2001 / Алекс Лурье / Сцилла и Харибда

16 нояб­ря 2001 года

Твор­че­ство Говар­да Фил­лип­са Лав­краф­та дошло до рус­ско­языч­но­го чита­те­ля с опоз­да­ни­ем, став­шим фаталь­ным. Вины авто­ра в этом, конеч­но же, нет. После­до­вав­шие в послед­ние годы изда­ния позна­ко­ми­ли прак­ти­че­ски всех заин­те­ре­со­ван­ных с его кни­га­ми, а недав­но видал я анонс изда­ния и апо­кри­фи­че­ско­го “Некро­но­ми­ко­на”. Но оса­док, как гово­рит­ся, остал­ся…

Для чело­ве­ка зна­ко­мо­го с твор­че­ством Сти­ве­на Кин­га и раз­но­об­раз­ны­ми кино­ужа­сти­ка­ми, Лав­крафт кажет­ся не менее пат­ри­ар­халь­ным и цело­муд­рен­ным, чем какой-нибудь отре­дак­ти­ро­ван­ный фольк­лор. Вся­кий раз, когда автор повест­ву­ет об источ­ни­ке стра­ха, перо его как бы отка­зы­ва­ет­ся изоб­ра­зить открыв­шу­ю­ся вооб­ра­же­нию кар­ти­ну. Для совре­мен­но­го чита­те­ля все это нагро­мож­де­ние эпи­те­тов — “нестер­пи­мо жут­кий”, “нече­ло­ве­че­ски ужас­ный” и мно­го­чис­лен­ные про­чие — ско­рее, сви­де­тель­ство о бес­си­лии худож­ни­ка. Ана­ло­гич­ные стра­шил­ки мож­но най­ти, напри­мер, в тет­ра­ло­гии М. и С. Дячен­ко о Тре­тьей силе. Автор пуга­ет, а чита­те­лю не страш­но. Пото­му, что чита­тель “раз­вра­щен” и “пре­сы­щен” еже­днев­ным, обы­ден­ным ужа­сом совре­мен­но­го суще­ство­ва­ния. Так ска­зать, от вопло­ще­ния идей Каф­ки, пере­шли к пусть тре­тье­сорт­ным, но от того не менее жут­ким трил­ле­рам. “Мол­ча­ние агн­цев” — отды­ха­ет по срав­не­нию с любой газе­той — звер­ские убий­ства и изна­си­ло­ва­ния, кан­ни­ба­лизм, немо­ти­ви­ро­ван­ная жесто­кость, одним сло­вом, апо­гей наси­лия. На этом фоне Лав­крафт может испу­гать лишь ауди­то­рию млад­ше­го школь­но­го воз­рас­та. Да и то не вся­кую.

Поэто­му, не каса­ясь автор­ско­го мастер­ства, нераз­рыв­но свя­зан­но­го с про­бле­мой адек­ват­но­сти пере­во­дов ори­ги­на­лу, оста­но­вим­ся не столь­ко на том, как Лав­крафт пуга­ет, сколь­ко на том, чем имен­но и для чего он это дела­ет. В трех­том­ни­ке, вышед­шем в изда­тель­стве “Гудьял”, поме­ще­на ста­тья само­го авто­ра об исто­ках лите­ра­ту­ры ужа­сов. В ней он совер­шен­но точ­но ука­зы­ва­ет дату и при­чи­ны рож­де­ния жан­ра — лите­ра­ту­ра ужа­сов ста­ла одной из мно­гих реак­ций на Про­све­ще­ние. В свет­лом и про­стор­ном, раци­о­наль­но рас­счи­тан­ном и объ­яс­нен­ном Двор­це Разу­ма, постро­ен­ном про­све­ти­те­ля­ми, ужас, непо­нят­ный и непо­зна­ва­е­мый, был — до поры до вре­ме­ни — вытес­нен на чер­дак или в под­вал. Про­сто пото­му, что наве­сти поря­док во всем хозяй­стве сра­зу, было нелег­ко. При­ро­да, как водит­ся, не тер­пит пусто­ты, и, в обра­зо­вав­шей­ся эко­ло­го-лите­ра­тур­ной нише, завел­ся готи­че­ский роман. Впро­чем, вел он себя вполне мир­но-бла­го­род­но, ну там цепя­ми погро­хо­чет да кро­ва­вые пят­на на пар­ке­те оста­вит — балов­ство одно и боле ниче­го предо­су­ди­тель­но­го.

Пер­вым сиг­на­лом о том, что весь Дво­рец Разу­ма пора­жен кон­цеп­ту­аль­ной гни­лью, стал “Фран­кен­штейн” Мэри Шел­ли. Вне­зап­но выяс­ни­лось, что Цар­ство Раци­о­наль­но­го может порож­дать куда более страш­ных демо­нов, чем его необ­ра­зо­ван­ные про­тив­ни­ки и пред­ше­ствен­ни­ки. Источ­ни­ком опас­но­сти стал уче­ный, из любо­пыт­ства выпус­ка­ю­щий жут­ких джин­нов из бутыл­ки. Тоже сво­е­го рода аллю­зия на раз­но­об­раз­но-захва­ты­ва­ю­щие экс­пе­ри­мен­ты наслед­ни­ков фран­цуз­ских про­све­ти­те­лей с гильо­ти­ной и Выс­шим Суще­ством.

Рас­суж­де­ние, конеч­но, вер­ное — чего еще от этих чуда­ко­ва­тых яйце­го­ло­вых мож­но ожи­дать; даже самый при­лич­ный из них, док­тор Дже­киль, таил в себе жут­кие стра­сти. Это натал­ки­ва­ло на кра­моль­ную мысль: может быть, все так назы­ва­е­мые циви­ли­зо­ван­ные люди, мяг­ко гово­ря, ненор­маль­ны? За дело взял­ся дру­гой док­тор, Зиг­мунд Фрейд. Он дока­зал, а бит­вы Пер­вой миро­вой под­твер­ди­ли, что болез­нен­ное раз­дво­е­ние лич­но­сти на чело­ве­ка в котел­ке и визит­ке и дика­ря с дуби­ной — врож­ден­ное свой­ство суще­ству­ю­щей запад­ной циви­ли­за­ции.

Кажет­ся, для Лав­краф­та такое заклю­че­ние не было откро­ве­ни­ем. Он все­гда был твер­до уве­рен, что Враг рядом и все­гда стре­мит­ся, про­рвав непроч­ные, почти иллю­зор­ные гра­ни­цы, ворвать­ся в мир. Более того, в про­шлом Враг уже был на этой зем­ле и, ско­рее все­го, она в боль­шей сте­пе­ни при­над­ле­жит ему, чем нам. Враг, в пони­ма­нии писа­те­ля, был не пре­сло­ву­тым хри­сти­ан­ским дья­во­лом — того мож­но было попы­тать­ся обду­рить или хотя бы дого­во­рить­ся. Сата­на для Лав­краф­та был слиш­ком чело­ве­чен.

Под­лин­ный ужас заклю­ча­ет­ся в том, что Враг — Чужой. Его враж­деб­ность опре­де­ля­ет­ся имен­но тем, что он чужд всем орга­нам чело­ве­че­ских чувств. Лав­крафт не объ­яс­ня­ет и даже не ста­ра­ет­ся объ­яс­нить, в чем имен­но эта чуж­дость заклю­ча­ет­ся. Для него все про­сто и ясно — чуж­до, зна­чит, отвра­ти­тель­но, бого­мерз­ко. Послед­нее сло­во явля­ет­ся клю­че­вым — мерз­ко не толь­ко для бога, но и создан­но­го по его обра­зу и подо­бию чело­ве­ка. При этом Лав­крафт не отка­зы­ва­ет Чужим в опре­де­лен­ном куль­тур­ном чело­ве­ко­по­до­бии — у этих древ­них рас суще­ству­ют рели­гия (пусть с мрач­ны­ми и мало­по­нят­ны­ми риту­а­ла­ми), архи­тек­ту­ра, изоб­ра­зи­тель­ные искус­ства, пись­мен­ность, им не чуж­ды иссле­до­ва­тель­ский азарт и науч­ные оза­ре­ния. При всех их физио­ло­ги­че­ских отли­чи­ях от чело­ве­ка, они прак­ти­че­ски дуб­ли­ру­ют струк­ту­ру чело­ве­че­ско­го сооб­ще­ства. И, несмот­ря на то, что их дости­же­ния внят­ны хомо сапи­ен­су, Чужие все же бес­спор­но омер­зи­тель­ны.

Спра­ши­ва­ет­ся: поче­му? Види­мо, имен­но в силу сво­ей зер­каль­но­сти. Может ли не быть отвра­ти­тель­ным созда­ние, столь точ­но дуб­ли­ру­ю­щее все соци­аль­ные про­яв­ле­ния чело­ве­ка и при этом чело­ве­ком не явля­ю­ще­е­ся? Лав­крафт дает одно­знач­ный ответ. Ника­ко­го диа­ло­га с эти­ми суще­ства­ми, по его мне­нию, быть не может: они про­сто сожрут чело­ве­че­ство в один при­сест и лишь сыто цык­нут зубом (жва­лом?) напо­сле­док.

Лав­крафт, тем самым, раз­ви­ва­ет наме­чен­ное еще Уэлл­сом направ­ле­ние — встре­ча с любой циви­ли­за­ци­ей, отлич­ной от чело­ве­че­ской, будет для людей губи­тель­на. А посе­му все попыт­ки уче­ных при­бли­зить эту встре­чу долж­ны быть пре­кра­ще­ны и настро­го запре­ще­ны. Ско­рее все­го, любая нау­ка вооб­ще долж­на быть огра­ни­че­на — ибо при сво­ем без­оста­но­воч­ном раз­ви­тии даже какая-нибудь ква­зи-без­обид­ная фило­ло­гия может столк­нуть род люд­ской лицом к лицу с чудо­ви­ща­ми.

Кто же эти Чужие? Это, как пра­ви­ло, не уро­жен­цы Зем­ли — в свое вре­мя и они при­бы­ли из дале­ких созвез­дий. Но, в любом слу­чае, создан­ная ими циви­ли­за­ция во мно­го раз древ­нее чело­ве­че­ской. Мало того, она бли­же к мисти­че­ским исто­кам Все­лен­ной — столь же жут­ким и леде­ня­щим чело­ве­че­скую кровь, как и сама. Впро­чем, с точ­ки зре­ния Древ­них, их риту­а­лы и боги не чудо­вищ­нее Пас­хи, Рож­де­ства или Рама­да­на и могут испу­гать лишь чело­ве­ка. Если исхо­дить из того, что сила рели­гии опре­де­ля­ет­ся ее бли­зо­стью к основ­ным зако­нам поро­див­шей ее Все­лен­ной, то куль­ты Древ­них по Лав­краф­ту в мил­ли­ар­ды раз силь­нее любой тра­ди­ци­он­ной чело­ве­че­ской рели­гии. И, пото­му, про­тив Чужих ника­кие закли­на­ния и крест­ные зна­ме­ния не помо­га­ют.

Когда Лав­крафт вда­ет­ся в опи­са­ния Чужих и Древ­них, то нагнать страх на чита­те­ля ему уда­ет­ся еще мень­ше, чем при помо­щи запу­ги­ва­ю­щей лек­си­ки. То ли еще мы вида­ли на экране. Ско­рее воз­ни­ка­ет ощу­ще­ние непо­сред­ствен­ной угро­зы авто­ру. Тут нуж­но понять, что писа­тель пыта­ет­ся пере­дать нам свой соб­ствен­ный ужас и так ли уж важ­но, где нахо­дит­ся его источ­ник — в автор­ской спе­ку­ля­тив­ной фан­та­зии, нездо­ро­вой пси­хи­ке или же это, чем черт не шутит, про­яв­ле­ния неко­го про­вид­че­ско­го дара.

В чем же источ­ник стра­хов Лав­краф­та? Как извест­но из его мно­го­чис­лен­ных писем и днев­ни­ков, он испы­ты­вал исте­ри­че­скую, неудер­жи­мую ксе­но­фо­бию; не нена­висть к чужа­кам, а имен­но боязнь их, осо­бен­но ост­ро про­явив­шу­ю­ся в послед­ние годы жиз­ни стра­хом перед эми­гран­та­ми из Ста­ро­го Све­та. То, чего пани­че­ски боит­ся Лав­крафт, угро­жа­ет впи­тан­но­му с моло­ком мате­ри пони­ма­нию раци­о­наль­ных нор­мы и номо­са мира, доста­точ­но про­стых и внят­ных. Золо­той век в этой вер­сии чет­ко опи­сы­ва­ет­ся про­те­стант­ским иде­а­лом пер­вых коло­ний на Восточ­ном побе­ре­жье, кото­рый при жела­нии мож­но лег­ко вуль­га­ри­зи­ро­вать до пре­сло­ву­то­го WASP. Род­ное и хоро­шо извест­ное — в дан­ном слу­чае не толь­ко луч­шее, но и Един­ствен­но При­ем­ле­мое. Все осталь­ное — нече­ло­ве­че­ское и, зна­чит, бес­че­ло­веч­но и анти­че­ло­веч­но.

Лав­крафт пред­ве­ща­ет явле­ние Гря­ду­ще­го Хама — в его интер­пре­та­ции это силы тем­ные, изна­чаль­ные, хто­ни­че­ские, воз­вра­ща­ю­щи­е­ся из веко­во­го небы­тия, для того что­бы погу­бить сво­их лег­ко­мыс­лен­ных и недаль­но­вид­ных потом­ков — без ком­про­мис­сов и сожа­ле­ний. Это силы Изна­чаль­ной Тра­ди­ции, по сути сво­ей про­ти­во­сто­я­щие про­те­стант­ско­му Либе­раль­но­му Иде­а­лу. Пред­ви­дел ли автор тем самым наступ­ле­ние ислам­ско­го фун­да­мен­та­лиз­ма? Вряд ли, про­сто как любой тво­рец, он чут­ко улав­ли­вал мало­ощу­ти­мые подвиж­ки послед­них пред­во­ен­ных лет и экс­тра­по­ли­ро­вал их с помо­щью вооб­ра­же­ния в апо­ка­лип­ти­че­ские кар­ти­ны убий­ствен­но­го столк­но­ве­ния циви­ли­за­ций. Негу­ма­но­ид­ная фор­ма Чужих у Лав­краф­та — не более, чем эвфе­мизм; люди, отно­ся­щи­е­ся к любой дру­гой расе, нации или куль­ту­ре были не менее чуж­ды ему, чем “пуши­стые зве­рюш­ки с Аль­фы Цен­тав­ра”.

Аль­тер­на­ти­вой кон­так­та по Лав­краф­ту стал модель, пред­ло­жен­ная дру­гим англо­сак­сом-про­те­стан­том, зна­ме­ни­тым Лоурен­сом Ара­вий­ским, в его кни­ге “Семь стол­пов муд­ро­сти”. В отли­чие от аме­ри­кан­ско­го мисти­ка и духо­вид­ца, англи­ча­нин, изна­чаль­но праг­ма­тик и аван­тю­рист, стал­ки­ва­ясь с араб­ской хто­ни­че­ской тра­ди­ци­ей, при­хо­дит к ее роман­ти­че­ско­му вос­пе­ва­нию. В ней он нахо­дит ту неза­мут­нен­ную, поч­вен­ную мощь, кото­рая, по его мне­нию, пре­об­ра­зо­вав­шись, изме­нит вслед за собой и всю исто­щив­шу­ю­ся и изо­лгав­шу­ю­ся евро­пей­скую куль­ту­ру. Евро­пей­ская циви­ли­за­ция, лишен­ная кор­ней, искрен­но­сти и, как след­ствие это­го — буду­ще­го, нуж­да­ет­ся во вли­ва­нии искон­ной, жиз­нен­ной идео­ло­гии, в кар­ди­наль­ном опро­ще­нии и кон­сер­ва­тив­ной рево­лю­ции.

Под­ход Лоурен­са ока­зал­ся бли­зок мно­гим бри­тан­ским испол­ни­те­лям сред­не­го зве­на — тем, кто дол­жен был на прак­ти­ке нести “Бре­мя Бело­го Чело­ве­ка”. Ноша ока­за­лась непо­силь­но тяже­ла и тут было не обой­тись без в боль­шой сте­пе­ни наду­ман­но­го роман­ти­че­ско­го фле­ра. Нет ника­ких сомне­ний, что такая систе­ма воз­зре­ний при­ве­ла к тому, что роман­ти­че­ский либе­ра­лизм бла­го­душ­но наблю­дал за уси­ле­ни­ем араб­ско­го наци­о­на­лиз­ма и пота­кал его пер­вым, еще нетвер­дым шагам. То, что Лав­краф­ту каза­лось гибель­ны­ми шага­ми Коман­до­ра, для Лоурен­са было посту­пью Изба­ви­те­ля, едва ли не Мес­сии. Весь­ма сим­во­лич­но, что рас­суж­де­ния бра­во­го раз­вед­чи­ка нашли под­держ­ку у Бер­нар­да Шоу, сим­па­ти­зи­ро­вав­ше­го одно вре­мя поли­ти­че­ским взгля­дам как Ста­ли­на, так и Гит­ле­ра.

Подоб­ная дивер­сия про­тив самих основ циви­ли­за­ции не мог­ла остать­ся без­на­ка­зан­ной. Доб­ро­же­ла­тель­ное сочув­ствие, сдоб­рен­ное гипер­тро­фи­ро­ван­ным эко­но­ми­че­ским рас­че­том, быст­ро пре­вра­ти­лось в бес­хре­бет­ное попу­сти­тель­ство, либе­ра­лизм зако­но­мер­но выро­дил­ся в ане­мич­ный оппор­ту­низм, а роман­ти­ка, дове­ден­ная до логи­че­ско­го пре­де­ла, заме­ни­ла инстинкт само­со­хра­не­ния стрем­ле­ни­ем к смер­ти. Пред­ска­за­ние Говар­да Фил­лип­са Лав­краф­та нача­ло сбы­вать­ся — открыв дверь силам Тра­ди­ции, циви­ли­за­ция выпи­са­ла самой себе при­гла­ше­ние на казнь, широ­ко рас­пах­нув две­ри перед соб­ствен­ным без­жа­лост­ным пала­чом.

Бли­жай­шее вре­мя пока­жет, осу­ще­ствит­ся ли вто­рая часть пред­ска­за­ния.

При­ме­ча­ния:

Ори­ги­нал ста­тьи нахо­дит­ся по адре­су: megalit.ru:8101/organika/lurie/2001–11-16–1.shtml

Архив­ная ста­тья с lovecraft.ru