Говард Филлипс Лавкрафт

УЖАС ДАНВИЧА

(The Dunwich Horror)
Напи­са­но в 1928 году
Дата пере­во­да 29 авгу­ста 2000 года
Пере­вод Е. Муси­хи­на

////

Гор­го­ны, гид­ры и химе­ры – жут­кие исто­рии о Келе­но 1 и гар­пи­ях могут вос­про­из­во­дить­ся в обре­ме­нен­ном суе­ве­ри­я­ми моз­гу; но они были там и преж­де. Они суть обра­зы, типы – архе­ти­пы же сидят внут­ри нас, и они веч­ны. Ина­че как мог­ли бы пора­жать наши души рас­ска­зы о вещах, кото­рые мы при­вык­ли счи­тать пусты­ми выдум­ка­ми? Но раз­ве сами эти обра­зы вну­ша­ют нам ужас и раз­ве мы дей­стви­тель­но смер­тель­но боим­ся, что будем физи­че­ски пора­же­ны ими? Менее все­го это так; одна­ко суще­ству­ют и стра­хи, нево­об­ра­зи­мо более древ­ние, неже­ли чело­ве­че­ская обо­лоч­ка… Да, они суще­ство­ва­ли и посей­час могут суще­ство­вать вне ее, и они не меня­ют сво­ей сущ­но­сти… Мы гово­рим здесь о чисто духов­ном, спи­ри­ту­аль­ном стра­хе: он затме­ва­ет собой дру­гие чув­ства, он пере­пол­ня­ет нас в невин­ном мла­ден­че­стве – и он не поз­во­ля­ет нам най­ти хоть какой-то ответ на вопрос о том, что мы уви­дим, дове­дись нам загля­нуть в древ­нее вне­зем­ное отра­же­ние наше­го ego, где мы лишь улав­ли­ва­ем кра­ем гла­за неяс­ный мир теней пред­су­ще­ство­ва­ния.

Чарльз Лэм. Ведь­мы и дру­гие ноч­ные страхи2

I

Если судь­ба когда-нибудь забро­сит вас в цен­траль­ную часть север­но­го Мас­са­чу­сет­са и вам дове­дет­ся сбить­ся с пути на раз­вил­ке дорог у пика Эйл­с­бе­ри, что за Динз-Кор­нерз, ваше­му взо­ру откро­ет­ся пустын­ный и ни на что не похо­жий ланд­шафт. Мест­ность здесь замет­но повы­ша­ет­ся, а изви­ли­стые пыль­ные доро­ги в окайм­ле­нии полу­раз­ру­шен­ных камен­ных оград порой почти теря­ют­ся в мощ­ных зарос­лях дико­го шипов­ни­ка. Дере­вья в попа­да­ю­щих­ся там и сям рощах кажут­ся неправ­до­по­доб­но боль­ши­ми, а буй­ные зарос­ли сор­ных зла­ков, кума­ни­ки и про­че­го бурья­на наво­дят на мысль о том, что зем­ли в этой мест­но­сти не воз­де­лы­ва­ют­ся вот уже мно­го лет. Впро­чем, впе­чат­ле­ние это вер­но лишь отча­сти – кое-где все же мож­но уви­деть засе­ян­ные поля, но их немно­го­чис­лен­ность и ску­дость с ходу повер­га­ют вас в состо­я­ние глу­бо­ко­го уны­ния, как и удру­ча­ю­щее одно­об­ра­зие жал­ких, нево­об­ра­зи­мо ста­рых лачуг. Ред­кие оди­но­кие посе­лен­цы, празд­но тор­ча­щие у сво­их убо­гих жилищ или посре­ди неров­ных каме­ни­стых лугов, насто­ро­жен­но про­во­жа­ют вас взгля­да­ми испод­ло­бья, и, ощу­тив их на себе, вы уже не реша­е­тесь подой­ти к кому-нибудь из них и спро­сить доро­гу дело тут не столь­ко в оттал­ки­ва­ю­щей внеш­но­сти, кото­рой наде­ли­ла при­ро­да оби­та­те­лей этих мест, сколь­ко имен­но в той пло­хо скры­той враж­деб­но­сти, что скво­зит в их угрю­мых взо­рах. Про­ник­нув­шись атмо­сфе­рой напря­жен­но­го без­мол­вия, исхо­дя­ще­го от этих урод­ли­вых скрю­чен­ных фигур, вы вдруг чув­ству­е­те, что сопри­кос­ну­лись с чем-то запрет­ным и что это может не кон­чить­ся для вас доб­ром. А когда, под­няв­шись по доро­ге в гору, вы ока­же­тесь на гребне хол­ма и с это­го воз­вы­ше­ния ваше­му взо­ру откро­ет­ся кар­ти­на мрач­ных лес­ных дебрей, на душе у вас ста­нет еще более тре­вож­но. Вер­ши­ны хол­мов, насто­ра­жи­ва­ю­щие сво­ей слиш­ком уж неесте­ствен­ной, иде­аль­но закруг­лен­ной фор­мой, порой увен­ча­ны стран­ны­ми коль­ца­ми из высо­ких камен­ных стол­бов, отчет­ли­во види­мых на фоне ясно­го неба.

Путь вам пере­се­ка­ют овра­ги и уще­лья изряд­ной глу­би­ны, через кото­рые пере­бро­ше­ны гру­бо ско­ло­чен­ные и с виду нена­деж­ные дере­вян­ные мосты. В низи­нах лежат забо­ло­чен­ные луга, вызы­ва­ю­щие неосо­знан­ное оттал­ки­ва­ю­щее чув­ство, в тем­ное вре­мя суток пере­хо­дя­щее в столь же неосо­знан­ный, но от это­го не менее нату­раль­ный страх, наве­ва­е­мый кри­ка­ми скры­тых во тьме козо­до­ев и мель­те­ше­ни­ем огром­ной мас­сы светлячков,3 заво­дя­щих свой без­молв­ный танец под надо­ед­ли­вый одно­об­раз­ный ритм нескон­ча­е­мых лягу­ша­чьих воплей. Нето­роп­ли­вый Мис­ка­то­ник, начи­ная отсю­да свой путь к оке­ан­ским водам, опо­я­сы­ва­ет под­но­жья хол­мов тон­кой изви­ли­стой лен­той, напо­ми­на­ю­щей изда­ли гигант­ский бле­стя­щий сер­пан­тин.

С при­бли­же­ни­ем к хол­мам густые леса, покры­ва­ю­щие их скло­ны, вну­ша­ют еще боль­шее опа­се­ние, неже­ли подо­зри­тель­ные камен­ные коль­ца на их вер­ши­нах. Вам хоте­лось бы дер­жать­ся подаль­ше от этих зло­ве­щих тем­ных отко­сов, выри­со­вы­ва­ю­щих­ся во всем сво­ем мрач­ном вели­ко­ле­пии на фоне угрю­мо­го, непри­вет­ли­во­го неба, одна­ко нет доро­ги, кото­рая про­хо­ди­ла бы от них на более-менее почти­тель­ном рас­сто­я­нии. Мино­вав оче­ред­ной холм, вы въез­жа­е­те в тем­ный кори­дор ста­ро­го кры­то­го моста, и при виде это­го соору­же­ния вам ста­но­вит­ся не по себе; но дру­го­го пути нет, выби­рать не при­хо­дит­ся – и вы ныря­е­те в этот мрач­ный тун­нель, по ту сто­ро­ну кото­ро­го ваше­му взо­ру откры­ва­ет­ся неболь­шая дере­вуш­ка, зажа­тая меж­ду рекой и вер­ти­каль­ным скло­ном Круг­лой горы. Посе­ле­ние это пред­став­ля­ет собой ско­пи­ще жал­ких лачуг под ост­ро­вер­хи­ми дву­скат­ны­ми кры­ша­ми – послед­няя деталь крас­но­ре­чи­во сви­де­тель­ству­ет о том, что дома эти были воз­ве­де­ны не одну сот­ню лет назад и навер­ня­ка силь­но обвет­ша­ли. При более тща­тель­ном осмот­ре от ваше­го взгля­да не ускольз­нет, что мно­гие из домов дав­но уже опу­сте­ли и того и гля­ди рух­нут, а в древ­ней церк­вуш­ке с обло­ман­ным шпи­лем нашла себе при­ют убо­гая лав­чон­ка – един­ствен­ное тор­го­вое заве­де­ние, обслу­жи­ва­ю­щее жите­лей это­го посел­ка. В нозд­ри вам уда­ря­ет отвра­ти­тель­ный затх­лый запах – дух тле­на, что века­ми под­та­чи­ва­ет дома и ули­цы вымо­роч­ной дере­вуш­ки. Под­ни­мая обла­ка пыли, вы про­но­си­тесь на сво­ем авто­мо­би­ле по глав­ной ули­це и, достиг­нув про­ти­во­по­лож­ной окра­и­ны, выез­жа­е­те на узкую изви­ли­стую доро­гу, уво­дя­щую вас все даль­ше и даль­ше от посел­ка и вли­ва­ю­щу­ю­ся через неко­то­рое вре­мя в основ­ную маги­страль по дру­гую сто­ро­ну пика Эйл­с­бе­ри, куда вы выру­ли­ва­е­те с неиз­мен­ным вздо­хом облег­че­ния. После этой неча­ян­ной экс­кур­сии вам вряд ли при­дет в голо­ву поин­те­ре­со­вать­ся назва­ни­ем посел­ка; но если все же вы про­яви­те извест­ное любо­пыт­ство, то узна­е­те, что он име­ну­ет­ся Дан­вич. При­ез­жие все­гда были в Дан­ви­че явле­ни­ем доста­точ­но ред­ким, в осо­бен­но­сти после обру­шив­ше­го­ся на посе­лок кош­ма­ра, вслед за кото­рым были спеш­но убра­ны все дорож­ные зна­ки, ука­зы­ва­ю­щие путь к Дан­ви­чу. В этой мест­но­сти, кра­си­вой по всем эсте­ти­че­ским кано­нам, вы не встре­ти­те ни худож­ни­ков, ни отды­ха­ю­щих. При­выч­ка избе­гать этих мест роди­лась еще два сто­ле­тия тому назад, когда раз­го­во­ры о кро­ва­вых шаба­шах ведьм, покло­не­нии Сатане и жут­ких оби­та­те­лях лесов вызы­ва­ли у людей не смех, а при­сту­пы суе­вер­но­го ужа­са. Но и в наш про­све­щен­ный век люди испы­ты­ва­ют страх перед Дан­ви­чем и его окрест­но­стя­ми – страх совер­шен­но бес­со­зна­тель­ный, посколь­ку о Дан­вич­ском ужа­се 1928 года им почти ниче­го не извест­но: силь­ные мира сего сочли за бла­го замол­чать эту ужас­ную исто­рию, дабы не нару­шать спо­кой­ствия граж­дан. Ско­рее все­го, страх этот осно­вы­ва­ет­ся все на тех же ста­рин­ных суе­ве­ри­ях, кото­рым так под­вер­же­ны дегра­ди­ро­вав­шие за дол­гие годы глу­хой изо­ля­ции оби­та­те­ли мед­ве­жьих углов Новой Англии. Почти пол­ная их отре­зан­ность от внеш­не­го мира и, как след­ствие, боль­шое коли­че­ство род­ствен­ных бра­ков сде­ла­ли свое дело – жите­ли этой зате­рян­ной глу­бин­ки дав­но уже выро­ди­лись в осо­бую расу, отме­чен­ную явны­ми при­зна­ка­ми умствен­но­го и физи­че­ско­го упад­ка. Их анна­лы изоби­лу­ют упо­ми­на­ни­я­ми о чудо­вищ­ных зло­дей­ствах, зага­доч­ных смер­тях, кро­во­сме­ше­ни­ях и иных дея­ни­ях, не менее извра­щен­ных и бого­мерз­ких; впро­чем, при том удру­ча­ю­ще низ­ком уровне интел­лек­ту­аль­но­го раз­ви­тия, что при­сущ подав­ля­ю­ще­му боль­шин­ству пред­ста­ви­те­лей сей зате­рян­ной вет­ви чело­ве­че­ско­го пле­ме­ни, все эти дикие исто­рии не вызы­ва­ют осо­бо­го удив­ле­ния. Раз­ве что домо­ро­щен­ная ари­сто­кра­тия этих мест – дале­кие потом­ки двух-трех состо­я­тель­ных семей, при­быв­ших сюда в 1692 году из Сале­ма, – еще как-то удер­жи­ва­ет­ся на более-менее при­ем­ле­мом уровне суще­ство­ва­ния, да и то вер­но лишь отча­сти: мно­гие из пред­ста­ви­те­лей побоч­ных вет­вей их гене­а­ло­ги­че­ских древ дав­ным-дав­но уже погряз­ли в мер­зо­сти и нище­те, тем самым лишив себя воз­мож­но­сти носить достав­ши­е­ся им фами­лии с честью и досто­ин­ством. Отцы семейств Уэйт­ли или Бишо­пов изред­ка отправ­ля­ют сво­их под­рос­ших сыно­вей пости­гать нау­ки в Гар­вард­ском или Мис­ка­то­ник­ском уни­вер­си­те­тах, да вот толь­ко неиз­вест­но, что­бы хоть один из них по окон­ча­нии уче­бы вер­нул­ся под ветхую кры­шу дома, где был рож­ден и он сам, и мно­гие поко­ле­ния его пред­ков.

Даже от тех, кто рас­по­ла­га­ет мало-маль­ской инфор­ма­ци­ей о недав­них собы­ти­ях, вы не услы­ши­те ниче­го тол­ко­во­го о слу­чив­шей­ся здесь дья­воль­щине, зато вам рас­ска­жут мно­же­ство ста­рин­ных легенд – в них повест­ву­ет­ся о таин­ствен­ных и страш­ных индей­ских обря­дах, в про­дол­же­ние кото­рых тузем­цы вызы­ва­ли с вер­шин круг­лых хол­мов чудо­вищ­ные бого­хуль­ные тени и устра­и­ва­ли исступ­лен­ные моле­ния под доно­сив­ший­ся отку­да-то из-под зем­ли жут­кий гро­хот. В 1747 году пре­по­доб­ный Абийя Хоуд­ли, ново­ис­пе­чен­ный гла­ва Дан­вич­ско­го при­хо­да кон­гре­га­ци­о­на­лист­ской церк­ви, про­из­нес страст­ную про­по­ведь, пре­ду­пре­ждая в ней свою паст­ву о ско­ром при­ше­ствии Сата­ны. Вот что услы­ша­ли от него при­хо­жане: «Не долж­но более мол­чать о тех бого­мерз­ких дея­ни­ях демо­нов пре­ис­под­ней, кото­рые ста­ли слиш­ком оче­вид­ны­ми, что­бы не заме­чать их и впредь. Сата­нин­ские голо­са Аза­зе­ля и Буз­ра­э­ля, Вель­зе­ву­ла и Вели­а­ла доно­сят­ся уже до нас из-под зем­ли, и не один деся­ток ныне живу­щих сви­де­те­лей, чест­ность кото­рых нико­им обра­зом не может быть постав­ле­на под сомне­ние, гото­вы под­твер­дить это. Сам я не более как две неде­ли назад соб­ствен­ны­ми уша­ми слы­шал, как Силы Зла вели свои бого­хуль­ные бесе­ды на хол­ме, что за моим домом, и бесе­ды эти сопро­вож­да­лись Гро­ма­ми, и Скре­же­том, и Шипом Зме­и­ным, и еще мно­ги­ми зву­ка­ми, не порож­ден­ны­ми Зем­лею, но при­шед­ши­ми из глу­бин Адо­вых, кото­рые толь­ко Чер­ная Магия и может обна­ру­жить и кото­рые толь­ко Диа­вол и может ото­мкнуть».

Вско­ре после про­из­не­се­ния этой про­по­ве­ди мистер Хоуд­ли бес­след­но исчез, но текст ее, дошед­ший до Спринг­фил­да и отпе­ча­тан­ный в тамош­ней типо­гра­фии, по сей день хра­нит­ся там в цело­сти и сохран­но­сти. Вот с како­го вре­ме­ни берут свое нача­ло зву­ки хол­мов, о кото­рых ходят самые зло­ве­щие леген­ды и кото­рые дав­но уже явля­ют­ся нераз­ре­ши­мой загад­кой для гео­ло­гов и физио­гра­фов.

В дру­гих пре­да­ни­ях рас­ска­зы­ва­ет­ся о нечи­стых смра­дах, что исхо­дят от корон­ча­тых кру­гов, обра­зо­ван­ных стол­ба­ми на вер­ши­нах хол­мов, и о духах, мол­нией про­но­ся­щих­ся в небе­сах, – их нель­зя уви­деть, но мож­но услы­шать, если ока­зать­ся в опре­де­лен­ных местах на дне глу­бо­ких рас­ще­лин. Еще одна загад­ка – Дья­во­ло­во Паст­би­ще, склон хол­ма, лишен­ный какой бы то ни было рас­ти­тель­но­сти: здесь вы не уви­ди­те ни дерев­ца, ни кусти­ка, ни даже тра­вин­ки. Нель­зя не отме­тить и тот непод­дель­ный суе­вер­ный ужас, что испы­ты­ва­ют або­ри­ге­ны перед кри­ка­ми козо­до­ев. Птиц этих тут вели­кое мно­же­ство; теп­лы­ми лет­ни­ми ноча­ми они кри­чат как огла­шен­ные, повер­гая в ужас оби­та­те­лей Дан­ви­ча, кото­рые все­рьез счи­та­ют, что с наступ­ле­ни­ем тем­но­ты козо­дои выхо­дят на свою дья­воль­скую охо­ту, кара­у­ля души уми­ра­ю­щих, и когда душа, поки­нув брен­ное тело сво­е­го обла­да­те­ля, ока­зы­ва­ет­ся в цеп­ких лапах этих голо­си­стых тва­рей, они тут же раз­ра­жа­ют­ся демо­ни­че­ским хохо­том, кото­рый слы­шен на всю окру­гу; но если душе усоп­ше­го уда­ет­ся ускольз­нуть от ноч­ных охот­ни­ков, то разо­ча­ро­ва­ние охва­ты­ва­ет их, и голо­са их посте­пен­но рас­тво­ря­ют­ся во мра­ке.

Нет нуж­ды гово­рить, что этим наив­ным сказ­кам уже не одна сот­ня лет и что у чело­ве­ка обра­зо­ван­но­го они могут вызвать раз­ве толь­ко улыб­ку. Они ста­ры, как сам Дан­вич, кото­рый появил­ся в этой лес­ной глу­ши на мно­го лет рань­ше любо­го дру­го­го посе­ле­ния в ради­у­се трид­ца­ти миль. На южной окра­ине посел­ка вы може­те угля­деть тор­ча­щие над зем­лей сте­ны погре­ба и дымо­вую тру­бу ста­рин­но­го дома Бишо­пов, воз­ве­ден­но­го еще до 1700 года, а мель­ни­ца, что лежит напо­ло­ви­ну в раз­ва­ли­нах, пред­став­ля­ет собой наи­бо­лее позд­нее стро­е­ние Дан­ви­ча, соору­жен­ное в 1806 году. Про­мыш­лен­но­сти как тако­вой здесь нико­гда не было, если не счи­тать всплес­ка дело­вой актив­но­сти где-то в XIX веке, но все бла­го­по­луч­но заглох­ло корот­кое вре­мя спу­стя. Огром­ные камен­ные стол­бы на вер­ши­нах хол­мов по пра­ву счи­та­ют­ся самы­ми ста­ры­ми построй­ка­ми в окрест­но­стях, но их воз­ве­де­ние при­пи­сы­ва­ют ско­рее индей­цам, неже­ли потом­кам белых посе­лен­цев. Скоп­ле­ния чере­пов и костей внут­ри обра­зо­ван­ных стол­ба­ми колец – а так­же на сопо­ста­ви­мой с ними по раз­ме­рам плос­кой, как стол, вер­шине Часо­во­го хол­ма – под­дер­жи­ва­ют все­об­щую веру в то, что тако­го рода пло­щад­ки слу­жи­ли когда-то места­ми погре­бе­ния индей­цам-покум­ту­кам, хотя мно­гие этно­ло­ги счи­та­ют такую точ­ку зре­ния совер­шен­ней­шим вздо­ром и утвер­жда­ют, что остан­ки при­над­ле­жат пред­ста­ви­те­лям евро­пей­ской расы.

II

2‑го чис­ла фев­ра­ля меся­ца 1913 года, в вос­кре­се­нье, в пять часов попо­лу­но­чи, в окру­ге Дан­вич, в боль­шом и напо­ло­ви­ну пусту­ю­щем фер­мер­ском доме, при­ту­лив­шем­ся на склоне хол­ма в четы­рех милях от само­го Дан­ви­ча и в полу­то­ра милях от ино­го бли­жай­ше­го жили­ща, явил­ся на свет Уил­бер Уэйт­ли. Эта дата у мно­гих оста­лась в памя­ти, посколь­ку сов­па­ла в тот год со Сре­те­ньем, кото­рое, впро­чем, в соот­вет­ствии с дан­вич­ски­ми тра­ди­ци­я­ми носи­ло здесь совсем дру­гое назва­ние. Хоро­шо пом­ни­ли и о том, что имен­но в тот самый день с хол­мов раз­да­лись демо­ни­че­ские зву­ки, а соба­ки в про­дол­же­ние всей ночи лая­ли как беше­ные. И конеч­но, в срав­не­нии с эти­ми обсто­я­тель­ства­ми вряд ли мож­но счи­тать суще­ствен­ной такую деталь, как лич­ность мате­ри ново­рож­ден­но­го – а ею была опу­стив­ша­я­ся, оттал­ки­ва­ю­ще­го вида жен­щи­на-аль­би­нос лет трид­ца­ти пяти, жив­шая со сво­им пре­ста­ре­лым, напо­ло­ви­ну уже свих­нув­шим­ся отцом, о кол­дов­ских опы­тах кото­ро­го в годы его юно­сти рас­ска­зы­ва­ли шепо­том самые жут­кие исто­рии. У Лави­нии Уэйт­ли нико­гда не было мужа, но, как води­лось в окру­ге, она не ста­ла отре­кать­ся от ребен­ка, дав окру­жа­ю­щим воз­мож­ность вво­лю посу­да­чить о пред­по­ла­га­е­мом отце маль­чи­ка. Самой ей до всех этих пере­су­дов не было ника­ко­го дела – она все­рьез гор­ди­лась сво­им чадом, столь рази­тель­но непо­хо­жим на нее: облик это­го смуг­ло­го козло­по­доб­но­го мла­ден­ца являл собой совер­шен­ней­ший кон­траст с некра­си­вы­ми, но в то же вре­мя более-менее стан­дарт­ны­ми чер­та­ми лица его мате­ри и с ее ярко выра­жен­ным аль­би­низ­мом. Мно­гим в окру­ге дово­ди­лось слы­шать ее невнят­ные бор­мо­та­ния, из кото­рых сле­до­ва­ло, что рож­ден­ный ею маль­чик наде­лен необы­чай­ны­ми спо­соб­но­стя­ми и что его ждет вели­кое буду­щее, хотя никто не думал при­ни­мать все это все­рьез, ибо Лави­ния Уэйт­ли явля­ла собой типич­ный при­мер тихо­го поме­ша­тель­ства.

Она име­ла обык­но­ве­ние бро­дить по окрест­ным хол­мам целы­ми дня­ми напро­лет, и даже жесто­кие про­лив­ные дожди, что раз­ра­жа­лись вре­мя от вре­ме­ни над Дан­ви­чем, не мог­ли удер­жать ее в четы­рех сте­нах, а недол­гие часы, про­во­ди­мые ею под кры­шей сво­е­го забро­шен­но­го жили­ща, она без остат­ка посвя­ща­ла чте­нию огром­ных затх­лых томов, что доста­лись от отца, а до него пере­хо­ди­ли от одно­го поко­ле­ния Уэйт­ли к дру­го­му в тече­ние доб­рых двух сто­ле­тий и были уже настоль­ко изъ­еде­ны чер­вя­ми и вре­ме­нем, что, каза­лось, долж­ны раз­ва­лить­ся на кус­ки при пер­вом же при­кос­но­ве­нии. Не про­ве­дя ни еди­но­го дня в шко­ле, она была бук­валь­но напич­ка­на бес­связ­ны­ми обрыв­ка­ми ста­рин­ных пре­да­ний, в кото­рые ее посвя­тил ста­рик Уэйт­ли, снис­кав­ший себе в окру­ге недоб­рую сла­ву зна­то­ка чер­ной магии. Из-за этой неза­вид­ной репу­та­ции, а так­же из-за фак­та яко­бы насиль­ствен­ной смер­ти мис­сис Уэйт­ли, слу­чив­шей­ся, когда Лави­нии мину­ло две­на­дцать лет, люди все­гда обхо­ди­ли сто­ро­ной сто­яв­ший на отши­бе фер­мер­ский дом, где оби­та­ло стран­ное семей­ство. Смерть мате­ри не осо­бен­но тро­ну­ла душу юной Лави­нии и уж во вся­ком слу­чае не изме­ни­ла ее обра­за жиз­ни – так же, как и рань­ше, она про­дол­жа­ла рас­ти в пол­ной изо­ля­ции, с голо­вой погру­зив­шись в свои дикие меч­ты и про­во­дя вре­мя в совер­шен­но недет­ских играх. Домаш­ние забо­ты ее нисколь­ко не тяго­ти­ли, что было неуди­ви­тель­но при том пол­ном пре­не­бре­же­нии к чисто­те и поряд­ку, что цари­ло в их семей­стве.

В ночь, когда родил­ся Уил­бер, люди услы­ша­ли душе­раз­ди­ра­ю­щий вопль, эхом про­нес­ший­ся над всей мест­но­стью и заглу­шив­ший даже неисто­вый лай собак и при­выч­ные шумы хол­мов. Роды про­шли без док­то­ра и без пови­валь­ной баб­ки, и о суще­ство­ва­нии ребен­ка сосе­ди узна­ли неде­лю спу­стя после его появ­ле­ния на свет, когда ста­рый Уэйт­ли при­был в засне­жен­ный Дан­вич на сво­ей сан­ной повоз­ке и обра­тил­ся к куч­ке людей, тол­кав­ших­ся рядом с мага­зин­чи­ком Осбор­на, с про­стран­ной и непо­нят­ной речью. Мало что уло­вив из нее, слу­ша­те­ли все же отме­ти­ли тогда про себя, а после и вслух, ту рази­тель­ную пере­ме­ну, кото­рая про­изо­шла в обли­ке ста­ри­ка и осо­бен­но в выра­же­нии его глаз, неиз­мен­но зату­ма­нен­ных пеле­ной неко­ей непо­сти­жи­мой таин­ствен­но­сти. Во вся­ком слу­чае, одно было несо­мнен­но – тот суе­вер­ный страх, что он вну­шал окру­жа­ю­щим, сей­час посе­лил­ся в его соб­ствен­ной душе, хотя, каза­лось, не таков он был, что­бы его мог­ли напу­гать обыч­ные семей­ные дела. И вме­сте с тем в его речи скво­зи­ло нечто вро­де гор­до­сти за сво­е­го вну­ка, и еще мно­гие годы после того вспо­ми­на­ли жите­ли Дан­ви­ча сло­ва, ска­зан­ные им об отце ребен­ка:

– Что мне до ваших пере­су­дов о нем – вы сами ско­ро уви­ди­те, каков вырас­тет парень у Лави­нии, коли он пой­дет в отца. Уж не дума­е­те ли вы, что толь­ко людь­ми, подоб­ны­ми вам, и насе­лен этот свет? Знай­те, что Лави­ния чита­ла в кни­гах и виде­ла гла­за­ми сво­и­ми то, о чем боль­шин­ство из вас и помыс­лить неспо­соб­но. А муж, избран­ный ею, самый луч­ший из мужей, каких вы толь­ко смог­ли бы отыс­кать по эту сто­ро­ну Эйл­с­бе­ри; и если бы вы зна­ли об этих хол­мах хоть малую долю того, что знаю о них я, вы поня­ли бы, что ника­кое цер­ков­ное вен­ча­ние не срав­нит­ся с таин­ством в этих хол­мах. Внем­ли­те же при­дет день, и вы все услы­ши­те, как дитя Лави­нии назо­вет имя сво­е­го отца на вер­шине Часо­во­го хол­ма!

Ста­рый Зеха­рия Уэйт­ли (из вет­ви это­го рода, не затро­ну­той дегра­да­ци­ей) и невен­чан­ная жена Эрла Сой­е­ра по про­зви­щу Мамоч­ка Бишоп были един­ствен­ны­ми, кому дове­лось уви­деть Уил­бе­ра в пер­вый месяц его жиз­ни. Мамоч­ка загля­ну­ла тогда в дом Уэйт­ли из чисто­го любо­пыт­ства, и все ее после­ду­ю­щие рас­ска­зы дела­ют честь наблю­да­тель­но­сти этой осо­бы; что же до Зеха­рии, то он при­вел на двор ста­ри­ка Уэйт­ли пару коров олдер­ний­ской поро­ды – тот купил их у его сына Кер­ти­са. Этой сдел­кой было поло­же­но нача­ло без­оста­но­воч­ной вере­ни­це заку­пок ско­та для семьи малень­ко­го Уил­бе­ра, кото­рая обо­рва­лась толь­ко в 1928 году, когда раз­ра­зил­ся Дан­вич­ский ужас. Но стран­ное дело – хотя с того вре­ме­ни дрях­лый хлев во дво­ре Уэйт­ли стал регу­ляр­но попол­нять­ся круп­ной жив­но­стью, не похо­же было, что­бы его сте­ны ломи­лись от изоби­лия в нем коров и быков. Одно вре­мя наи­бо­лее любо­пыт­ные жите­ли Дан­ви­ча под­кра­ды­ва­лись к живот­ным, что пас­лись на кру­том косо­го­ре немно­го повы­ше оди­но­ко­го фер­мер­ско­го дома, и под­счи­ты­ва­ли их коли­че­ство – бла­го пас­ту­ха рядом с коро­ва­ми не было нико­гда. За всю исто­рию этих наблю­де­ний нико­му из доб­ро­воль­цев не уда­лось насчи­тать более одной дюжи­ны мало­кров­ных, донель­зя исто­щен­ных экзем­пля­ров. Бог зна­ет, что послу­жи­ло при­чи­ной тако­го их нездо­ро­вья: то ли гибель­ная поч­ва это­го паст­би­ща, то ли зара­за, коей были пора­же­ны сте­ны и пото­лок ста­ро­го хле­ва, – но в любом слу­чае не при­хо­ди­лось сомне­вать­ся, что живот­ные на подво­рье Уэйт­ли мер­ли как мухи. На коже быков и коров мож­но было порой раз­гля­деть какие-то раны и боляч­ки непо­нят­но­го про­ис­хож­де­ния, похо­жие на глу­бо­кие поре­зы; и неко­то­рые из наблю­да­те­лей божи­лись, что точ­но такие же боляч­ки они виде­ли на шее ста­ри­ка Уэйт­ли и его доче­ри-аль­би­нос­ки.

Той же вес­ной, бук­валь­но через пару меся­цев после рож­де­ния Уил­бе­ра, Лави­ния вер­ну­лась к сво­е­му излюб­лен­но­му заня­тию – блуж­да­нию по окрест­ным хол­мам; толь­ко сей­час во вре­мя про­гу­лок на ее руках поко­ил­ся смуг­ло­ко­жий маль­чик. Хотя инте­рес обще­ствен­но­сти к ново­рож­ден­но­му угас после того, как боль­шин­ству дере­вен­ских жите­лей уда­лось уви­деть его сво­и­ми гла­за­ми, мно­гим из них не дава­ло покоя то неесте­ствен­но быст­рое раз­ви­тие, кото­рое демон­стри­ро­вал малень­кий Уил­бер. Дей­стви­тель­но, он рос не по дням, а по часам – уже в три меся­ца он не усту­пал раз­ме­ра­ми годо­ва­ло­му ребен­ку, а его дви­же­ния и зву­ки голо­со­вых свя­зок почти сра­зу же после рож­де­ния отли­ча­лись осмыс­лен­но­стью, весь­ма неха­рак­тер­ной для груд­но­го мла­ден­ца.

Никто в окру­ге осо­бен­но не уди­вил­ся тому, что в пол­го­да с неболь­шим он само­сто­я­тель­но сде­лал пер­вые шаги, а еще через месяц ходил совер­шен­но уве­рен­но.

А как-то раз – это было после Дня всех свя­тых – в пол­ночь на вер­шине Часо­во­го хол­ма люди уви­де­ли мощ­ное яркое заре­во, исхо­див­шее отту­да, где в окру­же­нии обра­зо­ван­ных древни­ми кам­ня­ми могиль­ных хол­мов воз­вы­ша­лась плос­кая, как стол, ска­ла. Вол­на самых неве­ро­ят­ных слу­хов про­ка­ти­лась по Дан­ви­чу, сто­и­ло лишь Сай­ла­су Бишо­пу – из чис­ла отно­си­тель­но бла­го­по­луч­ных Бишо­пов – упо­мя­нуть о том, что при­мер­но за час до появ­ле­ния заре­ва он видел, как Уил­бер нес­ся как уго­ре­лый вверх по увен­чан­но­му плос­ким кам­нем хол­му, а за ним мча­лась его поло­ум­ная матуш­ка. Вооб­ще-то на хол­ме Сай­лас появил­ся, что­бы загнать отбив­шу­ю­ся от ста­да тел­ку, но, уви­дав в туск­лом све­те сво­е­го фона­ря два стре­ми­тель­но летя­щих силу­эта, тут же забыл о воз­ло­жен­ной на него мис­сии и уста­вил­ся на бег­ле­цов, не спус­кая с них глаз до тех пор, поку­да те не скры­лись из виду. Уди­ви­тель­но было то, как им уда­лось про­драть­ся сквозь зарос­ли густо­го кустар­ни­ка, почти не под­няв шума, но еще боль­шее изум­ле­ние вызвал у Сай­ла­са тот факт, что оба они – и мать, и сын – были при том совер­шен­но голы­ми. Впро­чем, насчет маль­чи­ка у него потом уже не было пол­ной уве­рен­но­сти – по его сло­вам, мог­ло стать­ся и так, что на Уил­бе­ре были наде­ты тем­ные шта­ны или тру­сы, а вокруг талии был обвя­зан пояс с бахро­мой. Впо­след­ствии, когда Уил­бер стал появ­лять­ся на людях, он все­гда бывал одет в пол­ный костюм, неиз­мен­но застег­ну­тый на все пуго­ви­цы, и одна лишь угро­за в отно­ше­нии целост­но­сти его наря­да, не гово­ря уже о реаль­ном нару­ше­нии тако­вой, напол­ня­ла его бешен­ством и стра­хом. Такое вни­ма­ние к сво­е­му внеш­не­му виду было в гла­зах дан­ви­ч­цев явле­ни­ем при­ме­ча­тель­ным, осо­бен­но в сопо­став­ле­нии с ужа­са­ю­щей неряш­ли­во­стью его мате­ри и деда; но толь­ко после раз­ра­зив­ше­го­ся в 1928 году кош­ма­ра жите­ли дерев­ни смог­ли понять, что скры­ва­лось под одеж­дой Уил­бе­ра Уэйт­ли.

В янва­ре сле­ду­ю­ще­го года по посел­ку пополз­ли слу­хи, что «чер­ный ублю­док Лави­нии» заго­во­рил – в один­на­дцать меся­цев от роду. Да как заго­во­рил! Во-пер­вых, его речь и близ­ко не похо­ди­ла на тот ребя­че­ский лепет, кото­рый исче­за­ет у боль­шин­ства детей толь­ко в три-четы­ре года, а во-вто­рых, по его выго­во­ру ни за что нель­зя было при­знать в нем уро­жен­ца здеш­них мест. Осо­бой раз­го­вор­чи­во­стью маль­чик, прав­да, не отли­чал­ся, но, когда он гово­рил, нель­зя было не заме­тить, что в его речи все­гда нали­че­ство­вал некий неуло­ви­мый эле­мент, абсо­лют­но неха­рак­тер­ный для оби­та­те­лей Дан­ви­ча. С точ­ки зре­ния смыс­ла про­из­но­си­мые им пред­ло­же­ния, вклю­чая даже те, где встре­ча­лись неслож­ные иди­о­мы, были более чем обыч­ны­ми. Стран­ным в его речи было ее зву­ча­ние как тако­вое – слы­шав­шие Уил­бе­ра не мог­ли отде­лать­ся от впе­чат­ле­ния, что выры­ва­ю­щи­е­ся из его гор­ла зву­ки явно отли­ча­ют­ся от тех, что обыч­ны для нор­маль­но­го чело­ве­ка. На лицо он выгля­дел гораз­до стар­ше сво­е­го воз­рас­та, хотя и уна­сле­до­вал от мате­ри и деда такую фамиль­ную чер­ту, как почти пол­ное отсут­ствие под­бо­род­ка. Вид его не по-дет­ски круп­но­го носа иде­аль­но гар­мо­ни­ро­вал с вдум­чи­вым взгля­дом тем­ных глаз южа­ни­на и при­да­вал лицу взрос­лое и в неко­то­рой сте­пе­ни даже сверхъ­есте­ствен­но умное выра­же­ние. Несмот­ря на это, он был все же весь­ма урод­лив: тол­стые и отвис­лые, как у коз­ла, губы, пори­стая жел­тая кожа, гру­бые и лом­кие воло­сы, силь­но вытя­ну­тые в дли­ну уши. Очень ско­ро все его невзлю­би­ли – еще силь­нее, чем деда и матуш­ку; любые раз­го­во­ры о нем неиз­мен­но сво­ди­лись к обсуж­де­нию кол­дов­ских дея­ний ста­ро­го Уэйт­ли, в част­но­сти, о том, как одна­жды, стоя посре­ди камен­но­го кру­га с огром­ной рас­кры­той кни­гой в руках, ста­рик Уэйт­ли выкрик­нул во всю силу сво­их лег­ких «Йог-Сотот!» и от зву­ка это­го страш­но­го име­ни содрог­ну­лись окрест­ные хол­мы. Маль­чи­ка не люби­ли не толь­ко люди, но и соба­ки, и ему все­гда при­хо­ди­лось быть наче­ку, когда он про­хо­дил по ули­цам Дан­ви­ча.

III

Тем вре­ме­нем ста­рик Уэйт­ли про­дол­жал поку­пать скот, хотя нель­зя было ска­зать, что­бы ста­до его замет­но уве­ли­чи­ва­лось от это­го. Он напи­лил бру­са и досок и при­нял­ся за ремонт неза­се­лен­ной части зад­не­го кры­ла дома – за древ­но­стью сво­ей оно уже ушло напо­ло­ви­ну в зем­лю, вер­нее ска­зать, в каме­ни­стый склон хол­ма, на кото­ром сто­ял дом. Под ост­ро­вер­хи­ми кры­ша­ми забро­шен­ной части зда­ния скры­ва­лось несколь­ко про­стор­ных поме­ще­ний, но непо­нят­но было, для чего они вдруг пона­до­би­лись ста­ри­ку, когда до сих пор ему и его доче­ри вполне хва­та­ло для про­жи­ва­ния трех наи­ме­нее обвет­ша­лых ком­нат пер­во­го эта­жа.

Мно­гие сомне­ва­лись, что у ста­ри­ка Уэйт­ли доста­нет сил и тер­пе­ния осу­ще­ствить заду­ман­ную рекон­струк­цию, одна­ко эти опа­се­ния ока­за­лись напрас­ны­ми – несмот­ря на поло­ум­ное бор­мо­та­ние, то и дело исхо­див­шее от ста­ри­ка во вре­мя его тру­дов, каче­ство его плот­ниц­кой рабо­ты было выше вся­ких похвал. Рабо­тать над домом он начал сра­зу же после рож­де­ния Уил­бе­ра – окру­жа­ю­щие заме­ти­ли это, обра­тив как-то раз вни­ма­ние на сарай с инстру­мен­та­ми, кото­рый за счи­та­ные дни был при­ве­ден в пол­ный поря­док, обит дран­кой и заперт на огром­ный, спе­ци­аль­но куп­лен­ный для этой цели замок. Забро­шен­ный верх­ний этаж дома ста­рик отде­лал с таким тща­ни­ем, что там, как гово­рит­ся, и комар бы носу не под­то­чил. Пожа­луй, един­ствен­ным про­яв­ле­ни­ем его сла­бо­умия яви­лось то, что он намерт­во зако­ло­тил все окна рекон­стру­и­ро­ван­ной части зда­ния, – хотя злые язы­ки утвер­жда­ли, что его затея с вос­ста­нов­ле­ни­ем это­го дома уже сама по себе есть чистой воды сума­сше­ствие. Прав­да, про­тив одной из ком­нат ниж­не­го эта­жа, кото­рую ста­рый Уэйт­ли обо­ру­до­вал спе­ци­аль­но для сво­е­го ново­рож­ден­но­го вну­ка, никто не посмел воз­ра­зить: эти дей­ствия всем без исклю­че­ния пред­став­ля­лись совер­шен­но есте­ствен­ны­ми, тем более что те, кто был вхож в дом Уэйт­ли, соб­ствен­ны­ми гла­за­ми виде­ли эту ком­на­ту – в отли­чие от поме­ще­ний вто­ро­го эта­жа, куда хозя­ин дома не допус­кал нико­го. Ком­на­ту Уил­бе­ра ста­рик сплошь уста­вил ухо­дя­щи­ми под самый пото­лок книж­ны­ми пол­ка­ми и без про­мед­ле­ния запол­нил их сво­и­ми полу­сгнив­ши­ми древни­ми фоли­ан­та­ми, кото­рые до того вре­ме­ни были бес­по­ря­доч­но сва­ле­ны по углам мно­го­чис­лен­ных поме­ще­ний ста­ро­го дома.

– Да, неплохую они сослу­жи­ли мне служ­бу, – гова­ри­вал он, сидя за какой-нибудь из сво­их книг и любов­но почи­няя ее вет­хие, потем­нев­шие от вре­ме­ни стра­ни­цы с помо­щью клея, соб­ствен­но­руч­но сва­рен­но­го им на ржа­вой кухон­ной пли­те, – но этот парень извле­чет из них куда боль­ше тол­ку. Уж будь­те уве­ре­ны, он-то вычи­та­ет отту­да все, что толь­ко мож­но, – а не то отку­да ему еще набрать­ся зна­ний?

В сен­тяб­ре 1914 года Уил­бе­ру стук­ну­ло год и семь меся­цев, и к тому вре­ме­ни его рост и раз­ви­тие вызы­ва­ли уже насто­я­щую тре­во­гу у окру­жа­ю­щих. Ростом он был с четы­рех­лет­не­го ребен­ка, а раз­го­ва­ри­вал бег­ло и необык­но­вен­но осмыс­лен­но. Ино­гда он сопро­вож­дал свою мать во вре­мя ее про­гу­лок по окрест­но­стям, но чаще его виде­ли бро­дя­щим сре­ди рас­ки­нув­ших­ся вокруг Дан­ви­ча полей и хол­мов без вся­ко­го при­смот­ра. Дома он с завид­ным при­ле­жа­ни­ем рас­смат­ри­вал стран­ные кар­тин­ки и таб­ли­цы в дедов­ских кни­гах – когда один, а когда в ком­па­нии ста­ри­ка Уэйт­ли, кото­рый подроб­но разъ­яс­нял ему содер­жа­ние этих фоли­ан­тов. Ремонт дома к тому вре­ме­ни был уже закон­чен, и те, кому при­хо­ди­лось видеть его послед­ствия, недо­уме­ва­ли, для чего ста­ри­ку пона­до­би­лось заме­нять одно из окон верх­не­го эта­жа две­рью из сплош­но­го кус­ка дере­ва. Эта необыч­ная дверь рас­по­ла­га­лась на восточ­ном фрон­тоне, кото­рый едва не упи­рал­ся в высив­ший­ся по сосед­ству холм; с зем­ли к ней вел сра­бо­тан­ный ста­ри­ком дере­вян­ный помост. На этом рекон­струк­ция дома была бла­го­по­луч­но завер­ше­на, и сарай с инстру­мен­та­ми, такой ухо­жен­ный в пери­од ремон­та, вновь ока­зал­ся забро­шен­ным: его рас­пах­ну­тая настежь дверь кое-как бол­та­лась на полу­вы­во­ро­чен­ных пет­лях, и, когда одна­жды Эрлу Сой­е­ру, при­гнав­ше­му ста­ри­ку оче­ред­ную пар­тию ско­та, взду­ма­лось загля­нуть в этот самый сарай, его обо­ня­ние было оскорб­ле­но весь­ма непри­ят­ным запа­хом, напо­ми­нав­шим, по его сло­вам, смрад­ный дух, исхо­дя­щий от круг­лых пло­ща­док внут­ри индей­ских камен­ных стол­бов на хол­мах. Эрл Сой­ер был все­рьез убеж­ден, что в силу сво­ей необыч­но­сти это зло­во­ние име­ет явно бого­про­тив­ное про­ис­хож­де­ние и уж в любом слу­чае явля­ет­ся над­ру­га­тель­ством над зем­ным есте­ством. Впро­чем, тогда его сло­ва о дья­воль­ской при­ро­де это­го запа­ха были про­пу­ще­ны жите­ля­ми Дан­ви­ча мимо ушей, ибо сте­ны их соб­ствен­ных домов и под­соб­ных поме­ще­ний тоже отнюдь не бла­го­уха­ли.

После­ду­ю­щие меся­цы не озна­ме­но­ва­лись ничем при­ме­ча­тель­ным, если не счи­тать того, что таин­ствен­ные шумы хол­мов с каж­дым днем ста­но­ви­лись все гром­че и отчет­ли­вее. В 1915 году, в канун пер­во­го мая, в Дан­ви­че ощу­ща­лись такие силь­ные под­зем­ные толч­ки, что они дошли даже до Эйл­с­бе­ри, а в канун Дня всех свя­тых раз­да­вав­ши­е­ся в нед­рах зем­ных рас­ка­ты чудо­вищ­но­го гро­ма явствен­но сов­па­да­ли со вспыш­ка­ми пла­ме­ни на вер­шине Часо­во­го хол­ма, и фра­за «Про­кля­тые Уэйт­ли – это их рук дело» была тогда на устах у каж­до­го дан­ви­ч­ца. Уил­бер тем вре­ме­нем про­дол­жал сверхъ­есте­ствен­но быст­ро рас­ти и наби­рать вес в трех­лет­нем воз­расте он уже выгля­дел как деся­ти­лет­ний ребе­нок. Почти все сво­бод­ное ото сна вре­мя он про­во­дил за чте­ни­ем дедов­ских книг и сде­лал­ся стран­но мол­ча­лив – имен­но тогда люди все­рьез заго­во­ри­ли о демо­ни­че­ском блес­ке глаз на его урод­ли­вом и совер­шен­но не дет­ском лице. Ино­гда он что-то бор­мо­тал на непо­нят­ном жар­гоне или напе­вал при­чуд­ли­вые мело­дии, и эти зву­ки напол­ня­ли тех, кому слу­чай­но дово­ди­лось их слы­шать, чув­ством необъ­яс­ни­мо­го стра­ха. Непри­язнь собак к нему ста­ла прит­чей во язы­цех, и он вынуж­ден был воору­жить­ся писто­ле­том, что­бы без­опас­но рас­ха­жи­вать по окру­ге. Порою он пус­кал ору­жие в ход, и это отнюдь не при­бав­ля­ло ему попу­ляр­но­сти сре­ди вла­дель­цев сто­ро­же­вых псов.

Неко­то­рые из тех, кто был вхож в дом Уэйт­ли, часто заста­ва­ли Лави­нию на пер­вом эта­же в пол­ном оди­но­че­стве, в то вре­мя как с зако­ло­чен­но­го вто­ро­го эта­жа доно­си­лись стран­ные сдав­лен­ные кри­ки и несмол­ка­ю­щие шаги. Вопро­сы о том, что такое дела­ют ее отец и сын, уеди­нив­шись навер­ху, она неиз­мен­но про­пус­ка­ла мимо ушей; но как-то раз, когда мест­ный про­да­вец рыбы, извест­ный на всю окру­гу шут­ник, взял­ся за руч­ку запер­той две­ри, за кото­рой скры­ва­лась веду­щая наверх лест­ни­ца, и при­нял­ся дер­гать ее, бед­ная Лави­ния поблед­не­ла как полот­но и едва не упа­ла в обмо­рок от охва­тив­ше­го ее ужа­са. Рас­ска­зы­вая об этом слу­чае завсе­гда­та­ям дан­вич­ских лавок, тор­го­вец клят­вен­но уве­рял их, что доно­сив­ши­е­ся свер­ху зву­ки пора­зи­тель­но напо­ми­на­ли топот лоша­ди­ных копыт. Слу­ша­те­ли тут же вспо­ми­на­ли пре­вра­щен­ное в дверь окно вто­ро­го эта­жа, веду­щий к нему помост, про­рву круп­ных живот­ных, при­об­ре­тен­ных ста­ри­ком Уэйт­ли за послед­нее вре­мя – и мно­го­зна­чи­тель­но кива­ли голо­ва­ми. Далее на ум им при­хо­ди­ли жут­кие леген­ды о юно­сти отца Лави­нии и о тех стран­ных и таин­ствен­ных суще­ствах, что появ­ля­ют­ся на лике Зем­ли, сто­ит лишь при­не­сти неким язы­че­ским богам в нуж­ное вре­мя и на нуж­ном месте жерт­вен­но­го тель­ца, умерт­вив его мгно­вен­но, как счи­та­ли одни, либо мед­лен­но, по мне­нию дру­гих… Неко­то­рое вре­мя спу­стя люди ста­ли заме­чать, что посел­ко­вые соба­ки про­ник­лись к сто­я­ще­му на отши­бе дому Уэйт­ли такой же ярост­ной нелю­бо­вью, какой они до того удо­ста­и­ва­ли лишь само­го Уил­бе­ра.

Отго­лос­ки миро­вой вой­ны дошли до этих мест в 1917 году, когда сквайр Сой­ер Уэйт­ли, выпол­няя обя­зан­но­сти пред­се­да­те­ля мест­ной при­зыв­ной комис­сии, отча­ял­ся отыс­кать в Дан­ви­че необ­хо­ди­мое коли­че­ство моло­дых людей при­зыв­но­го воз­рас­та. Пра­ви­тель­ствен­ные чинов­ни­ки, оза­бо­чен­ные столь явны­ми при­зна­ка­ми вырож­де­ния цело­го реги­о­на, напра­ви­ли туда несколь­ких воен­ных и меди­цин­ских экс­пер­тов; те при­бы­ли на место и про­ве­ли тща­тель­ное иссле­до­ва­ние, с резуль­та­та­ми кото­ро­го мож­но озна­ко­мить­ся и сей­час, про­ли­став под­шив­ку любой из ново­ан­глий­ских газет за те годы. За появ­ле­ни­ем это­го отче­та после­до­вал наплыв репор­те­ров в Дан­вич, и уж они-то поста­ра­лись на сла­ву, рас­пи­сы­вая на все лады нра­вы здеш­ней глу­бин­ки. Осо­бен­но отли­чи­лись «Бостон глоб» и «Арк­хем эдвер­тай­зер», сооб­щав­шие о стран­но­стях роста моло­до­го Уил­бе­ра, позна­ни­ях ста­ри­ка Уэйт­ли в обла­сти чер­ной магии, пол­ках с таин­ствен­ны­ми кни­га­ми, наглу­хо изо­ли­ро­ван­ном верх­нем эта­же древ­не­го дома на хол­ме и о зага­доч­ных под­зем­ных шумах, что дер­жа­ли в стра­хе оби­та­те­лей это­го захо­лу­стья. Уил­бе­ру было тогда четы­ре с поло­ви­ной года; выгля­дел же он на все пят­на­дцать – на щеках и верх­ней губе стал уже про­би­вать­ся тем­ный пушок и начал ломать­ся голос.

Эрл Сой­ер сопро­вож­дал репор­те­ров и фото­гра­фов, когда те посе­ща­ли дом ста­ри­ка Уэйт­ли, и в про­дол­же­ние этих визи­тов поста­рал­ся обра­тить их вни­ма­ние на более чем необыч­ный смрад, доно­сив­ший­ся из верх­не­го поме­ще­ния. Ниче­го опре­де­лен­но­го по пово­ду это­го запа­ха Сой­ер ска­зать не мог, но в одном не сомне­вал­ся: зло­во­ние, испус­ка­е­мое свер­ху, было иден­тич­но мерз­ко­му запа­ху, кото­рый несколь­ки­ми года­ми рань­ше ему дове­лось учу­ять в рас­пах­ну­том настежь сарае, где ста­рик Уэйт­ли хра­нил свои инстру­мен­ты, – и в то же вре­мя оно ничем не отли­ча­лось от того мерт­вен­но­го духа, что исхо­дил от камен­ных стол­бов, вен­чав­ших окрест­ные хол­мы. Дан­ви­ч­цы чита­ли газет­ные репор­та­жи с пре­зри­тель­ны­ми ухмыл­ка­ми на лицах – слиш­ком уж мно­го наго­ро­ди­ли бес­тол­ко­вые газет­чи­ки в сво­их рас­ска­зах. Да и чего ради им взду­ма­лось инте­ре­со­вать­ся, поче­му ста­рик Уэйт­ли все­гда рас­пла­чи­ва­ет­ся за куп­лен­ный скот золо­ты­ми моне­та­ми, да еще и нево­об­ра­зи­мо ста­рин­ной чекан­ки. Сами Уэйт­ли при­ни­ма­ли непро­ше­ных визи­те­ров с пло­хо скры­той враж­деб­но­стью, одна­ко пред­по­чли не вызы­вать еще боль­шие кри­во­тол­ки, гоня их прочь или отка­зы­ва­ясь от бесе­ды.

IV

На про­тя­же­нии сле­ду­ю­щих деся­ти лет Уэйт­ли не при­вле­ка­ли к себе осо­бо­го вни­ма­ния на фоне в целом убо­гой жиз­ни, кото­рую вело боль­шин­ство оби­та­те­лей Дан­ви­ча, кото­рые посте­пен­но при­вык­ли к без­об­ра­зи­ям, еже­год­но тво­ря­щим­ся в Валь­пур­ги­е­ву ночь и канун Дня всех свя­тых, когда Уэйт­ли воз­жи­га­ли огни на вер­шине Часо­во­го хол­ма под леде­ня­щие кровь зву­ки, с каж­дым годом все гром­че доно­сив­ши­е­ся из зем­ных недр. В то же вре­мя стран­ные и зло­ве­щие дела про­дол­жа­ли тво­рить­ся в их доме. Ред­кие посе­ти­те­ли в один голос утвер­жда­ли, что с зако­ло­чен­но­го верх­не­го эта­жа посто­ян­но доно­сят­ся какие-то зву­ки, несмот­ря на то что во вре­мя визи­та гостя встре­ча­ли все чле­ны это­го стран­но­го семей­ства. Неко­то­рые из визи­те­ров подо­зре­ва­ли, что на чер­да­ке совер­ша­ют­ся обря­ды жерт­во­при­но­ше­ния – и в самом деле, эта догад­ка как нель­зя луч­ше увя­зы­ва­лась с тем неоспо­ри­мым фак­том, что заку­па­е­мый ста­ри­ком в неимо­вер­ных коли­че­ствах скот исче­за­ет как в про­рву. В посел­ке пошли уже раз­го­во­ры о том, что непло­хо было бы обра­тить­ся в Обще­ство защи­ты живот­ных; одна­ко сра­зу было ясно, что из этой затеи ниче­го не вый­дет, так как жите­ли Дан­ви­ча менее все­го склон­ны были при­вле­кать вни­ма­ние посто­рон­них людей к себе и сво­е­му посе­ле­нию.

Году при­мер­но в 1923‑м, когда Уил­бе­ру мину­ло уже десять лет и его боро­да­тое лицо ничем не отли­ча­лось от физио­но­мии взрос­ло­го мужа, в доме начал­ся вто­рой этап боль­ших плот­ниц­ких работ. Все они про­ис­хо­ди­ли внут­ри зако­ло­чен­но­го верх­не­го эта­жа, и по дере­вян­ным облом­кам, кото­рые ста­рый Уэйт­ли и его внук выбра­сы­ва­ли нару­жу, люди дога­да­лись, что они разо­бра­ли пере­кры­тия и, воз­мож­но, даже пол чер­дач­но­го поме­ще­ния, осво­бо­див все про­стран­ство меж­ду пер­вым эта­жом и ост­ро­вер­хой кры­шей ста­ро­го дома. Боль­шую дымо­вую тру­бу, что была уста­нов­ле­на посре­ди зда­ния, они тоже снес­ли, и сей­час вме­сто нее тор­ча­ла из окна коря­вая жестя­ная тру­ба, какие ста­вят­ся на поход­ных кух­нях.

В первую же вес­ну после повтор­но­го ремон­та ста­рик Уэйт­ли заме­тил, что из доли­ны Холод­ных Клю­чей к их дому ста­ло сле­тать­ся огром­ное коли­че­ство козо­до­ев. Их прон­зи­тель­ные кри­ки не пре­кра­ща­лись каж­дую ночь, и ста­рик вос­при­ни­мал их как зна­ме­ние свы­ше.

– Слы­ша­ли бы вы, как они сви­стят – акку­рат со мною вме­сте, как я дышу, – гово­рил он собрав­шим­ся в мага­зине Осбор­на одно­сель­ча­нам, и сда­ет­ся мне, они кара­у­лят мою греш­ную душу. Зна­ют, под­лые тва­ри, что она вот-вот гото­ва поки­нуть меня, и, видать, никак не хотят ее упу­стить. Пого­ди­те, вот я око­чу­рюсь, и вы сра­зу узна­е­те, уда­лось им это или нет. Еже­ли, когда я помру, они будут хохо­тать всю ночь и уго­мо­нят­ся толь­ко с рас­све­том, то, ста­ло быть, у них это полу­чи­лось; а уж коли они сра­зу утих­нут, как я отой­ду, то, зна­чит­ся, ниче­го у них не вышло. Я‑то уж знаю, что не вся­кая душа, за какой они ведут охо­ту, им в акку­рат доста­ет­ся.

В ночь на 1 авгу­ста 1924 года док­то­ру Хау­то­ну в Эйл­с­бе­ри позво­нил Уил­бер Уэйт­ли, кото­рый, нещад­но нахле­сты­вая свою един­ствен­ную лошадь, про­ска­кал сквозь тьму до лав­ки Осбор­на, где имел­ся теле­фон. Когда док­тор при­был на место, ста­рик Уэйт­ли был очень плох: сла­бое серд­це­би­е­ние и пре­ры­ви­стое дыха­ние сви­де­тель­ство­ва­ли о ско­ром кон­це. Неопрят­ная бело­бры­сая Лави­ния и ее боро­да­тый сыниш­ка сто­я­ли у изго­ло­вья посте­ли, а из пустот навер­ху раз­да­ва­лись стран­ные зву­ки, как буд­то кто-то ярост­но метал­ся туда-сюда; сво­им рит­мом эти зву­ки напо­ми­на­ли шум оке­ан­ских волн. Док­тор с види­мым бес­по­кой­ством при­слу­ши­вал­ся к кри­кам ноч­ных птиц за окном; их неис­чис­ли­мый леги­он строй­но выво­дил свои дья­воль­ские пес­но­пе­ния в такт сви­стя­ще­му дыха­нию уми­ра­ю­ще­го. От этой жут­кой гар­мо­нии док­то­ру ста­ло не по себе, и он в оче­ред­ной раз пожа­лел о том, что поехал на вызов в это поль­зу­ю­ще­е­ся недоб­рой сла­вой место.

Око­ло часа ночи ста­рик Уэйт­ли при­шел в себя и, собрав­шись с сила­ми, пере­стал хри­петь, что­бы ска­зать несколь­ко слов сво­е­му вну­ку:

– Не хва­та­ет места, Уил­ли, ско­ро будет не хва­тать места. Ты быст­ро рас­тешь – а он рас­тет еще быст­рее. Ско­ро ты дождешь­ся от него тол­ку, мой маль­чик. Откро­ет тебе воро­та к Йог-Сото­ту, и ты вой­дешь в них с дол­гой пес­нью на устах, а най­дешь ты ее на стра­ни­це семь­сот пять­де­сят пер­вой пол­но­го собра­ния. Толь­ко обыч­но­му зем­но­му огню это не под силу, нет.

Похо­же было, что ста­рик окон­ча­тель­но выжил из ума. Насту­пи­ла пау­за, в про­дол­же­ние кото­рой стая козо­до­ев за окном сме­ни­ла ритм сво­их кри­ков в соот­вет­ствии с уча­стив­шим­ся дыха­ни­ем ста­ри­ка Уэйт­ли, и тут же отку­да-то изда­ли послы­ша­лись зву­ки, весь­ма напо­ми­нав­шие зло­ве­щие шумы хол­мов. Услы­хав их, ста­рик из послед­них сил выда­вил из себя еще несколь­ко фраз: – Кор­ми его регу­ляр­но, Уил­ли, и сле­ди за коли­че­ством; но не поз­во­ляй ему рас­ти слиш­ком быст­ро здесь, пото­му что коли нач­нешь давать ему по чет­вер­тине, он вырас­тет еще до того, как ты откро­ешь воро­та к Йог-Сото­ту, а это­го не нуж­но… Толь­ко те, кото­рые извне, могут это сра­бо­тать и при­умно­жить… Толь­ко древ­ние, когда они захо­тят вер­нуть­ся…

Но тут вме­сто слов сно­ва пошли хри­пы, и Лави­ния изда­ла жут­кий визг, услы­шав, как отре­а­ги­ро­ва­ли на это козо­дои. Ста­рик закрыл гла­за и поте­рял созна­ние; где-то час спу­стя он разо­мкнул на секун­ду веки, обвел всех собрав­ших­ся мут­ным взгля­дом, и затем из его гор­ла вырвал­ся жут­кий кле­кот – на этот раз послед­ний. Дикие вопли козо­до­ев мгно­вен­но смолк­ли, и док­тор Хау­тон, подой­дя к без­жиз­нен­но­му телу, надви­нул дряб­лые веки на бле­стя­щие серые гла­за. Лави­ния всхлип­ну­ла, но Уил­бер, вслу­ши­ва­ясь в сла­бые шумы сна­ру­жи, доволь­но ухмыль­нул­ся.

– Упу­сти­ли они его, – про­бор­мо­тал он сво­им густым басом.

К тому вре­ме­ни Уил­бер успел нако­пить изряд­ный запас позна­ний в той обла­сти, в кото­рой его с ран­них лет натас­ки­вал ста­рик Уэйт­ли. Впро­чем, его эру­ди­ция носи­ла доволь­но одно­бо­кий харак­тер и не рас­про­стра­ня­лась на дру­гие нау­ки. Тем не менее имя его было извест­но во мно­гих биб­лио­те­ках, в том чис­ле и весь­ма уда­лен­ных от Дан­ви­ча,

– он вел с ними пере­пис­ку, наде­ясь отыс­кать в их архи­вах неко­то­рые ред­кие и запре­щен­ные кни­ги, издан­ные мно­го лет назад. Что же каса­ет­ся одно­сель­чан, то все они друж­но нена­ви­де­ли и боя­лись его, подо­зре­вая, что он заме­шан в исчез­но­ве­нии несколь­ких дан­вич­ских детей. Пря­мых обви­не­ний, одна­ко, про­тив него никто не выдви­гал это­му мешал как страх людей перед ним, так и его тугой коше­лек, в кото­ром не пере­во­ди­лись ста­рин­ные золо­тые моне­ты, кои­ми Уил­бер, как неко­гда его дед, рас­счи­ты­вал­ся за коров и быч­ков, заку­па­е­мых теперь в еще более жут­ких коли­че­ствах. Выгля­дел он совер­шен­но зре­лым муж­чи­ной и замет­но пре­вос­хо­дил окру­жа­ю­щих ростом. В 1925 году, когда один из его кор­ре­спон­ден­тов, сотруд­ник Мис­ка­то­ник­ско­го уни­вер­си­те­та, при­е­хал в Дан­вич наве­стить сво­е­го уче­но­го кол­ле­гу и отбыл блед­ным и потря­сен­ным, – рост Уил­бе­ра уже тогда дости­гал шести футов девя­ти дюй­мов.

Все годы, что Уил­бер жил со сво­ей урод­ли­вой мате­рью-аль­би­нос­кой, он отно­сил­ся к ней не ина­че как со все воз­рас­та­ю­щим пре­зре­ни­ем и в кон­це кон­цов запре­тил ей появ­лять­ся с ним на хол­мах во вре­мя оргий в Валь­пур­ги­е­ву ночь и канун Дня всех свя­тых. В 1926 году бед­няж­ка при­зна­лась Мамоч­ке Бишоп в том, что испы­ты­ва­ет страх перед сво­им чудо­вищ­ным отпрыс­ком.

– Я знаю про него мно­го вся­ко­го, что не могу тебе ска­зать, Мамоч­ка. А нын­че с ним такое тво­рит­ся, что я и сама уже не пой­му. Чего хочет Уил­бер? И чем он занят? Богом кля­нусь, ума не при­ло­жу.

В тот канун Дня всех свя­тых хол­мы гро­хо­та­ли гром­че, чем когда-либо ранее. Как в тече­ние мно­гих лет до того, на Часо­вом хол­ме вспых­ну­ли огни; но рит­мич­ные вопли огром­ной стаи козо­до­ев, кото­рым по всем сро­кам не вре­мя уже было заво­дить свои пес­ни, поверг­ли в заме­ша­тель­ство собрав­ших­ся на празд­не­стве. Пти­цы явно собра­лись око­ло неосве­щен­но­го фер­мер­ско­го дома Уэйт­ли, и после наступ­ле­ния полу­но­чи их прон­зи­тель­ные кри­ки пере­рос­ли в дья­воль­скую исте­рию, не сти­хав­шую до само­го рас­све­та и поверг­шую всю окру­гу в состо­я­ние тихо­го ужа­са. Затем пти­цы бес­след­но исчез­ли – види­мо, отбы­ли нако­нец на юг, на доб­рый месяц запоз­дав с отле­том. Никто из дере­вен­ских жите­лей не решил­ся дать тогда какое-либо опре­де­лен­ное тол­ко­ва­ние это­му зло­ве­ще­му фено­ме­ну. В тот день в посел­ке не было заре­ги­стри­ро­ва­но ни одной смер­ти – но с тех пор никто и нико­гда не встре­чал боль­ше бед­ную Лави­нию Уэйт­ли, урод­ли­вую поло­ум­ную аль­би­нос­ку.

Летом 1927 года Уил­бер почи­нил два сарая у себя во дво­ре и начал пере­тас­ки­вать в них свои кни­ги и иму­ще­ство. Вско­ре после это­го Эрл Сой­ер появил­ся в мага­зине Осбор­на и заявил, что в фер­мер­ском доме вовсю ведут­ся новые плот­ниц­кие рабо­ты. Уил­бер зако­ло­тил все две­ри и окна на пер­вом эта­же и, похо­же, убрал все пере­го­род­ки, как сде­лал навер­ху его дед четы­ре года назад. С той поры Уил­бер жил в одном из сара­ев, и Сой­ер отме­тил, что он выгля­дел необыч­но встре­во­жен­ным. Посколь­ку его подо­зре­ва­ли в при­част­но­сти к исчез­но­ве­нию сво­ей мате­ри, то очень немно­гие отва­жи­ва­лись сей­час под­хо­дить к его жили­щу. Его рост пре­вы­сил уже семь футов, и не было ника­ких при­зна­ков того, что ско­ро он пере­ста­нет рас­ти.

V

Пер­вое путе­ше­ствие Уил­бе­ра за пре­де­лы Дан­вич­ской окру­ги яви­лось, несо­мнен­но, самым зна­чи­тель­ным собы­ти­ем сле­ду­ю­щей зимы. Его пере­пис­ка с биб­лио­те­кой Виде­не­ра в Гар­вар­де, париж­ской «Биб­лио­тек Насьо­наль», Бри­тан­ским музе­ем, Буэнос-Айрес­ским уни­вер­си­те­том и, нако­нец, биб­лио­те­кой Мис­ка­то­ник­ско­го уни­вер­си­те­та в Арк­хе­ме не дала ника­ких резуль­та­тов – нигде не согла­си­лись на выда­чу кни­ги, кото­рую он так отча­ян­но желал запо­лу­чить. В гряз­ной потре­пан­ной одеж­де, нево­об­ра­зи­мо огром­но­го роста – почти вось­ми футов, – с деше­вым чемо­да­ном в руке, куп­лен­ным неза­дол­го до того в мага­зине Осбор­на, и с тем­ным козло­по­доб­ным ликом гор­гу­льи, появил­ся он на ули­цах Арк­хе­ма, обу­ре­ва­е­мый жела­ни­ем отыс­кать таин­ствен­ный том, хра­ня­щий­ся под зам­ком в биб­лио­те­ке кол­ле­джа, – жут­кий «Некро­но­ми­кон» безум­но­го ара­ба Абду­ла Аль­хаз­ре­да, пере­ве­ден­ный на латынь Олау­сом Вор­ми­ем и напе­ча­тан­ный в сем­на­дца­том веке в Испа­нии. В горо­де он ока­зал­ся впер­вые в жиз­ни, но вре­ме­ни на зна­ком­ство с ним тра­тить не стал и сра­зу же по при­бы­тии напра­вил­ся в уни­вер­си­тет. У вхо­да на уни­вер­си­тет­скую тер­ри­то­рию он рав­но­душ­но про­сле­до­вал мимо сви­ре­по­го сто­ро­же­во­го пса, кото­рый, едва зави­дев неле­пую фигу­ру Уил­бе­ра, при­нял­ся лаять и бро­сать­ся на него с какой-то одер­жи­мо­стью, едва не обо­рвав сдер­жи­вав­шую его мас­сив­ную цепь.

В чемо­дане Уил­бе­ра лежа­ла бес­цен­ная, но, увы, непол­ная копия англо­языч­ной вер­сии «Некро­но­ми­ко­на» в пере­во­де док­то­ра Ди – она пере­шла к нему в соот­вет­ствии с дедов­ским заве­ща­ни­ем. Ока­зав­шись в уни­вер­си­тет­ской биб­лио­те­ке и полу­чив на руки латин­скую копию, он тут же при­нял­ся соот­но­сить оба тек­ста в попыт­ках обна­ру­жить тот самый абзац, кото­ро­го недо­ста­ва­ло на 751‑й стра­ни­це его соб­ствен­но­го дефект­но­го тома. Разу­ме­ет­ся, он ста­рал­ся не при­вле­кать к себе вни­ма­ния биб­лио­те­ка­ря, кото­рым был, кста­ти ска­зать, его ста­рый зна­ко­мый Ген­ри Арми­тедж (магистр наук Мис­ка­то­ник­ско­го уни­вер­си­те­та, док­тор физи­че­ских наук уни­вер­си­те­та Прин­сто­на, док­тор лите­ра­ту­ры кол­ле­джа Джон­са Хоп­кин­са) – тот самый эру­дит, что загля­ды­вал как-то раз к нему на фер­му, а сей­час сидел напро­тив и веж­ли­во, но настой­чи­во зада­вал гостю вопрос за вопро­сом. Уил­бер нехо­тя отве­чал на них. Да, если чест­но, он ищет что-то вро­де фор­му­лы или закли­на­ния, содер­жа­щих страш­ное имя Йог-Сотот, одна­ко раз­но­го рода рас­хож­де­ния, раз­но­чте­ния и дву­смыс­лен­но­сти дела­ют про­цесс опре­де­ле­ния заня­ти­ем в выс­шей сте­пе­ни непро­стым. После того как он пере­пи­сал фор­му­лу, нако­нец-то най­ден­ную им сре­ди мно­же­ства всех про­чих, док­тор Арми­тедж совер­шен­но слу­чай­но бро­сил взгляд на раз­во­рот латин­ско­го пере­во­да – и ужас­нул­ся той чудо­вищ­ной угро­зе чело­ве­че­ско­му разу­му и само­му суще­ство­ва­нию чело­ве­че­ства, кото­рая содер­жа­лась в тек­сте на левой стра­ни­це.

«Не долж­но думать, – гла­сил текст, мыс­лен­но пере­во­ди­мый Арми­те­джем, – что чело­век есть либо ста­рей­ший, либо послед­ний вла­сте­лин на Зем­ле и что жизнь есть толь­ко то, что ему ведо­мо. Нет же – Вла­сти­те­ли Древ­но­сти пре­бу­дут ныне, прис­но и во веки веков. Не в про­стран­ствах, кото­рые нам извест­ны, но меж­ду ними ходят Они, неиз­мен­ные в сво­ем власт­ном спо­кой­ствии, лишен­ные изме­ре­ний и неви­ди­мые для нас. Йог-Сотот зна­ет воро­та. Йог-Сотот – это воро­та. Йог­Со­тот – это ключ и это страж. Про­шлое, насто­я­щее и буду­щее – все в руках Йог-Сото­та. Он зна­ет, где Вла­сти­те­ли Древ­но­сти про­ры­ва­лись в этот мир из древ­них вре­мен и где они про­рвут­ся вновь. Он зна­ет, где Они ходи­ли по полям Зем­ли и где они ходят до сих пор и поче­му никто не может уви­деть Их в это вре­мя. Ино­гда по Их духу мож­но опре­де­лить, что Они где-то рядом, но нико­му не дано даже пред­ста­вить себе пол­но­стью Их внеш­ность, хотя неко­то­рые из вас могут столк­нуть­ся с теми, кто нис­по­слан Ими в гущу рода чело­ве­че­ско­го ; и на Зем­ле мож­но встре­тить порою чело­ве­ко­по­доб­ных, отлич­ных сво­ею внеш­но­стью от клас­си­че­ско­го чело­ве­ка, но и это не помо­жет вам создать в сво­ем вооб­ра­же­нии Их истин­ный облик. Неви­ди­мые и смер­дя­щие, бро­дят Они в пустын­ных местах, где в нуж­ную пору про­из­но­сят­ся Сло­ва и свер­ша­ют­ся Обря­ды. Ветер носит Их голо­са, и зем­ля про­из­но­сит Их откро­ве­ния. Они сокру­ша­ют леса и уни­что­жа­ют горо­да, но ни лесу, ни горо­ду нико­гда не дано уви­деть пора­жа­ю­щую их дес­ни­цу. Кадат в холод­ной пустыне знал Их, но кто из людей зна­ет сей­час, где Кадат? Ледя­ные про­сто­ры Юга и исчез­нув­шие в оке­ан­ских глу­би­нах ост­ро­ва скры­ва­ют от нас кам­ни, на кото­рых выби­та Их печать, но кто видел ско­ван­ный жесто­ким моро­зом город или высо­кую баш­ню, уви­тую ракуш­ка­ми и мор­ски­ми водо­рос­ля­ми? Вели­кий Ктул­ху при­хо­дит­ся Им назва­ным бра­том, но и он может видеть Их толь­ко в тумане. Йа! Шуб­Ниг­гу­рат! Толь­ко по Их духу може­те вы узнать о Них. Их руки лежат у вас на гор­ле, но вы не види­те Их, и место Их оби­та­ния лежит за неви­ди­мым поро­гом, кото­рый охра­ня­ет­ся. Йог-Сотот – это ключ от ворот, где смы­ка­ют­ся сфе­ры. Чело­век власт­ву­ет сей­час там, где неко­гда власт­во­ва­ли Они; и очень ско­ро Они будут власт­во­вать там, где сей­час власт­ву­ет чело­век. За летом при­хо­дит зима, и за зимою при­хо­дит лето. Они ждут, могу­ще­ствен­ные и тер­пе­ли­вые, и ско­ро вновь пре­бу­дет Их цар­ство­ва­ние».

Читая эти бес­смыс­лен­ные на пер­вый взгляд стро­ки, док­тор Арми­тедж почув­ство­вал непод­дель­ный страх – ощу­ти­мый и мате­ри­аль­ный, как дуно­ве­ние мерт­вен­но­го воз­ду­ха древ­них гроб­ниц. Ему доста­точ­но было соот­не­сти содер­жа­ние про­чи­тан­но­го с недоб­ры­ми слу­ха­ми о Дан­ви­че и с тем, что он знал об Уил­бе­ре Уэйт­ли – начи­ная от его таин­ствен­но­го про­ис­хож­де­ния и кон­чая подо­зре­ни­ем в его при­част­но­сти к убий­ству соб­ствен­ной мате­ри. Козло­по­доб­ный гигант, сгор­бив­ший­ся над биб­лио­теч­ным сто­лом, вдруг пока­зал­ся ему при­шель­цем с дру­гой пла­не­ты или из дру­го­го, неве­до­мо­го изме­ре­ния. Чело­ве­ком он был толь­ко частич­но; дру­гая же состав­ля­ю­щая его суще­ства ухо­ди­ла сво­и­ми кор­ня­ми в чер­ные без­дны бытия, что, подоб­но тита­ни­че­ским фан­то­мам, про­стер­лись дале­ко за пре­де­ла­ми про­стран­ства и вре­ме­ни, энер­гии и созна­ния. Уил­бер под­нял голо­ву и заго­во­рил сво­им стран­ным резо­ни­ру­ю­щим голо­сом, какой про­сто не в состо­я­нии про­из­ве­сти нор­маль­ные чело­ве­че­ские голо­со­вые связ­ки.

– Мистер Арми­тедж, я бы очень хотел забрать с собой эту кни­гу. В ней есть кое-что такое, что мне надоб­но испро­бо­вать, но не здесь, в этой ком­на­те. Я знаю, есть инструк­ции, но, пола­гаю, вы не возь­ме­те на себя грех отка­зать мне в моей прось­бе. Дай­те мне ее, сэр, и я кля­нусь вам, ни одна живая душа не узна­ет об этом. Уж само собой, я буду беречь ее как зени­цу ока. А эта копия Ди – так, пра­во же, не я довел ее до тако­го состо…

Он осек­ся на полу­сло­ве, уви­дев на лице биб­лио­те­ка­ря реши­тель­ный отказ выпол­нить его прось­бу. Его урод­ли­вая физио­но­мия вытя­ну­лась еще боль­ше. Арми­тедж, собрав­ший­ся было пред­ло­жить Уил­бе­ру снять копию с нуж­ной ему части, вдруг поду­мал о воз­мож­ных послед­стви­ях это­го шага – и смол­чал; ибо не мог он дать клю­чей к зло­ве­щим неве­до­мым сфе­рам сво­е­му одер­жи­мо­му посе­ти­те­лю. Уэйт­ли понял, что ниче­го ему здесь не добить­ся.

– Лад­но, чепу­ха какая, – про­из­нес он наро­чи­то небреж­ным тоном. Пой­ду попы­таю сча­стья в Гар­вар­де – может быть, там сидят не такие бук­во­еды, как здесь.

С эти­ми сло­ва­ми он под­нял­ся с места и заша­гал к выхо­ду, при­ги­ба­ясь в каж­дом двер­ном про­еме. Вско­ре Арми­тедж услы­шал отча­ян­ный лай огром­но­го сто­ро­же­во­го пса у калит­ки, и вслед за этим в поле его зре­ния пока­за­лась горил­ло­по­доб­ная фигу­ра Уил­бе­ра, выша­ги­вав­ше­го по при­ле­гав­шей к уни­вер­си­те­ту улоч­ке. Тут же на ум ему при­шли самые неве­ро­ят­ные леген­ды, когда-либо слы­шан­ные им, и исто­рии, доб­ро­со­вест­но при­во­ди­мые в ста­рых номе­рах «Эдвер­тай­зе­ра». Неви­ди­мые суще­ства незем­но­го про­ис­хож­де­ния – или, по край­ней мере, беру­щие свое нача­ло отнюдь не из трех­мер­но­го зем­но­го про­стран­ства – про­но­си­лись над хол­ма­ми и дола­ми Новой Англии, остав­ляя за собою жут­кий смрад и вызы­вая в душах людей леде­ня­щий ужас, и пови­са­ли над кру­га­ми камен­ных стол­бов на хол­мах. Эти исто­рии ему при­хо­ди­лось слы­шать не раз и не два, но толь­ко сей­час он вдруг ощу­тил всем сво­им суще­ством кош­мар­ную бли­зость втор­же­ния неве­до­мых злых сил и буд­то воочию уви­дел про­блеск чер­но­го цар­ства древ­них вла­сти­те­лей все­лен­ной. С дро­жью стра­ха и отвра­ще­ния он захлоп­нул «Некро­но­ми­кон». В поме­ще­нии ощу­щал­ся остав­ший­ся после Уил­бе­ра омер­зи­тель­ный запах непо­нят­ный, нече­сти­вый Дух.

– Ино­гда по Их духу мож­но опре­де­лить, что Они где-то рядом, – про­ци­ти­ро­вал он вслух.

Дей­стви­тель­но, запах этот пора­зи­тель­но напо­ми­нал тот, что едва не сва­лил его с ног в фер­мер­ском доме Уэйт­ли более трех лет назад. Он еще раз пред­ста­вил себе Уил­бе­ра – страш­но­го, отвра­ти­тель­но­го, с коз­ли­ной физио­но­ми­ей – и изде­ва­тель­ски рас­сме­ял­ся, вспом­нив дере­вен­ские сплет­ни по пово­ду его про­ис­хож­де­ния.

– Кро­во­сме­ше­ние? – про­бор­мо­тал Арми­тедж впол­го­ло­са. – Боже мой, какие дура­ки! Да пока­жи им порт­рет вели­ко­го бога Пана рабо­ты Арту­ра Мей­че­на – и они все­рьез поду­ма­ют, что это плод обыч­но­го дан­вич­ско­го блу­да! Одна­ко же что за суще­ство было отцом Уил­бе­ра Уэйт­ли? Жило ли оно здесь, на этой пла­не­те, либо же оби­та­ло где-то в неве­до­мых на Зем­ле изме­ре­ни­ях, пере­дав сво­е­му отпрыс­ку дья­воль­ское свое урод­ство? Родил­ся в Сре­те­ние – как раз спу­стя девять меся­цев после Валь­пур­ги­е­вой ночи тыся­ча девять­сот две­на­дца­то­го года, когда слу­хи о стран­ных под­зем­ных шумах достиг­ли Арк­хе­ма. Кто же бро­дил по горам в ту ночь? Какой поту­сто­рон­ний ужас полу­чил свое вопло­ще­ние в этом полу­че­ло­ве­ке?

Сле­ду­ю­щие несколь­ко недель док­тор Арми­тедж цели­ком посвя­тил сбо­ру все­воз­мож­ной инфор­ма­ции об Уил­бе­ре Уэйт­ли и бес­фор­мен­ных виде­ни­ях Дан­вич­ской окру­ги. При­быв в Эйл­с­бе­ри, он нашел там док­то­ра Хау­то­на

– того само­го, что посе­тил ста­ри­ка Уэйт­ли на его смерт­ном одре, и вни­ма­тель­ней­шим обра­зом выслу­шал послед­нее обра­ще­ние ста­ри­ка к сво­е­му вну­ку в изло­же­нии вра­ча. Далее после­до­вал визит в Дан­вич, не при­нес­ший, одна­ко, ниче­го ново­го; и тем не менее тща­тель­ное изу­че­ние тех стра­ниц «Некро­но­ми­ко­на», что так жаж­дал полу­чить моло­дой Уэйт­ли, смог­ло про­лить неко­то­рый свет на при­ро­ду той угро­зы нашей пла­не­те, о кото­рой гово­ри­лось в дья­воль­ском фоли­ан­те. Раз­го­во­ры и пере­пис­ка со спе­ци­а­ли­ста­ми, зани­мав­ши­ми­ся ста­рин­ны­ми пове­рья­ми, вызы­ва­ли у него все воз­рас­тав­шее изум­ле­ние, к кото­ро­му при­ме­ши­ва­лась тре­во­га, посте­пен­но пере­рас­тав­шая в неосо­знан­ный, но от это­го не менее ост­рый страх. И с наступ­ле­ни­ем лета он понял, что нуж­но что-то пред­при­ни­мать в отно­ше­нии зата­ив­ше­го­ся в вер­хо­вьях Мис­ка­то­ни­ка кош­ма­ра и той чудо­вищ­ной тва­ри, что име­но­ва­лась Уил­бе­ром Уэйт­ли.

VI

Про­лог Дан­вич­ско­го ужа­са, потряс­ше­го окру­гу осе­нью 1928 года, имел место в пери­од меж­ду нача­лом мая и рав­но­ден­стви­ем, и док­то­ру Арми­те­джу дове­лось стать одним из сви­де­те­лей этой жут­кой пре­лю­дии. К тому вре­ме­ни Арми­тедж был уже наслы­шан о неудач­ной поезд­ке Уил­бе­ра в Кем­бридж и о его отча­ян­ных попыт­ках полу­чить ори­ги­нал или хотя бы копию недо­ста­ю­щих у него стра­ниц «Некро­но­ми­ко­на» в биб­лио­те­ке Виде­не­ра. Попыт­ки эти, впро­чем, ока­за­лись для него столь же без­успеш­ны­ми, да и не мог­ли быть ины­ми, посколь­ку Арми­тедж дал на этот счет стро­жай­шие ука­за­ния слу­жа­щим всех биб­лио­тек Новой Англии. При­быв в Кем­бридж, Уил­бер пре­бы­вал в состо­я­нии страш­но­го нерв­но­го напря­же­ния: он во что бы то ни ста­ло ста­рал­ся запо­лу­чить эту кни­гу, но при этом явно торо­пил­ся назад, домой, слов­но опа­са­ясь какой-то беды от сво­е­го дол­го­го отсут­ствия.

В ночь на 3 авгу­ста док­тор Арми­тедж был раз­бу­жен в сво­ей спальне неисто­вым лаем огром­но­го сто­ро­же­во­го пса, охра­няв­ше­го тер­ри­то­рию кам­пу­са. Соба­ка буд­то взбе­си­лась – настоль­ко страш­ны­ми и чудо­вищ­ны­ми были изда­ва­е­мые ею рыки и завы­ва­ния, кото­рые зву­ча­ли с устра­ша­ю­щи­ми пау­за­ми и после каж­дой пау­зы ста­но­ви­лись все гром­че и гром­че. Затем раз­дал­ся крик – или визг, – под­няв­ший с посте­лей мно­гих жите­лей Арк­хе­ма и на всю ночь лишив­ший их душев­но­го покоя, ибо он был не толь­ко оглу­ши­тель­но гром­ким, но и зву­чал настоль­ко чуже­род­но и неха­рак­тер­но для чело­ве­ка, что у всех, кто его слы­шал, кровь зале­де­не­ла в жилах. Арми­тедж, впо­пы­хах наки­нув на себя одеж­ду, помчал­ся по ноч­ной ули­це и, под­бе­жав к зда­нию уни­вер­си­те­та, уви­дел, что неко­то­рые любо­пыт­ные уже опе­ре­ди­ли его. Вой охран­ной сиг­на­ли­за­ции, не смол­кая, огла­шал весь при­ле­га­ю­щий к уни­вер­си­те­ту квар­тал. Оза­рен­ное мрач­ным све­том полу­ноч­ной луны, чер­не­ло рас­пах­ну­тое окно в биб­лио­те­ку. Незва­но­му при­шель­цу уда­лось про­ник­нуть внутрь поме­ще­ния, посколь­ку имен­но отту­да доно­си­лись лай соба­ки и визг ее жерт­вы, с каж­дой мину­той, впро­чем, посте­пен­но осла­бе­вав­ший и пере­хо­див­ший в басо­ви­тый стон. Какое-то шестое чув­ство под­ска­зы­ва­ло Арми­те­джу, что внут­ри поме­ще­ния тво­рят­ся сей­час нево­об­ра­зи­мо ужас­ные вещи, кото­рые могут поверг­нуть чело­ве­ка непод­го­тов­лен­но­го в состо­я­ние глу­бо­чай­ше­го шока; и пото­му, откры­вая дверь вести­бю­ля, он, на пра­вах лица, ответ­ствен­но­го за биб­лио­те­ку, не допу­стил туда нико­го из тол­пы, за исклю­че­ни­ем про­фес­со­ра Уор­ре­на Рай­са и док­то­ра Фрэн­си­са Мор­га­на, кото­рых заме­тил сре­ди собрав­ших­ся зевак. Это были надеж­ные люди – еще рань­ше он поде­лил­ся с ними сво­и­ми сооб­ра­же­ни­я­ми по пово­ду Уил­бе­ра Уэйт­ли и таин­ствен­ной гла­вы из «Некро­но­ми­ко­на». Внут­ри воца­ри­лась уже пол­ная тиши­на, кото­рую нару­ша­ли лишь раз­да­вав­ши­е­ся вре­мя от вре­ме­ни жалоб­ные поску­ли­ва­ния пса; не ускольз­ну­ло от наблю­да­тель­но­го Арми­те­джа и то, что козо­дои, обле­пив­шие густой кустар­ник вокруг кам­пу­са, заве­ли свою дья­воль­скую рит­мич­ную песнь как буд­то в уни­сон с зати­хав­шим дыха­ни­ем уми­ра­ю­ще­го.

Поме­ще­ние было напол­не­но чудо­вищ­ным смра­дом, хоро­шо уже зна­ко­мым док­то­ру Арми­те­джу. Трое муж­чин быст­ро про­сле­до­ва­ли в малень­кий читаль­ный зал, отку­да слы­шал­ся вой соба­ки. Неко­то­рое вре­мя никто не решал­ся зажечь свет, затем Арми­тедж при­звал на помощь всю свою отва­гу и щелк­нул выклю­ча­те­лем. И тут же у кого-то из тро­их – сей­час уже труд­но ска­зать, у кого имен­но, – вырвал­ся из гру­ди дикий вой ужа­са: настоль­ко страш­ной ока­за­лась пред­став­шая им на фоне сдви­ну­тых в бес­по­ряд­ке сто­лов и пере­вер­ну­тых сту­льев кар­ти­на. По сло­вам про­фес­со­ра Рай­са, он вооб­ще поте­рял созна­ние от уви­ден­но­го; впро­чем, этот обмо­рок длил­ся все­го пару секунд и пото­му про­шел тогда неза­ме­чен­ным.

На полу читаль­но­го зала, в зло­вон­ной луже сукро­ви­цы и вяз­кой, похо­жей на деготь мас­сы, лежа­ло огром­ное тело – даже в скрю­чен­ном состо­я­нии оно про­сти­ра­лось в дли­ну чуть ли не на девять футов. Сво­и­ми ост­ры­ми клы­ка­ми пес разо­рвал на лежа­щем всю одеж­ду и вырвал в неко­то­рых частях его тела кус­ки кож­но­го покро­ва. Истер­зан­ный уже уми­рал – его тело сотря­са­ли страш­ные кон­вуль­сии, а грудь взды­ма­лась в такт жут­ким кри­кам козо­до­ев, с нетер­пе­ни­ем ожи­дав­ших сна­ру­жи свою добы­чу. По всей ком­на­те были раз­бро­са­ны лос­ку­тья одеж­ды и обу­ви; на под­окон­ни­ке валял­ся хол­що­вый мешок. У сто­ла, в самой сере­дине ком­на­ты, лежал револь­вер, кото­рым ноч­ной при­ше­лец так и не вос­поль­зо­вал­ся, при­чи­ной чему послу­жил обна­ру­жен­ный в ство­ле неис­прав­ный патрон.

Рас­про­стер­тое на полу суще­ство име­ло, как бы баналь­но это ни зву­ча­ло, совер­шен­но неопи­су­е­мую внеш­ность. Поми­мо огром­но­го роста оно харак­те­ри­зо­ва­лось чер­та­ми, совер­шен­но не под­да­ю­щи­ми­ся визу­а­ли­за­ции, – ибо наши пред­став­ле­ния о раз­ме­рах и очер­та­ни­ях слиш­ком тес­но при­вя­за­ны к обыч­ным фор­мам жиз­ни на Зем­ле и к извест­ным нам трем изме­ре­ни­ям. Суще­ство было чело­ве­ко­по­доб­ным – во вся­ком слу­чае, с голо­вой и рука­ми, очень похо­жи­ми на чело­ве­че­ские, а коз­ло­вид­ное лицо без под­бо­род­ка выда­ва­ло в его обла­да­те­ле пред­ста­ви­те­ля нече­сти­во­го семей­ства Уэйт­ли. В то же вре­мя туло­ви­ще и ниж­ние чле­ны тела име­ли совер­шен­но фан­та­сти­че­ские с точ­ки зре­ния тера­то­ло­гии фор­мы, и толь­ко боль­шое коли­че­ство одеж­ды поз­во­ля­ло ему скры­вать от людей свое чудо­вищ­ное урод­ство.

Верх­няя от поя­са часть тела была лишь напо­ло­ви­ну антро­по­морф­ной: груд­ная клет­ка, на кото­рой все еще лежа­ли мощ­ные лапы сто­ро­же­во­го пса, име­ла загру­бе­лый сег­мен­тар­ный кож­ный покров, сход­ный с пан­ци­рем алли­га­то­ра или кро­ко­ди­ла. Спи­на была разу­кра­ше­на чер­но-жел­ты­ми узор­ча­ты­ми раз­во­да­ми – совсем как у отдель­ных видов змей. Вид ниже поя­са вызы­вал еще боль­ший ужас – ибо здесь кон­ча­лось малей­шее сход­ство с чело­ве­ком и начи­на­лось нечто совер­шен­но неопи­су­е­мое. Кожа, или, луч­ше ска­зать, шку­ра, была покры­та густой чер­ной шер­стью, а отку­да-то из брю­ши­ны про­из­рас­та­ло десят­ка два при­чуд­ли­во изо­гну­тых зеле­но­ва­то-серых щупаль­цев с крас­ны­ми при­сос­ка­ми. Их рас­по­ло­же­ние было в выс­шей сте­пе­ни стран­ным и наво­ди­ло на мысль о сим­мет­рии неве­до­мых кос­ми­че­ских миров, лежа­щих дале­ко за пре­де­ла­ми Сол­неч­ной систе­мы. На обо­их бед­рах, в глу­бо­ко поса­жен­ных и обрам­лен­ных розо­ва­ты­ми рес­нич­ка­ми орби­тах, нахо­ди­лись какие-то руди­мен­тар­ные гла­за, а рядом с хобо­то­об­раз­ным хво­стом в пур­пур­ных коль­це­вых отмет­ках рас­по­ла­га­лось нечто вро­де недо­раз­ви­то­го гор­ла или рта. Если бы не чер­ная шерсть на ногах, то мож­но было бы ска­зать, что ноги при­бли­зи­тель­но напо­ми­на­ли зад­ние конеч­но­сти дои­сто­ри­че­ских зем­ных яще­ров; закан­чи­ва­лись они мощ­ны­ми реб­ри­сты­ми утол­ще­ни­я­ми, в рав­ной сте­пе­ни не похо­жи­ми ни на лапы с ког­тя­ми, ни на копы­та. При дыха­нии суще­ства окрас­ка его хво­ста и щупаль­цев рит­мич­но меня­ла цвет; эта спо­соб­ность была, по-види­мо­му, уна­сле­до­ва­на им от дале­ких незем­ных пред­ков, для коих это было обыч­ным явле­ни­ем. Щупаль­ца меня­ли окрас­ку с блед­но-жел­той в тем­но-зеле­ную, в то вре­мя как хвост из серо­го пре­вра­щал­ся в свет­ло-корич­не­вый; пур­пур­ные же коль­ца сохра­ня­ли посто­ян­ную окрас­ку. Кро­ви – насто­я­щей крас­ной кро­ви – не было, вме­сто нее на полу вид­не­лась зло­вон­ная жел­то-зеле­ная сукро­ви­ца, кото­рая, зате­кая за пре­де­лы уже загу­стев­шей лужи, стран­ным обра­зом обес­цве­чи­ва­ла кра­ше­ный пол.

Зави­дев тро­их муж­чин, лежа­щее на полу суще­ство при­ня­лось, не под­ни­мая и не пово­ра­чи­вая голо­вы, бор­мо­тать что-то непо­нят­ное. Во вся­ком слу­чае, это была не англий­ская речь – док­тор Арми­тедж не сде­лал тогда ника­ких запи­сей, но сумел кое-что запом­нить. С пер­вых же сло­гов ста­ло ясно, что бор­мо­та­ние это не име­ет ниче­го обще­го с зем­ной речью; док­тор уло­вил в нем неко­то­рые раз­роз­нен­ные фраг­мен­ты, взя­тые из «Некро­но­ми­ко­на» – из тех самых бого­хуль­ных мест, ради кото­рых суще­ство и при­ня­ло сей­час свою страш­ную смерть. Затем бор­мо­та­ние ста­ло совсем нечле­но­раз­дель­ным – док­то­ру уда­лось раз­ли­чить что-то вро­де: «Н’гай, н’г­ха-гхаа, багг-шоггог, й’хах; Йог-Сотот, Йог-Сотот…» Посте­пен­но голос сти­хал на фоне безум­но­го рит­мич­но­го кре­щен­до зата­ив­ших­ся в сво­ем дья­воль­ском ожи­да­нии козо­до­ев. Нако­нец хри­пы пре­кра­ти­лись; пес под­нял свою огром­ную голо­ву и издал дол­гий, страш­ный вой. Пение козо­до­ев за окном тут же обо­рва­лось, и на фоне ров­но­го гула тол­пы послы­ша­лись дикие кри­ки ужа­са. Огром­ные стаи пер­на­тых стра­жей взви­лись в зали­тое лун­ным све­том небо и умча­лись прочь, так и не дождав­шись сво­ей добы­чи.

В эту мину­ту пес под­нял­ся на четы­ре лапы и, испу­ган­но гавк­нув, выпрыг­нул пря­мо в окно. В тол­пе под­нял­ся шум, но док­тор Арми­тедж крик­нул собрав­шим­ся, что ни один из них не будет допу­щен в поме­ще­ние до тех пор, пока не явит­ся поли­ция или коро­нер. Сла­ва богу, поду­мал он, что окна биб­лио­те­ки рас­по­ло­же­ны слиш­ком высо­ко для того, что­бы с ули­цы мож­но было уви­деть, что дела­ет­ся в поме­ще­нии. На вся­кий слу­чай он опу­стил еще и што­ры. Вско­ре яви­лись два полис­ме­на, и док­тор Мор­ган, встре­тив их в вести­бю­ле, при­нял­ся настой­чи­во уго­ва­ри­вать их не вхо­дить в ком­на­ту до при­хо­да коро­не­ра, когда тело после долж­но­го осмот­ра будет закры­то.

На полу меж­ду тем про­ис­хо­ди­ли ужас­ные пере­ме­ны. Было бы, навер­ное, излиш­ним опи­сы­вать вид полу­рас­чле­нен­ных остан­ков и то, как они стре­ми­тель­но ужи­ма­лись и раз­ла­га­лись бук­валь­но на гла­зах док­то­ра Арми­те­джа и про­фес­со­ра Рай­са; но все же необ­хо­ди­мо отме­тить, что доля чело­ве­че­ской состав­ля­ю­щей в Уил­бе­ре Уэйт­ли зани­ма­ла, судя по слу­чив­шим­ся изме­не­ни­ям, весь­ма незна­чи­тель­ное место. Когда при­был нако­нец коро­нер, чудо­вищ­ный запах почти исчез, а на кра­ше­ных поло­ви­цах оста­лась толь­ко лип­кая беле­сая мас­са. По всей види­мо­сти, тело Уэйт­ли не име­ло ни чере­па, ни ске­ле­та, во вся­ком слу­чае, никто не уви­дел и наме­ка на них. Навер­ное, этим он был похож на сво­е­го неиз­вест­но­го отца.

VII

И все же это был толь­ко про­лог к Дан­вич­ско­му кош­ма­ру как тако­во­му. Оза­да­чен­ные пред­ста­ви­те­ли офи­ци­аль­ных кру­гов испол­ни­ли необ­хо­ди­мые в подоб­ных слу­ча­ях фор­маль­но­сти, скрыв от широ­кой обще­ствен­но­сти наи­бо­лее чудо­вищ­ные дета­ли. В Дан­вич при­е­ха­ли юри­сты, в зада­чу кото­рых вхо­ди­ло най­ти наслед­ни­ков Уил­бе­ра Уэйт­ли. Пер­вое, на что они обра­ти­ли вни­ма­ние по при­ез­де, было царив­шее в посел­ке страш­ное воз­буж­де­ние – при­чи­ной это­му были как силь­ные под­зем­ные шумы в рай­оне про­кля­тых хол­мов, так и жут­кое зло­во­ние и зву­ки мощ­ных глу­хих уда­ров, доно­сив­ши­е­ся все гром­че и гром­че из обшир­ных пустот зако­ло­чен­но­го дома на отши­бе. Эрл Сой­ер, в отсут­ствие хозя­и­на уха­жи­вав­ший за коро­ва­ми и лошадь­ми, полу­чил вско­ре силь­ное нерв­ное рас­строй­ство. Вла­сти вся­че­ски избе­га­ли это­го забро­шен­но­го стро­е­ния, с боль­шой изоб­ре­та­тель­но­стью при­ду­мы­вая отго­вор­ки, что­бы не при­бли­жать­ся к нему, и появи­лись здесь толь­ко один раз, бег­ло осмот­рев отре­мон­ти­ро­ван­ный неза­дол­го до слу­чив­ших­ся собы­тий сарай. Они соста­ви­ли мно­го­слов­ный, но совер­шен­но пустой отчет и пред­ста­ви­ли его в суд посел­ка Эйл­с­бе­ри. Гово­рят, сре­ди мно­го­чис­лен­ных Уэйт­ли в вер­хо­вьях Мис­ка­то­ни­ка – как дегра­ди­ро­вав­ших, так и более-менее при­лич­ных пред­ста­ви­те­лей это­го рода – до сих пор идут тяж­бы за долю иму­ще­ства, остав­ше­го­ся после гибе­ли Уил­бе­ра.

Поме­щен­ная в огром­ном гросс­бу­хе и состо­яв­шая из стран­ных и с тру­дом раз­ли­чи­мых сим­во­лов руко­пись была, судя по оби­лию про­бе­лов и раз­но­об­ра­зию чер­нил и почер­ков, чем-то вро­де днев­ни­ка; она поста­ви­ла в тупик тех, кто нашел ее на ста­рин­ном бюро, слу­жив­шем хозя­и­ну пись­мен­ным сто­лом. После недель­ных деба­тов днев­ник был отправ­лен в Мис­ка­то­ник­ский уни­вер­си­тет вме­сте с кол­лек­ци­ей ста­рин­ных книг усоп­ше­го, с тем что­бы рас­шиф­ро­вать и изу­чить эти мате­ри­а­лы; но даже луч­шие из линг­ви­стов не были уве­ре­ны в том, что им удаст­ся разо­брать­ся в этой жут­кой тара­бар­щине. Что же каса­ет­ся древ­не­го золо­та, кото­рым дед и внук Уэйт­ли рас­пла­чи­ва­лись за куп­лен­ный скот, то оно про­сто-напро­сто бес­след­но исчез­ло.

Ужас при­шел в Дан­вич в ночь на 10 сен­тяб­ря. Весь вечер из-под зем­ли доно­сил­ся мощ­ный гул, и соба­ки лая­ли как огла­шен­ные. Те, кого нелег­кая под­ня­ла деся­то­го рано утром, сра­зу же уло­ви­ли навис­ший над мест­но­стью харак­тер­ный смрад. Око­ло семи часов Лютер Бра­ун, маль­чиш­ка-поден­щик на дво­ре Джор­джа Кори, что меж­ду уще­льем Холод­ных Клю­чей и дерев­ней, при­мчал­ся как уго­ре­лый с деся­тин­но­го луга, где пас хозяй­ских коров. Ворвав­шись в кух­ню, он забил­ся в угол и сжал­ся в комок от стра­ха, а под окна­ми дико мыча­ли не менее пере­пу­ган­ные коро­вы, при­мчав­ши­е­ся вслед за маль­чи­ком. Тяже­ло дыша, Лютер в отры­ви­стых фра­зах изло­жил уви­ден­ное им мис­сис Кори, жене хозя­и­на дома:

– Я, зна­чит, шел по доро­ге и зашел уже за уще­лье – и вдруг чув­ствую нелад­ное! Вонь сто­ит кру­гом – ужас какая вонь, а кусты и дере­вья вдоль доро­ги все лежат, буд­то меж­ду ними дом про­во­лок­ли. Это бы еще ниче­го, но тут я уви­дел сле­ды, мис’с Кори, – гро­мад­ные круг­лые сле­ды, что от тво­ей боч­ки, да какие глу­бо­кие – буд­то их слон оста­вил. Толь­ко этих ног, что их оста­ви­ли, было две, а не четы­ре! Я погля­дел на эти сле­ды – и побе­жал прочь, но раз­гля­дел, что они как паль­мо­вые листья, линии там выхо­ди­ли из одной точ­ки в раз­ные сто­ро­ны. А запах был ужас­ный – совсем как от дома ста­ри­ка Уэйт­ли…

Здесь он осек­ся, содрог­нув­шись от све­жих вос­по­ми­на­ний. Мис­сис Кори, видя, что от маль­чиш­ки ей боль­ше ниче­го не добить­ся, при­ня­лась назва­ни­вать сосе­дям, вне­ся таким обра­зом свою леп­ту в созда­ние серии самых неве­ро­ят­ных слу­хов, послу­жив­ших свое­об­раз­ной увер­тю­рой к основ­но­му дей­ствию. Когда она дозво­ни­лась до Сал­ли Сой­ер, эко­ном­ки Сета Бишо­па, дом кото­ро­го рас­по­ла­гал­ся бли­же дру­гих к оби­та­ли­щу Уэйт­ли, ей при­шлось из рас­сказ­чи­цы стать на вре­мя слу­ша­тель­ни­цей и в тече­ние доб­рой чет­вер­ти часа вни­мать исто­рии о том, как Чон­си, сын Сал­ли, мучи­мый бес­сон­ни­цей, пота­щил­ся утром на холм, что непо­да­ле­ку от дома Уэйт­ли, и в ужа­се при­мчал­ся обрат­но, сто­и­ло ему лишь один раз взгля­нуть на дом и на паст­би­ще, где коро­вы мисте­ра Бишо­па были остав­ле­ны пастись на ночь.

– Толь­ко пред­ставь­те, мис­сис Кори, – доно­сил­ся иска­жен­ный теле­фон­ной лини­ей голос Сал­ли. – Чон­си был до того напу­ган, что и сло­ва вымол­вить не мог! Потом, прав­да, ска­зал, что дом ста­ро­го Уэйт­ли весь раз­ле­тел­ся в щеп­ки, как от бом­бы, толь­ко от ниж­не­го эта­жа и оста­лось что-то – да и то так, самая малость, – и все кру­гом было зали­то какой-то про­тив­ной вяз­кой гадо­стью, она так омер­зи­тель­но пах­ла… Пред­став­ля­е­те – кру­гом иско­ре­жен­ные брев­на, раз­во­ро­чен­ная зем­ля, и все заля­па­но этой мер­зо­стью. А на дво­ре, то есть на том месте, где он был, он уви­дел какие-то отме­ти­ны на зем­ле, огром­ные, раз­ме­ром со сви­ную голо­ву, опять же зали­тые этой лип­кой гадо­стью. Они ухо­ди­ли куда-то в луга, а тра­ва под ними бук­валь­но лежа­ла так она была при­топ­та­на, и она шла поло­сой шире амба­ра, а камен­ные сте­ны по обо­чи­нам все так и пова­ле­ны.

Хоть он и был напу­ган, мис­сис Кори, а решил все же посмот­реть, как там коро­вы Сета; и он нашел их на верх­нем паст­би­ще, непо­да­ле­ку от Дья­во­ло­ва Паст­би­ща, – с ними ужас что тво­ри­лось! Поло­ви­на из них вооб­ще исчез­ла, а дру­гая – ну про­сто кош­мар, да и толь­ко: они выгля­де­ли так, как буд­то из них высо­са­ли всю кровь, а на шее и боках были раны, какие виде­ли у ско­ти­ны ста­ро­го Уэйт­ли с тех пор, как был рож­ден чер­ный ублю­док Лави­нии. Сет ушел сей­час взгля­нуть на них, хотя я‑то точ­но знаю, что навряд ли он осме­лит­ся при­бли­зить­ся к дому ста­ри­ка Уэйт­ли! Чон­си, конеч­но же, не стал смот­реть, куда эта поло­са ухо­ди­ла с паст­би­ща, но ска­зал: «Сда­ет­ся мне, что сле­ды эти вели к доро­ге, что соеди­ня­ет уще­лье с дерев­ней».

Помя­ни­те мои сло­ва, мис­сис Кори, вся эта чер­тов­щи­на так или ина­че свя­за­на с Уил­бе­ром Уэйт­ли. Сла­ва богу, он полу­чил то, что заслу­жил, мерз­кий ублю­док. Я все­гда гово­ри­ла, что он не чело­век, – и ока­за­лась пра­ва в кон­це кон­цов. И еще мне сда­ет­ся, что не одно­го толь­ко Уил­бе­ра вырас­ти­ли в доме ста­ро­го Уэйт­ли – а то чего ради ста­ли бы они бес­ко­неч­но пере­де­лы­вать его и зако­ла­чи­вать окна. И этот вто­рой Уил­бер такой же нече­ло­век, как и пер­вый, кото­ро­го мы зна­ли. Не зря же, гово­рят, вокруг Дан­ви­ча посто­ян­но вита­ют неви­ди­мые суще­ства – но не люди, и людям сле­ду­ет их опа­сать­ся.

Вче­ра зем­ля опять не мол­ча­ла, а к утру, как ска­зал Чон­си, козо­дои в уще­лье Холод­ных Клю­чей разо­ра­лись так гром­ко, что бед­няж­ка глаз не мог сомкнуть. А потом он услы­хал звук со сто­ро­ны дома Уэйт­ли буд­то где-то лома­ют дере­вян­ную построй­ку. Я уже вам гово­ри­ла, что он уви­дел, когда там ока­зал­ся. Ой, не к доб­ру все это, не к доб­ру! Надо бы всем нашим муж­чи­нам собрать­ся и покон­чить с этой дья­воль­щи­ной раз и навсе­гда. Я уже за себя боюсь, если чест­но, и мне порой кажет­ся, что ско­ро наста­нет мой час, хотя все в руках Божьих.

Ваш Лютер, часом, не гля­нул, куда вели эти огром­ные сле­ды? Нет? Тогда, мис­сис Кори, еже­ли они шли вдоль доро­ги к уще­лью и не появи­лись до сих пор у ваше­го дома, то, я пола­гаю, они ведут пря­ми­ком в уще­лье. Я все­гда гово­ри­ла, что нечи­стое это место – уще­лье Холод­ных Клю­чей. Козо­дои и свет­ля­ки ведут себя там так, как буд­то они порож­де­ние не Бога, а дья­во­ла. А еже­ли встать акку­рат меж­ду водо­па­дом и Мед­ве­жьей Бер­ло­гой, то мож­но услы­шать, как шумят и раз­го­ва­ри­ва­ют какие-то нече­сти­вые тва­ри…

К полу­дню 10 сен­тяб­ря доб­рых три чет­вер­ти муж­ско­го насе­ле­ния Дан­ви­ча, вклю­чая маль­чи­шек, кур­си­ро­ва­ло вдоль дорог и лугов меж­ду раз­ва­ли­на­ми дома Уэйт­ли и уще­льем Холод­ных Клю­чей, с зами­ра­ни­ем серд­ца рас­смат­ри­вая остав­лен­ные на зем­ле чудо­вищ­но огром­ные сле­ды, остан­ки изу­ве­чен­ных коров Сета Бишо­па, страш­ные, исто­ча­ю­щие зло­во­ние облом­ки дома Уэйт­ли и при­мя­тую рас­ти­тель­ность на полях и по обо­чи­нам доро­ги. Что-то необъ­яс­ни­мо жут­кое вырва­лось на сво­бо­ду в этом мире, и мрач­но­му уще­лью на окра­ине Дан­ви­ча дове­лось стать эпи­цен­тром это­го собы­тия. Дере­вья были сло­ма­ны или силь­но погну­ты, а в густом кустар­ни­ке, обле­пив­шем кру­то ухо­див­ший вниз склон овра­га, было про­де­ла­но нечто вро­де широ­кой про­се­ки

– буд­то под­хва­чен­ный лави­ной дом про­ка­тил­ся вниз по этой почти вер­ти­каль­ной стене. Сни­зу не доно­си­лось ни еди­но­го зву­ка, зато сто­ял нево­об­ра­зи­мо мерз­кий запах; и пото­му не при­хо­дит­ся удив­лять­ся тому, что муж­чи­ны пред­по­чли посто­ять на краю обры­ва и погла­зеть вниз, вме­сто того что­бы спу­стить­ся в это лого­во неиз­вест­но­го цик­ло­пи­че­ско­го чуди­ща. Ком­па­ния взя­ла с собой трех собак, кото­рые пона­ча­лу неисто­во лая­ли, но у обры­ва под­жа­ли хво­сты и испу­ган­но смолк­ли. Кто-то дога­дал­ся сооб­щить о слу­чив­шем­ся в «Эйл­с­бе­ри трэн­скрипт», но редак­тор это­го изда­ния, при­вык­ший не вос­при­ни­мать дан­вич­ские небы­ли­цы все­рьез, огра­ни­чил­ся по это­му пово­ду корот­ким репор­та­жем, выдер­жан­ным в доволь­но-таки фиг­ляр­ских тонах. К сло­ву ска­зать, репор­таж этот был пере­пе­ча­тан впо­след­ствии агент­ством «Ассо­ши­эй­тед пресс».

К ночи все разо­шлись по домам, накреп­ко забар­ри­ка­ди­ро­вав две­ри. Весь скот, разу­ме­ет­ся, был загнан под кры­ши хле­вов и сара­ев. Око­ло двух часов ночи семья Элме­ра Фрая, чей дом сто­ял близ восточ­но­го края уще­лья Холод­ных Клю­чей, была под­ня­та на ноги доно­сив­шим­ся сна­ру­жи жут­ким смра­дом и отча­ян­ным лаем запу­щен­ной на ночь в дом соба­ки. При­слу­шав­шись, Элмер и его домо­чад­цы уло­ви­ли рит­мич­ные зву­ки глу­хих уда­ров, раз­да­вав­ши­е­ся отку­да-то непо­да­ле­ку. Мис­сис Фрай кину­лась было к теле­фон­но­му аппа­ра­ту, когда звук лома­е­мо­го дере­ва ворвал­ся в ее созна­ние, заста­вив бук­валь­но заме­реть на месте. Он исхо­дил, по всей веро­ят­но­сти, из хле­ва; тут же за ним после­до­вал дикий рев живот­ных и бес­по­ря­доч­ный топот копыт. Соба­ка смолк­ла и трус­ли­во при­жа­лась к ногам хозя­ев, кото­рые сами были пере­пу­га­ны не мень­ше ее. Затем Фрай зажег фонарь, но сде­лал это ско­рее в силу при­выч­ки – он знал, что выход за пре­де­лы дома будет озна­чать для него и для его семьи вер­ную смерть. По щекам жены и детей кати­лись круп­ные сле­зы, но они не про­ро­ни­ли ни еди­но­го зву­ка, пови­ну­ясь древ­не­му инстинк­ту, кото­рый под­ска­зы­вал им, что пол­ная тиши­на – един­ствен­ный путь к спа­се­нию. Рев ско­ти­ны пере­шел нако­нец в дол­гое жалоб­ное мыча­ние, а затем сно­ва раз­да­лись зву­ки трес­кав­ше­го­ся дере­ва. Фраи, сбив­ши­е­ся в куч­ку в гости­ной, не сме­ли поше­ве­лить­ся до тех пор, пока зву­ки сна­ру­жи не затих­ли, уда­лив­шись куда-то в направ­ле­нии уще­лья Холод­ных Клю­чей. Затем, вни­мая жут­ким сто­нам из хле­ва и демо­ни­че­ским кри­кам вновь при­позд­нив­ших­ся с отле­том на юг козо­до­ев, Сели­на Фрай под­бе­жа­ла к теле­фо­ну и при­ня­лась изла­гать або­нен­там на дру­гом кон­це про­во­да подроб­но­сти вто­рой фазы Дан­вич­ско­го ужа­са.

На сле­ду­ю­щий день вся окру­га пре­бы­ва­ла в пани­ке; сбив­ши­е­ся в куч­ки люди со стра­хом осмат­ри­ва­ли послед­ствия слу­чив­ше­го­ся. Две широ­кие поло­сы при­мя­той тра­вы тяну­лись от дома Фра­ев до само­го уще­лья; на лишен­ных рас­ти­тель­но­сти участ­ках поч­вы мож­но было раз­гля­деть чудо­вищ­ные сле­ды. Одна из бре­вен­ча­тых стен хле­ва была сне­се­на до осно­ва­ния. Из коров уда­лось обна­ру­жить не более одной чет­вер­ти от их пер­во­на­чаль­но­го коли­че­ства. Неко­то­рые были бук­валь­но разо­рва­ны на кус­ки, а тех, что еще пода­ва­ли при­зна­ки жиз­ни, при­шлось при­стре­лить. Эрл Сой­ер пред­ло­жил обра­тить­ся за помо­щью в Эйл­с­бе­ри или Арк­хем, но его никто не под­дер­жал. Ста­рый Зебу­лон Уэйт­ли (из тех Уэйт­ли, кото­рые, несмот­ря на убо­гий образ жиз­ни, сохра­ни­ли еще спо­соб­ность мыс­лить здра­во и разум­но) пред­по­ло­жил, что вся эта дья­воль­щи­на явля­ет­ся резуль­та­том дей­ствия неких таин­ствен­ных риту­а­лов, свер­ша­е­мых на вер­ши­нах хол­мов. В семье, где вос­пи­ты­вал­ся Зебу­лон, свя­то вери­ли в ста­рин­ные пре­да­ния, силу закли­на­ний и сверхъ­есте­ствен­ную сущ­ность камен­ных стол­бов на хол­мах, и все это вку­пе под­ска­зы­ва­ло Зебу­ло­ну, что слу­чив­ши­е­ся в окру­ге страш­ные собы­тия совсем не обя­за­тель­но напря­мую свя­за­ны с Уил­бе­ром Уэйт­ли и его дедом.

На убо­гую дере­вуш­ку, жите­ли кото­рой так и не удо­су­жи­лись объ­еди­нить­ся для насто­я­ще­го отпо­ра неве­до­мой беде, опу­сти­лась ночь. Кое-где, прав­да, по несколь­ку семей соби­ра­лись на ночь под одной кры­шей, но в основ­ном посе­лен­цы огра­ни­чи­ва­лись преж­ни­ми нехит­ры­ми мера­ми – бар­ри­ка­ди­ро­ва­ни­ем две­рей и окон и дер­жа­ни­ем заря­жен­ных крем­не­вых ружей и вил наго­то­ве. Впро­чем, в эту ночь не про­изо­шло ров­ным сче­том ниче­го, раз­ве что опять на всю окру­гу раз­да­ва­лись шумы хол­мов; и когда настал день, мно­гие уже с надеж­дой дума­ли, что ужас мино­вал без­воз­врат­но. Нашлись даже смель­ча­ки, кото­рые пред­ло­жи­ли спу­стить­ся в уще­лье, хотя даль­ше пред­ло­же­ний дело опять-таки не пошло.

Про­шла еще одна ночь, утром после кото­рой Фраи и Бишо­пы изве­сти­ли обще­ствен­ность, что соба­ки опять бес­по­кой­но лая­ли до самой зари, а отку­да-то изда­ле­ка доно­си­лись глу­хие шумы и зна­ко­мый омер­зи­тель­ный запах. Наблю­да­те­ли отме­ти­ли появ­ле­ние тех же огром­ных чудо­вищ­ных сле­дов на доро­ге, опо­я­сы­вав­шей Часо­вой холм. Как и рань­ше, тра­ва по обо­чи­нам была силь­но при­мя­та; кро­ме того, сле­до­ва­ло отме­тить, что сле­ды вели сей­час уже в двух направ­ле­ни­ях – буд­то неве­до­мый гигант, явив­шись сюда из уще­лья Холод­ных Клю­чей, вер­нул­ся по той же тро­пе обрат­но. У осно­ва­ния хол­ма поло­са пова­лен­но­го кустар­ни­ка шири­ной доб­рых трид­цать футов заби­ра­ла кру­то вверх, и у иссле­до­ва­те­лей все обо­рва­лось внут­ри, когда они уви­де­ли, что даже на самых отвес­ных подъ­емах про­ло­жен­ная тро­па не откло­ня­лась ни на дюйм в сто­ро­ну – она шла стро­го впе­ред. Неве­до­мое суще­ство обла­да­ло спо­соб­но­стью взби­рать­ся по вер­ти­каль­ным камен­ным кру­чам; и когда иссле­до­ва­те­ли, вос­поль­зо­вав­шись более без­опас­ны­ми путя­ми, ока­за­лись на хол­ме, они уви­де­ли, что имен­но здесь, на его вер­шине, завер­ша­лась тро­па объ­явив­ше­го­ся в окру­ге мон­стра. И имен­но здесь Уэйт­ли воз­жи­га­ли свои дья­воль­ские кост­ры и выкри­ки­ва­ли бого­хуль­ные закли­на­ния в Валь­пур­ги­е­ву ночь и канун Дня всех свя­тых – здесь, у плос­ко­го, как стол, кам­ня. И камень этот был по суще­ству эпи­цен­тром обшир­но­го про­стран­ства, пора­жен­но­го оби­тав­шим в хол­мах ужа­сом, а по его поверх­но­сти была раз­ма­за­на та же густая дег­те­об­раз­ная мас­са, что была обна­ру­же­на сре­ди раз­ва­лин дома Уэйт­ли. Никто из собрав­ших­ся не про­ро­нил ни сло­ва. Их взо­ры обра­ти­лись вниз – оче­вид­но, монстр спу­стил­ся по той же тро­пе, по какой и под­нял­ся. Впро­чем, логи­ка, здра­вый смысл и дей­ствие физи­че­ских зако­нов были не в силах разъ­яс­нить ситу­а­цию, с кото­рой столк­ну­лись дан­ви­ч­цы. Раз­ве что ста­рый Зебу­лон мог бы дать все­му это­му более-менее прав­до­по­доб­ное объ­яс­не­ние, но его не было – он остал­ся в посел­ке.

Ночь на чет­верг нача­лась под стать преды­ду­щим, одна­ко завер­ше­ние ее было тра­ги­че­ским. Козо­дои в уще­лье кри­ча­ли с таким неистов­ством, что мно­гие из дан­ви­ч­цев всю ночь не мог­ли сомкнуть глаз, а око­ло трех часов попо­лу­но­чи все аппа­ра­ты на общей теле­фон­ной линии вдруг при­ня­лись тре­зво­нить. Схва­тив труб­ки, посе­лен­цы услы­ша­ли дикие вопли:

– Помо­ги­те – ради все­го свя­то­го, помо­ги­те же!

Затем послы­шал­ся треск лома­е­мо­го дере­ва, и голо­са смолк­ли. Никто не посмел вый­ти из дома, да никто и не имел пред­став­ле­ния, отку­да исхо­дил этот зво­нок. И лишь утром по тому, что семей­ство Фра­ев не при­со­еди­ни­лось к теле­фон­но­му обсуж­де­нию ноч­ных собы­тий, люди поня­ли, в чей дом при­шла ночью беда. Когда часом поз­же груп­па воору­жен­ных муж­чин подо­шла к месту, где сто­ял дом Элме­ра Фрая, они уви­де­ли ужас­ную кар­ти­ну, впро­чем их ничуть не уди­вив­шую. При­мя­тая тра­ва, жут­кие сле­ды, отпе­ча­тав­ши­е­ся на поч­ве; но дома боль­ше не было – о нем напо­ми­на­ла толь­ко гру­да бес­фор­мен­ных облом­ков, сре­ди кото­рых не было обна­ру­же­но ни живых, ни мерт­вых. Толь­ко смрад и тем­ная дег­те­об­раз­ная мер­зость. Семьи и дома Элме­ра Фрая в Дан­ви­че боль­ше не было.

VIII

А тем вре­ме­нем парал­лель­но кош­ма­ру, имев­ше­му место непо­сред­ствен­но в Дан­ви­че, дру­гая его ипо­стась – менее мате­ри­аль­ная и в то же вре­мя гораз­до более изощ­рен­ная – откры­ва­лась чело­ве­че­ско­му созна­нию за закры­ты­ми две­ря­ми устав­лен­ной книж­ны­ми пол­ка­ми ком­на­ты в зда­нии Мис­ка­то­ник­ско­го уни­вер­си­те­та в Арк­хе­ме. Зага­доч­ный руко­пис­ный днев­ник Уил­бе­ра Уэйт­ли, достав­лен­ный в уни­вер­си­тет для рас­шиф­ров­ки, вызвал пол­ное заме­ша­тель­ство сре­ди линг­ви­стов, спе­ци­а­ли­зи­ро­вав­ших­ся как в древ­них, так и в совре­мен­ных язы­ках: зна­ки его алфа­ви­та, хотя и отда­лен­но напо­ми­на­ли по виду обна­ру­жен­ные в Месо­по

тамии араб­ские пись­ме­на, ока­за­лись все же совер­шен­но нико­му не извест­ны­ми сим­во­ла­ми. В кон­це кон­цов уче­ные при­шли к выво­ду, что текст состав­лен на осно­ве искус­ствен­но раз­ра­бо­тан­но­го алфа­ви­та, то есть по суще­ству явля­ет­ся самой насто­я­щей крип­то­грам­мой. Ана­лиз тек­ста на осно­ве всех извест­ных мето­дов крип­то­гра­фии не дал ника­ко­го резуль­та­та: запи­си оста­лись нерас­шиф­ро­ван­ны­ми, при том что в ходе рабо­ты уче­ные при­ни­ма­ли во вни­ма­ние все язы­ки, кото­рые пред­по­ло­жи­тель­но мог исполь­зо­вать для состав­ле­ния тек­ста его автор. Древ­ние кни­ги, най­ден­ные в оби­та­ли­ще Уэйт­ли, вызва­ли боль­шой инте­рес у пред­ста­ви­те­лей есте­ствен­ных наук и фило­со­фов, одна­ко не дали ниче­го ново­го линг­ви­стам, день и ночь бью­щим­ся над смыс­лом непо­нят­ных запи­сей. Одна из книг – тяже­лый том с мас­сив­ной желез­ной застеж­кой – была напи­са­на дру­гим, но тоже абсо­лют­но неиз­вест­ным алфа­ви­том, напо­ми­на­ю­щим по гра­фи­че­ско­му обли­ку сан­скрит. Док­тор Арми­тедж забрал его себе – как из инте­ре­са к семей­ству Уэйт­ли, так и из-за того, что имен­но он, Арми­тедж, был круп­ней­шим спе­ци­а­ли­стом в обла­сти линг­ви­сти­ки и мисти­че­ских тек­стов древ­но­сти и Сред­не­ве­ко­вья.

Арми­тедж пред­по­ло­жил, что алфа­вит исполь­зо­вал­ся исклю­чи­тель­но при­вер­жен­ца­ми неко­то­рых запре­щен­ных древ­них куль­тов, кото­рые вобра­ли в себя мно­же­ство кол­дов­ских форм и тра­ди­ций араб­ско­го Восто­ка. Впро­чем, это было не так уж важ­но, посколь­ку про­ис­хож­де­ние сим­во­лов тай­но­пи­си не име­ло боль­шо­го зна­че­ния для ее рас­шиф­ров­ки. В самом деле, рас­суж­дал док­тор Арми­тедж, текст тако­го боль­шо­го объ­е­ма мог быть состав­лен толь­ко на род­ном язы­ке, исклю­че­ние мог­ли пред­став­лять раз­ве что какие-нибудь фор­му­лы и закли­на­ния. И он с новой силой при­нял­ся за раз­гад­ку ману­скрип­та, исхо­дя из пред­по­ло­же­ния, что основ­ная его часть состав­ле­на на англий­ском язы­ке.

После серии неудач, постиг­ших его кол­лег, он пони­мал, что дан­ная загад­ка явля­ет­ся весь­ма и весь­ма слож­ной. Весь оста­ток авгу­ста он посвя­тил изу­че­нию прин­ци­пов крип­то­гра­фии, про­чтя по это­му вопро­су все, что ему толь­ко уда­лось най­ти в сво­ей биб­лио­те­ке: «Polygraphia» Тритемия,4 «De Furtivis Literarum Notis» (автор Джан­ба­ти­ста Пор­та), «Traite des Chiffres» (де Виже­нер), «Cryptomenysis Раtefacta» (Фаль­ко­нер), напи­сан­ные в XVIII веке трак­та­ты Дэви­са и Тикнес­са, а так­же про­из­ве­де­ния совре­мен­ных авто­ров: Блэй­ра, ван Мар­те­на и Клю­бе­ра – перу послед­не­го при­над­ле­жал солид­ный труд под назва­ни­ем «Kryptographik». Изу­чая эти про­стран­ные сочи­не­ния, Арми­тедж одно­вре­мен­но не остав­лял попы­ток рас­шиф­ро­вать ману­скрипт и в кон­це кон­цов убе­дил­ся, что име­ет дело с одной из хит­ро­ум­ней­ших и запу­тан­ней­ших крип­то­грамм, в кото­рой отдель­ные листы, испещ­рен­ные непо­нят­ны­ми зна­ка­ми, слу­жи­ли клю­чом к это­му дья­воль­ско­му шиф­ру, отнюдь не явля­ясь при этом запи­ся­ми соб­ствен­но тек­ста. Нуж­но было обра­щать­ся к ста­рым источ­ни­кам, ибо Арми­тедж заклю­чил, что код ману­скрип­та дол­жен быть очень древним. Толь­ко к кон­цу авгу­ста тучи нача­ли рас­се­и­вать­ся – Арми­те­джу уда­лось рас­шиф­ро­вать несколь­ко букв. Как док­тор и пред­по­ла­гал, текст ока­зал­ся на англий­ском язы­ке.

Вече­ром 2 сен­тяб­ря на этом фрон­те пал послед­ний рубеж, и док­тор впер­вые про­чел длин­ный отры­вок из запи­сей Уил­бе­ра Уэйт­ли. Это и вправ­ду был днев­ник; запи­си поз­во­ля­ли сде­лать вывод, что их автор, несмот­ря на свою потря­са­ю­щую эру­ди­цию в обла­сти оккульт­ных наук, был в прин­ци­пе доволь­но-таки мало­гра­мот­ной лич­но­стью. Пер­вый длин­ный абзац, кото­рый уда­лось рас­шиф­ро­вать Арми­те­джу, был дати­ро­ван 26 нояб­ря 1916 года, и, соот­не­ся эту дату с датой рож­де­ния Уил­бе­ра, док­тор внут­ренне содрог­нул­ся – запись, кото­рую он дер­жал сей­час в руках, была сде­ла­на ребен­ком трех с поло­ви­ной лет от роду; впро­чем, выгля­дел он тогда на две­на­дцать-три­на­дцать.

«Сего­дня читал про Акло для Сава­о­фа – он слы­шен с хол­мов, а не с неба. Оно там навер­ху опе­ре­жа­ет меня, как я и думал, и, кажет­ся, совсем не име­ет моз­гов в зем­ном пони­ма­нии. Застре­лил овчар­ку Эла­ма Хот­чин­са, когда та пыта­лась иску­сать меня. Элам ска­зал, что будь его воля, он застре­лил бы меня. Но я знаю, что не застре­лит. Про­шлой ночью дед открыл мне Фор­му­лу Дхо, и сей­час я могу сам видеть город внут­ри на двух маг­нит­ных полю­сах. Я дой­ду до этих полю­сов, когда очи­стит­ся Зем­ля, если не смо­гу про­рвать­ся сквозь Фор­му­лу Дхо-Хна после свер­ше­ния. Те, из воз­ду­ха, ска­за­ли мне на Шаба­ше, что до того, как я смо­гу очи­стить Зем­лю, нуж­но ждать несколь­ко лет и дед тогда уже будет мертв, и я дол­жен выучить все углы и плос­ко­сти меж­ду Ыром и Нххн­гром. Они отту­да помо­гут мне, но они не могут взять тело без чело­ве­че­ской кро­ви. Оно навер­ху долж­но сго­дить­ся для это­го. Я могу немно­го видеть, когда делаю для него знак Вура или дую на него порош­ком Ибн-Гази, и оно похо­дит тогда на тех, каки­ми я их вижу Валь­пур­ги­е­вой ночью на хол­ме. Дру­гое лицо, воз­мож­но, при­дет на сме­ну это­му. Не могу пред­ста­вить, как я буду выгля­деть, когда Зем­ля будет очи­ще­на от существ, что оби­та­ют на ней сей­час. Тот, кто при­шел с Акло Сава­о­фа, ска­зал, что я обре­ту иные фор­мы и ста­ну похо­жим на тех, что извне, но для это­го нуж­но еще нема­ло потру­дить­ся».

Насту­пив­шее утро док­тор Арми­тедж встре­тил в холод­ном поту – настоль­ко ужас­ным было то, что про­чел он в ману­скрип­те. Несмот­ря на это, он всю ночь лихо­ра­доч­но рас­шиф­ро­вы­вал запи­си. Позво­нив жене, он ска­зал ей, что­бы она не жда­ла его к зав­тра­ку; когда же она сама при­нес­ла ему в биб­лио­те­ку еду, он едва к ней при­тро­нул­ся. Днем он про­дол­жил чте­ние, а при­не­сен­ные обед и ужин так­же про­игно­ри­ро­вал. Все это вре­мя он совсем не спал и лишь к сере­дине сле­ду­ю­щей ночи задре­мал было в крес­ле, но уже несколь­ко минут спу­стя вско­чил на ноги, не в силах выдер­жи­вать нагро­мож­де­ния ноч­ных кош­ма­ров – таких же ужас­ных, каки­ми пред­став­ля­лись ему угро­зы чело­ве­че­ству, о коих гово­ри­лось в рас­шиф­ро­ван­ной руко­пи­си. Утром 4 сен­тяб­ря про­фес­сор Райс и док­тор Мор­ган насто­я­ли на встре­че со сво­им уче­ным кол­ле­гой, после чего ушли от него с посе­рев­ши­ми, тря­су­щи­ми­ся от стра­ха лица­ми. В тот вечер док­тор лег в постель, но спал урыв­ка­ми. На сле­ду­ю­щий день, в сре­ду, он сно­ва засел за ману­скрипт, делая объ­ем­ные выпис­ки как из чита­е­мых абза­цев, так и из тех, кото­рые уже были рас­шиф­ро­ва­ны и уточ­не­ны. Бли­же к утру он вздрем­нул, но перед самым рас­све­том вновь уже сидел за руко­пи­сью. Неза­дол­го до полу­дня к нему загля­нул его врач, док­тор Хар­ту­элл, и стал наста­и­вать, что­бы Арми­тедж пре­кра­тил рабо­тать. Тот отка­зал­ся, заявив, что про­честь весь днев­ник цели­ком для него явля­ет­ся вопро­сом жиз­ни и смер­ти, и пообе­щал попоз­же дать более внят­ные объ­яс­не­ния.

В тот вечер, сра­зу же с наступ­ле­ни­ем суме­рек, он завер­шил свое убий­ствен­ное чте­ние и в изне­мо­же­нии рух­нул на софу. Жена, при­нес­шая ужин, обна­ру­жи­ла его в полу­ко­ма­тоз­ном состо­я­нии – одна­ко сто­и­ло лишь ей при­бли­зить­ся к пись­мен­но­му сто­лу и загля­нуть в его бума­ги, как он очнул­ся и под­нял ужас­ный крик: ни за что на све­те не поз­во­лил бы он ей озна­ко­мить­ся с их содер­жа­ни­ем. С тру­дом под­няв­шись, он сгреб в кучу лежав­шие на сто­ле запи­си и запе­ча­тал их в боль­шой кон­верт, кото­рый убрал во внут­рен­ний кар­ман пиджа­ка. При­был док­тор Хар­ту­элл; укла­ды­вая сво­е­го под­опеч­но­го в постель, он слы­шал, как тот бес­пре­стан­но бор­мо­тал: «Но Боже пра­вый, что тут мож­но сде­лать?» Весь сле­ду­ю­щий день док­тор Арми­тедж про­вел в про­ме­жу­точ­ном состо­я­нии меж­ду сном и бре­дом. Он не стал давать обе­щан­ных объ­яс­не­ний Хар­ту­эл­лу, но потре­бо­вал, что­бы тот раз­ре­шил ему встре­тить­ся с Рай­сом и Мор­га­ном. Его дикий взгляд вну­шал страх, рав­но как и его раз­го­во­ры о сне­се­нии с лица зем­ли ста­ро­го фер­мер­ско­го дома Уэйт­ли и о неко­ем плане иско­ре­не­ния все­го живо­го на пла­не­те неве­до­мой древ­ней расой из дру­го­го изме­ре­ния. То он кри­чал, что мир в опас­но­сти, ибо Древ­ние Суще­ства хотят захва­тить его и уне­сти прочь из Сол­неч­ной систе­мы и кос­мо­са в совер­шен­но иную, неве­до­мую фазу бытия, из кото­рой сами они появи­лись тыся­чи мил­ли­ар­дов лет назад; то он тре­бо­вал подать ему «Демо­но­ла­трию» Ремигия5 и жут­кий «Некро­но­ми­кон» Аль­хаз­ре­да, в кото­рых он наде­ял­ся отыс­кать некие фор­му­лы, что­бы про­ве­рить по ним реаль­ность пред­по­ла­га­е­мой угро­зы.

– Их нуж­но оста­но­вить! – то и дело вскри­ки­вал он. – Эти Уэйт­ли дела­ют все, что­бы поз­во­лить Им вой­ти в наш мир, и ниче­го нель­зя при­ду­мать хуже это­го! Ска­жи­те Рай­су и Мор­га­ну – дело не совсем без­на­деж­ное, я знаю, как при­го­то­вить поро­шок… Эту тварь не кор­ми­ли со вто­ро­го авгу­ста, когда Уил­бер нашел свою смерть, и если так пой­дет даль­ше…

Одна­ко, несмот­ря на солид­ный воз­раст (Арми­те­джу было тогда уже 73 года), здо­ро­вье у него ока­за­лось отмен­ным, да и дол­гий сон сде­лал свое доб­рое дело. В пят­ни­цу вече­ром док­тор проснул­ся с совер­шен­но ясной голо­вой, хотя все еще испы­ты­вал острое чув­ство стра­ха и ответ­ствен­но­сти за судь­бу чело­ве­че­ства. Днем в суб­бо­ту он напра­вил­ся в биб­лио­те­ку и про­вел сове­ща­ние с Мор­га­ном и Рай­сом; оста­ток дня и вечер трое уче­ных про­ве­ли за отча­ян­ны­ми деба­та­ми и выска­зы­ва­ни­ем самых неве­ро­ят­ных дога­док. Непре­стан­но зву­ча­ли длин­ные цита­ты из страш­ных и ужас­ных книг, взя­тых с полок сек­рет­ных кни­го­хра­ни­лищ, с лихо­ра­доч­ной быст­ро­той копи­ро­ва­лись диа­грам­мы и фор­му­лы. Ни один из собрав­ших­ся не про­яв­лял ни малей­ше­го скеп­ти­циз­ма по пово­ду обсуж­да­е­мо­го пред­ме­та – все трое виде­ли тело Уил­бе­ра Уэйт­ли, лежав­шее рас­про­стер­тым на полу ком­на­ты в том же самом зда­нии, после чего никто из них не мог уже вос­при­ни­мать днев­ник как бред безум­ца.

Сна­ча­ла в ходе деба­тов про­зву­ча­ло пред­ло­же­ние опо­ве­стить поли­цию шта­та Мас­са­чу­сетс, но в кон­це кон­цов реше­но было это­го не делать, ибо здесь речь шла о фено­мене, в реаль­ность кото­ро­го невоз­мож­но было пове­рить, не уви­дев того, что виде­ли трое уче­ных мужей. Позд­но вече­ром они нако­нец разо­шлись, так и не оста­но­вив­шись на каком-либо кон­крет­ном плане, одна­ко в тече­ние все­го вос­кре­се­нья Арми­тедж был занят сопо­став­ле­ни­ем фор­мул и сме­ши­ва­ни­ем хими­ка­лий, полу­чен­ных им в лабо­ра­то­рии кол­ле­джа. И чем боль­ше раз­ду­мы­вал он над чудо­вищ­ным днев­ни­ком, тем боль­ше сомне­вал­ся в суще­ство­ва­нии како­го-либо мате­ри­аль­но­го аген­та, с помо­щью кото­ро­го мож­но было бы уни­что­жить тварь, остав­лен­ную после сво­е­го исчез­но­ве­ния из мира людей Уил­бе­ром Уэйт­ли, и тем самым предот­вра­тить надви­га­ю­щу­ю­ся на пла­не­ту ката­стро­фу.

В поне­дель­ник Арми­тедж зани­мал­ся тем же, чем и в вос­кре­се­нье, посколь­ку зада­ча, сто­яв­шая перед ним, тре­бо­ва­ла бес­ко­неч­ных иссле­до­ва­ний и экс­пе­ри­мен­тов. Даль­ней­шие изу­че­ния чудо­вищ­но­го днев­ни­ка внес­ли неко­то­рые изме­не­ния в план; впро­чем, и после это­го док­тор не был уве­рен в его эффек­тив­но­сти. Во втор­ник он наме­тил для себя чет­кую про­грам­му дей­ствий, в соот­вет­ствии с кото­рой решил пред­при­нять в тече­ние неде­ли поезд­ку в Дан­вич.

Одна­ко в сре­ду он испы­тал насто­я­щее потря­се­ние. На одной из послед­них стра­ниц «Арк­хем эдвер­тай­зер» он уви­дел замет­ку агент­ства «Ассо­ши­эй­тед пресс», в кото­рой рас­ска­зы­ва­лось о чуди­ще, вырос­шем в моз­гах дан­ви­ч­цев бла­го­да­ря бут­ле­гер­ско­му вис­ки, – ост­ро­ум­ный редак­тор пола­гал, что все опи­сы­ва­е­мые стра­хи явля­ют­ся не более чем пло­дом пья­ной фан­та­зии мест­ных жите­лей. Арми­тедж, едва при­дя в созна­ние после про­чи­тан­но­го, сра­зу же позво­нил Рай­су и Мор­га­ну. Их спор затя­нул­ся дале­ко за пол­ночь, и уже на сле­ду­ю­щее утро они нача­ли лихо­ра­доч­ные при­го­тов­ле­ния к экс­пе­ди­ции в Дан­вич. Арми­тедж знал, что им при­дет­ся при­ве­сти в дей­ствие ужас­ные силы, но не видел ино­го спо­со­ба одо­леть еще более страш­ное зло, сотво­рен­ное дру­ги­ми.

IX

В пят­ни­цу утром Арми­тедж, Райс и Мор­ган выеха­ли в Дан­вич и при­бы­ли туда око­ло часу попо­лу­дни. День сто­ял пре­крас­ный, но даже яркое солн­це не мог­ло скрыть чего-то недоб­ро­го, что вита­ло над купо­ло­об­раз­ны­ми хол­ма­ми и глу­бо­ки­ми уще­лья­ми, куда почти не про­ни­ка­ли пря­мые сол­неч­ные лучи. На неко­то­рых хол­мах были отчет­ли­во вид­ны корон­ча­тые кру­ги из камен­ных стол­бов. Атмо­сфе­ра мол­ча­ли­во­го стра­ха ско­ва­ла Дан­вич – из раз­го­во­ров в мага­зине Осбор­на визи­те­ры уже зна­ли об ужас­ных собы­ти­ях, в част­но­сти об исчез­но­ве­нии семьи и дома Элме­ра Фрая. В этот день они обо­шли весь Дан­вич; с зами­ра­ни­ем серд­ца осмот­ре­ли раз­ва­ли­ны дома Фрая в под­те­ках мерз­кой дег­те­об­раз­ной мас­сы, остав­лен­ные на месте зло­де­я­ния стран­ные сле­ды, иска­ле­чен­ный скот Сета Бишо­па, широ­чен­ные поло­сы при­мя­той тра­вы и рас­ти­тель­но­сти в раз­лич­ных местах. Тро­па к вер­шине Часо­во­го хол­ма каза­лась Арми­те­джу зна­ком ката­стро­фы, и он дол­го не мог ото­рвать глаз от зло­ве­ще­го кам­ня-алта­ря, что вен­чал эту мрач­ную воз­вы­шен­ность.

После неко­то­рых раз­ду­мий визи­те­ры реши­ли обра­тить­ся к поли­цей­ским, при­быв­шим сюда из Эйл­с­бе­ри вско­ре после пер­вых теле­фон­ных сооб­ще­ний о тра­ге­дии семьи Фрая, и срав­нить рас­ска­зы мест­ных жите­лей с сооб­ще­ни­я­ми стра­жей поряд­ка. Одна­ко послед­них нигде не было вид­но; вооб­ще же их было пяте­ро и они при­бы­ли в посе­лок на машине, кото­рая сто­я­ла сей­час пустой у руин дома Фрая. Мест­ные жите­ли, неза­дол­го до того раз­го­ва­ри­вав­шие с поли­цей­ски­ми, выгля­де­ли таки­ми же оза­да­чен­ны­ми, как Арми­тедж и его спут­ни­ки. И вдруг ста­рый Сэм Хат­чинс поблед­нел и, ткнув под реб­ра Фре­да Фар­ра, ука­зал на узкую глу­бо­кую лощи­ну, что зия­ла непо­да­ле­ку.

– Боже, – едва слыш­но про­из­нес он, – я же нака­зы­вал им ни за что на све­те не спус­кать­ся в уще­лье… Я и думать не мог, что они отва­жат­ся на это – при таких-то сле­дах и смра­де и козо­до­ях, что кри­чат здесь день и ночь не пере­ста­вая…

По рядам або­ри­ге­нов и заез­жих иссле­до­ва­те­лей про­бе­жа­ла дрожь ужа­са, и все напряг­ли слух, ста­ра­ясь уло­вить хоть что-нибудь в атмо­сфе­ре тягост­но­го ожи­да­ния. Арми­тедж, сей­час уже до кон­ца поняв­ший при­ро­ду неве­до­мо­го ужа­са, дро­жал под гру­зом той ответ­ствен­но­сти, кото­рая, как он счи­тал, выпа­ла на его долю. Ско­ро на посе­лок долж­на была опу­стить­ся ночь, а имен­но ночью чудо­ви­ще выхо­ди­ло на свою жут­кую охо­ту. Negotium perambulans in tenebris… 6 Ста­рый биб­лио­те­карь повто­рил про себя фор­му­лу, кото­рую он запом­нил, и сжал в кар­мане бума­гу, где была запи­са­на дру­гая, кото­рую, в отли­чие от пер­вой, он не знал наизусть. После это­го он про­ве­рил свой элек­три­че­ский фона­рик и убе­дил­ся, что тот рабо­та­ет нор­маль­но. Сто­яв­ший рядом с ним Райс вынул из чемо­да­на мощ­ный пуль­ве­ри­за­тор, похо­жий на те, что исполь­зу­ют­ся для уни­что­же­ния насе­ко­мых, а Мор­ган достал из чех­ла вин­тов­ку для охо­ты на круп­ную дичь, с кото­рой он чув­ство­вал себя спо­кой­нее, несмот­ря на пре­ду­пре­жде­ния его кол­ле­ги, что мате­ри­аль­ное ору­жие здесь вряд ли помо­жет.

Арми­тедж, про­чи­тав­ший чудо­вищ­ный днев­ник, отчет­ли­во пред­став­лял себе, с явле­ни­ем како­го пла­на им пред­сто­ит столк­нуть­ся. Одна­ко об этом он помал­ки­вал, не желая лиш­ний раз пугать и без того до смер­ти пере­пу­ган­ных жите­лей Дан­ви­ча. Он еще наде­ял­ся, что неиз­вест­ное порож­де­ние адо­вых глу­бин поки­нет мир людей подоб­ру-поздо­ро­ву. С наступ­ле­ни­ем суме­рек мест­ные жите­ли нача­ли рас­се­и­вать­ся по домам, не реша­ясь оста­вать­ся за пре­де­ла­ми сво­их жилищ, хотя преды­ду­щие собы­тия мог­ли, каза­лось бы, убе­дить их в том, что сте­ны и запо­ры в любом слу­чае неспо­соб­ны про­ти­во­сто­ять страш­ной силе, кото­рая гнет дере­вья и сокру­ша­ет дома. Они толь­ко голо­ва­ми пока­ча­ли, узнав о том, что город­ские визи­те­ры соби­ра­ют­ся рас­по­ло­жить­ся на ночь у руин дома Фрая, око­ло уще­лья, – и разо­шлись по домам, будучи твер­до уве­рен­ны­ми, что видят гостей в послед­ний раз.

В ту ночь из-под хол­мов опять слы­ша­лось глу­хое вор­ча­ние, а хор козо­до­ев зву­чал пря­мо-таки угро­жа­ю­ще. В какой-то момент силь­ный ветер, под­няв­ший­ся из уще­лья Холод­ных Клю­чей, донес до них неопи­су­е­мо отвра­ти­тель­ный запах, так хоро­шо им зна­ко­мый: все трое отчет­ли­во пом­ни­ли те страш­ные мину­ты, в про­дол­же­ние кото­рых они сто­я­ли над изды­ха­ю­щей тва­рью – гиган­том-полу­че­ло­ве­ком пят­на­дца­ти лет от роду. Одна­ко монстр не спе­шил появ­лять­ся из уще­лья, и все трое сиде­ли в ожи­да­нии, не пред­при­ни­мая ника­ких актив­ных дей­ствий, – Арми­тедж ска­зал кол­ле­гам, что ата­ко­вать его в тем­но­те было бы чистой воды само­убий­ством.

Потом насту­пи­ло утро, и ноч­ные зву­ки исчез­ли. Начал­ся серый, пас­мур­ный день, при­нял­ся моро­сить дождь, и к севе­ро-запа­ду от хол­мов ста­ли соби­рать­ся тяже­лые свин­цо­вые тучи. Гости из Арк­хе­ма сиде­ли в раз­ду­мье – искать ли им укры­тия сре­ди раз­ва­лин дома Фрая или спу­стить­ся в уще­лье и ата­ко­вать неве­до­мо­го про­тив­ни­ка? Тем вре­ме­нем полил силь­ный дождь, из-за гори­зон­та послы­ша­лись глу­хие рас­ка­ты гро­ма. Засвер­ка­ли мол­нии; одна из них, раз­дво­ен­ная, блес­ну­ла совсем рядом и, каза­лось, низ­верг­лась пря­мо в про­кля­тое уще­лье. Небо потем­не­ло почти до чер­но­ты, и арк­хем­цам оста­ва­лось наде­ять­ся лишь на то, что гро­за ока­жет­ся крат­ко­вре­мен­ной и за ней после­ду­ет про­яс­не­ние.

Было все еще зло­ве­ще тем­но, и про­шло не более часа, когда со сто­ро­ны доро­ги послы­ша­лись чело­ве­че­ские голо­са. В сле­ду­ю­щий момент они уви­де­ли груп­пу пере­пу­ган­ных людей, их было с деся­ток, не боль­ше; они бежа­ли, кри­ча­ли, исте­ри­че­ски пла­ка­ли. Слы­ша­лись обрыв­ки фраз, и послан­цы Арк­хе­ма напряг­ли слух, пыта­ясь уло­вить в этих кри­ках нечто чле­но­раз­дель­ное.

– О боже, о боже! – кри­чал один из або­ри­ге­нов. – Оно при­шло опять, и на этот раз днем! Оно сей­час явит­ся сюда, и одно­му Богу извест­но, что будет со все­ми нами!

Гово­рив­ший умолк, но его тут же сме­нил дру­гой.

– Где-то с час тому назад Зеб Уэйт­ли услы­шал теле­фон­ный зво­нок, а зво­ни­ла мис­сис Кори, жена Джор­джа, кото­рый живет у раз­вил­ки дорог. Она ска­за­ла, что маль­чиш­ка Лютер, их поден­щик, заго­нял коров во двор, когда нача­лась гро­за, и уви­дел, что дере­вья гнут­ся пря­мо у само­го вхо­да в уще­лье – как раз напро­тив это­го само­го места, – и он сно­ва почу­ял ту самую вонь, как в поне­дель­ник, когда он пер­вый раз уви­дел огром­ные сле­ды. И еще он услы­шал зву­ки – не то сви­ста, не то уда­ров, а может, и те и дру­гие, и вдруг все дере­вья вдоль доро­ги враз накло­ни­лись в одну сто­ро­ну, и он услы­шал страш­ный топот, а грязь так и поле­те­ла брыз­га­ми. Затем впе­ре­ди, где Бишо­пов ручей пере­се­ка­ет доро­гу, он услы­хал жут­кий треск со сто­ро­ны моста

– он божит­ся, что соб­ствен­ны­ми гла­за­ми видел, как тот раз­ле­тел­ся в щеп­ки. А когда зву­ки заглох­ли где-то вда­ли – на доро­ге, что ведет к дому кол­ду­на Уэйт­ли и Часо­во­му хол­му, – у Люте­ра хва­ти­ло духу подой­ти побли­же туда, отку­да шел шум, и посмот­реть на зем­лю. Там он уви­дел воду впе­ре­меш­ку с гря­зью, а небо было тем­ным, и дождь посте­пен­но смы­вал все сле­ды; но он все рав­но успел раз­гля­деть их они начи­на­лись из устья уще­лья и были огром­ны­ми как боч­ки. Точ­но такие же сле­ды он видел в тот поне­дель­ник.

В этом месте его взвол­но­ван­но пре­рвал пер­вый ора­тор.

– Самое ужас­ное , что это толь­ко нача­ло. Все мы слы­ша­ли, как Сал­ли, эко­ном­ка Сета Бишо­па, зво­ни­ла по теле­фо­ну: сна­ча­ла ее вооб­ще чуть не хва­тил при­па­док – она виде­ла, как гну­лись дере­вья вдоль доро­ги, и ста­ла гово­рить по теле­фо­ну, что слы­шит что-то вро­де при­глу­шен­ных зву­ков, похо­жих на поступь сло­на, и буд­то они при­бли­жа­ют­ся к ее дому. Еще она гово­ри­ла что-то об ужас­ном запа­хе и ска­за­ла, что ее маль­чиш­ка Чон­си закри­чал, буд­то точ­но такой же запах он слы­шал, когда раз­ле­тел­ся вдре­без­ги в поне­дель­ник дом Уэйт­ли. А соба­ки чуть с ума не посхо­ди­ли – уж так лая­ли. Потом она заора­ла как беше­ная и ска­за­ла, что сарай у доро­ги толь­ко что сме­ло, как буд­то штор­мом, – но вет­ра-то в это вре­мя не было ника­ко­го. Все на теле­фоне сло­ва ска­зать не сме­ли. А Сал­ли сно­ва при­ня­лась вере­щать, а сле­дом за нею и Сет Бишоп, и маль­чиш­ка Чон­си, а потом что-то тяже­лое ста­ло коло­тить­ся в их дом, мы это слы­ша­ли. Сал­ли закри­ча­ла, что огра­да смя­та, как бума­га, а потом мы опять услы­ха­ли тяже­лый удар – но не мол­нии, нет… А потом… потом…

Лица слу­шав­ших выра­жа­ли вели­чай­ший страх; Арми­тедж, хотя тоже дро­жал с голо­вы до ног, все же нашел в себе муже­ство при­обод­рить рас­сказ­чи­ка. Тот напряг­ся и вспом­нил еще кое-что:

– Сал­ли закри­ча­ла сно­ва: «Помо­ги­те, оно лезет сюда, в дом!» – и тут мы услы­ша­ли ужас­ный треск, вопли людей – в общем, то же самое, что и у Элме­ра Фрая, толь­ко…

Он замол­чал на секун­ду, а потом про­дол­жил:

– Вот и все – потом уже не было боль­ше ни зву­ка. Мерт­вая тиши­на. Мы как услы­ша­ли это, сра­зу же попры­га­ли в маши­ны и повоз­ки, набра­ли как мож­но боль­ше людей и помча­лись к дому Кори, а когда уви­да­ли, что там тво­рит­ся, то реши­ли, что луч­ше обра­тить­ся за помо­щью к вам – уж вы-то луч­ше зна­е­те, что делать. Лич­но я счи­таю, что все это – кара Божья за наши гре­хи.

Арми­тедж понял, что при­шло вре­мя дей­ство­вать, и, обра­тив­шись к сгру­див­шим­ся пере­пу­ган­ным посе­лен­цам, реши­тель­но заго­во­рил:

– Мы долж­ны сде­лать это, дру­зья. – Он поста­рал­ся при­дать сво­е­му голо­су как мож­но боль­шую уве­рен­ность. – Мне кажет­ся, у нас есть шанс с этим покон­чить. Вы зна­е­те, что Уэйт­ли были кол­ду­на­ми – и это все их кол­дов­ство, но его мож­но одо­леть тем же обра­зом. Я видел днев­ник Уил­бе­ра Уэйт­ли и читал кое-какие из его стран­ных книг; и я знаю ста­рин­ное закли­на­ние, что­бы заста­вить это чуди­ще поки­нуть наш мир. Конеч­но, ни в чем нель­зя быть уве­рен­ным до кон­ца, но и шанс, что нам дан, мы не име­ем пра­ва упус­кать. Оно неви­ди­мо – я знаю, что оно долж­но быть неви­ди­мо, – но в этом даль­но­бой­ном раз­брыз­ги­ва­те­ле есть поро­шок, бла­го­да­ря кото­ро­му мы смо­жем уви­деть его на секун­ду. Поз­же мы это испро­бу­ем. Ужас­но, конеч­но, что эта тварь жива и бро­дит здесь, но еще хуже было бы, если бы Уил­бер не умер: уж тогда бы он точ­но вырас­тил из нее чуди­ще во сто раз кош­мар­нее. Дай вам бог нико­гда не узнать, какой ката­стро­фы удаст­ся, я наде­юсь, избе­жать это­му миру. Сей­час мы сра­зим­ся толь­ко с одним гадом, ибо он не может раз­мно­жать­ся. Но он спо­со­бен натво­рить нема­ло бед, и пото­му луч­ше покон­чить с ним, и чем ско­рее, тем луч­ше. Итак, нач­нем. Сей­час мы отпра­вим­ся на место, кото­рое под­верг­лось напа­де­нию. Кто-нибудь, веди­те нас – я не знаю доро­ги туда, но мне кажет­ся, мы можем сокра­тить путь и пой­ти пря­мо через луга. Ну как, годит­ся?

Насту­пи­ло напря­жен­ное мол­ча­ние, кото­рое пер­вым нару­шил Эрл Сой­ер:

– Вы може­те попасть акку­рат к Сету Бишо­пу, еже­ли пой­де­те пря­ми­ком через этот луг и перей­де­те ручей вброд в мел­ком месте. А там взбе­ре­тесь наверх и как раз ока­же­тесь рядом с домом Сета – он на дру­гой сто­роне.

Арми­тедж, Райс и Мор­ган дви­ну­лись в ука­зан­ном направ­ле­нии, а сле­дом за ними нере­ши­тель­но попле­лись або­ри­ге­ны. Небо ста­ло поне­мно­гу про­яс­нять­ся, гро­за как буд­то под­хо­ди­ла к кон­цу. Когда Арми­тедж непро­из­воль­но сбил­ся с нуж­но­го направ­ле­ния, Джо Осборн попра­вил его и занял место впе­ре­ди. Люди обре­ли уве­рен­ность и сме­лость, хотя, каза­лось бы, мрач­ные хол­мы с почти отвес­ны­ми, зарос­ши­ми тем­ным лесом скло­на­ми, что жда­ли их в кон­це пути, не пред­ве­ща­ли ниче­го хоро­ше­го.

В кон­це кон­цов они ока­за­лись на раз­мы­той дождем доро­ге. Еще на под­хо­де к дому Бишо­па поло­ман­ные дере­вья и чудо­вищ­ные сле­ды на зем­ле крас­но­ре­чи­во сви­де­тель­ство­ва­ли о слу­чив­шем­ся здесь кош­ма­ре. На осмотр раз­ва­лин иссле­до­ва­те­ли затра­ти­ли не боль­ше одной мину­ты. Все было ясно и так – пол­ное повто­ре­ние исто­рии с Фра­я­ми, и нико­го из живых или мерт­вых не было най­де­но сре­ди облом­ков дома и амба­ра. Никто не желал тор­чать здесь, посре­ди смра­да и отвра­ти­тель­ной вяз­кой гадо­сти; все инстинк­тив­но повер­ну­ли в сто­ро­ну изуро­до­ван­ной фер­мы Уэйт­ли и алта­ря на Часо­вом хол­ме.

Про­хо­дя мимо места, слу­жив­ше­го оби­та­ли­щем Уил­бе­ру Уэйт­ли, люди содрог­ну­лись от отвра­ще­ния и стра­ха, и сно­ва их реши­мость была поко­леб­ле­на. Такой мас­сив­ный дом мог­ла сне­сти с лица зем­ли толь­ко поис­ти­не дья­воль­ская сила… У под­но­жия Часо­во­го хол­ма сле­ды с доро­ги исчез­ли, но оста­ва­лись дру­гие сви­де­тель­ства того, что недав­но здесь про­шло чудо­ви­ще: погну­тые дере­вья и при­мя­тая рас­ти­тель­ность ука­зы­ва­ли на это более чем крас­но­ре­чи­во.

Арми­тедж достал из кар­ма­на под­зор­ную тру­бу и вни­ма­тель­но обсле­до­вал в него кру­той зеле­ный склон хол­ма. Затем он пере­дал инстру­мент Мор­га­ну, обла­дав­ше­му более ост­рым зре­ни­ем. Мор­ган, едва гля­нув в тру­бу, издал испу­ган­ный вскрик и пере­дал инстру­мент Эрлу Сой­е­ру, воз­буж­ден­но ука­зы­вая паль­цем куда-то на склон. Сой­ер, не при­вык­ший обра­щать­ся с подоб­ны­ми веща­ми, дол­го при­но­рав­ли­вал­ся к тру­бе, но с помо­щью Арми­те­джа навел все же фокус. Его крик выра­жал гораз­до боль­ший испуг, неже­ли реак­ция Мор­га­на.

– Боже пра­вый, тра­ва в кустах шеве­лит­ся! Оно пол­зет вверх – пря­мо на вер­ши­ну, один бог зна­ет для чего!

Тут же сре­ди участ­ни­ков похо­да нача­лась пани­ка. Одно дело было идти по сле­дам это­го неве­до­мо­го созда­ния, и совсем дру­гое – всту­пить с ним в непо­сред­ствен­ный кон­такт. Пусть даже Арми­тедж и знал закли­на­ния – ну а вдруг они не подей­ству­ют? Все тут же забро­са­ли док­то­ра вопро­са­ми о неве­до­мом мон­стре, но отве­ты заез­же­го уче­но­го нико­го не удо­вле­тво­ри­ли. Все ощу­ща­ли, что сопри­ка­са­ют­ся с какой-то неиз­вест­ной и запрет­ной фазой бытия, лежа­щей дале­ко за пре­де­ла­ми освя­щен­но­го Богом чело­ве­че­ско­го позна­ния.

X

В кон­це кон­цов тро­и­ца из Арк­хе­ма – ста­рый седо­бо­ро­дый Арми­тедж, коре­на­стый, так­же тро­ну­тый седи­ной Райс и строй­ный моло­жа­вый Мор­ган – отпра­ви­лась на гору без сопро­вож­де­ния мест­ных жите­лей. Тру­бу они отда­ли або­ри­ге­нам, остав­шим­ся сто­ять на доро­ге, подроб­но про­ин­струк­ти­ро­вав их, как ею поль­зо­вать­ся. Вос­хож­де­ние ока­за­лось труд­ным, осо­бен­но для Арми­те­джа, само­го пожи­ло­го из коман­ды. Сни­зу собрав­шим­ся было хоро­шо вид­но, как, под­дер­жи­ва­е­мый сво­и­ми ком­па­ньо­на­ми, караб­кал­ся он вверх, как коле­ба­лись огром­ные мас­сы тра­вы и кустар­ни­ка, когда тот, неви­ди­мый, кто про­из­во­дил эти коле­ба­ния, воз­вра­щал­ся по одна­жды про­то­рен­ной им тро­пе. Потом гля­дев­ший в тру­бу Кер­тис Уэйт­ли – из достой­ной вет­ви это­го семей­ства – уви­дел, что тро­и­ца из Арк­хе­ма вне­зап­но откло­ни­лась в сто­ро­ну от про­се­ки. Он ска­зал тол­пе, что, оче­вид­но, те реши­ли попы­тать сча­стья на сосед­ней вер­шине, что была несколь­ко ниже Часо­во­го хол­ма и бла­го­да­ря про­де­лан­ной про­се­ке вид­не­лась где-то впе­ре­ди. И в самом деле вско­ре тро­и­ца ока­за­лась на сосед­нем хол­ме, избе­жав тем самым неза­пла­ни­ро­ван­но­го столк­но­ве­ния с пол­зу­щим по про­се­ке неви­ди­мым исча­ди­ем ада.

Затем тру­ба пере­шла к Уэс­ли Кори, кото­рый тут же закри­чал, что Райс извлек на свет пуль­ве­ри­за­тор, а Арми­тедж настра­и­ва­ет его и что сей­час долж­но что-то про­изой­ти. Тол­па бес­по­кой­но заше­ве­ли­лась – у всех в памя­ти были све­жи еще сло­ва Арми­те­джа, что поро­шок из пуль­ве­ри­за­то­ра помо­жет раз­гля­деть неви­ди­мое чудо­ви­ще. Неко­то­рые в стра­хе закры­ли гла­за, но Кер­тис Уэйт­ли сно­ва под­хва­тил под­зор­ную тру­бу и сколь­ко мог напряг зре­ние. Он заме­тил, что Райс, бла­го­да­ря удач­но выбран­ной пози­ции, имел все шан­сы рас­пы­лить чудес­ный поро­шок с мак­си­маль­ным эффек­том.

Осталь­ные нево­ору­жен­ным гла­зом уви­де­ли толь­ко мгно­вен­ную вспыш­ку внут­ри серо­го обла­ка вели­чи­ной при­мер­но с боль­шое зда­ние – обла­ко это висе­ло око­ло самой вер­ши­ны хол­ма. Кер­тис, дер­жав­ший под­зор­ную тру­бу, с прон­зи­тель­ным виз­гом уро­нил ее на доро­гу, в грязь. Он заша­тал­ся и упал бы наземь, если бы его не под­хва­ти­ли сто­я­щие рядом това­ри­щи. Обве­дя всех диким взгля­дом, он про­сто­нал в изне­мо­же­нии: – О боже, вели­кий боже, это… это…

Тут же на него обру­шил­ся шквал рас­спро­сов; Ген­ри Уилер тем вре­ме­нем под­нял тру­бу и вытер ее от гря­зи. Кер­тис едва мог гово­рить да и то лишь отдель­ны­ми бес­связ­ны­ми фра­за­ми:

– Боль­ше амба­ра… весь из каких-то витых кана­тов… весь в фор­ме кури­но­го яйца… огром­ный… ног десять, не мень­ше… как сви­ные голо­вы, и закры­ва­ют­ся при шаге… жид­кий как кисель… дела­ет шаги, когда скру­чи­ва­ет кана­ты, и они ока­зы­ва­ют­ся близ­ко друг к дру­гу… на них огром­ные выпу­чен­ные гла­за… вокруг них десять или две­на­дцать ртов, вели­чи­ной с газо­вую пли­ту… то откры­ва­ют­ся, то закры­ва­ют­ся… серые, с коль­ца­ми, не то сини­ми, не то лило­вы­ми… и боже пра­вый – какое там жут­кое полу­ли­цо!

Эта послед­няя подроб­ность, по-види­мо­му, окон­ча­тель­но доко­на­ла бед­но­го Кер­ти­са – сра­зу же после этих слов он рух­нул в обмо­рок. Фред Фарр и Уилл Хат­чинс отта­щи­ли его на обо­чи­ну доро­ги и уло­жи­ли на мок­рую тра­ву. Ген­ри Уилер, дро­жа как оси­но­вый лист, навел под­зор­ную тру­бу на гору. В его поле зре­ния попа­ли три кро­шеч­ные фигур­ки – они из послед­них сил бежа­ли к вер­шине вверх по кру­то­му скло­ну. Боль­ше он ниче­го не уви­дел. Затем вни­ма­ние всех при­сут­ству­ю­щих было при­вле­че­но стран­ным, неха­рак­тер­ным для это­го вре­ме­ни года зву­ком, доно­сив­шим­ся отку­да-то сза­ди, из глу­бо­кой доли­ны, а может быть, даже из кустар­ни­ка, что покры­вал Часо­вой холм. Это был вопль бес­чис­лен­ных козо­до­ев, и в их прон­зи­тель­ном хоре слы­ша­лось напря­жен­ное ожи­да­ние чего-то поис­ти­не демо­ни­че­ско­го.

Затем под­зор­ная тру­ба пере­шла в руки Эрла Сой­е­ра, и тот сооб­щил, что три фигур­ки непо­движ­но сто­ят на самой высо­кой точ­ке хол­ма, кото­рая нахо­дит­ся вро­вень с кам­нем-алта­рем на Часо­вом хол­ме, но на доволь­но-таки почти­тель­ном рас­сто­я­нии от него. Один из сто­я­щих то и дело воз­де­вал руки над голо­вой, соблю­дая некий чет­кий ритм, и едва Эрл Сой­ер сооб­щил об этом, как тол­па услы­ша­ла донес­ший­ся изда­ле­ка сла­бый полу­му­зы­каль­ный тон, как буд­то сво­и­ми жеста­ми чело­век сопро­вож­дал какое-то закли­на­ние. Силу­эт на отда­лен­ном пике был, долж­но быть, весь­ма гро­теск­ным и впе­чат­ля­ю­щим зре­ли­щем, но собрав­шим­ся было совсем не до его эсте­ти­че­ской цен­но­сти.

– Он, долж­но быть, гово­рит закли­на­ние, – про­шеп­тал Уилер, сно­ва схва­тив тру­бу.

Оглу­ша­ю­щие пес­ни козо­до­ев вновь запол­ни­ли всю окру­гу; сей­час они зву­ча­ли, под­чи­ня­ясь како­му-то непра­виль­но­му рит­му, совер­шен­но асин­хрон­но­му по отно­ше­нию к свер­ша­е­мо­му на хол­ме дей­ству.

Вне­зап­но солн­це буд­то померк­ло, хотя его не засти­ла­ло ни еди­ное облач­ко, и этот стран­ный и зло­ве­щий фено­мен не ускольз­нул от вни­ма­ния дан­ви­ч­цев. Под хол­ма­ми нарас­та­ли гро­хо­чу­щие зву­ки, при­чуд­ли­во сме­ши­ва­ясь с раз­ме­рен­ным гро­мом, доно­сив­шим­ся с небес. Высо­ко в небе сверк­ну­ла мол­ния, и тол­па замер­ла в ожи­да­нии гро­зы. Сей­час уже было несо­мнен­но, что люди из Арк­хе­ма тво­рят закли­на­ние, и Уилер уви­дел в тру­бу, как все трое под­ни­ма­ют руки в одном рит­ме. Из посел­ка то и дело раз­да­ва­лись взры­вы неисто­во­го соба­чье­го лая.

Днев­ной свет тем вре­ме­нем про­дол­жал уга­сать, и все волей-нево­лей уста­ви­лись на тем­не­ю­щий гори­зонт. Пур­пур­ные сумер­ки, порож­де­ние нема­те­ри­аль­но­го затме­ния днев­но­го неба, тяже­лым бре­ме­нем опу­сти­лись на зло­ве­ще вор­ча­щие хол­мы. Затем вновь сверк­ну­ла мол­ния, на этот раз более яркая, и в све­те ее вспыш­ки люди уви­де­ли некий туман, сгу­стив­ший­ся на зна­чи­тель­ной высо­те над кам­нем-алта­рем. Нико­му в этот момент и в голо­ву не при­шло вос­поль­зо­вать­ся под­зор­ной тру­бой. Козо­дои про­дол­жа­ли свою арит­мич­ную песнь, и люди из Дан­ви­ча напряг­лись в ожи­да­нии неве­до­мой угро­зы, кото­рую исто­ча­ла гибель­ная атмо­сфе­ра.

Совер­шен­но неожи­дан­но для всех раз­дал­ся низ­кий, над­трес­ну­тый, гру­бый звук, навсе­гда вре­зав­ший­ся в память тех, кому дове­лось его тогда услы­шать. Он исхо­дил не из чело­ве­че­ско­го гор­ла, ибо орга­ны чело­ве­ка не спо­соб­ны были вос­про­из­ве­сти столь чудо­вищ­ную аку­сти­че­скую пер­вер­сию. Каза­лось, он взды­ма­ет­ся из какой-то без­дон­ной ямы, одна­ко источ­ни­ком это­го мерз­ко­го зву­ка был, вне вся­ко­го сомне­ния, алтарь на вер­шине хол­ма. Было бы даже невер­ным обо­зна­чить услы­шан­ное дан­ви­ч­ца­ми сло­вом «звук», посколь­ку его ужас­ный, инфра­со­нар­ный тембр воз­дей­ство­вал ско­рее на тай­ни­ки ско­ван­но­го стра­хом созна­ния и под­со­зна­ния, неже­ли на орга­ны слу­ха. И все же это были зву­ки, ибо их соче­та­ние скла­ды­ва­лось в подо­бие слов. Зву­ки были гром­ки­ми

– как гро­хот хол­мов и гро­зы, над кото­ры­ми они про­ка­ты­ва­лись эхом,

– и все же они исхо­ди­ли от суще­ства, неви­ди­мо­го чело­ве­че­ско­му гла­зу. И, даже смут­но пред­ста­вив себе источ­ник этих аку­сти­че­ских коле­ба­ний, люди задро­жа­ли от неопи­су­е­мо­го ужа­са и сгру­ди­лись в тес­ную кучу.

– Ыгнай­их… ыгнай­их… тфлт­гх’нн­га… Йог-Сотот… – раз­дал­ся над мест­но­стью страш­ный рык. – Ы‑бтнк… х’ьейе – н’грк­д­л’лх…

Здесь рече­вой поток на неко­то­рое вре­мя пре­рвал­ся. Ген­ри Уилер, под­не­ся к гла­зам под­зор­ную тру­бу, изо всех сил напря­гал зре­ние, но видел на вер­шине толь­ко три жал­ких чело­ве­че­ских силу­эта, кото­рые неисто­во дви­га­ли рука­ми – види­мо, их закли­на­ния под­хо­ди­ли к куль­ми­на­ци­он­ной точ­ке. Из каких чер­ных бездн адско­го ужа­са, из каких неве­до­мых морей вне­кос­ми­че­ско­го созна­ния были извле­че­ны эти гро­мо­вые зву­ки? Тут же они ста­ли соби­рать­ся с новы­ми сила­ми и обру­ши­ли на слу­шав­ших всю свою тем­ную ярость:

– Эгх-йя-йя-йя-йяах­хаааа – йе’й­яааааааа… н’га – н’г­хаааааа… х’вуу… х’вуу… НА ПОМОЩЬ! НА ПОМОЩЬ!!! О‑о-от-ОТЕЦ! ЙОГСОТОТ!..

И это было все. Поблед­нев­шие зри­те­ли, все еще не могу­щие окон­ча­тель­но прий­ти в себя от услы­шан­ных слов, про­из­не­сен­ных, несо­мнен­но, на англий­ском язы­ке и про­зву­чав­ших подоб­но гро­му над древни­ми зло­ве­щи­ми хол­ма­ми из пустот рядом с камен­ным алта­рем, услы­ша­ли, как сло­ва эти пере­шли в чудо­вищ­ный рас­кат гро­ма, кото­рый потряс хол­мы – оглу­ша­ю­щий, демо­ни­че­ский рас­кат, что не имел себе рав­ных по силе на этой зем­ле. Воз­ник­шая из пур­пур­но­го зени­та мол­ния уда­ри­ла в камень-алтарь, и незри­мая вол­на страш­ной силы пока­ти­лась с хол­мов вниз на посе­лок, обдав всех неопи­су­е­мо мерз­ким запа­хом. Дере­вья, тра­ва и кустар­ник при­гну­лись до зем­ли под тяже­стью этой чудо­вищ­ной вол­ны; и насмерть пере­пу­ган­ные люди у под­но­жия хол­ма, полу­за­ду­шен­ные смер­то­нос­ным смра­дом, еле-еле удер­жа­лись на ногах. Вда­ли дико завы­ли соба­ки, зеле­ная тра­ва и листва вмиг ста­ли блед­но-жел­ты­ми, и зем­ля вне­зап­но ока­за­лась густо усе­ян­ной тель­ца­ми издох­ших козо­до­ев.

Смрад ско­ро рас­се­ял­ся, но рас­ти­тель­ность так и не обре­ла свой пер­во­на­чаль­ный зеле­ный цвет. И по сей день на склоне это­го хол­ма с рас­ти­тель­но­стью тво­рит­ся что-то нелад­ное… Кер­тис Уэйт­ли еще толь­ко при­хо­дил в себя, когда тро­и­ца из Арк­хе­ма мед­лен­но спу­сти­лась с хол­ма в лучах солн­ца, ярко­го и неза­ту­ма­нен­но­го. Они были спо­кой­ны и серьез­ны, хотя, долж­но быть, пере­жи­ли потря­се­ние гораз­до более страш­ное, неже­ли то, что дове­лось испы­тать дан­ви­ч­цам, наблю­дав­шим за раз­ви­ти­ем собы­тий с отно­си­тель­но без­опас­но­го рас­сто­я­ния. В ответ на поток вопро­сов они толь­ко пока­ча­ли голо­ва­ми.

– Потом, потом, – уста­ло про­из­нес Арми­тедж, – ско­ро вы узна­е­те все сами. Одно могу ска­зать – эта тварь боль­ше не вер­нет­ся. Ее раз­нес­ло на мно­же­ство раз­ных частей, состав­ляв­ших ее сущ­ность, и она не смо­жет суще­ство­вать более в нор­маль­ном мире. Наши чув­ства вос­при­ни­ма­ли толь­ко малую ее часть. Она была похо­жа на сво­е­го отца – и почти вся ушла обрат­но к нему в цар­ство неве­до­мых изме­ре­ний, за пре­де­лы нашей мате­ри­аль­ной все­лен­ной, отку­да лишь чело­ве­че­ское бого­хуль­ство может вызвать ее на мгно­ве­ние на вер­ши­ну.

После это­го воца­ри­лась недол­гая тиши­на, в тече­ние кото­рой рас­стро­ен­ные чув­ства бед­ня­ги Кер­ти­са Уэйт­ли нача­ли скла­ды­вать­ся в некий опре­де­лен­ный образ, и он со сто­ном обхва­тил голо­ву рука­ми. Уви­ден­ное на вер­шине горы не дава­ло покоя его несчаст­ной душе:

– О боже, боже мой, эта страш­ная мор­да – на вер­шине хол­ма; с крас­ны­ми гла­за­ми, бело­бры­сая, без под­бо­род­ка – как у Уэйт­ли! Это был ось­ми­ног, соро­ко­ног, паук или что-то вро­де него, но свер­ху его было полу­че­ло­ве­чье лицо, и оно как две кап­ли воды похо­ди­ло на физио­но­мию кол­ду­на Уэйт­ли, толь­ко что было несколь­ко ярдов в обхва­те…

И он замолк с мас­кой непе­ре­да­ва­е­мо­го ужа­са на лице, а его одно­сель­чане смот­ре­ли на него в изум­ле­нии, кото­рое не успе­ло еще выкри­стал­ли­зо­вать­ся в новый страх. Лишь ста­рый Зебу­лон Уэйт­ли, мол­чав­ший до сих пор, вдруг заго­во­рил.

– Пят­на­дцать лет уж про­шло, да, – про­шам­кал он, – с тех пор как я в пер­вый раз услы­шал от ста­ро­го Уэйт­ли, что в один пре­крас­ный день дитя Лави­нии назо­вет имя сво­е­го отца на Часо­вом хол­ме. Да вы и сами тогда это слы­ша­ли…

Но Джо Осборн пере­бил его, вновь обра­ща­ясь к уче­ным мужам из Арк­хе­ма:

– Так что же все-таки это было? И как моло­дой Уэйт­ли вызвал ЭТО с небес?

Арми­тедж про­го­во­рил, тща­тель­но под­би­рая сло­ва:

– Это было… в общем, это неве­до­мая суб­стан­ция, кото­рая не при­над­ле­жит к наше­му про­стран­ству и кото­рая суще­ству­ет, рас­тет и оформ­ля­ет­ся по иным зако­нам, неже­ли зако­ны нашей Все­лен­ной. У нор­маль­но­го чело­ве­ка нико­гда не будет ни жела­ния, ни воз­мож­но­сти вызвать это порож­де­ние дья­во­ла извне, и толь­ко очень дур­ные люди могут отва­жить­ся попы­тать­ся сде­лать это, при­бе­гая к бого­про­тив­ным риту­а­лам. Нечто в этом роде было в самом Уил­бе­ре Уэйт­ли – доста­точ­но для пре­вра­ще­ния его в неви­дан­но­го мон­стра, смерть кото­ро­го была зре­ли­щем совер­шен­но ужас­ным. Я наме­ре­ва­юсь пре­дать огню его бого­мерз­кий днев­ник, а вам насто­я­тель­но сове­тую взо­рвать этот камень-алтарь дина­ми­том и сне­сти с вер­шин коль­ца камен­ных стол­бов. Эти пред­ме­ты при­тя­ги­ва­ли сюда жут­ких тва­рей, кото­рых так люби­ли Уэйт­ли и кото­рые хоте­ли сте­реть с лица Зем­ли чело­ве­че­скую расу и увлечь нашу пла­не­ту в неве­до­мые про­сто­ры иных изме­ре­ний. Что каса­ет­ся тва­ри, что мы отпра­ви­ли в неве­до­мое, – так вот, Уэйт­ли вырас­ти­ли ее для свер­ше­ния самых гнус­ных зло­де­я­ний, заду­ман­ных при­шель­ца­ми из дру­гих миров. Она быст­ро вырос­ла до неве­ро­ят­ных раз­ме­ров по той же при­чине, что и Уил­бер, толь­ко еще быст­рее, – но она пре­взо­шла его, посколь­ку в ней было боль­ше той самой чуже­род­но­сти . И не спра­ши­вай­те, как Уил­бер вызвал ее с небес. Ему не надо было это­го делать – ибо это был его брат-близ­нец, но гораз­до боль­ше похо­жий на сво­е­го отца.

Примечания:

1. Келе­но – в гре­че­ской мифо­ло­гии одна из гар­пий: монстр с голо­вой жен­щи­ны и телом (кры­лья­ми, ког­тя­ми) пти­цы.
2. Лэм, Чарльз (1775–1834) – англий­ский писа­тель и поэт, самым извест­ным про­из­ве­де­ни­ем кото­ро­го явля­ет­ся сбор­ник эссе «Очер­ки Элии» (1823), из кото­ро­го и взят эпи­граф к пове­сти.
3. …страх, наве­ва­е­мый кри­ка­ми скры­тых во тьме козо­до­ев и мель­те­ше­ни­ем огром­ной мас­сы свет­ляч­ков… – Соглас­но пове­рьям, быту­ю­щим в глу­хих угол­ках Новой Англии, козо­дои могут пере­хва­тить чело­ве­че­скую душу, отбы­ва­ю­щую в мир иной, а боль­шие скоп­ле­ния свет­ляч­ков пред­ве­ща­ют несча­стье.
4. Три­те­мий , Иоганн (1462–1516) – немец­кий уче­ный, быв­ший пер­вым серьез­ным иссле­до­ва­те­лем крип­то­гра­фии. Его «Polygraphia», опуб­ли­ко­ван­ная в 1518 г., зало­жи­ла осно­ву, от кото­рой оттал­ки­ва­лись все после­ду­ю­щие авто­ры. Далее в тек­сте Лав­краф­та пере­чис­ля­ют­ся име­на и назва­ния книг, ста­ра­тель­но выпи­сан­ные им из ста­тьи «Крип­то­гра­фия» в Бри­тан­ской энцик­ло­пе­дии 1911 г. изда­ния.
5. «Демо­но­ла­трия» Реми­гия – име­ет­ся в виду сочи­не­ние «Daemonolatreiae libritres» (1595) фран­цуз­ско­го юри­ста Нико­ля Реми (он же Реми­гий, 1530–1616), кото­рый лич­но пред­се­да­тель­ство­вал на мно­гих ведь­мов­ских про­цес­сах, отпра­вив на висе­ли­цу или костер несколь­ко сотен чело­век по обви­не­нию в кол­дов­стве. Осно­ван­ный на све­де­ни­ях, полу­чен­ных в ходе допро­сов с при­стра­сти­ем, этот труд на про­тя­же­нии сто­ле­тий являл­ся настоль­ной кни­гой для «охот­ни­ков на ведьм» во мно­гих стра­нах Евро­пы.
6. Negotium perambulans in tenebris… – Дело, тво­ри­мое в потем­ках (лат. ).