Говард Филлипс Лавкрафт

ЧОКНУТЫЙ СТАРИК

(Old Bugs)
Напи­са­но в 1919 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод Rovdyr

////

Крат­кое сен­ти­мен­таль­ное повест­во­ва­ние Мар­ка Лол­лия, про­кон­су­ла Гал­лии

Бильярд­ную ком­на­ту Шиха­на, слу­жа­щую досто­при­ме­ча­тель­но­стью одной из самых малень­ких улиц в самом цен­тре рай­о­на ско­то­бо­ен в Чика­го, вряд ли мож­но назвать оча­ро­ва­тель­ным местеч­ком. Ее атмо­сфе­ру, отя­го­щен­ную тыся­ча­ми аро­ма­тов, таких, напри­мер, как запах колридж­ско­го оде­ко­ло­на, слиш­ком ред­ко про­ни­зы­ва­ют бла­го­твор­ные лучи солн­ца. Здесь ведут борь­бу за про­стран­ство тяже­лые клу­бы рез­ко пах­ну­щих дымов от бес­чис­лен­ных сига­рет, исхо­дя­щие от гру­бых ртов мно­же­ства чело­ве­ко­по­доб­ных живот­ных, кото­рые дню­ют и ночу­ют в этом при­тоне. Попу­ляр­ность Шихан­ской бильярд­ной оста­ет­ся непо­ко­ле­би­мой; и тому есть при­чи­на – при­чи­на, оче­вид­ная любо­му, кто взял бы на себя сме­лость про­ана­ли­зи­ро­вать пре­об­ла­да­ю­щие здесь ком­би­на­ции отвра­ти­тель­ных зло­во­ний. Над духо­той и вита­ю­щи­ми в воз­ду­хе мерз­ки­ми миаз­ма­ми гос­под­ство­вал запах, неко­гда рас­про­стра­нен­ный по всей зем­ле, а ныне, к сча­стью, изгнан­ный, соглас­но рас­по­ря­же­нию муд­ро­го пра­ви­тель­ства в глу­хие зако­ул­ки жиз­ни, – силь­ный запах деше­во­го вис­ки, дра­го­цен­ной раз­но­вид­но­сти запрет­но­го пло­да в бла­го­сло­вен­ном 1919 году. Бильярд­ный клуб Шиха­на явля­ет­ся при­знан­ным цен­тром под­поль­ной тор­гов­ли лике­ра­ми и нар­ко­ти­ка­ми в Чика­го, что, в неко­то­ром смыс­ле, при­да­ет опре­де­лен­ное досто­ин­ство даже ее обо­рван­ным завсе­гда­та­ям. Но недав­но тут появил­ся чело­век, опу­стив­ший­ся ниже пре­де­лов это­го досто­ин­ства – чело­век, вобрав­ший в себя все убо­же­ство и всю мер­зость клу­ба, но не его зна­чи­мость. Его про­зва­ли Чок­ну­тый Ста­рик, и он имел самую дур­ную репу­та­цию в этой ничтож­ной сре­де. Мно­гие гада­ли о том, кем он был в про­шлом, ибо его про­из­но­ше­ние и мане­ра речи, изряд­но испор­чен­ные со вре­ме­нем, тем не менее, порою вызы­ва­ли исклю­чи­тель­ное изум­ле­ние. Но опре­де­лить, чем он стал, состав­ля­ло гораз­до мень­шую слож­ность, посколь­ку Чок­ну­тый Ста­рик в пре­вос­ход­ной сте­пе­ни выра­жал собой самый жал­кий тип, извест­ный как «без­дель­ник» и «бро­дя­га». Каким обра­зом он попал в клуб, никто не знал. Одна­жды ночью он вдруг ворвал­ся в бильярд­ную с пеной на губах и гром­ко потре­бо­вал вис­ки и гашиш. Полу­чив жела­е­мое в обмен на обе­ща­ние выпол­нять вся­кую чер­ную рабо­ту, с тех пор он посто­ян­но рас­ха­жи­вал по поме­ще­нию, под­ти­рая пол шваброй, начи­щая пепель­ни­цы и ста­ка­ны и выпол­няя сот­ни подоб­ных обя­зан­но­стей убор­щи­ка, награ­дой чему слу­жи­ли выпив­ка и нар­ко­ти­ки, кото­рые были необ­хо­ди­мы ему для под­дер­жа­ния жиз­ни и рас­суд­ка. Он не был сло­во­охот­лив и гово­рил, как пра­ви­ло, на обще­при­ня­том у пре­ступ­ни­ков жар­гоне; но ино­гда, воз­буж­да­е­мый необыч­но щед­рым уго­ще­ни­ем деше­во­го вис­ки, взры­вал­ся пото­ка­ми непо­сти­жи­мо­го крас­но­ре­чия, обрыв­ка­ми высо­ко­пар­ной рито­ри­ки в поэ­ти­че­ской и про­за­и­че­ской фор­ме, что вызва­ло пред­по­ло­же­ние о том, что в его жиз­ни быва­ли луч­шие дни. Один из частых кли­ен­тов клу­ба – скры­ва­ю­щий­ся от зако­на рас­трат­чик бан­ков­ских средств – стал доволь­но регу­ляр­но бесе­до­вать с ним, и по тону его рас­суж­де­ний риск­нул выска­зать мне­ние о том, что Чок­ну­тый Ста­рик неко­гда был писа­те­лем или про­фес­со­ром. Но един­ствен­ным надеж­ным клю­чом к про­шло­му Ста­ри­ка слу­жи­ла выцвет­шая фото­гра­фия, кото­рую он посто­ян­но носил с собой – фото­гра­фия моло­дой жен­щи­ны с вели­ча­вы­ми ари­сто­кра­тич­ны­ми чер­та­ми лица. Порой он доста­вал это изоб­ра­же­ние из сво­е­го рва­но­го кар­ма­на, акку­рат­но раз­во­ра­чи­вал оберт­ку из тон­кой тис­не­ной бума­ги и часа­ми раз­гля­ды­вал его с выра­же­ни­ем неопи­су­е­мой печа­ли и неж­но­сти. Есте­ствен­но, оби­та­те­лям при­то­на было невдо­мек, кто изоб­ра­жен на фото­гра­фии; это был порт­рет леди оча­ро­ва­тель­ной внеш­но­сти и, несо­мнен­но, знат­но­го про­ис­хож­де­ния, оде­той в изящ­ное пла­тье покроя трид­ца­ти­лет­ней дав­но­сти. Чок­ну­тый Ста­рик, кажет­ся, и сам имел достой­ное про­шлое, посколь­ку его труд­но­опре­де­ли­мая одеж­да по- преж­не­му нес­ла печать былой рос­ко­ши. В нем было, пожа­луй, боль­ше шести футов росту, хотя его суту­лые пле­чи часто иска­жа­ли этот факт. Воло­сы, гряз­ные и сва­ляв­ши­е­ся в урод­ли­вые пря­ди, дав­но не сопри­ка­са­лись с рас­чес­кой, а на узком лице вырос­ла запу­щен­ная жест­кая щети­на, кото­рая, каза­лось, все­гда оста­ва­лась в одном и том же колю­чем состо­я­нии – он нико­гда не брил­ся и нико­гда не обрас­тал длин­ной боро­дой, что, таким обра­зом, нико­гда не пре­пят­ство­ва­ло поря­доч­но­му глот­ку вис­ки. Его лицо, воз­мож­но, когда-то име­ло бла­го­род­ные чер­ты, но сей­час было избо­рож­де­но жут­ки­ми сле­да­ми чудо­вищ­ной дегра­да­ции. Оче­вид­но, в какой-то момент – воз­мож­но, в сере­дине жиз­ни – он без­об­раз­но рас­тол­стел; но теперь выгля­дел ужас­но худым, и баг­ро­вые склад­ки кожи сво­бод­но сви­са­ли меш­ка­ми под его зату­ма­нен­ны­ми гла­за­ми и на щеках. Воис­ти­ну, Чок­ну­тый Ста­рик был не из тех людей, на кого при­ят­но смот­реть.

Харак­тер Чок­ну­то­го Ста­ри­ка был столь же стран­ным, как и его внеш­ний вид. Обыч­но он являл собой тип зауряд­но­го изгоя и деге­не­ра­та, гото­вый сде­лать все, что угод­но, ради несколь­ких цен­тов или пор­ции вис­ки и гаши­ша. Но в ред­кие про­ме­жут­ки вре­ме­ни он демон­стри­ро­вал такие осо­бен­но­сти, бла­го­да­ря кото­рым и полу­чил свое про­зви­ще. В эти мину­ты он пытал­ся выпря­мить­ся, и тогда воз­вы­шен­ный огонь вспы­хи­вал в его впа­лых гла­зах. Его мане­ра вести себя при­об­ре­та­ла чер­ты выда­ю­щей­ся гра­ции и уве­рен­но­сти; жал­кие суще­ства вокруг него начи­на­ли ощу­щать в нем явное пре­вос­ход­ство – нечто, не давав­шее им оскорб­лять бед­но­го слу­гу тра­ди­ци­он­ны­ми пин­ка­ми и тыч­ка­ми. В такие пери­о­ды он выка­зы­вал сар­до­ни­че­ский юмор и отпус­кал заме­ча­ния, кото­рые насе­ле­ние Шихан­ской бильярд­ной счи­та­ли дурац­ки­ми и бес­смыс­лен­ны­ми. Но кол­дов­ские при­сту­пы ско­ро про­хо­ди­ли, и Чок­ну­тый Ста­рик воз­вра­щал­ся к извеч­но­му нати­ра­нию полов и чист­ке пепель­ниц. Но одна вещь дела­ла Ста­ри­ка иде­аль­ным рабо­тя­гой – и эта вещь заклю­ча­лась в его пове­де­нии в те момен­ты, когда моло­дые люди при­хо­ди­ли сюда в пер­вый раз, что­бы выпить. Ста­рик в гне­ве и вол­не­нии бро­сал шваб­ру и вед­ро, бор­мо­ча пре­ду­пре­жде­ния и руга­тель­ства. Он искал спо­со­бы отго­во­рить бес­пут­ных нович­ков от при­об­ще­ния к дур­ной при­выч­ке, угро­жая им про­кля­тьем «уви­деть жизнь такой, како­ва она есть на самом деле». Он шумел и гал­дел, раз­ра­жа­ясь высо­ко­пар­ны­ми уве­ще­ва­ни­я­ми и стран­ны­ми клят­ва­ми. Каза­лось, его ожив­ля­ет какая-то пуга­ю­щая серьез­ность, при­во­див­шая в тре­пет не одно изну­рен­ное нар­ко­ти­ка­ми созна­ние в пере­пол­нен­ной ком­на­те. Но спу­стя неко­то­рое вре­мя его отрав­лен­ный алко­го­лем мозг терял ори­ен­та­цию в мыс­лях, и с иди­от­ской усмеш­кой он сно­ва брал­ся за шваб­ру или щет­ку.

Едва ли кто-то из регу­ляр­ных посе­ти­те­лей бильярд­но­го клу­ба смо­жет когда- либо забыть тот день, когда сюда при­шел моло­дой Аль­фред Тре­вер. В самом деле, это была при­ме­ча­тель­ная лич­ность – бога­тый и энер­гич­ный юно­ша, кото­рый дости­гал выс­ше­го пре­да­ла во всем, за что ни брал­ся (по крайне мере, тако­во было кате­го­ри­че­ское убеж­де­ние Пита Шуль­ца, «добыт­чи­ка кли­ен­тов» для Шиха­на, позна­ко­мив­ше­го­ся с юно­шей в Лоуренс-Кол­ле­дже, рас­по­ло­жен­ном в малень­ком город­ке Эппл­тон в шта­те Вис­кон­син). Тре­вер был сыном име­ни­тых роди­те­лей. Его отец, Карл Тре­вер, слу­жил про­ку­ро­ром окру­га и являл­ся почет­ным граж­да­ни­ном горо­да, в то вре­мя как его мать заво­е­ва­ла почет­ную репу­та­цию, будучи поэтес­сой. Сти­хи она под­пи­сы­ва­ла сво­им деви­чьим име­нем – Эле­а­но­ра Винг. Сам Аль­фред был сту­ден­том и снис­кав­шим извест­ность поэтом, хотя неред­ко стра­дав­шим от неко­то­рой сте­пе­ни ребя­че­ской без­от­вет­ствен­но­сти, делав­шей его иде­аль­ной жерт­вой для Шихан­ско­го охот­ни­ка за кли­ен­ту­рой. При­вле­ка­тель­но­го и изба­ло­ван­но­го блон­ди­на пере­пол­ня­ло жела­ние испро­бо­вать раз­ные виды поро­ков, о кото­рых он мно­го читал и слы­шал. В Лоурен­сов­ском кол­ле­дже Аль­фред Тре­вер при­об­рел попу­ляр­ность в шутов­ском брат­стве «Бочо­нок Тап­па Тап­па», где он был самым необуз­дан­ным и весе­лым сре­ди самых буй­ных моло­дых гуляк. Одна­ко незре­лая сту­ден­че­ская вет­ре­ность не удо­вле­тво­ря­ла его. Из книг он узнал о гораз­до более впе­чат­ля­ю­щих гре­хах и теперь твер­до наме­ре­вал­ся испы­тать их на себе. Воз­мож­но, это стрем­ле­ние к раз­вра­ту каким-то обра­зом сти­му­ли­ро­ва­лось тем подав­ле­ни­ем, кото­ро­му он под­вер­гал­ся дома, ибо его мать име­ла осо­бен­ную при­чи­ну вос­пи­ты­вать сво­е­го един­ствен­но­го ребен­ка с непо­ко­ле­би­мой стро­го­стью. В годы сво­ей юно­сти мис­сис Тре­вер пере­жи­ла глу­бо­кое чув­ство ужа­са перед нрав­ствен­ным паде­ни­ем – собы­ти­ем, о кото­ром она часто вспо­ми­на­ла.

Моло­дой Галь­пин, в недав­нем про­шлом счаст­ли­вый жених, являл­ся одним из наи­бо­лее при­ме­ча­тель­ных уро­жен­цев Эппл­то­на. Его отли­чи­тель­ным при­зна­ком был уди­ви­тель­ный интел­лект, став­ший при­чи­ной его колос­саль­но­го авто­ри­те­та в Уни­вер­си­те­те Вис­кон­си­на. В воз­расте два­дца­ти трех лет он вер­нут­ся в Эппл­тон, что­бы занять про­фес­сор­скую долж­ность в Лоуренс- Кол­ле­дже. В ско­ром вре­ме­ни он надел коль­цо с брил­ли­ан­том на паль­чик самой оча­ро­ва­тель­ной и кра­си­вой девуш­ки Эппл­то­на. До поры до вре­ме­ни их отно­ше­ния про­те­ка­ли без­мя­теж­но, и ничто не пред­ве­ща­ло гро­зо­вой вспыш­ки. Дур­ные при­выч­ки, рож­ден­ные пер­вым глот­ком алко­го­ля, таи­лись в нед­рах его души, усып­лен­ные изо­ли­ро­ван­ной жиз­нью в окру­жен­ном леса­ми город­ке. Одна­ко спу­стя неко­то­рое вре­мя они все же рас­кры­лись в моло­дом про­фес­со­ре. Толь­ко путем поспеш­но­го отка­за от кафед­ры Галь­пин избе­жал мучи­тель­но­го рас­сле­до­ва­ния того, как он тле­твор­но повли­ял на образ жиз­ни и нрав­ствен­ный облик уче­ни­ков. Его помолв­ка рас­па­лась, и Галь­пин уехал на восток, что­бы начать новую жизнь; но вско­ре до жите­лей Эппл­то­на дошел слух о его позор­ном уволь­не­нии из Нью-йорк­ско­го уни­вер­си­те­та, где он рабо­тал пре­по­да­ва­те­лем англий­ско­го. Все свое вре­мя Галь­пин про­во­дил в биб­лио­те­ке и на лек­тор­ской кафед­ре, гото­вя науч­ные мате­ри­а­лы и лек­ции на раз­лич­ные темы, каса­ю­щи­е­ся belles lettres (бел­ле­три­сти­ки). Он все­гда демон­стри­ро­вал столь выда­ю­щу­ю­ся гени­аль­ность, что каза­лось, буд­то пуб­ли­ка долж­на про­стить ему про­шлые ошиб­ки. Его страст­ные речи в защи­ту Вил­ло­на, По, Вер­ле­на и Оска­ра Уайль­да были в рав­ной мере при­ме­ни­мы к нему само­му, и в тече­ние корот­кой золо­той осе­ни его сла­вы люди пого­ва­ри­ва­ли о новой помолв­ке в респек­та­бель­ном особ­ня­ке на Парк-Аве­ню.

Но затем после­до­вал удар. Окон­ча­тель­ное бес­че­стье, в срав­не­нии с кото­рым преды­ду­щие были ничем, вдре­без­ги раз­би­ли иллю­зии тех, кто пове­рил в воз­рож­де­ние Галь­пи­на. Моло­дой уче­ный навсе­гда лишил­ся доб­ро­го име­ни и исчез из поля зре­ния обще­ства. Воз­ни­кав­шие вре­ме­на­ми слу­хи свя­зы­ва­ли его с неким «Кон­су­лом Гастин­гом», чья рабо­та на теат­ры и кино­сту­дии при­вле­ка­ла опре­де­лен­ное вни­ма­ние сво­ей широ­кой эру­ди­ци­ей и науч­ной глу­би­ной. Одна­ко Гастинг вско­ре про­пал с глаз пуб­ли­ки, и Галь­пин стал все­го лишь нари­ца­тель­ным име­нем для роди­те­лей в их поучи­тель­ных рас­ска­зах. Эле­а­нор Винг вско­ре отпразд­но­ва­ла сва­дьбу с моло­дым адво­ка­том Кар­лом Тре­ве­ром, дела­ю­щим стре­ми­тель­ную карье­ру. А об ее быв­шем поклон­ни­ке оста­лись толь­ко вос­по­ми­на­ния, поло­жен­ные в осно­ву вос­пи­та­ния ее един­ствен­но­го сына – нрав­ствен­ное руко­вод­ство для это­го оба­я­тель­но­го и в то же вре­мя упря­мо­го юно­ши. Сей­час, вопре­ки это­му руко­вод­ству, Аль­фред Тре­вер нахо­дил­ся в Шихан­ском клу­бе, на поро­ге сво­е­го пер­во­го глот­ка вис­ки.

– Босс, – закри­чал Шульц, вой­дя в про­пи­тан­ную зло­во­ни­ем ком­на­ту вме­сте со сво­ей юной жерт­вой, – встре­чай мое­го дру­га Эла Тре­ве­ра, само­го луч­ше­го пар­ня в Лоурен­се – это в Эппл­тоне, у нас в Вис­кон­сине, как ты зна­ешь! Слав­ный малый, ска­жу тебе. Его отец – боль­шая шиш­ка в адво­кат­ской кон­то­ре, а мать – пря­мо-таки талант. Он хочет пови­дать жизнь такой, како­ва она есть – хочет знать, каков на вкус под­лин­ный огнен­ный сок. Так что про­сто запом­ни, что он мой друг и можешь вполне дове­рять ему.

Как толь­ко в гнус­ном воз­ду­хе клу­ба про­зву­ча­ли имя Тре­ве­ра и назва­ния Лоуренс и Эппл­тон, обле­пив­ший поме­ще­ние сброд почув­ство­вал нечто стран­ное. Воз­мож­но, это был лишь какой-то необыч­ный стук шаров на бильярд­ном сто­ле, или звон ста­ка­нов, извле­чен­ных из тай­ни­ка в зад­ней части дома – воз­мож­но, лишь это, а так­же при­чуд­ли­вый шелест гряз­ных зана­ве­сок на един­ствен­ном туск­лом окне. Но в эту мину­ту мно­гим пока­за­лось, что кто-то в клу­бе скре­же­щет зуба­ми и изда­ет тяже­лые вздо­хи.

– Рад позна­ко­мить­ся с вами, Шихан, – ска­зал Тре­вер учти­вым тоном.

– Это мой пер­вый визит в подоб­ное заве­де­ние, но я учусь жиз­ни и не хочу про­пу­стить любую фор­му опы­та. Вы зна­е­те, в таких вещах есть какая-то поэ­зия – хотя, воз­мож­но, вы и не зна­е­те, но это не важ­но.

– Моло­дой чело­век, – отве­чал вла­де­лец клу­ба – вы при­шли в пра­виль­ное место, что­бы уви­деть жизнь. У нас здесь есть все, что нуж­но весе­лая жизнь и отлич­ное вре­мя. Про­кля­тое пра­ви­тель­ство может пытать­ся навя­зы­вать людям все, что угод­но, но ему не удаст­ся оста­но­вить пар­ней, когда те хотят взбод­рить­ся и раз­влечь­ся. Все, что поже­ла­е­те, дру­жи­ще – выпив­ка, кола или что-нибудь из нар­ко­ти­ков? Вы най­де­те здесь все, что при­дет вам в голо­ву.
Завсе­гда­таи при­то­на гово­рят, что имен­но в этот момент они заме­ти­ли пау­зу в регу­ляр­ных, моно­тон­ных шоро­хах шваб­ры.

– Я хотел бы вис­ки – ста­рый доб­рый напи­ток изо ржи! – с энту­зи­аз­мом заявил Тре­вер – Чест­но гово­ря, мне поряд­ком надо­е­ла обыч­ная вода после чте­ния о лихих запо­ях, кото­рым пре­да­ва­лись муж­чи­ны в былые вре­ме­на. Я уже не могу читать ана­кре­он­ти­че­ские сти­хи без того, что­бы смо­чить гор­ло – а мои уста нуж­да­ют­ся в чем-то покреп­че, неже­ли вода!

– Ана­кре­он­ти­че­ские – это еще что за дья­воль­щи­на? – несколь­ко пья­ниц воз­зри­лись на юно­шу, гото­вив­ше­го­ся ска­тить­ся к ним в без­дну. Но бег­лый рас­трат­чик бан­ков­ских денег объ­яс­нил им, что Ана­кре­онт это ста­рый баб­ник, кото­рый жил мно­го лет назад и писал о полу­ча­е­мых им удо­воль­стви­ях, когда весь мир был подо­бен Шихан­ско­му клу­бу.

– Послу­шай­те, Тре­вер, — про­дол­жил быв­ший бан­ков­ский клерк, – Шульц гово­рил, что ваша мать вро­де бы име­ет отно­ше­ние к лите­ра­ту­ре, не так ли? – Да, черт возь­ми – отве­чал Тре­вер, – но она и в под­мет­ки не годит­ся ста­ри­ку Тей­я­ну! Она одна из тех скуч­ных, веч­ных мора­ли­стов, кото­рые пыта­ют­ся изгнать из жиз­ни все радо­сти. Такой сорт сен­ти­мен­таль­но­сти – слы­ша­ли когда-нибудь о ней? Она пишет под сво­им деви­чьим име­нем Эле­ан­ра Винг.
В то же мгно­ве­ние Чок­ну­тый Ста­рик уро­нил свою шваб­ру.

– Что ж, а вот и ваш заказ, – весе­ло про­воз­гла­сил Шихан, когда в ком­на­ту вка­ти­ли тележ­ку с бутыл­ка­ми и ста­ка­на­ми. – Ста­рый доб­рый напи­ток, самый горя­чий, какой вы толь­ко може­те най­ти в Чика­го.

Гла­за юно­ши вспых­ну­ли, а нозд­ри задро­жа­ли, ощу­тив аро­мат корич­не­ва­той жид­ко­сти, кото­рую слу­га налил в его ста­кан. Она ужас­но пре­об­ра­зи­ла его, сорвав всю врож­ден­ную дели­кат­ность. Сохра­ня­лась толь­ко его реши­мость испро­бо­вать жизнь до кон­ца, и он уве­рен­но потя­нул­ся впе­ред. Но преж­де чем осу­ще­стви­лось его наме­ре­ние, про­изо­шло неожи­дан­ное собы­тие. Чок­ну­тый Ста­рик, рас­пря­мив­ший­ся из сво­ей обыч­но­го скло­нен­но­го поло­же­ния, в кото­ром он пре­бы­вал до насто­я­ще­го момен­та, под­ско­чил к юно­ше и выхва­тил из его рук под­ня­тый ста­кан, почти одно­вре­мен­но с этим набро­сив­шись на под­нос с бутыл­ка­ми со сво­ей шваброй, так что все его содер­жи­мое ока­за­лось опро­ки­ну­тым вниз. Оскол­ки буты­лок и бока­лов бес­по­ря­доч­но рас­сы­па­лись по полу посре­ди рас­те­ка­ю­щей­ся души­стой жид­ко­сти. Несколь­ко людей, или существ, кото­рые были людь­ми, попа­да­ли на пол и при­ня­лись пол­зать на коле­нях в лужах раз­ли­то­го вис­ки, но боль­шин­ство оста­ва­лись недви­жи­мы­ми, наблю­дая за бес­пре­це­дент­ным поступ­ком жал­ко­го убор­щи­ка. Чок­ну­тый Ста­рик встал перед изум­лен­ным Тре­ве­ром и мяг­ким, веж­ли­вым тоном про­из­нес: «Не делай­те это­го. Когда-то я был таким же, как вы, и сде­лал это. Теперь я похож на… это».

– Что ты име­ешь в виду, чер­тов ста­рый глу­пец? – выкрик­нул Тре­вер.

– Чего ты доби­ва­ешь­ся, мешая джентль­ме­ну полу­чить удо­воль­ствие? Шихан, уже при­шед­ший в себя после пер­во­на­чаль­но­го шока, подо­шел к раз­го­ва­ри­ва­ю­щим и поло­жил тяже­лую руку на пле­чо ста­ро­го слу­ги.

– Мое тер­пе­ние лоп­ну­ло, кре­тин! – ярост­но вос­клик­нул он. – Когда джентль­мен хочет полу­чить здесь выпив­ку, черт возь­ми, он полу­чит ее без тво­е­го вме­ша­тель­ства. А теперь уби­рай­ся отсю­да к дья­во­лу, пока я пин­ка­ми не выгнал тебя в ад!

Но Шихан не имел ника­ких науч­ных позна­ний в сфе­ре ано­маль­ной пси­хо­ло­гии и эффек­тов нерв­ных побуж­де­ний. Чок­ну­тый Ста­рик, покреп­че сжав в руках шваб­ру, начал раз­ма­хи­вать ею, как маке­дон­ский воин копьем, и вско­ре рас­чи­стил поря­доч­ное про­стран­ство вокруг себя, изда­вая все­воз­мож­ные бес­связ­ные зву­ки и кри­ки, сре­ди кото­рых раз­ли­ча­лось: «…дети Ваа­ла, отро­дье гря­зи и вина…»

Ком­на­та пре­вра­ти­лась в оби­тель демо­нов; люди вопи­ли и выли в ужа­се перед жут­ким суще­ством, с кото­рым они столк­ну­лись. Тре­вер, каза­лось, был оше­лом­лен и смя­тен слу­чив­шим­ся. Он мед­лен­но отпол­зал к стене по мере того, как уси­ли­ва­лась дра­ка. «Он не дол­жен пить! Он не дол­жен пить!» – ревел Чок­ну­тый Ста­рик, кото­рый, похо­же, стал исчер­пал – или утра­тил вовсе – запас выра­же­ний. У вхо­да в клуб появи­лись поли­цей­ские, при­вле­чен­ные шумом, но неко­то­рое вре­мя не пред­при­ни­ма­ли ника­ких дей­ствий. Тре­вер, совер­шен­но слом­лен­ный ужа­сом и пол­но­стью изба­вив­ший­ся от сво­е­го жела­ния познать жизнь посред­ством удо­вле­тво­ре­ния пороч­ных инте­ре­сов, при­бли­зил­ся к обла­чен­ным в синюю уни­фор­му при­шель­цам. Если ему удаст­ся сбе­жать отсю­да и успеть на поезд до Эппл­то­на, раз­мыш­лял юно­ша, он будет счи­тать свое обра­зо­ва­ние в обла­сти рас­пут­ства окон­чен­ным.

Затем Чок­ну­тый Ста­рик вдруг пере­стал раз­ма­хи­вать сво­им ору­жи­ем и застыл в непо­движ­но­сти – выпря­мив­шись столь стат­но, каким его преж­де нико­гда не виде­ли посе­ти­те­ли клу­ба. Ave, Caesar, moriturus te saluto! 1 – выкрик­нул он и рух­нул на зали­тый вис­ки пол для того, что­бы более уже не под­нять­ся. После­ду­ю­щие впе­чат­ле­ния нико­гда не поки­нут созна­ние Тре­ве­ра. Их образ померк­нет, пре­вра­тит­ся в рас­плыв­ше­е­ся пят­но, но не сотрет­ся пол­но­стью. Полис­ме­ны про­де­лы­ва­ли пусть сквозь тол­пу, рас­спра­ши­вая всех, кто нахо­дил­ся как в цен­тре про­ис­ше­ствия, так и рядом с мерт­вым телом. Шихан был под­верг­нут осо­бен­но тща­тель­но­му допро­су, одна­ко от него не уда­лось добить­ся какой-либо зна­чи­мой инфор­ма­ции, каса­ю­щей­ся Чок­ну­то­го Ста­ри­ка. Затем бан­ков­ский слу­жа­щий вспом­нил о фото­гра­фии и пред­ло­жил изу­чить ее в поли­цей­ском участ­ке с целью иден­ти­фи­ка­ции. Офи­цер неохот­но накло­нил­ся над омер­зи­тель­ной фигу­рой, чьи гла­за уже остек­ле­не­ли, и спу­стя пару секунд отыс­кал завер­ну­тую в тис­не­ную бума­гу кар­точ­ку, кото­рую пере­дал по кру­гу, что­бы все рас­смот­ре­ли изоб­ра­же­ние.

– Какая цыпоч­ка! – один из пья­ных деге­не­ра­тов с вожде­ле­ни­ем уста­вил­ся на пре­крас­ное лицо, но те, кто был трез­вее, воз­дер­жа­лись от заме­ча­ний, с ува­же­ни­ем и сму­ще­ни­ем созер­цая изящ­ные оду­хо­тво­рен­ные чер­ты. Никто не смог опо­знать изоб­ра­жен­ную на фото­гра­фии даму, и все удив­ля­лись тому, что вко­нец дегра­ди­ро­вав­ший от нар­ко­ти­ков изгой хра­нил этот порт­рет с такой береж­но­стью – все, кро­ме бег­ло­го бан­ки­ра, кото­рый, меж­ду тем, с боль­шой тре­во­гой погля­ды­вал на синие мун­ди­ры. Пожа­луй, толь­ко он видел немно­го глуб­же под мас­кой край­ней дегра­да­ции Чок­ну­то­го Ста­ри­ка.

Затем фото­гра­фия достиг­ла Тре­ве­ра, и на его лице после­до­ва­тель­но сме­ни­лись раз­ные эмо­ции. Едва взгля­нув на кар­точ­ку, он обер­нул тис­не­ное покры­тие вокруг порт­ре­та, слов­но желая защи­тить его от урод­ли­во­го, ничтож­но­го окру­же­ния. Затем он дол­го и вни­ма­тель­но всмат­ри­вал­ся в лежа­щее на полу тело, отме­чая огром­ный рост и при­зна­ки ари­сто­кра­ти­че­ских свойств в его внеш­но­сти, кото­рые, каза­лось, про­сту­пи­ли имен­но теперь после того, как погас­ло пла­мя нече­сти­во­го суще­ство­ва­ния. Нет, в серд­цах вымол­вил Тре­вер, он не зна­ет, кто изоб­ра­жен на фото­гра­фии. И доба­вил: «она такая ста­рая, что нече­го и наде­ять­ся, что кто-то смо­жет узнать на ней леди».

Но Аль­фред Тре­вер скрыл прав­ду, как дога­да­лись мно­гие, когда он пред­ло­жил похо­ро­нить несчаст­но­го в Эппл­тоне. Там, в его домаш­ней биб­лио­те­ке висит точ­ная копия это­го порт­ре­та, и всю свою жизнь он знал и любил ту, что изоб­ра­же­на на ней.

Ибо бла­го­род­ные и вели­че­ствен­ные чер­ты при­над­ле­жа­ли его соб­ствен­ной мате­ри.

Примечания:

1 «здрав­ствуй. Цезарь, иду­щие на смерть тебя при­вет­ству­ют» (обра­ще­ние рим­ских гла­ди­а­то­ров к импе­ра­то­ру перед боем) – прим. перев.