Говард Филлипс Лавкрафт

ФЕСТИВАЛЬ

(The Festival)
Напи­са­но в 1923 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод А. Мороз, Г. Кот

////

Я нахо­дил­ся дале­ко от сво­е­го дома и пре­лесть восточ­но­го моря окол­до­ва­ла меня. В сумер­ках я слу­шал, как его вол­ны раз­би­ва­ют­ся о при­бреж­ные ска­лы. Я знал, что море рас­по­ло­же­но с дру­гой сто­ро­ны хол­ма, где вер­бы про­тя­ги­ва­ют свои узло­ва­тые вет­ви к небу и пер­вым вечер­ним звез­дам. Пред­ки позва­ли меня в древ­ний город, и вот я про­дол­жаю свой путь по глу­бо­ко­му све­же­му сне­гу, иду по доро­ге в сто­ро­ну мер­ца­ю­ще­го сре­ди вет­вей дере­вьев Аль­де­ба­ра­на. Я шел к древ­не­му горо­ду, кото­ро­го я нико­гда не видел, но о кото­ром часто меч­тал.

Насту­пал празд­ник Юле­ти­да, кото­рый сей­час люди назы­ва­ют Рож­де­ством, созна­вая в глу­бине сво­е­го серд­ца, что этот риту­ал более древ­ний чем Виф­ле­ем и Вави­лон, чем Мем­фис и все чело­ве­че­ство. Итак, был Юле­тид, и я, нако­нец, очу­тил­ся перед древним горо­дом на бере­гу моря, в кото­ром жили мои пред­ки и в кото­ром они соби­ра­лись на фести­валь в те вре­ме­на, когда это было запре­ще­но. И сво­им детям они заве­ща­ли не забы­вать о фести­ва­ле один раз в году: память об антич­ных тай­нах не долж­на исчез­нуть. Мои пред­ки были пред­ста­ви­те­ля­ми древ­не­го наро­да, кото­рый счи­тал­ся тако­вым уже в пери­од коло­ни­за­ции этой стра­ны три­ста лет назад. Стран­ные скрыт­ные люди при­шли из мест, где рос­ли опий­ные сады, бла­го­уха­ли орхи­деи. Сей­час они раз­бре­лись по све­ту, совер­ша­ют таин­ствен­ные риту­а­лы, понять смысл кото­рых уже никто не может.

Я един­ствен­ный вер­нул­ся в ста­рый город рыба­ков, что­бы при­нять уча­стие в фести­ва­ле, как того тре­бу­ет обы­чай. Лишь бед­ные и оди­но­кие обла­да­ют рос­ко­шью пом­нить.

С дру­гой сто­ро­ны хол­ма я уви­дел зане­сен­ный сне­гом, покры­тый измо­ро­зью Кинг­спорт: со ста­ры­ми флю­ге­ра­ми, коло­коль­ня­ми, кров­ля­ми, тру­ба­ми, набе­реж­ны­ми и неболь­ши­ми моста­ми, вер­ба­ми и клад­би­ща­ми. Нескон­ча­е­мые лаби­рин­ты кру­тых, узких, изви­ли­стых улиц, голо­во­кру­жи­тель­ной высо­ты цер­ковь, кото­рую вре­мя не осме­ли­лось повре­дить, нескон­ча­е­мые вере­ни­цы домов, нагро­мож­ден­ных и раз­бро­сан­ных на всех уров­нях, слов­но игру­шеч­ные куби­ки.

Вре­мя царит, рас­ки­нув седые кры­лья над бело­снеж­ны­ми вер­ши­на­ми, кры­ша­ми, малень­ки­ми квад­рат­ны­ми окна­ми, све­тя­щи­ми­ся в ледя­ных сумер­ках.

В сто­роне от доро­ги на вер­шине хол­ма, про­ду­ва­е­мо­го вет­ром, нахо­ди­лось клад­би­ще, и над­гроб­ные кам­ни взмет­ну­лись из сне­га вверх подоб­но раз­ла­га­ю­щим­ся ног­тям конеч­но­стей гигант­ско­го тру­па. Доро­га была пустын­ной, без еди­но­го чело­ве­че­ско­го сле­да на ней, и мне каза­лось, буд­то я слы­шу жут­кий скрип, подоб­ный тому, что изда­ет на вет­ру висе­ли­ца. Четы­ре чле­на моей семьи, обви­нен­ные в кол­дов­стве, были пове­ше­ны в этом горо­де в 1612 году, но я не знал точ­но в каком месте. Изви­ли­стая доро­га спус­ка­лась вниз по хол­му к морю. Я напряг слух, пыта­ясь уло­вить в вечер­нем воз­ду­хе радост­ные голо­са дерев­ни, но ни еди­ный звук не доно­сил­ся отту­да. Тоща я ска­зал себе, что у это­го древ­не­го пури­тан­ско­го наро­да, види­мо, свои осо­бые рож­де­ствен­ские тра­ди­ции, и, может быть, люди мол­ча молят­ся в углу у огня. Поэто­му я боль­ше не пытал­ся уло­вить эхо весе­лья.

Я про­дол­жил свой путь, мино­вав пло­хо осве­щен­ные фер­мы за камен­ны­ми сте­на­ми, до того места, где под поры­ва­ми соле­но­го вет­ра скри­пе­ли вывес­ки малень­ких мага­зин­чи­ков и таверн, где двер­ные молот­ки туск­ло мер­ца­ли на пустын­ных ули­цах. Когда-то я видел кар­ты горо­да и знал, где нахо­ди­лось жили­ще моей семьи. Мне ска­за­ли, что меня узна­ют, и что я все­гда буду желан­ным гостем: ведь у леген­ды дол­гая память. Поэто­му я быст­ро про­шел по покры­тым сне­гом камен­ным пли­там Бок-стрит до Сиркл-курт, до пере­крест­ка, где Грин-лэйн встре­ча­ет­ся с Марк-хауз. Ста­рые кар­ты уве­рен­но вели меня, и я шел без оста­но­вок. В Арка­ме мне солга­ли, ска­зав, что сюда мож­но добрать­ся трол­лей­бу­сом, — над моей голо­вой не тяну­лось ни одно­го про­во­да.

Я был счаст­лив, что решил идти пеш­ком, так как вид хол­ма и покры­то­го сне­гом город­ка казал­ся мне вели­ко­леп­ным, и сей­час мне не тер­пе­лось поско­рее посту­чать в дверь жили­ща моих пред­ков, в седь­мой дом по левой сто­роне Грин-лэйн, трех­этаж­ный особ­няк с ост­ро­ко­неч­ной кры­шей, постро­ен­ный еще до 1650 года.

Добрав­шись до него, я уви­дел, что внут­ри горит свет. А погля­дев на ром­бо­вид­ные стек­ла, заклю­чил, что дом мало изме­нил­ся со вре­ме­ни сво­ей построй­ки. Верх­няя его часть нави­са­ла над узкой улоч­кой и почти каса­лась дома, сто­я­ще­го напро­тив, и поэто­му каза­лось, что нахо­дишь­ся в тон­не­ле. Тро­туа­ра не было, зато у мно­гих домов вход­ные две­ри высо­ко под­ни­ма­лись над зем­лей, и добрать­ся до них мож­но было лишь по лест­ни­це с метал­ли­че­ски­ми пери­ла­ми. Пей­заж был любо­пыт­ным. Он нра­вил­ся мне, хотя я чув­ство­вал бы себя луч­ше, если бы на сне­гу были сле­ды, на ули­цах — люди, а на окнах не было задер­ну­тых штор.

Посту­чав в дверь с помо­щью ста­рин­но­го желез­но­го молот­ка, я испу­гал­ся. Страх вошел в меня неожи­дан­но и уси­ли­вал­ся из-за стран­но­стей мое­го про­шло­го, мол­ча­ли­во­го вече­ра и зло­ве­щей тиши­ны, царя­щей в этом ста­ром горо­де. Когда на мой стук отве­ти­ли, страх пол­но­стью овла­дел мною, так как я не слы­шал шагов за две­рью перед тем, как она со скри­пом отво­ри­лась.

На поро­ге сто­ял ста­рик в ноч­ной рубаш­ке и тапоч­ках, его невы­ра­зи­тель­ное лицо меня немно­го успо­ко­и­ло. Ста­рик зна­ка­ми дал мне понять, что он немой. На вос­ко­вой таб­лич­ке с помо­щью сти­ле­та он наца­ра­пал выдер­жан­ное в ста­рин­ном сти­ле при­гла­ше­ние вой­ти в дом.

Он про­вел меня в сла­бо­осве­щен­ную све­ча­ми ком­на­ту, меб­ли­ро­ван­ную в духе XVII века. Тени про­шло­го цари­ли здесь. В ком­на­те нахо­дил­ся огром­ный очаг, у кото­ро­го сиде­ла ста­рая жен­щи­на в чеп­це, с шалью на пле­чах, и мол­ча пря­ла. Здесь было очень сыро, и я уди­вил­ся, поче­му до сих пор не зажи­га­ют огонь. Ска­мья с высо­кой спин­кой сто­я­ла напро­тив окон с задер­ну­ты­ми што­ра­ми, и мне пока­за­лось, что она заня­та, хотя уве­рен­но­сти в этом не было. Мне не понра­ви­лось все, что я уви­дел, и я опять испу­гал­ся. Этот страх уси­лил­ся при виде выра­же­ния лиц хозя­ев. Их гла­за не дви­га­лись, а кожа была похо­жа на воск. Вско­ре я решил, что это не лица, а искус­но сде­лан­ные мас­ки. Вялые руки ста­ри­ка в пер­чат­ках напи­са­ли несколь­ко слов на таб­лич­ке: мне нуж­но было еще немно­го подо­ждать и меня отве­дут на место про­ве­де­ния фести­ва­ля. Ука­зав мне на стул, стол и кипу книг, ста­рик поки­нул ком­на­ту. Я при­сел и уви­дел, что сре­ди покры­тых пле­се­нью томов были “Merveilles de la science” ста­ро­го Мори­сте­ра, жут­кий “Saducismus Triumphatus” Джо­зе­фа Грэн­ви­ла, опуб­ли­ко­ван­ный в 1681 году, ужас­ная “Doemonolatreia” Реми­ги­уса, издан­ная в 1595 году в Лионе, а так­же чудо­вищ­ный “Necronomicon”, кни­га, кото­рую я нико­гда не читал, но о кото­рой слы­шал страш­ные вещи. Никто не раз­го­ва­ри­вал со мной, я слы­шал лишь завы­ва­ние вет­ра сна­ру­жи и шепот ста­рой жен­щи­ны, скло­нив­шей­ся над прял­кой. Она все пря­ла, пря­ла…

Я нашел ком­на­ту, кни­ги, зло­ве­щих и страш­ных людей, но так как древ­няя тра­ди­ция моих пред­ков обя­зы­ва­ла меня при­нять уча­стие в стран­ном празд­но­ва­нии, я решил дождать­ся даль­ней­ших собы­тий. Я попро­бо­вал читать и вско­ре был погло­щен тем, что содер­жа­лось в про­кля­той кни­ге “Necronomicon”. Мне откры­лись мыс­ли и леген­ды, слиш­ком ужас­ные для здра­во­го ума. Вдруг мне пока­за­лось, буд­то в ком­на­те закры­лось окно, как если бы до это­го оно было неза­мет­но откры­то. Перед этим я услы­шал какой- то звук, похо­див­ший на скрип прял­ки. В это вре­мя зазво­ни­ли ста­рин­ные настен­ные часы. После это­го я поте­рял ощу­ще­ние, буд­то кто-то сидит на ска­мье и про­дол­жал чте­ние до тех пор, пока не воз­вра­тил­ся ста­рик. Он был обут и одет в широ­кий ста­рин­ный костюм. Ста­рик сел на ска­мью таким обра­зом, что­бы я не мог его видеть. Ожи­да­ние ста­но­ви­лось слиш­ком для меня тягост­ным, и бого­хуль­ствен­ная кни­га, лежав­шая пере­до мной, лишь уси­ли­ва­ла напря­же­ние. Когда про­би­ло один­на­дцать, ста­рик под­нял­ся, открыл необъ­ят­ный рез­ной комод и извлек две накид­ки с капю­шо­ном. Одну он одел сам, а дру­гую про­тя­нул сво­ей супру­ге, пре­кра­тив­шей моно­тон­ную рабо­ту. Затем они вме­сте напра­ви­лись к две­ри. Жен­щи­на хро­ма­ла. Захва­тив “Necronomicon” и надви­нув капю­шон на лицо — или на свою непро­ни­ца­е­мую мас­ку, хозя­ин дома при­гла­сил меня сле­до­вать за ним.

Мы вышли в без­лун­ную ночь, на изви­ли­стую ули­цу древ­не­го горо­да. Осве­щен­ные окна с задер­ну­ты­ми што­ра­ми гас­ли одно за дру­гим, и созвез­дие Пса отбра­сы­ва­ло свой холод­ный свет на мно­го­чис­лен­ные заку­тан­ные в пла­щи силу­эты, кото­рые выхо­ди­ли из домов и при­со­еди­ня­лись к жут­кой про­цес­сии. Она дви­га­лась по мрач­ным ули­цам, где сто­я­ли полу­раз­ру­шен­ные дома. Мно­же­ство кача­ю­щих­ся фона­рей напо­ми­на­ли стран­ное созвез­дие.

Сре­ди этой мол­ча­ли­вой тол­пы я сле­до­вал за сво­и­ми немы­ми гида­ми, под­тал­ки­ва­е­мый поче­му-то мок­ры­ми лок­тя­ми, сдав­лен­ный тела­ми, казав­ши­ми­ся обрюзг­ши­ми. Но я не мог раз­гля­деть ни одно­го лица и не слы­шал ни одно­го сло­ва.

Я заме­тил, что палом­ни­ки направ­ля­ют­ся в центр горо­да, где схо­дят­ся все ули­цы и где сто­ит боль­шая белая цер­ковь. Я уже видел ее в тем­но­те, про­хо­дя по доро­ге, и ее вид вызвал у меня страх. При­чи­ною это­го был Аль­де­ба­ран, мер­цав­ший в небе над при­зрач­ной коло­коль­ней. С одной сто­ро­ны церк­ви, сто­яв­шей на откры­том месте, были моги­лы, а с дру­гой — моще­ный сквер, по кото­ро­му ветер гонял снеж­ные хло­пья, и выстро­ив­ши­е­ся в линию ста­рин­ные дома устра­ша­ю­ще­го вида. Сума­сшед­шие огни пля­са­ли на моги­лах, созда­вая какие-то жут­кие обра­зы, но, что любо­пыт­но, они не дава­ли тени. За клад­би­щем не было домов и я мог раз­гля­деть вер­ши­ну хол­ма и мер­ца­ю­щие звез­ды на небе, город же оста­вал­ся неви­ди­мым в тем­но­те. Толь­ко фонарь один раз мельк­нул на кри­вых улоч­ках, осве­тив тол­пу, кото­рая мол­ча шла к церк­ви. Я подо­ждал, пока все исчез­нут в про­еме, вклю­чая и отстав­ших. Ста­рик потя­нул меня за рукав, и я решил вой­ти. Пере­сту­пив порог и про­ник­нув в пере­пол­нен­ный скорб­ный храм, я огля­нул­ся еще раз, что­бы посмот­реть, все ли собра­лись. А фос­фо­рес­ци­ру­ю­щий свет клад­би­ща отбра­сы­вал мер­ца­ю­щие бли­ки на камен­ные пли­ты на вер­шине хол­ма.

Меня охва­ти­ла дрожь. Ветер намел еще немно­го сне­га на пли­ты, веду­щие к вход­ной две­ри, но бро­сив туда быст­рый взгляд, я не обна­ру­жил ни одно­го чело­ве­че­ско­го сле­да. Даже моих сле­дов там не было. Цер­ковь еле осве­ща­лась фона­ря­ми, так как боль­шая часть тол­пы уже поки­да­ла ее, про­тя­нув­шись длин­ной лен­той меж­ду ска­ме­ек до две­ри, веду­щей в склеп и зияв­шей пря­мо напро­тив кафед­ры. Тол­па бес­шум­но исче­за­ла там. Я покор­но спу­стил­ся по стер­тым сту­пень­кам и очу­тил­ся в душ­ном и тем­ном скле­пе. Вид этой ноч­ной изви­ли­стой про­цес­сии, доб­ро­воль­но исче­за­ю­щей в моги­ле, был поис­ти­не ужа­сен.” Потом я заме­тил, что внут­ри моги­лы нахо­ди­лось отвер­стие, через кото­рое выхо­ди­ли люди. Мгно­ве­нье спу­стя мы уже спус­ка­лись по пло­хо оте­сан­ным сту­пе­ням камен­ной спи­раль­ной лест­ни­цы, узкой, сырой, где царил осо­бен­но силь­ный запах. Лест­ни­ца ухо­ди­ла дале­ко вглубь, в самые нед­ра зем­ли. Это был ужас­ный спуск. В какой-то момент я заме­тил, что вид и фор­ма стен и сту­пе­ней изме­ни­лись, как буд­то они были высе­че­ны из ска­лы. Но что удив­ля­ло меня боль­ше все­го, так это то, что эти шаги мас­сы людей не про­из­во­ди­ли ника­ко­го шума и не воз­ни­ка­ло эха. После уто­ми­тель­но­го спус­ка я уви­дел пере­хо­ды и какие-то норы по бокам, неиз­вест­но отку­да тянув­ши­е­ся и схо­див­ши­е­ся в этом таин­ствен­ном колод­це. Их было очень мно­го, они таи­ли в себе непо­нят­ную угро­зу, а силь­ный запах раз­ло­же­ния стал вско­ре совсем невы­но­си­мым. Я знал, что мы долж­ны были мино­вать гору и нахо­дить­ся теперь под самим Кинг­спор­том.

Затем я уви­дел дро­жа­щий свет, испус­ка­е­мый блед­ным фона­рем, и услы­шал тихое погре­баль­ное жур­ча­ние пока еще не види­мой воды. Я сно­ва вздрог­нул — собы­тия этой ночи изму­чи­ли меня.

Я начал уже сожа­леть о том, что мои пред­ки при­гла­си­ли меня при­нять уча­стие в этом при­ми­тив­ном ритуа­ле. По мере того, как сту­пе­ни рас­ши­ря­лись, я услы­шал и дру­гой звук — сла­бую пла­чу­щую флей­ту, — тот­час пере­до мной откры­лась без­гра­нич­ная кар­ти­на под­зем­но­го мира. Широ­кое гряз­ное побе­ре­жье, порос­шее огром­ны­ми гри­ба­ми, осве­щен­ное колон­ной, на вер­шине кото­рой пля­са­ли язы­ки зеле­но­ва­то­го пла­ме­ни, омы­ва­ла боль­шая мас­ля­ни­стая река, исхо­дя­щая из непо­нят­ной ужас­ной без­дны и впа­да­ю­щая в самый тем­ный залив древ­не­го оке­а­на. Зады­ха­ясь, я созер­цал гигант­ские гри­бы, пла­ме­не­ю­щую гниль и отвра­ти­тель­но гряз­ную воду; я видел, что заку­тан­ные в накид­ки люди обра­зо­ва­ли полу­круг перед горя­щей колон­ной. Это был обряд Юле­ти­да, более древ­ний, чем чело­ве­че­ство, риту­ал солн­це­сто­я­ния и при­гла­ше­ния вес­ны после тая­ния сне­гов, риту­ал огня, веч­но­зе­ле­ных дере­вьев, све­та и музы­ки. В этом под­зем­ном колод­це я видел их, испол­ня­ю­щих этот обряд, обо­жеств­ля­ю­щих пыла­ю­щую колон­ну, бро­са­ю­щих в огонь при­горш­ни каких-то рас­те­ний, при­да­ю­щих пла­ме­ни хлор­но-зеле­ный отте­нок. Я уви­дел что-то аморф­ное, скрю­чен­ное в сто­роне от све­та, шум­но дыша­щее в свою флей­ту, и мне пока­за­лось, буд­то я слы­шу при­глу­шен­ное хло­па­нье кры­льев в зло­вон­ной тем­но­те, где ниче­го невоз­мож­но было разо­брать. Но что меня ужас­ну­ло боль­ше все­го, так это горя­щая колон­на, воз­вы­ша­ю­ща­я­ся из без­дон­ной глу­би­ны, огонь кото­рой не давал ника­кой тени. Стек­ло­вид­ные кам­ни вокруг нее были покры­ты ядо­ви­той оки­сью меди. Пла­мя не дава­ло теп­ла, а исто­ча­ло лишь вяз­кий дух смер­ти и раз­ло­же­ния. Чело­век, при­вед­ший меня сюда, сей­час изви­вал­ся перед этим сверхъ­есте­ствен­ным пла­ме­нем. Он делал цере­мо­ни­аль­ные жесты в сто­ро­ну полу­кру­га людей, к кото­рым сто­ял лицом. Затем он почти­тель­но пал ниц, дер­жа над голо­вой ужас­ный “Necronomicon”, кото­рый при­нес с собой. Я так­же опу­стил­ся на зем­лю, так как голос моих пред­ков при­ка­зы­вал мне при­нять уча­стие в цере­мо­ни­а­ле. Затем ста­рик сде­лал знак еле види­мо­му в тем­но­те флей­ти­сту, кото­рый сме­нил мело­дию, и начал испол­нять дру­гую, вызы­вав­шую какой-то неожи­дан­ный страх.

Потря­сен­ный я рух­нул на покры­тую пле­се­нью зем­лю, прон­зен­ный каким-то незем­ным ужа­сом, кото­рый мог родить­ся лишь в без­дум­ном про­стран­стве звезд­но­го неба. Из немыс­ли­мо­го мра­ка, царя­ще­го по ту сто­ро­ну ярко­го гигант­ско­го огня, из самой глу­би­ны Тар­та­ра, отку­да выте­ка­ла опи­сан­ная выше мас­ля­ни­стая река, вдруг при­мча­лась целая орда кры­ла­тых существ, при­ру­чен­ных гибри­дов, вооб­ра­зить о суще­ство­ва­нии кото­рых мог лишь чело­век с боль­ным вооб­ра­же­ни­ем. Это не были ни воро­ны, ни кро­ты, ни гри­фы, ни муравьи, ни упы­ри и не раз­ла­га­ю­щи­е­ся чело­ве­че­ские суще­ства.. Но что-то, о чем я не могу, но дол­жен пом­нить. Хро­мая, “они” при­бли­жа­лись, одни с пере­пон­ча­ты­ми кры­лья­ми, дру­гие с таки­ми же лапа­ми. Когда они под­полз­ли к тол­пе, участ­ни­ки риту­а­ла, завер­ну­тые в накид­ки с капю­шо­на­ми, осед­ла­ли их и один за дру­гим умча­лись в направ­ле­нии неосве­щен­ной части реки, в без­дну и гале­реи стра­ха, где низ­вер­га­ют­ся ядо­ви­тые водо­па­ды.

Пожи­лая жен­щи­на исчез­ла вме­сте с тол­пой, ста­рик остал­ся и, когда я отка­зал­ся осед­лать живот­ное, при­ка­зал мне сде­лать это. Под­няв­шись на ноги, я уви­дел, что мелан­хо­лич­ный флей­тист исчез, но два мон­стра тер­пе­ли­во сто­я­ли в ожи­да­нии.

Я отка­зы­вал­ся дви­гать­ся, и тогда ста­рик выта­щил сти­лет и таб­лич­ку и напи­сал на ней, что он дей­стви­тель­но явля­ет­ся послан­цем моих пред­ков. Он создал культ Юля в этом древ­нем угол­ке. Он объ­явил, что пере­до мною откро­ют­ся самые сокро­вен­ные тай­ны и я вер­нусь. Ста­рик напи­сал все это ста­рин­ны­ми бук­ва­ми и, видя мое коле­ба­ние, достал из кар­ма­на печать и часы с гер­бом моей семьи, что­бы дока­зать, кем он был. И это ужас­ну­ло меня, так как из ста­рых доку­мен­тов я знал, что часы были захо­ро­не­ны вме­сте с одним из моих пред­ков в 1698 году. Ста­рик так­же отки­нул с лица капю­шон, что­бы я смог заме­тить его сход­ство с мои­ми пред­ка­ми, но я лишь дро­жал, так как был уве­рен, что это лицо лишь дья­воль­ская вос­ко­вая мас­ка. Живот­ные нетер­пе­ли­во скреб­ли покры­тую пле­се­нью зем­лю, а ста­рик был силь­но воз­буж­ден. Когда одно из существ, пере­ва­ли­ва­ясь с боку на бок, хоте­ло уйти, он рез­ко повер­нул­ся, что­бы оста­но­вить его. Про­изо­шло это так быст­ро, что вос­ко­вая мас­ка упа­ла с его лица. Этот кош­мар затмил все ужа­сы, виден­ные мною во вре­мя спус­ка по камен­ной лест­ни­це, и я бро­сил­ся в мас­ля­ную реку, кото­рая, пузы­рясь, тек­ла к морю. Я бро­сил­ся в гни­ю­щий сок зем­ли преж­де, чем мои исступ­лен­ные кри­ки при­влек­ли ко мне гру­ды тру­пов из зло­вон­ных глу­бин зем­ли.

В боль­ни­це мне ска­за­ли, буд­то на рас­све­те меня, напо­ло­ви­ну обмо­ро­жен­но­го, нашли в зали­ве пор­та Кинг­спорт, вце­пив­ше­го­ся в обло­мок мач­ты, кото­рый Его Вели­че­ство Слу­чай любез­но предо­ста­вил мне на пути. Пред­по­ла­га­ли, что я сбил­ся с доро­ги на хол­ме преды­ду­щей ночью и упал с обры­ви­сто­го бере­га в Орандж Пойнт.

Я не мог ниче­го ска­зать, пото­му что все это было не прав­дой. Все было ложью: широ­кие окна, из кото­рых мож­но уви­деть мно­же­ство крыш, и лишь пятая часть из них были ста­ры­ми, шум трол­лей­бу­сов и машин на ули­цах. Мне настой­чи­во повто­ря­ли, что там нахо­дит­ся Кинг­спорт, и я не мог это отри­цать. Я при­шел в неистов­ство, услы­шав, что боль­ни­ца сто­ит рядом со ста­рым клад­би­щем. Меня пере­ве­ли в гос­пи­таль Сент-Мэри в Арка­ме, где за мной мог­ли луч­ше уха­жи­вать. Я чув­ство­вал себя непло­хо, док­то­ра были хоро­ши­ми спе­ци­а­ли­ста­ми. Исполь­зуя все свое вли­я­ние, они добы­ли мне экзем­пляр ред­ко­го “Necronomicon”. Они гово­ри­ли о “пси­хо­зе”, а я был убеж­ден, что эта кни­га луч­ше все­го помо­жет мне изба­вить­ся от навяз­чи­вых мыс­лей.

Я про­чи­тал эту жут­кую гла­ву и вто­рич­но задро­жал, так как в дей­стви­тель­но­сти она не была для меня новой. Я уже читал ее и для меня было бы луч­ше забыть то, что я видел. Мои сны запол­не­ны стра­хом из-за фраз, кото­рые я не могу про­из­не­сти.

Я про­ци­ти­рую лишь один абзац, пере­ве­ден­ный мной на англий­ский язык с позд­ней латы­ни: “Самые глу­бо­кие пеще­ры, — писал безум­ный Араб, автор “Necronomicon”, — не могут быть заме­че­ны гла­за­ми, кото­рые видят, так как они таят в себе непо­нят­ные и ужа­са­ю­щие чуде­са. Будь про­кля­та та зем­ля, где мерт­вые мыс­ли ожи­ва­ют, при­ни­мая стран­ные фор­мы, и да будет осуж­ден на муки ум, не содер­жа­щий в себе мыс­ли. Ибн Ста­ка­бао очень вер­но ска­зал, что счаст­ли­ва будет та моги­ла, в кото­рой не поко­ит­ся кол­дун, и счаст­лив будет город, кол­ду­ны кото­ро­го сожже­ны дотла. Ведь всем извест­но, что душа того, кто про­дал­ся дья­во­лу, выхо­дит из сво­е­го гли­ня­но­го оссу­а­рия и порож­да­ет, и вскарм­ли­ва­ет чер­вя, кото­рый гры­зет ее до тех пор, пока из тле­на не брыз­нет жизнь. Труп­но­го яда зем­ли ста­но­вит­ся все боль­ше. Огром­ные дыры втайне появ­ля­ют­ся там, где и без того доста­точ­но зем­ных пор, и суще­ства, рож­ден­ные пол­зать, учат­ся ходить…”