Говард Филлипс Лавкрафт

ФОТОГРАФИЯ С НАТУРЫ

(Pickman’s Model)
Напи­са­но в 1926 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод Л. Воло­дар­ской

////

Толь­ко не думай­те, Элиот, буд­то я сошел с ума, у дру­гих быва­ют при­чу­ды поху­же. Поче­му бы вам не посме­ять­ся над дедуш­кой Оли­ве­ра, кото­рый не жела­ет садить­ся в авто­мо­биль? Мне не нра­вит­ся ваше про­кля­тое мет­ро, но это мое дело, да и на так­си сюда доби­рать­ся быст­рее. Если бы мы при­е­ха­ли на мет­ро, нам при­шлось бы идти в гор­ку от Парк-стрит.

Знаю, с виду я еще пси­хо­ван­нее, чем был в нашу послед­нюю встре­чу в про­шлом году, но вра­чи мне пока ни к чему. Хотя столь­ко все­го слу­чи­лось, что, видит Бог, стран­но, как я не спя­тил. Толь­ко не устра­и­вай­те мне допрос тре­тьей сте­пе­ни. Пом­нит­ся, преж­де вы не были таким любо­пыт­ным.

Лад­но, хоти­те знать, что про­изо­шло, не вижу при­чин, поче­му бы вам об этом не узнать. Может быть, вам даже нуж­но знать, пото­му что вы ста­ли писать мне, слов­но огор­чен­ный отец, с тех пор, как я порвал с Клу­бом искусств и стал дер­жать­ся подаль­ше от Пик­ма­на. Теперь он исчез, и я вновь стал вре­мя от вре­ме­ни захо­дить в клуб, но нер­вы у меня не такие, как преж­де.

Увы, мне неиз­вест­но, что при­клю­чи­лось с Пик­ма­ном, но и стро­ить догад­ки я тоже не хочу. Веро­ят­но, вы дога­да­лись, что я не зря порвал с ним и имен­но поэто­му у меня нет жела­ния заду­мы­вать­ся о том, куда он мог поде­вать­ся. Это дело поли­ции — но ей не мно­го удаст­ся разыс­кать, судя по тому, что ей до сих пор неиз­вест­но о ста­ром доме в Норт-энд, кото­рый Пик­ман нани­мал под фами­ли­ей Пите­ре. Не уве­рен, что сам смо­гу най­ти его да я и пытать­ся не ста­ну, даже при све­те дня! Ну да, мне извест­но, боюсь, в самом деле извест­но, зачем ему был нужен этот дом. И я рас­ска­жу вам. Уве­рен, вам не пона­до­бит­ся мно­го вре­ме­ни, что­бы понять, поче­му я не обра­тил­ся в поли­цию. Там меня попро­сят пока­зать дом, а у меня нет сил сно­ва идти туда, даже если бы я пом­нил доро­гу. Что-то там было такое теперь я боюсь спус­кать­ся в мет­ро и (може­те посме­ять­ся надо мной) даже в под­вал.

Наде­юсь, вы пони­ма­е­те, что я не бро­сил бы Пик­ма­на по тем дурац­ким при­чи­нам, по кото­рым его бро­си­ли вздор­ные ста­ру­хи типа док­то­ра Рей­да, Джо Май­но­та или Роз­вор­та. Меня не пуга­ет пато­ло­ги­че­ское искус­ство, и, если худож­ник гени­а­лен, как был гени­а­лен Пик­ман, зна­ком­ство с ним дела­ет мне честь, неваж­но, какое направ­ле­ние при­ни­ма­ет его рабо­та. В Бостоне нико­гда не жил более вели­кий худож­ник, чем Ричард Аптон Пик­ман. Я гово­рил это преж­де и гово­рю сей­час, и нико­гда не гово­рил ниче­го дру­го­го с тех пор, как он пока­зал свою кар­ти­ну Обед упы­ря . Помни­те, тогда Май­нот отвер­нул­ся от него?

Зна­е­те, нуж­но быть насто­я­щим худож­ни­ком и по-насто­я­ще­му пони­мать при­ро­ду, что­бы тво­рить, как Пик­ман. Любо­му жур­наль­но­му поден­щи­ку под силу наля­пать поболь­ше крас­ки и назвать это ноч­ным кош­ма­ром, или шаба­шем ведьм, или порт­ре­том дья­во­ла, но лишь вели­кий худож­ник вну­шит вам ужас прав­до­по­до­би­ем сво­е­го тво­ре­ния. Это пото­му, что насто­я­щий худож­ник дос­ко­наль­но изу­чил ана­то­мию ужа­са и физио­ло­гию стра­ха линии и про­пор­ции, соеди­ня­ю­щи­е­ся со скры­ты­ми инстинк­та­ми илм наслед­ствен­ной памя­тью о стра­хе, пра­виль­ные цве­то­вые кон­тра­сты и све­то­вые эффек­ты, про­буж­да­ю­щие ощу­ще­ние новиз­ны. Не сто­ит объ­яс­нять вам, поче­му от Фюс­ли по коже бегут мураш­ки, а от какой-нибудь деше­вой кар­тин­ки, поме­щен­ной на фрон­тис­пи­се книж­ки о при­ви­де­ни­ях, нас раз­би­ра­ет смех. Что-то этим людям Уда­ет­ся заце­пить поми­мо жиз­ни, и бла­го­да­ря им мы тоже можем это на мгно­ве­ние заце­пить. У Доре такое есть. И у Сай­ма. И у адга­ро­лы в Чика­го. И у Пик­ма­на это было так, как ни у кого не было до него и после дай бог не будет.

Не спра­ши­вай­те меня, что имен­но они видят. Вам ведь извест­но, в при­знан­ном иску­стве весь мир делит­ся на то, что живет, дышит и при­над­ле­жит при­ро­де, и на мане­ке­ны или искус­ствен­ный хлам, кото­рый ком­мер­че­ская сош­ка тира­жи­ру­ет, как пра­ви­ло, в пустой мастер­ской. Ну, я хочу ска­зать, что у того, кто живо­пи­су­ет сверхъ­есте­ствен­ное, долж­но быть вооб­ра­же­ние, под­ска­зы­ва­ю­щее ему обра­зы, или, состав­ляя реаль­ные сце­ны, он заим­ству­ет поне­мно­гу из при­зрач­но­го мира, в кото­ром живет. В любом слу­чае ему уда­ет­ся полу­чить резуль­та­ты, отли­ча­ю­щи­е­ся от слад­ких меч­та­ний симу­лян­та точ­но так же, как­тво­ре­ния худож­ни­ка нату­раль­ной шко­лы отли­ча­ют­ся от вымыс­лов кари­ка­ри­ту­ри­ста соот­вет­ству­ю­щей шко­лы. Если бы мне повез­ло уви­деть то, что видел Пик­ман, нет! Что ж, пора выпить, пока мы не забра­лись в дебри. Гос­по­ди, меня бы дав­но не было в живых, если бы я уви­дел то, что видел этот чело­век, если он был чело­ве­ком!

Наде­юсь, вы помни­те, что Пик­ман был осо­бен­но силен в изоб­ра­же­нии лиц. Не знаю, уда­ва­лось ли кому-нибудь после Гойи пока­зать насто­я­щий ад в чер­тах или выра­же­нии лица. А до Гойи были лишь сред­не­ве­ко­вые масте­ра, из рук кото­рых вышли гор­гу­льи и химе­ры, укра­ша­ю­щие Нотр-Дам и Мон-Сен-Мишель. Они вери­ли в раз­ные вещи и, может быть, они виде­ли их. Пом­нит­ся, одна­жды, за год до того, как уеха­ли, вы спро­си­ли Пик­ма­на, отку­да, в кон­це кон­цов, он берет свои обра­зы и идеи. Прав­да, его смех был ужа­сен? Отча­сти из-за это­го сме­ха сбе­жал Рейд. Зна­е­те ли, Рейд толь­ко что занял­ся срав­ни­тель­ной пато­ло­ги­ей и был пере­пол­нен меди­цин­ской чепу­хой о био­ло­го-эво­лю­ци­он­ном зна­че­нии пси­хи­че­ских и телес­ных симп­то­мов. Он гово­рил, что Пик­ман вызы­вал у него день ото дня все боль­шую непри­язнь и почти пугал его тем, как мед­лен­но и непри­ят­но меня­лись чер­ты его лица и весь облик; меня­лись не по чело­ве­че­ски. Посто­ян­но рас­суж­дая о дие­те, он гово­рил, что Пик­ман, по види­мо­му, про­яв­ля­ет пол­ную ненор­маль­ность

и экс­цен­трич­ность в сво­их вку­сах. Пола­гаю, если об этом пред­ме­те шла речь в ваших письмах,вы дали понять Рей­ду, что он поз­во­лил кар­ти­нам Пик­ма­на болез­нен­но задеть его вооб­ра­же­ние и рас­стро­ить нерв­ную систе­му. Я уве­рен в этом, пото­му что имен­но так гово­рил с ним сам тогда.

Одна­ко имей­те в виду, что я порвал с Пик­ма­ном совсем по дру­гой при­чине, пото­му что мое вос­хи­ще­ние им, наобо­рот, ста­но­ви­лось день ото дня силь­нее; Обед упы­ря вели­чай­шее дости­же­ние. Вам извест­но, что клуб не захо­тел выста­вить кар­ти­ну, Музей изящ­ных искусств не при­нял ее в дар, и могу доба­вить, что никто не купил ее, поэто­му Пик­ман дер­жал ее до само­го кон­ца в сво­ем доме. Теперь она у его отца в Сале­ме вам ведь извест­но, что Пик­ман родом отту­да и сре­ди его пред­ков была ведь­ма, пове­шен­ная в 1692 году.

У меня выра­бо­та­лась при­выч­ка доволь­но часто захо­дить к Пик­ма­ну и осо­бен­но после того, как я начал соби­рать мате­ри­ал для моно­гра­фии о сверхъ­есте­ствен­ном в искус­стве. Воз­мож­но, идею мне пода­ла его кар­ти­на, но,так или ина­че, сам Пик­ман стал для меня бла­го­дат­ным источ­ни­ком и фак­тов, и идей. Он пока­зал мне все свои кар­ти­ны и рисун­ки, вклю­чая сде­лан­ные пером наброс­ки из-за кото­рых, если бы они попа­лись кому-нибудь на гла­за его навер­ня­ка исклю­чи­ли бы из клу­ба. Доволь­но ско­ро я стал искрен­ним почи­та­те­лем Пик­ма­на и, слов­но школь­ник, часа­ми слу­шал его искус­ство­вед­че­ские и фило­соф­ские рас­суж­де­ния, настоль­ко дикие, что они вполне мог­ли при­ве­сти их авто­ра в Дан­вер­скую лечеб­ни­цу. Из-за мое­го пре­кло­не­ния перед ним, да еще из-за того, что все мень­ше и мень­ше людей жела­ло под­дер­жи­вать с ним отно­ше­ния, Пик­ман при­бли­зил меня к себе и одна­жды вече­ром намек­нул, что, если я не из сла­бо­нерв­ных и умею дер­жать язык за зуба­ми, он может пока­зать мне нечто совер­шен­но необыч­ное куда более мощ­ное, чем все кар­ти­ны, кото­рые я видел в его доме.

Зна­е­те, ска­зал он, есть вещи, кото­рые не под­хо­дят для Нью­бе­ри­ст­рит, те вещи, кото­рые здесь неумест­ны и кото­рые нель­зя по-насто­я­ще­му понять здесь. Мое дело искать обер­то­ны души, а какие могут быть обер­то­ны у выскоч­ки, живу­ще­го на ули­цах, про­ло­жен­ных на искус­ствен­ной насы­пи? Бэк-Бей пока не Бостон пока он ничто, пото­му что у него не было вре­ме­ни нако­пить вос­по­ми­на­ния и при­влечь к себе мест­ных духов. Если здесь еще оста­лись при­ви­де­ния, то это смир­ные при­ви­де­ния из низи­ны и обме­лев­шей бух­ты, а мне нуж­ны чело­ве­че­ские при­ви­де­ния при­ви­де­ния выс­ших существ, кото­рые загля­ну­ли в ад и поня­ли смысл того, что уви­де­ли.

Худож­ни­ку надо жить в Норт-Энде. Насто­я­щий эстет при­ми­ря­ет­ся с тру­що­ба­ми ради накоп­лен­ных ими пре­да­ний. Черт побе­ри, при­я­тель, неуже­ли непо­нят­но, что такие места не сде­ла­ны, что они вырос­ли? Поко­ле­ние за поко­ле­ни­ем жили, мучи­лись, уми­ра­ли в них, при­чем в те вре­ме­на, когда люди­е­ще не боя­лись жить, мучить­ся и уми­рать. Неуже­ли вам неиз­вест­но, что в 1б32 году на Коппс-хилл была мель­ни­ца, а поло­ви­на сего­дняш­них улиц про­ло­же­на до 1650 года? Я могу пока­зать вам дома, кото­рые про­сто­я­ли Два с поло­ви­ной века, а то и доль­ше; дома, кото­рые были сви­де­те­ля­ми того, что обра­тит в пыль совре­мен­ное зда­ние. А что совре­мен­ным людям извест­но о жиз­ни и власт­ву­ю­щих над ней силах. Вы назы­ва­е­те салем­ское кол­дов­ство обма­ном, но, дер­жу пари, моя четы­ре­жды пра­баб­ка мог­ла бы кое-что вам порас­ска­зать. Ее пове­си­ли на Висе­лич­ном хол­ме, и при этом при­сут­ство­вал хан­жа Котон Мэзер. Он, черт его поде­ри, боял­ся, как бы кто-нибудь не вырвал­ся на волю из его про­кля­той скуч­ной клет­ки жаль, нико­му не уда­лось его закол­до­вать и попить у него ночью кровь!

Я могу пока­зать вам дом, в кото­ром жил Мэзер, и еще один дом, в кото­рый он боял­ся вхо­дить, несмот­ря на все свои храб­рые сло­ве­са. Ему-то были извест­ны вещи, кото­рые он не посмел вста­вит в свою дурац­кую Magnalia или про­сто­душ­ные Чуде­са неви­ди­мо­го мира . Послу­шай­те, а вы зна­е­те, что под Норт-Эндом когда-то была целая сеть ходов, бла­го­да­ря кото­рым люди мог­ли неза­мет­но бывать друг у дру­га дома, наклад­би­ще и под морем? Навер­ху зани­ма­лись рас­сле­до­ва­ни­я­ми и пре­сле­до­ва­ни­я­ми а вни­зу, под зем­лей, день за днем тво­ри­лось вся­кое, и по ночам неиз­вест­но отку­да доно­сил­ся смех!

Кля­нусь, дру­жи­ще, из уце­лев­ших в пер­во­здан­ном виде деся­ти постро­ек сем­на­дца­то­го сто­ле­тия в вось­ми най­дет­ся что-нибудь необыч­ное в под­ва­ле. Меся­ца не про­хо­дит, что­бы нам не сооб­щи­ли о рабо­чих, то тут, то там наткнув­ших­ся на кир­пич­ные сво­ды и колод­цы, кото­рые нику­да не ведут, один воз­ле Хенч­мен-стрип мож­но было уви­деть еще в про­шлом году с эста­ка­ды. В про­шлом были ведь­мы со сво­им кол­дов­ством, пира­ты с награб­лен­ным доб­ром, кон­тра­бан­ди­сты, капи­та­ны капе­ров и, ска­жу я вам, в преж­ние вре­ме­на люди уме­ли жить и уме­ли раз­дви­гать гра­ни­цы жиз­ни! Наш мир был не един­ствен­ным, кото­рый откры­вал для себя храб­рый и умный чело­век ну уж нет! А теперь возь­ми­те для срав­не­ния наши дни и наших людей с их блед­но-розо­вы­ми моз­га­ми, из кото­рых даже так назы­ва­е­мые худож­ни­ки сра­зу начи­на­ют кор­чить­ся от стра­ха, если на кар­тине боль­ше того, о чем поз­во­ле­но гово­рить за чай­ным сто­лом на Бикон стрит!

С насто­я­щим меня мирит толь­ко одно оно настоль­ко глу­по что не поз­во­ля­ет себе загля­нуть подаль­ше в про­шлое. Все ваши кар­ты и путе­во­ди­те­ли ров­ным сче­том ниче­го не сооб­ща­ют о Норт-Энде! Да-да! Не заду­мы­ва­ясь, я могу назвать вам трид­цать-сорок улиц и целые лаби­рин­ты к севе­ру от Принс-стрит, о кото­рых нико­му неиз­вест­но, кро­ме, может быть, деся­ти чело­век, если не счи­тать киша­щих там ино­стран­цев. А что в них пони­ма­ют даго? Нет, Тер­бер, в этих ста­рых посе­ле­ни­ях вели­ко­леп­но меч­та­ет­ся, ибо они пере­пол­не­ны чуде­са­ми и чудо­ви­ща­ми и совсем не похо­жи­ми ни над что при­выч­ное, и все же ни одна живая душа их не пони­ма­ет — я‑то уж не напрас­но копал­ся в про­шлом!

Послу­шай­те, вас же это инте­ре­су­ет. А что, если я ска­жу вам, что у меня есть вто­рая мастер­ская там, где я лов­лю ноч­ной дух древ­не­го ужа­са и рисую вещи, о кото­рых даже поду­мать нель­зя на Нью­бе­ри­ст­рит? Есте­ствен­но, мне неза­чем бол­тать об этом с наши­ми, будь они про­кля­ты, ста­ры­ми дева­ми в клу­бе с Рей­дом, черт его побе­ри, кото­рый всем уже нашеп­тал, что я чудо­ви­ще и мчусь куда-то на тобоггане обрат­ной эво­лю­ции. Пра­виль­но, Тер­бер когда-то дав­но я решил, что кто-то дол­жен живо­пи­сать ужас, а не толь­ко кра­со­ту жиз­ни, поэто­му и отпра­вил­ся в те места, где у меня были осно­ва­ния искать его.

Я нашел дом, о кото­ром вряд ли зна­ют и трое из ныне живу­щих пред­ста­ви­те­лей нор­ди­че­ской расы. Он нахо­дит­ся совсем неда­ле­ко от эста­ка­ды, но его исто­рия ухо­дит очень дале­ко в глубь сто­ле­тий. Мне захо­те­лось снять его из-за необыч­ной кир­пич­ной клад­ки рас­по­ло­жен­но­го в под­ва­ле колод­ца одно­го из тех, о кото­рых я рас­ска­зы­вал вам. Дом на гла­зах раз­ва­ли­ва­ет­ся, так что вряд ли кто-нибудь посе­лит­ся в нем, и мне даже стыд­но ска­зать, как мало я за него пла­чу. Окна там зако­ло­че­ны, но это даже к луч­ше­му, ибо мне совсем не нужен днев­ной свет. Пишу я в под­ва­ле, где вдох­нов­ля­юсь силь­нее все­го, но все же обста­вил несколь­ко ком­нат на пер­вом эта­же. При­над­ле­жит дом неко­е­му сици­лий­цу, а я снял его под фами­ли­ей Пите­ре.

Итак, если не воз­ра­жа­е­те, сего­дня же и отпра­вим­ся туда. Думаю, вам понра­вят­ся кар­ти­ны, ибо, как я уже ска­зал, поз­во­лил себе зай­ти в них немнож­ко даль­ше. Это неда­ле­ко ино­гда я хожу пеш­ком, что­бы не при­вле­кать вни­ма­ние любо­пыт­ных, появ­ля­ясь в таком месте на так­си. От Южно­го вок­за­ла до Бэт­те­ри-стрит доедем на поез­де, а там все­го ниче­го пеш­ком.

Итак, Элиот, когда я выслу­шал все это, то уже с тру­дом сдер­жи­вал себя, что­бы не при­пу­стить бегом, и нор­маль­ным шагом дой­ти до пер­во­го попав­ше­го­ся нам, сво­бод­но­го так­си. На Южном вок­за­ле мы пере­се­ли в поезд и око­ло две­на­дца­ти часов, вый­дя на Бэт­те­ри-стрит, напра­ви­лись мимо ста­ро­го при­ча­ла по набе­реж­ной Кон­сти­ту­ции. Куда и где мы свер­ну­ли, я не запом­нил и не могу ниче­го сооб­щить вам об этом, знаю лишь, что мы были не на Гри­ноу-лейн.

Когда же мы свер­ну­ли, то нам при­шлось под­ни­мать­ся в гору по без­люд­ной улоч­ке, самой ста­рой и самой гряз­ной, какую я толь­ко видел в сво­ей жиз­ни; все дома на ней были с вет­хи­ми кры­ша­ми, раз­би­ты­ми окош­ка­ми и древни­ми полу­раз­ру­шен­ны­ми тру­ба­ми, отчет­ли­во вид­ны­ми на фоне лун­но­го неба. Похо­же, там не было и трех домов, кото­рые стро­и­лись не во вре­ме­на Кот­ток Мэзе­ра в самом деле, я раз­гля­дел два дома с низ­ко нави­са­ю­щи­ми кры­ша­ми, а один раз даже нам попа­лась ост­ро­вер­хая кры­ша, почти забы­тая пред­ше­ствен­ни­ца дву­скат­ной кры­ши, хотя, гово­рят, ни одной такой кры­ши не сохра­ни­лось в Бостоне.

С этой пло­хо осве­щен­ной ули­цы мы свер­ну­ли нале­во на такую же без­люд­ную и еще более узкую, погру­жен­ную во тьму, улоч­ку и через мину­ту вновь повер­ну­ли, но уже напра­во. Почти тот­час Пик­ман достал фона­рик, и я уви­дел ста­рин­ную дверь, обши­тая деся­тью филен­ка­ми, всю изъ­еден­ную чер­вя­ми. Когда он отпер ее и впу­стил меня внутрь, моим гла­зам пред­ста­ла пустая при­хо­жая, когда-то, пови­ди­мо­му, вели­ко­леп­но смот­рев­ша­я­ся бла­го­да­ря дубо­вым пане­лям очень про­стая на вид, она будо­ра­жи­ла вооб­ра­же­ние напо­ми­на­ни­ем о вре­ме­нах Анд­ро­са и Фиппса и ведь­мов­ства. Мне было пред­ло­же­но прой­ти в дверь нале­во, где Пик­ман зажег керо­си­но­вую лам­пу и пред­ло­жил рас­по­ла­гать­ся, как дома.

Вам извест­но, Элиот, что я при­над­ле­жу к тому типу людей, кото­рых обыч­но назы­ва­ют видав­ши­ми виды, но, при­зна­юсь вам, меня поверг­ло в ужас то, что я уви­дел на сте­нах в той ком­на­те. Я уви­де его кар­ти­ны кото­рые он не мог напи­сать и даже пока­зать на Нью­бе­ри-стрит пра­виль­но он гово­рил, что раз­ре­шил себе по воль­ни­чать . Вот хоти­те еще выпить? мне не поме­ша­ло!

Не име­ет смыс­ла рас­ска­зы­вать, что было на них изоб­ра­же­но пото­му что ника­кие сло­ва не в силах опи­сать невы­но­си­мый адский ужас, немыс­ли­мую мер­зость и нрав­ствен­ный смрад, исхо­див­шие от обыч­ных маз­ков.

Там и в помине не было экзо­ти­че­ской тех­ни­ки, напри­мер, Сид­ни Сай­ма или сатур­ни­ан­ских пей­за­жей и лун­ных пога­нок, кото­ры­ми леде­нит кровь зри­те­лей Кларк Эштон Смит. Фон, как пра­ви­ло, состав­ля­ли ста­рин­ные клад­би­ща с церк­ва­ми, лес­ные чащи, мор­ские уте­сы, кир­пич­ные под­зем­ные ходы, обши­тые дере­вян­ны­ми пане­ля­ми ком­на­ты или обык­но­вен­ные под­ва­лы. Чаще все­го встре­ча­лось клад­би­ще на Коппс хилл, кото­рое, по всей види­мо­сти, рас­по­ла­га­лось неда­ле­ко от дома Пик­ма­на.

На пер­вом плане рас­по­ла­га­лись чудо­вищ­ные безум­цы в сво­ем пато­ло­ги­че­ском искус­стве Пик­ман отда­вал пред­по­чте­ние демо­ни­че­ским порт­ре­там. Фигу­ры боль­шей частью были не вполне чело­ве­че­ски­ми, но в раз­ной сте­пе­ни при­бли­жав­ши­ми­ся к чело­ве­че­ским. Как пра­ви­ло, дву­но­гие, они чем-то напо­ми­на­ли псов и зава­ли­ва­лись впе­ред. Кожа у них тоже про­из­во­ди­ла мало­при­ят­ное впечатление,словно была рези­но­вой. Фу ты, я и теперь вижу их слов­но воочию! Их заня­тия нет, даже не про­си меня рас­ска­зы­вать в подроб­но­стях. В основ­ном они ели не знаю что. Ино­гда Пик­ман писал целые груп­пы на клад­би­щах или в под­зем­ных ходах, кото­рые, похо­же, дра­лись из-за добы­чи ско­рее из-за най­ден­но­го сокро­ви­ща. Пора­жа­ла экс­прес­сия на неви­дан­ных лицах тай­ных натур­щи­ков! На несколь­ких кар­ти­нах эти суще­ства пры­га­ли ночью в откры­тые окна или сиде­ли на спя­щих людях, вгры­за­ясь им в гор­ло. На одной он пока­зал их, сбив­ших­ся в круг и лаю­щих на пове­шен­ную на Гэл­ло­ус­хилл ведь­му, чье мерт­вое лицо нес­ло на себе сле­ды несо­мнен­но­го сход­ства с их лица­ми.

Толь­ко не поду­май­те, что мне ста­ло не по себе от всех этих стра­хов. В кон­це кон­цов, мне не три года и я успел пови­дать мно­го подоб­но­го. Нет, Элиот, это лица, про­кля­тые лица, кото­рые рас­пус­ка­ли слю­ни и с вожде­ле­ни­ем, как живые, взи­ра­ли на меня с кар­тин. Гос­по­ди, я в самом деле пове­рил, что они могут быть живы­ми! Ужас­но­му кол­ду­ну уда­лось зажечь крас­ки адским пла­ме­нем, а его кисть, как по вол­шеб­ству, уме­ла созда­вать кош­ма­ры. Подай­те-ка мне, Элиот, гра­фин!

Одна кар­ти­на назы­ва­лась Урок я видел ее, пусть сми­лу­ет­ся надо мной Гос­подь! Пред­ставь­те толь­ко вооб­ра­зи­те цер­ков­ное клад­би­ще и немыс­ли­мых соба­ко­по­доб­ных существ, усев­ших­ся на кор­точ­ки в круг, что­бы научить малень­ко­го ребен­ка есть по-ихне­му! Цена под­ме­ны, пола­гаю, вам ведь изве­стен древ­ний миф о таин­ствен­ных суще­ствах, под­кла­ды­ва­ю­щих в люль­ки сво­их дете­ны­шей вза­мен нор­маль­ных мла­ден­цев, кото­рых они кра­дут. Вот и Пик­ман пока­зал, что про­ис­хо­дит с укра­ден­ны­ми детьми каки­ми они вырас­та­ют, и мне пока­за­лось, что я вижу оттал­ки­ва­ю­щее сход­ство в чело­ве­че­ских и нече­ло­ве­че­ских фигу­рах. Какая бы ни была сте­пень пато­ло­гии в его явных нелю­дях и дегра­ди­ро­вав­ших людях, ехид­ная кисть Пик­ма­на пока­зы­ва­ла их связь и эво­лю­цию. Соба­ко­по­доб­ные суще­ства про­изо­шли от людей!

Не успел я спро­сить, что он сотво­рил с под­ки­ну­ты­ми людям мла­ден­ца­ми соба­ко­по­доб­ных, как мой взгляд упал на кар­ти­ну с их изоб­ра­же­ни­ем. Ста­рый дом пури­та­ни­на ком­на­та с нави­са­ю­щи­ми бал­ка­ми, решет­ча­ты­ми окна­ми и тяже­лой мебе­лью сем­на­дца­то­го века, где вся семья собра­лась вокруг отца, чита­ю­ще­го Писа­ние. Бла­го­род­ством и почти­тель­но­стью были отме­че­ны все лица, кро­ме одно­го, на кото­ром лежал отсвет глум­ли­вой пре­ис­под­ней. Лицо при­над­ле­жа­ло юно­ше, яко­бы сыну бла­го­че­сти­во­го отца, а на самом деле отро­дью нечи­стых тва­рей. Это был под­ме­ныш — и поз­во­ляя себе нече­ло­ве­че­ский сар­казм, Пик­ман при­дал его чер­там сход­ство со сво­и­ми чер­та­ми.

К это­му вре­ме­ни Пик­ман зажег лам­пу в сосед­ней ком­на­те и веж­ли­во при­дер­жи­вал дверь, спра­ши­вая, не желаю ли я взгля­нуть на его совре­мен­ные этю­ды ? У меня не хва­ти­ло сил выска­зать ему свои впе­чат­ле­ния от стра­ха и отвра­ще­ния я поте­рял дар речи но, думаю, он все понял и был дово­лен резуль­та­том. Хочу уве­рить вас, Элиот, что я нико­гда не был тряп­кой и не под­ни­маю шум, если вижу какую-нибудь чер­тов­щи­ну. Мне уже нема­ло лет, я полу­чил при­лич­ное образование,да и нам с вами при­шлось доволь­но мно­го бесе­до­вать во Фран­ции, что­бы вы при­ни­ма­ли меня за чело­ве­ка, кото­ро­го лег­ко выбить из колеи. Не забы­вай­те, что я к тому же зани­мал­ся эти искус­ством и при­вык к пуга­ю­щим кар­ти­нам, на кото­рых коло­ни­аль­ная Новая Англия нечто вро­де ада на зем­ле. И все же, несмот­ря на это, сле­ду­ю­щая ком­на­та исторг­ла из меня вопль ужа­са, и мне при­шлось при­сло­нить­ся к двер­ной раме, что­бы не упасть. В ней Пик­ман пока­зал стаю упы­рей и ведьм, про­ник­ших в мир наших пред­ков, и как раз она пре­вра­ти­ла в кош­мар мою жизнь!

Черт, этот чело­век был насто­я­щим худож­ни­ком! Там висе­ла кар­ти­на Про­ис­ше­ствие под зем­лей , на кото­рой несколь­ко отвра­ти­тель­ных существ выле­за­ют из неве­до­мых ката­комб через тре­щи­ну в полу на стан­ции Бойл­стон-стрит и напа­да­ют на сто­я­щих на плат­фор­ме людей. На дру­гой кар­тине был изоб­ра­жен совре­мен­ный фон и пляс­ки меж­ду моги­ла­ми на Коппс-хилл. Я обра­тил вни­ма­ние еще на несколь­ко сце­нок в под­ва­лах, куда чудо­ви­ща вылез­ли из нор и щелей, что­бы усесть­ся на кор­точ­ки за боч­ка­ми и печа­ми и, оскла­бясь, ждать появ­ле­ния пер­вой жерт­вы.

Еще одно мерз­кое полот­но изоб­ра­жа­ло попе­реч­ный раз­рез Бикон-хилл и похо­жие на мура­вьи­ные армии смер­дя­щих чудо­вищ, про­тис­ки­вав­ших­ся в узких ходах, кото­рые про­ни­за­ли всю зем­лю. Там было мно­го поло­тен с

пляс­ка­ми на совре­мен­ных клад­би­щах, но мне попа­лась на гла­за кар­ти­на, кото­рая поче­му-то подей­ство­ва­ла на меня силь­нее всех осталь­ных, на ней был изоб­ра­жен какой-то склеп, где десят­ки тва­рей сгру­ди­лись вокруг одной, дер­жав­шей в руках всем извест­ный путе­во­ди­тель по Босто­ну и, по-види­мо­му, вслух читав­шей из него. Все пока­зы­ва­ли на одно местов кни­ге, при­чем лица тва­рей были иска­же­ны эпи­леп­ти­че­ски­ми гри­ма­са­ми гро­мо­во­го хохо­та, так что мне даже пока­за­лось, что я слы­шу его мерз­кие отго­лос­ки. Под кар­ти­ной была под­пись: Холмс, Лоуэлл и Лонг­фел­ло похо­ро­не­ны на горе Оберн .

Посте­пен­но мне уда­лось вер­нуть при­сут­ствие духа и пооб­вык­нуть­ся в этой ком­на­те с ее чер­тов­щи­ной и извра­щен­но­стью, и я стал ана­ли­зи­ро­вать свое непри­ят­ное болез­нен­ное состо­я­ние. Во-пер­вых ска­зал я себе; кар­ти­ны оттал­ки­ва­ют меня абсо­лют­ной бес­че­ло­веч­но­стью и низ­мен­ной жесто­ко­стью их авто­ра. Навер­ня­ка он непри­ми­ри­мый враг все­го чело­ве­че­ства, если так насла­жда­ет­ся мука­ми души и тела и дегра­да­ци­ей смерт­ной обо­лоч­ки. Во-вто­рых, они вну­ша­ют ужас, пото­му что напи­са­ны талант­ли­вой рукой. Искус­ство Пик­ма­на то искус­ство, кото­рое убеж­да­ет; когда мы смот­рим на его кар­ти­ны, мы видим как буд­то живых демо­нов и пуга­ем­ся их. И самое инте­рес­ное заклю­ча­ет­ся в том, что Пик­ман не поль­зу­ет­ся ника­ки­ми ухищ­ре­ни­я­ми. У него нет раз­мы­тых кон­ту­ров, нет сме­ще­ний в про­пор­ци­ях, нет услов­ных изоб­ра­же­ний; его рису­нок тверд и точен, и все дета­ли про­ри­со­ва­ны с болез­нен­ной ясно­стью. А лица!

Перед нами не худо­же­ствен­ная интер­пре­та­ция, а сам ад, пока­зан­ный нам с кри­сталль­ной ясно­стью и пре­дель­ной объ­ек­тив­но­стью. Гос­по­ди, так оно и есть! Этот чело­век ниче­го не фан­та­зи­ро­вал и не роман­ти­зи­ро­вал он даже не пыта­ет­ся навя­зать нам бол­туш­ку из эфе­мер­ных меч­та­ний, но холод­но и иро­ни­че­ски пока­зы­ва­ет неиз­мен­ный, меха­ни­сти­че­ский, креп­ко уко­ре­нен­ный мир кош­ма­ров, кото­рый он видит цели­ком, ярко, точ­но и без­оши­боч­но. Один Бог зна­ет, каким был этот мир и где Пик­ман под­гля­дел сво­их бого­про­тив­ных тва­рей, кото­рые ска­чут, пры­га­ют и пол­за­ют в нем; но каков бы ни был нече­сти­вый источ­ник его обра­зов, одно ясно как день: Пик­ман был во всех смыс­лах в сво­их иде­ях и их вопло­ще­нии неиз­мен­ным, после­до­ва­тель­ным, почти убеж­ден­ным реа­ли­стом.

Тем вре­ме­нем мой хозя­ин уже вел меня в под­вал, в свою люби­мую мастер­скую, и я ста­рал­ся зара­нее взять себя в руки, что­бы не под­дать­ся адско­му воз­дей­ствию неза­кон­чен­ных кар­тин. Едва мы достиг­ли послед­ней отсы­рев­шей сту­пень­ки, как он осве­тил фона­ри­ком угол доволь­но боль­шо­го про­стран­ства, пока­зав мне круг­лую кир­пич­ную клад­ку того, что навер­ня­ка было боль­шим колод­цем в зем­ля­ном полу. Мы подо­шли побли­же, и мне пока­за­лось, что он не мень­ше пяти футов в диа­мет­ре, со сте­на­ми в доб­рый фут тол­щи­ной и дюй­мов на шесть высту­па­ет над полом надеж­ная рабо­та сем­на­дца­то­го века, если я не оши­бал­ся. Пик­ман ска­зал, что как раз это он имел в виду вход в тун­не­ли, кото­рые про­ни­зы­ва­ют весь холм. Слу­чай­но я обра­тил вни­ма­ние, что вход не заму­ро­ван и его закры­ва­ет тяже­лый дере­вян­ный диск. Пред­ста­вив себе, куда может при­ве­сти этот ход, если дикие наме­ки Пик­ма­на не были про­стой рито­ри­кой, я вздрог­нул, но потом повер­нул­ся и отпра­вил­ся сле­дом за ним в узкую дверь, что вела в доволь­но боль­шую ком­на­ту с дере­вян­ным полом, обстав­лен­ную как мастер­ская. Необ­хо­ди­мое для рабо­ты осве­ще­ние исхо­ди­ло от кар­бид­ной лам­пы.

Неза­кон­чен­ные кар­ти­ны на моль­бер­тах и вдоль стен были таки­ми же отвра­ти­тель­ны­ми, как кар­ти­ны навер­ху, и демон­стри­ро­ва­ли тща­тель­ность худо­же­ствен­но­го сти­ля Пик­ма­на, кото­рый скру­пу­лез­но пла­ни­ро­вал рису­нок, и каран­даш­ные линии лишь под­твер­жда­ли дотош­ность, с какой Пик­ман выве­рял пер­спек­ти­вы и про­пор­ции. Вели­кий чело­век я гово­рю это даже теперь, зна­ет столь­ко, сколь­ко не зна­ет боль­ше никто. Мое вни­ма­ние при­влек боль­шой фото­ап­па­рат, лежав­ший на сто­ле, и Пик­ман ска­зал, что берет его с собой, когда ищет зад­ний план для сво­их работ, и фото­гра­фии помо­га­ют ему вспо­ми­нать тот или иной пей­заж, а так­же избав­ля­ют от необ­хо­ди­мо­сти тащить моль­берт куда нибудь в город. Фото­гра­фию он счи­тал ничем не хуже реаль­но­го пей­за­жа, если пред­сто­я­ла дол­гая рабо­та, и заявил, что уже при­вык поль­зо­вать­ся фото­ап­па­ра­том.

Меня что-то бес­по­ко­и­ло, когда я рас­смат­ри­вал вну­ша­ю­щие отвра­ще­ние абри­сы и полу­за­кон­чен­ных чудо­вищ, запо­ло­нив­ших мастер­скую и злоб­но взи­ра­ю­щих на нас, но когда Пик­ман сдер­нул тряп­ку с боль­шо­го полот­на, сто­яв­ше­го сбо­ку, я не смог удер­жать­ся от гром­ко­го кри­ка вто­ро­го за ту ночь. Эхо повто­ря­ло и мно­жи­ло его под тем­ны­ми сво­да­ми древ­не­го воню­че­го под­ва­ла и мне при­шлось напрячь всю свою волю, что­бы не раз­ра­зитьо исте­ри­че­ским хохо­том. Боже мило­сти­вый! Не знаю, Элиот, что там было прав­дой, а что горя­чеч­ным бре­дом. Не может быть, что бы на зем­ле суще­ство­ва­ло нечто подоб­ное!

Это было нечто огром­ное и бого­про­тив­ное со свер­ка­ю­щи­ми крас­ны­ми гла­за­ми, дер­жав­шее в ост­рых ког­тях то, что неко­гда было чело­ве­ком, и грыз­шее его голо­ву, как ребе­нок гры­зет кон­фет­ку. Застыв в полу­со­гну­том поло­же­нии, он это сра­зу чув­ство­ва­лось, сто­и­ло лишь посмот­реть на него, был готов в любую мину­ту бро­сить свою жерт­ву и искать добы­чу повкус­нее. Дья­вол его побе­ри, ведь даже не поту­сто­рон­ний сюжет наго­нял на смот­рев­ше­го все­лен­ский ужас не сюжет и не песья голо­ва с тор­ча­щи­ми уша­ми, не нали­тые кро­вью гла­за, не плос­кий нос и не слю­ня­вый рот. Не чешуй­ча­тые лапы, не пле­сень, покры­вав­шая его тело, и не копыт­ца хотя даже все это по отдель­но­сти мог­ло лишить чув­стви­тель­но­го чело­ве­ка рас­суд­ка.

Тех­ни­ка, Элиот, дья­воль­ская, бого­про­тив­ная, потря­са­ю­щая тех­ни­ка! Сколь­ко я живу, а мне ни разу не при­хо­ди­лось видеть столь­ко жиз­ни на полотне. Это было чудо­ви­ще оно свер­ка­ло гла­за­ми и грыз­ло добы­чу, грыз­ло добы­чу и свер­ка­ло гла­за­ми, а я думал толь­ко о том, что, лишь напле­вав наза­ко­ны при­ро­ды, чело­век сумел напи­сать такое, не имея нату­ры не видя дру­гой мир, на кото­рый не мог взгля­нуть ни один смерт­ный, не про­дав душу дья­во­лу.

К сво­бод­ной части полот­на был при­кноп­лен листок бума­ги, скру­тив­ший­ся в тру­боч­ку веро­ят­но, поду­мал я, фото­гра­фия, с кото­рой Пик­ман будет писать страш­ный, как уже явлен­ный кош­мар, фон. Про­тя­нув руку, что­бы раз­вер­нуть листок и взгля­нуть на него, я вдруг уви­дел, что Пик­ман бро­сил­ся ко мне. С тех пор как , я, в ужа­се, закри­чал во вто­рой раз, Пик­ман поче­му-то вни­ма­тель­но при­слу­ши­вал­ся к гул­ко­му эху, непри­выч­но­му в этом под­ва­ле, а тут чего-то испу­гал­ся, прав­да, не так силь­но, как я, и его страх был более мате­ри­аль­ный, чем мой. Он вынул револь­вер и жестом при­ка­зал мне мол­чать, а сам вышел из мастер­ской и закрыл за собой дверь.

Кажет­ся, на мгно­ве­ние меня как буд­то пара­ли­зо­ва­ло. При­слу­шав­шись, подоб­но Пик­ма­ну, я вро­де бы уло­вил сла­бый шорох, а потом что-то, похо­жее на тихий визг или бле­я­ние, доно­сив­ше­е­ся неве­до­мо отку­да. Мне при­ви­де­лись кры­сы, и я содрог­нул­ся всем телом. Потом раз­дал­ся при­глу­шен­ный гро­хот, и у меня мураш­ки пополз­ли по спине как буд­то кто то борол­ся, не желая шуметь, хотя мне труд­но пере­дать сло­ва­ми, как все было на самом .деле. Раз­ве что с таким шумом тяже­лое дере­во пада­ет на камень или кир­пич­ную клад­ку дере­во на кир­пич. Поче­му имен­но это при­шло мне в голо­ву?

Гро­хот раз­дал­ся вновь и теперь был гром­че. Все вокруг зака­ча­лось, как буд­то дере­во упа­ло даль­ше, чем в пер­вый раз. После это­го послы­ша­лись гром­кий скрип, нераз­бор­чи­вые выкри­ки Пик­ма­на и оглу­ши­тель­ная паль­ба из шести­за­ряд­но­го револь­ве­ра, столь же дра­ма­тич­ная, как паль­ба укро­ти­те­ля львов в цир­ке. Опять я услы­хал при­глу­шен­ный то ли визг, то ли стон и шум от паде­ния, по-види­мо­му, тела. До меня вновь донес­лись уда­ры дере­ва о кир­пич, а потом насту­пи­ла тиши­на и откры­лась дверь при­зна­юсь, тут меня зако­ло­ти­ло как сле­ду­ет. Появил­ся Пик­ман с еще дымя­щим­ся револь­ве­ром, на чем свет сто­ит поно­сив­ший крыс и ста­рый коло­дец.

Один Бог зна­ет, Тер­бер, что они едят, с усмеш­кой про­из­нес он, а здеш­ние древ­ние тун­не­ли про­хо­дят под кад­би­щем, под оби­та­ли­щем ведьм и под мор­ским бере­гом. Как бы там ни было, они, вид­но, совсем изго­ло­да­лись, пото­му что все их пок­ля-тое пле­мя при­мча­лось сюда. Думаю, ваши кри­ки вспо­ло­ши­ли их. В этих местах надо все­гда быть насто­ро­же наши милые гры­зу­ны все­гда рядом, хотя мне ино­гда кажет­ся, что в них есть что-то поло­жи­тель­ное с точ­ки зре­ния анту­ра­жа и коло­ри­та.

Соб­ствен­но, Элиот, на этом наше ноч­ное при­клю­че­ние закон­чи­лось. Пик­ман обе­щал пока­зать свой дом, и он, Гос­подь сви­де­тель, выпол­нил обе­ща­ние. Потом он повел меня по ули­це, но как буд­то в дру­гом направ­ле­нии, пото­му что, когда мы подо­шли к горев­ше­му фона­рю, то мне пока­за­лось, я узнал ули­цу с обыч­ной застрой­кой, то есть сто­я­щи­ми впе­ре­меж­ку мно­го­квар­тир­ны­ми дома­ми и ста­ры­ми построй­ка­ми. Мы были на Чар­тер стрит, одна­ко как попа­ли на нее, я, при­зна­юсь, из-за вол­не­ния не заме­тил. Поез­да уже не ходи­ли, и мы отпра­ви­лись пеш­ком по Ган­но­вер стрит. Это я пом­ню. С Тре­монт-стрит мы свер­ну­ли на Бикон-стрит, и на углу Джой-стрит, где мне пред­сто­я­ло свер­нуть, Пик­мак меня поки­нул. Боль­ше я с ним ни разу не раз­го­ва­ри­вал.

Поче­му? Не торо­пи­тесь. Сна­ча­ла я позво­ню, что­бы нам при­нес­ли кофе. Выпи­ли мы уже доста­точ­но, так что кофе не поме­ша­ет. Нет, меня пора­зи­ли не кар­ти­ны, кото­рые я уви­дел в его доме, хотя, дер­жу пари, из-за них его навер­ня­ка выгна­ли бы из девя­ти деся­тых домов и юту­бов Босто­на, и теперь вам понят­но, поче­му я избе­гаю мет­ро и под­ва­лов. Это было кое-что, най­ден­ное мной утром в кар­мане паль­то. Помни­те свер­ну­тый в тру­боч­ку листок бума­ги, при­кноп­лен­ный к ужас­но­му полот­ну в под­ва­ле? Тогда мне поду­ма­лось, что это фото­гра­фия како­го-то места, в кото­рое он соби­рал­ся поме­стить сво­е­го мон­стра. Послед­ний удар я полу­чил, когда раз­вер­нул фото­гра­фию, зачем-то суну­тую мной в кар­ман. А вот и кофе если вы чело­век умный, Элиот, то выпье­те его чер­ным.

Так вот, из-за этой бумаж­ки я и пере­стал видеть­ся с Пик­ма­ном; с Ричар­дом Анто­ном Пик­ма­ном, вели­чай­шим худож­ни­ком, с каким я когда­ли­бо­бы­лзна­ком, и отвра­ти­тель­ней­шим из людей, кото­ро­му не хва­та­ло­обыч­ной жиз­ни и пона­до­би­лись поту­сто­рон­ние тай­ны и поту­сто­рон­нее безу­мие. Элиот, ста­рик Рей­до­ка­зал­ся прав. Пик­ман не совсем чело­век. Либо он сам порож­де­ние неко­ей тени, либо нашел спо­соб отпе­реть запрет­ную дверь. Сей­час уже все рав­но, пото­му что его нет он навсе­гда ушел вне­ве­до­мую тьму, в кото­рую любил наведываться.Пожалуй, надо зажечь люст­ру.

Толь­ко не спра­ши­вай­те у меня объ­яс­не­ний, ниче­го не спра­ши­вай­те по пово­ду лист­ка бума­ги, кото­рый я сжег. И не спра­ши­вай­те, что я думаю о кро­то­вьей возне, кото­рую Пик­ман поста­рал­ся сва­лить на крыс.Знаете ли, есть тай­ны, кото­рые дошли до нас из ста­ро­го Сале­ма, да и Кот­тон Мэзер рас­ска­зы­ва­ет ино­гда веши еще более стран­ные. Теперь вам извест­но, поче­му чудо­вищ­ные кар­ти­ны Пик­ма­на дышат жиз­нью: помни­те, как мы недо­уме­ва­ли, отку­да он берет свои лица?

Ну вот на том лист­ке не ока­за­лось пей­за­жа. На нем было все­го лишь чудо­вищ­ное суще­ство, кото­рое Пик­ман писал на той ужас­ной кар­тине. Он писал с фото­гра­фии а фоном слу­жи­ла выпи­сан­ная во всех дета­лях сте­на в под­валь­ной мастер­ской. Кля­нусь Богом, Элиот, фото­гра­фия была сде­ла­на с нату­ры.