Говард Филлипс Лавкрафт

совместно с August Derleth

ЕДИНСТВЕННЫЙ НАСЛЕДНИК

(The Surviver)
Напи­са­но в 1954 году
Дата пере­во­да 1993 год
Пере­вод Э. Серо­вой

////

Встре­ча­ют­ся под­час такие дома, кото­рые, как и неко­то­рые люди, спо­соб­ны непо­сти­жи­мым обра­зом, бук­валь­но при пер­вом же взгля­де на них наве­сти на мысль о сво­ем злоб­ном, пороч­ном нра­ве. Воз­мож­но, над ними посто­ян­но зави­са­ет некая аура совер­шен­но­го в их сте­нах тем­но­го дея­ния, кото­рая сохра­ня­ет­ся даже тогда, когда и само­го авто­ра подоб­ных дел уже дав­но нет в живых, но все же спо­соб­на вызы­вать у чело­ве­ка состо­я­ние озно­ба, отче­го даже воло­сы на голо­ве вста­ют дыбом. В такие момен­ты в серд­це невин­но­го наблю­да­те­ля слов­но про­ни­ка­ет Нечто, остав­ше­е­ся как от самой пер­во­на­чаль­ной стра­сти вер­ши­те­ля зла, так и от пере­жи­ва­е­мо­го его жерт­вой ощу­ще­ния ужа­са, и он вне­зап­но заме­ча­ет, как нер­вы его напря­га­ют­ся до пре­де­ла, по коже пол­зут мураш­ки, а кровь леде­не­ет.”

Элджер­нон Блэк­вуд

Пер­во­на­чаль­но у меня и в мыс­лях не было рас­ска­зы­вать или, тем более, писать о нахо­дя­щем­ся в Про­ви­ден­се доме Шарье­ра, в кото­ром одна­жды ночью я сде­лал свое ужа­са­ю­щее откры­тие. У каж­до­го чело­ве­ка все­гда най­дут­ся такие вос­по­ми­на­ния, кото­рые ему хоте­лось бы вся­че­ски вытес­нить из сво­ей памя­ти, опро­верг­нуть или вооб­ще сте­реть. И все же я про­сто вынуж­ден хотя бы вкрат­це рас­ска­зать о сво­ем зна­ком­стве с домом по Бене­фит-стрит, рав­но как и после­ду­ю­щем поспеш­ном бег­стве из него, дабы не под­вер­гать совер­шен­но неви­нов­ных людей уни­зи­тель­ной про­це­ду­ре допро­са в поли­ции, кото­рая, прой­дя по моим сто­пам, под­твер­ди­ла факт обна­ру­же­ния мною той чудо­вищ­ной наход­ки.

Что поде­ла­ешь, волею судеб мне и в самом деле дове­лось пер­вым взгля­нуть на то неопи­су­е­мое, кош­мар­ное зре­ли­ще, и, надо ска­зать, уви­ден­ное мною ока­за­лось намно­го ужас­нее все­го того, что я пови­дал за все пред­ше­ству­ю­щие и после­ду­ю­щие годы сво­ей жиз­ни.

Едва ли у кого-то вызо­вет удив­ле­ние тот факт, что в обла­сти изу­че­ния спо­соб­но­стей и воз­мож­но­стей чело­ве­ка серьез­ный анти­квар вполне может про­явить гораз­до мень­шие позна­ния, неже­ли в про­бле­мах гра­до­стро­е­ния.

Пожа­луй, имен­но по этой при­чине ука­зан­ный спе­ци­а­лист, ока­зав­шись вовле­чен­ным в про­цесс иссле­до­ва­ния кон­крет­ных пред­ста­ви­те­лей чело­ве­че­ской поро­ды, ско­рее все­го столк­нет­ся с намно­го более слож­ны­ми загад­ка­ми, неже­ли при опре­де­ле­нии даты построй­ки како­го-то уни­каль­но­го крыль­ца или мане­рой испол­не­ния фли­ге­ля дома с дву­скат­ной кры­шей.

Пред­ва­ряя после­ду­ю­щий рас­сказ неко­то­ры­ми све­де­ни­я­ми о соб­ствен­ной пер­соне, я вполне мог бы при­ло­жить все выше­упо­мя­ну­тые сооб­ра­же­ния и к само­му себе, а заод­но ска­зать, что в тех местах, где тра­ди­ци­он­но соби­ра­ют­ся анти­ква­ры, имя Эли­жи Этву­да издав­на поль­зо­ва­лось неко­то­рой — из скром­но­сти я пред­по­чел бы оста­но­вить­ся имен­но на такой фор­му­ли­ров­ке — извест­но­стью. На тот же слу­чай, если кого-то заин­те­ре­су­ет более подроб­ная инфор­ма­ция обо мне, он смо­жет почерп­нуть ее в раз­лич­ных спра­воч­ни­ках, регу­ляр­но пуб­ли­ку­ю­щих вести из мира анти­ква­ров.

В Про­ви­денс, кото­рый нахо­дит­ся в шта­те Род-Айленд, я при­был в 1930 году, наме­ре­ва­ясь задер­жать­ся в нем совсем нена­дол­го, а если гово­рить кон­крет­нее, то нане­сти все­го лишь один-един­ствен­ный визит, после чего вер­нуть­ся к себе в Новый Орле­ан. Одна­ко, как толь­ко я уви­дел тот самый дом Шарье­ра по Бене­фит-стрит, то сра­зу же почув­ство­вал, что не могу отве­сти от него взгля­да, ибо лишь анти­квар спо­со­бен в такой сте­пе­ни заин­те­ре­со­вать­ся необыч­ным домом, оди­но­ко сто­я­щим на ули­це одно­го из горо­дов Новой Англии, постро­ен­ным мно­го лет назад и пере­пол­ня­ю­щим серд­це стран­ным, непо­нят­ным ощу­ще­ни­ем чего-то неимо­вер­но маня­ще­го и одно­вре­мен­но жут­ко­ва­то- оттал­ки­ва­ю­ще­го.

Все то, что гово­ри­лось ранее про дом Шарье­ра, в сущ­но­сти, мало отли­ча­лось от того, что обыч­но при­пи­сы­ва­ет­ся мас­се ста­рин­ных домов, и поныне сто­я­щих в горо­дах Ста­ро­го, а вме­сте с ним и Ново­го све­та, тем более если при этом пола­гать­ся на серьез­ные пуб­ли­ка­ции в {“Жур­на­ле аме­ри­кан­ско­го фольк­ло­ра”} о при­ми­тив­ных жили­щах аме­ри­кан­ских индей­цев, оби­те­лях буш­ме­нов, поли­не­зий­цев и мно­гих дру­гих жите­лей нашей пла­не­ты. Что же каса­ет­ся при­ви­де­ний, то о них мне писать бы не хоте­лось. Доста­точ­но ска­зать, что за вре­мя моей прак­ти­че­ской дея­тель­но­сти я не раз стал­ки­вал­ся с про­яв­ле­ни­я­ми подоб­но­го рода. Они, хотя и не вся­кий раз нахо­ди­ли ско­рое и доста­точ­но убе­ди­тель­ное объ­яс­не­ние, одна­ко, как пред­став­ля­ет­ся каж­до­му раци­о­на­ли­сти­че­ски мыс­ля­ще­му чело­ве­ку, коим счи­таю себя и я сам, со вре­ме­нем подоб­ное тол­ко­ва­ние все же полу­чат, но разу­ме­ет­ся, если подой­ти к их иссле­до­ва­нию со стро­го науч­ных пози­ций.

В этом смыс­ле сло­ва дом Шарье­ра опре­де­лен­но не был закол­до­ван­ным. По его ком­на­там не бро­ди­ли, гро­мы­хая цепя­ми, таин­ствен­ные при­зра­ки, по ночам там не раз­да­ва­лись чьи-то зло­ве­щие голо­са, и в пол­ноч­ный час не появ­ля­лись мрач­ные фигу­ры, что­бы гро­мо­глас­но воз­ве­стить о при­бли­же­нии чьей-то поги­бе­ли. Но того, что над этим домом висе­ла некая аура — таин­ствен­ная?

пуга­ю­щая? зло­ве­щая? ужас­ная? — никто не отри­цал, и если бы я не был от рож­де­ния бес­чув­ствен­ным чур­ба­ном, дом этот, несо­мнен­но, в кон­це кон­цов свел бы меня с ума. Харак­тер­но, что аура эта была не столь ося­за­е­мой, как мне дово­ди­лось наблю­дать преж­де, и все же явно ука­зы­ва­ла на то, что в доме таят­ся некие нико­му неве­до­мые сек­ре­ты, надеж­но упря­тан­ные от нор­маль­но­го чело­ве­че­ско­го вос­при­я­тия. Уже одним сво­им видом он наво­дил на мысль о неимо­вер­ной ста­рине — при­чем не толь­ко о пере­жи­тых им самим веках, но и о тех сто­ле­ти­ях, кото­рые мину­ли задол­го до его появ­ле­ния, когда еще сама наша пла­не­та была совсем моло­дой, — и это было любо­пыт­но само по себе, посколь­ку, как пока­зы­ва­ли объ­ек­тив­ные оцен­ки, постро­ен он был где-то око­ло трех сто­ле­тий назад.

Пона­ча­лу я при­гля­дел­ся к нему, есте­ствен­но, как анти­квар, обра­до­ван­ный тем, что сре­ди вере­ни­цы самых что ни на есть зауряд­ных постро­ек Новой Англии мне попал­ся дом, имев­ший отли­чи­тель­ные при­зна­ки типич­но кве­бек­ско­го сти­ля сем­на­дца­то­го века, и настоль­ко рез­ко кон­тра­сти­ро­вав­ший с окру­жа­ю­щи­ми стро­е­ни­я­ми, что неволь­но при­тя­ги­вал к себе взгляд даже неис­ку­шен­но­го про­хо­же­го. Мне дово­ди­лось не раз бывать в Кве­бе­ке, рав­но как и в дру­гих ста­рин­ных горо­дах Север­ной Аме­ри­ки, одна­ко этот мой пер­вый при­езд в Про­ви­денс был вызван не столь­ко жела­ни­ем изу­чать древ­ние построй­ки, сколь­ко наме­ре­ни­ем встре­тить­ся со сво­им ста­рым дру­гом, так­же анти­ква­ром, и имен­но по пути к нему домой на Барнс-стрит я повстре­чал этот самый дом Шарье­ра, отме­тив про себя, что он пусту­ет, а пото­му его мож­но арен­до­вать на вре­мя реше­ния моих про­фес­си­о­наль­ных задач.

Впро­чем, даже и в этом слу­чае я бы не решил­ся на подоб­ный шаг, если бы мой при­я­тель не про­явил в нашей бесе­де стран­но­го неже­ла­ния даже касать­ся все­го того, что име­ло отно­ше­ние к это­му дому, и вооб­ще настой­чи­во твер­дил, что на моем месте он бы не при­бли­жал­ся к это­му дому даже на пушеч­ный выстрел. Воз­мож­но, в сво­их вос­по­ми­на­ни­ях я про­яв­ляю по отно­ше­нию к сво­е­му дру­гу неко­то­рую неспра­вед­ли­вость, посколь­ку бед­ня­га уже тогда, мож­но ска­зать, сто­ял одной ногой в моги­ле, хотя ни он сам, ни тем более я об этом даже не дога­ды­ва­лись. Одним сло­вом, бесе­да наша про­хо­ди­ла не в его рабо­чем каби­не­те, а под­ле его посте­ли, и имен­но там я и под­нял вопрос о заин­те­ре­со­вав­шем меня доме, подроб­но опи­сав дета­ли его фаса­да, посколь­ку ни назва­ния, ни, тем более, каких-либо иных подроб­но­стей о нем я, есте­ствен­но, тогда еще не знал.

Как выяс­ни­лось, дом этот неко­гда при­над­ле­жал чело­ве­ку по име­ни Шарьер — хирур­гу-фран­цу­зу, при­е­хав­ше­му в эти места из Кве­бе­ка. Кто же постро­ил этот дом, Гэм­вел — так зва­ли мое­го дру­га — не знал, и был зна­ком толь­ко с Шарье­ром.

- Высо­кий такой, с обвет­рен­ной кожей. Я очень ред­ко его встре­чал, как, впро­чем, и дру­гие. Оста­вил прак­ти­ку неза­дол­го до при­об­ре­те­ния дома, — ска­зал тогда Гэм­вел. По его сло­вам, в доме жил сам Шарьер, а воз­мож­но, и кто-то из чле­нов его семьи, хотя это оста­ва­лось лишь пред­по­ло­же­ни­ем мое­го при­я­те­ля. Сам Шарьер вел доволь­но замкну­тый образ жиз­ни, и, если пола­гать­ся на пуб­ли­ка­цию в про­ви­ден­сов­ском {“Жур­на­ле”}, скон­чал­ся в 1927 году, то есть три года назад.

В сущ­но­сти, дата смер­ти Шарье­ра была тем един­ствен­ным, что мог сооб­щить мне Гэм­вел. Во всем осталь­ном он и сам рас­по­ла­гал лишь самой неопре­де­лен­ной инфор­ма­ци­ей. После смер­ти хозя­и­на дом арен­до­вал­ся лишь одна­жды — в нем про­жи­ва­ла какая-то семья, но уже через месяц жиль­цы съе­ха­ли, жалу­ясь на сырость поме­ще­ния и спе­ци­фи­че­ский, харак­тер­ный для всех ста­рых домов затх­лый запах. С тех пор дом пусто­вал. Вме­сте с тем, сне­сти его было нель­зя, посколь­ку док­тор Шарьер в сво­ем заве­ща­нии осо­бо ого­во­рил опре­де­лен­ную сум­му денег, пред­на­зна­чав­шу­ю­ся на содер­жа­ние зда­ния в тече­ние, кажет­ся, два­дца­ти лет, с тем, что­бы к момен­ту воз­вра­ще­ния един­ствен­но­го наслед­ни­ка хирур­га — сам он, изред­ка упо­ми­нал како­го-то пле­мян­ни­ка, нахо­див­ше­го­ся на воен­ной служ­бе во фран­цуз­ском Индо­ки­тае — тот смог предъ­явить на него свои пра­ва. Все после­ду­ю­щие поис­ки это­го само­го пле­мян­ни­ка ока­за­лись тщет­ны­ми, а пото­му дом, ско­рее все­го, про­дол­жал бы пусто­вать вплоть до исте­че­ния ого­во­рен­но­го в заве­ща­нии сро­ка.

- А зна­ешь, я хочу снять его, — ска­зал я как-то Гэм­ве­лу.

Несмот­ря на свое болез­нен­ное состо­я­ние, ста­рый анти­квар про­те­сту­ю­ще при­под­нял­ся на одном лок­те. — Этвуд, это все­го лишь твоя при­хоть — пусть она и оста­нет­ся вре­мен­ной бла­жью. И потом, мне дово­ди­лось слы­шать не очень лест­ные отзы­вы об этом доме.

- Что имен­но? — напря­мик спро­сил я.

Одна­ко он не стал пус­кать­ся в объ­яс­не­ния и лишь сла­бо пока­чал голо­вой, после чего сно­ва отки­нул­ся на подуш­ки, опу­стив веки.

- Думаю зав­тра же осмот­реть его, — про­дол­жал я гнуть свою линию.

- Поверь мне, он ничем не луч­ше любо­го дру­го­го, кото­рый ты можешь най­ти в Кве­бе­ке, — сла­бым голо­сом про­го­во­рил Гэм­вел.

Одна­ко, как я уже упо­ми­нал, воз­ра­же­ния Гэм­ве­ла лишь подо­гре­ли мое любо­пыт­ство и жела­ние как мож­но ско­рее вплот­ную позна­ко­мить­ся с домом.

Разу­ме­ет­ся, я не наме­ре­вал­ся про­ве­сти в нем оста­ток сво­ей жиз­ни, а хотел про­сто снять дом на пол­го­да, или что-то око­ло того, пре­вра­тив его в некое подо­бие пере­ва­лоч­ной базы в сво­их неустан­ных поезд­ках по пред­ме­стьям Про­ви­ден­са в поис­ках анти­квар­ных нахо­док. В кон­це кон­цов Гэм­вел согла­сил­ся сооб­щить мне назва­ние адво­кат­ской кон­то­ры, в кото­рой нахо­ди­лось заве­ща­ние Шарье­ра. Вско­ре, после того как я напи­сал им и пре­одо­лел пока­зав­ший­ся мне стран­ным дефи­цит энту­зи­аз­ма с их сто­ро­ны в дан­ном вопро­се, мне был вру­чен соот­вет­ству­ю­щий доку­мент на арен­ду ста­ро­го дома Шарье­ра на пери­од, не пре­вы­ша­ю­щий шесть меся­цев, кото­рый, при жела­нии с моей сто­ро­ны, мог быть в любой момент сокра­щен.

Я решил не тянуть с пере­ез­дом и вско­ре с неко­то­рым удив­ле­ни­ем обна­ру­жил, что хотя водо­про­вод в доме был, элек­три­че­ство поче­му-то отсут­ство­ва­ло. Сре­ди остав­шей­ся от док­то­ра Шарье­ра домаш­ней утва­ри — а она име­лась почти во всех ком­на­тах и пре­бы­ва­ла в том состо­я­нии, в кото­ром, по-види­мо­му, нахо­ди­лась и при его жиз­ни, — я обна­ру­жил с пол­дю­жи­ны ламп самых раз­но­об­раз­ных моде­лей, при­чем неко­то­рые отно­си­лись к нача­лу про­шло­го века, и с их помо­щью при­сту­пил к осмот­ру дома. При этом я допус­кал, что дом будет затя­нут пау­ти­ной и силь­но запы­лен, а пото­му с изум­ле­ни­ем обна­ру­жил, что силь­но оши­бал­ся на дан­ный счет: тогда я еще не знал, что адво­кат­ская фир­ма “Бей­кер & Грин­бау” — взя­ла на себя обя­зан­но­сти по ухо­ду за домом в тече­ние, как выяс­ни­лось, целых пяти­де­ся­ти лет, если до окон­ча­ния это­го сро­ка не объ­явит­ся тот самый един­ствен­ный закон­ный наслед­ник покой­но­го док­то­ра.

Сам по себе дом был имен­но таким, каким я хотел бы его видеть бук­валь­но напич­кан­ным все­воз­мож­ны­ми дета­ля­ми из дере­ва. Прав­да, обои в неко­то­рых ком­на­тах уже нача­ли отсла­и­вать­ся от шту­ка­тур­ки, тогда как в дру­гих их не было изна­чаль­но, а пото­му сте­ны там сто­я­ли пожел­тев­ши­ми от вре­ме­ни. Сами ком­на­ты были весь­ма инте­рес­ны­ми: неко­то­рые каза­лись непро­пор­ци­о­наль­но боль­ши­ми, тогда как дру­гие, напро­тив, слиш­ком малень­ки­ми.

В доме было два эта­жа, хотя верх­ним прак­ти­че­ски не поль­зо­ва­лись, зато на пер­вом в изоби­лии сохра­ни­лись сле­ды его быв­ше­го хозя­и­на, хирур­га: одна ком­на­та, оче­вид­но, слу­жи­ла ему свое­об­раз­ной лабо­ра­то­ри­ей, тогда как смеж­ная с ней была заня­та под каби­нет, при­чем со сто­ро­ны мог­ло пока­зать­ся, что поки­ну­ли их совсем недав­но и едва ли не в самый раз­гар како­го-то иссле­до­ва­ния или экс­пе­ри­мен­та. Я даже поду­мал, что вре­мен­ные жиль­цы, посе­лив­ши­е­ся в доме уже после смер­ти Шарье­ра, даже не захо­ди­ли в эти две ком­на­ты. Впро­чем, воз­мож­но, так оно и было на самом деле, посколь­ку дом вполне поз­во­лял про­жи­вать в нем, не затра­ги­вая лабо­ра­то­рии и каби­не­та, тем более, что рас­по­ла­га­лись они в его тыль­ной части и име­ли отдель­ный выход в сад. Послед­ний р насто­я­щее вре­мя пре­бы­вал в весь­ма запу­щен­ном состо­я­нии и так­же отли­чал­ся доволь­но вну­ши­тель­ны­ми раз­ме­ра­ми — дли­на дома вдоль фаса­да раза в три пре­вы­ша­ла его шири­ну, и сад тянул­ся вплоть до высо­кой камен­ной сте­ны, зна­чи­тель­ная часть кото­рой ныне была уда­ле­на, откры­вая вид на про­хо­див­шую поза­ди дома ули­цу.

Оче­вид­но, свой смерт­ный час док­тор Шарьер встре­тил в рабо­чем каби­не­те.

Дол­жен при­знать­ся, что харак­тер его иссле­до­ва­ний меня крайне заин­три­го­вал.

Это­го вра­ча, похо­же, инте­ре­со­ва­ли не толь­ко чело­ве­че­ские болез­ни: я нашел в его каби­не­те стран­ные, почти кабал­ли­сти­че­ские рисун­ки, напо­ми­на­ю­щие физио­ло­ги­че­ские схе­мы раз­лич­ных видов яще­риц. В боль­шин­стве из них я без тру­да рас­по­знал зна­ко­мых мне кро­ко­ди­лов, гавиа­лов, кай­ма­нов и алли­га­то­ров, а так­же обна­ру­жил неко­то­рое коли­че­ство более умо­зри­тель­ных изоб­ра­же­ний их древ­них пред­ков, вос­хо­дя­щих к юрско­му пери­о­ду. И все же сле­до­ва­ло при­знать, что даже столь свое­об­раз­ный круг науч­ных инте­ре­сов хирур­га вызы­вал во мне гораз­до мень­шее жела­ние копать­ся в его про­фес­си­о­наль­ных делах, неже­ли разо­брать­ся в анти­квар­ных тай­нах все­го дома.

Дело в том, что дом Шарье­ра сра­зу пока­зал­ся мне клас­си­че­ским образ­чи­ком сво­ей эпо­хи, если не счи­тать более позд­ней про­клад­ки водо­про­вод­ных труб. Вро­де счи­та­лось, что постро­ил дом сам док­тор Шарьер, во вся­ком слу­чае за вре­мя наше­го спон­тан­но­го раз­го­во­ра на эту тему Гэм­вел ни сло­вом не обмол­вил­ся, что сам дума­ет ина­че, рав­но как и не ска­зал, в каком воз­расте скон­чал­ся хирург. Если исхо­дить из того, что тот дожил, ска­жем, до вось­ми­де­ся­ти лет, то он никак не мог постро­ить такой дом, посколь­ку отдель­ные дета­ли его инте­рье­ра крас­но­ре­чи­во ука­зы­ва­ли на пери­од, отно­ся­щий­ся ско­рее к 1700 году — ины­ми сло­ва­ми, за два века до кон­чи­ны вра­ча! Поэто­му я поду­мал, что дом про­сто носил имя сво­е­го послед­не­го вла­дель­ца, а отнюдь не созда­те­ля. Сле­ду­ет при­знать, что в ходе даль­ней­ше­го изу­че­ния дан­ной про­бле­мы я столк­нул­ся с неко­то­ры­ми весь­ма обес­ку­ра­жи­ва­ю­щи­ми подроб­но­стя­ми, кото­рые, вро­де бы, не име­ли ника­кой свя­зи с дово­да­ми здра­во­го смыс­ла.

В част­но­сти, нигде нель­зя было обна­ру­жить дату рож­де­ния хирур­га.

Пона­ча­лу я пытал­ся отыс­кать ее на его моги­ле — как ни стран­но, рас­по­ла­га­лась она на тер­ри­то­рии сада, на что он полу­чил соот­вет­ству­ю­щее раз­ре­ше­ние, и нахо­ди­лась непо­да­ле­ку от кры­то­го колод­ца весь­ма любо­пыт­ной фор­мы, с вед­ром и всем про­чим, и явно пре­бы­вав­шим в таком виде столь­ко же вре­ме­ни, сколь­ко суще­ство­вал и сам дом. Так вот, я наме­ре­вал­ся про­чи­тать эту дату на над­гроб­ном камне покой­но­го док­то­ра, одна­ко на нем, к мое­му край­не­му разо­ча­ро­ва­нию и доса­де, было выби­то лишь имя — Жан-Фран­с­уа Шарьер, его про­фес­сия хирург, места преж­не­го про­жи­ва­ния или рабо­ты — Бэй­он, Париж, Пон­ди­ше­ри, Кве­бек. Про­ви­денс, а так­же дата смер­ти — 1927 год. И ниче­го более! Это еще боль­ше подо­гре­ло мой иссле­до­ва­тель­ский пыл, а пото­му я стал искать сле­ды какой-то пере­пис­ки или лиц, знав­ших Шарье­ра лич­но.

При­мер­но пол­ме­ся­ца спу­стя я уже рас­по­ла­гал кое-каки­ми резуль­та­та­ми, кото­рые, одна­ко, не столь­ко удо­вле­тво­ри­ли, сколь­ко еще боль­ше сби­ли меня с тол­ку. Поис­ки воз­мож­ных кор­ре­спон­ден­тов покой­но­го я начал с Бэй­о­на, посколь­ку пола­гал, что коль ско­ро этот город пер­вым ука­зан на над­гро­бии, Шарьер мог родить­ся где-то там или, по край­ней мере, побли­зо­сти. Запро­сил так­же Париж, а затем свя­зал­ся со сво­им лон­дон­ским при­я­те­лем, у кото­ро­го были выхо­ды на наци­о­наль­ные архи­вы, имев­шие отно­ше­ние к Индии, и, нако­нец, обра­тил­ся к кве­бек­ско­му пери­о­ду. Из все­го это­го у меня на руках оста­лась лишь горст­ка дат, изло­жен­ных в какой-то зага­доч­ной после­до­ва­тель­но­сти.

Жан-Фран­с­уа Шарьер дей­стви­тель­но родил­ся в Бэй­оне — но в {1636 году!} Это имя было извест­но так­же и в Пари­же, где в 1653 году сем­на­дца­ти­лет­ний юно­ша про­хо­дил курс обу­че­ния под име­нем Ричар­да Вай­сма­на. В Пон­ди­ше­ри, а позд­нее так­же на Карон­ман­дал­ском побе­ре­жье в Индии с 1674 года и далее слу­жил фран­цуз­ский хирург, некий

Жан- Фран­с­уа Шарьер. Что же до Кве­бе­ка, то имя док­то­ра Шарье­ра впер­вые упо­ми­на­лось там в 1691 году — он в тече­ние шести лет прак­ти­ко­вал в этом горо­де, после чего отбыл в неиз­вест­ном направ­ле­нии.

Таким обра­зом, я мог сде­лать лишь одно оче­вид­ное заклю­че­ние, а имен­но, что родив­ший­ся в Бэй­оне в 1636 году док­тор Жан-Фран­с­уа Шарьер, послед­няя инфор­ма­ция о кото­ром посту­пи­ла из Кве­бе­ка при­мер­но в то же вре­мя, когда был воз­двиг­нут этот дом на Бене­фит-стрит, являл­ся пред­ком, а одно­вре­мен­но тез­кой и одно­фа­миль­цем покой­но­го хирур­га, кото­рый про­жи­вал в этом особ­ня­ке.

Но если даже все обсто­я­ло имен­но так, то все рав­но оста­вал­ся ничем не запол­нен­ный про­бел меж­ду 1697 годом и пери­о­дом жиз­ни послед­не­го оби­та­те­ля дома, посколь­ку нигде не были обна­ру­же­ны мате­ри­а­лы о семье это­го само­го пер­во­го Шарье­ра — суще­ство­ва­ла ли когда-либо мадам Шарьер, были ли у нее дети, а их про­сто не мог­ло не быть, посколь­ку род этот, судя по над­гро­бию в моем вре­мен­ном саду, про­тя­нул­ся к нынеш­ним дням. Ниче­го похо­же­го на такие мате­ри­а­лы мне обна­ру­жить не уда­лось.

В прин­ци­пе, нель­зя было исклю­чать и того, что пре­ста­ре­лый джентль­мен, при­е­хав­ший из Кве­бе­ка в Про­ви­денс, был холост, а женил­ся лишь позд­нее — когда бы ему шел шесть­де­сят вто­рой год. Одна­ко все после­ду­ю­щие поис­ки не обна­ру­жи­ли каких-либо сле­дов подоб­ной женить­бы, отче­го я чув­ство­вал себя окон­ча­тель­но сби­тым с тол­ку, хотя, как анти­квар, пре­крас­но пони­мал, с каки­ми труд­но­стя­ми при­хо­дит­ся под­час стал­ки­вать­ся в наших поис­ках, и посе­му ста­рал­ся не падать духом.

Затем я решил подой­ти к это­му делу с дру­гой сто­ро­ны и обра­тил­ся за инфор­ма­ци­ей о покой­ном док­то­ре Шарье­ре в адво­кат­скую кон­то­ру “Бей­кер & Грин­бау”. Здесь меня ожи­дал еще боль­ший удар, ибо когда я захо­тел узнать, как выгля­дел фран­цуз­ский хирург, оба адво­ка­та при­зна­лись, что сами его ни разу в гла­за не виде­ли. Все инструк­ции, а так­же чеки с про­став­лен­ны­ми в них щед­ры­ми сум­ма­ми, они полу­ча­ли по почте. Подоб­ная фор­ма сотруд­ни­че­ства меж­ду ними про­дол­жа­лась в тече­ние послед­них шести лет жиз­ни, а рань­ше же они нико­гда не слы­ша­ли об этом чело­ве­ке.

Тогда я бро­сил­ся на поис­ки его един­ствен­но­го пле­мян­ни­ка, посколь­ку сам по себе факт суще­ство­ва­ния это­го чело­ве­ка сви­де­тель­ство­вал о том, что у Шарье­ра когда-то были брат или сест­ра. Но и здесь меня ожи­да­ла пол­ная неуда­ча. Дело в том, что Гэм­вел, оче­вид­но, сам того не желая, ввел меня в заблуж­де­ние: Шарьер пря­мо не назы­вал это­го чело­ве­ка пле­мян­ни­ком, а лишь гово­рил о нем как о “един­ствен­ном муж­ском пред­ста­ви­те­ле наше­го рода”, на осно­ва­нии чего был сде­лан сомни­тель­ный вывод, что этот послед­ний уце­лев­ший род­ствен­ник был не кем иным как пле­мян­ни­ком. При этом я обра­тил вни­ма­ние на тот факт, что в сво­ем заве­ща­нии док­тор Шарьер пря­мо не ого­ва­ри­вал необ­хо­ди­мо­сти поис­ка это­го “един­ствен­но­го муж­ско­го пред­ста­ви­те­ля рода”, а ука­зы­вал, что по при­ез­де в стра­ну тот сам обра­тит­ся в фир­му “Бей­кер & Грин­бау” — лич­но либо пись­мом, состав­лен­ным в доста­точ­но вес­ких и убе­ди­тель­ных выра­же­ни­ях, на осно­ва­нии кото­рых мож­но будет удо­сто­ве­рить­ся в его лич­но­сти.

Таким обра­зом, некая тай­на все же суще­ство­ва­ла, и адво­ка­ты не отри­ца­ли дан­но­го фак­та хотя и не сле­до­ва­ло забы­вать, что за свои услу­ги они полу­ча­ли весь­ма щед­рое воз­на­граж­де­ние, что фак­ти­че­ски исклю­ча­ло воз­мож­ность обма­на с их сто­ро­ны. Ко все­му про­че­му, один из адво­ка­тов рас­су­ди­тель­но заме­тил мне, что со дня смер­ти док­то­ра Шарье­ра про­шло все­го три года, а пото­му име­лась веро­ят­ность того, что этот таин­ствен­ный уце­лев­ший род­ствен­ник все же объ­явит­ся.

Потер­пев пора­же­ние и на дан­ном направ­ле­нии сво­их поис­ков, я вновь обра­тил­ся к сво­е­му ста­ро­му дру­гу Гэм­ве­лу, кото­рый по-преж­не­му оста­вал­ся при­ко­ван­ным к посте­ли, при­чем состо­я­ние его здо­ро­вья замет­но ухуд­ши­лось.

Леча­щий врач Гэм­ве­ла, с кото­рым я одна­жды столк­нул­ся у вхо­да в дом, впер­вые намек­нул мне, что бед­ня­га может и не выка­раб­кать­ся, а пото­му про­сил излишне боль­но­го не вол­но­вать и не утом­лять чрез­мер­но длин­ны­ми бесе­да­ми. Тем не менее, я наме­ре­вал­ся выве­дать у него о Шарье­ре все, что толь­ко было мож­но, хотя сле­до­ва­ло при­знать, что даже не пред­по­ла­гал, сколь напря­жен­ны­ми и выма­ты­ва­ю­щи­ми ока­жут­ся те поис­ки, кото­рые я начал с неохот­ной пода­чи того же Гэм­ве­ла настоль­ко, что, как заме­тил при нашей новой встре­че мой друг, что они крайне небла­го­при­ят­но отра­зи­лись на моей внеш­но­сти.

Покон­чив с фор­маль­ны­ми при­вет­стви­я­ми и рас­спро­са­ми о здо­ро­вье, я пере­шел к инте­ре­со­вав­шей меня теме раз­го­во­ра, Заме­тив Гэм­ве­лу, что меня крайне заин­те­ре­со­ва­ло мое новое жили­ще, я заявил, что хотел бы как мож­но боль­ше узнать о его покой­ном оби­та­те­ле, посколь­ку мой друг как-то упо­ми­нал, что изред­ка встре­чал­ся с ним.

- Но это же было несколь­ко лет назад, — воз­ра­зил Гэм­вел. — Вот уже три года как он умер, зна­чит, дай-ка вспом­нить… да, кажет­ся это было в 1907‑м.

Я был пора­жен.

- Ты что, хочешь ска­зать, за два­дцать лет до его смер­ти?! Одна­ко Гэм­вел наста­и­вал на назван­ной им дате.

- И как он выгля­дел? — спро­сил я.

Увы, нетруд­но было заме­тить, что болезнь и ста­рость уже сде­ла­ли­свое пагуб­ное дело, иссу­шив неко­гда бле­стя­щий мозг мое­го дру­га, пото­му как ответ его про­зву­чал более, чем стран­но.

- Возь­ми три­то­на, дай ему немно­го под­рас­ти, научи ходить на зад­них лапах и одень в изыс­кан­ный костюм, — отве­тил Гэм­вел, — и ты полу­чишь облик док­то­ра Жана-Фран­с­уа Шарье­ра. Поми­мо все­го про­че­го, у него была очень гру­бая, почти оро­го­вев­шая кожа. Холод­ный был он какой-то, слов­но жил в дру­гом мире.

- Сколь­ко ему было лет? — спро­сил я. — Восемь­де­сят?

- Восемь­де­сят? — заду­мал­ся мой друг. — Когда мы встре­ти­лись впер­вые, мне было лет девят­на­дцать, и он выгля­дел на все восемь­де­сят, А два­дцать лет назад — Бог мой, Этвуд, — он дол­жен был быть уже совсем ста­ри­ком, но при этом, каза­лось, ни чуточ­ки не изме­нил­ся. Полу­ча­ет­ся, что он и тогда тоже выгля­дел на восемь­де­сят? Мог­ло мне так пока­зать­ся по моло­до­сти лет?

Воз­мож­но. А потом, через два­дцать лет, он умер.

- Зна­чит что. Сто?

- Полу­ча­ет­ся, сто.

Надо ска­зать, Гэм­вел не осо­бен­но меня обна­де­жил. Опять все­по­лу­ча­лось как-то рас­плыв­ча­то, некон­крет­но, не было ника­ких фак­тов — одни впе­чат­ле­ния, чьи-то вспо­ми­на­ния, да и Гэм­вел его поче­му-то недо­люб­ли­вал, хотя и не гово­рил, за что имен­но. Может, на его мне­ние повли­я­ла некая про­фес­си­о­наль­ная рев­ность, о кото­рой он не хотел сей­час рас­про­стра­нять­ся?

После это­го я пере­шел к сосе­дям, хотя они в сво­ем боль­шин­стве ока­за­лись моло­ды­ми людь­ми и почти не пом­ни­ли док­то­ра Шарье­ра. Впро­чем, все почти в один голос отме­ча­ли, что не хоте­ли бы иметь подоб­но­го сосе­да рядом с собой — посто­ян­но возил­ся с каки­ми-то яще­ри­ца­ми и про­чи­ми “гада­ми”, черт-те зна­ет что за экс­пе­ри­мен­ты ста­вил в сво­ей лабо­ра­то­рии, ну, и все такое. Сре­ди знав­ших покой­но­го ока­зал­ся лишь один чело­век пре­клон­ных лет — жен­щи­на по име­ни Хеп­зи­ба Коб­бет, кото­рая про­жи­ва­ла в неболь­шом двух­этаж­ном доми­ке непо­сред­ствен­но за сте­ной сада Шарье­ра. Я застал ее в доволь­но немощ­ном состо­я­нии, сидя­щей в крес­ле на коле­сах и посто­ян­но нахо­дя­щей­ся под при­смот­ром доче­ри — жен­щи­ны с орли­ным носом, иско­са погля­ды­вав­шей на меня сво­и­ми холод­ны­ми гла­за­ми из-за поблес­ки­вав­ших сте­кол пенсне. Поняв, что я недав­но посе­лил­ся в доме Шарье­ра, и услы­шав его имя, ста­ру­ха, как мне пока­за­лось, замет­но ожи­ви­лась.

- Дол­го вы там не про­жи­ве­те: это дья­воль­ский дом, — про­го­во­ри­ла она под­черк­ну­то- реши­тель­ным тоном и тут же затряс­лась в быст­ром стар­че­ском кудах­та­нье. — Я на него уже давно‑о глаз поло­жи­ла. Высо­кий такой муж­чи­на, изо­гну­тый как серп, и с кро­хот­ной боро­ден­кой, как у коз­ла. И еще что-то там все­гда пол­за­ло у его ног, я даже рас­смот­реть не смог­ла. Длин­ное такое, чер­ное, слиш­ком боль­шое для змеи — хотя вся­кий раз, когда я оста­нав­ли­ва­ла взгляд на этом самом Шарье­ре, мне. на ум поче­му-то при­хо­ди­ли имен­но змеи. И кто это там кри­чал у него в ту ночь? А потом еще лаял у колод­ца — .лиси­ца, что ли? хотя я вида­ла и лисиц, и собак. Завы­вал, слов­но тюлень какой. Да, мно­гое я пови­да­ла, долж­на вам ска­зать, но раз­ве кто пове­рит бед­ной ста­рой жен­щине, сто­я­щей одной ногой в моги­ле? И вы тоже не пове­ри­те — никто не верит…

Ну и что я мог в этой свя­зи поду­мать? Воз­мож­но, пра­ва была ее дочь, когда, про­во­жая меня до две­рей, ска­за­ла: — Не обра­щай­те вни­ма­ния на мами­ну бол­тов­ню. У нее тяже­лый ате­ро­скле­роз, от кото­ро­го она вре­ме­на­ми кажет­ся совсем поло­ум­ной.

Одна­ко я отнюдь не был скло­нен счи­тать мис­сис Коб­бет, поло­ум­ной, ибо, когда она гово­ри­ла, ее бле­стя­щие гла­за ост­ро погля­ды­ва­ли в мою сто­ро­ну, как если бы втайне насла­жда­лась какой-то извест­ной лишь ей одной шут­кой, при­чем столь гран­ди­оз­ной и зага­доч­ной, что даже самые при­бли­зи­тель­ные ее очер­та­ния были недо­ступ­ны разу­ме­нию ее бли­зо­ру­кой и мрач­ной доче­ри-сидел­ки.

Меж­ду тем, меня, каза­лось, на каж­дом шагу под­сте­ре­га­ли разо­ча­ро­ва­ния.

С несколь­ких деля­нок инфор­ма­ции я смог собрать уро­жай, нена­мно­го пре­вы­шав­ший то, что дава­ла любая из них. Газет­ные досье, биб­лио­те­ки, запи­си — все фак­ты, кото­рые мне уда­лось обна­ру­жить в них, сво­ди­лись лишь к дате: построй­ки дома — 1697, и к дате смер­ти док­то­ра Жана-Фран­с­уа Шарье­ра. Если исто­рия горо­да и хра­ни­ла в сво­их анна­лах смерть еще како­го-то, вто­ро­го Шарье­ра, то о ней не сохра­ни­лось абсо­лют­но ника­ких офи­ци­аль­ных запи­сей. Мне пред­став­ля­лось про­сто непо­сти­жи­мым, что смерть сра­зи­ла так­же всех осталь­ных чле­нов семьи док­то­ра, при­чем все они как один скон­ча­лись рань­ше послед­не­го жиль­ца дома по Бене­фит-стрит. Как я ни ломал голо­ву над этой загад­кой, полу­ча­лось, что дело обсто­я­ло имен­но так, посколь­ку для иных пред­по­ло­же­ний у меня попро­сту не было ника­ких осно­ва­ний.

Был, прав­да, еще один допол­ни­тель­ный факт, а имен­но фото­порт­рет док­то­ра, кото­рый я, мож­но ска­зать, слу­чай­но обна­ру­жил в доме. Несмот­ря на то, что под застек­лен­ным кус­ком кар­то­на, висев­шим в самом даль­нем и весь­ма труд­но­до­ступ­ном углу ком­на­ты верх­не­го эта­жа, ника­кой таб­лич­ки с его фами­ли­ей как тако­вой не было, одна­ко кра­со­вав­ши­е­ся сни­зу отчет­ли­вые ини­ци­а­лы “Ж.Ф.Ш.” гово­ри­ли сами за себя. На сним­ке был запе­чат­лен аскет с худо­ща­вым, широ­ко­ску­лым лицом, укра­шен­ным чуть рас­тре­пан­ной коз­ли­ной бород­кой; блед­ные щеки вва­ли­лись, а тем­ные гла­за слов­но горе­ли иду­щим изнут­ри пла­ме­нем, что лишь уси­ли­ва­ло впе­чат­ле­ние край­ней измож­ден­но­сти и чуть ли не смер­тель­ной болез­нен­но­сти это­го чело­ве­ка.

За отсут­стви­ем дру­гих источ­ни­ков инфор­ма­ции мне не оста­ва­лось ниче­го ино­го, кро­ме как обра­тить­ся к газе­там и кни­гам, лежав­шим в каби­не­те и лабо­ра­то­рии Шарье­ра. Дело в том, что, пре­бы­вая досе­ле в погоне за све­де­ни­я­ми о про­шлом покой­но­го хирур­га, я как-то обо­шел вни­ма­ни­ем сам дом, одна­ко затем понял, что наста­ло вре­мя сме­нить направ­ле­ние сво­их поис­ков, и пото­му чуть ли не целы­ми сут­ка­ми про­си­жи­вал в сво­ей вре­мен­ной оби­те­ли.

Воз­мож­но, имен­но в резуль­та­те подоб­но­го доб­ро­воль­но­го зато­че­ния я доволь­но ско­ро начал ост­ро ощу­щать весь­ма необыч­ную атмо­сфе­ру, некую ауру это­го дома — как в физи­че­ском, так и пси­хо­ло­ги­че­ском смыс­ле это­го сло­ва.

Супру­же­ская чета, кото­рая смог­ла про­жить здесь все­го лишь один месяц, после чего поспеш­но съе­ха­ла, воз­мож­но, неволь­но спро­во­ци­ро­ва­ла меня на то, что я так­же начал под­ме­чать спе­ци­фи­че­ский запах это­го дома; имен­но сей­час я вне­зап­но стал отда­вать себе отчет в том, что с неве­до­мой преж­де отчет­ли­во­стью раз­ли­чаю напол­няв­шие его раз­но­об­раз­ные аро­ма­ты, неко­то­рые из кото­рых, как под­ска­зы­вал мне мой опыт, были при­су­щи ста­рин­ным домам вооб­ще, тогда как отдель­ные были совер­шен­но незна­ко­мы­ми. Это был тот запах, кото­рый я уже неод­но­крат­но встре­чал в сво­ей жиз­ни — в зоо­пар­ках, на боло­тах, непо­да­ле­ку от боль­ших, застой­ных луж, — и кото­рый с осо­бой настой­чи­во­стью ука­зы­вал на при­сут­ствие побли­зо­сти тех или иных реп­ти­лий. Я не исклю­чал воз­мож­но­сти того, что реп­ти­лии дей­стви­тель­но сбе­га­лись со все­го горо­да в сад док­то­ра, кото­рый являл­ся для них свое­об­раз­ным раем, но мог­ли ли они суще­ство­вать там в таком гро­мад­ном коли­че­стве, что сво­им запа­хом напол­ни­ли бук­валь­но весь дом? Несмот­ря на все мои неустан­ные уси­лия, мне так и не уда­лось уста­но­вить источ­ник это­го запа­ха — ни вне дома, ни внут­ри его, — а одна­жды сло­жив­ше­е­ся у меня впе­чат­ле­ние, что он исхо­дит из древ­не­го колод­ца, разу­ме­ет­ся, яви­лось все­го лишь резуль­та­том неко­е­го само­вну­ше­ния.

И все же запах сохра­нял­ся, при­чем ста­но­вил­ся осо­бен­но замет­ным вся­кий раз, когда начи­нал­ся дождь, соби­рал­ся туман или на тра­ву выпа­да­ла роса, одним сло­вом, когда в атмо­сфер­ном воз­ду­хе повы­ша­лась влаж­ность. В самом доме так­же ощу­ща­лась сырость, на что, кста­ти, ука­зы­ва­ли и преды­ду­щие жиль­цы, и я вско­ре понял, что они не оши­ба­лись. Есте­ствен­но, мне это тоже осо­бой радо­сти не достав­ля­ло, хотя и бес­по­ко­и­ло гораз­до мень­ше, неже­ли дру­гие весь­ма спе­ци­фи­че­ские осо­бен­но­сти дома.

Одна­жды мне даже пока­за­лось, что мое втор­же­ние в каби­нет и лабо­ра­то­рию покой­но­го хозя­и­на дома вызва­ло со сто­ро­ны послед­не­го (его духа?) свое­об­раз­ный про­тест, посколь­ку чуть ли не на сле­ду­ю­щий день после это­го у меня нача­лись доволь­но стран­ные гал­лю­ци­на­ции, повто­ряв­ши­е­ся с досад­ной регу­ляр­но­стью. То мне вдруг по ночам слы­шал­ся доно­сив­ший­ся из сада соба­чий лай; то начи­на­ло мере­щить­ся, что под окна­ми дома бро­дит какое-то объ­ятое вечер­ни­ми сумер­ка­ми сог­бен­ное, чем-то похо­жее на реп­ти­лию суще­ство. Виде­ния эти не пре­кра­ща­лись, но и я так­же про­дол­жал отно­сить­ся к ним как к сво­е­го рода иллю­зи­ям — вплоть до той самой роко­вой ночи, когда, рас­слы­шав отда­лен­ный звук како­го-то бул­ты­ха­ния в саду, я, испы­ты­вая жут­ко­ва­тое ощу­ще­ние, что кро­ме меня в доме есть кто-то еще, проснул­ся, наки­нул халат, сунул ноги в шле­пан­цы и поспе­шил в каби­нет.

То, что я вооб­ще проснул­ся посре­ди ночи, несо­мнен­но, яви­лось резуль­та­том мое­го зна­ком­ства с бума­га­ми покой­но­го док­то­ра Шарье­ра. На какое-то мгно­ве­ние я был убеж­ден в том, что все это явля­ет­ся пло­дом мое­го соб­ствен­но­го кош­ма­ра, одна­ко боко­вым зре­ни­ем неожи­дан­но заме­тил про­мельк­нув­шую тень незван­но­го при­шель­ца — а тако­вой дей­стви­тель­но побы­вал в каби­не­те, и ушел отту­да, при­хва­тив с собой кое-что из лич­ных вещей Шарье­ра. На осно­ва­нии того, что я, все еще не окон­ча­тель­но проснув­шись, смог раз­гля­деть в туск­лом жел­то­ва­том све­те висев­шей над голо­вой и горев­шей всю ночь лам­пы, мне пока­за­лось, что это было какое-то свер­ка­ю­щее, отли­ва­ю­щее чер­ным блес­ком суще­ство, кото­рое было оде­то в некое подо­бие плот­но обле­га­ю­ще­го костю­ма, изго­тов­лен­но­го из гру­бо­го чер­но­го мате­ри­а­ла. Видел я его все­го какое-то мгно­ве­ние, преж­де чем он выскольз­нул через окно в ноч­ную темень сада, и был уже готов бро­сить­ся за ним сле­дом, одна­ко в этот момент мое вни­ма­ние было отвле­че­но тем, что я уви­дел перед собой.

На том месте, где сто­ял при­ше­лец, вид­не­лись неров­ные отпе­чат­ки чело­ве­че­ских ног — мок­рых и необы­чай­но широ­ких, при­чем на его боль­ших паль­цах рос­ли настоль­ко длин­ные и, похо­же, загну­тые кни­зу ног­ти, что они даже оста­ви­ли на полу харак­тер­ные вдав­лен­ные отме­ти­ны. В том месте, где этот субъ­ект сто­ял, скло­нив­шись над бума­га­ми, так­же оста­лись сле­ды вла­ги, при­чем над всем этим висел густой, едкий мускус­ный запах, кото­рый я уже начал вос­при­ни­мать как некую неотъ­ем­ле­мую часть все­го дома, хотя на сей раз он ока­зал­ся настоль­ко силь­ным, что я едва не лишил­ся созна­ния от подоб­ной жут­кой вони, Одна­ко жела­ние взгля­нуть на бума­ги док­то­ра пере­си­ли­ло мой страх. В тот момент един­ствен­ное объ­яс­не­ние слу­чив­ше­му­ся, пока­зав­ше­е­ся мне к тому же вполне умест­ным и логич­ным, заклю­ча­лось в том, что кто-то из сосе­дей, дав­но зата­ив­ший зло­бу на Шарье­ра и доби­вав­ший­ся сно­са его дома, после купа­ния решил непро­шен­ным заявить­ся к нему в гости. Разу­ме­ет­ся, подоб­ная вер­сия была во мно­гом при­тя­ну­та за уши, но раз­ве мог я в тот момент най­ти что-нибудь более убе­ди­тель­ное? Думаю, что нет.

Что же каса­ет­ся бумаг, то неко­то­рые из них, несо­мнен­но, исчез­ли. К сча­стью, они ока­за­лись из той стоп­ки, кото­рую я уже успел про­смот­реть, и лежа­ли отдель­но, хотя и были раз­ло­же­ны не все­гда по поряд­ку. Я терял­ся в догад­ках, зачем они мог­ли кому-то пона­до­бить­ся раз­ве что кто-то, подоб­но мне, так­же инте­ре­со­вал­ся пер­со­ной док­то­ра, что­бы впо­след­ствии зате­ять с его адво­ка­та­ми судеб­ную тяж­бу?

С дру­гой сто­ро­ны, во всех этих бума­гах содер­жа­лись лишь подроб­ные запи­си отно­си­тель­но про­дол­жи­тель­но­сти жиз­ни кро­ко­ди­лов и алли­га­то­ров, рав­но как и реп­ти­лий в целом. Кста­ти, к тому вре­ме­ни мне уже ста­ло совер­шен­но ясно, что покой­ный док­тор изу­чал про­бле­му дол­го­жи­тель­ства реп­ти­лий чуть ли не с настой­чи­во­стью одер­жи­мо­го и с явным при­це­лом на то, что­бы иссле­до­вать воз­мож­ность про­дле­ния свое соб­ствен­ной жиз­ни. Вме­сте с тем, я не обна­ру­жил в его бума­гах ниче­го тако­го, что поз­во­ля­ло бы судить, насколь­ко ему уда­лось разо­брать­ся с дан­ным вопро­сом, хотя одна­жды слу­чай­но и наткнул­ся на две или три доволь­но подо­зри­тель­ные запи­си о каких-то про­ве­ден­ных “опе­ра­ци­ях” — на ком имен­но, не ука­зы­ва­лось, — явно с целью про­длить жизнь паци­ен­та.

Сре­ди запи­сей док­то­ра мне попа­да­лись и такие, кото­рые хотя и были свя­за­ны с ана­ло­гич­ной тема­ти­кой, одна­ко, по край­ней мере на мой взгляд, все же отли­ча­лись от преды­ду­щих более или менее науч­ных иссле­до­ва­ний про­бле­мы дол­го­жи­тель­ства реп­ти­лий. В этих запи­сях содер­жа­лись упо­ми­на­ния о неких зага­доч­ных мифо­ло­ги­че­ских суще­ствах одно из них назы­ва­лось “Цтул­ху”, а дру­гое “Дэгон”, — кото­рые, будучи про­дук­том какой-то совер­шен­но неиз­вест­ной мне мифо­ло­гии, яко­бы оби­та­ли в море. Кро­ме того, в них упо­ми­на­лись некие суще­ства (или люди?), так­же исклю­чи­тель­но дол­го­жи­те­ли, кото­рые при­слу­жи­ва­ли древним богам, име­но­вав­шим­ся “Глу­бо­ко­вод­ны­ми” — ско­рее все­го, ам

фиби­ям, оби­тав­шим на дне морей. Сре­ди запи­сей мне попа­да­лись и фото­гра­фии древ­них моно­лит­ных ста­туй, изоб­ра­жав­ших чудо­вищ­ных и отвра­ти­тель­ных на вид дои­сто­ри­че­ских яще­ров, и имев­ших под­пись: “В.побережье ос.Хиваоа, Мар­киз­ские о‑ва. Объ­ект покло­не­ния?”; на дру­гих же были изоб­ра­же­ны тотем­ные стол­бы с севе­ро-запад­но­го побе­ре­жья Индии, так же напо­ми­нав­шие зло­ве­щих реп­ти­лий и поме­чен­ных: “Индий­ский тотем ква­ки­ут­лов. Ана­ло­гич. тому, кот.был воз­двиг­нут индей­ца­ми-тлин­ги­та­ми”. Как мне тогда пока­за­лось, эти стран­ные запи­си крас­но­ре­чи­во ука­зы­ва­ли на тот факт, что в круг инте­ре­сов док­то­ра Шарье­ра наря­ду со стро­го науч­ны­ми изыс­ка­ни­я­ми вхо­ди­ли так­же все­воз­мож­ные древ­ние таин­ства и обря­ды ста­рин­ных кол­ду­нов, рав­но как и их при­ми­тив­ные веро­ва­ния, изу­че­ние кото­рых мог­ло спо­соб­ство­вать дости­же­нию им завет­ной цели.

В чем заклю­ча­лась эта самая цель, мне было совер­шен­но ясно. Про­бле­ма дол­го­жи­тель­ства инте­ре­со­ва­ла док­то­ра отнюдь не толь­ко в ака­де­ми­че­ском плане. Нет, ему очень хоте­лось про­длить так­же свою соб­ствен­ную жизнь. В остав­лен­ных им после себя запи­сях содер­жа­лись неко­то­рые помет­ки, ука­зы­вав­шие на то, что, по край­ней мере, в неко­то­рых аспек­тах ему уда­лось добить­ся таких резуль­та­тов, на кото­рые он не рас­счи­ты­вал даже в самых буй­ных фан­та­зи­ях. Надо ска­зать, что дан­ное откры­тие несколь­ко встре­во­жи­ло меня, посколь­ку оно вновь напом­ни­ло стран­ную исто­рию того, “пер­во­го” Жана-Фран­с­уа Шарье­ра, так­же хирур­га, послед­ние годы жиз­ни и сама смерть кото­ро­го были напол­не­ны для меня таки­ми же загад­ка­ми, как и рож­де­ние и юность “вто­ро­го” док­то­ра Шарье­ра, скон­чав­ше­го­ся в Про­ви­ден­се в 1927 году.

Нель­зя ска­зать, что­бы собы­тия той ночи осо­бен­но силь­но испу­га­ли меня, одна­ко я все же при­об­рел в ору­жей­ном мага­зине подер­жан­ный пара­бел­лум, а так­же обза­вел­ся новым фона­рем, посколь­ку совер­шен­но не пола­гал­ся на лам­пу, кото­рая в ту ночь не столь­ко помог­ла, сколь­ко поме­ша­ла мне в моих поис­ках.

При этом я исхо­дил из пред­по­ло­же­ния, что если в тот раз ко мне в дом дей­стви­тель­но заявил­ся кто-то из сосе­дей, то уне­сен­ные им бума­ги лишь подо­гре­ют его любо­пыт­ство, а пото­му рано или позд­но сле­ду­ет ожи­дать его повтор­но­го визи­та. Я наме­ре­вал­ся осно­ва­тель­но под­го­то­вить­ся к тако­му ходу собы­тий, и, коль ско­ро Мне суж­де­но было вновь столк­нуть­ся с субъ­ек­том, пося­га­ю­щим на арен­ду­е­мую мною тер­ри­то­рию, был готов без коле­ба­ний пустить в ход ору­жие, если, конеч­но, моя попыт­ка задер­жать непро­шен­но­го гостя, как гово­рит­ся, мир­ны­ми сред­ства­ми, не возы­ме­ет жела­е­мо­го резуль­та­та.

Разу­ме­ет­ся, не сто­ит излишне рас­про­стра­нять­ся на тот счет, что я искренне рас­счи­ты­вал по воз­мож­но­сти избе­жать кро­во­про­ли­тия.

Сле­ду­ю­щим вече­ром я воз­об­но­вил рабо­ту с бума­га­ми и кни­га­ми док­то­ра Шарье­ра. Солид­ные фоли­ан­ты, несо­мнен­но, ранее при­над­ле­жа­ли пред­кам покой­но­го, посколь­ку мно­гие из них были дати­ро­ва­ны про­шлы­ми сто­ле­ти­я­ми.

Сре­ди них ока­зал­ся и фран­цуз­ский пере­вод англий­ско­го тру­да неко­е­го Р.

Вай­сма­на, что в оче­ред­ной раз кос­вен­но ука­зы­ва­ло на суще­ство­ва­ние некой свя­зи меж­ду док­то­ром Жаном-Фран­с­уа Шарье­ром, учив­шим­ся в Пари­же под име­нем Вай­сма­на, и его тез­кой и одно­фа­миль­цем, кото­рый вплоть до недав­не­го вре­ме­ни про­жи­вал в нахо­див­шем­ся в шта­те РодАй­ленд горо­де Про­ви­денс.

В сво­ей мас­се это были совер­шен­но раз­но­род­ные кни­ги, напи­сан­ные на самых раз­ных язы­ках — от фран­цуз­ско­го до араб­ско­го. Назва­ния боль­шин­ства из них я не мог даже про­чи­тать, хотя и вла­дел фран­цуз­ским и был поверх­ност­но зна­ком с неко­то­ры­ми дру­ги­ми роман­ски­ми язы­ка­ми. В то вре­мя я не имел ни малей­ше­го пред­став­ле­ния о таких тво­ре­ни­ях как {“Неве­до­мые куль­ты”} фон Юнзта, хотя и пред­по­ло­жил, что это было чем- то вро­де {“Куль­тов вам­пи­ров”} гра­фа д’Эр­лет­та, посколь­ку на пол­ке они сто­я­ли рядом. В то же вре­мя, кни­ги на зоо­ло­ги­че­ские темы сосед­ство­ва­ли с мас­сив­ны­ми тома­ми по исто­рии древ­них куль­тур, имев­ши­ми такие назва­ния как {“К вопро­су о вза­и­мо­от­но­ше­ни­ях наро­дов Поли­не­зии и индий­ских куль­тур южно-аме­ри­кан­ско­го кон­ти­нен­та (на при­ме­ре Перу)”, “Пна­ко­ти­че­ские ману­скрип­ты”, “Крип­то­гра­фи­ка”} Сик­нес­са, {“Демо­но­ло­гия”} Реми­ги­уса, {“Век яще­ров”} Бэн­фор­та, под­шив­ки {“Эйл­с­бэ­ри Трэн­скрипт”} и эрк­хам­ской {“Газетт”}, и тому подоб­ное. Неко­то­рые из книг, несо­мнен­но, пред­став­ля­ли собой боль­шую цен­ность, посколь­ку были изда­ны где-то в пери­од г 1670 по 1820 годы, и хотя явно нес­ли на себе сле­ды было­го упо­треб­ле­ния, все еще пре­бы­ва­ли в отно­си­тель­но хоро­шем состо­я­нии.

Одна­ко даже эти кни­ги очень мало помо­га­ли в моих поис­ках. Вспо­ми­ная о том пери­о­де сво­ей жиз­ни, я пола­гаю, что если бы тогда озна­ко­мил­ся с ними более деталь­но, то смог бы узнать гораз­до боль­ше, чем узнал в дей­стви­тель­но­сти; не зря, види­мо, люди гово­рят, что слиш­ком боль­шо­го зна­ния не быва­ет, тогда как знать мало под­час быва­ет даже хуже, чем не знать вовсе.

Как бы то ни было, вско­ре я отло­жил все эти кни­ги в сто­ро­ну, посколь­ку неожи­дан­но обна­ру­жил на одной из полок зажа­тую меж­ду тома­ми тол­стую тет­радь: не то жур­нал, не то днев­ник. Запи­си в ней были сде­ла­ны мел­ким коря­вым почер­ком, опре­де­лен­но при­над­ле­жав­шим покой­но­му хирур­гу, и несмот­ря на воз­раст пер­вых стра­ниц, все были испол­не­ны одной и той же рукой, на осно­ва­нии чего я пред­по­ло­жил, что док­тор Шарьер спе­ци­аль­но рас­по­ла­гал их в неко­ем хро­но­ло­ги­че­ском поряд­ке. В тет­ра­ди име­лась не толь­ко тек­сто­вая инфор­ма­ция: неко­то­рые запи­си были иллю­стри­ро­ва­ны при­ми­тив­ны­ми, хотя и доволь­но доход­чи­вы­ми рисун­ка­ми, как это под­час встре­ча­ет­ся в неза­мыс­ло­ва­тых рабо­тах худож­ни­ков-люби­те­лей.

Уже на самой пер­вой стра­ни­це это­го пере­пле­тен­но­го вруч­ную ману­скрип­та я натолк­нул­ся на запись: “1851. Эрк­хам. Асеф Гоуди, Гл‑е”, рядом с кото­рой поме­щал­ся рису­нок, оче­вид­но, это­го само­го Гоуди. Осо­бен­но бро­са­лись в гла­за неко­то­рые его чер­ты по сути сво­ей ско­рее при­су­щие зем­но­вод­ным, чем людям: неесте­ствен­но широ­кий рот, стран­ные кожи­стые губы, очень низ­кий лоб, покры­тые, пере­пон­кой гла­за, какая- то сплюс­ну­тая физио­но­мия, что, в сво­ей сово­куп­но­сти, при­да­ва­ло все­му его обли­ку какой-то лягу­ша­чий вид. Рису­нок зани­мал

боль­шую часть стра­ни­цы, а сопро­вож­дав­шая его крат­кая запись, как я понял, обо­зна­ча­ла место встре­чи с этим чело­ве­ко­об­раз­ным типом (не мог­ло ли зага­доч­ное “Гл‑е” озна­чать сло­во “Глу­бо­ко­вод­ные”, кото­рое уже попа­да­лось мне в преды­ду­щих бума­гах?) Док­тор Шарьер, несо­мнен­но, разыс­ки­вал подоб­ных типов чуть ли не по все­му све­ту, желая не толь­ко удо­сто­ве­рить­ся в пра­виль­но­сти сво­их иссле­до­ва­ний, но и под­твер­дить суще­ство­вав­шую у него гипо­те­зу о том, что ему удаст­ся обна­ру­жить таких людей, кото­рыебы име­ли неко­то­рое род­ство с зем­но­вод­ны­ми, а сле­до­ва­тель­но, и с яще­ро­по­доб­ны­ми суще­ства­ми.

Встре­ча­лись в тет­ра­ди и, само­сто­я­тель­ные, — лишен­ные иллю­стра­ций запи­си, боль­шин­ство из кото­рых были пре­дель­но лако­нич­ны­ми и мало­по­нят­ны­ми.

В самом деле, что я мог извлечь из такой, напри­мер, инфор­ма­ции?

“1857. Сэн-Авгу­стин. Ген­ри Бишоп. Кожа чешуй­ча­тая, но не как у рыб.

Утвер­жда­ет, что ему 107 лет. Про­цес­сы рас­па­да не наблю­да­ют­ся. Все орга­ны чувств рабо­та­ют нор­маль­но. Пред­ки неиз­вест­ны (кро­ме того, что зани­ма­лись тор­гов­лей в Поли­не­зии).

1861. Чарль­стон. Семья Баль­за­ка. Руки покры­ты кор­кой. Стро­е­ние ниж­ней челю­сти сдво­ен­ное, что харак­тер­но для всех чле­нов семьи. Антон, 117 лет.
1862. Анна, 109. Тос­ку­ет, когда ока­зы­ва­ет­ся дале­ко от воды.

1863. Иннс­маут. Семьи Мар­ша, Уэй­та, Эли­о­та, Джилм­эна. Капи­тан Обед Марш тор­го­вал с Поли­не­зи­ей, женил­ся на поли­не­зий­ке. У всех чер­ты лица ана­ло­гич­ны опи­сан­но­му выше Асе­фу Гоуди. Ведут пре­иму­ще­ствен­но замкну­тый образ жиз­ни. Жен­щи­ны ред­ко выхо­дят на ули­цу, одна­ко по ночам часто купа­ют­ся — всей семьей пла­ва­ют к рифу Дья­во­ла. Осталь­ные горо­жане почти не выхо­дят из сво­их домов. Связь с Гл-ми очень силь­ная. Явные парал­ле­ли меж­ду Иннс­мау­том и Пона­пе. Покло­не­ние каким-то язы­че­ским богам.
1864. Джед Прайс, бала­ган­ный артист. Высту­па­ет под име­нем “Чело­век-кро­ко­дил”. Внеш­ность типич­но яще­ро­по­доб­ная. Худая, удли­нен­ная ниж­няя челюсть. Зубы на кон­цах яко­бы заост­ре­ны, хотя труд­но про­ве­рить, от при­ро­ды или сам спе­ци­аль­но под­то­чил.”

Осталь­ные запи­си в жур­на­ле были выдер­жа­ны при­мер­но в таких же тонах.

Систе­ма­ти­зи­ро­ва­ны они были пре­иму­ще­ствен­но по гео­гра­фи­че­ско­му прин­ци­пу — име­лись помет­ки, отно­ся­щи­е­ся к Кана­де, Мек­си­ке, а так­же к восточ­но­му побе­ре­жью Север­ной Аме­ри­ки. Таким обра­зом, Жан-Фран­с­уа Шарьер все более пред­ста­вал пере­до мной чело­ве­ком, одер­жи­мым весь­ма стран­ной иде­ей — най­ти дока­за­тель­ства дол­го­жи­тель­ства отдель­ных чело­ве­че­ских существ, яко­бы име­ю­щих неко­то­рое род­ство с яще­ро­по­доб­ны­ми или зем­но­вод­ны­ми пред­ка­ми.

Нель­зя было не заме­тить, что чис­ло под­твер­жде­ний его гипо­те­зы посте­пен­но рос­ло, если, конеч­но, все это были дей­стви­тель­но досто­вер­ные фак­ты, а не при­укра­шен­ные све­де­ния о людях, име­ю­щих те или иные физио­ло­ги­че­ские дефек­ты. И все же сле­до­ва­ло при­знать, что хирург не столь уж часто выхо­дил за пре­де­лы одних лишь дога­док. Как мне пред­став­ля­лось, свя­зу­ю­щие зве­нья меж­ду попа­дав­ши­ми в его поле зре­ния раз­лич­ны­ми экзем­пля­ра­ми подоб­ных существ и тем, что когда-либо суще­ство­ва­ло на зем­ле, он искал в трех весь­ма узких и доволь­но свое­об­раз­ных отрас­лях зна­ния.

Наи­бо­лее близ­кой и хоро­шо изу­чен­ной из них была почерп­ну­тая из негри­тян­ско­го фольк­ло­ра леген­да о так назы­ва­е­мых “воду”; сле­ду­ю­щим источ­ни­ком явля­лись риту­аль­ные обря­ды покло­не­ния живот­ным в древ­нем Егип­те; и, нако­нец — и это было наи­бо­лее важ­ная сфе­ра, если судить по запи­сям док­то­ра — све­де­ния, имев­шие отно­ше­ние к совер­шен­но чуж­дой нам куль­ту­ре, по воз­рас­ту не усту­пав­шей, а то и пре­вос­хо­див­шей саму Зем­лю, и вклю­чав­шей в себя древ­ней­ших Стар­ших Богов, нахо­див­ших­ся в непри­ми­ри­мом и к тому же крайне затяж­ном кон­флик­те с так назы­ва­е­мы­ми Ста­ро­жи­ла­ми, имев­ши­ми такие име­на как Цтул­ху, Хастур, Йог-Сатот, Шуб-Ниг­гу­рат и Ньяр­латхо­теп, кото­рым, в свою оче­редь, под­чи­ня­лись не менее стран­ные суще­ства, такие как обе­зья­но­по­доб­ные Чо-Чо, Глу­бо­ко­вод­ные, шан­та­ки, сви­ре­пые снеж­ные люди и дру­гие. Неко­то­рые из них похо­ди­ли на неких пер­во­быт­ных людей, тогда как дру­гие либо пред­став­ля­ли собой сво­е­го рода мутан­тов, либо вооб­ще не име­ли к людям ника­ко­го отно­ше­ния.

Все эти пло­ды изыс­ка­ний док­то­ра Шарье­ра ока­зы­ва­ли на меня поис­ти­не заво­ра­жи­ва­ю­щее воз­дей­ствие, хотя ника­ких убе­ди­тель­ных и, тем более, неопро­вер­жи­мых дока­за­тельств в под­твер­жде­ние сво­ей тео­рии он не при­во­дил. В куль­те “воду” дей­стви­тель­но были неко­то­рые ссыл­ки на яще­ро­по­доб­ных тва­рей; что-то похо­жее встре­ча­лось и в рели­ги­оз­ных веро­ва­ни­ях древ­них егип­тян; нако­нец, выска­зы­ва­лись доволь­но тем­ные, но одно­вре­мен­но любо­пыт­ные пред­по­ло­же­ния, касав­ши­е­ся ана­ло­гич­ных созда­ний в мифах о Цтул­ху, кото­рые ухо­ди­ли в сво­ем исто­ри­че­ском раз­ви­тии намно­го даль­ше обыч­ных кро­ко­ди­лов и гавиа­лов, и вклю­ча­ли в себя тира­но­зав­ров, брон­то­зав­ров, мега­ло­зав­ров и дру­гих реп­ти­лий мезо­зой­ско­го пери­о­да.

В допол­не­ние к этим весь­ма инте­рес­ным замет­кам я обна­ру­жил так­же ряд диа­грамм, свя­зан­ных с каки­ми-то весь­ма стран­ны­ми опе­ра­ци­я­ми, суть кото­рых я в то вре­мя тол­ком не пони­мал. Они были, как мне пока­за­лось, ско­пи­ро­ва­ны из древ­них тек­стов, в част­но­сти, из доволь­но часто встре­чав­ше­го­ся в запи­сях док­то­ра тру­да Людви­га Прин­на “Тай­ны при­ми­тив­ных наро­дов”, тогда как дру­гие пер­во­ис­точ­ни­ки оста­ва­лись для меня совер­шен­но неиз­вест­ны­ми. Сами опе­ра­ции пред­став­ля­ли собой нечто неслы­хан­ное, если иметь в виду, что про­во­ди­лись они исклю­чи­тель­но на лице. Напри­мер, при одной из них на коже дела­лась мас­са мел­ких над­ре­зов, яко­бы давав­ших ей “воз­мож­ность рас­ти”, посколь­ку уве­ли­чи­ва­лась сте­пень рас­тя­жи­мо­сти кож­но­го покро­ва; при дру­гой же ткань в ниж­ней части позво­ноч­ни­ка про­сто иссе­ка­лась, что­бы обес­пе­чить про­стран­ство для “удли­не­ния хво­сто­вых костей”. То, что пред­ла­га­лось на этих диа­грам­мах, было слиш­ком труд­ным для нор­маль­но­го чело­ве­че­ско­го вос­при­я­тия, одна­ко имен­но это состав­ля­ло сущ­ность тех иссле­до­ва­ний, кото­рые док­тор Шарьер про­во­дил на про­тя­же­нии мно­гих лет. В этой свя­зи ста­но­ви­лись вполне понят­ны­ми при­чи­ны его затвор­ни­че­ско­го обра­за жиз­ни, посколь­ку подоб­но­го рода иссле­до­ва­ния, конеч­но же, мож­но было про­во­дить лишь в глу­бо­кой тайне, дабы не навлечь на себя пре­зре­ние и насмеш­ки сво­их кол­лег по про­фес­сии.

Попа­да­лись сре­ди бумаг и такие запи­си, кото­рые не мог­ли быть ни чем иным как опи­са­ни­ем экс­пе­ри­мен­тов, про­ве­ден­ных самим авто­ром. Харак­тер­но, что все те из них, кото­рые были дати­ро­ва­ны пери­о­дом до 1850 года, были испол­не­ны явно рукой док­то­ра Шарье­ра, на осно­ва­нии чего — если толь­ко он не цити­ро­вал резуль­та­ты опы­тов дру­гих иссле­до­ва­те­лей — мож­но было сде­лать вывод, что ко вре­ме­ни сво­ей смер­ти ему было намно­го более вось­ми­де­ся­ти лет, при­чем настоль­ко, что при одной лишь мыс­ли о его воз­расте меня про­сто бро­са­ло в жар, и я неволь­но начи­нал поду­мы­вать о том, “пер­вом” Шарье­ре, кото­рый суще­ство­вал задол­го до “вто­ро­го”.

Таким обра­зом, науч­ное кре­до док­то­ра Шарье­ра мож­но было сфор­му­ли­ро­вать как гипо­те­ти­че­скую веру в то, что посред­ством опре­де­лен­ных хирур­ги­че­ских опе­ра­ций, вку­пе с неко­то­ры­ми ины­ми необыч­ны­ми про­це­ду­ра­ми само­го жут­ко­го свой­ства, чело­ве­че­ское суще­ство мог­ло обре­сти дол­го­ле­тие, сопо­ста­ви­мое с дол­го­ле­ти­ем иско­па­е­мых яще­ров. Ины­ми сло­ва­ми, к обыч­но­му цик­лу чело­ве­че­ской жиз­ни мож­но было доба­вить еще пол­то­ра, а то и два сто­ле­тия, а с уче­том пери­о­да пре­бы­ва­ния испы­ту­е­мо­го в полу­бес­со­зна­тель­ном состо­я­нии в усло­ви­ях повы­шен­ной влаж­но­сти, необ­хо­ди­мо­го для сво­е­го рода “дозре­ва­ния”, чело­век мог со вре­ме­нем как бы зано­во появить­ся на свет, хотя и в несколь­ко изме­нен­ном виде, что­бы начать новый жиз­нен­ный цикл, кото­рый, бла­го­да­ря про­изо­шед­шим физио­ло­ги­че­ским изме­не­ни­ям, будет в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни отли­чать­ся от преж­не­го.

В целях под­твер­жде­ния сво­ей тео­рии док­тор Шарьер нако­пил зна­чи­тель­ное чис­ло леген­дар­ных повест­во­ва­ний, опре­де­лен­ное коли­че­ство фак­ти­че­ско­го мате­ри­а­ла, а так­же весь­ма сомни­тель­ные отче­ты о все­воз­мож­ных чело­ве­че­ских мута­ци­ях, яко­бы имев­ших место за две­сти девя­но­сто один год — чис­ло это при­об­ре­ло для меня гораз­до боль­ший смысл, после того, как я под­счи­тал, что ров­но столь­ко про­шло от года рож­де­ния “пер­во­го” док­то­ра Шарье­ра до даты смер­ти “вто­ро­го”. Вме­сте с тем, во всех этих мате­ри­а­лах не было ниче­го, что хотя бы отда­лен­но напо­ми­на­ло кон­крет­ные науч­ные иссле­до­ва­ния, сопро­вож­дав­ши­е­ся соот­вет­ству­ю­щи­ми дока­за­тель­ства­ми — одни лишь наме­ки, рас­плыв­ча­тые пред­по­ло­же­ния и зло­ве­щие догад­ки, впро­чем, вполне спо­соб­ные заро­дить в душе досу­же­го чита­те­ля ужас­ные сомне­ния и смут­ные виде­ния, увы, явно недо­ста­точ­ные для того, что­бы вызвать инте­рес серьез­ных и солид­ных уче­ных.

Я не знаю, насколь­ко дале­ко зашел бы в изу­че­нии дея­тель­но­сти док­то­ра Шарье­ра, посколь­ку в этот про­цесс неожи­дан­но вкра­лось одно доволь­но стран­ное обсто­я­тель­ство. Более того, не будь оно столь ужас­ным и шоки­ру­ю­щим, что заста­ви­ло меня тот­час же поки­нуть дом по Бене­фит-стрит, я, вполне воз­мож­но, и про­дол­жил бы свои соб­ствен­ные изыс­ка­ния, и не оста­вил бы и сам особ­няк, и все его содер­жи­мое тому неиз­вест­но­му мне един­ствен­но­му наслед­ни­ку покой­но­го хирур­га, кото­ро­му, как я узнал уже позд­нее, так и не суж­де­но было объ­явить­ся, в резуль­та­те чего стро­е­ние это так и оста­лось обре­чен­ным на его после­ду­ю­щий неиз­беж­ный снос город­ски­ми вла­стя­ми.

Одна­жды вече­ром, когда я сидел в каби­не­те и в оче­ред­ной раз пытал­ся про­ана­ли­зи­ро­вать все эти “откры­тия” док­то­ра Шарье­ра, я вне­зап­но обна­ру­жил, что нахо­жусь под чьим-то при­сталь­ным наблю­де­ни­ем, при­чем помог­ло мне это сде­лать то, что люди обыч­но назы­ва­ют “шестым чув­ством”. Не желая обо­ра­чи­вать­ся и тем самым выда­вать себя, я пошел на хит­рость: открыл свои кар­ман­ные часы, чуть при­под­нял их перед собой и, что­бы осмот­реть рас­по­ла­гав­ши­е­ся поза­ди меня окна, исполь­зо­вал как сво­е­го рода зер­ка­ло глад­ко отпо­ли­ро­ван­ную внут­рен­нюю поверх­ность крыш­ки. В одном из них я уви­дел сла­бо осве­щен­ную, но все же доста­точ­но раз­ли­чи­мую, крайне жесто­кую и омер­зи­тель­ную паро­дию на чело­ве­че­ское лицо. Зре­ли­ще это настоль­ко пора­зи­ло меня, что через несколь­ко секунд я не удер­жал­ся и все же обер­нул­ся, что­бы воочию уви­деть то, что отра­зи­лось на крыш­ке моих часов.

В окон­ном про­еме, одна­ко, уже ниче­го не было, раз­ве что про­мельк­ну­ла какая-то тень, но я тот­час же схва­тил лам­пу и бро­сил­ся к окну. В самом ли деле я видел высо­кую, стран­но согну­тую фигу­ру, кото­рая, шар­кая и при­па­дая к зем­ле, нелов­кой поход­кой устре­ми­лась в темень сада? Пожа­луй, это дей­стви­тель­но было так, и все же я нашел в себе силы сдер­жать­ся и не бро­сил­ся за незна­ком­цем в пого­ню, смек­нув, что кто бы он ни был, он опять при­дет, как уже при­хо­дил про­шлой ночью.

Таким обра­зом, я стал ждать, а парал­лель­но с этим обду­мы­вать воз­мож­ные вари­ан­ты объ­яс­не­ния слу­чив­ше­го­ся. Дол­жен при­знать­ся, что во гла­ву спис­ка пред­по­ла­га­е­мых кан­ди­да­тов в непро­шен­ные визи­те­ры я все же поста­вил сосе­дей, дав­но доби­вав­ших­ся сно­са поряд­ком надо­ев­ше­го им дома. Мож­но было пред­по­ло­жить, что подоб­ным обра­зом они хоте­ли напу­гать меня и заста­вить в спеш­ном поряд­ке поки­нуть дом, хотя мог­ли бы и знать, что срок моей арен­ды и так был весь­ма непро­дол­жи­тель­ным. С дру­гой сто­ро­ны, воз­мож­но, им пона­до­би­лось что-то из того, что нахо­ди­лось в каби­не­те, хотя подоб­ный вари­ант пока­зал­ся мне крайне мало­ве­ро­ят­ным, посколь­ку дом про­дол­жи­тель­ное вре­мя пусто­вал и у них было доста­точ­но вре­ме­ни, что­бы обыс­кать его свер­ху дони­зу.

Сле­ду­ет при­знать, что истин­ное объ­яс­не­ние слу­чив­ше­го­ся так ни разу и не при­шло мне в голо­ву. Хотя по нату­ре я не отли­ча­юсь чрез­мер­ным скеп­ти­циз­мом — во вся­ком слу­чае, боль­шим, чем того мож­но было бы ожи­дать от анти­ква­ра, — одна­ко под­лин­ная личи­на мое­го таин­ствен­но­го визи­те­ра так и оста­ва­лась для меня пол­ней­шей загад­кой, несмот­ря на все оби­лие полу­чен­ной ранее инфор­ма­ции, кото­рая дав­но бы натолк­ну­ла любой дру­гой, не столь науч­но орга­ни­зо­ван­ный разум, на вполне кон­крет­ные выво­ды.

Итак, я про­дол­жал сидеть в почти пол­ном мра­ке, и в те мгно­ве­ния более, чем когда-либо ощу­щал при­сут­ствие той самой ауры, витав­шей вокруг и внут­ри ста­ро­го дома покой­но­го хирур­га. Каза­лось, тай­на это­го дома была вполне живой, реаль­ной суб­стан­ци­ей, хотя и без­на­деж­но дале­кой от окру­жав­шей его жиз­ни совре­мен­но­го Про­ви­ден­са. Внут­рен­нее же убран­ство особ­ня­ка было по-преж­не­му про­пи­та­но неиз­быв­ной и вез­де­су­щей влаж­но­стью, к кото­рой при­со­еди­нял­ся зна­ко­мый по зве­рин­цам мускус­ный запах. То был запах рас­па­да ста­ро­го дере­ва и ста­ро­го извест­ня­ка, из кото­ро­го были сло­же­ны сте­ны под­ва­ла, хотя ощу­ща­лось там и кое-что еще — туман­ный намек на при­сут­ствие в поме­ще­нии како­го-то неви­ди­мо­го живот­но­го, при­чем чув­ство это уси­ли­ва­лось бук­валь­но с каж­дой мину­той.

Я про­си­дел так боль­ше часа, когда неожи­дан­но услы­шал доволь­но стран­ный звук.

Пона­ча­лу я даже не понял, что имен­но это было. Какой-то рез­кий, отры­ви­стый то ли хло­пок, то ли щел­чок, вро­де того, кото­рый, как я поче­му-то вспом­нил, ино­гда изда­ют сво­и­ми челю­стя­ми дикие живот­ные, одна­ко я тут же укро­тил свое не к месту разыг­рав­ше­е­ся вооб­ра­же­ние и смек­нул, что это был все­го лишь стук закры­ва­е­мой две­ри. Про­шло еще немно­го вре­ме­ни и моих ушей достиг уже дру­гой звук — кто-то шеле­стел лежав­ши­ми на сто­ле бума­га­ми. Я сидел пора­жен­ный и бук­валь­но оце­пе­нев­ший: полу­ча­лось, что тай­ный гость каким-то обра­зом ухит­рил­ся про­ник­нуть в каби­нет, при­чем столь лов­ко, что я даже не заме­тил его! В сле­ду­ю­щее мгно­ве­ние я вклю­чил фонарь и напра­вил его луч в сто­ро­ну пись­мен­но­го сто­ла.

То, что я уви­дел, было насто­я­щим, безум­ным кош­ма­ром. Там сто­ял не чело­век, а дикая паро­дия на чело­ве­ка. На какое-то мгно­ве­ние я даже опа­сал­ся, что могу лишить­ся рас­суд­ка, одна­ко необ­хо­ди­мость сроч­но­го при­ня­тия каких-то мер, уси­лен­ная ощу­ще­ни­ем острой опас­но­сти, мгно­вен­но при­ве­ла меня в чув­ство, и я четы­ре­жды выстре­лил. Рас­сто­я­ние меж­ду нами было неве­ли­ко, а пото­му у меня не оста­ва­лось ника­ких сомне­ний в том, что все четы­ре пули вон­зи­лись в тело дья­воль­ско­го суще­ства, скло­нив­ше­го­ся в тем­ном каби­не­те над сто­лом док­то­ра Шарье­ра.

О том, что слу­чи­лось потом, у меня, к сча­стью, сохра­ни­лись лишь самые рас­плыв­ча­тые вос­по­ми­на­ния. Сует­ли­вое дви­же­ние по поме­ще­нию бег­ство при­шель­ца — мои неуме­лые попыт­ки пре­сле­до­вать это­го мон­стра… Я и в самом деле ранил его, посколь­ку по полу каби­не­та тянул­ся кро­ва­вый след, Обры­вав­ший­ся у окон­но­го про­ема, через кото­рый он бежал, раз­бив стек­ла и даже сло­мав раму. Сна­ру­жи дома луч фона­ря так­же высве­тил пят­на кро­ви, а пото­му мне не соста­ви­ло боль­шо­го тру­да пре­сле­до­вать зага­доч­но­го гра­би­те­ля.

Но даже и без све­та я вполне ори­ен­ти­ро­вал­ся по харак­тер­но­му мускус­но­му запа­ху, кото­рый отчет­ли­во раз­ли­чал­ся в ноч­ном воз­ду­хе.

К мое­му удив­ле­нию, след уво­дил не за пре­де­лы дома, а все даль­ше в сад, к рас­по­ла­гав­ше­му­ся в его глу­бине колод­цу, под­ни­мал­ся по его краю и ухо­дил вглубь это­го ста­рин­но­го соору­же­ния, где я при све­те фона­ря впер­вые раз­гля­дел уме­ло вре­зан­ные ско­бы сту­пе­ней, кото­рые спус­ка­лись в тем­ную без­дну. У кром­ки колод­ца ско­пи­лась целая лужа кро­ви, а пото­му я пред­по­ло­жил, что смер­тель­но ранил ноч­но­го при­шель­ца, и имен­но эта мысль, похо­же, побу­ди­ла меня начать спуск, несмот­ря на сохра­няв­шу­ю­ся все же неко­то­рую опас­ность подоб­но­го отча­ян­но­го меро­при­я­тия.

Луч­ше бы мне было повер­нуть­ся и бежать прочь от это­го про­кля­то­го места! Вме­сто это­го я спус­кал­ся по настен­ной лест­ни­це, каж­дое мгно­ве­ние рискуя ока­зать­ся в воде, одна­ко вме­сто это­го вне­зап­но уви­дел перед собой про­руб­лен­ное в стене колод­ца отвер­стие, за кото­рым начи­нал­ся узкий гори­зон­таль­ный лаз, ухо­див­ший еще даль­ше вглубь тер­ри­то­рии сада! Теперь мною уже овла­дел насто­я­щий азарт, я хотел во что бы то ни ста­ло разо­брать­ся в лич­но­сти незван­но­го гостя, а пото­му про­дол­жал полз­ком про­дви­гать­ся впе­ред, совер­шен­но не обра­щая вни­ма­ния на пач­кав­шую мою одеж­ду сырую зем­лю и зажав в одной руке горя­щий фонарь, а в дру­гой дер­жа наго­то­ве взве­ден­ный револь­вер- Вско­ре впе­ре­ди про­сту­пи­ли очер­та­ния како­го-то углуб­ле­ния или неболь­шой пеще­ры — в ней мог раз­ме­стить­ся раз­ве что сто­я­щий на коле­нях чело­век, — в цен­тре кото­рой луч фона­ря выхва­тил стран­ный пред­мет, сво­и­ми очер­та­ни­я­ми напо­ми­нав­ший гроб. При виде его я на мгно­ве­ние зако­ле­бал­ся, посколь­ку толь­ко сей­час смек­нул, что под­зем­ный тун­нель вел как раз в направ­ле­нии моги­лы док­то­ра Шарье­ра.

Впро­чем, я уже зашел слиш­ком дале­ко, что­бы отсту­пать.

Вонь, кото­рая сто­я­ла в этом узком про­еме, не под­да­ва­лась ника­ко­му опи­са­нию. Весь тун­нель был запол­нен все­про­ни­ка­ю­щим, силь­ней­шим мускус­ным запа­хом реп­ти­лий, и я пока при­бли­жал­ся к гро­бу, в бук­валь­ном смыс­ле про­ди­рал­ся сквозь его густо­ту. Подой­дя к нему, я обна­ру­жил, что он открыт, и что кро­ва­вый след воло­чит­ся вверх по наруж­ной стен­ке. Любо­пыт­ство мое достиг­ло пре­де­ла и пото­му я, не обра­щая вни­ма­ния на успев­шее окон­ча­тель­но сфор­ми­ро­вать­ся чув­ство неодо­ли­мо­го стра­ха, встал на коле­ни и нашел в себе силы подра­ги­ва­ю­щим жестом посве­тить фона­рем внутрь гро­ба…

Вполне допус­каю, что по про­ше­ствии столь­ких лет моя память вре­ме­на­ми может давать сбои, одна­ко то, что я там уви­дел, оста­ви­ло в ней поис­ти­не жут­кий след, изгла­дить кото­рый неспо­соб­но ника­кое вре­мя. В све­те сво­е­го фона­ря я уви­дел опре­де­лен­но мерт­вое, при­чем совсем недав­но умер­шее созда­ние, сам факт суще­ство­ва­ния кото­ро­го пере­пол­нил мою душу без­гра­нич­ным ужа­сом. Мне ста­ло ясно: имен­но это суще­ство я и убил! Полу­че­ло­век-полу­я­щер, он пред­став­лял собой жесто­кую и омер­зи­тель­ную паро­дию на то, что неко­гда и в самом деле было чело­ве­ком. Одеж­ды его были разо­рва­ны и рас­по­ро­ты под дав­ле­ни­ем ужа­са­ю­ще­го, пере­нес­ше­го нево­об­ра­зи­мые мута­ции, покры­то­го оро­го­вев­шей кожей тела; в то же вре­мя, кисти его рук и босые, похо­жие на ког­ти­стые лапы живот­но­го муску­ли­стые ноги были отно­си­тель­но глад­ки­ми.

Объ­ятый без­молв­ным ужа­сом, я взи­рал на хво­сто­об­раз­ный при­да­ток, рез­ко высту­пав­ший из осно­ва­ния спи­ны, на чудо­вищ­но удли­нен­ную, кро­ко­ди­лью челюсть, на кото­рой сни­зу все еще про­из­рас­тал какой-то клок волос, отда­лен­но напо­ми­нав­ший коз­ли­ную боро­ду…

Все это я успел уви­деть за мгно­ве­ние до того как рух­нул в спа­си­тель­ном обмо­ро­ке, посколь­ку {с совер­шен­ной отчет­ли­во­стью понял, что имен­но лежа­ло в том гро­бу. Лежа­ло, нахо­дясь в состо­я­нии ката­леп­ти­че­ско­го оце­пе­не­ния с само­го 1927 года, и ожи­дая, когда наста­нет его час, что­бы вновь вер­нуть­ся к жиз­ни — но уже в изме­нен­ном виде… Док­тор Жан-Фран­с­уа Шарьер, хирург, родив­ший­ся в 1636 году в Бэй­оне, и “скон­чав­ший­ся” в Про­ви­ден­се в 1927 году, и был тем самым един­ствен­ным наслед­ни­ком — наслед­ни­ком само­го себя, — о кото­ром он писал в сво­ем заве­ща­нии. Ему и в самом деле уда­лось родить­ся зано­во, обнов­лен­ным и пре­об­ра­зив­шим­ся бла­го­да­ря дья­воль­ско­му зна­нию дав­но забы­тых и таин­ствен­ных обря­дов, намно­го пре­вос­хо­див­ших по воз­рас­ту само чело­ве­че­ство, настоль­ко ста­рых, что они вос­хо­ди­ли ко вре­ме­нам, когда на Зем­ле суще­ство­ва­ли пожи­рав­шие себе подоб­ных, схо­дя­щи­е­ся в жут­ких схват­ках гро­мад­ные яще­ры!}

Примечания:

© Howard Phillips Lovecraft, August William Derleth (с) 1993, РИПОЛ, Джо­кер. 123000, Москва, а/я 21 1993, Э. Серо­ва. Пере­вод с англий­ско­го.

© 1993, А. Хро­мов. Оформ­ле­ние.

© 1993, К. Анд­рон­кин. Состав­ле­ние серии.

[x] 21 Aug 2000, OCR & spellcheck: Denis Suhanov aka sadist.