1992 / Роджер Гербердинг / Интервью с Фрицем Лейбером

Род­жер Гер­бер­динг
На рус­ском язы­ке опуб­ли­ко­ва­но в каче­стве пре­ди­сло­вия в кни­ге “Мечи про­тив кол­дов­ства”.
СПб.: “Севе­ро-Запад”, 1992 год

---

Введение

Фриц Лей­бер — это писа­тель, к кото­ро­му уже при жиз­ни при­шел успех. Он обла­да­тель мно­го­чис­лен­ных наград и пре­мий, послед­няя из кото­рых — заво­е­ван­ная тру­дом всей его жиз­ни — пре­мия аме­ри­кан­ских авто­ров исто­рий ужа­сов. Лей­бер поль­зу­ет­ся (веро­ят­но более чем любой дру­гой писа­тель его поко­ле­ния и в его обла­сти) искрен­ним ува­же­ни­ем сво­их това­ри­щей по перу. Его рабо­ты пуб­ли­ку­ют­ся так же широ­ко, как вели­ко вызы­ва­е­мое им вос­хи­ще­ние. Несмот­ря на, каза­лось бы, доволь­но сво­бод­ный гра­фик выпус­ка сво­их работ, Лей­бер все же при­над­ле­жит к самым пло­до­ви­тым авто­рам сво­е­го вре­ме­ни, его кни­ги нико­гда не быва­ют поверх­ност­ны­ми и все­гда оправ­ды­ва­ют воз­ла­га­е­мые на них надеж­ды.

Тем не менее, насто­я­щий успех в смыс­ле финан­со­во­го бла­го­по­лу­чия так нико­гда и не при­шел к Лей­бе­ру, впро­чем, это кажет­ся, не име­ет для писа­те­ля осо­бо­го зна­че­ния. В раз­го­во­ре, так же как и в сво­их кни­гах, он настоль­ко урав­но­ве­шен­ный чело­век, насколь­ко мож­но поже­лать. Конеч­но же, эта урав­но­ве­шен­ность доста­лась Лей­бе­ру с боль­шим тру­дом и, веро­ят­но, из-за это­го он заслу­жи­ва­ет еще боль­ше­го вос­хи­ще­ния. Его мяг­кость в обра­ще­нии и веж­ли­вые мане­ры под­ска­зы­ва­ют, что он один иа тех немно­гих людей — кажет­ся, еще более мало­чис­лен­ных имен­но в обла­сти твор­че­ства — кото­рые, так ска­зать, уви­де­ли иную сто­ро­ну жиз­ни и в резуль­та­те научи­лись стро­ить свою жизнь по образ­цам достиг­ну­то­го и неис­тре­би­мо­го изя­ще­ства.

А изя­ще­ство — это суть Фри­ца Лей­бе­ра: и в его несрав­нен­ной про­зе, и в его вели­ко­леп­ной мане­ре дер­жать­ся — мане­ре очень зем­но­го чело­ве­ка.

У меня два­жды была воз­мож­ность побе­се­до­вать с мисте­ром Лей­бе­ром, и запи­си наших раз­го­во­ров при­ве­де­ны ниже. Я выра­жаю бла­го­дар­ность Тама­ре Бей­кер и Джо­уи Фре­ли­ху за помощь в под­го­тов­ке это­го мате­ри­а­ла.

22 июня 1987 г.

Род­жер Гервер­динг: Сце­ни­че­ские впе­чат­ле­ния в извест­ной сте­пе­ни повли­я­ли на Ваше твор­че­ство. Каков Ваш опыт в этой обла­сти?

Фриц Лей­бер: Я думаю, все нача­лось на самой заре моей жиз­ни, когда я был еще ребен­ком, и мои мать и отец долж­ны были играть в “Гам­ле­те”, по край­ней мере один раз, в ком­па­нии “Мэн­телл”. Мой отец учил роль, когда мне было три года, так что я наби­рал­ся все­го это­го про­сто слу­шая, как отец репе­ти­ру­ет; я выучил эту роль одно­вре­мен­но с ним.

Какое-то коли­че­ство шекс­пи­ров­ских строк как бы отпе­ча­та­лось в моей памя­ти; а к тому вре­ме­ни, когда мне было девять-десять лет, мой отец орга­ни­зо­вал свою соб­ствен­ную ком­па­нию, ста­вив­шую пье­сы Шекс­пи­ра; я как раз был на лет­них кани­ку­лах и при­сут­ство­вал на репе­ти­ци­ях, кото­рые ком­па­ния нача­ла в кон­це лета. Думаю, имен­но тогда я начал учить такие вещи, как “Мак­бет”; я знал всю пье­су. К тому вре­ме­ни, как мне испол­ни­лось десять лет, я видел мно­же­ство спек­так­лей и, в осо­бен­но­сти, репе­ти­ций шекс­пи­ров­ских пьес, тех, что обыч­но ста­ви­ли, в част­но­сти “Мак­бе­та” и “Юлия Цеза­ря”, а потом, поз­же, таких пьес, как “Две­на­дца­тая ночь”, “Ромео и Джу­льет­та” и, нако­нец, “Король Лир”, кото­ро­го мой отец давал послед­ние два года в кон­це сезо­на.

К тому вре­ме­ни я учил­ся в кол­ле­дже, так что вполне мог помо­гать отцу, когда он делал сце­ни­че­скую вер­сию “Коро­ля Лира” со сво­и­ми соб­ствен­ны­ми купю­ра­ми. А потом, в его послед­ний сезон, я играл в его теат­ре. Я закон­чил кол­ледж за два года до это­го и недол­гое вре­мя был с отцом в турне от Нью-Джер­си до побе­ре­жья Тихо­го оке­а­на. Под конец театр пару недель давал спек­так­ли в Лос-Анже­ле­се и закрыл сезон в Так­соне. Потом отец, вме­сте с мате­рью и мной, вер­нул­ся, что­бы сде­лать насто­я­щую карье­ру в кино.

Это был 1935 г. Все еще про­дол­жа­лась Вели­кая депрес­сия, и, мне кажет­ся, отец рас­счи­тал, что не смо­жет про­ве­сти успеш­ное турне, так ска­зать, с финан­со­вой точ­ки зре­ния, но он мог немно­го помочь себе, под­ра­ба­ты­вая в Гол­ли­ву­де. Как раз в это вре­мя там игра­ло нема­ло акте­ров из веду­щей ирланд­ской ком­па­нии “Эбби Плей­ерс”.

Р. Г.: Вы сожа­ле­е­те, что не ста­ли про­дол­жать карье­ру насто­я­ще­го акте­ра?

Ф. Л.: Не совсем. Я хочу ска­зать, что когда был моло­же, я знал, что могу играть в теат­ре у сво­е­го отца, лег­ко полу­чать роли и лег­ки создать себе репу­та­цию, посколь­ку про­ис­хо­дил из актер­ской семьи, шел по сто­пам сво­е­го отца и т. д. И я пытал­ся полу­чить роли в филь­мах, хотя к тому вре­ме­ни я не очень-то рвал­ся к это­му. Я думаю, мне не нра­ви­лось то, что при­дет­ся очень мно­го рабо­тать, очень силь­но кон­цен­три­ро­вать­ся на игре; для того что­бы тебя заме­ти­ли. Я с удо­воль­стви­ем играл, пока мог это делать в теат­ре сво­е­го отца и полу­чать роли без про­блем. К тому вре­ме­ни, как он стал делать карье­ру в кино, — так вышло, что послед­ние десять лет сво­ей жиз­ни он играл в филь­мах по чисто финан­со­вым сооб­ра­же­ни­ям — лич­но меня кино уже не инте­ре­со­ва­ло. Мне тогда уже хоте­лось писать. И я после­до­вал этим сво­им наклон­но­стям, а не пошел на сце­ну. И, конеч­но же, очень мно­го вре­ме­ни про­шло, преж­де чем я смог зара­бо­тать таким обра­зом более-менее доста­точ­но денег на жизнь.

Р. Г.: И при­мер­но в это вре­мя Вы, нача­ли пере­пи­сы­вать­ся с Лав­краф­том?

Ф. Л.: Да, дей­стви­тель­но, как раз в тот год, 1935‑й, я начал пере­пи­сы­вать­ся с Лав­краф­том, хотя опуб­ли­ко­вать что-то мне уда­лось толь­ко в 1939 г. в жур­на­ле “Unknown” рас­сказ “Два иска­те­ля при­клю­че­ний”, о Фафхр­де и Мыше­ло­ве. Но я пока­зал Лав­краф­ту один рас­сказ, пер­вый, кото­рый я напи­сал о Фафхр­де и Мыше­ло­ве — “Гам­бит Посвя­щен­но­го”. Я допи­сал и про­дал его толь­ко после того, как вышли “Чер­ные аген­ты ночи”, хотя я про­дал в “Unknown” четы­ре или пять рас­ска­зов о Фафхр­де и Мыше­ло­ве. Джон Кэм­п­белл, редак­тор “Unknown” и “Astoundingе”, не хотел пуб­ли­ко­вать “Гам­бит Посвя­щен­но­го”, посколь­ку вещь была слиш­ком дале­ка от сти­ля “Unknown”.

Р. Г.: Каки­ми были Ваши отно­ше­ния с “Weird Tales” и, в част­но­сти, с Фарнс­вор­том Рай­том и Доро­ти Маки­лрайт? И как Вы напи­са­ли “Паучий дом”, кото­рый явно не харак­те­рен для Ваше­го сти­ля?

Ф. Л.: Пер­вое, что я про­дал “Weird Talеs”, “Авто­ма­ти­че­ский писто­лет”. Рас­сказ на самом деле был одоб­рен Фарнс­вор­том Рай­том, по-мое­му, в 1938 г., но опуб­ли­ко­ван толь­ко в мае 1940 г. Так что я про­да­вал свои рас­ска­зы в “Unknown”.

После того как “Weird Tales” пере­ехал в Нью-Йорк, жур­нал сме­нил вла­дель­ца; это слу­чи­лось за пол­то­ра года, про­шед­ших меж­ду тем, когда Райт одоб­рил “Авто­ма­ти­че­ский писто­лет”, и тем, когда рас­сказ был опуб­ли­ко­ван в 1940 г.

Потом я про­дал пару Дру­гих рас­ска­зов, “Наслед­ство” и еще что-то, в “Weird Tales”. Но они не при­ни­ма­ли рас­ска­зы о Фафхр­де и Мыше­ло­ве, так что я напи­сал “Паучий дом” с мыс­лью создать про­из­ве­де­ние, в кото­ром были бы все чер­ты, харак­тер­ные для “Weird Tales”: сума­c­шед­ший уче­ный, гигант­ский паук, особ­няк на Юге, и даже, зна­е­те, пара коме­дий­ных зло­де­ев.

Так что я напи­сал его в духе шут­ки или под­драз­ни­ва­ния. Потом я, конеч­но, выяс­нил, что, после­до­вав этой фор­му­ле, попал точ­но в цель, хотя нико­гда не испы­ты­вал иску­ше­ния попы­тать­ся повто­рить ее еще раз. Зна­е­те, я счи­тал, что это, ско­рее, трюк. Я попро­сил пару сво­их дру­зей, у кото­рых было кое-какое чутье, по край­ней мере, в том, что каса­ет­ся про­фес­си­о­наль­но­го сочи­ни­тель­ства, попы­тать­ся про­дать этот рас­сказ. Они было склон­ны одоб­рить его, счи­тая, что он напи­сан имен­но так, как и долж­ны писать авто­ры зани­ма­тель­ных исто­рий.

Р. Г.: Как повли­ял на Вас Кларк Эштон Смит?

Ф. Л.: Мне кажет­ся, что частич­но все полу­чи­лось из-за мое­го инте­ре­са к его рабо­там и пере­пис­ки с Лав­краф­том. После того как я спи­сал­ся с Лав­краф­том, я взял и про­чи­тал еще кое-что из книг Сми­та. Он, несо­мнен­но, нра­вил­ся мне; я чув­ство­вал, что его сочи­не­ния были боль­ше в сти­ле рас­ска­зов Дан­се­ни, эта­кие мрач­ные фэн­те­зи. А поз­же я услы­шал от кого-то, что Сми­ту понра­ви­лись мои рас­ска­зы и что он хва­лил их. Навер­но, это дей­стви­тель­но было так. Мы обме­ня­лись так­же дву­мя-тре­мя пись­ма­ми.

В 1943 г., пом­нит­ся, я посе­тил Сми­та. Тогда я рабо­тал для Дугла­са Эркраф­та, с целью не попасть в Воору­жен­ные Силы. Мы с женой поеха­ли на неде­лю в отпуск в Сан-Фран­цис­ко. Я впер­вые был в этом горо­де с тех пор, как играл там в отцов­ском теат­ре. Мы оста­но­ви­лись в оте­ле напро­тив того дома, где я живу сей­час. Я оста­вил себе один день, что­бы поехать на авто­бу­се в Обэн, где в оди­но­че­стве жил Смит. Когда я вер­нул­ся в Сан-Фран­цис­ко, то обна­ру­жил, что это был день высад­ки союз­ных войск в Евро­пе. В Обэне мы об этом и не подо­зре­ва­ли.

Смит ока­зал­ся доволь­но типич­ным джентль­ме­ном из арти­сти­че­ских и богем­ных кру­гов, ска­жем, 1890‑х годов. На нем был белый полот­ня­ный костюм и пана­ма. Он встре­тил меня на оста­нов­ке авто­бу­са, и мы пошли пеш­ком к его дому; кото­рый неко­гда при­над­ле­жал его роди­те­лям. Мы выпи­ли немно­го вина и побро­ди­ли по сосед­не­му лесу, в основ­ном обме­ни­ва­ясь иде­я­ми о лите­ра­тур­ной рабо­те. Я купил у Сми­та пару выре­зан­ных из кам­ня скульп­ту­рок, чув­ствуя при этом, что зло­упо­треб­ляю его любез­но­стью. Да, у меня тогда было чув­ство, что взять пару cкульп­ту­рок как часть покуп­ки, сто­я­щей сорок-пять­де­сят дол­ла­ров, — похо­же на жуль­ни­че­ство. Но я сде­лал это. (Мистер Лей­бер гово­рит о малень­ких антро­по­мор­фи­че­ских ста­ту­эт­ках, сде­лан­ных Сми­том, кото­рые тот про­да­вал в 30‑е и 40‑е годы по три с поло­ви­ной или око­ло того дол­ла­ра за шту­ку. Эти скульп­ту­ры из мыль­но­го кам­ня были глав­ным фоку­сом кни­ги “Искус­ство Клар­ка Эшто­на Сми­та”, издан­ной в “Мираж Пресс”. Эти же скульп­ту­ры про­да­ют сего­дня по цене до двух­сот дол-ларов за шту­ку.)

Как я ска­зал, Смит выгля­дел там не на сво­ем месте, богем-ный худож­ник из не очень дав­но про­шед­ше­го вре­ме­ни. У него было мало обще­го с Обэном. Воз­мож­но, я уви­дел тогда ско­рее про­блеск лич­но­сти Сми­та — писа­те­ля, а не сбор­щи­ка фрук­тов и т. д. И все же он был очень тес­но свя­зан с Обэном. Но, конеч­но же, без сомне­ния, он был одним из писа­те­лей, кото­рые повли­я­ли на, меня во мно­гих отно­ше­ни­ях и как бы помог­ли сфор­ми­ро­вать, так ска­зать, исто­рии о Фафхр­де и Мыше­ло­ве.

Р. Г.: Каки­ми были Ваши отно­ше­ния с Авгу­стом Дер­ле­том? Счи­та­ли ли Вы, его забот­ли­вым изда­те­лем?

Ф. Л.: Забот­ли­вым изда­те­лем? В целом, да. В кон­це кон­цов, он хотел опуб­ли­ко­вать сбор­ник моих сочи­не­ний. Это были “Чер­ные аген­ты ночи”, моя пер­вая кни­га или, по край­ней мере, пер­вая кни­га в твер­дой облож­ке, кото­рая вышла в 1949 г.

Дело в том, что после смер­ти Лав­краф­та я обна­ру­жил, что он пока­зал мой рас­сказ “Гам­бит Посвя­щен­но­го” неко­то­рым людям из сво­е­го окру­же­ния. И Роберт Блох, и Ген­ри Катт­нер его про­чи­та­ли, и на сле­ду­ю­щее лето после того, как умер Лав­крафт, Блох при­е­хал к Ген­ри Катт­не­ру в Бевер­ли Хил­лз, где в то вре­мя жил и я. Они позво­ни­ли мне, и мы встре­ти­лись. Потом, когда я вер­нул­ся в Чика­го после вой­ны, я позна­ко­мил­ся с Дер­ле­том через посред­ни­че­ство Бло­ха. Это была моя пер­вая встре­ча с ним. Конеч­но, к тому вре­ме­ни уже вышел “Аут­сай­дер”, и я, как и мно­гие дру­гие, испы­ты­вал к Дер­ле­ту бла­го­дар­ность за то, что он так быст­ро напе­ча­тал рас­сказ Лав­краф­та.

Но мне каза­лось, что он слиш­ком занят самим собой. Я пом­ню, как-то он при­е­хал в Чика­го; я обе­дал с ним и с поэтом Дел­мо­ром Швар­цем. Шварц и Дер­лет на этом обе­де, ока­за­лось, рисо­ва­лись друг перед дру­гом. Я пом­ню одну из исто­рий, кото­рую нам рас­ска­зы­вал Дер­лет. Он опи­сы­вал, как к нему при­шел некий моло­дой чело­век, стра­да­ю­щий гомо­сек­су­а­лиз­мом. Дер­лет рас­ска­зы­вал: “Я спро­сил его:

— Вы когда-нибудь пыта­лись иметь дело с жен­щи­ной? Моло­дой чело­век отве­тил:

— Нет.”

Тогда Дер­лет свел его с одной опыт­ной жен­щи­ной, кото­рой нра­ви­лось решать про­бле­мы тако­го рода. Моло­дой чело­век был очень бла­го­да­рен Дер­ле­ту и пол­но­стью испра­вил­ся.

И еще пару лет спу­стя Дер­лет заявил в одном из раз­го­во­ров, что пол­но­стью овла­дел сти­лем Лав­краф­та. У меня были свои сомне­ния на этот счет, хотя в то вре­мя я их не выска­зал. В этом отно­ше­нии я был не луч­ше, чем, каза­лось, был Дональд Уон­дрей, кото­рый орга­ни­зо­вал вме­сте с Дер­ле­том изда­тель­ство “Арк­хэм Хауз”. Уон­дрей при­бе­ре­гал свою кри­ти­ку до тех пор, пока Дер­лет не умер. Толь­ко тогда начал напа­дать на него. По край­ней мере, мне так пока­за­лось.

Когда я стал стар­ше, я осо­знал, что эго­изм Дер­ле­та был тем, что увле­ка­ло его впе­ред и поз­во­ли­ло ему сде­лать то, что он сде­лал. Без это­го он не смог бы про­дол­жать писать сам и в то же вре­мя осно­вать изда­тель­ство. Его эго­изм стал казать­ся мне все более и более есте­ствен­ным и неиз­беж­ным. Так что у меня не оста­лось и кап­ли непри­яз­ни по отно­ше­нию к Дер­ле­ту; она исчез­ла. Я по-преж­не­му не думаю, что его рас­ска­зы были похо­жи на рас­ска­зы Лав­краф­та, пото­му что осно­вой для рас­ска­зов Лав­краф­та слу­жил реаль­ный мир, пото­му что он вво­дил в свои исто­рии эле­мен­ты, кото­рые были новы­ми и акту­аль­ны­ми, он осно­вы­вал сюже­ты на реаль­ных собы­ти­ях, таких как навод­не­ния в Вер­мон­те и зем­ле­тря­се­ния в Тихом оке­ане и тому подоб­ное. А Дер­лет счи­тал, что дей­ствие рас­ска­зов Лав­краф­та о таин­ствен­ных собы­ти­ях про­ис­хо­дит, по суще­ству, в про­шлом, в то вре­мя как они были совре­мен­ны­ми.

У меня само­го бил опыт: я напи­сал несколь­ко рас­ска­зов, один или два, спе­ци­аль­но для Дер­ле­та — напри­мер, “Чело­век, кото­рый подру­жил­ся с элек­три­че­ством” — а Дер­лет отверг их, так что мне при­шлось напе­ча­тать их в дру­гом месте. И еще, мне каза­лось, что Дер­ле­ту понра­вит­ся рас­сказ про Эдга­ра Алла­на По (“Рич­монд, сен­тябрь 1849”). Я попро­бо­вал пока­зать его ему, посколь­ку думал, что рас­сказ может подой­ти для одно­го из сбор­ни­ков изда­тель­ства “Арк­хэм Хауз”. Но Дер­ле­ту он не понра­вил­ся. Он ска­зал, что у рас­ска­за очень скуч­ное назва­ние, самое худ­шее, какое он когда-либо видел. Это был един­ствен­ный мой рас­сказ, на кото­рый Дер­лет опол­чил­ся. Я думаю, он сам пре­крас­но пони­мал, что неко­то­рые мои рас­ска­зы были настоль­ко не по его части, что он нико­гда не пред­ла­гал мне пере­пи­сать их, что­бы потом поме­стить в кни­ги “Арк­хэм Хауз”.

Р. Г.: Дер­лет сам исправ­лял или заста­вил Вас исправ­лять “Чер­но­го гон­до­лье­ра”?

Ф. Л.: Я не заме­тил, что­бы он вно­сил прав­ку. Потом Дер­лет ска­зал, что счи­та­ет этот рас­сказ луч­шим во всей кни­ге. Нет, этим рас­ска­зом он был пол­но­стью дово­лен. Есте­ствен­но, я пытал­ся напи­сать рас­сказ, кото­рый по сти­лю и сюже­ту очень напо­ми­нал бы Лав­краф­та.

Р. Г.: Как, по Ваше­му мне­нию, изме­нил­ся бы стиль Лав­краф­та, если бы писа­тель остал­ся в Нью-Йор­ке?

Ф. Л.: Труд­но пред­ста­вить себе, что­бы он остал­ся в Нью-Йор­ке, если бы толь­ко к нему не при­шел насто­я­щий успех. Но мне кажет­ся, что для это­го ему при­шлось бы сде­лать боль­ше усту­пок, что­бы его рас­ска­зы ста­ли более ком­мер­че­ски­ми.

Думаю, что Лав­крафт испы­ты­вал тягу, и, веро­ят­но, очень силь­ную, к науч­ной фан­та­сти­ке и к жур­на­лам, в кото­рых фан­та­сти­ка печа­та­лась. Его рас­сказ “Зов Ктул­ху” был напи­сан, как мне кажет­ся, с мыс­лью создать что-то, что мож­но будет про­дать в эти жур­на­лы; поз­же он сде­лал то же самое в рас­ска­зе “В Горах Безу­мия” и в неко­то­рых после­ду­ю­щих.

Но, конеч­но же, в кон­це кон­цов он про­да­вал свои сочи­не­ния в “Asrounding”. И в “Amazing Stories” тоже. Мне кажет­ся, что у него там были непри­ят­но­сти по пово­ду “Цве­та из кос­мо­са”. Ему с тру­дом уда­лось полу­чить хоть какой-то гоно­рар от “Аmаzing stories”, и в резуль­та­те ему запла­ти­ли при­мер­но поло­ви­ну того, что он полу­чил бы напри­мер от “Weird Tales”. А Хью­го Герн­сбэк кром­сал его рас­ска­зы еще хуже, чем это дела­ли в “Weird Tales”, так что Лав­крафт назы­вал его “Кры­са Хью­го”. Вполне понят­но, что он испы­ты­вал такие чув­ства.

Р. Г.: Что каса­ет­ся Ваших соб­ствен­ных сочи­не­ний, то они, кажет­ся, ста­но­вят­ся непри­выч­но авто­био­гра­фич­ны­ми, осо­бен­но, такие рас­ска­зы, как “Созда­тель пуго­виц” и “Амбра­зу­ра Луны”. Ваши герои, кажет­ся, все более и более похо­дят на Вас.

Ф. Л.: О, в гораз­до боль­шей сте­пе­ни: осо­бен­но эти два рас­ска­за попа­да­ют в точ­ку. Напри­мер, моя сце­ни­че­ская карье­ра нача­ла по-насто­я­ще­му часто про­ни­кать в мои рас­ска­зы в 1960‑е гг. В част­но­сти, герои мое­го рас­ска­за “Четы­ре духа в “Гам­ле­те” были спи­са­ны с людей, рабо­тав­ших неко­гда в теат­ре мое­го отца. Как я уже ска­зал, толь­ко тогда я начал более осо­знан­но вво­дить какие-то дета­ли мое­го соб­ствен­но­го опы­та в мои рас­ска­зы. Мне кажет­ся, я доволь­но быст­ро заме­тил, что в рас­ска­зах появ­ля­ют­ся, ска­жем, сек­су­аль­ные эле­мен­ты, кото­рые вкра­ды­ва­ют­ся неза­мет­но, так что я их не вижу, когда пишу. Это, напри­мер, пер­вый опуб­ли­ко­ван­ный рас­сказ о Фафхр­де и Мыше­ло­ве, тот, кото­рый назы­вал­ся “Два иска­те­ля при­клю­че­ний” и кото­рый я потом пере­име­но­вал в “Дра­го­цен­но­сти в лесу”. Через три или четы­ре года после того, как рас­сказ был опуб­ли­ко­ван, я осо­знал заклю­чен­ный в нем сек­су­аль­ный образ: баш­ня — это вопло­ще­ние воз­буж­ден­но­го пени­са. Баш­ня, кото­рая дро­жа­ла и тряс­лась, кото­рая пыта­лась избить людей до смер­ти, кото­рая была такой — я хочу ска­зать, когда я впер­вые заме­тил это — круг­лую баш­ню с дву­мя неболь­ши­ми полу­ша­ри­я­ми у осно­ва­ния — я осо­знал: “Боже, что я делаю!” И чув­ства геро­ев в то вре­мя, когда про­ис­хо­ди­ли все эти собы­тия: это был очень дву­смыс­лен­ный рас­сказ о сек­се, пока­зы­ва­ю­щий очень дву­смыс­лен­ную реак­цию на ран­ний сек­су­аль­ный опыт — пред­став­ле­ние о том, что это что-то мучи­тель­ное, а не радост­ное, и т. д.

Как я ска­зал, я заме­тил у себя тен­ден­ций брать геро­ев из мое­го про­шло­го опы­та. В слу­чае с “Вели­ким вре­ме­нем”, оче­вид­но, что арти­сты и сол­да­ты в этом про­из­ве­де­нии состав­ля­ют не что иное, как неболь­шую теат­раль­ную ком­па­нию. А к тому вре­ме­ни, как я напи­сал “При­зрак бро­дит по Теха­су”, герой стал акте­ром на мел­кие роли. Я писал с точ­ки зре­ния мел­ко­го акте­ра-про­дю­се­ра, акте­ра-режис­се­ра. и т. д.

Все это, без сомне­ния, про­яви­лось в гораз­до боль­шей сте­пе­ни. Ключ ко всем собы­ти­ям, про­ис­хо­дя­щим в “Созда­те­ле пуго­виц”, оче­вид­но заклю­ча­ет­ся в том, что рас­сказ напи­сан чело­ве­ком, кото­рый живет один и сочи­ня­ет раз­ные небы­ли­цы.

Р. Г.: Вли­я­ли ли на Вас более “дека­дент­ные” сек­су­аль­ные и пси­хо­ло­ги­че­ские про­из­ве­де­ния, выхо­дя­щие в свет в послед­нее вре­мя? Не толь­ко имен­но ужа­сы и ска­зоч­ная фан­та­сти­ка, а ско­рее авто­ры более обще­го направ­ле­ния, такие как Набо­ков и Буков­ский?

Ф. Л.: Я читал немно­го и того, и дру­го­го. Не думаю, что они име­ли на меня боль­шое вли­я­ние, хотя я, вне вся­ко­го сомне­ния, обна­ру­жил, что они пишут очень реа­ли­стич­но. Я один из тех писа­те­лей, кото­рые начи­на­ли в пери­од, когда сек­су­аль­ный мате­ри­ал под­вер­гал­ся очень силь­ной цен­зу­ре, и кото­рые раз­лич­ным обра­зом реа­ги­ро­ва­ли на осво­бож­де­ние язы­ка в этой обла­сти.

В насто­я­щее вре­мя я доволь­но-таки силь­но осо­знаю, что рас­ска­зы ужа­сов зашли слиш­ком дале­ко, по край­ней мере на мой вкус, в направ­ле­нии, кото­рое застав­ля­ет рас­сказ слу­жить выра­же­ни­ем под­со­зна­ния и в кото­ром ужас заклю­ча­ет­ся чаще все­го в рас­па­де лич­но­сти глав­но­го героя.

Я сей­час рецен­зи­рую новую анто­ло­гию под назва­ни­ем “Архи­тек­ту­ра ужа­са”, издан­ную Пите­ром Поль­цем. Он при­ни­ма­ет как долж­ное, в част­но­сти, что “Сия­ние” Сти­ве­на Кин­га — это рас­сказ о рас­строй­стве и раз­ру­ше­нии разу­ма писа­те­ля. Это был пер­вый рас­сказ Кин­га, кото­рый я про­чи­тал, и при­знаю, что рас­сказ дей­ству­ет потря­са­ю­ще. Он очень эффек­тив­но задел все стру­ны моей души. И в то же самое вре­мя, у меня было чув­ство какой-то зло­сти: “Ну лад­но, это напи­са­но для Кино, что­бы потом сде­лать фильм”. В неко­то­ром смыс­ле меня при­ве­ли в очень боль­шое воз­буж­де­ние под­стри­жен­ные в виде фигур кусты, кото­рые Куб­рик, в конеч­ном ито­ге, не смог исполь­зо­вать в филь­ме. Я чув­ство­вал, что Кинг ввел всю кон­цеп­цию этих фигур, сам не осо­бен­но инте­ре­су­ясь про­бле­ма­ми, кото­рые они созда­ва­ли, напри­мер, кто сде­лал эти фигу­ры. Пом­нит­ся, в этом месте я кри­ти­ко­вал Кин­га, пото­му что он не уде­лил боль­ше вни­ма­ния пoпыт­ке раз­ра­бо­тать эти эле­мен­ты рас­ска­за — он про­сто ввел их, и на этом дело закон­чи­лось. До неко­то­рой сте­пе­ни Кинг сле­до­вал идее опи­сать мораль­ное раз­ло­же­ние сво­е­го очень чув­стви­тель­но­го писа­те­ля со все­ми его фоби­я­ми и недо­стат­ка­ми. Но писа­тель этот был, по суще­ству, гораз­до более разум­ным геро­ем, чем тот, кото­ро­го сыг­рал в филь­ме Джек Никол­сон. Послед­ний был про­сто насто­я­щим слюн­тя­ем, и автор филь­ма обра­щал­ся с ним отнюдь не с той сим­па­ти­ей, с кото­рой Кинг обра­щал­ся с геро­ем в кни­ге.

С дру­гой сто­ро­ны, я доволь­но-таки явно чув­ствую в сочи­не­ни­ях Лав­краф­та очень силь­ный эле­мент науч­ной фан­та­сти­ки; по край­ней мере, инте­рес к нау­ке. И я нахо­жу, что совре­мен­ные лите­ра­то­ры, рабо­та­ю­щие в жан­ре ужа­сов, пови­ди­мо­му, в боль­шин­стве сво­ем утра­ти­ли как раз этот инте­рес. Во вся­ком слу­чае, он гораз­до сла­бее, чем инте­рес к пси­хо­ло­гии героя. Мне кажет­ся, что это идет в раз­рез с кано­на­ми жан­ра — заста­вить глав­но­го героя мораль­но сло­мать­ся в то вре­мя, как про­ис­хо­дит дина­мич­ное раз­ви­тие сюже­та.

Р. Г.: В Ваших рас­ска­зах ужа­сов очень мно­гие герои выжи­ва­ют. Вы, что, не люби­те слиш­ком жесто­кую или “смер­то­убий­ствен­ную” фан­та­сти­ку и филь­мы?

Ф. Л.: Думаю, что в про­шлом я в основ­ном пытал­ся мини­ми­зи­ро­вать этот эле­мент. В “Жене-закли­на­тель­ни­це” един­ствен­ная реаль­ная смерть — это смерть кош­ки. Я пытал­ся под­черк­нуть захва­ты­ва­ю­щие дух эле­мен­ты ужа­са и, уж конеч­но, не “непри­ят­ность”, “тош­но­твор­ность” и т. д. Я как раз недав­но думал, что в этом отно­ше­нии у меня про­яв­ля­ет­ся тен­ден­ция к отхо­ду от Лав­краф­та, посколь­ку я не испы­ты­ваю иску­ше­ния напи­сать пароч­ку силь­ных абза­цев о том, как чудо­вищ­но отвра­ти­те­лен кош­мар или как он тош­но­тво­рен. Веро­ят­но, поэто­му, на меня боль­ше все­го дей­ству­ют позд­ние рас­ска­зы Лав­краф­та, такие как “Тень из вре­ме­ни” и “Тот, кто шеп­чет в тем­но­те”, где чудо­вищ-ино­пла­не­тян никак нель­зя с пол­ным осно­ва­ни­ем назвать ужа­са­ю­щи­ми, или отвра­ти­тель­ны­ми, или зло­ве­щи­ми. Дело в том, что они про­сто не такие, как мы, у них дру­гие стан­дар­ты и они не обра­ща­ют осо­бо­го вни­ма­ния на людей, кото­рые ста­но­вят­ся их жерт­ва­ми: эти жерт­вы боль­ше похо­жи на слу­чай­ных наблю­да­те­лей, кото­рые так же слу­чай­но поги­ба­ют в ходе раз­ви­тия собы­тия.

6 июля 1987 г.

Р. Г.: Один из вопро­сов, кото­рые мне хоте­лось задать Вам с тех пор, как мы в послед­ний раз бесе­до­ва­ли, каса­ет­ся сим­во­лиз­ма в Ваших сочи­не­ни­ях, осо­бен­но в рас­ска­зах, подоб­ных “Тем­ным кры­льям”. Появ­ля­ют­ся ли исполь­зу­е­мые Вами сим­во­лы непро­шен­но или Вы дела­е­те созна­тель­ное уси­лие, что­бы вве­сти их в рас­сказ?

Ф. Л.: Я не знаю. Вы упо­мя­ну­ли “Тем­ные кры­лья”: здесь все было, без сомне­ния, запла­ни­ро­ва­но. Я так мно­го слы­шал и читал, осо­бен­но­го у Юнга, о его кон­цеп­ции “ани­ма” — души; я про­сто совер­шен­но есте­ствен­но под­нял вопрос: “Ну, так как насчет “аnima” — враж­деб­но­сти?”, и исхо­дя из такой посыл­ки я напи­сал рас­сказ. Но это опре­де­лен­но был про­то­тип — нечто вро­де созна­тель­но­го сим­во­ла. Я бы ска­зал, что рас­сказ был созна­тель­но спла­ни­ро­ван, в нем было гораз­до боль­ше от экс­пе­ри­мен­та, чем от утвер­жде­ния тео­рии, спон­тан­но рож­ден­ной в моем под­со­зна­нии.

Р. Г.: Такое впе­чат­ле­ние, что в Ваших рас­ска­зах мно­го мрач­но­го, оттал­ки­ва­ю­ще­го юмо­ра. Воз­мож­но, вы исполь­зу­е­те его, что­бы “замас­ки­ро­вать” более глу­бо­кие эмо­ции?

Ф. Л.: Да, это вполне разум­ное пред­по­ло­же­ние. Чер­ный юмор появ­ля­ет­ся в основ­ном в исто­ри­ях о Фафхр­де и Сером Мыше­ло­ве. Я думаю, что его с пол­ным пра­вом мож­но назвать чер­ным, или клад­би­щен­ским, юмо­ром.

Р. Г.: А как обсто­ят дела с Вашим твор­че­ством, не име­ю­щим отно­ше­ния к сочи­ни­тель­ству?

Ф. Л.: Ах да, иллю­стра­ции, сде­лан­ные мето­дом раз­брыз­ги­ва­ния. Я созда­вал их с мыс­лью пока­зать силу­эты зда­ний на фоне звезд. И обна­ру­жил, что если раз­брыз­ги­вать крас­ку зуб­ной щет­кой, то мож­но полу­чить эффект усы­пан­но­го звез­да­ми неба. Поз­же я наблю­дал, как мои зна­ко­мые худож­ни­ки по рекла­ме исполь­зу­ют тот же эффект, что­бы полу­чить звезд­ное небо, и это меня вооду­ше­ви­ло. Я при­ду­мал спе­ци­аль­ное при­спо­соб­ле­ние в тече­ние тех трех меся­цев, что я пере­пи­сы­вал­ся с Лав­краф­том. Это было нака­нуне Рож­де­ства, и мне хоте­лось сде­лать несколь­ко иллю­стра­ций к паре рас­ска­зов Лав­краф­та, осо­бен­но к “Тому, кто шеп­чет в тем­но­те”, кото­рый, без сомне­ния, был в то вре­мя моим люби­мым. Мне при­шло в голо­ву, что путем раз­брыз­ги­ва­ния краcки мож­но очень хоро­шо пока­зать сце­ны на Плу­тоне, Югго­те и в дру­гих местах. Я сумел сде­лать шесть или семь таких сцен.

Сей­час у меня здесь не очень мно­го этих иллю­стра­ций. Потом я про­дал доволь­но боль­шое их коли­че­ство на выстав­ках услов­но­го искус­ства. Поз­же Дер­лет взял пару таких иллю­стра­ций в каче­стве воз­мож­ных обло­жек для книг. Я сде­лал иллю­стра­цию с изоб­ра­же­ни­ем “Зам­ка, име­ну­е­мо­го Туман” для моей соб­ствен­ной пове­сти “Гам­бит Посвя­щен­но­го”. Пом­нит­ся, Дер­лет купил эту иллю­стра­цию с мыс­лью вста­вить ее в сбор­ник моих сочи­не­ний, если я напи­шу для него еще что-нибудь типа “Чер­ных аген­тов ночи”. И еще я нари­со­вал сце­ну из рас­ска­за “В Горах Безу­мия”, когда один из геро­ев, моло­дой аспи­рант Дэн­форт, сопро­вож­да­ю­щий про­фес­со­ра во вре­мя послед­не­го стре­ми­тель­но­го пере­хо­да через Горы Безу­мия к горо­ду, видит вда­ли еще одну цепь вер­шин, из-за кото­рой стру­ит­ся фио­ле­то­вый свет. А вооб­ще, с таких иллю­стра­ций очень хоро­шо делать слай­ды для про­ек­ции: фото­граф из Лос-Анже­ле­са Уолт Догер­ти исполь­зо­вал их для лек­ции о Лав­краф­те лет два­дцать тому назад. Кто-то украл слай­ды, а Уолт не сде­лал с них отпе­чат­ки, так что эти слай­ды в боль­шин­стве сво­ем утра­че­ны.

Во вся­ком слу­чае, Лав­крафт послал Джон­ки­лу и мне копию “Кошек Уль­та­ра”, в послед­ней бро­шю­ре, опуб­ли­ко­ван­ной Робер­том Бар­лоу. Это была часть наше­го обме­на подар­ка­ми на Рож­де­ство 1936 г. Имен­но этот слу­чай и послу­жил вдох­но­ве­ни­ем для тех иллю­стра­ций.

Р. Г.: Ни одна из иллю­стра­ции нико­гда нигде не пуб­ли­ко­ва­лась, это так?

Ф. Л.: Да, имен­но так. Хотя, мне извест­ны люди, у кото­рых все еще есть несколь­ко штук. Похо­же, и у меня само­го зава­ля­лась пароч­ка — “Замок, по име­ни Туман” и еще какая-то, одна.

Потом, когда я писал “Стран­ни­ка”, я сде­лал моде­ли этой пла­не­ты, Стран­ни­ка, что­бы про­де­мон­стри­ро­вать само­му себе, как на ее поверх­но­сти при вра­ще­нии один за дру­гим появ­ля­ют­ся сим­во­лы. После того как я сде­лал эти моде­ли, мне при­шло в голо­ву сде­лать из Стран­ни­ка мобиль, ну вы зна­е­те, самый про­стой вид моби­ля.

При­мер­но лет десять назад я заин­те­ре­со­вал­ся сте­рео­мет­ри­ей. Я нико­гда не изу­чал сте­рео­мет­рию! Я зани­мал­ся три­го­но­мет­ри­ей, и гео­мет­ри­ей, и алгеб­рой, а потом пере­шел к изу­че­нию выс­шей мате­ма­ти­ки в Чикаг­ском уни­вер­си­те­те. Меня про­сто зача­ро­ва­ли пять мно­го­гран­ни­ков Пла­то­на, и я дошел от рав­но­сто­рон­них тре­уголь­ни­ков до доде­ка­эд­ра и два­дца­ти­гран­ни­ка — ну, Вы зна­е­те, один состо­ит из две­на­дца­ти пяти­уголь­ни­ков, а дру­гой — из два­дца­ти рав­но­сто­рон­них тре­уголь­ни­ков. В “Рас­ска­зе о чер­ной печа­ти” Артур Мэй­чен упо­ми­на­ет два­дца­ти­гран­ник: у ста­ро­го про­фес­со­ра есть камень такой фор­мы. В “Оби­та­те­ле тьмы” Лав­крафт исполь­зу­ет непра­виль­ный мно­го­гран­ник — “Сия­ю­щий тра­пе­зо­ид”. Един­ствен­ная модель пяти мно­го­гран­ни­ков, кото­рую я сде­лал, висит здесь в моей кухне.

Р. Г.: Это та самая модель, кото­рая вид­на на Вашей фото­гра­фии в кни­ге “Лица науч­ной фан­та­сти­ки”, не так ли?

Ф. Л.: Да, это так. Я стою в двер­ном про­еме меж­ду этой ком­на­той и гости­ной. Вы може­те видеть модель на зад­нем плане, над моим пле­чом; по край­ней мере, ее часть.

Все это — моде­ли и иллю­стра­ции — един­ствен­ное, что я когда-либо пытал­ся сде­лать. У меня нет ника­ких талан­тов рисо­валь­щи­ка, так что я все­гда пытал­ся сде­лать какое-нибудь меха­ни­че­ское при­спо­соб­ле­ние, что­бы искус­ство выгля­де­ло по мень­шей мере немно­го про­фес­си­о­наль­но.

Р. Г.: В интер­вью “Враж­деб­но­му кри­ти­ку” (197З г.) Вы, упо­мя­ну­ли, что чув­ству­е­те “склон­ность к груст­но­му”. Вы, все еще про­дол­жа­е­те испы­ты­вать такие чув­ства?

Ф. Л.: Ну, я думаю, мне нра­вит­ся грусть, мрач­ное искус­ство, как “Мелан­хо­лия” Дюре­ра. Мне нра­вят­ся пье­сы Ибсе­на и филь­мы Берг­ма­на, осо­бен­но три его вели­ких филь­ма: “Улыб­ки лет­ней ночи”, “Дикая зем­ля­ни­ка” и “Седь­мая печать”. Это, и кар­ти­ны Эдвар­да Мюн­ха.

Р. Г.: А как насчет сход­ства меж­ду “Седь­мой печа­тью” и Вашим рас­ска­зом “Бро­сать кости”?

Ф. Л.: Это все шах­ма­ты. Шах­ма­ты — моя люби­мая тема, кото­рая встре­ча­лась в несколь­ких рас­ска­зах.

Р. Г.: Вы, участ­во­ва­ли в послед­нее вре­мя в каком-нибудь шах­мат­ном тур­ни­ре? Доби­ва­лись успе­ха?

Ф. Л.: Нет, нет. Я думаю, что послед­ний какой бы то ни было шах­мат­ный тур­нир, в кото­ром я участ­во­вал, про­изо­шел при­мер­но на тре­тьем году моей жиз­ни в Сан-Фран­цис­ко. По-мое­му, это было в нача­ло 1972 г. Я участ­во­вал в люби­тель­ском, без кате­го­рий, тур­ни­ре в “Кор­нер Хауз”, ита­льян­ском ресто­ране, и в тур­ни­ре в неболь­шом ресто­ран­чи­ке под назва­ни­ем “У Пао­ли”.

Я пом­ню, как я шел от сво­ей квар­ти­ры, кото­рая тогда была близ­ки, в доме 811 по ули­це Гиэ­ри, на тур­нир в дело­вом квар­та­ле. Ресто­ран­чик “У Пао­ли” был рас­по­ло­жен непо­да­ле­ку от Сакра­мен­то и Хан­сон-стрит. И пока я шел на этот тур­нир, я заду­мал­ся над про­бле­мой адре­сов в кни­ге Дэши­ла Хэм­мет­та “Маль­тий­ский сокол”. Я напи­сал об этом неболь­шую ста­тью, кото­рая была опуб­ли­ко­ва­на в еже­не­дель­ном жур­на­ле “Кали­фор­ний­ская жизнь”. Потом один мой при­я­тель, парень по име­ни Дон Хер­рон, с кото­рым я позна­ко­мил­ся пару лет спу­стя, взял эту ста­тью за осно­ву, иссле­до­вал про­бле­му более тща­тель­но и создал экс­кур­сию о Дэши­ле Хэм­мет­те.

Р. Г.: Писа­ли ли Вы, что-нибудь для еже­днев­ных выпус­ков комик­са “Бак Род­жерс” или толь­ко для вос­крес­ных выпус­ков?

Ф. Л.: И для того, и для дру­го­го. Я сотруд­ни­чал с ними око­ло года и делал под­пи­си и к вос­крес­ным, и к еже­днев­ным выпус­кам.

Р. Г.: Это было при­ят­ной рабо­той?

Ф. Л.: О да. Мне она нра­ви­лась, пото­му что мои дру­зья — в то вре­мя по мень­шей мере один, Ген­ри Катт­нер, — писа­ли под­пи­си к раз­лич­ным комик­сам. “Зеле­ная лам­па”, “Бэт­ман и Робин” и т. п. Мне нра­вил­ся “Бак Род­жерс”, над кото­рым в то вре­мя рабо­та­ло несколь­ко писа­те­лей — боль­шин­ство из них писа­ло науч­ную фан­та­сти­ку. А мне все­гда хоте­лось немно­го пере­де­лать под­пи­си, что­бы они были похо­жи на ран­ние кни­ги Хай­н­лай­на — “Кос­ми­че­ско­го кур­сан­та” и т. д. Дошло до того, что мне хоте­лось боль­ше систе­ма­ти­зи­ро­вать места, куда отправ­ля­лись герои, так что­бы Бак пере­хо­дил от одно­го при­клю­че­ния к дру­го­му и хоть немно­го обра­щал вни­ма­ние на то, что­бы сде­лать их чуть более реа­ли­стич­ны­ми. Когда я заста­вил его вер­нуть­ся в штаб Петул­ло и занять­ся изу­че­ни­ем раз­лич­ных новых пред­ме­тов, Король Син­ди­кат начал воз­ра­жать. Совсем не то, что нуж­но, как они счи­та­ли: слиш­ком мно­го ака­де­мич­но­сти, слиш­ком мало при­клю­че­ний.

А потом я обна­ру­жил, что пыта­юсь услож­нить сюже­ты и в кон­це кон­цов мне ста­ло казать­ся, что я делаю слиш­ком мно­го за ту сум­му, кото­рую полу­чаю, так что через год я бро­сил это дело. Но в то вре­мя я зара­ба­ты­вал на этом день­ги, кото­рые были очень кста­ти. Это было где-то через два или три года после того, как я ушел из “Сай­енс Дай­джест”, что­бы отда­вать все свое вре­мя сочи­ни­тель­ству.

Р. Г.: А как насчет жур­на­ла “Плэй­бой” и “Всех сор­ня­ков мира”?

Ф. Л.: “Плэй­бой” с энту­зи­аз­мом отнес­ся к это­му рас­ска­зу, пото­му что в нем шла речь о мари­ху­ане. Это было в нача­ле эпо­хи рас­про­стра­не­ния нар­ко­ти­ков. Рас­сказ был корот­ким даже для “Плэй­боя”, хотя мне кажет­ся, что в нем было на самом деле око­ло трех тысяч слов. По-мое­му, мне запла­ти­ли где-то око­ло семи­сот или вось­ми­сот дол­ла­ров. Я слы­шал тогда, что они все­гда пла­тят при­мер­но такой мини­мум.

В то вре­мя у меня, конеч­но, был лите­ра­тур­ный агент. Он не был таким уж напо­ри­стым, но мы с ним очень, очень хоро­шо лади­ли. Он так­же в тече­ние дол­го­го вре­ме­ни был аген­том Бло­ха. Я нанял его как раз в то вре­мя, когда вновь воз­вра­щал­ся к сочи­ни­тель­ству после всех про­блем, свя­зан­ных с лече­ни­ем от алко­го­лиз­ма, в кон­це 50‑х гг.; эти про­бле­мы очень поме­ша­ли про­да­же моих рас­ска­зов. За два или три года в жур­на­лах не появи­лось ни одно­го мое­го рас­ска­за.

Р. Г.: Худож­ни­ки и писа­те­ли обыч­но верят в то, что алко­голь яко­бы помо­га­ет в рабо­те. Так ли это?

Ф. Л.: Я в это на самом деле не верю. Без сомне­ния, моя рабо­та в каком-то общем смыс­ле про­дви­ну­лась бла­го­да­ря тому, что я упо­треб­лял алко­голь. Мне кажет­ся, я начал и про­дол­жал пить для того, что­бы полу­чать удо­воль­ствие от вече­рок, где люди выпи­ва­ли. Я исполь­зо­вал эти вече­рин­ки как пре­да­ет, как сред­ство обще­ния с раз­лич­ны­ми людь­ми, что­бы обес­пе­чить некую сво­бо­ду в раз­го­во­ре, так что­бы боль­ше гово­рить обо всем на све­те и пооц­рять бесе­ды, в осо­бен­но­сти с жен­щи­на­ми. Конеч­но, это помог­ло мне, я бы ска­зал, начать вра­щать­ся в обще­стве. Одна­ко потом алко­голь стал более необ­хо­ди­мым, как это обыч­но быва­ет, я раз­го­во­ры нача­ли ста­но­вить­ся из-за него все более три­ви­аль­ны­ми. Каких-то про­ры­вов боль­ше не было.

В сущ­но­сти, я нико­гда по-насто­я­ще­му не пытал­ся писать и одно­вре­мен­но пить. Даже в те пери­о­ды, когда я и пил, и писал, и писал по утрам, с похме­лья, ну, Вы зна­е­те, и не начи­нал пить до тех пор, пока не допи­сы­вал все, что было наме­че­но на этот день. Я нико­гда не думал, что смо­гу най­ти вдох­но­ве­ние в бутыл­ке.

Един­ствен­ное вре­мя, когда я пил и писал одно­вре­мен­но, — когда созда­ва­лось “Зеле­ное тыся­че­ле­тие”. Я пил и писал, и основ­ным резуль­та­том было око­ло вось­ми стра­ниц в день, и пер­вые четы­ре из них было доволь­но понят­ны­ми. Но потом сле­ду­ю­щие четы­ре стра­ни­цы посте­пен­но ста­но­ви­лись все менее понят­ны­ми, и их при­хо­ди­лось пере­пи­сы­вать на сле­ду­ю­щий вечер.

Когда я писал “Тар­за­на и Золо­тую доли­ну”, мне при­шлось закан­чи­вать его в очень сжа­тые сро­ки, так что я писал утром и вече­ром. Во вре­мя пер­во­го “сеан­са” я пил кофе, а во вре­мя вто­ро­го — кофе и брэн­ди. Потом, по мере про­дви­же­ния кни­ги, я начал поне­мно­гу пить и по утрам.

Во вся­ком слу­чае, в трех или четы­рех слу­ча­ях, когда у меня был напо­ло­ви­ну сде­лан­ный, напо­ло­ви­ну напи­сан­ный рас­сказ или повесть, я пил, что­бы его закон­чить. Я обна­ру­жил, что могу это сде­лать, пото­му что весь рас­сказ уже был завер­шен в общих чер­тах. Алко­голь про­сто помо­гал пре­одо­леть блок в созна­нии, не поз­во­ля­ю­щий мне писать. Послед­няя треть новел­лы “Корабль теней” была напи­са­на подоб­ным обра­зом, послед­няя треть рас­ска­за из серии о Фафхр­де и Мыше­ло­ве, “Снеж­ная жен­щи­на”, о юно­сти Фафхр­да, напи­са­на точ­но так же. Я допи­сал обе эти вещи до поло­ви­ны и потом обна­ру­жил, что не смо­гу их закон­чить без помо­щи алко­го­ля. Вот так все это вышло.

Р. Г.: Вы. не про­тив ска­зать пару слое о несколь­ких Ваших рас­ска­зах?

Ф. Л.: Нет, абсо­лют­но!

Р. Г.: Как насчет “В чер­ном есть своя пре­лесть”?

Ф. Л.: Он нико­гда не пере­из­да­вал­ся. Это было очень лич­ное. В нем опи­сы­ва­лись отно­ше­ния меж­ду мной и моей женой Джон­кил, осо­бен­но в послед­ние годы нашей сов­мест­ной жиз­ни, когда она тоже мно­го пила. В тече­ние послед­них пяти лет, что мы про­ве­ли вме­сте, до ее смер­ти в 1969 г., мы то пере­ста­ва­ли пить, то начи­на­ли сно­ва.

Да, в этом рас­ска­зе была отра­же­на тем­ная сто­ро­на посто­ян­но­го спо­ра меж­ду нами.

Р. Г.: “При­зрач­ный свет”?

Ф. Л.: У него был подоб­ный источ­ник. Я писал как бы о смер­ти жены и о моем чув­стве вины. Дело не в пре­ступ­ле­нии, совер­шен­ном во вре­мя про­ва­ла памя­ти, вызван­но­го алко­го­лем. Что такое про­вал памя­ти? Я имею в виду, до какой сте­пе­ни это меха­низм пси­хо­ло­ги­че­ской защи­ты? Вот вопро­сы, кото­рые я пытал­ся под­нять.

Р. Г.: “Жут­кие фан­та­зии”?

Ф. Л.: Этот рас­сказ был напи­сан для покой­но­го Тер­ри Кар­ра, для анто­ло­гии, кото­рую он пла­ни­ро­вал. Он так и не смог про­дать эту анто­ло­гию и где-то через год вер­нул рас­ска­зы авто­рам. А потом Стю Шифф взял рас­сказ для сво­ей анто­ло­гии “Смерть”.

Р. Г.: Были ли какие-нибудь про­бле­мы, при про­да­же этой кни­ги?

Ф. Л.: По-мое­му, у “Плэй­боя” были с этим труд­ное. Про­да­жа шла доволь­но пло­хо. Я пом­ню, что я так и не полу­чил про­цен­тов с про­да­жи!

Р. Г.: Будет ли этот рас­сказ когда-нибудь опуб­ли­ко­ван зано­во?

Ф. Л.: Навер­но будет, в каком-нибудь сбор­ни­ке ужа­сов, в кото­ром я буду печа­тать­ся в буду­щем. “Скрим Пресс” хочет издать кни­гу моих рас­ска­зов ужа­сов; в ней будут и “Жут­кие фан­та­зии”, вме­сте c “Созда­те­лем пуго­виц” и несколь­ки­ми дру­ги­ми рас­ска­за­ми, кото­рые более-менее ред­ко пере­из­да­ва­лись.

Р. Г.: Над чем Вы рабо­та­е­те сей­час?

Ф. Л.: Я пишу длин­ную новел­лу или повесть “Мыше­лов спус­ка­ет­ся вниз”; это самое глав­ное. Так­же наде­юсь закон­чить еще один рас­сказ из серии “Вой­на пере­мен”, что-то типа непо­сред­ствен­но­го про­дол­же­ния “Вели­ко­го вре­ме­ни” и “Ника­кой серьез­ной магии”. Я уже напи­сал око­ло ста стра­ниц это­го рас­ска­за; я рабо­тал над ним в 1963 г., и мне еще при­дет­ся напи­сать столь­ко же или даже еще боль­ше. Назы­ва­ет­ся это “Кро­ва­вый обряд”, дей­ствие про­ис­хо­дит в Риме во вре­ме­на Юлия Цеза­ря и при­уро­че­но к датам жиз­ни Цеза­ря.

Это вот пара. У меня есть еще задум­ки для пары “коша­чьих” рас­ска­зов, про кота Гам­ми­ча, кото­рые я так­же наде­юсь напи­сать.

Р. Г.: Что Вас еще забо­тит сей­час, кро­ме лите­ра­тур­ной рабо­ты?

Ф. Л.: У мейя есть кое-какие поли­ти­че­ские забо­ты, хотя я не очень актив­ный в поли­ти­ке чело­век. У меня все еще очень либе­раль­ные поли­ти­че­ские взгля­ды. Я оза­бо­чен тем, как закан­чи­ва­ет­ся прав­ле­ние Рей­га­на, осо­бен­но в Цен­траль­ной Аме­ри­ке — ну, Вы зна­е­те, Ника­ра­гуа, кон­трас и все такое. Я пыта­юсь идти в ногу со вре­ме­нем.

Кста­ти, в том, что каса­ет­ся мое­го физи­че­ско­го состо­я­ния, в послед­ний год у меня ста­ло ухуд­шать­ся зре­ние. Ско­ро я дол­жен буду — вре­мя еще не назна­че­но точ­но — пере­не­сти опе­ра­цию от ката­рак­ты — имплан­та­цию хру­ста­ли­ка. По край­ней мере, я наде­юсь на это. Из-за это­го я почти ниче­го не читаю. Наде­юсь, мое зре­ние вос­ста­но­вит­ся, так как подоб­ные опе­ра­ции в боль­шин­стве сво­ем про­хо­дят очень успеш­но. По край­ней мере тут я чув­ствую пол­ную уве­рен­ность.

---

Архив­ная ста­тья с lovecraft.ru