Говард Филлипс Лавкрафт

СЕЛЕФАИС

(Celephaïs)
Напи­са­но в 1920 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод А. Кузь­мен­ко­ва

////

Во сне Кью­ренз уви­дел город в долине и мор­ской берег вда­ли, бело­снеж­ную гор­ную вер­ши­ну, воз­вы­ша­ю­щу­ю­ся над морем, и яркие раз­но­цвет­ные парус­ни­ки, отплы­ва­ю­щие из гава­ни в даль­ние края, где море встре­ча­ет­ся с небом. И во сне он узнал своё имя — Кью­ренз. Впро­чем, мало кто мог бы вспом­нить, как его зва­ли преж­де, пото­му что он был послед­ним в сво­ем обед­нев­шем роду и совер­шен­но оди­но­ким сре­ди мил­ли­о­нов без­раз­лич­ных ко все­му, кро­ме самих себя, оби­та­те­лей Лон­до­на.

Одна­ко Кью­ренз не тяго­тил­ся житей­ски­ми обсто­я­тель­ства­ми, посколь­ку он, подоб­но меч­та­те­лям дав­не­го про­шло­го, искал исклю­чи­тель­но кра­со­ту. Кото­рую нашёл сре­ди неяс­ных вос­по­ми­на­ний, дет­ских ска­зок и снов. Немно­го най­дёт­ся людей, кото­рые зна­ют, какие чуде­са им откры­ва­ют­ся в рас­ска­зах и виде­ни­ях юно­сти. И лишь изред­ка, став уже взрос­лы­ми, мы про­буж­да­ем­ся ночью со стран­ны­ми виде­ни­я­ми зача­ро­ван­ных садов, золо­тых утё­сов, воз­вы­ша­ю­щих­ся над шеп­чу­щи­ми моря­ми, фон­та­нов, пою­щих под солн­цем, рав­нин со спя­щи­ми горо­да­ми из брон­зы и кам­ня, при­зрач­ных каваль­кад геро­ев, еду­щих по опуш­кам густых лесов вер­хом на лоша­дях, покры­тых разу­кра­шен­ны­ми попо­на­ми; и тогда мы зна­ем, что загля­ну­ли в про­шлое сквозь воро­та из сло­но­вой кости, в тот мир чудес, кото­рый был и нашим миром, преж­де чем мы ста­ли муд­ры­ми и несчаст­ли­вы­ми.

Кью­ренз попал в забы­тый мир сво­е­го дет­ства совер­шен­но слу­чай­но. Ему снил­ся уви­тый плю­щом фамиль­ный замок, где жили три­на­дцать поко­ле­ний его пред­ков и где наде­ял­ся уме­реть и он. Све­ти­ла луна; он выбрал­ся из дома в напо­ён­ную аро­ма­та­ми лет­нюю ночь и пошёл сна­ча­ла через сады, спус­ка­ю­щи­е­ся вниз тер­ра­са­ми, затем мимо ста­рых дубов в пар­ке и, нако­нец, по длин­ной белой доро­ге, веду­щей к деревне. Дерев­ня каза­лась совсем забро­шен­ной, какой-то ущерб­ной с одно­го бока, как луна, кото­рая пошла на убыль. Ули­цы зарос­ли высо­кой, по пояс, тра­вой, окна по обе­им сто­ро­нам доро­ги были где выби­ты, а где мут­но гла­зе­ли, и Кью­ренз на секун­ду заду­мал­ся, что же таи­лось за ост­ро­ко­неч­ны­ми кры­ша­ми малень­ких доми­ков — сон или смерть?

Но он не стал задер­жи­вать­ся там, а поспе­шил даль­ше по узкой тро­пин­ке, уво­дя­щей из дерев­ни к отвес­ным при­бреж­ным ска­лам, к обры­ву и без­дне, где всё вне­зап­но про­ва­ли­ва­лось в немую пусто­ту бес­ко­неч­но­сти, где даже небо было пустым, без­звёзд­ным и без­лун­ным.
Не раз­ду­мы­вая, он устре­мил­ся в тем­но­ту про­па­сти, мимо бес­фор­мен­ных неснив­ших­ся снов, туск­ло осве­щён­ных про­странств полу­за­бы­тых кош­ма­ров и хохо­чу­щих кры­ла­тых существ, кото­рые, каза­лось, пере­драз­ни­ва­ют меч­та­те­лей всех миров. Потом во мра­ке перед ним воз­ник свет, и он уви­дел город в долине, осле­пи­тель­но свер­ка­ю­щий дале­ко-дале­ко вни­зу на фоне моря и неба, и засне­жен­ную вер­ши­ну горы, цар­ствен­но воз­вы­ша­ю­щу­ю­ся вбли­зи бере­га.

В тот самый момент Кью­ренз проснул­ся, одна­ко он с пер­во­го взгля­да узнал Целе­фес в долине Ут-Нар­гай, где одна­жды его душа про­жи­ла, каза­лось, целую веч­ность. Это слу­чи­лось в тот лет­ний пол­день, когда он ускольз­нул от гувер­нант­ки и, уба­ю­кан­ный лёг­ким мор­ским бри­зом, уснул, засмот­рев­шись на обла­ка с утё­са око­ло дерев­ни. Он про­бо­вал про­те­сто­вать, когда его нашли, раз­бу­ди­ли и пове­ли домой ведь во сне он готов был отплыть на золо­том парус­ни­ке к далё­ко­му гори­зон­ту, где море встре­ча­ет­ся с небом. И сей­час он проснул­ся с тем же чув­ством доса­ды, пото­му что после соро­ка лет уто­ми­тель­ных поис­ков он нако­нец-то нашёл свой ска­зоч­ный город. Одна­ко спу­стя три ночи Кью­ренз опять попал в Целе­фес. Как и рань­ше, сна­ча­ла ему при­сни­лась дерев­ня, спя­щая или мёрт­вая, затем без­дна, в пучи­нах кото­рой надо без­молв­но плыть вниз, потом опять пока­зал­ся свет, и он уви­дел свер­ка­ю­щие мина­ре­ты горо­да, изящ­ные парус­ни­ки, сто­я­щие на яко­ре, и зарос­ли имбир­ных дере­вьев у под­но­жия горы Аран. Он, как пти­ца, плав­но сни­зил­ся над порос­шим тра­вой гор­ным скло­ном, и вско­ре его ноги мяг­ко кос­ну­лись поч­вы.

Кью­ренз пошёл вниз по хол­му сре­ди ярких цве­тов и паху­чих трав, через бур­ля­щую Нарак­су по малень­ко­му дере­вян­но­му мости­ку, где так мно­го лет назад он выре­зал своё имя, к боль­шим брон­зо­вым воро­там горо­да. Всё было, как в преж­ние вре­ме­на: мра­мор­ные сте­ны и поли­ро­ван­ные брон­зо­вые ста­туи око­ло них не поте­ря­ли сво­е­го цве­та и не потуск­не­ли и даже стра­жи на кре­пост­ном валу были таки­ми же моло­ды­ми, каки­ми он их пом­нил.

Он заша­гал по выло­жен­ной оник­сом мосто­вой; куп­цы и погон­щи­ки вер­блю­дов при­вет­ство­ва­ли его, буд­то он нику­да не отлу­чал­ся. Затем он вышел к морю и дол­го и при­сталь­но гля­дел поверх сия­ю­щей гава­ни туда, где мор­ская рябь искри­лась в лучах незна­ко­мо­го солн­ца и лег­ко сколь­зи­ли парус­ни­ки. Боль­ше, чем когда-либо, Кью­рен­за теперь тяну­ло в далё­кие края, о кото­рых он слы­шал так мно­го уди­ви­тель­ных рас­ска­зов; и он вновь искал капи­та­на по име­ни Атиб, кото­рый когда-то дав­ным-дав­но согла­сил­ся взять его на корабль. Он нашёл его сидя­щим всё на том же сун­ду­ке с пря­но­стя­ми, они вдво­ём пере­пра­ви­лись на парус­ник и, дав коман­ду греб­цам, отпра­ви­лись в путь.

Через несколь­ко дней они подо­шли к гори­зон­ту, где море встре­ча­ет­ся с небом, и парус­ник лег­ко поплыл сре­ди куд­ря­вых розо­ва­тых обла­ков. И дале­ко вни­зу, под килем, Кью­ренз видел стран­ные зем­ли, реки, исклю­чи­тель­ной кра­со­ты горо­да, рас­ки­нув­ши­е­ся под луча­ми нико­гда не захо­дя­ще­го солн­ца. Нако­нец Атиб ска­зал, что путе­ше­ствие бли­зит­ся к кон­цу и ско­ро они вой­дут в гавань Серен­ни­а­на, мра­мор­но-розо­во­го горо­да обла­ков, кото­рый воз­двиг­нут на том незем­ном бере­гу, отку­да в небо под­ни­ма­ет­ся запад­ный ветер; но когда вда­ли пока­за­лись очер­та­ния самой высо­кой баш­ни горо­да, что-то слу­чи­лось во все­лен­ной, и Кью­ренз проснул­ся в сво­ей лон­дон­ской ман­сар­де.

В тече­ние мно­гих меся­цев после это­го Кью­ренз тщет­но пытал­ся отыс­кать Целе­фес, и, хотя сны часто уно­си­ли его в уди­ви­тель­ные стра­ны, никто там даже не слы­шал об Ут-Нар­гае. Одна­жды ночью он летел над тём­ны­ми хол­ма­ми, где вид­не­лись неяс­ные огни ред­ких пас­ту­шьих кост­ров и бро­ди­ли кос­ма­тые ста­да каких-то живот­ных с позвя­ки­ва­ю­щи­ми коло­коль­чи­ка­ми на шеях; и в самой глу­хой части этой хол­ми­стой стра­ны он обна­ру­жил изви­ва­ю­щу­ю­ся по греб­ням гор и впа­ди­нам долин древ­нюю камен­ную сте­ну, слиш­ком гигант­скую, что­бы руки чело­ве­ка мог­ли постро­ить её. Мино­вав эту сте­ну, он очу­тил­ся в краю чудес­ных цвет­ни­ков и виш­нё­вых садов, и, когда взо­шло солн­це, перед ним откры­лось такое вели­ко­ле­пие крас­ных и белых цве­тов, зеле­ни лист­вы и трав, свер­ка­ю­щих алма­за­ми ручьёв, голу­бых озёр, рез­ных мости­ков и крас­но­вер­хих пагод, что на мгно­ве­ние, в пол­ней­шем вос­тор­ге, он поза­был о Целе­фе­се. Одна­ко он вновь вспом­нил о нём, когда отпра­вил­ся вниз по белой тро­пе к крас­но­вер­хой паго­де и обна­ру­жил, что там не было людей, а жили одни лишь пти­цы, пчё­лы и бабоч­ки. Дру­гой ночью Кью­ренз бес­ко­неч­но дол­го под­ни­мал­ся в тем­но­те по влаж­ным сту­пе­ням спи­раль­ной лест­ни­цы и добрал­ся, нако­нец, до око­шеч­ка, кото­рое выхо­ди­ло на широ­кую рав­ни­ну, осве­щён­ную пол­ной луной. Очер­та­ния без­молв­но­го горо­да, про­сти­ра­ю­ще­го­ся вдоль бере­га реки, пока­за­лись ему чем-то зна­ко­мы­ми; он уже соби­рал­ся спу­стить­ся и спро­сить доро­гу в Ут-Нар­гай, но где-то за гори­зон­том заня­лась зло­ве­щая авро­ра и осве­ти­ла руи­ны и запу­сте­ние, царив­шее в горо­де, зарос­шую гни­ю­щим камы­шом реку и поля, на кото­рых лежа­ла печать смер­ти.

После это­го Кью­рен­зу, как нико­гда, захо­те­лось вер­нуть­ся в Целе­фес, усе­ян­ный мина­ре­та­ми, как гвоз­дя­ми с раз­но­цвет­ны­ми шляп­ка­ми. А затем в один пре­крас­ный день его выста­ви­ли из его лон­дон­ской ман­сар­ды, и он бес­цель­но побрёл туда, где домов ста­но­ви­лось всё мень­ше и мень­ше. И око­ло моста через уны­лую реч­ку его встре­тил бли­ста­ю­щий доспе­ха­ми кор­теж рыца­рей вер­хом на чалых лоша­дях.

Они были при­сла­ны в его честь из Целе­фе­са, кото­рый он создал в сво­их снах и в кото­ром ему теперь пред­сто­я­ло наве­ки стать пра­ви­те­лем. Кью­рен­зу помог­ли забрать­ся в сед­ло, и они помча­лись по спус­кам Сур­рея в те края, где родил­ся Кью­ренз и его пред­ки. И стран­ное дело, Кью­рен­зу пока­за­лось, что они гало­пом понес­лись назад во вре­ме­ни, ибо, про­ез­жая через селе­ния, он наблю­дал сце­ны, кото­рые мог­ли про­ис­хо­дить раз­ве что в эпо­ху Чосе­ра. С наступ­ле­ни­ем тем­но­ты всад­ни­ки помча­лись ещё стре­ми­тель­нее, и вско­ре они уже нес­лись с жут­кой быст­ро­той, слов­но по воз­ду­ху. Когда забрез­жил туск­лый рас­свет, на их пути встре­ти­лась дерев­ня, рядом с кото­рой Кью­ренз жил в дет­стве и кото­рую все­гда видел во снах спя­щей или мёрт­вой. Сей­час там кипе­ла жизнь, и ран­ние про­хо­жие низ­ко кла­ня­лись и при­се­да­ли в реве­ран­сах, но всад­ни­ки, не оста­нав­ли­ва­ясь, про­сту­ча­ли копы­та­ми вдоль по ули­це и свер­ну­ли на узкую тро­пин­ку, кото­рая окан­чи­ва­лась про­па­стью. Рань­ше Кью­ренз попа­дал туда толь­ко ночью, во сне, и ему было инте­рес­но уви­деть её при днев­ном све­те.

Каваль­ка­да достиг­ла обры­ва, и в тот же миг где-то на запа­де воз­ник­ло золо­тое сия­ние. Без­дна ока­за­лась бур­ля­щим хао­сом розо­во­го и лазур­но­го блес­ка, и неви­ди­мые голо­са пели, ликуя, когда рыцар­ский кор­теж поплыл вниз и лоша­ди взды­ма­ли копы­та­ми эфир, буд­то нес­лись по золо­ти­стым пес­кам. А затем сия­ю­щий туман рас­се­ял­ся, что­бы явить ещё боль­ший блеск — свер­ка­ю­щий город Целе­фес и мор­ской берег вда­ли, бело­снеж­ную гор­ную вер­ши­ну и яркие раз­но­цвет­ные парус­ни­ки, отплы­ва­ю­щие из гава­ни в далё­кие края, где море встре­ча­ет­ся с небом.

И с тех пор Кью­ренз цар­ство­вал в Ут-Нар­гае и дер­жал двор попе­ре­мен­но то в Целе­фе­се, а то в мра­мор­но-облач­ном Серен­ни­ане. Он пра­вит там и поныне и будет пра­вить веч­но и счаст­ли­во, хотя вни­зу, под ска­ла­ми Иннс­му­та, при­лив­ные пото­ки, слов­но насме­ха­ясь, игра­ют телом бро­дя­ги, кото­рый одна­жды на рас­све­те бес­цель­но брёл, спо­ты­ка­ясь, по полу­вы­мер­шей деревне.