Говард Филлипс Лавкрафт

МОРОК НАД ИНСМУТОМ

(The Shadow Over Innsmouth)
Напи­са­но в 1931 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод Э. Серо­вой

////

I

В тече­ние всей зимы 1927–28 годов офи­ци­аль­ные пред­ста­ви­те­ли феде­раль­но­го пра­ви­тель­ства про­во­ди­ли доволь­но необыч­ное и стро­го сек­рет­ное изу­че­ние состо­я­ния нахо­дя­ще­го­ся в Мас­са­чу­сет­се ста­ро­го иннс­маут­ско­го пор­та. Широ­кая обще­ствен­ность впер­вые узна­ла обо всем этом лишь в фев­ра­ле, когда была про­ве­де­на широ­кая серия облав и аре­стов, за кото­ры­ми после­до­ва­ло пол­ное уни­что­же­ние – посред­ством осу­ществ­лен­ных с соблю­де­ни­ем необ­хо­ди­мых мер без­опас­но­сти взры­вов и под­жо­гов – гро­мад­но­го чис­ла полу­раз­ва­лив­ших­ся, при­шед­ших в почти пол­ную негод­ность и, по всей види­мо­сти, опу­стев­ших зда­ний, сто­яв­ших вдоль бере­го­вой линии. Не отли­ча­ю­щи­е­ся повы­шен­ным любо­пыт­ством граж­дане отнес­лись к дан­ной акции все­го лишь как к оче­ред­ной, пусть даже и доста­точ­но мас­си­ро­ван­ной, но все же совер­шен­но спон­тан­ной попыт­ке вла­стей поста­вить заслон на пути кон­тра­банд­ной постав­ки в стра­ну спирт­ных напит­ков.

Более же любо­зна­тель­ные люди обра­ти­ли вни­ма­ние на небы­ва­ло широ­кие мас­шта­бы про­ве­ден­ных аре­стов, мно­го­чис­лен­ность задей­ство­ван­ных в них сотруд­ни­ков поли­ции, а так­же на обста­нов­ку сек­рет­но­сти, в кото­рой про­хо­дил вывоз аре­сто­ван­ных. В даль­ней­шем не посту­па­ло ника­ких изве­стий о суде или хотя бы о предъ­яв­ле­нии каких-либо обви­не­ний; более того, никто из задер­жан­ных впо­след­ствии не объ­явил­ся в аме­ри­кан­ских тюрь­мах. Поз­же пополз­ли раз­но­ре­чи­вые слу­хи о каком-то яко­бы крайне опас­ном забо­ле­ва­нии, кон­цен­тра­ци­он­ных лаге­рях, раз­ме­ще­нии аре­сто­ван­ных по мно­го­чис­лен­ным воен­ным и воен­но-мор­ским тюрь­мам, одна­ко все эти кри­во­тол­ки не име­ли под собой сколь­ко нибудь реаль­ной осно­вы. Иннс­маут лишил­ся зна­чи­тель­ной части сво­их жите­лей, и лишь и послед­нее вре­мя ста­ли появ­лять­ся при­зна­ки неко­то­ро­го ожив­ле­ния его обще­ствен­ной жиз­ни.

Жало­бы на про­из­вол вла­стей, посту­пав­шие от мно­го­чис­лен­ных либе­раль­ных орга­ни­за­ций, рас­смат­ри­ва­лись и изу­ча­лись в ходе дол­гих кон­фи­ден­ци­аль­ных слу­ша­ний, вслед за чем пред­ста­ви­те­ли высо­ких инстан­ций совер­ши­ли инспек­ци­он­ные поезд­ки по ряду тюрем. Как ни стран­но, в резуль­та­те подоб­ных инспек­ций их устро­и­те­ли заня­ли по столь взвол­но­вав­ше­му их ранее вопро­су крайне пас­сив­ную, если не ска­зать более того – мол­ча­ли­вую пози­цию. Доль­ше всех сопро­тив­ля­лись пред­ста­ви­те­ли прес­сы, одна­ко и они, в кон­це кон­цов, про­яви­ли готов­ность к сотруд­ни­че­ству с пра­ви­тель­ствен­ны­ми орга­на­ми. Лишь одна-един­ствен­ная буль­вар­ная газе­тен­ка, на кото­рую прак­ти­че­ски никто и нико­гда не обра­щал вни­ма­ния по при­чине деше­вой сен­са­ци­он­но­сти боль­шин­ства ее пуб­ли­ка­ций, поме­сти­ла на сво­их стра­ни­цах сооб­ще­ние о неко­ей глу­бин­ной под­вод­ной лод­ке, яко­бы выпу­стив­шей в пучи­ну моря непо­да­ле­ку от так назы­ва­е­мо­го “Рифа Дья­во­ла” серию тор­пед, в каких-то полу­то­ра милях от гава­ни Иннс­мау­та.

Сами жите­ли это­го горо­да и его окру­ги доволь­но живо обсуж­да­ли меж собой про­изо­шед­шие собы­тия, одна­ко, пред­по­чи­та­ли не рас­про­стра­нять­ся на этот счет в обще­нии с посто­рон­ни­ми лица­ми. Жизнь научи­ла их креп­ко дер­жать язык за зуба­ми, а пото­му не было ника­кой поль­зы от попы­ток силой вытя­нуть из них допол­ни­тель­ные све­де­ния. Кро­ме того, они и на самом деле зна­ли весь­ма мало, да и сама обшир­ная зона пустын­ных и без­люд­ных соле­ных болот, являв­ших­ся доми­ни­ру­ю­щей чер­той ланд­шаф­та тех мест, прак­ти­че­ски пол­но­стью изо­ли­ро­ва­ла их от каких-либо кон­так­тов с жите­ля­ми глу­бин­ных рай­о­нов стра­ны.

Что каса­ет­ся меня, то я все же наме­рен бро­сить свое­об­раз­ный вызов и нару­шить заго­вор мол­ча­ния отно­си­тель­но упо­мя­ну­тых собы­тий. Я уве­рен, что резуль­та­ты моих дей­ствий ока­жут­ся настоль­ко широ­ко­мас­штаб­ны­ми, что вызо­вут бук­валь­но состо­я­ние шока и жут­ко­го отвра­ще­ния по пово­ду все­го того, что было обна­ру­же­но в Иннс­мау­те в ходе тех гран­ди­оз­ных поли­цей­ских рей­дов и облав. Более того, то, что они выяви­ли в ходе сво­их дей­ствий, может иметь дале­ко неод­но­знач­ное объ­яс­не­ние. Я не берусь судить, в какой сте­пе­ни отра­жа­ет реаль­ное поло­же­ние вещей даже та инфор­ма­ция, кото­рая была сооб­ще­на мне лич­но, и все же име­ю­до­ста­точ­но осно­ва­ний отка­зать­ся от любых новых попы­ток доко­пать­ся до более глу­бо­кой исти­ны. Лич­но я имел воз­мож­ность в мак­си­маль­но воз­мож­ной для любо­го неспе­ци­а­ли­ста сте­пе­ни озна­ко­мить­ся с дан­ным делом, и пото­му пред­по­чи­таю воз­дер­жать­ся от выра­бот­ки той или иной кон­крет­ной пози­ции, кото­рая может подвиг­нуть меня на еще более реши­тель­ные дей­ствия.

Дело в том, что это я в состо­я­нии страш­ной пани­ки бежал из Иннс­мау­та ран­ним утром 16 июля 1927 года, и имен­но мне при­над­ле­жит автор­ство тех испу­ган­ных при­зы­вов к пра­ви­тель­ствен­ным орга­нам как мож­но ско­рее про­ве­сти необ­хо­ди­мое рас­сле­до­ва­ние и пред­при­нять кон­крет­ные и сроч­ные меры, кото­рые при­влек­ли вни­ма­ние к это­му делу.

До тех пор, пока это дело было, как гово­рит­ся, све­жим, и явля­лось объ­ек­том офи­ци­аль­но­го рас­сле­до­ва­ния, я вполне умыш­лен­но хра­нил мол­ча­ние; одна­ко сей­час, когда оно пре­вра­ти­лось в исто­рию, уже не при­вле­ка­ю­щую к себе при­сталь­ных взо­ров даже самых любо­пыт­ных людей, я решил усту­пить сво­ей дав­ниш­ней жаж­де поде­лить­ся соб­ствен­ны­ми впе­чат­ле­ни­я­ми о несколь­ких страш­ных часах, про­ве­ден­ных в пере­пол­нен­ном нездо­ро­вы­ми слу­ха­ми, зло­ве­щем пор­ту, кото­рый с пол­ным осно­ва­ни­ем мож­но назвать пор­том смер­ти и сата­нин­ско­го поро­ка. Сам по себе такой рас­сказ помо­жет мне обре­сти веру в себя и в свои воз­мож­но­сти, а так­же убе­дить­ся в том, что я был отнюдь не пер­вым чело­ве­ком, под­дав­шим­ся зара­зе кош­мар­ных гал­лю­ци­на­ций. Кро­ме того, это помо­жет мне собрать­ся с сила­ми перед наме­чен­ным при­ня­ти­ем опре­де­лен­но­го важ­но­го и ужас­но­го шага.

Я нико­гда не слы­шал об Иннс­мау­те – вплоть до того само­го дня, когда он в пер­вый и пока в послед­ний раз пред­стал перед моим взо­ром. В те дни я отме­чал свое совер­шен­но­ле­тие в тури­сти­че­ской поезд­ке по Новой Англии, вклю­чав­шей в себя посе­ще­ние досто­при­ме­ча­тель­но­стей, анти­квар­ных мага­зи­нов и мест, свя­зан­ных с раз­лич­ны­ми вет­вя­ми наше­го гене­а­ло­ги­че­ско­го дре­ва – в част­но­сти, из древ­не­го Нью­б­э­ри­пор­та я пла­ни­ро­вал отпра­вить­ся пря­мо в Эрк­хам, где сохра­ни­лись фамиль­ные кор­ни моей мате­ри. Сво­ей маши­ны у меня не было, а пото­му я путе­ше­ство­вал на поез­де и попут­ных авто­ма­ши­нах, вся­кий раз стре­мясь подо­брать наи­бо­лее деше­вый спо­соб пере­дви­же­ния. В Нью­б­э­ри­пор­те мне посо­ве­то­ва­ли отпра­вить­ся в Эрк­хам как раз на поез­де, и имен­но нахо­дясь у касс тамош­не­го вок­за­ла и тер­за­ясь сомне­ни­я­ми по при­чине доро­го­виз­ны биле­та, я впер­вые услы­шал о суще­ство­ва­нии тако­го горо­да как Иннс­маут. Коре­на­стый и весь­ма сме­ка­ли­стый кас­сир, кото­рый, судя по его речи, не был уро­жен­цем тех мест, про­ник­ся сим­па­ти­ей к мое­му жела­нию про­яв­лять во всем разум­ную эко­но­мию и пред­ло­жил совер­шен­но неожи­дан­ный выход из мое­го затруд­ни­тель­но­го поло­же­ния.

– Вы мог­ли бы вос­поль­зо­вать­ся авто­бу­сом, – про­го­во­рил он, прав­да, с неко­то­рым сомне­ни­ем в голо­се, – хотя он и сле­ду­ет не совсем тем марш­ру­том, кото­рый вам нужен. Авто­бус про­хо­дит через Иннс­маут воз­мож­но, слы­ша­ли про такой горо­диш­ко, – и поэто­му люди его недо­люб­ли­ва­ют. Води­тель в нем некий Джо Сар­джент, ему, похо­же, неча­сто уда­ет­ся завлечь пас­са­жи­ров отсю­да или из Эрк­ха­ма. Сам авто­бус так­же из Иннс­мау­та, и удив­ля­юсь, что он вооб­ще до сих пор ходит. Про­езд в нем доволь­но деше­вый, хотя мне ред­ко дово­ди­лось видеть в салоне боль­ше двух- трех пас­са­жи­ров, да и те исклю­чи­тель­но пар­ни из само­го Иннс­мау­та. Отправ­ля­ет­ся он с Пло­ща­ди – это рядом с апте­кой Хэм­мон­да – два раза в день ров­но в десять утра и в семь вече­ра, если ниче­го в послед­нее вре­мя не изме­ни­ли. С виду, конеч­но, ужас­ная колы­ма­га, но об удоб­ствах ниче­го не знаю, посколь­ку сам я нико­гда им не поль­зо­вал­ся.

Вот тогда-то я впер­вые и услы­шал об Иннс­мау­те. Любые упо­ми­на­ния малень­ких город­ков, не обо­зна­чен­ных на турист­ских кар­тах или в путе­во­ди­те­лях, заслу­жи­ва­ли опре­де­лен­но­го инте­ре­са, а та стран­ная мане­ра, в кото­рой кас­сир делал мне свои наме­ки, лишь подо­гре­ла мое любо­пыт­ство. Город, спо­соб­ный вызвать у его сосе­дей столь оче­вид­ную непри­язнь, опре­де­лен­но был в чем-то необыч­ным и явно заслу­жи­вал вни­ма­ния досу­же­го тури­ста, а коль ско­ро перед Эрк­ха­мом авто­бус делал там доволь­но про­дол­жи­тель­ную оста­нов­ку, я мог бы задер­жать­ся и немно­го побро­дить по его ули­цам. Одним сло­вом, я попро­сил кас­си­ра немно­го подроб­нее рас­ска­зать мне об этом горо­де. Отклик­нув­шись на мою прось­бу, он гово­рил, тща­тель­но под­би­рая сло­ва, и в голо­се его, как мне пока­за­лось, отчет­ли­во зву­ча­ли нот­ки неко­то­ро­го пре­вос­ход­ства.

– Иннс­маут? Ну что ж, это неболь­шой горо­диш­ко, рас­по­ло­жен­ный в устье Мэнак­се­та – это у них река так назы­ва­ет­ся. Перед вой­ной 1812 года был почти насто­я­щим горо­дом-пор­том, но за послед­ние сто лет, или око­ло того, при­шел в явный упа­док. Вет­ку из Роули несколь­ко лет назад закры­ли, так что желез­но­до­рож­но­го сооб­ще­ния с ним сей­час нет. Пустых домов, мож­но ска­зать, намно­го боль­ше, чем жите­лей, а о биз­не­се и гово­рить не при­хо­дит­ся – раз­ве что рыба­ки да лов­цы ома­ров. За покуп­ка­ми при­ез­жа­ют в основ­ном сюда, в Эрк­хам или в Ипсвич. Было у них когда-то несколь­ко мель­ниц, да толь­ко теперь все это быльем порос­ло, раз­ве что оста­лась одна фаб­ри­ка по очист­ке золо­та, да и та рабо­та­ет нере­гу­ляр­но. Прав­да, фаб­ри­ка эта – солид­ное дело, и ста­рик Марш, ее хозя­ин, похо­же, будет побо­га­че само­го Кре­за. Сам он, конеч­но, ста­рый пень, из дома почти не выхо­дит. Пого­ва­ри­ва­ют, что в свое вре­мя он под­хва­тил какую-то кож­ную болезнь или что-то там себе пора­нил, вот и ста­ра­ет­ся не пока­зы­вать­ся на людях. А дело это осно­вал его дед, капи­тан Обед Марш. Мать нынеш­не­го Мар­ша, кажет­ся, была ино­стран­кой, гово­рят, уро­жен­кой каких-то ост­ро­вов в южных морях, а пото­му боль­шой шум под­нял­ся, когда он пять­де­сят лет назад взял себе в жены девуш­ку из Ипсви­ча. Так все­гда быва­ет, когда речь захо­дит о пар­нях из Иннс­мау­та, а здеш­ние пар­ни, да и те, что из сосед­них горо­дов, вооб­ще ста­ра­ют­ся помал­ки­вать, если в их жилах течет хоть немно­го иннс­маут­ской кро­ви. Хотя, на мой взгляд, дети и вну­ки Мар­ша вро­де бы ничем не отли­ча­ют­ся от самых обыч­ных людей. Неко­то­рые даже здесь ино­гда быва­ют, хотя самых стар­ших детей, надо вам ска­зать, я что то дав­нень­ко уже не видел. И ста­ри­ка само­го тоже нико­гда не встре­чал.

А поче­му все недо­люб­ли­ва­ют Иннс­маут? Что же вам ска­зать, моло­дой чело­век, я бы про­сто посо­ве­то­вал не осо­бен­но при­слу­ши­вать­ся к тому, что люди вооб­ще здесь гово­рят. Их труд­но быва­ет рас­ка­чать, но если уж они разой­дут­ся, то потом не оста­но­вишь. И про Иннс­маут они бол­та­ют – в основ­ном пере­шеп­ты­ва­ют­ся – уже лет сто, не мень­ше, и, как мне пред­став­ля­ет­ся, не столь­ко не любят его, сколь­ко поба­и­ва­ют­ся. Послу­ша­ешь неко­то­рые из их рас­ска­зов, так про­сто со сме­ху помрешь – насчет того, что ста­рый капи­тан Марш водил дела с самим дья­во­лом и помо­гал его бесе­ня­там посе­лить­ся в Иннс­мау­те; потом еще что-то насчет покло­не­ния сатане и тех несчаст­ных, кото­рых при­но­си­ли ему в жерт­ву где-то непо­да­ле­ку от при­ча­ла – гово­рят, в 1845 году, или что-то око­ло того, люди слу­чай­но наткну­лись на то место. Да толь­ко сам я из Пэн­то­на – это в шта­те Вер­монт – и такую бол­тов­ню нико­гда не одоб­рял. Послу­ша­ли бы вы, что рас­ска­зы­ва­ют здеш­ние ста­ро­жи­лы про чер­ный риф, что рас­по­ло­жен непо­да­ле­ку от наших бере­гов – они назы­ва­ют его Рифом Дья­во­ла или Дья­воль­ским рифом, кто как. Боль­шую часть вре­ме­ни он высту­па­ет из воды, а если и скры­ва­ет­ся под ней, то не очень глу­бо­ко, но все рав­но его вряд ли мож­но назвать ост­ро­вом. Так вот, пого­ва­ри­ва­ют, что изред­ка на этом рифе мож­но видеть целый выво­док, пле­мя этих самых дья­во­лов – сидят там враз­вал­ку или шаста­ют взад впе­ред воз­ле пещер, кото­рые рас­по­ло­же­ны в верх­ней его части. На вид это доволь­но неров­ное, слов­но изъ­еден­ное, место при­мер­но в миле от бере­га. В ста­ри­ну, гово­рят, моря­ки здо­ро­вен­ный крюк дела­ли, толь­ко бы не при­бли­жать­ся к нему.

Но это толь­ко те моря­ки, кото­рые сами родом не из Иннс­мау­та. И на капи­та­на Мар­ша они зуб име­ют, вро­де бы, пото­му, что он яко­бы ино­гда по ночам во вре­мя отли­ва выса­жи­вал­ся на этом рифе. Может, так оно и было, пото­му как место это доволь­но любо­пыт­ное, так что, воз­мож­но, он там пират­ский клад искал, а может и нашел; но люди пого­ва­ри­ва­ют, что он водил там какие-то дела с дья­во­лом. Так что, как мне кажет­ся, имен­но капи­тан Марш и был при­чи­ной того, что за рифом этим уста­но­ви­лась такая недоб­рая сла­ва.

Было это все еще до эпи­де­мии 1846 года, когда боль­ше поло­ви­ны жите­лей Иннс­мау­та эва­ку­и­ро­ва­ли. Никто тогда тол­ком не понял, в чем там было дело, ско­рее все­го, какую-то замор­скую болезнь при­вез­ли из Китая или еще отку­да. А кар­ти­на вро­де бы и в самом деле была страш­ная – бун­ты, кажет­ся, были и еще что-то мерз­кое, толь­ко за пре­де­лы горо­да это так и не вышло, – а сам город после это­го при­шел в ужас­ное состо­я­ние. В общем, уеха­ли отту­да люди, сей­час, пожа­луй, чело­век три­ста или четы­ре­ста оста­лось, не боль­ше. Но самое глав­ное во всем этом деле, как мне пред­став­ля­ет­ся, про­сто расо­вые пред­рас­суд­ки и надо вам ска­зать, я не осуж­даю людей, у кото­рых они име­ют­ся. Я и сам тер­петь не могу этих иннс­маут­ских пар­ней, и ни за что на све­те не ступ­лю в их город ногой. Да вы и сами, навер­ное, слы­ша­ли – хотя по выго­во­ру вы, похо­же, с запа­да, – какие дела име­ли наши моря­ки в пор­тах Афри­ки, Азии и в дру­гих южных морях, где-то там еще, и каких чуд­ных людей они ино­гда с собой отту­да при­во­зи­ли. Слы­ша­ли, навер­ное, про одно­го жите­ля Сале­ма, кото­рый вер­нул­ся домой с женой-кита­ян­кой, а кро­ме того пого­ва­ри­ва­ют, что где-то воз­ле Кейп-Кода и до сих пор есть посе­ле­ние выход­цев с Фиджи.

В общем, похо­же на то, что есть что-то необыч­ное и в иннс­маут­ских пар­нях. Место это все­гда было отре­за­но от осталь­ной тер­ри­то­рии боло­та­ми и речуш­ка­ми, а пото­му труд­но ска­зать навер­ня­ка, что там у них и как. Одна­ко все почти уве­ре­ны, что капи­тан Марш, когда пла­вал на сво­их трех кораб­лях в два­дца­тых и трид­ца­тых годах, при­вез с собой каких-то або­ри­ге­нов. Да и сего­дня в обли­ке иннс­маут­цев чув­ству­ет­ся при­месь каких- то стран­ных черт – не знаю даже как это выра­зить поточ­нее, толь­ко как гля­нешь на них, так сра­зу мороз по коже про­би­ра­ет. Вы и сами заме­ти­те это, когда гля­не­те на Сар­джен­та, если, конеч­но, поеде­те его авто­бу­сом. У неко­то­рых из них такие узкие голо­вы и плос­кие носы, а гла­за силь­но навы­ка­те, так пря­мо и кажет­ся, буд­то они вооб­ще у них нико­гда не закры­ва­ют­ся. Да и с кожей у них что-то не в поряд­ке – гру­бая она у них какая-то, слов­но запар­шив­лен­ная, а шея по бокам смор­щен­ная, слов­но кто ее помял. И лысе­ют очень рано, совсем моло­ды­ми. Те, кто постар­ше, вооб­ще уро­ды, хотя, надо при­знать, я ни разу не видел сре­ди них ни одно­го по- насто­я­ще­му глу­бо­ко­го ста­ри­ка. Не удив­люсь, если узнаю, что они уми­ра­ют от одно­го взгля­да на себя в зер­ка­ло!

И живот­ные их тер­петь не могут – рань­ше, когда еще маши­ны не изоб­ре­ли, у них такие про­бле­мы с лошадь­ми были, что не зна­ешь куда и деть­ся.

Ни здесь, ни в Эрк­ха­ме, ни в Ипсви­че с ними никто не хотел иметь дела, да и сами они, когда кто-нибудь при­ез­жал к ним в город или пытал­ся рыба­чить в их водах, вели себя замкну­то, нелю­ди­мо. И вот ведь стран­но – у всех рыба­ков повсю­ду сети, быва­ло, пустые, а эти в сво­ей гава­ни пря­мо обло­вят­ся, а если тягать­ся с ними кто взду­ма­ет, то куда там, любо­го обста­вят! Сюда они обыч­но при­бы­ва­ли по желез­ной доро­ге – кто пеш­ком по шпа­лам, а кто на поез­де, а когда вет­ку на Роули закры­ли, ста­ли поль­зо­вать­ся этим вот авто­бу­сом.

Да, есть в Иннс­мау­те и гости­ни­ца, Джилм­эн-хауз назы­ва­ет­ся, хотя это так, одно назва­ние, да и толь­ко. Не сове­то­вал бы вам в ней оста­нав­ли­вать­ся. Луч­ше пере­но­чуй­те здесь и поез­жай­те зав­тра утром деся­ти­ча­со­вым авто­бу­сом, а вече­ром сяде­те там на вось­ми­ча­со­вой авто­бус до Эрк­ха­ма. Был у нас один фаб­рич­ный инспек­тор, кото­рый несколь­ко лет назад оста­нав­ли­вал­ся в этом самом Джилм­эн-хау­зе, так после это­го он еще дол­го высту­пал со вся­ки­ми мрач­ны­ми наме­ка­ми насчет это­го места. У них там, похо­же, соби­ра­ет­ся доволь­но бран­ная ком­па­ния, пото­му что он слы­шал за сте­ной вся­кие голо­са – и это несмот­ря нато, что в сосед­них ком­на­тах никто не жил, да такие, что у него кожа мураш­ка­ми покры­ва­лась. Ему тогда пока­за­лось, что это была какая-то незна­ко­мая, слов­но чужая речь, но осо­бен­но ему не понра­вил­ся там один голос, кото­рый изред­ка встре­вал в раз­го­вор. Очень неесте­ствен­ный, стран­ный – чав­ка­ю­щий, как выра­зил­ся тот инспек­тор, а пото­му он даже не риск­нул раз­деть­ся и лечь спать, Так и про­си­дел всю ночь, а как толь­ко рас­свет забрез­жил, дал тягу отту­да. По его сло­вам, бесе­да эта тоже про­дол­жа­лась чуть ли не до само­го утра.

Это­му инспек­то­ру – Кей­си его фами­лия – было, что порас­ска­зать о том, как сле­ди­ли за ним иннс­маут­ские пар­ни, но он посто­ян­но был наче­ку. По его сло­вам, фаб­ри­ка Мар­ша – доволь­но стран­ное место, и пред­став­ля­ет собой ста­рую мель­ни­цу, постро­ен­ную у ниж­них водо­сбро­сов Мэнак­се­та. То, что он рас­ска­зал, цели­ком сов­па­да­ло с тем, что я и сам слы­шал: бух­гал­тер­ские кни­ги в пол­ней­шем бес­по­ряд­ке, и вооб­ще, как ему пока­за­лось, никто там тол­ком не ведет ника­ких уче­тов. Зна­е­те, посто­ян­но ходи­ли вся­кие слу­хи насчет того, где этот Марш вооб­ще берет золо­то, кото­рое потом очи­ща­ет. Вро­де бы и заку­пок осо­бо боль­ших нико­гда не дела­ли, а несколь­ко лет назад отпра­ви­ли на кораб­лях гро­мад­ную пар­тию слит­ков.

Пого­ва­ри­ва­ли и о доволь­но стран­ных дра­го­цен­но­стях, кото­рые моря­ки и люди с фаб­ри­ки ино­гда тай­ком про­да­ва­ли на сто­ро­ну, и кото­рые пару раз виде­ли на тамош­них жен­щи­нах. Кое-кто объ­яс­нял все это тем, что ста­рый капи­тан Обед натор­го­вал золо­то во вре­мя сво­их захо­дов в раз­ные замор­ские пор­ты, посколь­ку он все­гда уво­зил с собой в пла­ва­ние целые ящи­ки стек­лян­ных бус и про­чих без­де­лу­шек, кото­рые моря­ки обыч­но дарят или обме­ни­ва­ют на что- нибудь у тузем­цев. Дру­гие счи­та­ли, да и до сих пор счи­та­ют, что он отыс­кал на рифе Дья­во­ла ста­рин­ный пират­ский клад. Но тут есть одна стран­ная шту­ка. Ста­рый капи­тан вот уже шесть­де­сят лет как Богу душу отдал, а со вре­мен Граж­дан­ской вой­ны у них не было ни одно­го мало- маль­ски круп­но­го суд­на, и все же Мар­ши про­дол­жа­ют ску­пать вся­кие без­де­луш­ки – в основ­ном бусы и какую-то рези­но­вую дре­бе­день, так, во вся­ком слу­чае, гово­рят. А может, этим иннс­маут­цам про­сто нра­вит­ся цеп­лять их себе на шею, а потом раз­гля­ды­вать себя в зер­ка­ло – черт их зна­ет, может, они и сами ничем не луч­ше кан­ни­ба­лов, что живут в южных морях, и гви­ней­ских дика­рей.

Та эпи­де­мия, что раз­ра­зи­лась в сорок шестом, похо­же, вытра­ви­ла из горо­да всю его луч­шую кровь. Во вся­ком слу­чае, сей­час там живет черт те зна­ет кто, да и Марш, рав­но как и дру­гие бога­теи, тоже ничуть не луч­ше осталь­ных. Как я уже ска­зал, на сего­дня там жите­лей мак­си­мум чело­век четы­ре­ста, и это несмот­ря на то, что, по слу­хам, пустых домов у них – хоть пруд пру­ди. Мне лич­но пред­став­ля­ет­ся, что люди эти – все­го лишь “белый мусор”, как выра­жа­ют­ся у нас на юге, – бес­чест­ные, ковар­ные, любят все тай­ком делать, втихую. Ловят уйму рыбы и ома­ров, а потом выво­зят товар на гру­зо­ви­ках. Чуд­но как-то все же полу­ча­ет­ся – кру­гом рыбы кот напла­кал, а они аж сети порой выта­щить не могут.

И никто нико­гда не может тол­ком про­сле­дить за пере­ме­ще­ни­ем этих людей, или хотя бы разо­брать­ся с их чис­лен­но­стью – школь­ные инспек­то­ра и счет­чи­ки пере­пи­си, быва­ло, с ног сби­ва­ют­ся, а все бес­тол­ку. И, ска­жу вам по прав­де, заез­жие тури­сты в Иннс­мау­те не в чести. Я сам лич­но слы­шал, что несколь­ко при­ез­жих биз­не­сме­нов и пра­ви­тель­ствен­ных чинов­ни­ков исчез­ли там совер­шен­но бес­след­но, а еще один вооб­ще рас­суд­ка лишил­ся – он сей­час в боль­ни­це в Дэн­ве­ре. Навер­ное, так его эти чер­ти напу­га­ли.

В общем, будь я на вашем месте, ни за что не отпра­вил­ся бы туда на ночь гля­дя. Сам я там ни разу в жиз­ни не был, и ника­ко­го жела­ния не имею ехать к ним в гости. Впро­чем, думаю, днем вам там будет доволь­но без­опас­но, хотя здеш­ние жите­ли ста­ли бы вас и от такой поезд­ки отго­ва­ри­вать. Но, раз уж вы такой люби­тель вся­ких досто­при­ме­ча­тель­но­стей и про­чей ста­ри­ны, то Иннс­маут – это как раз то, что вам нуж­но.

После раз­го­во­ра с кас­си­ром я часть вече­ра про­вел пуб­лич­ной биб­лио­те­ке Нью­б­э­ри­пор­та, пыта­ясь отыс­кать допол­ни­тель­ную инфор­ма­цию об Иннс­мау­те. Попы­тав­шись рас­спра­ши­вать мест­ных жите­лей в мага­зи­нах, заку­соч­ных, гара­жах и на бен­зо­за­пра­воч­ных стан­ци­ях, я обна­ру­жил, что на все мои рас­спро­сы они реа­ги­ру­ют еще более стран­но, чем даже пред­ска­зы­вал кас­сир, а пото­му решил не тра­тить вре­мя на попыт­ки пре­одо­леть их инстинк­тив­ную скрыт­ность. Была в их пове­де­нии какая-то мрач­ная подо­зри­тель­ность, как буд­то они чув­ство­ва­ли что-то дур­ное в каж­дом, кто про­яв­лял повы­шен­ный инте­рес ко все­му, что име­ло отно­ше­ние к Иннс­мау­ту. Загля­нув в мест­ное отде­ле­ние “Хри­сти­ан­ско­го сою­за моло­де­жи”, я пого­во­рил с клер­ком, кото­рый и вовсе стал отго­ва­ри­вать меня от поезд­ки в это мрач­ное, гне­ту­щее место; да и люди в биб­лио­те­ке выска­зы­ва­ли, в общем-то, такое же мне­ние. Одним сло­вом, в гла­зах доста­точ­но обра­зо­ван­ных людей Иннс­маут пред­ста­вал неким опло­том обще­ствен­но­го упад­ка и загни­ва­ния.

Биб­лио­теч­ные исто­ри­че­ские спра­воч­ни­ки по инте­ре­со­вав­ше­му меня реги­о­ну так­же ока­за­лись весь­ма мало­ин­фор­ма­тив­ны­ми, если не счи­тать скуд­ных све­де­ний о том, что город был осно­ван в 1643 году, до Рево­лю­ции был изве­стен как ожив­лен­ный порт. В нача­ле девят­на­дца­то­го века там рас­по­ла­га­лась круп­ная воен­но-мор­ская база, а впо­след­ствии в нем сохра­ни­лась лишь неболь­шая фаб­ри­ка, рабо­тав­шая на энер­гии Мэнак­се­та. Эпи­де­мия и народ­ные вол­не­ния 1846 года осве­ща­лись весь­ма сла­бо, слов­но эта стра­ни­ца ложи­лась позор­ным пят­ном на всю исто­рию окру­ги.

Столь же скуд­ной была инфор­ма­ция о том упад­ке, в кото­рый при­шла жизнь горо­да в даль­ней­шем, хотя в целом дан­ное обсто­я­тель­ство не под­вер­га­лось сомне­нию. После Граж­дан­ской вой­ны вся про­мыш­лен­ная актив­ность огра­ни­чи­ва­лась лишь дея­тель­но­стью золо­то­очист­ной ком­па­нии Мар­ша, а тор­гов­ля золо­ты­ми слит­ка­ми явля­лась един­ствен­ным сколь нибудь зна­чи­тель­ным допол­не­ни­ем к тра­ди­ци­он­но рас­про­стра­нен­но­му в этих местах рыбо­лов­ству. Круп­ные рыбо­ло­вец­кие ком­па­нии со вре­ме­нем ста­ли состав­лять им все боль­шую кон­ку­рен­цию, систе­ма­ти­че­ски сни­жая цену на свою про­дук­цию, одна­ко в самой рыбе в рай­оне Иннс­маут­ской гава­ни недо­стат­ка нико­гда не ощу­ща­лось. Ино­стран­ные суда ред­ко зани­ма­лись про­мыс­лом в тех местах, хотя и были кое какие кос­вен­ные и тща­тель­но мас­ки­ру­е­мые при­зна­ки того, что поля­ки и пор­ту­галь­цы пыта­лись, было, забра­сы­вать свои сети, одна­ко были изгна­ны самым реши­тель­ным обра­зом.

Наи­бо­лее инте­рес­ны­ми ока­за­лись упо­ми­на­ния о дра­го­цен­ных укра­ше­ни­ях, смут­но ассо­ци­и­ру­е­мых с Иннс­мау­том. Тема эта весь­ма заин­те­ре­со­ва­ла мест­ную обще­ствен­ность, посколь­ку на этот счет даже выска­зы­ва­лись экс­пер­ты Мис­ка­то­ник­ско­го уни­вер­си­те­та в Эрк­ха­ме, а неко­то­рые из образ­цов экс­по­ни­ро­ва­лись в демон­стра­ци­он­ном зале Исто­ри­че­ско­го обще­ства в Нью­б­э­ри­пор­те. Фраг­мен­тар­ные опи­са­ния этих изде­лий не изоби­ло­ва­ли осо­бы­ми подроб­но­стя­ми и ока­за­лись, в общем-то, весь­ма про­за­ич­ны­ми, одна­ко за ними явно про­смат­ри­вал­ся скры­тый намек на некие стран­ные обсто­я­тель­ства. Было во всех этих опи­са­ни­ях нечто настоль­ко стран­ное и даже соблаз­ни­тель­ное, что я никак не мог выбро­сить эту инфор­ма­цию из голо­вы и, несмот­ря на доволь­но позд­ний час, решил осмот­реть мест­ный обра­зец – как мне ска­за­ли, это было круп­ное изде­лие необыч­ной фор­мы, слу­жив­шее чем-то вро­де тиа­ры, – если, конеч­но, это ока­жет­ся воз­мож­ным.

Биб­лио­те­карь напи­сал корот­кую реко­мен­да­тель­ную запис­ку руко­во­ди­те­лю Обще­ства, мисс Анне Тил­тон, кото­рая жила непо­да­ле­ку от них, и после корот­кой бесе­ды эта пре­ста­ре­лая дама была настоль­ко любез­на, что лич­но про­во­ди­ла меня в отдель­но сто­я­щее зда­ние, посколь­ку вре­мя еще было не позд­нее и поз­во­ля­ло совер­шить подоб­ный осмотр. Кол­лек­ция и в самом деле про­из­ве­ла на меня силь­ное впе­чат­ле­ние, одна­ко, я был одер­жим лишь одной мыс­лью – побли­же рас­смот­реть при­чуд­ли­вый экс­по­нат, поблес­ки­вав­ший в лучах элек­три­че­ско­го осве­ще­ния в угло­вом стен­ном шка­фу поме­ще­ния.

Не надо было обла­дать повы­шен­ной вос­при­им­чи­во­стью к кра­со­те, что­бы неволь­но зата­ить дыха­ние при виде пло­да стран­ной, чуж­дой и пыш­ной фан­та­зии, поко­ив­ше­го­ся на пур­пур­ной бар­хат­ной подуш­ке. Даже сей­час я лишь с боль­шим тру­дом могу опи­сать, что имен­но уви­дел, хотя это, несо­мнен­но, была некая раз­но­вид­ность тиа­ры, как о том гла­си­ла пояс­ни­тель­ная таб­лич­ка. Высо­кая спе­ре­ди, она име­ла широ­кое и при­чуд­ли­во изо­гну­тое по бокам обрам­ле­ние, как если бы пред­на­зна­ча­лась для голо­вы, име­ю­щей непри­выч­ное, даже неле­пое эллип­ти­че­ское очер­та­ние. Сде­ла­на она была в основ­ном из золо­та, хотя при­месь како­го­то зага­доч­но­го и более свет­ло­го веще­ства смут­но наме­ка­ла на то, что на самом деле это был доволь­но необыч­ный сплав золо­та с каким-то столь же пре­крас­ным, но совер­шен­но неве­до­мым мне метал­лом. Она нахо­ди­лась в пре­крас­ном состо­я­нии, и мож­но было часа­ми любо­вать­ся ее пора­зи­тель­ны­ми, зага­доч­ны­ми и совер­шен­но нетра­ди­ци­он­ны­ми кон­ту­ра­ми – неко­то­рые из них были стро­го гео­мет­ри­че­ски­ми, а в отдель­ных явно про­сле­жи­ва­лись моти­вы мор­ской тема­ти­ки, выгра­ви­ро­ван­ные или отли­тые по основ­но­му фону с непод­дель­ным мастер­ством и талан­том под­лин­но­го худож­ни­ка.

Чем доль­ше я смот­рел на это изде­лие, тем боль­ше оно заво­ра­жи­ва­ло меня; но было в этом вели­ко­ле­пии что-то такое, что вызы­ва­ло смут­ное бес­по­кой­ство, хотя я и не взял­ся бы более кон­крет­но опи­сать охва­тив­шее меня в те мгно­ве­ния состо­я­ние. Пона­ча­лу я поду­мал, что имен­но стран­ная, явно незем­ная кра­со­та укра­ше­ния ока­за­ла на меня столь рази­тель­ное и тре­вож­ное впе­чат­ле­ние. Все осталь­ные пред­ме­ты искус­ства, кото­рые мне когда-либо дово­ди­лось видеть, име­ли отно­ше­ние ко вполне кон­крет­но­му расо­во­му или наци­о­наль­но­му сти­лю, либо же, сле­дуя неко­то­рым модер­нист­ским тра­ди­ци­ям, начи­сто отвер­га­ли любой намек на какой-то кон­крет­ный тип. Эта же тиа­ра была чем-то совер­шен­но иным и не при­над­ле­жа­ла ни к одно­му, ни к дру­го­му направ­ле­нию.

Изго­тов­ле­на она была посред­ством фили­гран­но отто­чен­ной тех­ни­ки, при­чем не имев­шей ника­ко­го отно­ше­ния к запад­ной или восточ­ной, ста­рин­ной или совре­мен­ной куль­ту­рам, и совер­шен­но не похо­ди­ла на все то, что мне дово­ди­лось видеть сре­ди музей­ных экс­по­на­тов преж­де. Созда­ва­лось впе­чат­ле­ние, что суще­ство, ее создав­шее, про­ис­хо­ди­ло и вовсе с совер­шен­но дру­гой пла­не­ты.

Тем не менее, вско­ре я обна­ру­жил, что моя тре­во­га име­ла под собой вто­рое, не менее силь­ное осно­ва­ние, суть кото­ро­го сво­ди­лась к харак­те­ру как стро­гих гео­мет­ри­че­ских, так и сугу­бо изоб­ра­зи­тель­ных сим­во­лов, кото­ры­ми была укра­ше­на поверх­ность тиа­ры. Узо­ры эти наво­ди­ли на мысль об отда­лен­ных тай­нах и нево­об­ра­зи­мых без­днах кос­мо­са и моно­тон­ной мор­ской пучи­ны, и в сво­ем хит­ро­спле­те­нии про­из­во­ди­ли почти зло­ве­щее впе­чат­ле­ние. Были сре­ди изоб­ра­же­ний некие зло­ве­щие чудо­ви­ща – с виду напо­ло­ви­ну рыбы, напо­ло­ви­ну зем­но­вод­ные, – пора­жав­шие вооб­ра­же­ние сво­ей отвра­ти­тель­ной гро­теск­но­стью и неукро­ти­мой яро­стью; и поне­во­ле воз­буж­дав­шие заво­ра­жи­ва­ю­щие и тре­вож­ные псев­до­вос­по­ми­на­ния, как если бы они вызы­ва­ли обра­зы, порож­ден­ные в глу­би­нах кле­ток и тка­ней, где еще сохра­ни­лись функ­ции само­го, что ни на есть древ­не­го и пер­во­быт­но­го свой­ства. Ино­гда мне даже каза­лось, что каж­дая чер­точ­ка этих отвра­ти­тель­ных полу­ры­б­по­лу­ля­гу­шек напол­не­на кон­цен­три­ро­ван­ной сме­сью неве­до­мо­го и нече­ло­ве­че­ско­го зла.

По стран­но­му кон­трасту с внеш­ним видом тиа­ры исто­рия ее появ­ле­ния в музее, про­зву­чав­шая из уст мисс Тил­тон, пока­за­лась мне весь­ма корот­кой и даже про­за­и­че­ской. В 1873 году ее оста­вил в лом­бар­де на Стэйт-стрит в каче­стве зало­га за какую-то ничтож­ную сум­му денег пья­ный иннс­маут­ский мат­рос, впо­след­ствии уби­тый в улич­ной дра­ке. В музей Обще­ства она попа­ла непо­сред­ствен­но из рук вла­дель­ца лом­бар­да, после чего заня­ла в экс­по­зи­ции место, подо­ба­ю­щее ее пыш­но­му вели­ко­ле­пию. С тех пор было при­ня­то счи­тать, что она име­ет какое-то восточ­но-индий­ское или индо- китай­ское про­ис­хож­де­ние, хотя подоб­ные оцен­ки, разу­ме­ет­ся, носи­ли самый при­бли­зи­тель­ный харак­тер.

Сама мисс Тил­тон про­ве­ла скру­пу­лез­ное срав­не­ние все­воз­мож­ных вер­сий отно­си­тель­но про­ис­хож­де­ния тиа­ры и ее появ­ле­ния в Новой Англии, и была склон­на счи­тать, что это укра­ше­ние явля­ет­ся состав­ной частью древ­не­го пират­ско­го кла­да, в свое вре­мя обна­ру­жен­но­го капи­та­ном Обе­дом Мар­шем. Подоб­ная точ­ка зре­ния нашла свое серьез­ное под­креп­ле­ние и в том, что сра­зу после того, как укра­ше­ние было выстав­ле­но для все­об­ще­го обо­зре­ния, со сто­ро­ны семей­ства Мар­шей ста­ли посту­пать пред­ло­же­ния про­дать им тиа­ру, при­чем за очень круп­ную сум­му; сле­до­ва­ло при­знать, что они и поныне про­дол­жа­ют высту­пать с ана­ло­гич­ны­ми иде­я­ми, одна­ко Обще­ство уже неод­но­крат­но заяв­ля­ло им, что не про­даст тиа­ру ни при каких усло­ви­ях.

Про­во­жая меня к вход­ной две­ри, доб­рая дама пря­мо ска­за­ла, что осо­бой попу­ляр­но­стью “пират­ская” тео­рия про­ис­хож­де­ния состо­я­ния Мар­ша поль­зо­ва­лась имен­но в кру­гах мест­ной интел­ли­ген­ции. Ее соб­ствен­ное отно­ше­ние к мрач­но­му Иннс­мау­ту – в кото­ром она, кста­ти ска­зать, не быва­ла ни разу в жиз­ни – заклю­ча­ет­ся в пол­ней­шем пре­зре­нии, как к опу­стив­шей­ся и рас­тра­тив­шей вся­кое чело­ве­че­ское досто­ин­ство чело­ве­че­ской общ­но­сти. При этом она заме­ти­ла, что слу­хи насчет покло­не­ния его жите­лей куль­ту дья­во­ла отча­сти име­ют под собой реаль­ное осно­ва­ние, посколь­ку там и поныне яко­бы суще­ству­ет некая куль­то­вая груп­па, со вре­ме­нем набрав­шая сил и даже под­чи­нив­шая себе все мест­ные орто­док­саль­ные церк­ви.

Назы­ва­ет­ся эта груп­па, как ска­за­ла жен­щи­на, “Тай­ный орден Дэго­на”, и в эти края, несо­мнен­но, про­ник­ла отку­да-то с восто­ка, когда рыб­ный про­мы­сел иннс­маут­цев гро­зил вот-вот пре­кра­тить свое суще­ство­ва­ние. Столь необы­чай­ную живу­честь подоб­ной сек­ты сама она склон­на объ­яс­нять вполне есте­ствен­ны­ми при­чи­на­ми, а имен­но тем, что вско­ре после ее созда­ния рыба­ки вновь ста­ли воз­вра­щать­ся с лов­ли с боль­ши­ми уло­ва­ми. Одним сло­вом, доволь­но ско­ро она при­об­ре­ла доми­ни­ру­ю­щее вли­я­ние во всем горо­де, вытес­нив все преж­ние рели­ги­оз­ные общи­ны и избрав в каче­стве сво­ей рези­ден­ции ста­рое зда­ние Масон­ско­го зала на Нью-Черч Грин.

Все­го это­го ока­за­лось вполне доста­точ­но для набож­ной мисс Тил­тон, что­бы она на пушеч­ный выстрел не при­бли­жа­лась к древ­не­му горо­ду, став­ше­му цита­де­лью упад­ка и разо­ре­ния, тогда как для меня послед­нее обсто­я­тель­ство ста­ло допол­ни­тель­ным сти­му­лом для креп­нув­ше­го жела­ния как мож­но ско­рее его посе­тить. К моим преж­ним инте­ре­сам сугу­бо архи­тек­тур­но­го и исто­ри­че­ско­го про­фи­ля сей­час при­ба­ви­лась так­же извест­ная толи­ка антро­по­ло­ги­че­ско­го пыла, а пото­му я стал с нетер­пе­ни­ем под­жи­дать, когда исте­кут часы, отве­ден­ные на ноч­ной отдых, что­бы как мож­но ско­рее отпра­вить­ся в путе­ше­ствие в этот зага­доч­ный город.

Неза­дол­го перед тем, как часы про­би­ли десять раз, я уже сто­ял перед зда­ни­ем апте­ки Хэм­мон­да на ста­рой рыноч­ной пло­ща­ди в ожи­да­нии иннс­маут­ско­го авто­бу­са. По мере при­бли­же­ния назна­чен­но­го часа я заме­тил, что место, где я нахо­дил­ся, все более пре­вра­ща­лось в некий изо­ли­ро­ван­ный ост­ро­вок, тогда как мас­сы людей, спе­шив­ших по делам в самых раз­лич­ных направ­ле­ни­ях, опре­де­лен­но стре­ми­лись ока­зать­ся подаль­ше от него. Таким обра­зом, я воочию убе­дил­ся в спра­вед­ли­во­сти слов желез­но­до­рож­но­го кас­си­ра отно­си­тель­но непри­яз­ни горо­жан как к само­му Иннс­мау­ту, так и ко все­му, что было с ним свя­за­но, даже к его авто­бу­су. Через несколь­ко минут я заме­тил появив­ший­ся из-за угла неболь­шой и неимо­вер­но ста­рый дран­ду­лет отвра­ти­тель­но­го гряз­но серо­го цве­та, кото­рый про­гро­хо­тал по Стэйт­ст­рит, сде­лал раз­во­рот и под­ка­тил к тро­туа­ру, на кото­ром я сто­ял. Я сра­зу же понял, что это имен­но то транс­порт­ное сред­ство, кото­ро­го я ожи­дал, при­чем моя догад­ка вско­ре нашла свое под­твер­жде­ние в едва чита­е­мой вывес­ке над лобо­вым стек­лом авто­бу­са: “Эрк­хам Иннс­маут – Нью­б­э­ри­порт”.

В салоне сиде­ло все­го три пас­са­жи­ра – двое смуг­лых, доволь­но угрю­мых муж­чин и парень, – и когда авто­бус оста­но­вил­ся, они неук­лю­же выбра­лись из него и мол­ча, как-то даже кра­ду­чись, напра­ви­лись вверх по Стэйт- стрит. Води­тель тоже вышел из сво­ей каби­ны, и я про­во­дил его взгля­дом, пока он пере­хо­дил доро­гу в направ­ле­нии апте­ки, где, оче­вид­но, наме­ре­вал­ся сде­лать какие-то покуп­ки. Это, как я понял, и был Джо Сар­джент, о кото­ром рас­ска­зы­вал мне кас­сир; одна­ко не успел я еще как сле­ду­ет рас­смот­реть чер­ты­его лица, как меня вне­зап­но охва­ти­ло, слов­но вол­ной захлест­ну­ло, чув­ство смут­ной непри­яз­ни и даже брезг­ли­во­сти, кото­рую я не мог ни понять, и объ­яс­нить. Мне поче­му-то пока­за­лось вполне есте­ствен­ным, что мест­ные жите­ли избе­га­ют ездить на авто­бу­се, кото­рым управ­ля­ет подоб­ный чело­век, и вооб­ще ста­ра­ют­ся све­сти к мини­му­му любые кон­так­ты как с ним самим, так и с его зем­ля­ка­ми.

Когда води­тель вышел из апте­ки, я при­сталь­нее при­гля­дел­ся к нему, пыта­ясь уяс­нить для себя при­чи­ну вне­зап­но нахлы­нув­ше­го чув­ства. Это был худой муж­чи­на ростом где-то под метр восемь­де­сят, с пока­ты­ми пле­ча­ми, оде­тый в потре­пан­ное граж­дан­ское пла­тье сине­го цве­та и потер­тую кеп­ку для голь­фа. На вид ему, было, пожа­луй, лет трид­цать пять, хотя стран­ные глу­бо­кие склад­ки по бокам шеи силь­но ста­ри­ли это­го чело­ве­ка, осо­бен­но если не при­смат­ри­вать­ся к его тупо­ва­то­му, невы­ра­зи­тель­но­му лицу. У него была узкая голо­ва, выпу­чен­ные водя­ни­сто-голу­бо­ва­тые гла­за, кото­рые, как мне пока­за­лось, нико­гда не мор­га­ли, плос­кий нос, ско­шен­ные лоб и под­бо­ро­док и стран­но- недо­раз­ви­тые уши. Его под­бо­ро­док и тол­стая верх­няя губа, рав­но как и покры­тые круп­ны­ми пора­ми серо­ва­тые щеки, были прак­ти­че­ски лише­ны какой- либо рас­ти­тель­но­сти, если не счи­тать ред­ких жел­то­ва­тых волос­ков, кото­рые где кур­ча­ви­лись, а где лежа­ли при­ли­зан­ны­ми, слип­шись в неров­ные и нере­гу­ляр­ные пряд­ки, тогда как сама кожа была какой-то шер­ша­вой и шелу­ша­щей­ся, слов­но от неве­до­мой мне хро­ни­че­ской болез­ни. Руки у него были круп­ные, покры­тые тол­сты­ми вена­ми, и так­же очень неесте­ствен­но­го серо­ва­то-голу­бо­ва­то­го оттен­ка. На фоне доволь­но мас­сив­ных кистей паль­цы смот­ре­лись неле­по корот­ки­ми и, каза­лось, были посто­ян­но подо­гну­ты, даже вжа­ты в тол­щу ладо­ней, Пока он воз­вра­щал­ся к авто­бу­су, я обра­тил вни­ма­ние и на его неук­лю­жую, пока­чи­ва­ю­щу­ю­ся поход­ку, а так­же на то, что ступ­ни были про­сто гигант­ско­го раз­ме­ра. Чем доль­ше я смот­рел на них, тем силь­нее меня охва­ты­ва­ло недо­уме­ние: как же он умуд­ря­ет­ся нахо­дить себе обувь нуж­но­го раз­ме­ра.

Ко все­му про­че­му у него был какой-то неряш­ли­во-заса­лен­ный вид, что лишь уси­ли­ва­ло мое отвра­ще­ние к его внеш­не­му виду. По всей види­мо­сти, он рабо­тал или жил где-то побли­зо­сти от рыбо­ло­вец­ких доков, посколь­ку за ним тянул­ся шлейф рез­ко­го, харак­тер­но­го рыбье­го запа­ха. И все же, если в его жилах и тек­ла какая-то чуже­род­ная кровь, то я даже не решал­ся пред­по­ло­жить, какой имен­но расе она мог­ла при­над­ле­жать. Все стран­но­сти и неле­по­сти его внеш­но­сти были опре­де­лен­но не ази­ат­ско­го, поли­не­зий­ско­го или негро­ид­но­го про­ис­хож­де­ния, и все же я теперь во мно­гом пони­мал людей, счи­тав­ших его чужа­ком, хотя само­му мне пока­за­лось, что речь здесь может идти не столь­ко о чуже­зем­ном обли­ке, сколь­ко о био­ло­ги­че­ском вырож­де­нии.

Обна­ру­жив, что кро­ме меня дру­гих пас­са­жи­ров на этот рейс явно не пред­ви­де­лось, я испы­тал явную доса­ду, посколь­ку мне по какой-то непо­нят­ной при­чине отнюдь не улы­ба­лась пер­спек­ти­ва совер­шить поезд­ку наедине с таким води­те­лем. Одна­ко когда наста­ло поло­жен­ное вре­мя, я был вынуж­ден укро­тить свои при­ве­ред­ли­вые сомне­ния и про­сле­до­вал за води­те­лем в салон, сунув ему при вхо­де дол­ла­ро­вую бумаж­ку и про­бор­мо­тав одно- един­ствен­ное сло­во: “Иннс­маут”. Он про­тя­нул мне сда­чу в сорок цен­тов и на мгно­ве­ние оки­нул меня доволь­но любо­пыт­ным взгля­дом, хотя при этом и не вымол­вил ни сло­ва.

Я выбрал себе местеч­ко подаль­ше от каби­ны, но с той же сто­ро­ны, где сидел и он – уж очень хоте­лось во вре­мя поезд­ки полю­бо­вать­ся пано­ра­мой бере­го­вой линии.

Нако­нец вет­хий транс­порт рез­ко чих­нул и, оку­ты­ва­е­мый обла­ка­ми выхлоп­ных газов, шум­но загро­хо­тал по мосто­вой мимо ста­рых кир­пич­ных зда­ний, выстро­ив­ших­ся вдоль Стэйт-стрит. Я погля­ды­вал на про­хо­дя­щих за окном людей и мне поче­му-то пока­за­лось, что все они избе­га­ют смот­реть в сто­ро­ну про­ез­жа­ю­ще­го мимо них авто­бу­са, или, точ­нее, ста­ра­ют­ся делать вид, что не смот­рят на него. Вско­ре мы свер­ну­ли нале­во на Хай стрит, где доро­га ока­за­лась более ров­ной и глад­кой. Путь наш про­ле­гал мимо вели­ча­вых ста­рин­ных особ­ня­ков ран­не­го рес­пуб­ли­кан­скою пери­о­да, и еще более ста­рых коло­ни­аль­ных фер­мер­ских домов, затем мы мино­ва­ли Лоувер- Грин и Пар­кер-ривер, пока, нако­нец, не выеха­ли на длин­ную и моно­тон­ную доро­гу, тянув­шу­ю­ся вдоль откры­то­го всем вет­рам побе­ре­жья.

День выдал­ся доволь­но теп­лый и сол­неч­ный, одна­ко пес­ча­ный, кое-где порос­ший осо­кой и при­зе­ми­стым кустар­ни­ком ланд­шафт ста­но­вил­ся с каж­дым кило­мет­ром пути все более пустын­ным. Из сво­е­го окна я видел синие воды и пес­ча­ную линию Сли­во­во­го ост­ро­ва – к тому вре­ме­ни мы почти вплот­ную при­бли­зи­лись к бере­гу, ока­зав­шись на узкой про­се­лоч­ной доро­ге, кото­рая ответв­ля­лась от основ­но­го шос­се, свя­зы­вав­ше­го Роули с Ипсви­чем. Я не заме­чал ника­ких постро­ек, а по состо­я­нию дорог пред­по­ло­жил, что дви­же­ние в этой части мест­но­сти осо­бой ожив­лен­но­стью не отли­ча­лось. На невы­со­ких, изъ­еден­ных вет­ра­ми и непо­го­дой теле­граф­ных стол­бах было натя­ну­то все­го два про­во­да. Вре­ме­на­ми мы про­ез­жа­ли по гру­бо ско­ло­чен­ным дере­вян­ным мостам, пере­ки­ну­тым через обра­зо­ван­ные при­ли­вом про­то­ки, обшир­ная сеть кото­рых про­сти­ра­лась дале­ко вглубь и дела­ла этот рай­он еще более изо­ли­ро­ван­ным и уеди­нен­ным.

Одна­жды я заме­тил дав­но истлев­шие пни и почти пол­но­стью раз­ру­шен­ные остат­ки камен­но­го фун­да­мен­та, чуть высту­пав­ше­го над зыбу­чи­ми пес­ка­ми – это напом­ни­ло мне стра­ни­цы какой-то кни­ги об исто­рии этой мест­но­сти, в кото­рой гово­ри­лось, что неко­гда это был бла­го­дат­ный и плот­но засе­лен­ный людь­ми рай­он. Все изме­ни­лось, как в ней гово­ри­лось, почти вне­зап­но – сра­зу после эпи­де­мии 1846 года, – и, если верить ста­рин­ным пре­да­ни­ям, име­ло какую-то связь со скры­ты­ми дья­воль­ски­ми сила­ми. На самом же деле, как я пола­гал, все объ­яс­ня­лось лишь нера­зум­ной выруб­кой леса вдоль бере­го­вой линии, что лиши­ло мест­ность ее есте­ствен­ной защи­ты и откры­ло путь для наше­ствия под­го­ня­е­мых вет­ра­ми пес­ков.

Вско­ре Сли­во­вый ост­ров окон­ча­тель­но исчез из виду, и мы уви­де­ли рас­ки­нув­ший­ся сле­ва от нас без­бреж­ный про­стор Атлан­ти­че­ско­го оке­а­на. Наша узкая доро­га ста­ла кру­то заби­рать вверх, и я испы­тал стран­ное чув­ство бес­по­кой­ства, гля­дя на мая­чив­ший впе­ре­ди оди­но­кий гор­ный хре­бет, где изры­тая коле­я­ми лен­та доро­ги, каза­лось, смы­ка­лась с голу­бым небом. Скла­ды­ва­лось такое впе­чат­ле­ние, буд­то авто­бус наме­ре­вал­ся про­дол­жать свое бес­ко­неч­ное вос­хож­де­ние, остав­ляя поза­ди себя насе­лен­ную людь­ми зем­лю и стре­мясь сомкнуть­ся с неиз­ве­дан­ной тай­ной верх­них сло­ев воз­ду­ха и свод­ча­то­го небо­скло­на. Запах моря при­об­рел зло­ве­щий скры­тый смысл, а мол­ча­ли­во накло­нив­ша­я­ся, напря­жен­ная спи­на и узкая голо­ва води­те­ля ста­ли казать­ся мне осо­бен­но нена­вист­ны­ми. Взгля­нув на него, я заме­тил, что зад­няя часть его чере­па, как и щеки, почти лише­на воло­ся­но­го покры­тия, и лишь клоч­ки жел­то­ва­той рас­ти­тель­но­сти, покры­ва­ют серо­ва­тую, шелу­ша­щу­ю­ся поверх­ность его затыл­ка.

Нако­нец мы достиг­ли вер­ши­ны хол­ма, и я смог оки­нуть взгля­дом рас­ки­нув­шу­ю­ся вни­зу обшир­ную доли­ну, где Мэнак­сет сли­вал­ся с при­то­ка­ми и устрем­лял­ся к севе­ру вдоль вытя­ну­той вере­ни­цы ска­ли­стых гор, а затем пово­ра­чи­вал к мысу Анны. В дым­ке про­смат­ри­вав­ше­го­ся вда­ле­ке гори­зон­та я смог раз­ли­чить рас­плыв­ча­тые очер­та­ния оди­но­ко сто­яв­шей горы – это был Кинг­спорт-хэд, увен­чан­ный ста­рин­ной и древ­ней построй­кой, о кото­рой было сло­же­но так мно­го легенд. Одна­ко уже через мгно­ве­ние все мое вни­ма­ние было при­вле­че­но более близ­кой пано­ра­мой, рас­ки­нув­шей­ся пря­мо под нами. Это был тот самый оку­тан­ный мрач­ны­ми теня­ми подо­зре­ния и все­об­щей непри­яз­ни Иннс­маут.

Я уви­дел про­сти­рав­ший­ся впе­ре­ди и вни­зу доволь­но круп­ный город, запол­нен­ный ком­пакт­ны­ми построй­ка­ми, одна­ко, в нем опре­де­лен­но ощу­щал­ся непри­выч­ный дефи­цит зри­мой, ощу­ти­мой жиз­ни. Над хит­ро­спле­те­ни­ем чер­ных дымо­хо­дов не курил­ся ни еди­ный дымок, а три высо­кие некра­ше­ные коло­коль­ни холод­но мая­чи­ли на фоне омы­ва­е­мо­го морем гори­зон­та. Вер­ши­на одной из них поряд­ком раз­ру­ши­лась, а несколь­ко ниже в ней и в еще одной – в ее сосед­ке – чер­не­ли круг­лые отвер­стия, остав­ши­е­ся от неко­гда рас­по­ла­гав­ших­ся в них башен­ных часов. Необъ­ят­ная для взо­ра мас­са про­ви­са­ю­щих дву­скат­ных крыш и заост­рен­ных фрон­то­нов домов с прон­зи­тель­ной ясно­стью сви­де­тель­ство­ва­ли о явном и дале­ко зашед­шем упад­ке, а по мере того как мы про­дви­га­лись по пустын­ной доро­ге, я мог со все боль­шей отчет­ли­во­стью видеть, что во мно­гих кры­шах зия­ют чер­ные про­ва­лы, а неко­то­рые обва­ли­лись цели­ком. Были там и боль­шие, квад­рат­ные дома, выстро­ен­ные в геор­ги­ан­ском сти­ле, с уны­лы­ми купо­ло­об­раз­ны­ми кры­ша­ми. Рас­по­ла­га­лись они пре­иму­ще­ствен­но вда­ли от кром­ки воды и, воз­мож­но, имен­но поэто­му пара из них име­ла отно­си­тель­но креп­кий вид. В сто­ро­ну мате­ри­ка тяну­лась про­ржа­вев­шая, порос­шая тра­вой желез­но­до­рож­ная вет­ка, обрам­лен­ная поко­сив­ши­ми­ся теле­граф­ны­ми стол­ба­ми на сей раз без про­во­дов, – и едва раз­ли­чи­мые полос­ки ста­рых про­се­лоч­ных дорог, соеди­няв­ших город с Роули и Ипсви­чем.

Самые явные при­зна­ки упад­ка отме­ча­лись вбли­зи от бере­го­вой линии, хотя в самой ее сере­дине я смог раз­ли­чить белую баш­ню доволь­но непло­хо сохра­нив­ше­го­ся кир­пич­но­го стро­е­ния, отда­лен­но напо­ми­нав­ше­го какую-то неболь­шую фаб­ри­ку. Длин­ная кром­ка гава­ни была обиль­но засо­ре­на пес­ком и ого­ро­же­на ста­рин­но­го вида камен­ны­ми вол­но­ло­ма­ми, на кото­рых я начал смут­но раз­ли­чать кро­хот­ные фигур­ки сидя­щих рыба­ков; у само­го даль­не­го края ее вид­не­лось то, что похо­ди­ло на остат­ки фун­да­мен­та неко­гда сто­яв­ше­го там мая­ка. Пес­ча­ный язык как бы обра­зо­вы­вал внут­рен­нюю поверх­ность бере­го­вой линии гава­ни, и я уви­дел сто­яв­шие на нем вет­хие хибар­ки, застыв­шие в непо­сред­ствен­ной бли­зо­сти от полос­ки суши рыбац­кие плос­ко­дон­ки со спу­щен­ны­ми в воду яко­ря­ми, и бес­по­ря­доч­но раз­бро­сан­ные по бере­гу рыбац­кие кор­зи­ны для рыбы и ома­ров. Един­ствен­ное глу­бо­кое место, как мне пока­за­лось, нахо­ди­лось там, где рус­ло реки, про­те­кав­шей за башен­ной построй­кой, пово­ра­чи­ва­ло на юг и соеди­ня­лось с оке­а­ном у даль­не­го края вол­но­ло­ма.

То там, то здесь вид­не­лись остат­ки полу­раз­ру­шен­ных при­ча­лов, чуть нави­сав­ших над водой сво­и­ми иско­вер­кан­ны­ми, напрочь сгнив­ши­ми кра­я­ми, при­чем те из них, кото­рые ухо­ди­ли даль­ше на юг, каза­лись наи­бо­лее истлев­ши­ми и заплес­не­ве­лы­ми. А даль­ше, уже в оке­ан­ском про­сто­ре, я смог раз­ли­чить – даже несмот­ря на высо­кий при­лив – длин­ную чер­ную полос­ку едва высту­пав­шей над водой суши, кото­рая, несмот­ря на всю свою неопре­де­лен­ность и раз­мы­тость, поче­му-то пока­за­лась мне доволь­но зло­ве­щей. Насколь­ко я мог судить, это и был риф Дья­во­ла. Гля­дя на него, я ощу­тил стран­ное и почти неуло­ви­мое вле­че­ние к это­му месту, кото­рое, види­мо, было при­зва­но лишь уси­лить уже успев­шее сфор­ми­ро­вать­ся у меня под воз­дей­стви­ем услы­шан­но­го мрач­ное отвра­ще­ние к это­му месту. Сле­до­ва­ло при­знать, что этот едва раз­ли­чи­мый отго­ло­сок ново­го чув­ства пока­зал­ся мне даже более тре­вож­ным, чем пер­во­на­чаль­ное впе­чат­ле­ние от горо­да.

Про­ез­жая мимо ста­рых, опу­стев­ших фер­мер­ских домов, каж­дый из кото­рых отли­чал­ся от сосед­них лишь сте­пе­нью сво­е­го раз­ру­ше­ния, мы не встре­ти­ли ни еди­ной живой души. Вско­ре, одна­ко, я заме­тил несколь­ко засе­лен­ных жилых постро­ек – в окнах неко­то­рых из них место раз­би­тых сте­кол вид­не­лись дра­ные поло­ви­ки, а в захлам­лен­ных дво­рах повсю­ду валя­лись ракуш­ки и тела дох­лых рыбин. Пару раз мне на гла­за попа­да­лись фигу­ры апа­тич­ных на вид людей, копав­ших­ся в неряш­ли­вых ого­ро­дах или соби­рав­ших на про­пах­шем рыбой пля­же каких-то мол­люс­ков, да групп­ки гряз­ных ребя­ти­шек с обе­зья­но­по­доб­ны­ми лица­ми, кото­рые игра­ли под­ле зарос­ших бурья­ном кры­лец сво­их домов. Вид этих людей пока­зал­ся мне даже более гне­ту­щим, чем самые уны­лые город­ские построй­ки, посколь­ку в лицах и дви­же­ни­ях почти всех их отме­ча­лись харак­тер­ные при­зна­ки, кото­рые вызы­ва­ли у меня инстинк­тив­ную непри­язнь и даже отвра­ще­ние, хотя я и не мог тол­ком разо­брать­ся в при­ро­де это­го чув­ства. На какое то мгно­ве­ние мне пока­за­лось, что эти спе­ци­фи­че­ские осо­бен­но­сти внеш­но­сти напо­ми­на­ли мне некую кар­тин­ку, кото­рую я, воз­мож­но, видел уже когда-то, испы­ты­вая при этом при­ступ отча­ян­ной мелан­хо­лии и ужа­са, одна­ко, доволь­но ско­ро подоб­ные псев­до­вос­по­ми­на­ния уле­ту­чи­лись из мое­го созна­ния.

Как толь­ко авто­бус спу­стил­ся в город, до меня стал доно­сить­ся отчет­ли­вый и ста­биль­ный звук пада­ю­щей воды, про­ры­вав­ший­ся на фоне неесте­ствен­но­го спо­кой­ствия и тиши­ны. Поко­сив­ши­е­ся, некра­ше­ные дома сто­я­ли здесь более плот­ной чере­дой, окайм­ляя доро­гу с обе­их сто­рон и сво­им видом все же в боль­шей сте­пе­ни, неже­ли все то, что мы виде­ли до сих пор, похо­дя имен­но на город­ские построй­ки. Пере­до мной откры­лась типич­ная улич­ная пано­ра­ма, и кое-где я мог раз­ли­чить те места, где неко­гда про­ле­га­ли вымо­щен­ные булыж­ни­ком и окайм­лен­ные кир­пич­ны­ми бор­дю­ра­ми тро­туа­ры. Все эти дома, как мне пока­за­лось, были совер­шен­но необи­та­е­мы, а в ряде мест меж­ду ними зия­ли гро­мад­ные про­емы, и лишь по остат­кам полу­раз­ва­лив­ших­ся дымо­хо­дов и стен под­ва­лов мож­но было пред­по­ло­жить, что неко­гда там так­же сто­я­ли дома. И над всем этим зави­сал все­про­ни­ка­ю­щий, уду­ша­ю­щий рыб­ный запах, тош­но­твор­нее и про­тив­нее кото­ро­го мне еще не при­хо­ди­лось встре­чать ни разу в жиз­ни.

Вско­ре нача­ли появ­лять­ся пер­вые раз­вил­ки и пере­крест­ки: ответв­ляв­ши­е­ся нале­во вели в сто­ро­ну моря – к цар­ству немо­ще­ных, гряз­ных улиц и окон­ча­тель­но раз­ва­лив­ших­ся домов; пра­вые же уво­ди­ли туда, где еще чув­ство­ва­лось при­сут­ствие было­го город­ско­го вели­ко­ле­пия. Я по-преж­не­му не встре­чал на ули­цах мест­ных жите­лей, хотя кое-где уже попа­да­лись при­зна­ки явной засе­лен­но­сти; то там, то здесь мель­ка­ли зана­вес­ки на окнах, попа­да­лась ред­кая маши­на, при­пар­ко­ван­ная у края тро­туа­ра. Сами тро­туа­ры здесь пре­бы­ва­ли в замет­но более бла­го­по­луч­ном состо­я­нии, и хотя боль­шин­ство домов пред­став­ля­ли из себя весь­ма ста­рые стро­е­ния – дере­вян­ные и кир­пич­ные кон­струк­ции нача­ла девят­на­дца­то­го века, – они все же про­из­во­ди­ли впе­чат­ле­ние по-насто­я­ще­му жилых зда­ний. Во мне неожи­дан­но вспых­нул огонь истин­но­го люби­те­ля анти­ква­ри­а­та, и пото­му вско­ре я, со все воз­рас­та­ю­щим инте­ре­сом всмат­ри­ва­ясь в бога­тое убран­ство это­го ста­рин­но­го, но при­шед­ше­го в пол­ный упа­док горо­да, почти поза­был и про отвра­ти­тель­ную вонь, и про свое отвра­ще­ние к это­му зло­ве­ще­му месту.

Одна­ко преж­де, чем достичь пунк­та сво­е­го назна­че­ния, я все же был вынуж­ден испы­тать еще одно ощу­ще­ние само­го что ни на есть непри­ят­но­го и даже мучи­тель­но­го свой­ства. Авто­бус въе­хал на некое подо­бие город­ской пло­ща­ди, на про­ти­во­по­лож­ных кра­ях кото­рой сто­я­ло по церк­ви, а в самом цен­тре рас­по­ла­га­лись забрыз­ган­ные гря­зью остат­ки того, что в про­шлом, оче­вид­но, долж­но было быть клум­бой. Повер­нув голо­ву напра­во в сто­ро­ну нахо­див­ше­го­ся невда­ле­ке пере­крест­ка, я уви­дел мас­сив­ное и гро­мозд­кое зда­ние с колон­на­ми. Его неко­гда белая шту­ка­тур­ка к насто­я­ще­му вре­ме­ни обре­ла зем­ли­сто-серый цвет и поряд­ком облу­пи­лась, а висев­шая на фрон­тоне вывес­ка, испол­нен­ная золо­тым по чер­но­му, каза­лась настоль­ко поли­няв­шей и выго­рев­шей, что я лишь с очень боль­шим тру­дом разо­брал начер­тан­ные на ней сло­ва: “Тай­ный орден Дэго­на”. Так вот, зна­чит, где в про­шлом рас­по­ла­га­лась масон­ская ложа, а ныне обос­но­ва­ла свое лого­во сек­та поклон­ни­ков язы­че­ских куль­тов! Пока я вчи­ты­вал­ся в полу­стер­ши­е­ся бук­вы над­пи­си, мое вни­ма­ние вне­зап­но было отвле­че­но хрип­ло­ва­тым зво­ном явно трес­нув­ше­го коло­ко­ла, висев­ше­го на про­ти­во­по­лож­ной сто­роне ули­цы, и я сра­зу же повер­нул голо­ву и выгля­нул в окно со сво­ей сто­ро­ны авто­бу­са.

Звук исхо­дил от доволь­но при­зе­ми­стой камен­ной церк­ви, внеш­ний вид кото­рой явно ука­зы­вал на то, что постро­е­на она была намно­го поз­же окру­жав­ших ее домов, при­чем созда­те­ли ее опре­де­лен­но реши­ли пред­при­нять неук­лю­жую попыт­ку под­ра­жать тра­ди­ци­ям готи­ки и пото­му соору­ди­ли непро­пор­ци­о­наль­но высо­кий пер­вый этаж с забран­ны­ми став­ня­ми окна­ми, Хотя стрел­ки на часах с той сто­ро­ны зда­ния, кото­рая пред­ста­ла мое­му взо­ру, отсут­ство­ва­ли, я понял, что эти гру­бо­ва­тые, хрип­лые уда­ры озна­ча­ли один­на­дцать часов. Сра­зу вслед за этим из мое­го созна­ния уле­ту­чи­лись все мыс­ли о вре­ме­ни, посколь­ку на их место бур­ным пото­ком хлы­ну­ли ярко очер­чен­ные обра­зы, пре­ис­пол­нен­ные непе­ре­да­ва­е­мо­го ужа­са, при­чем про­изо­шло это еще даже до того, как я успел понять, что имен­но про­изо­шло. Дверь в цер­ковь была рас­пах­ну­та, обна­жая зияв­ший за ней пря­мо­уголь­ник уголь­но­го мра­ка, и про­стран­ство это­го пря­мо­уголь­ни­ка пере­сек, или мне это лишь пока­за­лось? – какой-то субъ­ект. Созна­ние мое опа­ли­ла вспыш­ка мгно­вен­но пере­жи­то­го кош­ма­ра, кото­рый пока­зал­ся мне еще более ужас­ным имен­но пото­му, что при бли­жай­шем и раци­о­наль­ном осмыс­ле­нии его, в нем, вро­де бы, не было ниче­го кош­мар­но­го.

Это был явно живой чело­век, пер­вый – если не счи­тать води­те­ля авто­бу­са, – кото­ро­го мне дове­лось уви­деть после того, как мы въе­ха­ли в соб­ствен­но город, и будь я в более спо­кой­ном состо­я­нии, мне, воз­мож­но, и не пока­за­лось бы во всем этом ниче­го стран­но­го и, тем более, пуга­ю­ще­го. Спу­стя несколь­ко мгно­ве­ний я уяс­нил себе, что это был ни кто иной, как пас­тор, обла­чен­ный в доволь­но необыч­ное оде­я­ние, оче­вид­но, изоб­ре­тен­ное после того как “Орден Дэго­на” видо­из­ме­нил риту­а­лы мест­ных церк­вей. Пред­мет, кото­рый пона­ча­лу при­влек мое вни­ма­ние и при­вел в состо­я­ние неве­ро­ят­но­го душев­но­го тре­пе­та, пред­став­лял собой тиа­ру, являв­шую почти точ­ную копию того экс­по­на­та, кото­рый нака­нуне вече­ром пока­зы­ва­ла мне мисс Тил­тон. Сле­дуя при­хо­ти мое­го вооб­ра­же­ния, этот пред­мет при­да­вал неяс­ным очер­та­ни­ям лица, и все­му неук­лю­же выша­ги­вав­ше­му обла­да­те­лю его в неко­ем подо­бии рясы, выра­же­ние зло­ве­ще­го, невы­ра­зи­мо­го гро­тес­ка. Вско­ре я решил, что в дан­ном слу­чае не может идти ника­кой речи о каком-то вме­ша­тель­стве пуга­ю­щих псев­до­вос­по­ми­на­ний. Так уж ли стран­но было то, что некий мест­ный таин­ствен­ный культ избрал в каче­стве одно­го из сво­их атри­бу­тов и сим­во­лов столь уни­каль­ный голов­ной убор, являв­ший­ся близ­ким и понят­ным для всех его после­до­ва­те­лей хотя бы по той про­стой при­чине, что был состав­ной частью обна­ру­жен­но­го здеш­ни­ми жите­ля­ми кла­да?

Вско­ре на тро­туа­рах по обе­им сто­ро­нам пло­ща­ди появи­лись тощие фигу­ры моло­жа­во­го и доволь­но оттал­ки­ва­ю­ще­го вида муж­чин, кото­рые шли как по- оди­ноч­ке, так и груп­па­ми по двое-трое. На ниж­них эта­жах неко­то­рых из полу­раз­ва­лив­ших­ся домов кое-где рас­по­ла­га­лись малень­кие мага­зин­чи­ки с выцвет­ши­ми, едва чита­е­мы­ми вывес­ка­ми, а кро­ме того из окон авто­бу­са я раз­гля­дел пару при­пар­ко­ван­ных к тро­туа­ру гру­зо­ви­ков. С каж­дой мину­той шум пада­ю­щей воды ста­но­вил­ся все отчет­ли­вее и гром­че, пока я, нако­нец, не уви­дел соору­жен­ную пря­мо по ходу наше­го дви­же­ния доволь­но глу­бо­кую запру­ду, через кото­рую был пере­ки­нут широ­кий мост с метал­ли­че­ски­ми пери­ла­ми, упи­рав­ший­ся про­ти­во­по­лож­ным сво­им кон­цом в про­стор­ную пло­щадь. Про­ез­жая по мосту, я вер­тел голо­вой, ста­ра­ясь запе­чат­леть кар­ти­ну по обе сто­ро­ны от запру­ды, и уви­дел несколь­ко фаб­рич­ных постро­ек, рас­по­ло­жив­ших­ся на самом краю порос­ше­го тра­вой, а кое-где и осы­пав­ше­го­ся обры­ва. Дале­ко вни­зу буше­ва­ло море воды, извер­га­е­мое по мень­шей мере тре­мя гран­ди­оз­ны­ми пото­ка­ми водо­сбро­са. В этом месте шум сто­ял про­сто оглу­ша­ю­щий. Пере­брав­шись на про­ти­во­по­лож­ную сто­ро­ну реки, мы въе­ха­ли на полу­круг­лую пло­щадь, оста­но­ви­лись у сто­яв­ше­го по пра­вую руку от нас высо­ко­го, увен­чан­но­го купо­лом зда­ния с остат­ка­ми жел­то­ва­той крас­ки на фаса­де и потер­той вывес­кой, воз­ве­щав­шей о том, что это и есть Джилм­эн- хауз.

Я с нема­лым облег­че­ни­ем вышел из авто­бу­са и сра­зу же понес свой чемо­дан к стой­ке пор­тье, раз­ме­щав­шей­ся в глу­бине изряд­но потре­пан­но­го вести­бю­ля гости­ни­цы. На гла­за мне попал­ся все­го лишь оди­не­дин­ствен­ный чело­век – это был доволь­но пожи­лой муж­чи­на, лишен­ный при­зна­ков того, что я уже начал про себя назы­вать “иннс­маут­ской внеш­но­стью”, – но я решил не рас­спра­ши­вать его пока ни о чем из того, что так вол­но­ва­ло и тре­во­жи­ло меня все это вре­мя, посколь­ку, как под­ска­зы­ва­ла мне моя память, имен­но в этой гости­ни­це, по слу­хам, не раз про­ис­хо­ди­ли весь­ма стран­ные вещи. Вме­сто это­го я вышел на пло­щадь и вни­ма­тель­ным, оце­ни­ва­ю­щим взгля­дом оки­нул открыв­шу­ю­ся пере­до мной пано­ра­му.

С одной сто­ро­ны вымо­щен­но­го булыж­ни­ком про­стран­ства тяну­лась полос­ка реки; дру­гая была запол­не­на вере­ни­цей сто­яв­ших полу­кру­гом кир­пич­ных домов с поко­сив­ши­ми­ся кры­ша­ми, отно­сив­ших­ся при­мер­но к пери­о­ду 1800 года. От пло­ща­ди отхо­ди­ло несколь­ко улиц, тянув­ших­ся на юго-восток, юг и юго-запад. Лам­пы на фона­рях были малень­кие и явно мало­мощ­ные, одна­ко я не стал пре­да­вать­ся уны­нию, вспом­нив, что наме­рен поки­нуть этот город еще до наступ­ле­ния тем­но­ты, хотя луна, по-види­мо­му, обе­ща­ла быть доволь­но яркой. Все зда­ния здесь пре­бы­ва­ли в доволь­но снос­ном состо­я­нии, при­чем при­мер­но в дюжине из них раз­ме­ща­лись рабо­тав­шие в дан­ный час мага­зин­чи­ки: в одном рас­по­ла­га­лась бака­лей­ная лав­ка, в дру­гих – уны­ло­го вида кро­хот­ный ресто­ран, апте­ка, неболь­шая база опто­вой тор­гов­ли рыбой, рядом еще одна, а в самом даль­нем, восточ­ном углу пло­ща­ди, у реки, раз­ме­щал­ся офис един­ствен­но­го в горо­де про­мыш­лен­но­го пред­при­я­тия – золо­то­очист­ной ком­па­нии Мар­ша. Я заме­тил при­мер­но с деся­ток людей и четы­ре или пять лег­ко­вых авто­мо­би­лей и гру­зо­ви­ков, бес­по­ря­доч­но раз­бро­сан­ных по всей пло­ща­ди. Без лиш­них слов было ясно, что имен­но здесь нахо­дит­ся центр дело­вой актив­но­сти и соци­аль­ной жиз­ни Иннс­мау­та. Где-то вда­ли в восточ­ном направ­ле­нии про­смат­ри­ва­лось вод­ное про­стран­ство гава­ни, на фоне кото­рой воз­вы­ша­лись остан­ки неко­гда вели­че­ствен­ных и пре­крас­ных геор­ги­ан­ских коло­ко­лен. Взгля­нув в сто­ро­ну про­ти­во­по­лож­но­го бере­га реки, я уви­дел белую баш­ню, вен­чав­шую то, что, как мне пока­за­лось, и было фаб­ри­кой Мар­ша.

По какой-то при­чине я решил начать свое зна­ком­ство с горо­дом имен­но с бака­лей­ной лав­ки, вла­дель­цы кото­рой, как мне пока­за­лось, не были корен­ны­ми жите­ля­ми Иннс­мау­та. В ней я застал одно­го парень­ка лет сем­на­дца­ти и с удо­вле­тво­ре­ни­ем обна­ру­жил, что он отли­ча­ет­ся доста­точ­ной сме­кал­кой и при­вет­ли­во­стью, что сули­ло мне полу­че­ние самой необ­хо­ди­мой инфор­ма­ции, как гово­рит­ся, из пер­вых рук. Как я вско­ре обна­ру­жил, он и сам был очень рас­по­ло­жен к тому, что­бы пого­во­рить, и пото­му я доста­точ­но быст­ро выяс­нил, что ему осто­чер­тел и этот посто­ян­ный рыб­ный запах, и все эти замкну­тые, угрю­мые жите­ли горо­да. Раз­го­вор с любым при­ез­жим был для него сущим удо­воль­стви­ем. Сам он был родом из Эрк­ха­ма, а здесь жил с одной семьей, при­быв­шей из Ипсви­ча, но при пер­вой же воз­мож­но­сти был готов уехать отсю­да­ку­да гла­за гля­дят. Его род­ным очень не нра­ви­лось то, что он рабо­та­ет в Иннс­мау­те, одна­ко, руко­вод­ство ком­па­нии, кото­рой при­над­ле­жит этот мага­зин, реши­ло напра­вить его имен­но сюда, а ему никак не хоте­лось терять эту рабо­ту.

По его сло­вам, в Иннс­мау­те нет ни пуб­лич­ной биб­лио­те­ки, ни тор­го­вой пала­ты, а мне он поре­ко­мен­до­вал про­сто похо­дить по горо­ду и само­му все осмот­реть. Ули­ца, по кото­рой я при­е­хал на эту пло­щадь, назы­ва­лась Феде­рал-стрит; к запа­ду от нее рас­по­ла­га­лись ста­рин­ные оби­те­ли пер­вых жите­лей горо­да – Брод‑, Вашинггон‑, Лафай­ет- и Адамс-стрит, – тогда как к восто­ку, в сто­ро­ну побе­ре­жья, начи­на­лись сплош­ные тру­що­бы. Имен­но в этих тру­що­бах – на Мэйн-стрит – я наткнул­ся на ста­рые геор­ги­ан­ские церк­ви, но все они были уже дав­но поки­ну­ты при­хо­жа­на­ми. По его сло­вам, нахо­дясь в этих квар­та­лах, луч­ше не при­вле­кать к себе вни­ма­ния, осо­бен­но к севе­ру от реки, посколь­ку люди там доволь­но угрю­мые и даже злоб­ные. Кста­ти, несколь­ко заез­жих путе­ше­ствен­ни­ков исчез­ли имен­но в том рай­оне.

Опре­де­лен­ные зоны горо­да счи­та­лись чуть ли не запрет­ной тер­ри­то­ри­ей. В част­но­сти, не реко­мен­до­ва­лось подол­гу про­ха­жи­вать­ся побли­зо­сти от фаб­ри­ки Мар­ша, воз­ле дей­ству­ю­щих церк­вей или око­ло того само­го зда­ния с колон­на­ми на Нью-Черч Грин, где рас­по­ло­жен сам “Орден Дэго­на”. Церк­ви это доволь­но необыч­ные, посколь­ку не под­дер­жи­ва­ют абсо­лют­но ника­ких кон­так­тов с дру­ги­ми ана­ло­гич­ны­ми рели­ги­оз­ны­ми учре­жде­ни­я­ми стра­ны и в сво­ей дея­тель­но­сти исполь­зу­ют самые что ни на есть при­чуд­ли­вые и стран­ные цере­мо­нии и оде­я­ния. Вера их опре­де­лен­но постро­е­на на ере­си и таин­ствен­ных обря­дах, яко­бы спо­соб­ных обес­пе­чить чудо­дей­ствен­ную транс­фор­ма­цию, веду­щую к сво­е­го рода телес­но­му бес­смер­тию на этой зем­ле. Духов­ный настав­ник моло­до­го бака­лей­щи­ка

– док­тор Уол­лес из мето­дист­ской церк­ви в Эшбе­ри – насто­я­тель­но реко­мен­до­вал ему не посе­щать ни одну из подоб­ных церк­вей в Иннс­мау­те.

Что же до мест­ных жите­лей, то он и сам тол­ком ниче­го о них не зна­ет. Они очень скрыт­ные и нелю­ди­мые, вро­де зве­рей, что живут в бер­ло­гах, и едва ли кто-нибудь зна­ет что-то кон­крет­ное о том, как они про­во­дят вре­мя, когда не заня­ты сво­ей бес­по­ря­доч­но орга­ни­зо­ван­ной рыбал­кой. Если судить по тому, какое коли­че­ство спирт­но­го они упо­треб­ля­ют, то мож­но пред­по­ло­жить, что они чуть ли не день-день­ской лежат впо­вал­ку, нахо­дясь в состо­я­нии алко­голь­но­го опья­не­ния. Несмот­ря на это, они под­дер­жи­ва­ют меж­ду собой отно­ше­ния свое­об­раз­но­го тем­но­го брат­ства и вза­и­мо­по­ни­ма­ния, при­чем объ­еди­ня­ет их имен­но пре­зре­ние и нена­висть к окру­жа­ю­ще­му миру, как если бы сами они при­над­ле­жа­ли к какой-то иной и явно более пред­по­чти­тель­ной для них сфе­ре жиз­ни. Внеш­ность их, осо­бен­но эти выпу­чен­ные гла­за, кото­рые еще нико­му не дово­ди­лось видеть хотя бы еди­но­жды морг­нув­ши­ми, сама по себе доста­точ­но оттал­ки­ва­ю­щая, а голо­са и тем более омер­зи­тель­ны. Страх заби­ра­ет, когдаслы­шишь их пение в церк­вях по ночам, и осо­бен­но во вре­мя их глав­ных празд­ни­ков или чего-то вро­де тор­же­ствен­ных сбо­рищ, кото­рые устра­и­ва­ют­ся два­жды в год – 30 апре­ля и 31 октяб­ря.

При всем при этом они обо­жа­ют воду и любят купать­ся как в реке, так и в гава­ни. Осо­бой попу­ляр­но­стью поль­зу­ет­ся пла­ва­ние напе­ре­гон­ки до рифа Дья­во­ла, при­чем, похо­же, бук­валь­но каж­дый из них готов и спо­со­бен при­нять уча­стие в таких весь­ма непро­стых состя­за­ни­ях. Когда речь захо­дит об этих людях, то име­ют­ся в виду отно­си­тель­но моло­дые их пред­ста­ви­те­ли; что же до ста­ри­ков, то на тех яко­бы и вовсе страш­но смот­реть. Ино­гда, прав­да, быва­ют и сре­ди них исклю­че­ния, и тогда в их внеш­но­сти нет абсо­лют­но ника­ких отли­чий по срав­не­нию с обыч­ны­ми людь­ми, как, напри­мер, у того пор­тье в гости­ни­це. Мно­гие зада­ют­ся вопро­сом, что про­ис­хо­дит с эти­ми самы­ми ста­ри­ка­ми, и вооб­ще не явля­ет­ся ли “иннс­маут­ская внеш­ность” неким свое­об­раз­ным при­зна­ком како­го-то забо­ле­ва­ния, кото­рое с воз­рас­том захва­ты­ва­ет чело­ве­ка все боль­ше.

Разу­ме­ет­ся, лишь очень ред­кий недуг спо­со­бен вызвать с дости­же­ни­ем зре­ло­сти столь обшир­ные и глу­бо­кие изме­не­ния в самой струк­ту­ре чело­ве­че­ско­го тела, вклю­чая дефор­ма­цию костей чере­па. Одна­ко, даже видя столь необыч­ные послед­ствия таин­ствен­но­го забо­ле­ва­ния, совер­шен­но невоз­мож­но судить о том, какие послед­ствия оно вле­чет для чело­ве­че­ско­го орга­низ­ма в целом. При этом моло­дой про­да­вец пря­мо заявил, что соста­вить более или менее целост­ное пред­став­ле­ние по это­му пово­ду крайне слож­но, посколь­ку нико­му еще не уда­ва­лось – вне зави­си­мо­сти от того, сколь­ко вре­ме­ни он про­жил в Иннс­мау­те –. уста­но­вить лич­ные отно­ше­ния с кем-либо из мест­ных жите­лей.

По его глу­бо­ко­му убеж­де­нию, мно­гие из них внешне еще более ужас­ны, чем даже самые страш­ные из тех, кто хотя бы изред­ка, но все же появ­ля­ет­ся на людях – их вооб­ще дер­жат вза­пер­ти в осо­бых поме­ще­ни­ях. Ино­гда до людей доно­сят­ся поис­ти­не необыч­ные, жут­кие зву­ки. Пого­ва­ри­ва­ют, что поко­сив­ши­е­ся пор­то­вые хиба­ры к севе­ру от реки соеди­не­ны меж­ду собой под­зем­ны­ми кори­до­ра­ми, что поз­во­ли­ло пре­вра­тить их в самый насто­я­щий мура­вей­ник для таких чудо­вищ­ных уро­дов. Невоз­мож­но даже пред­по­ло­жить, что за чуже­род­ная кровь – если, конеч­но, дело имен­но в ней – течет в их жилах и отче­го они дела­ют­ся имен­но таки­ми. Отме­ча­лись слу­чаи, что они умыш­лен­но скры­ва­ли сво­их ста­ри­ков, когда к ним в дома наве­ды­ва­лись раз­ные пра­ви­тель­ствен­ные чинов­ни­ки­из внеш­не­го мира.

По сло­вам мое­го собе­сед­ни­ка, не име­ет ника­ко­го смыс­ла рас­спра­ши­вать самих або­ри­ге­нов обо всем, что свя­за­но с этим местом. Един­ствен­ный, кто ино­гда пус­кал­ся в подоб­ные раз­го­во­ры, был доволь­но дрях­лый, хотя и выгля­дев­ший вполне нор­маль­но ста­рик, кото­рый жил в лачу­ге на север­ной окра­ине горо­да и про­во­дил свое вре­мя, про­гу­ли­ва­ясь побли­зо­сти отпо­жар­ной стан­ции. Это­му седо­вла­со­му стар­цу по име­ни Зэдок Аллен было­де­вя­но­сто шесть лет, и поми­мо того, что рас­су­док его, похо­же, с года­ми замет­но ослаб, он к тому же слыл отча­ян­ным забул­ды­гой. Это был доволь­но стран­ный и весь­ма насто­ро­жен­ный тип, кото­рый к тому же посто­ян­но огля­ды­вал­ся­че­рез пле­чо, как буд­то чего-то или кого-то опа­сал­ся, и в трез­вом состо­я­нии кате­го­ри­че­ски­от­ка­зы­вал­ся раз­го­ва­ри­вать с любым чужа­ком. Одна­ко он был почти не в силах усто­ять перед дар­мо­вой выпив­кой, а, напив­шись, быва­ло, пус­кал­ся в вос­по­ми­на­ния и сви­стя­щим шепо­том опи­сы­вал неко­то­рые фан­та­сти­че­ские исто­рии из сво­ей жиз­ни. Впро­чем, из подоб­ных бесед с ним мож­но было выне­сти лишь самый мини­мум заслу­жи­ва­ю­щей вни­ма­ния информации,поскольку все его исто­рии силь­но сма­хи­ва­ли на бред душев­но­боль­но­го, изоби­лу­ю­щий зага­доч­ны­ми иоб­ры­воч­ны­ми наме­ка­ми на неве­ро­ят­ные чуде­са и ужа­сы, кото­рые мог­ли быть порож­де­ны лишь его соб­ствен­ной нездо­ро­вой фан­та­зи­ей. Ему никто не верил, и кто­му же мест­ным жите­лям очень не нра­ви­лось то, что в силь­ном под­пи­тии он часто раз­го­ва­ри­ва­ет с чужа­ка­ми, а пото­му появ­лять­ся с ним на людях и, тем более, в при­сут­ствии посто­рон­них пус­кать­ся в какие-то рас­спро­сы было­до­воль­но небез­опас­но. Воз­мож­но, имен­но от него и пошли все эти дичай­шие слу­хи и кри­во­тол­ки, кото­рые вот уже мно­го лет сму­ща­ли окру­жав­ший Иннс­маут люд.

Отдель­ные “приш­лые” оби­та­те­ли горо­да вре­мя от вре­ме­ни так­же бро­са­ли раз­роз­нен­ные, мало­по­нят­ные и дву­смыс­лен­ные фра­зы ана­ло­гич­но­го содер­жа­ния, слов­но наме­кая на то, что на самом деле зна­ют куда боль­ше, чем гово­рят, а пото­му было вполне веро­ят­но, что меж­ду рас­ска­за­ми ста­ро­го Зэдо­ка и урод­ли­вы­ми або­ри­ге­на­ми Иннс­мау­та суще­ство­ва­ла какая-то вполне реаль­ная связь. Осталь­ные жите­ли горо­да нико­гда не выхо­ди­ли из дому с наступ­ле­ни­ем тем­но­ты про­сто пото­му, что “так было при­ня­то”, а кро­ме того, здеш­ние ули­цы были настоль­ко гряз­ны­ми и запу­щен­ны­ми, что едва ли како­му-то нор­маль­но­му чело­ве­ку при­шла бы в голо­ву мысль бро­дить по ним в ноч­ное вре­мя.

Что же до про­из­вод­ствен­ной актив­но­сти, то сле­до­ва­ло пря­мо при­знать, что то коли­че­ство рыбы, с кото­рой воз­вра­ща­лись рыба­ки, было про­сто пора­зи­тель­ным, хотя самим им это с каж­дым годом при­но­си­ло все мень­ше и мень­ше выго­ды, посколь­ку цены про­дол­жа­ли падать и нарас­та­ла кон­ку­рен­ция со сто­ро­ны круп­ных фирм-постав­щи­ков. Глав­ным же биз­не­сом горо­да оста­ва­лась, есте­ствен­но, золо­то­очист­ная фаб­ри­ка, ком­мер­че­ский офис кото­рой нахо­дил­ся все­го в несколь­ких десят­ках мет­ров от того места, где мы с моло­дым бака­лей­щи­ком вели нашу бесе­ду. Само­го ста­ри­ка Мар­ша нынеш­нее поко­ле­ние горо­жан нико­гда не виде­ло, хотя он и выез­жал изред­ка на про­из­вод­ство, сидя в закры­той и плот­но зашто­рен­ной машине.

Ходи­ла мас­са слу­хов отно­си­тель­но того, как выгля­дит нын­че Марш. Неко­гда он слыл чуть ли не щего­лем, и люди утвер­жда­ли, что он и поныне носит допо­топ­ный эдвар­диан­ский сюр­тук, доволь­но изящ­но при­гнан­ный даже по его тепе­реш­ней, крайне урод­ли­вой фигу­ре. Мно­гие годы в кон­то­ре всем заправ­ля­ли его сыно­вья, но в послед­нее вре­мя они так­же ста­ли избе­гать появ­ле­ния на людях, оста­вив веде­ние дел пред­ста­ви­те­лям более моло­до­го поко­ле­ния семьи. Внешне сыно­вья и доче­ри Мар­ша силь­но изме­ни­лись, осо­бен­но те, что были постар­ше, и пого­ва­ри­ва­ли, что здо­ро­вье их с каж­дым годом ста­но­вит­ся все хуже.

Одна из доче­рей Мар­ша явля­ла собой поис­ти­не омер­зи­тель­ную, похо­жую на реп­ти­лию жен­щи­ну, кото­рая в изоби­лии напя­ли­ва­ла на себя все­воз­мож­ные при­чуд­ли­вые дра­но­го­цен­но­сти, изго­тов­лен­ные явно в тех же тра­ди­ци­ях, что и зага­доч­ная тиа­ра из музея в Нью­б­э­ри­пор­те. Мое­му собе­сед­ни­ку так­же неод­но­крат­но дово­ди­лось видеть на ней подоб­ные укра­ше­ния, кото­рые, по мне­нию окру­жа­ю­щих, явля­лись частью како­го-то ста­рин­но­го кла­да – то ли пират­ско­го, то ли и вовсе дья­воль­ско­го. Свя­щен­ни­ки и осталь­ные цер­ков­но­слу­жи­те­ли, или как они там сами себя назы­ва­ли, по осо­бым слу­ча­ям напя­ли­ва­ли себе на голо­вы ана­ло­гич­ные укра­ше­ния, хотя ред­ко кому уда­ва­лось встре­тить такие вещи в повсе­днев­ной дей­стви­тель­но­сти. Дру­гих образ­чи­ков подоб­ных дра­го­цен­но­стей моло­до­му бака­лей­щи­ку само­му видеть не дово­ди­лось, хотя, по сло­вам дру­гих людей, они у або­ри­ге­нов води­лись в изоби­лии.

Мар­ши, рав­но как и три дру­гих, так­же тща­тель­но обе­ре­га­е­мых рода мест­ных жите­лей – Уэй­ты, Джилм­э­ны и Элио­ты – вели под­черк­ну­то уеди­нен­ный образ жиз­ни. Оби­та­ли они в гро­мад­ных домах на Вашинг­тон-стрит, при­чем неко­то­рые изних – те, что были внешне наи­бо­лее урод­ли­вы и омер­зи­тель­ны – нико­гда не появ­ля­лись на людях и посто­ян­но пре­бы­ва­ли в скры­тых от посто­рон­них глаз убе­жи­щах. Вре­мя от вре­ме­ни посту­па­ли сооб­ще­ния о смер­ти того или ино­го чле­на какой-либо из этих ста­рин­ных дина­стий.

Пре­ду­пре­див меня насчет того, что мно­гие из город­ских ука­за­те­лей и над­пи­сей со вре­ме­нем при­шли в негод­ность, а то и вовсе исчез­ли, моло­дой чело­век любез­но согла­сил­ся начер­тить мне некое подо­бие пла­на горо­да, ука­зав на нем основ­ные пунк­ты, кото­рые мог­ли бы при­влечь мое вни­ма­ние. Едва взгля­нув на него, я сра­зу понял, сколь неоце­ни­мую помощь может ока­зать мне даже такая импро­ви­зи­ро­ван­ная кар­та, и тут же со сло­ва­ми искрен­ней бла­го­дар­но­сти упря­тал ее в кар­ман. С сомне­ни­ем отне­сясь к кули­нар­ным досто­ин­ствам близ­ле­жа­ще­го ресто­ра­на, я огра­ни­чил­ся тем, что наку­пил поболь­ше сыр­ных кре­ке­ров и имбир­ных вафель, что­бы чуть поз­же заме­нить ими тра­ди­ци­он­ный ленч. Моя после­ду­ю­щая про­грам­ма заклю­ча­лась в том, что­бы побро­дить по глав­ным ули­цам горо­да, попы­тать­ся пого­во­рить с каж­дым попав­шим­ся мне по пути жите­лем, не отно­ся­щим­ся к чис­лу або­ри­ге­нов, и поспеть к вось­ми­ча­со­во­му авто­бу­су на Эрк­хам. Сам по себе город, как я уже успел убе­дить­ся, пред­став­лял собой заме­ча­тель­ный образ­чик все­об­ще­го упад­ка и обще­ствен­но­го раз­ло­же­ния, одна­ко, не будучи увле­чен­ным изу­че­ни­ем социо­ло­ги­че­ских про­блем Иннс­мау­та, я решил огра­ни­чить­ся обзо­ром его архи­тек­тур­ных досто­при­ме­ча­тель­но­стей. Так я и начал свое осмыс­лен­ное, хотя во мно­гом и запу­тан­ное путе­ше­ствие по узким, окру­жен­ным мрач­ны­ми тру­що­ба­ми ули­цам. Прой­дя по мосту и повер­нув в сто­ро­ну одно­го из гро­хо­чу­щих пото­ков воды, я ока­зал­ся почти рядом с фаб­ри­кой Мар­ша, кото­рая пока­за­лась мне стран­но тихой для про­мыш­лен­но­го пред­при­я­тия подоб­но­го рода. Ее зда­ние сто­я­ло у само­го края кру­то­го­об­ры­ва рядом с мостом, и доволь­но неда­ле­ко от мес­та­со­еди­не­ния несколь­ких улиц, неко­гда являв­ше­го­ся, по-види­мо­му, цен­тро­мобще­ствен­ной жиз­ни горо­да, на сме­ну кото­ро­му после Рево­лю­ции при­шла нынеш­няя город­ская пло­щадь. Прой­дя­по узень­ко­му мосту, я попал в совер­шен­но без­люд­ный рай­он, сама атмо­сфе­ра кото­ро­го заста­ви­ла меня неволь­но поежить­ся. Про­сев­шие, а кое где и обва­лив­ши­е­ся, при­жа­тые друг к дру­гу дву­скат­ные кры­ши обра­зо­вы­ва­ли при­чуд­ли­вый зуб­ча­тый узор, над кото­рым воз­вы­шал­ся доволь­но непре­зен­та­бель­но­го вида обез­глав­лен­ный шпиль ста­рин­ной церк­ви. В неко­то­рых домах вдоль Мэйн-стрит явно кто-то оби­тал, хотя основ­ная часть домов была дав­но забро­ше­на. Спус­ка­ясь по немо­ще­ным боко­вым улоч­кам, я видел мно­го­чис­лен­ные чер­ные, зия­ю­щие окон­ные про­емы забро­шен­ных хибар, неко­то­рые из кото­рых силь­но накло­ни­лись набок, угро­жа­ю­ще нави­сая над полу­раз­ва­лив­ши­ми­ся фун­да­мен­та­ми. Сам по себе вид этих окон­ных глаз­ниц был настоль­ко неесте­стве­нен и пуга­ющ, что мне сто­и­ло нема­лой храб­ро­сти свер­нутьв восточ­ном направ­ле­нии и дви­нуть­ся еще даль­ше в сто­ро­ну оке­ан­ско­го побе­ре­жья. Жут­ко­ва­тые ощу­ще­ния, кото­рые я испы­ты­вал при виде опу­стев­ших домов, нарас­та­ли даже не в ариф­ме­ти­че­ской, а ско­рее в гео­мет­ри­че­ской про­грес­сии по мере того, как уве­ли­чи­ва­лось коли­че­ство окру­жав­ших меня пора­зи­тель­но вет­хих постро­ек, отче­го созда­ва­лось впе­чат­ле­ние, буд­то я ока­зал­ся в неко­ем мини-горо­де пол­ней­ше­го запу­сте­ния. Один лишь вид этих бес­ко­неч­ных улиц, про­пи­тан­ных упад­ком и смер­тью, в соче­та­нии с пред­став­ле­ни­ем о мас­се опу­стев­ших, гни­ю­щих чер­ных ком­нат, отдан­ных на разо­ре­ние вез­де­су­щим пау­кам и изви­ва­ю­щим­ся чер­вям, неволь­но порож­дал атмо­сфе­ру поис­ти­не пер­во­быт­но­го, живот­но­го стра­ха и отвра­ще­ния, разо­гнать кото­рую едва ли смог­ла бы даже самая жиз­не­стой­кая опти­ми­сти­че­ская фило­со­фия.

Фиш-стрит была столь же пустын­ной, как и Мэйн-стрит, хотя и отли­ча­лась от нее изоби­ли­ем кир­пич­ных и камен­ных склад­ских поме­ще­ний, нахо­див­ших­ся, надо ска­зать, в пре­крас­ном состо­я­нии. Почти как две кап­ли воды на нее похо­ди­ла и Уотер-стрит, с тем лишь отли­чи­ем, что в ней име­лись про­стор­ные про­емы, отку­да начи­нал­ся путь к пор­то­вым при­ча­лам.

За все это вре­мя я не повстре­чал ни еди­ной живой души, если не счи­тать сидев­ших в отда­ле­нии, на вол­но­ло­ме рыба­ков, и не услы­шал ни зву­ка, поми­мо плес­ка нака­ты­вав­ших на берег гава­ни при­лив­ных волн да отда­лен­но­го гро­хо­та Мэнак­сет­ско­го водо­па­да. Посте­пен­но город начи­нал все боль­ше дей­ство­вать мне на нер­вы и я, воз­вра­ща­ясь обрат­но по рас­ша­тан­но­му мосту на Уотер-стрит, то и дело украд­кой огля­ды­вал­ся назад. Мост на Фиш-стрит, судя по имев­ше­му­ся у меня пла­ну, и вовсе был раз­ру­шен.

К севе­ру от реки ста­ли попа­дать­ся при­зна­ки убо­гой, нищен­ской жиз­ни – в неко­то­рых домах на Уотер-стрит зани­ма­лись упа­ков­кой рыбы; изред­ка попа­да­лись зала­тан­ные кры­ши с едва дымя­щи­ми­ся тру­ба­ми; отку­да-то доно­си­лись раз­роз­нен­ные, непо­нят­ные зву­ки, а кро­ме того, кое-где ста­ли попа­дать­ся скрю­чен­ные, еле пере­став­ля­ю­щие ноги чело­ве­че­ские фигу­ры, мед­лен­но пере­дви­га­ю­щи­е­ся по гряз­ным, немо­ще­ным ули­цам. И все же, даже несмот­ря на все эти сла­бые про­блес­ки жиз­ни, сле­до­ва­ло при­знать, что на меня это чах­лое подо­бие люд­ско­го суще­ство­ва­ния про­из­во­ди­ло еще более гне­ту­щее впе­чат­ле­ние, чем даже запу­сте­ние южной части горо­да. Одно обсто­я­тель­ство осо­бо рез­ко бро­са­лось в гла­за: люди здесь каза­лись намно­го более зло­ве­щи­ми и оттал­ки­ва­ю­щи­ми, чем в цен­траль­ной части горо­да, отче­го я несколь­ко раз ловил себя на мыс­ли о том, что нахо­жусь в какой-то фан­та­сти­че­ской, враж­деб­ной сре­де, сущ­ность кото­рой, одна­ко, по преж­не­му оста­ва­лась совер­шен­но неуло­ви­мой для мое­го созна­ния. Ясно было одно: неесте­ствен­ная, гне­ту­щая напря­жен­ность мест­ных жите­лей про­яв­ля­лась здесь в более ярком виде, неже­ли в глу­бине горо­да, и если спе­ци­фи­че­ская “иннс­маут­ская внеш­ность” явля­лась не про­сто отра­же­ни­ем состо­я­ния пси­хи­ки, а самой насто­я­щей болез­нью, то сле­до­ва­ло пред­по­ло­жить, что пор­то­вые рай­о­ны попро­сту ста­ли убе­жи­щем наи­бо­лее тяже­лых и запу­щен­ных слу­ча­ев таин­ствен­но­го неду­га. Одно обсто­я­тель­ство, одна­ко, вызы­ва­ло у меня осо­бо острое раз­дра­же­ние – это были те самые раз­роз­нен­ные, смут­ные, неяс­ные зву­ки, кото­рые я слы­шал в самых неожи­дан­ных местах. По самой сво­ей логи­ке они вро­де бы долж­ны были исхо­дить из жилых домов, одна­ко, стран­ным обра­зом ощу­ща­лись наи­бо­лее явно имен­но побли­зо­сти от явно забро­шен­ных, дав­но зако­ло­чен­ных постро­ек. Там слов­но кто-то бес­пре­рыв­но чем-то поскре­бы­вал, шеле­стел, шур­шал, а изред­ка зага­доч­но хри­пел, отче­го мне на ум при­шли сло­ва бака­лей­щи­ка о неких таин­ствен­ных под­зем­ных тун­не­лях. Неожи­дан­но я неволь­но заду­мал­ся о том, как же на самом деле зву­чат голо­са мест­ных жите­лей. В этом квар­та­ле мне еще ни разу не дове­лось слы­шать чело­ве­че­ской речи, хотя, откро­вен­но гово­ря, осо­бо­го жела­ния к тому даже и не воз­ни­ка­ло.

Дой­дя лишь до двух неко­гда явно пре­крас­ных, а ныне пре­вра­щен­ных в раз­ва­ли­ны церк­вей на Мэйн- и Черч-стрит, я поспе­шил поки­нуть эти мерз­кие пор­то­вые тру­що­бы. Сле­ду­ю­щим пунк­том мое­го путе­ше­ствия долж­на была бы стать пло­щадь Нью-Черч Грин, одна­ко, мне поче­му-то не хоте­лось сно­ва про­хо­дить мимо той церк­ви, в двер­ном про­еме кото­рой я заме­тил про­скольз­нув­шую фигу­ру необъ­яс­ни­мым обра­зом напу­гав­ше­го меня свя­щен­ни­ка или пас­то­ра в неле­пой сутане и стран­ной золо­той тиа­ре. Кро­ме того, бака­лей­щик пря­мо пре­ду­пре­ждал меня о том, что церк­ви и зал “Орде­на Дэго­на” были как раз теми самы­ми места­ми, рядом с кото­ры­ми посто­рон­ним людям пока­зы­вать­ся лиш­ний раз никак не сле­ду­ет, поэто­му я про­дол­жил про­дви­же­ние по Мэйн-стрит, потом свер­нул в сто­ро­ну цен­тра и бла­го­по­луч­но подо­шел к Нью-Черч Грин с севе­ра, после чего всту­пил на тер­ри­то­рию осно­ва­тель­но потре­пан­но­го рай­о­на неко­гда ари­сто­кра­ти­че­ских Брод‑, Вашинггон‑, Лафай­ет- и Адамс-стрит. Несмот­ря на то, что эти неко­гда опре­де­лен­но вели­ча­вые город­ские арте­рии ныне пре­бы­ва­ли в крайне запу­щен­ном и неухо­жен­ном состо­я­нии, их окру­жен­ное древни­ми вяза­ми про­стран­ство все еще хра­ни­ло остат­ки было­го досто­ин­ства. Я пере­во­дил взгляд с одно­го особ­ня­ка на дру­гой и видел, что мно­гие из них пре­бы­ва­ли в вет­хом, убо­гом состо­я­нии, пере­ме­жая собою обшир­ные участ­ки заму­со­рен­ных пусты­рей, одна­ко, в двух-трех окнах, как мне пока­за­лось, я заме­тил неко­то­рые при­зна­ки жиз­ни. На Вашинг­тон-стрит сто­я­ла вере­ни­ца из четы­рех или пяти таких домов, при­чем каж­дый нахо­дил­ся в пре­крас­ном состо­я­нии, с изыс­кан­но под­стри­жен­ны­ми лужай­ка­ми и сада­ми. Самый шикар­ный из них – с широ­ки­ми, рас­по­ло­жен­ны­ми тер­ра­са­ми­цвет­ни­ка­ми, тянув­ши­ми­ся до самой Лафай­ет-стрит, – как я понял, при­над­ле­жал ста­ри­ку Мар­шу, пре­сло­ву­то­му вла­дель­цу золо­то­очист­ной фаб­ри­ки. На всех этих ули­цах я не заме­тил при­сут­ствия ни еди­но­го чело­ве­ка, и поче­му-то при­пом­нил, что за все блуж­да­ние по горо­ду мне на гла­за не попа­да­лись ни соба­ки, ни кош­ки. Дру­гое обсто­я­тель­ство, кото­рое не на шут­ку оза­да­чи­ло меня в обли­ке даже наи­бо­лее хоро­шо сохра­нив­ших­ся и ухо­жен­ных домов, было то, что на всех их трех эта­жах, и даже в ман­сар­дах, окна были плот­но закры­ты став­ня­ми. Скрыт­ность и непо­нят­ная кон­спи­ра­тив­ность явля­лись, пожа­луй, неотъ­ем­ле­мы­ми чер­та­ми это­го мрач­но­го горо­да забы­тья и смер­ти, хотя меня неот­ступ­но про­дол­жа­ло пре­сле­до­вать ощу­ще­ние, что за мной бук­валь­но повсю­ду при­смат­ри­ва­ет некий пота­ен­ный, вни­ма­тель­ный и нико­гда не мига­ю­щий взгляд.

Я неволь­но вздрог­нул, услы­шав с рас­по­ла­гав­шей­ся где-то левее от меня ста­рин­ной звон­ни­цы трое­крат­ный удар над­трес­ну­то­го коло­ко­ла, и тут же отчет­ли­во вспом­нил очер­та­ния при­зе­ми­стой церк­ви, отку­да донес­ся этот звук. Сле­дуя по Вашинг­тон-стрит в направ­ле­нии реки, я всту­пил в новую зону неко­гда про­цве­тав­шей здесь про­мыш­лен­но­сти и тор­гов­ли. Вско­ре я уви­дел впе­ре­ди себя остат­ки раз­ва­лив­шей­ся фаб­ри­ки, затем еще несколь­ких ана­ло­гич­ных стро­е­ний; в обли­ке одно­го из них смут­но уга­ды­ва­лись остат­ки неко­гда суще­ство­вав­шей­же­лез­но­до­рож­ной стан­ции, а пра­вее – кры­то­го моста, по кото­ро­му так­же были про­ло­же­ны рель­сы.

Непо­да­ле­ку от себя я уви­дел еще один мост, уже обыч­ный – явно нена­деж­ное ныне соору­же­ние было укра­ше­но пре­ду­пре­жда­ю­щим транс­па­ран­том, одна­ко я решил все же риск­нуть и вновь ока­зал­ся на южном бере­гу реки, где отме­ча­лись при­зна­ки хоть какой-то жиз­ни. Непри­мет­ные, вяло бре­ду­щие куда-то лич­но­сти украд­кой бро­са­ли в мою сто­ро­ну косые взгля­ды, тогда как более нор­маль­ные лица взи­ра­ли на меня с холод­ным любо­пыт­ством. Опре­де­лен­но, Иннс­маут ста­но­вил­ся все более невы­но­си­мым и пото­му я напра­вил­ся по Пэйн-стрит в сто­ро­ну глав­ной пло­ща­ди в надеж­де най­ти там хоть какое-нибудь транс­порт­ное сред­ство, спо­соб­ное доста­вить меня в Эрк­хам еще до того, как наста­нет казав­ший­ся мне столь дале­ким час отправ­ле­ния мое­го зло­ве­ще­го авто­бу­са.

Имен­но тогда я обра­тил вни­ма­ние на рас­по­ла­гав­ше­е­ся сле­ва от меня полу­раз­ва­лив­ше­е­ся зда­ние пожар­ной стан­ции, и сра­зу заме­тил ста­ри­ка с крас­ным лицом, кос­ма­той боро­дой, водя­ни­сты­ми гла­за­ми и в неопи­су­е­мых лох­мо­тьях, кото­рый, бесе­дуя с дву­мя доволь­но неопрят­ны­ми, но все же не пока­зав­ши­ми­ся мне похо­жи­ми на або­ри­ге­нов пожар­ны­ми, сидел на ска­мье рядом со вхо­дом. Как я понял, это и был Зэдок Аллен – тот самый полу­су­ма­сшед­ший, чуть ли не сто­лет­ний выпи­во­ха.

III

Пожа­луй, я под­дал­ся какой-то неожи­дан­ной и извра­щен­ной при­хо­ти, а может, про­сто усту­пил неве­до­мо­му мне зову тем­но­го и зло­ве­ще­го про­шло­го – во вся­ком слу­чае, я вне­зап­но при­нял реше­ние изме­нить ранее наме­чен­ные пла­ны. Преж­де я твер­до наме­ре­вал­ся огра­ни­чить­ся в сво­их иссле­до­ва­ни­ях исклю­чи­тель­но тво­ре­ни­я­ми архи­тек­ту­ры, хотя даже одно­го это­го ока­за­лось доста­точ­но, что­бы у меня воз­ник­ло страст­ное жела­ние как мож­но ско­рее уехать из это­го бого­про­тив­но­го горо­да все­об­ще­го упад­ка и раз­ру­хи. И все же при одном лишь взгля­де на ста­ро­го Зэдо­ка Алле­на мыс­ли мои потек­ли по совер­шен­но ино­му рус­лу и заста­ви­ли меня неволь­но замед­лить шаг.

Я был прак­ти­че­ски уве­рен в том, что ста­рик не смо­жет пове­дать мне ниче­го ново­го, раз­ве что сде­ла­ет несколь­ко туман­ных наме­ков отно­си­тель­но каких нибудь диких, напо­ло­ви­ну бес­связ­ных и неве­ро­ят­ных легенд; более того, меня пря­мо пре­ду­пре­жда­ли, что встре­чи и раз­го­во­ры с ним могут быть весь­ма небез­опас­ны­ми. И все же мысль об этом древ­нем сви­де­те­ле омер­зи­тель­но­го город­ско­го упад­ка, вос­по­ми­на­ния кото­ро­го про­сти­ра­лись к годам неко­гда про­цве­та­ю­ще­го море­пла­ва­ния и бур­ной про­мыш­лен­ной актив­но­сти, каза­лась мне настоль­ко соблаз­ни­тель­ной, что я попро­сту не мог усто­ять перед откры­вав­шей­ся пере­до мной неожи­дан­ной пер­спек­ти­вой. В кон­це кон­цов, каки­ми бы стран­ны­ми и безум­ны­ми ни каза­лись те или иные мифы, они, как пра­ви­ло, на повер­ку ока­зы­ва­ют­ся все­го лишь сим­во­ла­ми или алле­го­ри­я­ми все­го того, что про­ис­хо­ди­ло на самом деле – а ста­рый Зэдок, несо­мнен­но, был живым сви­де­те­лем все­го того, что про­ис­хо­ди­ло в Иннс­мау­те и вокруг него на про­тя­же­нии послед­них девя­но­ста лет. Коро­че гово­ря, любо­пыт­ство одо­ле­ло сооб­ра­же­ния осто­рож­но­сти и здра­во­го смыс­ла, и я с при­су­щей моло­до­сти само­на­де­ян­но­стью посчи­тал, что мне все же удаст­ся собрать раз­роз­нен­ные кру­пи­цы под­лин­ной исто­рии, отде­лив их от той меша­ни­ны сло­вес­но­го мусо­ра, кото­рый, как я пола­гал, выва­лит­ся из чре­ва это­го ста­ри­ка под воз­дей­стви­ем доб­рой пор­ции вис­ки.

Я знал, что с ним не сле­ду­ет заго­ва­ри­вать пря­мо здесь и сра­зу, посколь­ку это, несо­мнен­но, не ускольз­ну­ло бы от вни­ма­ния пожар­ных, и они мог­ли бы каким-то обра­зом вос­пре­пят­ство­вать осу­ществ­ле­нию моих пла­нов. Вме­сто это­го я решил заго­дя запа­стись бутыл­кой соот­вет­ству­ю­ще­го напит­ка, бла­го дело, юный бака­лей­щик подроб­но опи­сал мне место, где подоб­ный про­дукт водил­ся в изоби­лии. После это­го я наме­ре­вал­ся с под­черк­ну­то празд­ным видом про­ха­жи­вать­ся побли­зо­сти от пожар­ной стан­ции в ожи­да­нии того момен­та, когда ста­рый Зэдок, нако­нец, отпра­вит­ся в свое оче­ред­ное бес­цель­ное блуж­да­ние по горо­ду. Паре­нек так­же ска­зал, что ста­рик отли­ча­ет­ся стран­ной для его воз­рас­та неуго­мон­но­стью и ред­ко про­во­дит на одном месте более часа, от силы двух.

Квар­та вис­ки и в самом деле ока­за­лась вполне лег­кой, хотя и доро­го­ва­той наход­кой, кото­рую я обрел в каком-то замыз­ган­ном мага­зин­чи­ке на Эллиот стрит. Лицо обслу­жи­вав­ше­го меня гряз­но­ва­то­го про­дав­ца нес­ло на себе сла­бые при­зна­ки пре­сло­ву­той “иннс­маут­ской внеш­но­сти”, хотя мане­ры его в целом были доста­точ­но учти­вы­ми и вполне нор­маль­ны­ми – пооб­тер­ся, навер­ное, за вре­мя дол­го­го обще­ния с жиз­не­лю­би­вой пуб­ли­кой, к чис­лу кото­рой при­над­ле­жа­ли води­те­ли гру­зо­ви­ков, скуп­щи­ки золо­та и им подоб­ные “чужа­ки”, изред­ка посе­щав­шие Иннс­маут.

Вновь вер­нув­шись к пожар­ной стан­ции, я уви­дел, что судь­ба и впрямь улыб­ну­лась мне, посколь­ку из-за угла сто­яв­шей на Пэйн-стрит мрач­ной гости­ни­цы, кото­рая, как я уже упо­ми­нал, назы­ва­лась Джилм­эн­ха­уз, шар­кая, появи­лась высо­кая, измож­ден­ная фигу­ра Зэдо­ка Алле­на. В соот­вет­ствии с зара­нее раз­ра­бо­тан­ным пла­ном, я без тру­да при­влек вни­ма­ние ста­ри­ка тем, что ожив­лен­но пома­хи­вал толь­ко что при­об­ре­тен­ной бутыл­кой, и вско­ре обна­ру­жил, что он изме­нил свой марш­рут, и теперь воло­чил ноги уже где-то у меня за спи­ной, с тос­кой погля­ды­вая на завет­ную при­ман­ку. Я же тем вре­ме­нем свер­нул на Уэйт­ст­рит и не спе­ша напра­вил­ся к зара­нее облю­бо­ван­но­му и само­му глу­хо­му и уеди­нен­но­му участ­ку это­го и без того без­люд­но­го рай­о­на.

Ори­ен­ти­ру­ясь по само­дель­ной кар­те, любез­но предо­став­лен­ной мне юным бака­лей­щи­ком, я уве­рен­но дер­жал курс на пол­но­стью забро­шен­ный уча­сток южной части пор­то­вых соору­же­ний, кото­рый уже имел неудо­воль­ствие посе­тить в этот день. Един­ствен­ные люди, кото­рых под­ме­тил мой вни­ма­тель­ный взгляд, были сидев­шие на отда­лен­ном вол­но­ло­ме рыба­ки, а прой­дя несколь­ко квар­та­лов в южном направ­ле­нии, я ста­но­вил­ся неви­ди­мым даже для них. Там я рас­счи­ты­вал най­ти пару отно­си­тель­но сохра­нив­ших­ся ска­ме­ек или каких-нибудь дру­гих при­год­ных для сиде­ния при­спо­соб­ле­ний, что­бы пре­дать­ся про­стран­ной бесе­де с Зэдо­ком Алле­ном. Одна­ко еще до того как я достиг Мэйн-стрит, у меня за спи­ной послы­ша­лось хрип­лое, над­трес­ну­тое “Эй, мистер!”, после чего я обер­нул­ся, поз­во­лил ста­ри­ку нако­нец нагнать меня и сде­лать вну­ши­тель­ный­г­ло­ток из им же отку­по­рен­ной бутыл­ки.

Про­дол­жая идти в окру­же­нии вез­де­су­ще­го запу­сте­ния, я начал осто­рож­ный зон­даж сво­е­го собе­сед­ни­ка, одна­ко, вско­ре обна­ру­жил, что раз­вя­зать ему язык было не столь про­сто, как я на то рас­счи­ты­вал. Нако­нец, я уви­дел доволь­но широ­кий про­ем меж­ду дома­ми, кото­рый вел в направ­ле­нии при­ча­лов меж­ду рас­сы­па­ю­щи­ми­ся кир­пич­ны­ми сте­на­ми, уто­пав­ши­ми в густых зарос­лях репей­ни­ка и про­чей сор­ной тра­вы. Гру­ды порос­ших мхом кам­ней у самой кром­ки воды пока­за­лись мне вполне при­год­ны­ми для сиде­ния, а кро­ме того, местеч­ко это ока­за­лось доволь­но надеж­но укры­тым от посто­рон­них взо­ров осто­вом неко­гда сто­яв­ше­го здесь мас­сив­но­го скла­да. Имен­но здесь я наме­ре­вал­ся при­сту­пить к тай­ной, заду­шев­ной бесе­де со ста­рым Зэдо­ком, а пото­му уве­рен­но повел сво­е­го пут­ни­ка к мши­стым валу­нам. Запах тле­на и раз­ру­хи был сам по себе доста­точ­но. отвра­ти­те­лен, а в сме­си с оду­ря­ю­щей рыб­ной вонью казал­ся и вовсе­не­вы­но­си­мым, одна­ко, я твер­до наме­рил­ся­во­пре­ки любым обсто­я­тель­ствам­до­бить­ся постав­лен­ной цели. Доот­хо­да мое­го вечер­не­го авто­бу­са на Эрк­ха­мо­ста­ва­лось око­ло четы­рех часов, а пото­му я при­нял­ся выда­вать ста­ро­му­за­бул­ды­ге все новые и новыепор­ции желан­но­го напит­ка, тогда как само­гра­ни­чил себя доволь­носкуд­ным сухим пай­ком, при­зван­ным заме­нить мне­тра­ди­ци­он­ный ленч. В сво­их под­но­ше­ни­ях я, одна­ко, ста­рал­ся соблю­да­тьи­з­вест­ную меру,поскольку не хотел, что­бы хмель­ная сло­во­охот­ли­вость Зэдо­ка­пе­ре­рос­ла в бес­по­лез­ное для меня сту­по­роз­ное оце­пе­не­ние. При­мер­но через час его уклон­чи­вая нераз­го­вор­чи­вость ста­ла посте­пен­но давать тре­щи­ны, хотя ста­рик по-преж­не­му и к вяще­му мое­му разо­ча­ро­ва­нию откло­нял любые попыт­ки пере­ве­сти раз­го­вор на темы, свя­зан­ные с Иннс­мау­том и его покры­тым мра­ком про­шлым. Он доволь­но охот­но бол­тал на темы совре­мен­ной жиз­ни, про­де­мон­стри­ро­вав неожи­дан­но широ­кие позна­ния в том, что каса­лось газет­ных пуб­ли­ка­ций, а так­же обна­ру­жил явную склон­ность к фило­соф­ско­му нра­во­учи­тель­ству с типич­ным про­вин­ци­аль­но-дере­вен­ским укло­ном.

Когда под­хо­дил к кон­цу вто­рой час подоб­но­го вре­мя­пре­про­вож­де­ния, я начал уже опа­сать­ся, что при­об­ре­тен­ной мною квар­ты ока­жет­ся недо­ста­точ­но для дости­же­ния желан­но­го резуль­та­та, и стал поду­мы­вать о том, не оста­вить ли его здесь, а само­му схо­дить еще за одной бутыл­кой. И имен­но тогда, при­чем исклю­чи­тель­но по воле слу­чая, а отнюдь не в резуль­та­те моих настой­чи­вых рас­спро­сов, сви­стя­щий, хрип­ло­ва­тый голос ста­ро­го пьян­чу­ги заста­вил меня при­бли­зить­ся к нему почти вплот­ную и напря­жен­но вслу­ши­вать­ся бук­валь­но в каж­дое про­из­не­сен­ное им сло­во. Спи­на моя была обра­ще­на к про­пах­ше­му рыбой морю, тогда как ста­рик сидел лицом к нему, и, види­мо, что-то при­влек­ло к себе его блуж­да­ю­щий взгляд и заста­ви­ло при­сталь­нее всмот­реть­ся в чер­не­ю­щую полос­ку невы­со­ко­го рифа Дья­во­ла, кото­рый то скры­вал­ся, то вне­зап­но сно­ва отчет­ли­во и даже заво­ра­жи­ва­ю­ще появ­лял­ся из-под волн. Уви­ден­ное зре­ли­ще, похо­же, вызва­ло у него какое- то неудо­воль­ствие, посколь­ку он тут же раз­ра­зил­ся сери­ей корот­ких руга­тельств, завер­шив­ших­ся дове­ри­тель­ным шепо­том и вполне осмыс­лен­ным и пони­ма­ю­щим взгля­дом. Он чуть подал­ся впе­ред, ухва­тил меня за лац­ка­ны пла­ща и про­ши­пел несколь­ко слов, кото­рые я доста­точ­но хоро­шо разо­брал и запом­нил.

– Имен­но так все и нача­лось – в этом про­кля­том месте. С глу­бо­ко­во­дья все и нача­лось… Вра­та ада – в самой без­дне, в пучине, дна кото­рой ни каким лот- линем ни за что не достать. Толь­ко ста­ро­му капи­та­ну Обе­ду уда­лось это сде­лать – смог все же най­ти что-то такое, что ока­за­лось даже для него слиш­ком боль­шим – на ост­ро­вах южных морей это было.

В то вре­мя все у нас здесь шло напе­ре­ко­сяк. Тор­гов­ля кати­лась под гору, мель­ни­цы пере­ста­ли при­но­сить доход – даже новые, – а луч­шие наши пар­ни полег­ли в войне две­на­дца­то­го года или зате­ря­лись вме­сте с бри­гом “Эли­зи” или “Рэйн­дже­ром” – бар­жа такая была – оба Джил­ме­ну при­над­ле­жа­ли. У Обе­да Мар­ша было три суд­на – бри­ган­ти­на “Колум­бия”, бриг “Хет­ти” и барк “Сумат­ран­ская коро­ле­ва”. Он был един­ствен­ный, кто пла­вал через Тихий оке­ан и тор­го­вал с Ост-Инди­ей, хотя Эсдрас Мар­тин на сво­ей шхуне “Малай­ская неве­ста” ходил даже доль­ше – до само­го два­дцать вось­мо­го года.

Никто тогда не мог срав­нить­ся с капи­та­ном Обе­дом – о, ста­рое сата­нин­ское отро­дье! Ха-ха! Я пом­ню еще те вре­ме­на, когда он про­кли­нал наших пар­ней за то, что ходят в хри­сти­ан­скую цер­ковь и вооб­ще тер­пе­ли­во и покор­но несут свою ношу. Любил повто­рять, что надо бы им най­ти себе луч­ших богов – как тем пар­ням, что в Индии живут, – и тогда боги, яко­бы в обмен на покло­не­ние, при­не­сут нам мно­го рыбы и по-насто­я­ще­му отклик­нут­ся на наши моль­бы.

Мэтт Элиот – его пер­вый напар­ник был, – тоже мно­го чего бол­тал, толь­ко он был про­тив того, что­бы пар­ни увле­ка­лись язы­че­ством. Мно­го рас­ска­зы­вал об ост­ро­ве к восто­ку от Ота­хай­ты, на кото­ром пол­но вся­ких камен­ных раз­ва­лин, да таких ста­рых, что еще и свет не виды­вал. Вро­де тех, что лежат в Пона­пее – это в Каро­лине, – но толь­ко с рез­ны­ми лица­ми, похо­жи­ми на те, что на ост­ро­ве Пас­хи. И еще там был один малень­кий ост­ро­вок – после вул­ка­на остал­ся, – и на нем тоже оста­лись раз­ва­ли­ны, толь­ко резь­ба там уже дру­гая была, а руи­ны все такие, слов­но дав­ным-дав­но под водой нахо­ди­лись, и кар­тин­ки на них рез­ные – сплош­ные чудо­ви­ща; все изре­зан­ные…

Так вот, сэр, этот Мэтт ска­зы­вал, что тамош­ние жите­ли, ловят столь­ко рыбы, сколь­ко их утро­ба вме­стить может, и все носят брас­ле­ты, побря­куш­ки какие-то, и на голо­ву укра­ше­ния – и все рез­ные, с кар­тин­ка­ми, вро­де тех, что были на руи­нах на том малень­ком ост­ро­ве – то ли рыбы-лягуш­ки, то ли лягуш­ки-рыбы, но все в раз­ных позах, и вооб­ще ходят как люди. И никак было не дознать­ся у них, отку­да они все это взя­ли; а мат­ро­сы все удив­ля­лись, как это они могут столь­ко рыбы ловить, когда даже на сосед­нем ост­ро­ве ее нет. Мэтт тоже голо­ву ломал над этим, и капи­тан Обед тоже. Обед еще заме­тил тогда, что мно­гие сим­па­тич­ные моло­дые пар­ни с это­го ост­ро­ва вдруг куда-то исче­за­ют – год назад были, и нет их, – а ста­ри­ков там вооб­ще почти нет. И еще ему пока­за­лось, что мно­гие из тамош­них пар­ней чуд­ные какие-то, лицом даже хуже тузем­цев- кана­ков.

В общем, потом Обед все же дознал­ся до прав­ды. Не знаю, как он это сде­лал, но после это­го стал тор­го­вать с ними в обмен на те золо­тые штуч­ки, что они носи­ли. Узнал, отку­да они все родом, и не могут ли при­не­сти еще таких же золо­тых укра­ше­ний, а в кон­це услы­шал от них исто­рию про их ста­ро­го вождя – Валакеа, так они его зва­ли. Никто не мог, лишь капи­тан Обед смог добрать­ся до их жел­то­ли­це­го дья­во­ла, да, толь­ко капи­тан мог читать их души как кни­ги. Хе-хе! Никто теперь мне не верит, когда я об этом рас­ска­зы­ваю, да и вы, моло­дой при­я­тель, тоже, навер­ное, не пове­ри­те, хотя как посмот­ришь на вас – у вас такой же ост­рый глаз, какой был у Обе­да.

Шепот ста­ри­ка стал почти неслы­шим, но я внут­ренне содро­гал­ся от его зло­ве­щих и, каза­лось, вполне искрен­них слов, хотя и пони­мал, что все это мог­ло казать­ся не более, чем бред­ня­ми пья­ни­цы. – Ну вот, сэр, Обед узнал, что были там такие люди, кото­рых на зем­ле еще никто не виды­вал, – а даже если и услы­шит кто о них, все рав­но ни за что не пове­рит. Похо­же на то, что эти самые кана­ки, или как их там зва­ли, отда­ва­ли сво­их пар­ней и деву­шек в жерт­ву каким-то суще­ствам, что жили под водой, а вза­мен полу­ча­ли чего душе угод­но. А встре­ча­лись они с эти­ми суще­ства­ми на малень­ком ост­ро­ве, где были те раз­ва­ли­ны, и похо­же на то, что те самые кар­тин­ки с рыба­ми­ля­гуш­ка­ми, это то, на кого эти суще­ства были похо­жи. И вооб­ще, с них были сде­ла­ны эти рисун­ки. Может, они были чем-то вро­де мор­ских людей, от кото­рых и пошли все эти рас­ска­зы про руса­лок. Под водой у них были вся­кие горо­да, а ост­ров этот они спе­ци­аль­но под­ня­ли со дна моря. Похо­же, в камен­ных домах еще оби­та­ли какие-то живые суще­ства, когда ост­ров так вдруг под­нял­ся на поверх­ность.

Имен­но поэто­му кана­ки и реши­ли, что те под водой живут. Уви­де­ли их и силь­но пере­пу­га­лись тогда, а потом и сдел­ку заклю­чи­ли, хотя дав­но это уже было.

Эти тва­ри люби­ли, когда люди при­но­си­ли им себя в жерт­ву. Века­ми их при­ни­ма­ли, но со вре­ме­нем забы­ли путь наверх. Что они дела­ли со сво­и­ми жерт­ва­ми, об этом я вам ниче­го не ска­жу, да и Обед тоже, пожа­луй, не тот чело­век, кото­ро­го об этом надо спра­ши­вать. Но для тузем­цев это все рав­но было выгод­но, пото­му как труд­ные вре­ме­на они тогда пере­жи­ва­ли, ниче­го у них не полу­ча­лось. И они при­но­си­ли свои жерт­вы два­жды в год – в канун мая и дня всех свя­тых, в общем, регу­ляр­но. И еще отда­ва­ли им кое-какие рез­ные без­де­луш­ки, кото­рые сами же дела­ли. А что суще­ства эти дава­ли им вза­мен – это рыбы до отва­ла – похо­же, они ее им со все­го моря сго­ня­ли, – да еще золо­тые, или там похо­жие на золо­тые, побря­куш­ки и вся­кие вещи.

Ну так вот, как я ска­зал, встре­ча­лись они с эти­ми суще­ства­ми на том вул­ка­ни­че­ском ост­ров­ке – на каноэ плы­ли туда, при­хва­тив свои жерт­вы, – а обрат­но при­во­зи­ли золо­ти­стые укра­ше­ния. Пона­ча­лу эти суще­ства нико­гда не выхо­ди­ли на глав­ный ост­ров, но со вре­ме­нем, и туда ста­ли наве­ды­вать­ся. Похо­же на то, что им очень хоте­лось пород­нить­ся с мест­ны­ми тузем­ца­ми, даже вме­сте празд­ни­ки ста­ли справ­лять по боль­шим дням – в канун мая и дня всех свя­тых. Пони­ма­е­те, похо­же на то, что они могут жить как в воде, так и на суше – амфи­бии, так, кажет­ся, назы­ва­ют­ся. Кана­ки ска­за­ли им, что пар­ни с дру­гих ост­ро­вов могут пере­бить их, если дозна­ют­ся обо всех этих делах, но те им ска­за­ли, что их это не вол­ну­ет, и что они, если захо­тят, могут сами пере­бить и вытра­вить всю чело­ве­че­скую расу, вро­де того, как одна­жды то же про­де­ла­ли какие-то Ста­ро­жи­лы, кем бы они там ни были. Но сей­час им про­сто не хочет­ся это­го, вот пото­му они и лежат себе спо­кой­но, когда кто-нибудь при­плы­ва­ет на ост­ров.

Когда дело дошло до спа­ри­ва­ния с эти­ми рыба­ми-лягуш­ка­ми, то кана­ки пона­ча­лу поар­та­чи­лись, но потом узна­ли что-то такое, отче­го ина­че посмот­ре­ли на это дело. Вро­де бы то, что люди, яко­бы, все­гда нахо­ди­лись в род­стве с мор­ским зве­рьем, что вооб­ще чело­век когда-то вышел из моря, а пото­му надо устро­ить все­го лишь неболь­шую пере­дел­ку, что­бы все вер­ну­лось на свои места. Они и ска­за­ли кана­кам, что если потом пой­дут дети, то сна­ча­ла, пока моло­дые, они будут похо­жи на людей, а со вре­ме­нем ста­нут все боль­ше похо­дить на этих существ, пока, нако­нец, совсем не уйдут под воду и не ста­нут навеч­но жить там. И самое важ­ное во всем этом, моло­дой чело­век, это то, что как толь­ко они ста­нут рыба­ми и будут жить под водой, то пре­вра­тят­ся в бес­смерт­ных. И суще­ства эти сами по себе нико­гда не уми­ра­ли, раз­ве что если их уби­ва­ли в какой-то схват­ке.

Ну, так вот, сэр, похо­же на то, что Обед как-то дознал­ся, что у этих кана­ков в жилах течет рыбья кровь от этих глу­бо­ко­вод­ных существ. Когда они ста­ре­ли и у них начи­на­ли появ­лять­ся “рыбьи” при­зна­ки, они не пока­зы­ва­лись на людях, пока вре­мя не при­хо­ди­ло – тогда они навсе­гда ухо­ди­ли жить в море. Были сре­ди них и те, кто не так силь­но был похож на тех существ, а неко­то­рые вооб­ще нико­гда не дости­га­ли той ста­дии, что­бы уйти под воду, но с основ­ной частью про­ис­хо­ди­ло имен­но то, что гово­ри­ли эти суще­ства. Те, кото­рые рож­да­лись похо­жи­ми на рыб, пре­об­ра­жа­лись совсем ско­ро, а те, что были почти как люди, ино­гда дожи­ва­ли на ост­ро­ве лет до семи­де­ся­ти, и даже боль­ше, хотя вре­ме­на­ми и они спус­ка­лись под воду, что­бы, как гово­рит­ся, потре­ни­ро­вать­ся в пла­ва­нии. Те пар­ни, что навсе­гда спус­ка­лись под воду, ино­гда воз­вра­ща­лись, что­бы наве­стить тех, что оста­лись на суше, и ино­гда полу­ча­лось, что чело­век раз­го­ва­ри­ва­ет со сво­им прапра‑, в общем, пяти­крат­ным пра­де­дом, кото­рый поки­нул зем­лю несколь­ко веков назад.

После это­го все они поза­бы­ли про то, что такое смерть – за исклю­че­ни­ем гибе­ли в вой­нах с пле­ме­на­ми сосед­них ост­ро­вов, да жерт­во­при­но­ше­ний под­вод­ным богам; ну, раз­ве еще если змея ядо­ви­тая уку­сит, или чума какая пора­зит, преж­де чем они успе­ют спу­стить­ся под воду. В общем, ста­ли они ждать-под­жи­дать, когда же с ними про­изой­дет пре­вра­ще­ние, кото­рое на повер­ку ока­за­лось не таким уж страш­ным. Про­сто при­ки­ну­ли и реши­ли, что то, что при­об­ре­та­ли, намно­го боль­ше того, что при этом теря­ли, да и сам Обед, как я пони­маю, тоже при­шел к тако­му же выво­ду, когда хоро­шень­ко помоз­го­вал над исто­ри­ей, кото­рую рас­ска­зал им этот самый Валакеа. Что же до это­го Валакеа, то он был одним из немно­гих, в ком совер­шен­но не было рыбьей кро­ви – он при­над­ле­жал к коро­лев­ско­му роду, кото­рый всту­пал в брак толь­ко с таки­ми же цар­ствен­ны­ми осо­ба­ми с сосед­них ост­ро­вов.

Валакеа пока­зал и рас­тол­ко­вал ему мно­гие закли­на­ния и обря­ды, кото­рые надо совер­шать, когда име­ешь дело с мор­ски­ми суще­ства­ми, а так­же пока­зал неко­то­рых пар­ней в деревне, кото­рые уже нача­ли посте­пен­но терять­че­ло­ве­че­ский облик. А вот самих тва­рей, кото­рые в море живут, не пока­зал ни разу. Под конец он дал ему какую-то смеш­ную шту­ку, вро­де вол­шеб­ной палоч­ки, что ли, сде­лан­ную из свин­ца или чего-то вро­де того, и ска­зал, что при помо­щи ее мож­но будет зама­ни­вать рыбу отку­да угод­но и сколь­ко хочешь. Вся идея заклю­ча­лась в том, что­бы бро­сить ее в воду и про­из­не­сти нуж­ное закли­на­ние, Валакеа раз­ре­шил поль­зо­вать­ся ею по все­му све­ту, так что если кому-то где-то пона­до­бит­ся рыба, он может в любой момент пой­мать ее столь­ко, сколь­ко захо­чет.

Мэту вся эта исто­рия очень не понра­ви­лась, и он хотел, что­бы Обед дер­жал­ся подаль­ше от это­го ост­ро­ва. Но капи­тан тогда уже поме­шал­ся на этой затее, пото­му как обна­ру­жил, что может по дешев­ке ску­пать золо­то, при­чем в таком коли­че­стве, что дол­жен все­рьез занять­ся этим биз­не­сом. Так про­дол­жа­лось мно­го лет кря­ду, и Обед полу­чил столь­ко золо­та, что даже смог постро­ить свою фаб­ри­ку – как раз на том самом месте, где была ста­рая мель­ни­ца Уэй­та. Он решил не про­да­вать золо­то в том виде, в каком оно к нему попа­да­ло, то есть в этих цац­ках, посколь­ку мог­ли воз­ник­нуть вся­кие вопро­сы. И все же чле­ны его эки­па­жа ино­гда тол­ка­ли нале­во какую нибудь побря­куш­ку, хотя он и взял с них сло­во мол­чать; да и сам ино­гда поз­во­лял сво­им жен­щи­нам что-нибудь поно­сить, но толь­ко выби­рал, что­бы было похо­же на чело­ве­че­ски­е­укра­ше­ния.

Ну вот, так про­дол­жа­лось до трид­цать вось­мо­го – мне тогда было семь­лет, – когда Обед обна­ру­жил, что от тех ост­ро­ви­тян почти нико­го неоста­лось. Похо­же на то, что люди с дру­гих ост­ро­вов почу­я­ли, отку­да ветер дует, ире­ши­ли взять все это под свой кон­троль. Как знать, может они сами порас­тас­ки­ва­ли все те вол­шеб­ные зна­ки, кото­рые, как гово­ри­ли сами мор­ские суще­ства, были для них важ­нее все­го. Люди они были набож­ные, а пото­му неоста­ви­ли там кам­ня на камне – ни на глав­ном ост­ро­ве, ни на малень­ком вул­ка­ни­че­ском ост­ров­ке, кро­ме раз­ве лишь самых круп­ных раз­ва­лин, кко­то­рым и под­сту­пить­ся­то было труд­но. В неко­то­рых местах там потом нахо­ди­ли­та­кие малень­кие камуш­ки, вро­де талис­ма­нов, что ли, а на них нари­со­ва­но было то, что сей­час назы­ва­ют, кажет­ся, сва­сти­кой. Может, это были зна­ки самих Ста­ро­жи­лов. Все пар­ни того пле­ме­ни пораз­бре­лись кто куда, от золо­тых вещей тоже ника­ких сле­дов не оста­лось, а про самих этих кана­ков даже сло­вом боя­лись обмол­вить­ся. Вооб­ще ста­ли гово­рить, что на том ост­ро­ве нико­гда и в помине не было людей.

Для Обе­да все это, разу­ме­ет­ся, было страш­ным уда­ром – видеть, в какой упа­док при­шла вся его тор­гов­ля. Да и по все­му Иннс­мау­ту рико­ше­том отско­чи­ло, пото­му как во вре­ме­на море­пла­ва­ния если капи­та­ну жилось хоро­шо, то и коман­да чув­ство­ва­ла себя не худо. Боль­шин­ство муж­чин совсе­м­п­ри­уны­ли и ста­л­ис­пи­сы­вать­ся на берег, но и там про­ку было мало,потому как рыб­ная лов­ля­по­шла на убыль, да и мель­ни­цы, мож­но­ска­зать, почти не рабо­та­ли.

Вот тогда-то Обед и стал поно­сить всех и про­кли­нать на чем свет сто­ит за то, что, дескать, вери­ли в сво­е­го хри­сти­ан­ско­го бога, да что-то не очень он им помог за это. А потом стал рас­ска­зы­вать им про дру­гих людей, кото­рые моли­лись дру­гим богам, зато полу­ча­ли за это все, что душе было угод­но. И еще ска­зал, что если най­дет­ся куч­ка креп­ких пар­ней, кото­рые согла­сят­ся пой­ти заним, то он попро­бу­ет сде­лать так, что­бы сно­ва появи­лись и золо­то, и рыба. Разу­ме­ет­ся, они пла­ва­ли с ним на“Суматранской коро­ле­ве”, виде­ли те ост­ро­ва и пото­му пони­ма­ли, о чем идет речь. Пона­ча­лу им не очень-то хоте­лось столк­нуть­ся с теми суще­ства­ми, о кото­рых они были мно­го наслы­ша­ны, но посколь­ку сами они тол­ком ниче­го не зна­ли, то посте­пен­но ста­ли верить Обе­ду и спра­ши­вать его, что им надо сде­лать, что­бы все ста­ло как преж­де, что­бы вера их при­нес­ла им то, чего они хоте­ли.

В этом месте ста­рик совсем затих, стал что-то почти без­звуч­но бор­мо­тать себе под нос и впал в состо­я­ние напря­жен­ной и явно бояз­ли­вой задум­чи­во­сти. Вре­мя от вре­ме­ни он тре­вож­но погля­ды­вал себе через пле­чо, а ино­гда устрем­лял нерв­ный взгляд в сто­ро­ну мая­чив­ше­го в отда­ле­нии чер­но­го рифа. Я попы­тал­ся, было, заго­во­рить с ним, но он ниче­го не отве­тил, и я смек­нул, что надо поз­во­лить ему при­кон­чить бутыл­ку. Как ни стран­но, меня крайне заин­те­ре­со­ва­ли все эти безум­ные небы­ли­цы, посколь­ку, как мне каза­лось, они пред­став­ля­ли собой огруб­лен­ные алле­го­рии, осно­вы­вав­ши­е­ся на всех жиз­нен­ных пери­пе­ти­ях Иннс­мау­та, а в даль­ней­шем при­укра­шен­ные бога­тым вооб­ра­же­ни­ем, во мно­гом под­пи­тан­ным обрыв­ка­ми из ста­рин­ных легенд. Разу­ме­ет­ся, я ни на секун­ду не допус­кал мыс­ли о том, что его рас­сказ имел под собой сколь-нибудь реаль­ную поч­ву, и все же сле­до­ва­ло при­знать, что повест­во­ва­ние это было напол­не­но самым непод­дель­ным ужа­сом, хотя бы по той про­стой при­чине, что в нем упо­ми­на­лись стран­ные юве­лир­ные укра­ше­ния, столь явно схо­жие со зло­ве­щей тиа­рой, кото­рую я видел в Нью­б­э­ри­пор­те. Воз­мож­но, эти дра­го­цен­но­сти­дей­стви­тель­но при­во­зи­лись с како­го-то дале­ко­го и уеди­нен­но­го ост­ро­ва, а кро­ме того, нель­зя было исклю­чать, что авто­ром всех этих диких подроб­но­стей был отнюдь не мой горь­кий пья­ни­ца, а сам покой­ный капи­тан Обед.

Я про­тя­нул Зэдо­ку бутыл­ку и он осу­шил ее до послед­ней кап­ли. Мне было стран­но наблю­дать то, что алко­голь, похо­же, ничуть не заби­рал ста­ри­ка, посколь­ку в его голо­се совер­шен­но не чув­ство­ва­лось харак­тер­ных для пья­ных людей глу­хих, хрип­ло­ва­тых ноток. Он облиз­нул гор­лыш­ко бутыл­ки и спря­тал ее в кар­ман, после чего начал кивать и что-то еле слыш­но нашеп­ты­вать себе под нос. Я накло­нил­ся побли­же к нему, стре­мясь уло­вить хотя бы сло­во, и мне пока­за­лось, что под густы­ми, пожел­тев­ши­ми уса­ми про­мельк­ну­ло некое подо­бие сар­до­ни­че­ской ухмыл­ки. Он и в самом деле что- то гово­рил, и мне уда­лось доволь­но непло­хо рас­слы­шать все, что он про­бор­мо­тал. – Бед­ный Мэтт… он все­гда был про­тив это­го… пытал­ся при­влечь пар­ней на свою сто­ро­ну, а потом подол­гу бесе­до­вал с пас­то­ром… все было бестолку…сначала они про­гна­ли из горо­да про­те­стант­ско­го свя­щен­ни­ка, потом мето­дист­ско­го; с тех пор я ни разу не видел наше­го Неисто­во­го Бэб­ко­ка – он заправ­лял при­хо­жа­на­ми-бап­ти­ста­ми. О, Иего­ва, дождут­ся они гне­ва тво­е­го! Сам я тогда еще совсем щен­ком был, но все рав­но видел и слы­шал все, что там тво­ри­лось. Дэгон и Ашто­рет Сата­на и Вель­зе­вул… Идо­лы Кана­а­на и фили­стим­лян… стра­хи вави­лон­ские – Мене, мене текел упар­син…

Он сно­ва умолк и по взгля­ду его водя­ни­стых глаз я понял, что спирт все же брал свое – ста­рик дей­стви­тель­но был бли­зок к сту­по­роз­но­му состо­я­нию.

Одна­ко сто­и­ло мне легонь­ко потря­сти его за пле­чо, как он с неожи­дан­ной живо­стью повер­нул­ся ко мне и сно­ва при­нял­ся бор­мо­тать что-то почти невра­зу­ми­тель­ное. – Ну как, не пове­ри­ли мне, да? Хе-хехе, но тогда ска­жи­те, моло­дой чело­век, зачем капи­тан Обед и два­дцать его пар­ней взя­ли за пра­ви­ло пла­вать глу­хи­ми ноча­ми к рифу Дья­во­ла и хором рас­пе­вать там свои пес­ни, да так гром­ко, что при соот­вет­ству­ю­щем вет­ре их мож­но было даже в горо­де услы­шать? Ну, что вы мне на это отве­ти­те? И еще ска­жи­те, зачем он все­гда бро­сал в воду какие-то тяже­лые пред­ме­ты, при­чем по дру­гую сто­ро­ну рифов, на глу­бине, где под­вод­ная их часть обры­ва­ет­ся в без­дну, да такую, что еще нико­му не уда­ва­лось до дна достать? Ска­жи­те, что он сде­лал с той свин­цо­вой шту­ко­ви­ной, кото­рую ему дал Валакеа? Ну как, юно­ша? И что они там выкри­ки­ва­ли, когда соби­ра­лись в канун мая и еще перед днем всех свя­тых, а? И поче­му новые цер­ков­ные пас­то­ры – в про­шлом мат­ро­сы – носят свои дико­вин­ные наря­ды и наде­ва­ют на голо­ву вся­кие золо­тые укра­ше­ния вро­де тех, что при­во­зил капи­тан Обед? Ну как, може­те вы на все это мне отве­тить?

Сей­час его водя­ни­стые гла­за смот­ре­ли на меня почти враж­деб­но, пылая мани­а­каль­ным блес­ком, а гряз­ная седая боро­да даже поблес­ки­ва­ла, слов­но наэлек­три­зо­ван­ная, Ста­рый Зэдок, похо­же, заме­тил, как я неволь­но отпря­нул назад, пото­му что тут же зло­ве­ще захи­хи­кал, – Эхе-хе-хе! Ну как, начи­на­е­те сооб­ра­жать? Может, хоте­ли бы ока­зать­ся на моем месте в те дни, когда я по ночам гла­зел на море, стоя на кры­ше сво­е­го дома? И потом, ска­жу я вам, малень­кие дети все­гда любят под­слу­ши­вать, так что я был в кур­се все­го, о чем суда­чи­ли в те вре­ме­на, что гово­ри­ли про капи­та­на Обе­да и тех пар­ней, кото­рые пла­ва­ли на риф! Хе-хе-хе! А что вы ска­же­те насчет той ночи, когда я тай­ком взял ста­рую отцов­скую под­зор­ную тру­бу, при­нес ее на кры­шу и уви­дел через нее, что весь риф усе­ян каки­ми- то бле­стя­щи­ми суще­ства­ми, кото­рые, как толь­ко взо­шла луна, сра­зу же попры­га­ли в воду? Обед с пар­ня­ми толь­ко еще плы­ли на лод­ке, а те тва­ри уже соско­чи­ли в воду, при­чем с дру­гой, глу­бо­ко­вод­ной сто­ро­ны рифа, и назад боль­ше не вер­ну­лись… Что бы вы ска­за­ли, если бы сами ока­за­лись на месте щен­ка, видев­ше­го все эти фигу­ры, кото­рые вовсе и не были чело­ве­че­ски­ми фигу­ра­ми?.. Ну, как вам это?.. Хе-хе-хе…

У ста­ри­ка опре­де­лен­но начи­на­лась исте­ри­ка, а меня все­го вдруг нача­ло коло­тить от непо­нят­но отку­да нахлы­нув­шей тре­во­ги. Потом он опу­стил свою искрив­лен­ную лапу мне на пле­чо, и я понял, что он тоже отча­ян­но дро­жит, при­чем отнюдь не от без­удерж­но­го весе­лья. А пред­ставь­те себе, что одна­жды ночью вы види­те, как Обед отпра­вил­ся к рифу на сво­ей лод­ке, гру­же­ной чем-то боль­шим и тяже­лым, а на сле­ду­ю­щий день все узна­ют, что из одно­го дома про­пал моло­дой парень. Хей! Видел ли кто хотя бы раз после это­го Хира­ма Джил­ме­на, или Ника Пир­са, или Луэл­ли Уэй­та, или Адо­ни­ра­ма Сау­сви­ка, или Ген­ри Гар­ри­со­на? Хе-хе, хе, хе… Суще­ства эти изъ­яс­ня­лись при помо­щи зна­ков, кото­рые пода­ва­ли сво­и­ми рука­ми… а руки у них, похо­же, лов­кие были…

Ну так вот, сэр, имен­но тогда-то Обед и стал сно­ва под­ни­мать­ся на ноги. Люди виде­ли на трех его доче­рях такие укра­ше­ния, кото­рых у них в жиз­ни не было, да и дымок стал курить­ся над его фаб­ри­кой. И дру­гие пар­ни тоже зажи­ли при­пе­ва­ю­чи – рыбы в гава­ни ста­ло хоть пруд пру­ди, и виде­ли бы вы, какие паро­хо­ды с гру­зом мы сна­ря­жа­ли перед их отправ­кой в Эрк­хам, Нью­б­э­ри­порт и Бостон. Имен­но тогда Обед сно­ва вос­ста­но­вил ста­рую желез­ную доро­гу. Несколь­ко рыба­ков из Кинг­спор­та про­слы­ша­ли про неви­дан­ные уло­вы здеш­них пар­ней и наве­да­лись сюда на сво­ем шлю­пе, да толь­ко все они куда-то про­па­ли, так что никто их с тех пор не видел. Вот тогда-то наши пар­ни и орга­ни­зо­ва­ли этот самый “Тай­ный орден Дэго­на”, при­ку­пив для него зда­ние ста­рой масон­ской ложи… Хе,хе,хе,хе! Мэтт Элиот был масо­ном и воз­ра­жал про­тив того, что­бы дом про­да­ва­ли им, но вско­ре и он куда-то исчез.

Помни­те, я гово­рил, что пона­ча­лу Обед ниче­го не хотел менять в жиз­ни ост­ро­ви­тян-кана­ков? Думаю, что сна­ча­ла у него и в мыс­лях не было зани­мать­ся каким-то скре­щи­ва­ни­ем с этим пле­ме­нем, не надо ему было выра­щи­вать людей, кото­рые будут ухо­дить под воду ради бес­смерт­ной жиз­ни. Все, что ему тре­бо­ва­лось, это золо­то, за кото­рое он готов был пла­тить боль­шую цену, и те, дру­гие, тоже вро­де бы неко­то­рое вре­мя этим огра­ни­чи­ва­лись…

В сорок шестом в горо­де, одна­ко, нача­ли кое над чем заду­мы­вать­ся. Слиш­ком часто ста­ли про­па­дать люди, очень уж дикие ста­ли читать­ся про­по­ве­ди на вос­крес­ных сбо­ри­щах и черес­чур мно­го раз­го­во­ров пошло об этом самом рифе. Кажет­ся, и я тоже при­ло­жил к это­му свою руку рас­ска­зал чле­ну город­ско­го управ­ле­ния о том, что видел с кры­ши сво­е­го дома. Как-то одна­жды они – то есть Обед и его пар­ни – орга­ни­зо­ва­ли на рифе что-то вро­де сход­ки, и до меня донес­лась какая-то паль­ба, кото­рая велась меж­ду несколь­ки­ми лод­ка­ми. На сле­ду­ю­щий день Обед и еще трид­цать два его чело­ве­ка ока­за­лись в тюрь­ме, а все вокруг гада­ли и тол­ко­ва­ли, в чем там дело и какое обви­не­ние им могут­предъ­явить. О, Боже, если бы хоть­кто-нибудь смог загля­нуть впе­ред… хотя­бы на несколь­ко недель, в тече­ние кото­рых никто не исче­зал и нико­го не сбра­сы­ва­ли в море.

Зэдок все боль­ше выка­зы­вал при­зна­ки стра­ха и утом­ле­ния, а пото­му я дал ему воз­мож­ность немно­го пере­дох­нуть, хотя меж­ду делом с тре­во­гой погля­ды­вал на часы. При­бли­жа­лось вре­мя при­ли­ва и уси­лив­ший­ся шелест волн, каза­лось, отча­сти при­вел его в чув­ство. Лич­но я был даже рад это­му при­ли­ву, посколь­ку наде­ял­ся, что на боль­шой воде не столь рез­ко будет ощу­щать­ся омер­зи­тель­ный рыб­ный запах. Меж­ду тем я сно­ва стал вни­ма­тель­но вслу­ши­вать­ся в его шепот. – В ту ужас­ную ночь… я уви­дел их. Я сно­ва был у себя на кры­ше… скоп­ле­ния их… чуть ли не насто­я­щие тол­пы покры­ва­ли сво­и­ми тела­ми поверх­ность все­го рифа, а потом поплы­ли через гавань в сто­ро­ну устья Мэнак­се­та… Боже, что тво­ри­лось в ту ночь на ули­цах Иннс­мау­та… они коло­ти­ли в наши две­ри, но отец не откры­вал… Тол­пы мерт­ве­цов и уми­ра­ю­щих… выстре­лы и вопли… кри­ки на ста­рой пло­ща­ди и цен­траль­ной пло­ща­ди в Нью-Черч Грин – воро­та тюрь­мы нарас­паш­ку… какое-то воз­зва­ние… изме­на… все это назва­ли чумой, когда люди вошли внутрь и обна­ру­жи­ли, что поло­ви­на наших пар­ней отсут­ству­ет… никто не спас­ся, толь­ко те, что были с Обе­дом, и еще эти суще­ства, или кто там они были… а потом все успо­ко­и­лось, хотя боль­ше сво­е­го отца я нико­гда не видел…

Ста­рик тяже­ло дышал, лоб его покрыл­ся обиль­ной испа­ри­ной, рука, сжи­мав­шая мое пле­чо, напряг­лась. – Наут­ро все про­яс­ни­лось – но после них оста­лись сле­ды… Обед взял все под свой кон­троль и ска­зал, что наме­рен мно­гое изме­нить… ска­зал, что осталь­ные тоже будут молить­ся с ними в назна­чен­ный час, а в неко­то­рых домах появят­ся, как он ска­зал, гости… им хоте­лось сме­шать­ся с наши­ми людь­ми, как они посту­пи­ли с кана­ка­ми, и никто не мог оста­но­вить их. Дале­ко зашел этот Обед… слов­но совсем взбе­сил­ся. Гово­рил, что они при­не­сут нам все – рыбу, сокро­ви­ща, но и мы дадим им все, чего они поже­ла­ют…

Внешне как буд­то ниче­го не изме­ни­лось, толь­ко нам при­хо­ди­лось вести себя с эти­ми чужа­ка­ми совсем смир­но, если, конеч­но, жизнь была доро­га.

Всем нам при­шлось при­не­сти при­ся­гу на вер­ность Орде­ну Дэго­на, а потом при­шел черед вто­рой и тре­тьей клятв, кото­рые кое-кто из нас тоже про­из­нес­ли. За все это они мог­ли ока­зать какую-нибудь услу­гу, или награ­дить чем-нибудь осо­бым – золо­том или вро­де того, а сопро­тив­лять­ся им было бес­по­лез­но – их ведь там, под водой, целые пол­чи­ща. Обыч­но они не под­ни­ма­лись на поверх­ность и не тро­га­ли людей, но если что-то понуж­да­ло их к это­му, то тогда сла­ду с ними не было ника­ко­го. Мы не дари­ли им рез­ных аму­ле­тов, как это дела­ли тузем­цы из южно­го моря, но и не зна­ли, что им надо, пото­му как кана­ки не рас­кры­ва­ли ни перед кем сво­их сек­ре­тов.

От нас тре­бо­ва­лось толь­ко регу­ляр­но при­но­сить им кого-нибудь в жерт­ву, снаб­жать вся­ки­ми дики­ми без­де­луш­ка­ми да еще давать при­ют в горо­де – вот тогда они гото­вы были оста­вить нас в покое. И еще они тер­петь не мог­ли посто­рон­них, чужа­ков, что­бы слу­хи о них не про­со­чи­лись за пре­де­лы горо­да – ново­му чело­ве­ку преж­де надо было помо­лить­ся за них. Так все мы и ока­за­лись в этом “Ордене Дэго­на” зато дети нико­гда не уми­ра­ли, а про­сто воз­вра­ща­лись назад к мате­ри Гид­ре и отцу Дэго­ну, от кото­рых мы все когда-то про­изо­шли… Йа! Йа! Ктул­ху фхтагн! Ф’н­глуи мгл‘Фнафх Ктул­ху Р’лия вга-нагл фхта­га.’.

Ста­рый Зэдок быст­ро впа­дал в состо­я­ние пол­но­го бре­да, тогда как я про­дол­жал сидеть, зата­ив дыха­ние. Несчаст­ный ста­рик – до каких гал­лю­ци­на­ций довел его хмель, а плюс ко все­му это окру­жа­ю­щее запу­сте­ние, раз­вал и хаос, сокру­шив­шие столь бога­тый на выдум­ку разум! Вско­ре он засто­нал и по его избо­рож­ден­ным глу­бо­ки­ми мор­щи­на­ми щекам застру­и­лись сле­зы, теряв­ши­е­ся в густой боро­де. – Боже, что же дове­лось мне пови­дать с той поры, когда я был пят­на­дца­ти­лет­ним маль­чиш­кой. Мене, мене, текел, упар­син! Как исче­за­ли люди, как они накла­ды­ва­ли на себя руки – когда слу­хи об этом дости­га­ли Эрк­ха­ма, Ипсви­ча, или дру­гих горо­дов, там счи­та­ли, что мы здесь все с ума посхо­ди­ли, вот как вы сей­час счи­та­е­те, что я тоже поме­шал­ся… Но, Боже мой, что мне дове­лось пови­дать за свою жизнь! Меня бы уже дав­но при­кон­чи­ли за все то, что я знаю, толь­ко я успел про­из­не­сти вто­рую клят­ву Дэго­на, а пото­му меня нель­зя тро­гать, если толь­ко их суд не при­зна­ет, что я созна­тель­но рас­ска­зал о том, что знаю… но тре­тью клят­ву я не про­из­не­су – я ско­рее умру, чем сде­лаю это…

А потом, при­мер­но когда Граж­дан­ская вой­на нача­лась, ста­ли под­рас­тать дети, кото­рые роди­лись после того сорок шесто­го года, да, неко­то­рые из них… Я тогда силь­но пере­пу­гал­ся и нико­гда боль­ше после той ужас­ной ночи не под­смат­ри­вал за ними, и боль­ше нико­гда их не видел – на всю жизнь тогда насмот­рел­ся. Нет, ни разу боль­ше не видел, ни одно­го. А потом я пошел на вой­ну, и если бы у меня хва­ти­ло тогда ума, то ни за что бы не вер­нул­ся в эти места, уехал бы потом куда гла­за гля­дят, толь­ко подаль­ше отсю­да. Но пар­ни­на­пи­са­ли мне, что дела идут в общем-то непло­хо, Это, навер­ное, пото­му, что после шесть­де­сят тре­тье­го в горо­де посто­ян­но нахо­ди­лись пра­ви­тель­ствен­ные вой­ска. А как вой­на закон­чи­лась, сно­ва наста­ли чер­ные вре­ме­на. Люди ста­ли раз­бе­гать­ся – мель­ни­цы не рабо­та­ли, мага­зи­ны закры­ва­лись, судо­ход­ство пре­кра­ти­лось, гавань слов­но зады­ха­лась – желез­ная доро­га тоже оста­но­ви­лась. Но они…они нико­гда не пере­ста­ва­ли пла­вать вверх и вниз по реке, туда-сюда, посто­ян­но при­бы­вая со сво­е­го про­кля­то­го, сата­нин­ско­го рифа – и с каж­дым днем все боль­ше окон зако­ла­чи­ва­лось, а из домов, в кото­рых вро­де бы никто не дол­жен жить, раз­да­ва­лись какие-то зву­ки…

Люди из дру­гих мест часто рас­ска­зы­ва­ют про нас вся­кие исто­рии – да и вы тоже, как послу­ша­ешь ваши вопро­сы, видать, наслы­ша­ны. Гово­рят обо вся­ких стран­ных вещах, кото­рые им вро­де бы то там, то здесь мере­щат­ся, или об укра­ше­ни­ях, кото­рые непо­нят­но отку­да взя­лись и неяс­но из чего сде­ла­ны. Но вся­кий раз никто не гово­рит ниче­го кон­крет­но­го. Никто ниче­му не верит. Все эти золо­тые дра­го­цен­но­сти назы­ва­ют пират­ским кла­дом, гово­рят, что люди в Иннс­мау­те боль­ные, или вооб­ще не в себе. А те, кто живет здесь, тоже ста­ра­ют­ся поре­же встре­чать­ся с незна­ком­ца­ми и чужа­ка­ми, побыст­рее выпро­во­дить их отсю­да, сове­ту­ют помень­ше совать нос куда не сле­ду­ет, осо­бен­но в вечер­нее вре­мя. Соба­ки все­гда лая­ли на них, лоша­ди отка­зы­ва­лись вез­ти, хотя когда маши­ны появи­лись, все опять ста­ло нор­маль­но.

В сорок шестом капи­тан Обед взял себе новую жену, кото­рую никто в горо­де ни разу не видел. Пого­ва­ри­ва­ли, что он вро­де бы сам-то не хотел, да ОНИ заста­ви­ли, а потом при­жил от нее тро­их детей: двое еще моло­ды­ми куда-то исчез­ли, а тре­тья – девуш­ка – внешне совсем нор­маль­ная, как все, даже в Евро­пу езди­ла учить­ся. Обед потом обман­ным путем выдал ее за одно­го пар­ня из Эрк­ха­ма – тот ни о чем даже не дога­дал­ся. Но на боль­шой зем­ле с иннс­маут­ски­ми пар­ня­ми никто не жела­ет сей­час иметь дело. Бар­на­ба Марш, кото­рый сей­час заправ­ля­ет дела­ми фаб­ри­ки, явля­ет­ся вну­ком Обе­да и его пер­вой жены, но отец его – Оне­си­фор, стар­ший сын Обе­да – тоже женил­ся на одной из них, при­чем с тех пор ее никто даже в гла­за не видел.

Сей­час для Бар­на­бы как раз наста­ло вре­мя пре­вра­ще­ния. Веки на гла­зах сомкнуть уже не может, да и весь меня­ет­ся. Гово­рят, одеж­ду он пока носит, но ско­ро спу­стит­ся под воду. Может, уже и так про­бо­вал – они ино­гда это дела­ют, для раз­мин­ки, что ли, а уж потом спус­ка­ют­ся окон­ча­тель­но. На людях его не виде­ли уже восемь, а то и все десять лет. Не знаю, как с ним живет его бед­ная жена – она сама родом из Ипсви­ча, а его лет пять­де­сят назад чуть не лин­че­ва­ли, когда он пытал­ся за ней уха­жи­вать. Сам Обед умер в семь­де­сят вось­мом, да и от сле­ду­ю­ще­го за ним поко­ле­ния тоже в живых нико­го не оста­лось

– дети от пер­вой жены умер­ли, а осталь­ные… Бог зна­ет… Рокот при­лив­ных волн ста­но­вил­ся все гром­че, и по мере, уси­ле­ния при­ли­ва настро­е­ние ста­ри­ка посте­пен­но меня­лось от сен­ти­мен­таль­ной слез­ли­во­сти к насто­ро­жен­но­сти и даже стра­ху. Вре­мя от вре­ме­ни он делал пау­зы в сво­ем рас­ска­зе и все так же огля­ды­вал­ся через пле­чо, или бро­сал взгля­ды в сто­ро­ну рифа, и, несмот­ря на всю абсурд­ность его рас­ска­за, я не мог изба­вить­ся от ощу­ще­ния, что так­же раз­де­ляю его насто­ро­жен­ность. Вско­ре голос его зазву­чал гром­че, как-то прон­зи­тель­нее, слов­но он пытал­ся за счет напря­же­ния голо­со­вых свя­зок хоть немно­го при­обод­рить себя. – Ну, а вы-то сами что ниче­го не ска­же­те? Как вам само­му-то живет­ся в таком горо­де, где все гни­ет и раз­ва­ли­ва­ет­ся, за зако­ло­чен­ны­ми дверь­ми кто-то копо­шит­ся, крях­тит, сви­стит, пол­за­ет по тем­ным под­ва­лам и чер­да­кам, а вам само­му то и дело хочет­ся огля­нуть­ся? А? Как нра­вит­ся каж­дую ночь слы­шать какое-то завы­ва­ние, что доно­сит­ся со сто­ро­ны зала “Орде­на Дэго­на”, и дога­ды­вать­ся, какие зву­ки при­ме­ши­ва­ют­ся к это­му вою? По душе ли слы­шать все эти пес­но­пе­ния, что доле­та­ют в канун мая и в день всех свя­тых со сто­ро­ны наше­го ужас­но­го мыса? Как вам все это? Или счи­та­е­те, что ста­рик совсем спя­тил, а? Так вот, ска­жу вам, моло­дой чело­век, что все это еще не самое худ­шее!

Сей­час Зэдок уже почти сры­вал­ся на крик, при­чем безум­ные инто­на­ции его голо­са начи­на­ли все­рьез пугать меня. – И не надо тара­щить­ся на меня таки­ми гла­за­ми – я ска­зал Обе­ду Мар­шу, что он попа­дет в ад и навсе­гда там оста­нет­ся! Хе-хе… В аду, вот и все! И до меня ему не добрать­ся – я ниче­го тако­го не сде­лал и нико­му ни о чем не рас­ска­зал…

А вы, моло­дой чело­век?.. Ну лад­но, если рань­ше нико­му не рас­ска­зы­вал, то вам сей­час рас­ска­жу! А вы сиди­те спо­кой­но и слу­шай­те, да, слу­шай меня, сынок, – я об этом еще нико­му не рас­ска­зы­вал… Я ска­зал, что после той ночи нико­гда боль­ше за ними не под­гля­ды­вал но я все рав­но кое-что раз­уз­нал! Хочешь узнать, что такое насто­я­щий кош­мар, а? Ну так вот, самый насто­я­щий кош­мар, это не то, что эти мор­ские дья­во­лы уже сде­ла­ли, а что они еще толь­ко соби­ра­ют­ся сде­лать! Они года­ми при­во­ди­ли в город сво­их тва­рей, кото­рых под­ни­ма­ли с самых мор­ских глу­бин — в послед­нее вре­мя, прав­да, ста­ли чуть реже это делать. Дома, что сто­ят к севе­ру от реки меж­ду Уотер- и Мэйн-стрит, про­сто кишат ими – сами­ми дья­во­ла­ми и теми, кото­рых они при­во­лок­ли с собой; и когда они будут гото­вы… ска­зал, когда они под­го­то­вят­ся..! Ты слы­шишь меня?! Гово­рю тебе, я знаю, что это за тва­ри – я видел их одна­жды ночью, когда… иех-аххх-ах е’ях­хх… Вопль ста­ри­ка про­зву­чал настоль­ко неожи­дан­но и был напол­нен таким нече­ло­ве­че­ским стра­хом, что я едва не сва­лил­ся в обмо­рок. Его гла­за, устрем­лен­ные мимо меня в сто­ро­ну зло­вон­но­го моря, были гото­вы бук­валь­но вылез­ти из орбит, тогда как на лице запе­чат­лел­ся ужас, достой­ный пер­со­на­жа гре­че­ской тра­ге­дии. Кост­ля­вая рука ста­ри­ка с чудо­вищ­ной силой впи­лась мне в пле­чо, но сам он даже не поше­ве­лил­ся, когда я так­же повер­нул­ся, желая посмот­реть, что же такое он там раз­гля­дел.

Мне пока­за­лось, что я не вижу ниче­го осо­бен­но­го. Раз­ве что поло­са при­лив­ной вол­ны в одном месте ока­за­лась чуть уже и слов­но вне­зап­но подер­ну­лась мел­кой рябью, тогда как окру­жав­шие ее вол­ны были оди­на­ко­во ров­ны­ми и глад­ки­ми. Но теперь уже сам Зэдок лихо­ра­доч­но затряс меня – я повер­нул­ся, что­бы уви­деть, в какую мас­ку тра­ги­че­ско­го ужа­са пре­вра­ти­лось его лицо, а сквозь подра­ги­ва­ю­щий шепот, нако­нец, про­рвал­ся и насто­я­щий голос:

– Ухо­ди отсю­да! Ухо­ди ско­рее! Они уви­де­ли нас – ухо­ди и спа­сай свою жизнь! Не теряй ни мину­ты – теперь они уже зна­ют… Беги, ско­рее, уно­си ноги из это­го горо­да…

Еще одна тяже­лая вол­на выплес­ну­лась на осы­па­ю­щий­ся остов неко­гда суще­ство­вав­ше­го здесь при­ча­ла, и тот­час же при­глу­шен­ный шепот ста­ри­ка пере­рос в новый нече­ло­ве­че­ский, леде­ня­щий кровь вопль: “Й‑яаахххх!… яхаааааа!…”

Преж­де, чем я успел хотя бы немно­го прий­ти в себя, он осла­бил хват­ку, снял с мое­го пле­ча свою ладонь и оша­ле­ло бро­сил­ся в сто­ро­ну улиц, чуть заби­рая к севе­ру, что­бы обо­гнуть раз­ва­ли­ны ста­рой склад­ской сте­ны.

Я сно­ва посмот­рел на море, но теперь там уже точ­но ниче­го не было; затем под­нял­ся, вышел на Уотер-стрит и гля­нул вдоль нее в север­ном направ­ле­нии, хотя там, похо­же, уже про­стыл и след Зэдо­ка Алле­на.

IV

Едва ли мне удаст­ся опи­сать то настро­е­ние, кото­рое про­из­вел на меня этот эпи­зод – мучи­тель­ный, жал­кий, но одно­вре­мен­но безум­ный, какой-то гро­теск­ный, все­ля­ю­щий ощу­ще­ние непе­ре­да­ва­е­мо­го ужа­са. Паре­нек из бака­лей­ной лав­ки пре­ду­пре­ждал меня, что может про­изой­ти нечто подоб­ное, и все же реаль­ность пре­взо­шла все мои ожи­да­ния, вызвав в душе чув­ство пол­ней­ше­го смя­те­ния и глу­бо­кой тре­во­ги. Какой бы наив­ной ни каза­лась мне услы­шан­ная исто­рия, явная искрен­ность тона и непод­дель­ный страх Зэдо­ка пере­да­лись и мне, вызвав все более уси­ли­ва­ю­ще­е­ся бес­по­кой­ство, слив­ше­е­ся воеди­но с моим преж­ним отвра­ще­ни­ем и к это­му горо­ду, и к завис­шей над ним мрач­ной тени поро­ка и гибе­ли.

Воз­мож­но, поз­же мне удаст­ся тща­тель­но про­се­ять все полу­чен­ные све­де­ния и отобрать сре­ди них кру­пи­цы исти­ны, отде­лив их от насло­е­ний исто­ри­че­ских алле­го­рий, хотя тогда мне хоте­лось лишь одно­го – по край­ней мере, на вре­мя выки­нуть все это из голо­вы. К сча­стью, срок назна­чен­но­го отъ­ез­да при­бли­жал­ся с отрад­ной неот­вра­ти­мо­стью – мои часы пока­зы­ва­ли пят­на­дцать минут вось­мо­го, – а пото­му я поста­рал­ся настро­ить свои мыс­ли на самый что ни на есть ней­траль­ный и прак­ти­че­ский лад, и быст­ро заша­гал по пустын­ным ули­цам в направ­ле­нии гости­ни­цы, что­бы забрать свой багаж и сесть на дол­го­ждан­ный авто­бус, кото­рый дол­жен был отпра­вить­ся ров­но в восемь.

Несмот­ря на то, что золо­ти­стый свет уста­ло­го лет­не­го солн­ца при­да­вал древним кры­шам и осы­па­ю­щим­ся дымо­хо­дам отте­нок неко­ей роман­ти­че­ской пре­ле­сти и даже уми­ро­тво­рен­но­сти, я поче­му-то то и дело роб­ко огля­ды­вал­ся через пле­чо. Что и гово­рить, я горел жела­ни­ем как мож­но ско­рее поки­нуть этот про­пах­ший зло­во­ни­ем и оку­тан­ный стра­хом Иннс­маут, и очень рас­счи­ты­вал на то, что в горо­де все же оты­щет­ся еще какой-нибудь авто­бус поми­мо того, кото­рым управ­лял зло­ве­ще­го вида парень по фами­лии Сар­джент. Впро­чем, несмот­ря на всю свою спеш­ку, я все же изред­ка огля­ды­вал­ся по сто­ро­нам и заме­чал, что бук­валь­но с каж­до­го тихо­го угла окру­жав­ших меня улиц откры­вал­ся вид на какую-нибудь при­ме­ча­тель­ную архи­тек­тур­ную деталь, тем более, что по при­бли­зи­тель­ным под­сче­там, мне вполне долж­но было хва­тить полу­ча­са, что­бы пре­одо­леть рас­сто­я­ние, отде­ляв­шее меня от гости­ни­цы.

Изу­чая предо­став­лен­ную мне бака­лей­щи­ком импро­ви­зи­ро­ван­ную схе­му горо­да и ста­ра­ясь отыс­кать марш­рут, кото­рым мне до это­го еще не дово­ди­лось вос­поль­зо­вать­ся, я вме­сто уже зна­ко­мой мне Марш-стрит решил добрать­ся до город­ской пло­ща­ди по дру­гой ули­це. Уже на под­хо­де к ней я заме­тил несколь­ко раз­роз­нен­ных групп каких-то людей, кото­рые, как мне пока­за­лось, о чем-то тай­ком пере­шеп­ты­ва­лись друг с дру­гом, а затем, достиг­нув пло­ща­ди, уви­дел, что у две­рей Джилм­эн-хау­за собра­лась доволь­но вну­ши­тель­ная тол­па празд­ной на вид пуб­ли­ки. Пока я полу­чал свой багаж, они, каза­лось, не сво­ди­ли с меня сво­их выпу­чен­ных, водя­ни­стых, неми­га­ю­щих глаз, а пото­му я искренне, хотя во мно­гом и без­осно­ва­тель­но пона­де­ял­ся на то, что они не ока­жут­ся мои­ми спут­ни­ка­ми в пред­сто­я­щем путе­ше­ствии.

Где-то неза­дол­го до вось­ми пока­зал­ся гро­хо­чу­щий авто­бус, в салоне кото­ро­го сиде­ло три пас­са­жи­ра. Когда он оста­но­вил­ся, один из пар­ней с под­черк­ну­то гроз­ным видом подо­шел к спу­стив­ше­му­ся на тро­туар води­те­лю и про­бор­мо­тал ему несколь­ко нераз­бор­чи­вых слов. Затем Сар­джент выво­лок из сало­на паке­ты с поч­той и газе­та­ми и про­шел в фойе гости­ни­цы, тогда как пас­са­жи­ры – та же тро­и­ца, кото­рую я имел воз­мож­ность наблю­дать утром в Нью­б­э­ри­пор­те, – про­шар­ка­ла к тро­туа­ру и обме­ня­лась несколь­ки­ми гор­тан­ны­ми сло­ва­ми со сто­яв­ши­ми там без­дель­ни­ка­ми, при­чем то, что мне уда­лось услы­шать из их реплик, никак не похо­ди­ло на англий­ский язык. Я под­нял­ся в салон и занял то же самое место, на кото­ром ехал сюда, одна­ко еще до того как мне уда­лось как сле­ду­ет устро­ить­ся, вновь появил­ся Сар­джент, при­няв­ший­ся что-то бор­мо­тать сво­им хрип­ло­ва­тым, над­трес­ну­тым и в целом доволь­но мерз­ким голо­сом.

Как вско­ре выяс­ни­лось, мне чер­тов­ски не повез­ло. По его сло­вам, что-то слу­чи­лось с дви­га­те­лем – пока ехал из Нью­б­э­ри­пор­та, все, вро­де бы, было в поряд­ке, а сей­час вот взял и заба­рах­лил, так что ехать на таком авто­бу­се в Эрк­хам никак нель­зя. Увы, до кон­ца дня почи­нить его не удаст­ся, а кро­ме него в горо­де сей­час нет ника­ко­го сво­бод­но­го транс­пор­та, на кото­ром мож­но было не то, что­бы до Эрк­ха­ма добрать­ся, а и вооб­ще куда-то уехать из Иннс­мау­та. Сар­джент еще неко­то­рое вре­мя выра­жал свое сожа­ле­ние, одна­ко, мне не оста­ва­лось ниче­го ино­го, как зано­че­вать в заве­де­нии Джилм­эна. Как знать, может мне удаст­ся дого­во­рить­ся о при­ем­ле­мой цене за номер, одна­ко, это и в самом деле оста­ва­лось един­ствен­ным, что я мог сде­лать в сло­жив­шей­ся ситу­а­ции.

Охва­чен­ный горь­кой тос­кой от столь неожи­дан­но­го кру­ше­ния всех моих пла­нов, и отча­ян­но нена­ви­дя саму мысль о том, что при­дет­ся про­ве­сти ночь в этом затх­лом, полу­тем­ном горо­де, я спу­стил­ся из авто­бу­са и вновь вошел в вести­бюль гости­ни­цы, где мрач­но­ва­тый и доволь­но стран­ный ноч­ной клерк ска­зал мне, что я могу оста­но­вить­ся в номе­ре 428.

Рас­по­ла­гал­ся он на пред­по­след­нем эта­же, по его сло­вам, был доволь­но про­стор­ным, цена была вполне под­хо­дя­щей, все­го один дол­лар в сут­ки.

Подав­ляя в себе все вос­по­ми­на­ния о том, что мне дове­лось услы­шать в Нью­б­э­ри­пор­те об этой гости­ни­це, я рас­пи­сал­ся в кни­ге гостей, упла­тил дол­лар и поз­во­лил пор­тье отне­сти свой чемо­дан. После это­го я и сам поплел­ся вслед за угрю­мым слу­жи­те­лем наверх, пре­одо­лев три про­ле­та поскри­пы­ва­ю­щих лест­нич­ных сту­пе­ней и прой­дя по запы­лен­ным кори­до­рам, в кото­рых, как мне пока­за­лось, не было замет­но ни малей­ших при­зна­ков жиз­ни. Пред­на­зна­чав­ша­я­ся мне ком­на­та ока­за­лась доволь­но мрач­ной, с самой про­стой, деше­вой мебе­лью и дву­мя окна­ми, выхо­див­ши­ми на доволь­но тем­ный, окайм­лен­ный невы­со­кой кир­пич­ной сте­ной внут­рен­ний двор. Чуть выше про­сту­па­ла пано­ра­ма тянув­ших­ся в запад­ном направ­ле­нии вет­хих крыш, а за ними в отда­ле­нии мая­чи­ли про­сто­ры забо­ло­чен­ной сель­ской мест­но­сти. В даль­нем кон­це кори­до­ра рас­по­ла­га­лась ван­на – гне­ту­щее, чуть ли не антич­ных вре­мен поме­ще­ние с древним мра­мор­ным умы­валь­ни­ком, жестя­ным обо­гре­ва­те­лем, туск­лой элек­три­че­ской лам­поч­кой и заплес­не­ве­лы­ми дере­вян­ны­ми пане­ля­ми, едва при­кры­вав­ши­ми водо­про­вод­ные тру­бы.

Посколь­ку было еще доволь­но свет­ло, я сно­ва вышел на пло­щадь и огля­дел­ся в поис­ках места, где мож­но было бы поужи­нать, по-преж­не­му ловя на себе крайне недру­же­люб­ные взгля­ды празд­ных зевак. С уче­том того, что лав­ка зна­ко­мо­го бака­лей­щи­ка была уже закры­та, мне при­шлось вос­поль­зо­вать­ся услу­га­ми того само­го ресто­ра­на, кото­рый был отверг­нут мною пона­ча­лу. Сог­бен­ный, узко­го­ло­вый муж­чи­на со став­ши­ми уже почти для меня при­выч­ны­ми выпу­чен­ны­ми, неми­га­ю­щи­ми гла­за­ми да плос­ко­но­сая деви­ца с неимо­вер­но тол­сты­ми и неук­лю­жи­ми рука­ми взя­лись за мое обслу­жи­ва­ние. К сво­е­му нема­ло­му облег­че­нию я обна­ру­жил, что основ­ная часть про­дук­тов, кото­ры­ми поль­зо­ва­лись в этом заве­де­нии, пред­став­ля­ла из себя кон­сер­вы и рас­фа­со­ван­ные паке­ты.

С меня хва­ти­ло мис­ки овощ­но­го супа с крэ­ке­ра­ми, сра­зу после чего я вер­нул­ся в свою уны­лую ком­на­ту, пред­ва­ри­тель­но купив у по-преж­не­му угрю­мо­го пор­тье лежав­шие на рахи­тич­ной стой­ке вечер­нюю газе­ту и какой-то заси­жен­ный муха­ми жур­нал.

Когда ста­ло смер­кать­ся, я вклю­чил чах­лую элек­три­че­скую лам­поч­ку, висев­шую над изго­ло­вьем деше­вой метал­ли­че­ской кро­ва­ти, и попы­тал­ся про­дол­жить нача­тое ранее чте­ние. Мне хоте­лось чем угод­но занять свой мозг, посколь­ку я отчет­ли­во пони­мал, что не испы­таю ника­ко­го удо­воль­ствия, если ста­ну и даль­ше тер­зать себя мыс­ля­ми обо всех урод­ствах это­го древ­не­го, изъ­еден­но­го сле­да­ми пор­чи горо­да, тем паче, что я все еще нахо­дил­ся в его пол­ной вла­сти. Безум­ная исто­рия, кото­рую мне дове­лось услы­шать из уст пре­ста­ре­ло­го пья­ни­цы, отнюдь не сули­ла при­ят­ных сно­ви­де­ний, а пото­му я решил, что чем реже буду вспо­ми­нать его дикие, водя­ни­стые гла­за, тем будет луч­ше.

Поми­мо это­го я решил не осо­бен­но сосре­до­то­чи­вать свое вни­ма­ние на том, что неиз­вест­ный мне фаб­рич­ный инспек­тор рас­ска­зал кас­си­ру желез­но­до­рож­но­го вок­за­ла в Нью­б­э­ри­пор­те о Джилм­эн-хау­зе и при­зрач­ных голо­сах его ноч­ных посто­яль­цев. Было бы гораз­до луч­ше и спо­кой­нее так­же вытес­нить из сво­е­го созна­ния образ того чело­ве­ка в тиа­ре, кото­ро­го я заме­тил в чер­ном двер­ном про­еме мест­ной церк­ви – лицо это пере­пол­ня­ло меня таким ужа­сом, что новые вос­по­ми­на­ния о нем при­чи­ни­ли бы мое­му рас­суд­ку лиш­ние и совер­шен­но ненуж­ные стра­да­ния. Воз­мож­но, мне дей­стви­тель­но уда­лось бы отвлечь­ся от столь без­ра­дост­ных дум, не будь окру­жав­шая меня обста­нов­ка гости­нич­но­го номе­ра столь непри­гляд­ной и затх­лой. Имен­но эта могиль­ная заплес­не­ве­лость в соче­та­нии с все­про­ни­ка­ю­щим, зло­вон­ным и, каза­лось, про­пи­тав­шим весь город рыбьим запа­хом, вновь и вновь под­тал­ки­ва­ла мой утом­лен­ный рас­су­док к мыс­лям о смер­ти и раз­ло­же­нии.

Дру­гое обсто­я­тель­ство, кото­рое вызва­ло у меня нема­лое бес­по­кой­ство, заклю­ча­лось в том, что на внут­рен­ней сто­роне две­ри моей ком­на­ты не было ника­кой защел­ки или задвиж­ки. Пер­во­на­чаль­но тако­вая суще­ство­ва­ла, о чем отчет­ли­во сви­де­тель­ство­ва­ли остав­ши­е­ся сле­ды от шуру­пов, одна­ко срав­ни­тель­но недав­но запо­ры поче­му-то были сня­ты. Ско­рее все­го, по при­чине их полом­ки – в столь вет­хом стро­е­нии бук­валь­но на каж­дом углу встре­ча­лись какие-то дефек­ты и неис­прав­но­сти, Несколь­ко раз­до­са­до­ван­ный дан­ным обсто­я­тель­ством, я при­нял­ся осмат­ри­вать ком­на­ту и вско­ре, к сво­е­му нема­ло­му удив­ле­нию, обна­ру­жил лежав­шую на шка­фу для белья двер­ную задвиж­ку, при­чем, судя по рас­по­ло­же­нию отвер­стий на ней и на две­ри, мне пока­за­лось, что это была имен­но та, недав­но сня­тая. Что­бы хотя бы немно­го отвлечь­ся от мрач­ных раз­ду­мий и пере­жи­ва­ний, я при­нял­ся при­ла­жи­вать задвиж­ку на преж­нее место, для чего вос­поль­зо­вал­ся пор­та­тив­ным и весь­ма удоб­ным набо­ром инстру­мен­тов, в кото­рый вхо­ди­ла и отверт­ка, и с кото­рым я нико­гда не рас­ста­вал­ся во вре­мя сво­их­по­ез­док. Задвиж­ка и в самом деле вста­ла точ­но на свое преж­нее место, и я облег­чен­но вздох­нул, когда обна­ру­жил, что смо­гу перед сном отно­си­тель­но надеж­но запе­реть дверь. Дело было даже не в том, что я имел какие-то реаль­ные опа­се­ния на этот счет – про­сто, нахо­дясь в заве­де­ни­ях подоб­но­го типа и клас­са, все­гда при­ят­но иметь перед гла­за­ми хоть какой-то атри­бут, любой, пусть даже самый при­ми­тив­ный сим­вол без­опас­но­сти. На двух боко­вых две­рях, соеди­няв­ших мой номер с сосед­ни­ми, задвиж­ки были на месте, но я все же поза­бо­тил­ся о том, что­бы как сле­ду­ет под­вин­тить удер­жи­ва­ю­щие их шуру­пы.

Раз­де­вать­ся я все же не осме­лил­ся, а про­сто снял плащ, гал­стук и обувь, и воз­на­ме­рил­ся читать до тех пор, пока сон окон­ча­тель­но не смо­рит меня. Вынув из чемо­да­на кар­ман­ный фонарь, я пере­ло­жил его в кар­ман брюк, что­бы иметь воз­мож­ность взгля­нуть на часы, если неожи­дан­но проснусь посре­ди ночи. Сон, одна­ко, никак не при­хо­дил. Когда я пре­кра­тил ана­ли­зи­ро­вать свои мыс­ли, то к соб­ствен­но­му неудо­воль­ствию обна­ру­жил, что слов­но непро­из­воль­но к чему-то при­слу­ши­ва­юсь – совер­шен­но непо­нят­но­му и одно­вре­мен­но жут­ко­ва­то­му. Похо­же, рас­сказ того инспек­то­ра все же ока­зал на меня более тре­вож­ное впе­чат­ле­ние, неже­ли мне каза­лось преж­де. Я сно­ва попы­тал­ся, было, читать, но вско­ре обна­ру­жил, что не спо­со­бен вос­при­нять и строч­ки.

Спу­стя неко­то­рое вре­мя мне пока­за­лось, что я и в самом деле слы­шу доно­ся­ще­е­ся из кори­до­ра раз­ме­рен­ное поскри­пы­ва­ние сту­пе­ней и поло­виц, как если бы по ним кто-то шел, и неволь­но уди­вил­ся тому, что имен­но в столь позд­ний час ком­на­ты гости­ни­цы вдруг ста­ли запол­нять­ся посто­яль­ца­ми. Голо­сов, прав­да, слыш­но не было, и до меня вне­зап­но дошло, что пол поскри­пы­ва­ет как-то необыч­но, слов­но пере­дви­га­ю­щий­ся по нему чело­век – или даже несколь­ко людей – ста­ра­ют­ся сту­пать как мож­но более тихо, бук­валь­но кра­ду­чись. Мне это опре­де­лен­но не понра­ви­лось, и я все­рьез засо­мне­вал­ся, сто­ит ли в подоб­ной ситу­а­ции вооб­ще ста­рать­ся заснуть. Как я уже успел убе­дить­ся, город был насе­лен поис­ти­не стран­ны­ми типа­ми, а кро­ме того здесь, насколь­ко мне было извест­но, уже отме­ча­лись слу­чаи зага­доч­но­го исчез­но­ве­ния людей. Не была ли эта гости­ни­ца вооб­ще имен­но тем заве­де­ни­ем подоб­но­го рода, где чело­ве­ка могут запро­сто убить, хотя бы ради денег? (По мне, прав­да, едва ли мож­но было ска­зать, что я купа­юсь в рос­ко­ши и набит день­га­ми), или, может, мест­ные жите­ли подоб­ным дико­ва­тым спо­со­бом выра­жа­ют свою непри­язнь к поче­му-то при­влек­шим их вни­ма­ние при­ез­жим? Не мог­ли ли мои сего­дняш­ние про­гул­ки, сопро­вож­дав­ши­е­ся регу­ляр­ным загля­ды­ва­ни­ем в само­дель­ную кар­ту, при­влечь их повы­шен­ное вни­ма­ние к моей скром­ной пер­соне? Я пой­мал себя на мыс­ли о том, что и в самом деле, похо­же, пре­бы­ваю в доволь­но нер­воз­ном состо­я­нии, если даже несколь­ко слу­чай­ных поскри­пы­ва­ний поло­виц в кори­до­ре наво­дят меня на подоб­ные мыс­ли, – и все же с сожа­ле­ни­ем поду­мал о том, что не воору­жен.

Нако­нец я почув­ство­вал как бре­мя уста­ло­сти, в кото­ром, одна­ко, не было и наме­ка на сон­ли­вость, ста­ло слиш­ком тяже­лым, а пото­му запер наруж­ную дверь на ключ, потом на недав­но уста­нов­лен­ную задвиж­ку, выклю­чил свет и улег­ся на жест­кую, неров­ную кро­вать, пред­ва­ри­тель­но, как и заду­мал, сняв гал­стук и баш­ма­ки. В ноч­ной тишине каж­дый сла­бый шорох казал­ся чуть ли не оглу­ши­тель­ным, а кро­ме того мое созна­ние бук­валь­но уто­па­ло в пото­ках хао­тич­ных и весь­ма мало­при­ят­ных мыс­лей. Я уже начал сожа­леть о том, что выклю­чил свет, одна­ко чув­ство без­мер­ной уста­ло­сти не поз­во­ля­ло мне сно­ва встать и подой­ти к выклю­ча­те­лю. После доволь­но дол­го­го и отча­ян­но томи­тель­но­го ожи­да­ния я вновь рас­слы­шал поскри­пы­ва­ние сту­пе­ней лест­ни­цы и поло­виц в кори­до­ре, сме­нив­ше­е­ся мяг­ким, но чер­тов­ски зна­ко­мым зву­ком, явив­шим­ся как бы зло­ве­щим завер­ше­ни­ем всех моих тре­вож­ных ожи­да­ний. У меня не было и тени сомне­ний в том, что кто-то пыта­ет­ся осто­рож­но, роб­ко, неслыш­но – отпе­реть дверь клю­чом.

Воз­мож­но, мои ощу­ще­ния от осо­зна­ния дан­но­го зна­ка явной угро­зы ока­за­лись не столь обострен­ны­ми, как того мож­но было бы в подоб­ной ситу­а­ции ожи­дать, но про­изо­шло это по той про­стой при­чине, что сво­и­ми преды­ду­щи­ми смут­ны­ми стра­ха­ми я уже отча­сти под­го­то­вил нер­вы к подоб­но­му потря­се­нию. Вро­де бы без осо­бо­го на то осно­ва­ния, я все это вре­мя был, мож­но ска­зать, наче­ку, что явно дало мне неко­то­рое пре­иму­ще­ство в новых и пока не до кон­ца понят­ных мне усло­ви­ях сгу­ща­ю­щей­ся опас­но­сти. И все же я не мог не при­знать, что пере­ход от раз­мы­то­го и некон­крет­но­го пред­чув­ствия беды к реаль­но­му вос­при­я­тию ее кон­крет­ных при­зна­ков ока­зал на меня поис­ти­не шоки­ру­ю­щее воз­дей­ствие, мощ­ным уда­ром обру­шив­шись на мой утом­лен­ный рас­су­док. Мне как-то даже в голо­ву не при­шло, что подоб­ное шур­ша­ние мог­ло быть все­го лишь резуль­та­том самой баналь­ной чело­ве­че­ской ошиб­ки, и все, о чем я мог поду­мать в те мину­ты, сво­ди­лось лишь к чьей то зло­ве­щей целе­устрем­лен­но­сти, а пото­му я застыл, ско­ван­ный смер­тель­ной непо­движ­но­стью, и тре­вож­но ожи­дая, какой же сле­ду­ю­щий шаг пред­при­мет мой неви­ди­мый и непро­шен­ный гость.

Спу­стя неко­то­рое вре­мя осто­рож­ное шур­ша­ние стих­ло и я услы­шал, как кто- то отпер дверь в смеж­ную, рас­по­ло­жен­ную с север­ной сто­ро­ны от меня ком­на­ту, после чего испы­та­нию на проч­ность под­верг­лась уже дверь, соеди­няв­шая эту ком­на­ту с моей. Убе­див­шись в без­успеш­но­сти сво­их попы­ток – задвиж­ка, к сча­стью, выдер­жа­ла, – зага­доч­ный субъ­ект, поскри­пы­вая поло­ви­ца­ми, поки­нул поме­ще­ние. Вско­ре все эта после­до­ва­тель­ность дей­ствий и зву­ков повто­ри­лась, но уже со сто­ро­ны южной от меня ком­на­ты: вновь мяг­кий скре­жет клю­ча или отмыч­ки в зам­ке, подер­ги­ва­ние руч­ки две­ри и негром­кое поскри­пы­ва­ние уда­ля­ю­щих­ся шагов. На сей раз слух под­ска­зал мне, что таин­ствен­ный взлом­щик уда­лил­ся по кори­до­ру в сто­ро­ну лест­ни­цы и стал спус­кать­ся по ней: он, оче­вид­но, понял, что все его уси­лия так и оста­нут­ся тщет­ны­ми, а пото­му оста­вил – по край­ней мере, на неко­то­рое вре­мя свои попыт­ки, опре­де­лен­но воз­на­ме­рив­шись обду­мать сло­жив­шу­ю­ся ситу­а­цию.

Та готов­ность, с кото­рой я уже через несколь­ко мгно­ве­ний при­сту­пил к раз­ра­бот­ке кон­крет­но­го пла­на дей­ствий, сви­де­тель­ство­ва­ла о том, что внут­ренне я дав­но был готов подоб­ной надви­га­ю­щей­ся угро­зе, и в тече­ние ряда часов под­со­зна­тель­но гото­вил­ся к воз­мож­но­му бег­ству. Я сра­зу же смек­нул, что не сле­ду­ет дожи­дать­ся повто­ре­ния ковар­ным незна­ком­цем попы­ток про­ник­нуть ко мне в ком­на­ту или, тем более, упо­вать на то, что мне каким-то обра­зом удаст­ся про­ти­во­сто­ять подоб­но­му втор­же­нию, а вме­сто это­го надо как мож­но ско­рее уно­сить ноги. Пер­вое, что я дол­жен был сей­час сде­лать, это по воз­мож­но­сти живым поки­нуть гости­ни­цу, при­чем не по лест­ни­це и через вести­бюль, а каким-то иным путем.

Неслыш­но встав с кро­ва­ти, я зажег фонарь и про­шел к настен­но­му выклю­ча­те­лю висев­шей над кро­ва­тью лам­пы, что­бы в туск­лых лучах ее све­та рас­пи­хать по кар­ма­нам самые необ­хо­ди­мые мне вещи для после­ду­ю­ще­го бег­ства налег­ке.

Послы­шал­ся щел­чок, одна­ко ниче­го не про­изо­шло – элек­три­че­ство, похо­же, было отклю­че­но, Я сра­зу понял, что в дей­ствие был пущен какой-то направ­лен­ный про­тив меня зло­ве­щий и доста­точ­но широ­ко­мас­штаб­ный план, хотя суть его по-преж­не­му усколь­за­ла от мое­го пони­ма­ния. Я все так же сто­ял и щел­кал бес­по­лез­ным теперь выклю­ча­те­лем, когда мой слух вновь раз­ли­чил доно­сив­ше­е­ся отку­да-то сни­зу негром­кое, при­глу­шен­ное поскри­пы­ва­ние и, как мне пока­за­лось, чьи­то голо­са. Спу­стя несколь­ко секунд я, одна­ко, понял, что глу­бо­кие, низ­кие зву­ки едва ли были нату­раль­ны­ми чело­ве­че­ски­ми голо­са­ми, посколь­ку хрип­лое, гру­бое тяв­ка­нье и совер­шен­но нечле­но­раз­дель­ное буль­ка­нье не име­ли ника­ко­го отно­ше­ния к нор­маль­ной чело­ве­че­ской речи. В тот же момент мне вновь на память при­шло то, что ска­зал тот фаб­рич­ный инспек­тор о зву­ках, доно­сив­ших­ся до него в ночи, когда он так­же нахо­дил­ся в этой полу­раз­ва­лив­шей­ся, омер­зи­тель­ной гости­ни­це.

Вос­поль­зо­вав­шись фона­рем, я сунул в кар­ма­ны кое-какие лич­ные вещи, наце­пил шля­пу и на цыпоч­ках про­шел к окну, что­бы оце­нить свои шан­сы к бег­ству имен­но таким путем. Вопре­ки суще­ство­вав­шим офи­ци­аль­ным пред­пи­са­ни­ям, пожар­ной лест­ни­цы с этой сто­ро­ны гости­ни­цы не было, а пото­му под окна­ми моей ком­на­ты на чет­вер­том эта­же про­сти­ра­лось лишь моще­ное булыж­ни­ком про­стран­ство внут­рен­не­го дво­ра. Спра­ва и сле­ва к гости­ни­це при­мы­ка­ли какие-то древ­ние и столь же вет­хие кир­пич­ные построй­ки явно нежи­ло­го назна­че­ния; их пока­тые кры­ши отсто­я­ли на отно­си­тель­но неболь­шом, во вся­ком слу­чае, вполне доступ­ном для прыж­ка рас­сто­я­нии. Что­бы достичь кром­ки любой из этих постро­ек, мне, одна­ко, нуж­но было нахо­дить­ся в ком­на­те отсто­я­щей от моей соб­ствен­ной на пару номе­ров впра­во или вле­во, и мой рас­су­док сра­зу же при­сту­пил к про­ра­бот­ке вари­ан­тов того, каким обра­зом я смог бы осу­ще­ствить необ­хо­ди­мое пере­ме­ще­ние.

О том, что­бы вый­ти в кори­дор, есте­ствен­но, не мог­ло быть и речи; мало того, что вни­зу сра­зу услы­ша­ли бы звук моих шагов, но мог­ло вооб­ще полу­чить­ся так, что дверь в нуж­ную мне ком­на­ту ока­жет­ся запер­та. Таким обра­зом, сво­ей цели я мог бы достичь – если ее вооб­ще мож­но было достичь, лишь про­хо­дя через отно­си­тель­но менее проч­ные внут­рен­ние две­ри, соеди­ня­ю­щие ком­на­ты друг с дру­гом, сокру­шая при этом зам­ки и задвиж­ки силой сво­е­го кор­пу­са и плеч, кото­рым пред­сто­я­ло дей­ство­вать напо­до­бие тара­на. Подоб­ный план дей­ствий пока­зал­ся мне вполне при­ем­ле­мым с уче­том шат­ко­сти и непроч­но­сти всех здеш­них кон­струк­ций и запо­ров, хотя я и отда­вал себе отчет в том, что подоб­ную опе­ра­цию не удаст­ся про­ве­сти совер­шен­но бес­шум­но. Основ­ной мой рас­чет делал­ся на стре­ми­тель­ность про­дви­же­ния, а так­же на то, что пре­сле­до­ва­те­ли не успе­ют раз­га­дать мой замы­сел и отре­зать пути к бег­ству, рань­ше меня открыв отмыч­кой дверь нуж­ной мне ком­на­ты. Свою соб­ствен­ную дверь я пред­ва­ри­тель­но забар­ри­ка­ди­ро­вал изнут­ри при помо­щи неболь­шо­го комо­да, кото­рый пере­дви­гал мед­лен­ны­ми шаж­ка­ми, ста­ра­ясь про­из­во­дить как мож­но мень­ше шума.

При этом я осо­зна­вал, что реаль­ные шан­сы к спа­се­нию у меня весь­ма неве­ли­ки, а пото­му, в общем-то, был готов к любой непри­ят­но­сти. В сущ­но­сти, даже если мне уда­лось бы достичь крыш тех стро­е­ний, это все рав­но не гаран­ти­ро­ва­ло успе­ха, посколь­ку после это­го надо было еще спу­стить­ся на зем­лю и поки­нуть сам город. Прав­да, на руку мне игра­ло то обсто­я­тель­ство, что сосед­ние дома явно пусто­ва­ли и пре­бы­ва­ли в состо­я­нии край­ней раз­ру­хи, при­чем на каж­дом их эта­же в изоби­лии зия­ли чер­ные окон­ные про­емы.

Вспом­нив струк­ту­ру кар­ты, нари­со­ван­ной моло­дым бака­лей­щи­ком, я смек­нул, что наи­бо­лее пред­по­чти­тель­ным путем к бег­ству будет марш­рут, про­ле­га­ю­щий в южном направ­ле­нии, а пото­му решил начать с две­ри, кото­рая вела имен­но в южную сосед­нюю ком­на­ту. Еще несколь­ко секунд ушло на выяс­не­ние того фак­та, что откры­ва­лась она, к сожа­ле­нию, на меня, а когда я отпер свой засов и обна­ру­жил, что с дру­гой сто­ро­ны его дуб­ли­ру­ет точ­но такой же, при­чем запер­тый, то и вовсе убе­дил­ся в ее абсо­лют­ной непри­год­но­сти в каче­стве поли­го­на для опро­бо­ва­ния моей физи­че­ской силы. Мыс­лен­но вычерк­нув из сво­е­го созна­ния дан­ное направ­ле­ние к бег­ству, я, тем не менее, стал осто­рож­но при­дви­гать к этой две­ри кро­вать, посколь­ку не исклю­чал, что про­ры­вать­ся ко мне могут так­же и отсю­да.

Север­ная дверь откры­ва­лась, к сча­стью, от меня, а пото­му я решил даже убе­див­шись в том, что она так­же запер­та на задвиж­ку с про­ти­во­по­лож­ной сто­ро­ны, – что мне пред­сто­ит имен­но на ней испы­тать свое сча­стье. Если бы мне уда­лось достичь крыш зда­ний на Пэйн­стрит и бла­го­по­луч­но спу­стить­ся на зем­лю, то, воз­мож­но, я смог бы про­скольз­нуть через внут­рен­ний двор и сосед­ние или, про­ти­во­по­лож­ные стро­е­ния, и ока­зать­ся на одной из сосед­них улиц. В любом слу­чае, я наме­ре­вал­ся пер­вым делом достичь Вашинг­гон-стрит, а затем как мож­но ско­рее поки­нуть рай­он город­ской пло­ща­ди. При этом мне, по воз­мож­но­сти, сле­до­ва­ло избе­гать Пэйн-стрит, посколь­ку имен­но на ней нахо­ди­лась пожар­ная стан­ция, кото­рая мог­ла быть откры­та даже ночью.

Пере­би­рая в моз­гу все эти мыс­ли, я оки­ды­вал взгля­дом рас­ки­нув­ше­е­ся подо мной уны­лое и жал­кое море про­гнив­ших крыш, в дан­ный момент осве­щен­ных луча­ми почти пол­ной луны. Спра­ва от меня пано­ра­му пере­се­кал чер­не­ю­щий раз­рез устья реки, к кото­ро­му слов­но при­кле­и­лись построй­ки опу­стев­шей фаб­ри­ки и быв­шей желез­но­до­рож­ной стан­ции. А еще даль­ше про­сти­ра­лись без­дей­ству­ю­щее полот­но желез­ной доро­ги и шос­се на Роули, кото­рые тяну­лись через рав­нин­ную боло­ти­стую мест­ность, усе­ян­ную ост­ров­ка­ми более сухой и воз­вы­шен­ной, порос­шей чах­лым кустар­ни­ком зем­ли. Рас­по­ла­гав­ший­ся сле­ва от меня уча­сток тер­ри­то­рии, изре­зан­ный при­то­ка­ми реки, казал­ся бли­же, а узкая доро­га на Ипсвич беле­со поблес­ки­ва­ла в лучах лун­но­го све­та. С моей сто­ро­ны гости­ни­цы не была вид­на мест­ность, про­сти­рав­ша­я­ся к югу, в направ­ле­нии Эрк­ха­ма, хотя имен­но туда я и наме­ре­вал­ся в даль­ней­шем дви­гать­ся.

Я все еще пре­бы­вал в состо­я­нии бес­плод­ных раз­ду­мий над тем, когда имен­но мне пред­при­нять ата­ку на север­ную дверь, и как это луч­ше все­го сде­лать, что­бы полу­чи­лось не осо­бен­но шум­но, когда неожи­дан­но заме­тил, что глу­хое бор­мо­та­ние доно­сив­ше­е­ся отку­да-то сни­зу, сме­ни­лось новым и более гром­ким поскри­пы­ва­ни­ем поло­виц. Сквозь фра­му­гу вход­ной две­ри внутрь ком­на­ты про­ник­ли сла­бые, подра­ги­ва­ю­щие лучи све­та, а пол кори­до­ра про­тяж­но засто­нал под воз­дей­стви­ем гро­мозд­кой пере­ме­ща­ю­щей­ся тяже­сти. При­глу­шен­ные голо­са с каж­дой секун­дой зву­ча­ли все более отчет­ли­во, и вско­ре сме­ни­лись доволь­но реши­тель­ным сту­ком в дверь.

На какое-то мгно­ве­ние я зата­ил дыха­ние и замер на месте. Каза­лось, мину­ла целая веч­ность, но мои нозд­ри тут же под­ска­за­ли мне, что вез­де­су­щий и тош­но­твор­ный рыб­ный запах как-то вне­зап­но окреп, слов­но сгу­стил­ся, обре­тя осо­бую рез­кость и отчет­ли­вость. Вско­ре стук повто­рил­ся – на сей раз это были уже более гром­кие и про­дол­жи­тель­ные уда­ры. Я понял, что наста­ло вре­мя дей­ство­вать, быст­ро ото­дви­нул засов север­ной две­ри и всем телом обру­шил­ся на нее. Во вход­ную дверь, меж­ду тем, уже отча­ян­но бара­ба­ни­ли, и я искренне наде­ял­ся на то, что эти зву­ки заглу­шат про­из­во­ди­мый мною гро­хот. Одна­жды начав свои попыт­ки взло­мать дверь, я уже не мог оста­но­вить­ся, сокру­шая тон­кую пере­го­род­ку и совер­ше­но не обра­щая вни­ма­ния на боль в левом пле­че и сотря­се­ние все­го тела. Проч­ность этой две­ри пре­взо­шла мои ожи­да­ния, одна­ко я настой­чи­во про­дол­жал свои попыт­ки. Бара­бан­ный гро­хот во вход­ную дверь меж­ду тем все уси­ли­вал­ся.

Нако­нец моя пре­гра­да не выдер­жа­ла, хотя и про­изо­шло это с таким оглу­ши­тель­ным шумом, что сна­ру­жи его про­сто не мог­ли не услы­шать. В тот же момент под сокру­ши­тель­ны­ми уда­ра­ми зако­лы­ха­лась и дверь моей ком­на­ты, – и в тот же момент в замоч­ных сква­жи­нах вход­ных две­рей в сосед­ние со мной ком­на­ты зло­ве­ще заскре­же­та­ли клю­чи. Ворвав­шись в смеж­ное поме­ще­ние, я пер­вым делом устре­мил­ся к вход­ной две­ри и успел защелк­нуть задвиж­ку преж­де, чем нахо­див­ши­е­ся в кори­до­ре суще­ства успе­ли отпе­реть замок; одна­ко, даже сде­лав это, я не мог не рас­слы­шать, как наруж­ный замок уже тре­тьей две­ри – той самой, из окна кото­рой я и наме­ре­вал­ся совер­шить пры­жок на про­сти­рав­ши­е­ся вни­зу кры­ши домов – так­же пыта­ют­ся отпе­реть клю­чом.

На какое-то мгно­ве­ние меня охва­ти­ло пол­ное отча­я­ние, посколь­ку очу­тить­ся в замкну­том поме­ще­нии, вооб­ще лишен­ном окон – а имен­но такой и ока­за­лась моя нынеш­няя оби­тель – пред­став­ля­лось мне пол­ней­шим пора­же­ни­ем. Меня захлест­ну­ла вол­на почти безум­но­го, непе­ре­да­ва­е­мо­го стра­ха, но в тот же момент взгляд упал на осве­щен­ные лучом фона­ря сле­ды, остав­лен­ные на пыль­ном полу тем самым таин­ствен­ным взлом­щи­ком, кото­рый не так дав­но пытал­ся про­ник­нуть отсю­да в мою ком­на­ту. Вслед за этим я, все еще не изба­вив­шись от ощу­ще­ния охва­тив­шей меня без­на­деж­но­сти, маши­наль­но рва­нул­ся к про­ти­во­по­лож­ной соеди­ни­тель­ной две­ри, что­бы обру­шить­ся на нее, сокру­шить так же, как и ее пред­ше­ствен­ни­цу и – если толь­ко задвиж­ка на вход­ной две­ри в нее, как и на две­ри в эту, вто­рую ком­на­ту, ока­жет­ся цела успеть запе­реть­ся изнут­ри, преж­де чем ее успе­ют открыть клю­чом из кори­до­ра.

Судь­бе было воль­но дать мне неболь­шую пере­дыш­ку, посколь­ку соеди­ни­тель­ная дверь пере­до мной была не толь­ко не запер­та, но и вооб­ще рас­пах­ну­та настежь. Через какую-то секун­ду я вле­тел в тре­тью ком­на­ту и тут же под­пер пле­чом и бед­ром вход­ную дверь, кото­рая как раз нача­ла, было, слег­ка при­от­кры­вать­ся вовнутрь. Мое неожи­дан­ное сопро­тив­ле­ние явно застиг­ло взлом­щи­ка врас­плох – он рез­ко отпря­нул, так что я смог без тру­да вста­вить задвиж­ку в пола­гав­ше­е­ся ей место на кося­ке две­ри.

Оста­но­вив­шись и пыта­ясь хотя бы немно­го отды­шать­ся, я услы­шал, что уда­ры по двум сосед­ним две­рям несколь­ко ослаб­ли, зато послы­ша­лись воз­буж­ден­ные голо­са со сто­ро­ны той боко­вой две­ри, кото­рую я под­пер кар­ка­сом кро­ва­ти. Я понял, что мои пре­сле­до­ва­те­ли все же ворва­лись в южную ком­на­ту и теперь энер­гич­но пыта­лись взло­мать соеди­ни­тель­ную дверь меж­ду нею и моим вре­мен­ным жили­щем. Одна­ко одно­вре­мен­но с этим я вновь услы­шал харак­тер­ный звук пово­ра­чи­ва­е­мо­го клю­ча, при­чем доно­сил­ся он уже со сто­ро­ны вход­ной две­ри сле­ду­ю­щей, рас­по­ло­жен­ной к севе­ру от меня ком­на­ты, и тут же понял, что имен­но отсю­да исхо­дит наи­бо­лее реаль­ная угро­за.

Север­ная соеди­ни­тель­ная дверь была широ­ко рас­пах­ну­та, но у меня не было вре­ме­ни про­ве­рять поло­же­ние задвиж­ки у вхо­да, посколь­ку в зам­ке его уже так­же начал пово­ра­чи­вать­ся ключ. Все, что мне оста­ва­лось сде­лать, это захлоп­нуть обе соеди­ни­тель­ные две­ри спра­ва и сле­ва от меня, и при­дви­нуть к ним уже зна­ко­мые пред­ме­ты – к одной комод, а к дру­гой кар­кас кро­ва­ти. В допол­не­ние ко всем этим мерам я под­тя­нул ко вход­ной две­ри мас­сив­ный мра­мор­ный умы­валь­ник. Разу­ме­ет­ся, я отчет­ли­во осо­зна­вал всю нена­деж­ность подоб­но­го рода укреп­ле­ний и все же наде­ял­ся на то, что они хотя бы недол­го про­дер­жат­ся и, таким обра­зом, я полу­чу воз­мож­ность выбрать­ся в окно и спу­стить­ся на кры­ши зда­ний, выхо­див­ших на Пэйн-стрит. Одна­ко даже в столь отча­ян­ный момент самый жут­кий страх у меня в душе вызы­ва­ли отнюдь не сомне­ния в надеж­но­сти моих вре­мен­ных басти­о­нов – нет, меня бук­валь­но начи­на­ло коло­тить при одной лишь мыс­ли о том, что за все это вре­мя никто из моих пре­сле­до­ва­те­лей не про­из­нес и даже не про­бор­мо­тал на фоне непре­рыв­но­го, запы­хав­ше­го­ся сопе­ния, вор­ча­ния и при­глу­шен­но­го, завы­ва­ю­ще­го гав­ка­нья ни одно­го чле­но­раз­дель­но­го сло­ва.

Пере­дви­нув мебель и бро­сив­шись к окну, я услы­шал еще более встре­во­жив­ший меня гомон, устре­мив­ший­ся по кори­до­ру в направ­ле­нии север­ной от меня ком­на­ты, и одно­вре­мен­но заме­тил, что зву­ки уда­ров с южной сто­ро­ны­стих­ли. Ста­ло ясно, что основ­ная часть моих про­тив­ни­ков реши­ла скон­цен­три­ро­вать уси­лия на весь­ма хилой и непроч­ной соеди­ни­тель­ной пере­го­род­ке, взло­мав кото­рую, они полу­чи­ли бы доступ непо­сред­ствен­но ко мне. Лун­ный свет заок­ном доволь­но ярко осве­щал кром­ку домов, и, мель­ком взгля­нув­на них, я понял, что пока­тая и какая-то осклиз­лая поверх­ность крыш, на одну из кото­рых мне пред­сто­я­ло при­зем­лить­ся, дела­ла мой пры­жок доволь­но-таки рис­ко­ван­ным меро­при­я­ти­ем,

При­ки­нув скла­ды­ва­ю­щу­ю­ся обста­нов­ку, я оста­но­вил свой выбор на том окне, кото­рое рас­по­ла­га­лось южнее, и наме­ре­вал­ся опу­стить­ся на внут­рен­ний скат кры­ши, после чего дока­раб­кать­ся до бли­жай­ше­го слу­хо­во­го окна. Разу­ме­ет­ся, я отда­вал себе пол­ный отчет в том, что даже ока­зав­шись внут­ри одной из вет­хих кир­пич­ных струк­тур, мне все рав­но не избе­жать пре­сле­до­ва­ния; и все же я наде­ял­ся на успех, наме­ре­ва­ясь зате­рять­ся в бес­чис­лен­ных зия­ю­щих двер­ных про­емах домов и затем­нен­ных внут­рен­них дво­рах, после чего, в кон­це кон­цов, добрать­ся до Вашинг­гон-стрит и выскольз­нуть из горо­да в южном направ­ле­нии.

Уда­ры по север­ной соеди­ни­тель­ной две­ри сопро­вож­да­лись ужа­са­ю­щим гро­хо­том, и я уви­дел, что тон­кая дере­вян­ная панель нача­ла трес­кать­ся. Несо­мнен­но, пре­сле­до­ва­те­ли раз­до­бы­ли и при­нес­ли какой-то мас­сив­ный пред­мет и ста­ли дей­ство­вать им напо­до­бие тара­на. Как ни стран­но, “кро­ват­ная” под­пор­ка пока дер­жа­лась, так что у меня появи­лась, по край­ней мере, воз­мож­ность испро­бо­вать свой шанс на спа­се­ние.

Лишь подой­дя к окну вплот­ную, я обна­ру­жил, что оно задра­пи­ро­ва­но тяже­лы­ми бар­хат­ны­ми што­ра­ми, цеп­ляв­ши­ми­ся за пере­кла­ди­ну вши­ты­ми в них брон­зо­вы­ми коль­ца­ми, и что став­ни с наруж­ной сто­ро­ны снаб­же­ны мас­сив­ной, высту­па­ю­щей нару­жу защел­кой. Стре­мясь мак­си­маль­но обез­опа­сить себя перед лицом пред­сто­я­ще­го доволь­но опас­но­го прыж­ка, я рез­ко подер­гал за што­ры и они, а вме­сте с ними и сама пере­кла­ди­на, сва­ли­лись на пол; после это­го я заце­пил два коль­ца за выступ защел­ки и выбро­сил ткань нару­жу. Тяже­лые склад­ки опу­сти­лись на при­ле­га­ю­щую кры­шу, после чего я убе­дил­ся, что и коль­ца, и задвиж­ка вполне выдер­жат вес мое­го тела. Таким обра­зом, цеп­ля­ясь за што­ры как за сво­е­го рода импро­ви­зи­ро­ван­ную вере­воч­ную лест­ни­цу, я стал спус­кать­ся вниз, остав­ляя поза­ди омер­зи­тель­ное и напол­нен­ное все­воз­мож­ны­ми гадо­стя­ми заве­де­ние, име­но­вав­ше­е­ся Джилм­эн- хау­зом.

Бла­го­по­луч­но сту­пив на рас­ша­тан­ные шифер­ные пла­сти­ны пока­той кры­ши, я доволь­но быст­ро, и даже ни разу не поскольз­нув­шись, достиг бли­жай­ше­го зия­ю­ще­го чер­но­го про­ема слу­хо­во­го окна. Гля­нув на окно гости­ни­цы, кото­рое поки­нул несколь­ко секунд назад, я заме­тил, что оно оста­ва­лось по-преж­не­му неосве­щен­ным и пустым, тогда как где-то в отда­ле­нии к севе­ру, за рас­сы­па­ю­щи­ми­ся дымо­хо­да­ми вид­не­лись зло­ве­ще поблес­ки­ва­ю­щие огни зала “Орде­на Дэго­на”, а так­же быв­ших бап­тист­ской и мето­дист­ской церк­вей, обра­зы кото­рых тот­час же отчет­ли­во и гроз­но всплы­ли в моем созна­нии. Во внут­рен­нем дво­ре подо мной, каза­лось, не было ни души, а пото­му я про­дол­жал питать роб­кую надеж­ду улиз­нуть отсю­да еще до того, как будет объ­яв­ле­на общая тре­во­га. Посве­тив фона­рем в про­ем слу­хо­во­го окна, я не обна­ру­жил под ним сту­пе­ней; впро­чем, высо­та была неболь­шой, а пото­му я ухва­тил­ся за его край и стал спол­зать вдоль кир­пич­ной клад­ки сте­ны, после чего, раз­жав руки, при­зем­лил­ся на запы­лен­ный и захлам­лен­ный сгнив­ши­ми ящи­ка­ми и боч­ка­ми пол.

Поме­ще­ние, в кото­ром я ока­зал­ся, име­ло доволь­но мерз­кий вид, одна­ко мне было уже не до впе­чат­ле­ний и эмо­ций, а пото­му я быст­ро устре­мил­ся к лест­нич­но­му про­ле­ту, на кото­рый наткнул­ся луч мое­го фона­ря, успев при этом все же мель­ком гля­нуть на наруч­ные часы они пока­зы­ва­ли два часа ночи. Сту­пе­ни отча­ян­но скри­пе­ли, но в целом каза­лись доста­точ­но надеж­ны­ми, а пото­му я опро­ме­тью бро­сил­ся вниз и, мино­вав вто­рой этаж, обо­ру­до­ван­ный под подо­бие амба­ра или сарая, ока­зал­ся на полу пер­во­го. Там цари­ло пол­ней­шее запу­сте­ние и пото­му каж­до­му мое­му шагу вто­ри­ло гул­кое эхо. Нако­нец я достиг ниж­не­го хол­ла, в даль­нем кон­це кото­ро­го уви­дел едва раз­ли­чи­мый све­тя­щий­ся пря­мо­уголь­ник, кото­рый, как я смек­нул, был при­зван обо­зна­чать выхо­дя­щий на Пэйн-стрит двер­ной про­ем. Напра­вив­шись, одна­ко, в про­ти­во­по­лож­ную сто­ро­ну, я уста­но­вил, что зад­няя дверь так­же откры­та, тут же бро­сил­ся к ней и, пере­ле­тев через пять камен­ных сту­пе­нек, ока­зал­ся на порос­шем тра­вой булыж­ном покры­тии внут­рен­не­го дво­ра.

Лун­ный свет сюда не про­ни­кал, одна­ко я и без него мог доста­точ­но непло­хо ори­ен­ти­ро­вать­ся даже без фона­ря. В неко­то­рых окнах Джилм­эн-хау­за мож­но было раз­ли­чить сла­бые про­блес­ки све­та и мне пока­за­лось, что я даже смут­но слы­шу доно­ся­щи­е­ся изнут­ри при­глу­шен­ные голо­са. Осто­рож­но сту­пая в направ­ле­нии Вашинг­гон-стрит, я обна­ру­жил несколь­ко рас­пах­ну­тых настежь две­рей и юрк­нул в первую же, наме­ре­ва­ясь таким обра­зом выбрать­ся нару­жу. Кори­дор за ней ока­зал­ся тем­ным, но когда я достиг про­ти­во­по­лож­но­го его кон­ца, то обна­ру­жил, что выхо­дя­щая на ули­цу дверь наглу­хо запер­та. Тогда я решил про­ве­рить сле­ду­ю­щее зда­ние и стал про­би­рать­ся обрат­но в сто­ро­ну внут­рен­не­го дво­ра, но, едва дой­дя до поро­га, оста­но­вил­ся как вко­пан­ный.

В этот самый момент из рас­пах­ну­тых две­рей Джилм­эн-хау­за выва­ли­лась вну­ши­тель­ных раз­ме­ров тол­па, состо­яв­шая из весь­ма сомни­тель­ных на вид существ – в тем­но­те рас­ка­чи­ва­лись зажжен­ные фона­ри, а воз­дух огла­шал­ся низ­ки­ми, хрип­лы­ми кри­ка­ми, в кото­рых не было абсо­лют­но ниче­го похо­же­го на англий­скую речь. Дви­га­лись они, надо ска­зать, весь­ма нере­ши­тель­но, и, как я вско­ре к соб­ствен­но­му облег­че­нию обна­ру­жил, совер­шен­но не пред­став­ля­ли себе, куда я мог поде­вать­ся. И все же меня вновь охва­тил самый насто­я­щий ужас при виде этих прак­ти­че­ски нераз­ли­чи­мых в дета­лях, но оди­на­ко­во ссу­ту­лив­ших­ся, шар­ка­ю­щих нога­ми и в целом крайне оттал­ки­ва­ю­щих существ. Хуже все­го было то, что в одном из них я опо­знал фигу­ру, обла­чен­ную в уже зна­ко­мый мне стран­ный наряд и с тиа­рой на голо­ве.

Когда тол­па ста­ла рас­те­кать­ся по внут­рен­не­му, дво­ру я испы­тал новый при­ступ стра­ха. А вдруг мне так и не удаст­ся най­ти в этом стро­е­нии выход на ули­цу? Рыбий запах сво­дил меня с ума, и я стал все­рьез опа­сать­ся, как бы от всей этой вони не сва­лить­ся в обмо­рок. Ощу­пью про­би­ра­ясь в направ­ле­нии ули­цы, я открыл дверь в холл и всту­пил в пустын­ную ком­на­ту, окон­ные про­емы кото­рой были закры­ты став­ня­ми, хотя рам на самих окнах не было. В счи­тан­ные секун­ды я выбрал­ся нару­жу, после чего тща­тель­но и осто­рож­но вер­нул створ­ки в преж­нее поло­же­ние.

Итак, я ока­зал­ся на Вашинг­гон-стрит и в пер­вое мгно­ве­ние не уви­дел на ней ни еди­ной живой души и ни огонь­ка, если не счи­тать белев­ше­го над голо­вой лун­но­го дис­ка. Вме­сте с тем, я явно раз­ли­чал доно­сив­ши­е­ся с несколь­ких сто­рон хрип­лые голо­са, звук шагов и какое-то стран­ное шле­па­нье, кото­рое отнюдь не похо­ди­ло на чело­ве­че­ские шаги. Мне нель­зя было терять ни секун­ды. Я доста­точ­но пред­став­лял себе направ­ле­ние даль­ней­ше­го про­дви­же­ния и очень обра­до­вал­ся тому обсто­я­тель­ству, что фона­ри на стол­бах не горе­ли, что, в общем-то, доволь­но часто наблю­да­лось по ночам в небо­га­тых про­вин­ци­аль­ных горо­дах. Неко­то­рые зву­ки доно­си­лись отку­да-то с юга, хотя я был твер­до наме­рен дви­гать­ся имен­но в этом направ­ле­нии. Кро­ме того, я знал, что по пути мне попа­дет­ся нема­ло пусту­ю­щих домов, в рас­пах­ну­тые две­ри кото­рых я все­гда смо­гу юрк­нуть, спа­са­ясь от воз­мож­ных пре­сле­до­ва­те­лей.

Шел я быст­ро, мяг­ко сту­пая и ста­ра­ясь дер­жать­ся побли­же к полу­раз­ру­шен­ным кар­ка­сам домов. Лишив­шись во вре­мя поспеш­но­го спус­ка из окна гости­ни­цы сво­ей шля­пы и поряд­ком рас­тре­пав­шись, я, даже при встре­че со слу­чай­ным про­хо­жим, имел нема­ло шан­сов быть неузнан­ным. На Бэйтс- стрит я шмыг­нул, было, в зия­ю­щий вести­бюль одно­го из домов, но, натолк­нув­шись там на две неук­лю­жие фигу­ры, тут же сно­ва ока­зал­ся на ули­це, и стал при­бли­жать­ся к како­му-то пере­крест­ку. В этом рай­оне я еще не успел побы­вать, но на кар­те моло­до­го бака­лей­щи­ка он был обо­зна­чен как доволь­но опас­ный, тем более, что в све­те луны я был виден здесь, как на ладо­ни. Я не стал пытать­ся обой­ти это место сто­ро­ной, посколь­ку любые обход­ные пути были чре­ва­ты поте­рей дра­го­цен­но­го вре­ме­ни, а так­же пер­спек­ти­вой ока­зать­ся на еще более осве­щен­ном месте. Самым разум­ным было про­сто и откры­то пере­сечь его, что я и сде­лал, ста­ра­ясь мак­си­маль­но ими­ти­ро­вать шар­ка­ю­щую поход­ку корен­ных жите­лей Иннс­мау­та, и моля Гос­по­да лишь о том, что­бы по пути не ока­за­лось ни одно­го их живо­го пред­ста­ви­те­ля, по край­ней мере, из чис­ла моих пре­сле­до­ва­те­лей.

Я не имел ни малей­ше­го пред­став­ле­ния о том, сколь вели­ки были мас­шта­бы дей­ствий и чис­лен­ность моих пре­сле­до­ва­те­лей, рав­но как и то, какую цель – поми­мо моей поим­ки – они при этом пре­сле­до­ва­ли. В горо­де уже отме­ча­лись пер­вые смут­ные при­зна­ки какой-то актив­но­сти, одна­ко, я рас­счи­ты­вал на то, что слу­хи о моем бег­стве из гости­ни­цы не успе­ли полу­чить доста­точ­но широ­ко­го рас­про­стра­не­ния. Я уже знал, что доволь­но ско­ро мне при­дет­ся свер­нуть на какую-нибудь дру­гую улоч­ку, хотя и веду­щую в том же направ­ле­нии, посколь­ку пони­мал, что та тол­па, что наве­да­лась за мной в гости­ни­цу, будет по-преж­не­му пытать­ся най­ти меня. Кро­ме того, я навер­ня­ка оста­вил нема­ло сле­дов в том ста­ром доме, по кото­рым мож­но было уста­но­вить, каким обра­зом я выбрал­ся на ули­цу.

Откры­тое про­стран­ство, как я и пред­по­ла­гал, ока­за­лось хоро­шо осве­ще­но, и в цен­тре его я уви­дел остат­ки какой-то окру­жен­ной желез­ной изго­ро­дью клум­бы. К сча­стью, побли­зо­сти от меня нико­го не было, хотя со сто­ро­ны город­ской пло­ща­ди про­дол­жал доно­сить­ся стран­ный и все нарас­та­ю­щий то ли гул, то ли рокот. Сосед­няя Саут-стрит ока­за­лась очень широ­кой и чуть под уклон вела непо­сред­ствен­но к бере­го­вой линии – с нее откры­ва­лась доволь­но обшир­ная пано­ра­ма мор­ской гла­ди, и я искренне наде­ял­ся на то, что в дан­ный момент никто отту­да не наблю­да­ет за тем, как я пере­се­каю ярко осве­щен­ное лун­ным све­том место.

Пока ничто не меша­ло мое­му про­дви­же­нию и ни один звук не давал осно­ва­ний подо­зре­вать, что пре­сле­до­ва­те­ли при­бли­жа­ют­ся. Огля­нув­шись, я непро­из­воль­но и все­го лишь на какую-то секун­ду сба­вил шаг, что­бы посмот­реть вдоль ули­цы в сто­ро­ну моря, пред­став­ляв­ше­го сей­час собой вели­ко­леп­ную, купа­ю­щу­ю­ся в лучах лун­но­го све­та пано­ра­му. Вда­ле­ке за лини­ей вол­но­ло­мов вид­не­лась тем­ная рас­плыв­ча­тая полос­ка рифа Дья­во­ла, и, взгля­нув на него, я не мог в оче­ред­ной раз не вспом­нить те зло­ве­щие леген­ды, кото­рые мне дове­лось услы­шать за послед­ние пол­то­ра суток – леген­ды, в кото­рых эта вере­ни­ца зазуб­рен­ных кам­ней пред­ста­ва­ла как самые насто­я­щие вра­та в цар­ство без­дон­но­го ужа­са и непо­сти­жи­мо­го урод­ства.

И в тот же миг, совер­шен­но неожи­дан­но для себя я уви­дел на отда­лен­ном рифе пере­ме­жа­ю­щи­е­ся про­блес­ки све­та. В том, что они были вполне реаль­ны­ми, у меня не оста­ва­лось ника­ких сомне­ний, и пото­му они вновь про­бу­ди­ли в моем разу­ме сле­пой, не под­да­ю­щий­ся ника­ко­му раци­о­наль­но­му осмыс­ле­нию страх. Муску­лы тела мгно­вен­но напряг­лись, гото­вые к стре­ми­тель­но­му и пани­че­ско­му рыв­ку впе­ред, и лишь некая под­со­зна­тель­ная осто­рож­ность да полу­гип­но­ти­че­ская заво­ро­жен­ность удер­жа­ли меня от поспеш­ных дей­ствий. В довер­ше­ние к это­му жут­ко­ва­то­му зре­ли­щу я уви­дел, как схо­жие вспыш­ки све­та выры­ва­ют­ся так­же с купо­ло­об­раз­ной кры­ши Джилм­эн-хау­за, мая­чив­шей к севе­ро-восто­ку поза­ди меня – это была серия ана­ло­гич­ных, раз­де­лен­ных совер­шен­но чет­ки­ми про­ме­жут­ка­ми мига­ний, кото­рые, вне вся­ко­го сомне­ния, явля­лись ответ­ны­ми сиг­на­ла­ми.

Ста­ра­ясь сдер­жать вере­ни­цу сме­ня­ю­щих друг дру­га импуль­сов и зано­во осо­знав всю ущерб­ность сво­е­го ничем неза­щи­щен­но­го, откры­то­го для воз­мож­но­го обзо­ра поло­же­ния, я про­вор­но, но по-преж­не­му отча­ян­но шар­кая нога­ми, побрел даль­ше, одно­вре­мен­но ста­ра­ясь не терять из виду тот дья­воль­ский и зло­ве­щий риф, поку­да кон­ту­ры Саут-стрит остав­ля­ли мне воз­мож­ность смот­реть в сто­ро­ну моря. Что озна­ча­ла вся эта зага­доч­ная про­це­ду­ра, я не имел ни малей­ше­го поня­тия, хотя и мож­но было пред­по­ло­жить, что она явля­лась состав­ной частью како­го-то стран­но­го риту­а­ла, имев­ше­го отно­ше­ние к рифу Дья­во­ла. Кро­ме того, я не исклю­чал, что при­быв­шая на неза­ме­чен­ном мною судне какая-то груп­па людей про­сто зачем-то выса­ди­лась на этих зло­ве­щих кам­нях. Вско­ре я стал пово­ра­чи­вать вле­во, оги­бая чах­лые остат­ки уга­са­ю­щей рас­ти­тель­но­сти, все так же погля­ды­вая на осве­щен­ный при­зрач­ным сия­ни­ем лет­ней луны оке­ан и наблю­дая за зага­доч­ны­ми вспыш­ка­ми этих таин­ствен­ных, непо­нят­но отку­да взяв­ших­ся баке­нов.

Вне­зап­но мой мозг прон­зи­ло осо­зна­ние чего-то неимо­вер­но ужас­но­го, поис­ти­не оше­лом­ля­ю­ще­го, лишив­шее меня послед­них остат­ков само­кон­тро­ля и заста­вив­шее опро­ме­тью, забыв про вся­кую мас­ки­ров­ку, бро­сить­ся бежать в южном направ­ле­нии, мимо зия­ю­щих чер­ных двер­ных про­емов и по-рыбьи гла­зе­ю­щих на меня окон домов, обле­пив­ших эту пустын­ную, кош­мар­ную ули­цу. Дело в том, что на какое-то мгно­ве­ние мой взгляд оста­но­вил­ся на зали­тых лун­ным све­том водах, запол­няв­ших про­стран­ство меж­ду рифом и бере­гом, и я с ужа­сом обна­ру­жил, что их поверх­ность была отнюдь не пустын­ной. Нет, сей­час они были запол­не­ны киша­щи­ми орда­ми каких-то едва раз­ли­чи­мых существ, кото­рые явно плы­ли в направ­ле­нии горо­да. Даже с того зна­чи­тель­но­го рас­сто­я­ния, кото­рое отде­ла­ло меня от них, и с уче­том мимо­лет­но­сти это­го взгля­да, я мог с опре­де­лен­но­стью ска­зать, что кача­ю­щи­е­ся голо­вы и взма­хи­ва­ю­щие руки были совер­шен­но чуж­до­го людям, абсо­лют­но ненор­маль­но­го вида, хотя сфор­му­ли­ро­вать или хотя бы как-то осмыс­лить про себя, в чем имен­но эта ненор­маль­ность выра­жа­лась, я бы не взял­ся.

Мой отча­ян­ный бег начал замед­лять­ся еще до того, как я достиг кон­ца квар­та­ла, посколь­ку сле­ва от себя я стал раз­ли­чать что-то похо­жее на шум или кри­ки орга­ни­зо­ван­ной тол­пы пре­сле­до­ва­те­лей. Это был топот ног, гор­тан­ные зву­ки и тарах­те­нье мото­ра, доно­сив­ши­е­ся отку­да-то со сто­ро­ны Феде­рал-стрит. В счи­тан­ные секун­ды мои пла­ны пре­тер­пе­ли корен­ные изме­не­ния – посколь­ку шос­се к югу от меня ока­зы­ва­лось, таким обра­зом, бло­ки­ро­ван­ным, мне сле­до­ва­ло най­ти какой-то дру­гой спо­соб выбрать­ся из Иннс­мау­та. Я сде­лал пау­зу и юрк­нул в пустой двер­ной про­ем, втайне раду­ясь тому, что смог пре­одо­леть ярко осве­щен­ный лун­ным све­том уча­сток пути еще до того, как пре­сле­до­ва­те­ли вышли на парал­лель­ную ули­цу.

То, что дошло до мое­го созна­ния несколь­ко минут спу­стя, несколь­ко охла­ди­ло мой пыл. Я как-то неожи­дан­но смек­нул: раз пре­сле­до­ва­те­ли дви­га­лись по сосед­ней ули­це, то они, ско­рее все­го не шли по моим горя­чим сле­дам, то есть не гна­лись непо­сред­ствен­но за мной, а про­сто отсе­ка­ли воз­мож­ные пути к бег­ству из горо­да. Но из это­го напра­ши­вал­ся вполне логич­ный вывод о том, что все ана­ло­гич­ные доро­ги, веду­щие из Иннс­мау­та, в насто­я­щий момент или вско­ре так­же будут бло­ки­ро­ва­ны, посколь­ку никто не мог с опре­де­лен­но­стью ска­зать, каким имен­но путем я наме­рен вос­поль­зо­вать­ся. Если все дей­стви­тель­но обсто­я­ло имен­но так, зна­чит, мне сле­до­ва­ло поки­дать город отнюдь не по доро­гам, а наобо­рот, дер­жась как мож­но даль­ше от них. Но воз­мож­но ли это, если иметь в виду, что мест­ность во всей окру­ге испещ­ре­на бес­чис­лен­ны­ми забо­ло­чен­ны­ми участ­ка­ми и мел­ки­ми речуш­ка­ми? На какое- то мгно­ве­ние мой разум начал давать сбои – как от прон­зи­тель­но­го осо­зна­ния соб­ствен­ной бес­по­мощ­но­сти, так и от замет­но уси­лив­ше­го­ся ощу­ще­ния рыбье­го запа­ха.

Имен­но тогда я вспом­нил о дав­но забро­шен­ной желез­но­до­рож­ной вет­ке, веду­щей на Роули, чья осно­ва­тель­но уло­жен­ная, поко­я­ща­я­ся на тол­стом слое щеб­ня, порос­шая тра­вой и бурья­ном поло­са по-преж­не­му ухо­ди­ла в севе­ро- запад­ном направ­ле­нии от рас­по­ла­гав­шей­ся непо­да­ле­ку от реки забро­шен­ной стан­ции. У меня сохра­нял­ся шанс на то, что вся эта бра­тия попро­сту забу­дет о ней, посколь­ку покры­тая зарос­ля­ми верес­ка пустын­ная поло­са была весь­ма труд­но­про­хо­ди­ма, и едва ли явля­лась имен­но тем путем, кото­рый избрал бы для себя отча­яв­ший­ся бег­лец. Я отчет­ли­во видел ее из окна гости­ни­цы и доста­точ­но хоро­шо пом­нил путь к стан­ции. В сво­ей началь­ной части она доволь­но хоро­шо про­смат­ри­ва­лась со сто­ро­ны доро­ги на Роули и с наи­бо­лее высо­ких точек в самом горо­де, но при жела­нии по ней мож­но было неко­то­рое рас­сто­я­ние про­полз­ти и остать­ся неза­ме­чен­ным за зарос­ля­ми чах­лой рас­ти­тель­но­сти. Как бы то ни было, ино­го выхо­да у меня не оста­ва­лось и я дол­жен был испы­тать свой шанс.

Забрав­шись вглубь сво­е­го пустын­но­го убе­жи­ща, я вновь све­рил­ся с кар­той бака­лей­щи­ка, под­све­чи­вая ее лучом фона­ри­ка. Пер­во-напер­во надо было каким-то обра­зом добрать­ся до самой желез­но­до­рож­ной вет­ки, и я сра­зу же поду­мал, что наи­бо­лее без­опас­ным будет дви­нуть­ся в сто­ро­ну Бэб­сон-стрит, затем повер­нуть на запад, после чего по доволь­но изви­ли­стой Бэнк-стрит, кото­рая тяну­лась вдоль устья реки, про­брать­ся к забро­шен­но­му и вет­хо­му стро­е­нию желез­но­до­рож­ной стан­ции. Наме­ре­ние напра­вить­ся имен­но в сто­ро­ну Бэб­сон-стрит объ­яс­ня­лось моим неже­ла­ни­ем повтор­но выхо­дить на тот откры­тый уча­сток пути, кото­рый я уже пере­се­кал, а так­же начи­нать про­дви­же­ние в запад­ном направ­ле­нии с такой широ­кой ули­цы как Саут-стрит.

Ока­зав­шись вновь на ули­це, я пере­шел на ее про­ти­во­по­лож­ную сто­ро­ну, наме­ре­ва­ясь как мож­но неза­мет­нее про­дви­гать­ся впе­ред. Со сто­ро­ны Феде­рал-стрит по-преж­не­му доно­си­лись шумы, и, обер­нув­шись, я вро­де бы заме­тил про­блеск све­та непо­да­ле­ку от того дома, через кото­рый мне уда­лось скрыть­ся из гости­ни­цы. Стре­мясь поско­рее поки­нуть этот рай­он, я про­вор­но затру­сил вдоль домов, моля Бога лишь о том, что­бы не попасть­ся на гла­за како­му-нибудь досу­же­му наблю­да­те­лю. Непо­да­ле­ку от угла Бэб­сон стрит я не без тре­во­ги заме­тил, что одно из стро­е­ний было все еще оби­та­е­мым, что под­твер­жда­лось нали­чи­ем на окнах штор; впро­чем, свет внут­ри не горел, а пото­му мне уда­лось мино­вать его без каких-либо при­клю­че­ний.

На Бэб­сон-стрит, кото­рая пере­се­ка­лась с Феде­рал-стрит и мог­ла, таким обра­зом, помочь мне лока­ли­зо­вать место­по­ло­же­ние моих пре­сле­до­ва­те­лей, я ста­рал­ся дер­жать­ся как мож­но бли­же к раз­ва­ли­ва­ю­щим­ся, неров­ным сте­нам домов; мне при­хо­ди­лось два­жды зами­рать в двер­ных про­емах, вся­кий раз, когда шум за спи­ной неожи­дан­но уси­ли­вал­ся. Откры­вав­ше­е­ся впе­ре­ди пустое про­стран­ство каза­лось широ­ким, пустын­ным и зали­тым лун­ным све­том, но теперь мне, к сча­стью, уже не надо было его пере­се­кать. Теперь я начал смут­но раз­ли­чать отго­лос­ки еще чьих-то при­глу­шен­ных зву­ков, а осто­рож­но выгля­нув из-за угла дома, уви­дел кры­тую маши­ну, кото­рая стре­ми­тель­но пере­сек­ла откры­тое про­стран­ство и устре­ми­лась в южном направ­ле­нии.

Пока я так сто­ял и наблю­дал, едва не зады­ха­ясь от рез­ко нахлы­нув­шей вол­ны рыбьей вони, омер­зи­тель­ность кото­рой пока­за­лась мне осо­бен­но рази­тель­ной после непро­дол­жи­тель­но­го про­ме­жут­ка отно­си­тель­но све­же­го воз­ду­ха, мне уда­лось раз­гля­деть груп­пу неук­лю­жих, неле­по воло­ча­щих ноги существ, кото­рые, чуть при­пры­ги­вая и шар­кая нога­ми, тащи­лись в том же направ­ле­нии, что и маши­на, и тут же понял, что это была груп­па, кото­рой, ско­рее все­го, пору­ча­лось охра­нять доро­гу на Ипсвич. Две из уви­ден­ных мною фигур были обла­че­ны в очень про­стор­ные одеж­ды, при­чем голо­ву одной укра­ша­ла высо­кая, заост­рен­ная квер­ху тиа­ра, сей­час ярко поблес­ки­ва­ю­щая в лучах лун­но­го све­та. Поход­ка это­го суще­ства была настоль­ко стран­ной, что я неволь­но вздрог­нул – мне пока­за­лось, что оно вооб­ще не столь­ко шло, сколь­ко пере­дви­га­лось прыж­ка­ми.

Когда послед­ний из чле­нов груп­пы скрыл­ся из виду, я про­дол­жил свое про­дви­же­ние; про­скольз­нув за угол, я поспеш­но пере­шел на дру­гую сто­ро­ну ули­цы, посколь­ку не мог исклю­чать, что какой-нибудь отстав­ший участ­ник пат­руль­ной груп­пы про­дол­жа­ет пле­стись сза­ди. Я по-преж­не­му слы­шал какие то ква­ка­ю­щие и посту­ки­ва­ю­щие зву­ки, доно­сив­ши­е­ся изда­ле­ка со сто­ро­ны город­ской пло­ща­ди, но все же пре­одо­лел началь­ный отре­зок пути без каких- либо непри­ят­но­стей.

Самые боль­шие опа­се­ния у меня вызы­ва­ла пред­сто­я­щая пер­спек­ти­ва оче­ред­но­го пере­се­че­ния широ­кой и зали­той лун­ным све­том Саут-стрит, тем более, что с нее откры­вал­ся вид на море, так что здесь мне при­шлось бы пере­жить несколь­ко весь­ма непри­ят­ных минут. Кто угод­но мог выгля­нуть из окна или еще отку­да-то, а, кро­ме того, любой отстав­ший член пат­ру­ля, уда­ляв­ше­го­ся по Элиот-стрит, так­же мог меня заме­тить. В послед­ний момент я решил все же поуме­рить свою прыть и пере­сечь откры­тое место шар­ка­ю­щей поход­кой боль­шин­ства корен­ных жите­лей Иннс­мау­та.

Когда перед моим взо­ром вновь пред­ста­ла пано­ра­ма моря – на сей раз уже спра­ва от меня, – я хотел, было, заста­вить себя вооб­ще не смот­реть на него, и все же не смог удер­жать­ся, хотя это и был мимо­лет­ный и в общем то косой взгляд, посколь­ку я по-преж­не­му про­дол­жал шар­кать в направ­ле­нии мая­чив­шей впе­ре­ди спа­си­тель­ной тени. Вопре­ки моим смут­ным ожи­да­ни­ям, я не заме­тил на море осо­бо зло­ве­щих пере­мен. Един­ствен­ное, что мог­ло при­влечь мое вни­ма­ние, была неболь­шая греб­ная шлюп­ка, направ­ляв­ша­я­ся в сто­ро­ну пустын­ных при­ча­лов – в ней я раз­ли­чил какой-то гро­мозд­кий, укры­тый бре­зен­том пред­мет. Хотя рас­сто­я­ние было нема­лым и я не мог раз­гля­деть подроб­но­стей, мне пока­за­лось, что на вес­лах сиде­ли какие-то типы с осо­бо оттал­ки­ва­ю­щей внеш­но­стью. Успел я раз­ли­чить так­же фигу­ры несколь­ких плов­цов, тогда как на отда­лен­ном чер­ном рифе мер­ца­ло какое-то сла­бое, но вполне устой­чи­вое сия­ние, а не те огонь­ки, кото­рые мне дове­лось наблю­дать преж­де, при­чем цвет у это­го блед­но­го заре­ва был какой-то необыч­ный, хотя я и не смог опре­де­лить, какой имен­но. Поверх пока­тых крыш дале­ко впе­ре­ди и чуть пра­вее высил­ся купол Джилм­эн-хау­за, хотя на сей раз он был объ­ят почти непро­гляд­ной тем­но­той. Рыбья вонь, кото­рая на несколь­ко минут, каза­лось, рас­се­я­лась от лег­ко­го дуно­ве­ния спа­си­тель­но­го и мило­серд­но­го ветер­ка, нахлы­ну­ла с новой, поис­ти­не оду­ря­ю­щей силой.

Не успел я еще до кон­ца прой­ти ули­цу, когда услы­шал зву­ки шагов оче­ред­ной груп­пы, кото­рая при­бли­жа­лась по Вашинг­тон-стрит с север­ной сто­ро­ны. Как толь­ко она достиг­ла широ­ко­го откры­то­го про­стран­ства, отку­да я впер­вые заме­тил столь встре­во­жив­шие меня мор­ские силу­эты, мне ста­ло ясно, что нас раз­де­ля­ет все­го один квар­тал – и неволь­но ужас­нул­ся при виде дья­воль­ски ано­маль­ных лиц этих существ, и какой-то соба­чьей, явно недо­че­ло­ве­че­ской, сог­бен­ной посту­пи. Одно из них пере­дви­га­лось про­сто по-обе­зья­ньи, вре­мя от вре­ме­ни каса­ясь длин­ны­ми рука­ми зем­ли, тогда как дру­гое – в том стран­ном наря­де и тиа­ре – вооб­ще не столь­ко шло, сколь­ко пры­га­ло. Толь­ко тогда я смек­нул, что это была та самая груп­па, кото­рую я видел во дво­ре Джилм­эн-хау­за, и она, судя по все­му, пре­сле­до­ва­ла меня наи­бо­лее плот­но. Когда несколь­ко типов гля­ну­ли в мою сто­ро­ну, я едва, было, не застыл на месте от стра­ха, одна­ко все же как-то заста­вил себя тащить­ся впе­ред все той же яко­бы при­выч­ной мне, шар­ка­ю­щей поход­кой. Вплоть до насто­я­ще­го вре­ме­ни я тол­ком не знаю, заме­ти­ли они меня или нет. Если да, то, зна­чит, моя улов­ка сра­бо­та­ла, и они ниче­го не запо­до­зри­ли, посколь­ку про­сле­до­ва­ли преж­ним кур­сом и пере­сек­ли откры­тое про­стран­ство, все вре­мя про­дол­жая изда­вать какие-то ква­ка­ю­щие, буль­ка­ю­щие, омер­зи­тель­но-гор­тан­ные зву­ки, в кото­рых я не мог разо­брать ни еди­но­го чело­ве­че­ско­го сло­ва. Вновь ока­зав­шись в тени, я преж­ней рыс­цой мино­вал несколь­ко поко­сив­ших­ся, рас­сы­па­ю­щих­ся домов, ста­ра­ясь как мож­но пол­нее рас­тво­рить­ся в окру­жав­шей меня ноч­ной теме­ни. Перей­дя на про­ти­во­по­лож­ную сто­ро­ну ули­цы, я на бли­жай­шем углу свер­нул на Бэйтс- стрит и побрел даль­ше, по-преж­не­му дер­жась побли­же к домам. Мне сно­ва повстре­ча­лись два дома, в кото­рых мож­но было раз­ли­чить при­зна­ки жиз­ни, а на верх­нем эта­же я даже заме­тил про­блес­ки сла­бо­го све­та, одна­ко и на сей раз все про­шло без каких-либо ослож­не­ний. Свер­нув наА­дамс-стрит, я почув­ство­вал себя в боль­шей без­опас­но­сти, одна­ко пере­жил насто­я­щий шок, когда из бли­жай­ше­го двер­но­го про­ема чуть ли не у меня под носом на ули­цу выскольз­нул какой-то чело­век. Он, прав­да, ока­зал­ся вдрызг­пьян, а пото­му я без осо­бо­го тру­да достиг склад­ских поме­ще­ний на Бэнк-стрит.

Ни одной живой души нель­зя было заме­тить на этой мерт­вой ули­це, тянув­шей­ся вдоль устья реки, а шум пада­ю­щей воды пол­но­стью заглу­шал мои шаги. До желез­но­до­рож­ной стан­ции путь был неблиз­кий, и кир­пич­ные гро­ма­ды склад­ских поме­ще­ний поче­му-то каза­лись мне сей­час даже более опас­ны­ми, чем фаса­ды жилых домов. Нако­нец я уви­дел древ­нее свод­ча­тое стро­е­ние стан­ции – точ­нее, то, что от нее оста­лось, – и напра­вил­ся пря­мо к путям, кото­рые начи­на­лись у его даль­не­го кон­ца.

Рель­сы осно­ва­тель­но про­ржа­ве­ли, одна­ко про­из­во­ди­ли впе­чат­ле­ние доволь­но целых, да и почти поло­ви­на шпал так­же пре­бы­ва­ла в доста­точ­но нор­маль­ном, креп­ком состо­я­нии. Идти, а тем более бежать по подоб­но­му покры­тию было крайне труд­но, одна­ко я ста­рал­ся изо всех сил и в целом раз­вил весь­ма при­лич­ную ско­рость. Неко­то­рое вре­мя пути про­ле­га­ли вдоль устья реки, одна­ко вско­ре я достиг длин­но­го кры­то­го моста, где они про­хо­ди­ли над голо­во­кру­жи­тель­ной без­дной. В зави­си­мо­сти от нынеш­не­го состо­я­ния моста мне пред­сто­я­ло опре­де­лить марш­рут даль­ней­ше­го пере­дви­же­ния. Если чело­век все же в состо­я­нии прой­ти по нему, я так и сде­лаю; если же нет, при­дет­ся вновь блуж­дать по ули­цам в поис­ках бли­жай­шей, и хотя бы отно­си­тель­но без­опас­ной пере­пра­вы.

Гро­ма­да похо­же­го на сарай моста при­зрач­но поблес­ки­ва­ла в лучах лун­но­го све­та, и я уви­дел, что, по край­ней мере, на про­тя­же­нии бли­жай­ших несколь­ких мет­ров шпа­лы были на месте. Всту­пив на него, я вклю­чил фонарь и едва не был сбит с ног несмет­ны­ми пол­чи­ща­ми выле­тев­ших отку­да-то лету­чих мышей. Бли­же к сере­дине моста меж­ду шпа­ла­ми зия­ла доволь­но широ­кая брешь, и я все­рьез забес­по­ко­ил­ся, что она ста­нет непре­одо­ли­мым пре­пят­стви­ем, одна­ко все же отва­жил­ся на отча­ян­ный пры­жок и каким-то обра­зом пре­одо­лел ее.

Мне было отрад­но сно­ва ока­зать­ся под луча­ми лун­но­го све­та, когда сво­ды моста каза­лись поза­ди. Рель­сы пере­се­ка­ли Ривер-стрит на одном с ней уровне, одна­ко сра­зу после это­го откло­ня­лись в сто­ро­ну, всту­пая в мест­ность, кото­рая все более похо­ди­ла на сель­скую, и где с каж­дым шагом все мень­ше ощу­щал­ся омер­зи­тель­ный, гни­лост­ный запах Иннс­мау­та. Здесь мне уже при­шлось всту­пить в еди­но­бор­ство с зарос­ля­ми чах­лых, но доволь­но колю­чих кустар­ни­ков и пол­зу­че­го верес­ка, осно­ва­тель­но потре­пав­ших мою одеж­ду, одна­ко я и не думал роп­тать, посколь­ку в слу­чае неожи­дан­ной опас­но­сти они мог­ли бы стать доста­точ­но снос­ным укры­ти­ем от воз­мож­ных пре­сле­до­ва­те­лей, При этом я ни на мину­ту не забы­вал, что боль­шая часть марш­ру­та мое­го пере­дви­же­ния мог­ла про­смат­ри­вать­ся с доро­ги на Роули.

Совер­шен­но неожи­дан­но нача­лась забо­ло­чен­ная мест­ность – здесь про­хо­ди­ла толь­ко одна колея, стлав­ша­я­ся по невы­со­кой, порос­шей тра­вой насы­пи сре­ди замет­но поре­дев­ше­го кустар­ни­ка. Затем попал­ся свое­об­раз­ный ост­ро­вок более при­под­ня­той суши – рель­сы здесь про­хо­ди­ли через про­ры­тый в нем про­ход, окру­жен­ный с обе­их сто­рон кана­ва­ми, так­же обиль­но порос­ши­ми тра­вой и кустар­ни­ком. Дан­ное есте­ствен­ное укры­тие ока­за­лось как нель­зя более кста­ти, посколь­ку имен­но в этом месте доро­га на Роули, если пола­гать­ся на резуль­та­ты моей реко­гнос­ци­ров­ки из окна гости­ни­цы, про­хо­ди­ла в опас­ной бли­зо­сти от желез­но­до­рож­ною полот­на. Сра­зу по окон­ча­нии зем­ля­но­го про­ема она долж­на была пере­се­кать его и уда­лять­ся на более без­опас­ное рас­сто­я­ние, Пока же мне при­хо­ди­лось про­яв­лять осо­бую бди­тель­ность и радо­вать­ся уже тому, что желез­ную доро­гу, похо­же, пока никто не пат­ру­ли­ро­вал.

Непо­сред­ствен­но перед тем как вой­ти в этот про­ем, я бро­сил корот­кий взгляд назад, одна­ко, пре­сле­до­ва­ния не обна­ру­жил. С это­го рас­сто­я­ния рас­сы­па­ю­щи­е­ся шпи­ли и кры­ши Иннс­мау­та, окру­жен­ные жел­то­ва­тым, вол­шеб­ным сия­ни­ем лун­но­го све­та, каза­лись очень даже сим­па­тич­ны­ми и чуть ли не воз­душ­ны­ми, и я неволь­но поду­мал о том, как же пре­крас­но они смот­ре­лись до того, как над горо­дом завис­ла эта страш­ная тень неве­до­мо­го про­кля­тия. Вслед за этим, когда я пере­вел взгляд от горо­да вглубь суши, мое вни­ма­ние при­влек­ло нечто не столь уми­ро­тво­ря­ю­щее и даже пуга­ю­щее, при­чем настоль­ко, что я поне­во­ле на мгно­ве­ние застыл на месте.

То, что я уви­дел – или мне это лишь пока­за­лось? – пред­став­ля­ло собой некое вол­но­об­раз­ное колы­ха­ние, кото­рое наблю­да­лось дале­ко к югу. Вско­ре я понял, что по доро­ге на Ипсвич пере­дви­га­ет­ся гро­мад­ная тол­па неве­до­мых мне существ. Рас­сто­я­ние было слиш­ком боль­шим, а пото­му дета­лей я не раз­ли­чал, одна­ко вид этой про­дви­га­ю­щей­ся колон­ны меня крайне встре­во­жил. Слиш­ком уж стран­но она колы­ха­лась и неесте­ствен­но ярко поблес­ки­ва­ла в лучах сме­стив­шей­ся к это­му вре­ме­ни к запа­ду круг­лой луны. Несмот­ря на то, что ветер дул сей­час в про­ти­во­по­лож­ном направ­ле­нии, я вро­де даже разо­брал нечто похо­жее на отда­лен­ный шум, а доле­тав­шее до моих ушей какое-то дья­воль­ское цара­па­нье и мыча­ние пока­за­лись еще более отвра­ти­тель­ны­ми и гроз­ны­ми, чем все те зву­ки, кото­рые мне дово­ди­лось слы­шать до это­го.

В моем моз­гу про­ле­те­ла вере­ни­ца самых непри­ят­ных и, более того, отча­ян­ных дога­док. Я поче­му-то поду­мал о тех кош­мар­ных иннс­маут­ских тва­рях, кото­рые, как мне рас­ска­зы­ва­ли, без­вы­лаз­но скры­ва­лись в гигант­ских, зло­вон­ных мура­вей­ни­ках, бук­валь­но запо­ло­нив­ших все мор­ское побе­ре­жье. На память при­шли и те неве­до­мые мне плов­цы, кото­рых я видел дале­ко в море. Более того, если при­нять во вни­ма­ние чис­лен­ность всех тех групп, кото­рые мне уже дове­лось наблю­дать в эту ночь, а так­же тех отря­дов, кото­рые в насто­я­щее вре­мя, оче­вид­но, охра­ня­ли выхо­див­шие из горо­да доро­ги, мас­со­вость новой тол­пы пре­сле­до­ва­те­лей каза­лась стран­но боль­шой для почти без­люд­но­го Иннс­мау­та.

Отку­да же мог­ла взять­ся вся эта арма­да, в насто­я­щий момент пред­став­шая перед моим взо­ром? Неуже­ли те древ­ние, таин­ствен­ные ката­ком­бы и в самом деле были запо­ло­не­ны пол­чи­ща­ми пред­ста­ви­те­лей неви­дан­ной и неиз­вест­ной нико­му жиз­ни? А может, некое зага­доч­ное суд­но и в самом деле сса­ди­ло всех их на тот дья­воль­ский риф? Но кто они и поче­му ока­за­лись здесь? Ведь если столь вну­ши­тель­ный отряд бро­дит по доро­ге на Ипсвич, не мог­ло ли ока­зать­ся так, что пат­ру­ли и на дру­гих доро­гах так­же суще­ствен­но уси­ле­ны?

Я всту­пил в порос­ший кустар­ни­ком про­ем в насы­пи и при­нял­ся мед­лен­но про­дви­гать­ся по нему, когда в оче­ред­ной раз почув­ство­вал нахлы­нув­шую неиз­вест­но отку­да вол­ну тош­но­твор­но­го рыбье­го запа­ха. Неуже­ли ветер столь стре­ми­тель­но изме­нил свое направ­ле­ние и стал заду­вать с моря, про­но­сясь над всем горо­дом? Ско­рее все­го, так оно и было, посколь­ку я тот­час же стал раз­ли­чать шоки­ро­вав­шее меня гор­тан­ное бор­мо­та­ние, доно­сив­ше­е­ся с той сто­ро­ны, где досе­ле не было слыш­но ни зву­ка. Но теперь к ним при­ме­ши­ва­лись и дру­гие зву­ки нечто вро­де слит­но­го, мас­со­во­го хло­па­нья или посту­ки­ва­ния, поче­му-то наве­вав­ше­го на меня обра­зы само­го отвра­ти­тель­но­го и жут­ко­го свой­ства. Я про­сто не знал, что и поду­мать о той вол­но­об­раз­но колы­хав­шей­ся мас­се неве­до­мых тва­рей, пере­ме­щав­шей­ся по доро­ге на Ипсвич.

Вне­зап­но все эти зву­ки и рыбья вонь как-то разом уси­ли­лись, окреп­ли, так что я на мгно­ве­ние даже замер на месте, бла­го­да­ря судь­бу за то, что ока­зал­ся на вре­мя при­крыт воз­вы­ша­ю­щим­ся кра­ем зем­ля­но­го про­ема. Имен­но здесь доро­га на Роули про­хо­ди­ла почти рядом со ста­рым желез­но­до­рож­ным полот­ном, преж­де чем через несколь­ко десят­ков мет­ров откло­нить­ся и уйти в про­ти­во­по­лож­ном направ­ле­нии. Ко все­му про­че­му по этой доро­ге сей­час что-то дви­га­лось, так что мне оста­ва­лось ниче­го дру­го­го, кро­ме как упасть на зем­лю и вжать­ся в нее в ожи­да­нии того момен­та, когда эта дикая про­цес­сия мину­ет меня и скро­ет­ся в отда­ле­нии. Хва­ла Все­выш­не­му, что эти ублюд­ки не взя­ли с собой собак – хотя, едва ли это при­нес­ло бы им поль­зу с уче­том той оду­ря­ю­щей, пере­ши­ба­ю­щей любые посто­рон­ние запа­хи рыбьей вони, кото­рая напол­ня­ла сей­час всю атмо­сфе­ру. Укрыв­шись за куста­ми, обиль­но про­из­рас­тав­ши­ми в этой пес­ча­ной рас­ще­лине, я чув­ство­вал себя в отно­си­тель­ной без­опас­но­сти, хотя и пони­мал, что зага­доч­ные тва­ри вско­ре прой­дут не более, чем в ста мет­рах пере­до мной, и я смо­гу их раз­гля­деть, тогда как они – если толь­ко судь­ба не сыг­ра­ет со мной какую-нибудь злую шут­ку, – меня не заме­тят.

И все же мне вдруг ста­ло жут­ко страш­но даже про­сто под­нять на них взгляд. Я уви­дел зали­тое лун­ным све­том откры­тое про­стран­ство, кото­рое им пред­сто­я­ло пере­сечь, и поче­му-то в моз­гу про­мельк­ну­ла стран­ная, даже неле­пая мысль о том, как же они загряз­нят, изга­дят всю эту мест­ность. Пожа­луй, из всех иннс­маут­ских оби­та­те­лей они были наи­бо­лее омер­зи­тель­ны­ми – таки­ми, кото­рых нико­гда не захо­чешь вспом­нить хотя бы для того, что­бы кому-то рас­ска­зать о них.

Вонь ста­но­ви­лась про­сто невы­но­си­мой, а зву­ки пред­став­ля­ли собой чудо­вищ­ную смесь дико­го покрях­ты­ва­ния, ква­ка­нья, завы­ва­ния и лая, слив­ших­ся в еди­ный, сплош­ной гомон, по-преж­не­му не имев­ший ниче­го обще­го с нор­маль­ной чело­ве­че­ской речью. Было ли это голо­са­ми моих пре­сле­до­ва­те­лей? А может, они все же где-то нашли и взя­ли с собой собак, хотя за весь день мне ни разу не встре­ти­лось в горо­де ни одно из тра­ди­ци­он­ных домаш­них живот­ных. Это их похло­пы­ва­ние или посту­ки­ва­ние каза­лось чудо­вищ­ным, и я не смел даже взгля­да под­нять на порож­дав­ших его тва­рей, твер­до воз­на­ме­рив­шись дер­жать гла­за плот­но закры­ты­ми вплоть до того, как они не скро­ют­ся в запад­ном направ­ле­нии.

Теперь тол­па про­хо­ди­ла почти напро­тив того места, где я нахо­дил­ся – воз­дух был запол­нен их хрип­лым гав­ка­ньем, а зем­ля, каза­лось, подра­ги­ва­ла от неле­пых, чуж­дых все­му чело­ве­че­ско­му шагов. Я почти не дышал и собрал всю свою волю в кулак, лишь бы – не дай Бог! – не раз­ме­жить веки.

Я и до насто­я­ще­го вре­ме­ни не в состо­я­нии точ­но опре­де­лить, были ли после­до­вав­шие за этим собы­тия реаль­но­стью или все­го лишь кош­мар­ной гал­лю­ци­на­ци­ей. Недав­ние дей­ствия вла­стей, пред­при­ня­тые после моих отча­ян­ных при­зы­вов и хода­тайств, ско­рее все­го, под­твер­дят то, что это все же было чудо­вищ­ной прав­дой, но не мог ли я в те мину­ты и в самом деле уви­деть гал­лю­ци­на­ции, порож­ден­ные псев­до­гип­но­ти­че­ским воз­дей­стви­ем атмо­сфе­ры древ­не­го, окол­до­ван­но­го, одур­ма­нен­но­го горо­да? Подоб­ные горо­да обыч­но обла­да­ют стран­ной, неве­до­мой нам силой, и мисти­че­ское наслед­ство безум­ных легенд вполне спо­соб­но повли­ять на пси­хи­ку отнюдь не одно­го чело­ве­ка, ока­зав­ше­го­ся сре­ди тех мерт­вых, про­пи­тав­ших­ся омер­зи­тель­ной вонью улиц, нагро­мож­де­ний про­гнив­ших крыш и рас­сы­па­ю­щих­ся коло­ко­лен.

Так уж ли невоз­мож­но, что­бы в глу­бине той завис­шей над Иннс­мау­том тени таи­лись бацил­лы само­го насто­я­ще­го, и к тому же зараз­но­го безу­мия? Кто может ска­зать, где про­хо­дит гра­ни­ца меж­ду реаль­но­стью и выдум­кой, после того как услы­шит вещи вро­де тех, что рас­ска­зал мне ста­рый Зэдок Аллен? Кста­ти, вла­стям так и не уда­лось най­ти его и они не име­ют ни малей­ше­го пред­став­ле­ния о том, что с ним ста­лось. Где же кон­ча­ет­ся сума­сше­ствие и начи­на­ет­ся реаль­ная дей­стви­тель­ность? Может ли быть такое, что­бы даже мои самые послед­ние стра­хи ока­за­лись все­го лишь жут­кой иллю­зи­ей, фан­та­сти­че­ским в сво­ей неле­по­сти бре­дом?

И все же я дол­жен хотя бы попы­тать­ся рас­ска­зать о том, что, как мне каза­лось, сво­и­ми гла­за­ми уви­дел в лучах под­драз­ни­ва­ю­щей, жел­то­ва­той луны – уви­дел подра­ги­ва­ю­щим и взды­ма­ю­щим­ся, пры­га­ю­щим и пол­зу­щим по доро­ге на Роули пря­мо у себя перед гла­за­ми, пока лежал в густой тра­ве того уеди­нен­но­го желез­но­до­рож­но­го пере­ез­да. Разу­ме­ет­ся, мне так и не уда­лось заста­вить себя не смот­реть на про­ис­хо­дя­щее; навер­ное, это было про­сто пред­на­чер­та­но мне, ибо может ли кто-то сомкнуть гла­за, когда в каких-то ста мет­рах от него стру­ят­ся тол­пы, несмет­ные орды ква­ка­ю­щих и лаю­щих порож­де­ний неве­до­мой без­дны, оглу­шая сво­и­ми омер­зи­тель­ны­ми голо­са­ми окрест­но­сти?

Мне каза­лось, то я был готов к само­му худ­ше­му, и, в прин­ци­пе, дей­стви­тель­но был под­го­тов­лен к нему, если учи­ты­вать все то, что мне дове­лось уви­деть рань­ше. Мои преж­ние пре­сле­до­ва­те­ли и так были чудо­вищ­но ано­маль­ны, поэто­му, неуже­ли я не смог бы пере­не­сти зре­ли­ще, к кото­ро­му добав­лен еще один новый фраг­мент, эле­мент, доза этой самой урод­ли­во­сти, и взгля­нуть на суще­ства, в кото­рых вооб­ще нет ни малей­ше­го наме­ка на что-то хотя бы отда­лен­но при­выч­ное и нор­маль­ное?

Я лежал, закрыв гла­за, вплоть до тех пор, пока из како­го-то про­стран­ства, рас­по­ла­гав­ше­го­ся прак­ти­че­ски пря­мо пере­до мной, не стал доно­сить­ся сип­лый и одно­вре­мен­но оглу­ша­ю­щий шум. Я пони­мал, что в те мину­ты доволь­но зна­чи­тель­ная их часть как раз долж­на была про­хо­дить по тому месту, где края зем­ля­но­го про­ема чуть упло­ща­лись и шос­се пере­се­ка­ло желез­но­до­рож­ную линию – и в какое-то мгно­ве­ние не мог уже более сдер­жи­вать­ся от того, что­бы не посмот­реть, какие же новые кош­мар­ные чуде­са пре­под­не­сет мне косой свет жел­то­ва­той луны.

Каза­лось, это был насто­я­щий конец – конец все­му тому, что оста­лось на зем­ле, конец любо­го кро­хот­но­го остат­ка душев­но­го спо­кой­ствия и веры в един­ство при­ро­ды и чело­ве­че­ско­го разу­ма. Ничто из того, что я мог вооб­ра­зить и пред­ста­вить себе, даже если бы пове­рил каж­до­му сло­ву в сума­сшед­шем рас­ска­зе ста­ро­го Зэдо­ка, не мог­ло идти ни в какое срав­не­ние с той бесов­ской, про­кля­той Богом реаль­но­стью, кото­рая пред­ста­ла – по край­ней мере, я счи­таю, что так оно и было перед мои­ми гла­за­ми. Я уже пытал­ся ранее делать отдель­ные роб­кие наме­ки на то, что это было, посколь­ку наде­ял­ся таким при­ми­тив­ным обра­зом хоть нена­мно­го отсро­чить необ­хо­ди­мость опи­са­ния все­го это­го на бума­ге имен­но сей­час. Воз­мож­но ли было такое, что­бы та самая пла­не­та, кото­рая сотво­ри­ла чело­ве­ка, дей­стви­тель­но поро­ди­ла подоб­ных существ; что­бы чело­ве­че­ские гла­за, как объ­ек­тив­но дан­ный нам орган чувств, и в самом деле уви­де­ли нечто такое, на фоне чего все зна­ние чело­ве­ка явля­ет­ся лишь блед­ной, немощ­ной фан­та­зи­ей и жал­кой леген­дой?

И все же я видел их, пере­дви­га­ю­щих­ся бес­край­ним пото­ком – пол­зу­щих, пры­га­ю­щих, при­па­да­ю­щих к зем­ле, бле­ю­щих, – видел эту мас­су взды­ма­ю­щей­ся нече­ло­ве­че­ской пло­ти, осве­ща­е­мую при­зрач­ным лун­ным сия­ни­ем, изви­ва­ю­щих­ся в зло­ве­щих кор­чах дикой сара­бан­ды фан­та­сти­че­ско­го кош­ма­ра. На неко­то­рых из них были высо­кие тиа­ры, сде­лан­ные из того неве­до­мо­го, беле­со золо­ти­сто­го метал­ла… и те дико­вин­ные наря­ды, а один – тот, кто воз­глав­лял всю эту про­цес­сию, – был обла­чен в некое подо­бие отвра­ти­тель­но­го пла­ща с гор­бом на спине, в поло­са­тые брю­ки и фет­ро­вую шля­пу, водру­жен­ную на бес­фор­мен­ный отро­сток, кото­рый, оче­вид­но, при­зван был счи­тать­ся голо­вой.

Мне пока­за­лось, что в сво­ей мас­се они были серо­ва­то-зеле­но­го цве­та, но с белы­ми живо­та­ми. Боль­шин­ство из них бле­сте­ли и каза­лись осклиз­лы­ми, а края их спин были покры­ты чем-то вро­де чешуи. Очер­та­ни­я­ми сво­и­ми они лишь отда­лен­но напо­ми­на­ли антро­по­и­дов, тогда как голо­вы были опре­де­лен­но рыбьи, с выпук­лы­ми, даже выпу­чен­ны­ми гла­за­ми, кото­рые нико­гда не закры­ва­лись. Сбо­ку на их шеях вид­не­лись тре­пе­щу­щие жаб­ры, а меж­ду отрост­ка­ми длин­ных лап поблес­ки­ва­ли натя­ну­тые пере­пон­ки. Они враз­но­бой под­пры­ги­ва­ли, оттал­ки­ва­ясь то дву­мя, а то все­ми четырь­мя конеч­но­стя­ми, и я как-то даже обра­до­вал­ся, что у них их было все­го четы­ре. Их хрип­лые, лаю­щие голо­са, явно создан­ные для неко­е­го подо­бия речи, нес­ли в себе мас­су жут­ких и мрач­ных оттен­ков, с лих­вой ком­пен­си­ро­вав­ших малую выра­зи­тель­ность их морд.

И все же, несмот­ря на всю чудо­вищ­ность сво­е­го обли­ка, они не каза­лись мне совер­шен­но незна­ко­мы­ми. Я слиш­ком хоро­шо знал, каки­ми они долж­ны были быть, посколь­ку в моем моз­гу отчет­ли­во запе­чат­ле­лись вспо­ми­на­ния о той тиа­ре из музея в Нью­б­э­ри­пор­те. Это были те самые рыбо-лягуш­ки, отоб­ра­жен­ные на дра­го­цен­ном укра­ше­нии – но теперь живые и ужас­ные, – и, гля­дя на них, я так­же знал, кого имен­но столь зло­ве­ще напом­нил мне тот гор­ба­тый, укра­шен­ный тиа­рой свя­щен­ник, кото­ро­го я видел в тем­ном двер­ном про­еме церк­ви.

Я даже не пытал­ся хотя бы при­бли­зи­тель­но под­счи­тать их чис­лен­ность, ибо пони­мал, что это совер­шен­но немыс­ли­мая зада­ча. Я про­сто видел перед собой бес­ко­неч­ные, изви­ва­ю­щи­е­ся и содро­га­ю­щи­е­ся как тело чер­вя вол­ны – хотя мой испу­ган­ный, мимо­лет­ный взгляд смог выхва­тить лишь ничтож­ный фраг­мент всей пред­став­шей пере­до мной кар­ти­ны. Но уже в сле­ду­ю­щее мгно­ве­ние все это зло­ве­щее дей­ство померк­ло пере­до мной, уто­нув в пучине спа­си­тель­но­го и мило­серд­но­го обмо­ро­ка – пер­во­го, кото­рый мне дове­лось испы­тать за всю свою жизнь.

V

Мяг­кий днев­ной дождь вывел меня из состо­я­ния глу­бо­ко­го забы­тья, и я обна­ру­жил, что по-преж­не­му лежу в порос­шем высо­кой тра­вой искус­ствен­ном уще­лье, вдоль кото­ро­го тяну­лись про­ржа­вев­шие желез­но­до­рож­ные рель­сы. Нетвер­дой поход­кой доко­вы­ляв до про­ле­гав­ше­го невда­ле­ке от меня шос­се, я не обна­ру­жил на нем ни малей­ших сле­дов ног, ни маз­ков све­жей гря­зи. Рыбий запах так­же бес­след­но исчез. В серо­ва­той дым­ке к юго-восто­ку от меня мая­чи­ли иско­вер­кан­ные кры­ши и без­гла­вые коло­коль­ни Иннс­мау­та, одна­ко, на всем про­тя­же­нии пустын­ной, соля­ной, боло­ти­стой мест­но­сти, куда про­сти­рал­ся мой взгляд, я не заме­тил ни еди­ной живой души. Часы на руке исправ­но пока­зы­ва­ли вре­мя и я понял, что про­спал до само­го утра.

Я отнюдь не был уве­рен в реаль­но­сти все­го того, что про­изо­шло со мной несколь­ко часов назад, одна­ко, не мог отри­цать оче­вид­но­го фак­та, что за всем этим таи­лась некая гроз­ная и неяс­ная подо­пле­ка. Я дол­жен был как мож­но ско­рее уйти из это­го Богом про­кля­то­го горо­да и, соот­вет­ствен­но, сра­зу же стал про­ве­рять дее­спо­соб­ность сво­е­го дви­га­тель­но­го аппа­ра­та. Несмот­ря на уста­лость, голод и пере­жи­тый ужас, я обна­ру­жил, что вполне спо­со­бен пере­дви­гать­ся, а пото­му мед­лен­но напра­вил­ся по гряз­ной доро­ге в сто­ро­ну Роули. Уже к вече­ру я добрал­ся до дерев­ни, где смог пере­ку­сить и обза­ве­стись хоть какой-то отно­си­тель­но снос­ной одеж­дой, Затем я успел на вечер­ний поезд до Эрк­ха­ма, и уже на сле­ду­ю­щий день имел дол­гую и обсто­я­тель­ную бесе­ду с мест­ны­ми пред­ста­ви­те­ля­ми офи­ци­аль­ных вла­стей, кото­рую позд­нее повто­рил уже в Бостоне.

Основ­ные пунк­ты все­го того, что ста­ло резуль­та­том этих обсуж­де­ний, уже извест­ны широ­кой обще­ствен­но­сти, и я очень хотел – дабы не под­вер­гать излиш­ним муче­ни­ям чув­ство здра­во­го смыс­ла, – что­бы мне ниче­го не при­шлось добав­лять к дан­но­му опи­са­нию. Как знать, а вдруг меня и в самом деле посте­пен­но охва­ты­ва­ет какое-то безу­мие, а вме­сте с ним под­сту­па­ет еще боль­ший ужас и ощу­ще­ние ново­го неви­дан­но­го чуда?

Нетруд­но дога­дать­ся, что я отме­нил все после­ду­ю­щие меро­при­я­тия сво­е­го запла­ни­ро­ван­но­го отды­ха, хотя преж­де свя­зы­вал нема­лые надеж­ды с новы­ми сце­ни­че­ски­ми, архи­тек­тур­ны­ми и анти­квар­ны­ми изыс­ка­ни­я­ми. Не осме­лил­ся я так­же взгля­нуть на некий образ­чик юве­лир­но­го мастер­ства, кото­рый яко­бы хра­нил­ся в музее Мис­ка­то­ник­ско­го уни­вер­си­те­та. Тем не менее, свое пре­бы­ва­ние в Эрк­ха­ме я исполь­зо­вал в целях попол­не­ния инфор­ма­ции cугу­бо гене­а­ло­ги­че­ско­го свой­ства – к сожа­ле­нию, мне уда­лось сде­лать лишь самые поверх­ност­ные и поспеш­ные запи­си, кото­рые я, одна­ко, наде­юсь, все же со вре­ме­нем рас­шиф­ро­вать и срав­нить с уже име­ю­щи­ми­ся све­де­ни­я­ми. Руко­во­ди­тель тамош­не­го исто­ри­че­ско­го обще­ства – мистер Лэп­хем Пибо­ди – ока­зал мне в этом любез­ное содей­ствие и про­явил необы­чай­ный инте­рес к тому обсто­я­тель­ству, что я явля­юсь вну­ком Эли­зы Орне из Эрк­ха­ма, кото­рая роди­лась в 1867 году и в сем­на­дца­ти­лет­нем воз­расте вышла замуж за Джейм­са Вильям­со­на из Огайо.

Как выяс­ни­лось, мой дядя по мате­рин­ской линии мно­го лет назад так­же бывал в этих местах и зани­мал­ся поис­ка­ми, во мно­гом схо­жи­ми с теми, кото­рые вел я сам. Более того, мне сооб­щи­ли, что семья мое­го деда в свое вре­мя наде­ла­ла нема­ло шума и была объ­ек­том при­сталь­но­го инте­ре­са в мест­ных кру­гах. По сло­вам мисте­ра Пибо­ди, широ­кие дис­кус­сии тогда вызва­ла женить­ба отца моей мате­ри, Бен­джа­ми­на Орне, состо­яв­ша­я­ся сра­зу после Граж­дан­ской вой­ны, посколь­ку родо­слов­ная неве­сты была поис­ти­не пре­лю­бо­пыт­ной. Как пред­по­ла­га­лось, она явля­лась сиро­той и была удо­че­ре­на одним из чле­нов нью-гэмп­шир­ско­го рода Мар­шей, точ­нее – тех Мар­шей, кото­рые жили в граф­стве Эссекс, – одна­ко, обра­зо­ва­ние она полу­чи­ла во Фран­ции и очень сла­бо зна­ла свою новую семью. Опе­кун пере­вел на ее счет в бостон­ском бан­ке солид­ные сред­ства, что­бы она мог­ла без­бед­но жить со сво­ей фран­цуз­ской гувер­нант­кой, хотя фами­лия это­го опе­ку­на пока­за­лась жите­лям Эрк­ха­ма совер­шен­но незна­ко­мой, а сам он на вре­мя исчез из виду, а пото­му со вре­ме­нем его пра­ва по суду пере­шли к этой самой гувер­нант­ке. Фран­цу­жен­ка – ныне уже дав­но покой­ная – отли­ча­лась край­ней нераз­го­вор­чи­во­стью, и мно­гие счи­та­ли, что на самом деле она зна­ла гораз­до боль­ше того, о чем рас­ска­зы­ва­ла.

Одна­ко наи­бо­лее обес­ку­ра­жи­ва­ю­щим ока­за­лось то, что никто не мог при­пом­нить, что­бы закон­ные роди­те­ли моло­дой жен­щи­ны – Энох и Лидия (Месерв) Марш – когда-либо про­жи­ва­ли в Нью-Гэмп­ши­ре. Выска­зы­ва­лись пред­по­ло­же­ния, что на самом деле она была отнюдь не при­ем­ной, а самой что ни на есть род­ной доче­рью одно­го из чле­нов рода Мар­шей если на то пошло, у нее были типич­но их гла­за. Но самое пора­зи­тель­ное обсто­я­тель­ство вскры­лось лишь после ее ран­ней кон­чи­ны, кото­рая насту­пи­ла при рож­де­нии моей баб­ки – ее един­ствен­но­го ребен­ка. Успев к тому вре­ме­ни сфор­ми­ро­вать соб­ствен­ное и весь­ма нели­це­при­ят­ное мне­ние о чело­ве­ке по фами­лии Марш, я, есте­ствен­но, отнюдь не воз­ра­до­вал­ся тому обсто­я­тель­ству; что он так­же явля­ет­ся одной из вет­вей на гене­а­ло­ги­че­ском дре­ве наше­го семей­ства, рав­но как и не пре­ис­пол­нил­ся гор­де­ли­вым чув­ством, узнав от мисте­ра Пибо­ди, что и у меня само­го гла­за точь-в-точь как у покой­но­го Мар­ша. Тем не менее, я был бес­ко­неч­но бла­го­да­рен ему за предо­став­лен­ную инфор­ма­цию, кото­рая, в чем я нисколь­ко не сомне­вал­ся, ока­жет­ся весь­ма цен­ной, после чего попро­сил его так­же пока­зать мне все те отнюдь не скуд­ные запи­си и переч­ни архив­ных мате­ри­а­лов, кото­рые име­ли отно­ше­ние к тща­тель­но задо­ку­мен­ти­ро­ван­ной исто­рии семьи Орне.

Из Босто­на я сра­зу же отпра­вил­ся домой в Толи­до, после чего при­мер­но месяц отды­хал, зали­зы­вая раны пере­не­сен­ных мною потря­се­ний. В сен­тяб­ре я про­дол­жил обу­че­ние на послед­нем, пятом кур­се уни­вер­си­те­та, и вплоть до июня сле­ду­ю­ще­го года был все­це­ло погру­жен в учеб­ный про­цесс и про­чие уни­вер­си­тет­ские дела. Об иннс­маут­ском инци­ден­те я вспо­ми­нал лишь в тех ред­ких слу­ча­ях, когда меня посе­ща­ли пред­ста­ви­те­ли офи­ци­аль­ных вла­стей по пово­ду мое­го памят­но­го хода­тай­ства к ним и прось­бы мак­си­маль­но тща­тель­но разо­брать­ся с этим кош­мар­ным делом. При­мер­но в сере­дине июля – то есть спу­стя ров­но год после моей поезд­ки в Иннс­маут – я про­вел неде­лю с семьей моей мате­ри в Клив­лен­де, све­ряя полу­чен­ную мною гене­а­ло­ги­че­скую инфор­ма­цию с неко­то­ры­ми фамиль­ны­ми веща­ми и остав­ши­ми­ся доку­мен­та­ми и запи­ся­ми, а так­же раз­мыш­ляя над тем, какая же из все­го это­го полу­ча­лась кар­ти­на.

Нель­зя ска­зать, что­бы я полу­чал осо­бое удо­воль­ствие от этой дея­тель­но­сти, посколь­ку атмо­сфе­ра, царив­шая в доме Вильям­со­нов, неиз­мен­но угне­та­ла меня. Был в ней какой-то смут­ный отпе­ча­ток неко­ей болез­нен­но­сти, да и моя мать при жиз­ни так­же не поощ­ря­ла моих визи­тов в свою быв­шую семью, хотя сама неиз­мен­но при­гла­ша­ла отца, когда он при­ез­жал в Толи­до, пого­стить у нас в доме. Моя родив­ша­я­ся в Эрк­ха­ме баб­ка неиз­мен­но про­из­во­ди­ла на меня стран­ное, поис­ти­не устра­ша­ю­щее впе­чат­ле­ние, а пото­му я отнюдь не горе­вал, когда она неожи­дан­но исчез­ла. Мне тогда было восемь лет, и люди пого­ва­ри­ва­ли, что она ушла из дома, не выне­ся горя после само­убий­ства ее стар­ше­го сына Дугла­са – мое­го дяди. Он застре­лил­ся вско­ре после поезд­ки в Новую Англию – несо­мнен­но, той самой поезд­ки, бла­го­да­ря кото­рой его и запом­ни­ли в кру­гах Эрк­хам­ско­го Исто­ри­че­ско­го обще­ства.

Дядя был очень похож на нее, а пото­му тоже не очень-то мне нра­вил­ся. Мне все­гда было немно­го не по себе, а то и про­сто страш­но­ва­то от их при­сталь­ных, неми­га­ю­щих взгля­дов. Моя соб­ствен­ная мать и дядя Уол­тер нико­гда на меня так не смот­ре­ли. Они вооб­ще были очень похо­жи на сво­е­го отца, хотя мой малень­кий бед­ный кузен Лоуренс сын Уол­те­ра – был почти точ­ной копи­ей сво­ей баб­ки вплоть до тех пор, пока какой-то серьез­ный недуг не выну­дил его навсе­гда уеди­нить­ся в лечеб­ни­це в Кэн­тоне. Я не видел его четы­ре года, но мой дядя, регу­ляр­но наве­щав­ший его, как-то намек­нул, что состо­я­ние его здо­ро­вья – как умствен­но­го, так и физи­че­ско­го – крайне тяже­лое. Види­мо, имен­но это обсто­я­тель­ство яви­лось глав­ной при­чи­ной без­вре­мен­ной кон­чи­ны его мате­ри два года назад.

Таким обра­зом, мой дед и его овдо­вев­ший сын Уол­тер теперь состав­ля­ли клив­ленд­скую ветвь нашей семьи, над кото­рой по-преж­не­му про­дол­жа­ла висеть тень былых вос­по­ми­на­ний. Мне все так же не нра­ви­лось это место, а пото­му я ста­рал­ся как мож­но ско­рее завер­шить свои иссле­до­ва­ния. Дед в изоби­лии снаб­дил меня все­воз­мож­ной инфор­ма­ци­ей и доку­мен­та­ми отно­си­тель­но исто­рии и тра­ди­ций наше­го рода, хотя по части про­шло­го вет­ви Орне мне при­шлось опи­рать­ся исклю­чи­тель­но на помощь дяди Уол­те­ра, кото­рый предо­ста­вил в мое рас­по­ря­же­ние содер­жи­мое всех сво­их досье, вклю­чая запи­си, пись­ма, вырез­ки, лич­ные вещи, фото­гра­фии и мини­а­тю­ры.

Имен­но изу­чая пись­ма и кар­ти­ны, имев­шие отно­ше­ние к семей­ству Орне, я стал посте­пен­но испы­ты­вать ужас в отно­ше­нии сво­ей соб­ствен­ной родо­слов­ной. Как я уже ска­зал, обще­ние с моей баб­кой и дядей Дугла­сом все­гда достав­ля­ло мне мас­су непри­ят­ных минут. Сей­час же, спу­стя мно­го лет после их кон­чи­ны, я взи­рал на их запе­чат­лен­ные на кар­ти­нах лица со все воз­рас­та­ю­щим чув­ством гад­ли­во­сти и отчуж­ден­но­сти. Суть пере­ме­ны пона­ча­лу усколь­за­ла от меня, одна­ко посте­пен­но в моем под­со­зна­нии нача­ло выри­со­вы­вать­ся нечто вро­де ужа­са­ю­ще­го срав­не­ния, при­чем даже несмот­ря на неиз­мен­ные отка­зы раци­о­наль­ной части мое­го разу­ма хотя бы запо­до­зрить что-то подоб­ное. Было совер­шен­но оче­вид­но, что харак­тер­ные чер­ты их лиц нача­ли наво­дить меня на неко­то­рые мыс­ли, кото­рых рань­ше не было и в помине – на мыс­ли о чем-то таком, что, пред­стань оно пере­до мной со все­й­сво­ей рез­кой и явной оче­вид­но­стью, мог­ло бы попро­сту поверг­нуть меня в состо­я­ние безум­ной пани­ки.

Но самое ужас­ное потря­се­ние ожи­да­ло меня тогда, когда дядя пока­зал мне образ­цы юве­лир­ных укра­ше­ний семьи Орне, хра­нив­ших­ся в одной из яче­ек бан­ков­ско­го сей­фа. Неко­то­рые из них пред­став­ля­ли собой весь­ма тон­кие и изящ­ные изде­лия, но была там сре­ди про­че­го и короб­ка с доволь­но стран­ны­ми­ста­ры­ми веща­ми, кото­рые доста­лись им от моей таин­ствен­ной пра­баб­ки, при­чем дядя с явным неже­ла­ни­ем и даже отвра­ще­ни­ем про­де­мон­стри­ро­вал их мне. По его сло­вам, это были явно гро­теск­ные и даже оттал­ки­ва­ю­щие изде­лия, которые,насколько ему было извест­но, никто нико­гда не носил на людях, хотя моей­баб­ке очень нра­ви­лось порой любо­вать­ся ими. С ними были свя­за­ны какие-тома­ло­по­нят­ные при­ме­ты типа дур­но­го гла­за или неве­до­мой пор­чи, афран­цу­жен­ка-гувер­нант­ка моей­пра­баб­ки яко­бы пря­мо гово­ри­ла, что их вооб­ще­нель­зя носить в Новой Англии – раз­ве что лишь в Евро­пе.

Преж­де, чем начать мед­лен­но, с недо­воль­ным вор­ча­ни­ем откры­вать короб­ку с эти­ми изде­ли­я­ми, дядя пре­ду­пре­дил меня, что­бы я не пугал­ся их явно­не­обыч­но­го и даже отча­сти зло­ве­ще­го вида.

Худож­ни­ки и архео­ло­ги, кото­рым дове­лось видеть их, при­зна­ва­ли высо­чай­ший класс испол­не­ния и экзо­ти­че­скую изыс­кан­ность этих изде­лий, хотя никто из них не смог опре­де­лить, из како­го мате­ри­а­ла они были изго­тов­ле­ны и в какой худо­же­ствен­ной тра­ди­ции выпол­не­ны. Сре­ди них были два браслета,тиара и какое-то нагруд­ное укра­ше­ние, при­чем на послед­нем были­за­пе­чат­ле­ны­по­и­стине фан­та­сти­че­ские сюже­ты и фигу­ры.

В ходе всех этих дяди­ных пояс­не­ний я пытал­ся мак­си­маль­но сдер­жи­вать свои эмо­ции, одна­ко, лицо, похо­же, все же выда­ло мой уси­ли­ва­ю­щий­ся страх. Дядя явно встре­во­жил­ся и даже на вре­мя отло­жил демон­стра­цию изде­лий, желая про­ве­рить мое само­чув­ствие. Я, тем не менее, попро­сил его про­дол­жать, что он и сде­лал, по-преж­не­му хра­ня на лице все то же выра­же­ние откры­той непри­яз­ни и отвра­ще­ния. Пожа­луй, он допус­кал отча­сти повы­шен­ной эмо­ци­о­наль­ной реак­ции с моей сто­ро­ны, когда пер­вый пред­мет – тиа­ра – был извле­чен из короб­ки, одна­ко сомне­ва­юсь, что­бы он мог допу­стить имен­но то, что про­изо­шло. Пожа­луй, не ожи­дал про­ис­шед­ше­го и я сам, посколь­ку счи­тал себя вполне под­го­тов­лен­ным и имел неко­то­рое пред­став­ле­ние о том, какое зре­ли­ще долж­но было пред­стать перед мои­ми гла­за­ми… и все же сва­лил­ся в обмо­рок – точ­но так же, как это про­изо­шло на том порос­шем вере­ском и кустар­ни­ком желез­но­до­рож­ном пере­ез­де год назад.

С того само­го дня вся моя жизнь пре­вра­ти­лась в чере­ду кош­мар­ных раз­ду­мий и жут­ко­ва­тых ожи­да­ний, посколь­ку я не знал, сколь­ко во всем этом зло­ве­щей прав­ды, а сколь­ко безум­но­го вымыс­ла. Моя пра­баб­ка так­же носи­ла фами­лию Марш и име­ла зага­доч­ное про­ис­хож­де­ние, а муж ее жил в Эрк­ха­ме – а раз­ве не гово­рил ста­рый Зэдок, что дочь

Обе­да Мар­ша, родив­ша­я­ся от его бра­ка с неко­ей таин­ствен­ной чуже­зем­кой, была обман­ным путем выда­на замуж за како­го-то гос­по­ди­на из Эрк­ха­ма? И что этот древ­ний пья­ни­ца бол­тал насчет сход­ства моих глаз и глаз капи­та­на Обе­да? Да и тот эрк­хам­ский уче­ный тоже под­ме­тил, что гла­за у меня – в точ­но­сти как у Мар­шей. Так не был ли Обед Марш моим пра-пра­де­дом? И кем же – чем же – была в таком слу­чае моя пра-пра­баб­ка?

Впро­чем, все это мог­ло быть и чистым, хотя и безум­ным сов­па­де­ни­ем. Эти свет­ло-золо­ти­стые укра­ше­ния вполне мог­ли быть куп­ле­ны отцом моей пра­баб­ки, кем бы он ни был на самом деле, у како­го-нибудь иннс­маут­ско­го мат­ро­са. А эти взгля­ды, запе­чат­лен­ные на лицах моей баб­ки и ее сына- само­убий­цы, мог­ли быть все­го лишь пло­дом моей соб­ствен­ной фан­та­зии – чистей­шей воды выдум­кой, при­укра­шен­ной вос­по­ми­на­ни­я­ми о том иннс­маут­ском инци­ден­те, кото­рые неот­ступ­но пре­сле­до­ва­ли меня все эти меся­цы и дни. Но поче­му тогда мой дядя покон­чил с собой имен­но после той памят­ной поезд­ки по местам жиз­ни пред­ков вНо­вой Англии?

На про­тя­же­нии более чем двух лет я с боль­шим или мень­шим успе­хом отвер­гал все подоб­ные сомне­ния. Отец спо­соб­ство­вал полу­че­нию мною хоро­шей долж­но­сти в стра­хо­вой ком­па­нии, и я поста­рал­ся как мож­но глуб­же погру­зить­ся в атмо­сфе­ру новой рабо­ты. Но зимой 1930–31 годов у меня­на­ча­лись стран­ные сно­ви­де­ния. Крайне раз­роз­нен­ные и пона­ча­лу отнюдь не навяз­чи­вые, они с. каж­дой неде­лей повто­ря­лись все чаще, полу­чая при этом все более яркую окрас­ку. Пере­до мной слов­но рас­сти­ла­лись бес­край­ние­вод­ные про­сто­ры, а сам ябро­дил по тита­ни­че­ским под­вод­ным гале­ре­ям и лаби­рин­там, состав­лен­ным изпо­рос­ших водо­рос­ля­ми цик­ло­пи­че­ских стен, и рыбы были мои­ми един­ствен­ны­ми спут­ни­ка­ми в этих блуж­да­ни­ях. Вско­ре ста­ли воз­ни­кать и новые обра­зы, кото­рыепе­ре­пол­ня­ли мою душу чудо­вищ­ным стра­хом, но поче­му-то вся­кий раз лишь после того как я про­сы­пал­ся. Непо­сред­ствен­но во сне они меня совер­шен­но не бес­по­ко­и­ли – ведь я был одним из них, и носил какие-то при­чуд­ли­вые, совер­шен­но нече­ло­ве­че­ские укра­ше­ния, бороз­дил их под­вод­ные пути исо­вер­шал­чу­до­вищ­ные риту­аль­ные про­це­ду­ры в их рас­по­ла­гав­ших­ся на мор­ском дне зло­ве­щих хра­мах.

Сны мои были напол­не­ны такой мас­сой при­чуд­ли­вых виде­ний и дико­вин­ны­хоб­ра­зов, что я смог запом­нить лишь ничтож­ную толи­ку уви­ден­но­го, одна­ко даже того, что сохра­ни­лось в моей памя­ти, с лих­вой хва­ти­ло бы на то, что­бы­на­ве­ки про­слыть безум­цем, или, напро­тив, гени­ем, если бы я осме­лил­ся запи­сать все уви­ден­ное. Одно­вре­мен­но с этим я чув­ство­вал, что нека­я­не­ве­до­мая и пуга­ю­щая сила настой­чи­во пыта­лась выта­щить меня из мира нор­маль­ной и здо­ро­вой чело­ве­че­ской жиз­ни и вверг­нуть в пучи­ну непро­гляд­ной теме­ни и чуже­род­но­го суще­ство­ва­ния, что, конеч­но же, тяже­лым кам­нем ложи­лось мне на душу. Состо­я­ние мое­го здо­ро­вья и даже внеш­ность под­верг­лись суще­ствен­но­му ухуд­ше­нию, так что, в кон­це кон­цов, мне при­шлось оста­вить свою рабо­ту и перей­ти на затвор­ни­че­ский, почти непо­движ­ный образ жиз­ни инва­ли­да. Меня слов­но пора­зил некий стран­ный нерв­ный недуг, отче­го я вре­ме­на­ми в бук­валь­ном смыс­ле был не в состо­я­нии сомкнуть глаз.

Имен­но тогда я со все воз­рас­та­ю­щей тре­во­гой стал рас­смат­ри­вать в зер­ка­ле соб­ствен­ное отра­же­ние. Едва ли чело­ве­ку достав­ля­ет удо­воль­ствие наблю­дать посте­пен­но уси­ли­ва­ю­щи­е­ся при­зна­ки раз­ви­тия како­го-то забо­ле­ва­ния, но в моем слу­чае было нечто более тон­кое, неуло­ви­мое и одно­вре­мен­но­обес­ку­ра­жи­ва­ю­щее. Мой отец так­же стал это под­ме­чать и погля­ды­вать на меня с явным недо­уме­ни­ем, а под­час и с откро­вен­ным испу­гом. Что же во мне про­ис­хо­ди­ло? Не мог­ло ли так полу­чить­ся, что я посте­пен­но ста­но­вил­ся похо­жим на мою баб­ку и дядю Дугла­са?

Одна­жды ночью мне при­снил­ся страш­ный сон, в кото­ром я яко­бы встре­тил­ся со сво­ей баб­кой, при­чем встре­ча эта состо­я­лась где-то под водой, в оке­ан­ской пучине. Она жила в фос­фо­рес­ци­ру­ю­щем двор­це, состо­я­щем из мно­го­чис­лен­ных тер­рас, с сада­ми, в кото­рых про­из­рас­та­ли стран­ные, какие то чешуй­ча­тые, гни­лост­но­го цве­та корал­лы, обра­зо­вав­шие вет­ви­стые, чем-то похо­жие на урод­ли­вые дере­вья посад­ки. Ста­ру­ха доволь­но теп­ло попри­вет­ство­ва­ла меня,хотя было в ее мане­рах что-то насмеш­ли­вое, почти­сар­до­ни­че­ское. Она силь­но изме­ни­лась – как суще­ства, кото­рые пере­шли на посто­ян­ную жизнь в воде, – иска­за­ла, что яко­бы вооб­ще нико­гда не уми­ра­ла. Вме­сто это­го она пере­ме­сти­ласьв такое место, о кото­ром узнал ее сын Дуглас, и ста­ла оби­тать в царстве,чудеса кото­ро­го – пред­на­зна­чен­ные так­же и для него – он сам отвер­г­ды­мя­щим­ся дулом сво­е­го револь­ве­ра. Это будет и мое цар­ство – нику­да мне от это­го не деть­ся, и я тоже нико­гда не умру, а буду жить вме­сте с теми, кто суще­ство­вал уже тогда, когда на зем­ле вооб­ще не было людей.

Видел я и ту осо­бу, кото­рая явля­лась ее баб­кой. В тече­ние вось­ми­де­ся­ти тысяч лет ее пред­ки Пт’тиа-л’йи жили в Й’хант­леи, и имен­но туда она вер­ну­лась после смер­ти Обе­да Мар­ша. Й’ха-нтлеи не под­верг­ся раз­ру­ше­нию, когда люди с верх­ней зем­ли насла­ли в море смерть. Глу­бо­ко­вод­ных вооб­ще невоз­мож­но уни­что­жить, хотя палео­ге­но­вая магия дав­но забы­тых Ста­ро­жи­лов ино­гда может при­чи­нять им отдель­ные непри­ят­но­сти. В насто­я­щее вре­мя они пре­бы­ва­ют в состо­я­нии покоя, но наста­нет такой день – если они еще пом­ни­ли об этом – когда они вос­ста­нут сно­ва и воз­да­дут долж­ное нена­сыт­ной жаж­де Вели­ко­го Ктул­ху. В сле­ду­ю­щий раз это будет уже совер­шен­но новый город, гораз­до более вели­че­ствен­ный, чем Иннс­маут. Они замет­но рас­ши­рят свое вли­я­ние и уже под­го­то­ви­ли тех, кто помо­жет им в этом деле, одна­ко пока долж­ны выждать неко­то­рое вре­мя. За то, что я вызвал смерть их людей наверх­ней зем­ле, я дол­жен при­не­сти пока­я­ние, но оно не будет слиш­ком уж тяже­лым.

Это был тот самый сон, в кото­ром я впер­вые уви­дел шогго­та, и один лишь вид его поверг меня в состо­я­ние безум­но­го ужа­са, заста­вив­ше­го с кри­ком проснуть­ся. В то утро зер­ка­ло со всей оче­вид­но­стью под­твер­ди­ло мне, что я так­же окон­ча­тель­но при­об­рел ту самую харак­тер­ную “иннс­маут­скую внеш­ность”.

Я пока решил не накла­ды­вать на себя руки, как это сде­лал дядя Дуглас. Прав­да, я купил авто­ма­ти­че­ский писто­лет и одна­жды едва было не совер­шил роко­вой шаг, но какие-то сны все же удер­жа­ли меня. Жесто­кие, наи­бо­лее прон­зи­тель­ные ноч­ные виде­ния ста­ли посте­пен­но сти­хать и сгла­жи­вать­ся, а вме­сто того меня ста­ло необъ­яс­ни­мым обра­зом манить в мор­скую без­дну. Во сне я часто слы­шу и совер­шаю стран­ные вещи, а когда про­сы­па­юсь, то ощу­щаю уже неужас, а самый насто­я­щий, непод­дель­ный вос­торг. Я не верю в то, что мне при­дет­ся дожи­дать­ся пол­ной пере­ме­ны, на что было обре­че­но­боль­шин­ство дру­гих. В про­тив­ном слу­чае отец навеч­но упря­чет меня в сума­сшед­ший дом, какон посту­пил с моим несчаст­ным кузе­ном. Вни­зу меня под­жи­да­ло нечто­не­слы­хан­ное и вели­ко­леп­ное, и ско­ро я встре­чусь с ним. ЙаР’- лия! Ктул­ху фхтагн! Иа! Иа! Нет, я не застре­люсь – я создан отнюдь не для это­го!

Я раз­ра­бо­таю план бег­ства мое­го кузе­на из той лечеб­ни­цы в Кэн­тоне, и мы вме­сте отпра­вим­ся в сокры­тый вос­хи­ти­тель­ной тенью Иннс­маут. Мы поплы­вем к тому зага­доч­но­му рифу и оку­нем­ся вглубь чер­ной без­дны, навстре­чу цик­ло­пи­че­ским, укра­шен­ным мно­же­ством колонн Й’хант­леи, и в этом лого­ве Глу­бо­ко­вод­ных обре­тем веч­ную жизнь, окру­жен­ные все­воз­мож­ны­ми чуде­са­ми и сла­вой.