Воспоминание о докторе Сэмюэле Джонсоне / Перевод Watcher

При­ви­ле­гия вос­по­ми­на­ний, каки­ми бы сбив­чи­вы­ми или скуч­ны­ми они ни были, обыч­но при­над­ле­жит доволь­но пожи­лым пер­со­нам. Как пра­ви­ло, неиз­вест­ные подроб­но­сти исто­рии, а так­же малые анек­до­ты о вели­ких, пере­да­ют­ся потом­ству посред­ством подоб­ных мему­а­ров.

Хотя мно­гие чита­те­ли порой будут отме­чать при­зна­ки ста­ри­ны в моем сти­ле пись­ма, мне долж­но было бы польстить пред­стать перед пред­ста­ви­те­ля­ми нынеш­не­го поко­ле­ния моло­дым чело­ве­ком, рас­про­стра­няя вымы­сел, что я появил­ся на свет яко­бы в 1890 году в Аме­ри­ке. Тем не менее, я наме­рен изба­вить­ся от бре­ме­ни сек­ре­та, кото­рый до насто­я­ще­го вре­ме­ни хра­нил вслед­ствие опа­се­ний того, что мне не пове­рят. Я наме­рен сооб­щить обще­ствен­но­сти прав­ду о моем под­лин­ном воз­расте, для того что­бы удо­вле­тво­рить потреб­ность в под­лин­ной инфор­ма­ции о вре­ме­нах, когда жили те зна­ме­ни­тые лич­но­сти, с кем я был на дру­же­ской ноге. Так пусть ста­нет извест­но, что я родил­ся в родо­вом поме­стье в Девон­ши­ре, 10 дня авгу­ста 1690 года (или по ново­му, гри­го­ри­ан­ско­му, кален­да­рю – 20 авгу­ста); сле­до­ва­тель­но, сей­час мне 228 лет. При­е­хав в Лон­дон в юно­сти, я встре­чал еще детьми мно­гих из выда­ю­щих­ся мужей вре­мен цар­ство­ва­ния коро­ля Виль­гель­ма, вклю­чая горя­чо опла­ки­ва­е­мо­го г‑на Драй­де­на (2), кото­рый подол­гу сижи­вал за сто­ла­ми кафе «У Уил­ла». С г‑ном Адди­со­ном (3) и д‑ром Свиф­том (4) я позд­нее свел доволь­но близ­кое зна­ком­ство, и стал еще более близ­ким дру­гом г‑на Попа (5), кото­ро­го я знал и ува­жал до само­го дня его смер­ти. Но так как сей­час я хочу напи­сать о дру­ге, кото­ро­го я при­об­рел несколь­ко поз­же – о покой­ном док­то­ре Джон­соне (6), я остав­лю в сто­роне пору моей моло­до­сти.

Впер­вые о док­то­ре я услы­шал в мае 1738 года. До это­го вре­ме­ни я нико­гда не встре­чал­ся с ним. Мистер Поп толь­ко что завер­шил «Эпи­лог» к сво­им «Сати­рам» (отры­вок начи­нал­ся сло­ва­ми «Не два­жды в год ты появ­ля­ешь­ся в печа­ти…») и гото­вил­ся к его пуб­ли­ка­ции. В тот самый день, когда его сти­хи долж­ны были появить­ся в печа­ти, в свет вышла сати­ра в под­ра­жа­ние Юве­на­лу (7), оза­глав­лен­ная «Лон­дон», под име­нем тогда еще неиз­вест­но­го Джон­со­на. Сати­ра настоль­ко потряс­ла город, что мно­гие джентль­ме­ны, обла­дав­шие вку­сом, заяви­ли, что она явля­ет­ся рабо­той еще более вели­ко­го поэта, чем г‑н Поп. Даже если не брать в рас­чет того, что неко­то­рые кле­вет­ни­ки гово­ри­ли о мелоч­ной зави­сти г‑на Попа, тот не выка­зал по отно­ше­нию к сти­хам ново­го сопер­ни­ка ни малей­ше­го при­зна­ка одоб­ре­ния. Г‑н Ричард­сон, поэт, ска­зал мне, «что г‑н Джон­сон ско­ро будет повер­жен ниц». Я не имел лич­но­го зна­ком­ства с док­то­ром до 1763 года, когда был пред­став­лен ему в таверне «Мит­ра» г‑ном Джейм­сом Босу­эл­лом (8), моло­дым шот­ланд­цем из пре­крас­ной семьи, полу­чив­шим вели­ко­леп­ное обра­зо­ва­ние, но обла­дав­шим неве­ли­ким коли­че­ством рас­суд­ка. Ино­гда я редак­ти­ро­вал его мет­ри­че­ские изли­я­ния.

Док­тор Джон­сон, каким я уви­дел его, ока­зал­ся пол­ным, стра­да­ю­щим одыш­кой чело­ве­ком, очень пло­хо оде­тым и про­из­во­дя­щим неопрят­ное впе­чат­ле­ние. Я при­по­ми­наю, что он носил пуши­стый зави­той парик, не пере­вя­зан­ный сза­ди лен­той, без пуд­ры и слиш­ком малень­кий для его голо­вы. Его пла­тье было рыже-корич­не­во­го цве­та, очень мятое, на нем не хва­та­ло более чем одной пуго­ви­цы. Его лицо, слиш­ком пол­ное, что­бы быть кра­си­вым, так­же про­из­во­ди­ло эффект неко­е­го болез­нен­но­го бес­по­ряд­ка; и его голо­ва посто­ян­но несколь­ко кон­вуль­сив­но подер­ги­ва­лась. Об этом физи­че­ском недо­стат­ке я, конеч­но, знал зара­нее; слы­шал об этом от г‑на Попа, кото­рый потру­дил­ся про­ве­сти неко­то­рое рас­сле­до­ва­ние.

Будучи семи­де­ся­ти­трех­лет­ним, на девят­на­дцать лет стар­ше д‑ра Джон­со­на (я пишу док­то­ра, хотя он полу­чил это зва­ние лишь два года спу­стя), я ожи­дал от него неко­то­ро­го ува­же­ния к мое­му воз­рас­ту; и поэто­му не так боял­ся его, как утвер­жда­ют дру­гие. Когда я спро­сил его, что он дума­ет о моем бла­го­при­ят­ном кри­ти­че­ском отзы­ве о его Сло­ва­ре (9) в «Лон­дон­це» (моей пери­о­ди­че­ской газе­те), он ска­зал: «Сэр, я не при­по­ми­наю, что­бы читал вашу газе­ту, и я не осо­бо инте­ре­су­юсь мне­ни­ем сла­бо­мыс­ля­щей части чело­ве­че­ства». Будучи более чем уязв­лен неучти­во­стью того, чья извест­ность застав­ля­ла меня доби­вать­ся его одоб­ре­ния, я отва­жил­ся отпла­тить подоб­ным же обра­зом, и ска­зал ему, что удив­лен тем, что мыс­ля­щий чело­век реша­ет судить о разум­но­сти того, чьих работ, как он сам толь­ко что при­знал, нико­гда не читал. «Отче­го же, сэр», — отве­тил Джон­сон, — «Мне не тре­бу­ет­ся зна­ко­мить­ся с тру­да­ми чело­ве­ка, что­бы оце­нить поверх­ност­ность его зна­ний, когда он так явно высме­и­ва­ет их сво­им жела­ни­ем упо­мя­нуть соб­ствен­ные тру­ды в пер­вом же вопро­се, обра­щен­ном ко мне». Таким обра­зом, став дру­зья­ми, мы обсу­ди­ли мно­же­ство тем. Когда, согла­ша­ясь с ним, я ска­зал, что сомне­вал­ся в под­лин­но­сти поэм Осси­а­на (10), г‑н Джон­сон ска­зал: «Это, сэр, не зави­сит от ваше­го лич­но­го зна­ния и дове­рия. То, с чем согла­сен весь город, не может стать откры­ти­ем для кри­ти­ка с Граб-стрит (11). С тем же успе­хом вы може­те заявить, буд­то име­е­те силь­ное подо­зре­ние, что «Поте­рян­ный рай» напи­сал не Миль­тон (12)!»

Впо­след­ствии я очень часто встре­чал­ся с Джон­со­ном, осо­бен­но на встре­чах «Лите­ра­тур­но­го клу­ба», кото­рый был осно­ван док­то­ром в сле­ду­ю­щем году вме­сте с г‑ном Бёр­ком, пар­ла­мент­ским ора­то­ром (13), г‑ном Боклер­ком, джентль­ме­ном со вку­сом, г‑ном Лэнг­то­ном, бла­го­че­сти­вым чело­ве­ком и капи­та­ном мили­ции, сэром Джо­шуа Рей­нольд­сом, широ­ко извест­ным худож­ни­ком (14), д‑ром Гол­дсми­том, авто­ром про­зы и сти­хов (15), д‑ром Над­жен­том, тестем г‑на Бёр­ка, сэром Джо­ном Хокин­сом, г‑ном Энто­ни Шар­мье, и мной. Мы соби­ра­лись обыч­но в семь вече­ра, раз в неде­лю, в «Голо­ве тур­ка», на Гер­рард-стрит, Сохо, пока эта тавер­на не была про­да­на и пре­вра­ще­на в част­ное жилое зда­ние. После это­го мы вполне удач­но пере­ме­ща­ли наши собра­ния в «У Прин­ца» на Сэк­вилль-стрит, в «У Ле Тел­лье» на Довер-стрит, и в «У Пар­с­лоу» и «Дом с соло­мен­ной кры­шей» на Сент-Джеймс-стрит. На этих встре­чах мы ста­ра­тель­но обе­ре­га­ли теп­ло­ту дру­же­ских отно­ше­ний и спо­кой­ствие, кото­рые выгод­но кон­тра­сти­ру­ют с неко­то­ры­ми раз­но­гла­си­я­ми и раз­ла­да­ми, кото­рые я сей­час наблю­даю в лите­ра­ту­ре, а так­же в нынеш­ней «Ассо­ци­а­ции люби­тель­ской прес­сы». Эта без­мя­теж­ность была осо­бен­но замет­на, так как сре­ди нас име­лись джентль­ме­ны весь­ма раз­лич­ных мне­ний. Д‑р Джон­сон и я, так же, как и мно­гие дру­гие, были тори­я­ми выс­шей про­бы; тогда как г‑н Бёрк был вигом, и перед Аме­ри­кан­ской вой­ной были широ­ко опуб­ли­ко­ва­ны мно­гие из его речей по дан­но­му вопро­су. Менее близ­ким по духу осталь­ным участ­ни­кам был один из осно­ва­те­лей — сэр Джон Хокинс, кото­рый с тех пор напи­сал мно­же­ство рас­ска­зов, даю­щих непра­виль­ное пред­став­ле­ние о нашем обще­стве. Сэр Джон, экс­цен­трич­ный това­рищ, одна­жды отка­зал­ся опла­тить свою часть сче­та за ужин, пото­му что дома он не имел обык­но­ве­ния ужи­нать. Позд­нее он оскор­бил м‑ра Бёр­ка в столь нетер­пи­мой мане­ре, что мы все сочли себя обя­зан­ны­ми выра­зить ему неодоб­ре­ние; после это­го инци­ден­та он боль­ше не при­хо­дил на наши встре­чи. Одна­ко он нико­гда откры­то не ссо­рил­ся с док­то­ром, и был испол­ни­те­лем его заве­ща­ния; хотя мистер Босу­элл и дру­гие име­ли при­чи­ны под­вер­гать сомне­нию искрен­ность его пре­дан­но­сти. Дру­ги­ми, более позд­ни­ми, чле­на­ми клу­ба были: г‑н Дэвид Гар­рик (16), актер и ста­рый друг д‑ра Джон­со­на, месье Томас и Джо­зеф Вар­то­ны (17), д‑р Адам Смит(18), д‑р Пер­си, автор «Релик­вий» (19), г‑н Эду­ард Гиб­бон, историк(20), д‑р Бёр­ни, музы­кант (21), г‑н Мэло­ун, кри­тик, и г‑н Босу­элл. Г‑н Гар­рик был допу­щен на собра­ния не сра­зу; так как док­тор, несмот­ря на его вели­кую друж­бу с акте­ром, все­гда не одоб­рял сце­ну и все, свя­зан­ное с ней. Джон­сон, в самом деле, имел весь­ма свое­об­раз­ную при­выч­ку всту­пать­ся за Дэви, когда осталь­ные были про­тив того, и спо­рить с ним, когда осталь­ные были за того. Я не сомне­ва­юсь, что он искренне любил г‑на Гар­ри­ка, так как он нико­гда не ссы­лал­ся на него, как он делал по отно­ше­нию к Футу (22), кото­рый был очень непри­ят­ным пар­нем, несмот­ря на свой коми­че­ский гений. Г‑н Гиб­бон тоже осо­бо нико­му не нра­вил­ся из-за оттал­ки­ва­ю­щей пре­зри­тель­ной мане­ры дер­жать себя, кото­рая заде­ва­ла даже тех из нас, кому при­шлись по душе его исто­ри­че­ские сочи­не­ния. Г‑н Гол­дсмит, чело­век малень­ко­го роста, чрез­вы­чай­но тще­слав­ный в том, что каса­лось его одеж­ды и не обла­дав­ший уме­ни­ем под­дер­жи­вать бесе­ду, был моим лич­ным фаво­ри­том; так как я был так же неспо­со­бен бли­стать в рас­суж­де­ни­ях. Он очень зави­до­вал д‑ру Джон­со­ну, хотя тот любил и ува­жал его менее всех. Я вспо­ми­наю, что одна­жды ино­стра­нец (кажет­ся, немец) был в нашей ком­па­нии; и в то вре­мя, пока Гол­дсмит вещал, он заме­тил, что док­тор гото­вит­ся что-то ска­зать. Неосо­знан­но отнес­шись к Гол­дсми­ту как к незна­чи­тель­ной поме­хе в срав­не­нии с вели­ким чело­ве­ком, ино­стра­нец тут же пере­бил его, к тому же под­кре­пив гру­бую бес­такт­ность вос­кли­ца­ни­ем: «Тише, ток­тор Шон­сон сссо­би­ра­ет­ся гово­рить».

В сей бле­стя­щей ком­па­нии меня тер­пе­ли боль­ше из-за мое­го воз­рас­та, неже­ли из-за ума или зна­ний; я не был ров­ней осталь­ным. Моя друж­ба со зна­ме­ни­тым месье Воль­те­ром так же вызы­ва­ла доса­ду со сто­ро­ны док­то­ра, кото­рый был глу­бо­ким орто­док­сом и одна­жды ска­зал фран­цуз­ско­му фило­со­фу: «Vir est acerrimi Ingenii et paucarum Literarum» (23).
Г‑н Босу­элл, малень­кий насмеш­ник, с кото­рым я был зна­ком с дав­них пор, обыч­но устра­и­вал поте­ху из моих нелов­ких манер и ста­ро­мод­но­го пари­ка и пла­тья.

Одна­жды он при­шел осно­ва­тель­но набрав­шись вина (к кото­ро­му он был при­вер­жен) и попы­тал­ся напи­сать на меня экс­пром­том паск­виль в сти­хах, кото­рые наца­ра­пал на поверх­но­сти сто­ла. Но без посто­рон­ней помо­щи, к кото­рой он обыч­но при­бе­гал в сво­их сочи­не­ни­ях, допу­стил боль­шой грам­ма­ти­че­ский про­мах. Я ска­зал ему, что он не дол­жен пытать­ся писать паск­ви­ли на источ­ник его поэ­зии. Еще как-то Боз­зи (так мы обыч­но назы­ва­ли его) пожа­ло­вал­ся на мою суро­вость к новым авто­рам в ста­тьях, кото­рые я гото­вил для «Еже­ме­сяч­но­го обо­зре­ния». Он ска­зал, что я стал­ки­ваю со скло­на Пар­на­са каж­до­го пре­тен­ден­та. «Сэр», — отве­тил я. – «Вы оши­ба­е­тесь. Те, кто пада­ют вниз, дела­ют это от соб­ствен­но­го недо­стат­ка сил; но, желая скрыть свою сла­бость, они при­пи­сы­ва­ют отсут­ствие успе­ха пер­во­му же кри­ти­ку, кото­рый их упо­мя­нет». Я рад вспом­нить, что д‑р Джон­сон под­дер­жал меня в этом вопро­се.

Никто не при­ла­гал боль­ше уси­лий, чем д‑р Джон­сон, что­бы испра­вить пло­хие сти­хи дру­гих; в самом деле, гово­рят, что в кни­ге бед­ной сле­пой ста­рой мис­сис Уильямс вряд ли най­дет­ся пара строк, кото­рые не при­над­ле­жа­ли бы док­то­ру. Одна­жды Джон­сон про­ци­ти­ро­вал мне вир­ши слу­ги гер­цо­га Лид­ско­го, кото­рые так поза­ба­ви­ли его, что он выучил их наизусть. Они были посвя­ще­ны сва­дьбе гер­цо­га, и настоль­ко напо­ми­на­ют по каче­ству рабо­ты дру­гих, более позд­них, поэ­ти­че­ских олу­хов, что я не могу удер­жать­ся от того, что­бы не при­ве­сти их здесь:
«Когда гер­цог Лид­са женить­ся решит­ся На леди изящ­ной и юной. Тогда О, что за сча­стье для милой деви­цы В мило­сти Лид­са быть навсе­гда».

Я спро­сил док­то­ра, пытал­ся ли он сде­лать что-нибудь с этим отрыв­ком; и так как он ска­зал, что нет, я раз­влек себя сле­ду­ю­щей прав­кой:

Когда галант­ный Лидс возь­мет себе жену Из дев­ствен­ных пре­лест­ниц луч­шую в роду, Понят­но скром­ной гор­до­сти той девы тор­же­ство Тако­го мужа полу­чить не каж­дой ведь дано!
Я пока­зал резуль­тат д‑ру Джон­со­ну. Он ска­зал: «Сэр, вы раз­мя­ли ноги, но не вло­жи­ли в сти­хи ни смыс­ла, ни поэ­зии».

Мне доста­вит удо­воль­ствие рас­ска­зать что-нибудь еще о моем обще­нии с д- ром Джон­со­ном и его ост­ро­ум­ным умом; но я стар и лег­ко утом­ля­юсь. Кажет­ся, я, когда пыта­юсь вспом­нить про­шлое, про­дви­га­юсь впе­ред без осо­бой логи­ки или связ­но­сти; и, боюсь, я про­лил све­та на слиш­ком мало эпи­зо­дов, неупо­мя­ну­тых еще дру­ги­ми. Если мои насто­я­щие вос­по­ми­на­ния будут встре­че­ны бла­го­же­ла­тель­но, я, может быть, впо­след­ствии запи­шу еще несколь­ко анек­до­тов о ста­рых вре­ме­нах, живым пред­ста­ви­те­лем кото­рых остал­ся я один. Я вспо­ми­наю мно­го вещей о Сэме Джон­соне и его клу­бе, член­ство в кото­ром я сохра­нял еще дол­гое вре­мя после смер­ти док­то­ра, о кото­рой я искренне скорб­лю. Я пом­ню, как Джон Бур­гойн, эсквайр (24) — гене­рал, чьи дра­ма­ти­че­ские и поэ­ти­че­ские рабо­ты были опуб­ли­ко­ва­ны после его смер­ти, был забал­ло­ти­ро­ван тре­мя голо­са­ми; быть может, по при­чине его несчаст­ли­во­го пора­же­ния в Аме­ри­кан­ской войне в Сара­то­ге. Бед­ный Джон! Его сын достиг боль­ше­го успе­ха, я думаю, и стал баро­не­том. Но я очень устал. Я стар, очень стар. К тому же при­шло вре­мя для мое­го после­по­лу­ден­но­го сна.

Примечания:

(1) — Рас­сказ опуб­ли­ко­ван в сен­тябрь­ском выпус­ке United Amateur за 1917 год под псев­до­ни­мом Хэм­ф­ри Литт­л­вит, эсквайр. Эта исто­рия явля­ет­ся при­ме­ром лав­краф­тов­ской ими­та­ции ста­рин­но­го сти­ля. Рас­сказ­чик – Литт­л­вит (фами­лию кото­ро­го мож­но пере­ве­сти как Сла­бо­ум­ный) родил­ся 20 авгу­ста 1690 года – за две­сти лет до дня рож­де­ния Лав­краф­та – что дела­ет его почти 228-лет­ним в момент напи­са­ния мему­а­ров. Кри­тик Дэни­ел Хармс (Daniel Harms) пишет: «Хоть эта исто­рия и не пред­став­ля­ет из себя ниче­го осо­бен­но­го, по край­ней мере, она пока­зы­ва­ет, что ГФЛ осо­зна­вал свои пре­тен­зии… казать­ся более стар­шим, раз­ви­тым джентль­ме­ном 18 века, и мог посме­ять­ся над самим собой». По мате­ри­а­лам Вики­пе­дии: http://en.wikipedia.org/wiki/ A_Reminiscence_of_Dr._Samuel_Johnson
(2) — Драй­ден Джон (1631 — 1700) — англий­ский поэт, дра­ма­тург, кри­тик. Один из осно­во­по­лож­ни­ков англий­ско­го клас­си­циз­ма. В годы англий­ской бур­жу­аз­ной рево­лю­ции вос­пел Кром­ве­ля в оде на его смерть (1658), а в пери­од Рестав­ра­ции про­слав­лял монар­хию.
(3) — Адди­сон Джо­зеф (1672 — 1719) — англий­ский писа­тель, поэт, про­све­ти­тель.
(4) — Свифт Джо­на­тан (1667 — 1745) — англий­ский писа­тель. Автор «Путе­ше­ствий Гул­ли­ве­ра» (1726).
(5) – Поп Алек­сандр (1688 — 1744) — англий­ский поэт.
(6) – Джон­сон Сэмю­эл (1709 — 1784) — англий­ский кри­тик, лек­си­ко­граф, эссе­ист и поэт. Подроб­ную инфор­ма­цию о герое рас­ска­за Лав­краф­та мож­но най­ти в кон­це насто­я­щих при­ме­ча­ний.
(7) — Юве­нал Децим Юний (ок.60 — ок.127) — рим­ский поэт-сати­рик.
(8) — Джеймс Босу­элл (1740 – 1795) — англий­ский писа­тель, автор био­гра­фии С.Джонсона «Жизнь Сэмю­э­ля Джон­со­на» (1792).
(9) — Состав­лен­ный С.Джонсоном «Сло­варь англий­ско­го язы­ка» (1755) был цен­ным вкла­дом в линг­ви­сти­ку того вре­ме­ни.
(10) – Осси­ан — леген­дар­ный воин и бард кель­тов, жив­ший, по пре­да­ни­ям, в 3 в. в Ирлан­дии и вос­пе­вав­ший подви­ги сво­е­го отца Фин­на Мак-Кум­хай­ла и его дру­жин­ни­ков-фени­ев. Ска­за­ния о них в тече­ние веков суще­ство­ва­ли в Шот­лан­дии и осо­бен­но в Ирлан­дии в уст­ной тра­ди­ции. Честь «откры­тия» поэ­зии Осси­а­на при­пи­сал себе шот­ланд­ский поэт Джемс Мак­фер­сон (1736- 1796), издав­ший в 1765 г.
«Сочи­не­ния Осси­а­на, сына Фин­га­ла». Иссле­до­ва­ни­я­ми учё­ных-кель­то­ло­гов 19 и 20 вв. уста­нов­ле­но, что «Сочи­не­ния», исклю­чая несколь­ко фраг­мен­тов гэль­ско­го фольк­ло­ра, пред­став­ля­ют собой лите­ра­тур­ную под­дел­ку.
(11) — На ули­це Граб-стрит в 17–18 веках жили неиму­щие лите­ра­то­ры. Вслед­ствие это­го англий­ское сло­во Grub обза­ве­лось зна­че­ни­я­ми: 1.) писа­ки, хал­тур­щи­ки, лите­ра­тур­ные подён­щи­ки; 2.) хал­тур­ный, низ­ко­проб­ный (о кни­ге). Совре­мен­ное назва­ние ули­цы — Миль­тон-Стрит.
(12) — Миль­тон Джон (1608 — 1674), англий­ский поэт, поли­ти­че­ский дея­тель, мыс­ли­тель.
(13) — Бёрк Эдмунд (1729 – 1797), англий­ский поли­ти­че­ский дея­тель и пуб­ли­цист.
(14) — Рей­нольдс Джо­шуа (1723 — 1792), англий­ский исто­ри­че­ский и порт­рет­ный живо­пи­сец.
(15) — Гол­дсмит Оли­вер (1728 – 1774) — англий­ский писа­тель.
(16) — Гар­рик Дэвид (1717 — 1779), англий­ский актёр, дра­ма­тург, теат­раль­ный дея­тель.
(17) – Вар­тон Томас (1728 – 1790) — англий­ский поэт и исто­рик лите­ра­ту­ры. Вар­тон Джо­зеф (1722 — 1800) – его брат, поэт, фило­лог.
(18) — Смит Адам (1723 — 1790) — шот­ланд­ский эко­но­мист и фило­соф, вид­ный пред­ста­ви­тель клас­си­че­ской бур­жу­аз­ной поли­ти­че­ской эко­но­мии.
(19) – Пер­си Томас (1728 — 1811) — англий­ский уче­ный, соби­ра­тель бал­лад, епи­скоп.
(20) — Гиб­бон Эду­ард (1737 — 1794), англий­ский исто­рик. Основ­ное сочи­не­ние – «Исто­рия упад­ка и раз­ру­ше­ния Рим­ской импе­рии».
(21) – Бёр­ни Чарльз (1726 — 1814) — выда­ю­щий­ся музы­каль­ный дея­тель.
(22) – Фут Сэмю­эл (1720 – 1777) – англий­ский дра­ма­тург, актер и теат­раль­ный дея­тель.
(23) – «Муж ост­рей­ше­го ума, но малой обра­зо­ван­но­сти» (лат.).
(24) – Бур­гойн Джон (1722 – 1792) – англий­ский гене­рал, поли­тик и дра­ма­тург. Во вре­мя аме­ри­кан­ской вой­ны за неза­ви­си­мость его армия в коли­че­стве 9 000 чело­век сда­лась в плен.

Джон­сон, Сэмю­эл (ста­тья из Энцик­ло­пе­дии Брок­гау­за и Ефро­на) Лите­ра­тур­ный дик­та­тор вто­рой поло­ви­ны XVIII в. в Англии (17091784). От отца, небо­га­то­го кни­го­про­дав­ца в Лич­филь­де, он уна­сле­до­вал страсть к кни­гам, стро­го торий­ские убеж­де­ния и мелан­хо­ли­че­ское рас­по­ло­же­ние духа, еще более уси­лив­ше­е­ся от золо­ту­хи, страш­но обез­об­ра­зив­шей лицо его в дет­стве. Пер­во­на­чаль­ное обра­зо­ва­ние Д. полу­чил в шко­ле род­но­го город­ка, кото­рая сла­ви­лась сво­ей желез­ной дис­ци­пли­ной; ост­ря­ки гово­ри­ли, что здесь не учи­ли латы­ни, но все­ка­ли ее. Про­бе­лы школь­но­го обра­зо­ва­ния юный Д. попол­нял чте­ни­ем книг из лав­ки отца. Это было чте­ние слу­чай­ное, лишен­ное вся­ко­го выбо­ра или систе­мы, но оно сооб­щи­ло уму маль­чи­ка мас­су самых раз­но­об­раз­ных све­де­ний, кото­ры­ми он впо­след­ствии удив­лял сво­их собе­сед­ни­ков. В 1728 г. отец отпра­вил Д. в Окс­форд; но послед­ний про­был там все­го 14 меся­цев; бед­ность не поз­во­ли­ла ему окон­чить курс. В 1731 г. умер ста­рик Джон­сон, оста­вив сыну в наслед­ство все­го два­дцать фун­тов. Но Джон­сон не упал духом. Мысль, что на его долю выпа­ла обя­зан­ность содер­жать сво­им тру­дом люби­мую мать, вдох­ну­ла в него гор­дость и энер­гию. Он при­нял пер­вое попав­ше­е­ся место — помощ­ни­ка учи­те­ля в город­ской шко­ле — и занял­ся пере­во­да­ми. Побив­шись таким обра­зом три года, Д. нашел выход из сво­е­го печаль­но­го, в мате­ри­аль­ном отно­ше­нии, поло­же­ния в женить­бе на вдо­ве, мис­сис Пор­тер, осо­бе стар­ше его ров­но на два­дцать лет, но при­нес­шей ему в при­да­ное сум­му в 800 фун­тов. Брак этот был одним из самых счаст­ли­вых; Д. очень любил свою дебе­лую, годив­шу­ю­ся ему в мате­ри подру­гу. На день­ги жены Д. открыл в Лич­филь­де неболь­шой пан­си­он с интер­на­том; в чис­ле его уче­ни­ков был зна­ме­ни­тый Гар­рик, с кото­рым Д. был дру­жен до самой его смер­ти. Но пан­си­он не пошел, и Д., не желая про­жи­вать послед­ние день­ги жены, отпра­вил­ся вес­ной 1737 г. в Лон­дон искать сча­стья. В Лон­доне Д. рабо­тал на раз­ные изда­тель­ские фир­мы, кото­рые бес­со­вест­но экс­плу­а­ти­ро­ва­ли труд начи­на­ю­щих писа­те­лей. Рабо­та, хотя и скуд­но опла­чи­ва­е­мая, не все­гда нахо­ди­лась, и в ожи­да­нии ее неред­ко при­хо­ди­лось голо­дать. На одном из отно­ся­щих­ся к это­му пери­о­ду жиз­ни Д. писем встре­ча­ет­ся ори­ги­наль­ная под­пись: Джон­сон не обе­дав­ший (Johnson impransus). В это вре­мя он свел друж­бу с Ричар­дом Совэ­д­жем, Гокс­вор­том и дру­ги­ми пред­ста­ви­те­ля­ми лите­ра­тур­ной боге­мы. В 1739 г. вся эта голод­ная ком­па­ния полу­чи­ла рабо­ту в “Gentleman’s Magazine”, и Д. было пору­че­но постав­лять для жур­на­ла отче­ты о пар­ла­мент­ских засе­да­ни­ях, кото­рым он дал ост­ро­ум­ное загла­вие Деба­тов в вели­кой Лил­ли­пу­тии (Debates in Magna Lilliputia). Смерть Р. Совэ­д­жа (1743) пода­ла повод Д. напи­сать био­гра­фию при­я­те­ля. Био­гра­фия эта, напи­сан­ная живо, зани­ма­тель­но и пре­вос­ход­ным лите­ра­тур­ным язы­ком, обра­ти­ла на авто­ра вни­ма­ние пуб­ли­ки и жур­на­ли­стов и в неко­то­рой сте­пе­ни обес­пе­чи­ла его лите­ра­тур­ный зара­бо­ток. Нема­ло помог Д. и Гар­рик, устро­ив­ший в 1749 г. поста­нов­ку на сце­ну юно­ше­ской тра­ге­дии Д.: Маго­мет и Ири­на. Хотя тра­ге­дия не име­ла боль­шо­го успе­ха и дана была все­го девять раз, тем не менее она доста­ви­ла Д. 300 фун­тов. В 1747 г. Д. обна­ро­до­вал подроб­ный план дав­но им заду­ман­но­го Сло­ва­ря англий­ско­го язы­ка. План этот до того заин­те­ре­со­вал сво­ей гран­ди­оз­но­стью одно­го кни­го­про­дав­ца, что он пред­ло­жил Д. 1500 фун­тов за его испол­не­ние. Д. согла­сил­ся и обе­щал окон­чить рабо­ту в три года. Но Сло­варь так раз­рас­тал­ся под рукой соста­ви­те­ля, что потре­бо­ва­лось целых восемь лет, что­бы при­ве­сти его к кон­цу. Когда вышли в свет пер­вые два тома, кри­ти­ка и пуб­ли­ка сли­лись в еди­но­душ­ном выра­же­нии вос­тор­га и изум­ле­ния, что такая гигант­ская рабо­та мог­ла быть испол­не­на одним чело­ве­ком. В то вре­мя не суще­ство­ва­ло эти­мо­ло­гии в науч­ном смыс­ле это­го сло­ва, и пото­му, заду­мав под­ве­сти пол­ный итог лек­си­че­ским сокро­ви­щам англий­ско­го язы­ка, Д. в боль­шин­стве слу­ча­ев счел воз­мож­ным огра­ни­чить­ся точ­ным выяс­не­ни­ем зна­че­ния каж­до­го сло­ва и исто­ри­ей его упо­треб­ле­ния раз­лич­ны­ми писа­те­ля­ми. Обе эти зада­чи, тре­бо­вав­шие стро­гой точ­но­сти ума в опре­де­ле­ни­ях и гро­мад­ной начи­тан­но­сти в памят­ни­ках ста­рин­ной англий­ской лите­ра­ту­ры, были испол­не­ны Д. весь­ма удо­вле­тво­ри­тель­но. Изда­ни­ем Сло­ва­ря (в 1755 г.) жизнь Д. рез­ко раз­де­ля­ет­ся на две поло­ви­ны: окан­чи­ва­ет­ся пери­од нуж­ды и неиз­вест­но­сти и насту­па­ет пери­од мате­ри­аль­ной обес­пе­чен­но­сти и лите­ра­тур­ной сла­вы. Д. ста­но­вит­ся зна­ме­ни­то­стью, с кото­рой ищут зна­ком­ства высо­ко­по­став­лен­ные люди; он дела­ет­ся сре­до­то­чи­ем лите­ра­тур­но­го круж­ка, в кото­рый вхо­дят такие люди как Борк, Гольд­смит, Гар­рик, зна­ме­ни­тый живо­пи­сец Рей­нольдс и др., а пра­ви­тель­ство назна­ча­ет ему еже­год­ную пен­сию в 300 фун­тов. Если с Д. тем не менее слу­ча­ют­ся денеж­ные кри­зи­сы, то толь­ко вре­мен­ные. Извест­но, что в один из таких кри­зи­сов, вызван­ных похо­ро­на­ми мате­ри и необ­хо­ди­мо­стью упла­тить ее дол­ги, Д. напи­сал в несколь­ко дней свой един­ствен­ный, бед­ный интри­гой, но глу­бо­ко­мыс­лен­ный нра­во­учи­тель­ный роман Рас­се­лас (Rasselas, the Prince of Abyssinia, 1759). Вско­ре после изда­ния Сло­ва­ря Д. заду­мы­ва­ет клас­си­че­ское изда­ние про­из­ве­де­ний Шекс­пи­ра, кото­рое вышло в свет в 1765 г. Пер­во­му тому это­го изда­ния Д. пред­по­слал обшир­ное вве­де­ние, в кото­ром он пыта­ет­ся опре­де­лить сущ­ность гения Шекс­пи­ра и защи­тить Шекс­пи­ра от напа­док Воль­те­ра. Мно­гое в этом вве­де­нии уста­ре­ло и отверг­ну­то новей­шей кри­ти­кой; но здра­вый взгляд Д. на три един­ства, не остав­ший­ся без вли­я­ния на Лес­син­га, до сих пор не утра­тил сво­е­го зна­че­ния. Напи­сав еще несколь­ко поли­ти­че­ских трак­та­тов со стро­го торий­ской окрас­кой (Political Tracts, Лонд., 1776), Д. пред­при­нял в сле­ду­ю­щем году свой обшир­ный био­гра­фи­че­ский труд: Жиз­не­опи­са­ния англий­ских поэтов (Lives of the English Poets) — самое попу­ляр­ное из его про­из­ве­де­ний, кото­рое до сих пор про­дол­жа­ет выхо­дить новы­ми изда­ни­я­ми. Целью авто­ра было дать пуб­ли­ке крат­кую био­гра­фию и харак­те­ри­сти­ку каж­до­го поэта, кото­рая мог­ла бы быть пред­по­сла­на собра­нию его про­из­ве­де­ний. Насколь­ко хоро­ша у Д. сто­ро­на био­гра­фи­че­ская, настоль­ко же воз­буж­да­ет сомне­ния сто­ро­на кри­ти­че­ская. Смот­ря на поэ­зию с реаль­но-ути­ли­тар­ной точ­ки зре­ния, он неодоб­ри­тель­но отно­сил­ся к про­из­ве­де­ни­ям, к кото­рым нель­зя было при­ло­жить этих тре­бо­ва­ний. Будучи ода­рен силь­ным умом и тон­ко раз­ви­тым нрав­ствен­ным чув­ством, он был почти совер­шен­но лишен фан­та­зии и поэ­ти­че­ско­го чув­ства.

Все иде­аль­ное каза­лось ему искус­ствен­ным и фаль­ши­вым. Отсю­да пред­по­чте­ние, ока­зы­ва­е­мое им Кон­гри­ву, Драй­де­ну и Попу перед Миль­то­ном и Шекс­пи­ром. Поми­мо это­го, кри­ти­че­ский взгляд Д. силь­но затем­нял­ся уна­сле­до­ван­ны­ми им лите­ра­тур­ны­ми тра­ди­ци­я­ми и поли­ти­че­ски­ми пред­рас­суд­ка­ми, кото­рые он неволь­но вно­сил в свою кри­ти­ку. Послед­ние два­дцать лет жиз­ни Д. сде­ла­лись извест­ны чуть не по дням, бла­го­да­ря био­гра­фии его, напи­сан­ной Босвел­лем. При­быв в Лон­дон в 1762 г. и при­нес­ши с собой удив­ле­ние ко все­му заме­ча­тель­но­му в обла­сти лите­ра­ту­ры, юный шот­лан­дец упо­тре­бил все уси­лия, чтоб позна­ко­мить­ся с чело­ве­ком, сто­яв­шим во гла­ве англий­ской лите­ра­ту­ры, и когда это ему уда­лось, он сде­лал­ся нераз­луч­ным спут­ни­ком Д. Гла­за­ми влюб­лен­но­го он всю­ду сле­дил за сво­им куми­ром и жад­но при­слу­ши­вал­ся ко вся­ко­му сло­ву, изле­тав­ше­му из его уст. С тече­ни­ем вре­ме­ни он при­об­рел искус­ство наво­дить раз­го­вор на раз­лич­ные инте­рес­ные темы, и,пришедши домой, зано­сил все им слы­шан­ное от Д. на бума­гу. Посту­пая таким обра­зом в тече­ние целых два­дца­ти лет, он напи­сал кни­гу, несрав­нен­ную по сво­им био­гра­фи­че­ским досто­ин­ствам (Boswell, “Life of Samuel Johnson”; посл. изд., Л., 1887).

Перед умствен­ным взо­ром чита­те­ля вос­ста­ет, как живая, мас­сив­ная и неук­лю­жая фигу­ра англий­ско­го лите­ра­тур­но­го дик­та­то­ра, с его ори­ги­наль­ны­ми мане­ра­ми, неис­то­щи­мым юмо­ром и колос­саль­ным здра­вым смыс­лом. Толь­ко про­чтя кни­гу Босвел­ля, мож­но понять то исклю­чи­тель­ное поло­же­ние, кото­рое зани­мал Д. сре­ди совре­мен­ных англий­ских лите­ра­то­ров, бла­го­го­вей­но при­слу­ши­вав­ших­ся к его суж­де­ни­ям. Мож­но ска­зать даже, что, обес­смер­тив Д. как чело­ве­ка и собе­сед­ни­ка, Босвелль ока­зал ему плохую услу­гу как писа­те­лю, ибо Д., как чело­век и собе­сед­ник, ока­зы­ва­ет­ся в изоб­ра­же­нии Босвел­ля гораз­до инте­рес­нее Д.-писателя. Весь­ма обсто­я­тель­ное извле­че­ние из кни­ги Босвел­ля сде­ла­но Дру­жи­ни­ным и поме­ще­но в 4- м томе его сочи­не­ний. Луч­шее изда­ние сочи­не­ний Д. при­над­ле­жит Мор­фи (Л., 1824). Мако­лей и Кар­лейль в сво­их “Essays” дали нам пре­крас­ные харак­те­ри­сти­ки лич­но­сти Д.