Говард Филлипс Лавкрафт

ГЕРБЕРТ УЭСТ — 
 РЕАНИМАТОР

(Herbert West — Reanimator)
Напи­са­но в 1922 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод В. Бер­нац­кой

////

I . ИЗ ГЛУБИН МРАКА

О Гер­бер­те Уэсте, моем дру­ге в сту­ден­че­ские и все после­ду­ю­щие годы, я не могу гово­рить ина­че как с содро­га­ни­ем. Охва­ты­ва­ю­щий меня при этом ужас свя­зан не толь­ко со зло­ве­щи­ми обсто­я­тель­ства­ми его недав­не­го исчез­но­ве­ния, но и с самим харак­те­ром его жиз­не­де­я­тель­но­сти. Впер­вые этот ужас ско­вал меня более сем­на­дца­ти лет назад, в быт­ность нашу сту­ден­та­ми тре­тье­го кур­са – мы учи­лись в меди­цин­ской шко­ле при Мис­ка­то­ник­ском уни­вер­си­те­те в Архе­ме. Пока мы дру­жи­ли, необыч­ность и демо­низм его опы­тов неудер­жи­мо влек­ли меня, – теперь же, когда его не ста­ло, магия исчез­ла, а ужас, напро­тив, воз­рос. Вос­по­ми­на­ния и пред­чув­ствия могут быть страш­нее жиз­нен­ных обсто­я­тельств.

Пер­вый ужас­ный слу­чай, про­ис­шед­ший вско­ре после наше­го зна­ком­ства, стал самым жут­ким собы­ти­ем в моей жиз­ни, и мне до сих пор нелег­ко о нем гово­рить. Как я уже упо­ми­нал, мы учи­лись тогда в уни­вер­си­те­те, где Уэст про­сла­вил­ся сво­и­ми безум­ны­ми тео­ри­я­ми о при­ро­де смер­ти и о воз­мож­но­сти пре­одо­ле­ния ее искус­ствен­ным путем. В осно­ве его взгля­дов, над кото­ры­ми друж­но поте­шал­ся весь пре­по­да­ва­тель­ский состав вку­пе со сту­ден­та­ми, лежа­ло пред­став­ле­ние о меха­ни­че­ской при­ро­де жиз­ни: по его мне­нию, орга­ни­че­ский меха­низм после завер­ше­ния есте­ствен­ных про­цес­сов мож­но заста­вить функ­ци­о­ни­ро­вать вновь при помо­щи опре­де­лен­ных хими­че­ских веществ. Во вре­мя экс­пе­ри­мен­тов он умерт­вил бес­чис­лен­ное мно­же­ство кро­ли­ков, мор­ских сви­нок, кошек, собак и обе­зьян, вво­дя им раз­лич­ные рас­тво­ры, и стал в кол­ле­дже прит­чей во язы­цех. Несколь­ко раз ему уда­лось добить­ся появ­ле­ния при­зна­ков жиз­ни, под­час пуга­ю­щих, у пред­по­ло­жи­тель­но мерт­вых живот­ных, но вско­ре он понял, что даль­ней­шее совер­шен­ство­ва­ние мето­да, если оно воз­мож­но, потре­бу­ет целой жиз­ни. Кро­ме того, ста­ло ясно: посколь­ку оди­на­ко­вые рас­тво­ры дей­ству­ют по-раз­но­му на раз­лич­ные виды орга­ни­че­ских тка­ней, мое­му дру­гу, дабы нара­щи­вать цен­ность рабо­ты, тре­бу­ют­ся чело­ве­че­ские осо­би. Имен­но на этом эта­пе он всту­пил в кон­фликт с про­фес­су­рой кол­ле­джа: про­ве­де­ние даль­ней­ших экс­пе­ри­мен­тов ему запре­тил ни боль­ше ни мень­ше как сам декан, обра­зо­ван­ней­ший и доб­ро­сер­деч­ней­ший док­тор Аллен Хел­си, чьи доб­рые дела пом­нит каж­дый ста­ро­жил Архе­ма.

Я все­гда тер­пи­мо отно­сил­ся к поис­кам Уэс­та, и мы часто вме­сте обсуж­да­ли его тео­рии, а так­же мно­го­ва­ри­ант­ность выте­ка­ю­щих из них след­ствий. Согла­ша­ясь с Гек­ке­лем в том, что жизнь есть сово­куп­ность хими­че­ских и физи­че­ских про­цес­сов, а так назы­ва­е­мая «душа» явля­ет­ся мифом, мой друг верил, что успеш­ное вос­кре­ше­ние мерт­вых зави­сит в первую оче­редь от состо­я­ния тка­ней. Если рас­пад еще не начал­ся, то тру­пу, в кото­ром сохра­не­ны все орга­ны, мож­но соот­вет­ству­ю­щи­ми уси­ли­я­ми вер­нуть жизнь. Уэст пони­мал, что пси­хи­че­ская или интел­лек­ту­аль­ная сфе­ра может дегра­ди­ро­вать из-за осо­бой чув­стви­тель­но­сти моз­го­вых кле­ток, для кото­рых даже крат­кое пре­бы­ва­ние в состо­я­нии смер­ти чре­ва­то непред­ви­ден­ны­ми послед­стви­я­ми.

Поэто­му он стре­мил­ся запо­лу­чить самые све­жие экзем­пля­ры, вли­вая им в кровь свой рас­твор сра­зу же после кон­чи­ны. Имен­но это обсто­я­тель­ство вызы­ва­ло сопро­тив­ле­ние про­фес­со­ров, кото­рые не были уве­ре­ны, что смерть име­ла место во всех слу­ча­ях. Они про­дол­жа­ли при­дир­чи­во и дотош­но сле­дить за его экс­пе­ри­мен­та­ми.

Вско­ре после нало­же­ния запре­та на его рабо­ту Уэст при­знал­ся мне, что наме­рен про­дол­жить опы­ты втайне, для чего ему потре­бу­ют­ся све­жие тру­пы. Было непри­ят­но слу­шать, как он при­ки­ды­ва­ет, где и как их доста­вать, ведь рань­ше нам об этом забо­тить­ся не при­хо­ди­лось. Если в мор­ге отсут­ство­ва­ли тру­пы, доста­вать их вме­ня­лось в обя­зан­ность двум мест­ным неграм, кото­рые исправ­но этим зани­ма­лись. В те годы Уэст был хруп­ким свет­ло­во­ло­сым юно­шей, неболь­шо­го роста, с тон­ки­ми чер­та­ми лица, голу­бы­ми гла­за­ми; он носил очки и гово­рил тихим голо­сом. От тако­го чело­ве­ка жут­ко­ва­то было слы­шать срав­ни­тель­ные харак­те­ри­сти­ки при­ви­ле­ги­ро­ван­но­го клад­би­ща при церк­ви Хри­ста и клад­би­ща для бед­ня­ков. Пер­вое никак не устра­и­ва­ло Уэс­та: ведь прак­ти­че­ски каж­дый, похо­ро­нен­ный там, пред­ва­ри­тель­но баль­за­ми­ро­вал­ся.

Вско­ре я стал его дея­тель­ным и пре­дан­ным асси­стен­том, помо­гая в реше­нии раз­но­го рода про­блем, каса­лись ли они источ­ни­ка поступ­ле­ния тру­пов или же поис­ка под­хо­дя­ще­го места, для наших устра­ша­ю­щих экс­пе­ри­мен­тов. Имен­но я пред­ло­жил для этой цели дом на фер­ме Чеп­ме­на, что за Медоу-Хилл, на пер­вом эта­же кото­ро­го мы обо­ру­до­ва­ли опе­ра­ци­он­ную и лабо­ра­то­рию, тща­тель­но зана­ве­сив окна, что­бы скрыть от посто­рон­них глаз наши ноч­ные, дея­ния. Дом сто­ял в без­люд­ном месте, в сто­роне от дорог, но меры предо­сто­рож­но­сти были все же необ­хо­ди­мы, ибо слу­хи о таин­ствен­ных огнях в ночи, раз­не­сен­ные слу­чай­ны­ми бро­дя­га­ми, мог­ли поло­жить конец нашим заня­ти­ям. В слу­чае рас­спро­сов поре­ши­ли назы­вать нашу лабо­ра­то­рию хими­че­ской. Посте­пен­но наше мрач­ное убе­жи­ще запол­ни­лось нуж­ным обо­ру­до­ва­ни­ем, частич­но закуп­лен­ным в Бостоне, а частич­но поза­им­ство­ван­ным тай­ком в уни­вер­си­те­те. Это обо­ру­до­ва­ние тща­тель­но каму­фли­ро­ва­лось, и рас­по­знать, что к чему, мог толь­ко глаз зна­то­ка. Мы так­же заго­то­ви­ли лопа­ты и кир­ки, необ­хо­ди­мые для буду­щих захо­ро­не­ний в под­ва­ле. В уни­вер­си­те­те мы поль­зо­ва­лись кре­ма­ци­он­ной печью, но в нынеш­них неле­галь­ных усло­ви­ях доступ к ней ока­зал­ся закрыт. С тру­па­ми все­гда было мно­го хло­пот, даже с мор­ски­ми свин­ка­ми, кото­рых Уэст тай­но исполь­зо­вал для опы­тов в сво­ем гости­нич­ном номе­ре.

Подоб­но вам­пи­рам, мы под­сте­ре­га­ли каж­дую новую смерть, ведь нам под­хо­ди­ли не все покой­ни­ки. Тру­пам над­ле­жа­ло быть све­жи­ми, без вся­ких искус­ствен­ных кон­сер­ва­ции, жела­тель­но не исто­чен­ны­ми болез­нью и, конеч­но, со все­ми жиз­нен­но важ­ны­ми орга­на­ми. Боль­ше все­го под­хо­ди­ли жерт­вы несчаст­ных слу­ча­ев. В тече­ние мно­гих недель нам не попа­да­лось ниче­го под­хо­дя­ще­го, хотя мы свя­зы­ва­лись с мор­га­ми и боль­ни­ца­ми, ведя пере­го­во­ры яко­бы по пору­че­нию уни­вер­си­те­та и ста­ра­ясь при этом не вызы­вать подо­зре­ний. Мы узна­ли, что наш факуль­тет поль­зу­ет­ся в таких слу­ча­ях пре­иму­ще­ствен­ным пра­вом, и реши­ли остать­ся в Архе­ме на все кани­ку­лы, когда в кол­ле­дже зани­ма­лись толь­ко немно­го­чис­лен­ные «лет­ние» клас­сы. Нако­нец нам повез­ло, слу­чай под­вер­нул­ся про­сто иде­аль­ный: моло­дой здо­ро­вый рабо­чий уто­нул в пру­ду и уже на сле­ду­ю­щее утро был похо­ро­нен за счет горо­да на клад­би­ще для бед­ных. Ника­ких про­во­ло­чек и ника­ко­го баль­за­ми­ро­ва­ния. Днем мы отыс­ка­ли све­жую моги­лу и реши­ли начать рабо­ту вско­ре после полу­но­чи.

То, чему мы посвя­ти­ли предут­рен­ние часы, было пре­не­при­ят­ней­шим делом, хотя тогда у нас еще не раз­вил­ся осо­бый ужас перед клад­би­ща­ми, чему так спо­соб­ство­ва­ли даль­ней­шие собы­тия. Мы захва­ти­ли с собой лопа­ты и керо­си­но­вые лам­пы (элек­три­че­ские фона­ри­ки уже суще­ство­ва­ли, но их каче­ство было гораз­до хуже нынеш­не­го). Рабо­та про­дви­га­лась мед­лен­но. Будь мы поэта­ми, она мог­ла бы наве­вать на нас мыс­ли о брен­но­сти чело­ве­че­ской жиз­ни, но, будучи уче­ны­ми, мы ниче­го, кро­ме отвра­ще­ния, не ощу­ща­ли и испы­та­ли боль­шое облег­че­ние, когда лопа­ты стук­ну­лись о дере­во. И вот сос­но­вый гроб был пол­но­стью отко­пан, Уэст съе­хал вниз, снял крыш­ку, извлек тело и подал его мне. Согнув­шись, я пере­хва­тил и выта­щил труп, а потом мы вдво­ем, ста­ра­ясь, что­бы все выгля­де­ло как преж­де, акку­рат­но засы­па­ли моги­лу. Нас обо­их тряс­ло. Застыв­ший труп с без­участ­ным лицом выгля­дел ужас­но, но мы все же не ушли до тех пор, пока не уни­что­жи­ли сле­ды наше­го пре­бы­ва­ния; Убе­див­шись нако­нец, что все в поряд­ке, мы засу­ну­ли тело в хол­що­вый мешок и отпра­ви­лись на фер­му ста­ри­ка Чеп­ме­на.

Лежа на импро­ви­зи­ро­ван­ном опе­ра­ци­он­ном сто­ле в ста­ром фер­мер­ском доме, наш покой­ник при све­те мощ­ной кар­бид­ной лам­пы выгля­дел вполне мате­ри­аль­но и нисколь­ко не напо­ми­нал при­ви­де­ние. Это был креп­кий, широ­ко­кост­ный, явно пле­бей­ско­го типа парень, гру­бое, без вся­ких там тон­ко­стей или вооб­ра­же­ния живот­ное, чьи физио­ло­ги­че­ские про­цес­сы были навер­ня­ка про­сты­ми и здо­ро­вы­ми. Лежа перед нами с закры­ты­ми гла­за­ми, он казал­ся ско­рее спя­щим, чем мерт­вым, хотя тща­тель­ные тесты пока­зы­ва­ли, что в нем отсут­ство­ва­ли вся­кие про­яв­ле­ния жиз­ни. Мы нашли нако­нец то, что дав­но искал Уэст, – мерт­во­го муж­чи­ну нуж­но­го типа, кото­ро­му мож­но вве­сти рас­твор, тща­тель­но при­го­тов­лен­ный с уче­том спе­ци­фи­ки чело­ве­че­ско­го орга­низ­ма. Мы были очень взвол­но­ва­ны. Шан­сов на пол­ный успех почти не пред­ви­де­лось, осо­бен­но мы боя­лись непред­ска­зу­е­мых и, воз­мож­но, ужас­ных послед­ствий частич­но­го вос­кре­ше­ния. Опа­се­ния вызы­ва­ло состо­я­ние моз­га и рефлек­сов наше­го под­опеч­но­го: ведь за вре­мя, про­шед­шее с момен­та смер­ти, осо­бо чув­стви­тель­ные цере­браль­ные клет­ки мог­ли раз­ру­шить­ся. Меня же обу­ре­ва­ло любо­пыт­ство отно­си­тель­но того, что при­ня­то назы­вать «душой», а при мыс­ли о том, каки­ми тай­на­ми спо­со­бен поде­лить­ся с нами вос­став­ший из мерт­вых, меня охва­ты­ва­ло глу­бо­кое бла­го­го­ве­ние. Что мог видеть этот юно­ша с без­мя­теж­ным лицом в недо­сти­жи­мых сфе­рах и что, будучи воз­вра­щен­ным к жиз­ни, мог нам пове­дать? Впро­чем, любо­пыт­ство мое быст­ро про­шло – в основ­ном я раз­де­лял мате­ри­а­ли­сти­че­ские взгля­ды мое­го дру­га. А тот был вполне спо­ко­ен и невоз­му­ти­мо ввел в вену мерт­ве­ца зна­чи­тель­ное коли­че­ство сво­е­го рас­тво­ра, сра­зу же пере­вя­зав место уко­ла.

Ожи­да­ние было мучи­тель­ным, но Уэст не терял при­сут­ствия духа. Вре­мя от вре­ме­ни он при­став­лял к гру­ди покой­ни­ка сте­то­скоп, фило­соф­ски пере­но­ся отсут­ствие изме­не­ний. Так про­шли три чет­вер­ти часа. Нако­нец Уэст реши­тель­но заявил, что рас­твор неудо­вле­тво­ри­те­лен, но он сей­час изме­нит состав и попро­бу­ет все повто­рить. А потом уж спря­чем наш чудо­вищ­ный тро­фей. Еще днем мы выры­ли в погре­бе яму и до рас­све­та долж­ны были зако­пать наше­го мерт­ве­ца: запо­ры на две­рях были креп­ки, но нас мог­ли уви­деть, а про­слыть клад­би­щен­ски­ми маро­де­ра­ми все же не хоте­лось. Впро­чем, к сле­ду­ю­щей ночи труп все рав­но поте­рял бы кон­ди­цию. И вот, при­хва­тив с собой кар­бид­ную лам­пу, мы пере­шли в сосед­нюю лабо­ра­то­рию, оста­вив наше­го мол­ча­ли­во­го гостя на сто­ле в пол­ной тем­но­те, и увле­чен­но заня­лись состав­ле­ни­ем ново­го рас­тво­ра. Уэст тща­тель­но высчи­ты­вал и взве­ши­вал все его ком­по­нен­ты.

Ужас­ное собы­тие раз­ра­зи­лось вне­зап­но. Я пере­ли­вал какую-то жид­кость из одной про­бир­ки в дру­гую, а Уэст что-то грел на спир­тов­ке, кото­рая заме­ня­ла нам в этом ста­ром доме газо­вую горел­ку. Вдруг из поки­ну­той ком­на­ты раз­да­лись страш­ные кри­ки, чудо­вищ­нее кото­рых мы не слы­ша­ли в сво­ей жиз­ни. Даже если бы сама пре­ис­под­няя раз­верз­лась, открыв миру смерт­ные муки греш­ни­ков, адские зву­ки, доно­ся­щи­е­ся отту­да, не мог­ли быть более зло­ве­щи, ибо в услы­шан­ной нами нево­об­ра­зи­мой како­фо­нии сли­лись запре­дель­ный ужас и без­мер­ное отча­я­ние вос­кре­шен­но­го суще­ства. Эти зву­ки не были чело­ве­че­ски­ми – ни один чело­век не смог бы издать их, и мы, не думая ни о покой­ни­ке, ни о лав­рах пер­во­от­кры­ва­те­лей, бро­си­лись к бли­жай­ше­му окну, как ране­ные зве­ри. Опро­ки­ды­вая на ходу склян­ки, лам­пы, ретор­ты, мы выпрыг­ну­ли нару­жу и ока­за­лись в звезд­ной мгле сель­ской ночи. Пом­нит­ся, мы кри­ча­ли от ужа­са и, спо­ты­ка­ясь, бежа­ли по направ­ле­нию к горо­ду. Достиг­нув город­ских окра­ин, мы, одна­ко, поста­ра­лись при­нять вид попри­стой­нее – изоб­ра­жая весе­лых гуляк, бре­ду­щих домой после изряд­ной попой­ки.

Мы не рас­ста­лись, а, добрав­шись до жили­ща Уэс­та, про­шеп­та­лись с ним до рас­све­та при зажжен­ных све­чах. Немно­го успо­ко­ив­шись, соста­ви­ли план даль­ней­ших дей­ствий и зава­ли­лись спать, поре­шив не идти сего­дня на заня­тия. Но на сле­ду­ю­щую ночь мы так­же не сомкну­ли глаз, так как вече­ром про­чли в газе­те две замет­ки раз­ных авто­ров. В пер­вой сооб­ща­лось, что на ста­рой фер­ме Чеп­ме­на по непо­нят­ной при­чине сго­рел дом (види­мо, из-за опро­ки­ну­той лам­пы). А во вто­ром гово­ри­лось, что на клад­би­ще для бед­ня­ков кто-то пытал­ся раз­рыть све­жую моги­лу, делая это, похо­же, без помо­щи лопа­ты, голы­ми рука­ми. Послед­нее сооб­ще­ние мы отка­зы­ва­лись пони­мать, памя­туя, как акку­рат­но заде­ла­ли могиль­ный холм.

Даже сем­на­дцать лет спу­стя Уэст часто огля­ды­вал­ся, жалу­ясь, что ему слы­шат­ся чьи-то шаги. А теперь его боль­ше нет.

II . ДЕМОН ЭПИДЕМИИ

Хотя мину­ло уже пят­на­дцать лет, но я до сих пор не могу забыть то страш­ное вре­мя, когда по Архе­му, подоб­но зло­му ифри­ту из ибли­е­ских вла­де­ний, стал, кра­ду­чись, рас­пол­зать­ся тиф. В памя­ти людей то лето оста­лось как вре­мя раз­гу­ла Сата­ны, рас­про­стер­ше­го свои тем­ные кры­ла над мно­же­ством скле­пов на клад­би­ще при церк­ви Хри­ста, мне же оно памят­но по собы­тию еще более ужас­но­му. Теперь, когда Гер­бер­та Уэс­та нет боль­ше, я остал­ся един­ствен­ным сви­де­те­лем это­го кош­ма­ра.

Мы с Уэс­том зани­ма­лись на лет­них аспи­рант­ских кур­сах меди­цин­ско­го факуль­те­та Мис­ка­то­ник­ско­го уни­вер­си­те­та, где мой друг про­сла­вил­ся экс­пе­ри­мен­та­ми по вос­кре­ше­нию мерт­вых. В науч­ных целях он извел мно­же­ство мел­ких живот­ных, но затем его необыч­ную дея­тель­ность обо­рвал наш декан, док­тор Аллен Хел­си, отнес­ший­ся к этим опы­там скеп­ти­че­ски. Уэст все же втайне про­дол­жал свои заня­тия в гряз­ном номе­ре. Одна­жды ему уда­лось доста­вить труп, похи­щен­ный на клад­би­ще для бед­ня­ков, в забро­шен­ный фер­мер­ский дом непо­да­ле­ку от Медо­уХилл, но тут с ним при­клю­чи­лась жут­кая, неза­бы­ва­е­мая исто­рия.

В тот раз я был с ним вме­сте и видел, как он вво­дил в непо­движ­ную вену элик­сир, спо­соб­ный, по его мне­нию, вос­ста­нав­ли­вать жиз­нен­но важ­ные хими­че­ские и физи­че­ские про­цес­сы. Все кон­чи­лось пла­чев­но: мы бежа­ли, охва­чен­ные ужа­сом, кото­рый впо­след­ствии при­пи­са­ли нерв­но­му пере­утом­ле­нию, но Уэст так нико­гда и не опра­вил­ся от чув­ства, что кто-то посто­ян­но за ним сле­дит. Тот труп был недо­ста­точ­но свеж, а све­жесть исход­но­го мате­ри­а­ла – необ­хо­ди­мое усло­вие для вос­ста­нов­ле­ния нор­маль­ных пси­хи­че­ских функ­ций. Похо­ро­нить мы его не смог­ли – ста­рый дом сго­рел, а ведь насколь­ко нам было бы спо­кой­нее, будь мы уве­ре­ны, что труп поко­ит­ся под зем­лей.

После это­го слу­чая Уэст на какое-то вре­мя пре­кра­тил свои опы­ты, но иссле­до­ва­тель­ский зуд истин­но­го уче­но­го вско­ре заста­вил его обра­тить­ся в дека­нат с прось­бой раз­ре­шить поль­зо­вать­ся опе­ра­ци­он­ной и тру­па­ми из ана­то­ми­че­ско­го теат­ра. Уэст про­дол­жал счи­тать свою рабо­ту необы­чай­но важ­ной. Его прось­бы, одна­ко, оста­лись без вни­ма­ния: док­тор Хел­си был непре­кло­нен, а дру­гие про­фес­со­ра под­дер­жа­ли сво­е­го шефа. В прин­ци­пи­аль­но новой тео­рии вос­кре­ше­ния они не виде­ли ниче­го, кро­ме незре­лых гипо­тез моло­до­го энту­зи­а­ста, внеш­ний вид кото­ро­го – хруп­кое сло­же­ние, свет­лые воло­сы, голу­бые, спря­тан­ные под очка­ми гла­за – ничем не выда­вал сверх­че­ло­ве­че­скую, почти демо­ни­че­скую силу холод­но­го разу­ма, тая­ще­го­ся под зауряд­ной внеш­но­стью. С года­ми он не казал­ся стар­ше, а лишь суро­вел лицом. А потом в Сеф­тоне про­изо­шло это несча­стье, после кото­ро­го Уэст исчез.

Уэст сра­жал­ся с док­то­ром Хел­си вплоть до окон­ча­ния уче­бы, при­чем вел этот сло­вес­ный поеди­нок дале­ко не столь кор­рект­но, как наш доб­рей­ший декан. Уэст знал свое: ему нера­зум­но и бес­смыс­лен­но тор­мо­зят исклю­чи­тель­но важ­ную рабо­ту, кото­рую он, конеч­но, смо­жет вести и после окон­ча­ния факуль­те­та, но тогда в его рас­по­ря­же­нии не будет вели­ко­леп­но­го уни­вер­си­тет­ско­го обо­ру­до­ва­ния. Для тако­го юно­ши, как Уэст, с ярко выра­жен­ным логи­че­ским скла­дом ума, было непо­нят­но и непе­ре­но­си­мо, что ста­ри­ки-кон­сер­ва­то­ры, упор­но не заме­чая его успеш­ных опы­тов на живот­ных, отвер­га­ют даже воз­мож­ность вос­кре­ше­ния. Толь­ко умуд­рен­ный опы­том чело­век убе­дил бы его снис­хо­ди­тель­ней отне­стись к умствен­ной огра­ни­чен­но­сти этих уче­ных мужей порож­де­нию въев­ше­го­ся с дет­ских лет пури­тан­ства; они мог­ли быть мяг­ки, совест­ли­вы, под­час доб­ры и дру­же­люб­ны, оста­ва­ясь при этом узко­ло­бы­ми, нетер­пи­мы­ми, кос­ны­ми и огра­ни­чен­ны­ми. Вре­мя мило­сти­во к этим несо­вер­шен­ным, но воз­вы­шен­ным харак­те­рам, един­ствен­ный порок кото­рых – робость, но в кон­це кон­цов и их ждет нака­за­ние. Их интел­лек­ту­аль­ная ущерб­ность – пто­ле­ме­изм, каль­ви­низм, анти­дар­ви­низм, анти­ниц­ше­ан­ство, саб­ба­та­ри­а­низм и пие­тет к зако­но­да­тель­ству, регу­ли­ру­ю­ще­му жизнь насе­ле­ния, – дела­ет их коми­че­ски­ми фигу­ра­ми. Несмот­ря на свои уди­ви­тель­ные науч­ные дости­же­ния, Уэст был еще совсем моло­дым чело­ве­ком и не про­яв­лял долж­но­го тер­пе­ния в отно­ше­ни­ях с доб­рей­шим док­то­ром Хел­си и его уче­ны­ми кол­ле­га­ми. Его раз­дра­же­ние рос­ло вме­сте с жела­ни­ем дока­зать этим доб­ро­по­ря­доч­ным тупи­цам свою право­ту каким-нибудь необыч­ным, фан­та­сти­че­ским обра­зом. Как боль­шин­ство юнцов, он мыс­лен­но вына­ши­вал пла­ны мще­ния, три­ум­фа и, нако­нец, вели­ко­душ­но­го про­ще­ния сопер­ни­ков.

И вот, каза­лось, из самых глу­бин пре­ис­под­ней при­шла, оскла­бив­шись, смерт­ная кара. Мы с Уэс­том к тому вре­ме­ни уже закон­чи­ли уче­бу, но оста­лись летом пора­бо­тать в уни­вер­си­те­те и были сви­де­те­ля­ми нача­ла это­го чудо­вищ­но­го бед­ствия. Не полу­чив еще вра­чеб­ных лицен­зий, мы, одна­ко, уже были дипло­ми­ро­ван­ны­ми меди­ка­ми, и нас тут же нача­ли исполь­зо­вать в этом каче­стве: чис­ло забо­лев­ших рос­ло не по дням, а по часам. Ситу­а­ция вышла из-под кон­тро­ля вла­стей, смер­ти сле­до­ва­ли одна за дру­гой, и гро­бов­щи­ки уже не справ­ля­лись с рабо­той. Тру­пы хоро­ни­ли поспеш­но, ни о каком, баль­за­ми­ро­ва­нии и речи не мог­ло быть, даже если уми­ра­ли важ­ные осо­бы, кото­рых хоро­ни­ли на клад­би­ще при церк­ви Хри­ста. Уэст частень­ко заго­ва­ри­вал о пара­док­се ситу­а­ции: уйма све­жих тру­пов – и ни один не попал под его нож! Но было не до это­го, мы про­сто вали­лись с ног от уста­ло­сти, и огром­ные физи­че­ские и пси­хи­че­ские нагруз­ки при­во­ди­ли к тому, что мой друг все боль­ше падал духом.

А доб­ро­де­тель­ные вра­ги Уэс­та тоже не сиде­ли сло­жа руки. Факуль­тет был прак­ти­че­ски закрыт, все пре­по­да­ва­те­ли бро­ше­ны на эпи­де­мию. Док­тор Хел­си осо­бен­но хоро­шо пока­зал себя в деле, уме­ло и само­от­вер­жен­но борясь за жизнь боль­ных даже в самых без­на­деж­ных слу­ча­ях или когда дру­гие вра­чи отсту­па­ли из-за стра­ха перед воз­мож­ным зара­же­ни­ем. Мень­ше чем за месяц бес­страш­ный декан стал, мож­но ска­зать, народ­ным геро­ем, хотя сам он, изне­мо­гая от уста­ло­сти и нерв­но­го исто­ще­ния, каза­лось, не заме­чал сво­ей сла­вы. Уэст не мог не вос­хи­щать­ся муже­ством сво­е­го оппо­нен­та, но имен­но поэто­му хотел, как нико­гда рань­ше, дока­зать ему спра­вед­ли­вость сво­их пора­зи­тель­ных тео­рий. Поль­зу­ясь нераз­бе­ри­хой, царя­щей на факуль­те­те и в муни­ци­паль­ном отде­ле здра­во­охра­не­ния, он сумел запо­лу­чить тело одно­го недав­но скон­чав­ше­го­ся боль­но­го, тай­ком про­нес его ночью в ана­то­мич­ку и на моих гла­зах ввел ему свой новей­ший рас­твор. Покой­ник открыл гла­за, впе­рил в пото­лок взор, испол­нен­ный неска­зан­ной муки, а затем сно­ва ушел в небы­тие, из кото­ро­го боль­ше его уже ничто не смог­ло выве­сти. Недо­ста­точ­но свеж, ска­зал Уэст, жар­кий лет­ний воз­дух не идет им на поль­зу. Когда мы сжи­га­ли тело, нас чуть не заста­ли с полич­ным, и в даль­ней­шем Уэст не рис­ко­вал боль­ше поль­зо­вать­ся ана­то­мич­кой.

В авгу­сте эпи­де­мия достиг­ла сво­е­го пика. Мы с Уэс­том были едва живы от уста­ло­сти, а вот док­тор Хел­си дей­стви­тель­но скон­чал­ся, четыр­на­дца­то­го чис­ла. На ско­ро­па­ли­тель­ные похо­ро­ны дека­на, состо­яв­ши­е­ся пят­на­дца­то­го авгу­ста, собра­лись все его сту­ден­ты; бога­тый венок, воз­ло­жен­ный ими на гроб, зате­рял­ся сре­ди мно­гих дру­гих, еще более пыш­ных, при­слан­ных вли­я­тель­ны­ми жите­ля­ми Архе­ма и муни­ци­па­ли­те­том. Похо­ро­ны док­то­ра ста­ли почти госу­дар­ствен­ным собы­ти­ем он был, широ­ко изве­стен сво­и­ми бла­го­тво­ри­тель­ны­ми акци­я­ми. После погре­бе­ния все мы пре­бы­ва­ли в подав­лен­ном состо­я­нии и вто­рую поло­ви­ну дня про­ве­ли в баре, где Уэст, хотя и потря­сен­ный смер­тью глав­но­го про­тив­ни­ка, рас­про­стра­нял­ся, шоки­руя при­сут­ству­ю­щих, о сво­ей пре­сло­ву­той тео­рии. Посте­пен­но все разо­шлись – кто домой, кто по делам, что же каса­ет­ся нас, то Уэст твер­дил, что эту ночь надо « хоро­шень­ко запом­нить».

Позд­нее хозяй­ка Уэс­та пока­за­ла при допро­се, что, когда око­ло двух часов ночи мы вхо­ди­ли в его ком­на­ту, с нами был тре­тий, кото­ро­го мы под­дер­жи­ва­ли с двух сто­рон; как она ска­за­ла мужу, видать, все трое изряд­но набра­лись за ужи­ном.

Это заме­ча­ние ворч­ли­вой мат­ро­ны вско­ре под­твер­ди­лось: око­ло трех часов ночи дом огла­си­ли истош­ные вопли, доно­сив­ши­е­ся из ком­на­ты Уэс­та. Когда выло­ма­ли дверь, то уви­де­ли, что мы оба лежим без созна­ния на зали­том кро­вью ков­ре – изби­тые, исца­ра­пан­ные, истер­зан­ные, – а рядом раз­бро­са­ны склян­ки и хирур­ги­че­ские инстру­мен­ты Уэс­та. Откры­тое окно гово­ри­ло, каким обра­зом скрыл­ся наш обид­чик, но мно­гих уди­ви­ло, как он отва­жил­ся на рис­ко­ван­ный пры­жок с тре­тье­го эта­жа. Нашли так­же стран­но­го вида одеж­ду, но Уэст, при­дя в себя, объ­яс­нил, что она при­над­ле­жит не бег­ле­цу, а была взя­та им на бак­те­рио­ло­ги­че­ский ана­лиз для выяс­не­ния, каким спо­со­бом пере­да­ет­ся болез­не­твор­ный вирус. Он рас­по­ря­дил­ся немед­лен­но сжечь одеж­ду в нашем про­стор­ном камине. Поли­ции мы заяви­ли, что ниче­го не зна­ем о ноч­ном госте. Уэст сбив­чи­во объ­яс­нил, что позна­ко­ми­лись мы с ним в каком-то из баров, и он пока­зал­ся нам сво­им пар­нем. И я, и Уэст всем сво­им видом демон­стри­ро­ва­ли, что отно­сим­ся к этой исто­рии с юмо­ром и вовсе не наста­и­ва­ем на розыс­ке наше­го драч­ли­во­го спут­ни­ка.

Эта же ночь поло­жи­ла нача­ло вто­ро­му кош­ма­ру в Архе­ме, кото­рый, на мой взгляд, был ужас­ней само­го мора. На клад­би­ще при церк­ви Хри­ста про­изо­шло зло­ве­щее убий­ство – рас­тер­за­ли сто­ро­жа. Убий­ство было настоль­ко жесто­ким, что не укла­ды­ва­лось в голо­ве, как мог совер­шить его чело­век. Несчаст­но­го виде­ли живым уже дале­ко за пол­ночь, а на рас­све­те откры­лась эта жут­кая кар­ти­на. Допро­си­ли вла­дель­ца цир­ка из сосед­не­го горо­да Бол­то­на, но тот клял­ся, что ни один зверь не сбе­гал у него из клет­ки. Люди, нашед­шие тело, заме­ти­ли, что кро­ва­вый след вел к гроб­ни­це, а у бето­ни­ро­ван­но­го вхо­да в нее обна­ру­жи­ли алую лужи­цу. Более сла­бый след вел к лесу, но вско­ре терял­ся.

Сле­ду­ю­щей ночью, каза­лось, сами демо­ны пля­са­ли на кры­шах Архе­ма и безум­ный, стран­ный вой слы­шал­ся в шуме вет­ра. По охва­чен­но­му лихо­ман­кой горо­ду кра­лась новая беда, кото­рую неко­то­рые счи­та­ли постраш­нее эпи­де­мии и шепо­том назы­ва­ли явле­ни­ем зло­го духа. Этот неве­до­мый монстр посе­тил восемь домов, всю­ду остав­ляя за собой крас­ную смерть: на сче­ту у него было сем­на­дцать изуро­до­ван­ных, бес­фор­мен­ных тру­пов. Несколь­ко чело­век виде­ли его в тем­но­те; по их сло­вам, он был бело­ко­жим и напо­ми­нал урод­ли­вую обе­зья­ну или дья­во­ла в чело­ве­че­ском обли­ке. По остан­кам мож­но было пред­по­ло­жить, что для уто­ле­ния голо­да чудо­ви­ще частич­но поеда­ло свои жерт­вы. Из сем­на­дца­ти чело­век четыр­на­дцать бы ли. уби­ты им на месте, а трое скон­ча­лись в боль­ни­це.

На тре­тью ночь груп­па смель­ча­ков во гла­ве с поли­ци­ей захва­ти­ла чудо­ви­ще в одном из домов на Крейн-стрит, непо­да­ле­ку от уни­вер­си­те­та. Эта опе­ра­ция гото­ви­лась очень тща­тель­но, все ее участ­ни­ки мог­ли вхо­дить друг с дру­гом в кон­такт при помо­щи пере­го­вор­ных устройств. Поэто­му, когда из уни­вер­си­тет­ско­го рай­о­на сооб­щи­ли, что кто-то скре­бет­ся в став­ни, все ока­за­лись наго­то­ве. Бла­го­да­ря пре­дель­ной осто­рож­но­сти и преду­смот­ри­тель­но­сти постра­да­ли в опе­ра­ции толь­ко двое, в целом поим­ка про­шла на ред­кость удач­но. Мон­стра не уби­ли, а толь­ко рани­ли и сроч­но отвез­ли в мест­ную боль­ни­цу. При­сут­ство­вав­шие при этом не мог­ли скрыть сме­шан­но­го чув­ства изум­ле­ния и отвра­ще­ния.

Ведь это был чело­век, несмот­ря на свой вызы­ва­ю­щий омер­зе­ние взгляд, – обе­зья­нью немо­ту и дья­воль­скую жесто­кость. В боль­ни­це ему пере­вя­за­ли рану и отпра­ви­ли в Сеф­тон, где нахо­ди­лась пси­хи­ат­ри­че­ская лечеб­ни­ца. Там он в тече­ние шест­на­дца­ти лет бил­ся голо­вой в оби­тые вой­ло­ком сте­ны пала­ты, пока не сбе­жал при обсто­я­тель­ствах столь ужас­ных, что луч­ше о них не вспо­ми­нать. Кста­ти, осо­бен­но отвра­ти­тель­ной поис­ко­во­му отря­ду из Архе­ма пока­за­лась тогда в пой­ман­ном мон­стре неве­ро­ят­ная, шоки­ру­ю­щая схо­жесть отмы­то­го его лица с про­све­щен­ным и само­от­вер­жен­ным муче­ни­ком, похо­ро­нен­ным все­го три дня назад, – с покой­ным док­то­ром Алле­ном Хел­си, филан­тро­пом и дека­ном меди­цин­ско­го факуль­те­та Мис­ка­то­ник­ско­го уни­вер­си­те­та.

Мы с Уэс­том испы­та­ли осо­бен­ный ужас и отвра­ще­ние. Я и сего­дня содро­га­юсь при одном толь­ко вос­по­ми­на­нии точ­но так же, как и тем дав­ним утром, когда забин­то­ван­ный Уэст про­бор­мо­тал: «Черт поде­ри! Опять несве­жий попал­ся!»

III . ШЕСТЬ ВЫСТРЕЛОВ В ЛУННОМ СВЕТЕ

Обыч­но не раз­ря­жа­ют всю обой­му, когда доста­точ­но толь­ко одно­го выстре­ла, но в жиз­ни Уэс­та мно­гое было необыч­ным. Раз­ве будет, напри­мер, све­же­ис­пе­чен­ный моло­дой врач скры­вать моти­вы, кото­ры­ми он руко­вод­ству­ет­ся при выбо­ре места житель­ства и рабо­ты, как скры­вал их Гер­берт Уэст? Полу­чив дипло­мы об окон­ча­нии Мис­ка­то­ник­ско­го уни­вер­си­те­та, мы мог­ли, нако­нец-то став прак­ти­ку­ю­щи­ми вра­ча­ми, рас­стать­ся с бед­но­стью, поэто­му при­хо­ди­лось лишь отмал­чи­вать­ся на рас­спро­сы, поче­му мы так ста­ра­ем­ся най­ти себе дом на отши­бе и побли­же к клад­би­щу для бед­ных. Подоб­ная склон­ность к уеди­не­нию почти все­гда име­ет свои при­чи­ны. Мы так­же не явля­лись исклю­че­ни­ем; нас побуж­да­ло к это­му наше необыч­ное заня­тие, вер­нее, дело всей жиз­ни. На пер­вый взгляд мы были рядо­вы­ми вра­ча­ми, но, если коп­нуть поглуб­же, за тра­ди­ци­он­ны­ми забо­та­ми про- сту­па­ли вели­кие и пуга­ю­щие цели: смыс­лом жиз­ни для Гер­бер­та Уэс­та был неустан­ный поиск тай­ны бытия в тем­ных и пота­ен­ных обла­стях неве­до­мо­го. Он наде­ял­ся най­ти путь воз­вра­ще­ния хлад­но­го клад­би­щен­ско­го пра­ха к веч­ной жиз­ни. Для подоб­ных иссле­до­ва­ний тре­бо­ва­лись необыч­ные мате­ри­а­лы, вклю­чая све­жие чело­ве­че­ские тру­пы, поэто­му сле­до­ва­ло жить тихо и неза­мет­но, жела­тель­но непо­да­ле­ку от места скром­ных погре­бе­ний.

Мы с Уэс­том позна­ко­ми­лись в уни­вер­си­те­те, где толь­ко один я верил в успех его умо­по­мра­чи­тель­ных экс­пе­ри­мен­тов. Посте­пен­но я стал его посто­ян­ным асси­стен­том, и вот теперь, закон­чив уче­бу, мы реши­ли дер­жать­ся вме­сте. Для двух вра­чей непро­сто най­ти хоро­шую прак­ти­ку по сосед­ству, но уни­вер­си­тет­ские вла­сти помог­ли нам, и мы обос­но­ва­лись в Бол­тоне, фаб­рич­ном город­ке непо­да­ле­ку от Архе­ма, где рас­по­ла­гал­ся уни­вер­си­тет. Бол­тон­ские ткац­кие фаб­ри­ки – самые круп­ные в Мис­ка­то­ник­ской долине, и мест­ные вра­чи не очень-то любят поль­зо­вать их раз­но­язы­кий рабо­чий люд. Мы при­дир­чи­во выби­ра­ли дом и нако­нец оста­но­ви­лись на обвет­ша­лом домиш­ке на краю Понд-стрит, дале­ко отсто­я­щем от бли­жай­ше­го жилья. От мест­но­го клад­би­ща для бед­ня­ков его отде­лял луг, окайм­лен­ный с севе­ра узкой полос­кой доволь­но густо­го леса. Рас­сто­я­ние до клад­би­ща было боль­шим, чем нам того хоте­лось, но ниче­го побли­же не нашлось: дома, рас­по­ло­жен­ные по дру­гую сто­ро­ну луга, не отно­си­лись к фаб­рич­но­му рай­о­ну. Впро­чем, все скла­ды­ва­лось не так уж пло­хо: по этой без­люд­ной мест­но­сти мы. доби­ра­лись неза­ме­чен­ны­ми до мрач­но­го источ­ни­ка наше­го так назы­ва­е­мо­го «сырья». Путь был нель­зя ска­зать что­бы близ­кий, зато, достав­ляя наши без­молв­ные тро­феи, мы мог­ли не опа­сать­ся любо­пыт­ных взгля­дов.

Что уди­ви­тель­но, наши­ми услу­га­ми с само­го нача­ла поль­зо­ва­лось нема­ло боль­ных, такая прак­ти­ка удо­вле­тво­ри­ла бы любо­го начи­на­ю­ще­го вра­ча, но для уче­ных, чьи инте­ре­сы сосре­до­то­че­ны на совер­шен­но дру­гих вещах, она была в тягость. Фаб­рич­ные нра­вы не отли­ча­лись осо­бой мяг­ко­стью; частые пота­сов­ки и пья­ная рез­ня достав­ля­ли нам мно­го хло­пот. Глав­ным же для нас оста­ва­лась наша сек­рет­ная лабо­ра­то­рия, кото­рую мы обо­ру­до­ва­ли в под­ва­ле, уста­но­вив в ней длин­ный стол, свер­ху осве­ща­е­мый лам­па­ми; там мы частень­ко после полу­но­чи вли­ва­ли рас­тво­ры Уэс­та в вены покой­ни­ков с бед­няц­ко­го клад­би­ща. Уэст само­заб­вен­но экс­пе­ри­мен­ти­ро­вал, отыс­ки­вая ком­по­нен­ты, кото­рые вос­ста­нав­ли­ва­ли бы жиз­не­де­я­тель­ность орга­низ­ма, пре­рван­ную тем, что мы назы­ва­ем смер­тью, но каж­дый раз натал­ки­вал­ся на все более немыс­ли­мые пре­пят­ствия. Рас­твор при­хо­ди­лось опять и опять гото­вить зано­во: тот, что под­хо­дил для мор­ских сви­нок, исклю­чал­ся для чело­ве­ка, каж­дый же чело­век, то бишь покой­ник, тре­бо­вал осо­бо­го под­хо­да. Годи­лись толь­ко све­жие тру­пы, ибо малей­шее изме­не­ние моз­го­вой тка­ни дела­ло невоз­мож­ным пол­но­цен­ное вос­кре­ше­ние. В том-то, соб­ствен­но, и была вся загвозд­ка, над этим Уэст бил­ся еще в сту­ден­че­ские годы, когда вел сек­рет­ные опы­ты с тру­па­ми сомни­тель­ной сохран­но­сти. Резуль­та­ты частич­но­го или непол­но­цен­но­го вос­кре­ше­ния были намно­го ужас­нее наших неудач, и у нас обо­их сохра­ни­лись о них жут­кие вос­по­ми­на­ния. Мы поня­ли, что игра­ем с огнем, еще в Архе­ме, после пер­во­го зло­ве­ще­го экс­пе­ри­мен­та на бро­шен­ной фер­ме в Медо­уХилл. Даже Уэст, этот холод­ный, бело­ку­рый, голу­бо­гла­зый уче­ный-авто­мат, часто при­зна­вал­ся, что не может отде­лать­ся от непри­ят­но­го ощу­ще­ния тай­ной слеж­ки. Ему чуди­лось, что за ним посто­ян­на кто-то наблю­да­ет; тут, конеч­но, сыг­ра­ли свою роль рас­ша­тан­ные нер­вы, но еще и неот­вяз­ные мыс­ли о том, что, по край­ней мере, один из вос­кре­шен­ных – пло­то­яд­ное чудо­ви­ще из боль­нич­ной пала­ты в Сеф­тоне до сих пор жив. О судь­бе дру­го­го – наше­го пер­во­го под­опеч­но­го – мы так нико­гда и не узна­ли.

В Бол­тоне нам было лег­че, чем в Архе­ме, доста­вать под­хо­дя­щие чело­ве­че­ские экзем­пля­ры. Не про­шло и неде­ли, как уда­лось запо­лу­чить, почти сра­зу же после похо­рон, жерт­ву несчаст­но­го слу­чая. На опе­ра­ци­он­ном сто­ле этот чело­век открыл гла­за, взгляд его был абсо­лют­но осмыс­лен, но затем дей­ствие рас­тво­ра пре­кра­ти­лось. В ката­стро­фе он поте­рял руку – види­мо, поэто­му наш успех ока­зал­ся непол­ным. До янва­ря у нас были еще три попыт­ки, одна из кото­рых закон­чи­лась пол­ным про­ва­лом. В сле­ду­ю­щий раз мы доби­лись сокра­ще­ния мышц, а вот тре­тий покой­ник встал на доги, при­ве­дя нас в содро­га­ние, и про­из­нес нечто невра­зу­ми­тель­ное. Затем какое-то вре­мя нам не вез­ло: погре­бе­ния слу­ча­лись ред­ко, а немно­го­чис­лен­ные покой­ни­ки были либо вко­нец истер­за­ны болез­нью, либо до неузна­ва­е­мо­сти изуро­до­ва­ны. Мы вели подроб­ный учет коли­че­ства смер­тей и обсто­я­тельств, их вызвав­ших.

Одна­жды мар­тов­ской ночью нам уда­лось запо­лу­чить покой­ни­ка еще до похо­рон. Надо ска­зать, что, хотя в Бол­тоне из-за царя­щих в нем пури­тан­ских тра­ди­ций бокс был запре­щен, поедин­ки все же слу­ча­лись. В этих тай­ных гру­бых побо­и­щах ино­гда при­ни­ма­ли уча­стие и про­фес­си­о­на­лы, при­чем само­го низ­ко­го поши­ба. Той ночью тоже про­ис­хо­дил бой, кото­рый, как выяс­ни­лось, закон­чил­ся тра­ги­че­ски. К нам посту­ча­лись два пере­пу­ган­ных поля­ка и шепо­том, пере­би­вая друг дру­га, умо­ля­ли пой­ти с ними к тяже­ло­боль­но­му чело­ве­ку, про­ся сохра­нить визит в тайне. Они при­ве­ли нас в забро­шен­ный сарай, посре­ди кото­ро­го стай­ка рабо­чих- эми­гран­тов тес­ни­лась вокруг непо­движ­но­го тем­но­го тела.
Поеди­нок про­изо­шел меж­ду Малы­шом О’Брай­е­ном, неук­лю­жим уваль­нем с ред­ким для ирланд­ца крюч­ко­ва­тым носом, – парень мая­чил тут же поодаль, полу­мерт­вый от стра­ха, – и Баком Робин­со­ном по клич­ке Гар­лем­ская Сажа. Негра нока­у­ти­ро­ва­ли, и даже бег­лый осмотр пока­зал, что из это­го нока­у­та ему нико­гда не вый­ти. На вид он был стра­шен, горил­ла, да и толь­ко! Его необыч­но длин­ные руки хоте­лось назвать перед­ни­ми лапа­ми, а лицо наве­ва­ло мыс­ли об ужас­ных тай­нах Кон­го и о мер­ной дро­би там­та­ма при зло­ве­щем све­те луны. При жиз­ни покой­ник, веро­ят­но, выгля­дел еще без­об­раз­ней, но ведь в мире столь­ко урод­ли­во­го! При­сут­ству­ю­щие были охва­че­ны стра­хом: никто не знал, что слу­чит­ся, если дело откро­ет­ся и вме­ша­ет­ся закон. Труд­но пере­дать сло­ва­ми их бла­го­дар­ность, когда Уэст пред­ло­жил им помочь осво­бо­дить­ся от тру­па. Я пони­мал, с какой целью он это дела­ет, и не мог унять дро­жи.

Яркий лун­ный свет зали­вал бес­снеж­ную твердь. Натя­нув на покой­ни­ка одеж­ду, мы пота­щи­ли его по без­люд­ным ули­цам и пусты­рям, при­дер­жи­вая с двух сто­рон, как уже дела­ли одна­жды ночью в Архе­ме. К сво­е­му дому мы подо­шли со сто­ро­ны поля, вта­щи­ли тело через чер­ный ход, спу­сти­ли его в под­вал и поспеш­но под­го­то­ви­ли все необ­хо­ди­мое. Пани­че­ски боясь поли­ции, мы под­га­да­ли так, что­бы наше путе­ше­ствие не сов­па­ло по вре­ме­ни с ноч­ным поли­цей­ским обхо­дом. Резуль­тат наших мани­пу­ля­ций с тру­пом рав­нял­ся нулю. Омер­зи­тель­ный тро­фей не реа­ги­ро­вал ни на один из рас­тво­ров, вво­ди­мых в его чер­ную руку. Не пото­му ли, что ранее мы име­ли дело толь­ко с белы­ми? Рас­свет неми­ну­е­мо при­бли­жал­ся, и мы поспе­ши­ли про­де­лать с нашим мерт­ве­цом то же, что и с дру­ги­ми, а имен­но – отво­лок­ли его в лес, гра­ни­ча­щий с клад­би­щем, и похо­ро­ни­ли в моги­ле, выры­той настоль­ко глу­бо­ко, насколь­ко поз­во­ля­ла про­мерз­шая зем­ля. При­шлось потру­дить­ся над нею не мень­ше, чем при погре­бе­нии наше­го послед­не­го покой­ни­ка – того, что под­нял­ся во весь рост и что-то про­бор­мо­тал. Све­тя себе фона­ри­ка­ми, мы акку­рат­но ‘засы­па­ли све­жев­ско­пан­ную зем­лю листья­ми и сухи­ми вет­ка­ми и ушли в убеж­де­нии, что поли­ция ни за что не оты­щет столь тща­тель­но замас­ки­ро­ван­ную моги­лу, да еще в таком густом и тем­ном лесу.

Одна­ко на сле­ду­ю­щий день поли­ция все не шла у меня из голо­вы, так как один из наших паци­ен­тов рас­ска­зал, что по горо­ду пол­зут слу­хи о поедин­ке и покой­ни­ке. У Уэс­та нашел­ся еще один повод для бес­по­кой­ства: днем его вызва­ли к боль­ной, и это посе­ще­ние едва не кон­чи­лось тра­ги­че­ски. У одной ита­льян­ки про­пал ребе­нок, маль­чик лет пяти. Он ушел еще утром и к обе­ду не вер­нул­ся. Мать схо­ди­ла с ума от вол­не­ния, ее и без того сла­бое серд­це явно сда­ва­ло. Ее стра­хи были смеш­ны – маль­чиш­ка и рань­ше частень­ко про­па­дал, но ита­льян­ские кре­стьяне очень суе­вер­ны, и эту жен­щи­ну более напу­га­ло некое пред­зна­ме­но­ва­ние, неже­ли сам факт исчез­но­ве­ния. К семи часам утра она скон­ча­лась, а ее обе­зу­мев­ший от горя муж набро­сил­ся на Уэс­та, про­кли­ная за то, что тот не сумел спа­сти его жену. Он раз­ма­хи­вал кин­жа­лом, дру­зья с тру­дом удер­жи­ва­ли его, и Уэст ушел, сопро­вож­да­е­мый нече­ло­ве­че­ски­ми воп­ля­ми, руга­тель­ства­ми, про­кля­ти­я­ми и обе­ща­ни­я­ми ско­рой рас­пра­вы. Из-за новой беды несчаст­ный, каза­лось, совсем забыл о ребен­ке, а тот все не появ­лял­ся, хотя при­бли­жа­лась ночь. Хоте­ли начать поис­ки в лесу, но все близ­кие хло­по­та­ли вокруг покой­ной и уби­то­го горем мужа. Понят­но, что нер­вы Уэс­та были натя­ну­ты до пре­де­ла. Мыс­ли о поли­ции и о безум­ном ита­льян­це оди­на­ко­во не дава­ли нам покоя.

Мы лег­ли спать око­ло один­на­дца­ти часов, но сон мой был неглу­бок. В Бол­тоне, этом заштат­ном горо­диш­ке, поли­ция рабо­та­ла отмен­но, и я не мог не пони­мать, какая нач­нет­ся кутерь­ма, если всплы­вут собы­тия преды­ду­щей ночи. При­дет­ся рас­про­щать­ся с вра­чеб­ной прак­ти­кой, а то и сесть в тюрь­му. Сквер­но, что по горо­ду рас­полз­лись слу­хи о поедин­ке. После трех часов ночи мне в гла­за стал бить лун­ный свет, но я не опу­стил што­ры, а про­сто повер­нул­ся на дру­гой бок. Тогда-то и послы­шал­ся шум у чер­но­го хода.

Я про­дол­жал лежать в полу­сне, но вско­ре в мою ком­на­ту посту­чал Уэст. Он был в хала­те и тапоч­ках, в одной руке револь­вер, в дру­гой – элек­три­че­ский фона­рик. Уви­дев ору­жие, я понял, что он боль­ше опа­са­ет­ся сума­сшед­ше­го ита­льян­ца, чем поли­ции.

«Луч­ше нам вме­сте посмот­реть, кто там, – про­шеп­тал он. – Надо его про­учить. Но вдруг это паци­ент? Есть ведь такие иди­о­ты, что лезут с чер­но­го хода».

Мы спу­сти­лись по лест­ни­це на цыпоч­ках, охва­чен­ные двой­ным стра­хом: и вполне объ­яс­ни­мым в таких обсто­я­тель­ствах, и тем непод­власт­ным разу­му, что овла­де­ва­ет нами в роко­вые предут­рен­ние часы. Воз­ня у две­рей про­дол­жа­лась, ста­но­вясь все гром­че. Осто­рож­но ото­дви­нув засов, я рас­пах­нул дверь. Но как толь­ко луна осве­ти­ла сто­я­ще­го за две­рью чело­ве­ка, Уэст повел себя стран­но. Не думая о том, что он может при­влечь вни­ма­ние поли­ции – чего, сла­ва Богу, не про­изо­шло бла­го­да­ря укром­но­му рас­по­ло­же­нию наше­го дома, – мой друг неожи­дан­но, в состо­я­нии край­не­го воз­буж­де­ния, выпу­стил все шесть пуль в ноч­но­го посе­ти­те­ля.

А все дело в том, что гостем нашим был не ита­лья­нец и не поли­цей­ский. В при­зрач­ном све­те луны неяс­но выри­со­вы­ва­лась огром­ная бес­фор­мен­ная фигу­ра, какую мож­но уви­деть раз­ве что в кош­мар­ном сне. Исси­ня-чер­ный при­зрак с остек­ле­нев­ши­ми гла­за­ми сто­ял на чет­ве­рень­ках, весь изма­зан­ный зем­лей и запек­шей­ся кро­вью с налип­ши­ми листья­ми и сухи­ми стеб­ля­ми. Но самое страш­ное – из его бело­снеж­ных зубов тор­ча­ла дет­ская руч­ка.

IV . ВОПЛЬ МЕРТВЕЦА

Истош­ный крик одно­го из наших мерт­ве­цов неожи­дан­но все­лил в мою душу неска­зан­ный ужас перед док­то­ром Гер­бер­том Уэс­том, что омра­чи­ло послед­ние годы нашей друж­бы. Что уж тут гово­рить, крик, испус­ка­е­мый покой­ни­ком, может кого хочешь испу­гать до смер­ти, ощу­ще­ние не из при­ят­ных, но я‑то при­вык к подоб­ным штуч­кам, и мое тяже­лое состо­я­ние было вызва­но осо­бы­ми обсто­я­тель­ства­ми это­го дела. Кро­ме того, как я уже ска­зал, ужас во мне вызвал совсем не покой­ник.

Инте­ре­сы Гер­бер­та Уэс­та, чьим дру­гом и помощ­ни­ком я являл­ся, выхо­ди­ли за пре­де­лы обыч­ных инте­ре­сов про­вин­ци­аль­но­го вра­ча. Поэто­му, откры­вая прак­ти­ку в Бол­тоне, он посе­лил­ся в уеди­нен­ном доме непо­да­ле­ку от клад­би­ща для бед­ня­ков. Надо ска­зать, его един­ствен­ной стра­стью было тай­ное изу­че­ние фено­ме­на жиз­ни, ее есте­ствен­но­го кон­ца, а так­же воз­мож­но­стей вос­кре­ше­ния мерт­вых путем вли­ва­ния сти­му­ли­ру­ю­щих рас­тво­ров. Для этих мрач­но­ва­тых экс­пе­ри­мен­тов посто­ян­но тре­бо­ва­лись све­жай­шие чело­ве­че­ские тру­пы, ведь хруп­кие моз­го­вые клет­ки раз­ру­ша­лись почти мгно­вен­но, а про­дол­жать опы­ты на живот­ных было бес­по­лез­но, каж­дый вид тре­бо­вал каче­ствен­но ново­го рас­тво­ра. Невоз­мож­но счесть всех загуб­лен­ных им кро­ли­ков и мор­ских сви­нок, одна­ко опы­ты на них ни к чему не при­ве­ли. Пол­но­го успе­ха Уэст еще не добил­ся: ему ни разу не уда­лось раз­до­быть доста­точ­но сохран­но­го покой­ни­ка. Он меч­тал испро­бо­вать свой рас­твор на теле, из кото­ро­го толь­ко что ушла жизнь, а клет­ки все целы и гото­вы вос­при­нять импульс к тому, что­бы сно­ва вос­ста­но­вить свое функ­ци­о­ни­ро­ва­ние. Чем черт не шутит, а вдруг вто­рая (искус­ствен­ная) жизнь, воз­рож­ден­ная таки­ми инъ­ек­ци­я­ми, ста­нет веч­ной? Вско­ре мы, одна­ко, выяс­ни­ли, что живой чело­век прак­ти­че­ски не реа­ги­ру­ет на наши вли­ва­ния. Для созда­ния искус­ствен­но­го дви­же­ния моле­кул он дол­жен быть мертв – дол­жен быть тру­пом, но обя­за­тель­но све­жим.

Эти захва­ты­ва­ю­щие опы­ты Уэст начал еще в нашу быт­ность сту­ден­та­ми меди­цин­ской шко­лы при Мис­ка­то­ник­ском уни­вер­си­те­те в Архе­ме, когда мы при­шли к убеж­де­нию в меха­ни­сти­че­ской при­ро­де жиз­ни. С тех пор про­шло семь лет, но Уэст выгля­дел все таким же моло­дым – невы­со­ко­го роста, чисто выбри­тый блон­дин в очках, с тихим голо­сом. Лишь изред­ка его голу­бые гла­за заго­ра­лись холод­ным огнем, гово­рив­шим о креп­ну­щем фана­тиз­ме, что неуди­ви­тель­но при столь зло­ве­щем харак­те­ре его дея­тель­но­сти. Наши экс­пе­ри­мен­ты часто закан­чи­ва­лись леде­ня­щи­ми душу сце­на­ми, весь ужас кото­рых про­ис­те­кал из непол­но­го вос­кре­ше­ния, когда клад­би­щен­ский прах под воз­дей­стви­ем раз­лич­ных моди­фи­ка­ций наше­го элик­си­ра обре­тал чудо­вищ­ное, про­ти­во­есте­ствен­ное и бес­смыс­лен­ное подо­бие жиз­ни.

Пом­нит­ся, один из ожив­ших мерт­ве­цов издал душе­раз­ди­ра­ю­щий крик, дру­гой при­шел в страш­ную ярость, избил до бес­чув­ствия нас обо­их и сбе­жал в состо­я­нии дичай­шей необуз­дан­но­сти, впо­след­ствии его все же заса­ди­ли в пси­хуш­ку, тре­тий – мерз­кое афри­кан­ское чуди­ще – каким-то обра­зом выбрал­ся из неглу­бо­кой моги­лы и тут же совер­шил звер­ское убий­ство, после чего Уэс­ту при­шлось при­стре­лить его. Все эти непри­ят­но­сти слу­ча­лись из- за того, что нам были недо­ступ­ны све­жие тру­пы – разум не про­буж­дал­ся в вос­кре­шен­ных, и они совер­ша­ли чудо­вищ­ные зло­де­я­ния. Страш­но было поду­мать, что кто-то из этих мон­стров все еще бро­дит на сво­бо­де; эта мысль пре­сле­до­ва­ла нас до того само­го момен­та, когда Уэст исчез. при таин­ствен­ных и жут­ких обсто­я­тель­ствах. Но в то вре­мя, когда в лабо­ра­то­рии, рас­по­ло­жен­ной в под­ва­ле уеди­нен­но­го бол­тон­ско­го дома, раз­дал­ся тот истош­ный вопль, о кото­ром я рас­ска­зы­ваю, наши стра­хи зна­чи­тель­но усту­па­ли жела­нию достать наи­све­жай­шие тру­пы. Уэст пря­мо поме­шал­ся на этом, и мне ино­гда каза­лось, что он пло­то­яд­но погля­ды­ва­ет на каж­до­го живо­го и пышу­ще­го здо­ро­вьем чело­ве­ка.

В июле 1910 года про­бле­ма при­об­ре­те­ния мерт­ве­цов нуж­ной кон­ди­ции, каза­лось, была реше­на. Вер­нув­шись из Илли­ной­са от сво­их роди­те­лей, у кото­рых дол­го гостил, я нашел Уэс­та в несрав­нен­но луч­шем настро­е­нии. Крайне воз­буж­ден­ный, он сооб­щил мне, что, по всей види­мо­сти, решил про­бле­му све­же­сти исход­но­го мате­ри­а­ла, подой­дя к ней с совер­шен­но иной сто­ро­ны, а имен­но – искус­ствен­но­го кон­сер­ви­ро­ва­ния. Я знал, что Уэст рабо­та­ет над созда­ни­ем прин­ци­пи­аль­но ново­го баль­за­ми­ру­ю­ще­го соста­ва, поэто­му сооб­ще­ние меня не уди­ви­ло. Одна­ко, когда он посвя­тил меня во все дета­ли, я никак не мог ура­зу­меть, чем это откры­тие нам может помочь: к тому момен­ту, когда мерт­ве­цы попа­да­ют нам в руки, они уже непри­год­ны для экс­пе­ри­мен­тов и ника­кое кон­сер­ви­ро­ва­ние не улуч­шит поло­же­ния. Но Уэст, ока­зы­ва­ет­ся, все учел и создал свой баль­зам в надеж­де на буду­щее: а вдруг к нам попа­дет тело неза­хо­ро­нен­но­го, толь­ко что скон­чав­ше­го­ся чело­ве­ка? Ведь слу­чи­лось же подоб­ное несколь­ко лет тому назад, когда после бок­сер­ско­го мат­ча нам доста­лось тело погиб­ше­го в поедин­ке негра. И впрямь судь­ба ока­за­лась к нам мило­сти­ва: в под­ва­ле у нас уже лежал труп, кото­ро­му не гро­зи­ло тле­ние. Уэст не делал про­гно­зов отно­си­тель­но того, как пой­дет про­цесс вос­кре­ше­ния и мож­но ли наде­ять­ся на про­буж­де­ние разу­ма и памя­ти покой­но­го. Это­му экс­пе­ри­мен­ту над­ле­жа­ло стать важ­ной вехой в наших тру­дах, посе­му Уэст сбе­рег тело до мое­го воз­вра­ще­ния, дабы и я мог, как обыч­но, при­нять уча­стие в захва­ты­ва­ю­щем дей­стве.

Уэст рас­ска­зал мне, как ему уда­лось запо­лу­чить послед­ний экзем­пляр. Это был с иго­лоч­ки оде­тый муж­чи­на в пол­ном рас­цве­те сил. При­е­хав в наш город для нала­жи­ва­ния кое-каких дел на ткац­кой фаб­ри­ке, он про­де­лал изряд­ный путь по горо­ду, и когда подо­шел к наше­му дому, что­бы узнать доро­гу к фаб­ри­ке, то был уже изряд­но устав­шим – серд­це так и выпры­ги­ва­ло из гру­ди. Отка­зав­шись от лекар­ства, он неожи­дан­но упал замерт­во.

Уэст не сомне­вал­ся, что сами небе­са нис­по­сла­ли ему покой­ни­ка. В крат­кой бесе­де незна­ко­мец обмол­вил­ся, что о его при­ез­де в Бол­тон никто не зна­ет, а после­ду­ю­щий осмотр кар­ма­нов мерт­ве­ца поз­во­лил уста­но­вить, что про­зы­вал­ся он Робер­том Левит­том, при­был из Сент­Лу­и­са, семьи не име­ет, и, сле­до­ва­тель­но, в слу­чае исчез­но­ве­ния никто не будет его разыс­ки­вать. Даже если вер­нуть ему жизнь так и не удаст­ся, все будет шито-кры­то. Захо­ро­ним остан­ки в лесоч­ке меж­ду нашим домом и клад­би­щем – и все тут. Если же, напро­тив, попыт­ка наша увен­ча­ет­ся успе­хом, то сла­ва наша будет осле­пи­тель­на и без­гра­нич­на. Поэто­му Уэст, не раз­ду­мы­вая, ввел незна­ком­цу в руку баль­зам, кото­рый дол­жен был сохра­нить труп в пол­ной све­же­сти до мое­го при­ез­да. Я сомне­вал­ся в удач­ном исхо­де пред­при­я­тия, ведь незна­ко­мец, судя по все­му, стра­дал сер­деч­ной сла­бо­стью, но Уэс­та это, каза­лось, не бес­по­ко­и­ло. Он рас­счи­ты­вал добить­ся на этот раз того, что не уда­ва­лось ранее, – про­буж­де­ния рас­суд­ка и, воз­мож­но, вос­кре­ше­ния живо­го суще­ства в его нор­маль­ном обли­ке.

Итак, в ночь на 18 июля 1910 года мы с Гер­бер­том Уэс­том сто­я­ли в нашей под­зем­ной лабо­ра­то­рии и взи­ра­ли на белое без­молв­ное тело, рас­пла­стан­ное на сто­ле под ярким све­том ламп. Баль­зам был поис­ти­не чудо­дей­ствен­ным: труп про­ле­жал целых две неде­ли, одна­ко не застыл и выгля­дел по-преж­не­му све­жим. Я был в вос­хи­ще­нии. Уэст же на вся­кий слу­чай еще раз убе­дил­ся в смер­ти незна­ком­ца, при­ме­нив нуж­ный тест и напом­нив мне о непре­мен­ном и тща­тель­ном тести­ро­ва­нии: живо­твор­ный элик­сир эффек­ти­вен толь­ко в слу­чае пол­ной био­ло­ги­че­ской смер­ти. Уэст занял­ся под­го­тов­кой к экс­пе­ри­мен­ту, а я мол­ча наблю­дал, потря­сен­ный гран­ди­оз­но­стью сто­яв­шей перед моим дру­гом зада­чи. Эта зада­ча была столь слож­на, что он взял все в свои руки, не поз­во­лив мне даже при­кос­нуть­ся к мерт­во­му телу. Сна­ча­ла он ввел какой-то состав покой­ни­ку в запястье рядом с точ­кой, остав­шей­ся от преды­ду­ще­го уко­ла. По его сло­вам, состав дол­жен ней­тра­ли­зо­вать дей­ствие баль­за­ма и рас­сла­бить мыш­цы орга­низ­ма до обыч­но­го состо­я­ния, тогда живо­твор­ный элик­сир быст­ро сде­ла­ет свое дело. Немно­го спу­стя, когда по мерт­вым чле­нам про­шла дрожь, Уэст с силой при­жал к задер­гав­ше­му­ся лицу мерт­ве­ца что-то вро­де подуш­ки и дер­жал ее до тех пор, пока тело не пере­ста­ло сотря­сать­ся. Уэст был бле­ден, но полон энту­зи­аз­ма. Он еще несколь­ко раз про­те­сти­ро­вал сво­е­го под­опеч­но­го и, убе­див­шись в пол­ной его без­жиз­нен­но­сти, ввел нако­нец в его левую руку акку­рат­но отме­рен­ное коли­че­ство элик­си­ра. Элик­сир мы при­го­то­ви­ли намно­го тща­тель­нее, чем преж­де, когда про­дви­га­лись к цели еще на ощупь. Труд­но опи­сать пере­хва­ты­ва­ю­щее дух вол­не­ние, с каким мы жда­ли при­зна­ков жиз­ни у это­го пер­во­го отве­ча­ю­ще­го всем необ­хо­ди­мым усло­ви­ям покой­ни­ка. По воз­вра­ще­нии к жиз­ни от него мож­но было ожи­дать здра­вой речи, воз­мож­но даже рас­ска­за о том, что он видел по ту сто­ро­ну без­дны.

Уэст был мате­ри­а­ли­стом, не верил в суще­ство­ва­ние души, объ­яс­нял рабо­ту созна­ния исклю­чи­тель­но физио­ло­ги­че­ски­ми при­чи­на­ми и поэто­му не ждал ника­ких откро­ве­ний от чело­ве­ка, вос­став­ше­го из мерт­вых. Я же, допус­кая, что тео­ре­ти­че­ски он, может быть, и прав, тем не менее, ощу­щал в себе неяс­ные, инту­и­тив­ные отго­лос­ки при­ми­тив­ной веры моих пред­ков и поэто­му взи­рал на труп с неко­то­рой долей бла­го­го­ве­ния и с мисти­че­ским тре­пе­том. Кро­ме того, я не мог забыть тот ужас­ный нече­ло­ве­че­ский вопль, кото­рый раз­дал­ся в ночь наше­го пер­во­го опы­та на забро­шен­ной фер­ме в Архе­ме. Очень ско­ро я понял, что на этот раз разо­ча­ро­ва­ние не ждет нас. Блед­ные щеки покой­ни­ка, а затем и все зарос­шее свет­лой щети­ной лицо окра­си­лось румян­цем; Уэст, дер­жав­ший руку на пуль­се, кив­нул мне со зна­че­ни­ем, а затем зату­ма­ни­лось и зер­каль­це у губ мерт­ве­ца. После­до­ва­ло несколь­ко судо­рож­ных сокра­ще­ний мышц, дыха­ние ста­но­ви­лось слыш­нее, грудь взды­ма­лась. Мне каза­лось, что я раз­ли­чаю дви­же­ние век. Затем покой­ник открыл гла­за – серые, спо­кой­ные и живые, но мысль все еще отсут­ство­ва­ла в них, не было даже любо­пыт­ства.

Мгно­ве­ние спу­стя, накло­нив­шись по стран­ной при­хо­ти к поро­зо­вев­ше­му уху, я про­шеп­тал несколь­ко вопро­сов, касав­ших­ся дру­гие миров, о кото­рых он, воз­мож­но, хра­нил вос­по­ми­на­ние. Пере­жи­тый мной поз­же ужас стер боль­шин­ство этих вопро­сов из моей памя­ти, одна­ко я пом­ню послед­ний, кото­рый повто­рил несколь­ко раз: «Где вы были?» Не знаю, полу­чил ли я ответ на преды­ду­щее, хотя мне кажет­ся, что эти кра­си­во очер­чен­ные губы не изда­ли ни еди­но­го зву­ка, но когда я задал послед­ний вопрос, губы несчаст­но­го заше­ве­ли­лись, и он отве­тил нечто вро­де «толь­ко теперь», если, конеч­но, ответ его был созна­тель­ным. При этих сло­вах меня охва­тил вос­торг: вели­кая цель достиг­ну­та – впер­вые воз­вра­щен­ный к жиз­ни чело­век осмыс­лен­но про­из­нес вра­зу­ми­тель­ные сло­ва. Все слу­чив­ше­е­ся далее не остав­ля­ет сомне­ний: элик­сир был при­го­тов­лен пра­виль­но и дей­ство­вал, по край­ней мере в тече­ние како­го-то вре­ме­ни, вели­ко­леп­но – он вер­нул мерт­ве­ца к пси­хи­че­ской и физи­че­ской жиз­ни. Но к вос­тор­гу, испы­тан­но­му тогда мною, впер­вые при­ме­шал­ся ужас; нет, я не испу­гал­ся заго­во­рив­ше­го покой­ни­ка, ужас, кото­рый я пере­жил, поро­ди­ло само дея­ние, сви­де­те­лем кото­ро­го я являл­ся, и чело­век, с кото­рым я свя­зал свою про­фес­си­о­наль­ную судь­бу.

Ведь несчаст­ный, при­дя в себя и вспом­нив послед­ние мину­ты сво­е­го пре­бы­ва­ния на зем­ле, с иска­жен­ным от муки лицом и с выпу­чен­ны­ми в испу­ге гла­за­ми выбро­сил, как бы защи­ща­ясь, перед собой руки и, преж­де чем сно­ва и окон­ча­тель­но впасть в бес­па­мят­ство, истош­но выкрик­нул сло­ва, кото­рые по сей день зву­чат в моем боль­ном моз­гу: «Помо­ги­те! Про­кля­тый бело­бры­сый дья­вол, убе­ри от меня свой шприц!»

V . КОШМАР ВО МРАКЕ

Мно­го ходи­ло вся­ких рас­ска­зов об ужас­ных исто­ри­ях, при­клю­чив­ших­ся на фрон­тах миро­вой вой­ны и не попав­ших на стра­ни­цы газет. Неко­то­рые из них дово­ди­ли меня до полу­об­мо­роч­но­го состо­я­ния, дру­гие застав­ля­ли испы­ты­вать глу­бо­кое тош­но­твор­ное отвра­ще­ние, неко­то­рые же вызы­ва­ли дрожь и неосо­знан­ный порыв огля­нуть­ся, не таит­ся ли что в тем­но­те. Но тот ужас­ный, необъ­яс­ни­мо кош­мар­ный слу­чай, кото­рый дове­лось пере­жить лич­но мне, ни в какое срав­не­ние, на мой взгляд, с эти­ми исто­ри­я­ми не идет.

В 1915 году я слу­жил в чине лей­те­нан­та в канад­ских вой­сках, дей­ство­вав­ших во Фланд­рии, и был одним из мно­гих аме­ри­кан­цев, всту­пив­ших в гигант­скую бой­ню преж­де сво­е­го пра­ви­тель­ства. Я ока­зал­ся в армии не по соб­ствен­ной воле, а вслед­ствие того, что в ее рядах пре­бы­вал чело­век, чьим бес­смен­ным асси­стен­том я оста­вал­ся дол­гие годы. Это был про­слав­лен­ный бостон­ский хирург док­тор Гер­берт Уэст. Док­тор Уэст жаж­дал при­ме­нить в вели­кой войне свой хирур­ги­че­ский опыт и, как толь­ко слу­чай пред­ста­вил­ся, увлек за собой и меня, почти про­тив мое­го жела­ния. Я наде­ял­ся, что вой­на раз­лу­чит нас: сотруд­ни­че­ство с Уэс­том все боль­ше тяго­ти­ло меня, одна­ко, когда он, при­быв в Отта­ву, полу­чил при содей­ствии дру­зей чин май­о­ра и власт­но потре­бо­вал, что­бы я непре­мен­но асси­сти­ро­вал ему и в новых усло­ви­ях, у меня не хва­ти­ло духу отка­зать­ся.

Стрем­ле­ние док­то­ра Уэс­та попасть на вой­ну вовсе не гово­ри­ло о его осо­бой воин­ствен­но­сти или тре­во­ге за судь­бы циви­ли­за­ции. Этот голу­бо­гла­зый блон­дин в очках, все такой же худо­ща­вый, так и остал­ся холод­ным как лед интел­лек­ту­а­лом – робо­том. В глу­бине души он навер­ня­ка посме­и­вал­ся над при­сту­па­ми воен­но­го пат­ри­о­тиз­ма, вре­мя от вре­ме­ни одо­ле­вав­ши­ми меня, когда я был готов осуж­дать без­участ­ный ней­тра­ли­тет дру­гих. Одна­ко в сра­жа­ю­щей­ся Фланд­рии было нечто, в чем он нуж­дал­ся и ради чего надел воен­ную фор­му. Жела­ния Уэс­та рез­ко отли­ча­лись от обыч­ных, свой­ствен­ных осталь­но­му чело­ве­че­ству жела­ний и были тес­но свя­за­ны с той обла­стью меди­ци­ны, кото­рую он тай­но раз­ра­ба­ты­вал, достиг­нув в ней оше­лом­ля­ю­щих и под­час пуга­ю­щих резуль­та­тов. Ему тре­бо­ва­лось, ни боль­ше ни мень­ше, как посто­ян­но иметь под рукой све­жие тру­пы в раз­ной сте­пе­ни рас­чле­не­ния.

В све­жих тру­пах Гер­берт Уэст нуж­дал­ся пото­му, что зани­мал­ся про­бле­мой вос­кре­ше­ния мерт­вых. Эта сто­ро­на его дея­тель­но­сти была сокры­та от высо­ко­по­став­лен­ной кли­ен­ту­ры, сде­лав­шей его имя зна­ме­ни­тым вско­ре после наше­го при­ез­да в Бостон, но зато хоро­шо извест­на мне, его ста­ро­му дру­гу и един­ствен­но­му асси­стен­ту со вре­мен наше­го обу­че­ния на меди­цин­ском факуль­те­те Мис­ка­то­ник­ско­го уни­вер­си­те­та в Архе­ме. Имен­но тогда он начал про­во­дить свои зло­ве­щие опы­ты – сна­ча­ла на мел­ких живот­ных, а потом на чело­ве­че­ских тру­пах, кото­рые мы добы­ва­ли самы­ми немыс­ли­мы­ми спо­со­ба­ми. Уэст изоб­рел спе­ци­аль­ный рас­твор, кото­рый вво­дил тру­пам в вену, и те, если их не кос­ну­лось раз­ло­же­ние, реа­ги­ро­ва­ли по-раз­но­му, но все­гда про­ти­во­есте­ствен­но. Вся­кий раз Уэст с тру­дом под­би­рал нуж­ную фор­му­лу рас­тво­ра: ведь для каж­до­го орга­низ­ма годил­ся лишь свой, осо­бый состав. Страх одо­ле­вал его при вос­по­ми­на­нии о неуда­чах, когда из-за непод­хо­дя­ще­го пре­па­ра­та или начав­ше­го­ся труп­но­го раз­ло­же­ния воз­ни­ка­ли мон­стры. Неко­то­рые из них оста­лись в живых: одно­го поме­сти­ли в пси­хи­ат­ри­че­скую лечеб­ни­цу, дру­гие же бро­ди­ли неиз­вест­но где, и, думая об их воз­мож­ных, пусть и мало­ве­ро­ят­ных, дея­ни­ях, Уэст содро­гал­ся от ужа­са, с тру­дом скры­вая свою нер­воз­ность под при­выч­ной мас­кой уве­рен­но­го в себе вра­ча.

Уэст ско­ро понял, что гаран­ти­ей успеш­ных экс­пе­ри­мен­тов слу­жит мак­си­маль­ная све­жесть тру­па, и начал при­бе­гать к все­воз­мож­ным ухищ­ре­ни­ям, что­бы запо­лу­чить нуж­ный мате­ри­ал. В кол­ле­дже и позд­нее, когда мы рабо­та­ли вра­ча­ми в фаб­рич­ном город­ке Бол­тоне, я бла­го­го­вел перед сво­им дру­гом, но со вре­ме­нем его мето­ды ста­но­ви­лись все жест­че, и во мне посе­лил­ся страх. Мне не нра­вил­ся тот пло­то­яд­ный взгляд, кото­рый он бро­сал на живых, пышу­щих здо­ро­вьем людей, а в один кош­мар­ный вечер, когда мы, спу­стив­шись в под­зем­ную лабо­ра­то­рию, при­сту­пи­ли к экс­пе­ри­мен­ту, я узнал, что наш оче­ред­ной под­опеч­ный, попав к Уэс­ту, был еще жив. Имен­но тогда Уэс­ту впер­вые уда­лось про­бу­дить в ожив­шем мерт­ве­це про­блеск чело­ве­че­ской мыс­ли, и этот обре­тен­ный такой доро­гой ценой успех окон­ча­тель­но погу­бил его.

О том, что он делал в после­ду­ю­щие пять лет, я пред­по­чи­таю помал­ки­вать. Я не поры­вал с ним толь­ко из стра­ха, хотя был сви­де­те­лем сцен столь отвра­ти­тель­ных, что чело­ве­че­ский язык отка­зы­ва­ет­ся вос­про­из­ве­сти их. Гер­берт Уэст стал казать­ся мне лич­но­стью еще более зло­ве­щей, чем его чер­ное дело. Это слу­чи­лось после того, как я осо­знал, что бла­го­род­ное жела­ние уче­но­го про­длить жизнь чело­ве­ку посте­пен­но пере­ро­ди­лось у него в нездо­ро­вое, оттал­ки­ва­ю­щее любо­пыт­ство и скры­тую некро­фи­лию. Его инте­рес пере­ро­дил­ся в извра­щен­ный, дья­воль­ский инте­рес ко вся­кой, самой чудо­вищ­ной пато­ло­гии: он вос­хи­щал­ся создан­ны­ми им чудо­ви­ща­ми, кото­рые заста­ви­ли бы любо­го нор­маль­но­го чело­ве­ка поте­рять созна­ние от стра­ха и отвра­ще­ния. Сло­вом, за его рафи­ни­ро­ван­ной интел­лек­ту­аль­но­стью, за мас­кой утон­чен­но­го Бод­ле­ра хирур­гии скры­вал­ся мерт­вен­ный лик Ела­га­ба­му­са гроб­ниц.

Опас­ность он встре­чал невоз­му­ти­мо, пре­ступ­ле­ния совер­шал рав­но­душ­но. Куль­ми­на­ци­ей в его пере­рож­де­нии явил­ся, думаю, тот момент, когда он дока­зал, что жизнь разу­ма может быть вос­ста­нов­ле­на, и стал искать новые обла­сти при­ме­не­ния сво­ей энер­гии, экс­пе­ри­мен­ти­руя теперь с отдель­ны­ми частя­ми чело­ве­че­ско­го тела. Им овла­де­ла совер­шен­но сума­сшед­шая идея о неза­ви­си­мо­сти жиз­нен­ных свойств орга­ни­че­ских кле­ток и нерв­ной тка­ни в отдель­ных частях орга­низ­ма, и он даже добил­ся неко­то­ро­го успе­ха, под­дер­жи­вая жизнь в почти вылу­пив­шем­ся дете­ны­ше одной стран­но­го вида, не под­да­ю­щей­ся опи­са­нию тро­пи­че­ской реп­ти­лии. Он стре­мил­ся раз­ре­шить два био­ло­ги­че­ских вопро­са: во-пер­вых, могут ли созна­ние и разум­ные дей­ствия сохра­нять­ся без уча­стия голов­но­го моз­га, с помо­щью лишь спин­но­го и раз­лич­ных нерв­ных цен­тров, а во-вто­рых, суще­ству­ет ли меж­ду отдель­ны­ми частя­ми того, что было преж­де еди­ным орга­низ­мом, некая нема­те­ри­аль­ная, неуло­ви­мая связь? Ясно, что при тако­го рода рабо­те тре­бо­ва­лось боль­шое коли­че­ство све­же­рас­чле­нен­ных тру­пов. За ними-то и отпра­вил­ся на вой­ну Гер­берт Уэст.

В кон­це мар­та 1915 года, как-то ночью, в поле­вом гос­пи­та­ле непо­да­ле­ку от линии фрон­та в Сен-Элуа, про­изо­шло фан­та­сти­че­ское, неза­бы­ва­е­мое собы­тие. Даже сей­час я не пере­стаю зада­вать себе вопрос: а не было ли все виден­ное мной дья­воль­ским нава­жде­ни­ем? Уэст рас­по­ла­гал тогда лич­ной лабо­ра­то­ри­ей, рас­по­ло­жен­ной в отдель­ном поме­ще­нии вре­мен­но­го гос­пи­та­ля. Он полу­чил ее, убе­див началь­ство, что лабо­ра­то­рия необ­хо­ди­ма для рабо­ты над мето­ди­кой лече­ния тяже­ло­ра­не­ных, счи­тав­ших­ся без­на­деж­ны­ми. Там, сре­ди сво­их кро­ва­вых тро­фе­ев, он рабо­тал как мяс­ник, а я так и не смог при­вык­нуть к той спо­кой­ной сосре­до­то­чен­но­сти, с какой он сор­ти­ро­вал и рас­кла­ды­вал отдель­ные части чело­ве­че­ских тел. Вре­ме­на­ми он по-преж­не­му демон­стри­ро­вал чуде­са хирур­ги­че­ско­го искус­ства, спа­сая сол­дат, но все же его глав­ный, зна­чи­тель­но менее филан­тро­пи­че­ский инте­рес был сокрыт от чело­ве­че­ских глаз. Ему посто­ян­но при­хо­ди­лось давать объ­яс­не­ния тем стран­ным, даже в усло­ви­ях воен­ной мясо­руб­ки, зву­кам, доно­сив­шим­ся из его лабо­ра­то­рии. Сре­ди этих зву­ков доволь­но часты­ми были выстре­лы – при­выч­ные на поле сра­же­ния, они удив­ля­ли в сте­нах гос­пи­та­ля. Но ожив­шие орга­ны не пред­на­зна­ча­лись для дли­тель­но­го функ­ци­о­ни­ро­ва­ния и уж тем более для посто­рон­них глаз. Поми­мо рабо­ты с чело­ве­че­ским мате­ри­а­лом, Уэст про­дол­жал свои изыс­ка­ния с мышеч­ной тка­нью эмбри­о­на реп­ти­лии. В ней было про­ще под­дер­жи­вать жизнь, и мой друг на вре­мя цели­ком посвя­тил себя рабо­те с ней. В тем­ном углу лабо­ра­то­рии в необыч­но­го вида инку­ба­то­ре сто­ял вме­сти­тель­ный бачок с эмбри­о­наль­ной тка­нью, посте­пен­но рос­шей в объ­е­ме и под­ни­мав­шей­ся в бач­ке, как тесто, что про­из­во­ди­ло на меня оттал­ки­ва­ю­щее впе­чат­ле­ние.

В ночь, о кото­рой я гово­рю, нам повез­ло: в лабо­ра­то­рию доста­ви­ли труп чело­ве­ка, кото­рый при жиз­ни отли­чал­ся пре­крас­ны­ми физи­че­ски­ми дан­ны­ми и, кро­ме того, обла­дал высо­кой пси­хи­че­ской орга­ни­за­ци­ей, гово­рив­шей об утон­чен­ной нерв­ной систе­ме. По иро­нии судь­бы это был тот самый офи­цер, кото­рый помог Уэс­ту полу­чить дан­ное место и кото­ро­му пред­сто­я­ло стать нашим помощ­ни­ком. Более того, в про­шлом он тай­но изу­чал тео­рию вос­кре­ше­ния – в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни под руко­вод­ством Уэс­та. Сэр Эрик Мор­ленд Кле­пем Ли (так его зва­ли) был луч­шим хирур­гом диви­зии, май­о­ром по зва­нию. Как толь­ко слу­хи о тяже­лых боях в рай­оне Сен-Элуа достиг­ли шта­ба, его сроч­но напра­ви­ли нам в помощь. Он выле­тел на аэро­плане, пило­ти­ру­е­мом бес­страш­ным лей­те­нан­том Рональ­дом Хил­лом, но пря­мо над нами само­лет сби­ли. Ужас­ная ката­стро­фа про­изо­шла у всех на гла­зах. Хил­ла иско­ре­жи­ло до неузна­ва­е­мо­сти; что каса­ет­ся талант­ли­во­го хирур­га, то его голо­ва едва дер­жа­лась на сухо­жи­ли­ях, тело же оста­лось непо­вре­жден­ным. Уэст с жад­но­стью вце­пил­ся в без­жиз­нен­ные остан­ки преж­не­го сво­е­го дру­га и кол­ле­ги. Меня пере­дер­ну­ло, когда я уви­дел, как он, окон­ча­тель­но отде­лив голо­ву от туло­ви­ща, поме­стил ее, что­бы сохра­нить для даль­ней­ших опы­тов, в свой дья­воль­ский чан с пух­ну­щей эмбри­о­наль­ной тка­нью. Само же обез­глав­лен­ное тело он оста­вил на опе­ра­ци­он­ном сто­ле. Затем, влив в него новую кровь, он сшил порван­ные в обла­сти шеи вены, арте­рии и нерв­ные волок­на, а ужас­ное отвер­стие обшил кус­ком кожи, взя­той у неиз­вест­но­го тру­па в офи­цер­ской фор­ме. Мне было понят­но, чего доби­вал­ся Уэст: он хотел знать, обна­ру­жит ли этот высо­ко­ор­га­ни­зо­ван­ный орга­низм, лишен­ный голов­но­го моз­га, какие-либо при­зна­ки той умствен­ной дея­тель­но­сти, кото­рая так отли­ча­ла сэра Эри­ка Мор­лен­да Кле­пе­ма Ли. Изу­чав­ший при жиз­ни тео­рию вос­кре­ше­ния, он сам стал теперь без­жиз­нен­ным обруб­ком и лежал, как бы пред­ла­гая себя в каче­стве ужас­но­го прак­ти­че­ско­го посо­бия.

Я и сей­час вижу, как Гер­берт Уэст при мерт­вен­ном элек­три­че­ском осве­ще­нии вво­дит свой элик­сир в руку обез­глав­лен­но­го тела. Мне труд­но опи­сать место дей­ствия – тош­но­та под­сту­па­ет к гор­лу при одной лишь попыт­ке. Могу ска­зать толь­ко, что в этом поме­ще­нии посе­ли­лось безу­мие: повсю­ду – рас­сор­ти­ро­ван­ные части тел, кус­ки пло­ти про­сто валя­лись на скольз­ком полу, обра­зуя кро­ва­вое меси­во, места­ми дохо­дя­щее до щико­ло­ток. А в тем­ном углу буль­ка­ли в чане чудо­вищ­ные порож­де­ния эмбри­о­наль­ной тка­ни. Пере­пол­нив посу­ду, они, изви­ва­ясь, выте­ка­ли из нее, спус­ка­ясь пря­мо к голу­бо­ва­то-зеле­но­му пла­ме­ни горел­ки инку­ба­то­ра.

Уэст еще раз обра­тил мое вни­ма­ние на пре­крас­ную нерв­ную систе­му под­опыт­но­го орга­низ­ма. Это поз­во­ля­ло мно­го­го ждать от экс­пе­ри­мен­та.

Инте­рес Уэс­та воз­рас­тал, по мере того как в тка­нях все замет­нее ста­но­ви­лись мышеч­ные сокра­ще­ния. Он ждал под­твер­жде­ния сво­ей гипо­те­зы, в кото­рую верил все боль­ше: что созна­ние, разум и сама лич­ность суще­ству­ют неза­ви­си­мо от голов­но­го моз­га и что в чело­ве­ке отсут­ству­ет объ­еди­ня­ю­щее нача­ло. По его мне­нию, чело­век явля­ет­ся лишь меха­низ­мом, состо­я­щим из боль­шо­го коли­че­ства нерв­ных кле­ток. В таком меха­низ­ме каж­дый орган суще­ству­ет сам по себе. Если бы наш экс­пе­ри­мент удал­ся, то тай­ну жиз­ни мож­но было бы пере­не­сти в кате­го­рию мифа. По телу мерт­ве­ца все актив­нее про­хо­ди­ли судо­ро­ги, и вот уже грудь его нача­ла взды­мать­ся. Мы смот­ре­ли на него заво­ро­жен­но. Руки бес­по­кой­но заше­ве­ли­лись, ноги вытя­ну­лись, отдель­ные мыш­цы сокра­ща­лись, выкру­чи­ва­ясь при этом как-то до край­но­сти отвра­ти­тель­но. Затем обез­глав­лен­ное тело выбро­си­ло перед собой руки, этот жест ясно гово­рил об отча­я­нии, осмыс­лен­ном отча­я­нии, что под­твер­жда­ло тео­рию Гер­бер­та Уэс­та. Зна­чит, нер­вы сохра­ни­ли память о послед­нем дей­ствии чело­ве­ка, кото­рый пытал­ся выбрать­ся из пада­ю­ще­го аэро­пла­на.

Что слу­чи­лось даль­ше – с точ­но­стью ска­зать не могу. Воз­мож­но, это была гал­лю­ци­на­ция, вызван­ная шоком от того, что зда­ние, в кото­ром мы нахо­ди­лись, вдруг ста­ло рушить­ся на наших гла­зах – начал­ся артил­ле­рий­ский обстрел и в него попал немец­кий сна­ряд. Теперь уже до исти­ны не доис­кать­ся, ведь мы с Уэс­том были един­ствен­ны­ми сви­де­те­ля­ми. Уэст решил для себя, что это все­го лишь гал­лю­ци­на­ция, но ино­гда, неза­дол­го до исчез­но­ве­ния, он гово­рил мне иное: стран­но ведь, когда сра­зу обо­им чудит­ся одно и то же. Сам по себе этот жут­ко­ва­тый слу­чай был прост, но за ним сто­я­ло нечто необъ­яс­ни­мое. Тело на сто­ле заше­ве­ли­лось и ста­ло под­ни­мать­ся, ощу­пы­вая вокруг себя пусто­ту. И вот тут раз­да­лось нечто такое, что язык не повер­нул­ся бы назвать голо­сом: слиш­ком ужа­сен был звук. Впро­чем, это нель­зя счесть самым кош­мар­ным, так же как и смысл услы­шан­но­го нами: «Пры­гай, Рональд, пры­гай же, ради Бога!» Самым страш­ным был источ­ник зву­ка.

Он доно­сил­ся из того само­го чана, что сто­ял в тем­ном углу.

VI . АДСКИЕ ЛЕГИОНЫ

После исчез­но­ве­ния в про­шлом году док­то­ра Гер­бер­та Уэс­та поли­ция с при­стра­сти­ем допра­ши­ва­ла меня. Они пола­га­ли, что я что-то ута­и­ваю, а может, подо­зре­ва­ли и кое-что поху­же, но я так ниче­го и не рас­ска­зал им – услышь они прав­ду, все рав­но не пове­ри­ли бы. Они зна­ли, что дея­тель­ность Уэс­та носи­ла несколь­ко необыч­ный харак­тер: его будо­ра­жа­щие вооб­ра­же­ние экс­пе­ри­мен­ты по вос­кре­ше­нию мерт­вых велись так дав­но, что слу­хи о них не мог­ли не про­со­чить­ся. Одна­ко финал всей этой исто­рии был настоль­ко оше­лом­ля­ю­щим, а раз­ра­зив­ша­я­ся ката­стро­фа носи­ла столь демо­ни­че­ский харак­тер, что даже мне, мно­го пови­дав­ше­му, каза­лось, что я бре­жу.

Дол­гое вре­мя я был бли­жай­шим дру­гом Уэс­та, его един­ствен­ным, посвя­щен­ным во все тай­ны асси­стен­том. Мы позна­ко­ми­лись, еще будучи сту­ден­та­ми меди­ци­ны, и я был участ­ни­ком его пер­вых опы­тов. Ему уда­лось создать рас­твор, кото­рый при вве­де­нии в вену недав­но скон­чав­ше­го­ся чело­ве­ка воз­вра­щал его к жиз­ни. Подоб­ное заня­тие тре­бо­ва­ло изоби­лия све­жих тру­пов, что при­во­ди­ло ино­гда к про­ти­во­за­кон­ным дей­стви­ям. Резуль­та­ты экс­пе­ри­мен­тов ужа­са­ли: Уэст про­буж­дал к жиз­ни кус­ки омер­зи­тель­ной мерт­ве­чи­ны, кото­рая, и ожив, оста­ва­лась все той же отвра­ти­тель­ной и нера­зум­ной пло­тью. Так повто­ря­лось посто­ян­но: ведь для воз­рож­де­ния разу­ма тре­бо­ва­лось тело толь­ко что испу­стив­ше­го дух покой­ни­ка, у кото­ро­го про­цесс раз­ло­же­ния еще не затро­нул чув­стви­тель­ней­шее веще­ство моз­го­вых кле­ток.

Эта бес­ко­неч­ная потреб­ность в све­жих тру­пах и погу­би­ла Уэс­та. Достать их было труд­но, и вот в один роко­вой день он запо­лу­чил тело живо­го и пол­но­го сил чело­ве­ка, вве­дя ему силь­но­дей­ству­ю­щий алка­ло­ид, кото­рый убил его на месте. Тогда-то и про­изо­шел пер­вый удач­ный экс­пе­ри­мент Уэс­та – на какое-то вре­мя созна­ние вер­ну­лось к покой­но­му, но мой друг запла­тил за успех доро­гой ценой: душа его омерт­ве­ла, я уло­вил это даже по жесто­ко­му выра­же­нию глаз, порой он оце­ни­ва­ю­ще посмат­ри­вал на физи­че­ски креп­ких людей, осо­бен­но если при этом они отли­ча­лись тон­кой душев­ной орга­ни­за­ци­ей. Со вре­ме­нем, ловя на себе заин­те­ре­со­ван­ный взгляд Уэс­та, я и сам стал его поба­и­вать­ся. Люди, не знав­шие при­чин ново­го инте­ре­са ко мне, заме­ти­ли мой страх, и после исчез­но­ве­ния Уэс­та этот факт стал источ­ни­ком неле­пых подо­зре­ний.

По суще­ству, Уэст был еще боль­ше напу­ган, чем я: про­ти­во­есте­ствен­ные дея­ния пре­вра­ти­ли его жизнь в сущий ад, он шара­хал­ся от каж­дой тени. С одной сто­ро­ны, он опа­сал­ся поли­ции, но по боль­шей части его страх носил более глу­бо­кий и смут­ный харак­тер и был порож­ден теми чудо­ви­ща­ми, в кото­рых он влил из сво­е­го шпри­ца жизнь и кото­рым затем каким-нибудь обра­зом уда­лось улиз­нуть. Обыч­но его опы­ты закан­чи­ва­лись выстре­лом из писто­ле­та, но несколь­ко раз Уэст ока­зал­ся недо­ста­точ­но рас­то­ро­пен. Одна­жды такой монстр сумел как-то выбрать­ся из моги­лы, вско­ре, прав­да, он сно­ва туда при­полз, оста­вив сле­ды ног­тей, раз­ры­вав­ших све­жую зем­лю. А один про­фес­сор из Архе­ма после вос­кре­ше­ния заде­лал­ся людо­едом, его при­шлось отло­вить и силой заса­дить в сеф­тон­скую пси­хи­ат­ри­че­скую лечеб­ни­цу, где он, так и не опо­знан­ный вла­стя­ми, в тече­ние шест­на­дца­ти лет бил­ся голо­вой о сте­ну. О дру­гих опы­тах Уэс­та даже затруд­ни­тель­но гово­рить – в послед­ние годы энту­зи­азм уче­но­го выро­дил­ся в нездо­ро­вую, экс­цен­трич­ную манию: все свое мастер­ство он вкла­ды­вал не в вос­кре­ше­ние людей, а в ожив­ле­ние отдель­ных частей чело­ве­че­ско­го тела, вжив­ля­е­мых им порой в дру­гие орга­низ­мы. Ко вре­ме­ни сво­е­го исчез­но­ве­ния Уэст уже пере­сту­пил все гра­ни­цы доз­во­лен­но­го: о мно­гих, поис­ти­не дья­воль­ских, экс­пе­ри­мен­тах нель­зя было даже упо­ми­нать в печа­ти. Этим пере­ме­нам в дея­тель­но­сти мое­го дру­га очень спо­соб­ство­ва­ла миро­вая вой­на, в кото­рой мы оба участ­во­ва­ли как хирур­ги.

Гово­ря, что Уэст испы­ты­вал смут­ный страх перед сво­и­ми чудо­вищ­ны­ми тво­ре­ни­я­ми, я имел в виду-преж­де все­го двой­ствен­ную при­ро­ду это­го стра­ха. Частич­но он про­ис­те­кал от созна­ния, что кое-кто из этих безы­мян­ных мон­стров бро­дит на сво­бо­де, а частич­но – из опа­се­ния, что при опре­де­лен­ных обсто­я­тель­ствах они могут быть опас­ны для него само­го. Усу­губ­ля­лась его тре­во­га и отсут­стви­ем каких-либо све­де­ний о них. Уэст знал судь­бу лишь одно­го жал­ко­го узни­ка пси­хи­ат­ри­че­ской лечеб­ни­цы. Еще один источ­ник смут­ных вол­не­ний воз­ник после совер­шен­но фан­та­сти­че­ско­го экс­пе­ри­мен­та, кото­рый Уэст про­вел в 1915 году, когда слу­жил в канад­ских воору­жен­ных силах. В самый раз­гар сра­же­ния он вос­кре­сил май­о­ра Эри­ка Мор­лен­да Кле­пе­ма Ли, воен­но­го хирур­га и сво­е­го при­я­те­ля, кото­рый хоро­шо знал о наших опы­тах и мог бы сам участ­во­вать в них. У него была отсе­че­на голо­ва, и Уэст имел воз­мож­ность про­ве­рить свою гипо­те­зу о нали­чии эле­мен­тов созна­ния в туло­ви­ще. Успех под­жи­дал экс­пе­ри­мен­та­то­ра как раз в ту мину­ту, когда немец­кий сна­ряд попал в зда­ние, где мы ста­ви­ли опы­ты. В дви­же­ни­ях ожив­ше­го туло­ви­ща явно при­сут­ство­ва­ла осмыс­лен­ность, и, пусть это пока­жет­ся вам неве­ро­ят­ным, мерт­вец заго­во­рил, хотя зву­ки чле­но­раз­дель­ной речи, как мы с отвра­ще­ни­ем поня­ли, изда­ла отсе­чен­ная голо­ва, лежав­шая в тем­ном углу лабо­ра­то­рии. Сна­ряд подо­спел, мож­но ска­зать, вовре­мя, хотя Уэст не был до кон­ца убеж­ден, что из-под облом­ков выбра­лись толь­ко мы двое. Ино­гда он стро­ил ужас­ные пред­по­ло­же­ния о том, сколь­ко бед может натво­рить обез­глав­лен­ный хирург, уме­ю­щий вос­кре­шать мерт­вых.

Послед­ним местом житель­ства Уэс­та был кра­си­вый ста­рин­ный дом, окна кото­ро­го выхо­ди­ли на клад­би­ще пер­вых посе­лен­цев Босто­на. Он оста­но­вил свой выбор на этом жили­ще по при­чи­нам чисто сим­во­ли­че­ским: все захо­ро­не­ния на клад­би­ще отно­си­лись к коло­ни­аль­но­му пери­о­ду и поэто­му не пред­став­ля­ли инте­ре­са для уче­но­го, кото­рый нуж­дал­ся в све­жай­ших покой­ни­ках. Рас­по­ло­жен­ная в под­валь­ном поме­ще­нии лабо­ра­то­рия была выстро­е­на рабо­чи­ми-имми­гран­та­ми; в ней поме­ща­лась огром­ная кре­ма­ци­онн­ная печь, в кото­рой быст­ро и без остат­ка уни­что­жа­лись тела, их части, а так­же искус­ствен­ные соеди­не­ния, сло­вом, все то, что оста­ва­лось после зло­ве­щих экс­пе­ри­мен­тов – без­нрав­ствен­ных утех хозя­и­на дома. Рабо­чие, копая под­вал, наткну­лись на ста­рин­ную кир­пич­ную клад­ку; было ясно, что это ход на клад­би­ще, одна­ко он про­ле­гал так глу­бо­ко, что не мог вести ни к какой из извест­ных нам гроб­ниц. При­ки­нув так и эдак, Уэст при­шел к выво­ду, что ход свя­зан с тай­ни­ком под скле­пом семей­ства Эве­рилл, послед­нее захо­ро­не­ние в нем отно­си­лось еще к 1768 году.

Я при­сут­ство­вал при осмот­ре сырых, про­пи­тан­ных селит­рой стен тун­не­ля, сде­лан­но­го при помо­щи одних толь­ко лопат и мотыг, и при­го­то­вил­ся пере­жить оче­ред­ное острое ощу­ще­ние, сочтя, что мой друг не замед­лит поку­сить­ся на веко­вые тай­ны, сокры­тые в гроб­ни­це. Но Уэст был уже не тот. Обре­тен­ная в послед­нее вре­мя опас­ли­вость пере­си­ли­ла при­род­ное любо­пыт­ство, и он, пре­одо­лев искус, при­ка­зал рабо­чим ниче­го не тро­гать, а сам ход зало­жить и зашту­ка­ту­рить. Так этот тай­ник и оста­вал­ся, вплоть до той самой ужас­ной ночи, в тес­ном сосед­стве со сте­на­ми сек­рет­ной лабо­ра­то­рии.

Нуж­но понять, что когда я гово­рю о дегра­да­ции Уэс­та, то преж­де все­го имею в виду его нрав­ствен­ный, сокры­тый от глаз облик. Его внеш­ний вид, напро­тив, был все тот же: урав­но­ве­шен­ный, хлад­но­кров­ный, худо­ща­вый блон­дин в очках, нисколь­ко с воз­рас­том не поста­рев­ший – ни годы, ни испы­та­ния, каза­лось, не отра­зи­лись на нем. Он выгля­дел невоз­му­ти­мым, даже вспо­ми­ная изры­тую ког­тя­ми моги­лу или кро­во­жад­ное суще­ство, кото­рое цара­па­ло и грыз­ло решет­ки в Сеф­тоне, толь­ко непро­из­воль­но огля­ды­вал­ся при этом по сто­ро­нам.

Тучи сгу­сти­лись над Гер­бер­том Уэс­том одна­жды вече­ром, когда мы сиде­ли в нашем общем каби­не­те. Читая газе­ту, он ино­гда погля­ды­вал на меня. На одной измя­той стра­ни­це его пора­зил заго­ло­вок – слов­но ког­ти безы­мян­но­го чудо­ви­ща впи­лись в него спу­стя шест­на­дцать лет: в сеф­тон­ской пси­хи­ат­ри­че­ской лечеб­ни­це, рас­по­ло­жен­ной в пяти­де­ся­ти милях от нас, про­изо­шло собы­тие неве­ро­ят­ное и пуга­ю­щее, оно потряс­ло мест­ных жите­лей и оза­да­чи­ло поли­цию. Рано утром груп­па неиз­вест­ных в пол­ном мол­ча­нии вошла в лечеб­ни­цу; один из них, оче­вид­но, раз­бу­дил меди­цин­ский пер­со­нал. В воен­ной фор­ме, суро­во­го вида, он гово­рил, не раз­жи­мая губ, голос его слов­но бы исхо­дил из боль­шо­го чер­но­го порт­фе­ля, кото­рый он дер­жал в руках. Его без­жиз­нен­ное лицо было осле­пи­тель­но кра­си­вым, но когда на него упал свет, управ­ля­ю­щий чуть не умер со стра­ха: лицо у при­шель­ца было вос­ко­вым, а гла­за – из цвет­но­го стек­ла. По-види­мо­му, он пере­нес какую-то трав­му. За ним сле­до­вал насто­я­щий гигант, отвра­ти­тель­ный горил­ло­по­доб­ный субъ­ект с синюш­ным лицом, обез­об­ра­жен­ным непо­нят­ной болез­нью. Пред­во­ди­тель потре­бо­вал, что­бы им выда­ли при­ве­зен­но­го шест­на­дцать лет назад из Архе­ма мон­стра с кан­ни­баль­ски­ми наклон­но­стя­ми, а выслу­шав отказ, подал сво­ей коман­де знак, и тут нача­лось нечто несу­свет­ное. Дья­воль­ские исча­дья кру­ши­ли все вокруг, изби­ва­ли и рва­ли зуба­ми тех слу­жа­щих, кото­рые не успе­ли скрыть­ся. Они осво­бо­ди­ли-таки ужас­ное чудо­ви­ще и уда­ли­лись, оста­вив после Себя четы­ре тру­па. Те из постра­дав­ших, кото­рые мог­ли кое-как гово­рить, не впа­дая при этом в исте­ри­ку, кля­лись, что напа­дав­шие ско­рее похо­жи не на людей, а на робо­тов, управ­ля­е­мых сво­им вождем с вос­ко­вым лицом. Когда, нако­нец, подо­спе­ла помощь, ни пред­во­ди­те­ля, ни его безум­ную коман­ду не уда­лось разыс­кать, их и след про­стыл.

Про­чи­тав эту замет­ку, Уэст погру­зил­ся в глу­бо­кую про­стра­цию. Ров­но в пол­ночь раз­дал­ся зво­нок в дверь, чрез­вы­чай­но его напу­гав­ший. Слу­ги спа­ли навер­ху, и откры­вать дверь пошел я. Позд­нее я рас­ска­зы­вал поли­ции, что на ули­це не было ника­ко­го эки­па­жа, а у две­рей сто­я­ли несколь­ко стран­но­го вида субъ­ек­тов с боль­шим квад­рат­ным ящи­ком, кото­рый они внес­ли в холл. При этом один из них про­бор­мо­тал каким-то неесте­ствен­ным голо­сом: «Экс­пресс подан». Они вышли из дома гусь­ком и напра­ви­лись, как мне пока­за­лось, к ста­ро­му клад­би­щу, с кото­рым сосед­ство­вал дом. Уэст спу­стил­ся вниз и стал рас­смат­ри­вать ящик, когда я уже захлоп­нул за ними дверь. На ящи­ке пло­ща­дью око­ло двух квад­рат­ных футов были напи­са­ны адрес и имя Уэс­та, а так­же имя и адрес отпра­ви­те­ля: Эрик Мор­ленд Кле­пем Ли, СенЭлуа, Фланд­рия. Несо­мнен­но, тот самый док­тор Кле­пем Ли, чье обез­глав­лен­ное тело Уэст ожи­вил шесть лет тому назад во Фланд­рии и чья отсе­чен­ная голо­ва заго­во­ри­ла как раз в тот момент, когда в наш гос­пи­таль попал немец­кий сна­ряд.

Не могу ска­зать, что Уэст выгля­дел взвол­но­ван­ным. Его состо­я­ние было намно­го хуже. Он ска­зал тороп­ли­во: «Мне конец, но сна­ча­ла нуж­но сжечь вот это». Взяв ящик, мы понес­ли его вниз, в лабо­ра­то­рию, при­слу­ши­ва­ясь к малей­ше­му шоро­ху. Мно­го­го я не пом­ню – неуди­ви­тель­но, если учесть обста­нов­ку, – но заяв­ляю кате­го­ри­че­ски: тело само­го Гер­бер­та Уэс­та я не сжег, это чудо­вищ­ная ложь. Вдво­ем мы запих­ну­ли ящик в печь, так и не открыв его, закры­ли заслон­ку и вклю­чи­ли элек­три­че­ство. Из ящи­ка не донес­лось ни еди­но­го зву­ка. Уэст пер­вым заме­тил, как со сте­ны, за кото­рой про­хо­дил под­зем­ный ход, посы­па­лась шту­ка­тур­ка. Я хотел было убе­жать, но он оста­но­вил меня. На моих гла­зах в стене обра­зо­ва­лась дыра, из кото­рой пах­ну­ло ледя­ным холо­дом моги­лы и гни­лост­ным запа­хом тле­ния. В пол­ной тишине отклю­чил­ся свет, и в отвер­стии, на фоне фос­фо­рес­ци­ру­ю­щей пре­ис­под­ней, ста­ли вид­ны некие мол­ча­ли­во тру­див­ши­е­ся суще­ства, кото­рые мог­ла создать толь­ко извра­щен­ней­шая из фан­та­зий. Неко­то­рые сво­и­ми очер­та­ни­я­ми напо­ми­на­ли людей, дру­гие напо­ми­на­ли их лишь частич­но, тре­тьи вооб­ще не напо­ми­на­ли ниче­го. Более раз­но­шерст­ную ком­па­нию труд­но было себе пред­ста­вить. Они без­молв­но – камень за кам­нем раз­би­ра­ли заму­ро­ван­ную сте­ну. Когда отвер­стие ста­ло доста­точ­но боль­шим, один за дру­гим они вошли в лабо­ра­то­рию во гла­ве с вожа­ком, чья несрав­нен­ной кра­со­ты голо­ва была вылеп­ле­на из вос­ка. Сле­до­вав­шее за ним чудо­ви­ще, во взгля­де кото­ро­го све­ти­лось безу­мие, набро­си­лось на Уэс­та. Тот не сопро­тив­лял­ся и не издал даже зву­ка, Тут все они под­ско­чи­ли к нему и пря­мо у меня на гла­зах разо­рва­ли на кус­ки, кото­рые и унес­ли с собой в свой отвра­ти­тель­ный под­зем­ный мир. Вос­ко­го­ло­вый вожак в фор­ме офи­це­ра канад­ской армии нес его голо­ву. В голу­бых гла­зах мое­го дру­га навсе­гда застыл ужас.

Слу­ги нашли меня утром без созна­ния. Уэст исчез. В печи обна­ру­жи­ли непо­нят­но­го про­ис­хож­де­ния пепел. Поли­цей­ские допра­ши­ва­ли меня, но что я мог ска­зать? Они не усмат­ри­ва­ли свя­зи меж­ду сеф­тон­ской тра­ге­ди­ей и исчез­но­ве­ни­ем Уэс­та, не вери­ли в ноч­ной при­ход людей с ящи­ком. Я рас­ска­зал им о под­зем­ном ходе, но они со сме­хом ука­за­ли мне на непо­вре­жден­ную сте­ну. Тогда я замол­чал. Они реши­ли, что я либо сума­сшед­ший, либо убий­ца. Может, я и прав­да сошел с ума. Но это­го не про­изо­шло бы, не будь эти дья­воль­ские отро­дья таки­ми мол­ча­ли­вы­ми.