Говард Филлипс Лавкрафт

совместно с C. M. Eddy, Jr.

ГЛУХОЙ, НЕМОЙ И СЛЕПОЙ

(Deaf, Dumb, and Blind)
Напи­са­но в 1924 году
Дата пере­во­да 2004 год
Пере­вод Rovdyr

////

Немно­го поз­же полу­дня, 28 июня 1924 года, док­тор Мор­ха­ус оста­но­вил свою маши­ну перед поме­стьем Тан­не­ра, и из нее вышло четы­ре чело­ве­ка. Кра­си­вое, иде­аль­но ухо­жен­ное камен­ное зда­ние, сто­я­ло воз­ле доро­ги, и если бы не рас­по­ла­гав­ше­е­ся поза­ди боло­то, при взгля­де на него не воз­ни­ка­ло бы ника­ких мрач­ных ощу­ще­ний. За акку­рат­ной лужай­кой, на неко­то­ром рас­сто­я­нии от доро­ги, была вид­на чистая, без еди­но­го пят­ныш­ка, парад­ная дверь; и когда сопро­вож­дав­шая док­то­ра груп­па подо­шла бли­же, обна­ру­жи­лось, что тяже­лые воро­та широ­ко рапах­ну­ты. Была закры­та толь­ко внут­рен­няя дверь. Бли­зость дома вызва­ла у четы­рех муж­чин гне­ту­щее нер­воз­ное мол­ча­ние, ибо мож­но было лишь дога­ды­вать­ся о том, какой таин­ствен­ный ужас скры­ва­ет­ся внут­ри. Одна­ко этот страх замет­но при­умень­шил­ся, когда они отчет­ли­во услы­ша­ли звук печат­ной машин­ки Ричар­да Блей­ка.

Чуть менее часа назад из это­го дома с кри­ком выско­чил чело­век без шля­пы и пла­ща; стре­ми­тель­но про­бе­жав око­ло мили, он рух­нул навз­ничь на поро­ге бли­жай­шей сосед­ней усадь­бы, нераз­бор­чи­во бор­мо­ча что-то вро­де «дом», «тьма», «боло­то» и «ком­на­та». Док­тор Мор­ха­ус не нуж­дал­ся в допол­ни­тель­ных дово­дах, что­бы немед­лен­но пред­при­нять дей­ствия, когда выяс­нил, что это жал­кое обе­зу­мев­шее суще­ство пулей выле­те­ло из ста­ро­го поме­стья Тан­не­ра, сто­яв­ше­го на краю боло­та. Он дав­но пред­чув­ство­вал, что про­изой­дет нечто ужас­ное, когда двое чело­век сня­ли про­кля­тый камен­ный дом: тот, кто толь­ко что при­мчал­ся отту­да, и его хозя­ин, друг док­то­ра – гени­аль­ный поэт Ричард Блейк из Босто­на. Несколь­ки­ми года­ми ранее Блейк отпра­вил­ся на вой­ну, будучи иде­аль­но здо­ров, а вер­нул­ся тем, кем стал теперь – все еще доб­ро­душ­ный и жиз­не­ра­дост­ный, несмот­ря на частич­ный пара­лич, и все еще с лег­ко­стью путе­ше­ству­ю­щий сре­ди пей­за­жей и зву­ков сво­ей бур­ной фан­та­зии, несмот­ря на то, что ока­зал­ся навсе­гда отре­зан от мате­ри­аль­но­го мира по при­чине глу­хо­ты, немо­ты и сле­по­ты!

Блейк насла­ждал­ся жут­ки­ми тра­ди­ци­я­ми и пуга­ю­щи­ми тай­на­ми, вита­ю­щи­ми вокруг дома и его преж­них оби­та­те­лей. Такое стран­ное увле­че­ние было след­стви­ем того, что его физи­че­ское состо­я­ние не мог­ло при­но­сить ему ника­ких радо­стей. Он сме­ял­ся над пред­ска­за­ни­я­ми суе­вер­ных лич­но­стей.

Сей­час, когда его един­ствен­ный ком­па­ньон впал в безум­ный экс­таз пани­че­ско­го стра­ха, а сам он остал­ся бес­по­мощ­ным перед тем, что вызва­ло этот ужас, у Блей­ка боль­ше не было при­чин для бла­жен­ства и улы­бок!

Тако­вы были раз­мыш­ле­ния док­то­ра Мор­ха­у­са, когда он, после осмот­ра бег­ле­ца, обра­тил­ся с прось­бой к оза­да­чен­ным жите­лям мест­ных котт джей помочь ему разо­брать­ся в этом деле. Мор­ха­ус про­ис­хо­дил из ста­рой фен­х­эм­ской семьи, а дед док­то­ра был сре­ди тех, кто в 1819 году похо­ро­нил жив­ше­го в отшель­ни­че­стве Симео­на Тан­не­ра. Даже по про­ше­ствии столь­ких лет мно­гие неве­же­ствен­ные селяне испы­ты­ва­ли под­со­зна­тель­ную тре­во­гу, вспо­ми­ная о неко­то­рых, каза­лось бы, пустя­ко­вых, мел­ких осо­бен­но­стях тела ста­ро­го Тан­не­ра. Эта тре­во­га была, по мне­нию док­то­ра, глу­пой, посколь­ку незна­чи­тель­ные кост­ные наро­сты в перед­ней части чере­па вовсе не необыч­ны и часто встре­ча­ют­ся у лысых людей. Чет­ве­ро муж­чин, при­сталь­но рас­смат­ри­вав­шие этот мрач­ный дом, неволь­но ощу­ти­ли смут­ный страх при вос­по­ми­на­нии о в выс­шей сте­пе­ни подо­зри­тель­ных леген­дах и каких-то обры­воч­ных туман­ных слу­хах, кото­рые рас­пус­ка­ли дере­вен­ские ста­ру­хи – леген­дах и бай­ках, ред­ко повто­ряв­ших­ся и почти нико­гда не соот­вет­ство­вав­ших друг дру­гу. Эти исто­рии ста­ли рас­про­стра­нять­ся с 1692 года, когда один из Тан­не­ров канул в неиз­вест­ность в рай­оне Гэл­ло­уз-Хилл после салем­ско­го про­цес­са ведьм; но они не были осо­бен­но устой­чи­вы­ми до тех пор, пока в 1747 году не был постро­ен этот дом (прав­да, часть зда­ния была при­стро­е­на недав­но).

Несмот­ря на мно­го­чис­лен­ность этих баек, повест­ву­ю­щих о стран­ном обра­зе жиз­ни всех Тан­не­ров, самые страш­ные леген­ды каса­лись ста­ро­го Симео­на, кото­ро­го люди пани­че­ски боя­лись. К нему пере­шло по наслед­ству нечто ужас­ное – то, о чем в деревне осме­ли­ва­лись гово­рить лишь шепо­том, осо­бен­но о ком­на­те с зако­ло­чен­ным окном на восточ­ной стене, обра­щен­ной к боло­ту. Дверь этой ком­на­ты, смеж­ной с биб­лио­те­кой, име­ла двой­ную тол­щи­ну и креп­кие запо­ры. Одной кош­мар­ной ночью 1819 года, когда из печ­ной тру­бы дома пошел мерз­кий зло­вон­ный дым, люди раз­би­ли дверь топо­ра­ми и обна­ру­жи­ли тело Симео­на Тан­не­ра с чудо­вищ­ным выра­же­ни­ем на лице. Имен­но из-за это­го выра­же­ния – а вовсе не из-за двух кост­ных наро­стов чуть ниже густой седой шеве­лю­ры – было реше­но как мож­но ско­рее сжечь тело, кни­ги и ману­скри ты, нахо­див­ши­е­ся в ком­на­те. Люди поста­ра­лись забыть корот­кую доро­гу к поме­стью Тан­не­ров, пока не про­изо­шли еще более зна­чи­тель­ные собы­тия.

Когда док­тор, как гла­ва груп­пы, открыл внут­рен­нюю дверь и вошел в холл с арко­об­раз­ной кры­шей, звук печат­ной машин­ки вне­зап­но пре­кра­тил­ся. В этот момент двум чело­ве­кам пока­за­лось, что они почув­ство­ва­ли сла­бое дуно­ве­ние холод­но­го воз­ду­ха, стран­но кон­тра­сти­ро­вав­ше­го с днев­ной жарой, хотя поз­же они отка­за­лись под­твер­дить это ощу­ще­ние. Холл был в иде­аль­ном поряд­ке, так­же как и дру­гие ком­на­ты, кото­рые они обо­шли в поис­ках Блей­ка. Поэт отде­лал свое жили­ще в изыс­кан­ном коло­ни­аль­ном сти­ле; и, несмот­ря на то, что рас­по­ла­гал помо­щью лишь одно­го слу­ги, он явно пре­успел в созда­нии при­ят­ной ком­форт­ной обста­нов­ки. Док­тор Мор­ха­ус со сво­и­ми спут­ни­ка­ми загля­нул во мно­же­ство ком­нат через широ­ко откры­тые две­ри и свод­ча­тые про­хо­ды, и, нако­нец, нашел биб­лио­те­ку (кото­рая одно­вре­мен­но слу­жи­ла рабо­чим каби­не­том) – вели­ко­леп­ное поме­ще­ние на пер­вом эта­же в южном кры­ле дома, запол­нен­ное кни­га­ми, кото­рые слу­га снаб­дил свое­об­раз­ным ката­ло­гом, пред­на­зна­чен­ным для ощу­пы­ва­ния. Сре­ди них выде­ля­лись гро­мозд­кие тома, напе­ча­тан­ные шриф­том Брай­ля, кото­рые поэт читал посред­ством сво­их чув­стви­тель­ных паль­цев. Ричард Блейк, конеч­но, был имен­но здесь, сидя, как обыч­но, за печат­ной машин­кой перед бес­по­ря­доч­но раз­бро­сан­ной гру­дой толь­ко что напе­ча­тан­ных стра­ниц. Один лист по-преж­не­му тор­чал в машин­ке. Каза­лось, он вн зап­но пре­кра­тил рабо­ту, воз­мож­но, из-за холо­да, кото­рый заста­вил его по самую шею заку­тать­ся в домаш­ний халат. Его голо­ва была о раще­на к две­ри ярко осве­щен­ной сосед­ней ком­на­ты в мане­ре, хара тер­ной для тех, чья ущерб­ность в зре­нии и слу­хе нару­ши­ла связь с внеш­ним миром.

Подой­дя бли­же, док­тор Мор­ха­ус смог уви­деть лицо писа­те­ля, после чего рез­ко поблед­нел и крик­нул осталь­ным, что­бы они оста­ва­лись на месте. Ему потре­бо­ва­лось какое-то вре­мя побыть одно­му, что­бы рас­се­ять любую воз­мож­ность иллю­зии. Теперь ста­ло ясно, поче­му тело ста­ро­го Симео­на Тан­не­ра было сожже­но той холод­ной зим­ней ночью – в выра­же­нии его лица было нечто, под­да­ю­ще­е­ся пони­ма­нию лишь высо­ко­го интел­лек­та. Покой­ный Ричард Блейк, печат­ная машин­ка кото­ро­го пр кра­ти­ла свое сухое щел­ка­нье, как толь­ко в дом вошли люди, несмот­ря на сле­по­ту, уви­дел что-то и был пора­жен этим. В его взгля­де не было ниче­го чело­ве­че­ско­го – в боль­ших голу­бых, нали­тых кро­вью гл зах, закрыв­ших­ся для мира шесть лет назад, застыл какой-то отвр титель­ный образ. Эти гла­за в экс­та­зе неопи­су­е­мо­го ужа­са уста­ви­лись в двер­ной про­ем, веду­щий в ком­на­ту, где сол­неч­ные лучи игра­ли на сте­нах, про­ни­кая сквозь неко­гда зако­ло­чен­ное окно. У док­то­ра закру­жи­лась голо­ва, когда он уви­дел, что из-за сле­пя­ще­го днев­но­го све­та чер­ные зрач­ки этих глаз рас­ши­ри­лись, слов­но гла­за кош­ки в тем­но­те. Док­тор закрыл эти огром­ные сле­пые гла­за, преж­де чем поз­во­лил дру­гим уви­деть лицо мерт­ве­ца. Он со скру­пу­лез­ной тща­тель­но­стью про­ве­рил без­жиз­нен­ное тело, исполь­зуя весь свой инстру­мен­та­рий, несмот­ря на воз­буж­ден­ность его нер­вов и лег­кое дро­жа­ние рук. Вре­мя от вре­ме­ни он сооб­щал окру­жив­шей его трой­ке крайне заин­те­ре­со­ван­ных людей неко­то­рые резуль­та­ты сво­е­го иссле­до­ва­ния; дру­гие резуль­та­ты он скры­вал, пола­гая, что они будут непо­нят­ны им и вызо­вут излиш­нюю тре­во­гу. От спут­ни­ков док­то­ра не исхо­ди­ло ни сло­ва, кро­ме выска­зан­но­го одним из них невнят­но­го заме­ча­ния по пово­ду взъеро­шен­ных волос мерт­ве­ца и хао­ти­че­ско­го рас­по­ло­же­ния раз­бро­са ных листов бума­ги. Это было похо­же на то, как буд­то через откры­тую дверь в лицо Блей­ку подул силь­ный ветер; тем более что, несмот­ря на откры­тое для теп­ло­го июнь­ско­го воз­ду­ха окно, в поме­ще­нии посто­ян­но чув­ство­вал­ся лег­кий сквоз­няк. Когда один из людей при­нял­ся под­би­рать листы новой руко­пи­си, лежав­ших на полу и сто­ле, док­тор Мор­ха­ус оста­но­вил его предо­сте­ре­га­ю­щим жестом. Он уже видел лист, оста­вав­ший­ся в машин­ке, и после про­чте­ния пары пред­ло­же­ний, заста­вив­ших его поблед­неть, немед­лен­но спря­тал. Ему при­шлось само­сто­я­тель­но собрать раз­бро­сан­ные листы и, бес­по­ря­доч­но ском­кав, запих­нуть во внут­рен­ний кар­ман. Но боль­ше все­го его ужас­ну­ло не столь­ко то, что он про­чел, сколь­ко то, что заме­тил сей­час – едва раз­ли­чи­мую раз­ни­цу в весе и плот­но­сти листов, кото­рые он подо­брал с пола, и листа, выну­то­го из печат­ной машин­ки. Док­тор не мог отде­лить это стран­ное впе­чат­ле­ние от про­чих мрач­ных обсто­я­тельств, кото­рые он столь тща­тель­но скры­вал от сво­их спут­ни­ков, слы­шав­ших звук сту­ча ших кла­виш менее деся­ти минут назад – обсто­я­тельств, кото­рые он не смог осмыс­лить до тех пор, пока не ока­зал­ся в оди­но­че­стве в спа­си­тель­ной глу­бине сво­е­го крес­ла. Он изо всех сил ста­рал­ся сдер­жи­вать страх – ведь за трид­цать лет меди­цин­ской прак­ти­ки он нико­гда не про­во­дил обсле­до­ва­ния, резуль­та­ты кото­ро­го ему хоте­лось бы удер­жать в тайне. Дело в том, что, когда док­тор изу­чал тело это­го сле­по­го чело­ве­ка, он понял, что смерть насту­пи­ла, по мень­шей мере, час назад.

Док­тор Мор­ха­ус лич­но закрыл внеш­нюю дверь и воз­гла­вил груп­пу при обхо­де каж­до­го угла ста­ро­го стро­е­ния с целью поис­ка любых сле­дов, кото­рые мог­ли бы про­лить свет на тра­ге­дию. Одна­ко поиск ниче­го не дал. Он знал, что все потай­ные ходы в доме Симео­на Тан­не­ра были уни­что­же­ны после того, как сожже­ния тела и книг это­го затвор­ни­ка, а спу­стя трид­цать пять лет были обна­ру­же­ны и засы­па­ны под­вал и изви­ли­стый тун­нель, веду­щий к боло­ту.

Теперь он видел, что на их месте не появи­лось ниче­го необыч­но­го и подо­зри­тель­но­го, и все зда­ние демон­стри­ру­ет совер­шен­ный поря­док совре­мен­ной рекон­струк­ции и изящ­ной отдел­ки. Позво­нив по теле­фо­ну шери­фу и окруж­но­му коро­не­ру в Фен­х­эм, он стал ожи­дать их при­бы­тия. Впро­чем, док­тор Мор­ха­ус пони­мал тщет­ность и бес­по­лез­ность офи­ци­аль­ных лиц и с кри­вой усмеш­кой вско­ре поки­нул их, отпра­вив­шись в дом фер­ме­ра, где нашел при­ют тот самый чело­век, что бежал из поме­стья Тан­не­ров.

Ока­за­лось, что несчаст­ный чрез­вы­чай­но ослаб, но нахо­дит­ся в созн нии и уже более или менее успо­ко­ил­ся. Пообе­щав шери­фу раз­уз­нать и пере­дать всю воз­мож­ную инфор­ма­цию от бедо­ла­ги, док­тор Мор­ха­ус при­сту­пил к осто­рож­ным дели­кат­ным рас­спро­сам. Его целью было пре­од леть воз­ник­ший в памя­ти бег­ле­ца барьер, кото­рый и был бла­го­при­ят­ной при­чи­ной того, что он несколь­ко при­шел в себя. Бег­лец смог рас­ска­зать толь­ко то, что нахо­дил­ся в биб­лио­те­ке со сво­им хозя ном. Ему пока­за­лось, что в сосед­ней ком­на­те вне­зап­но сгу­сти­лась тьма – в ком­на­те, где более ста лет назад сол­неч­ный свет вытес­нил сумрак после того, как было раз­би­то зако­ло­чен­ное окно. Это вос­по­ми­на­ние, в кото­ром он на самом деле сомне­вал­ся, крайне встре­во­жи­ло напря­жен­ные нер­вы паци­ен­та. Мас­ла в огонь под­ли­ло то, что док­тор с мак­си­маль­ной так­тич­но­стью сооб­щил ему о смер­ти хозя­и­на, хотя Мо хаус объ­яс­нил это есте­ствен­ной при­чи­ной – а имен­но болез­нью сер ца, воз­ник­шей во вре­мя ужас­ной вой­ны. Слу­га глу­бо­ко опе­ча­лил­ся, посколь­ку был искренне пре­дан иска­ле­чен­но­му поэту; одна­ко он об щал, что собе­рет­ся с сила­ми, что­бы пере­вез­ти тело в Бостон после окон­ча­ния необ­хо­ди­мых меди­цин­ских про­це­дур по осви­де­тель­ство­ва­нию тру­па.

Док­тор, удо­вле­тво­рив, насколь­ко это было воз­мож­но, любо­пыт­ство хозя­ев дома, в кото­ром нахо­дил­ся, нака­зал им обе­ре­гать паци­ен­та и ни в коем слу­чае не пус­кать его в поме­стье Тан­не­ров, пока не будет достав­ле­но тело Блей­ка. Затем он поехал домой, ощу­щая нарас­та­ю­щее вол­не­ние. Нако­нец, он был сво­бо­ден для того, что­бы про­чи­тать руко­пись, напе­ча­тан­ную мерт­ве­цом, и, нако­нец, выяс­нить, какая чер­тов­щи­на вызва­ла смя­те­ние чувств и столь ужас­ным обра­зом про­ник­ла в утон­чен­ный разум, суще­ство­вав­ший в пол­ной тишине и тем­но­те. Он знал, что это будет мрач­ное и необыч­ное чте­ние, и не спе­шил начать его. Вме­сто это­го он мед­лен­но поста­вил маши­ну в гараж, пере­одел­ся в удоб­ную домаш­нюю одеж­ду и при­нял успо­ка­и­ва­ю­щие и укреп­ля­ю­щие сред­ства, после чего устро­ил­ся в боль­шом крес­ле. Затем он, не торо­пясь, акку­рат­но раз­ло­жил стра­ни­цы руко­пи­си по номе­рам, ста­ра­тель­но избе­гая любых неосто­рож­ных взгля­дов на текст. Теперь общ извест­но, что за руко­пись попа­ла к док­то­ру Мор­ха­у­су. Ее не про­чел бы никто, кро­ме него, если бы жена не взя­ла доку­мент в руки, когда он отре­шен­но лежал в крес­ле, тяже­ло дыша и не реа­ги­руя на гром­кий стук, кото­рый, каза­лось, раз­бу­дил бы даже мумию фара­о­на. Доку­мент сам по себе ужас­ный, осо­бен­но бли­же к кон­цу, когда его стиль замет­но изме­нил­ся; одна­ко нель­зя не пред­по­ло­жить, что хоро­шо осве­дом­лен­ный о народ­ных леген­дах док­тор ощу­тил какой-то осо­бен­ный страх, к сча­стью, недо­ступ­ный про­чим людям. В Фен­х­эме быту­ет мн ние, что обшир­ное зна­ком­ство док­то­ра с исто­ри­ей, кото­рую он усл шал в юно­сти от деда, и бай­ка­ми, пере­да­ва­е­мы­ми ста­ри­ка­ми, обу­сло­ви­ло его более глу­бо­кие зна­ния, в све­те кото­рых зага­доч­ная хро­ни­ка Ричар­да Блей­ка при­об­ре­ла новое, пора­зи­тель­ное зна­че­ние, почти н выно­си­мое для нор­маль­но­го чело­ве­че­ско­го разу­ма. Этим объ­яс­ня­ют­ся его мед­ли­тель­ность во вре­мя поис­ков тем июнь­ским вече­ром, неохот­но дан­ное жене и сыну раз­ре­ше­ние про­честь руко­пись, насто чивое наме­ре­ние вопре­ки их прось­бам сжечь этот мрач­ный доку­мент, а так­же осо­бая поспеш­ность, с кото­рой он выку­пил соб­ствен­ность Тан­не­ров, взо­рвал его с помо­щью дина­ми­та и выру­бил дере­вья воз­ле боло­та на боль­шом рас­сто­я­нии от доро­ги. В насто­я­щее вре­мя он при­дер­жи­ва­ет­ся твер­до­го мол­ча­ния по это­му вопро­су, и оче­вид­но, что с ним умрет зна­ние, без кото­ро­го, впро­чем, миру луч­ше обой­тись. Руко­пись, при­ла­га­е­мая ниже, была ско­пи­ро­ва­на бла­го­да­ря любез­но­сти мисте­ра Флой­да Мор­ха­у­са, эсквай­ра, сына док­то­ра. Неко­то­рые про­пус­ки, отме­че ные звез­доч­ка­ми, вызва­ли осо­бый инте­рес пуб­ли­ки; они явля­ют­ся след­стви­ем как гра­фи­че­ской нераз­бор­чи­во­сти, так и поте­ри связ­но­сти и одно­знач­но­сти тек­ста в момен­ты, когда автор печа­тал его слиш­ком быст­ро.

В трех местах, где лаку­ны вполне могут быть объ­яс­не­ны соглас­но кон­тек­сту, редак­ция попы­та­лась испра­вить их. По пово­ду изме­не­ния сти­ля к кон­цу руко­пи­си будет умест­но умол­чать. Несо­мнен­но, при­чи­ной тому слу­жит как содер­жа­ние тек­ста, так и физи­че­ское состо­я­ние его авто­ра, вызвав­ши потря­се­ние созна­ния жерт­вы, чьи былые стра­да­ния блед­не­ют перед тем, с чем он столк­нул­ся на сей раз. Сме­лые умы воль­ны допол­нить это соб­ствен­ны­ми гипо­те­за­ми.

Итак, далее идет доку­мент, напи­сан­ный в про­кля­том доме чело­ве­ком, отре­зан­ным от видов и зву­ков мира – чело­ве­ком, остав­шим­ся в один честве и предо­став­лен­ным на про­из­вол силам, кото­рых не мог видеть и слы­шать. Этот текст в корне про­ти­во­ре­чит все­му, что мы зна­ем о Все­лен­ной бла­го­да­ря физи­ке, химии и био­ло­гии; здра­вый смысл опре­де­лит его как явный про­дукт поме­ша­тель­ства, каким-то обра­зом свя­зан­но­го с чело­ве­ком, кото­ро­го неко­гда сожгли в этом доме. Будет умест­но при­нять во вни­ма­ние это обсто­я­тель­ство, рав­но как и то, сколь дол­го док­тор Арло Мор­ха­ус хра­нил мол­ча­ние.

РУКОПИСЬ

Смут­ные опа­се­ния, появив­ши­е­ся у меня в послед­ние чет­верть часа, теперь при­об­ре­та­ют вполне опре­де­лен­ные пуга­ю­щие чер­ты. Оче­вид­но, что с Добб­сом что-то слу­чи­лось. Пона­ча­лу он не отре­а­ги­ро­вал на мой вызов. Когда он не отве­тил на повтор­ный зво­нок, я решил, что, долж­но быть, испор­тил­ся коло­коль­чик, одна­ко я так энер­гич­но коло­тил по сто­лу, что, кажет­ся, мог бы ожи­вить оби­та­те­ля цар­ства Плу­то­на. Спер­ва я поду­мал, что он ушел из дома и не закрыл дверь, посколь­ку ощу­ща­лось дуно­ве­ние све­же­го воз­ду­ха – хотя пол­день был жар­ким и душ­ным. Но не в обы­чае Добб­са было поки­дать дом надол­го без того, что­бы убе­дить­ся в том, что мне ниче­го не нуж­но. Одна­ко несколь­ко минут назад про­изо­шло стран­ное про­ис­ше­ствие, укре­пив­шее мое подо­зре­ние в том, что Доббс отсут­ству­ет в доме не по сво­ей воле.

Этот инци­дент заста­вил меня изло­жить все мои впе­чат­ле­ния и догад­ки на бума­ге в надеж­де, что про­стой акт запи­сы­ва­ния помо­жет изба­вит ся от зло­ве­ще­го пред­чув­ствия какой-то гря­ду­щей беды. Несмот­ря на мое упор­ное жела­ние, мне никак не уда­ет­ся осво­бо­дить свое созна­ние от легенд, свя­зан­ных с этим ста­рым особ­ня­ком – жал­ких, страш­ных толь­ко для нераз­ви­тых людей, суе­ве­рий, о кото­рых я бы и не поду­мал, если бы не исчез­но­ве­ние Добб­са.

За то вре­мя, что я пре­бы­ваю в изо­ля­ции от мира, я при­вык к тому, что Доббс стал моим шестым орга­ном чувств. И вот теперь, в пер­вый раз с тех пор, как я стал инва­ли­дом, я осо­знал всю непри­ят­ность моей бес­по­мощ­но­сти. Имен­но Доббс ком­пен­си­ро­вал мои незря­чие гла­за, бес­по­лез­ные уши, без­молв­ные уста и хро­мые ноги. На моем пись­мен­ном сто­ле сто­ит ста­кан воды. Без Добб­са, когда он ока­зы­ва­ет­ся пуст, мое состо­я­ние подоб­но поло­же­нию, в кото­рое попал Тан­тал. Немно­гие при­хо­ди­ли в этот дом с тех пор, как мы посе­ли­лись здесь – меж­ду сло­во­охот­ли­вы­ми сель­ски­ми жите­ля­ми и пара­ли­ти­ком, кото­рый не сп собен гово­рить, слы­шать и видеть их, мало обще­го; поэто­му про­ход ло помно­гу дней, преж­де чем кто-нибудь загля­ды­вал сюда. Один… толь­ко соб­ствен­ные мыс­ли состав­ля­ют мне ком­па­нию; тре­вож­ные мыс­ли, кото­рые нико­им обра­зом не успо­ка­и­ва­ют­ся из-за ощу­ще­ний в послед­ние несколь­ко минут. Мне не нра­вят­ся эти ощу­ще­ния, все более транс­фо­ми­ру­ю­щие дере­вен­ские сплет­ни в фан­та­сти­че­ские обра­зы, кото­рые воз­дей­ству­ют на мои эмо­ции бес­пр мер­но уди­ви­тель­ным спо­со­бом.

Каза­лось, что про­шло мно­го часов с того момен­та, как я начал свою руко­пись, но в дей­стви­тель­но­сти истек­ло лишь несколь­ко минут, п сколь­ку я толь­ко что вста­вил в машин­ку новый лист. Меха­ни­че­ское дей­ствие по смене стра­ниц, каким бы корот­ким оно ни было, поз­вол ло мне взять себя в руки. Воз­мож­но, мне уда­лось пре­одо­леть чув­ство надви­га­ю­щей­ся опас­но­сти, кото­рое почти про­шло. Пона­ча­лу я ощу­щал вокруг себя лишь лег­кую дрожь, чем-то похо­жую на виб­ра­цию в пло­хо выстро­ен­ных камен­ных домах, когда мимо про­ез­жа­ет тяже­лый гру­зо­вик – но ведь это зда­ние постро­е­но на сла­ву. Может быть, я слиш­ком чув­стви­те­лен к таким вещам и поз­во­лил разыг­рать­ся вооб­ра­же­нию; но мне каза­лось, что коле­ба­ние было более отчет­ли­вым пря­мо пере­до мной – где-то в сто­роне от доро­ги, воз­ле боло­та, почти при­мы­ка­ю­ще­го к юго- восточ­но­му кры­лу особ­ня­ка. Это мог­ло быть иллю­зи­ей, но поз­же я убе­дил­ся в вер­но­сти сво­их ощу­ще­ний. Я вспом­нил о том, как ощу­щал дрожь поч­вы под нога­ми во вре­мя взры­вов огром­ных сна­ря­дов, а так­же слу­чаи, когда видел кораб­ли, раз­ле­та­ю­щи­е­ся, слов­но сно­пы сена, из-за бушу­ю­ще­го тай­фу­на. Вско­ре дом сотря­сал­ся подоб­но кали­ко­во­му вул­ка­ну в гро­хо­чу­щем Ниф­ль­хей­ме 1 . Каж­дая поло­ви­ца под мои­ми нога­ми ходи­ла ходу­ном и дро­жа­ла как аго­ни­зи­ру­ю­щее суще­ство. Печат­ная машин­ка виб­ри­ро­ва­ла так, слов­но кла­ви­ши дре­без­жа­ли от стра­ха. Спу­стя корот­кое мгно­ве­ние этот шум пре­кра­тил­ся. Ста­ло тихо, как рань­ше. Даже слиш­ком тихо! Каза­лось невоз­мож­ным, что после тако­го сотря­се­ния ситу­а­ция в доме в точ­но­сти вер­ну­лась к преж­не­му состо­я­нию. Но нет, не в точ­но­сти – я чет­ко осо­зна­вал, что с Добб­сом что-то слу­чи­лось! Имен­но это осо­зна­ние вку­пе с неесте­ствен­ной тиши­ной уси­ли­ва­ло дур­ные пред­чув­ствия, проч­но охва­тив­шие меня. Испы­ты­вал ли я страх? Да – хотя я пытал­ся успо­ко­ить себя бла­го­ра­зум­ны­ми дово­да­ми о том, что боять­ся нече­го. Кри­ти­ки как пре­воз­но­си­ли, так и руга­ли мою поэ­зию из-за того, что они назы­ва­ли «пыл­ким вооб­ра­же­ни­ем». Я без­ро­пот­но согла­шал­ся с ними, как и с теми, кто кри­чал «слиш­ком пыл­кое». Нет ниче­го подо­зри­тель­но­го в том, что… хотя… Дым! Все­го лишь сла­бый сер­ни­стый запах, но мои осо­бо чув­стви­тель­ные нозд­ри без­оши­боч­но уло­ви­ли его. Столь сла­бый, одна­ко, что я не в силах опре­де­лить, дей­стви­тель­но ли он доно­сит­ся из той ком­на­ты, чье откры­тое окно выхо­дит на боло­то. Но вско­ре ощу­ще­ние ста­ло гораз­до более ясным. Теперь я был уве­рен, что источ­ник запа­ха нахо­дит­ся не вне дома. Мимо­лет­ные обра­зы про­шло­го, мрач­ные сце­ны былых дней вспых­ну­ли пере­до мной подоб­но фото­гра­фи­ям. Пыла­ю­щая фаб­ри­ка… исте­ри­че­ские кри­ки смер­тель­но напу­ган­ных жен­щин, зажа­тых сред стен огня; горя­щая шко­ла… жалоб­ные воз­гла­сы бес­по­мощ­ных детей, попав­ших в ловуш­ку из-за раз­ва­ли­ва­ю­щих­ся лест­ниц… театр огня… безум­ный гал­деж охва­чен­ных пани­кой людей, пыта­ю­щих­ся осво­бо­дить­ся из эта­жей, чей пар­кет уже покрыл­ся жар­ки­ми пузы­ря­ми; и над всем этим непро­ни­ца­е­мые чер­ные обла­ка зло­ве­ще­го ядо­ви­то­го дыма, отра­вив­ше­го мир­ное небо. Воз­дух в ком­на­те про­пи­тал­ся тяже­лы­ми, плот­ны­ми уду­ша­ю­щи­ми вол­на­ми… в любой момент я ожи­дал, что почув­ствую горя­чие язы­ки пла­ме­ни, жад­но лижу­щие мои недви­жи­мые ноги… гла­за прон­зи­ла ост­рая боль… в ушах коло­ти­ло… Я каш­лял и чихал, пыта­ясь выдох­нуть из лег­ких адские миаз­мы… дым, вызы­ва­ю­щий ассо­ци­а­ции с ужас­ны­ми ката­стро­фа­ми… едкий, зло­вон­ный, ядо­ви­тый дым рас­про­стра­нял­ся по ком­на­те вме­сте с уси­ли­ва­ю­щим­ся запа­хом горя­щей пло­ти Еще раз я ока­зал­ся один в этой необык­но­вен­ной тишине. Све­жий ветер, обду­вав­ший мои щеки, вско­ре вос­ста­но­вил утра­чен­ное рас­по­ло­же­ние духа. Оче­вид­но, дом не может быть объ­ят пожа­ром, посколь­ку все при­зна­ки вре­до­нос­но­го дыма напрочь исчез­ли. Я не мог уло­вить и сле­да его, хотя обла­даю обо­ня­ни­ем как у ищей­ки. Тогда я задал­ся вопро­сом, не схо­жу ли с ума – что, если годы оди­но­че­ства нару­ши­ли мой рас­су­док; но ведь про­изо­шед­шее было слиш­ком явным, что­бы про­сто отне­сти его к гал­лю­ци­на­ции. Безум­ный или нет, я не мог понять при­чи­ну этих вещей – но спу­стя неко­то­рое вре­мя при­шел к един­ствен­но логич­но­му заклю­че­нию. Этот вывод был спо­со­бен рас­стро­ить спок йствие любо­го созна­ния. Согла­сить­ся с ним зна­чи­ло при­знать реал ность суе­вер­ных слу­хов, кото­рые Доббс при­но­сил из дерев­ни – бе смыс­лен­ных рос­сказ­ней, кото­рые мой мате­ри­а­ли­сти­че­ский разум инстинк­тив­но отвер­гал как пол­ную чушь!

Как бы я хотел, что­бы пре­кра­тил­ся гро­хот в ушах! Похо­же на то, как если бы какие-то сума­сшед­шие при­зрач­ные игро­ки ста­ли одно­вре­мен­но коло­тить во мно­же­ство гудя­щих бара­ба­нов. Пола­гаю, это про­сто реак­ция на ощу­ще­ние уду­шья, кото­рое я толь­ко что пере­жил. Еще бы несколь­ко глу­бо­ких глот­ков све­же­го воз­ду­ха…

Нечто – или некто нахо­дит­ся в ком­на­те! Я абсо­лют­но уве­рен, что боль­ше не один, посколь­ку дове­ряю без­оши­боч­но­сти сво­их ощу­ще­ний так же силь­но, как зря­чие дове­ря­ют сво­им гла­зам – даже силь­нее, тыся­че­крат­но силь­нее. Кто – или что – может быть здесь? Воз­мож­но, мои стра­хи бес­поч­вен­ны, и это все­го лишь вер­нул­ся Доббс. Нет… это не Доббс. Гро­хот в ушах пре­кра­тил­ся, и мое вни­ма­ние захва­тил тихий шепот… в воз­буж­ден­ном созна­нии бурей про­нес­лось осо­зна­ние огром­ной зна­чи­мо­сти это­го… я могу слы­шать!
Слы­шит­ся не один шеп­чу­щий голос, а мно­же­ство!

Отвра­ти­тель­ное гуде­ние взбе­сив­ших­ся мух… сата­нин­ское жуж­жа­ние

похот­ли­вых пчел… сви­стя­щее шипе­ние мерз­ких реп­ти­лий… тихое пение нече­ло­ве­че­ской капел­лы! Они ста­но­вят­ся гром­че… ком­на­та зве­нит от демо­ни­че­ских рулад – нестрой­ных, непри­ят­ных, гро­теск­но урод­ли­вых… дья­воль­ский хор декла­ми­ру­ет кощун­ствен­ные лита­нии… тор­же­ствен­ные оды стра­да­ни­ям

Мефи­сто­фе­ля сли­ва­ют­ся с музы­кой сто­ну­щих душ… чудо­вищ­ное кре­щен­до язы­че­ско­го пан­де­мо­ни­у­ма

Голо­са, окру­жа­ю­щие меня, посте­пен­но при­бли­жа­ют­ся к мое­му сту­лу. Пение рез­ко обо­рва­лось, и невнят­ный шепот раз­ре­шил­ся в кон­со­нанс чле­но­раз­дель­ных зву­ков. Я напряг слух, что­бы раз­ли­чить сло­ва. Все бли­же и бли­же… Теперь они ста­но­вят­ся раз­бор­чи­вы­ми – слиш­ком раз­бор­чи­вы­ми! Луч­ше бы я навсе­гда остал­ся глу­хим, чем был бы вынуж­ден слу­шать их адские речи

Гнус­ные откро­ве­ния пороч­ных Сатур­на­лий * бого­хуль­ные фан­та­зии опу­сто­ши­тель­ных празд­неств * непри­стой­ные насла­жде­ния оргий Каби­рии * зло­ве­щие угро­зы нево­об­ра­зи­мых нака­за­ний * Холод­но. Холод­но не по сезо­ну! Слов­но по воле како­де­мо­нов 2 , чье при­сут­ствие стра­ши­ло меня, ветер, несколь­ко минут назад быв­ший для меня столь при­ят­ным, теперь ярост­но сви­щет воз­ле моих ушей – несу­ща­я­ся с боло­та ледя­ная буря, от кото­рой я замерз до костей.

Даже если Доббс наме­рен­но оста­вил меня, я не виню его. Я нико­гда не при­ни­мал оправ­да­ний тру­со­сти и мало­ду­шия, но здесь есть неко­то­рые вещи… я лишь наде­юсь, что он успел поки­нуть этот дом вовре­мя! Мои послед­ние сомне­ния уле­ту­чи­лись. Теперь я вдвойне рад тому, что при­нял реше­ние опи­сать свои впе­чат­ле­ния… не пото­му, что я ожи­даю, что кто-то пой­мет это… или пове­рит это­му… но это облег­ча­ет сво­дя­щее с ума напря­жен­ное пас­сив­ное ожи­да­ние новых про­яв­ле­ний пси­хи­че­ских ано­ма­лий. Сей­час я вижу, что суще­ству­ет толь­ко три дей­ствия, кото­рые мож­но пред­при­нять: сбе­жать из про­кля­то­го места и про­ве­сти оста­ток лет в тщет­ных попыт­ках забыть – но я не могу бежать; усту­пить силам столь чудо­вищ­ным, что Тар­тар в срав­не­нии с ними кажет­ся рай­ским аль­ко­вом – но я не желаю усту­пать; уме­реть и для меня гораз­до пред­по­чти­тель­нее разо­рвать свое тело на кус­ки, неже­ли погу­бить душу нече­сти­вой тор­гов­лей с послан­ни­ка­ми дья­во­ла.

Я вынуж­ден нена­дол­го пре­рвать­ся, так как мои паль­цы уста­ли. Ком­на­та охла­ди­лась подоб­но сырой древ­ней моги­ле… меня охва­ти­ло тихое оце­пе­не­ние… я дол­жен бороть­ся с этой апа­ти­ей; она нару­ша­ет мое наме­ре­ние уме­реть рань­ше, чем я сдам­ся этим ковар­ным бес­ти­ям… Я вновь поклял­ся сопро­тив­лять­ся до кон­ца… кон­ца, кото­рый, уве­рен, насту­пит ско­ро

Ветер стал еще холод­нее, чем преж­де, хотя я и не пред­по­ла­гал, что это воз­мож­но… ветер, про­пи­тан­ный зло­во­ни­ем мерт­вых тва­рей.

О, все­ми­ло­сти­вей­ший Боже, вер­ни мне зре­ние! * * * Этот сту­де­ный ветер обжи­га­ет, хотя дол­жен был бы замо­ра­жи­вать… он пре­вра­ща­ет-ся в рас­ка­лен­ный сирок­ко 3 . * * * Неви­ди­мые фигу­ры вце­пи­лись в меня… при­зрач­ные паль­цы, кото­рым не доста­ет физи­че­ской силы ото­рвать меня от печат­ной машин­ки… холод­ные паль­цы, кото­рые втя­ги­ва­ют меня в кош­мар­ный водо­во­рот гре­ха… дья­воль­ские паль­цы, затас­ки­ва­ю­щие меня в без­дон­ный коло­дец веч­но­го зла… паль­цы смер­ти, отни­ма­ю­щие у меня дыха­ние и сжи­ма­ю­щие мои незря­чие гла­за так, что, кажет­ся, те лоп­нут от боли нако­неч­ни­ки ледя­ных пик выдав­ли­ва­ют на моих вис­ках твер­дые кост­ные высту­пы, похо­жие на рога арк­ти­че­ское дыха­ние како­го-то дав­но умер­ше­го суще­ства целу­ет мои вос­па­лен­ные губы и иссу­ша­ет мою горя­щую глот­ку мороз­ным пла­ме­нем

Тем­но * но это не та тем­но­та, что была частью сле­по­ты непро­ни­ца­е­мая тьма ночи, пол­ной гре­хов * подоб­ная чер­ной дыре тьма Чисти­ли­ща.

Я вижу * Гос­по­ди, сми­луй­ся надо мной!

Это конец * Не в силах смерт­но­го сопро­тив­лять­ся могу­ще­ству, тая­ще­му­ся за пре­де­ла­ми чело­ве­че­ско­го вооб­ра­же­ния. Не в силах бес­смерт­но­го духа заво­е­вать того, кто познал без­дны и сде­лал бес­смер­тие ско­ро­теч­ным мгно­ве­ни­ем. Конец? Нет! Это лишь бла­жен­ное нача­ло…

Примечания:

1 Ниф­ль­хейм – один из девя­ти миров скан­ди­нав­ско­го мифо­ло­ги­че­ско­го миро­зда­ния; стра­на веч­ной сту­жи, пол­ная холод­ных ядо­ви­тых пото­ков (прим. перев.).

2 како­де­мон – в древ­но­сти назва­ние «пло­хих демо­нов», озна­ча­ю­щее «зна­ю­щий пре­врат­но, в отли­чие от эвде­мо­нов – «хоро­ших демо­нов», т.е. «зна­ю­щих». В Хри­сти­ан­стве – одно из имен дья­во­ла (прим. перев.)

3 сирок­ко – силь­ный, сухой южный или юго-восточ­ный ветер в Сре­ди-
зем­но­мо­рье (прим. перев.)