Говард Филлипс Лавкрафт

совместно с Winifred V. Jackson

ХАОС НАСТУПАЮЩИЙ

(The Crawling Chaos)
Напи­са­но в 1921 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод Е. Нагор­ных

////

Нема­ло уже напи­са­но раз­ны­ми авто­ра­ми о насла­жде­ни­ях и муках, что таит в себе опи­ум. Экс­та­ти­че­ские и ужас­ные откро­ве­ния Де Куин­си, “Искус­ствен­ный рай” Бод­ле­ра тру­да­ми их почи­та­те­лей и искус­ством пере­вод­чи­ков ста­ли дра­го­цен­ным досто­я­ни­ем все­го чело­ве­че­ства; миру пре­крас­но извест­ны и кол­дов­ское оча­ро­ва­ние, и скры­тые угро­зы и непе­ре­да­ва­е­мая таин­ствен­ность тех туман­ных обла­стей, куда пере­но­сит­ся чело­век под воз­дей­стви­ем нар­ко­ти­ка. Но сколь бы обшир­ны ни были подоб­ные сви­де­тель­ства, никто еще не осме­лил­ся рас­крыть людям при­ро­ду тех фан­та­сти­че­ских виде­ний, что откры­ва­ют­ся внут­рен­не­му взо­ру упо­треб­ля­ю­ще­го опи­ум, или хотя бы обо­зна­чить направ­ле­ние того необъ­яс­ни­мо­го дви­же­ния по неве­до­мым, необы­чай­ным и пре­крас­ным путям, что непре­одо­ли­мо увле­ка­ют вся­ко­го, кто при­ни­ма­ет те или иные нар­ко­ти­че­ские веще­ства. Де Куин­си пере­но­сил­ся в Азию, ска­зоч­но изобиль­ную зем­лю смут­ных теней, чья оттал­ки­ва­ю­щая древ­ность настоль­ко впе­чат­ля­ет, что “нево­об­ра­зи­мый воз­раст наро­дов и их имен подав­ля­ет вся­кое ощу­ще­ние сво­е­го соб­ствен­но­го воз­рас­та у отдель­ных их пред­ста­ви­те­лей”; но и этот писа­тель не осме­лил­ся пой­ти даль­ше. Те же, кто осме­ли­вал­ся на такое, ред­ко воз­вра­ща­лись назад, а если и воз­вра­ща­лись, то либо хра­ни­ли пол­ное мол­ча­ние, либо схо­ди­ли с ума. Я про­бо­вал опи­ум лишь одна­жды — во вре­ме­на Вели­кой эпи­де­мии; тогда вра­чи очень часто при­бе­га­ли к это­му сред­ству, желая облег­чить сво­им паци­ен­там муче­ния, изба­вить от кото­рых обыч­ные лекар­ства уже не мог­ли. В моем слу­чае про­изо­шла, оче­вид­но, силь­ная пере­до­зи­ров­ка — врач был совсем измо­тан посто­ян­ным стра­хом за жизнь сво­их боль­ных и напря­жен­ной рабо­той, — и мои виде­ния заве­ли меня очень дале­ко. В кон­це кон­цов я все же при­шел в себя… Я выжил, но с тех пор по ночам ко мне при­хо­дят очень стран­ные обра­зы, и я боль­ше не поз­во­ляю вво­дить мне опи­ум.

Когда мне дали нар­ко­тик, я испы­тал совер­шен­но невы­но­си­мую, пуль­си­ру­ю­щую голов­ную боль. Сама жизнь моя уже не забо­ти­ла меня в ту мину­ту, ибо я хотел непре­мен­но изба­вить­ся от боли, все рав­но как — с помо­щью лекарств, ценой бес­па­мят­ства или даже смер­ти. Я нахо­дил­ся в состо­я­нии, близ­ком к бре­ду? и пото­му мне труд­но теперь точ­но опре­де­лить момент погру­же­ния в нар­ко­ти­че­ское забы­тье — думаю, пре­па­рат начал дей­ство­вать неза­дол­го до того, как раз­ме­рен­ные уда­ры внут­ри мое­го чере­па пере­ста­ли при­чи­нять ужас­ную боль. Как уже гово­ри­лось, я полу­чил чрез­мер­но боль­шую дозу опи­ума и поэто­му не исклю­чаю, что реак­ция мое­го орга­низ­ма на нар­ко­тик была не совсем типич­на. В моем слу­чае пре­об­ла­да­ло ощу­ще­ние поле­та, или ско­рее, паде­ния, стран­ным обра­зом не свя­зан­ное с ощу­ще­ни­ем тяже­сти мое­го соб­ствен­но­го тела и направ­ле­ния дви­же­ния; в то же вре­мя я совер­шен­но опре­де­лен­но ощу­щал, что вокруг незри­мо при­сут­ству­ет мно­же­ство дру­гих тел или пред­ме­тов — их скоп­ле­ния име­ли при­ро­ду, бес­ко­неч­но отлич­ную от моей, и все же были каким-то обра­зом со мной свя­за­ны. Ино­гда мне каза­лось, что это не я куда-то падаю, а вся все­лен­ная и самое вре­мя про­но­сят­ся мимо меня. Неожи­дан­но тер­зав­шая меня боль совсем исчез­ла, и мне пред­ста­ви­лось, что источ­ник пуль­са­ции, кото­рую я по-преж­не­му чув­ство­вал, нахо­дит­ся не внут­ри, а вне меня. Паде­ние тоже пре­кра­ти­лось, усту­пив место ощу­ще­нию какой-то нелов­кой вре­мен­ной пере­дыш­ки; я при­слу­шал­ся: раз­ме­рен­ные уда­ры, гро­хо­тав­шие у меня в голо­ве, теперь более все­го напо­ми­на­ли шум необо­зри­мо­го оке­а­на — он слов­но Успо­ка­и­вал­ся после немыс­ли­мо­го, тита­ни­че­ско­го штор­ма, про­дол­жая, одна­ко, сотря­сать неве­до­мый пустын­ный берег огром­ны­ми вала­ми волн. Затем я открыл гла­за. Неко­то­рое вре­мя я не мог как сле­ду­ет раз­гля­деть поме­ще­ние, в кото­ром нахо­дил­ся, — все было раз­мы­то, как на фото­гра­фии с дур­ным фоку­сом. Нако­нец, я понял, что нахо­жусь в пол­ном оди­но­че­стве посре­ди очень стран­ной, пре­крас­но убран­ной ком­на­ты с огром­ным коли­че­ством боль­ших и свет­лых окон. Что это мог­ло быть за место, я не имел ни малей­ше­го пред­став­ле­ния; мыс­ли мои по-преж­не­му пута­лись, но я раз­ли­чил раз­но­цвет­ные ков­ры и гобе­ле­ны, изящ­но отде­лан­ные сто­ли­ки, сту­лья, отто­ман­ки, дива­ны, хруп­кие вазы, рас­став­лен­ные повсю­ду, а так­же изящ­ные орна­мен­ты на сте­нах — очень стран­ные, но в то же вре­мя смут­но напо­ми­нав­шие что-то очень хоро­шо зна­ко­мое. Я все еще про­дол­жал осмат­ри­вать­ся кру­гом, а мною уже начи­на­ли завла­де­вать совсем иные ощу­ще­ния и мыс­ли. Мед­лен­но, но неот­вра­ти­мо, подав­ляя созна­ние и заглу­шая все иные впе­чат­ле­ния, насту­пал на меня дикий страх перед неиз­вест­но­стью; он толь­ко воз­рас­тал от того, что невоз­мож­но было понять его при­чи­ну, он таил в себе какую-то угро­зу, нет, не угро­зу смер­ти, а чего-то ино­го, неизъ­яс­ни­мо­го, неви­дан­но­го, невы­ра­зи­мо более ужас­но­го и отвра­ти­тель­но­го, чем смерть.

Я быст­ро понял, что источ­ни­ком мое­го стра­ха и ужас­ным его сим­во­лом было не что иное, как это невы­но­си­мое бие­ние: непре­стан­ные уда­ры отзы­ва­лись в утом­лен­ном моз­гу со спо­соб­ной све­сти с ума силой. Они доно­си­лись отку­да- то извне — сни­зу — и вызы­ва­ли в созна­нии чудо­вищ­ные обра­зы. Мне каза­лось, что некто или нечто скры­ва­ет­ся от меня за шел­ко­вы­ми зана­ве­ся­ми, раз­ве­шен­ны­ми вдоль стен, за стрель­ча­ты­ми окна­ми с пере­пле­та­ми — и что недо­ступ­ность это­го нечто мое­му взо­ру явля­ет­ся вели­ким для меня бла­гом. Я заме­тил, что на окнах — а их было так мно­го, что это как-то сби­ва­ло с тол­ку — есть став­ни, и при­нял­ся закры­вать их все под­ряд, ста­ра­ясь не смот­реть нару­жу. На одном из сто­ли­ков лежа­ли кре­мень и точи­ло, с помо­щью кото­рых я зажег све­чи в сто­яв­ших у стен кан­де­ляб­рах. Закры­тые став­ни и яркий блеск све­чей созда­ли ощу­ще­ние отно­си­тель­ной без­опас­но­сти и несколь­ко успо­ко­и­ли меня, хотя я и не сумел окон­ча­тель­но отго­ро­дить­ся от моно­тон­ных уда­ров при­боя. Теперь одно­вре­мен­но со стра­хом я почув­ство­вал ничуть не мень­шее воз­буж­де­ние: мне захо­те­лось непре­мен­но выяс­нить, отку­да идет этот необык­но­вен­ный шум, хотя я все еще ужас­но боял­ся его. Я раз­дви­нул пор­тье­ры у той сте­ны, из- за кото­рой, как мне каза­лось, доно­си­лись моно­тон­ные уда­ры, и уви­дал неболь­шую, бога­то дра­пи­ро­ван­ную гобе­ле­на­ми гале­рею, в кон­це кото­рой была вид­на рез­ная дверь и окно эрке­ра. Меня очень тяну­ло подой­ти к это­му окну, хотя, как ни стран­но, не менее силь­но мне хоте­лось вер­нуть­ся назад. Пре­одо­лев мучи­тель­ные коле­ба­ния, я все же при­бли­зил­ся к окну и уви­дал бес­край­ний оке­ан и огром­ный водо­во­рот на гори­зон­те. Несколь­ко секунд я при­сталь­но вгля­ды­вал­ся вдаль, и тут-то эта неве­ро­ят­ная кар­ти­на обру­ши­лась на меня со всей сво­ей демо­ни­че­ской силой. То, что я уви­дел, мне не слу­ча­лось видеть преж­де — да и нико­му дру­го­му из живу­щих, раз­ве что в болез­нен­ном бре­ду или нар­ко­ти­че­ском опья­не­нии. Зда­ние, где я нахо­дил­ся, сто­я­ло на узкой полос­ке зем­ли — вер­нее, теперь это была узкая полос­ка зем­ли — мет­ров на сто под­ни­мав­шей­ся над водой, что бур­ли­ла в безум­ном водо­во­ро­те. По обе­им сто­ро­нам от меня вид­не­лись огром­ные крас­ные ополз­ни, а впе­ре­ди ужас­ные вол­ны про­дол­жа­ли насту­пать, моно­тон­но и нена­сыт­но пожи­рая сушу. При­мер­но в миле от бере­га к небе­сам взды­ма­лись гроз­ные валы не менее пят­на­дца­ти мет­ров высо­тою, а на гори­зон­те в мрач­ном раз­ду­мьи засты­ли, слов­но огром­ные хищ­ные пти­цы, зло­ве­щие чер­ные тучи самых неве­ро­ят­ных очер­та­ний. Вол­ны были тем­но-фио­ле­то­вы­ми, почти чер­ны­ми: слов­но лапы гро­мад­но­го жад­но­го чудо­ви­ща хва­та­лись они за подат­ли­вую крас­ную поч­ву. Каза­лось, оке­ан, это огром­ное злоб­ное суще­ство, объ­явил непри­ми­ри­мую вой­ну твер­ди зем­ной, под­стре­ка­е­мый к тому самим разъ­ярен­ным небом.

Очнув­шись, нако­нец, от оце­пе­не­ния, в кото­рое поверг­ло меня это сверхъ­есте­ствен­ное зре­ли­ще, я уви­дал, что и мне само­му угро­жа­ет непо­сред­ствен­ная опас­ность. Пока я сто­ял, оце­пе­не­ло уста­вив­шись на оке­ан, несколь­ко мет­ров зем­ной твер­ди уже обва­ли­лись в воду — неда­лек был тот момент, когда и дом, под­мы­тый вол­на­ми, дол­жен был рух­нуть в неисто­вую пучи­ну. Я поспе­шил на про­ти­во­по­лож­ную сто­ро­ну зда­ния и вышел в первую попав­шу­ю­ся дверь, запе­рев ее каким-то стран­ной фор­мы клю­чом, кото­рый нашел внут­ри. Теперь я мог получ­ше рас­смот­реть окрест­но­сти и сра­зу же заме­тил, что враж­деб­ные друг дру­гу вода и суша были раз­де­ле­ны в этом месте на две совер­шен­но непо­хо­жие части. По раз­ные сто­ро­ны узко­го мыса, на кото­ром я сто­ял, каза­лось, рас­по­ла­га­лись раз­ные миры. Сле­ва от меня море мяг­ко взды­ма­ло огром­ные зеле­ные вол­ны, мир­но нака­ты­вав­ши­е­ся на берег в лучах ярко­го солн­ца. Но в самом этом солн­це и даже в его поло­же­нии на небо­склоне было что-то такое, что заста­ви­ло меня содрог­нуть­ся; но что это было — ни тогда, ни сей­час я не мог бы ска­зать. Спра­ва же про­сти­ра­лось совсем дру­гое море — голу­бое, покой­ное, лишь слег­ка колы­хав­ше­е­ся,- а небо над ним было тем­нее, чем сле­ва, и омы­ва­е­мый вол­на­ми берег казал­ся ско­рее беле­сым, чем крас­но­ва­тым, как с дру­гой сто­ро­ны.

Затем я при­нял­ся рас­смат­ри­вать сушу — и обна­ру­жил нечто совер­шен­но пора­зи­тель­ное: покры­вав­шие ее рас­те­ния име­ли на ред­кость необык­но­вен­ный вид. Я нико­гда преж­де не видел ниче­го подоб­но­го и ни о чем подоб­ном не читал. Веро­ят­но, они были тро­пи­че­ско­го или по край­ней мере суб­тро­пи­че­ско­го про­ис­хож­де­ния — впро­чем, мое пред­по­ло­же­ние осно­вы­ва­лось глав­ным обра­зом на том, что здесь цари­ла ужас­ная жара. Неко­то­рые рас­те­ния чем-то напо­ми­на­ли фло­ру моих род­ных мест: подоб­ные гибри­ды мог­ли бы полу­чить­ся, если бы хоро­шо извест­ные мне дере­вья или кустар­ни­ки пере­нес­ли в дру­гой кли­ма­ти­че­ский пояс. А вот мно­го­чис­лен­ные огром­ные паль­мы не были похо­жи ни на одно извест­ное мне рас­те­ние. Дом, из кото­ро­го я толь­ко что вышел, был очень неве­лик — не боль­ше кот­те­джа сред­них раз­ме­ров, — но выстро­ен, оче­вид­но, из мра­мо­ра, и в каком-то при­чуд­ли­вом эклек­тич­ном сти­ле, являв­шем собой стран­ную смесь восточ­ных и запад­ных архи­тек­тур­ных кон­цеп­ций. По углам фаса­да рас­по­ла­га­лись коринф­ские колон­ны, а крас­ную чере­пич­ную кры­шу архи­тек­тор поза­им­ство­вал у китай­ской паго­ды. От две­ри вглубь бере­га вела дорож­ка при­мер­но мет­ро­вой шири­ны, посы­пан­ная необык­но­вен­но белым пес­ком и обса­жен­ная вели­че­ствен­ны­ми паль­ма­ми, цве­ту­щи­ми дере­вья­ми и кустар­ни­ком неиз­вест­ной мне поро­ды. Дорож­ка посте­пен­но заби­ра­ла впра­во, туда, где море было голу­бым, а берег — беле­со­ва­тым. Какая-то неве­до­мая сила заста­ви­ла меня во весь дух бро­сить­ся бежать по тро­пин­ке, слов­но за мной гнал­ся злой дух из бью­ще­го­ся поза­ди оке­а­на. Дорож­ка вела вверх по поло­го­му скло­ну, и я быст­ро под­нял­ся на вер­ши­ну хол­ма. Отту­да был хоро­шо виден и мыс, и дом, где я недав­но при­шел в себя, и чер­ный водо­во­рот за ним, и зеле­ное море с одной сто­ро­ны, и синее — с дру­гой; а надо всем висе­ло какое-то про­кля­тие, неве­до­мое и нево­об­ра­зи­мое. Нико­гда боль­ше не видел я ниче­го это­го, но часто спра­ши­ваю себя…

Бро­сив про­щаль­ный взгляд на берег и оке­ан, я заша­гал впе­ред: мое­му взо­ру откры­ва­лись все новые кар­ти­ны.

Как я уже гово­рил, посте­пен­но уда­ля­ясь от кром­ки воды, дорож­ка посте­пен­но заво­ра­чи­ва­ла напра­во. Впе­ре­ди и немно­го левее я мог теперь видеть необо­зри­мую рав­ни­ну, про­сти­рав­шу­ю­ся на мно­гие тыся­чи акров и сплошь покры­тую вол­ну­ю­щей­ся мас­сой густой тра­вы, дости­гав­шей высо­ты чело­ве­че­ско­го роста. Почти у само­го гори­зон­та сто­я­ло огром­ное паль­мо­вое дере­во — оно зача­ро­вы­ва­ло меня и необъ­яс­ни­мо влек­ло к себе. Непо­сти­жи­мость все­го уви­ден­но­го вку­пе с чув­ством облег­че­ния от того, что мне уда­лось бежать с мыса, где надо мной навис­ла непо­сред­ствен­ная опас­ность, на вре­мя осла­би­ли мою тре­во­гу, но сто­и­ло лишь мне оста­но­вить­ся, уста­ло опу­стив­шись на дорож­ку и маши­наль­но погру­зив руки в теп­лый бело­ва­то-золо­ти­стый песок, как меня вновь объ­ял пани­че­ский страх. К дья­воль­ским уда­рам при­боя доба­ви­лось что-то не менее ужа­са­ю­щее, что-то таив­ше­е­ся в шоро­хе высо­кой тра­вы. Я закри­чал, отча­ян­но и бес­связ­но: “Тигр? Тигр? Это ты, Зверь, ты? Это ты, Зверь, кото­ро­го я боюсь?” В памя­ти вдруг всплы­ла про­чи­тан­ная когда-то дав­ным-дав­но древ­няя исто­рия о тиг­рах, толь­ко я никак не мог вспом­нить имя авто­ра. И все-таки, несмот­ря на про­дол­жав­ший мучить меня непе­ре­да­ва­е­мый страх, я вспом­нил его. Конеч­но же это был Редъ­ярд Кип­линг; мне даже не.показалось стран­ным, что пона­ча­лу я отнес его, чуть ли не сво­е­го совре­мен­ни­ка, к древним писа­те­лям. Мне вдруг нестер­пи­мо захо­те­лось еще раз взгля­нуть на томик Кип­лин­га с этим рас­ска­зом, и я чуть было не отпра­вил­ся назад, в дом на мысу, что­бы отыс­кать там кни­гу, но вовре­мя оду­мал­ся — к тому же мне очень хоте­лось поско­рее добрать­ся до той высо­кой паль­мы.

Не знаю, смог ли бы я про­ти­во­сто­ять жела­нию вер­нуть­ся назад, если бы с немень­шей силой меня не влек­ла к себе огром­ная паль­ма вда­ли. Этот послед­ний импульс, нако­нец, воз­об­ла­дал; я поки­нул пес­ча­ную доли­ну и при­нял­ся сколь­зить вниз по скло­ну, несмот­ря на весь тот страх, кото­рый вну­ша­ла мне высо­кая тра­ва и мысль, что в ней могут быть змеи. Я решил до кон­ца сра­жать­ся за свою жизнь и рас­су­док, чего бы ни сто­и­ло мне сопро­тив­ле­ние угро­зам, таив­шим­ся в море или на суше. Одна­ко, пора­же­ние в этой борь­бе начи­на­ло казать­ся мне неми­ну­е­мым, и это ста­но­ви­лось все яснее и яснее вся­кий раз, как безум­ный шорох жут­кой тра­вы сли­вал­ся с уда­лен­ны­ми, но все еще отчет­ли­во слыш­ны­ми тре­вож­ны­ми уда­ра­ми огром­ных волн. Я то и дело оста­нав­ли­вал­ся и зажи­мал уши рука­ми, ища хоть како­го- нибудь облег­че­ния, но от этих невы­но­си­мых зву­ков не было спа­се­ния. Мне пока­за­лось, что про­шла целая веч­ность, пока я добрал­ся до паль­мы, так при­тя­ги­вав­шей меня к себе, и упал в бла­го­сло­вен­ную тень широ­ких листьев. Вслед за тем про­изо­шло несколь­ко совер­шен­но неве­ро­ят­ных собы­тий, пооче­ред­но ввер­гав­ших меня то в экс­таз, то в ужас; я вспо­ми­наю о них с содро­га­ни­ем и не смею пред­ла­гать сво­их тол­ко­ва­ний. Едва толь­ко я заполз под сень паль­мо­вых листьев, как отку­да-то свер­ху, из вет­вей, появил­ся мла­де­нец такой кра­со­ты, какую мне преж­де не при­хо­ди­лось видеть. В каких- то лох­мо­тьях, весь запы­лен­ный, он все рав­но выгля­дел как фавн или полу­бог; в густой тени мне пока­за­лось даже, что от него исхо­дит что-то вро­де сия­ния. Маль­чик улыб­нул­ся мне и про­тя­нул руч­ку, но преж­де чем я при­под­нял­ся с зем­ли, что­бы заго­во­рить с ним, свер­ху раз­да­лось чудес­ное сла­дост­ное пение; чистые ноты сли­ва­лись в незем­ную воз­вы­шен­ную гар­мо­нию.

Солн­це уже зашло, и тут я убе­дил­ся в том, что голов­ку мла­ден­ца дей­стви­тель­но окру­жа­ет оре­ол искри­сто­го све­та. Он обра­тил­ся ко мне мело­дич­ным сереб­ри­стым голос­ком: “Это конец. Сквозь сумер­ки спу­сти­лись они со звезд. Теперь все кон­че­но, мы бла­жен­но почи­ли в Телоэ, что лежит за пото­ка­ми Ари­ну­ри”. Пока ребе­нок гово­рил сквозь листья паль­мы на зем­лю опус­ка­лось какое-то мяг­кое сия­ние, и под­няв­шись на ноги, я при­вет­ство­вал тех, кто, как мне было извест­но, гла­вен­ство­ва­ли сре­ди пев­цов — бога и боги­ню, ибо смерт­ным не дает­ся такая кра­со­та. И они взя­ли меня за руки: и ска­за­ли: “Идем, дитя, ты слы­шал голо­са. Все будет хоро­шо. В Телоэ, что лежит за Млеч­ным путем и пото­ка­ми Ари­ну­ри, есть горо­да из янта­ря и хал­це­до­на. Там, над вели­че­ствен­ны­ми купо­ла­ми сия­ет мно­же­ство неве­до­мых пре­крас­ных све­тил. В Телоэ под моста­ми сло­но­вой кости текут реки из жид­ко­го золо­та, и по ним боль­шие бар­ки дер­жат путь в цве­ту­щий Семи­звезд­ный Кифа­ри­он. В Телоэ и Кифа­ри­оне цар­ству­ют веч­ная юность, кра­со­та и усла­ды, там слыш­ны толь­ко смех, пес­ни и зву­ки лют­ни. Одни толь­ко боги оби­та­ют в Телоэ на Золо­той реке, но и ты почишь сре­ди них”. Я зача­ро­ван­но слу­шал — но вдруг заме­тил, что вокруг меня все пере­ме­ни­лось. Паль­ма, еще недав­но давав­шая спа­си­тель­ную тень мое­му измож­ден­но­му телу, оста­лась дале­ко вни­зу. Я плыл по воз­ду­ху вме­сте с мла­ден­цем и дву­мя бога­ми, излу­чав­ши­ми пре­крас­ное сия­ние; нас сопро­вож­дал с каж­дой мину­той все воз­рас­тав­ший в чис­ле сонм излу­чав­ших свет, увен­чан­ных вино­град­ны­ми лоза­ми юно­шей и дев — их лица оза­ря­ла радость, лег­кий ветер раз­ду­вал их воло­сы. Мы мед­лен­но под­ни­ма­лись ввысь, слов­но на кры­льях бла­го­ухан­но­го воз­ду­ха, но воз­душ­ная вол­на, каза­лось, исхо­ди­ла не от зем­ли, а из золо­ти­стой туман­но­сти навер­ху; мла­де­нец шеп­тал мне на ухо, что я дол­жен смот­реть толь­ко на пото­ки нис­хо­дя­ще­го све­та, и не дол­жен огля­ды­вать­ся на мир, кото­рый толь­ко что поки­нул. Юно­ши и девы рас­пе­ва­ли ямбы и хореи под акком­па­не­мент лютен, и я чув­ство­вал, что погру­жа­юсь в атмо­сфе­ру мира и сча­стья, куда более глу­бо­ко­го, чем я мог пред­ста­вить себе в жиз­ни. Одна­ко в сле­ду­ю­щую мину­ту царив­шую круг меня гар­мо­нию гру­бо нару­шил один-един­ствен­ный звук, пере­ме­нив­ший всю мою судь­бу и потряс­ший меня до глу­би­ны души. В сла­дост­ные мело­дии пев­цов и лютен вторг­лась, обра­зуя с ними какое-то дья­воль­ски-изде­ва­тель­ское созву­чие, отвра­ти­тель­ная, демо­ни­че­ская пуль­са­ция ужас­но­го оке­а­на. И как толь­ко уда­ры чер­ных волн донес­ли до моих ушей страш­ное откро­ве­ние морей, я забыл о предо­сте­ре­же­нии мла­ден­ца и посмот­рел вниз, на обре­чен­ный берег, кото­рый, мни­лось мне, счаст­ли­во и навсе­гда поки­нул.

Вни­зу, сквозь тон­кую обо­лоч­ку атмо­сфе­ры, был вид­на нена­вист­ная мне Зем­ля, все так же вра­щав­ша­я­ся, все так же бес­ко­неч­но вра­щав­ша­я­ся вокруг сво­ей оси со все­ми сво­и­ми злоб­ны­ми, буй­ны­ми вода­ми, пожи­ра­ю­щи­ми дикие бере­га, швы­ря­ю­щи­ми пену на шат­кие басти­о­ны опу­сто­шен­ных горо­дов. В мрач­ном све­те луны мель­ка­ли кар­ти­ны, кото­рые я не в силах опи­сать, кото­рые я не в силах забыть: пусты­ни, покры­тые истлев­ши­ми тру­па­ми, джунгли из руин и раз­ло­же­ния на месте ожив­лен­ных неко­гда рав­нин и селе­ний моей роди­ны, водо­во­ро­ты бур­ля­ще­го оке­а­на там, где когда-то взды­ма­лись креп­кие зам­ки моих пред­ков. Вокруг север­но­го полю­са гигант­ские топи изры­га­ли из себя зло­вон­ные пузы­ри и обла­ка ядо­ви­тых испа­ре­ний и с бес­силь­ной яро­стью шипе­ли в ожи­да­нии натис­ка взды­мав­ших­ся к небу волн, что кру­жи­лись и бес­но­ва­лись в дро­жа­щих глу­би­нах. Но вот оглу­ши­тель­ный взрыв рас­ко­лол ночь, и опу­стев­шую зем­лю рас­сек­ла огне­ды­ша­щая тре­щи­на. Чер­ный оке­ан все пенил­ся, пожи­рая пусты­ню по кра­ям, а тре­щи­на в цен­тре неумо­ли­мо рос­ла.

Не оста­лось боль­ше суши, кро­ме страш­ной пусты­ни, но гро­зо­во дымя­щий­ся оке­ан про­дол­жал насту­пать на нее. Вдруг беше­ное море слов­но испу­га­лось чего-то, оно замер­ло на миг, ужас­нув­шись лика тем­ных богов зем­ных недр, пре­вос­хо­дя­щих сво­ею силою зло­го бога вод. Но, как бы то ни было, оке­ан уже не мог повер­нуть вспять, да и пусты­ня слиш­ком дол­го стра­да­ла от его кош­мар­ных волн, что­бы помо­гать теперь ста­ро­му недру­гу. А посе­му воды, погло­тив остат­ки зем­ли, устре­ми­лись в дымя­щу­ю­ся про­пасть, теряя при этом все свои былые заво­е­ва­ния. Они ухо­ди­ли с недав­но затоп­лен­ной суши, вновь являя гла­зу кар­ти­ны смер­ти и рас­па­да, мут­ны­ми стру­я­ми они ухо­ди­ли с древ­не­го оке­ан­ско­го дна, на кото­ром поко­и­лись с тех неза­па­мят­ных вре­мен, когда вре­мя толь­ко начи­на­лось, а зем­ные боги еще не роди­лись. Сна­ча­ла над водой под­ня­лись оде­тые в тра­ур раз­ва­ли­ны зна­ко­мых сто­лиц. Луна воз­ло­жи­ла свои блед­ные лилии на мерт­вое тело Лон­до­на, Париж же под­нял­ся из сво­ей влаж­ной моги­лы, что­бы полу­чить бла­го­сло­ве­ние дале­ких звезд. Потом появи­лись раз­ва­ли­ны не менее мрач­ные, но совсем незна­ко­мые — ужас­ные баш­ни и моно­ли­ты в тех местах, где, как дума­ют люди, нико­гда и не было суши.

Вол­ны боль­ше не гро­хо­та­ли в раз­ме­рен­ном рит­ме — его сме­нил неве­ро­ят­ный рев и шипе­ние устрем­ляв­шей­ся в тре­щи­ну воды. Шед­ший из раз­ло­ма пар пре­вра­тил­ся в дым, и, с каж­дой мину­той ста­но­вясь все гуще, почти пол­но­стью закрыл собою Зем­лю. От копо­ти и гари руки и лицо у меня покры­лись чер­ным нале­том; я хотел было взгля­нуть, не про­изо­шло ли то же самое с мои­ми спут­ни­ка­ми, но когда обер­нул­ся, их уже не было… Потом вдруг все кон­чи­лось: я проснул­ся на одре болез­ни… Но я пом­ню что когда обла­ко испа­ре­ний из под­зем­ных бездн совсем скры­ло собой поверх­ность Зем­ли, твердь слов­но возо­пи­ла в безум­ной аго­нии, потря­сая тре­пе­щу­щий эфир. Хва­ти­ло одной ужас­ной вспыш­ки и взры­ва, одно­го осле­пи­тель­но­го оглу­ша­ю­ще­го уда­ра огня, дыма и мол­ний, что­бы осво­бо­дить от веч­ных пут древ­нюю луну, кото­рая, слов­но обра­до­вав­шись избав­ле­нию, ста­ла стре­ми­тель­но уда­лять­ся в пусто­ту.

Когда же дым рас­се­ял­ся, и я захо­тел посмот­реть на Зем­лю, то уви­дал вме­сто нее лишь рой холод­ных насмеш­ли­вых звезд, уми­ра­ю­щее жел­тое Солн­це и блед­ные печаль­ные пла­не­ты, что разыс­ки­ва­ли повсю­ду свою про­пав­шую сест­ру.

Примечания:

Напи­са­но в 1920–21 годах.
Опуб­ли­ко­ва­но в апре­ле 1921 года в The United Co-operative, 1, No.3, 1–6.
На рус­ском язы­ке впер­вые опуб­ли­ко­ва­но в кни­ге “Зата­ив­ший­ся страх” в 1992 году.
Лав­крафт часто зани­мал­ся редак­ти­ро­ва­ни­ем тек­стов моло­дых авто­ров. Ино­гда это дела­лось настоль­ко увле­чен­но, что пере­ро­ста­ло в сов­мест­ное напи­са­ние. Так, два про­из­ве­де­ния того пери­о­да (“Зеле­ный луг” и “Хаос насту­па­ю­щий”) были напи­са­ны Лав­краф­том по иде­ям моло­дой поэтес­сы Винифред. В. Джек­сон. По сло­вам Лав­краф­та, ей не уда­ва­лась тех­ни­ка напи­са­ния про­зы, но в идей­ном плане, его заин­те­ре­со­ва­ли ее сюже­ты.
Обе исто­рии были опуб­ли­ко­ва­ны в ито­ге под псев­до­ни­ма­ми “Elizabeth Berkeley” (Эли­за­бет Берк­ли) и “Lewis Theobald, Jun.” (Люис Тео­бальд Млад­ший).
В раз­ных источ­ни­ках в каче­стве соав­то­ра Лав­краф­та дает­ся то реаль­ное имя, то псев­до­ним. Отсю­да неболь­шая пута­ни­ца.