Говард Филлипс Лавкрафт

совместно с August Derleth

НАСЛЕДСТВО ПИБОДИ

(The Peabody Heritage)
Напи­са­но в 1957 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод В. Доро­го­куп­ли

////

I

Мне так и не дове­лось лич­но позна­ко­мить­ся с моим пра­де­дом Эза­фом Пибо­ди, хотя я достиг уже пяти­лет­не­го воз­рас­та к тому вре­ме­ни, как он отдал Богу душу в сво­ей огром­ной ста­рой усадь­бе, лежав­шей к севе­ро-восто­ку от город­ка Уил­бр­э­хем, штат Мас­са­чу­сетс. Из вос­по­ми­на­ний мое­го дет­ства сохра­ни­лось лишь одно, свя­зан­ное с поезд­кой в те края. Ста­рик тогда уже был при смер­ти и не вста­вал с посте­ли; отец с мате­рью под­ня­лись в его спаль­ню, оста­вив меня с няней вни­зу, так что я его даже и не уви­дел. По слу­хам, он был весь­ма состо­я­те­лен, но вре­мя сво­дит на нет любое богат­ство, как и вооб­ще все в этом мире, ибо даже каза­лось бы веч­но­му кам­ню на деле отме­рен свой срок — что уж тогда гово­рить о столь пре­хо­дя­щем и нена­деж­ном пред­ме­те, как день­ги. Сплошь и рядом солид­ные неко­гда капи­та­лы тают под воз­рас­та­ю­щим из года в год нало­го­вым бре­ме­нем, уно­сят­ся по частям с каж­дой новой пости­га­ю­щей семью смер­тью. Вот уж чего-чего, а смер­тей в нашем семей­стве было предо­ста­точ­но. За моим пра­де­дом, скон­чав­шим­ся в 1907 году, вско­ре после­до­ва­ли двое моих дядьев — один был убит на Запад­ном фрон­те, а дру­гой пошел ко дну вме­сте со зло­счаст­ной “Лузи­та­ни­ей”. Посколь­ку тре­тий мой дядя умер еще рань­ше и никто из тро­их не был женат, все пра­ва на ста­рин­ное поме­стье пере­шли к мое­му отцу сра­зу после смер­ти деда в 1919 году.

Отец мой, в отли­чие от боль­шин­ства его пред­ков, не был про­вин­ци­а­лом. Не питая при­стра­стия к радо­стям дере­вен­ской жиз­ни, он оста­вил уна­сле­до­ван­ный дом вме­сте с зем­ля­ми на про­из­вол судь­бы, а пра­де­дов­ские капи­та­лы вло­жил в несколь­ко при­быль­ных пред­при­я­тий в Бостоне и Нью- Йор­ке. Мать так­же не раз­де­ля­ла вне­зап­но про­бу­див­ший­ся во мне инте­рес к сель­ской ста­рине и в осо­бен­но­сти к наше­му зате­рян­но­му где-то в про­вин­ци­аль­ной глу­ши родо­во­му гнез­ду. Одна­ко мои роди­те­ли так и не при­шли к согла­сию отно­си­тель­но его про­да­жи, хотя я при­по­ми­наю один слу­чай, когда во вре­мя оче­ред­но­го мое­го при­ез­да домой из кол­ле­джа мать заве­ла раз­го­вор на эту тему и пред­ло­жи­ла сбыть с рук бес­по­лез­ное и не при­но­ся­щее дохо­дов иму­ще­ство. Отец очень стро­го и холод­но пре­кра­тил обсуж­де­ние вопро­са; я пом­ню этот его неожи­дан­но оле­де­нев­ший — не могу най­ти более под­хо­дя­ще­го опре­де­ле­ния — голос и его стран­ное упо­ми­на­ние о каком-то неиз­вест­ном досе­ле “наслед­стве Пибо­ди”. Вот в точ­но­сти его тогдаш­ние сло­ва: “Дед пред­ска­зал, что когда-нибудь один из его потом­ков обре­тет наслед­ство в пол­ной мере”. Мать на это пре­зри­тель­но фырк­ну­ла: “Что там еще за наслед­ство? Раз­ве отец твой уже дав­ным-дав­но не пустил его по вет­ру за самым малым остат­ком?” Отец про­мол­чал, огра­ни­чив свои дово­ды этой един­ствен­ной ледя­ной фра­зой и оста­вив меня в убеж­де­нии, что суще­ству­ют некие — и весь­ма серьез­ные — при­чи­ны сохра­нять за собой пра­во на эту соб­ствен­ность, как буд­то под сло­вом “наслед­ство” под­ра­зу­ме­ва­лось что-то иное, не могу­щее быть пере­дан­ное дру­гим лицам обыч­ным закон­ным поряд­ком.

Одна­ко сам отец так нико­гда и не собрал­ся наве­стить забро­шен­ную усадь­бу; земель­ный и про­чие нало­ги регу­ляр­но вно­си­лись в каз­ну нашим пове­рен­ным Аха­вом Хоп­кин­сом, адво­ка­том из Уил­бр­э­хе­ма. Вре­мя от вре­ме­ни он при­сы­лал роди­те­лям отче­ты о состо­я­нии иму­ще­ства, кото­рые неиз­мен­но остав­ля­лись ими без вни­ма­ния, а на все пред­ло­же­ния и сове­ты “выде­лить сред­ства на под­дер­жа­ние дома в мало-маль­ски при­лич­ном виде” они отве­ча­ли в том духе, что тра­тить на это свои день­ги счи­та­ют пустым и чуть ли даже не вред­ным заня­ти­ем.

Итак, усадь­ба пре­бы­ва­ла в запу­сте­нии, и не похо­же было на то, что со вре­ме­нем такое поло­же­ние изме­нит­ся. Пару раз адво­кат по соб­ствен­ной ини­ци­а­ти­ве пытал­ся было сдать ее в арен­ду, но даже в пери­од недол­го­го подъ­ема дело­вой актив­но­сти в Уил­бр­э­хе­ме ему уда­лось при­влечь туда лишь вре­мен­ных посто­яль­цев, вско­ро­сти съе­хав­ших прочь и вновь пре­дав­ших ста­рый дом Пибо­ди в рас­по­ря­же­ние вет­ров, дождей, солн­ца и неумо­ли­мо бегу­щих лет.

Таким обра­зом и обсто­я­ли дела на момент, когда я всту­пил во вла­де­ние наслед­ством после тра­ги­че­ской гибе­ли моих роди­те­лей в авто­мо­биль­ной ката­стро­фе осе­нью 1929 года. Несмот­ря на рез­кое паде­ние цен на недви­жи­мость и на бир­же­вой кри­зис, раз­ра­зив­ший­ся в кон­це того же года и озна­ме­но­вав­ший собой нача­ло Вели­кой Депрес­сии, я все же решил­ся про­дать свою соб­ствен­ность в Бостоне и вос­ста­но­вить ста­рин­ный особ­няк непо­да­ле­ку от Уил­бр­э­хе­ма с тем, что­бы посе­лить­ся в нем само­му. Смерть роди­те­лей сде­ла­ла меня един­ствен­ным вла­дель­цем доволь­но круп­но­го состо­я­ния, и теперь я мог поз­во­лить себе отка­зать­ся от юри­ди­че­ской прак­ти­ки, что и сде­лал без вся­ко­го сожа­ле­ния, ибо дан­ный род заня­тий тре­бо­вал гораз­до боль­ше исклю­чи­тель­ной точ­но­сти, акку­рат­но­сти и вни­ма­ния, чем я был рас­по­ло­жен ему уде­лять по скла­ду сво­е­го харак­те­ра.

Теперь осу­ществ­ле­ние моих замыс­лов зави­се­ло от того, насколь­ко быст­ро мог быть отре­мон­ти­ро­ван сель­ский дом — или хотя бы его часть, — куда я наме­ре­вал­ся пере­ез­жать. Зда­ние это воз­во­ди­лось на про­тя­же­нии мно­гих лет несколь­ки­ми поко­ле­ни­я­ми семьи Пибо­ди. Пер­во­на­чаль­но постро­ен­ный в 1787 году дом являл собой типич­ный образ­чик ста­ро­го коло­ни­аль­но­го сти­ля — невы­со­кий (вто­рой этаж так и остал­ся неза­вер­шен­ным), про­стой и стро­гой пла­ни­ров­ки, с четырь­мя мас­сив­ны­ми колон­на­ми по фаса­ду. Позд­нее это стро­е­ние ста­ло осно­вой — если угод­но, ядром — посте­пен­но раз­рас­та­ю­щей­ся усадь­бы. Каж­дое новое поко­ле­ние ее оби­та­те­лей что-нибудь пере­де­лы­ва­ло или допол­ня­ло спер­ва был над­стро­ен вто­рой этаж, куда вела вин­то­вая лест­ни­ца, затем появи­лись боко­вые кры­лья и фли­ге­ли; так что ко вре­ме­ни мое­го при­ез­да этот обшир­ный ком­плекс постро­ек зани­мал уже более акра зем­ли, если счи­тать вме­сте с лужай­кой и садом, столь же запу­щен­ны­ми, как и все осталь­ное хозяй­ство.

Бла­го­род­ная стро­гость линий, харак­тер­ная для зда­ний коло­ни­аль­но­го пери­о­да, была в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни смяг­че­на тру­да­ми сме­няв­ших друг дру­га стро­и­те­лей, не слиш­ком оза­бо­чен­ных таки­ми веща­ми, как цель­ность архи­тек­тур­но­го обли­ка; резуль­та­ты их твор­че­ских поис­ков были вид­ны повсю­ду — высо­кая ост­ро­ко­неч­ная кры­ша дома вдруг как-то неук­лю­же пере­хо­ди­ла в пока­тую кры­шу ман­сар­ды, раз­лич­ной фор­мы боль­шие и малые — в том чис­ле чер­дач­ные — окна были про­руб­ле­ны где попа­ло, а широ­кий, укра­шен­ный затей­ли­вой резь­бой кар­низ мог пре­спо­кой­но сосед­ство­вать со сво­им донель­зя при­ми­тив­ным подо­би­ем. В целом же, несмот­ря на все эти недо­стат­ки, ста­рый дом про­из­вел на меня бла­го­при­ят­ное впе­чат­ле­ние, хотя, пожа­луй, ино­му зна­то­ку он пока­зал­ся бы лишь жал­кой, заве­до­мо неудач­ной попыт­кой сов­ме­ще­ния раз­ных архи­тек­тур­ных сти­лей и видов деко­ра­тив­ной отдел­ки. При взгля­де изда­ле­ка, одна­ко, усадь­ба во мно­гом выиг­ры­ва­ла за счет огром­ных веко­вых дубов и вязов, чьи рос­кош­ные кро­ны нави­са­ли над домом, окру­жая его с трех сто­рон; с чет­вер­той же к нему при­мы­кал ста­рый сад, в кото­ром сре­ди неухо­жен­ных, буй­но раз­рос­ших­ся кустов роз под­ни­ма­лись моло­дые топо­ля и берез­ки. Да и сам дом с его потем­нев­ши­ми от вре­ме­ни сте­на­ми, на фоне кото­рых теря­лись могу­чие ство­лы дере­вьев, хра­нил в себе чер­ты если не было­го вели­ко­ле­пия, то, по край­ней мере, какой-то осо­бой мрач­ной тор­же­ствен­но­сти.

Я насчи­тал в доме не менее два­дца­ти семи ком­нат, три из кото­рых, рас­по­ло­жен­ные в юго-восточ­ном кры­ле, пока­за­лись мне наи­бо­лее под­хо­дя­щи­ми для устрой­ства сво­их апар­та­мен­тов. Рас­по­ря­див­шись насчет ремон­та, я в тече­ние всей осе­ни и пер­вой поло­ви­ны зимы пери­о­ди­че­ски наез­жал сюда из Босто­на, что­бы лич­но про­сле­дить за ходом работ. Я видел, как ста­рое дере­во после очист­ки и воще­ния при­об­ре­та­ет кра­си­вый теп­лый отте­нок; а вско­ре про­ве­ден­ное в дом элек­три­че­ство изгна­ло из ком­нат угрю­мый полу­мрак, и лишь задерж­ка с водо­про­во­дом отло­жи­ла мой пере­езд до позд­ней зимы; но вот нако­нец этот день настал — два­дцать чет­вер­то­го фев­ра­ля я пере­сту­пил порог дома моих пред­ков уже не толь­ко в каче­стве наслед­ни­ка, но и как его посто­ян­ный жилец. Весь сле­ду­ю­щий месяц я был занят состав­ле­ни­ем пла­нов рекон­струк­ции осталь­ной части усадь­бы. Одно вре­мя я поду­мы­вал было об уда­ле­нии неко­то­рых позд­ней­ших эле­мен­тов для того, что­бы вос­со­здать пер­во­на­чаль­ный облик дома, но потом отка­зал­ся от этой затеи и решил оста­вить все как есть, сохра­нив тот коло­рит и тот свое­об­раз­ный дух, что был при­вне­сен мно­ги­ми поко­ле­ни­я­ми жив­ших здесь людей и мно­го­чис­лен­ны­ми собы­ти­я­ми, про­ис­хо­див­ши­ми неко­гда в этих сте­нах.

К кон­цу меся­ца я вполне осво­ил­ся на новом месте и даже успел его полю­бить; таким обра­зом то, что каза­лось спер­ва лишь при­чу­дой, вне­зап­ным душев­ным поры­вом, обер­ну­лось теперь глу­бо­кой и устой­чи­вой при­вя­зан­но­стью. На мою беду, при­вя­зан­ность эта со вре­ме­нем зашла черес­чур дале­ко, и я, сам того не заме­тив, ока­зал­ся на лож­ном пути, при­вед­шем меня к резуль­та­ту, не име­ю­ще­му ниче­го обще­го с мои­ми исклю­чи­тель­но бла­ги­ми наме­ре­ни­я­ми. А нача­лось все с того, что я замыс­лил пере­не­сти остан­ки моих роди­те­лей, поко­ив­ших­ся на неболь­шом клад­би­ще в Бостоне, в ста­рый фамиль­ный склеп семьи Пибо­ди, выруб­лен­ный в склоне хол­ма непо­да­ле­ку от дома и хоро­шо вид­ный из его зад­них окон, хотя и совер­шен­но неза­мет­ный с про­хо­дя­ще­го перед усадь­бой шос­се. Мало того, я решил най­ти и доста­вить в Соеди­нен­ные Шта­ты прах мое­го дяди, пав­ше­го на поле бит­вы где-то во Фран­ции, и тем самым вос­со­еди­нить почти всех чле­нов наше­го рода на искон­ных зем­лях Пибо­ди. Подоб­ная идея мог­ла прий­ти в голо­ву толь­ко склон­но­му к уеди­не­нию и затвор­ни­че­ству холо­стя­ку — то есть имен­но тому, кем я успел стать все­го за один месяц, про­ве­ден­ный в огром­ном пустом доме в окру­же­нии чер­те­жей и наброс­ков, сде­лан­ных по моей прось­бе мест­ным архи­тек­то­ром, за месяц, став­ший пере­лом­ным в моей жиз­ни и без­воз­врат­но отда­лив­ший меня от все­го, что преж­де состав­ля­ло ее суть.

Тако­вы вкрат­це были при­чи­ны, при­вед­шие меня в один из послед­них дней мар­та ко вхо­ду в фамиль­ный склеп со связ­кой клю­чей, кото­рую мне пере­дал мой уил­б­рах­эм­ский пове­рен­ный. Само по себе соору­же­ние отнюдь не бро­са­лось в гла­за — оно цели­ком нахо­ди­лось внут­ри хол­ма, так что нару­жу высту­па­ла одна лишь мас­сив­ная дверь, да и та была полу­скры­та дере­вья­ми и куста­ми, кото­рые вот уже мно­го лет никем не рас­чи­ща­лись и не под­стри­га­лись. Дверь, как и вся гроб­ни­ца, дела­лась с рас­че­том на века; стро­и­тель­ство это велось прак­ти­че­ски одно­вре­мен­но с построй­кой дома, и с той поры пред­ста­ви­те­ли несколь­ких поко­ле­ний нашей семьи, начи­ная со ста­ро­го Дже­де­дии Пибо­ди, нашли здесь свое послед­нее при­ста­ни­ще. Про­ник­нуть внутрь ока­за­лось не так уж лег­ко — дверь как буд­то врос­ла в про­ем и очень дол­го сопро­тив­ля­лась моим уси­ли­ям, но в кон­це кон­цов пода­лась, и пере­до мной открыл­ся чер­ный зев скле­па.

Мои покой­ные род­ствен­ни­ки поко­и­лись каж­дый в сво­ем гро­бу — все­го их было трид­цать семь, иные в отдель­ных камен­ных нишах, иные про­сто вни­зу у сте­ны. Впро­чем, в пер­вых с краю нишах нахо­ди­лись уже не гро­бы, а то немно­гое, что от них оста­лось, а ниша, пред­на­зна­чен­ная для Дже­де­дии, была вооб­ще пуста — ни даже куч­ки пра­ха там, где дол­жен был сто­ять гроб. Все дру­гие были на месте, рас­по­ла­га­ясь в стро­гом хро­но­ло­ги­че­ском поряд­ке, за исклю­че­ни­ем гро­ба с остан­ка­ми мое­го пра­де­да Эза­фа Пибо­ди — он поче­му-то ока­зал­ся выдви­ну­тым из длин­но­го ряда гро­бов, уста­нов­лен­ных на осо­бом усту­пе вдоль сте­ны с ниша­ми — здесь были все срав­ни­тель­но недав­но умер­шие чле­ны семьи, в том чис­ле мой дед и один из моих дядьев. Вни­ма­тель­но осмот­рев гроб Эза­фа Пибо­ди, я к сво­е­му глу­бо­ко­му изум­ле­нию обна­ру­жил сле­ды посто­рон­не­го вме­ша­тель­ства — кто-то явно пытал­ся под­нять крыш­ку, судя по тому, что одна из кре­пеж­ных петель была сло­ма­на, а осталь­ные рас­ша­та­ны и едва дер­жа­лись в сво­их гнез­дах.

Пер­вым моим побуж­де­ни­ем было попра­вить крыш­ку и пере­дви­нуть гроб побли­же к стене, но при этом я дей­ство­вал недо­ста­точ­но акку­рат­но, и крыш­ка вдруг съе­ха­ла набок, открыв мое­му взо­ру внут­рен­ность гро­ба. Несколь­ко дол­гих секунд я пре­бы­вал в стран­ном оце­пе­не­нии, отка­зы­ва­ясь верить соб­ствен­ным гла­зам, ибо вслед­ствие какой-то чудо­вищ­ной ошиб­ки Эзаф Пибо­ди был погре­бен лицом вниз — я не хотел даже думать о том, что мой пра­дед мог быть под­верг­нут это­му обря­ду, нахо­дясь в состо­я­нии ката­леп­сии, и скон­чал­ся в ужас­ных муче­ни­ях, стис­ну­тый в узком про­стран­стве без досту­па воз­ду­ха и без вся­кой надеж­ды на спа­се­ние. Теперь плоть его уже истле­ла, сохра­ни­лись лишь кости до полу­сгнив­шие лох­мо­тья одеж­ды, и все же я счел сво­им дол­гом испра­вить послед­ствия этой ошиб­ки или — не дай Бог — несчаст­но­го слу­чая. Я сдви­нул крыш­ку до кон­ца и осто­рож­но пере­ло­жил череп и кости, при­дав ске­ле­ту подо­ба­ю­щее покой­ни­ку поло­же­ние. При этом я не испы­ты­вал ни стра­ха, ни отвра­ще­ния, вполне допу­сти­мых в таких обсто­я­тель­ствах; наобо­рот, мои дей­ствия пред­став­ля­лись мне совер­шен­но есте­ствен­ны­ми. Надо заме­тить, что все про­ис­хо­ди­ло средь бела дня, сол­неч­ный свет вры­вал­ся в рас­кры­тую дверь, про­ни­кая сквозь голые кро­ны дере­вьев и рас­сы­пая по пыль­но­му полу моза­и­ку ярких пятен — сло­вом, склеп в этот час не выгля­дел таким уж зло­ве­щим и мрач­ным. Толь­ко теперь я вспом­нил о глав­ной цели сво­е­го визи­та — я хотел выяс­нить раз­ме­ры поме­ще­ния и убе­дить­ся, что в нем хва­тит места для моих роди­те­лей, мое­го дяди — если остан­ки его будут при­ве­зе­ны из Фран­ции — и для меня само­го. Резуль­та­ты осмот­ра меня вполне удо­вле­тво­ри­ли.

Вый­дя затем нару­жу, я запер дверь и заша­гал в сто­ро­ну дома, попут­но при­ки­ды­вая, сколь­ко вре­ме­ни могут занять поис­ки и достав­ка на роди­ну пра­ха покой­но­го дяди, и пере­би­рая в уме наи­луч­шие пути и сред­ства осу­ществ­ле­ния дан­но­го пред­при­я­тия. Тем же днем я напи­сал и отпра­вил два пись­ма — одно к офи­ци­аль­ным вла­стям в Бостоне с прось­бой раз­ре­шить вскры­тие моги­лы моих роди­те­лей, а дру­гое в соот­вет­ству­ю­щие инстан­ции мест­но­го окру­га, сооб­щая о сво­ем жела­нии пере­за­хо­ро­нить их в фамиль­ном скле­пе.

2

Имен­но с той самой ночи — если мне не изме­ня­ет память — и потя­ну­лась цепоч­ка необы­чай­ных собы­тий, в цен­тре кото­рых ока­за­лось ста­рое поме­стье Пибо­ди. Ска­зать по прав­де, я и рань­ше по неко­то­рым туман­ным наме­кам мог дога­дать­ся, что с этим домом не все лад­но адво­кат Хоп­кинс, почтен­ный пожи­лой джентль­мен, вру­чая мне связ­ку клю­чей еще во вре­мя пер­во­го мое­го при­ез­да, как-то уж очень настой­чи­во инте­ре­со­вал­ся мои­ми даль­ней­ши­ми пла­на­ми и, узнав, что я хочу здесь посе­лить­ся, повто­рил свой вопрос, как буд­то не веря в серьез­ность моих наме­ре­ний. Позд­нее по ходу раз­го­во­ра он не раз под­чер­ки­вал, что дом этот — “место весь­ма уеди­нен­ное”, что сосе­ди­фер­ме­ры в про­шлом “не очень-то жало­ва­ли семью Пибо­ди” и, нако­нец, что ника­кие приш­лые арен­да­то­ры “не мог­ли сколь­ко-нибудь дол­го там про­дер­жать­ся”.

- Это одно из тех мест, — гово­рил он, ста­ра­ясь при­дать лицу мно­го­зна­чи­тель­но выра­же­ниe, — в кото­рые никто и нико­гда не выез­жа­ет на пик­ник. Там вы не най­де­те ни одной бумаж­ной тарел­ки или сал­фет­ки, поверь­те моим сло­вам!

Не ску­пясь на подоб­но­го рода дву­смыс­лен­ные и неопре­де­лен­ные заме­ча­ния, ста­рик одна­ко вся­че­ски избе­гал упо­ми­нать о кон­крет­ных вещах

и собы­ти­ях, могу­щих под­твер­дить спра­вед­ли­вость его опа­се­ний. Оно и не уди­ви­тель­но, посколь­ку фак­тов-то как раз и не было — не при­ни­мать же все­рьез хму­рые взгля­ды сосе­дей, по какой-то им самим вряд ли извест­ной при­чине обхо­дя­щих дале­ко сто­ро­ной обшир­ный уча­сток в самом серд­це мас­си­ва пло­до­род­ных земель. Вла­де­ния мои, общей пло­ща­дью око­ло соро­ка акров, были по боль­шей части заня­ты лесом, а вокруг во всех направ­ле­ни­ях про­сти­ра­лись чет­кие квад­ра­ты воз­де­лан­ных полей, раз­де­лен­ных камен­ны­ми стен­ка­ми или огра­да­ми из жер­дей, вдоль кото­рых тяну­лись ряды дере­вьев и густые зарос­ли кустар­ни­ка, давав­шие при­ют мно­го­чис­лен­ным пти­цам. Обду­мав сло­ва ста­ро­го адво­ка­та, я при­шел к выво­ду, что столь стран­ное — если не ска­зать пред­взя­тое — отно­ше­ние к усадь­бе пере­да­лось ему от моих сосе­дей, бла­го он был свя­зан с ними род­ством. Эти люди — суро­вые, креп­кие, немно­го­слов­ные — были из той же поро­ды корен­ных янки, что и Пибо­ди, отли­ча­ясь от послед­них раз­ве что боль­шей при­выч­кой к тру­ду и более проч­ной при­вя­зан­но­стью к сво­ей зем­ле.

Но вер­нем­ся к той ночи — а это бьша одна из ночей, когда мар­тов­ский ветер с осо­бой силой поет и сто­нет в вет­вях дере­вьев, — во вре­мя кото­рой меня впер­вые посе­ти­ло ощу­ще­ние, что я нахо­жусь в доме не один. Потре­во­жив­шие меня посто­рон­ние зву­ки мало похо­ди­ли на шаги, пра­виль­нее было бы назвать это про­сто дви­же­ни­ем — что-то бес­пре­стан­но пере­дви­га­лось по вто­ро­му эта­жу взад и впе­ред, в пре­де­лах како­го-то неболь­шо­го про­стран­ства. Я вышел в тем­ный пустой холл, отку­да вела наверх вин­то­вая лест­ни­ца, и при­слу­шал­ся — мне пока­за­лось, что зву­ки мед­лен­но спус­ка­ют­ся вниз; вре­ме­на­ми совер­шен­но отчет­ли­вые, они порой пони­жа­лись до обман­чи­во тихо­го шоро­ха; я сто­ял нспо­движ­но и слу­шал, слу­шал, слу­шал, пыта­ясь опре­де­лить их источ­ник, най­ти им какое-нибудь раци­о­наль­ное объ­яс­не­ние. Ниче­го подоб­но­го мне преж­де слы­шать не при­хо­ди­лось; в конеч­ном сче­те я решил, что это мог­ла быть одна из вет­вей нави­сав­ше­го над домом дере­ва, кото­рая, рас­ка­чи­ва­ясь на вет­ру, скреб­ла по стене или кры­ше и созда­ва­ла эффект чуже­род­но­го при­сут­ствия в верх­них ком­на­тах. Удо­вле­тво­рив­шись такой раз­гад­кой про­ис­хо­дя­ще­го, я вер­нул­ся в свою спаль­ню; в даль­ней­шем стран­ные шумы меня уже не бес­по­ко­и­ли, и вовсе не пото­му что они пре­кра­ти­лись, отнюдь — про­сто я поте­рял к ним инте­рес, дав все­му это­му убе­ди­тель­ное обос­но­ва­ние.

Куда мень­ше мне повез­ло со сно­ви­де­ни­я­ми, посе­щав­ши­ми меня этой ночью. Обыч­но я вооб­ще сплю без снов, но на сей раз самые неве­ро­ят­ные обра­зы вста­ва­ли пере­до мной как нель­зя более явствен­но; я ока­зал­ся в роли пас­сив­но­го наблю­да­те­ля, про­стран­ствен­ные и вре­мен­ные барье­ры были раз­ру­ше­ны, слу­хо­вые и зри­тель­ные иллю­зии сме­ня­ли одна дру­гую, но осо­бен­но чет­ко запе­чат­ле­лись в моем созна­нии тем­ная мрач­ная фигу­ра в широ­кой шля­пе с кони­че­ским вер­хом и еще одно столь же при­зрач­ное суще­ство, неиз­мен­но при­сут­ство­вав­шее рядом с пер­вым. Этих дво­их я видел слов­но сквозь дым­ча­тое стек­ло, а окру­жа­ю­щие их пред­ме­ты были замут­не­ны и пре­лом­ле­ны, как буд­то отго­ро­жен­ные от меня тол­стой полу­про­зрач­ной сте­ной. В сущ­но­сти, это был не сон в пол­ном смыс­ле сло­ва, а лишь обрыв­ки виде­ний без кон­ца и нача­ла, откры­вав­шие мне иной, при­чуд­ли­во-гро­теск­ный, мир, иное изме­ре­ние, несов­ме­сти­мое с реа­ли­я­ми повсе­днев­ной жиз­ни. Когда эта ночь, нако­нец, про­шла, я очнул­ся на сво­ей кой­ке совер­шен­но изму­чен­ным и раз­би­тым.

На сле­ду­ю­щий день меня посе­тил архи­тек­тор, зани­мав­ший­ся состав­ле­ни­ем пла­нов пере­устрой­ства дома и при­нес изве­стие, чрез­вы­чай­но меня заин­те­ре­со­вав­шее. Это был моло­дой еще чело­век, сво­бод­ный от пред­рас­суд­ков и не веря­щий во вся­кие дурац­кие леген­ды, каки­ми обыч­но обрас­та­ют забро­шен­ные ста­рые усадь­бы, осо­бен­но если они рас­по­ло­же­ны в сель­ской глу­ши.

- Чело­век непо­свя­щен­ный нико­гда бы не дога­дал­ся, что в этом доме име­ет­ся сек­рет­ная ком­на­та, — ска­зал архи­тек­тор, — что-то вро­де тай­ни­ка. Взгля­ни­те сюда, — он раз­вер­нул на сто­ле свои чер­те­жи и рас­че­ты.

- Вы в этом вполне уве­ре­ны? — спро­сил я.

- Думаю, это либо потай­ная молель­ня, — пред­по­ло­жил он, — либо укры­тие для бег­лых рабов.-

- Я ниче­го тако­го не заме­чал.

- Я пока тоже. Но вот посмот­ри­те… — и он ткнул паль­цем в план зда­ния, вычер­чен­ный им после осмот­ра и заме­ра всех внут­рен­них поме­ще­ний и фун­да­мен­та. На вто­ром эта­же в самой ста­рой части дома, соглас­но рас­че­там, долж­на была нахо­дить­ся еще одна ком­на­та, про­тя­нув­ша­я­ся вдоль всей север­ной сте­ны. Разу­ме­ет­ся, ни о какой тай­ной молельне не мог­ло быть и речи — в нашем роду нико­гда ни води­лось папи­стов. Что же каса­ет­ся бег­лых рабов — это было как буд­то похо­же на прав­ду, но, с дру­гой сто­ро­ны, во вре­ме­на, когда стро­и­лась эта часть зда­ния, бег­ство рабов с юга в Кана­ду еще не было доста­точ­но рас­про­стра­нен­ным явле­ни­ем и вряд ли мог­ло стать при­чи­ной созда­ния спе­ци­аль­но­го тай­ни­ка. Нет, дан­ная вер­сия так­же не под­хо­ди­ла.

- И вы уве­ре­ны, что може­те пря­мо сей­час пока­зать мне эту ком­на­ту? спро­сил я.

- Ее там про­сто не может не быть.

И дей­стви­тель­но, ком­на­та была там, где он ука­зы­вал. Очень уме­ло и тща­тель­но скры­тая, хотя отсут­ствие окон в север­ной стене спаль­ни мог­ло бы и рань­ше наве­сти меня на опре­де­лен­ные догад­ки. Веду­щая в ком­на­ту дверь была замас­ки­ро­ва­на тон­кой рез­ной отдел­кой по крас­но­му кед­ру, что сплошь покры­ва­ла всю сте­ну. Обна­ру­жить дверь, не зная зара­нее о суще­ство­ва­нии ком­на­ты, было делом крайне слож­ным, ибо она не име­ла ниче­го, хотя бы отда­лен­но напо­ми­на­ю­ще­го руч­ку, а откры­ва­лась посред­ством нажа­тия па один из мно­го­чис­лен­ных высту­пов резь­бы. Честь этой наход­ки так­же при­над­ле­жа­ла архи­тек­то­ру, кото­рый, как чело­век све­ду­щий в таких вещах, сори­ен­ти­ро­вал­ся гораз­до быст­рее меня, после чего я еще несколь­ко минут про­сто­ял на поро­ге, изу­чая заржав­лен­ный меха­низм две­ри и пыта­ясь понять прин­цип его дей­ствия.

Нако­нец мы вошли внутрь и ока­за­лись в неболь­шом замкну­том поме­ще­нии. Для потай­ной молель­ни, впро­чем, оно было даже вели­ко, дости­гая в дли­ну деся­ти футов — при ширине зна­чи­тель­но мень­шей — и огра­ни­чи­ва­ясь у про­ти­во­по­лож­но­го кон­ца ска­том кры­ши. По всем при­зна­кам, здесь дав­но уже никто не бывал, и вещи оста­ва­лись нетро­ну­ты­ми в тече­ние мно­гих лет раз­лич­ные бума­ги и кни­ги лежа­ли на сво­их местах под тол­стым сло­ем пыли, а столь же запы­лен­ные сту­лья были при­дви­ну­ты к рас­по­ло­жен­но­му у сте­ны неболь­шо­му пись­мен­но­му сто­лу.

В целом ком­на­та име­ла на ред­кость необыч­ный вид. При сво­их срав­ни­тель­но малых раз­ме­рах она каза­лась абсо­лют­но лишен­ной пря­мых углов, как буд­то стро­и­те­ли наме­рен­но ста­ра­лись уди­вить и оза­да­чить ее буду­щих хозя­ев после­до­ва­тель­ным иска­же­ни­ем есте­ствен­ных очер­та­ний и нару­ше­ни­ем всех про­пор­ций. Кро­ме того, пол у нас под нога­ми ока­зал­ся покрыт стран­ны­ми узо­ра­ми и пись­ме­на­ми, частью нари­со­ван­ны­ми, а частью про­сто выре­зан­ны­ми на доща­тых поло­ви­цах. Будучи выпол­не­ны в самой что ни на есть гру­бой и при­ми­тив­ной мане­ре, эти узо­ры обра­зо­вы­ва­ли в конеч­ном сче­те подо­бие окруж­но­сти, вдоль внут­рен­ней и внеш­ней сто­рон кото­рой рас­по­ла­га­лись рисун­ки — один толь­ко взгляд на них вызвал у меня вне­зап­ный при­ступ ужа­са и отвра­ще­ния. Похо­жие чув­ства я испы­тал при осмот­ре пись­мен­но­го сто­ла — он был како­го-то непо­нят­но­го, ско­рее чер­но­го, неже­ли корич­не­во­го цве­та и казал­ся частич­но обуг­лен­ным; дума­ет­ся, это­му пред­ме­ту мебе­ли дово­ди­лось в свое вре­мя выпол­нять функ­ции, весь­ма дале­кие от обыч­ных функ­ций пись­мен­но­го сто­ла. На сто­леш­ни­це бес­по­ря­доч­ной гру­дой были нава­ле­ны древ­ние кни­ги в пере­пле­тах из како­го-то осо­бо­го сор­та кожи, в чис­ле коих был и один тол­стый руко­пис­ный фоли­ант, пере­пле­тен­ный ана­ло­гич­ным обра­зом.

Более подроб­ный осмотр при­шлось отло­жить, посколь­ку сопро­вож­дав­ший меня архи­тек­тор, убе­дясь в пра­виль­но­сти сво­ей догад­ки отно­си­тель­но тай­ни­ка и поте­шив тем самым свое про­фес­си­о­наль­но само­лю­бие, не поже­лал далее здесь оста­вать­ся и заявил, что спе­шит по весь­ма неот­лож­ным делам.

- Итак, что мы будем делать с этой ком­на­той — сло­ма­ем пере­го­род­ку, про­ру­бим окно? — спро­сил он и напо­сле­док доба­вил. — Конеч­но же, вы не захо­ти­те оста­вить ее в таком виде.

- Не знаю, — отве­тил я. — Там погля­дим. Все будет зави­сеть от того, пред­став­ля­ет ли она инте­рес с исто­ри­че­ской точ­ки зре­ния.

Разу­ме­ет­ся, я не спе­шил лик­ви­ди­ро­вать ком­на­ту, отно­сив­шу­ю­ся — как я счи­тал — к чис­лу самых ста­рых в усадь­бе. Преж­де все­го я хотел осмот­реть ее более осно­ва­тель­но, загля­нуть в ста­рин­ные кни­ги, разо­брать­ся со все­ми запи­ся­ми и рисун­ка­ми. Кро­ме того у нас с архи­тек­то­ром уже был наме­чен план пер­во­оче­ред­ных работ, и таин­ствен­ное поме­ще­ние навер­ху мог­ло пока обо­ждать. Так что ника­ко­го реше­ния по это­му вопро­су при­ня­то не было.

Я рас­счи­ты­вал уже на дру­гой день вплот­ную занять­ся обсле­до­ва­ни­ем ком­на­ты, но мне поме­шал целый ряд непред­ви­ден­ных обсто­я­тельств.

Во- пер­вых, я про­вел еще одну бес­по­кой­ную ночь; меня вновь пре­сле­до­ва­ли все те же кош­ма­ры, про­ис­хож­де­ние кото­рых я не мог объ­яс­нить, ибо с ран­них лет не был под­вер­жен сно­ви­де­ни­ям, исклю­чая лишь те слу­чаи, когда они вызы­ва­лись состо­я­ни­ем горяч­ки во вре­мя болез­ни. Глав­ны­ми же пер­со­на­жа­ми моих снов, как выяс­ни­лось позд­нее, были мои соб­ствен­ные пред­ки — что само по себе не так уж и уди­ви­тель­но, посколь­ку я спал в их доме. Гово­ря точ­нее, я узнал толь­ко одно­го из сво­их пред­ков, а имен­но — длин­но­бо­ро­до­го ста­ри­ка в чер­ной шля­пе с кони­че­ским вер­хом. Лицо его, преж­де мне незна­ко­мое, я утром уви­дел на порт­ре­те мое­го пра­де­да Эза­фа Пибо­ди, висев­шем сре­ди про­чих порт­ре­тов в ниж­нем хол­ле зда­ния. В моих снах ста­рик был наде­лен сверхъ­есте­ствен­ной спо­соб­но­стью пере­ме­щать­ся по воз­ду­ху и про­ни­кать сквозь сте­ны. Я, напри­мер, хоро­шо запом­нил его рез­ко очер­чен­ный силу­эт, шага­ю­щий в пусто­те меж вер­ху­шек огром­ных дере­вьев. И вез­де, где бы он ни появ­лял­ся, его сопро­вож­дал боль­шой чер­ный кот, столь же непод­власт­ный зако­нам вре­ме­ни и про­стран­ства. Мои сно­ви­де­ния не рас­по­ла­га­лись в какой-то опре­де­лен­ной после­до­ва­тель­но­сти и не были свя­за­ны меж­ду собой; в этих неожи­дан­но сме­няв­ших одна дру­гую сце­нах, как в калей­до­ско­пе, воз­ни­ка­ли и вновь исче­за­ли мой покой­ный пра­дед, его чер­ный кот, ста­рый дом и раз­но­об­раз­ные пред­ме­ты его обста­нов­ки. Все это очень напо­ми­на­ло сны, посе­щав­шие меня преды­ду­щей ночью — опять было ощу­ще­ние встре­чи с неким неве­до­мым миром и пере­хо­да в отлич­ное от наше­го изме­ре­ние, толь­ко на сей раз виде­ния были еще более отчет­ли­вы­ми. Про­дол­жа­лось это всю ночь вплоть до рас­све­та.

В пер­вой поло­вине дня, когда я не успел еще тол­ком прий­ти в себя после ноч­ных кош­ма­ров, явил­ся архи­тек­тор и доба­вил к моим непри­ят­но­стям еще одну, сооб­щив о новой задерж­ке ремонт­ных работ в усадь­бе. Он явно пытал­ся избе­жать каких-либо вра­зу­ми­тель­ных объ­яс­не­ний, но я был настой­чив, и в конеч­ном сче­те он сознал­ся, что наня­тые им нака­нуне работ­ни­ки из чис­ла мест­ных жите­лей сего­дня рано утром все как один уве­до­ми­ли его об отка­зе, заявив, что не жела­ют участ­во­вать “в этом деле”. Он, одна­ко, заве­рил меня, что если я согла­шусь немно­го подо­ждать, он без осо­бо­го тру­да и по сход­ной цене най­дет новых рабо­чих, поля­ков или ита­льян­цев, сто­ит лишь сде­лать соот­вет­ству­ю­щий запрос в Бостоне. У меня не было ино­го выбо­ра, да и, чест­но ска­зать, я не был столь уж раз­дра­жен задерж­кой, как хотел это про­де­мон­стри­ро­вать, ибо с недав­них пор меня нача­ли мучить сомне­ния в нуж­но­сти и умест­но­сти всех наме­чен­ных мной пере­стро­ек. Ведь, по сути дела, вполне хва­ти­ло бы лишь укреп­ле­ния отдель­ных кон­струк­ций ста­ро­го зда­ния, что помог­ло бы сохра­нить свое­об­раз­ное оча­ро­ва­ние, заклю­чав­ше­е­ся имен­но в его древ­но­сти. Сло­вом, я попро­сил архи­тек­то­ра спо­кой­но и без лиш­ней спеш­ки делать все, что он сочтет нуж­ным для най­ма рабо­чих, а сам тем вре­ме­нем поки­нул поме­стье и отпра­вил­ся в Уил­бр­э­хем, дабы про­из­ве­сти закуп­ки про­дук­тов и кое-каких необ­хо­ди­мых мате­ри­а­лов.

Здесь прак­ти­че­ски с пер­вых шагов я столк­нул­ся с недоб­ро­же­ла­тель­ным к себе отно­ше­ни­ем. Если преж­де мест­ные жите­ли или вовсе не обра­ща­ли на меня вни­ма­ния, посколь­ку с боль­шин­ством из них я не был зна­ком, или отде­лы­ва­лись небреж­ным кив­ком и парой незна­ча­щих фраз, то в это утро они все друж­но меня избе­га­ли, отво­ра­чи­ва­лись, не всту­пая в раз­го­вор, и даже как буд­то боя­лись быть заме­чен­ны­ми в каком-либо со мной обще­нии. Про­дав­цы в лав­ках были до такой сте­пе­ни лако­нич­ны, что это гра­ни­чи­ло уже с откро­вен­ной гру­бо­стью; всем сво­им видом они реши­тель­но жела­ли пока­зать, что такой поку­па­тель им толь­ко в тягость, и что они вооб­ще пред­по­чли бы не иметь со мной ника­ких дел. Поду­мав, я решил, что при­чи­ной тому был рас­про­стра­нив­ший­ся слух о моих пла­нах обнов­ле­ния усадь­бы Пибо­ди, что в свою оче­редь мог­ло вызвать их недо­воль­ство либо как попыт­ка раз­ру­шить ред­кий, по сво­е­му уни­каль­ных обра­зец мест­ной сель­ской архи­тек­ту­ры, либо — что более веро­ят­но — как наме­ре­ние про­длить жизнь обшир­но­го поме­стья, кото­рое в ином слу­чае после све­де­ния лесов и лик­ви­да­ции дома пере­шло бы в руки сосед­них зем­ле­вла­дель­цев и было бы над­ле­жа­щим обра­зом ими осво­е­но и воз­вра­ще­но в хозяй­ствен­ный обо­рот.

Посте­пен­но, одна­ко, мое недо­уме­ние на сей счет нача­ло усту­пать место доса­де и воз­му­ще­нию. В кон­це кон­цов, я не был каким-то там отще­пен­цем или изго­ем и ничем не заслу­жил тако­го к себе отно­ше­ния. Одним сло­вом, к тому момен­ту, как я вошел в две­ри адво­кат­ской кон­то­ры Аха­ва Хоп­кин­са, я был уже изряд­но заве­ден и выло­жил ста­ри­ку свое него­до­ва­ние в выра­же­ни­ях, гораз­до более про­стран­ных и рез­ких, чем было у меня в обы­чае, хотя и не раз по ходу сво­ей речи заме­чал, что он чув­ству­ет себя очень нелов­ко.

- Ну же, мистер Пибо­ди, — ска­зал он нако­нец, стре­мясь как-то сдер­жать поток моих гнев­ных изли­я­ний, — на вашем месте я бы не стал так вол­но­вать­ся по это­му пово­ду. Ведь людей тоже мож­но понять: они все глу­бо­ко потря­се­ны, и, к тому же, они здесь все очень суе­вер­ны. Согла­си­тесь, что при том настро­е­нии умов, кото­рое, сколь­ко я себя пом­ню, все­гда пре­об­ла­да­ло в наших кра­ях, подоб­ное жут­кое про­ис­ше­ствие вполне может быть истол­ко­ва­но в самом пре­врат­ном — с точ­ки зре­ния обра­зо­ван­но­го чело­ве­ка — смыс­ле.

Эти сло­ва Хоп­кин­са и осо­бен­но та мрач­ность, с какой они были про­из­не­се­ны, поряд­ком меня оза­да­чи­ли.

- Вы ска­за­ли — жут­кое про­ис­ше­ствие? Про­шу меня изви­нить — я, вер­но, не знаю чего-то, что зна­ют все.

Он под­нял на меня гла­за, и взгляд его был столь стра­нен, что я теперь уже совер­шен­но рас­те­рял­ся.

- Мистер Пибо­ди, по той же доро­ге, что и вы, но дву­мя миля­ми даль­ше живет семей­ство Тэй­ло­ров. Я лич­но хоро­шо зна­ком с Джор­джем Тэй­ло­ром. У них десять детей — или, точ­нее ска­зать, было десять детей. Про­шлой ночью один из двух млад­ших маль­чи­ков — ему толь­ко пошел тре­тий год — был выкра­ден пря­мо из кро­ва­ти, при­чем зло­умыш­лен­ни­ка никто не видел и он не оста­вил после себя ни малей­ших сле­дов.

- Я искренне сожа­лею, поверь­те. Но каким обра­зом все это может касать­ся меня?

- Я уве­рен, вы здесь ни при чем, мистер Пибо­ди. Но вы появи­лись у нас недав­но и чело­век срав­ни­тель­но чужой, а… впро­чем, все рав­но вы это узна­ли бы рано или позд­но… сло­вом, фами­лия Пибо­ди не поль­зу­ет­ся у нас боль­шой попу­ляр­но­стью, ско­рее наобо­рот — у мно­гих в здеш­ней окру­ге она вызы­ва­ет силь­ней­шее раз­дра­же­ние и даже нена­висть.

Я боль­ше уже не пытал­ся скрыть свое изум­ле­ние. — Но поче­му?

- Види­те ли, очень мно­гие люди сле­по верят вся­ко­го рода сплет­ням, как бы они ни были сме­хо­твор­но неле­пы, — Хоп­кинс чуть помол­чал и про­дол­жил. Вы уже доста­точ­но взрос­лый и серьез­ный чело­век и, наде­юсь, в состо­я­нии понять и оце­нить, что это зна­чит — осо­бен­но для такой сель­ской глу­бин­ки, как наша. Еще в быт­ность мою ребен­ком о вашем пра­де­де рас­ска­зы­ва­ли мас­су вся­че­ских небы­лиц, но фак­ты тако­вы: в тече­ние всех лет, что он про­жил в сво­ем поме­стье, у мно­гих семей в этих местах пери­о­ди­че­ски исче­за­ли малень­кие дети, при­чем исче­за­ли бес­след­но, так что сего­дня всем ста­ро­жи­лам пер­вым же делом при­шло в голо­ву сопо­ста­вить два раз­ных собы­тия: появ­ле­ние в усадь­бе ново­го чело­ве­ка из семей­ства Пибо­ди и новое чудо­вищ­ное пре­ступ­ле­ние, по всем при­зна­кам чрез­вы­чай­но похо­жее на те тра­ге­дии, кото­рые мол­ва все­гда свя­зы­ва­ла с одним из чле­нов ваше­го рода.

- Но это же абсурд!

- Без­услов­но, вы пра­вы, — поспеш­но согла­сил­ся ста­рый адво­кат, но в голо­се его, вполне любез­ном и дру­же­люб­ном, не чув­ство­ва­лось уве­рен­но­сти, одна­ко все обсто­ит имен­но так, как я вам опи­сал. И потом, сей­час уже апрель, и до Валь­пур­ги­е­вой ночи оста­лось мень­ше меся­ца.

Боюсь, при послед­них его сло­вах я поблед­нел настоль­ко, что это уже не мог­ло остать­ся неза­ме­чен­ным.

- Пол­но­те, мистер Пибо­ди, — ска­зал Хоп­кинс, неудач­но пыта­ясь вой­ти в шут­ли­во-фами­льяр­ный тон, — уж вы-то навер­ня­ка зна­е­те, что здесь все и все­гда счи­та­ли ваше­го пра­де­да чер­но­книж­ни­ком и кол­ду­ном!..

Когда я несколь­ко минут спу­стя доки­дал дом это­го слав­но­го джентль­ме­на, мыс­ли мои пре­бы­ва­ли в ужас­ней­шем бес­по­ряд­ке. Несмот­ря на при­во­див­шие меня в ярость пре­зри­тель­ные и — как я не без зло­рад­ства отме­тил — испу­ган­ные взгля­ды встреч­ных обы­ва­те­лей, я был гораз­до силь­нее обес­по­ко­ен одним вне­зап­но закрав­шим­ся мне в душу подо­зре­ни­ем: а не было ли и впрямь какой-то свя­зи меж­ду собы­ти­я­ми это­го дня и тем, что при­ви­де­лось мне про­шлой ночью? Итак, попро­бу­ем рас­суж­дать здра­во: нака­нуне мой неза­бвен­ный пре­док явля­ет­ся мне в ряде неяс­ных и при­чуд­ли­вых сно­ви­де­ний, а на сле­ду­ю­щий день о нем вдруг захо­дит раз­го­вор при обсто­я­тель­ствах, уже гораз­до более зло­ве­щих и что осо­бен­но важ­но — более реаль­ных. Хотя, с дру­гой сто­ро­ны, я узнал в город­ке не так уж мно­го, раз­ве что выяс­нил при­чи­ну непри­яз­нен­но­го отно­ше­ния мест­ных жите­лей к Эза­фу Пибо­ди — они, народ в боль­шин­стве сво­ем неве­же­ствен­ный и суе­вер­ный, счи­та­ли его магом, кол­ду­ном, злым вол­шеб­ни­ком в общем, тем, кто зна­ет­ся почем зря со вся­кой нечи­стой силой; но это было все­го лишь их субъ­ек­тив­ное мне­ние. Не ста­ра­ясь теперь уже соблю­дать хотя бы види­мость при­ли­чия, я про­тол­кал­ся сквозь груп­пу людей, кото­рые, в свою оче­редь шара­ха­лись от меня, как от про­ка­жен­но­го, усел­ся в свой авто­мо­биль и поехал oбpaт­но в усадь­бу. По при­ез­де нер­вы мои под­верг­лись еще одно­му испы­та­нию — к две­ри был при­бит гвоз­дя­ми боль­шой кусок фане­ры, на кото­ром кто-то из моих без­гра­мот­ных сосе­дей коря­во наца­ра­пал каран­да­шом: “ПРОВАЛИВАЙ ПРОЧ — А ТО БУДИТ ХУДО”.

3

Отча­сти, быть может, под вли­я­ни­ем всех опи­сан­ных выше непри­ят­ных собы­тий сле­ду­ю­щая ночь про­шла еще тре­вож­нее, чем две преды­ду­щих. Един­ствен­ным, хотя и нема­ло­важ­ным, отли­чи­ем была доста­точ­но после­до­ва­тель­ная сме­на виде­ний и цель­ность общей кар­ти­ны сна. Опять мне являл­ся мой пра­дед Эзаф Пибо­ди, но сей­час отдель­ные чер­ты его внеш­но­сти, ранее не бро­сав­ши­е­ся в гла­за, как бы раз­рос­лись, обре­ли пуга­ю­щие вес и зна­чи­мость. Огром­ный чер­ный кот был при нем и тоже выгля­дел весь­ма угро­жа­ю­ще — шерсть дыбом, уши наце­ле­ны пря­мо впе­ред, хвост под­нят торч­ком; в таком виде эта тварь сопро­вож­да­ла сво­е­го хозя­и­на, без­звуч­но сколь­зя у его ноги или чуть поза­ди. Ста­рик нес в руках какой-то пред­мет — не могу ска­зать в точ­но­сти, что это было, посколь­ку изоб­ра­же­ние нача­ло рас­плы­вать­ся и я уви­дел толь­ко боль­шое белое или блед­но-розо­вое пят­но. Он дви­гал­ся через лес, через поля и ого­ро­ды, мимо тем­ных домов и отдель­но сто­я­щих дере­вьев; он про­хо­дил каки­ми-то узки­ми кори­до­ра­ми, а один раз могу поклясть­ся — я видел его внут­ри глу­хо­го закры­то­го скле­па или гроб­ни­цы. Кро­ме того, я неод­но­крат­но узна­вал в деко­ра­ци­ях снов отдель­ные внут­рен­ние поме­ще­ния ста­рой усадь­бы. Этой ночью у Эза­фа Пибо­ди объ­явил­ся еще один посто­ян­ный спут­ник — Чер­ный Чело­век, не негр, нет, гораз­до чер­нее, чер­нее ночи, чер­нее самой тьмы; Он дер­жал­ся все вре­мя немно­го поодаль, и лишь ино­гда я уга­ды­вал страш­ный урод­ли­вый лик в том сгуст­ке мра­ка, из глу­би­ны кото­ро­го мрач­но свер­ка­ли два огнен­но-крас­ных гла­за. Были там еще все­воз­мож­ные мел­кие тва­ри, то и дело мель­кав­шие рядом со ста­ри­ком: кры­сы, лету­чие мыши. еще какие-то отвра­ти­тель­ные суще­ства — помесь кры­сы и чело­ве­ка. Вре­ме­на­ми до меня даже доно­си­лись зву­ки — сдав­лен­ный крик, дет­ский плач и одно­вре­мен­но дикий тор­же­ству­ю­щий хохот, а затем чей-то моно­тон­ный голос нарас­пев про­из­нес: “Эзаф уже воз­вра­ща­ет­ся. Эзаф уже начи­на­ет рас­ти”.

Когда я нако­нец очнул­ся и уви­дел, как пред­рас­свет­ные сумер­ки мед­лен­но вли­ва­ют­ся в окно спаль­ни, я дол­го не мог отде­лать­ся от зву­ков дет­ско­го пла­ча, кото­рый, каза­лась, раз­да­вал­ся где-то побли­зо­сти, уже внут­ри само­го дома. Боль­ше я не засы­пал, но про­дол­жал лежать непо­движ­но с широ­ко откры­ты­ми гла­за­ми и думать о том, какие еще новые сюр­при­зы при­не­сет мне гря­ду­щая ночь, и сле­ду­ю­щая за ней и еще мно­гие дру­гие ночи, подоб­ные этой.

При­езд из Босто­на бри­га­ды рабо­чих-поля­ков вре­мен­но отвлек меня от всех тре­вог, свя­зан­ных с ноч­ны­ми кош­ма­ра­ми. Стар­ший над ними, коре­на­стый муж­чи­на по име­ни Джон Чичи­ор­ка — или что-то вро­де того ока­зал­ся малым весь­ма тол­ко­вым и поль­зо­вал­ся у под­чи­нен­ных непре­ре­ка­е­мым авто­ри­те­том. На вид ему было лет пять­де­сят, и я осо­бо отме­тил его на ред­кость хоро­шо раз­ви­тую муску­ла­ту­ру; при­ка­за­ния, кото­рые он отда­вал трем дру­гим рабо­чим, испол­ня­лись ими с какой-то даже чрез­мер­ной поспеш­но­стью — замет­но было что они поба­и­ва­ют­ся его гне­ва. По сло­вам бри­га­ди­ра, они дого­во­ри­лись с моим архи­тек­то­ром, что при­бу­дут сюда через неде­лю, так как у них еще оста­ва­лась одна неза­кон­чен­ная рабо­та в Бостоне, но ту рабо­ту вне­зап­но при­шлось отло­жить, и вот они здесь: из Босто­на поля­ки отпра­ви­ли архи­тек­то­ру теле­грам­му с сооб­ще­ни­ем о сво­ем ско­ром при­ез­де. Они, в сущ­но­сти, были гото­вы при­сту­пить к рабо­те немед­лен­но, не дожи­да­ясь архи­тек­то­ра, посколь­ку тот еще в про­шлую встре­чу пере­дал им необ­хо­ди­мые пла­ны и чер­те­жи и звел бри­га­ди­ра в курс дела.

Не дол­го думая, я дал им пер­вое зада­ние — снять слой шту­ка­тур­ки с север­ной сте­ны ком­на­ты, нахо­див­шей­ся на пер­вом эта­же как раз под тай­ни­ком. При этом им сле­до­ва­ло дей­ство­вать осто­рож­но и акку­рат­но, дабы не повре­дить стой­ки, под­дер­жи­вав­шие пере­кры­тия вто­ро­го эта­жа. В даль­ней­шем пред­сто­я­ло очи­стить все сте­ны ком­на­ты и зано­во их ошту­ка­ту­рить, так как ста­рый рас­твор, изго­тов­лен­ный когда-то вруч­ную, еще дедов­ским спо­со­бом (в чем я убе­дил­ся, осмот­рев один из пер­вых отко­ло­тых ими кус­ков) дав­но уже выцвел и рас­трес­кал­ся, сде­лав эту ком­на­ту прак­ти­че­ски непри­год­ной для про­жи­ва­ния. Такие же точ­но ремонт­ные рабо­ты были совсем недав­но про­ве­де­ны в той части дома, кото­рую я в дан­ный момент насе­лял, но тогда это заня­ло куда боль­ше вре­ме­ни, посколь­ку изме­не­ния вно­си­лись не толь­ко в отдел­ку, но и в пла­ни­ров­ку всех поме­ще­ний.

Я пона­блю­дал немно­го за их рабо­той, а затем пошел к себе и начал было уже при­вы­кать к рав­но­мер­но­му гро­хо­ту молот­ков и трес­ку отди­ра­е­мых пла­нок, когда вдруг разом насту­пи­ла тиши­на. Подо­ждав несколь­ко секунд, я под­нял­ся со сту­ла и вышел в ниж­ний холл, где и застал все тро­их непо­движ­но сгру­див­ши­ми­ся у сте­ны. Но вот они попя­ти­лись назад, тороп­ли­во осе­няя себя крест­ны­ми зна­ме­ни­я­ми, а затем сорва­лись с места и, тол­кая друг дру­га, рину­лись вон из дома. Про­бе­гая мимо меня, Чичи­ор­ка про­кри­чал какое-то невнят­ное руга­тель­ство — долж­но быть, по-поль­ски, — лицо же его было иска­же­но стра­хом и яро­стью. Мгно­ве­ние спу­стя вся ком­па­ния была уже на ули­це, мотор их маши­ны взре­вел на мак­си­маль­ных обо­ро­тах, взвизг­ну­ли рес­со­ры, и шум этот начал стре­ми­тель­но уда­лять­ся от усадь­бы.

Крайне удив­лен­ный и обес­ку­ра­жен­ный, я повер­нул­ся и посмот­рел на то место, где толь­ко что велись рабо­ты. Они успе­ли уже снять зна­чи­тель­ную часть шту­ка­тур­ки и сет­ки, на кото­рой та лепи­лась, их рабо­чие инстру­мен­ты все еще валя­лись на полу. Послед­нее, что они сде­ла­ли — это вскры­ли часть сте­ны сра­зу за плин­ту­сом, где с про­шлых лет нако­пи­лось огром­ное коли­че­ство раз­но­го хла­ма и мусо­ра. Толь­ко при­бли­зив­шись к стене почти вплот­ную, я смог раз­гля­деть то, что при­ве­ло этих без­дель­ни­ков в такой неопи­су­е­мый ужас и заста­ви­ло столь пани­че­ским обра­зом поки­нуть мой дом.

У осно­ва­ния сте­ны, в узком про­стран­стве за плин­ту­сом, сре­ди дав­но пожел­тев­ших, обгло­дан­ных мыша­ми бумаг, на кото­рых тем не менее еще мож­но было раз­ли­чить стран­ные каб­ба­ли­сти­че­ские рисун­ки и зна­ки, сре­ди жут­ких ору­дий смер­ти и уни­что­же­ния — корот­ких ножей и кин­жа­лов, заржа­вев­ших ско­рее от кро­ви, чем от сыро­сти — лежа­ли малень­кие чере­па и кости как мини­мум тро­их детей!

Я дале­ко не сра­зу пове­рил соб­ствен­ным гла­зам — выхо­дит, все эти пустые неле­пые бред­ни, кото­рых я нака­нуне вдо­воль наслу­шал­ся у Аха­ва Хоп­кин­са, не были столь уж неле­пы­ми и пусты­ми? За один-един­ствен­ный миг я понял очень мно­гое. Итак: при жиз­ни мое­го пра­де­да в окрест­но­стях усадь­бы с уди­ви­тель­ным посто­ян­ством бес­след­но исче­за­ли дети; его подо­зре­ва­ли в чер­ной магии и кол­дов­стве, в испол­не­нии тай­ных сата­нин­ских обря­дов, состав­ной частью кото­рых было жерт­во­при­но­ше­ние невин­ных мла­ден­цев, — и вот здесь, в сте­нах дома я нахо­жу неоспо­ри­мые дока­за­тель­ства, под­твер­жда­ю­щие право­ту тех, кто обви­нял его в нече­сти­вых и гнус­ных дея­ни­ях.

Вый­дя нако­нец из состо­я­ния шока, я понял, что мне над­ле­жит дей­ство­вать как мож­но быст­рее. Если об этом откры­тии ста­нет извест­но в окру­ге, мое даль­ней­шее пре­бы­ва­ние здесь пре­вра­тит­ся в нескон­ча­е­мую трав­лю — об этом уж поза­бо­тят­ся все чадо­лю­би­вые и бого­бо­яз­нен­ные сосе­ди. Оста­вив коле­ба­ния, я бро­сил­ся в свою ком­на­ту, схва­тил первую попав­шу­ю­ся кар­тон­ную короб­ку, вер­нул­ся к про­ло­му и тща­тель­но собрал в нее все, что мне уда­лось най­ти, вплоть до мель­чай­шей косточ­ки. Затем я пере­нес этот страш­ный груз в наш фамиль­ный склеп и высы­пал кости в пустую нишу, неко­гда хра­нив­шую в себе тело Дже­де­дии Пибо­ди. По сча­стью, хруп­кие дет­ские чере­па в про­цес­се транс­пор­ти­ров­ки, рас­кро­ши­лись на мел­кие оскол­ки, так что со сто­ро­ны все это теперь смот­ре­лось лишь как полу­ис­тлев­шая гру­да остан­ков дав­ным-дав­но умер­ше­го чело­ве­ка, и толь­ко спе­ци­аль­ная экс­пер­ти­за мог­ла бы уста­но­вить про­ис­хож­де­ние костей,- экс­пер­ти­за, необ­хо­ди­мость кото­рой в дан­ном слу­чае вряд ли кому мог­ла прий­ти в голо­ву. Таким обра­зом я успел уни­что­жить ули­ки и был готов отри­цать как досу­жий вымы­сел или как обман зре­ния все, что бы ни наго­во­ри­ли рабо­чие архи­тек­то­ру. Впро­чем, на сей счет я бес­по­ко­ил­ся зря, ибо насмерть пере­пу­ган­ные поля­ки так и не откры­ли ему насто­я­щую при­чи­ну сво­е­го бег­ства из усадь­бы.

Меж­ду тем я не стал ждать при­ез­да архи­тек­то­ра, что­бы узнать от него все эти подроб­но­сти — в кон­це кон­цов тако­го poдa про­ис­ше­ствия долж­ны были боль­ше вол­но­вать его, чем меня, посколь­ку наем работ­ни­ков для усадь­бы зна­чил­ся в усло­ви­ях заклю­чен­но­го с ним кон­трак­та, но, сле­дуя неиз­вест­но отку­да воз­ник­ше­му инстинк­тив­но­му побуж­де­нию, отпра­вил­ся наверх в тай­ную ком­на­ту, при­хва­тив с собой мощ­ный элек­три­че­ский фонарь и воору­жась твер­дым наме­ре­ни­ем покон­чить раз и навсе­гда со все­ми загад­ка­ми это­го дома. Дол­го искать мне не при­шлось — едва луч све­та упал в открыв­ший­ся про­ем две­ри, как по спи­не­мо­ей про­бе­жал холо­док, — на полу рядом со сле­да­ми, остав­лен­ны­ми мной и архи­тек­то­ром во вре­мя наше­го пер­во­го крат­ко­го визи­та, были отчет­ли­во вид­ны иные, еще более све­жие сле­ды; ста­ло быть, некто — или нечто — посе­щал эту ком­на­ту совсем недав­но, уже после нас. Сле­ды были хоро­шо раз­ли­чи­мы, и мне не соста­ви­ло тру­да опре­де­лить, что одни из них при­над­ле­жа­ли босым ногам чело­ве­ка, а дру­гие — я совер­шен­но уве­рен — коша­чьим лапам. Но наи­боль­шее впе­чат­ле­ние на меня про­из­вел даже не сам факт чье­го-то незри­мо­го при­сут­ствия, а то, что сле­ды бра­ли нача­ло из севе­ро-восточ­но­го угла ком­на­ты, где, учи­ты­вая ее урод­ли­во-абсурд­ную гео­мет­рию, не было доста­точ­но про­стран­ства для пере­дви­же­ния не толь­ко чело­ве­ка, но даже и кота под таким накло­ном схо­ди­лись в этом месте пол и кры­ша. И все же имен­но здесь, судя по сле­дам, эти двое впер­вые появи­лись в ком­на­те, отсю­да сле­ды вели уже к чер­но­му сто­лу, на кото­ром я обна­ру­жил послед­нее и самое жут­кое сви­де­тель­ство их пре­бы­ва­ния; при­чем, увлек­шись изу­че­ни­ем сле­дов, я заме­тил его лишь тогда, когда уже в бук­валь­ном смыс­ле ткнул­ся в стол носом.

Поверх­ность сто­ла была покры­та еще не засох­ши­ми пят­на­ми какой-то тем­ной жид­ко­сти. Неболь­шая — око­ло трех футов диа­мет­ром — лужа этой жид­ко­сти ско­пи­лась и на полу; рядом с нею в пыли была вид­на отме­ти­на, остав­лен­ная не то валяв­шим­ся здесь котом, не то кук­лой или еще каким сверт­ком. Я напра­вил туда луч фона­ря, пыта­ясь опре­де­лить, что же это такое, затем посве­тил на пото­лок в надеж­де обна­ру­жить дыру, через кото­рую мог­ли бы про­ник­нуть кап­ли дождя, но тут же вспом­нил, что со вре­ме­ни мое­го пер­во­го при­хо­да в эту ком­на­ту дождей не было вооб­ще. После это­го я опу­стил в лужи­цу ука­за­тель­ный палец и под­нес его к све­ту — жид­кость была крас­ной, как кровь — и одно­вре­мен­но я понял, что ничем иным кро­ме кро­ви она и не мог­ла быть. Каким обра­зом ока­за­лась она в том месте, я боял­ся даже пред­по­ла­гать.

К тому вре­ме­ни в голо­ве моей тес­ни­лось мно­же­ство самых ужас­ных дога­док, но я пока не мог све­сти их к одно­му логи­че­ско­му заклю­че­нию. Чув­ствуя, что здесь мне боль­ше делать нече­го, я задер­жал­ся у сто­ла еще на пару секунд лишь для того, что­бы при­хва­тить с собой несколь­ко тол­стых ста­рин­ных книг и лежав­шую чуть в сто­роне руко­пись, и со всем этим быст­ро отсту­пил из ком­на­ты, пугав­шей и подав­ляв­шей меня сво­и­ми немыс­ли­мы­ми изло­ма­ми стен и демо­ни­че­ской игрой све­то­те­ни меж нави­са­ю­щих пото­лоч­ных высту­пов. Очу­тив­шись, нако­нец, в более про­за­и­че­ской обста­нов­ке, я почти бегом напра­вил­ся в обжи­тую часть дома, при­жи­мая к гру­ди свою ношу и испы­ты­вая вме­сте со стра­хом нечто похо­жее на чув­ство вины.

Уди­ви­тель­но, но едва открыв при­не­сен­ные кни­ги, я при­шел к убеж­де­нию, что каким-то обра­зом уже зна­ком с их содер­жа­ни­ем. И это при том, что я нико­гда ранее их не видал и даже не имел поня­тия о суще­ство­ва­нии тру­дов с таки­ми назва­ни­я­ми, как “Malleus Maleficarum” и “Daemonialitas”[2] Сини­стра­ри. Все они име­ли самое непо­сред­ствен­ное отно­ше­ние к чер­ной магии и кол­дов­ству и содер­жа­ли огром­ное коли­че­ство раз­ных древ­них легенд и маги­че­ских закли­на­ний, обсто­я­тель­ных опи­са­ний уни­что­же­ния кол­ду­нов и ведьм путем их сожже­ния, а рав­но опи­са­ний средств и спо­со­бов пере­ме­ще­ния нечи­стой силы — “сре­ди коих наи­бо­лее частым явля­ет­ся телес­ное пере­ме­ще­ние из одно­го места в дру­гое… в окру­же­нии бесов­ских при­зра­ков и фан­то­мов, обык­но­вен­но, как сами ведь­мы в том при­зна­ют­ся, посред­ством езды под покро­вом ночи вер­хом на зве­рях и чуди­щах само­го неве­ро­ят­но­го обли­чья… либо про­сто сту­пая пеш­ком по воз­ду­ху, выхо­дя из неви­ди­мых гла­зу отвер­стий, создан­ных и суще­ству­ю­щих исклю­чи­тель­но для их поль­зы и недо­ступ­ных нико­му дру­го­му. Сата­на соб­ствен­но­лич­но обво­ла­ки­ва­ет сон­ны­ми гре­за­ми душу чело­ве­ка, кото­рым он поже­ла­ет завла­деть, и направ­ля­ет ее блуж­дать по одно­му ему ведо­мым адским путям… Они поль­зу­ют­ся осо­бой мазью, изго­тов­лен­ной по дья­воль­ским рецеп­там и настав­ле­ни­ям из кро­ви уби­ен­ных ими мла­ден­цев, како­вой мазью они покры­ва­ют мет­ло­ви­ще или стул, обыч­но слу­жа­цие им как ору­дия для пере­ме­ще­ния; совер­шив ука­зан­ное дей­ство, они сей же час, будь то день или ночь, под­ни­ма­ют­ся в воз­дух, по жела­нию сво­е­му ста­но­вясь недо­ступ­ны­ми для люд­ских взо­ров либо же сму­щая оные зре­ли­щем сего бесов­ско­го нава­жде­ния.” Я не стал читать даль­ше, а, отло­жив эту кни­гу в сто­ро­ну, взял­ся за Сини­стра­ри.

И почти сра­зу же мне на гла­за попал­ся отры­вок сле­ду­ю­ще­го содер­жа­ния: “Promittunt Diabolo statis temporibus sarificia, et oblaciones; singulis quindecim diebus, vel singulo mense saltem, nесеm alicius infantis, aut mortale veneficium, et singulis hebdomadis alia mala tes, incendia, mortem animalium…”, подроб­но изла­га­ю­щий то, как ведь­мы и кол­ду­ны в чет­ко опре­де­лен­ное вре­мя осу­ществ­ля­ют риту­аль­ные убий­ства детей или иные маги­че­ские обря­ды, свя­зан­ные с при­не­се­ни­ем чело­ве­че­ских жертв. Одно толь­ко чте­ние этих строк напол­ни­ло мою душу неопи­су­е­мым смя­те­ни­ем и тре­во­гой, так что я ока­зал­ся уже не в состо­я­нии доста­точ­но вни­ма­тель­но озна­ко­мить­ся с осталь­ны­ми кни­га­ми, огра­ни­чив­шись лишь про­чте­ни­ем их загла­вий — “Vitae sophistrarum” Евна­пи­уса, “De Natura Daemonum” Ана­ния, “Fuga Satanae” Стам­па, “Discurs des Sorciers” Буге и еще одной не име­ю­щей загла­вия рабо­ты Олау­са Маг­ну­са; облож­ки томов были обтя­ну­ты глад­ким чер­ным мате­ри­а­лом, кото­рый, как я опре­де­лил уже позд­нее, был ни чем иным, как нату­раль­ной чело­ве­че­ской кожей.

Столь харак­тер­ный под­бор книг сам по себе уже выда­вал нали­чие здесь чего-то боль­ше­го, неже­ли про­стое любо­пыт­ство и инте­рес ко все­му, что каса­ет­ся магии и кол­дов­ства; я вновь убе­дил­ся в том, что зло­ве­щие слу­хи о моем пра­де­де, в изоби­лии бро­див­шие по Уил­бр­э­хе­му и его окрест­но­стям, не зря были столь живу­чи, ибо они име­ли под собой доста­точ­но серьез­ные осно­ва­ния. Но кни­ги кни­га­ми (о них, впро­чем, мог­ли знать очень немно­гие), а здесь было что-то еще. Что имен­но? Чело­ве­че­ские кости, спря­тан­ные в про­стен­ке под тай­ни­ком недву­смыс­лен­но наме­ка­ли на страш­ную связь меж­ду поме­стьем Пибо­ди и чере­дой нерас­кры­тых пре­ступ­ле­ний, с неумо­ли­мой регу­ляр­но­стью потря­сав­ших всю окру­гу в тече­ние мно­гих лет. Одна­ко ника­ких кон­крет­ных сви­де­тельств, могу­щих ука­зать на при­част­ность к этим делам Эза­фа Пибо­ди, не суще­ство­ва­ло — по край­ней мере, до насто­я­ще­го дня. Зна­чит, в обра­зе жиз­ни и пове­де­нии мое­го пра­де­да долж­ны были при­сут­ство­вать еще какие-то более оче­вид­ные чер­ты — кро­ме его нелю­ди­мо­сти и той репу­та­ции скря­ги, о кото­рой мне было извест­но еще в дет­ские годы, — какие-то иные обсто­я­тель­ства, что долж­ны были свя­зать в умах людей угрю­мо­го отшель­ни­ка с про­ис­хо­див­ши­ми вокруг тра­ги­че­ски­ми собы­ти­я­ми. Я не рас­счи­ты­вал най­ти ключ к этой загад­ке в содер­жи­мом тай­ной ком­на­ты, но нуж­ные мне све­де­ния вполне мог­ли ока­зать­ся в ста­рых под­шив­ках “Уил­бр­э­хем­ской Газе­ты”, имев­ших­ся в мест­ной биб­лио­те­ке.

Ска­за­но — сде­ла­но, и вот спу­стя все­го пол­ча­са я уже сидел в кни­го­хра­ни­ли­ще сего достой­но­го заве­де­ния, скло­нив­шись над тол­сты­ми пач­ка­ми пожел­тев­ших стра­ниц. Заня­тие это было дале­ко не из при­ят­ных и погло­ща­ло мас­су вре­ме­ни, так как мне при­хо­ди­лось изу­чать от нача­ла и до кон­ца все номе­ра “Газе­ты”, отно­сив­ши­е­ся к послед­ним годам жиз­ни мое­го пра­де­да без сколь­ко-нибудь реаль­ных надежд на успех; прав­да, сле­ду­ет при­знать, что прес­са того вре­ме­ни была в зна­чи­тель­но мень­шей сте­пе­ни огра­ни­че­на услов­но­стя­ми жан­ра и стес­не­на офи­ци­аль­ны­ми запре­та­ми, чем нынеш­ние изда­ния. Про­си­дев за сто­лом более часа, я не нашел ни одно­го упо­ми­на­ния о ста­рой усадь­бе или ее вла­дель­це, хотя неод­но­крат­но встре­чал — и все­гда вни­ма­тель­но про­чи­ты­вал — отче­ты о “вопи­ю­щих зло­де­я­ни­ях”, совер­шен­ных непо­да­ле­ку от наших мест, жерт­ва­ми кото­рых, как пра­ви­ло, ока­зы­ва­лись дети. Все эти замет­ки неиз­мен­но сопро­вож­да­лись редак­ци­он­ны­ми ком­мен­та­ри­я­ми, осо­бо выде­ляв­ши­ми те пока­за­ния оче­вид­цев, где гово­ри­лось о стран­ном “живот­ном”, кото­рое “пред­став­ля­ло собой суще­ство чер­но­го цве­та и крайне подо­зри­тель­но­го вида и мог­ло в зави­си­мо­сти от обсто­я­тельств уве­ли­чи­вать­ся, либо умень­шать­ся в объ­е­ме, ино­гда будучи ростом с обык­но­вен­но­го кота, а в иных слу­ча­ях пре­вы­шая раз­ме­ра­ми льва”. Подоб­ная пута­ни­ца в пока­за­ни­ях вполне спра­вед­ли­во объ­яс­ня­лась игрой вооб­ра­же­ния сви­де­те­лей, кото­рые за ред­ким исклю­че­ни­ем были детьми не стар­ше деся­ти лет, порой силь­но поку­сан­ны­ми и пока­ле­чен­ны­ми, но все же избе­жав­ши­ми уча­сти их менее удач­ли­вых сверст­ни­ков, бес­след­но про­па­дав­ших через опре­де­лен­ные про­ме­жут­ки вре­ме­ни на про­тя­же­нии все­го 1905-го года, под­шив­ку за кото­рый я наугад выбрал для про­смот­ра. И при всем том ни разу, ни в одном номе­ре не упо­ми­нал­ся Эзаф Пибо­ди — так про­дол­жа­лось вплоть до само­го года его смер­ти.

Толь­ко тогда в печа­ти появи­лась неболь­шая ста­тья, в кото­рой было по- сво­е­му отра­же­но рас­хо­жее мне­ние о моем пра­де­де. “Эзаф Пибо­ди поки­нул этот мир; но о нем дол­го еще будут пом­нить в наших кра­ях. Сре­ди мест­ных жите­лей было нема­ло таких, кто при­пи­сы­вал ему сверхъ­есте­ствен­ные спо­соб­но­сти и власть над сила­ми тьмы, то есть нечто, про­ис­хо­дя­щее из глу­бин дале­ких и мрач­ных сто­ле­тий и совер­шен­но не подо­ба­ю­щее наше­му про­све­щен­но­му веку. В свое вре­мя фами­лия Пибо­ди зна­чи­лась в спис­ке обви­ня­е­мых на зна­ме­ни­том Салем­ском процессе[3] ведьм; позд­нее имен­но из Сале­ма при­е­хал сюда и постро­ил свой дом близ Уил­бр­э­хе­ма Дже­де­дия Пибо­ди. Само собой разу­ме­ет­ся, что слу­хи, ходя­щие вокруг это­го семей­ства, как и вся­кие суе­ве­рия вооб­ще, не осно­вы­ва­ют­ся на реаль­ных фак­тах. Исчез­но­ве­ние ста­ро­го чер­но­го кота Эза­фа Пибо­ди, кото­ро­го никто не видел со дня смер­ти хозя­и­на, явля­ет­ся не более чем про­стым сов­па­де­ни­ем. До сих пор еще не пре­кра­ти­лись раз­го­во­ры, каса­ю­щи­е­ся обсто­я­тельств похо­рон Эза­фа. Утвер­жда­ют, буд­то гроб с покой­ным не был выстав­лен в откры­том виде нака­нуне погре­бе­ния по при­чине каких-то таин­ствен­ных изме­не­ний, про­ис­шед­ших с телом либо из-за вынуж­ден­но­го нару­ше­ния похо­рон­но­го обря­да, что дела­ло показ мерт­ве­ца крайне неже­ла­тель­ным. В этой свя­зи из пыль­ных сун­ду­ков были извле­че­ны на свет божий ста­рин­ные пове­рья о кол­ду­нах, кото­рые яко­бы долж­ны быть поло­же­ны в гроб лицом вниз, после чего покой их не сле­ду­ет нару­шать нико­им обра­зом, раз­ве толь­ко посред­ством сожже­ния…” Ста­тья эта и сам ее стиль пока­за­лись мне не совсем искрен­ни­ми, слов­но автор чего-то недо­го­ва­ри­вал. Но все же я узнал из нее доста­точ­но мно­го, пожа­луй, даже боль­ше, чем хотел бы узнать. Люди счи­та­ли чер­но­го кота Эза­фа Пибо­ди его под­руч­ным, так ска­зать, млад­шим бесом — ибо у каж­до­го кол­ду­на или ведь­мы име­ет­ся свой млад­ший бес, обыч­но при­ни­ма­ю­щий образ како­го-нибудь живот­но­го. Неуди­ви­тель­но, что те, кто при­пи­сы­вал мое­му пра­де­ду кол­дов­ские спо­соб­но­сти, отно­си­ли сюда же и кота оче­вид­но, при жиз­ни ста­ри­ка кот был с ним так же нераз­лу­чен, как и в моих сно­ви­де­ни­ях. Но силь­нее все­го меня потряс­ло опи­са­ние похо­рон Эза­фа Пибо­ди, ибо я знал то, что не было извест­но редак­то­ру, а имен­но — что тело дей­стви­тель­но было поло­же­но в гроб лицом вниз. Более того, я знал, что покой его был нару­шен, хотя, конеч­но, это­го делать не сле­до­ва­ло. И послед­нее — я имел все осно­ва­ния подо­зре­вать, что кто-то еще, кро­ме меня, оби­та­ет в усадь­бе Пибо­ди, выхо­дя из моих снов и пере­ме­ща­ясь по ком­на­там дома, по окру­жа­ю­щей мест­но­сти и по воз­ду­ху над ней!

4

Этой ночью опять при­шли сны, и вновь они сопро­вож­да­лись голо­са­ми, зву­чав­ши­ми столь близ­ко и прон­зи­тель­но, слов­но они про­ни­ка­ли в меня одно­вре­мен­но как изнут­ри, так и сна­ру­жи. Вновь мой пра­дед был занят сво­им страш­ным делом, а спут­ник его, чер­ный кот, вре­мя от вре­ме­ни оста­нав­ли­вал­ся, пово­ра­чи­вал голо­ву и смот­рел как буд­то в упор на меня, при этом на мор­де го каж­дый раз воз­ни­ка­ло выра­же­ние злоб­но­го тор­же­ства. Я видел, как ста­рик в сво­ей ост­ро­вер­хой шля­пе и длин­ных чер­ных одеж­дах появил­ся со сто­ро­ны леса и, прой­дя сквозь сте­ну дома и через тем­ную ком­на­ту, очу­тил­ся перед мрач­ным алта­рем, за кото­рым, ожи­дая жерт­во­при­но­ше­ния, сто­ял Чер­ный Чело­век. Видеть весь даль­ней­ший ужас было невы­но­си­мо, но я не мог укло­нить­ся от зре­ли­ща, как не мог изба­вить­ся и от дья­воль­ских зву­ков, ибо весь был во вла­сти сна. Потом я уви­дел его, кота и Чер­но­го Чело­ве­ка уже сре­ди густо­го леса дале­ко от Уил­бр­э­хе­ма, где в обще­стве про­чих бесов­ских тва­рей они справ­ля­ли Чер­ную Мес­су у алта­ря под откры­тым небом; за этим после­до­ва­ла дикая оргия. На сей раз изоб­ра­же­ние было не столь чет­ким; лишь ино­гда отдель­ные сце­ны про­ры­ва­лись мгно­вен­ны­ми вспыш­ка­ми сквозь плот­ную пеле­ну цвет­но­го тума­на и жут­кую како­фо­нию зву­ков. Пом­ню стран­ное ощу­ще­ние зыб­ко­сти и чуже­род­но­сти окру­жав­ше­го меня мира, кото­рый я вос­при­ни­мал на под­со­зна­тель­ном уровне, слы­ша и видя вещи, непе­ре­но­си­мые для нор­маль­но­го чело­ве­че­ско­го рас­суд­ка. До меня посто­ян­но доно­си­лись леде­ня­щие кровь пес­но­пе­ния, кри­ки уми­ра­ю­ще­го ребен­ка, нестрой­ное завы­ва­ние труб, чита­е­мые задом напе­ред молит­вы, визг и хохот пиру­ю­щих, кото­рых я мог наблю­дать лишь урыв­ка­ми. Так­же урыв­ка­ми до созна­ния мое­го дохо­ди­ли кус­ки раз­го­во­ров, корот­кие фра­зы, ниче­го не зна­чив­шие каж­дая в отдель­но­сти, но все вме­сте созда­вав­шие смут­ную смыс­ло­вую кар­ти­ну про­ис­хо­дя­ще­го.

- Досто­ин ли он избра­ния?

- Име­нем Вели­а­ла, име­нем Вель­зе­ву­ла, име­нем Сата­ны…

- От пло­ти и кро­ви Дже­де­дии, от пле­ти и кро­ви Эза­фа, при­быв­ший сюда вме­сте с Бэло­ром…

- Под­ве­ди­те его к кни­ге!

В сле­ду­ю­щем про­блес­ке сно­ви­де­ний я уви­дел само­го себя при­бли­жа­ю­щим­ся в сопро­вож­де­нии мое­го пра­де­да и кота к огром­ной чер­ной кни­ге, со стра­ниц кото­рой мер­ца­ли начер­тан­ные горя­щи­ми бук­ва­ми име­на, и под каж­дым сто­я­ла кро­ва­вая рос­пись. Я тоже был при­нуж­ден рас­пи­сать­ся, при­чем рукой моей водил Эзаф Пибо­ди, а кот, кото­ро­го он назы­вал Бэло­ром, полос­нул ост­ры­ми ког­тя­ми по мое­му запя­стью; хлы­ну­ла кровь, в кото­рую и обмак­ну­ли перо, кот же при этом начал под­пры­ги­вать и при­пля­сы­вать, выде­лы­вая в воз­ду­хе дикие антра­ша.

В этом сне была одна подроб­ность, осо­бен­но сму­тив­шая меня по про­буж­де­нии. Когда мы шли через лес к месту дья­воль­ско­го шаба­ша, я хоро­шо запом­нил тро­пу, про­ло­жен­ную кра­ем боло­та; с одной сто­ро­ны от нее под­ни­ма­лись зарос­ли осо­ки, а с дру­гой — тяну­лась зло­вон­ная тря­си­на, над кото­рой тяже­лым тума­ном плы­ли гни­лост­ные испа­ре­ния. Ноги мои при каж­дом шаге погру­жа­лись в чер­ную вяз­кую жижу, тогда как мои спут­ни­ки, каза­лось, плав­но лете­ли над самой зем­лей, не остав­ляя на ней ни малей­ших отпе­чат­ков.

И вот поут­ру, когда я очнул­ся — а это слу­чи­лось мно­го позд­нее обыч­но­го часа — я обна­ру­жил, что моя обувь, еще нака­нуне вече­ром сияв­шая чисто­той, была теперь вся облеп­ле­на едва под­сох­шей чер­ной гря­зью — несо­мнен­но той самой, что состав­ля­ла лишь часть мое­го сна! Вско­чив с кро­ва­ти, я дви­нул­ся в обрат­ном направ­ле­нии по гряз­ным сле­дам соб­ствен­ных боти­нок, под­нял­ся по лест­ни­це на вто­рой этаж, вошел в потай­ную ком­на­ту и — сле­ды обры­ва­лись все в том же неесте­ствен­ной фор­мы углу, отку­да вели в ком­на­ту столь оза­да­чив­шие меня преж­де отпе­чат­ки босых ног и коша­чьих лап! Я дол­го отка­зы­вал­ся верить соб­ствен­ным гла­зам, но безум­ный ноч­ной кош­мар упря­мо обо­ра­чи­вал­ся дей­стви­тель­но­стью. Еще одним под­твер­жде­ни­ем тому были глу­бо­кие цара­пи­ны, остав­ши­е­ся на моем запястье.

Поша­ты­ва­ясь и спо­ты­ка­ясь, я выбрал­ся из страш­ной ком­на­ты. Толь­ко теперь я начал пони­мать сво­е­го отца, не поже­лав­ше­го про­да­вать поме­стье Пибо­ди; он мог узнать что-то от мое­го деда, кото­рый, ско­рее все­го, соб­ствен­но­руч­но уло­жил Эза­фа в гроб лицом вниз. Как бы они оба не пре­зи­ра­ли все эти суе­вер­ные леген­ды и пре­да­ния, ни у кого из них не хва­ти­ло духу откры­то пре­не­бречь достав­шим­ся им жут­ким наслед­ством. Я понял так­же, поче­му отсю­да так поспеш­но съез­жа­ли все арен­да­то­ры — веро­ят­но, на этом доме фоку­си­ро­ва­лись какие-то таин­ствен­ные и недоб­рые силы, нахо­дя­щи­е­ся за пре­де­ла­ми зна­ний и вла­сти чело­ве­ка, рав­но как и любо­го дру­го­го живо­го суще­ства; и еще я понял, что сам уже попал в сфе­ру при­тя­же­ния этих неве­до­мых сил, сде­лав­шись таким обра­зом плен­ни­ком ста­ро­го дома и его зло­ве­ще­го про­шло­го.

Толь­ко теперь я обра­тил­ся к послед­не­му еще не изу­чен­но­му мной сви­де­тель­ству — руко­пи­си, кото­рая, как ока­за­лось, пред­став­ля­ла собой днев­ник мое­го пра­де­да. Не мед­ля более ни секун­ды, я бро­сил­ся к сто­лу, рас­крыл лежав­ший на нем ману­скрипт и углу­бил­ся в чте­ние. Запи­си, сде­лан­ные бег­лым почер­ком Эза­фа Пибо­ди, пере­ме­жа­лись мно­го­чис­лен­ны­ми вырез­ка­ми из писем, газет, жур­на­лов и даже книг, не имев­ши­ми меж­ду собой непо­сред­ствен­ной свя­зи и инте­ре­со­вав­шие его постоль­ку, посколь­ку все они каса­лись необъ­яс­ни­мых и сверхъ­есте­ствен­ных собы­тий, отра­жая обще­при­ня­тые пред­став­ле­ния о чер­ной магии и кол­дов­стве. Его соб­ствен­ные запи­си, нере­гу­ляр­ные и отры­ви­стые, были, одна­ко, на ред­кость крас­но­ре­чи­вы.

“Сего­дня сде­лал то, что дол­жен был сде­лать гораз­до рань­ше. Дж. начал обрас­тать пло­тью — неве­ро­ят­но. Одна­ко это толь­ко часть наслед­ства. Пере­вер­ну­тый в гро­бу, он воз­вра­ща­ет­ся к жиз­ни. Сно­ва при­хо­дит его млад­ший бес, с каж­дой новой жерт­вой тело все более наби­ра­ет пло­ти. Пере­во­ра­чи­вать его обрат­но теперь уже бес­смыс­лен­но. Оста­ет­ся толь­ко огонь.”

Далее: “Кто-то все вре­мя при­сут­ству­ет в доме. Кот? Я его часто вижу, одна­ко пой­мать не могу.”

“Да, это чер­ный кот. Не пой­му, отку­да он взял­ся. Бес­по­кой­ная ночь. Два­жды сни­лась Чер­ная Мес­са.”

“Видел во сне кота. Он под­вел меня к Чер­ной Кни­ге. Я поста­вил свою под­пись.”

“При­снил­ся чер­те­нок по име­ни Бэлор. Слав­ный малый. Объ­яс­нил мне все. Я свя­зан клят­вой.”

И вско­ре после того:

“Сего­дня при­хо­дил Бэлор. Не сра­зу его узнал. Он столь же при­я­тен в обли­ке кота, сколь ранее — в обра­зе чер­та. Я спро­сил его в каком обли­чьи он слу­жил Дж. Он отве­тил: в этом же самом. При­вел меня в ком­на­ту навер­ху, один из стран­ных, пре­лом­ля­ю­щих про­стран­ство углов кото­рой явля­ет­ся выхо­дом нару­жу. Все это сде­лал сво­и­ми рука­ми Дж. Кот объ­яс­нил мне, как надо про­хо­дить.”

Читать даль­ше я был уже не в силах. Я и так узнал более чем доста­точ­но.

Я узнал теперь, что в дей­стви­тель­но­сти про­изо­шло с остан­ка­ми Дже­де­дии Пибо­ди. И я знал, что сле­ду­ет делать мне. Пре­одо­ле­вая страх и отвра­ще­ние, я напра­вил­ся к скле­пу, вошел внутрь и мед­лен­но при­бли­зил­ся к гро­бу сво­е­го пра­де­да. Тут я впер­вые заме­тил брон­зо­вую пла­стин­ку, при­креп­лен­ную под име­нем Эза­фа Пибо­ди, на кото­рой было выби­то сле­ду­ю­щее: “Горе тому, кто потре­во­жит его прах!”

Я под­нял крыш­ку.

Хоть я и ожи­дал уви­деть нечто подроб­ное, но полу­чен­ное мною потря­се­ние от это­го не ста­ло мень­ше. С Эза­фом Пибо­ди про­изо­шли чудо­вищ­ные пере­ме­ны. То, что рань­ше было лишь кучей костей, пра­хом и жал­ки­ми кло­чья­ми пла­тья, теперь нача­ло обре­тать преж­нюю телес­ную фор­му. Кожа и мясо вновь нарас­та­ли на ске­ле­те мое­го пра­де­да — плоть его посте­пен­но воз­вра­ща­лась к жиз­ни после того роко­во­го дня, когда я столь без­дум­но нару­шил ход собы­тий, пере­вер­нув лежав­шие в гро­бу остан­ки. Здесь же, рядом с ним, я обна­ру­жил еще один ужас­нув­ший меня пред­мет. Это было смор­щен­ное, иссох­шее тель­це ребен­ка, кото­рый, хотя он исчез из дома Джор­джа Тэй­ло­ра менее деся­ти дней назад, успел уже при­об­ре­сти тот изжел­та-пер­га­мент­ный отте­нок, кото­рый обыч­но дости­га­ет­ся пол­ным обез­во­жи­ва­ни­ем и муми­фи­ка­ци­ей тела!

С тру­дом пре­одо­лев оце­пе­не­ние, я поки­нул склеп и начал соору­жать на дво­ре костер. Я дей­ство­вал с лихо­ра­доч­ной поспеш­но­стью, опа­са­ясь быть застиг­ну­тым за этим заня­ти­ем кем-нибудь посто­рон­ним, хотя в глу­бине души созна­вал, насколь­ко мала была эта воз­мож­ность, ибо люди деся­ти­ле­ти­я­ми избе­га­ли пока­зы­вать­ся вбли­зи усадь­бы Пибо­ди. Сло­жив дро­ва в огром­ную кучу, я вер­нул­ся в склеп и выво­лок нару­жу гроб с его жут­ким содер­жи­мым — точ­но так же, как мно­го лет назад посту­пил сам Эзаф Пибо­ди с гро­бом Дже­де­дии. Потом я сто­ял и смот­рел, как огонь, раз­рас­та­ясь, охва­ты­ва­ет свою жерт­ву, и был един­ствен­ным, кто слы­шал прон­зи­тель­ный вопль яро­сти, вырвав­ший­ся из само­го серд­ца пла­ме­ни.

Угли кост­ра тле­ли всю ночь. Я наблю­дал эту кар­ти­ну из окон дома. В один из момен­тов я почув­ство­вал на себе чей-то взгляд и обер­нул­ся к две­ри.

Боль­шой чер­ный кот сидел у вхо­да в мою ком­на­ту, не сво­дя с меня зло­ве­ще све­тив­ших­ся в полу­мра­ке глаз.

И я вспом­нил тро­пу через боло­то, по кото­рой я шел про­шлой ночью, отпе­чат­ки моих ног, испач­кан­ные в гря­зи ботин­ки. Я вспом­нил глу­бо­кие поре­зы на запястье, и Чер­ную Кни­гу, в кото­рой я поста­вил свою под­пись. Точ­но так же, как ранее сде­лал это Эзаф Пибо­ди.

Повер­нув­шись лицом к тому месту, где в тени зата­ил­ся кот, я осто­рож­но и даже лас­ко­во позвал его: “Бэлор!”

Он тот­час вошел в ком­на­ту и усел­ся напро­тив две­ри.

Ста­ра­ясь не делать рез­ких дви­же­ний, я достал из ящи­ка сто­ла револьвер,тщательно при­це­лил­ся и выстре­лил.

Кот остал­ся сидеть непо­движ­но, не отры­вая от меня взгля­да. Выстрел не про­из­вел на него ни малей­ше­го эффек­та, даже кон­чи­ки усов не шевель­ну­лись.

Бэлор. Один из млад­ших бесов.

Ста­ло быть, пот оно — наслед­ство Пибо­ди. Ста­рый дом, парк и окру­жа­ю­щий лес — все это было лишь поверх­ност­ной, мате­ри­аль­ной сто­ро­ной того, что скры­ва­лось за при­чуд­ли­во иска­жен­ны­ми сте­на­ми тай­ной ком­на­ты, за ноч­ны­ми кош­ма­ра­ми, за похо­дом через топь и дья­воль­ским шаба­шом в лес­ной чаще того, что было отныне скреп­ле­но моей под­пи­сью на стра­ни­цах Чер­ной Кни­ги…

Инте­рес­но, най­дет­ся ли кто-нибудь, кто после моей смер­ти — если я буду погре­бен тем же спо­со­бом, что и все кол­ду­ны — при­дет, что­бы пере­вер­нуть в гро­бу мои остан­ки?

Примечания

1. Рас­сказ напи­сан в соав­тор­стве с Авгу­стом Дер­ле­том.
2. “Молот ведьм” и “Ведов­ство” — сред­не­ве­ко­вые трак­та­ты, изла­гав­шие уче­ние като­ли­че­ской церк­ви о кол­дов­стве и являв­ши­е­ся руко­вод­ством для инкви­зи­ции в ведь­мов­ских про­цес­сах. Ниже упо­ми­на­ют­ся так­же “Жиз­не­опи­са­ния софи­стов”, “О при­ро­де демо­нов”, “Бег­ство от Сата­ны” и “Трак­тат о кол­дов­стве”.
3. Салем­ский про­цесс — речь идет об одном из рели­ги­оз­ных про­цес­сов, состо­яв­шем­ся в 1692 году в г. Салем коло­нии Мас­са­чу­сетс и в нема­лой сте­пе­ни инспи­ри­ро­ван­ном сочи­не­ни­я­ми Кот­то­на Мазе­ра (см. ниже). По подо­зре­нию в свя­зи с нечи­стой силой и пор­че детей было аре­сто­ва­но более 150 чело­век, из них 19 пове­ше­но и один заму­чен до смер­ти; Кот­тон Мэзер (1663–1728) воин­ству­ю­щий пури­тан­ский бого­слов из Мас­са­чу­сет­са, про­по­вед­ник рели­ги­оз­ной нетер­пи­мо­сти. Автор тру­дов “Досто­па­мят­ное про­ви­де­ние, каса­тель­но ведов­ства и одер­жи­мо­сти”, “Вели­кие дея­ния Хри­ста в Аме­ри­ке, или Цер­ков­ная исто­рия Новой Англии” и др., в кото­рых дока­зы­ва­лась реаль­ность кол­дов­ства.