Говард Филлипс Лавкрафт

ПЕРЕВОПЛОЩЕНИЕ ХУАНА РОМЕРО

(The Transition of Juan Romero)
Напи­са­но в 1919 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод Е. Баба­е­вой

////

Откро­вен­но гово­ря, я пред­по­чел бы умол­чать о собы­ти­ях, про­изо­шед­ших восем­на­дца­то­го и девят­на­дца­то­го октяб­ря 1894 года на Север­ном руд­ни­ке. Но в послед­ние годы долг уче­но­го понуж­да­ет меня мыс­лен­но про­де­лать путь к арене собы­тий, вну­ша­ю­щих мне ужас тем более нестер­пи­мый, что я не в силах под­верг­нуть его ана­ли­зу. Пола­гаю, преж­де чем поки­нуть этот мир, мне сле­ду­ет рас­ска­зать все, что мне извест­но о, если так мож­но выра­зить­ся, пере­во­пло­ще­нии Хуа­на Роме­ро.

Мое имя и про­ис­хож­де­ние вряд ли инте­рес­ны потом­кам во вся­ком слу­чае, луч­ше не тащить их в буду­щее, ведь эми­гран­ту, ока­зав­ше­му­ся в Шта­тах или в одной из Север­ных коло­ний, подо­ба­ет рас­стать­ся со сво­им про­шлым. К тому же моя преж­няя жизнь не име­ет ни малей­ше­го отно­ше­ния к насто­я­щей исто­рии, заме­чу лишь, что во вре­ме­на моей служ­бы в Индии я гораз­до боль­ше сбли­зил­ся с муд­ры­ми седо­бо­ро­ды­ми стар­ца­ми, чем со сво­и­ми собра­тья­ми-офи­це­ра­ми. Я был погру­жен в древ­ние восточ­ные уче­ния, когда несча­стье пере­вер­ну­ло всю мою жизнь, и я начал стро­ить ее зано­во на про­сто­рах Запад­ной Аме­ри­ки, при­няв мое тепе­реш­нее имя, весь­ма рас­про­стра­нен­ное и мало­вы­ра­зи­тель­ное.

Лето и осень 1894 года я про­вел сре­ди мрач­но­го ланд­шаф­та Как­ту­со­вых гор, устро­ив­шись чер­но­ра­бо­чим на зна­ме­ни­тый Север­ный руд­ник, откры­тый опыт­ным изыс­ка­те­лем за несколь­ко лет до это­го, бла­го­да­ря чему близ­ле­жа­щая мест­ность пере­ста­ла напо­ми­нать пусты­ню, пре­вра­тив­шись в котел, бур­ля­щий гряз­ным варе­вом жиз­ни. Богат­ство, обру­шив­ше­е­ся на почтен­но­го изыс­ка­те­ля после откры­тия золо­то­нос­ных пещер, рас­по­ло­жен­ных глу­бо­ко под гор­ным озе­ром, пре­взо­шло даже его самые дерз­кие меч­ты, и кор­по­ра­ция, кото­рой было в кон­це кон­цов про­да­но место­рож­де­ние, нача­ла боль­шие рабо­ты по про­клад­ке тун­не­лей. Вско­ре добы­ча золо­та вырос­ла, так как были обна­ру­же­ны новые пеще­ры, и гигант­ская раз­но­шерст­ная армия ста­ра­те­лей день и ночь вгры­за­лась в мно­го­чис­лен­ные кори­до­ры и ска­ли­стые кавер­ны. Суперин­тен­дант, мистер Артур, любил раз­гла­голь­ство­вать о свое­об­ра­зии мест­ных гео­ло­ги­че­ских обра­зо­ва­ний и стро­ить пред­по­ло­же­ния о нали­чии длин­ной цепи пещер, что поз­во­ля­ло ему наде­ять­ся в буду­щем раз­вер­нуть гигант­ское пред­при­я­тие по добы­че золо­та. Он не сомне­вал­ся, что золо­то­нос­ные пеще­ры воз­ник­ли под воз­дей­стви­ем воды, и твер­до верил в ско­рое откры­тие новых место­рож­де­ний.

Хуан Роме­ро появил­ся на Север­ном руд­ни­ке вско­ре после того, как я там обос­но­вал­ся. Он был одним из мно­гих полу­ди­ких мек­си­кан­цев, сте­кав­ших­ся на руд­ник из сосед­них обла­стей, но необыч­ная внеш­ность выде­ля­ла его из тол­пы. Он крас­но­ре­чи­во являл собой тип индей­ца, но с более блед­ным цве­том кожи и изыс­кан­ной ста­тью, делав­ши­ми его столь непо­хо­жим на мест­ных замух­рыг. Любо­пыт­но, что, отли­ча­ясь от боль­шин­ства индей­цев, как испа­ни­зи­ро­ван­ных, так и корен­ных, внеш­ность Роме­ро не была отме­че­на зна­ка­ми род­ства с белой расой. Когда этот мол­ча­ли­вый рабо­чий, под­няв­шись рано утром, зача­ро­ван­но смот­рел на солн­це, под­кра­ды­вав­ше­е­ся к восточ­ным хол­мам, и про­тя­ги­вал руки навстре­чу све­ти­лу, слов­но пови­ну­ясь древ­не­му риту­а­лу, смысл кото­ро­го оста­вал­ся неиз­ве­стен ему само­му, из глу­би­ны памя­ти всплы­вал ско­рее образ древ­не­го гор­до­го ацте­ка, чем кастиль­ско­го кон­кви­ста­до­ра или аме­ри­кан­ско­го пер­во­по­се­лен­ца. Одна­ко при близ­ком обще­нии с Роме­ро оре­ол бла­го­род­ства рас­се­и­вал­ся. Неве­же­ствен­ный и чума­зый, он был сво­им сре­ди мек­си­кан­цев, при­быв­ших, как я уже гово­рил, из близ­ле­жа­щих мест. Его нашли ребен­ком в сырой лачу­ге в горах: он был един­ствен­ным, кто пере­жил эпи­де­мию, при­нес­шую смерть в окру­гу. Рядом с хижи­ной, укры­тые в при­чуд­ли­вой рас­ще­лине ска­лы, лежа­ли два ске­ле­та — остан­ки, рас­тер­зан­ные стер­вят­ни­ка­ми и, веро­ят­но, при­над­ле­жав­шие его роди­те­лям. Никто ниче­го не знал об этих людях, и вско­ре о них забы­ли. Гли­ня­ная хижи­на рас­сы­па­лась, а рас­ще­ли­ну накры­ло лави­ной, так что даже от само­го места не оста­лось вос­по­ми­на­ний. Выра­щен­ный мек­си­кан­цем, кото­рый про­мыш­лял уго­ном круп­но­го ско­та, Хуан уна­сле­до­вал его имя и мало чем отли­чал­ся от осталь­ных.

При­вя­зан­но­стью, кото­рую Роме­ро испы­ты­вал ко мне, я был обя­зан, несо­мнен­но, мое­му ста­рин­но­му индий­ско­му коль­цу замыс­ло­ва­той фор­мы. Я не ста­ну гово­рить ни о самом коль­це, ни о том, как оно ко мне попа­ло. Это коль­цо было един­ствен­ным, что напо­ми­на­ло о той гла­ве моей жиз­ни, послед­няя стра­ни­ца кото­рой была пере­вер­ну­та, и я очень доро­жил им и наде­вал его, когда не был занят чер­ной рабо­той. Я заме­тил, что необыч­ный мек­си­ка­нец заин­те­ре­со­вал­ся им, одна­ко выра­же­ние его лица, когда он смот­рел на коль­цо, не поз­во­ля­ло запо­до­зрить про­стую алч­ность. Каза­лось, древ­ние иеро­гли­фы вызы­ва­ли какой-то смут­ный отклик в его разу­ме, пусть запу­щен­ном, но отнюдь не дрем­лю­щем, хотя я не сомне­вал­ся, что рань­ше ему нико­гда не дово­ди­лось их видеть. Уже через несколь­ко недель после появ­ле­ния на руд­ни­ке Роме­ро стал пре­дан­но слу­жить мне, несмот­ря на то что я сам был все­го лишь про­стым рабо­чим. Мы вынуж­ден­но огра­ни­чи­ва­лись лишь самы­ми неслож­ны­ми бесе­да­ми. Хуан знал все­го несколь­ко слов по- англий­ски, а я быст­ро обна­ру­жил, что мой окс­форд­ский испан­ский силь­но отли­ча­ет­ся от диа­лек­та наем­ных рабо­чих из Новой Испа­нии.
Ничто не пред­ве­ща­ло того собы­тия, о кото­ром я наме­рен рас­ска­зать. Да, Роме­ро инте­ре­со­вал меня, а мое коль­цо зани­ма­ло его вооб­ра­же­ние, одна­ко до взры­ва ни меня, ни его не одо­ле­ва­ли дур­ные пред­чув­ствия. Из-за мест­ных гео­ло­ги­че­ских осо­бен­но­стей потре­бо­ва­лось углу­бить шах­ту в той ее части, кото­рая лежа­ла ниже, чем про­чее осво­ен­ное под­зем­ное про­стран­ство, и посколь­ку суперин­тен­дант был убеж­ден, что для это­го при­дет­ся сво­ро­тить зна­чи­тель­ный кус ска­лы, рабо­чие зало­жи­ли мощ­ный заряд дина­ми­та. Ни мне, ни Роме­ро не при­шлось при­ни­мать уча­стия в этой рабо­те, так что впер­вые о том, что слу­чи­лось, мы услы­ша­ли от дру­гих. От заря­да, ока­зав­ше­го­ся мощ­нее, чем пред­по­ла­га­лось, гора слов­но содрог­ну­лась. В лачу­ге, при­ту­лив­шей­ся на склоне, окна раз­би­лись вдре­без­ги, а ста­ра­те­лей, нахо­див­ших­ся в тот момент в близ­ле­жа­щих тун­не­лях, сби­ло с ног. Воды озе­ра Дже­вел, рас­по­ло­жен­но­го в зоне взры­ва, взды­би­лись, как во вре­мя бури. После иссле­до­ва­ния мест­но­сти выяс­ни­лось, что ниже уров­ня взры­ва раз­верз­лась про­пасть столь чудо­вищ­ная, что ни одна верев­ка не дости­га­ла ее дна, и ни одна лам­па не мог­ла осве­тить ее чре­ва. Оза­да­чен­ные зем­ле­ко­пы яви­лись к суперин­тен­дан­ту, и тот при­ка­зал взять сколь­ко угод­но самых длин­ных кана­тов, скле­ить их и опу­стить в глу­би­ну.

Вско­ре блед­ные как полот­но рабо­чие сооб­щи­ли суперин­тен­дан­ту, что его план про­ва­лил­ся. Веж­ли­во, но твер­до они отка­за­лись не толь­ко вер­нуть­ся к про­па­сти, но и про­дол­жать рабо­ту в шах­тах, если про­вал будет оста­вать­ся отвер­стым. Оче­вид­но, они уве­ро­ва­ли, что пусто­та бес­ко­неч­на, и это напу­га­ло их. Суперин­тен­дант не стал упре­кать рабо­чих. Вме­сто это­го он впал в глу­бо­кую задум­чи­вость, не зная, как посту­пить. В тот вечер ноч­ная сме­на не вышла на рабо­ту.

В два часа по полу­но­чи зло­ве­ще завыл оди­но­кий кой­от в горах. То ли кой­о­ту, то ли кому-то дру­го­му вто­ри­ла соба­ка. Над вер­ши­на­ми гор соби­ра­лась гро­за, и обла­ка при­чуд­ли­вой фор­мы нес­лись по чер­ниль­но­му лос­ку­ту све­тя­ще­го­ся неба с нис­па­да­ю­щи­ми лун­ны­ми луча­ми, кото­рые сили­лись про­рвать пери­сто-сло­и­стую тол­щу тума­на. С лежан­ки, где обыч­но спал Роме­ро, донес­ся голос, воз­буж­ден­ный, напря­жен­ный, испол­нен­ный непо­нят­но­го мне смут­но­го ожи­да­ния.
Madre de Dios! — El sonido — ese sonido — orgaVd! — lo oyteVd? Senor, этот звук!
Я напряг слух, ста­ра­ясь понять, о каком зву­ке он гово­рит. Я раз­ли­чал вой кой­о­та, соба­ки, штор­ма, осо­бен­но штор­ма, уже заглу­шав­ше­го дру­гие зву­ки, посколь­ку ветер раз­гу­лял­ся в пол­ную силу. В окна лете­ли вспыш­ки мол­ний. Я начал пере­чис­лять зву­ки, кото­рые я слы­шал, пыта­ясь понять, что имен­но так взвол­но­ва­ло мек­си­кан­ца:

El coyote? — El perro? — El viento?

Роме­ро мол­чал. Вдруг до меня донес­ся его бла­го­го­вей­ный шепот: — El ritmo, Senor — el ritmo de la tierra — зем­ля пуль­си­ру­ет!

Теперь я тоже слы­шал, и то, что я слы­шал, не знаю поче­му, заста­ви­ло меня задро­жать. Где-то в глу­бине зем­ля зву­ча­ла, пуль­си­ро­ва­ла, как ска­зал мек­си­ка­нец, и этот ритм, хотя и отда­лен­ный, уже пере­би­вал вой кой­о­та, соба­ки и уси­ли­ва­ю­щей­ся бури. Я не берусь опи­сы­вать этот звук, посколь­ку он не под­да­ет­ся опи­са­нию. В нем было что-то от сту­ка мото­ра, зарож­да­ю­ще­го­ся в чре­ве боль­шо­го лай­не­ра и доле­та­ю­ще­го до верх­ней палу­бы, одна­ко это что-то не отда­ва­ло мерт­вен­но­стью и неоду­шев­лен­но­стью меха­низ­ма. Из все­го того, что состав­ля­ло этот звук, боль­ше все­го меня пора­зи­ла его при­дав­лен­ность тол­щей зем­ли. Мне на ум при­шел отры­вок из Джо­зе­фа Глан­ви­ля, столь эффект­но про­ци­ти­ро­ван­ный По: “Без­бреж­ность, без­дон­ность и непо­сти­жи­мость Его тво­ре­ний гран­ди­оз­нее Демо­кри­то­ва колод­ца”.
Вне­зап­но Роме­ро вско­чил и замер рядом со мной, заво­ро­жен­но гля­дя на коль­цо, кото­рое зага­доч­но мер­ца­ло в вспо­ло­хах све­та, а затем уста­вил­ся в сто­ро­ну шах­ты. Я под­нял­ся, и неко­то­рое вре­мя мы, не дви­га­ясь, насто­ро­жен­но вслу­ши­ва­лись в жут­кий рит­мич­ный звук, кото­рый рос и с каж­дой секун­дой ста­но­вил­ся все более оду­шев­лен­ным. Слов­но пови­ну­ясь чужой воле, мы дви­ну­лись к две­ри, с отча­ян­ным дре­без­жа­ни­ем удер­жи­вав­шей покой от бури. Пение, а имен­но на пение стал похо­дить звук, при­об­ре­та­ло объ­ем­ность и внят­ность, и нас неодо­ли­мо влек­ло вый­ти в бурю и загля­нуть в чер­но­ту про­ва­ла.

Мы не встре­ти­ли ни души, посколь­ку рабо­чие ноч­ной сме­ны, полу­чив неожи­дан­ный выход­ной, навер­ня­ка осе­ли в Сухом уще­лье, где мучи­ли уши сон­ных буфет­чи­ков зло­ве­щи­ми слу­ха­ми. Толь­ко домик сто­ро­жа све­тил­ся жел­тым квад­ра­том, похо­жим на око недре­ман­ное. Я поду­мал, что сто­рож, долж­но быть, не остал­ся рав­но­душ­ным к стран­но­му зву­ку, но Роме­ро уско­рил шаг, и я поспе­шил за ним.

Мы нача­ли спус­кать­ся в шах­ту, навстре­чу зву­ку, отчет­ли­во рас­пав­ше­му­ся на состав­ля­ю­щие. Уда­ры бара­ба­нов и мно­го­го­ло­сое пение дей­ство­ва­ли на меня, подоб­но восточ­но­му таин­ству. Как вы уже зна­е­те, я дол­го жил в Индии. Несмот­ря на пре­да­тель­ский страх и отвра­ще­ние, мы реши­тель­но про­дви­га­лись в маня­щую глубь. В какой-то момент мне пока­за­лось, что я схо­жу с ума. У нас не было ни лам­пы, ни све­чи, и я удив­лял­ся, что наш путь про­ле­гал не в кро­меш­ной тьме, как вдруг понял, что ста­рин­ное коль­цо на моей руке излу­ча­ло леде­ня­щее сия­ние, оза­ряя блед­ным све­том влаж­ный тяже­лый воз­дух, оку­ты­вав­ший нас.

Достиг­нув кон­ца вере­воч­ной лест­ни­цы, Роме­ро неожи­дан­но бро­сил­ся бежать, оста­вив меня в оди­но­че­стве, Долж­но быть, какие-то новые дикие зву­ки бара­бан­ной дро­би и пения, сла­бо доно­сив­ши­е­ся до меня, испу­га­ли его: издав страш­ный вопль, он пустил­ся наугад во мрак пеще­ры. Он неук­лю­же спо­ты­кал­ся о кам­ни и опять исступ­лен­но полз вниз по шат­кой лест­ни­це, и где-то впе­ре­ди раз­да­ва­лись его сто­ны. Как силь­но я ни был напу­ган, все же сумел сооб­ра­зить, что совер­шен­но пере­стал пони­мать его сло­ва, хотя отчет­ли­во слы­шал их. Гру­бые, выра­зи­тель­ные зву­ко­со­че­та­ния заме­ни­ли обыч­ную смесь из пло­хо­го испан­ско­го и чудо­вищ­но­го англий­ско­го; одна­ко мно­го­крат­но повто­рен­ное им сло­во Huitzilopotchi, каза­лось, что-то гово­ри­ло мне. Мно­го поз­же я осо­знал, что это сло­во выплы­ло из тру­дов вели­ко­го исто­ри­ка, и воз­ник­шая ассо­ци­а­ция заста­ви­ла меня содрог­нуть­ся. Куль­ми­на­ция этой ужас­ной ночи, непо­сти­жи­мая и стре­ми­тель­ная, про­изо­шла, когда я достиг послед­ней пеще­ры, в кото­рой закан­чи­ва­лось наше путе­ше­ствие. Без­бреж­ную тем­но­ту про­рвал послед­ний вопль мек­си­кан­ца, под­хва­чен­ный диким хором. Ниче­го подоб­но­го мне не дово­ди­лось слы­шать за всю мою жизнь. В тот момент мне пока­за­лось, что вся зем­ная и незем­ная нечисть отверз­ла глот­ку, что­бы погу­бить чело­ве­че­ский род. В ту же секун­ду свет, кото­рый излу­ча­ло мое коль­цо, погас, и я уви­дел заре­во, исхо­див­шее из про­па­сти в несколь­ких ярдах от меня. Я при­бли­зил­ся к пла­ме­нев­шей про­па­сти, погло­тив­шей несчаст­но­го Роме­ро. Све­сив­шись, я загля­нул в без­дон­ную пусто­ту кро­меш­но­го ада, бур­лив­ше­го огня­ми и зву­ка­ми. Сна­ча­ла я видел лишь кипя­щее варе­во све­та, но затем очер­та­ния, хотя и смут­ные, ста­ли выплы­вать из меси­ва, и я раз­ли­чил — Хуан Роме­ро? — О Боже! я дол­жен мол­чать! Само небо при­шло мне на помощь, раз­дал­ся жут­кий гро­хот, слов­но две все­лен­ные столк­ну­лись в кос­мо­се, и зре­ли­ще, открыв­ше­е­ся мне, исчез­ло. Нахлы­нув­ший хаос сме­нил­ся поко­ем забве­ния. Обсто­я­тель­ства это­го собы­тия столь стран­ны, что я затруд­ня­юсь про­дол­жить рас­сказ. Все же поста­ра­юсь изло­жить, что после­до­ва­ло даль­ше, не пыта­ясь разо­брать­ся, где кон­ча­ет­ся реаль­ность и начи­на­ет­ся ее види­мость. Я очнул­ся целым и невре­ди­мым у себя в посте­ли. Крас­ный отблеск окра­сил окно. Поодаль, на сто­ле, в коль­це муж­чин, сре­ди кото­рых был и наш лекарь, лежа­ло без­жиз­нен­ное тело Хуа­на Роме­ро. Ста­ра­те­ли обсуж­да­ли стран­ную смерть мек­си­кан­ца, слов­но погру­зив­ше­го­ся в глу­бо­кий сон; смерть, види­мо, каким-то непо­сти­жи­мым обра­зом свя­зан­ную с ужас­ной вспыш­кой огня, упав­ше­го на гору и сотряс­ше­го ее. Вскры­тие не про­ли­ло све­та на при­чи­ны гибе­ли Роме­ро, ибо не выяви­ло ниче­го, что мог­ло бы поме­шать ему и даль­ше дышать зем­ным воз­ду­хом. В обрыв­ках глу­хих раз­го­во­ров зву­ча­ли пред­по­ло­же­ния, что мы с Роме­ро не спа­ли той ночью, одна­ко буря, про­нес­ша­я­ся над Как­ту­со­вы­ми гора­ми, не потре­во­жи­ла сон дру­гих ста­ра­те­лей. Рабо­чие, риск­нув­шие спу­стить­ся в шах­ту, сооб­щи­ли, что про­изо­шел обвал, запе­ча­тав­ший про­пасть, кото­рая нака­нуне про­из­ве­ла на всех такое ужас­ное впе­чат­ле­ние. Когда я поин­те­ре­со­вал­ся у сто­ро­жа, слы­шал ли он какие-нибудь осо­бен­ные зву­ки перед мощ­ным раз­ря­дом гро­ма и мол­нии, он упо­мя­нул завы­ва­ния кой­о­та, соба­ки и зло­го гор­но­го вет­ра — и ниче­го более. У меня нет осно­ва­ний не верить его сло­вам.
Перед тем как воз­об­но­вить рабо­ты, суперин­тен­дант Артур вызвал спе­ци­аль­ную опыт­ную коман­ду, что­бы обсле­до­вать рай­он, где раз­верз­лась про­пасть. Коман­да при­сту­пи­ла к рабо­те без осо­бо­го энту­зи­аз­ма, но вско­ре про­свер­ли­ла глу­бо­кую сква­жи­ну. Резуль­тат ока­зал­ся крайне любо­пыт­ным. Пред­по­ла­га­лось, что свод над пусто­той не дол­жен быть тол­стым, одна­ко буры наткну­лись на обшир­ные зале­жи твер­дой поро­ды. Ниче­го не обна­ру­жив, даже золо­та, суперин­тен­дант пре­кра­тил поис­ки, но часто, когда он сидел, заду­мав­шись, за сво­им сто­лом, недо­умен­ное выра­же­ние осе­ня­ло его лицо.

И еще один любо­пыт­ный факт. Вско­ре после того, как я очнул­ся в то утро, я заме­тил, что с моей руки необъ­яс­ни­мым обра­зом исчез­ло индий­ское коль­цо. Несмот­ря на то, что я очень доро­жил им, его исчез­но­ве­ние при­нес­ло мне облег­че­ние. Если его при­сво­ил кто-то из ста­ра­те­лей, то это был очень хит­рый чело­век, уме­ло рас­по­ря­див­ший­ся сво­им тро­фе­ем, ибо ни офи­ци­аль­ное объ­яв­ле­ние о про­па­же, ни вме­ша­тель­ство поли­ции ниче­го не дали: я боль­ше нико­гда не видел сво­е­го коль­ца. Но что-то застав­ля­ло меня усо­мнить­ся в том, что коль­цо похи­ти­ла рука смерт­но­го, — слиш­ком дол­го я жил в Индии.

Я не знаю, как мне отно­сить­ся ко все­му про­ис­шед­ше­му. При све­те дня, какое бы вре­мя года ни сто­я­ло на дво­ре, я скло­нен верить, что стран­ные собы­тия были лишь пло­дом мое­го вооб­ра­же­ния, но осен­ни­ми ноча­ми, едва в два часа попо­лу­но­чи раз­да­ет­ся зло­ве­щий вой вет­ра и оди­чав­ших зве­рей, из неиз­ве­дан­ной глу­би­ны наплы­ва­ет ока­ян­ный ритм… и я чув­ствую, что жут­кое пере­во­пло­ще­ние Хуа­на Роме­ро дей­стви­тель­но свер­ши­лось.

Примечания:

Напи­са­но 16 сен­тяб­ря 1919 года

Опуб­ли­ко­ва­но в Marginalia, Arkham House, 1944, p. 276–84 На рус­ском язы­ке впер­вые опуб­ли­ко­ва­но в кни­ге “Лам­па Аль-Хаз­ре­да” в 1993 году.

Рас­сказ напи­сан, веро­ят­но, под вли­я­ни­ем рас­ска­за. Э. А. По “Низ­вер­же­ние в Мальм­стрем” и име­ет оче­вид­ное сход­ство с пятой гла­вой пове­сти “Хреб­ты Безу­мия” Лав­краф­та.

Madre de Dios! — El sonido — ese sonido — orgaVd! — lo oyteVd? Senor (исп.) — Свя­тая Мария! Звук — этот звук — послу­шай­те — слы­ши­те? Сеньор!

El coyote? — El perro? — El viento? (исп.) — Кой­от? Соба­ка? Ветер? El ritmo, Senor — el ritmo de la tierra (исп.) — Этот ритм, сеньор, — пульс зем­ли.

Глан­виль Джо­зеф (1бЗб-1680) — англий­ский фило­соф-бого­слов. В сво­их сочи­не­ни­ях дока­зы­вал воз­мож­ность суще­ство­ва­ния души до все­ле­ния ее в тело.

Име­ет­ся в виду эпи­граф к рас­ска­зу Эдга­ра По “Низ­вер­же­ние в Маль­стрем”.

Демо­кри­тов коло­дец. — Демо­крит (ок. 470 или 4бО до н.э. — умер в глу­бо­кой ста­ро­сти), древ­не­гре­че­ский фило­соф, один из осно­ва­те­лей антич­ной ато­ми­сти­ки. Ему при­пи­сы­ва­ют изре­че­ние, что исти­на нахо­дит­ся на дне колод­ца.

…вели­ко­го исто­ри­ка… — Име­ет­ся в виду аме­ри­кан­ский исто­рик и лите­ра­ту­ро­вед Пре­скотт Уильям Хиклинг (1796–1859), автор кни­ги “Исто­рия заво­е­ва­ния Мек­си­ки” (1843). Huitzilopotchi — Уици­ло­по­чт­ли (“Кол­дун Колиб­ри”) — бог вой­ны и Солн­ца, глав­ный бог древ­ней сто­ли­цы ацте­ков Тсно­чтит­ла­на. Обя­за­тель­ным эле­мен­том покло­не­ния это­му богу было при­не­се­ние чело­ве­че­ских жертв, при­чем в опре­де­лен­ных слу­ча­ях уми­ло­сти­вить его мог­ла толь­ко кровь людей из самых знат­ных и бла­го­род­ных семейств.