон, по кото­ро­му пра­во назна­че­ния в лечеб­ные заве­де­ния пере­да­ва­лось от гла­вы испол­ни­тель­ной вла­сти в раз­лич­ные заин­те­ре­со­ван­ные коми­те­ты или комис­сии.

Ни один лоб­бист так актив­но не под­дер­жи­вал эту идею, как глав­ный помощ­ник Кла­рен­до­на, док­тор Джо­у­нз. С само­го нача­ла зави­дуя сво­е­му началь­ни­ку, он усмот­рел в этом воз­мож­ность обер­нуть дело в свою поль­зу и бла­го­да­рил судь­бу за то обсто­я­тель­ство (из-за кото­ро­го он, кста­ти, и зани­мал свое нынеш­нее поло­же­ние), что при­хо­дит­ся род­ствен­ни­ком пред­се­да­те­лю попе­чи­тель­ско­го сове­та тюрь­мы. Если бы новый закон был при­нят, это есте­ствен­ным обра­зом выли­лось бы в сме­ще­ние Кла­рен­до­на и назна­че­ние на его место само­го док­то­ра Джо­у­н­за, а пото­му он раз­вил бур­ную дея­тель­ность, забо­тясь преж­де все­го о соб­ствен­ных инте­ре­сах. Джо­у­нз вопло­щал в себе те чер­ты, кото­рых не было у Кла­рен­до­на: это был интри­ган по нату­ре, льсти­вый оппор­ту­нист, забо­тив­ший­ся в первую голо­ву о сво­ей карье­ре, а о нау­ке лишь меж­ду про­чим. Он был беден и жаж­дал занять долж­ность с твер­дым окла­дом в про­ти­во­по­лож­ность бога­то­му и неза­ви­си­мо­му уче­но­му, кото­ро­го хотел вытес­нить. Итак, с кры­си­ным ковар­ством и упор­ством он под­ка­пы­вал­ся под вели­ко­го био­ло­га и одна­жды был воз­на­граж­ден радост­ным изве­сти­ем о том, что дол­го­ждан­ный закон про­шел. С это­го момен­та губер­на­тор боль­ше не мог про­из­во­дить назна­че­ния в госу­дар­ствен­ные заве­де­ния, и меди­цин­ское руко­вод­ство Сан-Квен­ти­ном опре­де­ля­лось сове­том тюрь­мы.

Кла­рен­дон был един­ствен­ным, кто не заме­чал всей этой зако­но­да­тель­ной сума­то­хи. Пол­но­стью погло­щен­ный сво­и­ми дела­ми и иссле­до­ва­ни­я­ми, он оста­вал­ся слеп к пре­да­тель­ству «это­го осла Джо­у­н­за», кото­рый рабо­тал бок о бок с ним, и глух к сплет­ням, цир­ку­ли­ро­вав­шим в кон­то­ре началь­ни­ка тюрь­мы. Он нико­гда в жиз­ни не читал газет, а изгна­ние Даль­то­на из дома обо­рва­ло послед­нюю реаль­ную нить, свя­зы­вав­шую его с собы­ти­я­ми внеш­не­го мира. Со свой­ствен­ной всем отшель­ни­кам наив­но­стью он нико­гда не заду­мы­вал­ся о непроч­но­сти сво­е­го поло­же­ния. При­ни­мая во вни­ма­ние пре­дан­ность Даль­то­на и то, что он умел про­щать даже самые боль­шие оби­ды (как пока­за­ло его пове­де­ние в слу­чае со ста­рым Кла­рен­до­ном, раз­да­вив­шим его отца на фон­до­вой бир­же), разу­ме­ет­ся, не было и речи о том, что­бы губер­на­тор мог сме­стить док­то­ра; поли­ти­че­ское неве­же­ство Кла­рен­до­на не мог­ло пред­ви­деть вне­зап­но­го пово­ро­та собы­тий, когда пра­во назна­че­ния и сме­ще­ния пере­хо­ди­ло бы в совер­шен­но иные руки. Поэто­му, когда Даль­тон уехал в Сакра­мен­то, он лишь удо­вле­тво­рен­но улыб­нул­ся, убеж­ден­ный, что его место в Сан-Квен­тине и место его сест­ры в доме оди­на­ко­во надеж­но защи­ще­ны от пося­га­тельств. Он при­вык полу­чать то, чего хотел, и вооб­ра­жал, что уда­ча все еще сопут­ству­ет ему.

В первую неде­лю мар­та, через день-два после при­ня­тия зако­на, пред­се­да­тель сове­та тюрь­мы при­был в Сан-Квен­тин. Кла­рен­до­на не было, но док­тор Джо­у­нз с радо­стью про­вел важ­но­го посе­ти­те­ля (меж­ду про­чим, сво­е­го соб­ствен­но­го дядю) по огром­но­му лаза­ре­ту, оста­но­вив­шись на пала­те для боль­ных лихо­рад­кой, полу­чив­шей печаль­ную извест­ность бла­го­да­ря стра­ху и уси­ли­ям прес­сы. К это­му вре­ме­ни, неволь­но убеж­ден­ный уве­рен­но­стью Кла­рен­до­на в том, что лихо­рад­ка не зараз­на, Джо­у­нз с улыб­кой объ­яс­нил дяде, что боять­ся нече­го, и пред­ло­жил вни­ма­тель­но осмот­реть паци­ен­тов и осо­бен­но жут­кий ске­лет, кото­рый неко­гда был насто­я­щим гиган­том, пол­ным сил и энер­гии, а теперь, как он намек­нул, мед­лен­но и мучи­тель­но уми­рал из-за того, что Кла­рен­дон не хотел давать ему необ­хо­ди­мо­го лекар­ства.

– Вы хоти­те ска­зать, – вос­клик­нул пред­се­да­тель, – что док­тор Кла­рен­дон отка­зы­ва­ет­ся дать это­му чело­ве­ку то, что может его спа­сти?

– Имен­но так, – под­хва­тил док­тор Джо­у­нз и замол­чал, так как в это мгно­ве­ние дверь откры­лась и в пала­ту вошел сам Кла­рен­дон. Он холод­но кив­нул Джо­у­н­зу и с неодоб­ре­ни­ем погля­дел на незна­ко­мо­го посе­ти­те­ля.

– Док­тор Джо­у­нз, мне каза­лось, вы зна­е­те, что это­го боль­но­го вооб­ще нель­зя бес­по­ко­ить. И раз­ве я не гово­рил вам, что­бы посе­ти­те­лей не впус­ка­ли без спе­ци­аль­но­го раз­ре­ше­ния?

Преж­де чем пле­мян­ник сумел пред­ста­вить сво­е­го началь­ствен­но­го род­ствен­ни­ка, пред­се­да­тель вме­шал­ся в раз­го­вор.

– Про­сти­те, док­тор Кла­рен­дон, но пра­виль­но ли я понял, что вы отка­зы­ва­е­тесь дать это­му чело­ве­ку лекар­ство, кото­рое может спа­сти его? Кла­рен­дон холод­но взгля­нул на него и отве­тил с метал­лом в голо­се:

– Это неумест­ный вопрос, сэр. Я здесь началь­ник, а посе­ти­те­ли сюда вооб­ще не допус­ка­ют­ся. Пожа­луй­ста, немед­лен­но покинь­те поме­ще­ние. Пред­се­да­тель сове­та, втайне обла­дав­ший нема­лым актер­ским даро­ва­ни­ем, отве­тил с боль­шим высо­ко­ме­ри­ем, чем было необ­хо­ди­мо.

– Вы меня непра­виль­но поня­ли, сэр! Я, а не вы, здесь хозя­ин. Вы раз­го­ва­ри­ва­е­те с пред­се­да­те­лем сове­та тюрь­мы, Более того, дол­жен ска­зать, что счи­таю вашу дея­тель­ность угро­зой бла­го­по­лу­чию заклю­чен­ных и дол­жен сде­лать пред­ло­же­ние о вашей отстав­ке. С это­го момен­та руко­во­дить будет док­тор Джо­у­нз, а если вы наме­ре­ны оста­вать­ся здесь до офи­ци­аль­но­го реше­ния, то буде­те вынуж­де­ны под­чи­нять­ся ему.

Это был вели­кий миг в жиз­ни Уил­фре­да Джо­у­н­за. Ни до, ни после это­го ему уже не дово­ди­лось пере­жи­вать момен­та тако­го тор­же­ства, а пото­му не будем питать к нему недоб­рых чувств. В кон­це кон­цов, он был не столь­ко пло­хим, сколь­ко малень­ким чело­ве­ком, и мог сле­до­вать лишь кодек­су малень­ко­го чело­ве­ка – а имен­но, забо­тить­ся о себе любой ценой. Кла­рен­дон застыл, уста­вив­шись на гово­рив­ше­го и сооб­ра­жая, не сошел ли тот с ума, но в сле­ду­ю­щий миг тор­же­ству­ю­щее выра­же­ние на лице док­то­ра Джо­у­н­за убе­ди­ло его, что про­ис­хо­дит дей­стви­тель­но нечто очень важ­ное. Он отве­тил с ледя­ной веж­ли­во­стью.

– Несо­мнен­но, вы имен­но тот, кем себя назы­ва­е­те, сэр. Но, к сча­стью, меня назна­чил губер­на­тор шта­та, и, таким обра­зом, толь­ко он и может это назна­че­ние отме­нить. Пред­се­да­тель и его пле­мян­ник смот­ре­ли на него в недо­уме­нии, не пони­мая, до какой сте­пе­ни может дохо­дить неве­же­ство это­го чело­ве­ка в свет­ских делах. Затем стар­ший из дво­их, уяс­нив поло­же­ние, подроб­но рас­ска­зал ему о послед­них изме­не­ни­ях в зако­но­да­тель­стве шта­та. – Если бы я нашел, что посту­па­ю­щие сиг­на­лы не содер­жат ни кап­ли исти­ны, – заклю­чил он, – я бы отло­жил при­ня­тие реше­ния, но слу­чай с этим несчаст­ным и ваше соб­ствен­ное занос­чи­вое пове­де­ние не остав­ля­ют мне выбо­ра. Итак…

Но док­тор Кла­рен­дон пере­бил его рез­ким тоном.

– Итак, в насто­я­щее вре­мя я здесь началь­ник, и про­шу вас немед­лен­но поки­нуть это поме­ще­ние.

Пред­се­да­тель побаг­ро­вел и взо­рвал­ся:

– Послу­шай­те, да вы пони­ма­е­те, с кем вы раз­го­ва­ри­ва­е­те? Я вас выстав­лю отсю­да, черт бы побрал вашу наг­лость!

Но ему едва уда­лось закон­чить эту фра­зу. Вне­зап­но пре­вра­тив­шись в сплош­ной сгу­сток нена­ви­сти, вели­кий уче­ный нанес двой­ной удар обо­и­ми кула­ка­ми с такой сверхъ­есте­ствен­ной силой, какой никто бы в нем не запо­до­зрил. И если необыч­ной была сила, то не менее исклю­чи­тель­ной ока­за­лась и точ­ность это­го уда­ра: даже чем­пи­он рин­га не мог бы добить­ся луч­ше­го резуль­та­та. Оба его про­тив­ни­ка – и пред­се­да­тель, и док­тор Джо­у­нз – были сра­же­ны напо­вал, один – в лицо, дру­гой – в под­бо­ро­док. Сва­лив­шись на пол, как под­руб­лен­ные дере­вья, они упо­ко­и­лись там без каких-либо при­зна­ков созна­ния. Кла­рен­дон же, каза­лось, совер­шен­но овла­дел собой и, при­хва­тив шля­пу с тро­стью, вышел, что­бы при­со­еди­нить­ся к сидев­ше­му в лод­ке Сура­ме. Лишь когда они тро­ну­лись в путь, док­тор нако­нец дал сло­вес­ный выход сне­дав­шей его ужас­ной яро­сти. С пере­ко­шен­ным от нена­ви­сти лицом он при­звал на голо­вы сво­их вра­гов все извест­ные ему про­кля­тия звезд и над­звезд­ных бездн, так что даже Сура­ма содрог­нул­ся, сотво­рил древ­ний знак, кото­рый не опи­сан ни в одной кни­ге по исто­рии, и впер­вые забыл рас­сме­ять­ся.

IV

Джор­джи­на ста­ра­лась, как мог­ла, смяг­чить нане­сен­ный бра­ту удар. Он вер­нул­ся домой, исто­щен­ный мораль­но и физи­че­ски, и, прой­дя в биб­лио­те­ку, обес­си­лен­но рух­нул в крес­ло. В этой сумрач­ной ком­на­те его пре­дан­ная сест­ра мало-пома­лу узна­ла почти неве­ро­ят­ную новость. Она сра­зу же при­ня­лась неж­но уте­шать его и заста­ви­ла понять, какой огром­ный, хотя и неволь­ный, вклад в его вели­чие внес­ли все эти напад­ки, пре­сле­до­ва­ния и даже само сме­ще­ние с долж­но­сти. Он пытал­ся отне­стись к это­му с при­су­щим ему рав­но­ду­ши­ем, и, пожа­луй, смог бы добить­ся это­го, если бы дело каса­лось лишь его лич­но­го досто­ин­ства. Но поте­рять воз­мож­ность зани­мать­ся науч­ны­ми иссле­до­ва­ни­я­ми это­го он был не в силах пере­не­сти, и, поми­нут­но взды­хая, сно­ва и сно­ва повто­рял, что еще три меся­ца рабо­ты в тюрь­ме мог­ли бы нако­нец дать ему столь дол­го иско­мую бацил­лу, кото­рая сде­ла­ла бы любую лихо­рад­ку досто­я­ни­ем про­шло­го.

Тогда Джор­джи­на при­бег­ла к дру­го­му спо­со­бу обод­ре­ния и ска­за­ла, что, разу­ме­ет­ся, тюрем­ный совет сно­ва пошлет за ним, если лихо­рад­ка не закон­чит­ся или, наобо­рот, вспых­нет с новой силой. Но даже это не подей­ство­ва­ло, и Кла­рен­дон отве­чал лишь корот­ки­ми, горь­ки­ми, иро­ни­че­ски­ми и мало­по­нят­ны­ми фра­за­ми, всем сво­им тоном пока­зы­вая, как глу­бо­ко уко­ре­ни­лись в нем отча­я­ние и оби­да.

– Закон­чит­ся? Вспых­нет сно­ва? О, разу­ме­ет­ся, закон­чит­ся! По край­ней мере, они так поду­ма­ют. Они будут думать что угод­но, неза­ви­си­мо от про­ис­хо­дя­щих у них под носом собы­тий! Неве­же­ствен­ные гла­за не видят ниче­го, а пло­хие работ­ни­ки нико­гда не дела­ют откры­тий. Нау­ка нико­гда не пово­ра­чи­ва­ет­ся лицом к таким людям. И они еще назы­ва­ют себя вра­ча­ми! Ты толь­ко пред­ставь, что этот осел Джо­у­нз будет моим началь­ни­ком! Ухмыль­нув­шись, он раз­ра­зил­ся таким дья­воль­ским хохо­том, что Джор­джи­на неволь­но вздрог­ну­ла.

Все после­до­вав­шие дни уны­ние без­раз­дель­но цари­ло в доме Кла­рен­до­нов. Неуто­ми­мый ум док­то­ра погру­зил­ся в пол­ную и безыс­ход­ную депрес­сию, и он навер­ня­ка отка­зал­ся бы от еды, если бы Джор­джи­на силой не застав­ля­ла его при­ни­мать пищу. Боль­шая тет­радь с наблю­де­ни­я­ми в закры­том виде лежа­ла на сто­ле в биб­лио­те­ке, а малень­кий золо­той шприц с сыво­рот­кой про­тив лихо­рад­ки – его соб­ствен­ное искус­ное при­спо­соб­ле­ние с запас­ным резер­ву­а­ром, при­креп­лен­ным к широ­ко­му золо­то­му коль­цу на паль­це, – празд­но поко­ил­ся в малень­ком кожа­ном футля­ре рядом с ней. Энер­гия, често­лю­би­вые замыс­лы и неуто­ли­мое жела­ние наблю­дать и иссле­до­вать, каза­лось, умер­ли в нем; он ниче­го не спра­ши­вал о сво­ей кли­ни­ке, где сот­ни про­би­рок с куль­ту­рой виру­са выстро­и­лись в ряд, напрас­но ожи­дая его.

Бес­чис­лен­ные живот­ные, кото­рых дер­жа­ли для опы­тов, рез­ви­лись, живые и хоро­шо откорм­лен­ные, под ран­ним весен­ним солн­цем, и когда Джор­джи­на, про­гу­ли­ва­ясь меж­ду ряда­ми роз, под­хо­ди­ла к клет­кам, она испы­ты­ва­ла­ка­кое- то неумест­ное сча­стье. При этом она вполне осо­зна­ва­ла его тра­ги­че­скую мимо­лет­ность – ведь нача­ло новой рабо­ты вско­ре сде­ла­ло бы всех этих малень­ких созда­ний неволь­ны­ми жерт­ва­ми нау­ки. Зная это, она усмат­ри­ва­ла в без­дей­ствии сво­е­го бра­та некое бла­го, и поощ­ря­ла его отдых, в кото­ром он так отча­ян­но нуж­дал­ся. Восемь слуг-тибет­цев бес­шум­но дви­га­лись по дому, как обыч­но, без­уко­риз­нен­но испол­няя свои обя­зан­но­сти, и Джор­джи­на сле­ди­ла, что­бы заве­ден­ный в доме рас­по­ря­док не нару­шал­ся из-за того, что хозя­ин отды­ха­ет.

Рав­но­душ­но оста­вив нау­ку и стрем­ле­ние к успе­ху ради хала­та и ком­нат­ных шле­пан­цев, Кла­рен­дон поз­во­лял Джор­джине обра­щать­ся с собой, как с ребен­ком. Он встре­чал ее мате­рин­ские хло­по­ты тихой печаль­ной улыб­кой и неиз­мен­но под­чи­нял­ся ее ука­за­ни­ям и рас­по­ря­же­ни­ям. Дом оку­та­ла смут­ная атмо­сфе­ра апа­тии и меч­та­тель­но­го бла­жен­ства, един­ствен­ным дис­со­нан­сом в кото­рой был Сура­ма. Он выгля­дел по-насто­я­ще­му несчаст­ным и часто угрю­мо и него­ду­ю­ще смот­рел на свет­лое без­мя­теж­ное лицо Джор­джи­ны. Экс­пе­ри­мен­ты были его един­ствен­ной радо­стью, и он тос­ко­вал без при­выч­ных заня­тий – ему нра­ви­лось хва­тать обре­чен­ных живот­ных, тащить их, стис­нув в руках, в кли­ни­ку, и, зло­ве­ще посме­и­ва­ясь, наблю­дать горя­щим застыв­шим взгля­дом, как они посте­пен­но погру­жа­ют­ся в окон­ча­тель­ную кому, широ­ко рас­крыв вос­па­лен­ные гла­за и высу­нув изо рта рас­пух­ший, покры­тый пеной язык. Сей­час он явно при­хо­дил в отча­я­ние при виде без­за­бот­ных живот­ных в клет­ках и часто спра­ши­вал у Кла­рен­до­на, нет ли у того каких рас­по­ря­же­ний. Обна­ру­жив, что док­тор без­уча­стен ко все­му на све­те и не жела­ет начи­нать рабо­ту, он уда­лял­ся, бор­мо­ча себе под нос про­кля­тья, и по-коша­чьи про­кра­ды­вал­ся в свою ком­на­ту в под­ва­ле, где его голос ино­гда зву­чал в стран­ных глу­бо­ких рит­мах, непри­ят­но напо­ми­нав­ших какой-то жут­кий обряд.

Все это дей­ство­ва­ло Джор­джине на нер­вы, но не так силь­но, как про­дол­жи­тель­ная апа­тия бра­та. Ее тре­во­жи­ло, что это состо­я­ние затя­ги­ва­ет­ся, и посте­пен­но эта тре­во­га вытес­ни­ла при­су­щее ей в послед­ние дни радост­ное настро­е­ние, кото­рое так силь­но раз­дра­жа­ло Сура­му. Она сама раз­би­ра­лась в меди­цине и с точ­ки зре­ния пси­хи­ат­ра нахо­ди­ла состо­я­ние док­то­ра весь­ма неудо­вле­тво­ри­тель­ным; теперь ее так же пуга­ло отсут­ствие у него энту­зи­аз­ма и энер­гии, как преж­де – его фана­ти­че­ский пыл и пере­утом­ле­ние. Неуже­ли затя­нув­ша­я­ся мелан­хо­лия пре­вра­тит чело­ве­ка неко­гда бле­стя­ще­го ума в без­на­деж­но­го иди­о­та?

Одна­ко к кон­цу мая про­изо­шла вне­зап­ная пере­ме­на. Позд­нее Джор­джи­на часто вспо­ми­на­ла мель­чай­шие дета­ли, свя­зан­ные с ней – такие, как, напри­мер, при­слан­ная Сура­ме нака­нуне короб­ка с алжир­ским поч­то­вым штем­пе­лем, от кото­рой шел ужас­но непри­ят­ный запах, или вне­зап­ная силь­ная гро­за – крайне ред­кое для Кали­фор­нии явле­ние, – раз­ра­зив­ша­я­ся в ту ночь, когда Сура­ма гром­че и напря­жен­нее обыч­но­го пел свои моно­тон­ные молит­вы за запер­той под­валь­ной две­рью. После гро­зы был сол­неч­ный день, и она соби­ра­ла в саду цве­ты для сто­ло­вой. Вой­дя в дом, она мель­ком уви­де­ла сво­е­го бра­та в биб­лио­те­ке: пол­но­стью оде­тый, он сидел за сто­лом, попе­ре­мен­но све­ря­ясь с замет­ка­ми в сво­ей тол­стой тет­ра­ди для наблю­де­ний и делая новые запи­си уве­рен­ны­ми росчер­ка­ми пера. Он был бодр и энер­ги­чен, и в его дви­же­ни­ях чув­ство­ва­лась живость, когда он пере­во­ра­чи­вал стра­ни­цу за стра­ни­цей или брал кни­гу из стоп­ки на дру­гом кон­це сто­ла. Джор­джи­на с радо­стью и облег­че­ни­ем поспе­ши­ла поста­вить цве­ты, но когда она вер­ну­лась в биб­лио­те­ку, то обна­ру­жи­ла, что бра­та там уже не было.

Она, конеч­но, реши­ла, что ее брат, долж­но быть, рабо­та­ет в кли­ни­ке и обра­до­ва­лась при мыс­ли о том, что его преж­ний ум и целе­устрем­лен­ность вер­ну­лись к нему. Пони­мая, что было бес­по­лез­но ожи­дать его к зав­тра­ку, она поела одна и отло­жи­ла немно­го еды на слу­чай, если он неожи­дан­но вер­нет­ся. Но он все не при­хо­дил. Он навер­сты­вал поте­рян­ное вре­мя, и когда она вышла погу­лять сре­ди роз, они с Сура­мой все еще тру­ди­лись в боль­шой, обши­той проч­ны­ми дос­ка­ми кли­ни­ке.

Бро­дя сре­ди бла­го­уха­ю­щих цве­точ­ных клумб, она уви­де­ла, как Сура­ма отби­ра­ет живот­ных для опы­тов. Она хоте­ла бы реже встре­чать­ся с ним, ибо при одном его виде ее все­гда охва­ты­ва­ла дрожь, но имен­но этот страх обострял ее слух и зре­ние, когда дело каса­лось Сура­мы. Во дво­ре он все­гда ходил с непо­кры­той голо­вой, и пол­ное отсут­ствие волос на чере­пе жут­ко уси­ли­ва­ло его сход­ство со ске­ле­том. Она услы­ша­ла лег­кий сме­шок, когда он взял из клет­ки малень­кую обе­зьян­ку и понес в кли­ни­ку, с такою силой впив­шись длин­ны­ми кост­ля­вы­ми паль­ца­ми в пуши­стые бока, что бед­ное живот­ное заве­ре­ща­ло от испу­га и боли. От это­го зре­ли­ща Джор­джине ста­ло дур­но, и на том ее про­гул­ка закон­чи­лась. Все ее суще­ство про­те­сто­ва­ло про­тив того неодо­ли­мо­го вли­я­ния, кото­рое ока­зы­вал на ее бра­та этот чело­век, и она с горе­чью поду­ма­ла о том, что теперь не мог­ла бы с уве­рен­но­стью ска­зать, кто из них был слу­гой, а кто – гос­по­ди­ном. Насту­пил вечер, а Кла­рен­дон все не воз­вра­щал­ся, и Джор­джи­на заклю­чи­ла, что он погло­щен одним из самых дол­гих сво­их опы­тов, а зна­чит, пол­но­стью поте­рял кон­троль над вре­ме­нем. Ей очень не хоте­лось ложить­ся спать, не пого­во­рив с ним о его неожи­дан­ном выздо­ров­ле­нии, но в кон­це кон­цов, чув­ствуя, что дожи­дать­ся бес­по­лез­но, она напи­са­ла бод­рую запис­ку, поло­жи­ла ее на стол в биб­лио­те­ке, а затем реши­тель­но отпра­ви­лась к себе. Она еще не совсем засну­ла, когда услы­ша­ла, как откры­лась и закры­лась вход­ная дверь. Зна­чит, опыт все же длил­ся не всю ночь! Решив убе­дить­ся, что брат поел перед сном, она вста­ла, наки­ну­ла одеж­ду и спу­сти­лась к биб­лио­те­ке, оста­но­вив­шись, лишь когда услы­ха­ла голо­са, доно­сив­ши­е­ся из- за при­от­кры­той две­ри. Раз­го­ва­ри­ва­ли Кла­рен­дон и Сура­ма, и она реши­ла подо­ждать, когда слу­га уйдет.

Одна­ко Сура­ма вовсе не соби­рал­ся ухо­дить; напря­жен­ный тон и содер­жа­ние раз­го­во­ра пока­зы­ва­ли, что он обе­ща­ет быть дол­гим. Хотя Джор­джи­на не соби­ра­лась под­слу­ши­вать, она неволь­но улав­ли­ва­ла то одну, то дру­гую фра­зу и вско­ре разо­бра­ла некий зло­ве­щий под­текст, кото­рый, будучи не до кон­ца ей поня­тен, силь­но испу­гал ее. Голос бра­та, рез­кий и нерв­ный, с тре­вож­ной настой­чи­во­стью при­ко­вы­вал ее вни­ма­ние.

– В любом слу­чае, – гово­рил он, – нам не хва­тит живот­ных на сле­ду­ю­щий день, а ты ведь зна­ешь, как труд­но достать при­лич­ную пар­тию по пер­во­му тре­бо­ва­нию. Глу­по тра­тить так мно­го сил на вся­кую ерун­ду, когда мож­но полу­чить чело­ве­че­ские экзем­пля­ры, при­ло­жив немно­го допол­ни­тель­ных уси­лий.

Едва лишь пред­ста­вив себе, какой смысл мог скры­вать­ся за эти­ми сло­ва­ми, Джор­джи­на почув­ство­ва­ла вне­зап­ный при­ступ дур­но­ты и ухва­ти­лась за вешал­ку в хол­ле, что­бы удер­жать­ся на ногах. Сура­ма отве­чал тем низ­ким загроб­ным голо­сом, в кото­ром, каза­лось, отра­жа­лось зло тысяч веков и тысяч пла­нет.

– Спо­кой­ней, спо­кой­ней! Что за ребя­че­ская спеш­ка и нетер­пе­ние! Ты все сва­ли­ва­ешь в одну кучу! Если бы ты жил так, как я, когда целая жизнь кажет­ся одним часом, ты бы не стал вол­но­вать­ся из-за одно­го лиш­не­го дня, неде­ли или меся­ца! Ты дей­ству­ешь слиш­ком тороп­ли­во. Живот­ных в клет­ках хва­тит на целую неде­лю, если, конеч­но, ты будешь дви­гать­ся разум­ны­ми тем­па­ми. Ты мог бы даже начать с более древ­не­го мате­ри­а­ла, да толь­ко я ничуть не уве­рен, что ты опять не пере­усерд­ству­ешь.

– Не при­ста­вай ко мне со сво­им делан­ным бла­го­ра­зу­ми­ем! – гру­бо и рез­ко про­зву­чал ответ. – У меня свои мето­ды. Я не хочу исполь­зо­вать их без осо­бой необ­хо­ди­мо­сти, пото­му что они мне нра­вят­ся таки­ми, какие есть. Во вся­ком слу­чае тебе луч­ше быть с ними поосто­рож­нее – ты же зна­ешь, что у этих хит­рых собак есть ножи. Раз­дал­ся низ­кий смех Сура­мы.

– Об этом не бес­по­кой­ся. Эти тва­ри едят, вер­но? Так что я в любое вре­мя могу доста­вить тебе одно­го из них. Но не торо­пись – маль­чиш­ка умер, и их оста­лось толь­ко восемь, а теперь, когда ты поте­рял Сан-Квен­тин, будет труд­но достать новых. Я бы посо­ве­то­вал начать с Тсан­по, он тебе мень­ше всех поле­зен, и…

Далее Джор­джи­на слу­шать не мог­ла. Прон­зен­ная жут­ким стра­хом, вызван­ном мыс­ля­ми, на кото­рые наво­дил этот раз­го­вор, она чуть не упа­ла на пол там, где сто­я­ла, и лишь с вели­ким тру­дом суме­ла взо­брать­ся по лест­ни­це и дота­щить­ся до сво­ей ком­на­ты. Что замыш­ля­ет это зло­вред­ное чудо­ви­ще Сура­ма? Во что он втя­ги­ва­ет ее бра­та? Что за ужас­ные собы­тия скры­ва­ют­ся за эти­ми зага­доч­ны­ми фра­за­ми? В ее голо­ве кру­жи­лись мрач­ные и угро­жа­ю­щие виде­ния, и она бро­си­лась на кро­вать, уже не наде­ясь заснуть. Одна и та же мысль с жесто­кой отчет­ли­во­стью выде­ля­лась на фоне осталь­ных, и она чуть не вскрик­ну­ла, когда эта мысль с новой силой вспых­ну­ла у нее в моз­гу. Затем нако­нец вме­ша­лась при­ро­да, кото­рая, про­тив ожи­да­ния, на этот раз ока­за­лась более мило­серд­ной. Закрыв гла­за и погру­зив­шись в глу­бо­кое забы­тье, она не про­сы­па­лась до само­го утра. Ни один новый кош­мар не доба­вил­ся к тому, что был вызван под­слу­шан­ным раз­го­во­ром.

С вос­хо­дом солн­ца напря­же­ние спа­ло. Ночью уста­лое чело­ве­че­ское созна­ние вос­при­ни­ма­ет все в иска­жен­ном виде, и Джор­джи­на реши­ла, что ее мозг, види­мо, не совсем пра­виль­но вос­при­нял обрыв­ки обыч­но­го меди­цин­ско­го раз­го­во­ра. Запо­до­зрить сво­е­го бра­та, един­ствен­но­го сына бла­го­род­но­го Фрэн­си­са Скуй­ле­ра Кла­рен­до­на, в вар­вар­ском жерт­во­при­но­ше­нии во имя нау­ки зна­чи­ло бы про­явить неспра­вед­ли­вость по отно­ше­нию к соб­ствен­ной кро­ви, и она реши­ла даже и не заи­кать­ся о слу­чай­но услы­шан­ном раз­го­во­ре, опа­са­ясь, к тому же, что Аль­фред высме­ет ее фан­та­сти­че­ские догад­ки. Когда она спу­сти­лась зав­тра­кать, то обна­ру­жи­ла, что Кла­рен­дон уже ушел и пожа­ле­ла о том, что и в это вто­рое утро не может поздра­вить его с воз­об­нов­ле­ни­ем рабо­ты. Не спе­ша съев зав­трак, подан­ный ей ста­рой Мар­га­ри­той, совер­шен­но глу­хой кухар­кой мек­си­кан­ско­го про­ис­хож­де­ния, она про­чла утрен­нюю газе­ту и усе­лась с каким-то шитьем воз­ле окна в гости­ной, выхо­див­шей на широ­кий двор. Там все было тихо, и она виде­ла, что послед­няя из кле­ток с живот­ны­ми опу­сте­ла. Нау­ка была удо­вле­тво­ре­на, и все, что оста­лось от неко­гда милых живых созда­ний, пошло в помой­ную яму. Эта бой­ня все­гда огор­ча­ла ее, но она не воз­ра­жа­ла, ибо зна­ла, что это дела­ет­ся для бла­га чело­ве­че­ства. Быть сест­рой уче­но­го, повто­ря­ла она себе, все рав­но что быть сест­рой сол­да­та, кото­рый уби­ва­ет, что­бы спа­сти сооте­че­ствен­ни­ков от вра­гов.

После лен­ча Джор­джи­на сно­ва заня­ла свое место у окна и спо­кой­но зани­ма­лась шитьем до тех пор, пока звук раз­дав­ше­го­ся на дво­ре выстре­ла не заста­вил ее в тре­во­ге выгля­нуть нару­жу. Там, неда­ле­ко от зда­ния кли­ни­ки, она уви­де­ла фигу­ру Сура­мы с писто­ле­том в руке. Его похо­жее на череп лицо искри­ви­лось в стран­ной гри­ма­се – он хохо­тал над спол­зав­шей по стене фигу­рой в чер­ном шел­ке с длин­ным тибет­ским ножом в руке. Это был Тсан­по, один из слуг, и она, узнав его смор­щен­ное лицо, с ужа­сом вспом­ни­ла о том, что слы­ша­ла про­шлой ночью. Солн­це сверк­ну­ло на отпо­ли­ро­ван­ном лез­вии, и вдруг писто­лет выстре­лил еще раз. На этот раз нож выпал из руки мон­го­ла, и Сура­ма с жад­но­стью уста­вил­ся на свою дро­жа­щую от ужа­са жерт­ву.

Затем Тсам­по, быст­ро взгля­нув на свою невре­ди­мую руку и на упав­ший нож, быст­ро отско­чил от поти­хонь­ку при­бли­жав­ше­го­ся Сура­мы и бро­сил­ся к дому. Одна­ко Сура­ма ока­зал­ся про­вор­нее и, настиг­нув его одним прыж­ком, схва­тил за пле­чо и чуть не рас­плю­щил о сте­ну. Неко­то­рое вре­мя мон­гол пытал­ся сопро­тив­лять­ся, но Сура­ма ухва­тил его за шиво­рот, как живот­ное, и пота­щил в кли­ни­ку. Джор­джи­на слы­ша­ла, как он сме­ял­ся и изде­вал­ся над слу­гой на сво­ем язы­ке, и виде­ла, как жел­тое лицо жерт­вы затряс­лось от стра­ха. Вне­зап­но и почти про­тив сво­ей воли она­по­ня­ла, что про­ис­хо­дит. Глу­бо­кий ужас охва­тил ее, и она поте­ря­ла созна­ние – во вто­рой раз за эти сут­ки.

Когда она при­шла в себя, ком­на­ту зали­вал золо­той свет зака­та. Джор­джи­на, под­няв упав­шую кор­зин­ку и раз­бро­сан­ные при­над­леж­но­сти, погру­зи­лась в тягост­ные мыс­ли и нако­нец при­шла к убеж­де­нию, что все, что она виде­ла, пред­став­ля­ет из себя тра­ги­че­скую реаль­ность. Зна­чит, ее худ­шие опа­се­ния под­твер­ди­лись. Что ей делать, она не зна­ла. Она была вдвойне бла­го­дар­на тому, что ее брат все еще не появ­лял­ся. Ей нуж­но было пого­во­рить с ним, но не сей­час. Сей­час она не мог­ла гово­рить ни с кем. И, с содро­га­ни­ем поду­мав о том, что про­ис­хо­дит заза­ре­ше­чен­ны­ми окна­ми кли­ни­ки, она забра­лась в постель, что­бы про­ве­сти ночь в мучи­тель­ной бес­сон­ни­це.

Встав на сле­ду­ю­щее утро совер­шен­но изму­чен­ной, Джор­джи­на впер­вые после выздо­ров­ле­ния уви­де­ла док­то­ра. Он оза­бо­чен­но сно­вал меж­ду домом и кли­ни­кой и мало на что обра­щал вни­ма­ние, кро­ме рабо­ты. Не было ника­кой воз­мож­но­сти заве­сти с ним вол­но­вав­ший ее раз­го­вор, тем более что Кла­рен­дон даже не заме­тил измож­ден­но­го вида сест­ры. Вече­ром она услы­ха­ла, как он раз­го­ва­ри­ва­ет сам с собой в биб­лио­те­ке. Это было абсо­лют­но необыч­но для него, и она поня­ла, что ее брат нахо­дит­ся в чудо­вищ­ном напря­же­нии, кото­рое может закон­чить­ся новым при­сту­пом апа­тии. Вой­дя в ком­на­ту, она попы­та­лась успо­ко­ить его, не каса­ясь опас­ной темы, и заста­ви­ла выпить чаш­ку укреп­ля­ю­ще­го бульо­на. Нако­нец она мяг­ко спро­си­ла, что его бес­по­ко­ит, и с тре­во­гой жда­ла отве­та, наде­ясь услы­шать, что посту­пок Сура­мы по отно­ше­нию к бед­но­му тибет­цу ужас­нул и оскор­бил его.

В его голо­се зву­ча­ло раз­дра­же­ние.

– Что меня бес­по­ко­ит? Боже пра­вый, Джор­джи­на, ты луч­ше спро­си, что меня не бес­по­ко­ит! Посмот­ри на клет­ки и поду­май, надо ли о чем-нибудь спра­ши­вать! У меня не оста­лось ни одно­го про­кля­то­го экзем­пля­ра, и важ­ней­шие куль­ту­ры бак­те­рий выра­щи­ва­ют­ся в про­бир­ках без малей­ше­го шан­са при­не­сти поль­зу! Труд цело­го дня насмар­ку, вся про­грам­ма экс­пе­ри­мен­тов вста­ла – это­го вполне доста­точ­но, что­бы сой­ти с ума! Как я вооб­ще могу чего-нибудь добить­ся, если у меня нет мало-маль­ски поря­доч­но­го мате­ри­а­ла для опы­тов?

Джор­джи­на погла­ди­ла его по голо­ве.

– Я думаю, Эл, тебе сле­ду­ет немно­го отдох­нуть. Он ото­дви­нул­ся от нее.

– Отдох­нуть? Пре­крас­но! Чер­тов­ски заме­ча­тель­но! Да что же я делал, если не отды­хал, про­зя­бал и тупо пялил­ся в про­стран­ство все послед­ние пять­де­сят, или сто, или тыся­чу лет? Как раз тогда, когда я вплот­ную при­бли­зил­ся к побе­де, у меня кон­ча­ет­ся мате­ри­ал, и мне сно­ва пред­ла­га­ют погру­зить­ся в бес­смыс­лен­ное оце­пе­не­ние! Боже! И в это вре­мя какой-то под­лый вор поль­зу­ет­ся мои­ми резуль­та­та­ми и гото­вит­ся обой­ти меня, при­сво­ив себе весь мой труд. Сто­ит мне отстать от него на голо­ву, и этот иди­от со все­ми необ­хо­ди­мы­ми сред­ства­ми полу­чит выиг­рыш. А ведь мне нуж­на была все­го лишь неде­ля и хотя бы поло­ви­на под­хо­дя­щих средств – и я бы побе­дил!

Он раз­дра­жен­но повы­сил голос, в кото­ром уга­ды­ва­лось душев­ное напря­же­ние, что очень не понра­ви­лось Джор­джине. Она отве­ча­ла мяг­ко, но не настоль­ко, что­бы он решил, что она успо­ка­и­ва­ет пси­хо­па­та.

– Но ведь ты уби­ва­ешь себя сво­им бес­по­кой­ством и напря­же­ни­ем! А если ты умрешь, как же ты смо­жешь доде­лать свою рабо­ту?

Его улыб­ка ско­рее напо­ми­на­ла пре­зри­тель­ную ухмыл­ку.

– Я пола­гаю, что неде­ля или месяц – а боль­ше мне и не нуж­но – не совсем доко­на­ют меня, и, кро­ме того, не име­ет осо­бо­го зна­че­ния, что в кон­це кон­цов ста­нет со мной или любой дру­гой кон­крет­ной лич­но­стью. Нау­ка – вот то, чему нуж­но слу­жить; нау­ка – вот цель наше­го суще­ство­ва­ния. Я подо­бен тем обе­зья­нам, пти­цам и мор­ским свин­кам, кото­рых исполь­зую для опы­тов. Я все­го лишь вин­тик в машине, кото­рая слу­жит веч­но­сти. Они долж­ны погиб­нуть, я, воз­мож­но, тоже дол­жен уме­реть – но что из того? Раз­ве цель, кото­рой мы слу­жим, не сто­ит все­го это­го и даже боль­ше?

Джор­джи­на вздох­ну­ла. На мгно­ве­нье она усо­мни­лась в том, что вся эта бой­ня дей­стви­тель­но чего-нибудь сто­ит.

– Но ты абсо­лют­но уве­рен, что твое откры­тие будет доста­точ­ным бла­гом для чело­ве­че­ства, что­бы оправ­дать такие жерт­вы?

Гла­за Кла­рен­до­на угро­жа­ю­ще сверк­ну­ли.

– Чело­ве­че­ство! Что такое чело­ве­че­ство, черт бы его побрал? Может быть, некая мисти­че­ская общ­ность? Дуд­ки! В этом мире чего-нибудь сто­ят толь­ко инди­ви­ду­у­мы! Чело­ве­че­ство при­ду­ма­но для про­по­вед­ни­ков, для кото­рых оно озна­ча­ет сово­куп­ность сле­по веру­ю­щих, для хищ­ных бога­чей, кото­рые гово­рят с ним на язы­ке дол­ла­ра, для поли­ти­ков, для кото­рых оно зна­чит кол­лек­тив­ную мощь, упо­треб­лен­ную ради соб­ствен­ной выго­ды. Что есть чело­ве­че­ство? Ничто! Сла­ва Богу, это гру­бое заблуж­де­ние боль­ше нико­го не собьет с тол­ку! Взрос­лый чело­век пре­кло­ня­ет­ся перед исти­ной – зна­ни­ем – нау­кой – све­том сры­ва­ни­ем покро­вов и ото­дви­га­ни­ем зана­ве­сов! Зна­ние – это колес­ни­ца Джаг­гер­на­у­та. Смерть заклю­че­на в дей­стви­ях алчу­щих его. Мы долж­ны уби­вать, вскры­вать, уни­что­жать – и все это во имя откры­тия и покло­не­ния невы­ра­зи­мо­му све­ту. Боги­ня Нау­ка тре­бу­ет это­го от нас. Уби­вая, мы все­го лишь испы­ты­ва­ем новые яды. А как ина­че? Нам нуж­но узнать их дей­ствие.

Его голос сорвал­ся, слов­но выдох­ся, и Джор­джи­на слег­ка вздрог­ну­ла. – Но это же ужас­но, Эл! Как ты можешь так гово­рить?!

Кла­рен­дон язви­тель­но рас­хо­хо­тал­ся, и этот смех напом­нил его сест­ре зву­ки, слы­шан­ные ей от его зло­ве­ще­го асси­стен­та.

– Ужас­но? Ты счи­та­ешь, то, что гово­рю я, ужас­но? Тебе бы послу­шать Сура­му! Истин­но гово­рю тебе, жре­цам Атлан­ти­ды было доступ­но такое зна­ние, что ты бы умер­ла со стра­ху при одном упо­ми­на­нии о нем! Зна­ние это суще­ство­ва­ло сот­ни тысяч лет назад, когда наши пред­ки бро­ди­ли по Азии в виде бес­сло­вес­ных полу­о­бе­зьян! Отдель­ные слу­хи о нем ходят в без­люд­ных наго­рьях Тибе­та, кое-что мож­но встре­тить в рай­оне Хогга­ра, а одна­жды я слы­шал, как один ста­рик в Китае при­зы­вал Йог-Сото­та…

Он поблед­нел и сде­лал в воз­ду­хе стран­ный знак вытя­ну­тым ука­за­тель­ным паль­цем. Джор­джи­на было встре­во­жи­лась по-насто­я­ще­му, но после того как речь бра­та при­ня­ла менее воз­буж­ден­ные фор­мы, немно­го успо­ко­и­лась.

– Да, это, может быть, ужас­но, но и вели­ко­леп­но тоже. Я имею в виду поис­ки зна­ния. Разу­ме­ет­ся, тут нет ника­ких мер­кан­тиль­ных инте­ре­сов. Раз­ве При­ро­да не уби­ва­ет посто­ян­но и бес­по­щад­но, и раз­ве кто-нибудь, кро­ме глуп­цов, стра­шит­ся борь­бы? Убий­ства необ­хо­ди­мы для сла­вы нау­ки. Через них мы посто­ян­но узна­ем что-нибудь новое. Мы не можем пожерт­во­вать зна­ни­ем ради наших чувств. Послу­шай толь­ко, как сен­ти­мен­таль­ные люди вопят о вре­де вак­ци­на­ции! Они боят­ся, что она убьет ребен­ка. Ну и что же, если убьет? А как еще мож­но обна­ру­жить зако­ны это­го забо­ле­ва­ния? Как сест­ре уче­но­го, тебе бы сле­до­ва­ло луч­ше знать все это, и не думать о чув­ствах. Тебе бы сле­до­ва­ло помо­гать моей рабо­те, а не мешать ей!

– Но, Эл, – запро­те­сто­ва­ла Джор­джи­на, – я нисколь­ко не соби­ра­юсь мешать тво­ей рабо­те. Раз­ве я не ста­ра­лась все­гда помочь тебе, насколь­ко это было в моих силах? Я неве­же­ствен­на, знаю, и не могу помо­гать тебе по- насто­я­ще­му, но, по край­ней мере, я гор­жусь тобой и все­гда ста­ра­лась облег­чить тебе жизнь как ради себя, так и ради нашей семьи. Ты сам не раз гово­рил о моих заслу­гах.

Кла­рен­дон вни­ма­тель­но посмот­рел на нее.

– Да, – ска­зал он отры­ви­сто, под­ни­ма­ясь на ноги и выхо­дя из ком­на­ты, – ты пра­ва. Ты все­гда ста­ра­лась помочь, как мог­ла. Воз­мож­но, у меня еще воз­ник­нет необ­хо­ди­мость в тво­ей помо­щи дру­го­го рода. Джор­джи­на после­до­ва­ла за ним во двор. Вда­ле­ке за дере­вья­ми горел фонарь, и, подой­дя, они заме­ти­ли Сура­му, скло­нив­ше­го­ся над каким-то боль­шим пред­ме­том, рас­про­стер­тым на зем­ле. Кла­рен­дон корот­ко хмык­нул, но когда Джор­джи­на раз­гля­де­ла, что это такое, она, вскрик­нув, бро­си­лась впе­ред. Это был Дик, огром­ный сен­бер­нар, лежав­ший непо­движ­но на гра­ви­е­вой дорож­ке, рас­крыв вос­па­лен­ные гла­за и высу­нув язык.

– Он болен, Эл! – вос­клик­ну­ла она. – Пожа­луй­ста, сде­лай же что-нибудь! Ско­рее!

Док­тор взгля­нул на Сура­му, кото­рый про­бор­мо­тал что-то на непо­нят­ном Джор­джине язы­ке.

– Отне­си его в кли­ни­ку, – велел Кла­рен­дон. – Боюсь, Дик под­хва­тил лихо­рад­ку.

Сура­ма взял Дика точ­но так же, как днем рань­ше бед­ня­гу Тсан­по, и мол­ча пота­щил к зда­нию близ аллеи. На этот раз он не засме­ял­ся, а посмот­рел на Кла­рен­до­на с насто­я­щей тре­во­гой. Джор­джине даже пока­за­лось, что Сура­ма про­сит док­то­ра спа­сти ее любим­ца. Кла­рен­дон, одна­ко, не после­до­вал за ним, а мину­ту посто­ял на месте, и лишь затем, не торо­пясь, заша­гал к дому. Изум­лен­ная такой бес­чув­ствен­но­стью бра­та Джор­джи­на про­дол­жа­ла осы­пать его горя­чи­ми и настой­чи­вы­ми моль­ба­ми, но бес­по­лез­но. Не обра­щая на нее ни малей­ше­го вни­ма­ния, он пошел пря­мо в биб­лио­те­ку и при­нял­ся читать что-то в боль­шой ста­рой кни­ге, лежав­шей на сто­ле назва­ни­ем вниз. Она поло­жи­ла руку ему на пле­чо, но он не обер­нул­ся и не заго­во­рил. Он про­дол­жал читать, и Джор­джи­на, с любо­пыт­ством загля­нув через его пле­чо, уди­ви­лась стран­но­сти алфа­ви­та, каким был испи­сан том в ста­рин­ном оби­том медью пере­пле­те.

Чет­верть часа спу­стя, сидя в оди­но­че­стве в тем­ной ком­на­те по дру­гую сто­ро­ну хол­ла, Джор­джи­на при­ня­ла реше­ние. Что-то было не так что имен­но и до какой сте­пе­ни, она не осме­ли­ва­лась при­знать­ся даже себе, – и при­шло вре­мя при­звать на помощь кого-нибудь посиль­нее ее. Конеч­но, это мог быть толь­ко Джеймс. Он силен и умен, а его любовь и сочув­ствие под­ска­жут ему пра­виль­ный выход. Он зна­ет Элфи с дет­ства и все пой­мет. Было уже доволь­но позд­но, но Джор­джи­на реши­ла дей­ство­вать немед­лен­но. На дру­гом кон­це хол­ла, в биб­лио­те­ке, все еще горел свет, и она с тос­кой взгля­ну­ла на эту дверь, наде­вая шля­пу и поки­дая дом. От мрач­но­го особ­ня­ка, сто­яв­ше­го посре­ди испол­нен­но­го ощу­ще­ни­ем угро­зы поме­стья, было совсем неда­ле­ко до Джек­сон-Стрит, где, по сча­стью, ей попал­ся эки­паж, кото­рый отвез ее на теле­граф ком­па­нии «Вестерн Юни­он». Отту­да она отпра­ви­ла отча­ян­ную теле­грам­му Джейм­су Даль­то­ну в Сакра­мен­то, про­ся его немед­лен­но вер­нуть­ся в Сан-Фран­цис­ко по делу, пред­став­ляв­ше­му для всех них огром­ную важ­ность.

V

Даль­тон был откро­вен­но оза­да­чен посла­ни­ем Джор­джи­ны. Он не имел ника­ких изве­стий от Кла­рен­до­нов с того бур­но­го фев­раль­ско­го вече­ра, когда Аль­фред объ­явил, что он стал посто­рон­ним в его доме, и он, в свою оче­редь, ста­ра­тель­но воз­дер­жи­вал­ся от кон­так­тов, даже когда ему страст­но хоте­лось выра­зить Элфи сочув­ствие по пово­ду ско­ро­па­ли­тель­но­го сме­ще­ния ее бра­та. Губер­на­тор вел упор­ную борь­бу, что­бы рас­стро­ить поли­ти­че­ские интри­ги и сохра­нить за собой пра­во про­из­во­дить назна­че­ния, и горь­ко сожа­лел об устра­не­нии чело­ве­ка, кото­рый, несмот­ря на недав­ний раз­рыв, все еще пред­став­лял­ся ему иде­а­лом науч­ной ком­пе­тен­ции.

Сей­час, читая этот явно испу­ган­ный при­зыв, он не мог пред­ста­вить себе, что слу­чи­лось. Одна­ко Даль­тон знал, что Джор­джи­на не из тех, кто теря­ет голо­ву или под­ни­ма­ет напрас­ную тре­во­гу; поэто­му, не теряя вре­ме­ни попу­сту, он сел на поезд, ухо­див­ший в этот час из Сакра­мен­то. При­быв в город, он сра­зу же поехал в свой клуб и отпра­вил к Джор­джине посыль­но­го с сооб­ще­ни­ем, что с это­го момен­та он пол­но­стью нахо­дит­ся в ее рас­по­ря­же­нии.

Тем вре­ме­нем в доме Кла­рен­до­нов все замер­ло. Док­тор по-преж­не­му отка­зы­вал­ся раз­го­ва­ри­вать с сест­рой и сооб­щать о состо­я­нии соба­ки. Тени зла, каза­лось, посте­пен­но сгу­ща­лись над кры­шей усадь­бы, но в какой-то момент насту­пи­ло вре­мен­ное зати­шье. Джор­джи­на немно­го успо­ко­и­лась, полу­чив изве­стие от Джейм­са, и отве­ти­ла, что позо­вет его, когда в том воз­ник­нет необ­хо­ди­мость. Напря­жен­ная атмо­сфе­ра, похо­же, немно­го раз­ря­ди­лась, и Джор­джи­на в кон­це кон­цов реши­ла, что это про­изо­шло из-за исчез­но­ве­ния тощих тибет­цев, чьи вкрад­чи­вые плав­ные дви­же­ния и экзо­ти­че­ский вид все­гда раз­дра­жа­ли ее. Они про­па­ли все разом, и ста­рая Мар­га­ри­та, един­ствен­ная остав­ша­я­ся в доме слу­жан­ка, ска­за­ла ей, что они помо­га­ют хозя­и­ну и Сура­ме в кли­ни­ке.

Утро сле­ду­ю­ще­го дня, 28 мая, кото­ро­му суж­де­но было надол­го сохра­нить­ся в памя­ти людей, выда­лось хму­рым и пас­мур­ным, и Джор­джи­на почув­ство­ва­ла, как тает ее непроч­ное спо­кой­ствие. Она совсем не виде­ла бра­та, но зна­ла, что он погру­жен в рабо­ту в кли­ни­ке, несмот­ря на отсут­ствие экзем­пля­ров для опы­тов, на кото­рое он так горь­ко сето­вал нака­нуне. Она дума­ла о бед­ня­ге Тсан­по и все­рьез опа­са­лась, что его мог­ли под­верг­нуть какой- нибудь серьез­ной опе­ра­ции, но надо при­знать, что боль­ше все­го ее инте­ре­со­вал Дик. Ей страст­но хоте­лось узнать, сде­лал ли что-нибудь Сура­ма для вер­но­го пса в то вре­мя, пока его хозя­ин хра­нил стран­ное без­раз­ли­чие к его судь­бе. Оче­вид­ная оза­бо­чен­ность Сура­мы в ту ночь, когда забо­лел Дик, про­из­ве­ла на нее огром­ное впе­чат­ле­ние, и она, быть может, впер­вые испы­та­ла доб­рое чув­ство к нена­вист­но­му асси­стен­ту. По мере того, как день кло­нил­ся к вече­ру, она неожи­дан­но для себя все боль­ше и боль­ше ста­ла дума­ла о Дике. Это дли­лось до тех пор, пока нако­нец весь ужас, царив­ший в доме, не вопло­тил­ся в одной этой мыс­ли, и ее рас­стро­ен­ные нер­вы не смог­ли доль­ше выно­сить обу­ре­вав­ших ее подо­зре­ний.

До это­го она все­гда ува­жа­ла кате­го­ри­че­ское тре­бо­ва­ние Аль­фре­да нико­гда не при­бли­жать­ся к кли­ни­ке и не бес­по­ко­ить его во вре­мя рабо­ты, но в тот роко­вой день реши­мость нару­шить запрет ста­ла попро­сту невы­но­си­мой. В кон­це кон­цов, она пере­сек­ла двор и вошла в вести­бюль запрет­но­го зда­ния с твер­дым наме­ре­ни­ем выяс­нить судь­бу соба­ки и при­чи­ну скрыт­но­сти бра­та. Внут­рен­няя дверь, как обыч­но, была запер­та, и за ней она услы­ша­ла воз­буж­ден­ные голо­са. Когда на ее стук никто не ото­звал­ся, она изо всех сил загре­ме­ла двер­ной руч­кой, но за две­рью про­дол­жа­ли спо­рить, не обра­щая на нее ника­ко­го вни­ма­ния. Голо­са при­над­ле­жа­ли, разу­ме­ет­ся, Сура­ме и ее бра­ту, и пока Джор­джи­на сто­я­ла там, пыта­ясь досту­чать­ся, она неволь­но уло­ви­ла смысл их раз­го­во­ра. Судь­ба вто­рич­но сде­ла­ла ее неволь­ным слу­ша­те­лем, и вновь то, что она услы­ша­ла, под­верг­ло жесто­ко­му испы­та­нию ее душев­ное рав­но­ве­сие и проч­ность нер­вов. Аль­фред и Сура­ма явно вели оже­сто­чен­ную пере­пал­ку. Одних отго­лос­ков этой ссо­ры было доста­точ­но, что­бы воз­бу­дить самые фан­та­сти­че­ские опа­се­ния и под­твер­дить самые мрач­ные пред­по­ло­же­ния. Джор­джи­на вздрог­ну­ла, когда в голо­се бра­та послы­ша­лись рез­кие, прон­зи­тель­ные ноты фана­ти­че­ско­го исступ­ле­ния.

– Ты?! Черт побе­ри, ты гово­ришь мне о пора­же­нии и сми­ре­нии?! Да кто же, если не ты, зава­рил всю эту кашу? Раз­ве имел я хоть малей­шее пред­став­ле­ние о ваших про­кля­тых дья­во­ло­бо­гах и всем вашем преж­нем мире? Раз­ве я когда-нибудь думал о ваших про­кля­тых над­звезд­ных без­днах и пол­зу­чем хао­се Ньяр­латхо­те­па? Я был обык­но­вен­ным уче­ным, будь ты про­клят, пока не ока­зал­ся настоль­ко глуп, что выта­щил из пеще­ры тебя и твои дья­воль­ские тай­ны Атлан­ти­ды. Все это вре­мя ты под­стре­кал меня, а теперь хочешь раз­де­лать­ся со мной! Ты сло­ня­ешь­ся у меня в доме без дела и твер­дишь мне «Не торо­пись!», когда с таким же успе­хом мог бы пой­ти и достать мате­ри­ал. Ты же пре­крас­но пони­ма­ешь, что я не знаю, как нам быть даль­ше, но мол­чишь – мол­чишь, несмот­ря на весь свой огром­ный опыт по этой части, при­об­ре­тен­ный тобою еще до появ­ле­ния Зем­ли. Как это похо­же на тебя, про­кля­тый ты ходя­чий труп! Сна­ча­ла ты наобе­щал мне с три коро­ба, а теперь соби­ра­ешь­ся бро­сить все на пол­до­ро­ге!

Раз­дал­ся зло­ве­щий смех Сура­мы.

– Ты безу­мен, Кла­рен­дон. Это един­ствен­ная при­чи­на, по кото­рой я поз­во­ляю тебе нести этот бред, хотя мог бы отпра­вить тебя к чер­тям одним дви­же­ни­ем паль­ца. Что бы ты там ни гово­рил, а у тебя все­гда было доста­точ­но мате­ри­а­ла. Любой нови­чок на тво­ей ста­дии обу­че­ния уже дав­но мог бы достичь цели. Во вся­ком слу­чае, у тебя было все, что я мог тебе достать. Ты же все­го лишь маньяк. Что за деше­вая, что за безум­ная идея – пожерт­во­вать даже бед­ным псом, любим­цем тво­ей сест­ры, хотя ты пре­крас­но мог бы обой­тись и без него! А все из-за того, что ты уже не можешь взгля­нуть спо­кой­но ни на одно живое суще­ство без того, что­бы не воткнуть в него свой золо­той шприц. Нет же, Дик непре­мен­но дол­жен был отпра­вить­ся туда, куда ушел мек­си­кан­ский маль­чик, куда ушли Тсан­по и семе­ро осталь­ных, куда ушли все живот­ные! Ниче­го себе, уче­ни­чок мне достал­ся! Быст­ро же у тебя нер­виш­ки не выдер­жа­ли! Ты соби­рал­ся управ­лять собы­ти­я­ми, а теперь они управ­ля­ют тобой. Я наме­рен раз­вя­зать­ся с тобой, Кла­рен­дон. Я думал, у тебя есть харак­тер, но я ошиб­ся. Пора мне попро­бо­вать с кем-нибудь дру­гим. Боюсь, тебе при­дет­ся уйти!

В отве­те док­то­ра про­зву­ча­ли страх и ярость.

– Осто­рож­ней, ты!.. Есть силы и поболь­ше тво­ей! Я не зря ездил в Китай – в «Ази­фе» Аль-Хаз­ре­да есть такое, чего не зна­ли в тво­ей Атлан­ти­де! Мы оба впу­та­лись в опас­ную игру, но нече­го вооб­ра­жать, что ты зна­ешь все, на что я спо­со­бен. А как насчет Огнен­но­го Воз­мез­дия? В Йемене я раз­го­ва­ри­вал с одним ста­ри­ком, кото­рый вер­нул­ся живым из Баг­ро­вой пусты­ни; он видел Ирем, Город Стол­пов, и в под­зем­ных свя­ти­ли­щах покло­нял­ся Нугу и Йебу! Иэ! Шуб-Ниг­гу­рат!

Сквозь сры­ва­ю­щий­ся фаль­цет Кла­рен­до­на послы­шал­ся низ­кий смех Сура­мы.

– Заткнись, ты, иди­от! Неуже­ли ты дума­ешь, что для меня что-то зна­чит твой неле­пый вздор? Сло­ва и фор­му­лы, фор­му­лы и сло­ва – что все это тому, чья сущ­ность лежит вне их! Мы сей­час нахо­дим­ся в мате­ри­аль­ном мире и под­чи­ня­ем­ся зако­нам мате­рии. У тебя есть твоя лихо­рад­ка, а у меня револь­вер. Так что ты не полу­чишь мате­ри­а­ла для опы­тов, а я – лихо­рад­ки, пока это ору­жие нахо­дит­ся у меня в руках!

Это было все, что смог­ла услы­шать Джор­джи­на. Она почув­ство­ва­ла, как все поплы­ло у нее перед гла­за­ми, и, шата­ясь, выбра­лась из вести­бю­ля нару­жу за спа­си­тель­ным глот­ком воз­ду­ха. Она пони­ма­ла, что кри­зис, нако­нец, насту­пил, и что теперь, что­бы спа­сти бра­та от неве­до­мых глу­бин безу­мия и тайн, ей сроч­но нуж­на помощь. Собрав оста­ток сил, она суме­ла добрать­ся до биб­лио­те­ки, где тороп­ли­во наца­ра­па­ла запис­ку, кото­рую Мар­га­ри­та долж­на была немед­лен­но отне­сти Джейм­су Даль­то­ну.

Когда ста­ру­ха ушла, Джор­джине едва хва­ти­ло сил добрать­ся до кресла.Упав в него, она засты­ла в оце­пе­не­нии. Так она про­ле­жа­ла, каза­лось, веч­ность, заме­чая лишь, как из углов огром­ной угрю­мой ком­на­ты по все­му дому при­чуд­ли­во рас­пол­за­ет­ся полу­мрак. Ее мучи­ли ужас­ные, смут­ные виде­ния, кото­рые одно за дру­гим, как бес­фор­мен­ные при­зра­ки, про­плы­ва­ли в ее изму­чен­ном зату­ха­ю­щем созна­нии. Сумер­ки сгу­сти­лись в тем­но­ту, но оце­пе­не­ние не про­хо­ди­ло. Затем в хол­ле раз­да­лись твер­дые шаги, и она услы­ша­ла, как кто-то вошел в ком­на­ту и достал короб­ку со спич­ка­ми. Серд­це ее почти замер­ло, когда один за дру­гим в люст­ре заго­ре­лись газо­вые рож­ки, но тут она уви­де­ла, что вошед­ший – ее брат. Убе­див­шись в том, что он еще жив, она испу­сти­ла глу­бо­кий, дол­гий и тре­пет­ный вздох облег­че­ния, а затем сно­ва впа­ла в спа­си­тель­ное забы­тье.

При этом зву­ке Кла­рен­дон в тре­во­ге обер­нул­ся к крес­лу и был неска­зан­но пора­жен, уви­дав свою сест­ру – блед­ную и без созна­ния. Ее померт­вев­шее лицо потряс­ло его, и он бро­сил­ся рядом с ней на коле­ни, вне­зап­но осо­знав, что зна­чи­ла бы для него ее смерть. Дав­но отвык­нув в сво­их бес­ко­неч­ных поис­ках исти­ны от прак­ти­че­ской рабо­ты, он утра­тил навы­ки пер­вой помо­щи и мог толь­ко звать ее по име­ни и маши­наль­но рас­ти­рать запя­стья, все боль­ше погру­жа­ясь в печаль и отча­я­ние. Затем он вспом­нил о воде и побе­жал в сто­ло­вую за гра­фи­ном. Спо­ты­ка­ясь и поми­нут­но натал­ки­ва­ясь на мебель в тем­но­те, где, каза­лось, гнез­дил­ся сам вопло­щен­ный ужас, он потра­тил изряд­ное коли­че­ство вре­ме­ни, что­бы най­ти то, что искал, но нако­нец, схва­тил гра­фин тря­су­щи­ми­ся рука­ми и, поспе­шив обрат­но, плес­нул холод­ную вла­гу в лицо Джор­джине. Спо­соб был гру­бым, но дей­ствен­ным. Она шевель­ну­лась, еще раз вздох­ну­ла и откры­ла гла­за.

– Жива! – вос­клик­нул он и при­жал­ся щекой к ее щеке.

Джор­джи­на по-мате­рин­ски гла­ди­ла его голо­ву. Она была почти рада, что поте­ря­ла созна­ние, пото­му что из-за это­го стран­ный, чужой Аль­фред исчез, и на его место вер­нул­ся ее воз­люб­лен­ный брат. Она мед­лен­но села и попы­та­лась успо­ко­ить его.

– Все в поряд­ке, Эл. Дай мне толь­ко ста­кан воды. Греш­но рас­хо­до­вать ее таким обра­зом, уж не гово­ря о том, что ты испор­тил мне блуз­ку! Не сто­ит вести себя так каж­дый раз, когда сест­ра немнож­ко вздрем­нет. Не сто­ит так­же думать, что я забо­ле­ла – у меня нет вре­ме­ни на такие пустя­ки!

По гла­зам Аль­фре­да было вид­но, что ее спо­кой­ная и рас­су­ди­тель­ная речь возы­ме­ла бла­го­твор­ное дей­ствие. Его страх мгно­вен­но исчез, и на лице появи­лось какое-то неопре­де­лен­ное выра­же­ние, как если бы его толь­ко что осе­ни­ла какая-то вели­ко­леп­ная идея. Каза­лось, он что-то при­ки­ды­вал в уме. Наблю­дая за тем, как меня­лось его лицо, едва замет­но отра­жая хит­рость и рас­чет, Джор­джи­на засо­мне­ва­лась,

что выбра­ла луч­ший спо­соб уте­ше­ния. Преж­де чем он заго­во­рил, она почув­ство­ва­ла, что дро­жит от чего-то тако­го, что она не мог­ла опре­де­лить. Меди­цин­ский инстинкт под­ска­зы­вал ей, что момент про­свет­ле­ния рас­суд­ка у него мино­вал, и что теперь он опять стал неудер­жи­мым фана­ти­ком нау­ки. Было что-то ужас­ное в том, как быст­ро сузи­лись его гла­за, когда она упо­мя­ну­ла о сво­ем вели­ко­леп­ном здо­ро­вье. О чем он думал? До какой неесте­ствен­ной сте­пе­ни дохо­ди­ла его страсть к опы­там? Поче­му для него были так важ­ны ее здо­ро­вая кровь и абсо­лют­но без­упреч­ное состо­я­ние орга­низ­ма? Но ни одно из этих дур­ных пред­чув­ствий не тре­во­жи­ло Джор­джи­ну более секун­ды, и она вела себя вполне есте­ствен­но, когда паль­цы бра­та уве­рен­но лег­ли на ее пульс.

– Тебя немно­го лихо­ра­дит, Джор­джи, – ска­зал он отчет­ли­вым, искус­но сдер­жан­ным голо­сом, про­фес­си­о­наль­но загля­ды­вая ей в гла­за.

– Вот глу­по­сти, я здо­ро­ва! – отве­ти­ла она. – Мож­но поду­мать, ты ищешь боль­ных лихо­рад­кой лишь для того, что­бы про­де­мон­стри­ро­вать свое откры­тие! Конеч­но, было бы очень воз­вы­шен­но и поэ­тич­но, если бы в каче­стве реша­ю­ще­го дока­за­тель­ства ты выле­чил соб­ствен­ную сест­ру! Кла­рен­дон рез­ко отпря­нул в сто­ро­ну. Вид при этом у него был самый что ни на есть вино­ва­тый. Запо­до­зри­ла ли она его жела­ние? Про­из­нес ли он что- нибудь вслух? Он посмот­рел на нее и понял, что она не име­ет ни малей­ше­го пред­став­ле­ния об истине. Она улы­ба­лась и гла­ди­ла его по руке. Затем он достал из кар­ма­на пиджа­ка неболь­шой про­дол­го­ва­тый кожа­ный футляр и, вынув малень­кий золо­той шприц, начал задум­чи­во вер­теть его в руках, то нажи­мая на пор­шень, то вытя­ги­вая его из пусто­го цилин­дра.

– Инте­рес­но, – начал он вкрад­чи­во, – хоте­ла бы ты дей­стви­тель­но помочь нау­ке каким-нибудь… обра­зом… если бы воз­ник­ла насто­я­тель­ная необ­хо­ди­мость? Хва­ти­ло бы у тебя пре­дан­но­сти, что­бы пожерт­во­вать собой, как дочь Иеф­фая, для меди­ци­ны, если бы ты зна­ла, что это послу­жит пол­но­му завер­ше­нию моей рабо­ты?

Уло­вив отчет­ли­вый блеск в гла­зах бра­та, Джор­джи­на нако­нец поня­ла, что ее худ­шие опа­се­ния были оправ­да­ны с само­го нача­ла. Теперь уже ниче­го нель­зя было сде­лать – ей оста­ва­лось лишь все­ми сила­ми успо­ка­и­вать его и молить­ся, что­бы Мар­га­ри­та заста­ла Джейм­са Даль­то­на в клу­бе.

– Ты выгля­дишь уста­лым, Элфи, доро­гой, – мяг­ко ска­за­ла она. – Поче­му бы тебе не при­нять немно­го мор­фия и не поспать? Ты так нуж­да­ешь­ся в этом! Он отве­тил ей с хит­рой осмот­ри­тель­но­стью безум­ца.

– Да, ты пра­ва. Я утом­лен, да и ты тоже. Нам обо­им надо выспать­ся. Мор­фий – это имен­но то, что нам нуж­но. Подо­жди, я схо­жу при­го­тов­лю инъ­ек­цию, и мы оба при­мем дозу.

Все еще вер­тя пустой шприц в руках, он тихо вышел из ком­на­ты. Джор­джи­на огля­де­лась в бес­силь­ном отча­я­нии, насто­ро­жен­но ожи­дая услы­шать шаги, пред­ве­ща­ю­щие помощь. Ей пока­за­лось, что Мар­га­ри­та сно­ва возит­ся вни­зу на кухне, и она позво­ни­ла, что­бы узнать о судь­бе сво­е­го посла­ния. Ста­рая слу­жан­ка тут же ото­зва­лась и ска­за­ла, что дав­ным-дав­но отнес­ла пись­мо в клуб. Губер­на­то­ра Даль­то­на там не было, но слу­жа­щий обе­щал изве­стить его, как толь­ко он появит­ся.

Мар­га­ри­та сно­ва про­ко­вы­ля­ла вниз, но Кла­рен­дон так и не воз­вра­щал­ся. Что он делал? Что замыш­лял? Она слы­ша­ла, как за ним захлоп­ну­лась вход­ная дверь, и зна­ла, что теперь он нахо­дит­ся в кли­ни­ке. Может быть, шат­кое состо­я­ние безу­мия заста­ви­ло его забыть о сво­ем пер­во­на­чаль­ном наме­ре­нии? Тре­во­га ожи­да­ния ста­но­ви­лась почти невы­но­си­мой, и Джор­джине при­шлось креп­ко стис­нуть зубы, что­бы не закри­чать. Вход­ной зво­нок, одно­вре­мен­но зазве­нев­ший в доме и в кли­ни­ке, про­зву­чал как взрыв, раз­ру­шив­ший сте­ну напря­же­ния. Она услы­ша­ла коша­чью поступь Сура­мы, вышед­ше­го из кли­ни­ки, что­бы открыть калит­ку, а затем почти с исте­ри­че­ским вздо­хом облег­че­ния узна­ла зна­ко­мый твер­дый голос Даль­то­на, кото­рый раз­го­ва­ри­вал со зло­ве­щим помощ­ни­ком. Вско­чив с места, она неуве­рен­ной поход­кой пошла к выхо­ду, когда он вне­зап­но воз­ник в две­рях биб­лио­те­ки; пока он не поце­ло­вал ей руку в сво­ей изыс­кан­ной ста­ро­мод­ной мане­ре, меж­ду ними не было ска­за­но ни сло­ва. Затем Джор­джи­на при­ня­лась тороп­ли­во объ­яс­нять все, что про­изо­шло, все, что она мель­ком уви­де­ла и под­слу­ша­ла, все, чего она боя­лась реаль­но и о чем мог­ла толь­ко подо­зре­вать.

Даль­тон слу­шал хму­ро и пони­ма­ю­ще. Его пер­во­на­чаль­ное заме­ша­тель­ство посте­пен­но сме­ни­лось изум­ле­ни­ем, сочув­стви­ем и реши­мо­стью. Запис­ка, задер­жан­ная небреж­ным клер­ком, немно­го запоз­да­ла и заста­ла его в ком­на­те отды­ха в раз­гар спо­ра о Кла­рен­доне. Его кол­ле­га по клу­бу, док­тор Мак­нейл, при­нес с собой меди­цин­ский жур­нал со ста­тьей, спо­соб­ной выве­сти любо­го уче­но­го из рав­но­ве­сия, и Даль­тон как раз попро­сил раз­ре­ше­ния взять ее, что­бы потом пока­зать Аль­фре­ду, когда ему нако­нец вру­чи­ли запис­ку. Отбро­сив воз­ник­ший было план посвя­тить док­то­ра Мак­ней­ла в то, что каса­лось Аль­фре­да, он тот­час пошел за шля­пой и тро­стью, и, не теряя ни мину­ты, взял кеб и поехал к Кла­рен­до­нам.

Ему пока­за­лось, что Сура­ма выгля­дел встре­во­жен­ным, когда уви­дел его, хотя, направ­ля­ясь в кли­ни­ку, он и сме­ял­ся, как обыч­но. Даль­тон навсе­гда запом­нил поход­ку и смех Сура­мы в тот зло­ве­щий вечер, ибо ему не суж­де­но было вновь уви­деть это таин­ствен­ное суще­ство. Когда насмеш­ник вошел в вести­бюль кли­ни­ки, эти низ­кие буль­ка­ю­щие зву­ки как бы сли­лись с глу­хи­ми рас­ка­та­ми гро­ма на гори­зон­те.

Когда Даль­тон выслу­шал все, что мог­ла ему рас­ска­зать Джор­джи­на, и узнал, что Аль­фред может в любую мину­ту вер­нуть­ся с дозой мор­фия в шпри­це, он решил, что ему луч­ше пого­во­рить с док­то­ром наедине. Посо­ве­то­вав Джор­джине уйти в свою ком­на­ту и там подо­ждать раз­ви­тия собы­тий, он стал рас­ха­жи­вать по мрач­ной биб­лио­те­ке, раз­гля­ды­вая кни­ги на пол­ках и при­слу­ши­ва­ясь к тому, не раз­да­ют­ся ли нерв­ные шаги Кла­рен­до­на на веду­щей к кли­ни­ке дорож­ке. В углах огром­ной ком­на­ты, несмот­ря на свет люст­ры, было тем­но, и чем вни­ма­тель­нее смот­рел Даль­тон на кни­ги сво­е­го дру­га, тем мень­ше они ему нра­ви­лись. Это не было похо­же на тща­тель­но подо­бран­ную кол­лек­цию книг обык­но­вен­но­го вра­ча, био­ло­га или чело­ве­ка с широ­ким кру­го­зо­ром. Здесь было слиш­ком мно­го томов на сомни­тель­ные погра­нич­ные темы, вро­де тем­ных схо­ла­сти­че­ских трак­та­тов, опи­са­ний запре­щен­ных сред­не­ве­ко­вых риту­а­лов и необыч­ных экзо­ти­че­ских книг, напи­сан­ных с исполь­зо­ва­ни­ем каких-то стран­ных алфа­ви­тов, одно­вре­мен­но зна­ко­мых и незна­ко­мых.

Тол­стая тет­радь с науч­ны­ми наблю­де­ни­я­ми, лежав­шая на сто­ле, тоже остав­ля­ла непри­ят­ный оса­док. Почерк носил нев­ро­ти­че­ский харак­тер, а смысл заме­ток непри­ят­но пора­жал. Длин­ные отрыв­ки были напи­са­ны нераз­бор­чи­вы­ми гре­че­ски­ми бук­ва­ми, и когда Даль­тон, пыта­ясь пере­ве­сти запи­си, вызвал в памя­ти все свои линг­ви­сти­че­ские позна­ния, он вне­зап­но вздрог­нул и пожа­лел, что в кол­ле­дже не так доб­ро­со­вест­но шту­ди­ро­вал Ксе­но­фон­та и Гоме­ра. Здесь было что-то не так, по всей руко­пи­си были раз­бро­са­ны какие-то чудо­вищ­ные ошиб­ки. Губер­на­тор плюх­нул­ся в крес­ло воз­ле сто­ла, все вни­ма­тель­нее вчи­ты­ва­ясь в вар­вар­ский гре­че­ский язык док­то­ра. Вдруг очень близ­ко от него раз­дал­ся шорох, и на пле­чо ему рез­ко лег­ла чья-то рука. Даль­тон нерв­но под­ско­чил в крес­ле.

– Что, поз­воль­те узнать, яви­лось при­чи­ной это­го втор­же­ния? Вам нуж­но было изло­жить цель сво­е­го визи­та Сура­ме.

Кла­рен­дон с непро­ни­ца­е­мым видом сто­ял воз­ле крес­ла, и в руках у него поблес­ки­вал малень­кий золо­той шприц. Внешне он был очень спо­ко­ен и рас­су­ди­те­лен, и Даль­тон на мгно­ве­ние поду­мал, что Джор­джи­на пре­уве­ли­чи­ла свои стра­хи. И как мог он, пло­хо зна­ю­щий гре­че­ский, выра­жать какие-то сомне­ния по пово­ду этих отрыв­ков? Губер­на­тор решил быть очень осто­рож­ным в раз­го­во­ре и мыс­лен­но побла­го­да­рил счаст­ли­вый слу­чай, кото­рый поме­стил бла­го­вид­ный пред­лог в кар­ман его пиджа­ка. Он был очень спо­ко­ен, когда встал, что­бы начать раз­го­вор.

– Я не думаю, что­бы ты захо­тел рас­кры­вать это перед сво­им под­чи­нен­ным, а пото­му решил, что тебе сле­ду­ет само­му посмот­реть эту ста­тью.

Он вынул жур­нал, кото­рый ему дал док­тор Мак­нейл, и про­тя­нул его Кла­рен­до­ну.

– Как видишь, на стра­ни­це 542 име­ет­ся ста­тья с заго­лов­ком «Чер­ная лихо­рад­ка побеж­де­на новой вак­ци­ной». Ста­тья при­над­ле­жит док­то­ру Мил­ле­ру из Фила­дель­фии, и он счи­та­ет, что обо­шел тебя с тво­им лекар­ством. Это обсуж­да­лось в клу­бе, и док­тор Мак­нейл пола­га­ет, что аргу­мен­ты ста­тьи весь­ма убе­ди­тель­ны. Я, как юрист, не могу пре­тен­до­вать на роль судьи, но, во вся­ком слу­чае, я поду­мал, что тебе не сле­ду­ет упус­кать воз­мож­ность позна­ко­мить­ся с этим мате­ри­а­лом, пока он еще свеж. Конеч­но, если ты занят, я не буду отвле­кать… Кла­рен­дон рез­ко пре­рвал его.

– Я соби­ра­юсь сде­лать укол сест­ре – она не совсем здо­ро­ва, но когда вер­нусь, я гля­ну, что там пишет этот шар­ла­тан. Я знаю Мил­ле­ра. Это про­кля­тый под­ха­лим и неуч, и я не думаю, что у него хва­тит моз­гов украсть мое откры­тие из того немно­го­го, что он видел. Вне­зап­но Даль­тон понял, что ему ни в коем слу­чае нель­зя допус­кать, что­бы Джор­джине сде­ла­ли укол. Во всем про­ис­хо­дя­щем было что-то зло­ве­щее. Судя по ее сло­вам, Аль­фред слиш­ком дол­го возил­ся для того, что­бы раз­ве­сти обыч­ную таб­лет­ку мор­фия. Он решил как мож­но доль­ше задер­жать док­то­ра в биб­лио­те­ке и попы­тать­ся вызвать его на откро­вен­ность.

– Мне очень жаль, что Джор­джи­на нездо­ро­ва. Ты уве­рен, что инъ­ек­ция ей помо­жет? Или хотя бы не повре­дит?

То, как судо­рож­но дер­нул­ся Кла­рен­дон, дока­зы­ва­ло, что вопрос Даль­то­на попал в цель.

– Повре­дит? – вос­клик­нул он. – Что за чушь! Ты же зна­ешь, что Джор­джи­на долж­на быть абсо­лют­но здо­ро­ва для того, что­бы слу­жить нау­ке, как слу­жат ей все Кла­рен­до­ны. Она, во вся­ком слу­чае, гор­дит­ся тем, что явля­ет­ся моей сест­рой. Она счи­та­ет, что нет таких жертв, кото­рые она не мог­ла бы мне при­не­сти. Она такая же жри­ца исти­ны и все­го ново­го в нау­ке, как и я сам.

Почти задох­нув­шись, он пре­рвал свою визг­ли­вую тира­ду. Взор его был явно безу­мен. Даль­тон заме­тил, что его вни­ма­ние пере­клю­чи­лось на что-то новое.

– Впро­чем, дай-ка мне взгля­нуть на то, что там пишет этот мошен­ник,

– про­дол­жал он. – Если он дума­ет, что его псев­до­ме­ди­цин­ская рито­ри­ка может про­ве­сти насто­я­ще­го вра­ча, то он еще боль­ший дурак, чем я думал. Кла­рен­дон нерв­но отыс­кал нуж­ную стра­ни­цу и начал читать стоя, стис­нув в руке шприц. Уже в кото­рый раз в этот вечер Даль­тон задал себе вопрос о том, кто же из дво­их пре­тен­ден­тов на абсо­лют­ное зна­ние добил­ся успе­ха. Мак­нейл уве­рял его, что автор ста­тьи явля­ет­ся меди­ком выс­ше­го ран­га и что, какие бы ошиб­ки ни встре­ча­лись в его ста­тье, создав­ший ее чело­век был талант­ли­вым, эру­ди­ро­ван­ным и абсо­лют­но чест­ным уче­ным.

Наблю­дая за док­то­ром, Даль­тон уви­дел, как поблед­не­ло его боро­да­тое лицо. Боль­шие гла­за засвер­ка­ли, и газет­ные стра­ни­цы захру­сте­ли в напряг­ших­ся длин­ных и тон­ких паль­цах. Пот высту­пил на высо­ком, цве­та сло­но­вой кости лбу, над кото­рым уже начи­на­ли редеть воло­сы. Нако­нец читав­ший, зады­ха­ясь, пова­лил­ся в крес­ло, кото­рое толь­ко что осво­бо­дил его гость, и про­дол­жил погло­щать текст. Затем раз­дал­ся дикий вопль, похо­жий на крик загнан­но­го в ловуш­ку зве­ря, и Кла­рен­дон пова­лил­ся гру­дью на стол, сме­тая вытя­ну­ты­ми рука­ми кни­ги и бума­ги, пока созна­ние его не померк­ло, как пла­мя све­чи, поту­шен­ное вет­ром.

Даль­тон вско­чил, что­бы помочь дру­гу. Он под­хва­тил худое длин­ное тело и отки­нул его обрат­но в крес­ло. Заме­тив сто­яв­ший на полу гра­фин, он плес­нул воды в иска­жен­ное лицо док­то­ра, и через мину­ту его боль­шие гла­за мед­лен­но откры­лись. Теперь это был взгляд вполне разум­но­го суще­ства. На Даль­то­на смот­ре­ли глу­бо­кие, печаль­ные и, без­услов­но, нор­маль­ные гла­за, и он почув­ство­вал себя нелов­ко перед лицом тра­ге­дии, глу­би­ну кото­рой он нико­гда не наде­ял­ся и не осме­ли­вал­ся пол­но­стью постичь.

Золо­той шприц все еще был зажат в левой руке его дру­га, и после того как Кла­рен­дон издал глу­бо­кий дро­жа­щий вздох, он раз­жал паль­цы и вни­ма­тель­но посмот­рел на бле­стя­щую вещи­цу, пере­ка­ты­ва­ю­щу­ю­ся у него на ладо­ни. Потом он заго­во­рил – мед­лен­но и печаль­но, – и голос его был полон невы­ра­зи­мо­го отча­я­ния.

– Спа­си­бо, Джим­ми, я в пол­ном поряд­ке. Но я дол­жен еще мно­гое сде­лать. Ты недав­но спра­ши­вал меня, не повре­дит ли Джор­джи этот укол мор­фия. Теперь я могу ска­зать тебе, что не повре­дит.

Он повер­нул имев­ший­ся на шпри­це малень­кий вин­тик и поло­жил палец на пор­шень, одно­вре­мен­но оття­нув левой рукой кожу у себя на шее.

Даль­тон тре­вож­но вскрик­нул, когда Кла­рен­дон стре­ми­тель­ным дви­же­ни­ем пра­вой руки ввел содер­жи­мое цилин­дра под кожу. – Боже мой, Эл, что ты наде­лал? Кла­рен­дон мяг­ко улыб­нул­ся – улыб­кой почти покой­ной и сми­рен­ной, так не похо­жей на его сар­до­ни­че­ские усмеш­ки послед­них недель.

– Тебе сле­ду­ет знать все, Джим­ми – если, конеч­но, еще можешь поло­жить­ся на свой здра­вый смысл, бла­го­да­ря кото­ро­му ты стал губер­на­то­ром. Навер­ное, ты кое-что понял из моих запи­сей и согла­сишь­ся с тем, что мне ниче­го боль­ше не оста­ет­ся делать. С теми оцен­ка­ми по гре­че­ско­му, какие ты полу­чал в Колум­бии, я думаю, ты немно­гое упу­стил. Я могу толь­ко под­твер­дить, что все про­чи­тан­ное тобой – прав­да. Джеймс, я не хочу пере­кла­ды­вать свою вину на чужие пле­чи, и лишь спра­вед­ли­во­сти ради гово­рю, что в этот кош­мар меня втя­нул Сура­ма. Не могу тебе объ­яс­нить, кто он, или что он такое, пото­му что сам не знаю до кон­ца, а то, что я знаю, едва ли полез­но знать чело­ве­ку со здра­вым рас­суд­ком; ска­жу лишь, что он не явля­ет­ся чело­ве­че­ским суще­ством в пол­ном смыс­ле это­го сло­ва. Более того, я не уве­рен в том, что он вооб­ще живой. Ты дума­ешь, что я несу вздор. Хотел бы я, что­бы это было так, но, к сожа­ле­нию, все это до ужа­са реаль­но. Я начи­нал жизнь с чистой сове­стью и бла­го­род­ной целью. Я хотел изба­вить мир от лихо­рад­ки. Я сде­лал попыт­ку и про­ва­лил­ся, но, Боже мой, если бы я был доста­точ­но честен, что­бы при­знать пора­же­ние! Не верь моим раз­го­во­рам о нау­ке, Джеймс, я не нашел ника­ко­го анти­ток­си­на и нико­гда не был даже на пол­пу­ти к нему!

Не смот­ри на меня так изум­лен­но, ста­ри­на. Такой опыт­ный поли­ти­че­ский боец, как ты, долж­но быть, нави­дал­ся вся­ко­го. Гово­рю тебе, я нико­гда и не начи­нал рабо­ту над лекар­ством. Но мои иссле­до­ва­ния при­ве­ли меня в неко­то­рые зага­доч­ные обла­сти, и так сло­жи­лась моя про­кля­тая судь­ба, что мне дове­лось наслу­шать­ся рас­ска­зов неко­то­рых посвя­щен­ных людей. Джеймс, если ты когда-нибудь захо­чешь сде­лать чело­ве­ку доб­ро, посо­ве­туй ему осте­ре­гать­ся древ­них, таин­ствен­ных мест, что еще суще­ству­ют на нашей Зем­ле. Ста­рые тихие заво­ди опас­ны – там про­ис­хо­дят такие вещи, от кото­рых нор­маль­ным людям не поздо­ро­вит­ся. Я слиш­ком мно­го бесе­до­вал со ста­ры­ми жре­ца­ми и мисти­ка­ми и пона­де­ял­ся, что смо­гу достичь тем­ны­ми путя­ми того, чего не смог достичь закон­ны­ми.

Не ста­ну тебе объ­яс­нять, что имен­но я имею в виду, пото­му что этим я при­чи­нил бы тебе такое же зло, как и те жре­цы, что погу­би­ли меня. Могу лишь ска­зать, что с тех пор, как я узнал это, я содро­га­юсь при мыс­ли об истин­ной при­ро­де мира и его судь­бе. Мир дья­воль­ски стар, Джеймс, в его исто­рии были целые гла­вы еще до появ­ле­ния орга­ни­че­ской жиз­ни и свя­зан­ных с ней гео­ло­ги­че­ских эпох. Жут­ко ска­зать – целые цик­лы эво­лю­ции, живые суще­ства и расы, их муд­рость, их болез­ни – все это жило и исчез­ло, и было забы­то задол­го до того, как пер­вая аме­ба заше­ве­ли­лась в тро­пи­че­ских морях, о чем тол­ку­ет нам гео­ло­гия.

Я ска­зал, исчез­ло, но это не совсем так. Хотя было бы луч­ше, что­бы это было так. Кое-где сохра­ни­лась тра­ди­ция – не могу ска­зать тебе, каким обра­зом, – и неко­то­рые арха­и­че­ские фор­мы жиз­ни суме­ли в потай­ных местах про­бить­ся сквозь века. Зна­ешь, в зем­лях, сей­час погре­бен­ных в море, суще­ство­ва­ли жут­кие куль­ты, отправ­ля­е­мые целы­ми тол­па­ми жре­цов зла. Атлан­ти­да была их оча­гом. Это было жут­кое место. Бог даст, никто нико­гда не под­ни­мет этот ужас из вод­ных глу­бин.

Но одна коло­ния жре­цов зла не уто­ну­ла, и сто­ит толь­ко побли­же сой­тись с одним из афри­кан­ских туа­рег­ских шама­нов, он может порас­ска­зать о ней дикие исто­рии, кото­рые ходят сре­ди безум­ных лам и поло­ум­ных погон­щи­ков яков с ази­ат­ских пла­то. Я все это слы­шал и, в кон­це кон­цов, узнал глав­ное. Ты нико­гда не узна­ешь, что это было, но это име­ло отно­ше­ние к кому-то или чему-то, что при­шло из невы­ра­зи­мо дале­ких вре­мен и сно­ва может быть вызва­но к жиз­ни – или, по край­ней мере, казать­ся живым – при помо­щи неко­то­рых при­е­мов, кото­рые были не слиш­ком понят­ны чело­ве­ку, рас­ска­зав­ше­му мне все это.

Ну вот, Джеймс, несмот­ря на мое при­зна­ние по пово­ду лихо­рад­ки, ты зна­ешь, что я непло­хой врач. Я усерд­но зани­мал­ся меди­ци­ной и постиг в ней почти столь­ко, сколь­ко вооб­ще доступ­но чело­ве­ку – а, может быть, даже чуточ­ку боль­ше, пото­му что там, в стране Хоггар, я сде­лал то, что нико­гда не уда­ва­лось ни одно­му жре­цу. Меня при­ве­ли с завя­зан­ны­ми гла­за­ми в место, кото­рое было запе­ча­та­но в тече­ние мно­гих поко­ле­ний – и я вер­нул­ся назад с Сура­мой.

Спо­кой­но, Джеймс! Я знаю, что ты хочешь ска­зать. Отку­да он зна­ет все то, что зна­ет? Поче­му он гово­рит по-англий­ски или на любом дру­гом язы­ке без акцен­та? Поче­му он пошел со мной и так далее? Я не могу тебе рас­ска­зать обо всем, но могу лишь пове­дать, что он вос­при­ни­ма­ет идеи, обра­зы и впе­чат­ле­ния поми­мо моз­га и чувств. Он исполь­зо­вал меня и мои зна­ния. Он мно­гое рас­ска­зал мне. Он учил меня покло­нять­ся древним, изна­чаль­ным и нечи­стым богам и наме­тил путь к чудо­вищ­ной цели, о кото­рой я не могу тебе даже намек­нуть. Не застав­ляй меня делать это­го, Джеймс, ради сохра­не­ния тво­е­го же соб­ствен­но­го рас­суд­ка и спо­кой­ствия все­го осталь­но­го мира!

Для это­го суще­ства нет пре­де­лов. Оно состо­ит в сою­зе со звез­да­ми и все­ми сила­ми при­ро­ды. Это не бред сума­сшед­ше­го, Джеймс, кля­нусь, что нет! Я слиш­ком мно­го видел, что­бы сомне­вать­ся. Он пода­рил мне мно­го новых насла­жде­ний, про­ис­хо­дя­щих из его древ­не­го куль­та, и самым боль­шим из них была чер­ная лихо­рад­ка.

Гос­по­ди, Джеймс! Ты все еще не пони­ма­ешь? Неуже­ли ты еще веришь, что чер­ная лихо­рад­ка при­шла из Тибе­та и что я там узнал о ней? Поше­ве­ли моз­га­ми, дру­жи­ще! Взгля­ни еще раз на ста­тью Мил­ле­ра! Он нашел основ­ной анти­ток­син, кото­рый за пол­ве­ка покон­чит со все­ми лихо­рад­ка­ми, когда его научат­ся при­ме­нять для раз­лич­ных форм. Он выбил из-под меня поч­ву, сде­лал то, чему я отдал мою жизнь, убрал ветер из всех пару­сов, на кото­рых я когда-либо плыл под бри­зом нау­ки! Тебя удив­ля­ет, что эта ста­тья так подей­ство­ва­ла на меня? Тебя удив­ля­ет, что она потряс­ла меня и вер­ну­ла из безу­мия к дав­ним меч­там юно­сти? Слиш­ком позд­но! Слиш­ком позд­но! Но еще не позд­но спа­сти дру­гих!

Мне кажет­ся, я сей­час немно­го заго­ва­ри­ва­юсь, ста­ри­на. Это, зна­ешь ли, от уко­ла. Я уже гово­рил тебе, что ты так ниче­го и не понял насчет чер­ной лихо­рад­ки. Но ты бы и не смог. Раз­ве Мил­лер не пишет, что выле­чил семь боль­ных сво­ей сыво­рот­кой? Все дело в диа­гно­зе, Джеймс. Он лишь дума­ет, что это чер­ная лихо­рад­ка. Я же читаю у него меж­ду строк. Вот здесь, ста­ри­на, на стра­ни­це 551, ключ ко все­му. Про­чти сно­ва.

Видишь? Боль­ные с побе­ре­жья Тихо­го оке­а­на не реа­ги­ро­ва­ли на его сыво­рот­ку. Это пора­зи­ло его. Эти слу­чаи даже не были похо­жи на ту лихо­рад­ку, что извест­на нау­ке. Что ж, это были мои боль­ные! Это была насто­я­щая чер­ная лихо­рад­ка! И на све­те нет анти­ток­си­на, кото­рый мог бы выле­чить ее!

Поче­му я так уве­рен в этом? Да пото­му, что чер­ная лихо­рад­ка не при­над­ле­жит наше­му миру! Она при­хо­дит отку­да-то еще, Джеймс, и один Сура­ма зна­ет, отку­да, пото­му что он при­нес ее сюда! Он при­нес, а я рас­про­стра­нял! Вот она, тай­на, Джеймс! Вот для чего я доби­вал­ся назна­че­ния! Вот чем я все­гда зани­мал­ся на самом деле! Я рас­про­стра­нял лихо­рад­ку с помо­щью это­го золо­то­го шпри­ца и еще более смер­то­нос­но­го коль­ца с игол­кой, кото­рое ты видишь у меня на ука­за­тель­ном паль­це! Нау­ка? Сле­пец! Я хотел уби­вать, уби­вать и уби­вать! Про­стое нажа­тие паль­ца, и чер­ная лихо­рад­ка при­ви­та. Я хотел видеть, как живые суще­ства изви­ва­ют­ся и кор­чат­ся, вопят, а их рты покры­ва­ют­ся пеной. Про­стое нажа­тие на пор­шень, и я мог наблю­дать, как они уми­ра­ют. Я не мог жить и мыс­лить, если рядом не было моих паци­ен­тов. Вот поче­му я колол всех под­ряд этой про­кля­той полой иглой. Живот­ных, пре­ступ­ни­ков, детей, слуг, а сле­ду­ю­щей была наме­че­на…

Голос Кла­рен­до­на пре­рвал­ся, и он замет­но сгор­бил­ся в сво­ем крес­ле.

– Вот… вот, Джеймс… тако­ва… была моя жизнь. Сура­ма сде­лал ее такой, он учил и под­дер­жи­вал меня до тех пор, пока нако­нец я уже сам не мог оста­но­вить­ся. Потом… потом это ста­ло слиш­ком даже для него. Он попы­тал­ся сдер­жи­вать меня. Но теперь я полу­чил послед­ний экзем­пляр. Это мой послед­ний опыт. Хоро­ший мате­ри­ал, Джеймс – я здо­ров, дья­воль­ски здо­ров. Какая, одна­ко, иро­ния – безу­мие про­шло, поэто­му не будет ника­ко­го удо­воль­ствия наблю­дать за аго­ни­ей! Не может быть… не может… Жесто­кие судо­ро­ги скру­ти­ли док­то­ра, и Даль­тон, оце­пе­нев от ужа­са, пере­жи­вал, что не может по-насто­я­ще­му пожа­леть его. Насколь­ко рас­сказ Аль­фре­да был вздо­ром, а насколь­ко кош­мар­ной прав­дой, он не мог ска­зать. Но в любом слу­чае он чув­ство­вал, что этот чело­век был ско­рее жерт­вой, чем пре­ступ­ни­ком, и, кро­ме того, он был дру­гом дет­ства и бра­том Джор­джи­ны. Мыс­ли о про­шлом мель­ка­ли в его голо­ве. «Малень­кий Элфи – пло­щад­ка перед эксе­тер­ским домом – уни­вер­си­тет­ский дво­рик в Колум­бии – дра­ка с Томом Корт­лан­дом, когда он спас Элфи от взбуч­ки…» Он поса­дил Кла­рен­до­на в крес­ло и тихо спро­сил, что он может для него сде­лать. Ниче­го. Аль­фред теперь мог лишь шеп­тать, но он попро­сил про­ще­ния за все оскорб­ле­ния и пору­чил свою сест­ру забо­там дру­га.

– Ты… ты… сде­ла­ешь ее счаст­ли­вой, – выго­во­рил он зады­ха­ясь. –

Она заслу­жи­ла это. Муче­ни­ца… мифа! При­ду­май что-нибудь, Джеймс. Не.. дай ей… узнать… боль­ше… чем нуж­но!

Его голос упал до невнят­но­го бор­мо­та­ния, и он поте­рял созна­ние. Даль­тон позво­нил, но Мар­га­ри­та уже спа­ла, поэто­му он отпра­вил­ся по лест­ни­це за Джор­джи­ной. Она дер­жа­лась уве­рен­но, но лицо ее было блед­ным. Крик Аль­фре­да напу­гал ее, но она дове­ря­ла Джейм­су. Она вери­ла ему и в тот момент, когда он ука­зал ей на фигу­ру, лежав­шую без созна­ния в крес­ле, и попро­сил вер­нуть­ся в свою ком­на­ту и не вол­но­вать­ся, какие бы зву­ки она ни услы­ша­ла. Он не хотел, что­бы она при­сут­ство­ва­ла при страш­ной кар­тине бре­да, кото­рый неиз­беж­но дол­жен был насту­пить. Он попро­сил ее поце­ло­вать бра­та на про­ща­нье, пока он еще лежал тихо и непо­движ­но, совсем как тот хруп­кий маль­чик, каким он был в годы сво­е­го без­мя­теж­но­го дет­ства. Таким она и оста­ви­ла его – стран­но­го, поме­шан­но­го, читав­ше­го по звез­дам гения, кото­ро­го она так дол­го леле­я­ла, и образ, кото­рый она унес­ла с собой, был мил ее серд­цу.

Даль­тон же, веро­ят­но, уне­сет с собой в моги­лу более мрач­ное вос­по­ми­на­ние. Его опа­се­ния насчет бре­да под­твер­ди­лись, и все ноч­ные часы он с тру­дом сдер­жи­вал судо­ро­ги безум­но­го стра­даль­ца. То, что он слы­шал из этих рас­пух­ших, почер­нев­ших уст, он не повто­рит нико­гда. С тех пор он уже не был преж­ним Джейм­сом. Он уве­рен, что никто, услы­шав такое, не смо­жет остать­ся таким, как был. Поэто­му ради спа­се­ния мира и чело­ве­че­ства он не осме­лил­ся рас­ска­зать об этом даже самым близ­ким людям и бла­го­да­рил Все­выш­не­го, что его неве­же­ство в неко­то­рых науч­ных обла­стях, сде­ла­ло мно­гие из этих откро­ве­ний зага­доч­ны­ми и бес­смыс­лен­ны­ми для него.

К утру Кла­рен­дон вне­зап­но при­шел в себя и заго­во­рил твер­дым голо­сом:

– Джеймс, я не ска­зал тебе, что нуж­но сде­лать со всем моим хозяй­ством. Выма­рай все гре­че­ские запи­си и ото­шли мою тет­радь док­то­ру Мил­ле­ру. А рав­но и все осталь­ные мои запи­си, какие най­дешь. Он круп­ный спе­ци­а­лист, и его ста­тья лишь под­твер­жда­ет это. Твой друг в клу­бе был прав. Но все, что есть в кли­ни­ке, нуж­но уни­что­жить. Все, без исклю­че­ния, живое или мерт­вое . Адская чума заклю­че­на в сто­я­щих на пол­ках бутыл­ках. Сожги их, сожги все! Если хоть что-то уце­ле­ет, Сура­ма раз­не­сет чер­ную смерть по все­му миру. И самое глав­ное, сожги Сура­му . Это суще­ство не долж­но дышать чистым воз­ду­хом небес. Ты теперь зна­ешь, поче­му этой тва­ри нель­зя поз­во­лить остать­ся на зем­ле. Это не будет убий­ством – Сура­ма не чело­век; если ты все так же рели­ги­о­зен, как был, Джеймс, мне не надо убеж­дать тебя. Вспом­ни ста­рые стро­ки «Не сто­ит жалеть о ведь­ме» или что- то в этом роде. Сожги его, Джеймс ! Не поз­во­ляй ему опять сме­ять­ся над мука­ми смерт­ной пло­ти! Сожги его … Огнен­ное Воз­мез­дие – вот един­ствен­ное, что может спра­вить­ся с ним, Джеймс, если толь­ко ты не заста­нешь его спя­щим и не вон­зишь ему кол в серд­це… Убей его, истре­би – очи­сти мир от это­го поро­ка, кото­рый я про­бу­дил от веко­во­го сна!.. Док­тор при­под­нял­ся на лок­те, и его голос сорвал­ся на прон­зи­тель­ный крик. Уси­лие, одна­ко, ока­за­лось чрез­мер­ным, и он вне­зап­но впал в глу­бо­кую непо­движ­ность. Даль­тон, не боясь лихо­рад­ки, так как знал, что ужас­ная болезнь неза­раз­на, поло­жил Аль­фре­да на крес­ло и набро­сил на него лег­кий шер­стя­ной плед. В кон­це кон­цов, может быть, все это толь­ко пре­уве­ли­че­ние и бред? Воз­мож­но, ста­ри­на док Мак­нейл суме­ет выле­чить его? Губер­на­тор борол­ся со сном и быст­ро ходил взад-впе­ред по ком­на­те, но собы­тия ночи ока­за­лись слиш­ком боль­шим испы­та­ни­ем для его сил. Наме­ре­ва­ясь лишь на мину­ту пере­ве­сти дух, он при­сел в крес­ло у сто­ла и вско­ре уже спал бес­про­буд­ным сном.

Даль­тон вско­чил с крес­ла отто­го, что в гла­за ему уда­рил осле­пи­тель­ный свет. На секун­ду он поду­мал, что на дво­ре рас­све­ло, но это было не так. Поте­рев тяже­лые веки, он уви­дел, что рез­кий свет исхо­дит от горя­щей кли­ни­ки во дво­ре. Проч­ные дос­ки стро­е­ния пыла­ли, гуде­ли и тре­ща­ли в самом гро­мад­ном кост­ре, какой ему при­хо­ди­лось когда-либо видеть. Это дей­стви­тель­но было «огнен­ное воз­мез­дие», кото­ро­го так желал Кла­рен­дон, и Даль­тон поду­мал, что какое-то необыч­ное горю­чее веще­ство долж­но было спо­соб­ство­вать это­му пожа­ру во вся­ком слу­чае, обыч­ная сос­на или крас­ное дере­во не мог­ли так гореть. Он с тре­во­гой взгля­нул на крес­ло и сра­зу же уви­дал, что Аль­фре­да там не было. Вздрог­нув, он пошел звать Джор­джи­ну, но встре­тил ее в хол­ле, раз­бу­жен­ную, как и он, заре­вом пожа­ра.

– Кли­ни­ка горит! – вос­клик­ну­ла она. – Как Аль­фред?

– Он исчез, пока я спал! – отве­тил Даль­тон и про­тя­нул руку, что­бы под­дер­жать ее.

Осто­рож­но про­ве­дя ее в ее ком­на­ту, он пообе­щал немед­лен­но най­ти Аль­фре­да, но Джор­джи­на толь­ко пока­ча­ла голо­вой. Буше­вав­шее сна­ру­жи пла­мя бро­са­ло через окно при­чуд­ли­вый отсвет на лест­нич­ную пло­щад­ку.

– Я думаю, он мертв, Джеймс. Он бы не смог оста­вать­ся в здра­вом уме, созна­вая, что он сде­лал. Я слы­ша­ла, как он ссо­рил­ся с Сура­мой, и знаю, что здесь тво­ри­лись ужас­ные вещи. Он мой брат, но… так луч­ше.

Ее голос упал до шепо­та.

Вдруг через откры­тое окно донес­ся звук низ­ко­го, отвра­ти­тель­но­го сме­ха, и пла­мя от горя­щей кли­ни­ки при­ня­ло новые очер­та­ния, в кото­рых напо­ло­ви­ну обо­зна­чи­лись какие-то гигант­ские, кош­мар­ные обра­зы. Джеймс и Джор­джи­на замер­ли в нере­ши­тель­но­сти, всмат­ри­ва­ясь в окно и зата­ив дыха­ние. Затем в небе про­зву­чал гро­мо­вой рас­кат, и зиг­за­го­об­раз­ная стре­ла мол­нии с ужас­ной точ­но­стью уда­ри­ла в самую сере­ди­ну пыла­ю­щих раз­ва­лин. Смех замер, и вме­сто него раз­дал­ся неисто­вый, завы­ва­ю­щий вопль, как буд­то в муках кри­ча­ли тыся­чи вам­пи­ров и обо­рот­ней. Он зати­хал с дол­ги­ми отзву­ка­ми, и через неко­то­рое вре­мя пла­мя обре­ло при­выч­ные на Зем­ле фор­мы.

Наблю­да­те­ли сто­я­ли, не шеве­лясь, и жда­ли, когда ста­нет зату­хать столб огня. Они были рады, что пожар­ные не при­е­ха­ли вовре­мя, а высо­кая сте­на отго­ра­жи­ва­ла про­ис­хо­див­шее от любо­пыт­ных взо­ров. То, что про­изо­шло, не пред­на­зна­ча­лось для любо­пыт­ству­ю­щих зевак слиш­ком уж мно­го все­лен­ских тайн было заклю­че­но в этой исто­рии.

В блед­ном све­те утра Джеймс мяг­ко ска­зал Джор­джине, кото­рая пла­ка­ла, скло­нив голо­ву ему на грудь:

– Люби­мая, я думаю, он иску­пил свою вину. Види­мо, он устро­ил пожар, пока я спал. Он гово­рил мне, что нуж­но сжечь кли­ни­ку и все, что там есть, вклю­чая Сура­му. Это един­ствен­ный спо­соб спа­сти мир от неве­до­мых ужа­сов, кото­рые он про­бу­дил к жиз­ни. Он сде­лал так, как луч­ше. Он был вели­ким чело­ве­ком, Джор­джи, не будем забы­вать об этом. Мы долж­ны гор­дить­ся им, пото­му что он начал с жела­ния помочь чело­ве­че­ству и был тита­ном даже в сво­их гре­хах. Когда-нибудь я рас­ска­жу тебе о нем. То, что он сде­лал, хоро­шо это или пло­хо, до него не делал ни один чело­век. Он пер­вым и послед­ним про­ник сквозь таин­ствен­ные пре­гра­ды, и даже Апол­ло­ний Тиа­н­ский идет на вто­ром месте после него. Но мы долж­ны мол­чать об этом. Мы долж­ны пом­нить лишь малень­ко­го Элфи, кото­ро­го мы зна­ли ребен­ком и кото­рый хотел быть вра­чом и побе­дить лихо­рад­ку.

Днем нерас­то­роп­ные пожар­ные разо­бра­ли руи­ны и нашли два ске­ле­та с клоч­ка­ми почер­нев­шей пло­ти – все­го лишь два, так как осталь­ные были уни­что­же­ны в извест­ко­вых ямах. Один ске­лет был чело­ве­че­ский, о при­над­леж­но­сти вто­ро­го все еще спо­рят био­ло­ги побе­ре­жья. Этот ске­лет не при­над­ле­жал ни обе­зьяне, ни иско­па­е­мо­му яще­ру. Он воз­буж­дал тре­вож­ные пред­по­ло­же­ния о вет­вях эво­лю­ции, еще не извест­ных пале­он­то­ло­гии. Обуг­лен­ный череп, как ни стран­но, был вполне чело­ве­че­ской фор­мы и, види­мо, при­над­ле­жал Сура­ме; но осталь­ные кости раз­ру­ша­ли при­выч­ные био­ло­ги­че­ские пред­став­ле­ния. Толь­ко хоро­шо скро­ен­ная одеж­да мог­ла бы сде­лать это тело похо­жим на чело­ве­че­ское.

Чело­ве­че­ский ске­лет при­над­ле­жал Кла­рен­до­ну. Никто не спо­рил с этим, и весь мир до сих пор опла­ки­ва­ет без­вре­мен­ную кон­чи­ну вели­чай­ше­го вра­ча сво­е­го вре­ме­ни, бак­те­рио­ло­га, чья уни­вер­саль­ная сыво­рот­ка дале­ко пре­взо­шла бы анти­ток­син док­то­ра Мил­ле­ра, про­жи­ви он доста­точ­но, что­бы дове­сти ее до совер­шен­ства. После­ду­ю­щие успе­хи Мил­ле­ра в боль­шой сте­пе­ни при­пи­сы­ва­ют­ся тем замет­кам, кото­рые доста­лись ему от жерт­вы пожа­ра. Ушли былые сопер­ни­че­ство и нена­висть, и даже док­тор Уил­фред Джо­у­нз теперь гор­дит­ся сво­им зна­ком­ством с погиб­шим. Джеймс Даль­тон и его жена Джор­джи­на хра­ни­ли мол­ча­ние, кото­рое вполне мож­но было объ­яс­нить скром­но­стью и семей­ным горем. Они опуб­ли­ко­ва­ли кое-что, как дань памя­ти вели­ко­го чело­ве­ка, но нико­гда не под­твер­жда­ли и не оспа­ри­ва­ли ни рас­хо­жих мне­ний, ни ред­ких наме­ков на нечто уди­ви­тель­ное, кото­рые шепо­том выска­зы­ва­ли догад­ли­вые умы. Фак­ты про­са­чи­ва­лись нару­жу очень мед­лен­но и неза­мет­но. Воз­мож­но, Даль­тон о чем-то намек­нул док­то­ру Мак­ней­лу, а у этой доб­рой души, как извест­но, не было сек­ре­тов от сына. Даль­то­ны, в общем, жили очень счаст­ли­во, так как все ужас­ные собы­тия оста­лись на зад­нем плане, а глу­бо­кая вза­им­ная любовь сохра­ня­ла мир веч­но юным для них. Но есть вещи, кото­рые стран­ным обра­зом вол­ну­ют их – мело­чи, на кото­рые дру­гие не обра­ща­ют вни­ма­ния. Они не выно­сят худых людей и людей с очень низ­ки­ми голо­са­ми, а Джор­джи­на до сих пор блед­не­ет при зву­ке гор­тан­но­го сме­ха. Сена­тор Даль­тон испы­ты­ва­ет сме­шан­ный страх перед оккуль­тиз­мом, даль­ни­ми путе­ше­стви­я­ми, под­кож­ны­ми инъ­ек­ци­я­ми и неиз­вест­ны­ми пись­ме­на­ми, что как буд­то слож­но объ­еди­нить, и неко­то­рые даже обви­ня­ют его в том, что он тща­тель­но уни­что­жил обшир­ную часть биб­лио­те­ки погиб­ше­го док­то­ра. Хотя Мак­нейл, види­мо, его понял. Он был чело­ве­ком про­стым и про­из­нес молит­ву, когда послед­няя из стран­ных книг Аль­фре­да Кла­рен­до­на пре­вра­ти­лась в пепел. Ибо никто из тех, кому дове­лось бы загля­нуть внутрь этих книг, не поже­лал бы, что­бы хотя бы одно сло­во из этой молит­вы оста­лось непро­из­не­сен­ным.