Говард Филлипс Лавкрафт

совместно с Adolphe de Castro

ПОСЛЕДНИЙ ОПЫТ

(The Last Test)
Напи­са­но в 1927 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод О. Басин­ской

////

I

Немно­гим извест­на подо­пле­ка исто­рии Кла­рен­до­на, как, впро­чем, и то, что там вооб­ще есть подо­пле­ка, до кото­рой так и не добра­лись газе­ты. Неза­дол­го до пожа­ра Сан-Фран­цис­ко эта исто­рия ста­ла насто­я­щей сен­са­ци­ей в горо­де — как из-за пани­ки и сопут­ство­вав­ших ей вол­не­ний, так и вслед­ствие при­част­но­сти к ней губер­на­то­ра шта­та. Губер­на­тор Даль­тон, сле­ду­ет при­пом­нить, был луч­шим дру­гом Кла­рен­до­на и впо­след­ствии женил­ся на его сест­ре. Ни сам Даль­тон, ни его жена нико­гда пуб­лич­но не обсуж­да­ли эту тягост­ную исто­рию, но фак­ты каким-то обра­зом ста­ли извест­ны огра­ни­чен­но­му кру­гу людей. Но имен­но поэто­му, а так­же вви­ду всех про­шед­ших лет, при­дав­ших ее участ­ни­кам некую без­ли­кость и неопре­де­лен­ность, при­хо­дит­ся помед­лить, преж­де чем пус­кать­ся в иссле­до­ва­ние тайн, столь тща­тель­но сокры­тых в свое вре­мя.

При­гла­ше­ние док­то­ра Аль­фре­да Кла­рен­до­на на долж­ность руко­во­ди­те­ля тюрем­ной боль­ни­цы в Сан-Квен­тине (это слу­чи­лось в 189… году) было встре­че­но в Кали­фор­нии с живей­шим энту­зи­аз­мом. Нако­нец-то Сан-Фран­цис­ко удо­сто­ил­ся чести при­ни­мать одно­го из вели­чай­ших био­ло­гов и вра­чей того вре­ме­ни, и мож­но было ожи­дать, что веду­щие спе­ци­а­ли­сты меди­ци­ны со все­го мира нач­нут сте­кать­ся сюда, что­бы изу­чать его мето­ды, поль­зо­вать­ся его сове­та­ми и мето­да­ми иссле­до­ва­ний, а так же помо­гать справ­лять­ся с мест­ны­ми про­бле­ма­ми. Кали­фор­ния бук­валь­но за одну ночь пре­вра­ти­лась в центр меди­цин­ской нау­ки с миро­вой репу­та­ци­ей и вли­я­ни­ем.

Губер­на­тор Даль­тон, стре­мясь рас­про­стра­нить эту важ­ную новость, поза­бо­тил­ся о том, что­бы прес­са поме­сти­ла подроб­ные и достой­ные сооб­ще­ния о вновь назна­чен­ном лице. Фото­гра­фии док­то­ра Кла­рен­до­на и его дома, рас­по­ло­жен­но­го непо­да­ле­ку от ста­ро­го Коз­ли­но­го хол­ма, опи­са­ния его карье­ры и мно­го­чис­лен­ных заслуг, доход­чи­вые изло­же­ния его выда­ю­щих­ся науч­ных откры­тий — все это печа­та­лось в самых попу­ляр­ных кали­фор­ний­ских газе­тах до тех пор, пока пуб­ли­ка не про­ник­лась некой отра­жен­ной гор­до­стью за чело­ве­ка, чьи иссле­до­ва­ния пие­мии в Индии, чумы в Китае и про­чих род­ствен­ных забо­ле­ва­ний в дру­гих местах, вско­ре обо­га­тят меди­ци­ну анти­ток­си­ном, име­ю­щим рево­лю­ци­он­ное зна­че­ние — уни­вер­саль­ным анти­ток­си­ном, кото­рый будет подав­лять лихо­рад­ку в самом заро­ды­ше и обес­пе­чит ее пол­ное уни­что­же­ние во всех фор­мах.

За этим при­гла­ше­ни­ем сто­я­ла длин­ная и доволь­но роман­ти­че­ская исто­рия ран­ней друж­бы, дол­гой раз­лу­ки и дра­ма­ти­че­ски воз­об­нов­лен­но­го зна­ком­ства.

Десять лет назад в Нью-Йор­ке Джеймс Даль­тон и Кла­рен­до­ны были дру­зья­ми — и даже боль­ше, чем про­сто дру­зья­ми, так как един­ствен­ная сест­ра док­то­ра, Джор­джи­на, в юно­сти была воз­люб­лен­ной Даль­то­на, а сам док­тор — его бли­жай­шим при­я­те­лем и про­те­же в годы уче­бы в шко­ле и кол­ле­дже. Отец Аль­фре­да и Джор­джи­ны, аку­ла Уолл-стрит из без­жа­лост­но­го стар­ше­го поко­ле­ния, хоро­шо знал отца Даль­то­на, настоль­ко хоро­шо, что в кон­це кон­цов обо­брал его до нит­ки в день памят­ной схват­ки на фон­до­вой бир­же. Даль­тон-стар­ший, не наде­ясь попра­вить свое поло­же­ние и стре­мясь обес­пе­чить сво­е­го един­ствен­но­го и обо­жа­е­мо­го сына с помо­щью стра­хов­ки, немед­лен­но пустил себе пулю в лоб; но Джеймс не стре­мил­ся ото­мстить. Тако­вы были пра­ви­ла игры, счи­тал он, и не желал зла ни отцу девуш­ки, на кото­рой соби­рал­ся женить­ся, ни мно­го­обе­ща­ю­ще­му моло­до­му уче­но­му, чьим поклон­ни­ком и защит­ни­ком он был в годы их уче­бы и друж­бы. Вме­сто это­го он сосре­до­то­чил­ся на изу­че­нии юрис­пру­ден­ции, поне­мно­гу упро­чил свое поло­же­ние и через соот­вет­ству­ю­щее вре­мя попро­сил у “ста­ро­го Кла­рен­до­на” руки Джор­джи­ны.

Ста­рый Кла­рен­дон отка­зал ему твер­до и пуб­лич­но, тор­же­ствен­но заявив, что нищий и само­на­де­ян­ный выскоч­ка-юрист не годит­ся ему в зятья. После­до­ва­ла бур­ная сце­на. Джеймс, выска­зав нако­нец мор­щи­ни­сто­му фли­бу­стье­ру то, что сле­до­ва­ло ска­зать дав­ным-дав­но, в гне­ве поки­нул его дом и сам город и оку­нул­ся в поли­ти­че­скую жизнь Кали­фор­нии, наде­ясь после мно­же­ства схва­ток прид­ти к долж­но­сти губер­на­то­ра. Его про­ща­ние с Аль­фре­дом и Джор­джи­ной было крат­ким, и он нико­гда не узнал о послед­стви­ях сце­ны в биб­лио­те­ке Кла­рен­до­нов. Лишь на день раз­ми­нул­ся он с изве­сти­ем о смер­ти ста­ро­го Кла­рен­до­на от апо­плек­си­че­ско­го уда­ра, и, таким обра­зом, изме­нил весь ход сво­ей карье­ры. Он не писал Джор­джине все после­ду­ю­щие десять лет, зная о ее пре­дан­но­сти отцу и ожи­дая, пока его соб­ствен­ное состо­я­ние и поло­же­ние смо­гут устра­нить все пре­пят­ствия к бра­ку. Не посы­лал он весто­чек и Аль­фре­ду, кото­рый отно­сил­ся ко все­му про­ис­шед­ше­му с холод­ным без­раз­ли­чи­ем, так свой­ствен­ным гени­ям, осо­зна­ю­щим свое пред­на­зна­че­ние в этом мире. Хра­ня посто­ян­ство, ред­кое даже в те вре­ме­на, он упор­но под­ни­мал­ся по слу­жеб­ной лест­ни­це, думая лишь о буду­щем, оста­ва­ясь холо­стя­ком и инту­и­тив­но веря, что Джор­джи­на тоже ждет его.

И Даль­тон не обма­нул­ся. Воз­мож­но, недо­уме­вая, поче­му от него нет ника­ких изве­стий, Джор­джи­на не обре­ла иной люб­ви, кро­ме той, что жила в ее меч­тах и ожи­да­ни­ях, и со вре­ме­нем заня­лась новы­ми обя­зан­но­стя­ми, кото­рые при­нес­ло ей вос­хож­де­ние бра­та к сла­ве. Аль­фред не обма­нул воз­ла­гав­ших­ся на него в юно­сти ожи­да­ний — этот строй­ный маль­чик неуклон­но воз­но­сил­ся по сту­пе­ням нау­ки, и при­том с оше­лом­ля­ю­щей ско­ро­стью. Худой и аске­тич­ный, с пенсне в сталь­ной опра­ве и острой каш­та­но­вой бород­кой, док­тор Кла­рен­дон в 25 лет был круп­ным спе­ци­а­ли­стом, а в 30 — миро­вым авто­ри­те­том в сво­ей обла­сти. С без­раз­ли­чи­ем гения пре­не­бре­гая житей­ски­ми дела­ми, он цели­ком зави­сел от забо­ты и попе­че­ния сво­ей сест­ры и втайне был рад, что память о Джейм­се удер­жи­ва­ла ее от дру­гих, более реаль­ных сою­зов.

Джор­джи­на веда­ла дела­ми и хозяй­ством вели­ко­го бак­те­рио­ло­га и гор­ди­лась его успе­ха­ми в поко­ре­нии лихо­рад­ки. Она тер­пе­ли­во сно­си­ла его стран­но­сти, успо­ка­и­ва­ла во вре­мя слу­чав­ших­ся у него ино­гда вспы­шек фана­тиз­ма и ула­жи­ва­ла его раз­молв­ки с дру­зья­ми, кото­рые вре­мя от вре­ме­ни про­ис­хо­ди­ли из-за откры­то­го пре­не­бре­же­ния бра­та ко все­му менее зна­чи­тель­но­му, чем целе­устрем­лен­ная пре­дан­ность чистой нау­ке. Несо­мнен­но, Кла­рен­дон вре­ме­на­ми вызы­вал раз­дра­же­ние у обыч­ных людей, так как нико­гда не уста­вал ума­лять слу­же­ние лич­но­му в про­ти­во­вес слу­же­нию чело­ве­че­ству в целом и осуж­дать тех уче­ных, кото­рые сме­ши­ва­ли семей­ную жизнь или житей­ские инте­ре­сы с заня­ти­я­ми абстракт­ной нау­кой. Его вра­ги назы­ва­ли его уто­ми­тель­ным чело­ве­ком, но его почи­та­те­ли, зами­рая перед нака­лом исступ­ле­ния, до кото­ро­го он дово­дил себя рабо­той, почти сты­ди­лись того, что име­ют какие-то иные инте­ре­сы или устрем­ле­ния за пре­де­ла­ми боже­ствен­ной сфе­ры чисто­го зна­ния.

Док­тор мно­го путе­ше­ство­вал, и Джор­джи­на обыч­но сопро­вож­да­ла его в корот­ких поезд­ках. Одна­ко три­жды он пред­при­ни­мал дол­гие оди­но­кие путе­ше­ствия в стран­ные и уда­лен­ные места, иссле­дуя экзо­ти­че­ские лихо­рад­ки и полу­ми­фи­че­ские виды чумы, пото­му что знал, что имен­но из неиз­ве­дан­ных земель таин­ствен­ной древ­ней Азии про­ис­хо­ди­ло боль­шин­ство болез­ней на зем­ле. В каж­дом из этих слу­ча­ев он при­во­зил с собой экзо­ти­че­ские суве­ни­ры, кото­рые добав­ля­ли экс­цен­трич­но­сти его дому, и без того про­слыв­ше­му стран­ным вви­ду неоправ­дан­но боль­шо­го шта­та слуг- тибет­цев, подо­бран­ных где-то в Учане в пери­од эпи­де­мии, о кото­рой так нико­гда и не узна­ли в мире, но во вре­мя кото­рой Кла­рен­дон обна­ру­жил и выде­лил воз­бу­ди­те­ля чер­ной лихо­рад­ки. Эти люди были выше ростом, чем боль­шин­ство тибет­цев и явно при­над­ле­жа­ли к пле­ме­ни, мало­изу­чен­но­му во внеш­нем мире. Они были худы­ми, как ске­ле­ты, что наво­ди­ло на мысль о том, что таким обра­зом док­тор пытал­ся вопло­тить в жизнь ана­то­ми­че­ские моде­ли сво­их сту­ден­че­ских лет. В сво­бод­ных чер­ных шел­ко­вых оде­я­ни­ях жре­цов рели­гии бон, кото­рые он выбрал для них, они выгля­де­ли в выс­шей сте­пе­ни гро­теск­но, а какое-то холод­ное без­мол­вие и жест­кость их дви­же­ний уси­ли­ва­ли оку­ты­вав­шую их заве­су таин­ствен­но­сти и вну­ша­ли Джор­джине стран­ное и тре­вож­ное ощу­ще­ние, что она сту­пи­ла на стра­ни­цы “Вате­ка” или “1001 ночи”.

Но самым необыч­ным из челя­ди был глав­ный дове­рен­ный слу­га, или асси­стент Сура­ма. Кла­рен­дон при­вез его с собой после дол­го­го пре­бы­ва­ния в Север­ной Афри­ке, во вре­мя кото­ро­го он изу­чал неко­то­рые непо­нят­ные слу­чаи пере­ме­жа­ю­щей­ся лихо­рад­ки зага­доч­ных туа­ре­гов Саха­ры, о про­ис­хож­де­нии кото­рых от глав­но­го пле­ме­ни исчез­нув­шей Атлан­ти­ды дав­но ходи­ли слу­хи сре­ди архео­ло­гов. Сура­ма, чело­век огром­но­го ума и, по-види­мо­му, необъ­ят­ной эру­ди­ции, был таким же пато­ло­ги­че­ски худым, как тибет­ские слу­ги — его смуг­лая, похо­жая на пер­га­мент кожа так плот­но обтя­ги­ва­ла ого­лен­ную макуш­ку и без­во­ло­сое лицо, что все линии чере­па высту­па­ли чрез­вы­чай­но рельеф­но. Эффект “мерт­вой голо­вы” уси­ли­ва­ли туск­ло горя­щие гла­за, поса­жен­ные так глу­бо­ко, что вид­ны были толь­ко тем­ные пустые глаз­ни­цы. В отли­чие от иде­аль­но­го слу­ги он, несмот­ря на внеш­нюю бес­страст­ность, каза­лось, не при­ла­гал уси­лий, что­бы скры­вать свои эмо­ции. Напро­тив, его окру­жа­ла неуло­ви­мая атмо­сфе­ра иро­нии или весе­лья, сопро­вож­дав­ша­я­ся ино­гда глу­бо­ким гор­тан­ным сме­хом — так мог­ла бы сме­ять­ся гигант­ская чере­па­ха, толь­ко что разо­рвав­шая на кус­ки како­го-то пуши­сто­го зверь­ка и теперь направ­ляв­ша­я­ся к морю. Неко­то­рые дру­зья Кла­рен­до­на счи­та­ли, что Сура­ма похож на инду­са высо­кой касты, но мно­гие согла­ша­лись с Джор­джи­ной (он ей не нра­вил­ся), когда она гово­ри­ла, что мумия фара­о­на, если бы ее каким-то чудом ожи­вить, была бы под­хо­дя­щей парой это­му сар­до­ни­че­ско­му ске­ле­ту.

Даль­тон, погру­жен­ный в тяже­лые поли­ти­че­ские сра­же­ния и отде­лен­ный от инте­ре­сов Восто­ка осо­бой неза­ви­си­мо­стью ста­ро­го Запа­да, не сле­дил за голо­во­кру­жи­тель­ным взле­том сво­е­го быв­ше­го това­ри­ща; Кла­рен­дон же и подав­но ниче­го не слы­хал о губер­на­то­ре, кото­рый был так далек от мира нау­ки. Обла­дая неза­ви­си­мым, даже избы­точ­ным, состо­я­ни­ем, Кла­рен­до­ны мно­го лет оста­ва­лись вер­ны сво­е­му ста­ро­му дому в Ман­х­эт­тене на 19‑й Восточ­ной ули­це, где духи пред­ков, долж­но быть, косо смот­ре­ли на Сура­му и тибет­цев. Потом док­тор поже­лал сме­нить базу сво­их меди­цин­ских иссле­до­ва­ний, и насту­пи­ли боль­шие пере­ме­ны: они пере­сек­ли кон­ти­нент, что­бы про­дол­жить уеди­нен­ную жизнь в Сан-Фран­цис­ко, и купи­ли мрач­ную ста­рую усадь­бу Бэн­ни­стер воз­ле Коз­ли­ной горы, выхо­див­шую на залив. Там они и раз­ме­сти­ли свое стран­ное хозяй­ство — в эклек­тич­ном пере­жит­ке средне-вик­то­ри­ан­ско­го дизай­на и вуль­гар­но­го щеголь­ства вре­мен золо­той лихо­рад­ки с ман­сард­ной кры­шей и высо­ки­ми сте­на­ми.

Хотя док­то­ру Кла­рен­до­ну здесь нра­ви­лось боль­ше, чем в Нью-Йор­ке, его все же стес­ня­ла невоз­мож­ность при­ме­нять и про­ве­рять свои тео­рии на прак­ти­ке. Так как он не был чело­ве­ком свет­ским, ему и в голо­ву не при­хо­ди­ла мысль исполь­зо­вать свою репу­та­цию для полу­че­ния долж­но­сти, хотя он все яснее видел, что толь­ко руко­вод­ство госу­дар­ствен­ным или бла­го­тво­ри­тель­ным учре­жде­ни­ем — тюрь­мой, боль­ни­цей или бога­дель­ней — предо­ста­вит ему доста­точ­но широ­кое поле для того, что­бы завер­шить иссле­до­ва­ния и сде­лать откры­тия, кото­рые при­не­сут вели­чай­шее бла­го чело­ве­че­ству и нау­ке в целом.

Одна­жды днем он совер­шен­но слу­чай­но столк­нул­ся с Джейм­сом Даль­то­ном на Мар­кет-стрит, когда губер­на­тор выхо­дил из оте­ля “Рой­ал”. Джор­джи­на была с док­то­ром. Это неожи­дан­ное и мгно­вен­ное узна­ва­ние толь­ко уси­ли­ло дра­му вос­со­еди­не­ния. Вза­им­ное неве­де­ние об успе­хах друг дру­га поро­ди­ло дол­гие рас­ска­зы и объ­яс­не­ния, и Кла­рен­дон с радо­стью узнал, что его друг стал важ­ным чинов­ни­ком. Даль­тон и Джор­джи­на, обме­няв­шись взгля­да­ми, почув­ство­ва­ли нечто боль­шее, чем про­стой отго­ло­сок юно­ше­ской неж­но­сти; их друж­ба воз­об­но­ви­лась, что при­ве­ло к частым визи­там и посте­пен­но воз­рас­тав­ше­му вза­им­но­му дове­рию.

Джеймс Даль­тон узнал, что его ста­ро­му при­я­те­лю необ­хо­ди­ма долж­ность, и, вспом­нив свою роль защит­ни­ка в школь­ные и сту­ден­че­ские годы, стал обду­мы­вать спо­соб предо­ста­вить “малень­ко­му Элфи” необ­хо­ди­мое поло­же­ние и сво­бо­ду дей­ствий. Прав­да, он обла­дал широ­ки­ми пол­но­мо­чи­я­ми в отно­ше­нии назна­че­ний, но посто­ян­ные напад­ки и пося­га­тель­ства со сто­ро­ны зако­но­да­тель­ной вла­сти застав­ля­ли его поль­зо­вать­ся ими с край­ней осмот­ри­тель­но­стью. Одна­ко, не про­шло и трех меся­цев после неожи­дан­но­го вос­со­еди­не­ния, как осво­бо­дил­ся глав­ный меди­цин­ский пост в лечеб­ном учре­жде­нии шта­та. Тща­тель­но взве­сив все и убе­див­шись, что репу­та­ция и дости­же­ния его дру­га достой­ны самых суще­ствен­ных наград, губер­на­тор нако­нец почув­ство­вал, что может дей­ство­вать. Фор­маль­но­стей было немно­го, и 8 нояб­ря 189… года док­тор Аль­фред Скуй­лер Кла­рен­дон стал началь­ни­ком боль­ни­цы тюрь­мы шта­та Кали­фор­ния в Сан-Квен­тине.

II

Менее чем через месяц надеж­ды почи­та­те­лей док­то­ра Кла­рен­до­на вполне сбы­лись. Ради­каль­ные изме­не­ния мето­дов лече­ния внес­ли в боло­то тюрем­ной меди­ци­ны эффек­тив­ность, о какой нико­гда преж­де и не меч­та­лось, и хотя, есте­ствен­но, не обо­шлось без зави­сти и интриг, под­чи­нен­ные были вынуж­де­ны при­знать, что руко­вод­ство дей­стви­тель­но вели­ко­го чело­ве­ка дало чудес­ные резуль­та­ты. Затем при­шло вре­мя, когда про­стая при­зна­тель­ность сме­ни­лась искрен­ней бла­го­дар­но­стью за то, что судь­бе было угод­но так удач­но сов­ме­стить место и чело­ве­ка, так как одна­жды утром док­тор Джо­у­нз явил­ся к сво­е­му ново­му началь­ни­ку мрач­ный и объ­явил, что заме­тил слу­чай забо­ле­ва­ния, кото­рое не мог опре­де­лить ина­че, как ту самую чер­ную лихо­рад­ку, воз­бу­ди­те­ля кото­рой обна­ру­жил и клас­си­фи­ци­ро­вал Кла­рен­дон. Док­тор Кла­рен­дон не выка­зал ника­ко­го удив­ле­ния и про­дол­жал писать.

- Я знаю, — спо­кой­но ска­зал он. — Я видел его вче­ра. Рад, что вы рас­по­зна­ли это. Поме­сти­те боль­но­го в отдель­ную пала­ту, хотя я не счи­таю эту лихо­рад­ку зараз­ной.

Док­тор Джо­у­нз, имев­ший свое мне­ние насчет зараз­но­сти забо­ле­ва­ния, был обра­до­ван такой преду­смот­ри­тель­но­стью и поспе­шил выпол­нить ука­за­ние. Когда он вер­нул­ся, Кла­рен­дон собрал­ся идти, заявив, что сам зай­мет­ся этим. Разо­ча­ро­ван­ный в меч­тах изу­чить мето­ды и при­е­мы вели­ко­го чело­ве­ка, млад­ший врач смот­рел, как началь­ник напра­вил­ся к отдель­ной пала­те, куда поло­жи­ли боль­но­го. В этот момент он был недо­во­лен новы­ми поряд­ка­ми боль­ше, чем за все вре­мя, про­шед­шее с тех пор, как вос­хи­ще­ние сме­ни­ло пер­вые при­сту­пы зави­сти.

Поспеш­но вой­дя в пала­ту, Кла­рен­дон бро­сил взгляд на кро­вать и отсту­пил назад — про­ве­рить, как дале­ко может заве­сти док­то­ра Джо­у­н­за его любо­пыт­ство. Убе­див­шись, что кори­дор пуст, он закрыл дверь и обер­нул­ся к боль­но­му. Это был заклю­чен­ный осо­бен­но оттал­ки­ва­ю­ще­го вида. Каза­лось, он кор­чил­ся в жесто­чай­ших пред­смерт­ных судо­ро­гах. Чер­ты его лица были страш­но иска­же­ны в немом отча­я­нии. Кла­рен­дон вни­ма­тель­но осмот­рел боль­но­го, при­под­нял креп­ко сжа­тые веки, изме­рил пульс и тем­пе­ра­ту­ру и, нако­нец, рас­тво­рив в воде таб­лет­ку, влил рас­твор в рот стра­даль­ца. Вско­ре остро­та при­сту­па осла­бе­ла, лицо при­об­ре­ло нор­маль­ное выра­же­ние, и дыха­ние ста­ло лег­че. Затем, слег­ка поте­рев его уши, док­тор добил­ся того, что боль­ной открыл гла­за. В них была жизнь, они дви­га­лись из сто­ро­ны в сто­ро­ну, хотя им недо­ста­ва­ло того див­но­го огня, кото­рый мы обык­но­вен­но счи­та­ем отра­же­ни­ем души. Кла­рен­дон улыб­нул­ся, видя, какое облег­че­ние при­нес­ла его помощь и чув­ствуя за собой силу все­мо­гу­щей нау­ки. Он дав­но знал об этом слу­чае и вырвал жерт­ву у смер­ти в одно мгно­ве­ние. Еще час — и этот чело­век умер бы, хотя Джо­у­нз видел симп­то­мы задол­го до того, как раз­ли­чил их, а раз­ли­чив, не знал, что делать. Одна­ко, побе­да чело­ве­ка над болез­нью нико­гда не может быть совер­шен­ной. Кла­рен­дон заве­рил сиде­лок, что лихо­рад­ка не зараз­на, паци­ен­та вымы­ли, про­тер­ли спир­том и уло­жи­ли в постель, но на сле­ду­ю­щее утро док­то­ру сооб­щи­ли, что боль­ной скон­чал­ся. Он умер после полу­но­чи в жесто­чай­ших муче­ни­ях, с таки­ми воп­ля­ми и в таких кор­чах, что сидел­ки чуть не сошли с ума от стра­ха. Док­тор при­нял это изве­стие с обыч­ным спо­кой­стви­ем, како­вы бы ни были его чув­ства как уче­но­го, и при­ка­зал захо­ро­нить тело в нега­ше­ной изве­сти. Затем он совер­шил обыч­ный обход.

Через два дня тюрь­му вновь пора­зи­ла та же болезнь. На этот раз одно­вре­мен­но сва­ли­лись трое муж­чин, и уже невоз­мож­но было отри­цать, что нача­лась эпи­де­мия чер­ной лихо­рад­ки. Кла­рен­дон, так твер­до при­дер­жи­вав­ший­ся тео­рии о неза­раз­но­сти это­го страш­но­го неду­га, явно терял авто­ри­тет и был постав­лен в затруд­ни­тель­ное поло­же­ние отка­зом сиде­лок уха­жи­вать за боль­ны­ми. Ими дви­га­ла не доб­ро­воль­ная пре­дан­ность тех, кто жерт­ву­ет собой ради нау­ки и чело­ве­че­ства. Это были заклю­чен­ные, рабо­тав­шие лишь из-за при­ви­ле­гий, кото­рых они не мог­ли полу­чить иным путем, но когда цена ста­ла слиш­ком высо­ка, они пред­по­чли отка­зать­ся от этих при­ви­ле­гий.

Но док­тор все еще был хозя­и­ном поло­же­ния. Посо­ве­то­вав­шись с началь­ни­ком тюрь­мы и отпра­вив сроч­ное сооб­ще­ние сво­е­му дру­гу губер­на­то­ру, он про­сле­дил за тем, что­бы заклю­чен­ным пред­ло­жи­ли спе­ци­аль­ное денеж­ное воз­на­граж­де­ние и сокра­ще­ние сро­ков за опас­ную рабо­ту сиде­лок, и таким обра­зом сумел набрать вполне доста­точ­но доб­ро­воль­цев. Теперь он был настро­ен твер­до, и ничто не мог­ло поко­ле­бать его само­об­ла­да­ния и реши­мо­сти. Изве­стия о новых слу­ча­ях вызы­ва­ли у него лишь отры­ви­стый кивок голо­вы. Каза­лось, уста­лость была незна­ко­ма ему, когда он спе­шил от кой­ки к кой­ке по всей огром­ной камен­ной оби­те­ли скор­би и несча­стья.

На сле­ду­ю­щей неде­ле забо­ле­ло более соро­ка чело­век, и при­шлось при­гла­шать сиде­лок из горо­да. В это вре­мя Кла­рен­дон очень ред­ко ухо­дил домой и часто спал на кой­ке в кон­то­ре началь­ни­ка тюрь­мы, с типич­ной само­от­вер­жен­но­стью отда­ва­ясь слу­же­нию меди­цине и чело­ве­че­ству.

Затем появи­лись пер­вые глу­хие пред­вест­ни­ки той бури, кото­рой суж­де­но было вско­ре сотря­сти Сан-Фран­цис­ко. Све­де­ния про­со­чи­лись нару­жу, и угро­за чер­ной лихо­рад­ки навис­ла над горо­дом, как туман с зали­ва. Репор­те­ры, для кото­рых сен­са­ция была преж­де все­го, дава­ли волю вооб­ра­же­нию и тор­же­ство­ва­ли, когда нако­нец смог­ли отыс­кать в мек­си­кан­ском квар­та­ле боль­но­го, у кото­ро­го мест­ный врач, воз­мож­но, любив­ший день­ги боль­ше, чем исти­ну, опре­де­лил чер­ную лихо­рад­ку.

Это ста­ло послед­ней кап­лей. При мыс­ли о том, что смерть под­кра­лась к ним так близ­ко, жите­ли Сан-Фран­цис­ко про­сто поме­ша­лись. Начал­ся тот исто­ри­че­ский исход, весть о кото­ром вско­ре дол­жен был раз­не­сти по всей стране пере­гру­жен­ный теле­граф. Паро­мы и греб­ные шлюп­ки, экс­кур­си­он­ные паро­хо­ды и кате­ра, желез­ные доро­ги и вагон­чи­ки фуни­ку­ле­ра, вело­си­пе­ды и эки­па­жи, фур­го­ны и тач­ки — все это спеш­но при­спо­саб­ли­ва­лось для немед­лен­но­го исполь­зо­ва­ния. Соса­ли­то и Тамаль­па­ис, нахо­див­ши­е­ся на пути в Сан-Квен­тин, тоже вклю­чи­лись в бег­ство, при­чем цены на жилье в Оклен­де, Берк­ли и Ала­ме­де под­ско­чи­ли до бас­но­слов­ных вели­чин. Воз­ни­ка­ли пала­точ­ные город­ки, импро­ви­зи­ро­ван­ные посел­ки выстра­и­ва­лись вдоль пере­гру­жен­ных дорог к югу от Милл­брэ вплоть до Сан-Хосе. Мно­гие иска­ли убе­жи­ща у дру­зей в Сакра­мен­то, а те, кто по раз­ным при­чи­нам вынуж­ден был остать­ся, мог­ли обес­пе­чи­вать лишь самые основ­ные потреб­но­сти почти вымер­ше­го, пара­ли­зо­ван­но­го стра­хом горо­да.

Дело­вая жизнь — исклю­че­ние состав­ля­ли кон­то­ры док­то­ров-мошен­ни­ков, тор­го­вав­ших “вер­ны­ми сред­ства­ми” и “про­фи­лак­ти­че­ски­ми лекар­ства­ми” про­тив лихо­рад­ки — быст­ро уга­са­ла. Пона­ча­лу в барах пред­ла­га­ли “лекар­ствен­ные напит­ки”, но вско­ре ока­за­лось, что насе­ле­ние пред­по­чи­та­ет, что­бы его дура­чи­ли более про­фес­си­о­наль­ные шар­ла­та­ны. На непри­выч­но тихих ули­цах люди вгля­ды­ва­лись в лица друг дру­га, пыта­ясь рас­по­знать симп­то­мы чумы, а хозя­е­ва лавок все чаще отка­зы­ва­лись обслу­жи­вать посто­ян­ных кли­ен­тов, видя в каж­дом потен­ци­аль­ную угро­зу. Судеб­ные и юри­ди­че­ские струк­ту­ры нача­ли рас­па­дать­ся, так как юри­сты и слу­жа­щие окруж­но­го суда один за дру­гим под­да­ва­лись иску­ше­нию спа­сать­ся бег­ством. Даже док­то­ра бежа­ли в боль­шом коли­че­стве — мно­гие из них ссы­ла­лись на необ­хо­ди­мость отдох­нуть сре­ди гор и озер в север­ной части шта­та. Шко­лы и кол­ле­джи, теат­ры и кафе, ресто­ра­ны и бары посте­пен­но закры­ва­лись, и за одну неде­лю Сан-Фран­цис­ко пре­вра­тил­ся в тихий и обес­кров­лен­ный город, где свет, энер­гия и водо­про­вод дей­ство­ва­ли едва ли впол­си­лы, газе­ты дыша­ли на ладан, а кон­ные повоз­ки и вагон­чи­ки канат­ной доро­ги слу­жи­ли жал­кой паро­ди­ей на транс­порт.

Это было вре­мя все­об­ще­го упад­ка. Дол­го так про­дол­жать­ся не мог­ло, посколь­ку нель­зя было не заме­тить, что за пре­де­ла­ми Сан-Квен­ти­на лихо­рад­ка не рас­про­стра­ня­лась, несмот­ря на несколь­ко слу­ча­ев забо­ле­ва­ния тифом в анти­са­ни­тар­ных усло­ви­ях пала­точ­ных при­го­род­ных посел­ков. Руко­во­ди­те­ли обще­ства и прес­сы посо­ве­ща­лись и нача­ли дей­ство­вать, исполь­зуя тех же самых жур­на­ли­стов, кото­рые при­ло­жи­ли нема­ло сил для воз­буж­де­ния пани­ки, но теперь их жаж­да сен­са­ции была направ­ле­на в более кон­струк­тив­ное рус­ло. Появи­лись редак­ци­он­ные ста­тьи и вымыш­лен­ные интер­вью, в кото­рых гово­ри­лось, что д‑р Кла­рен­дон пол­но­стью кон­тро­ли­ру­ет рас­про­стра­не­ние болез­ни и что совер­шен­но исклю­че­но ее про­ник­но­ве­ние за пре­де­лы тюрь­мы. Эти сооб­ще­ния хотя и мед­лен­но, но дела­ли свое дело, и посте­пен­но воз­ник тон­кий руче­ек воз­вра­щав­ших­ся горо­жан, кото­рый вско­ре при­нял вид мощ­но­го пото­ка. Одним из пер­вых здо­ро­вых симп­то­мов было нача­ло газет­ной поле­ми­ки в испы­тан­ном язви­тель­ном тоне, пытав­шей­ся пере­не­сти вину за слу­чив­ше­е­ся на того, кто, по мне­нию участ­ни­ков дис­кус­сии, все это вызвал. Воз­вра­щав­ши­е­ся в город вра­чи, тер­за­е­мые зави­стью, нача­ли ата­ку на Кла­рен­до­на, заве­ряя обще­ствен­ность, что они точ­но так же мог­ли бы сдер­жать лихо­рад­ку, и что док­тор не сде­лал того, что дол­жен был сде­лать.

Кла­рен­дон, гово­ри­ли они, допу­стил гораз­до боль­ше смерт­ных слу­ча­ев, чем их долж­но было быть. Даже нови­чок в меди­цине зна­ет, что тут нуж­но делать; и если про­слав­лен­ный уче­ный это­го не зна­ет, то здесь дело нечи­сто. Он явно желал изу­чать конеч­ные резуль­та­ты болез­ни и пото­му не про­пи­сы­вал лекар­ства, необ­хо­ди­мые для того, что­бы спа­сти жерт­ву. Такая поли­ти­ка, наме­ка­ли они, может и хоро­ша для осуж­ден­ных убийц, но не годит­ся для все­го Сан-Фран­цис­ко, где жизнь пока еще оста­ет­ся непри­кос­но­вен­ной и свя­щен­ной. Газе­ты охот­но печа­та­ли все, что поз­во­ля­ло сгла­дить воца­рив­ше­е­ся смя­те­ние и вос­ста­но­вить уми­ро­тво­ре­ние сре­ди людей. Кла­рен­дон на эти выпа­ды не отве­чал. Он толь­ко улы­бал­ся, а его един­ствен­ный помощ­ник Сура­ма сме­ял­ся сво­им без­звуч­ным чере­па­шьим сме­хом. Док­тор теперь все чаще про­си­жи­вал дома, так как репор­те­ры нача­ли оса­ждать воро­та в огром­ной стене, кото­рую он воз­вел вокруг сво­е­го жили­ща. Прав­да, они так и не мог­ли добить­ся сво­е­го, посколь­ку Сура­ма сле­дил за непри­кос­но­вен­но­стью пре­гра­ды меж­ду док­то­ром и внеш­ним миром. Газет­чи­ки, кото­рым уда­ва­лось про­брать­ся в перед­нюю, мель­ком виде­ли стран­ное окру­же­ние Кла­рен­до­на и ста­ра­лись, как мог­ли, опи­сать Сура­му и зага­доч­ных, похо­жих на ске­ле­ты тибет­цев. В каж­дой новой замет­ке, есте­ствен­но, все это при­об­ре­та­ло пре­уве­ли­чен­ный вид, и резуль­тат такой рекла­мы ока­зал­ся небла­го­при­я­тен для вели­ко­го вра­ча. Боль­шин­ство людей со стра­хом отно­сит­ся ко все­му необыч­но­му, и сот­ни тех, кто мог бы про­стить бес­сер­де­чие и неком­пе­тент­ность, нико­гда не про­стят хихи­ка­ю­ще­го помощ­ни­ка и восемь ази­а­тов в чер­ных одеж­дах.

В нача­ле янва­ря один осо­бен­но настой­чи­вый моло­дой чело­век из “Обсер­ве­ра” взо­брал­ся на вось­ми­фу­то­вую сте­ну из кир­пи­ча, окру­жен­ную рвом, в зад­ней части поме­стья Кла­рен­до­на, и стал осмат­ри­вать внут­рен­нее стро­е­ние усадь­бы, неви­ди­мое за дере­вья­ми с цен­траль­ной аллеи. Лов­кий и смет­ли­вый, он под­ме­чал все — живую бесед­ку из роз, волье­ры, в кото­рых мож­но было уви­деть все виды мле­ко­пи­та­ю­щих от обе­зьян до мор­ских сви­нок и проч­ное, дере­вян­ное зда­ние кли­ни­ки с заре­ше­чен­ны­ми окна­ми в севе­ро-запад­ном углу дво­ра. Его пыт­ли­вый взгляд пытал­ся отыс­кать тай­ну, заклю­чен­ную в этих тыся­чах квад­рат­ных футов, обне­сен­ных сте­ной. Замыш­ля­лась боль­шая ста­тья, и он бы ушел невре­ди­мым, если бы не лай Дика, огром­но­го сен­бер­на­ра, любим­ца Джор­джи­ны Кла­рен­дон. Сура­ма схва­тил юно­шу за ворот­ник преж­де, чем тот успел выра­зить про­тест, и, встря­хи­вая его, как терьер кры­су, понес меж­ду дере­вьев на перед­ний двор к воро­там.

Тороп­ли­вое объ­яс­не­ние и тре­бо­ва­ние уви­деть д‑ра Кла­рен­до­на были остав­ле­ны без вни­ма­ния. Сура­ма толь­ко хихи­кал и тащил свою жерт­ву даль­ше. Вне­зап­но насто­я­щий страх охва­тил лов­ко­го жур­на­ли­ста, и он страст­но захо­тел, что­бы это таин­ствен­ное суще­ство заго­во­ри­ло хотя бы для того, что­бы дока­зать, что дей­стви­тель­но состо­ит из пло­ти и кро­ви и явля­ет­ся жите­лем нашей пла­не­ты. Он почув­ство­вал ужас­ную сла­бость и ста­рал­ся не смот­реть в гла­за, кото­рые, как он знал, долж­ны нахо­дить­ся на дне этих зия­ю­щих чер­ных глаз­ниц. Вско­ре он услы­шал, как откры­лись воро­та, и почув­ство­вал, как его рез­ко выпих­ну­ли нару­жу; через мгно­ве­ние он вер­нул­ся к гру­бой реаль­но­сти, при­зем­лив­шись в грязь кана­вы, кото­рую Кла­рен­дон при­ка­зал вырыть вдоль всей сте­ны. Страх усту­пил место яро­сти, когда он услы­шал стук закрыв­ших­ся мас­сив­ных ворот, и он встал, весь мок­рый, что­бы погро­зить им кула­ком. Когда он повер­нул­ся, соби­ра­ясь ухо­дить, сквозь малень­кое окош­ко его ушей достиг при­глу­шен­ный рас­кат низ­ко­го, леде­ня­ще­го душу сме­ха Сура­мы.

Этот моло­дой чело­век решил — и может быть, вполне спра­вед­ли­во, что с ним обо­шлись гру­бее, чем он того заслу­жи­вал, и решил ото­мстить. Он под­го­то­вил фик­тив­ное интер­вью с док­то­ром Кла­рен­до­ном, яко­бы про­ве­ден­ное в зда­нии боль­ни­цы, в кото­ром тща­тель­но опи­сал аго­нию дюжи­ны боль­ных чер­ной лихо­рад­кой. Завер­ша­ю­щим штри­хом было изоб­ра­же­ние одно­го осо­бен­но тро­га­тель­но­го паци­ен­та, кото­рый, зады­ха­ясь, про­сил воды, в то вре­мя, как док­тор дер­жал ста­кан со свер­ка­ю­щей вла­гой так, что­бы боль­ной не мог до него дотя­нуть­ся, и вни­ма­тель­но изу­чал стра­да­ния сво­е­го под­опеч­но­го. При этом ста­тья была напи­са­на в паро­дий­но-ува­жи­тель­ном тоне, что заклю­ча­ло в себе двой­ной яд. Док­тор Кла­рен­дон, гово­ри­лось в ней, несо­мнен­но явля­ет­ся вели­чай­шим и самым целе­устрем­лен­ным уче­ным в мире; но нау­ка — это не слу­жан­ка какой бы то ни было лич­но­сти, и едва ли спра­вед­ли­во про­дле­вать чужие стра­да­ния в целях каких-то науч­ных опы­тов. Для это­го наша жизнь слиш­ком корот­ка.

В целом ста­тья была напи­са­на доволь­но искус­но и суме­ла настро­ить 9 из 10 чита­те­лей про­тив д‑ра Кла­рен­до­на и его мето­дов. Дру­гие газе­ты ее быст­ро пере­пе­ча­та­ли, рас­шиф­ро­вав имев­ши­е­ся в ней наме­ки, и вско­ре были опуб­ли­ко­ва­ны уже десят­ки под­дель­ных интер­вью со все­ми соот­вет­ству­ю­щи­ми домыс­ла­ми. Но ни одно из них док­тор не удо­сто­ил опро­вер­же­ния. У него было слиш­ком мало вре­ме­ни, что­бы заме­чать дура­ков и лже­цов, и его мало забо­ти­ло мне­ние неве­же­ствен­ной тол­пы, кото­рую он пре­зи­рал. Когда Джеймс Даль­тон по теле­гра­фу пере­дал ему свои сожа­ле­ния и пред­ло­жил помощь, Кла­рен­дон отве­тил ему с почти гру­бой крат­ко­стью: он не обра­ща­ет вни­ма­ния на соба­чий лай, и счи­та­ет ниже сво­е­го досто­ин­ства пред­при­ни­мать что-либо для того, что­бы заста­вить их замол­чать. Кро­ме того, вряд ли он побла­го­да­рит кого-либо за вме­ша­тель­ство в дело, кото­рое его лич­но совер­шен­но не инте­ре­су­ет. Мол­ча­ли­вый и высо­ко­мер­ный, он про­дол­жал делать дело со спо­кой­ной раз­ме­рен­но­стью авто­ма­та.

Но искра, пущен­ная моло­дым репор­те­ром, сде­ла­ла свое. Сан-Фран­цис­ко сно­ва обе­зу­мел, и на этот раз не толь­ко от яро­сти, но и от стра­ха. У людей про­пал здра­вый смысл, и хотя вто­ро­го исхо­да не слу­чи­лось, повсю­ду воца­ри­лось без­рас­суд­ство, рож­ден­ное отча­я­ни­ем, как это быва­ло во вре­мя эпи­де­мий в сред­ние века. Буше­ва­ла нена­висть про­тив чело­ве­ка, кото­рый обна­ру­жил болезнь и борол­ся, что­бы обуз­дать ее, и лег­ко­мыс­лен­ный народ забыл о его заслу­гах перед нау­кой. Каза­лось, что в сво­ей сле­по­те они нена­ви­де­ли его боль­ше, чем лихо­рад­ку, кото­рая при­шла в их ове­ва­е­мый здо­ро­вым мор­ским вет­ром город.

Затем моло­дой репор­тер, обу­ре­ва­е­мый неро­но­вым огнем нена­ви­сти, доба­вил к исто­рии новый штрих. Вспом­нив уни­же­ние, кото­рое он испы­тал от рук похо­же­го на мерт­ве­ца помощ­ни­ка, он напи­сал мастер­скую ста­тью о доме и окру­же­нии док­то­ра Кла­рен­до­на. И то, и дру­гое, как он объ­явил, спо­соб­но испу­гать само­го здо­ро­во­го чело­ве­ка до сте­пе­ни лихо­рад­ки. Он попы­тал­ся пред­ста­вить кост­ля­во­го помощ­ни­ка одно­вре­мен­но смеш­ным и ужас­ным, и, пожа­луй, послед­нее уда­лось ему несколь­ко боль­ше, так как вол­на ужа­са все­гда под­ни­ма­лась в нем, когда он вспо­ми­нал о сво­ем крат­ком зна­ком­стве с этим суще­ством. Он собрал все слу­хи, кото­рые ходи­ли о нем, тща­тель­но раз­вил мысль о нечи­стом источ­ни­ке его пред­по­ла­га­е­мой уче­но­сти и туман­но намек­нул о той дья­воль­щине, кото­рая царит в Афри­ке, где и нашел его док­тор Кла­рен­дон.

Джор­джи­ну, кото­рая чита­ла газе­ты, эти слу­хи оскорб­ля­ли и при­чи­ня­ли ей стра­да­ния. Джеймс Даль­тон, часто к ней захо­див­ший, как мог, пытал­ся уте­шить ее. Он был искре­нен и сер­де­чен, ибо не толь­ко хотел успо­ко­ить жен­щи­ну, кото­рую любил, но и в какой-то сте­пе­ни выра­зить ува­же­ние, кото­рое он все­гда испы­ты­вал к незем­но­му гению — бли­жай­ше­му това­ри­щу его юно­сти. Он гово­рил Джор­джине, что насто­я­щее вели­чие нико­гда не сво­бод­но от стрел зави­сти, и при­во­дил длин­ный печаль­ный пере­чень бле­стя­щих умов, раз­дав­лен­ных пятою чер­ни. Напад­ки, гово­рил он, слу­жат толь­ко под­твер­жде­ни­ем гения. “Но они при­чи­ня­ют боль, — воз­ра­жа­ла она, — и тем боль­ше, что я знаю, как Эл стра­да­ет от них, несмот­ря на все свое делан­ное рав­но­ду­шие”.

Даль­тон поце­ло­вал ей руку в мане­ре, тогда еще не утра­чен­ной людь­ми хоро­ше­го про­ис­хож­де­ния.

- А для меня в тыся­чу раз боль­нее знать, что это при­чи­ня­ет боль тебе. Но ниче­го, Джор­джи­на, мы выдер­жим и вме­сте прой­дем через это.

Так слу­чи­лось, что Джор­джи­на все более и более пола­га­лась на силу твер­до­го по харак­те­ру губер­на­то­ра, кото­рый в моло­до­сти был ее поклон­ни­ком, и все боль­ше пове­ря­ла ему свои опа­се­ния. Напад­ки прес­сы и эпи­де­мия — это еще дале­ко не все. Были неко­то­рые слож­но­сти с хозяй­ством. Сура­ма, оди­на­ко­во жесто­кий к людям и живот­ным, вызы­вал у нее невы­ра­зи­мое отвра­ще­ние, и она не мог­ла не чув­ство­вать, что он пред­став­лял для Аль­фре­да какое-то не под­да­ю­ще­е­ся опре­де­ле­нию зло. Ей не нра­ви­лись и тибет­цы и каза­лось очень стран­ным, что Сура­ма мог гово­рить с ними. Аль­фред не захо­тел ска­зать ей, кем или чем на самом деле явля­ет­ся Сура­ма, но одна­жды очень неохот­но объ­яс­нил, что он гораз­до стар­ше, чем обыч­но счи­та­ет­ся воз­мож­ным, и что он овла­дел таки­ми тай­на­ми и про­шел через такие испы­та­ния, кото­рые сде­ла­ли его фено­ме­ном вели­чай­шей цен­но­сти для любо­го уче­но­го, иссле­ду­ю­ще­го скры­тые загад­ки при­ро­ды.

Взвол­но­ван­ный ее бес­по­кой­ством Даль­тон стал еще более частым гостем в доме Кла­рен­до­нов, хотя и заме­чал, что его при­сут­ствие глу­бо­ко воз­му­ща­ло Сура­му. Кост­ля­вый слу­га стран­но посмат­ри­вал на него сво­и­ми пусты­ми глаз­ни­ца­ми и, встре­чая его или закры­вая за ним дверь, часто хихи­кал так зло­ве­ще, что у Даль­то­на мураш­ки бега­ли по спине. Меж­ду тем, док­тор Кла­рен­дон, каза­лось, забыл обо всем, что не каса­лось его рабо­ты в Сан- Квен­тине, куда он каж­дый день отправ­лял­ся на сво­ей мотор­ной лод­ке в сопро­вож­де­нии одно­го Сура­мы, кото­рый пра­вил рулем пока док­тор читал или про­смат­ри­вал свои запи­си. Даль­тон при­вет­ство­вал эти регу­ляр­ные отлуч­ки, посколь­ку они поз­во­ля­ли ему вновь доби­вать­ся руки Джор­джи­ны. Когда он заси­жи­вал­ся и встре­чал­ся с Аль­фре­дом, тот неиз­мен­но дру­же­люб­но при­вет­ство­вал его, несмот­ря на при­выч­ную сдер­жан­ность. Со вре­ме­нем помолв­ка Джейм­са и Джор­джи­ны ста­ла делом решен­ным, и они жда­ли лишь под­хо­дя­ще­го слу­чая, что­бы пого­во­рить с Аль­фре­дом.

Губер­на­тор, бла­го­род­ный и твер­дый чело­век, не жалел сил, что­бы повер­нуть настро­е­ние прес­сы в сто­ро­ну сво­е­го дав­не­го дру­га. Вско­ре уже и прес­са, и чинов­ни­ки ощу­ти­ли его нажим. Ему даже уда­лось заин­те­ре­со­вать уче­ных с восто­ка, кото­рые при­е­ха­ли в Кали­фор­нию, что­бы изу­чать лихо­рад­ку и иссле­до­вать анти-бацил­лу, кото­рую вывел и усо­вер­шен­ство­вал Кла­рен­дон. Эти меди­ки и био­ло­ги, одна­ко, не полу­чи­ли жела­е­мых све­де­ний, и мно­гие из них уеха­ли весь­ма рас­сер­жен­ны­ми. Они напе­ча­та­ли враж­деб­ные Кла­рен­до­ну ста­тьи, обви­няя его в попу­лиз­ме и нечест­ной игре, наме­кая на то, что он скры­ва­ет свои мето­ды из недо­стой­но­го для про­фес­си­о­на­ла стрем­ле­ния извлечь из них выго­ду.

К сча­стью, дру­гие были более бла­го­же­ла­тель­ны в оцен­ках и с энту­зи­аз­мом писа­ли о Кла­рен­доне и его рабо­те. Они виде­ли паци­ен­тов и смог­ли оце­нить, как вели­ко­леп­но он дер­жал в узде ужас­ную болезнь. Его скрыт­ность в отно­ше­нии анти­ток­си­на они сочли совер­шен­но оправ­дан­ной, посколь­ку слиш­ком ран­нее рас­про­стра­не­ние несо­вер­шен­но­го пре­па­ра­та мог­ло бы нане­сти боль­ше вре­да, чем поль­зы. Сам Кла­рен­дон про­из­вел на них силь­ное впе­чат­ле­ние, и они, не колеб­лясь, срав­ни­ва­ли его с Джен­не­ром, Листе­ром, Кохом, Пасте­ром, Меч­ни­ко­вым и дру­ги­ми вели­ки­ми людь­ми, чья жизнь была непре­рыв­ным слу­же­ни­ем меди­цине и чело­ве­че­ству. Даль­тон акку­рат­но соби­рал для Аль­фре­да все ста­тьи, где о нем гово­ри­лось хоро­шо, и лич­но при­но­сил их как пред­лог, что­бы уви­деть­ся с Джор­джи­ной. Они, одна­ко, не про­из­во­ди­ли на уче­но­го впе­чат­ле­ния, вызы­вая лишь пре­зри­тель­ную улыб­ку, и он, как пра­ви­ло, бро­сал их для озна­ком­ле­ния Сура­ме, чей глу­бо­кий раз­дра­жа­ю­щий смех во вре­мя чте­ния достав­лял док­то­ру огром­ное удо­воль­ствие.

Одна­жды в нача­ле фев­ра­ля, в поне­дель­ник вече­ром, Даль­тон при­шел с твер­дым наме­ре­ни­ем про­сить у Кла­ре­идо­на руки его сест­ры. Дверь ему откры­ла сама Джор­джи­на, и когда они напра­ви­лись к дому, он оста­но­вил­ся при­лас­кать огром­ную соба­ку, кото­рая под­бе­жа­ла к нему и дру­же­люб­но прыг­ну­ла на грудь. Это был Дик, люби­мый сен­бер­нар Джор­джи­ны, и Даль­тон вновь пора­до­вал­ся, что его любит суще­ство, кото­рое так, мно­го зна­чит для нее.

Дик был рад встре­че — сво­им энер­гич­ным натис­ком он раз­вер­нул губер­на­то­ра почти на 180 гра­ду­сов, тихо тявк­нул и кинул­ся бежать меж­ду дере­вья­ми по направ­ле­нию к кли­ни­ке. Но вско­ре он оста­но­вил­ся и обер­нул­ся, как бы при­гла­шая Даль­то­на после­до­вать за ним. Даль­тон так и сде­лал. Джор­джи­на, кото­рая все­гда счи­та­лась с при­хо­тя­ми сво­е­го огром­но­го любим­ца, зна­ком пока­за­ла Даль­то­ну, что­бы он посмот­рел, чего хочет соба­ка, и они мед­лен­но напра­ви­лись за псом, а тот с готов­но­стью пустил­ся вглубь запад­ной части дво­ра, где на фоне звезд над огром­ной кир­пич­ной сте­ной выри­со­вы­ва­лась ост­ро­ко­неч­ная кры­ша кли­ни­ки.

По кра­ям тем­ных штор про­би­вал­ся свет, — Аль­фред и Сура­ма еще рабо­та­ли. Вне­зап­но изнут­ри раз­дал­ся сла­бый при­глу­шен­ный звук, похо­жий на плач ребен­ка — печаль­ный при­зыв “Мама! Мама!”. Дик зала­ял, а Джеймс и Джор­джи­на вздрог­ну­ли. Потом Джор­джи­на улыб­ну­лась, вспом­нив о попу­га­ях, кото­рых Кла­рен­дон все­гда дер­жал для экс­пе­ри­мен­тов, и потре­па­ла Дика по голо­ве, то ли в знак про­ще­ния за то, что он ввел ее и Даль­то­на в заблуж­де­ние, то ли желая убе­дить его, что он обма­нул­ся сам.

Когда они неспеш­но повер­ну­ли к дому, Даль­тон ска­зал, что хочет этим вече­ром пого­во­рить с Аль­фре­дом об их помолв­ке. Джор­джи­на не воз­ра­жа­ла. Она зна­ла, что брат едва ли захо­чет терять в ее лице пре­дан­но­го управ­ля­ю­ще­го, но вери­ла, что он не будет пре­пят­ство­вать их сча­стью. Поз­же в дом бод­рым шагом вошел Кла­рен­дон. На лице его было напи­са­но менее угрю­мое выра­же­ние, чем обыч­но. Даль­тон, уви­дев в этом доб­рый знак, при­обод­рил­ся. Док­тор креп­ко пожал ему руку и, как обыч­но, весе­ло спро­сил: “А, Джим­ми, ну как пожи­ва­ет поли­ти­ка в этом году?” Он взгля­нул на Джор­джи­ну, и она под каким-то пред­ло­гом ушла, а двое муж­чин сели и заго­во­ри­ли на общие темы. Поне­мно­гу, через вос­по­ми­на­ния об их преж­ней юно­сти, Даль­тон шел к сво­ей цели, пока нако­нец не задал вопрос пря­мо: “Элфи, я хочу женить­ся на Джор­джине. Ты бла­го­сло­вишь нас?”

Вни­ма­тель­но гля­дя на ста­ро­го дру­га, Даль­тон уви­дел, как на его лицо лег­ла тень. Тем­ные гла­за на секун­ду вспых­ну­ли, а потом потух­ли, и в них вер­ну­лось при­выч­ное спо­кой­ствие. Итак, нау­ка — или эго­изм — взя­ли верх!

- Ты про­сишь невоз­мож­но­го, Джеймс. Джор­джи­на уже не бес­печ­ный моты­лек, каким она была годы назад. У нее теперь есть место на служ­бе истине и чело­ве­че­ству, и это место здесь. Она реши­ла посвя­тить свою жизнь моей рабо­те — хозяй­ству, кото­рое дела­ет воз­мож­ным мою рабо­ту, и здесь не может быть дезер­тир­ства и пота­ка­ния лич­ным при­хо­тям.

Даль­тон ждал, когда он закон­чит. Все тот же ста­рый фана­тизм — чело­ве­че­ство про­тив лич­но­сти. Док­тор явно хотел испор­тить жизнь сво­ей сест­ре! Потом он попы­тал­ся отве­тить.

- Но послу­шай, Элфи, неуже­ли ты хочешь ска­зать, что Джор­джи­на так необ­хо­ди­ма для тво­ей рабо­ты, что ее надо пре­вра­тить в рабы­ню и муче­ни­цу? Где же твое чув­ство меры, мой милый? Если бы речь шла о Сура­ме или о ком-то еще, без кого твои экс­пе­ри­мен­ты невоз­мож­ны это дру­гое дело; но Джор­джи­на все­го лишь управ­ля­ет домом. Она обе­ща­ла стать моей женой и гово­рит, что любит меня. Раз­ве ты име­ешь пра­во рас­по­ря­жать­ся жиз­нью, кото­рая при­над­ле­жит ей? Раз­ве ты име­ешь пра­во?

- Хва­тит, Джеймс! — лицо Кла­рен­до­на было камен­ным и блед­ным. Имею я пра­во или нет рас­по­ря­жать­ся сво­ей соб­ствен­ной семьей, это посто­рон­них не каса­ет­ся.

- Посто­рон­них!.. И ты можешь это гово­рить чело­ве­ку, кото­рый!.. Даль­тон чуть не задох­нул­ся от гне­ва. Сталь­ной голос док­то­ра сно­ва пре­рвал его.

- Посто­рон­ний для моей семьи, а с это­го момен­та и для мое­го дома. Даль­тон, ваша наг­лость захо­дит слиш­ком дале­ко! Про­щай­те, губер­на­тор!

И Кла­рен­дон вышел из ком­на­ты, не подав на про­ща­нье руки.

Даль­тон сидел в оце­пе­не­нии, не зная, что делать, когда вошла Джор­джи­на. По ее лицу было вид­но, что она гово­ри­ла с бра­том. Даль­тон поры­ви­сто схва­тил ее за руки.

- Ну, Джор­джи, что ты ска­жешь? Боюсь, тебе пред­сто­ит сде­лать выбор меж­ду Элфи и мной. Ты зна­ешь, что я чув­ствую — зна­ешь, како­во мне было тогда, когда я бро­сил вызов тво­е­му отцу. Что ты отве­тишь на этот раз?

Он замол­чал, и она мед­лен­но ска­за­ла:

- Джеймс, ты веришь, что я люб­лю тебя? Он кив­нул и с надеж­дой сжал ее руки.

- Тогда, если ты меня любишь, ты немно­го подо­ждешь. Не обра­щай вни­ма­ния на гру­бость Аль­фа. Его сто­ит пожа­леть. Я не могу сей­час рас­ска­зать тебе обо всем, но ты ведь зна­ешь, как я бес­по­ко­юсь. Эта его напря­жен­ная рабо­та, ругань вокруг нее и это ужас­ное созда­ние Сура­ма с его гла­за­ми и сме­хом. Я боюсь, что он не выдер­жит — он пере­утом­лен боль­ше, чем кажет­ся со сто­ро­ны. Я это вижу, пото­му что знаю его всю жизнь. Он меня­ет­ся — мед­лен­но сги­ба­ет­ся под сво­ей ношей, — и он пря­чет это за сво­ей рез­ко­стью. Ты пони­ма­ешь, что я хочу ска­зать, прав­да, доро­гой?

Она оста­но­ви­лась, и Джеймс сно­ва кив­нул, при­жи­мая ее руку к сво­ей гру­ди. Потом она закон­чи­ла:

- Обе­щай же мне, доро­гой, быть тер­пе­ли­вым. Я долж­на остать­ся с ним. Долж­на!

Даль­тон какое-то вре­мя мол­чал, но голо­ва его скло­ни­лась в почти свя­щен­ном поклоне. В этой пре­дан­ной жен­щине было боль­ше от Хри­ста, чем в любом дру­гом чело­ве­ке, и перед лицом такой люб­ви и вер­но­сти он не мог боль­ше наста­и­вать.

Сло­ва печа­ли и рас­ста­ва­ния были корот­ки, и Джеймс, чьи голу­бые гла­за были пол­ны слез, едва видел сухо­па­ро­го слу­гу, когда тот откры­вал перед ним воро­та. Но когда они с шумом захлоп­ну­лись, он услы­шал тот леде­ня­щий душу смех, кото­рый так хоро­шо знал, и понял, что это был Сура­ма — Сура­ма, кото­ро­го Джор­джи­на назы­ва­ла злым гени­ем сво­е­го бра­та. Уда­ля­ясь твер­ды­ми шага­ми, Даль­тон при­нял реше­ние быть насто­ро­же и немед­лен­но пред­при­нять реши­тель­ные дей­ствия при пер­вых же при­зна­ках беды.

III

Тем вре­ме­нем, эпи­де­мия еще была у всех на устах, и Сан-Фран­цис­ко охва­ти­ла глу­бо­кая непри­язнь к Кла­рен­до­ну. На самом деле слу­ча­ев забо­ле­ва­ния вне стен тюрь­мы было очень мало, и почти все они при­хо­ди­лись на бед­ней­шие слои мек­си­кан­ско­го насе­ле­ния, кото­рое, вслед­ствие жиз­ни в анти­са­ни­тар­ных усло­ви­ях, явля­лось посто­ян­ным источ­ни­ком все­воз­мож­ных неду­гов, но поли­ти­кам и обы­ва­те­лям это­го было доста­точ­но, что­бы под­дер­жать напад­ки на док­то­ра. Видя, что Даль­тон непо­ко­ле­бим, защи­щая Кла­рен­до­на, оппо­зи­ци­о­не­ры, дог­ма­ти­ки от меди­ци­ны и поли­ти­ка­ны пере­клю­чи­ли вни­ма­ние на зако­но­да­тель­ную власть; рас­чет­ли­во объ­еди­нив про­тив­ни­ков Кла­рен­до­на и ста­рых вра­гов губер­на­то­ра, они гото­ви­лись боль­шин­ством голо­сов запу­стить в дей­ствие закон, по кото­ро­му пра­во назна­че­ния в лечеб­ные заве­де­ния пере­да­ва­лось от гла­вы испол­ни­тель­ной вла­сти в раз­лич­ные заин­те­ре­со­ван­ные коми­те­ты или комис­сии.

Ни один лоб­бист так актив­но не под­дер­жи­вал эту идею, как глав­ный помощ­ник Кла­рен­до­на, док­тор Джо­у­нз. С само­го нача­ла зави­дуя сво­е­му началь­ни­ку, он усмот­рел в этом воз­мож­ность обер­нуть дело в свою поль­зу и бла­го­да­рил судь­бу за то обсто­я­тель­ство (из-за кото­ро­го он и зани­мал свое нынеш­нее поло­же­ние), что при­хо­дит­ся род­ствен­ни­ком пред­се­да­те­лю попе­чи­тель­ско­го сове­та тюрь­мы. Если бы новый закон был при­нят, это, есте­ствен­ным обра­зом выли­лось бы в сме­ще­ние Кла­рен­до­на и назна­че­ние на его место само­го док­то­ра Джо­у­н­за, а пото­му он раз­вил бур­ную дея­тель­ность, забо­тясь о соб­ствен­ных инте­ре­сах. Джо­у­нз вопло­щал в себе все те чер­ты, кото­рых не было у Кла­рен­до­на: интри­ган по нату­ре, льсти­вый оппор­ту­нист, слу­жив­ший преж­де все­го сво­ей карье­ре, а нау­ке — лишь меж­ду про­чим. Он был беден и жаж­дал занять долж­ность с твер­дым окла­дом в про­ти­во­по­лож­ность бога­то­му и неза­ви­си­мо­му уче­но­му, кото­ро­го хотел вытес­нить. Итак, с кры­си­ным ковар­ством и упор­ством он под­ка­пы­вал­ся под вели­ко­го био­ло­га и одна­жды был воз­на­граж­ден радост­ным изве­сти­ем о том, что дол­го­ждан­ный закон про­шел. С это­го момен­та губер­на­тор боль­ше не мог про­из­во­дить назна­че­ния в госу­дар­ствен­ных заве­де­ни­ях, и меди­цин­ское руко­вод­ство Сан-Квен­ти­ном опре­де­ля­лось сове­том тюрь­мы.

Кла­рен­дон был един­ствен­ным, кто не заме­чал всей этой зако­но­да­тель­ной сума­то­хи. Пол­но­стью погло­щен­ный сво­и­ми дела­ми и иссле­до­ва­ни­я­ми, он оста­вал­ся слеп к пре­да­тель­ству “это­го осла Джо­у­н­за”, кото­рый рабо­тал рядом с ним, и глух ко всем сплет­ням в кон­то­ре началь­ни­ка тюрь­мы. Он нико­гда в жиз­ни не читал газет, а изгна­ние Даль­то­на из его дома обо­рва­ло послед­нюю реаль­ную нить, свя­зы­вав­шую его с собы­ти­я­ми внеш­не­го мира. С наив­но­стью отшель­ни­ка он нико­гда не заду­мы­вал­ся о непроч­но­сти сво­е­го поло­же­ния. При­ни­мая во вни­ма­ние пре­дан­ность Даль­то­на и то, что он про­щал даже самые боль­шие оби­ды (как пока­зы­ва­ло его пове­де­ние в слу­чае со ста­рым Кла­рен­до­ном, раз­да­вив­шим его отца на фон­до­вой бир­же), разу­ме­ет­ся, не было и речи о том, что­бы губер­на­тор мог сме­стить док­то­ра; поли­ти­че­ское неве­же­ство Кла­рен­до­на не мог­ло пред­ви­деть вне­зап­но­го пово­ро­та собы­тий, когда пра­во назна­че­ния и сме­ще­ния пере­хо­ди­ло бы в совер­шен­но иные руки. Поэто­му, когда Даль­тон уехал в Сакра­мен­то, он лишь удо­вле­тво­рен­но улыб­нул­ся, убеж­ден­ный, что его место в Сан-Квен­тине и место его сест­ры в доме оди­на­ко­во надеж­но защи­ще­ны от пося­га­тельств. Он при­вык полу­чать то, что хотел, и вооб­ра­жал, что уда­ча все еще сопут­ству­ет ему.

В первую неде­лю мар­та, через день-два после при­ня­тия зако­на, пред­се­да­тель сове­та тюрь­мы при­был в Сан-Квен­тин. Кла­рен­до­на не было, но док­тор Джо­у­нз с радо­стью про­вел важ­но­го посе­ти­те­ля (меж­ду про­чим, сво­е­го соб­ствен­но­го дядю) по огром­но­му лаза­ре­ту, вклю­чая пала­ту для боль­ных лихо­рад­кой, полу­чив­шей печаль­ную извест­ность бла­го­да­ря стра­ху и уси­ли­ям прес­сы. К это­му вре­ме­ни, неволь­но убеж­ден­ный уве­рен­но­стью Кла­рен­до­на, что лихо­рад­ка не зараз­на, Джо­у­нз с улыб­кой объ­яс­нил дяде, что боять­ся нече­го, и пред­ло­жил вни­ма­тель­но осмот­реть паци­ен­тов и осо­бен­но жут­кий ске­лет, кото­рый неко­гда был насто­я­щим гиган­том, пол­ным сил и энер­гии, а теперь, как он намек­нул, мед­лен­но и мучи­тель­но уми­рал из-за того, что Кла­рен­дон не хотел давать ему необ­хо­ди­мо­го лекар­ства.

- Вы хоти­те ска­зать, — вос­клик­нул пред­се­да­тель, — что док­тор Кла­рен­дон отка­зы­ва­ет­ся дать это­му чело­ве­ку то, что необ­хо­ди­мо, зная, что его мож­но спа­сти?

- Имен­но так, — под­хва­тил док­тор Джо­у­нз и замол­чал, так как дверь откры­лась, и вошел сам Кла­рен­дон. Он холод­но кив­нул Джо­у­н­зу и с неодоб­ре­ни­ем погля­дел на незна­ко­мо­го посе­ти­те­ля.

- Док­тор Джо­у­нз, мне каза­лось, вы зна­е­те, что это­го боль­но­го вооб­ще нель­зя бес­по­ко­ить. И раз­ве я не гово­рил вам, что­бы посе­ти­те­лей не впус­ка­ли без спе­ци­аль­но­го раз­ре­ше­ния?

Но пред­се­да­тель вме­шал­ся, преж­де чем его пле­мян­ник смог пред­ста­вить его. — Про­сти­те, док­тор Кла­рен­дон, но пра­виль­но ли я понял, что вы отка­зы­ва­е­тесь дать это­му чело­ве­ку лекар­ство, кото­рое спас­ло бы его? Кла­рен­дон холод­но взгля­нул на него и отве­тил с метал­лом в голо­се:

- Это неумест­ный вопрос, сэр. Я здесь началь­ник, и посе­ти­те­ли не допус­ка­ют­ся. Пожа­луй­ста, немед­лен­но покинь­те поме­ще­ние. Пред­се­да­тель сове­та, втайне обла­дав­ший нема­лым актер­ским даро­ва­ни­ем, отве­тил с боль­шим высо­ко­ме­ри­ем, чем было необ­хо­ди­мо.

- Вы меня непра­виль­но поня­ли, сэр! Я, а не вы здесь хозя­ин. Вы раз­го­ва­ри­ва­е­те с пред­се­да­те­лем сове­та тюрь­мы. Более того, дол­жен ска­зать, что счи­таю вашу дея­тель­ность угро­зой бла­го­по­лу­чию заклю­чен­ных и дол­жен сде­лать пред­ло­же­ние о вашей отстав­ке. С это­го момен­та руко­во­дить будет док­тор Джо­у­нз, а если вы наме­ре­ны оста­вать­ся здесь до офи­ци­аль­но­го реше­ния, то буде­те вынуж­де­ны под­чи­нять­ся ему.

Это был вели­кий миг в жиз­ни Уил­фре­да Джо­у­н­за. Боль­ше ни разу в жиз­ни не дове­лось ему пере­жить момен­та тако­го тор­же­ства, а пото­му не будем питать к нему недоб­рые чув­ства. В кон­це кон­цов, он был не столь­ко пло­хим, сколь­ко мел­ким чело­ве­ком, и мог сле­до­вать лишь кодек­су мел­ко­го чело­ве­ка — забо­тить­ся о себе любой ценой. Кла­рен­дон застыл, уста­вив­шись на гово­рив­ше­го, буд­то сооб­ра­жая, не сошел ли тот с ума, но в сле­ду­ю­щий миг тор­же­ству­ю­щее выра­же­ние на лице док­то­ра Джо­у­н­за убе­ди­ло его, что про­ис­хо­дит дей­стви­тель­но нечто важ­ное. Он отве­тил с ледя­ной веж­ли­во­стью. — Вы, несо­мнен­но, имен­но тот, кем себя назы­ва­е­те, сэр. Но, к сча­стью, меня назна­чил губер­на­тор шта­та, и, таким обра­зом, толь­ко он и может это назна­че­ние отме­нить.

Пред­се­да­тель и его пле­мян­ник смот­ре­ли на него в недо­уме­нии, не пони­мая, до какой сте­пе­ни может дохо­дить неве­же­ство это­го чело­ве­ка в свет­ских делах. Затем стар­ший, уяс­нив поло­же­ние, рас­ска­зал ему все подроб­но.

- Если бы я нашел, что посту­па­ю­щие сиг­на­лы неспра­вед­ли­вы к вам, заклю­чил он, — я бы отло­жил при­ня­тие реше­ния, но слу­чай с этим несчаст­ным и ваше соб­ствен­ное занос­чи­вое пове­де­ние не остав­ля­ют мне выбо­ра. Итак…

Но док­тор Кла­рен­дон пере­бил его рез­ким тоном.

- Итак, в насто­я­щее вре­мя я здесь началь­ник, и про­шу вас немед­лен­но поки­нуть это поме­ще­ние.

Пред­се­да­тель побаг­ро­вел и взо­рвал­ся:

- Послу­шай­те, да вы пони­ма­е­те, с кем вы раз­го­ва­ри­ва­е­те? Я вас выстав­лю отсю­да, черт бы побрал вашу наг­лость!

Но ему едва уда­лось закон­чить эту фра­зу. Вне­зап­но пре­вра­щен­ный оскорб­ле­ни­ем в сгу­сток нена­ви­сти, вели­кий уче­ный нанес двой­ной удар обо­и­ми кула­ка­ми с такой сверхъ­есте­ствен­ной силой, какой никто бы в нем не запо­до­зрил. И если необыч­ной была сила, то не менее исклю­чи­тель­ной ока­за­лась и точ­ность это­го уда­ра: даже чем­пи­он рин­га не мог бы добить­ся луч­ше­го резуль­та­та. Оба — и пред­се­да­тель, и док­тор Джо­у­нз — были сра­же­ны напо­вал, один — в лицо, дру­гой — в под­бо­ро­док. Сва­лив­шись, как сруб­лен­ные дере­вья, они непо­движ­но лежа­ли на полу без созна­ния. Кла­рен­дон, успо­ко­ив­шись и совер­шен­но овла­дев собой, взял шля­пу и трость и вышел, что­бы при­со­еди­нить­ся к сидев­ше­му в лод­ке Сура­ме. Лишь когда они тро­ну­лись, док­тор, нако­нец, дал сло­вес­ный выход сне­дав­шей его ужас­ной яро­сти. Затем, с пере­ко­шен­ным от нена­ви­сти лицом, он при­звал на голо­вы сво­их вра­гов про­кля­тия звезд и над­звезд­ных бездн, так что даже Сура­ма содрог­нул­ся, сотво­рил древ­ний знак, кото­рый не опи­сан ни в одной кни­ге по исто­рии, и впер­вые забыл рас­сме­ять­ся.

IV

Джор­джи­на ста­ра­лась, как мог­ла, смяг­чить нане­сен­ный бра­ту удар. Он вер­нул­ся домой, исто­щен­ный мораль­но и физи­че­ски, и бро­сил­ся в крес­ло в биб­лио­те­ке. В этой сумрач­ной ком­на­те его пре­дан­ная сест­ра мало-пома­лу узна­ла почти неве­ро­ят­ную новость. Она сра­зу же при­ня­лась неж­но уте­шать его и заста­ви­ла понять, какой огром­ный, хотя и неволь­ный, вклад в его вели­чие внес­ли все эти напад­ки, пре­сле­до­ва­ния и даже само сме­ще­ние с долж­но­сти. Он пытал­ся отне­стись к это­му с при­су­щим ему рав­но­ду­ши­ем, и, пожа­луй, смог бы добить­ся это­го, если бы дело каса­лось лишь его лич­но­го досто­ин­ства. Но поте­рять воз­мож­ность зани­мать­ся науч­ны­ми иссле­до­ва­ни­я­ми — это­го он был не в силах пере­не­сти, и, взды­хая, сно­ва и сно­ва повто­рял, что еще три меся­ца рабо­ты в тюрь­ме мог­ли бы, нако­нец, дать ему столь дол­го иско­мую бацил­лу, кото­рая сде­ла­ла бы любую лихо­рад­ку досто­я­ни­ем про­шло­го.

Тогда Джор­джи­на при­бег­ла к дру­го­му спо­со­бу обод­ре­ния и ска­за­ла, что, разу­ме­ет­ся, тюрем­ный совет сно­ва пошлет за ним, если лихо­рад­ка не закон­чит­ся или, наобо­рот, вспых­нет с новой силой. Но даже это не подей­ство­ва­ло, и Кла­рен­дон отве­чал лишь корот­ки­ми, горь­ки­ми, иро­ни­че­ски­ми и мало­по­нят­ны­ми фра­за­ми, всем тоном пока­зы­вая, как глу­бо­ко уко­ре­ни­лись в нем отча­я­ние и оби­да.

- Закон­чит­ся? Сно­ва вспых­нет? О, разу­ме­ет­ся, закон­чит­ся! По край­ней мере, они так поду­ма­ют. Они будут думать что угод­но, неза­ви­си­мо от собы­тий! Неве­же­ствен­ные гла­за не видят ниче­го, и пло­хие работ­ни­ки нико­гда не дела­ют откры­тий. Нау­ка нико­гда не пово­ра­чи­ва­ет­ся лицом к таким людям. И они еще назы­ва­ют себя вра­ча­ми! Ты толь­ко пред­ставь это­го осла Джо­у­н­за моим началь­ни­ком!

Ухмыль­нув­шись, он раз­ра­зил­ся таким дья­воль­ским хохо­том, что Джор­джи­на вздрог­ну­ла.

Все после­до­вав­шие дни уны­ние без­раз­дель­но цари­ло в доме Кла­рен­до­нов. Неуто­ми­мый ум док­то­ра погру­зил­ся в пол­ную и безыс­ход­ную депрес­сию, и он навер­ня­ка отка­зал­ся бы от еды, если бы Джор­джи­на силой не застав­ля­ла его при­ни­мать пищу. Боль­шая тет­радь с наблю­де­ни­я­ми в закры­том виде лежа­ла на сто­ле в биб­лио­те­ке, а малень­кий золо­той шприц с сыво­рот­кой про­тив лихо­рад­ки — его соб­ствен­ное искус­ное при­спо­соб­ле­ние с запас­ным резер­ву­а­ром, при­креп­лен­ным к широ­ко­му золо­то­му коль­цу на паль­це, — празд­но поко­ил­ся в малень­ком кожа­ном футля­ре рядом с ней. Энер­гия, често­лю­би­вые замыс­лы и неуто­ли­мое жела­ние наблю­дать и иссле­до­вать, каза­лось, умер­ли в нем; он ниче­го не спра­ши­вал о сво­ей кли­ни­ке, где сот­ни про­би­рок с куль­ту­рой виру­са выстро­и­лись в ряд, напрас­но ожи­дая его.

Бес­чис­лен­ные живот­ные, кото­рых дер­жа­ли для опы­тов, рез­ви­лись, живые и хоро­шо откорм­лен­ные, под ран­ним весен­ним солн­цем, и когда Джор­джи­на, про­гу­ли­ва­ясь меж­ду ряда­ми роз, под­хо­ди­ла к клет­кам, она испы­ты­ва­ла какое-то неумест­ное сча­стье. При этом она пони­ма­ла, как тра­ги­че­ски мимо­лет­но оно — ведь нача­ло новой рабо­ты вско­ре сде­ла­ло бы всех этих малень­ких созда­ний неволь­ны­ми жерт­ва­ми нау­ки. Зная это, она усмат­ри­ва­ла в без­дей­ствии сво­е­го бра­та некое бла­го, и поощ­ря­ла его отдых, в кото­ром он так отча­ян­но нуж­дал­ся. Восемь слу­г­ти­бет­цев бес­шум­но дви­га­лись по дому, как обыч­но, без­уко­риз­нен­но испол­няя свои обя­зан­но­сти, и Джор­джи­на сле­ди­ла, что­бы заве­ден­ный в доме рас­по­ря­док не нару­шал­ся из-за того, что хозя­ин отды­ха­ет.

Рав­но­душ­но оста­вив нау­ку и стрем­ле­ние к успе­ху ради хала­та и ком­нат­ных шле­пан­цев, Кла­рен­дон поз­во­лял Джор­джине обра­щать­ся с собой, как с ребен­ком. Он встре­чал ее мате­рин­ские хло­по­ты тихой печаль­ной улыб­кой и неиз­мен­но под­чи­нял­ся ее ука­за­ни­ям и рас­по­ря­же­ни­ям. Дом оку­та­ла смут­ная атмо­сфе­ра апа­тии и меч­та­тель­но­го бла­жен­ства. Един­ствен­ный дис­со­нанс в нее вно­сил Сура­ма. Он был по-насто­я­ще­му несча­стен и часто угрю­мо и него­ду­ю­ще смот­рел на свет­лое без­мя­теж­ное лицо Джор­джи­ны. Экс­пе­ри­мен­ты были его един­ствен­ной радо­стью, и он тос­ко­вал без при­выч­ных заня­тий — ему нра­ви­лось хва­тать обре­чен­ных живот­ных, тащить их, стис­нув в руках, в кли­ни­ку, и, зло­ве­ще сме­ясь, наблю­дать горя­щим застыв­шим взгля­дом, как они посте­пен­но погру­жа­ют­ся в окон­ча­тель­ную кому, широ­ко рас­крыв вос­па­лен­ные гла­за и высу­нув изо рта рас­пух­ший, покры­тый пеной язык. Сей­час он явно при­хо­дил в отча­я­ние при виде без­за­бот­ных живот­ных в клет­ках и часто спра­ши­вал у Кла­рен­до­на, нет ли у того каких рас­по­ря­же­ний. Обна­ру­жив, что док­тор без­уча­стен ко все­му на све­те и не жела­ет начи­нать рабо­ту, он уда­лял­ся, бор­мо­ча себе под нос про­кля­тья, и по-коша­чьи про­кра­ды­вал­ся в свою ком­на­ту в под­ва­ле, где его голос ино­гда зву­чал в стран­ных глу­бо­ких рит­мах, непри­ят­но напо­ми­нав­ших какой-то обряд.

Все это дей­ство­ва­ло Джор­джине на нер­вы, но не так силь­но, как про­дол­жи­тель­ная апа­тия бра­та. Ее тре­во­жи­ло, что это состо­я­ние затя­ги­ва­ет­ся, и поне­мно­гу ее поки­ну­ло радост­ное настро­е­ние, кото­рое так раз­дра­жа­ло Сура­му. Она сама раз­би­ра­лась в меди­цине, и с точ­ки зре­ния пси­хи­ат­ра нахо­ди­ла состо­я­ние док­то­ра весь­ма неудо­вле­тво­ри­тель­ным; теперь ее так же пуга­ло отсут­ствие у него инте­ре­са и энер­гии, как преж­де — его фана­ти­че­ский пыл и пере­утом­ле­ние. Неуже­ли затя­нув­ша­я­ся мелан­хо­лия пре­вра­тит чело­ве­ка неко­гда бле­стя­ще­го ума в без­на­деж­но­го иди­о­та?

Одна­ко к кон­цу мая про­изо­шла вне­зап­ная пере­ме­на. Потом Джор­джи­на часто вспо­ми­на­ла мель­чай­шие дета­ли, свя­зан­ные с ней — такие незна­чи­тель­ные, как при­слан­ная Сура­ме нака­нуне короб­ка с алжир­ским поч­то­вым штем­пе­лем, от кото­рой шел ужас­но непри­ят­ный запах, и вне­зап­ная силь­ная гро­за — крайне ред­кое для Кали­фор­нии явле­ние, — раз­ра­зив­ша­я­ся в ту ночь, когда Сура­ма пел свои моно­тон­ные молит­вы за запер­той две­рью в под­ва­ле гром­че и напря­жен­нее обыч­но­го.

А потом был сол­неч­ный день, и она соби­ра­ла в саду цве­ты для сто­ло­вой. Вой­дя в дом, она мель­ком уви­де­ла сво­е­го бра­та в биб­лио­те­ке: пол­но­стью оде­тый, он сидел за сто­лом, попе­ре­мен­но све­ря­ясь с замет­ка­ми в сво­ей тол­стой тет­ра­ди для наблю­де­ний и делая новые запи­си уве­рен­ны­ми росчер­ка­ми пера. Он был бодр и энер­ги­чен, и в его дви­же­ни­ях чув­ство­ва­лась живость, когда он пере­во­ра­чи­вал стра­ни­цу за стра­ни­цей или брал кни­гу из стоп­ки на дру­гом кон­це сто­ла. Джор­джи­на с радо­стью и облег­че­ни­ем поспе­ши­ла поста­вить цве­ты, но когда она вер­ну­лась в биб­лио­те­ку, то обна­ру­жи­ла, что бра­та там уже не было.

Она, конеч­но, реши­ла, что ее брат, долж­но быть, рабо­та­ет в кли­ни­ке, и обра­до­ва­лась при мыс­ли, что его преж­ний ум и целе­устрем­лен­ность вер­ну­лись к нему. Пони­мая, что бес­по­лез­но из-за него откла­ды­вать зав­трак, она поела одна и отло­жи­ла немно­го еды на слу­чай, если он неожи­дан­но вер­нет­ся. Но он все не при­хо­дил. Он навер­сты­вал поте­рян­ное вре­мя, и когда она вышла погу­лять сре­ди роз, все еще тру­дил­ся в боль­шой, обши­той проч­ны­ми дос­ка­ми кли­ни­ке.

Бро­дя сре­ди бла­го­уха­ю­щих цве­тов, она уви­де­ла, как Сура­ма отби­рал живот­ных для опы­тов. Она хоте­ла бы реже встре­чать­ся с ним, ибо при одном его виде ее все­гда охва­ты­ва­ла дрожь, но имен­но этот страх обострял ее слух и зре­ние, когда дело каса­лось Сура­мы. Во дво­ре он все­гда ходил с непо­кры­той голо­вой, и пол­ное отсут­ствие волос на чере­пе жут­ко уси­ли­ва­ло его сход­ство со ске­ле­том. Она услы­ша­ла лег­кий сме­шок, когда он взял из клет­ки малень­кую обе­зьян­ку и понес в кли­ни­ку, с такою силой впив­шись длин­ны­ми кост­ля­вы­ми паль­ца­ми в пуши­стые бока, что она заве­ре­ща­ла от испу­га и боли. От это­го зре­ли­ща

Джор­джине ста­ло дур­но, и на том ее про­гул­ка закон­чи­лась. Все ее суще­ство про­те­сто­ва­ло про­тив того неодо­ли­мо­го вли­я­ния на ее бра­та, кото­рое при­об­рел этот чело­век, и она с горе­чью поду­ма­ла о том, что теперь не мог­ла бы с уве­рен­но­стью ска­зать, кто из них был слу­гой, а кто — гос­по­ди­ном.

Насту­пил вечер, а Кла­рен­дон все не воз­вра­щал­ся, и Джор­джи­на заклю­чи­ла, что он погло­щен одним из самых дол­гих сво­их опы­тов, а зна­чит, пол­но­стью поте­рял кон­троль над вре­ме­нем. Ей очень не хоте­лось ложить­ся спать, не пого­во­рив с ним о его неожи­дан­ном выздо­ров­ле­нии, но в кон­це кон­цов, чув­ствуя, что дожи­дать­ся бес­по­лез­но, она напи­са­ла бод­рую запис­ку, поло­жи­ла ее на стол в биб­лио­те­ке, а затем реши­тель­но отпра­ви­лась к себе. Она еще не совсем засну­ла, когда услы­ша­ла, как откры­лась и закры­лась вход­ная дверь. Зна­чит, опыт все же длил­ся не всю ночь! Решив убе­дить­ся, что брат поел перед сном, она вста­ла, наки­ну­ла одеж­ду и спу­сти­лась к биб­лио­те­ке, оста­но­вив­шись, лишь когда услы­ша­ла голо­са из-за при­от­кры­той две­ри. Раз­го­ва­ри­ва­ли Кла­рен­дон и Сура­ма, и она жда­ла, когда слу­га уйдет. Одна­ко Сура­ма вовсе не соби­рал­ся ухо­дить; напря­жен­ный тон и содер­жа­ние раз­го­во­ра пока­зы­ва­ли, что он обе­ща­ет быть дол­гим. Хотя Джор­джи­на не соби­ра­лась слу­шать, она неволь­но улав­ли­ва­ла то одну, то дру­гую фра­зу и вско­ре разо­бра­ла некий зло­ве­щий под­текст, кото­рый, будучи не до кон­ца поня­тен ей, силь­но испу­гал ее. Голос бра­та, рез­кий и нерв­ный, с тре­вож­ной настой­чи­во­стью при­ко­вы­вал ее вни­ма­ние.

- Во вся­ком слу­чае, — гово­рил он, — нам не хва­тит живот­ных на сле­ду­ю­щий день, а ты зна­ешь, как труд­но достать при­лич­ную пар­тию по пер­во­му тре­бо­ва­нию. Глу­по тра­тить так мно­го сил на вся­кую ерун­ду, когда мож­но полу­чить чело­ве­че­ские экзем­пля­ры, при­ло­жив немно­го допол­ни­тель­ных уси­лий.

От воз­мож­но­го смыс­ла этих слов Джор­джине ста­ло пло­хо, и она ухва­ти­лась за вешал­ку в хол­ле, что­бы удер­жать­ся на ногах. Сура­ма отве­чал тем низ­ким загроб­ным голо­сом, в кото­ром, каза­лось, отра­жа­лось зло тысяч веков и тысяч пла­нет.

- Спо­кой­ней, спо­кой­ней! Что за ребя­че­ская спеш­ка и нетер­пе­ние! Ты все сва­ли­ва­ешь в одну кучу! Если бы ты жил так, как я, когда целая жизнь кажет­ся одним часом, ты бы не вол­но­вал­ся из-за одно­го лиш­не­го дня, неде­ли или меся­ца! Ты дей­ству­ешь слиш­ком быст­ро. Живот­ных в клет­ках хва­тит на целую неде­лю, если толь­ко ты будешь дви­гать­ся разум­ны­ми тем­па­ми. Ты мог бы даже начать с более ста­ро­го мате­ри­а­ла, если бы толь­ко был уве­рен, что не пере­усерд­ству­ешь.

- Не при­ста­вай ко мне со сво­им делан­ным бла­го­ра­зу­ми­ем! — Гру­бо и рез­ко про­зву­чал ответ. — У меня свои мето­ды. Я не хочу исполь­зо­вать наш мате­ри­ал, если без это­го мож­но обой­тись, пото­му что пред­по­чи­таю их таки­ми, какие они есть. Во вся­ком слу­чае, тебе бы луч­ше быть с ними поосто­рож­нее — ты же зна­ешь, что у этих хит­рых собак есть ножи. Раз­дал­ся низ­кий смех Сура­мы.

- Об этом не бес­по­кой­ся. Эти тва­ри едят, вер­но? Что ж, я могу доста­вить тебе одно­го, когда пона­до­бит­ся. Но не торо­пись — маль­чиш­ка умер, и их оста­лось толь­ко восемь, а теперь, когда ты поте­рял Сан-

Квен­тин, будет труд­но достать новых. Я бы посо­ве­то­вал тебе начать с Тсан­по, он тебе мень­ше всех поле­зен, и…

Но это было все, что услы­ша­ла Джор­джи­на. Прон­зен­ная жут­ким стра­хом от мыс­лей, на кото­рые наво­дил этот раз­го­вор, она чуть не упа­ла на пол там, где сто­я­ла, и лишь с тру­дом суме­ла взо­брать­ся по лест­ни­це и дота­щить­ся до сво­ей ком­на­ты. Что замыш­ля­ет это зло­вред­ное чудо­ви­ще Сура­ма? Во что он втя­ги­ва­ет ее бра­та? Что за ужас­ные собы­тия скры­ва­ют­ся за эти­ми зага­доч­ны­ми фра­за­ми? В ее голо­ве кру­жи­лись мрач­ные и угро­жа­ю­щие виде­ния, и она бро­си­лась на кро­вать, уже не наде­ясь заснуть. Одна и та же мысль с жесто­кой отчет­ли­во­стью выде­ля­лась на фоне осталь­ных, и она чуть не вскрик­ну­ла, когда эта мысль с новой силой вспых­ну­ла у нее в моз­гу. Затем, нако­нец, вме­ша­лась при­ро­да, кото­рая, про­тив ожи­да­ния, на этот раз ока­за­лась более мило­серд­ной. Закрыв гла­за и погру­зив­шись в глу­бо­кое забы­тье, она не про­сы­па­лась до само­го утра. Ни один новый кош­мар не доба­вил­ся к тому, что был вызван под­слу­шан­ным раз­го­во­ром.

С вос­хо­дом солн­ца напря­же­ние спа­ло. Ночью уста­лое чело­ве­че­ское созна­ние вос­при­ни­ма­ет все в иска­жен­ном виде, и Джор­джи­на реши­ла, что ее мозг, види­мо, не совсем пра­виль­но вос­при­нял обрыв­ки обыч­но­го меди­цин­ско­го раз­го­во­ра. Запо­до­зрить сво­е­го бра­та, един­ствен­но­го сына бла­го­род­но­го Фран­си­са Шуй­ле­ра Кла­рен­до­на, в вар­вар­ском жерт­во­при­но­ше­нии во имя нау­ки зна­чи­ло бы про­явить неспра­вед­ли­вость по отно­ше­нию к соб­ствен­ной кро­ви, и она реши­ла не гово­рить нико­му о слу­чай­но услы­шан­ном раз­го­во­ре, что­бы Аль­фред не высме­ял ее фан­та­сти­че­ские догад­ки.

Когда она спу­сти­лась зав­тра­кать, то обна­ру­жи­ла, что Кла­рен­дон уже ушел, и пожа­ле­ла о том, что и в это вто­рое утро не может поздра­вить его с воз­об­нов­ле­ни­ем рабо­ты. Не спе­ша съев зав­трак, подан­ный ей ста­рой Мар­га­ри­той, совер­шен­но глу­хой кухар­кой мек­си­кан­ско­го про­ис­хож­де­ния, она про­чла утрен­нюю газе­ту и усе­лась с каким-то шитьем воз­ле окна в гости­ной, выхо­див­шей на широ­кий двор. Там все было тихо, и она виде­ла, что послед­няя из кле­ток с живот­ны­ми опу­сте­ла. Нау­ка была удо­вле­тво­ре­на, и все, что оста­лось от неко­гда милых живых созда­ний пошло в яму. Эта бой­ня все­гда огор­ча­ла ее, но она не воз­ра­жа­ла, ибо зна­ла, что это дела­ет­ся для бла­га чело­ве­че­ства. Быть сест­рой уче­но­го, повто­ря­ла она себе, все рав­но, что быть сест­рой сол­да­та, кото­рый уби­ва­ет, что­бы спа­сти сооте­че­ствен­ни­ков от вра­гов.

После лен­ча Джор­джи­на сно­ва заня­ла свое место у окна и зани­ма­лась шитьем — до тех пор, пока звук раз­дав­ше­го­ся на дво­ре выстре­ла не заста­вил ее в тре­во­ге выгля­нуть нару­жу. Там, неда­ле­ко от зда­ния кли­ни­ки, она уви­де­ла фигу­ру Сура­мы с писто­ле­том в руке. Его похо­жее на череп лицо искри­ви­лось в стран­ной гри­ма­се, — он хохо­тал над спол­зав­шей по стене фигу­рой в чер­ном шел­ке с длин­ным тибет­ским ножом в руке. Это был слу­га Тсан­по, и она, узнав его смор­щен­ное лицо, с ужа­сом вспом­ни­ла о том, что слы­ша­ла про­шлой ночью. Солн­це сверк­ну­ло на отпо­ли­ро­ван­ном лез­вии, и вдруг писто­лет выстре­лил еще раз. На этот раз нож выпал из руки мон­го­ла, и Сура­ма с жад­но­стью уста­вил­ся на свою дро­жа­щую жерт­ву.

Затем Тсам­по, быст­ро взгля­нув на свою невре­ди­мую руку и на упав­ший нож, быст­ро отско­чил от поти­хонь­ку при­бли­жа­ю­ще­го­ся Сура­мы и бро­сил­ся к дому. Одна­ко Сура­ма ока­зал­ся про­вор­нее и настиг его одним прыж­ком, схва­тив за пле­чо и чуть не рас­плю­щив о сте­ну. Неко­то­рое вре­мя мон­гол пытал­ся сопро­тив­лять­ся, но Сура­ма ухва­тил его за шиво­рот, как живот­ное, и пота­щил в кли­ни­ку. Джор­джи­на слы­ша­ла, как он сме­ял­ся и изде­вал­ся над слу­гой на сво­ем язы­ке, и виде­ла, как жел­тое лицо жерт­вы затряс­лось от стра­ха. Она вдруг про­тив воли поня­ла, что про­ис­хо­дит. Глу­бо­кий ужас охва­тил ее, и она поте­ря­ла созна­ние — вто­рой раз за сут­ки.

Когда она при­шла в себя, ком­на­ту зали­вал золо­той свет зака­та. Джор­джи­на, под­няв упав­шую кор­зин­ку и раз­бро­сан­ные при­над­леж­но­сти, погру­зи­лась в тягост­ные мыс­ли, и, нако­нец, при­шла к убеж­де­нию, что все, что она виде­ла, пред­став­ля­ет из себя тра­ги­че­скую реаль­ность. Зна­чит, ее худ­шие опа­се­ния под­твер­жда­лись. Что ей делать, она не зна­ла. Она была вдвойне бла­го­дар­на тому, что ее брат все еще не появ­лял­ся. Ей нуж­но было пого­во­рить с ним, но не сей­час. Сей­час она не мог­ла гово­рить ни с кем. И, с содро­га­ни­ем поду­мав о том, что про­ис­хо­дит за заре­ше­чен­ны­ми окна­ми кли­ни­ки, она забра­лась в постель, что­бы про­ве­сти ночь в мучи­тель­ной бес­сон­ни­це.

Встав на сле­ду­ю­щее утро совер­шен­но изму­чен­ной, Джор­джи­на впер­вые после выздо­ров­ле­ния уви­де­ла док­то­ра. Он оза­бо­чен­но сно­вал меж­ду домом и кли­ни­кой, и, кро­ме рабо­ты, мало на что обра­щал вни­ма­ние. Не было ника­кой воз­мож­но­сти заве­сти с ним вол­но­вав­ший ее раз­го­вор, а Кла­рен­дон даже не заме­тил измож­ден­но­го вида сест­ры.

Вече­ром она услы­ша­ла, как он раз­го­ва­ри­ва­ет сам с собой в биб­лио­те­ке. Это было абсо­лют­но необыч­но для него, и она поня­ла, что ее брат нахо­дит­ся в чудо­вищ­ном напря­же­нии, кото­рое может закон­чить­ся новым при­сту­пом апа­тии. Вой­дя в ком­на­ту, она попы­та­лась успо­ко­ить его, не каса­ясь опас­ной темы, и заста­ви­ла выпить чаш­ку укреп­ля­ю­ще­го бульо­на. Нако­нец она мяг­ко спро­си­ла, что его бес­по­ко­ит, и с тре­во­гой жда­ла отве­та, наде­ясь услы­шать, что посту­пок Сура­мы по отно­ше­нию к бед­но­му тибет­цу ужас­нул и оскор­бил его.

В его голо­се зву­ча­ло раз­дра­же­ние.

- Что меня бес­по­ко­ит? Боже пра­вый, Джор­джи­на, ты луч­ше спро­си, что меня не бес­по­ко­ит! Посмот­ри на клет­ки и поду­май, надо ли о чем-нибудь спра­ши­вать! У меня не оста­лось ни одно­го про­кля­то­го экзем­пля­ра, и важ­ней­шие куль­ту­ры бак­те­рий выра­щи­ва­ют­ся в про­бир­ках без малей­ше­го шан­са при­не­сти поль­зу! Труд цело­го дня насмар­ку, вся про­грам­ма экс­пе­ри­мен­тов вста­ла — это­го вполне доста­точ­но, что сой­ти с ума! Как я вооб­ще чего-то добьюсь, если не могу наскре­сти поря­доч­но­го мате­ри­а­ла для опы­тов? Джор­джи­на погла­ди­ла его по голо­ве.

- Я думаю, тебе сле­ду­ет немно­го отдох­нуть, Эл, доро­гой. Он ото­дви­нул­ся от нее.

- Отдох­нуть? Пре­крас­но! Чер­тов­ски заме­ча­тель­но! Да что же я делал, если не отды­хал, про­зя­бал и тупо пялил­ся в про­стран­ство все послед­ние 50 или 100, или 1000 лет? Как раз тогда, когда я стал бли­зок к побе­де, у меня кон­ча­ет­ся мате­ри­ал, и мне сно­ва пред­ла­га­ют погру­зить­ся в бес­смыс­лен­ное оце­пе­не­ние! Боже! И в это вре­мя какой-то под­лый вор поль­зу­ет­ся мои­ми резуль­та­та­ми и гото­вит­ся обой­ти меня, при­сво­ив себе весь мой труд. Сто­ит мне отстать от него на голо­ву, и этот иди­от со все­ми необ­хо­ди­мы­ми сред­ства­ми полу­чит выиг­рыш. А ведь мне нуж­на была все­го лишь неде­ля и хотя бы поло­ви­на под­хо­дя­щих средств — и я бы побе­дил!

Он раз­дра­жен­но повы­сил голос, в кото­ром уга­ды­ва­лось душев­ное напря­же­ние, что очень не понра­ви­лось Джор­джине. Она отве­ча­ла мяг­ко, но не настоль­ко, что­бы он решил, что она успо­ка­и­ва­ет пси­хо­па­та.

- Но ведь ты уби­ва­ешь себя сво­им бес­по­кой­ством и напря­же­ни­ем — а если ты умрешь, как же ты смо­жешь доде­лать свою рабо­ту?

Его улыб­ка ско­рее напо­ми­на­ла пре­зри­тель­ную ухмыл­ку.

- Я пола­гаю, неде­ля или месяц — все, что мне нуж­но — не совсем доко­на­ют меня, и, кро­ме того, не име­ет осо­бо­го зна­че­ния, что, в кон­це кон­цов, ста­нет со мной или любой дру­гой кон­крет­ной лич­но­стью. Нау­ка — вот то, чему нуж­но слу­жить; нау­ка — вот цель наше­го суще­ство­ва­ния. Я подо­бен тем обе­зья­нам, пти­цам и мор­ским свин­кам, кото­рых исполь­зую для опы­тов. Я все­го лишь вин­тик в машине, кото­рая слу­жит веч­но­му. Они долж­ны погиб­нуть, я, воз­мож­но, тоже дол­жен уме­реть — но что из того? Раз­ве цель, кото­рой мы слу­жим, не сто­ит все­го это­го и даже боль­ше?

Джор­джи­на вздох­ну­ла. На мгно­ве­нье она усо­мни­лась в том, дей­стви­тель­но ли вся эта бой­ня чего-то сто­ит.

- Но ты абсо­лют­но уве­рен, что твое откры­тие будет доста­точ­ным бла­гом для чело­ве­че­ства, что­бы оправ­дать такие жерт­вы?

Гла­за Кла­рен­до­на угро­жа­ю­ще сверк­ну­ли.

- Чело­ве­че­ство! Что такое чело­ве­че­ство, черт его побе­ри? Нау­ка! Бол­ва­ны! Сно­ва и сно­ва все тол­ку­ют об отдель­ных людях! Чело­ве­че­ство при­ду­ма­но для про­по­вед­ни­ков, для кото­рых оно озна­ча­ет сово­куп­ность сле­по веру­ю­щих. Чело­ве­че­ство сде­ла­но для хищ­ных бога­чей, кото­рые гово­рят с ним на язы­ке дол­ла­ра. Чело­ве­че­ство сде­ла­но для поли­ти­ков, для кото­рых оно зна­чит кол­лек­тив­ную мощь, упо­треб­лен­ную ради соб­ствен­ной выго­ды. Что есть чело­ве­че­ство? Ничто! Сла­ва Богу, это гру­бое заблуж­де­ние боль­ше нико­го не собьет с тол­ку! Взрос­лый чело­век пре­кло­ня­ет­ся перед исти­ной — зна­ни­ем — нау­кой — све­том сры­ва­ни­ем покро­вов и ото­дви­га­ни­ем зана­ве­сов. Зна­ние — это колес­ни­ца Джаг­гер­на­у­та. Смерть заклю­че­на в наших дей­стви­ях. Мы долж­ны уби­вать, вскры­вать, уни­что­жать — и все это во имя откры­тия и покло­не­ния невы­ра­зи­мо­му све­ту. Боги­ня Нау­ка тре­бу­ет это­го от нас. Уби­вая, мы про­бу­ем сомни­тель­ный яд. Нам нуж­но узнать его дей­ствие. Его голос сорвал­ся, слов­но выдох­ся, и Джор­джи­на слег­ка вздрог­ну­ла.

- Но это ужас­но, Эл! Ты не дол­жен так думать!

Кла­рен­дон язви­тель­но рас­хо­хо­тал­ся, и это что-то напом­ни­ло его сест­ре.

- Ужас­но? Ты счи­та­ешь, то, что гово­рю я, ужас­но? Тебе бы послу­шать Сура­му! Я тебе гово­рю, жре­цам Атлан­ти­ды было доступ­но такое зна­ние, что ты бы умер­ла со стра­ху при одном упо­ми­на­нии о нем. Зна­ние это суще­ство­ва­ло уже сот­ни тысяч лет назад, когда наши пред­ки бро­ди­ли по Азии в виде бес­сло­вес­ных полу­о­бе­зьян! Отдель­ные слу­хи о нем ходят в без­люд­ных наго­рьях Тибе­та, кое-что мож­но встре­тить в рай­оне Хогга­ра, а одна­жды я слы­шал, как один ста­рик в Китае при­зы­вал Йог-Сото­та…

Он поблед­нел и сде­лал в воз­ду­хе стран­ный знак вытя­ну­тым ука­за­тель­ным паль­цем. Джор­джи­на по-насто­я­ще­му встре­во­жи­лась, но когда речь бра­та при­ня­ла менее воз­буж­ден­ные фор­мы, она немно­го успо­ко­и­лась.

- Да, это, может быть, ужас­но, но и вели­ко­леп­но тоже. Я имею в виду поис­ки зна­ния. Разу­ме­ет­ся, тут нет ника­ких мер­кан­тиль­ных чувств. Раз­ве При­ро­да не уби­ва­ет посто­ян­но и бес­по­щад­но, и раз­ве кто-нибудь, кро­ме глуп­цов, стра­шит­ся борь­бы? Убий­ства необ­хо­ди­мы для сла­вы нау­ки. Мы чему- то учим­ся через них, и мы не можем пожерт­во­вать зна­ни­ем ради наших чувств. Послу­шай толь­ко, как сен­ти­мен­таль­ные люди вопят о вре­де вак­ци­на­ции. Они боят­ся, что она убьет ребен­ка. Ну и что же, если убьет? А как еще мож­но обна­ру­жить зако­ны это­го забо­ле­ва­ния? Как сест­ре уче­но­го, тебе бы сле­до­ва­ло луч­ше знать все это, и не думать о чув­ствах. Тебе бы сле­до­ва­ло помо­гать моей рабо­те, а не мешать ей!

- Но, Эл, — запро­те­сто­ва­ла Джор­джи­на, — я нисколь­ко не соби­ра­юсь мешать тво­ей рабо­те. Раз­ве я не ста­ра­лась все­гда помочь, сколь­ко было в моих силах? Я неве­же­ствен­на, знаю, и не могу помо­гать тебе по-насто­я­ще­му, но, по край­ней мере, я гор­жусь тобой и все­гда ста­ра­лась облег­чить тебе жизнь и ради себя, и ради нашей семьи. Ты не раз гово­рил о моих заслу­гах. Кла­рен­дон вни­ма­тель­но посмот­рел на нее.

- Да, — ска­зал он отры­ви­сто, вста­вая и выхо­дя из ком­на­ты, — ты пра­ва. Ты все­гда ста­ра­лась помочь, как мог­ла. Воз­мож­но, еще будет необ­хо­ди­мость в тво­ей помо­щи дру­го­го рода.

- Джор­джи­на после­до­ва­ла за ним во двор. Вда­ле­ке за дере­вья­ми горел фонарь, и, подой­дя, они заме­ти­ли Сура­му, скло­нив­ше­го­ся над каким-то боль­шим пред­ме­том, рас­про­стер­тым на зем­ле. Кла­рен­дон корот­ко хмык­нул, но когда Джор­джи­на раз­гля­де­ла, что это такое, она, вскрик­нув, бро­си­лась к нему. Это был Дик, огром­ный сен­бер­нар, лежав­ший непо­движ­но на гра­ви­е­вой дорож­ке, рас­крыв вос­па­лен­ные гла­за и высу­нув язык.

- Он болен, Эл! — вос­клик­ну­ла она. — Пожа­луй­ста, сде­лай же что-нибудь! Ско­рее!

- Док­тор взгля­нул на Сура­му, кото­рый про­бор­мо­тал что-то на непо­нят­ном Джор­джине язы­ке.

- Отне­си его в кли­ни­ку, — велел Кла­рен­дон. — Боюсь, Дик под­хва­тил лихо­рад­ку.

- Сура­ма взял Дика точ­но так же, как днем рань­ше бед­ня­гу Тсан­по, и мол­ча пота­щил к зда­нию близ аллеи. На этот раз он не засме­ял­ся, а посмот­рел на Кла­рен­до­на с насто­я­щей тре­во­гой. Джор­джине даже пока­за­лось, что Сура­ма про­сит док­то­ра спа­сти ее любим­ца.

Кла­рен­дон, одна­ко, не после­до­вал за ним, а мину­ту сто­ял на месте, затем, не торо­пясь, заша­гал к дому. Джор­джи­на, изум­лен­ная такой бес­чув­ствен­но­стью, про­дол­жа­ла осы­пать его горя­чи­ми и настой­чи­вы­ми моль­ба­ми, но бес­по­лез­но. Не обра­щая на нее ни малей­ше­го вни­ма­ния, он пошел пря­мо в биб­лио­те­ку и при­нял­ся читать что-то в боль­шой ста­рой кни­ге, лежав­шей на сто­ле назва­ни­ем вниз. Она поло­жи­ла руку ему на пле­чо, но он не обер­нул­ся и не заго­во­рил. Он про­дол­жал читать, и Джор­джи­на, с любо­пыт­ством загля­нув через его пле­чо, уди­ви­лась стран­но­сти алфа­ви­та, каким был испи­сан том в мед­ном пере­пле­те.

Чет­верть часа спу­стя, сидя в оди­но­че­стве в тем­ной ком­на­те по дру­гую сто­ро­ну хол­ла, Джор­джи­на при­ня­ла реше­ние. Что-то было не так что имен­но и до какой сте­пе­ни, она не осме­ли­ва­лась при­знать­ся даже себе, — и при­шло вре­мя при­звать на помощь кого-нибудь посиль­нее. Конеч­но, это мог быть толь­ко Джеймс. Он силен и умен, а его любовь и сочув­ствие под­ска­жут ему пра­виль­ный выход. Он зна­ет Элфи всю жизнь и все пой­мет.

Было уже доволь­но позд­но, но Джор­джи­на реши­ла дей­ство­вать немед­лен­но. На дру­гом кон­це хол­ла, в биб­лио­те­ке, все еще горел свет, и она с тос­кой взгля­ну­ла на эту дверь, наде­вая шля­пу и поки­дая дом. От мрач­но­го особ­ня­ка и все­го испол­нен­но­го ощу­ще­ни­ем угро­зы поме­стья было совсем неда­ле­ко до Джек­сон-стрит, где, по сча­стью, ей попал­ся эки­паж, кото­рый отвез ее на теле­граф Вестерн Юни­он. Там она напи­са­ла Джейм­су Даль­то­ну в Сакра­мен­то, про­ся его немед­лен­но вер­нуть­ся в Сан-Фран­цис­ко по делу, пред­став­ляв­ше­му для всех них огром­ную важ­ность.

V

Даль­тон был откро­вен­но оза­да­чен посла­ни­ем Джор­джи­ны. Он не имел ника­ких изве­стий от Кла­рен­до­нов с того бур­но­го фев­раль­ско­го вече­ра, когда Аль­фред объ­явил, что он стал посто­рон­ним в его доме, и он, в свою оче­редь, ста­ра­тель­но воз­дер­жи­вал­ся от кон­так­тов, даже когда ему страст­но хоте­лось выра­зить Элфи сочув­ствие по пово­ду его ско­ро­па­ли­тель­но­го сме­ще­ния. Губер­на­тор вел упор­ную борь­бу, что­бы рас­стро­ить поли­ти­че­ские интри­ги и сохра­нить за собой пра­во про­из­во­дить назна­че­ния, и горь­ко сожа­лел об устра­не­нии чело­ве­ка, кото­рый, несмот­ря на недав­ний раз­рыв, все еще пред­став­лял­ся ему иде­а­лом науч­ной ком­пе­тен­ции.

Сей­час, читая этот явно испу­ган­ный при­зыв, он не мог пред­ста­вить себе, что слу­чи­лось. Одна­ко Даль­тон знал, что Джор­джи­на не из тех, кто теря­ет голо­ву или под­ни­ма­ет напрас­ную тре­во­гу; поэто­му, не теряя вре­ме­ни, он сел на поезд, ухо­див­ший в этот час из Сакра­мен­то. При­быв в город, он сра­зу же поехал в свой клуб и отпра­вил к Джор­джине посыль­но­го с сооб­ще­ни­ем, что он пол­но­стью в ее рас­по­ря­же­нии.

Тем вре­ме­нем в доме Кла­рен­до­нов все засты­ло. Док­тор по-преж­не­му отка­зы­вал­ся раз­го­ва­ри­вать с сест­рой и сооб­щать о состо­я­нии соба­ки. Тени зла, каза­лось, посте­пен­но сгу­ща­лись над кры­шей усадь­бы, но в какой-то момент насту­пи­ло вре­мен­ное зати­шье. Джор­джи­на немно­го успо­ко­и­лась, полу­чив изве­стие от Джейм­са, и отве­ти­ла, что позо­вет его, когда в том воз­ник­нет необ­хо­ди­мость. Напря­жен­ная атмо­сфе­ра, похо­же, немно­го раз­ря­ди­лась, и Джор­джи­на в кон­це кон­цов реши­ла, что это про­изо­шло из-за исчез­но­ве­ния тощих тибет­цев, чьи вкрад­чи­вые плав­ные дви­же­ния и экзо­ти­че­ский вид все­гда раз­дра­жа­ли ее. Они про­па­ли все разом, и ста­рая Мар­га­ри­та, един­ствен­ная остав­ша­я­ся в доме слу­жан­ка, ска­за­ла ей, что они помо­га­ют хозя­и­ну и Сура­ме в кли­ни­ке.

Утро сле­ду­ю­ще­го дня, 28 мая, кото­ро­му суж­де­но было надол­го сохра­нить­ся в памя­ти людей, выда­лось хму­рым и пас­мур­ным, и Джор­джи­на почув­ство­ва­ла, как тает непроч­ное спо­кой­ствие. Она совсем не виде­ла бра­та, но зна­ла, что он погру­жен в рабо­ту в кли­ни­ке, несмот­ря на отсут­ствие экзем­пля­ров для опы­тов, на кото­рое он сето­вал. Она дума­ла, как там бед­ня­га Тсан­по, — неуже­ли его дей­стви­тель­но под­верг­ли какой-то серьез­ной опе­ра­ции, но надо при­знать, что боль­ше все­го ее инте­ре­со­вал Дик. Ей страст­но хоте­лось узнать, сде­лал ли что-нибудь Сура­ма для вер­но­го пса в то вре­мя, пока его хозя­ин сохра­нял стран­ное без­раз­ли­чие. Оче­вид­ная оза­бо­чен­ность Сура­мы в ту ночь, когда забо­лел Дик, про­из­ве­ла на нее огром­ное впе­чат­ле­ние, и она, быть может, впер­вые испы­та­ла доб­рое чув­ство к нена­вист­но­му асси­стен­ту. По мере того, как день кло­нил­ся к вече­ру, она неожи­дан­но для себя все боль­ше и боль­ше ста­ла дума­ла о Дике. Это дли­лось до тех пор, пока, нако­нец, весь ужас, царив­ший в доме, не вопло­тил­ся в одной этой мыс­ли, и ее рас­стро­ен­ные нер­вы не мог­ли доль­ше выно­сить обу­ре­вав­ших ее подо­зре­ний.

До это­го она все­гда ува­жа­ла кате­го­ри­че­ское тре­бо­ва­ние Аль­фре­да нико­гда не при­бли­жать­ся к кли­ни­ке и не бес­по­ко­ить его во вре­мя рабо­ты, но в тот роко­вой день реши­мость нару­шить запрет ста­ла попро­сту невы­но­си­мой. В кон­це кон­цов, она пере­сек­ла двор и вошла в вести­бюль запрет­но­го зда­ния с твер­дым наме­ре­ни­ем выяс­нить судь­бу соба­ки и при­чи­ну скрыт­но­сти бра­та. Внут­рен­няя дверь, как обыч­но, была запер­та, и за ней она услы­ша­ла воз­буж­ден­ные голо­са. Когда на ее стук никто не ото­звал­ся, она изо всех сил загре­ме­ла двер­ной руч­кой, но за две­рью про­дол­жа­ли спо­рить, не обра­щая на нее ника­ко­го вни­ма­ния. Голо­са при­над­ле­жа­ли, разу­ме­ет­ся, Сура­ме и ее бра­ту, и пока Джор­джи­на сто­я­ла там, пыта­ясь досту­чать­ся, она неволь­но уло­ви­ла смысл их раз­го­во­ра. Судь­ба вто­рич­но сде­ла­ла ее неволь­ным слу­ша­те­лем, и опять то, что она услы­ша­ла, под­верг­ло испы­та­нию ее душев­ное рав­но­ве­сие и проч­ность нер­вов. Аль­фред и Сура­ма явно вели оже­сто­чен­ную пере­пал­ку. Одних отго­лос­ков этой ссо­ры было доста­точ­но, что­бы воз­бу­дить самые фан­та­сти­че­ские опа­се­ния и под­твер­дить самые мрач­ные пред­по­ло­же­ния. Джор­джи­на вздрог­ну­ла, когда в голо­се бра­та послы­ша­лись рез­кие, прон­зи­тель­ные ноты фана­ти­че­ско­го исступ­ле­ния.

- Ты, черт побе­ри, ты гово­ришь мне о пора­же­нии и сми­ре­нии?! Да кто же, если не ты, зава­рил всю эту кашу? Раз­ве имел я хоть малей­шее пред­став­ле­ние о ваших про­кля­тых дья­во­лах-богах и о древ­нем мире? Раз­ве я когда-нибудь думал о ваших про­кля­тых над­звезд­ных без­днах и пол­зу­чем хао­се Ньяр­латхо­теп? Я был обык­но­вен­ным уче­ным, будь ты про­клят, пока не ока­зал­ся настоль­ко глуп, что выта­щил из пеще­ры тебя и твои дья­воль­ские тай­ны Атлан­ти­ды. Ты под­стре­кал меня, а теперь хочешь раз­де­лать­ся со мной! Ты сло­ня­ешь­ся здесь без дела и твер­дишь мне “Не торо­пись!”, когда с таким же успе­хом мог бы пой­ти и достать мате­ри­ал. Ты же пре­крас­но пони­ма­ешь, что я не знаю, что делать, а у тебя, долж­но быть, по этой части был боль­шой опыт еще до появ­ле­ния Зем­ли. Это похо­же на тебя, ты, про­кля­тый ходя­чий труп, — начать что-нибудь, что ты не хочешь или не можешь закон­чить!

Раз­дал­ся зло­ве­щий смех Сура­мы.

- Ты безу­мен, Кла­рен­дон. Это един­ствен­ная при­чи­на, поче­му я поз­во­ляю тебе нести этот бред, хотя мог бы отпра­вить тебя к чер­тям одним дви­же­ни­ем паль­ца. Доста­точ­но и есть доста­точ­но, а у тебя дей­стви­тель­но было доста­точ­но мате­ри­а­ла для любо­го нович­ка на тво­ей ста­дии. Во вся­ком слу­чае, у тебя было все, что я мог тебе достать. Ты же все­го лишь маньяк. Что за деше­вая, безум­ная идея — пожерт­во­вать даже бед­ным псом, любим­цем тво­ей сест­ры, хотя ты пре­крас­но мог бы обой­тись и без него! Ты не можешь взгля­нуть спо­кой­но ни на одно живое суще­ство без жела­ния воткнуть в него этот золо­той шприц. Нет, Дик дол­жен был отпра­вить­ся туда, куда ушел мек­си­кан­ский маль­чик, куда ушли Тсан­по и осталь­ные, куда ушли все живот­ные! Ниче­го себе, уче­ник! Ты уже не забав­ля­ешь­ся боль­ше — нер­виш­ки не выдер­жа­ли. Ты соби­рал­ся управ­лять собы­ти­я­ми, а теперь они управ­ля­ют тобой. Я наме­рен раз­вя­зать­ся с тобой, Кла­рен­дон. Я думал, у тебя есть харак­тер, но я ошиб­ся. Пора мне попро­бо­вать с кем-нибудь дру­гим. Боюсь, тебе при­дет­ся уйти!

В отве­те док­то­ра про­зву­ча­ли страх и ярость.

- Осто­рож­ней, ты!.. Есть силы и поболь­ше тво­ей! Я не зря ездил в Китай — в “Аль Ази­фе” Аль-Хаз­ре­да есть такое, чего не зна­ли в тво­ей Атлан­ти­де! Мы оба впу­та­лись в опас­ную игру, но нече­го вооб­ра­жать, что ты зна­ешь все, на что я спо­со­бен. А как насчет Огнен­но­го Воз­мез­дия? В Йемене я раз­го­ва­ри­вал с одним ста­ри­ком, кото­рый вер­нул­ся живым из Баг­ро­вой пусты­ни; он видел Ирем, Город стол­пов, и в под­зем­ных свя­ти­ли­щах покло­нял­ся Нугу и Йебу! Иэ! Шуб-Ниг­гу­рат! Сквозь сры­ва­ю­щий­ся фаль­цет Кла­рен­до­на послы­шал­ся низ­кий смех Сура­мы.

- Заткнись, ты, иди­от! Неуже­ли ты дума­ешь, что для меня что-то зна­чит твой неле­пый вздор? Сло­ва и фор­му­лы, фор­му­лы и сло­ва — что все это тому, чья сущ­ность лежит вне их! Мы сей­час нахо­дим­ся в мате­ри­аль­ном мире и под­чи­ня­ем­ся зако­нам мате­рии. У тебя есть твоя лихо­рад­ка, а у меня револь­вер. У тебя нет мате­ри­а­ла для опы­тов, а у меня — лихо­рад­ки, пока я дер­жу тебя перед собой, а это ору­жие меж­ду нами!

Это было все, что смог­ла услы­шать Джор­джи­на. Она почув­ство­ва­ла, как все поплы­ло перед ней, и, шата­ясь, выбра­лась из вести­бю­ля нару­жу за спа­си­тель­ным глот­ком воз­ду­ха. Она пони­ма­ла, что кри­зис, нако­нец, насту­пил, и что теперь, что­бы спа­сти бра­та от неве­до­мых глу­бин безу­мия и тай­ны, ей сроч­но нуж­на помощь. Собрав оста­ток сил, она суме­ла добрать­ся до биб­лио­те­ки, где тороп­ли­во наца­ра­па­ла запис­ку, кото­рую Мар­га­ри­та долж­на была немед­лен­но отне­сти Джейм­су Даль­то­ну.

Когда ста­ру­ха ушла, Джор­джине едва хва­ти­ло сил добрать­ся до крес­ла. Упав в него, она засты­ла в оце­пе­не­нии. Так она про­ле­жа­ла, каза­лось, веч­ность, заме­чая лишь, как из углов огром­ной угрю­мой ком­на­ты при­чуд­ли­во рас­пол­за­ет­ся полу­мрак. Ее мучи­ли ужас­ные, смут­ные виде­ния, кото­рые одно за дру­гим, как бес­фор­мен­ные при­зра­ки, про­плы­ва­ли в ее изму­чен­ном зату­ха­ю­щем созна­нии. Сумер­ки сгу­сти­лись в тем­но­ту, но оце­пе­не­ние не про­хо­ди­ло. Затем в хол­ле раз­да­лись твер­дые шаги, и она услы­ша­ла, как кто-то вошел в ком­на­ту и достал короб­ку со спич­ка­ми. Серд­це ее почти замер­ло, когда один за дру­гим в люст­ре заго­ре­лись газо­вые рож­ки, но тут она уви­де­ла, что вошед­ший — ее брат. Неволь­ный вздох облег­че­ния, что он еще жив, вырвал­ся у нее — глу­бо­кий, дол­гий и тре­пет­ный, — после чего она впа­ла в спа­си­тель­ное забы­тье.

При этом зву­ке Кла­рен­дон в тре­во­ге обер­нул­ся к крес­лу и был неска­зан­но пора­жен, уви­дев свою сест­ру — блед­ную и без созна­ния. Ее померт­вев­шее лицо потряс­ло его, он бро­сил­ся рядом с ней на коле­ни, вне­зап­но осо­знав, что зна­чи­ла бы для него ее смерть. Дав­но отвык­нув в сво­их бес­ко­неч­ных поис­ках исти­ны от прак­ти­че­ской рабо­ты, он утра­тил навы­ки пер­вой помо­щи и мог толь­ко звать ее по име­ни и маши­наль­но рас­ти­рать запя­стья, погру­жа­ясь в печаль и отча­я­ние. Затем он вспом­нил о воде и побе­жал в сто­ло­вую за гра­фи­ном. Спо­ты­ка­ясь и наты­ка­ясь на мебель в тем­но­те, где, каза­лось, гнез­дил­ся ужас, он потра­тил изряд­ное коли­че­ство вре­ме­ни, что­бы най­ти то, что искал, но, нако­нец, схва­тил гра­фин тря­су­щи­ми­ся рука­ми и, поспе­шив обрат­но, плес­нул холод­ную вла­гу в лицо Джор­джине. Спо­соб был гру­бым, но дей­ствен­ным. Она шевель­ну­лась, еще раз вздох­ну­ла и откры­ла гла­за.

- Жива! — вос­клик­нул он и при­жал­ся щекой к ее щеке. Она по-мате­рин­ски гла­ди­ла его голо­ву. Она была почти рада, что поте­ря­ла созна­ние, пото­му что из-за это­го стран­ный, чужой Аль­фред исчез, и на его место вер­нул­ся ее соб­ствен­ный брат. Она мед­лен­но села и попы­та­лась успо­ко­ить его.

- Все в поряд­ке, Эл. Дай мне толь­ко ста­кан воды. Греш­но рас­хо­до­вать ее таким обра­зом, уж не гово­ря о том, что­бы пор­тить мне блуз­ку! Не сто­ит вести себя так каж­дый раз, когда сест­ра немнож­ко вздрем­нет. Не сто­ит так­же думать, что я забо­ле­ла — у меня нет вре­ме­ни на такие пустя­ки!

По гла­зам Аль­фре­да было вид­но, что ее спо­кой­ная рас­су­ди­тель­ная речь возы­ме­ла бла­го­твор­ное дей­ствие.

Его страх мгно­вен­но исчез, и на лице появи­лось какое-то неопре­де­лен­ное выра­же­ние, как буд­то его толь­ко что осе­ни­ла какая-то вели­ко­леп­ная идея, и он что-то при­ки­ды­вал в уме. Наблю­дая, как меня­лось его лицо, едва замет­но выда­вая хит­рость и рас­чет, Джор­джи­на засо­мне­ва­лась, что выбра­ла луч­ший спо­соб уте­ше­ния. Преж­де чем он заго­во­рил, она почув­ство­ва­ла, что дро­жит от чего-то тако­го, что она не мог­ла опре­де­лить. Меди­цин­ский инстинкт под­ска­зы­вал ей, что момент про­свет­ле­ния рас­суд­ка у него мино­вал и что теперь он опять стал неудер­жи­мым фана­ти­ком нау­ки. Было что-то ужас­ное в том, как быст­ро сузи­лись его гла­за, когда она упо­мя­ну­ла о сво­ем вели­ко­леп­ном здо­ро­вье. О чем он думал? До какой неесте­ствен­ной сте­пе­ни дохо­ди­ла его страсть к опы­там? Поче­му такую важ­ность име­ла ее здо­ро­вая кровь и абсо­лют­но без­упреч­ное состо­я­ние орга­низ­ма? Но ни одно из этих дур­ных пред­чув­ствий, одна­ко, не тре­во­жи­ло Джор­джи­ну более секун­ды, и она вела себя вполне есте­ствен­но, когда паль­цы бра­та уве­рен­но лег­ли на ее пульс.

- Тебя немно­го лихо­ра­дит, Джор­джи, — ска­зал он отчет­ли­вым, искус­но сдер­жан­ным голо­сом, про­фес­си­о­наль­но вгля­ды­ва­ясь в ее гла­за.

- Вот глу­по­сти, я здо­ро­ва! — отве­ти­ла она. — Мож­но поду­мать, ты так и ищешь боль­ных лихо­рад­кой лишь для того, что­бы про­де­мон­стри­ро­вать свое откры­тие! Конеч­но, было бы очень воз­вы­шен­но и поэ­тич­но, если бы в каче­стве реша­ю­ще­го дока­за­тель­ства ты выле­чил соб­ствен­ную сест­ру! Кла­рен­дон отпря­нул рез­ко и вино­ва­то. Запо­до­зри­ла ли она его жела­ние? Про­из­нес ли он что-нибудь вслух? Он посмот­рел на нее и понял, что она не име­ет ни малей­ше­го пред­став­ле­ния об истине. Она улы­ба­лась и гла­ди­ла его по руке. Затем он достал из кар­ма­на пиджа­ка неболь­шой про­дол­го­ва­тый кожа­ный футляр и, вынув малень­кий золо­той шприц, начал задум­чи­во вер­теть его в руках, то нажи­мая на пор­шень, то вытя­ги­вая его из пусто­го цилин­дра.

- Инте­рес­но, — начал он вкрад­чи­во, — ты хоте­ла бы дей­стви­тель­но помочь нау­ке каким-нибудь… обра­зом, если бы воз­ник­ла необ­хо­ди­мость? Хва­ти­ло бы у тебя пре­дан­но­сти, что­бы пожерт­во­вать собой, как дочь Иеф­фая, для меди­ци­ны, если бы ты зна­ла, что это послу­жит пол­но­му завер­ше­нию моей рабо­ты?

Джор­джи­на, уло­вив отчет­ли­вый блеск в гла­зах бра­та, нако­нец, поня­ла, что ее худ­шие опа­се­ния были оправ­да­ны. Теперь ниче­го нель­зя было сде­лать — ей оста­ва­лось лишь все­ми сила­ми успо­ка­и­вать его и молить­ся, что­бы Мар­га­ри­та заста­ла Джейм­са Даль­то­на в его клу­бе.

- Ты выгля­дишь уста­лым, Элфи, доро­гой, — мяг­ко ска­за­ла она. — Поче­му бы тебе не при­нять немно­го мор­фия и не поспать? Ты так нуж­да­ешь­ся в этом! Он отве­тил с какой-то хит­рой осмот­ри­тель­но­стью.

- Да, ты пра­ва. Я утом­лен, да и ты тоже. Нам обо­им надо выспать­ся. Мор­фий — имен­но то, что нуж­но. Подо­жди, я схо­жу при­го­тов­лю инъ­ек­цию, и мы оба при­мем дозу.

Все еще вер­тя пустой шприц в руках, он тихо вышел из ком­на­ты. Джор­джи­на огля­де­лась в бес­силь­ном отча­я­нии, насто­ро­жен­но ожи­дая услы­шать шаги, пред­ве­ща­ю­щие помощь. Ей пока­за­лось, что Мар­га­ри­та сно­ва возит­ся вни­зу на кухне, и она позво­ни­ла, что­бы узнать о судь­бе сво­е­го пись­ма. Ста­рая слу­жан­ка тут же ото­зва­лась и ска­за­ла, что дав­ным-дав­но отнес­ла его в клуб. Губер­на­то­ра Даль­то­на там не было, но слу­жа­щий обе­щал вру­чить запис­ку, как толь­ко он появит­ся. Мар­га­ри­та сно­ва про­ко­вы­ля­ла вниз, но Кла­рен­дон так и не воз­вра­щал­ся. Что он делал? Что замыш­лял? Она слы­ша­ла, как за ним захлоп­ну­лась вход­ная дверь, и зна­ла, что теперь он нахо­дит­ся в кли­ни­ке. Поза­был ли он о сво­ем пер­во­на­чаль­ном наме­ре­нии в шат­ком состо­я­нии безу­мия? Тре­во­га ожи­да­ния ста­но­ви­лась почти невы­но­си­мой, и Джор­джине при­шлось креп­ко стис­нуть зубы, что­бы не закри­чать.

Вход­ной зво­нок, одно­вре­мен­но зазве­нев­ший в доме и в кли­ни­ке, нако­нец, нару­шил напря­же­ние. Она услы­ша­ла коша­чью поступь Сура­мы, вышед­ше­го из кли­ни­ки, что­бы открыть калит­ку, а затем почти с исте­ри­че­ским вздо­хом облег­че­ния узна­ла зна­ко­мый твер­дый голос Даль­то­на, кото­рый раз­го­ва­ри­вал со зло­ве­щим помощ­ни­ком. Вско­чив с места, она неуве­рен­ной поход­кой пошла навстре­чу, когда он воз­ник в две­рях биб­лио­те­ки; не было ска­за­но ни сло­ва, пока он цело­вал ей руку в сво­ей изыс­кан­ной ста­ро­мод­ной мане­ре.

Затем Джор­джи­на при­ня­лась тороп­ли­во объ­яс­нять все, что про­изо­шло, все, что она мель­ком уви­де­ла и под­слу­ша­ла, все, чего она боя­лась и о чем подо­зре­ва­ла.

Даль­тон слу­шал хму­ро и пони­ма­ю­ще. Его пер­во­на­чаль­ное заме­ша­тель­ство посте­пен­но сме­ни­лось изум­ле­ни­ем, сочув­стви­ем и реши­мо­стью. Запис­ка, задер­жан­ная небреж­ным клер­ком, немно­го запоз­да­ла и заста­ла его в ком­на­те отды­ха в раз­гар спо­ра о Кла­рен­доне. Его кол­ле­га по клу­бу, док­тор Мак­нейл, при­нес с собой меди­цин­ский жур­нал со ста­тьей, спо­соб­ной выве­сти любо­го уче­но­го из рав­но­ве­сия, и Даль­тон как раз попро­сил раз­ре­ше­ния взять ее, что­бы потом пока­зать Аль­фре­ду, когда ему, нако­нец, вру­чи­ли запис­ку. Отбро­сив воз­ник­ший было план посвя­тить док­то­ра Мак­ней­ла в то, что каса­лось Аль­фре­да, он тот­час пошел за шля­пой и тро­стью, и, не теряя ни мину­ты, взял кэб и поехал к Кла­рен­до­нам.

Он поду­мал, что Сура­ма выгля­дел встре­во­жен­ным, когда уви­дел его, хотя он и сме­ял­ся, как обыч­но, направ­ля­ясь в кли­ни­ку. Даль­тон навсе­гда запом­нил поход­ку и смех Сура­мы в тот зло­ве­щий вечер, ибо ему не суж­де­но было вновь уви­деть это таин­ствен­ное суще­ство. Когда насмеш­ник вошел в вести­бюль кли­ни­ки, эти низ­кие буль­ка­ю­щие зву­ки как бы сли­лись с глу­хи­ми рас­ка­та­ми гро­ма на гори­зон­те.

Когда Даль­тон выслу­шал все, что долж­на была рас­ска­зать Джор­джи­на, и узнал, что Аль­фред может вер­нуть­ся в любую мину­ту с дозой мор­фия в шпри­це, он решил, что ему луч­ше пого­во­рить с док­то­ром наедине. Посо­ве­то­вав Джор­джине уйти в свою ком­на­ту и подо­ждать раз­ви­тия собы­тий, он стал рас­ха­жи­вать по мрач­ной биб­лио­те­ке, раз­гля­ды­вая кни­ги на пол­ках и при­слу­ши­ва­ясь к тому, не раз­да­ют­ся ли нерв­ные шаги Кла­рен­до­на на дорож­ке к кли­ни­ке. В углах огром­ной ком­на­ты, несмот­ря на свет люст­ры, было тем­но, и чем вни­ма­тель­нее смот­рел Даль­тон на кни­ги сво­е­го дру­га, тем мень­ше они ему нра­ви­лись. Это не было похо­же на тща­тель­но подо­бран­ную кол­лек­цию книг обык­но­вен­но­го вра­ча, био­ло­га или чело­ве­ка с широ­ким кру­го­зо­ром. Здесь было слиш­ком мно­го томов на сомни­тель­ные погра­нич­ные темы, вро­де тем­ных гипо­тез и риту­а­лов Сред­них веков, и необыч­ных экзо­ти­че­ских книг, напи­сан­ных ино­стран­ны­ми алфа­ви­та­ми, одно­вре­мен­но зна­ко­мы­ми и незна­ко­мы­ми.

Тол­стая тет­радь с науч­ны­ми наблю­де­ни­я­ми, лежав­шая на сто­ле, тоже остав­ля­ла непри­ят­ный оса­док. Почерк носил нев­ро­ти­че­ский отпе­ча­ток, а смысл заме­ток непри­ят­но пора­жал. Длин­ные отрыв­ки были напи­са­ны нераз­бор­чи­вы­ми гре­че­ски­ми бук­ва­ми, и когда Даль­тон вспом­нил все свои линг­ви­сти­че­ские позна­ния, что­бы пере­ве­сти запи­си, он вне­зап­но вздрог­нул и пожа­лел, что в кол­ле­дже не так доб­ро­со­вест­но шту­ди­ро­вал Ксе­но­фон­та и Гоме­ра. Здесь было что-то не так, нали­че­ство­ва­ли какие-то чудо­вищ­ные ошиб­ки, и губер­на­тор плюх­нул­ся в крес­ло воз­ле сто­ла, все вни­ма­тель­нее вчи­ты­ва­ясь в вар­вар­ский гре­че­ский язык док­то­ра. Вдруг очень близ­ко от него раз­дал­ся шорох, на пле­чо ему рез­ко лег­ла рука, и он нерв­но под­ско­чил в крес­ле.

- Что, поз­воль­те узнать, яви­лось при­чи­ной это­го втор­же­ния? Вам нуж­но было изло­жить цель сво­е­го визи­та Сура­ме.

Кла­рен­дон с холод­ным видом сто­ял воз­ле крес­ла с малень­ким золо­тым шпри­цем в руках. Он был внешне очень спо­ко­ен и рас­су­ди­те­лен, и Даль­тон на мгно­ве­ние поду­мал, что Джор­джи­на пре­уве­ли­чи­ла свои стра­хи. И как мог он, пло­хо зна­ю­щий гре­че­ский, выра­жать какие-то сомне­ния по пово­ду этих отрыв­ков? Губер­на­тор решил быть очень осто­рож­ным в раз­го­во­ре и бла­го­да­рил счаст­ли­вый слу­чай, кото­рый поме­стил бла­го­вид­ный пред­лог в кар­ман его пиджа­ка. Он был очень спо­ко­ен, когда встал, что­бы начать раз­го­вор.

- Я не думаю, что­бы ты захо­тел рас­кры­вать это перед сво­им под­чи­нен­ным, а пото­му решил, что ты дол­жен сам посмот­реть эту ста­тью. Он вынул жур­нал, кото­рый ему дал д‑р Мак­нейл, и про­тя­нул его Кла­рен­до­ну. — Как видишь, на стра­ни­це 542 име­ет­ся заго­ло­вок “Чер­ная лихо­рад­ка побеж­де­на новой вак­ци­ной”. Это ста­тья д‑ра Мил­ле­ра из Фила­дель­фии, и он счи­та­ет, что обо­шел тебя с тво­им лекар­ством. Это обсуж­да­лось в клу­бе, и д‑р Мак­нейл пола­га­ет, что аргу­мен­ты ста­тьи весь­ма убе­ди­тель­ны. Я, как юрист, не могу пре­тен­до­вать на роль судьи, но, во вся­ком слу­чае, я поду­мал, что тебе не сле­ду­ет упус­кать воз­мож­ность позна­ко­мить­ся с этим мате­ри­а­лом, пока он еще свеж. Конеч­но, если ты занят, я не буду отвле­кать…

Кла­рен­дон рез­ко пре­рвал его.

- Я соби­ра­юсь сде­лать сест­ре укол — она не совсем здо­ро­ва, но когда вер­нусь, я гля­ну, что там пишет этот шар­ла­тан. Я знаю Мил­ле­ра. Это про­кля­тый под­ха­лим и неуч, я не думаю, что у него хва­тит моз­гов украсть мое откры­тие из того немно­го­го, что он видел.

Даль­тон вне­зап­но понял, что он не дол­жен допу­стить, что­бы Джор­джине сде­ла­ли укол. Во всем этом было что-то зло­ве­щее. Судя по ее сло­вам, Аль­фред слиш­ком дол­го возил­ся для того, что­бы раз­ве­сти обыч­ную таб­лет­ку мор­фия. Он решил как мож­но доль­ше задер­жать док­то­ра и тем вре­ме­нем как мож­но осто­рож­нее все выяс­нить.

- Мне жаль, что Джор­джи­на нездо­ро­ва. Ты уве­рен, что инъ­ек­ция ей помо­жет? Что она ей не повре­дит?

То, как судо­рож­но дер­нул­ся Кла­рен­дон, дока­зы­ва­ло, что его вопрос попал в цель.

- Повре­дит? — вос­клик­нул он. — Что за чушь! Ты же зна­ешь, что Джор­джи­на долж­на чув­ство­вать себя отлич­но, что­бы слу­жить нау­ке, как все Кла­рен­до­ны. Она, во вся­ком слу­чае, гор­дит­ся тем, что она моя сест­ра. Она счи­та­ет, что нет таких жертв, кото­рые она не мог­ла бы мне при­не­сти. Она такая же жри­ца исти­ны и все­го ново­го в нау­ке, как и я сам.

Почти задох­нув­шись, он пре­рвал свою визг­ли­вую тира­ду. Взор его был явно безу­мен. Даль­тон заме­тил, что его вни­ма­ние пере­клю­чи­лось на что-то новое.

- Впро­чем, дай-ка мне взгля­нуть на то, что там пишет этот мошен­ник, — про­дол­жал он. — Если он дума­ет, что его псев­до­ме­ди­цин­ская рито­ри­ка может про­ве­сти насто­я­ще­го вра­ча, то он еще боль­ший дурак, чем я думал. Кла­рен­дон нерв­но отыс­кал нуж­ную стра­ни­цу и начал читать стоя, стис­нув в руке шприц. Даль­тон сно­ва задал себе вопрос о том, как же обсто­ит дело в дей­стви­тель­но­сти. Мак­нейл уве­рял его, что автор ста­тьи явля­ет­ся меди­ком выс­ше­го ран­га и что, какие бы ошиб­ки ни заклю­ча­лись в его ста­тье, ум, ее создав­ший, был мощ­ным, эру­ди­ро­ван­ным и абсо­лют­но чест­ным.

Наблю­дая за док­то­ром, Даль­тон видел, как его боро­да­тое лицо поблед­не­ло. Боль­шие гла­за засвер­ка­ли, и стра­ни­цы захру­сте­ли в напряг­ших­ся длин­ных тон­ких паль­цах. Пот высту­пил на высо­ком, цве­та сло­но­вой кости лбу, над кото­рым воло­сы уже начи­на­ли редеть. Нако­нец читав­ший, зады­ха­ясь, пова­лил­ся в крес­ло, кото­рое толь­ко что осво­бо­дил его гость, про­дол­жая погло­щать текст. Затем раз­дал­ся дикий вопль, слов­но кри­чал загнан­ный зверь, и Кла­рен­дон пова­лил­ся впе­ред на стол, сме­тая вытя­ну­ты­ми рука­ми кни­ги и бума­ги, пока созна­ние его не померк­ло, как пла­мя све­чи, поту­шен­ное вет­ром. Даль­тон вско­чил, что­бы помочь дру­гу, под­хва­тил его худое длин­ное тело и отки­нул обрат­но в крес­ло. Заме­тив рядом на полу гра­фин, он плес­нул воды в иска­жен­ное лицо, и боль­шие гла­за мед­лен­но откры­лись. Теперь это был взгляд вполне разум­но­го суще­ства. На Даль­то­на смот­ре­ли глу­бо­кие, печаль­ные и, без­услов­но, нор­маль­ные гла­за, и он почув­ство­вал себя нелов­ко перед лицом тра­ге­дии, глу­би­ну кото­рой он нико­гда не наде­ял­ся и не осме­ли­вал­ся пол­но­стью постичь.

Золо­той шприц все еще был зажат в тон­кой левой руке, и когда Кла­рен­дон издал глу­бо­кий дро­жа­щий вздох, он раз­жал паль­цы и вни­ма­тель­но посмот­рел на бле­стя­щую вещи­цу, пере­ка­ты­ва­ю­щу­ю­ся на ладо­ни. Потом он заго­во­рил — мед­лен­но, печаль­но, голо­сом, пол­ным невы­ра­зи­мо­го отча­я­ния.

- Спа­си­бо, Джим­ми, я в пол­ном поряд­ке. Но я дол­жен еще мно­гое сде­лать. Ты недав­но спра­ши­вал меня, не повре­дит ли Джор­джи этот укол мор­фия. Теперь я могу ска­зать тебе, что не повре­дит.

Он повер­нул малень­кий вин­тик в шпри­це и поло­жил палец на пор­шень, одно­вре­мен­но ухва­тив левой рукой кожу у себя на шее, Даль­тон тре­вож­но вскрик­нул, когда уви­дел, как Кла­рен­дон стре­ми­тель­ным дви­же­ни­ем пра­вой руки ввел содер­жи­мое цилин­дра под кожу.

- Боже мой, Эл, что ты наде­лал?

Кла­рен­дон мяг­ко улыб­нул­ся — улыб­кой почти спо­кой­ной и сми­рен­ной, так не похо­жей на его сар­до­ни­че­ские усмеш­ки послед­них недель.

- Тебе сле­ду­ет узнать все, Джим­ми, если тебя еще не оста­вил здра­вый смысл, бла­го­да­ря кото­ро­му ты стал губер­на­то­ром. Навер­ное, ты кое-что понял из моих запи­сей, что­бы прий­ти к выво­ду, что мне ниче­го боль­ше не оста­ет­ся делать. С тво­и­ми оцен­ка­ми по гре­че­ско­му, какие ты полу­чал в Колум­бии, я думаю, ты немно­гое упу­стил. Я могу толь­ко под­твер­дить, что все прав­да. Джеймс, я не хочу пере­кла­ды­вать свою вину на чужие пле­чи, и лишь спра­вед­ли­во­сти ради гово­рю, что это Сура­ма втя­нул меня. Не могу тебе объ­яс­нить, кто он, или что он такое, пото­му что сам не знаю до кон­ца, а то, что знаю, едва ли полез­но знать чело­ве­ку в здра­вом уме; ска­жу лишь, что он не явля­ет­ся чело­ве­че­ским суще­ством в пол­ном смыс­ле сло­ва. Более того, я не уве­рен в том, что он вооб­ще живой.

Ты дума­ешь, что я несу вздор. Хотел бы я, что­бы это было так, но все это до ужа­са реаль­но. Я начи­нал жизнь с чистой сове­стью и бла­го­род­ной целью. Я хотел изба­вить мир от лихо­рад­ки. Я сде­лал попыт­ку — и про­ва­лил­ся, и, Боже мой, если бы я был доста­точ­но честен, что­бы при­знать пора­же­ние! Не верь моим раз­го­во­рам о нау­ке, Джеймс, я не нашел ника­ко­го анти­ток­си­на и нико­гда не был даже на пол­пу­ти к нему!

Не смот­ри на меня так изум­лен­но, ста­ри­на. Такой опыт­ный поли­ти­че­ский боец, как ты, долж­но быть, нави­дал­ся вся­ко­го. Гово­рю тебе, я нико­гда и не начи­нал рабо­ту над лекар­ством. Но мои иссле­до­ва­ния при­ве­ли меня в неко­то­рые зага­доч­ные обла­сти, и так сло­жи­лась моя про­кля­тая судь­ба, что мне дове­лось наслу­шать­ся рас­ска­зов неко­то­рых еще более стран­ных людей. Джеймс, если ты когда-нибудь захо­чешь сде­лать чело­ве­ку доб­ро, посо­ве­туй ему осте­ре­гать­ся древ­них, таин­ствен­ных мест, что еще суще­ству­ют на нашей Зем­ле. Ста­рые тихие заво­ди опас­ны — там про­ис­хо­дят такие вещи, от кото­рых нор­маль­ным людям не поздо­ро­вит­ся. Я слиш­ком мно­го бесе­до­вал со ста­ры­ми жре­ца­ми и мисти­ка­ми и пона­де­ял­ся, что смо­гу достичь тем­ны­ми путя­ми того, чего не смог достичь закон­ны­ми.

Не ста­ну тебе объ­яс­нять, что имен­но имею в виду, пото­му что я при­чи­нил бы тебе этим такое же зло, как и те жре­цы, что погу­би­ли меня. Могу лишь ска­зать, что с тех пор, как я узнал это, я содро­га­юсь при мыс­ли о мире и его судь­бе. Мир дья­воль­ски стар, Джеймс, в его исто­рии были целые гла­вы еще до появ­ле­ния орга­ни­че­ской жиз­ни и свя­зан­ных с ней гео­ло­ги­че­ских эпох. Жут­ко ска­зать — целые забы­тые цик­лы эво­лю­ции, живые суще­ства и расы, их муд­рость, их болез­ни — все это жило и исче­за­ло до того, как пер­вая аме­ба заше­ве­ли­лась в тро­пи­че­ских морях, о чем тол­ку­ет нам гео­ло­гия.

Я ска­зал исчез­ли, но это не совсем так. Хотя было бы луч­ше, что­бы это было так. Кое-где сохра­ни­лась тра­ди­ция — не могу ска­зать тебе, каким обра­зом, — и неко­то­рые арха­и­че­ские фор­мы жиз­ни суме­ли в потай­ных местах про­бить­ся сквозь века. Зна­ешь, в зем­лях, сей­час погре­бен­ных в море, суще­ство­ва­ли жут­кие куль­ты, отправ­ля­е­мые целы­ми тол­па­ми жре­цов зла. Атлан­ти­да была их оча­гом. Это было жут­кое место. Бог даст, никто нико­гда не под­ни­мет этот ужас из глу­би­ны.

Одна­ко одна коло­ния жре­цов зла не уто­ну­ла, и если близ­ко сой­тись с одним из афри­кан­ских туа­рег­ских шама­нов, он, воз­мож­но, и рас­ска­жет о ней дикие исто­рии, кото­рые ходят сре­ди безум­ных лам и поло­ум­ных погон­щи­ков яков на ази­ат­ских пла­то. Я все это слы­шал и, в кон­це кон­цов, узнал глав­ное. Ты нико­гда не узна­ешь, что это было, но это име­ло отно­ше­ние к кому-то или чему-то, что при­шло из невы­ра­зи­мо дале­ких вре­мен и сно­ва может быть вызва­но к жиз­ни — или казать­ся сно­ва живым — при помо­щи неко­то­рых при­е­мов, кото­рые были не слиш­ком понят­ны чело­ве­ку, рас­ска­зав­ше­му мне все это.

Ну вот, Джеймс, несмот­ря на мое при­зна­ние по пово­ду лихо­рад­ки, ты зна­ешь, что я непло­хой врач. Я усерд­но зани­мал­ся меди­ци­ной и постиг в ней почти столь­ко, сколь­ко вооб­ще воз­мож­но — может быть, даже чуточ­ку боль­ше, пото­му что там, в стране Хоггар, я сде­лал то, что нико­гда не уда­ва­лось ни одно­му жре­цу. Они при­ве­ли меня с завя­зан­ны­ми гла­за­ми в место, кото­рое было запе­ча­та­но в тече­ние мно­гих поко­ле­ний — и я вер­нул­ся назад с Сура­мой.

Спо­кой­но, Джеймс! Я знаю, что ты хочешь ска­зать. Отку­да он зна­ет все то, что зна­ет? Поче­му он гово­рит по-англий­ски или на любом дру­гом язы­ке без акцен­та? Поче­му он пошел со мной и так далее? Я не могу тебе обо всем рас­ска­зать, но могу лишь пове­дать, что он вос­при­ни­ма­ет идеи, обра­зы и впе­чат­ле­ния чем-то поми­мо моз­га и чувств. Он исполь­зо­вал меня и мои зна­ния. Он мно­гое рас­ска­зы­вал мне. Он учил меня покло­нять­ся древним, изна­чаль­ным и нечи­стым богам и наме­тил путь к чудо­вищ­ной цели, о кото­рой я даже намек­нуть тебе не могу. Не застав­ляй меня, Джеймс, ради тво­е­го же рас­суд­ка и разу­ма мира!

Для это­го суще­ства нет пре­де­лов. Он состо­ит в сою­зе со звез­да­ми и все­ми сила­ми при­ро­ды. Это не бред сума­сшед­ше­го, Джеймс, кля­нусь, что нет! Я слиш­ком мно­го видел, что­бы сомне­вать­ся. Он пода­рил мне мно­го новых насла­жде­ний, про­ис­хо­дя­щих из его древ­не­го куль­та, и самым боль­шим из них была чер­ная лихо­рад­ка.

Гос­по­ди, Джеймс! Ты все еще не пони­ма­ешь? Неуже­ли ты еще веришь, что чер­ная лихо­рад­ка при­шла из Тибе­та, и что я там узнал о ней? Поше­ве­ли моз­га­ми, дру­жи­ще! Посмот­ри сюда, на ста­тью Мил­ле­ра! Он нашел основ­ной анти­ток­син, кото­рый за пол­ве­ка покон­чит со все­ми лихо­рад­ка­ми, когда его научат­ся при­ме­нять для раз­лич­ных форм. Он выбил из-под меня поч­ву, сде­лал то, чему я отдал мою жизнь, убрал ветер из всех пару­сов, на кото­рых я когда-либо плыл под бри­зом нау­ки! Тебя удив­ля­ет, что эта ста­тья так подей­ство­ва­ла на меня? Тебя удив­ля­ет, что она потряс­ла меня и вер­ну­ла из безу­мия к дав­ним меч­там юно­сти? Слиш­ком позд­но! Слиш­ком позд­но! Но не позд­но спа­сти дру­гих!

Я думаю, что сей­час немно­го заго­ва­ри­ва­юсь, ста­ри­на. Это, зна­ешь, от уко­ла. Я тебе ска­зал, что ты так ниче­го и не понял насчет чер­ной лихо­рад­ки. Но как бы ты смог? Раз­ве Мил­лер не пишет, что выле­чил семь боль­ных сво­ей сыво­рот­кой? Все дело в диа­гно­зе, Джеймс. Он лишь дума­ет, что это чер­ная лихо­рад­ка. Я же читаю у него меж­ду строк. Вот здесь, ста­ри­на, на стра­ни­це 551, ключ ко все­му. Про­чти сно­ва.

Видишь, да? Боль­ные с побе­ре­жья Тихо­го оке­а­на не реа­ги­ро­ва­ли на его сыво­рот­ку. Это пора­зи­ло его. Их слу­чаи даже не были похо­жи на насто­я­щую лихо­рад­ку, извест­ную нау­ке. Что ж, это были мои боль­ные! Это была насто­я­щая чер­ная лихо­рад­ка! И на све­те нет анти­ток­си­на, что­бы выле­чить ее!

Поче­му я так уве­рен в этом? Да пото­му, что чер­ная лихо­рад­ка не с это­го све­та! Она отку­да-то еще, Джеймс, и один Сура­ма зна­ет, отку­да, пото­му что он при­нес ее сюда! Он при­нес, а я рас­про­стра­нял! Вот она, тай­на, Джеймс! Вот для чего я доби­вал­ся назна­че­ния! Вот чем я все­гда зани­мал­ся на самом деле! Я рас­про­стра­нял лихо­рад­ку с помо­щью это­го золо­то­го шпри­ца и еще более смер­то­нос­но­го коль­ца со шпри­цем, кото­рое ты видишь у меня на ука­за­тель­ном паль­це! Нау­ка? Сле­пец! Я хотел уби­вать, уби­вать и уби­вать! Про­стое нажа­тие паль­ца, и чер­ная лихо­рад­ка при­ви­та. Я хотел видеть, как живые суще­ства изви­ва­ют­ся и кор­чат­ся, вопят, а их рты покры­ва­ют­ся пеной. Про­стое нажа­тие на шприц, и я мог наблю­дать, как они уми­ра­ют. Я не мог жить и мыс­лить, если рядом не было моих паци­ен­тов. Вот поче­му я колол всех под­ряд этой про­кля­той полой иглой. Живот­ных, пре­ступ­ни­ков, детей, слуг, а сле­ду­ю­щей была наме­че­на…

Голос Кла­рен­до­на пре­рвал­ся, и он замет­но согнул­ся в сво­ем крес­ле.

- Вот… вот, Джеймс… тако­ва… была моя жизнь. Сура­ма сде­лал ее такой, он учил меня и под­дер­жи­вал в этом, пока, нако­нец, я уже сам не мог оста­но­вить­ся. Потом… потом это ста­ло слиш­ком даже для него. Он попы­тал­ся сдер­жи­вать меня. Но теперь я полу­чил послед­ний экзем­пляр. Это мой послед­ний опыт. Хоро­ший мате­ри­ал, Джеймс — я здо­ров, дья­воль­ски здо­ров. Какая, одна­ко, иро­ния — безу­мие про­шло, поэто­му не будет ника­ко­го удо­воль­ствия наблю­дать за аго­ни­ей! Не может быть… не может… Жесто­кие судо­ро­ги скру­ти­ли док­то­ра, и Даль­тон, оце­пе­нев от ужа­са, пере­жи­вал, что не может по-насто­я­ще­му пожа­леть его. Насколь­ко рас­сказ Аль­фре­да был вздо­ром, а насколь­ко кош­мар­ной прав­дой, он не мог ска­зать. Но в любом слу­чае он чув­ство­вал, что этот чело­век был ско­рее жерт­вой, чем пре­ступ­ни­ком, и, кро­ме того, он был дру­гом дет­ства и бра­том Джор­джи­ны. Мыс­ли о про­шлом мель­ка­ли в его голо­ве. “Малень­кий Элфи — пло­щад­ка в Эксе­те­ре четы­рех­уголь­ный двор в Колум­бии — дра­ка с Томом Корт­лан­дом, когда он спас Элфи от побо­ев… ” Он поса­дил Кла­рен­до­на в крес­ло и тихо спро­сил, что он может сде­лать. Ниче­го. Аль­фред теперь мог лишь шеп­тать, но он попро­сил про­ще­ния за все оскорб­ле­ния и пору­чил свою сест­ру забо­там дру­га.

- Ты… ты… сде­ла­ешь ее счаст­ли­вой, — выго­во­рил он зады­ха­ясь. Она заслу­жи­ла это. Муче­ни­ца мифа! При­ду­май что-нибудь, Джеймс. Не… давай ей… узнать… боль­ше… чем нуж­но!

Его голос упал до невнят­но­го бор­мо­та­ния, и он поте­рял созна­ние. Даль­тон позво­нил, но Мар­га­ри­та уже спа­ла, поэто­му он отпра­вил­ся по лест­ни­це за Джор­джи­ной. Она дер­жа­лась уве­рен­но, но лицо ее было блед­ным. Крик Аль­фре­да напу­гал ее, но она дове­ря­ла Джейм­су. Она вери­ла ему и в тот момент, когда он ука­зал ей на фигу­ру, лежав­шую без созна­ния в крес­ле, и попро­сил вер­нуть­ся в свою ком­на­ту и не вол­но­вать­ся, какие бы зву­ки она ни услы­ша­ла. Он не хотел, что­бы она при­сут­ство­ва­ла при страш­ной кар­тине бре­да, кото­рый неиз­беж­но дол­жен был насту­пить. Он попро­сил ее поце­ло­вать бра­та на про­ща­нье, пока он лежал тихо и непо­движ­но, совсем как хруп­кий маль­чик, каким он когда-то был. Таким она и оста­ви­ла его — стран­но­го, поме­шан­но­го, читав­ше­го по звез­дам гения, кото­ро­го она так дол­го леле­я­ла, и образ, кото­рый она унес­ла с собой, был мил ее серд­цу.

Даль­тон же, веро­ят­но, уне­сет с собой в моги­лу более жесто­кое вос­по­ми­на­ние. Его опа­се­ния насчет бре­да под­твер­ди­лись, и все ноч­ные часы он с тру­дом сдер­жи­вал судо­ро­ги безум­но­го стра­даль­ца. То, что он слы­шал из этих рас­пух­ших, почер­нев­ших уст, он не повто­рит нико­гда. С тех пор он уже не был преж­ним Джейм­сом. Он уве­рен, что никто, услы­шав такое, не смо­жет остать­ся таким, как был. Поэто­му ради все­го мира он не осме­лил­ся рас­ска­зать об этом и бла­го­да­рил Все­выш­не­го, что его неве­же­ство в неко­то­рых науч­ных обла­стях, сде­ла­ло мно­гие из этих откро­ве­ний зага­доч­ны­ми и бес­смыс­лен­ны­ми для него.

К утру Кла­рен­дон вне­зап­но при­шел в себя и заго­во­рил твер­дым голо­сом:

- Джеймс, я не ска­зал тебе, что нуж­но сде­лать со всем этим. Вычерк­ни все гре­че­ские запи­си и ото­шли мою тет­радь док­то­ру Мил­ле­ру. И все осталь­ные мои запи­си, какие най­дешь. Он — круп­ный спе­ци­а­лист, и его ста­тья лишь под­твер­жда­ет это. Твой друг в клу­бе был прав.

Но все, что есть в кли­ни­ке, нуж­но уни­что­жить. Все, без исклю­че­ния, живое или мерт­вое. Адская чума заклю­че­на в бутыл­ках на пол­ках. Сожги их, сожги все! Если хоть что-то уце­ле­ет, Сура­ма раз­не­сет чер­ную смерть по все­му миру. И самое глав­ное, сожги Сура­му. Это суще­ство не долж­но дышать чистым воз­ду­хом небес. Ты теперь зна­ешь, поче­му это­му суще­ству нель­зя поз­во­лить остать­ся на зем­ле. Это не будет убий­ством — Сура­ма не чело­век; если ты все так же рели­ги­о­зен, как был, Джеймс, мне не надо убеж­дать тебя. Вспом­ни ста­рые стро­ки “Не сто­ит жалеть о ведь­ме” или что-то в этом роде.

Сожги его, Джеймс! Не поз­во­ляй ему опять сме­ять­ся над мука­ми смерт­ной пло­ти! Сожги его… Огнен­ное Воз­мез­дие — вот един­ствен­ное, что может спра­вить­ся с ним, Джеймс, если толь­ко ты не заста­нешь его спя­щим и не вон­зишь ему кол в серд­це… Убей его, истре­би очи­сти мир от это­го поро­ка, кото­рый я про­бу­дил от веко­во­го сна!..

Док­тор при­под­нял­ся на лок­те, и его голос сорвал­ся на прон­зи­тель­ный крик. Уси­лие, одна­ко, ока­за­лось чрез­мер­ным, и он вне­зап­но впал в глу­бо­кую непо­движ­ность, Даль­тон, не боясь лихо­рад­ки, так как знал, что ужас­ная болезнь неза­раз­на, поло­жил Аль­фре­да на крес­ло и набро­сил на его тело лег­кий шер­стя­ной плед. В кон­це кон­цов, может быть, все это толь­ко пре­уве­ли­че­ние и бред? Воз­мож­но, ста­ри­на док Мак­нейл суме­ет выле­чить его? Губер­на­тор борол­ся со сном и быст­ро ходил по ком­на­те взад и впе­ред, но это ока­за­лось слиш­ком боль­шим испы­та­ни­ем для его сил. Он при­сел в крес­ло у сто­ла отдох­нуть на мину­ту и вско­ре уже креп­ко спал.

Даль­тон вско­чил, когда в гла­за ему уда­рил осле­пи­тель­ный свет. На секун­ду он поду­мал, что рас­све­ло. Но это было не утро, и, поте­рев тяже­лые веки, он уви­дел, что рез­кий свет исхо­дит от горя­щей кли­ни­ки во дво­ре. Проч­ные дос­ки стро­е­ния пыла­ли, гуде­ли и тре­ща­ли в самом гро­мад­ном кост­ре, какой ему при­хо­ди­лось когда-либо видеть. Это дей­стви­тель­но было “огнен­ное воз­мез­дие”, кото­ро­го так желал Кла­рен­дон, и Даль­тон поду­мал, что какое- то необыч­ное горю­чее веще­ство долж­но было спо­соб­ство­вать это­му пожа­ру — настоль­ко бур­но­му, что при­чи­ной его не мог­ла быть обыч­ная сос­на или крас­ное дере­во. Он с тре­во­гой взгля­нул на крес­ло, но Аль­фре­да там не было. Вздрог­нув, он пошел позвать Джор­джи­ну, но встре­тил ее в хол­ле, раз­бу­жен­ную, как и он, заре­вом пожа­ра.

- Кли­ни­ка горит! — вос­клик­ну­ла она.- Как Аль­фред?

- Он исчез, пока я спал! — отве­тил Даль­тон и про­тя­нул руку, что­бы под­дер­жать ее.

Осто­рож­но про­ве­дя ее в ее ком­на­ту, он пообе­щал немед­лен­но най­ти Аль­фре­да, но Джор­джи­на толь­ко пока­ча­ла голо­вой, а буше­вав­шее сна­ру­жи пла­мя бро­са­ло через окно при­чуд­ли­вый отсвет на лест­нич­ную пло­щад­ку.

- Я думаю, он мертв, Джеймс. Он бы не смог оста­вать­ся в здра­вом уме, созна­вая, что он сде­лал. Я слы­ша­ла, как он ссо­рил­ся с Сура­мой, и знаю, что здесь тво­ри­лись ужас­ные вещи. Он мой брат, но… так луч­ше.

Ее голос упал до шепо­та.

Вдруг через откры­тое окно донес­ся звук низ­ко­го, отвра­ти­тель­но­го сме­ха, и пла­мя от горя­щей кли­ни­ки при­ня­ло новые очер­та­ния, в кото­рых напо­ло­ви­ну обо­зна­чи­лись какие-то гигант­ские, кош­мар­ные обра­зы. Джеймс и Джор­джи­на замер­ли в нере­ши­тель­но­сти, всмат­ри­ва­ясь в окно и зата­ив дыха­ние. Затем в небе про­зву­чал гро­мо­вой рас­кат, и зиг­за­го­об­раз­ная стре­ла мол­нии с ужас­ной точ­но­стью уда­ри­ла в самую сере­ди­ну пыла­ю­щих раз­ва­лин. Смех замер, и вме­сто него раз­дал­ся неисто­вый, завы­ва­ю­щий вопль, как буд­то в муках кри­ча­ли тыся­чи вам­пи­ров и обо­рот­ней. Он зати­хал с дол­ги­ми отзву­ка­ми, и через неко­то­рое вре­мя пла­мя обре­ло обыч­ные фор­мы. Наблю­дав­шие сто­я­ли не шеве­лясь, и жда­ли, пока столб огня не стал зату­хать. Они были рады, что пожар­ные не при­е­ха­ли вовре­мя, а сте­на отго­ро­ди­ла про­ис­хо­див­шее от любо­пыт­ных взо­ров. То, что про­изо­шло, не пред­на­зна­ча­лось для тол­пы слиш­ком уж мно­го все­лен­ских тайн было заклю­че­но в этой исто­рии.

В блед­ном све­те утра Джеймс мяг­ко ска­зал Джор­джине, кото­рая пла­ка­ла, скло­нив голо­ву ему на грудь:

- Люби­мая, я думаю, он иску­пил свою вину. Види­мо, он устро­ил пожар, пока я спал. Он гово­рил мне, что нуж­но сжечь кли­ни­ку и все внут­ри, Сура­му тоже. Это един­ствен­ный спо­соб спа­сти мир от неве­до­мых ужа­сов, кото­рые он про­бу­дил к жиз­ни. Он сде­лал так, как луч­ше. Он был вели­ким чело­ве­ком, Джор­джи, не будем забы­вать об этом. Мы долж­ны гор­дить­ся им, пото­му что он начал с жела­ния помочь чело­ве­че­ству и был тита­ном даже в сво­их гре­хах. Когда-нибудь я рас­ска­жу тебе о нем. То, что он сде­лал, хоро­шо это или пло­хо, до него не делал ни один чело­век. Он пер­вым и послед­ним про­ник сквозь таин­ствен­ные пре­гра­ды, и даже Апол­ло­ний Тиа­н­ский идет на вто­ром месте после него. Но мы долж­ны мол­чать об этом. Мы долж­ны пом­нить лишь малень­ко­го Элфи, кото­ро­го мы зна­ли ребен­ком, и кото­рый хотел быть вра­чом и побе­дить лихо­рад­ку.

Днем нерас­то­роп­ные пожар­ные разо­бра­ли руи­ны и нашли два ске­ле­та с клоч­ка­ми почер­нев­шей пло­ти — лишь два, так как осталь­ные были уни­что­же­ны в извест­ко­вых ямах. Один ске­лет был чело­ве­че­ский, о при­над­леж­но­сти вто­ро­го все еще спо­рят био­ло­ги побе­ре­жья. Этот ске­лет не при­над­ле­жал ни обе­зьяне, ни иско­па­е­мо­му яще­ру. Он воз­буж­дал тре­вож­ные пред­по­ло­же­ния о лини­ях эво­лю­ции, еще не извест­ных пале­он­то­ло­гии. Обуг­лен­ный череп, как ни стран­но, был вполне чело­ве­че­ской фор­мы и, види­мо, при­над­ле­жал Сура­ме; но осталь­ные кости раз­ру­ша­ли при­выч­ные био­ло­ги­че­ские пред­став­ле­ния. Толь­ко хоро­шо скро­ен­ная одеж­да мог­ла бы сде­лать это тело похо­жим на чело­ве­че­ское. Чело­ве­че­ский ске­лет при­над­ле­жал Кла­рен­до­ну. Никто не спо­рил с этим, и весь мир до сих пор опла­ки­ва­ет без­вре­мен­ную кон­чи­ну вели­чай­ше­го вра­ча сво­е­го вре­ме­ни, бак­те­рио­ло­га, чья уни­вер­саль­ная сыво­рот­ка дале­ко бы пре­взо­шла анти­ток­син док­то­ра Мил­ле­ра, про­жи­ви он доста­точ­но, что­бы дове­сти ее до совер­шен­ства. После­ду­ю­щие успе­хи Мил­ле­ра в боль­шой сте­пе­ни при­пи­сы­ва­ют­ся тем замет­кам, кото­рые доста­лись ему от жерт­вы пожа­ра. Ушли былые сопер­ни­че­ство и нена­висть, и даже док­тор Уил­фред Джо­у­нз теперь гор­дит­ся сво­им зна­ком­ством с погиб­шим.

Джеймс Даль­тон и его жена Джор­джи­на хра­ни­ли мол­ча­ние, кото­рое вполне мож­но было объ­яс­нить скром­но­стью и семей­ным горем. Они опуб­ли­ко­ва­ли кое- что, как дань памя­ти вели­ко­го чело­ве­ка, но нико­гда не под­твер­жда­ли и не оспа­ри­ва­ли ни рас­хо­жих мне­ний, ни ред­ких наме­ков на нечто уди­ви­тель­ное, кото­рые шепо­том выска­зы­ва­ли догад­ли­вые умы. Фак­ты про­са­чи­ва­лись нару­жу очень мед­лен­но и тихо. Воз­мож­но, Даль­тон о чем-то намек­нул док­то­ру Мак­ней­лу, а у этой доб­рой души не было сек­ре­тов от сына.

Даль­то­ны, в общем, жили очень счаст­ли­во, так как все ужас­ные собы­тия оста­лись на зад­нем плане, а глу­бо­кая вза­им­ная любовь сохра­ня­ла мир веч­но юным для них. Но есть вещи, кото­рые стран­ным обра­зом вол­ну­ют их — мело­чи, на кото­рые дру­гие не обра­ща­ют вни­ма­ния. Они не выно­сят худых людей и людей с очень низ­ки­ми голо­са­ми, ниже опре­де­лен­но­го уров­ня, а Джор­джи­на блед­не­ет при зву­ке гор­тан­но­го сме­ха. Сена­тор Даль­тон испы­ты­ва­ет сме­шан­ный страх перед оккуль­тиз­мом, путе­ше­стви­я­ми, под­кож­ны­ми инъ­ек­ци­я­ми и незна­ко­мы­ми алфа­ви­та­ми, что как буд­то слож­но объ­еди­нить, и неко­то­рые обви­ня­ют его в том, что он тща­тель­но уни­что­жил обшир­ную часть биб­лио­те­ки погиб­ше­го док­то­ра.

Хотя Мак­нейл, види­мо, его понял. Он был чело­ве­ком про­стым и про­из­нес молит­ву, когда послед­няя из стран­ных книг Аль­фре­да Кла­рен­до­на пре­вра­ти­лась в пепел. И никто из тех, кому дове­лось бы загля­нуть внутрь этих книг, не поже­лал бы, что­бы хотя бы одно сло­во из этой молит­вы оста­лось непро­из­не­сен­ным.

Примечания:

Опуб­ли­ко­ва­но в нояб­ре 1928 года в Weird Tales, Volume 12, No. 5, 625–56. На рус­ском язы­ке впер­вые опуб­ли­ко­ва­но в кни­ге “Локон Меду­зы” в 1993 году.