Говард Филлипс Лавкрафт

совместно с Hazel Heald

КОШМАР В МУЗЕЕ

(The Horror in the Museum)
Напи­са­но в 1932 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод А. Буту­зо­ва

////

I

Пер­вым чув­ством, побу­див­шим Сти­ве­на Джон­са посе­тить музей мисте­ра Род­жер­са, было лег­кое любо­пыт­ство Кто-то из зна­ко­мых обмол­вил­ся о необыч­ном под­валь­чи­ке на Саутварк-стрит, за Тем­зой, где выстав­ля­лись вос­ко­вые фигу­ры более жут­кие и отвра­ти­тель­ные, чем самые пуга­ю­щие из тво­ре­ний мадам Тюс­со; и как-то апрель­ским днем Джонс решил про­гу­лять­ся, желая выяс­нить, насколь­ко разо­ча­ро­вы­ва­ю­щей ока­жет­ся дей­стви­тель­ность. Стран­но, он не был разо­ча­ро­ван. Музей напол­ня­ла осо­бен­ная атмо­сфе­ра, не срав­ни­мая ни с чем, до сих пор виден­ным им. Есте­ствен­но, сре­ди экс­по­на­тов при­сут­ство­ва­ли тра­ди­ци­он­ные зло­дей­ские обра­зы — Ланд­ру, док­тор Крип­пен, мадам Демерс, Риц­ци, леди Джейн Грей; в глав­ном зале было тес­но от бес­чис­лен­ных жертв войн и рево­лю­ций; мрач­но сто­я­ли чудо­ви­ща вро­де Жиля де Реца и мар­ки­за де Сада — но были и дру­гие скульп­ту­ры, от вида кото­рых пере­хва­ты­ва­ло дыха­ние. Джонс оста­вал­ся в музее до само­го закры­тия, пока коло­коль­чик смот­ри­те­ля не ото­рвал его от созер­ца­тель­ных грез. Чело­век, создав­ший такую кол­лек­цию, не мог ока­зать­ся про­стым шар­ла­та­ном. В неко­то­рых из скульп­тур таи­лась фан­та­сти­че­ская мощь, не под­власт­ная обыч­но­му вооб­ра­же­нию, — ско­рее, при­знак болез­нен­но­го гения.

Позд­нее он узнал немно­го о про­шлом Джор­джа Род­жер­са. Какие-то непри­ят­но­сти или ссо­ры с кол­ле­га­ми выну­ди­ли его оста­вить музей мадам Тюс­со; одно вре­мя ходи­ли слу­хи о его безу­мии и увле­че­нии тай­ны­ми куль­та­ми. Более позд­ний успех откры­то­го им музея при­ту­пил перья одних кри­ти­ков его талан­та, одно­вре­мен­но углу­бив подо­зре­ния дру­гих. Тера­то­ло­гия и ико­но­гра­фия кош­ма­ров состав­ля­ли глав­ную при­вя­зан­ность Род­жер­са, но даже он бла­го­ра­зум­но отго­ра­жи­вал при­дел, где поме­ща­лись наи­бо­лее жут­кие из его тво­ре­ний. Этот при­дел, куда допус­ка­лись толь­ко взрос­лые посе­ти­те­ли, оча­ро­вал Джон­са. За плот­ной хол­що­вой зана­вес­кой скры­ва­лись глы­бо­об­раз­ные уро­ды, каких толь­ко в состо­я­нии родить чело­ве­че­ская фан­та­зия; вылеп­лен­ные с дья­воль­ским искус­ством, рас­кра­шен­ные пуга­ю­ще живы­ми крас­ка­ми, суще­ства в при­де­ле пора­жа­ли сво­им без­об­ра­зи­ем.

Неко­то­рые скульп­ту­ры изоб­ра­жа­ли хоро­шо извест­ные мифы: гор­го­ны, химе­ры, дра­ко­ны, цик­ло­пы и их мно­го­чис­лен­ные отвра­ти­тель­ные собра­тья. Дру­гие про­ис­хо­ди­ли из туман­но­го, пере­да­ва­е­мо­го тихим шепо­том цик­ла под­зем­ных легенд: чер­ный, бес­фор­мен­ный Цат­то­гва; опле­тен­ный мно­го­чис­лен­ны­ми щупаль­ца­ми Туле; хобо­то­ро­гий Шонар Фавн и про­чие незем­ные тва­ри из запрет­ных книг вро­де «Некро­ми­ко­на», «Кни­ги Эйбо­на» или «Куль­тов неизъ­яс­ни­мо­го» гер­ра фон Юнца. Одна­ко самы­ми жут­ки­ми были соб­ствен­ные тво­ре­ния Род­жер­са, пере­да­вав­шие фор­мы, о кото­рых не осме­ли­ва­лось упо­мя­нуть ни одно из пре­да­ний древ­но­сти. Несколь­ко слеп­ков пред­став­ля­ли зага­доч­ную паро­дию на зна­ко­мые виды орга­ни­че­ской жиз­ни, тогда как дру­гие каза­лись вырван­ны­ми из горя­чеч­ных снов чужих пла­нет и галак­тик. Безум­ные полот­на Клар­ка Ашто­на Сми­та мог­ли бы пред­ло­жить несколь­ко обра­зов, одна­ко ничто не мог­ло пере­дать тот отрав­ля­ю­щий, омер­зи­тель­ный ужас, созда­ва­е­мый про­пор­ци­я­ми и мастер­ским испол­не­ни­ем, а так­же дья­воль­ски при­зрач­ным осве­ще­ни­ем зала.

Про­ха­жи­ва­ясь по музею с видом ску­ча­ю­ще­го цени­те­ля, Сти­вен Джонс нашел само­го Род­жер­са у осно­ва­ния одно­го из сво­дов в тем­ной камор­ке, одно­вре­мен­но слу­жив­шей мастер­ской: зло­ве­щий склеп, туск­ло осве­щен­ный пыль­ны­ми окна­ми, выре­зан­ны­ми в кир­пич­ной стене на одном уровне с брус­чат­кой закры­то­го дво­ри­ка. Здесь под­нов­ля­лись вос­ко­вые фигу­ры; здесь же мно­гие из них были созда­ны. Вос­ко­вые руки, ноги, голо­вы и тор­сы в гро­теск­ном бес­по­ряд­ке лежа­ли на ска­мьях; на верх­них яру­сах полок рас­сы­па­лись раз­но­цвет­ные пари­ки, хищ­но оска­лен­ные зубы и бле­стя­щие непо­движ­ные гла­за. Костю­мы раз­ных эпох сви­са­ли с крю­чьев; в угло­вой нише выси­лась гру­да вос­ко­вых брус­ков телес­но­го цве­та; пол­ки запол­ня­ли бан­ки с крас­ка­ми и кисти все­воз­мож­ных раз­ме­ров. В цен­тре мастер­ской сто­я­ла боль­шая печь для раз­мяг­че­ния вос­ка: четы­ре кон­фор­ки под­пи­ра­ли огром­ный метал­ли­че­ский бак с обра­щен­ным вниз жело­бом, кото­рый поз­во­лял раз­ли­вать рас­плав­лен­ный воск про­стым нажа­ти­ем паль­ца на кран.

Осталь­ные пред­ме­ты в суме­реч­ном осве­ще­нии прак­ти­че­ски не под­да­ва­лись опи­са­нию — раз­роз­нен­ные части таин­ствен­ных существ, чьи выплав­лен­ные фор­мы впо­след­ствии пред­ста­нут порож­де­ни­ем кош­ма­ра. В даль­нем кон­це нахо­ди­лась дверь, ско­ло­чен­ная из тол­стых дубо­вых досок; поми­мо мас­сив­но­го вися­че­го зам­ка ее укра­шал нари­со­ван­ный мас­ля­ной крас­кой иеро­глиф. Джонс, одна­жды загля­ды­вав­ший в жут­кий «Некро­ми­кон», непро­из­воль­но вздрог­нул, уви­дев его. Вла­де­лец музея, отме­тил он, без сомне­ния, был широ­ко обра­зо­ван в наи­бо­лее туман­ных обла­стях чело­ве­че­ско­го зна­ния.

Раз­го­вор с Род­жер­сом так­же не разо­ча­ро­вал его. Хозя­ин музея ока­зал­ся высо­ким, худым и доволь­но небреж­но оде­тым чело­ве­ком с боль­ши­ми чер­ны­ми гла­за­ми, горев­ши­ми на блед­ном и обыч­но небри­том лице. Он не воз­ра­жал про­тив втор­же­ния Джон­са — напро­тив, каза­лось, был рад воз­мож­но­сти поде­лить­ся сво­и­ми раз­мыш­ле­ни­я­ми с инте­рес­ным собе­сед­ни­ком Его голос пора­жал непри­выч­ной глу­би­ной и мяг­ко­стью; какое-то лихо­ра­доч­ное напря­же­ние, гра­ни­ча­щее с поме­ша­тель­ством, скры­ва­лось в нем. Джонс без удив­ле­ния вспом­нил, что очень мно­гие счи­та­ли Род­жер­са сума­сшед­шим. С каж­дым новым посе­ще­ни­ем музея — а такие визи­ты со вре­ме­нем вошли в при­выч­ку — Джонс нахо­дил Род­жер­са все более рас­по­ло­жен­ным к себе и откро­вен­ным. Пона­ча­лу хозя­ин музея толь­ко наме­ка­ми касал­ся раз­лич­ных тай­ных куль­тов и риту­а­лов; позд­нее эти наме­ки допол­ни­лись длин­ны­ми исто­ри­я­ми, кото­рые — несмот­ря на несколь­ко пло­хо отпе­ча­тан­ных фото­гра­фий — из-за сво­ей несо­об­раз­но­сти каза­лись почти комич­ны­ми. Но лишь июнь­ским вече­ром, когда Джонс при­хва­тил с собой бутыл­ку хоро­ше­го вис­ки и усерд­но уго­щал им хозя­и­на, про­изо­шел пер­вый по-насто­я­ще­му безум­ный раз­го­вор. Ему пред­ше­ство­ва­ли доста­точ­но неве­ро­ят­ные рас­ска­зы: опи­са­ния зага­доч­ных путе­ше­ствий в пеще­ры Тибе­та и Афри­ки, в Ара­вий­скую пусты­ню и доли­ны Ама­зон­ки, на Аляс­ку и какие-то мало­изу­чен­ные ост­ро­ва в Тихом оке­ане; за этим после­до­ва­ли упо­ми­на­ния о мрач­ных, пол­ных тума­на руко­пи­сях вро­де древ­них фраг­мен­тов Пнак­та или пес­но­пе­ний Дола, созда­ние кото­рых при­пи­сы­ва­ют враж­деб­ной, негу­ма­но­ид­ной расе лен­гов, — одна­ко из всех этих бесед не рож­да­лось то безум­ное зер­но, что вызре­ло в парах вис­ки в тот июнь­ский вечер.

Все более рас­по­ла­га­ясь к сво­е­му гостю, Род­жерс поз­во­лил себе несколь­ко неяс­ных и хваст­ли­вых заме­ча­ний о ред­ких наход­ках, сде­лан­ных им в при­ро­де, доба­вив при этом, что он рас­по­ла­га­ет ося­за­е­мы­ми дока­за­тель­ства­ми сво­их откры­тий. Из его полу­пья­ных откро­ве­ний явство­ва­ло, что он про­дви­нул­ся даль­ше дру­гих в изу­че­нии сумрач­ных пер­вок­ниг и был направ­лен ими к уда­лен­ным местам, где скры­ва­лись стран­ные суще­ства, насе­ляв­шие Зем­лю на зоны и эры рань­ше людей; неко­то­рые из них до сих пор под­дер­жи­ва­ли связь с парал­лель­ны­ми мира­ми и изме­ре­ни­я­ми, сооб­ще­ние с кото­ры­ми было обыч­ным в те дале­кие дни. Джон­са при­во­ди­ла в вос­торг фан­та­зия, созда­вав­шая эти пре­да­ния; в Род­жер­се же его пора­жа­ла сила, зву­чав­шая в его сло­вах. Воз­мож­но, рабо­та с болез­нен­ны­ми тво­ре­ни­я­ми мадам Тюс­со дала пер­вый тол­чок столь бога­то­му вооб­ра­же­нию? Как бы то ни было, чудо­вищ­ные скульп­ту­ры это­го чело­ве­ка тес­но пере­пле­лись с его чув­ства­ми и пред­став­ле­ни­я­ми. Даже теперь оста­ва­лись неяс­ны­ми его наме­ки отно­си­тель­но при­ро­ды кош­мар­ных мон­стров, выстав­лен­ных в зашто­рен­ном при­де­ле «Толь­ко для взрос­лых». Без­раз­лич­ный к иро­нии, Род­жерс упря­мо про­дол­жал наста­и­вать на том, что не все из тех демо­ни­че­ских уродств были искус­ствен­но­го про­ис­хож­де­ния.

Скеп­ти­цизм и откро­вен­ное недо­ве­рие Джон­са раз­ру­ши­ли рас­ту­щую рас­по­ло­жен­ность к нему Род­жер­са. Хозя­ин музея — это было оче­вид­но гово­рил совер­шен­но серьез­но; теперь же он замкнул­ся, рас­ка­и­ва­ясь в сво­ей несдер­жан­но­сти. Джон­са он про­дол­жал тер­петь толь­ко из упря­мо­го жела­ния поко­ле­бать сте­ну само­до­воль­но­го недо­ве­рия послед­не­го. Неве­ро­ят­ные исто­рии о риту­а­лах и жерт­во­при­но­ше­ни­ях бес­чис­лен­ным богам про­шло­го как из рога изоби­лия сыпа­лись на голо­ву Джон­са. Ино­гда Род­жерс под­во­дил сво­е­го гостя к какой-нибудь из сто­я­щих в при­де­ле «для взрос­лых» фигур и пока­зы­вал линии, не под­власт­ные рез­цу скуль­пто­ра.

Пони­мая, что рас­по­ло­же­ние хозя­и­на музея поте­ря­но, Джонс про­дол­жал свои посе­ще­ния уже из чисто­го вос­хи­ще­ния его искус­ством. Вре­ме­на­ми он пытал­ся вызвать Род­жер­са на откро­вен­ность, с делан­ным удив­ле­ни­ем или рав­но­ду­ши­ем каса­ясь в раз­го­во­ре како­го-либо пред­ме­та, одна­ко подоб­ная так­ти­ка ред­ко обма­ны­ва­ла дол­го­вя­зо­го масте­ра.

В сен­тяб­ре напря­же­ние достиг­ло пика. Как-то, загля­нув в музей после обе­да, Джонс про­ха­жи­вал­ся сре­ди став­ших при­выч­ны­ми ужа­сов, когда из мастер­ской Род­жер­са донес­ся жут­кий вой. Посе­ти­те­ли нерв­но задви­га­лись, вслу­ши­ва­ясь в эхо, про­бе­жав­шее под сво­да­ми. Трое смот­ри­те­лей обме­ня­лись стран­ны­ми взгля­да­ми, и один из них — смуг­лый, мол­ча­ли­вый ино­стра­нец, обыч­но помо­гав­ший Род­жер­су в рабо­те, неожи­дан­но улыб­нул­ся, чем при­вел в заме­ша­тель­ство сво­их кол­лег и непри­ят­но пора­зил Джон­са. Вой или визг, бес­спор­но, при­над­ле­жал соба­ке. Мучи­тель­ная аго­ния, про­зву­чав­шая в нем, заста­ви­ла сжать­ся серд­це, и это чув­ство воз­рос­ло вдвойне в окру­же­нии чудо­вищ­ных обра­зов музея. Совсем некста­ти Джонс вспом­нил, что в музей не раз­ре­ша­лось при­во­дить собак.

У две­рей мастер­ской его жестом оста­но­вил смуг­лый смот­ри­тель. Мистер Род­жерс, сооб­щил он мяг­ким, с лег­ким акцен­том голо­сом — одно­вре­мен­но изви­ня­ю­щим­ся и неуло­ви­мо иро­нич­ным, вышел по делам и рас­по­ря­дил­ся не допус­кать нико­го в мастер­скую во вре­мя его отсут­ствия. Что же каса­ет­ся воя — это, без сомне­ния, где-нибудь во дво­ре музея. По сосед­ству бро­дит мно­же­ство без­дом­ных псов, и их дра­ки ино­гда быва­ют черес­чур шум­ны­ми. В музее собак нет. А если мистер Джонс хотел пови­дать мисте­ра Род­жер­са, он может застать его перед закры­ти­ем.

Выслу­шав смот­ри­те­ля, Джонс под­нял­ся по ста­рым камен­ным сту­пе­ням на ули­цу и тща­тель­но огля­дел убо­гие окрест­но­сти. Вет­хие, поко­сив­ши­е­ся зда­ния — когда-то жилые, но теперь в боль­шин­стве сво­ем заня­тые под лав­ки и склад­ские поме­ще­ния остав­ля­ли ощу­ще­ние почтен­ной древ­но­сти. Неко­то­рые дома были выло­же­ны из тесо­во­го кам­ня, напо­ми­ная о слав­ном прав­ле­нии Тюдо­ров. Сла­бая атмо­сфе­ра запа­хов вита­ла над всем квар­та­лом. Серое зда­ние, в под­ва­ле кото­ро­го поме­щал­ся музей, раз­де­ля­ла низ­кая арка, в кото­рую ухо­ди­ла мощен­ная тем­ным булыж­ни­ком аллея. Под­тал­ки­ва­е­мый жела­ни­ем выяс­нить все до кон­ца, Джонс дви­нул­ся под камен­ным сво­дом. Во дво­ри­ке царил полу­мрак; глу­хие сте­ны не про­пус­ка­ли днев­но­го све­та; их отвра­ти­тель­ный вид и неуло­ви­мая враж­деб­ность затме­ва­ли даже зло­ве­щие фаса­ды домов. Собак нигде не было вид­но, и Джон­су пока­за­лось стран­ным, что сви­ре­пая схват­ка мог­ла закон­чить­ся без жертв и так стре­ми­тель­но. Несмот­ря на заве­ре­ния смот­ри­те­ля, он с бес­по­кой­ством огля­дел три неболь­ших окна мастер­ской — узкие гори­зон­таль­ные пря­мо­уголь­ни­ки, втис­ну­тые в порос­шую тра­вой брус­чат­ку; невы­ра­зи­тель­ный и недру­же­люб­ный взгляд сте­кол, покры­тых пылью и сажей, напо­ми­нал гла­за мерт­во­го ось­ми­но­га. Левее окон сби­тые сту­пе­ни спус­ка­лись к потем­нев­шей от вре­ме­ни две­ри. Пови­ну­ясь вне­зап­но­му импуль­су, Джонс накло­нил­ся к сырой брус­чат­ке и загля­нул вовнутрь в надеж­де, что окна не зашто­ре­ны. Наруж­ную поверх­ность сте­кол покры­вал тол­стый слой пыли, но, про­те­рев их носо­вым плат­ком, Джонс обна­ру­жил, что што­ры не пре­пят­ству­ют наблю­де­нию.

Изнут­ри под­вал напол­ня­ли тени, не поз­во­ляв­шие рас­смот­реть обста­нов­ку: их тем­ные кон­ту­ры при­чуд­ли­во изви­ва­лись и пере­бе­га­ли с места на место, когда Джонс по оче­ре­ди загля­ды­вал в окна. С пер­во­го взгля­да было ясно, что в мастер­ской нико­го нет; одна­ко, вгля­дев­шись в край­нее — бли­жай­шее к аллее окно, Джонс раз­ли­чил смут­ное мер­ца­ние воз­ле одной из стен. В изум­ле­нии он замер. В этом месте, насколь­ко он пом­нил, не было ни элек­три­че­ских, ни газо­вых горе­лок, и при­ро­да мер­ца­ния не под­да­ва­лась разум­но­му объ­яс­не­нию. Более вни­ма­тель­но взгля­нув, он обна­ру­жил, что свет рас­про­стра­ня­ет­ся из боль­шо­го вер­ти­каль­но­го пря­мо­уголь­ни­ка. Посте­пен­но ста­ло ясно, в чем дело: свет­лый пря­мо­уголь­ник в точ­но­сти повто­рял поло­же­ние мас­сив­ной дубо­вой две­ри, неиз­мен­но замкну­той и запе­ча­тан­ной, поми­мо тяже­ло­го вися­че­го зам­ка, маги­че­ским сим­во­лом пер­вых чер­но­книж­ни­ков. Сей­час дверь была рас­пах­ну­та, и внут­ри горел свет. Все преж­ние пред­по­ло­же­ния и догад­ки о тай­нах, скры­тых внут­ри, ожи­ли с утро­ен­ной силой.

Бес­цель­но про­блуж­дав по уны­лым ули­цам до шести вече­ра, Джонс воз­вра­тил­ся в музей в надеж­де застать Род­жер­са. Едва ли он мог объ­яс­нить, поче­му имен­но сего­дня хочет уви­деть его; воз­мож­но, какое-то полу­осо­знан­ное пред­чув­ствие свя­за­ло вме­сте днев­ной аго­ни­зи­ру­ю­щий вой и мер­ца­ние за таин­ствен­ной две­рью. Слу­жа­щие гото­ви­лись к закры­тию, когда он вошел, и Ора­бо­на — смуг­лый, похо­жий на ино­стран­ца смот­ри­тель — огля­дел его с пло­хо скры­ва­е­мой усмеш­кой. Джон­су не понра­вил­ся этот взгляд, хотя он мно­го раз заме­чал его у Ора­бо­ны, когда тот смот­рел на Род­жер­са.

Без посе­ти­те­лей свод­ча­тый зал музея выгля­дел при­зрач­ным. Джонс быст­ры­ми шага­ми пере­сек его и посту­чал­ся в дверь мастер­ской. Ответ после­до­вал не сра­зу, хотя внут­ри слы­шал­ся какой-то шум. Нако­нец после настой­чи­во­го сту­ка загре­мел засов и древ­ний пор­тал неохот­но скрип­нул, про­пус­кая суту­лую, с вскло­ко­чен­ны­ми воло­са­ми фигу­ру Род­жер­са. С пер­во­го взгля­да было ясно, что вла­де­лец музея нахо­дит­ся в необыч­ном настро­е­нии. В его при­вет­ствии чув­ство­ва­лось стран­ное сме­ше­ние неже­ла­ния и насто­я­ще­го нетер­пе­ния, и начав­ша­я­ся бесе­да немед­лен­но унес­лась к фан­та­сти­че­ским пред­ме­там.

Уце­лев­шие боги древ­но­сти; жут­кие жерт­во­при­но­ше­ния; иная, не искус­ствен­ная при­ро­да ужа­сов в при­де­ле «для взрос­лых» — после­до­ва­ла при­выч­ная похваль­ба, одна­ко на этот раз в стран­но дове­ри­тель­ном тоне. В голо­ве у Джон­са мельк­ну­ло подо­зре­ние, что безу­мие все же настиг­ло бед­ня­гу. Вре­мя от вре­ме­ни Род­жерс украд­кой погля­ды­вал в направ­ле­нии мас­сив­ной дубо­вой две­ри и на кусок гру­бо­го хол­ста на полу, под кото­рым уга­ды­ва­лись очер­та­ния како­го-то неболь­шо­го пред­ме­та. Посте­пен­но Джонс ощу­тил, как рас­тет нерв­ное напря­же­ние; ему недо­ста­ва­ло реши­мо­сти рас­ска­зать о днев­ном про­ис­ше­ствии, хотя имен­но оно состав­ля­ло глав­ную цель его визи­та.

Бас Род­жер­са воз­буж­ден­но виб­ри­ро­вал под сумрач­ным сво­дом.

— Вы помни­те, — гре­мел он, — мой рас­сказ о руи­нах забро­шен­но­го горо­да в Индо­ки­тае? О горо­де, где жил То-Шос? Когда вы уви­де­ли фото­гра­фии, вам при­шлось при­знать, что я побы­вал там; пусть даже вы до сих пор убеж­де­ны, что я отлил это­го ноч­но­го плов­ца из вос­ка. Если бы вам дове­лось уви­деть его изви­ва­ю­щим­ся в под­зем­ных клю­чах, как мне…

Но есть более могу­ще­ствен­ное боже­ство. Я не рас­ска­зы­вал о нем, пото­му что пред­сто­я­ло мно­го рабо­ты, что­бы ожи­вить его. Когда вы уви­ди­те сним­ки и пой­ме­те, что при­ро­ду невоз­мож­но под­де­лать, наде­юсь, у меня най­дут­ся сред­ства убе­дить вас, что Он живой! Пока же мои экс­пе­ри­мен­ты не поз­во­ля­ют вклю­чить Его в экс­по­зи­цию.

Хозя­ин музея поко­сил­ся на запер­тую дверь.

— Марш­рут и необ­хо­ди­мые све­де­ния содер­жа­лись в ритуа­ле вось­мо­го фраг­мен­та хро­ник Пнак­та. После рас­шиф­ров­ки мне ста­ло ясно, что риту­ал скры­ва­ет толь­ко одно зна­че­ние. К севе­ру от зем­ли Лома­ров расы, пред­ше­ство­вав­шей чело­ве­че­ской, — оста­лись руи­ны, сохра­нив­шие трон­ный зал боже­ства. И это был ключ, кото­ро­го мно­гим не хва­та­ло. Нам при­шлось стран­ство­вать по Аляс­ке; на соба­чьих упряж­ках доби­рать­ся до Нота­ка из фор­та Мор­тон; но мы нашли то, что иска­ли. Гигант­ские руи­ны… акры цик­ло­пи­че­ских руин. Уце­ле­ло мень­ше, чем мы наде­я­лись, хотя что мож­но ожи­дать после трех мил­ли­о­нов лет? Надо ска­зать, что пра­виль­ное направ­ле­ние ука­зы­ва­ли даже эски­мос­ские леген­ды; за всю доро­гу нам не уда­лось нанять в про­вод­ни­ки нико­го из або­ри­ге­нов. При­шлось воз­вра­щать­ся обрат­но в Ном за аме­ри­кан­ца­ми. Путе­ше­ствие было опас­ным и труд­ным. Ора­бо­на пло­хо пере­но­сил север­ный кли­мат, стал хму­рым, раз­дра­жи­тель­ным, одна­ко мы были уже почти у цели.

Когда мы взо­рва­ли лед, загро­мож­дав­ший пило­ны глав­ных ворот, за ними откры­лась лест­ни­ца. В точ­но­сти такая, как опи­са­на в кни­ге: фигу­ры из кости, хра­ни­те­ли… Янки с радо­стью согла­си­лись подо­ждать нас у вхо­да. Ора­бо­на тряс­ся, как оси­но­вый лист на вет­ру, ха! Нико­гда не поду­ма­ешь, наблю­дая, как важ­но он рас­ха­жи­ва­ет по мое­му музею. Он знал доста­точ­но о Древ­них Расах, что­бы так тря­стись. Свет веч­но­сти погас, и мы осве­ща­ли путь смо­ля­ны­ми факе­ла­ми. Повсю­ду лежа­ли кости тех, кто про­ник сюда рань­ше нас — зоны назад, когда кли­мат был мяг­че. Неко­то­рые осто­вы при­над­ле­жа­ли суще­ствам, облик кото­рых труд­но даже вооб­ра­зить. Через шесть лест­нич­ных про­ле­тов вниз мы обна­ру­жи­ли трон из сло­но­вой кости, о кото­ром так мно­го гово­рит­ся в хро­ни­ках. И смею уве­рить, он не пусто­вал. Суще­ство на троне не шеве­ли­лось; мы поня­ли, что Оно ждет жерт­во­при­но­ше­ния. Но тогда мы не хоте­ли будить Его: нуж­но было воз­вра­щать­ся в Лон­дон Ора­бо­на и я под­ня­лись наверх за боль­шим ящи­ком, но, зако­ло­тив его, мы не смог­ли совла­дать с Его весом. К тому же раз­ме­ры сту­пе­ней не пред­на­зна­ча­лись для людей. При­шлось позвать на помощь аме­ри­кан­цев. Они не горе­ли жела­ни­ем спус­кать­ся, хотя самое страш­ное уже поко­и­лось в без­опас­но­сти внут­ри ящи­ка. Мы сооб­щи­ли им, что соби­ра­ем­ся забрать с собой рез­ные укра­ше­ния… архео­ло­ги­че­ская цен­ность… и после того, как они уви­де­ли трон, янки, веро­ят­но, пове­ри­ли нам. Уди­ви­тель­но, что они не запо­до­зри­ли спря­тан­ных сокро­вищ и не потре­бо­ва­ли сво­ей доли. Навер­ное, они до сих пор рас­ска­зы­ва­ют небы­ли­цы о нашем путе­ше­ствии у себя в Номе, хотя сомне­ва­юсь, что кто-нибудь из них отва­жит­ся сно­ва спу­стить­ся в руи­ны, даже ради костя­но­го тро­на.

Род­жерс замол­чал, порыл­ся в сво­ем сто­ле и выта­щил боль­шой кон­верт со сним­ка­ми. Выбрав один, он накрыл его листом бума­ги и про­тя­нул осталь­ные Джон­су. Изоб­ра­же­ния дей­стви­тель­но были стран­ны­ми: ско­ван­ные льдом хол­мы, соба­чьи упряж­ки, люди в мехо­вых ком­би­не­зо­нах и обшир­ные, бес­по­ря­доч­ные руи­ны на фоне сне­гов — их необыч­ные кон­ту­ры и огром­ные камен­ные бло­ки, сла­гав­шие сте­ны, не под­да­ва­лись разум­но­му объ­яс­не­нию. Сни­мок со вспыш­кой пере­да­вал про­стор­ный под­зем­ный зал с жут­ки­ми изва­я­ни­я­ми и любо­пыт­ной кон­струк­ции тро­ном непро­пор­ци­о­наль­ным с точ­ки зре­ния чело­ве­ка. Выби­тые в камен­ных сте­нах и сво­де узо­ры состо­я­ли в основ­ном из сим­во­лов, смысл и начер­та­ния кото­рых дав­но уте­ря­ны или туман­но опи­са­ны в чер­ных кни­гах. Над изго­ло­вьем тро­на выде­лял­ся зло­ве­щий знак, теперь укра­ша­ю­щий сте­ну мастер­ской над запер­той две­рью. Джонс бро­сил бес­по­кой­ный взгляд на мас­сив­ный замок, удер­жи­ва­ю­щий дубо­вые дос­ки. Без сомне­ния, в сво­ей жиз­ни Род­жерс посе­тил мно­же­ство стран­ных мест и видел стран­ные вещи. И все же этот неве­ро­ят­ный сни­мок вполне мог ока­зать­ся под­дел­кой; искус­ство кол­ла­жа доступ­но мно­гим худож­ни­кам, поэто­му нель­зя слиш­ком мно­гое при­ни­мать на веру. Меж­ду тем Род­жерс про­дол­жал:

— Итак, мы погру­зи­ли ящик на корабль и без осо­бых хло­пот при­бы­ли в Лон­дон. В пер­вый раз в наших руках ока­за­лось нечто, спо­соб­ное про­бу­дить­ся к жиз­ни. Я не выста­вил Его сре­ди осталь­ных фигур, пото­му что Он выше их; Он при­над­ле­жит к расе богов и нуж­да­ет­ся в жерт­во­при­но­ше­нии. Есте­ствен­но, мне не по силам жерт­ва, кото­рая была обыч­ной в Его дни; на Зем­ле попро­сту не оста­лось таких существ. Одна­ко вме­сто исчез­нув­ших появи­лись новые тва­ри. Кровь озна­ча­ет жизнь, это обще­из­вест­но. Даже лему­ры и гипер­бо­рей­цы, воз­раст кото­рых пре­вос­хо­дит воз­раст Зем­ли, про­сы­па­ют­ся, когда соблю­ден риту­ал при­не­се­ния жерт­вы из кро­ви.

Лицо рас­сказ­чи­ка при­ня­ло столь оттал­ки­ва­ю­щее выра­же­ние, что Джонс неволь­но поежил­ся на сво­ей ска­мей­ке. Каза­лось, Род­жерс заме­тил бес­по­кой­ство гостя, пото­му как про­дол­жал с откро­вен­но злоб­ной усмеш­кой: — В про­шлом году я пере­вез Его в мой музей и с тех пор испро­бо­вал мно­же­ство закли­на­ний и жертв. От Ора­бо­ны мало тол­ку: он с само­го нача­ла не хотел будить Его. Он нена­ви­дит Его… веро­ят­но, боит­ся того, что при­дет вме­сте с Ним. Что­бы защи­тить себя, он посто­ян­но тас­ка­ет с собой писто­лет, бол­ван! Раз­ве может смерт­ный про­ти, восто­ять боже­ству? Если я толь­ко заме­чу, как он хва­та­ет­ся за писто­лет, я заду­шу его. Он сове­то­вал мне убить Его и создать новый муляж, но я про­дол­жал сле­до­вать ука­за­ни­ям книг и добил­ся сво­е­го, несмот­ря на всю его тру­сость и ваш скеп­ти­цизм, Джонс! Я совер­шил риту­ал посвя­ще­ния из тре­тьей гла­вы «Шесто­кры­ла» и при­нес жерт­вы, и на про­шлой неде­ле про­изо­шло пре­вра­ще­ние. Жерт­во­при­но­ше­ние было при­ня­то с бла­го­склон­но­стью!

Род­жерс хищ­но облиз­нул­ся, огля­ды­вая замер­ше­го в сво­ем углу Джон­са; помол­чал и, под­няв­шись, подо­шел к укры­то­му хол­стом пред­ме­ту. Мед­лен­но накло­нив­шись, он взял­ся рукой за край полот­на и заго­во­рил:

— Вы вдо­воль посме­я­лись над мои­ми тво­ре­ни­я­ми; при­шло вре­мя рас­крыть кар­ты. Ора­бо­на пере­да­вал мне, что сего­дня днем вы слы­ша­ли вой соба­ки. Хоти­те знать, что это было?

Джонс насто­ро­жен­но встре­пе­нул­ся. От было­го любо­пыт­ства не оста­лось и сле­да: сей­час он гораз­до охот­нее обо­шел­ся бы без вся­ких объ­яс­не­ний. Но Род­жерс уже неумо­ли­мо при­под­ни­мал край хол­ста. На полу под ним рас­плы­лась плос­кая, бес­фор­мен­ная мас­са неиз­вест­но­го про­ис­хож­де­ния. Были ли то остан­ки живо­го суще­ства, кото­рое неве­до­мая сти­хия рас­плю­щи­ла, обес­кро­ви­ла, про­ткну­ла тыся­ча­ми игл и вывер­ну­ла в без­воль­но рас­тек­ший­ся, лишен­ный костей пред­мет? Секун­ду спу­стя Джонс понял, что это было. Труп соба­ки, круп­ной, с белой шер­стью. Поро­да не под­да­ва­лась опре­де­ле­нию из- за бес­чис­лен­ных и необъ­яс­ни­мых повре­жде­ний. Боль­шая часть шку­ры была выжже­на какой-то кис­ло­той, и голую, бес­кров­ную кожу усе­и­ва­ли круг­лые ран­ки или отвер­стия. Вооб­ра­же­ние отка­зы­ва­лось пред­ста­вить пыт­ку, после кото­рой мог­ли бы остать­ся подоб­ные сле­ды.

Вне­зап­ный при­лив нена­ви­сти побе­дил рас­ту­щее отвра­ще­ние. С кри­ком Джонс вско­чил на ноги.

— Садист! Вы сума­сшед­ший садист, Род­жерс! После таких изде­ва­тельств над божьи­ми тва­ря­ми вы еще сме­е­те смот­реть в гла­за людям?!

Со злоб­ной ухмыл­кой хозя­ин музея опу­стил холст и посмот­рел на при­бли­жа­ю­ще­го­ся гостя. Его голос был неесте­ствен­но спо­ко­ен.

— Глу­пец! Поче­му вы реши­ли, что это сде­лал я? Чело­ве­че­ская рука бес­силь­на сотво­рить что-либо подоб­ное! Чело­век лишь пред­ла­га­ет жерт­ву, и я при­нес Ему пса. Осталь­ное совер­шил Он — не я. Он тре­бо­вал жерт­во­при­но­ше­ния и полу­чил его. Да, я еще не пока­зы­вал вам, как Он выгля­дит.

Пока Джонс в нере­ши­тель­но­сти пере­ми­нал­ся с ноги на ногу” Род­жерс вер­нул­ся к сто­лу и открыл фото­гра­фию, кото­рую в нача­ле раз­го­во­ра спря­тал под листом бума­ги. Со стран­ным выра­же­ни­ем на лице он про­тя­нул ее Джон­су, кото­рый почти меха­ни­че­ски при­нял­ся рас­смат­ри­вать изоб­ра­же­ние. Мгно­ве­ние спу­стя взгляд гостя углу­бил­ся, стал более вни­ма­тель­ным, ибо фигу­ра на сним­ке обла­да­ла поис­ти­не цик­ло­пи­че­ской мощью. Род­жерс пре­взо­шел само­го себя. Вся ком­по­зи­ция нес­ла на себе отпе­ча­ток инфер­наль­но­го гения; Джонс мыс­лен­но изу­мил­ся, пред­ста­вив реак­цию зри­те­лей на новую скульп­ту­ру в зале. Столь отвра­ти­тель­ное созда­ние попро­сту не име­ло пра­ва на суще­ство­ва­ние; воз­мож­но, одно лишь созер­ца­ние вылеп­лен­но­го обра­за довер­ши­ло безу­мие его твор­ца и заста­ви­ло покло­нять­ся соб­ствен­но­му тво­ре­нию, при­но­ся садист­ские жерт­вы. Даже здо­ро­вый мозг с тру­дом про­ти­вил­ся под­со­зна­тель­но­му пред­по­ло­же­нию, что жут­кое суще­ство на сним­ке явля­ет­ся — или явля­лось когда-то — экзо­ти­че­ской и — болез­нен­ной фор­мой зем­ной жиз­ни. При­выч­ный язык слиш­ком беден для того, что­бы пол­но опи­сать тварь, застыв­шую на костя­ном троне. В обли­ке ее уга­ды­ва­лась отда­лен­ная связь с позво­ноч­ны­ми нашей пла­не­ты, одна­ко нель­зя было с уве­рен­но­стью это утвер­ждать. Гигант­ское тело, хотя и при­сев­шее на кор­точ­ки, вдвое воз­вы­ша­лось над Ора­бо­ной, запе­чат­лен­ным рядом. При­гля­дев­шись вни­ма­тель­нее, мож­но было заме­тить сла­бые при­зна­ки, харак­тер­ные для выс­ших клас­сов хор­до­вых мол­люс­ков.

Из сфе­ро­об­раз­но­го тор­са выда­ва­лись шесть длин­ных, зло­ве­щих щупа­лец, окан­чи­вав­ших­ся кра­бьи­ми клеш­ня­ми. Над тор­сом поко­и­лась еще полу­сфе­ра. Пра­виль­ный тре­уголь­ник застыв­ших рыбьих глаз; двух­фу­то­вые и, оче­вид­но, подвиж­ные хели­це­ры, а так­же боко­вые высту­пы, напо­ми­на­ю­щие жаб­ры, поз­во­ля­ли пред­по­ло­жить, что это была голо­ва тва­ри. Туло­ви­ще покры­ва­ла шерсть, кото­рая при бли­жай­шем рас­смот­ре­нии ока­за­лась густой порос­лью чер­ных тон­ких шупа­лец или сосу­щих при­дат­ков, каж­дый из кото­рых окан­чи­вал­ся отвер­сти­ем, похо­жим на голо­ву змеи. На голо­ве и хобо­те шупаль­ца рос­ли длин­нее и гуще, их покры­ва­ли спи­раль­ные поло­сы, позд­нее повто­рен­ные в тра­ди­ци­он­ных изоб­ра­же­ни­ях змее­во­ло­сой меду­зы. Каза­лось пара­док­саль­ным, что голо­ва суще­ства сохра­ня­ла какое-то выра­же­ние, одна­ко Джонс не мог отде­лать­ся от ощу­ще­ния, что тре­уголь­ник выка­чен­ных рыбьих глаз и кри­во застыв­ший хобот с гиб­ки­ми отрост­ка­ми пере­да­ва­ли пуга­ю­щее соче­та­ние жад­но­сти, нена­ви­сти и откро­вен­ной жесто­ко­сти — непо­сти­жи­мое для чело­ве­че­ско­го пони­ма­ния, ибо здесь же при­сут­ство­ва­ли иные чув­ства, не при­над­ле­жа­щие ни миру Зем­ли, ни Сол­неч­ной систе­ме. В это чудо­ви­ще, поду­мал он, Род­жерс вло­жил все безу­мие и весь свой сверхъ­есте­ствен­ный гений. Суще­ство было неве­ро­ят­ным, но фото­гра­фия дока­зы­ва­ла, что оно суще­ству­ет. Его раз­мыш­ле­ния пре­рвал Род­жерс.

— Ну, что вы дума­е­те о Нем? Теперь вы зна­е­те, кто смял пса и осу­шил его тыся­чей ртов. Ему необ­хо­ди­мо покло­не­ние, и со вре­ме­нем Он потре­бу­ет боль­шие жерт­вы. Послед­ний уце­лев­ший из расы богов, и я пер­во­свя­щен­ник Его гря­ду­ще­го цар­ство­ва­ния! Йа! Шаб-Ниг­ротт! Ин-Найя Адо­най, Хей, Хейа! Джонс с отвра­ще­ни­ем и жало­стью отло­жил фото­гра­фию.

— Послу­шай­те, Род­жерс, так дело не пой­дет. Все­му есть пре­дел, вы пони­ма­е­те? Вы созда­ли шедевр, но он дур­но воз­дей­ству­ет на ваше здо­ро­вье. Пере­стань­те смот­реть на него — пусть Ора­бо­на разо­бьет его на кус­ки — и поста­рай­тесь забыть о нем. Поз­воль­те мне так­же разо­рвать эту жут­кую фото­гра­фию.

С рыча­ни­ем Род­жерс выхва­тил фото­гра­фию из рук Джон­са и убрал в пись­мен­ный стол.

— Иди­от! Вы до сих пор уве­ре­ны, что это под­дел­ка? Вы все еще дума­е­те, что я создал Его, а все мои фигу­ры все­го лишь без­жиз­нен­ный воск и крас­ки?! Про­кля­тье! Вы обя­за­тель­но узна­е­те… не сей­час, ибо Он отды­ха­ет после жерт­во­при­но­ше­ния, но поз­же. О да… тогда у вас не оста­нет­ся сомне­ний в Его мощи!

Род­жерс сно­ва поко­сил­ся на запер­тую дверь. Джонс встал и накло­нил­ся за шля­пой и тро­стью, лежа­щи­ми на ска­мей­ке.

— Хоро­шо, Род­жерс, пусть будет поз­же, а сей­час мне пора идти. Зав­тра днем я загля­ну к вам. Поду­май­те над моим сове­том; может быть, он пока­жет­ся вам разум­ным. Спро­си­те, кста­ти, мне­ние Ора­бо­ны. Скуль­птор, как дикий зверь, обна­жил клы­ки.

— Вам пора идти? Испу­га­лись! — Испу­га­лись, несмот­ря на все ваши скеп­ти­че­ские раз­го­во­ры! Если мои фигу­ры все­го лишь воск, поче­му вы бежи­те, когда я пыта­юсь дока­зать, что это не так? Вы напо­ми­на­е­те мне тех недо­ум­ков, кото­рые на пари согла­ша­ют­ся про­ве­сти ночь в музее. При­хо­дят они бра­вы­ми, бес­страш­ны­ми, но уже через час обес­си­ле­ва­ют от кри­ка и коло­тят в дверь, что­бы их выпу­сти­ли нару­жу! Сове­ту­е­те мне поин­те­ре­со­вать­ся мне­ни­ем Ора­бо­ны? Да? Вы оба про­тив меня. Вы замыш­ля­е­те оста­но­вить Его цар­ство­ва­ние!

Джонс с уси­ли­ем сохра­нял спо­кой­ствие.

— Нет, Род­жерс. Про­тив вас никто не замыш­ля­ет ниче­го дур­но­го. А ваши­ми фигу­ра­ми я ско­рее вос­хи­ща­юсь, чем боюсь. Сего­дня мы оба немно­го на взво­де, думаю, немно­го отды­ха ни одно­му из нас не повре­дит.

Скуль­птор сно­ва задер­жал гостя.

— Не бои­тесь, в самом деле? Тогда к чему такая спеш­ка? Может быть, вы реши­тесь про­ве­сти здесь ночь? Куда спе­шить, если вы не вери­те в Него? Какая-то новая мысль пора­зи­ла Род­жер­са, пока Джонс вни­ма­тель­но наблю­дал за ним.

— Ну, осо­бен­но торо­пить­ся мне неку­да, но какой смысл оста­вать­ся здесь одно­му? Что это дока­жет? Пожа­луй, мое глав­ное воз­ра­же­ние состо­ит в том, что в вашем музее не очень удоб­но спать. Какой во всем этом смысл?

На этот раз удач­ная мысль посе­ти­ла Джон­са. Он про­дол­жал уже при­ми­ри­тель­ным тоном:

— Послу­шай­те, Род­жерс… Вы пре­крас­но пони­ма­е­те, что я дока­жу, если про­ве­ду ночь в вашем музее. В этом слу­чае ваши фигу­ры не более чем воск. Поло­жим, я оста­юсь. Если я выдер­жу до утра, обе­щай­те мне по-ново­му взгля­нуть на вещи: съез­ди­те в отпуск меся­ца на три, а вашу послед­нюю скульп­ту­ру отдай­те Ора­боне — пусть он разо­бьет ее на мел­кие кусоч­ки. Согла­си­тесь, что так будет чест­но.

Выра­же­ние лица хозя­и­на музея не под­да­ва­лось про­чте­нию. Было замет­но, как он лихо­ра­доч­но раз­мыш­ля­ет, пока из про­ти­во­ре­чи­вых эмо­ций, про­бе­гав­ших по его лицу, не одер­жа­ло верх злоб­ное тор­же­ство. Его голос дро­жал от воз­буж­де­ния, когда он заго­во­рил.

— Согла­сен! Если вы про­дер­жи­тесь до утра, я при­му ваш совет. Но вы долж­ны про­дер­жать­ся. Идем­те поужи­на­ем и вер­нем­ся. На ночь я запру вас в демон­стра­ци­он­ном зале, а утром при­ду порань­ше Ора­бо­ны — он появ­ля­ет­ся за пол­ча­са до откры­тия — и посмот­рю, как вы себя чув­ству­е­те. Если вы не до кон­ца уве­ре­ны в сво­их силах, я бы не сове­то­вал вам оста­вать­ся. На слу­чай, если у вас сда­дут нер­вы — сту­чи­те в наруж­ную дверь: это при­вле­чет вни­ма­ние кон­стеб­ля. Так до вас посту­па­ли мно­гие. Сомне­ва­юсь, что­бы вам здесь понра­ви­лось; ночь вы про­ве­де­те под одной кры­шей с Ним, хотя и не в одной ком­на­те.

Когда они выхо­ди­ли через запас­ный выход в суме­реч­ный двор, Род­жерс захва­тил с собой кусок хол­ста, нагру­жен­ный печаль­ной ношей. Воз­ле сте­ны нахо­дил­ся кана­ли­за­ци­он­ный люк, крыш­ку кото­ро­го хозя­ин музея при­под­нял с вну­ша­ю­щей подо­зре­ние обы­ден­но­стью. Холст и остан­ки живот­но­го кану­ли в зло­вон­ный лаби­ринт. Джонс с отвра­ще­ни­ем отстра­нил­ся от сво­е­го спут­ни­ка, когда они вышли на ули­цу.

По мол­ча­ли­во­му согла­ше­нию спор­щи­ки поужи­на­ли порознь, дого­во­рив­шись встре­тить­ся перед музе­ем в один­на­дцать вече­ра.

Джонс оста­но­вил так­си и вздох­нул сво­бод­нее, когда пере­сек Ватер­лоо-бридж и ока­зал­ся вбли­зи ярких огней Стр­эн­да. Поужи­нав в тихом кафе, он заехал домой в Порт­ланд, умыл­ся и пере­ме­нил одеж­ду. Потом попы­тал­ся пред­ста­вить, чем сей­час занят Род­жерс. По слу­хам, тот сни­мал боль­шой готи­че­ский особ­няк око­ло Вал­ворт­ро­уд; книж­ные шка­фы в доме были пол­ны ста­рин­ных собра­ний чер­но­книж­ни­ков; в ком­на­тах хра­ни­лись оккульт­ные при­над­леж­но­сти и вос­ко­вые фигу­ры, кото­рые муни­ци­паль­ные вла­сти запре­ща­ли выстав­лять в музее. По тем же слу­хам, Ора­бо­на зани­мал один из фли­ге­лей. В один­на­дцать вече­ра Джонс застал Род­жер­са воз­ле вхо­да в под­валь­чик на Саутварк-стрит. Оба не тра­ти­ли слов, пре­воз­мо­гая зло­ве­щее напря­же­ние. После корот­ко­го сове­ща­ния сошлись на том, что основ­но­го зала будет доста­точ­но, и Род­жерс не стал наста­и­вать, что­бы наблю­да­тель захо­дил в при­дел “для взрос­лых”. Выклю­чив с пуль­та в мастер­ской осве­ще­ние, хозя­ин музея запер дверь одним из клю­чей на связ­ке. Не подав на про­ща­ние руки, он мино­вал вход­ную дверь, запер ее за собой и тяже­ло про­то­пал по истер­тым сту­пень­кам на тро­туар сна­ру­жи. Шаги стих­ли, и Джонс понял, что дол­гая ноч­ная вах­та нача­лась.

II

Поз­же, остав­шись в оди­но­че­стве в огром­ном свод­ча­том зале, Джонс про­клял дет­скую наив­ность, при­вед­шую его сюда. Пер­вые пол­ча­са он еже­ми­нут­но зажи­гал кар­ман­ный фона­рик, одна­ко теперь, сидя во мра­ке на одной из ска­ме­ек для посе­ти­те­лей, уже не рис­ко­вал делать это так часто. Каж­дый раз луч выхва­ты­вал из тем­но­ты какой-нибудь болез­нен­ный образ — гильо­ти­ну; безы­мян­но­го мон­стра; блед­ное чело­ве­че­ское лицо, взи­ра­ю­щее на него с дья­воль­ской хит­ро­стью; тело, зали­тое пото­ка­ми кро­ви из рас­по­ро­то­го гор­ла. Как здра­во­мыс­ля­щий чело­век, Джонс хоро­шо пони­мал, что ника­кой зло­ве­щей реаль­но­сти не скры­ва­ет­ся за эти­ми пред­ме­та­ми, одна­ко после томи­тель­ных минут, про­ве­ден­ных в кро­меш­ной тьме, пред­по­чи­тал не смот­реть на них.

Зачем ему пона­до­би­лось заклю­чать пари с этим безум­цем? Гораз­до про­ще было бы оста­вить его в покое или све­сти к пси­хи­ат­ру. Веро­ят­но, поду­мал Джонс, ска­за­лось дру­же­ское рас­по­ло­же­ние одно­го худож­ни­ка к про­бле­мам дру­го­го. В Род­жер­се чув­ство­вал­ся столь несо­мнен­ный гений, что было бы непро­сти­тель­но бро­сить его на рас­тер­за­ние овла­дев­шей им мании. Чело­век, при­ду­мы­вав­ший и созда­вав­ший такие неве­ро­ят­ные обра­зы, был бли­зок к насто­я­ще­му вели­чию Без­удерж­ную фан­та­зию Иеро­ни­ма Бос­ха он вопло­щал в реа­лии с мастер­ством и тща­ни­ем, пре­вос­хо­дя­щи­ми искус­ство Бла­че­ка. Без сомне­ния, для мира кош­ма­ров он сде­лал не мень­ше, чем Бла­чек со сво­и­ми чудес­ны­ми копи­я­ми рас­те­ний из изо­гну­то­го и рас­кра­шен­но­го стек­ла для мира бота­ни­ки.

В пол­ночь уда­ры башен­ных часов за Тем­зой про­со­чи­лись сквозь кро­меш­ную тьму, и Джон­са несколь­ко под­бод­ри­ло это посла­ние из живо­го мира. Свод­ча­тый пото­лок музея напо­ми­нал моги­лу, жут­ко­ва­тую в сво­ем без­мол­вии и уеди­не­нии. Даже мышь пока­за­лась бы под­хо­дя­щей ком­па­ни­ей, но Род­жерс как- то похва­стал­ся, что по каким-то одно­му ему извест­ным при­чи­нам ни мыши, ни даже насе­ко­мые не осме­ли­ва­ют­ся при­бли­жать­ся к музею. Любо­пыт­ное заяв­ле­ние, хотя похо­же, что оно было прав­дой. Мерт­вен­ная тиши­на была пол­ной. Ни еди­но­го зву­ка не отра­жа­лось под сво­да­ми. Джонс при­топ­нул ногой, и при­зрач­ное эхо нару­ши­ло абсо­лют­ный покой. Он каш­ля­нул, и сте­ны насмеш­ли­во загу­де­ли, воз­вра­щая в ответ хрип­ло­ва­тое стак­ка­то. Толь­ко не начи­нать раз­го­во­ры с самим собой, пообе­щал себе Джонс. Это будет озна­чать пол­ную поте­рю само­об­ла­да­ния. Вре­мя тяну­лось с чудо­вищ­ной мед­ли­тель­но­стью.

Джонс мог бы поклясть­ся, что с момен­та, когда он фона­ри­ком под­све­тил цифер­блат наруч­ных часов, истек­ли сут­ки, одна­ко дале­кие башен­ные часы толь­ко воз­ве­ща­ли пол­ночь.

Что-то в тем­но­те и без­мол­вии зала обостря­ло чув­ства, застав­ляя вос­при­ни­мать едва уло­ви­мые дуно­ве­ния, столь сла­бые, что их труд­но было отне­сти к дви­же­ни­ям воз­ду­ха. Джонс искренне пожа­лел о сво­ей излиш­ней чув­стви­тель­но­сти. Вре­ме­на­ми его слух, каза­лось, раз­ли­чал смут­ные шоро­хи, не до кон­ца слив­ши­е­ся с ноч­ны­ми шума­ми убо­гих улиц за сте­ной, и в мозг впол­за­ли мыс­ли о зыб­ких и туман­ных мате­ри­ях, вро­де гар­мо­нии небес­ных сфер, и неиз­вест­ных, недо­сти­жи­мых фор­мах жиз­ни в чужих изме­ре­ни­ях, навис­ших над нашим миром. Род­жерс часто раз­мыш­лял о подоб­ных вещах. Сколь­зя­щие искор­ки све­та в погру­жен­ных во мрак зрач­ках обре­ли стран­ную упо­ря­до­чен­ность, рас­сы­па­ясь и скла­ды­ва­ясь в при­чуд­ли­во изме­ня­ю­щи­е­ся узо­ры. Джонс часто заду­мы­вал­ся об этих таин­ствен­ных лучах из скры­тых глу­бин, кото­рые мер­ца­ют для нас в отсут­ствие вся­ко­го зем­но­го осве­ще­ния; одна­ко подоб­ных сего­дняш­ним ему еще не при­хо­ди­лось видеть. Бес­цель­ные пере­ме­ще­ния свет­лых точек, обыч­ные для гла­за чело­ве­ка, ока­зав­ше­го­ся в кро­меш­ной тьме, сме­ни­лись огнен­ным вих­рем, испол­нен­ным тай­но­го смыс­ла. Затем при­шло ощу­ще­ние дви­же­ния. Две­ри оста­ва­лись запер­ты, одна­ко, несмот­ря на пол­ное отсут­ствие сквоз­ня­ков, Джонс почув­ство­вал, что воз­дух утра­тил свою преж­нюю непо­движ­ность. Неося­за­е­мые изме­не­ния в дав­ле­нии — не настоль­ко замет­ные, что­бы пред­по­ло­жить при­бли­же­ние чего-то неви­ди­мо­го и ужас­но­го, — сопро­вож­да­ло общее непри­ят­ное похо­ло­да­ние атмо­сфе­ры в зале. Воз­дух отда­вал солью, слов­но сме­шав­шись с бри­зом чер­ных под­зем­ных вод; затх­лые испа­ре­ния достиг­ли ска­мьи, где сидел Джонс. В днев­ное вре­мя он не заме­чал, что­бы вос­ко­вые фигу­ры обла­да­ли таким запа­хом; пожа­луй, так мог­ли пах­нуть чуче­ла живот­ных в зоо­ло­ги­че­ском музее. Любо­пыт­ная иллю­зия, осо­бен­но если вспом­нить уве­ре­ния Род­жер­са, что не все из его скульп­тур искус­ствен­но­го про­ис­хож­де­ния. Да, веро­ят­но, имен­но эти сло­ва и вызва­ли подоб­ный обман чувств. Не сле­ду­ет дове­рять­ся вооб­ра­же­нию, ина­че мож­но сой­ти с ума на пару с бед­ня­гой Род­жер­сом.

Пол­ная забро­шен­ность зала дей­ство­ва­ла угне­та­ю­ще. Даже отда­лен­ный бой часов, каза­лось, доле­тал из кос­ми­че­ской без­дны. Это срав­не­ние напом­ни­ло Джон­су о чудо­вищ­ной фото­гра­фии, кото­рую пока­зы­вал Род­жерс: при­чуд­ли­вый под­зем­ный храм с рез­ным тро­ном и древ­ние раз­ва­ли­ны в опас­ных и недо­ся­га­е­мых про­сто­рах Арк­ти­ки. Воз­мож­но, Род­жерс в самом деле бывал на Аляс­ке, но фото­гра­фия еще ниче­го не дока­зы­ва­ла; резь­ба и зло­ве­щие иеро­гли­фы на троне вполне мог­ли ока­зать­ся искус­ной деко­ра­ци­ей. Доста­точ­но пред­ста­вить чудо­вищ­ную тушу, застыв­шую на троне… Какой небы­ва­лый полет вооб­ра­же­ния! Инте­рес­но, где сто­ит этот шедевр? Ско­рее все­го за ду-бевой две­рью в мастер­ской. Одна­ко что поль­зы раз­мыш­лять о каком-то вос­ко­вом слеп­ке, когда в зале тес­но от отвра­ти­тель­ных ипо­ста­сей, ничем не усту­па­ю­щих под­зем­но­му боже­ству? Сто­ит лишь загля­нуть за полот­ня­ную зана­вес­ку, отго­ра­жи­ва­ю­щую при­дел “Толь­ко для взрос­лых”. Окру­же­ние из вос­ко­вых фигур с каж­дой чет­вер­тью часа начи­на­ло все боль­ше раз­дра­жать Джон­са. Пре­крас­ное зна­ние музея обре­ка­ло его даже в кро­меш­ной тьме на мыс­лен­ное созер­ца­ние выстав­лен­ных экс­по­на­тов. Мрак лишь добав­лял немно­го новых кра­сок отпе­ча­тав­шим­ся в памя­ти пер­со­на­жам. Гильо­ти­на, каза­лось, легонь­ко поскри­пы­ва­ла, а боро­да­тое лицо Ланд­ру — души­те­ля пяти­де­ся­ти соб­ствен­ных жен кри­ви­ло гри­ма­сы, пол­ные недву­смыс­лен­ной угро­зы. Из пере­руб­лен­но­го гор­ла мадам Демерс выле­та­ло зло­ве­щее кло­ко­та­ние, в то вре­мя как без­го­ло­вое и без­но­гое туло­ви­ще жерт­вы дюйм за дюй­мом мед­лен­но при­бли­жа­лось на кро­во­то­ча­щих обруб­ках. Джонс при­крыл гла­за в надеж­де при­глу­шить обра­зы, одна­ко вско­ре обна­ру­жил бес­плод­ность этих попы­ток. К тому же, сто­и­ло опу­стить веки, и стран­ные све­тя­щи­е­ся точ­ки сно­ва начи­на­ли свой бес­по­кой­ный хоро­вод.

Не оста­ва­лось ниче­го дру­го­го, как поста­рать­ся удер­жать в памя­ти те зло­ве­щие обра­зы, кото­рые недав­но он пытал­ся про­гнать. Удер­жи­вая одни, вооб­ра­же­ние проч­но отго­ра­жи­ва­лось от осталь­ных; одна­ко поми­мо воли Джон­са из тай­ни­ков его созна­ния ста­ли выплы­вать наи­бо­лее жут­кие чудо­ви­ща; все­воз­мож­ные тва­ри сочи­лись и полз­ли к нему, охва­ты­вая плот­ным полу­кру­гом. Чер­ный, бле­стя­щий Цат­то­гва выполз из пасти леп­ной гор­гу­льи — длин­ная сину­со­и­да, усы­пан­ная тыся­чей руди­мен­тар­ных ножек, — и с шеле­стом рас­пра­вил тон­кие ког­ти­стые кры­лья, гото­вый к брос­ку. Уси­ли­ем воли Джонс удер­жал­ся от кри­ка. Потре­бо­ва­лось все само­об­ла­да­ние и рас­су­ди­тель­ность, что­бы заглу­шить забы­тые дет­ские стра­хи. Несколь­ко помог­ла новая вспыш­ка фона­ри­ка. В лучах све­та без­об­раз­ные муля­жи выгля­де­ли не столь пуга­ю­ще, как в глу­би­нах памя­ти.

Но сомне­ния не рас­се­я­лись. Даже при све­те фона­ри­ка Джон­са не остав­ля­ло ощу­ще­ние, что зана­вес­ка с над­пи­сью “Толь­ко для взрос­лых” сла­бо колы­шет­ся и подра­ги­ва­ет. Хоро­шо пред­став­ляя, что скры­ва­ет­ся за хол­стом, он непро­из­воль­но поежил­ся. Перед гла­за­ми воз­ник­ли гибель­ные очер­та­ния таин­ствен­но­го Йогх-Сото­та — бес­по­ря­доч­ное нагро­мож­де­ние пере­ли­ва­ю­щих­ся шаров, испол­нен­ных кос­ми­че­ской угро­зы. Что, если эта отвра­ти­тель­ная мас­са мед­лен­но пере­ка­ты­ва­ет­ся, что­бы погло­тить его? Напра­во неболь­шая выпук­лость в зана­вес­ке при­кры­ва­ла ост­рый рог Гноф-Кеха — оброс­ше­го воло­са­ми жите­ля грен­ланд­ских льдов. Ино­гда это мифи­че­ское суще­ство мож­но наблю­дать на двух ногах, ино­гда — на четы­рех, одна­ко более веро­ят­но встре­тить его на всех шести конеч­но­стях. Что­бы изба­вить­ся от подо­зре­ний, Джонс реши­тель­но шаг­нул с вклю­чен­ным фона­ри­ком к зашто­рен­но­му при­де­лу. Разу­ме­ет­ся, ни один из его стра­хов не оправ­дал­ся. Хотя не пока­чи­ва­ет ли сво­и­ми длин­ны­ми лице­вы­ми щупаль­ца­ми гро­мад­ный Туле — мед­лен­но и угро­жа­ю­ще? Подат­ли­вость щупа­лец не была сек­ре­том для Джон­са, но он не пред­по­ла­гал, что сквоз­ня­ка, вызван­но­го его при­бли­же­ни­ем, будет доста­точ­но, что­бы при­ве­сти их в дви­же­ние.

Вер­нув­шись на ска­мью, он закрыл гла­за, ста­ра­ясь не обра­щать вни­ма­ния на пере­ме­ще­ния све­то­вых пятен. Часы на башне рас­ка­ти­лись един­ствен­ным уда­ром. Все­го лишь час? Джонс под­све­тил фона­ри­ком соб­ствен­ные наруч­ные часы и убе­дил­ся, что это так. До утра оста­ва­лась целая веч­ность. Род­жерс появит­ся в восемь, до Ора­бо­ны. Задол­го до его при­хо­да на ули­це рас­све­тет, но в под­вал не про­ник­нет ни одно­го луча све­та. Все окна зало­же­ны камен­ной клад­кой, за исклю­че­ни­ем трех туск­лых пря­мо­уголь­ни­ков, выхо­дя­щих во двор из мастер­ской.

Уто­ми­тель­ное пари, ниче­го не ска­жешь. Слу­хо­вые гал­лю­ци­на­ции обре­ли пуга­ю­щую отчет­ли­вость; Джонс мог поклясть­ся, что слы­шит осто­рож­ные шаги в мастер­ской. Не сле­до­ва­ло столь­ко думать о тва­ри, кото­рую Род­жерс с бла­го­го­ве­ни­ем назы­вал “Он”. Послед­ний шедевр лишил рас­суд­ка сво­е­го созда­те­ля. Кто в здра­вом уме ста­нет запи­рать на мас­сив­ный замок без­жиз­нен­ную фигу­ру из вос­ка? Конеч­но же, шаги поро­ди­ло утом­лен­ное вооб­ра­же­ние. Необ­хо­ди­мо взять себя в руки. Изнут­ри мастер­ской послы­ша­лось сла­бое цара­па­нье клю­ча. Напра­вив на звук луч фона­ря, Джонс не уви­дел ниче­го, кро­ме непо­движ­ной две­ри. Выклю­чив свет, он рас­сла­бил­ся и закрыл гла­за; и сра­зу же воз­ник­ла явствен­ная иллю­зия поскри­пы­ва­ния — на этот раз не гильо­ти­ны, а мед­лен­но, украд­кой откры­ва­е­мой две­ри в мастер­скую. Толь­ко бы не закри­чать. Сорвав­шись, он рас­те­ря­ет остат­ки само­об­ла­да­ния. Теперь отчет­ли­во слы­ша­лось какое-то шар­ка­нье, неуклон­но при­бли­жа­ю­ще­е­ся к его ска­мье. Успо­ко­ить­ся. Надо немед­лен­но успо­ко­ить­ся, ина­че вооб­ра­же­ние уни­что­жит его. Пошар­ки­ва­ние раз­да­лось совсем рядом, и реши­мость Джон­са ослаб­ла. Из его лег­ких с выдо­хом вырвал­ся крик:

— Кто здесь? Кто ходит?

Отве­та не после­до­ва­ло, меж­ду тем как шар­ка­нье про­дол­жа­лось. Джонс не решал­ся при­знать­ся, какая из двух воз­мож­но­стей боль­ше пуга­ет его: вклю­чить фона­рик и уви­деть пусто­ту или оста­вать­ся в тем­но­те, наедине с под­кра­ды­ва­ю­щим­ся к нему живот­ным? Спаз­мы меша­ли вздох­нуть, дро­жа­щие паль­цы ощу­пы­ва­ли кноп­ку фона­ри­ка. Напря­же­ние окру­жав­ше­го мра­ка уси­ли­лось настоль­ко, что мол­ча­ние ста­ло невы­но­си­мо, и он сно­ва выкрик­нул: “Стой! Кто здесь?” — после чего вклю­чил спа­си­тель­ный фона­рик. В сле­ду­ю­щее мгно­ве­ние, пора­жен­ный уви­ден­ным, он выро­нил его и закри­чал, не в силах оста­но­вить­ся.

Пря­мо из тем­но­ты на него надви­га­лась отвра­ти­тель­ная тварь, похо­жая одно­вре­мен­но на насе­ко­мое и обе­зья­ну. Шку­ра сво­бод­но бол­та­лась на костя­ке, сви­сая омер­зи­тель­ны­ми склад­ка­ми; мор­щи­ни­стая голо­ва с мерт­вы­ми гла­за­ми пья­но пока­чи­ва­лась из сто­ро­ны в сто­ро­ну при каж­дом шаге. Перед­ние лапы с широ­ко рас­став­лен­ны­ми ког­тя­ми про­тя­ну­лись впе­ред, и все тело напряг­лось, как перед прыж­ком, несмот­ря на пол­ное отсут­ствие выра­же­ния на лице тва­ри. После испу­ган­ных кри­ков в насту­пив­шей затем тем­но­те чудо­ви­ще сосре­до­то­чен­но подо­бра­лось и прыг­ну­ло, обру­шив­шись всей тяже­стью на Джон­са. Не после­до­ва­ло даже сла­бо­го сопро­тив­ле­ния, ибо напа­де­ние лиши­ло послед­них сил несчаст­ную жерт­ву.

Обмо­рок Джон­са длил­ся не боль­ше несколь­ких секунд, пото­му что жут­кая тварь про­вор­но воло­чи­ла его в тем­но­те, когда он начал при­хо­дить в чув­ство. Ясность мыс­ли ему вер­ну­ли зву­ки, кото­рые изда­ва­ло чудо­ви­ще, вер­нее, голос, кото­рым оно изда­ва­ло их. Голос при­над­ле­жал чело­ве­ку и был уди­ви­тель­но зна­ком. Лишь одно живое суще­ство мог­ло скры­вать­ся за хрип­лы­ми выкри­ка­ми, вос­пе­ва­ю­щи­ми под­зем­ный ужас.

— Йа! Йа! — реве­ло чудо­ви­ще. — Я иду, о Ран-Тегот, иду с при­но­ше­ни­ем! Ты дол­го ждал и отка­зы­вал себе в пище, но вот я несу обе­щан­ное. И даже боль­ше того, ибо вме­сто Ора­бо­ны тебе достал­ся один из все­зна­ек, кото­рые сомне­ва­ют­ся в Тебе. Ты сокру­шишь и осу­шишь его и ста­нешь силь­нее! Люди будут вос­хи­щать­ся его остан­ка­ми, как памят­ни­ком тво­ей сла­ве. Ран-Тегот, без­мер­ный и непре­клон­ный, я твой послуш­ный раб и пер­во­свя­щен­ник. Ты голо­ден, и я несу тебе жерт­ву. Ты пода­ешь знак, и я испол­няю его. Ты напи­та­ешь­ся кро­вью и напи­та­ешь меня сво­ей вла­стью, о Ран-Тегот! Йа! Шабх-Ниг­ротт! Боже­ство с тыся­чей ртов!

В одно мгно­ве­ние все ужа­сы ночи, как сбро­шен­ный плащ, сле­те­ли с Джон­са. Он сно­ва вла­дел сво­и­ми чув­ства­ми, ибо знал, сколь зем­ная и вполне мате­ри­аль­ная опас­ность угро­жа­ет ему. Вме­сто ска­зоч­но­го мон­стра на него напал кро­во­жад­ный безу­мец. Это был Род­жерс, оде­тый в кош­мар­ную шку­ру и гото­вый при­не­сти жерт­ву дья­воль­ско­му боже­ству, вылеп­лен­но­му из вос­ка. Оче­вид­но, он про­ник в мастер­скую через внут­рен­ний двор, обла­чил­ся в при­го­тов­лен­ный костюм и вышел в вал, что­бы схва­тить объ­ятую ужа­сом жерт­ву. Сила безум­ца была пора­зи­тель­на, и толь­ко стре­ми­тель­ные дей­ствия мог­ли поме­шать ему выпол­нить заду­ман­ное. Рас­счи­ты­вая на уве­рен­ность Род­жер­са в бес­со­зна­тель­ном состо­я­нии жерт­вы, Джонс решил напасть неожи­дан­но, пока хват­ка про­тив­ни­ка ослаб­ле­на. Тол­чок пояс­ни­цы о порог воз­ве­стил о том, что они уже в погру­жен­ной во мрак мастер­ской.

С силой, уде­ся­те­рен­ной смер­тель­ным стра­хом, Джонс рез­ко рва­нул­ся, высво­бож­да­ясь из рук изум­лен­но­го манья­ка; в сле­ду­ю­щую секун­ду после удач­но­го брос­ка он сжи­мал рука­ми скры­тое омер­зи­тель­ной шку­рой гор­ло про­тив­ни­ка. Род­жерс немед­лен­но обхва­тил его сно­ва, и они мол­ча сце­пи­лись в отча­ян­ной схват­ке. Атле­ти­че­ская под­го­тов­ка Джон­са, без сомне­ния, была его един­ствен­ным спа­се­ни­ем, пото­му что, лишен­ный самых эле­мен­тар­ных пред­став­ле­ний о чести и об инстинк­те само­со­хра­не­ния, Род­жерс драл­ся как маши­на без­дум­но­го раз­ру­ше­ния. Гор­тан­ные кри­ки вре­мя от вре­ме­ни сопро­вож­да­ли схват­ку. В пото­ках кро­ви, сре­ди кло­чьев одеж­ды Джонс нако­нец нащу­пал гор­ло безум­ца, не защи­щен­ное его чудо­вищ­ным костю­мом. Он мол­ча защи­щал свою жизнь. Род­жерс лягал­ся, хит­рил, бодал­ся, кусал­ся, цара­пал­ся и пле­вал­ся, нахо­дя при этом силы выкри­ки­вать бес­смыс­лен­ные закли­на­ния, по боль­шей части обра­щен­ные к “Нему”, или к Ран-Тего­ту. Для исто­щен­ных нер­вов Джон­са эти кри­ки каза­лись отго­лос­ка­ми демо­ни­че­ско­го хохо­та, буше­вав­ше­го в бес­ко­неч­ных про­сто­рах все­лен­ной. Изне­мо­гая от яро­сти, про­тив­ни­ки ката­лись по полу, опро­ки­ды­вая ска­мьи, уда­ря­ясь о сте­ны и кир­пич­ное осно­ва­ние уста­нов­лен­ной посре­ди ком­на­ты печи. Надеж­ды на спа­се­ние почти не оста­ва­лось, когда в судь­бу Джон­са вме­шал­ся слу­чай. Неожи­дан­ный удар коле­ном в грудь безум­ца оста­но­вил схват­ку: тело Род­жер­са обмяк­ло, и мгно­ве­ние спу­стя Джонс понял, что побе­дил.

Поша­ты­ва­ясь, он под­нял­ся на ноги и про­ко­вы­лял вдоль сте­ны в поис­ках выклю­ча­те­ля. Сво­бод­ной рукой он воло­чил за собой без­воль­ное тело про­тив­ни­ка, опа­са­ясь вне­зап­но­го напа­де­ния, если безу­мец при­дет в чув­ство. В рас­пре­де­ли­тель­ном щите нашел­ся нуж­ный пере­клю­ча­тель, и туск­лая лам­поч­ка под сво­дом осве­ти­ла бес­по­ря­доч­ную обста­нов­ку. Рем­ня­ми и верев­ка­ми, ока­зав­ши­ми­ся под рукой, Джонс при­нял­ся свя­зы­вать Род­жер­са. Сва­лив­ша­я­ся с хозя­и­на музея шку­ра — вер­нее, кло­чья, кото­рые оста­лись от нее, — была сде­ла­на из необыч­но­го сор­та кожи. От при­кос­но­ве­ния к ней у Джон­са про­бе­жа­ли мураш­ки по спине; стран­ная затх­лость исхо­ди­ла из мор­щи­ни­стых скла­док. В пиджа­ке Род­жер­са отыс­ка­лась связ­ка клю­чей, кото­рую уста­лый побе­ди­тель немед­лен­но забрал себе в каче­стве награ­ды. Окна в мастер­ской наглу­хо закры­ва­ли што­ры, и он не стал откры­вать их. Смыв под умы­валь­ни­ком кровь после поедин­ка, Джонс выбрал самое скром­ное и бла­го­при­стой­ное из одеж­ды на костюм­ной вешал­ке и пере­одел­ся. Дверь во двор ока­за­лась защелк­ну­той на пру­жин­ный замок, открыть кото­рый изнут­ри мож­но было про­стым нажа­ти­ем кноп­ки. Связ­ку клю­чей, одна­ко, Джонс оста­вил себе, что­бы избе­жать затруд­не­ний по воз­вра­ще­нии с помо­щью из пси­хи­ат­ри­че­ской кли­ни­ки. В музее не было теле­фо­на — сле­до­ва­ло най­ти ноч­ной бар или апте­ку, что­бы позво­нить. Он уже откры­вал дверь, когда в спи­ну ему понес­ся поток угроз из про­ти­во­по­лож­но­го кон­ца ком­на­ты. Род­жерс, чьи види­мые повре­жде­ния огра­ни­чи­ва­лись глу­бо­кой цара­пи­ной на левой щеке, при­шел в созна­ние.

— Глу­пец! Вырож­де­нец Норт-Йида! Зло­во­ние Кей­ту­на! Сын псов, что воют на дне Азатта! Твоя жерт­ва сде­ла­ла бы тебя бес­смерт­ным, но ты недо­сто­ин ее! Бере­гись — ибо Он голо­ден! Ора­бо­на, этот веро­лом­ный пес, соби­рал­ся пре­дать меня, и я выбрал тебя. Но и ты упо­до­бил­ся псу, куса­ю­ще­му длань, кото­рая его кор­мит! Теперь бере­ги­тесь оба, ибо Он не про­стит смер­ти сво­е­го жре­ца!

Йа! Йа! Мще­ние близ­ко! Раз­ве тебе не хочет­ся застыть в бес­смер­тии? Взгля­ни на печь: пла­мя ждет, что­бы вспых­нуть, а чан полон вос­ка. Я сде­лаю из тебя новое изва­я­ние. Хей! Ты не верил, что мои фигу­ры сде­ла­ны не из вос­ка, но сам ста­нешь одной из них! Печь гото­ва! Когда Он насы­тит­ся и ты ста­нешь похож на пса, остов кото­ро­го ты видел сего­дня, я дарую тебе бес­смер­тие, Йа! Воск сде­ла­ет из тебя шедевр. Раз­ве не ты гово­рил, что я вели­кий худож­ник? Воск в каж­дой поре… в каж­дом квад­рат­ном дюй­ме тво­е­го тела! Йа! Йа! И вос­хи­щен­ный мир будет смот­реть на твой изуро­до­ван­ный труп и пора­жать­ся мое­му гению! Хей! Ора­бо­на будет вто­рым, а за ним уйдут осталь­ные на про­цве­та­ние мое­го вос­ко­во­го семей­ства! Безу­мец пере­вел дыха­ние и заре­вел сно­ва.

— Соба­ка! Ты все еще дума­ешь, что я создал все эти фигу­ры? Поче­му не ска­зать — сохра­нил? Тебе извест­но, где я бывал и что видел?! Трус­ли­вый пес! Ты не выдер­жал бы един­ствен­но­го взгля­да на живо­го шам­бле­ра, чья шку­ра так испу­га­ла тебя. Один вид его сра­зит тебя ужа­сом! Йа! Йа! Он голо­ден и ждет кро­ви, кото­рая дарит жизнь!

При­ва­лив­шись к стене, Род­жерс рас­ка­чи­вал­ся из сто­ро­ны в сто­ро­ну, пыта­ясь осво­бо­дить­ся от пут.

— Послу­шай­те, Джонс… если я поз­во­лю уйти тебе, ты раз­вя­жешь меня? Вер­хов­ный жрец обя­зан забо­тить­ся о Нем. Ора­бо­ны будет доста­точ­но, что­бы вдох­нуть в Него жизнь. А когда с этим под­лым псом будет покон­че­но, я сде­лаю бес­смерт­ны­ми его остан­ки, что­бы мир мог вос­хи­щать­ся им. Ты мог бы занять его место, но отка­зал­ся от этой чести. Боль­ше я не побес­по­кою тебя… Раз­вя­жи меня, и я поде­люсь с тобой вла­стью, кото­рую даст мне Он. Йа! Йа! Вели­кий Ран-Тегот! Раз­вя­жи меня! Немед­лен­но раз­вя­жи! Он уми­ра­ет от голо­да за этой две­рью, и если Он умрет, Ста­рая Раса нико­гда боль­ше не вер­нет­ся на Зем­лю. Хей! Хей! Раз­вя­жи меня!

Джонс лишь отри­ца­тель­но пока­чал голо­вой, раз­дра­жен­ный бес­связ­ны­ми выкри­ка­ми безум­ца. Не отры­вая лихо­ра­доч­но­го взгля­да от дубо­вой две­ри, Род­жерс при­нял­ся коло­тить голо­вой о кир­пич­ную сте­ну; под­тя­ги­вая под себя креп­ко свя­зан­ные ноги, с силой рас­прям­лял их и лягал­ся. Опа­са­ясь, что он пора­нит­ся, Джонс осто­рож­но при­бли­зил­ся, наме­ре­ва­ясь при­вя­зать несчаст­но­го к како­му-нибудь непо­движ­но­му пред­ме­ту. Род­жерс полз­ком ото­дви­гал­ся от него, изда­вая прон­зи­тель­ные вопли. Каза­лось неве­ро­ят­ным, что­бы чело­ве­че­ское гор­ло мог­ло про­из­во­дить столь оглу­ши­тель­ные зву­ки.

Если не оби­та­те­ли окрест­ных домов, то дежур­ный кон­стебль дол­жен был непре­мен­но вско­ре их услы­шать.

— Уза-йе! Уза-йе! — завы­вал сума­сшед­ший. — Айкаа хаа бхо­айн, Ран­Те­гот! Туле фавн! Хей, Хейа! Хей, Хейа! Ран-Тегот! Ран-Тегот, Ран­Те­гот!

Креп­ко пере­вя­зан­ная фигу­ра изви­ва­лась на полу; пере­ка­тив­шись, Род­жерс рас­пря­мил­ся и с гро­хо­том уда­рил голо­вой о тяже­лые дос­ки. Раз, еще… У Джон­са не было сил, что­бы креп­че свя­зать несчаст­но­го. Дикая сце­на, после­до­вав­шая за схват­кой, угне­та­ю­ще подей­ство­ва­ла на его вооб­ра­же­ние, и остав­ши­е­ся в тем­но­те стра­хи гро­зи­ли сно­ва вер­нуть­ся. Все, что каса­лось Род­жер­са и его музея, окру­жал болез­нен­ный оре­ол тай­ны. Ледя­ной пот пото­ка­ми катил­ся вдоль спи­ны при одной толь­ко мыс­ли о вос­ко­вом шедев­ре безум­но­го гения, что при­та­ил­ся во мра­ке за дубо­вой две­рью.

Новая вол­на холод­но­го ужа­са ока­ти­ла Джон­са: каж­дый воло­сок на его теле взды­бил­ся от неяс­но­го пред­чув­ствия. Род­жерс вне­зап­но пере­стал кри­чать и бить­ся голо­вой о дверь: при­ва­лив­шись к кося­ку, он скло­нил голо­ву набок, слов­но к чему-то при­слу­ши­вал­ся. Неожи­дан­ная улыб­ка дья­воль­ско­го три­ум­фа иска­зи­ла его лицо. Он сно­ва обрел дар связ­ной речи. На этот раз хрип­ло­ва­тый шепот стран­но кон­тра­сти­ро­вал с недав­ним гро­мо­вым завы­ва­ни­ем. — Глу­пец! Слу­шай! Он идет ко мне! Ты слы­шишь плеск? Это Он выби­ра­ет­ся из сво­е­го бас­сей­на. Я дол­го копал его, но ничто не может быть доста­точ­но хоро­шо для Него. Его пред­ки-амфи­бии при­ле­те­ли на Зем­лю со свин­цо­во-серой Июг­гот, где горо­да покры­ты теп­лым оке­а­ном. У нас Ему труд­но сто­ять… Он слиш­ком высок и дол­жен сидеть или лежать… Дай мне клю­чи! Мы долж­ны выпу­стить Его и покло­нять­ся Ему. Потом мы пой­дем в город и пой­ма­ем пса… или пья­но­го чело­ве­ка… и воз­да­дим Ему то, чего Он хочет. Не сами сло­ва, но уве­рен­ность, с какой их про­из­нес безу­мец, потряс­ла Джон­са до глу­би­ны души. Без­гра­нич­ная искрен­ность и дове­рие, про­зву­чав­шие в сума­сшед­шем шепо­те, ока­за­лись дья­воль­ски зара­зи­тель­ны. Под­стег­ну­тое вооб­ра­же­ние уже рас­кра­ши­ва­ло в угро­жа­ю­щие тона вос­ко­вую фигу­ру, при­та­ив­шу­ю­ся за две­рью. Джонс с тре­пет­ным чув­ством огля­дел дверь и заме­тил несколь­ко тре­щин, про­ре­зав­ших тяже­лые дос­ки. Раз­ме­ры ком­на­ты и место­на­хож­де­ние фигу­ры хотя и вол­но­ва­ли, одна­ко гораз­до мень­ше, чем про­чие химе­ры, порож­ден­ные вос­па­лен­ным вооб­ра­же­ни­ем безум­ца.

В сле­ду­ю­щее мгно­ве­ние Джонс едва не задох­нул­ся от ново­го при­сту­па ужа­са. Руки без­воль­но раз­жа­лись, выро­нив кожа­ный ремень, кото­рым он соби­рал­ся пере­вя­зать Род­жер­са; судо­рож­ный озноб про­бе­жал по коже. Он дол­жен был дога­дать­ся, что в этом музее лег­ко сой­ти с ума, как сошел Род­жерс… а теперь и он! Его рас­су­док вызы­вал к жиз­ни гал­лю­ци­на­ции худ­шие, чем все ужа­сы про­шед­шей ночи. Безу­мец при­ка­зал ему при­слу­шать­ся к плес­ку чудо­ви­ща в бас­сейне, и теперь… о Гос­по­ди! — он дей­стви­тель­но слы­шал плеск.

Спаз­мы смер­тель­но­го стра­ха пре­вра­ти­ли в мас­ку лицо Джон­са. Род­жерс захо­хо­тал.

— Нако­нец-то, глу­пец, ты веришь! Ты слы­шишь, как Он идет! Отдай клю­чи; мы долж­ны встре­тить Его и слу­жить Ему!

Одна­ко Джонс был далек от того, что­бы обра­щать вни­ма­ние на чело­ве­че­скую речь — безум­ную или рас­су­ди­тель­ную. Ужас пара­ли­зо­вал его, при­ту­пив созна­ние сверхъ­есте­ствен­ны­ми обра­за­ми, вспы­хи­вав­ши­ми в бес­по­мощ­ном вооб­ра­же­нии. Из-за две­ри донес­ся шум воды. Груз­ные, влаж­ные лапы заскреб­ли, зашар­ка­ли по бето­ну. Какое-то суще­ство при­бли­жа­лось к две­ри. В нозд­ри через тре­щи­ны в дубо­вых дос­ках уда­рил зло­вон­ный живот­ный запах. Он не слы­шал, про­дол­жа­ет ли гово­рить Род­жерс. Все окру­жа­ю­щее погло­тил туман, в кото­ром рож­да­лись и мно­жи­лись иллю­зии. Сей­час их неесте­ствен­ность вос­при­ни­ма­лась как уда­лен­ная, но дей­стви­тель­ная реаль­ность. Сопе­ние и фыр­ка­нье раз­да­ва­лись у самой две­ри; труб­ный рев потряс ком­на­ту и зало­жил уши. Джонс не был уве­рен в его про­ис­хож­де­нии, так как поте­рял из виду свя­зан­но­го сума­сшед­ше­го. Перед гла­за­ми упор­но вста­ва­ла фото­гра­фия неви­дан­ной вос­ко­вой тва­ри. Сама при­ро­да вос­ста­ва­ла про­тив ее суще­ство­ва­ния. Раз­ве не ее образ лишил рас­суд­ка гени­аль­но­го созда­те­ля?

Пока он раз­мыш­лял, новое сви­де­тель­ство безу­мия про­ник­ло в его созна­ние. Из-за две­ри доно­си­лось посту­ки­ва­ние и цара­па­нье: кто-то пытал­ся открыть ее изнут­ри. Глу­хие уда­ры в дубо­вые дос­ки ста­но­ви­лись все гром­че и настой­чи­вее. Живот­ная вонь сде­ла­лась невы­но­си­мой. Неисто­вый штурм изнут­ри напо­ми­нал гро­хот тара­на в воро­та оса­жден­ной кре­по­сти. Послы­ша­лось зло­ве­щее потрес­ки­ва­ние, посы­па­лись щеп­ки. Зло­во­ние уси­ли­лось, когда отва­ли­лась дос­ка и в обра­зо­вав­шей­ся бре­ши пока­за­лась чер­ная лапа, окан­чи­вав­ша­я­ся кра­бьей клеш­ней…

О Гос­по­ди! На помощь! А‑а-а!

Джонс едва пом­нил, что после­до­ва­ло затем. Одним прыж­ком он очу­тил­ся воз­ле вход­ной две­ри, с силой рва­нул ее, с гро­хо­том захлоп­нул за собой и по сби­тым сту­пень­кам помчал­ся прочь в мощен­ный булыж­ни­ком двор и даль­ше — в тем­ные пере­ул­ки Саутвар­ка.

Здесь вос­по­ми­на­ния обры­ва­ют­ся. Джонс сла­бо пред­став­лял, как добрал­ся домой. Ничто не ука­зы­ва­ло на то, что он оста­нав­ли­вал так­си; веро­ят­но, весь путь он про­бе­жал, ведо­мый сле­пым инстинк­том; через Ватер­лоо-бридж к Стр­эн­ду и Чаринг-кросс, мимо Сен­но­го рын­ка и Регент-стрит в Порт­ланд — к сво­е­му соб­ствен­но­му дому. Когда он нашел в себе силы позво­нить док­то­ру, его все еще обле­ка­ла при­чуд­ли­вая меша­ни­на из музей­ных костю­мов.

Неде­лю спу­стя ему раз­ре­ши­ли вста­вать и реко­мен­до­ва­ли про­гул­ки на све­жем воз­ду­хе.

Одна­ко он немно­гое рас­ска­зал вра­чам. Над минув­шей ночью повис незри­мый покров безу­мия, и мол­ча­ние в этом слу­чае было луч­шим лекар­ством. Когда жар спал, он вни­ма­тель­но про­смот­рел все газе­ты, нако­пив­ши­е­ся с той зло­ве­щей ночи, одна­ко не нашел ни одной замет­ки о стран­ном про­ис­ше­ствии в музее. Что же тогда про­изо­шло в дей­стви­тель­но­сти? Этот вопрос взвол­но­вал его. Что тол­ку думать о выздо­ров­ле­нии, когда не ясно, при­сни­лись ему или нет схват­ка с Род­жер­сом и после­ду­ю­щие собы­тия в мастер­ской?

Про­шло две неде­ли, преж­де чем он отва­жил­ся вновь посе­тить Саутварк- стрит. Он выбрал утро — самое здо­ро­вое вре­мя суток, когда вокруг кипит дело­вая жизнь, люди сну­ют сре­ди древ­них, обвет­ша­лых лав­чо­нок и скла­дов. Музей­ная вывес­ка оста­ва­лась на преж­нем месте. Две­ри были откры­ты. Слу­жа­щий у ворот кив­нул Джон­су, польщен­но­му этим зна­ком вни­ма­ния. Собрав­шись с духом, он шаг­нул вовнутрь, и в свод­ча­том зале его при­вет­ство­вал дру­гой смот­ри­тель. Воз­мож­но, неудач­ное пари толь­ко при­сни­лось? Посту­чать в дверь мастер­ской и спро­сить Род­жер­са?

В этот момент к нему подо­шел Ора­бо­на. Его смуг­лое, тон­кое лицо было слег­ка иро­нич­но, одна­ко не лише­но дру­же­лю­бия. С лег­ким акцен­том он обра­тил­ся к посе­ти­те­лю:

— Доб­рое утро, мистер Джонс. Послед­нее вре­мя вы почти не загля­ды­ва­ли к нам. Хоти­те видеть мисте­ра Род­жер­са? Сожа­лею, но он уехал по делам в Южную Аме­ри­ку Да так неожи­дан­но. Я заме­щаю его во вре­мя отсут­ствия… здесь и дома. Ста­ра­ем­ся под­дер­жи­вать мар­ку наше­го заве­де­ния… пока мистер Род­жерс не вер­нет­ся.

Смот­ри­тель улыб­нул­ся — воз­мож­но, из чистой веж­ли­во­сти. Не пред­став­ляя, как под­дер­жать раз­го­вор, Джонс про­бор­мо­тал пару вопро­сов о дне сво­е­го послед­не­го посе­ще­ния. Ора­бо­на, каза­лось, обра­до­вал­ся вопро­су и, тща­тель­но под­би­рая сло­ва, при­нял­ся отве­чать.

— О да, мистер Джонс… Это слу­чи­лось ров­но две неде­ли назад. По неко­то­рым при­чи­нам я очень хоро­шо запом­нил эту дату Утром — до при­хо­да мисте­ра Род­жер­са, как вы пони­ма­е­те, — я обна­ру­жил мастер­скую в пол­ном бес­по­ряд­ке. Убор­ка отня­ла мно­го вре­ме­ни, к тому же с вече­ра оста­ва­лась неза­кон­чен­ная рабо­та… Новый экс­по­нат, бро­шен­ный на вто­рой ста­дии обра­бот­ки. Так что я немед­лен­но при­нял­ся за дело.

Это была труд­ная рабо­та, хотя, конеч­но, мистер Род­жерс мно­гое пере­дал мне. Он вели­кий худож­ник… Когда он появил­ся, то помог мне закон­чить этот экс­по­нат… очень суще­ствен­но помог, смею вас уве­рить… Но вско­ре после это­го он уехал, даже не попро­щав­шись с осталь­ны­ми. Как я уже гово­рил, его очень неожи­дан­но вызва­ли в Южную Аме­ри­ку.

Как пра­ви­ло, в рабо­те мы исполь­зу­ем несколь­ко важ­ных хими­че­ских реак­ций. Доволь­но шум­ный про­цесс… и неко­то­рым сосе­дям пока­за­лось, что ночью они слы­ша­ли писто­лет­ные выстре­лы. Стран­ная идея! Что же каса­ет­ся ново­го экс­по­на­та… его судь­ба скла­ды­ва­ет­ся неудач­но. Это вели­чай­ший из всех шедев­ров, создан­ных мисте­ром Род­жер­сом. он обя­за­тель­но зай­мет­ся им, когда вер­нет­ся. — Ора­бо­на сно­ва улыб­нул­ся. — Види­те ли, поли­ция запре­ти­ла его. Неде­лю назад мы выста­ви­ли его в зале, и в тот же день у наших посе­ти­те­лей было два или три обмо­ро­ка. У одно­го бед­ня­ги слу­чил­ся эпи­леп­ти­че­ский при­па­док. Види­те ли, этот экс­по­нат немно­го… силь­нее, чем осталь­ные. Разу­ме­ет­ся, он сто­ял в при­де­ле “для взрос­лых”… На сле­ду­ю­щий же день его осмот­ре­ли двое поли­цей­ских из Скот­ленд-Ярда и заяви­ли, что скульп­ту­ра слиш­ком болез­нен­на и мы долж­ны убрать ее. Какой позор, убрать гени­аль­ное про­из­ве­де­ние! Одна­ко я не рас­по­ла­гаю пол­но­мо­чи­я­ми обра­щать­ся в суд в отсут­ствие мисте­ра Род­жер­са. Ему бы не понра­ви­лась тяж­ба с поли­ци­ей… хотя по воз­вра­ще­нии… когда он вер­нет­ся…

Неиз­вест­но отче­го Джонс ощу­тил вне­зап­ный при­лив бес­по­кой­ства. Но Ора­бо­на про­дол­жал:

— Вы насто­я­щий цени­тель, мистер Джонс. Уве­рен, что не нару­шу ника­ких зако­нов, если пока­жу эту скульп­ту­ру вам одно­му. Может быть… по жела­нию мисте­ра Род­жер­са мы когда-нибудь раз­ру­шим этот экс­по­нат… хотя это будет насто­я­щим пре­ступ­ле­ни­ем.

Джонс почув­ство­вал силь­ное жела­ние повер­нуть­ся и уйти из музея, но Ора­бо­на уже вел его под руку. В при­де­ле “для взрос­лых”, тес­ном от бес­чис­лен­ных ужа­сов, не было посе­ти­те­лей. В даль­нем углу холст отго­ра­жи­вал глу­бо­кую нишу, к кото­рой увле­кал Джон­са Ора­бо­на.

— Этот экс­по­нат назы­ва­ет­ся: “Жерт­во­при­но­ше­ние Ран-Тего­ту”.

Джонс вздрог­нул, но Ора­бо­на сде­лал вид, что ниче­го не заме­тил.

— Это гигант­ское боже­ство опи­са­но во мно­гих древ­них леген­дах, кото­рые изу­чал мистер Род­жерс. Все это глу­по­сти, разу­ме­ет­ся, и вы были пра­вы, повто­ряя это мисте­ру Род­жер­су. Соглас­но хро­ни­кам, эти суще­ства при­ле­те­ли к нам три мил­ли­о­на лет назад отку­да-то из кос­мо­са и посе­ли­лись в Арк­ти­ке. Свои жерт­во­при­но­ше­ния они отправ­ля­ли доста­точ­но необыч­но и жесто­ко, как вы уви­ди­те сами. Мистер Род­жерс вдох­нул жизнь в свое про­из­ве­де­ние. Дро­жа от воз­буж­де­ния, Джонс схва­тил­ся за мед­ные поруч­ни перед отго­ро­жен­ной нишей. Рука потя­ну­лась оста­но­вить Ора­бо­ну, когда зана­вес­ка нача­ла откры­вать­ся, одна­ко какой-то непо­нят­ный импульс удер­жал ее. Смот­ри­тель тор­же­ству­ю­ще улыб­нул­ся.

— Смот­ри­те!

Джонс покач­нул­ся, несмот­ря на то что опи­рал­ся на пору­чень.

— Боже все­ми­ло­сти­вый!

Воз­вы­ша­ясь на десять футов, на цик­ло­пи­че­ском троне из сло­но­вой кости замер­ло отвра­ти­тель­ное чудо­ви­ще, излу­ча­ю­щее бес­пре­дель­ную, кос­ми­че­скую угро­зу и враж­деб­ность. В цен­траль­ной паре сво­их шести лап оно сжи­ма­ло рас­плю­щен­ное, измя­тое, обес­кров­лен­ное тело, усе­ян­ное мил­ли­о­ном отвер­стий с кра­я­ми, слов­но обо­жжен­ны­ми едкой кис­ло­той. Изу­ве­чен­ная голо­ва жерт­вы, ска­тив­ша­я­ся набок, пока­зы­ва­ла, что когда-то тело при­над­ле­жа­ло чело­ве­ку. Чудо­ви­ще как две кап­ли воды похо­ди­ло на двой­ни­ка с роко­вой фото­гра­фии. Про­кля­тый сни­мок ока­зал­ся слиш­ком прав­ди­вым, хотя и не пере­да­вал все­го ужа­са, вызван­но­го созер­ца­ни­ем гигант­ской фигу­ры. Шаро­об­раз­ный торс, кото­рый вен­ча­ет похо­жая на мыль­ный пузырь голо­ва; три без­жиз­нен­ных гла­за; щупаль­ца и раз­ду­тые жаб­ры; чудо­вищ­ное пере­пле­те­ние черве­об­раз­ных отрост­ков со зме­и­ны­ми рта­ми; шесть чер­ных сустав­ча­тых лап с кра­бьи­ми клеш­ня­ми… Гос­по­ди! Сно­ва эти кош­мар­ные клеш­ни!

Зло­ве­щая тень иска­зи­ла улыб­ку Ора­бо­ны. Джонс, зата­ив дыха­ние, всмат­ри­вал­ся в вос­ко­вую скульп­ту­ру; рас­ту­щее оча­ро­ва­ние ее фор­ма­ми одно­вре­мен­но оза­да­чи­ва­ло и тре­во­жи­ло его. Что застав­ля­ет его сто­ять и отыс­ки­вать гла­за­ми мель­чай­шие дета­ли? От подоб­но­го созер­ца­ния сошел с ума Род­жерс… Вели­кий худож­ник, утвер­ждав­ший, что не все из его тво­ре­ний искус­ствен­ные…

В это мгно­ве­ние он понял, что при­ко­ва­ло его вни­ма­ние. Стран­ное сход­ство в ска­тив­шей­ся набок голо­ве жерт­вы. Уце­лев­шая часть лица пока­за­лась зна­ко­мой Джон­су; вгля­дев­шись при­сталь­нее, он обна­ру­жил, что рас­смат­ри­ва­ет посмерт­ную мас­ку Род­жер­са. Какие чув­ства дви­га­ли сума­сшед­шим худож­ни­ком? Эго­и­сти­че­ское жела­ние запе­чат­леть соб­ствен­ные чер­ты в бес­смерт­ном тво­ре­нии? Или тут нашел выход под­со­зна­тель­ный страх перед соб­ствен­ным про­из­ве­де­ни­ем?

Изуро­до­ван­ное лицо было пере­да­но с без­гра­нич­ным искус­ством. Сле­ды уко­лов сколь совер­шен­но они вос­про­из­во­ди­ли мири­а­ды ран, нане­сен­ных несчаст­но­му псу в мастер­ской Род­жер­са! Одна­ко это было не все. На левой щеке выде­ля­лась непра­виль­ная борозд­ка, нару­шав­шая общее впе­чат­ле­ние, — слов­но скуль­птор пытал­ся скрыть дефект сво­е­го пер­во­го слеп­ка. Чем доль­ше Джонс вгля­ды­вал­ся, тем боль­ше ужа­са­ла его зага­доч­ная борозд­ка. Вне­зап­но память под­ска­за­ла обсто­я­тель­ства, поро­див­шие его ужас. Ноч­ная вах­та сре­ди музей­ных мон­стров, схват­ка, про­кля­тия безум­ца… и глу­бо­кая сса­ди­на на левой щеке насто­я­ще­го, живо­го Род­жер­са…

Выпу­стив из рук мед­ный пору­чень, Джонс мед­лен­но сполз в обмо­ро­ке. Ора­бо­на про­дол­жал улы­бать­ся.