Говард Филлипс Лавкрафт

совместно с Hazel Heald

ВНЕ ВРЕМЕН

(Out of the Aeons)
Напи­са­но в 1933 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод Л. Куз­не­цо­ва

////

(Руко­пись, най­ден­ная сре­ди вещей покой­но­го Ричар­да Х. Джон­со­на, док­то­ра фило­со­фии, хра­ни­те­ля Архео­ло­ги­че­ско­го Музея Кабо в Бостоне, штат Мас­са­чу­сетс) .

I

Едва ли кто-либо из жите­лей Босто­на – рав­но как и вся­кий более или менее вни­ма­тель­ный чита­тель за его пре­де­ла­ми – забу­дет стран­ное про­ис­ше­ствие, слу­чив­ше­е­ся в музее Кабо. Леде­ня­щие кровь газет­ные отче­ты, посвя­щен­ные дья­воль­ской мумии; шум­ные тол­ки о столь же ужас­ных, древ­них пре­да­ни­ях, отда­лен­но свя­зан­ных с ней; вол­на нездо­ро­во­го инте­ре­са и бур­ной актив­но­сти сре­ди при­вер­жен­цев вся­че­ских запрет­ных куль­тов, неожи­дан­но под­няв­ша­я­ся по все­му миру в 1923 году; и, нако­нец, жут­кая, тра­ги­че­ская судь­ба двух посе­ти­те­лей, тай­ком про­брав­ших­ся в музей ночью 1 декаб­ря того же года – все это вме­сте взя­тое ста­ло клас­си­че­ским при­ме­ром фор­ми­ро­ва­ния мифа, кото­ро­му суж­де­но пере­да­вать­ся из поко­ле­ния в поко­ле­ние и попут­но обрас­тать все новы­ми и новы­ми чудо­вищ­ны­ми вымыс­ла­ми. При этом вся­ко­му, даже не очень осве­дом­лен­но­му чело­ве­ку ясно, что все до одной пуб­ли­ка­ции созна­тель­но умал­чи­ва­ли нечто весь­ма суще­ствен­ное в этой исто­рии, нечто, име­ю­щее роко­вое зна­че­ние для все­го чело­ве­че­ства. Слиш­ком поспеш­но были похо­ро­не­ны и пре­да­ны забве­нию тре­вож­ные наме­ки сви­де­те­лей на более чем стран­ное состо­я­ние одно­го из этих мерт­вых тел. А те совсем уж неве­ро­ят­ные изме­не­ния , кото­рые пре­тер­пе­ла мумия и кото­рые при любых дру­гих обсто­я­тель­ствах при­влек­ли бы нена­сыт­ный инте­рес прес­сы, вооб­ще не попа­ли на стра­ни­цы газет. Крайне подо­зри­тель­ным пока­за­лось людям и то, что мумию боль­ше нико­гда не выстав­ля­ли в отве­ден­ной для нее застек­лен­ной вит­рине. И уж вовсе неубе­ди­тель­ной про­зву­ча­ла ссыл­ка на то, что все уси­ли­ва­ю­ще­е­ся раз­ло­же­ние тка­ней сде­ла­ло невоз­мож­ным ее даль­ней­шее экс­по­ни­ро­ва­ние – это в наши-то дни, когда так высо­ко раз­ви­лось искус­ство так­си­дер­мии!

Мне как хра­ни­те­лю музея, по-види­мо­му, сле­до­ва­ло бы обна­ро­до­вать все пре­дан­ные умол­ча­нию фак­ты, но при жиз­ни я нико­гда не сде­лаю это­го. В нашем мире и в окру­жа­ю­щей его Все­лен­ной суще­ству­ет нечто такое, о чем боль­шин­ству людей луч­ше не знать. Это мне­ние еди­но­душ­но раз­де­ля­ют все – пер­со­нал музея, вра­чи, жур­на­ли­сты и поли­ция, – кому дове­лось столк­нуть­ся лицом к лицу с этим вопло­щен­ным кош­ма­ром. И в то же вре­мя кажет­ся неоспо­ри­мым, что све­де­ния столь оше­лом­ля­ю­ще­го науч­но­го и исто­ри­че­ско­го зна­че­ния про­сто обя­за­ны быть хоть как-то запро­то­ко­ли­ро­ван­ны­ми. Руко­вод­ству­ясь этим послед­ним сооб­ра­же­ни­ем, я и под­го­то­вил для узко­го кру­га серьез­ных уче­ных насто­я­щий отчет о фено­ме­наль­ных собы­ти­ях. Он зай­мет свое место в ряду дру­гих мате­ри­а­лов, пред­на­зна­чен­ных для про­чте­ния после моей смер­ти, если, конеч­но, здра­вый смысл моих душе­при­каз­чи­ков не под­ска­жет им бро­сить этот жут­ко­ва­тый доку­мент в огонь. Добав­лю так­же, что это­го момен­та, судя по все­му, оста­лось совсем недол­го ждать, так как неко­то­рые зло­ве­щие и необъ­яс­ни­мые собы­тия послед­них недель при­ве­ли меня к мыс­ли, что моей жиз­ни – рав­но как и жиз­ни дру­гих долж­ност­ных лиц музея – гро­зит вполне реаль­ная опас­ность. Я имею в виду острою и ничем не при­кры­тую непри­язнь, что выка­зы­ва­ют по отно­ше­нию к нам при­вер­жен­цы тай­ных куль­тов, широ­ко рас­про­стра­нен­ных сре­ди ази­а­тов, поли­не­зий­цев и раз­но­об­раз­ных мисти­ков без роду и пле­ме­ни. (При­ме­ча­ние душе­при­каз­чи­ка: док­тор Джон­сон неожи­дан­ным и, пожа­луй, таин­ствен­ным обра­зом скон­чал­ся 22 апре­ля 1933 года от пара­ли­ча серд­ца. Уэнт­ворт Мур, так­си­дер­мист музея, бес­след­но исчез в сере­дине преды­ду­ще­го меся­ца. 18 фев­ра­ля того же года док­тор Уильям Мино, руко­во­див­ший ана­то­ми­че­ским вскры­ти­ем мерт­вых тел, был ранен уда­ром ножа в спи­ну и умер на сле­ду­ю­щий день).

Фак­ти­че­ски эта исто­рия нача­лась в 1879 году, когда музей при­об­рел чудо­вищ­ную, не под­да­ю­щу­ю­ся ника­ко­му опре­де­ле­нию мумию у Восточ­ной Судо­ход­ной Ком­па­нии. В те вре­ме­на я еще не был хра­ни­те­лем музея, но пре­крас­но пом­ню, что она была обна­ру­же­на при неве­ро­ят­ных и весь­ма зло­ве­щих обсто­я­тель­ствах в гроб­ни­це неиз­вест­но­го про­ис­хож­де­ния и бас­но­слов­ной древ­но­сти на неболь­шом ост­ров­ке, вне­зап­но под­няв­шем­ся со дна Тихо­го оке­а­на.

11 мая 1878 года Чарльз Уэзер­би, капи­тан тор­го­во­го суд­на «Эри­да­нус», вышед­ше­го из ново­зе­ланд­ско­го Вел­линг­то­на и взяв­ше­го курс на Валь­па­ра­и­со, заме­тил в откры­том море неве­до­мый ост­ров, не отме­чен­ный ни на одной мор­ской кар­те и имев­ший, по всей види­мо­сти, вул­ка­ни­че­ское про­ис­хож­де­ние. Высо­ким усе­чен­ным кону­сом он кру­то взды­мал­ся над поверх­но­стью воды. Выса­див­ша­я­ся на него груп­па мат­ро­сов под коман­дой само­го капи­та­на обна­ру­жи­ла на обры­ви­стых скло­нах, по кото­рым они караб­ка­лись наверх, сви­де­тель­ства его дли­тель­но­го пре­бы­ва­ния под водой. Вер­ши­на ост­ро­ва носи­ла сле­ды ужас­ных раз­ру­ше­ний, полу­чен­ных, по всей види­мо­сти, в резуль­та­те под­зем­но­го толч­ка. Сре­ди раз­бро­сан­но­го кру­гом щеб­ня встре­ча­лись и мас­сив­ные кам­ни, все еще хра­нив­шие сле­ды искус­ствен­ной обра­бот­ки. Самое поверх­ност­ное обсле­до­ва­ние ост­ров­ка тут же выяви­ло нали­чие цик­ло­пи­че­ской камен­ной клад­ки явно дои­сто­ри­че­ских вре­мен, напо­до­бие той, что вре­мя от вре­ме­ни обна­ру­жи­ва­ет­ся на неко­то­рых древ­них ост­ро­вах Тихо­го оке­а­на и пред­став­ля­ет из себя извеч­ную архео­ло­ги­че­скую загад­ку.

Нако­нец мат­ро­сы наткну­лись на огром­ную камен­ную гроб­ни­цу, ранее являв­шу­ю­ся частью дру­го­го, еще более гран­ди­оз­но­го под­зем­но­го соору­же­ния. В одном углу гроб­ни­цы их и под­жи­да­ла эта страш­ная мумия. Охва­чен­ных пани­че­ским ужа­сом мат­ро­сов – при­чи­ной кото­ро­му отча­сти послу­жи­ла оше­лом­ля­ю­ще жут­кая резь­ба на камен­ных сте­нах, – все же уда­лось заста­вить пере­не­сти мумию на борт суд­на, хотя одно лишь при­кос­но­ве­ние к ней вызы­ва­ло у них неизъ­яс­ни­мый страх и отвра­ще­ние. Рядом с телом был най­ден зага­доч­ный цилиндр, изго­тов­лен­ный из неиз­вест­но­го метал­ла и содер­жа­щий в себе плот­но свер­ну­тый рулон тон­кой голу­бо­ва­той плен­ки, от нача­ла до кон­ца исчер­чен­ный непо­нят­ны­ми иеро­гли­фа­ми, нане­сен­ны­ми на плен­ку каким- то серым пиг­мен­том. В самом цен­тре гроб­ни­цы из камен­но­го пола высту­па­ло некое подо­бие гигант­ско­го люка, но за неиме­ни­ем доста­точ­но мощ­ных инстру­мен­тов мат­ро­сы не суме­ли под­нять его тяже­лую крыш­ку.

Музей Кабо, в то вре­мя лишь недав­но осно­ван­ный, немед­лен­но при­об­рел и мумию, и цилиндр, но ску­дость предо­став­лен­но­го капи­та­ном отче­та о сде­лан­ном им откры­тии не мог­ла удо­вле­тво­рить уче­ных мужей. Тогдаш­ний хра­ни­тель музея Пик­ман лич­но сна­ря­дил в пор­ту шху­ну и отпра­вил­ся в направ­ле­нии Валь­па­ра­и­со, наде­ясь отыс­кать зага­доч­ную гроб­ни­цу. Увы, он потер­пел неуда­чу. Там, где соглас­но отче­ту капи­та­на пред­по­ла­га­лось быть ост­ро­ву, теперь рас­сти­ла­лась лишь без­бреж­ная ширь оке­а­на; было абсо­лют­но ясно, что те же самые сей­сми­че­ские силы, что столь вне­зап­но вытолк­ну­ли уча­сток оке­а­ни­че­ско­го дна наверх, вновь увлек­ли его в мрач­ные вод­ные без­дны, где он поко­ил­ся Бог весть какие неис­чис­ли­мые века. С исчез­но­ве­ни­ем ост­ро­ва был навсе­гда поте­рян и сек­рет тяже­лой крыш­ки таин­ствен­но­го люка. Оста­лись лишь мумия да цилиндр – они-то и были в нояб­ре 1879 года выстав­ле­ны на обо­зре­ние пуб­ли­ки в спе­ци­аль­но отве­ден­ном для мумий зале.

Архео­ло­ги­че­ский музей Кабо, спе­ци­а­ли­зи­ру­ю­щий­ся на релик­ви­ях полу­за­бы­тых и мало­изу­чен­ных циви­ли­за­ций, не име­ю­щих осо­бой худо­же­ствен­ной цен­но­сти, пред­став­ля­ет собой неболь­шое и едва ли поль­зу­ю­ще­е­ся широ­кой извест­но­стью учре­жде­ние, хотя в науч­ных кру­гах его рас­це­ни­ва­ют доста­точ­но высо­ко. Он рас­по­ло­жен на Маунт-Вер­нон­Стрит, близ Джоя, в самом цен­тре феше­не­бель­но­го бостон­ско­го Бэкон­хил­ла и явля­ет собою быв­ший част­ный особ­няк с при­стро­ен­ным поза­ди фли­ге­лем. Нуж­но ска­зать, что вплоть до недав­них ужас­ных собы­тий, при­нес­ших ему дур­ную сла­ву, это зда­ние, постро­ен­ное ы 1819 году по про­ек­ту архи­тек­то­ра Бул­фин­ча, явля­лось пред­ме­том зави­сти для окру­жав­ших его чопор­ных сосе­дей.

Зал мумий, рас­по­ло­жен­ный на тре­тьем эта­же запад­но­го кры­ла музея, по пра­ву счи­та­ет­ся круп­ней­ши­ми исто­ри­ка­ми и антро­по­ло­га­ми жем­чу­жи­ной аме­ри­кан­ских кол­лек­ций древ­но­сти. Здесь хра­нят­ся не толь­ко типич­ные образ­цы древ­не­еги­пет­ско­го искус­ства баль­за­ми­ро­ва­ния от самых ран­них экс­по­на­тов из Сак­ка­ра до послед­них копт­ских попы­ток сохра­не­ния мерт­вых тел, отно­ся­щих­ся к вось­мо­му веку нашей эры, но и мумии дру­гих циви­ли­за­ций, вклю­чая дои­сто­ри­че­ские индей­ские захо­ро­не­ния, най­ден­ные недав­но на Але­ут­ских ост­ро­вах. За свер­ка­ю­щи­ми стек­ла­ми вит­рин поко­ят­ся скор­чив­ши­е­ся в пред­смерт­ной аго­нии чело­ве­че­ские фигу­ры из Пом­пеи, выли­тые из гип­са в обра­зо­вав­ших­ся в тол­ще пеп­ла тра­ги­че­ских пусто­тах, и муми­фи­ци­ро­ван­ные самой при­ро­дой тела погиб­ших под обва­ла­ми в шах­тах и иных рас­коп­ках (мно­гие из этих тел пора­жа­ют самы­ми неве­ро­ят­ны­ми смерт­ны­ми поза­ми). Одним сло­вом, здесь собра­но все, что толь­ко может укра­сить кол­лек­цию подоб­но­го рода. В 1879 году экс­по­зи­ция музея, есте­ствен­но, была не столь обшир­на, как сей­час, но уже тогда она при­вле­ка­ла самое что ни на есть при­сталь­ное вни­ма­ние. Но глав­ной досто­при­ме­ча­тель­но­стью музея был, конеч­но же, новый экс­по­нат – зло­ве­ще­го вида мумия из пер­во­быт­ной цик­ло­пи­че­ской гроб­ни­цы, обна­ру­жен­ной на мимо­лет­ном порож­де­нии Вели­ко­го Оке­а­на.

Муми­фи­ци­ро­ван был муж­чи­на сред­не­го роста, при­над­ле­жав­ший к неиз­вест­ной нау­ке расе. Он застыл в необыч­ной скрю­чен­ной позе, напо­ло­ви­ну при­крыв похо­жи­ми на кра­бьи клеш­ни верх­ни­ми конеч­но­стя­ми лицо с выдви­ну­той впе­ред ниж­ней челю­стью. Нуж­но ска­зать, что лицо это пора­жа­ло сво­и­ми ссох­ши­ми­ся чер­та­ми и было иска­же­но таким ужа­сом, что иных посе­ти­те­лей при вид его бро­са­ло в дрожь. Гла­за мумии были креп­ко зажму­ре­ны, а за века­ми уга­ды­ва­лись выпук­лые, силь­но выда­ю­щи­е­ся впе­ред глаз­ные ябло­ки. На верх­ней части голо­вы и на ску­лах сохра­ни­лись кусти­ки воло­ся­но­го покро­ва; окрас­ка тела в целом была близ­ка к неяр­ко­му серо­му цве­ту. Поверх­ность мумии на ощупь напо­ми­на­ла нечто сред­нее меж­ду кожей и кам­нем, и все без исклю­че­ния спе­ци­а­ли­сты, пытав­ши­е­ся уста­но­вить спо­соб баль­за­ми­ро­ва­ния, вынуж­де­ны были при­знать свое пол­ное пора­же­ние. Неко­то­рые участ­ки тела постра­да­ли от вре­ме­ни и раз­ло­жи­лись. Мумию обле­га­ли кус­ки тка­ни необыч­ной выдел­ки и досе­ле неви­дан­но­го покроя.

Едва ли кто-нибудь мог точ­но опре­де­лить, что имен­но дела­ло этот экс­по­нат столь жут­ким и оттал­ки­ва­ю­щим. Иссох­шее тело вызы­ва­ло тон­кое, необъ­яс­ни­мое ощу­ще­ние бес­пре­дель­ной веч­но­сти и наи­выс­шей чуже­род­но­сти, какое может воз­ник­нуть, вам дове­дет­ся с края чудо­вищ­ной про­па­сти загля­ну­ли в некую таин­ствен­ную без­дну; но преж­де все­го зри­те­лям бро­са­лось в гла­за выра­же­ние безум­но­го испу­га на смор­щив­шем­ся, полу­за­щи­щен­ном верх­ни­ми конеч­но­стя­ми лице с выдав­шей­ся впе­ред ниж­ней челю­стью. Это оли­це­тво­ре­ние бес­ко­неч­но­го, нече­ло­ве­че­ско­го, кос­ми­че­ско­го ужа­са не мог­ло не вну­шить тех же чувств каж­до­му посе­ти­те­лю музея, тем более что это­му все­мер­но спо­соб­ство­ва­ла атмо­сфе­ра таин­ствен­но­сти и тре­во­ги, оку­ты­вав­шая все зда­ние.

Сре­ди доволь­но узко­го кру­га посто­ян­ных посе­ти­те­лей этот реликт древ­ней­ше­го, дав­но забы­то­го мира вско­ре при­об­рел недоб­рую сла­ву, хотя уеди­нен­ность поло­же­ния и камер­ный харак­тер дея­тель­но­сти музея отнюдь не спо­соб­ство­ва­ли взры­ву того сен­са­ци­он­но­го инте­ре­са, какой поро­дил, напри­мер, зна­ме­ни­тый «Кар­дифф­ский гигант». В минув­шем сто­ле­тии сти­хия вуль­гар­ной шуми­хи еще не захлест­ну­ла науч­ные сфе­ры в такой сте­пе­ни, как сей­час. В то же самое вре­мя уче­ные само­го раз­но­го про­фи­ля настой­чи­во, хотя и без­успеш­но, пыта­лись опре­де­лить харак­тер ужас­но­го объ­ек­та. В их сре­де посто­ян­но цир­ку­ли­ро­ва­ли раз­но­об­раз­ные тео­рии о сущ­но­сти былых циви­ли­за­ций, оста­вив­ших после себя ощу­ти­мые сле­ды в виде камен­ных ста­туй ост­ро­ва Пас­хи и мега­ли­ти­че­ских постро­ек Пона­пе и Нан-Мато­ла; науч­ные жур­на­лы пол­ни­лись рас­суж­де­ни­я­ми о таин­ствен­ном кон­ти­нен­те, сле­ды кото­ро­го ныне обо­зна­ча­ли лишь его быв­шие гор­ные вер­ши­ны, извест­ные нам как бес­чис­лен­ные ост­ро­ва Мела­не­зии и Поли­не­зии. Раз­но­бой в опре­де­ле­нии пери­о­да суще­ство­ва­ния этой исчез­нув­шей циви­ли­за­ции – если, конеч­но, она вооб­ще нали­че­ство­ва­ла на кон­ти­нен­те – одно­вре­мен­но пора­жал и забав­лял, и все же в неко­то­рых мифах Таи­ти и дру­гих тихо­оке­ан­ских реги­о­нов были обна­ру­же­ны кое-какие иду­щие к делу аллю­зии.

Тем вре­ме­нем все боль­шее вни­ма­ние уче­ных ста­ли при­вле­кать береж­но хра­ни­мый в биб­лио­те­ке музея цилиндр с зага­доч­ным свит­ком, испи­сан­ным непо­нят­ны­ми иеро­гли­фа­ми. Пря­мое отно­ше­ние цилин­дра к мумии вопро­сов не вызы­ва­ло: все без исклю­че­ния пони­ма­ли, что раз­гад­ка таин­ствен­ных инскрип­ций мог­ла дать ключ и к тайне ужас­ной смор­щив­шей­ся фигу­ры. Цилиндр дости­гал око­ло четы­рех футов в дли­ну и семь вось­мых фута в диа­мет­ре и был изго­тов­лен из необыч­но­го, пере­ли­ва­ю­ще­го­ся все­ми цве­та­ми раду­ги метал­ла, совер­шен­но не под­да­ю­ще­го­ся хими­че­ско­му ана­ли­зу и, по- види­мо­му, не всту­па­ю­ще­го в реак­цию ни с каки­ми веще­ства­ми. Он был плот­но заку­по­рен крыш­кой из того же метал­ла и покрыт гра­ви­ров­кой явно деко­ра­тив­но­го, а, может быть, и сим­во­ли­че­ско­го харак­те­ра – рос­сы­пью пере­пле­тен­ных меж­ду собой зна­ков, кото­рые, каза­лось, отно­си­лись к какой- то абсо­лют­но чуж­дой, пара­док­саль­ной и, пожа­луй, необъ­яс­ни­мой гео­мет­ри­че­ской систе­ме.

Не менее зага­доч­ным был и содер­жа­щий­ся в цилин­дре сви­ток – акку­рат­но свер­ну­тая в тру­боч­ку тон­кая, голу­бо­ва­то-белая, не под­да­ю­ща­я­ся ника­ко­му ана­ли­зу плен­ка, накру­чен­ная вокруг тон­ко­го стерж­ня из уже упо­мя­ну­то­го метал­ла и в раз­вер­ну­том состо­я­нии дости­гав­шая в дли­ну око­ло двух футов. Круп­ные отчет­ли­вые иеро­гли­фы, иду­щие узкой поло­сой к цен­тру свит­ка и выпи­сан­ные, или нари­со­ван­ные, серым, так­же неиз­вест­но­го свой­ства пиг­мен­том, не были похо­жи ни на один алфа­вит, извест­ный совре­мен­ным линг­ви­стам и палео­гра­фам. Пись­ме­на эти так и не были рас­шиф­ро­ва­ны, хотя адми­ни­стра­ция музея и разо­сла­ла их копии всем ныне здрав­ству­ю­щим спе­ци­а­ли­стам в дан­ной обла­сти.

Прав­да, неко­то­рые уче­ные, доста­точ­но све­ду­щие в лите­ра­ту­ре по оккуль­тиз­му и магии, обна­ру­жи­ли смут­ное сход­ство кое-каких иеро­гли­фов с сим­во­ла­ми пер­во­быт­ных людей, опи­сан­ны­ми в паре-трой­ке весь­ма древ­них и мало­вра­зу­ми­тель­ных эзо­те­ри­че­ских трак­та­тах – таких как «Кни­га Эйбо­на», вос­хо­дя­щая, как счи­та­ет­ся, к леген­дар­ной Гипер­бо­рее, или же чудо­вищ­ный, повсе­мест­но запре­щен­ный «Некро­но­ми­кон» безум­но­го ара­ба Абду­ла Аль- Хаз­ре­да. Ни одна из этих парал­ле­лей, одна­ко, не ока­за­лась бес­спор­ной, и, вви­ду пре­об­ла­да­ю­щей сре­ди серьез­ных уче­ных низ­кой оцен­ки оккуль­тист­ских иссле­до­ва­ний, было реше­но отка­зать­ся от попы­ток рас­про­стра­нить копии свит­ка сре­ди зна­то­ков мисти­ки. Будь это сде­ла­но свое­вре­мен­но, ход дела мог бы ока­зать­ся совер­шен­но иным – дове­дись любо­му из чита­те­лей жут­кой кни­ги фон Юнц­та «Сокро­вен­ные куль­ты» одним глаз­ком взгля­нуть на эти зна­ки, как он тут же уста­но­вил бы без­услов­ные ана­ло­гии. В то вре­мя, одна­ко, чис­ло чита­те­лей оккуль­тист­ских тру­дов было крайне огра­ни­чен­ным, экзем­пля­ры сочи­не­ния фон Юнц­та встре­ча­лись неимо­вер­но ред­ко – фак­ти­че­ски были извест­ны лишь пер­вое дюс­сель­дорф­ское (1839 г.) изда­ние, пере­вод Брай­ду­эл­ла (1845 г.) и оскоп­лен­ная репринт­ная пуб­ли­ка­ция, пред­при­ня­тая изда­тель­ством «Гол­ден Гоблин Пресс» в 1909 году. Соб­ствен­но гово­ря, вни­ма­ние ни одно­го из оккуль­ти­стов или иссле­до­ва­те­лей эзо­те­ри­че­ских пре­да­ний дои­сто­ри­че­ских вре­мен по-насто­я­ще­му так и не было при­вле­че­но к зага­доч­но­му свит­ку вплоть до недав­не­го взры­ва жур­на­лист­ско­го сен­са­ци­он­но­го инте­ре­са, уско­рив­ше­го тра­ги­че­скую раз­вяз­ку этой исто­рии.

II

Такое поло­же­ние дел сохра­ня­лось после покуп­ки музе­ем мумии еще пол­сто­ле­тия. Ужас­ный этот экс­по­нат сде­лал­ся для обра­зо­ван­ных жите­лей Босто­на мест­ной досто­при­ме­ча­тель­но­стью и пред­ме­том гор­до­сти, но не более того, а самое суще­ство­ва­ние сопут­ству­ю­щих ему цилин­дра и свит­ка – после деся­ти­ле­тия бес­плод­но­го их иссле­до­ва­ния – было фак­ти­че­ски забы­то. Дея­тель­ность музея Кабо отли­ча­лась таким кон­сер­ва­тиз­мом и скром­но­стью, что ни одно­му репор­те­ру или очер­ки­сту и в голо­ву не при­хо­ди­ло вторг­нуть­ся в его бес­со­бы­тий­ные пре­де­лы ради ста­тьи в газе­те, кото­рая ока­за­лась бы спо­соб­ной рас­ше­ве­лить пуб­ли­ку.

Шуми­ха нача­лась вес­ной 1931 года, когда при­об­ре­те­ние вовсе уж экс­тра­ва­гант­ных экс­по­на­тов – а имен­но: дико­вин­ных пред­ме­тов и необъ­яс­ни­мо хоро­шо сохра­нив­ших­ся тел, най­ден­ных в гроб­ни­цах близ фран­цуз­ско­го горо­да Аве­ру­ань, под почти исчез­нув­ши­ми и при­об­рет­ши­ми зло­ве­щую извест­ность руи­на­ми Шато Фос­сес­фламм – вынес­ло музей на газет­ные столб­цы как нечто выда­ю­ще­е­ся. Вер­ная сво­ей мане­ре «рабо­тать лок­тя­ми» город­ская газе­та «Бостон Пил­лар» зака­за­ла сво­е­му очер­ки­сту, для вос­крес­но­го номе­ра, боль­шую ста­тью о новых при­об­ре­те­ни­ях и посо­ве­то­ва­ла при­пра­вить ее общим опи­са­ни­ем музея; но этот моло­дой чело­век – по име­ни Стю­арт Рей­нол­дс, – наткнув­шись на дав­но всем извест­ную чудо­вищ­ную мумию, уви­дел в ней мате­ри­ал для сен­са­ции куда более сног­сши­ба­тель­ной неже­ли опи­са­ние вновь при­об­ре­тен­ных нахо­док, ради кото­рых его и послал сюда редак­тор. Поверх­ност­ное зна­ком­ство с тео­соф­ски­ми тру­да­ми, увле­че­ние вымыс­ла­ми таких писа­те­лей, как пол­ков­ник Чер­чу­орд и Лью­ис Спенс, повест­ву­ю­щих об исчез­нув­ших кон­ти­нен­тах и забы­тых пер­во­быт­ных циви­ли­за­ци­ях, ода­ри­ли Рей­нол­дса осо­бым вку­сом к любой релик­вии веч­но­сти. В музее жур­на­лист дол­го доса­ждал всем бес­ко­неч­ны­ми и не все­гда умны­ми вопро­са­ми, а так­же тре­бо­ва­ни­я­ми помочь ему сфо­то­гра­фи­ро­вать мумию в необыч­ных ракур­сах, для чего пона­до­би­лось без кон­ца пере­дви­гать ее то туда, то сюда. В музей­ной биб­лио­те­ке, рас­по­ло­жен­ной в под­валь­ном эта­же, он часа­ми раз­гля­ды­вал стран­ный метал­ли­че­ский цилиндр и сви­ток, сни­мая их под раз­ны­ми угла­ми, а так­же запе­чат­лев во всех подроб­но­стях зага­доч­ный иеро­гли­фи­че­ский текст. Он попро­сил пока­зать все кни­ги, хоть в какой-то мере отно­ся­щи­е­ся к при­ми­тив­ным куль­ту­рам и зато­нув­шим кон­ти­нен­там, а потом по три часа в день делал выпис­ки из них, поки­дая музей толь­ко для того, что­бы тут же поспе­шить в Кем­бридж, где мож­но было поли­стать (если полу­чить раз­ре­ше­ние), в биб­лио­те­ке Уай­де­не­ра, этот ужас­ный, запрет­ный «Некро­но­ми­кон».

5 апре­ля боль­шая его ста­тья появи­лась в вос­крес­ном номе­ре «Бостон Пил­ла­ра» – обиль­но усна­щен­ная фото­гра­фи­я­ми мумии, цилин­дра и свит­ка с иеро­гли­фа­ми, напи­сан­ная как бы с глу­по­ва­той усмеш­кой, в обыч­ном инфан­тиль­ном духе, в каком газе­та при­вык­ла вещать в уго­ду широ­ко­му кру­гу сво­их умствен­но незре­лых чита­те­лей. Пол­ная несо­об­раз­но­стей, пре­уве­ли­че­ний, потуг на сен­са­цию, она в точ­но­сти соот­вет­ство­ва­ла тому роду ста­тей, какие обыч­но воз­буж­да­ют поверх­ност­ный и недол­гий инте­рес чер­ни, – и в резуль­та­те еще недав­но мало­люд­ные, пол­ные тиши­ны залы музея запол­ни­лись тупо гла­зе­ю­щи­ми и болт­ли­вы­ми тол­па­ми, каких вели­ча­вый его инте­рьер преж­де не зна­вал нико­гда. При всем инфан­ти­лиз­ме ста­тьи при­хо­ди­ли в музей и умные, обра­зо­ван­ные посе­ти­те­ли – фото­гра­фии в ней гово­ри­ли сами за себя, – ведь слу­ча­ет­ся и мно­гим серьез­ным людям загля­ды­вать в «Бостон Пил­лар». Вспо­ми­наю, напри­мер, одно­го стран­но­го посе­ти­те­ля, появив­ше­го­ся в музее в нояб­ре – тем­но­ли­це­го, в тюр­бане, с густой боро­дой, с каким-то выму­чен­ным, неесте­ствен­ным голо­сом и уди­ви­тель­но бес­страст­ным лицом, с нелов­ки­ми рука­ми, затя­ну­ты­ми в неле­по выгля­дев­шие здесь белые пер­чат­ки; он ска­зал, что живет в тру­що­бах Уэст- Энда, и назвал­ся име­нем Сва­ми Чанд­ра­гуп­та. Малый этот ока­зал­ся фено­ме­наль­ным эру­ди­том в оккульт­ных нау­ках и, по-види­мо­му, был глу­бо­ко и серьез­но тро­нут бли­зо­стью иеро­гли­фов свит­ка к неко­то­ры­ми зна­ка­ми и сим­во­ла­ми забы­то­го древ­не­го мира, о кото­ром, по его при­зна­нию, он соста­вил себе широ­кое инту­и­тив­ное пред­став­ле­ние.

В июне извест­ность мумии выплес­ну­лась за пре­де­лы Босто­на, и в адрес музея от оккуль­ти­стов и дру­гих зна­то­ков мисти­че­ских уче­ний посы­па­лись вопро­сы, а так­же тре­бо­ва­ния выслать фото­гра­фии. Это, в общем, не слиш­ком радо­ва­ло пер­со­нал музея, посколь­ку наше чисто науч­ное учре­жде­ние не сим­па­ти­зи­ру­ет вся­ким фан­та­стам и меч­та­те­лям, и все же мы дели­кат­но отве­ча­ли на все пись­ма. Одним из резуль­та­тов такой пере­пис­ки яви­лась высо­ко­уче­ная ста­тья зна­ме­ни­то­го ново­ор­ле­ан­ско­го мисти­ка Этьен-Лора­на де Мари­ньи в жур­на­ле «Оккуль­тре­вю», где он дока­зы­вал абсо­лют­ное тож­де­ство мно­гих гео­мет­ри­че­ских орна­мен­тов цилин­дра и иеро­гли­фов свит­ка неко­то­рым идео­грам­мам зло­ве­ще­го зна­че­ния (транс­кри­би­ро­ван­ных с пер­во­быт­ных моно­ли­тов и, по слу­ху, с тай­ных риту­а­лов засек­ре­тив­ших­ся банд зна­то­ков- эзо­те­ри­ков и при­вер­жен­цев куль­тов), кото­рые вос­про­из­ве­де­ны в чудо­вищ­ной «Чер­ной кни­ге», а так­же в тру­де фон Юнц­та «Сокро­вен­ные куль­ты».

Де Мари­ньи при­пом­нил ужас­ную смерть фон Юнц­та, слу­чив­шу­ю­ся в 1840 году, спу­стя год после опуб­ли­ко­ва­ния в Дюс­сель­дор­фе зло­ве­щей его кни­ги, и рас­ска­зал о леде­ня­щих кровь леген­дах и про­чих в доста­точ­ной сте­пе­ни подо­зри­тель­ных источ­ни­ках инфор­ма­ции, кото­ры­ми поль­зо­вал­ся уче­ный. Глав­ное же, он под­чер­ки­вал пора­зи­тель­но близ­кое отно­ше­ние этих легенд к затро­ну­той теме – легенд, с кото­ры­ми фон Юнцт свя­зы­вал боль­шин­ство вос­про­из­во­ди­мых им идео­грамм. Никто не мог отри­цать того фак­та, что древ­ние пре­да­ния, настой­чи­во упо­ми­нав­шие о цилин­дре и свит­ке, явным обра­зом име­ли пря­мое отно­ше­ние к экс­по­на­там музея, но при всем том они харак­те­ри­зо­ва­лись такой захва­ты­ва­ю­щей дух экс­тра­ва­гант­но­стью – вклю­чая совер­шен­но неимо­вер­ные диа­па­зо­ны вре­мен и неве­ро­ят­ные, фан­та­сти­че­ские ано­ма­лии забы­то­го древ­не­го мира, – что намно­го лег­че было вос­хи­щать­ся ими, неже­ли пове­рить в них.

А вос­хи­ще­нию пуб­ли­ки поис­ти­не не было пре­де­ла, так как пере­пе­чат­ки в прес­се шли повсе­мест­но. Ста­тьи с мно­го­чис­лен­ны­ми иллю­стра­ци­я­ми, рас­ска­зы­ва­ю­щие или крат­ко пере­да­ю­щие суть легенд из «Чер­ной кни­ги», мно­го­слов­но рас­про­стра­ня­ю­щи­е­ся об ужа­се, вну­ша­е­мом муми­ей, срав­ни­ва­ю­щие орна­мент на цилин­дре и иеро­гли­фы свит­ка со зна­ка­ми, вос­про­из­ве­ден­ны­ми фон Юнц­том, и пус­ка­ю­щи­е­ся в самые дикие, самые неле­пые и ирра­ци­о­наль­ные измыш­ле­ния и тео­рии, – такие ста­тьи появи­лись всю­ду. Чис­ло посе­ти­те­лей музея утро­и­лось, а все­объ­ем­лю­щий харак­тер вспых­нув­ше­го вдруг инте­ре­са под­твер­ждал­ся избыт­ком полу­ча­е­мой нами кор­ре­спон­ден­ции – по боль­шей части бес­со­дер­жа­тель­ной. Похо­же, мумия и ее про­ис­хож­де­ние созда­ли – для людей с вооб­ра­же­ни­ем – достой­но­го сопер­ни­ка депрес­сии, став­шей в 1931 и 1932 годах глав­ной темой для раз­го­во­ров. Что каса­ет­ся меня, то глав­ный эффект все­го это­го фуро­ра состо­ял в том, что мне поне­во­ле при­шлось одо­леть чудо­вищ­ный том фон Юнц­та в сокра­щен­ном изда­нии «Гол­ден Гоблин» – и это вни­ма­тель­ное чте­ние, с одной сто­ро­ны, заста­ви­ло меня не раз испы­тать голо­во­кру­же­ние и тош­но­ту, но вме­сте с тем и побла­го­да­рить судь­бу за то, что она изба­ви­ла меня от диких гнус­но­стей после­до­вав­ше­го вско­ре пол­но­го изда­ния тек­ста.

III

Древ­ние тол­ки и слу­хи, при­ве­ден­ные в «Чер­ной кни­ге» и свя­зан­ные с орна­мен­та­ми и сим­во­ла­ми, столь близ­ко род­ствен­ны­ми зна­кам и иеро­гли­фам свит­ка и цилин­дра, и в самом деле оше­лом­ля­ли и вну­ша­ли нема­лый страх. Пре­одо­лев неимо­вер­ную гря­ду веков – поверх всех циви­ли­за­ций, рас и госу­дарств, какие толь­ко нам извест­ны – они сосре­до­то­чи­лись вокруг исчез­нув­ше­го наро­да и сги­нув­ше­го кон­ти­нен­та, отно­ся­щих­ся к бас­но­слов­но дале­ким, туман­ным, пер­во­на­чаль­ным вре­ме­нам… вокруг того наро­да и кон­ти­нен­та, к кото­рым древ­ней­шее пре­да­ние отно­сит имя Му и о кото­рых на пер­во­быт­ном язы­ке Наа­каль гово­рит­ся с огром­ным пие­те­том: они про­цве­та­ли две­сти тысяч лет назад, когда Евро­па была еще при­бе­жи­щем неких гибрид­ных существ, а не дожив­шая до наших вре­мен Гипер­бо­рея покло­ня­лась страш­но­му чудо­ви­щу – чер­но­му аморф­но­му Тсатхоггуа.

Там упо­ми­на­лось так­же цар­ство или край К’наа, в кото­ром пер­вое чело­ве­че­ское пле­мя обна­ру­жи­ло гран­ди­оз­ные, мон­стру­оз­ные руи­ны, остав­лен­ные теми, кто жил там еще рань­ше – неве­до­мы­ми суще­ства­ми, вол­на за вол­ной про­ни­кав­ши­ми сюда с дале­ких звезд и отбы­вав­ши­ми здесь пред­на­зна­чен­ные им дол­гие века во вновь нарож­да­ю­щем­ся, нико­му еще не нуж­ном мире. Цар­ство К’наа было свя­щен­ным местом покло­не­ния, поэто­му из самой его серд­це­ви­ны воз­но­си­лись к небу мрач­ные базаль­то­вые уте­сы почи­та­е­мой все­ми горы Йад­дитх-Гхо, а ее увен­чи­ва­ла гигант­ская, сло­жен­ная из цик­ло­пи­че­ских камен­ных бло­ков, кре­пость, бес­ко­неч­но более древ­няя, чем само чело­ве­че­ство и постро­ен­ная чуж­дым Зем­ле пле­ме­нем, живым порож­де­ни­ем тем­ной пла­не­ты Юггот, коло­ни­зи­ро­вав­шей наш мир задол­го до появ­ле­ния на нем жиз­ни. Чужа­ки с Югго­та исчез­ли мно­гие века назад, но оста­ви­ли после себя чудо­вищ­ное, жут­кое живое суще­ство, кото­рое не под­вер­же­но смер­ти – сво­е­го ужа­са­ю­ще­го бога или покро­ви­те­ля Гха­та­н­от­хоа, спу­стив­ше­го­ся вглубь горы Йад­дитх-Гхо и тая­ще­го­ся веч­но, хоть и неви­ди­мо, в под­зе­ме­лье под кре­по­стью. Ни один чело­век нико­гда не взби­рал­ся на Йад­дитх-Гхо и не видел ту зло­ве­щую кре­пость, раз­ве лишь порой на фоне вечер­не­го неба выри­со­вы­ва­лись ее отда­лен­ные, постро­ен­ные по зако­нам стран­ной гео­мет­рии, очер­та­ния; и боль­шин­ство людей без­от­чет­но вери­ло, что Гха­та­н­от­хоа все­гда живет там, пере­ва­ли­ва­ясь и барах­та­ясь в таин­ствен­ных без­днах под мега­ли­ти­че­ски­ми сте­на­ми. И мно­гие твер­до пола­га­ли, что чудо­ви­щу долж­ны посто­ян­но при­но­сить­ся жерт­вы – что­бы оно не выбра­лось из сво­их тай­ных глу­бин и не при­ня­лось сно­ва, неук­лю­же пере­ва­ли­ва­ясь, шатать­ся сре­ди людей, как это уже слу­чи­лось одна­жды, еще во вре­ме­на суще­ство­ва­ния на Зем­ле живо­го порож­де­ния пла­не­ты Юггот.

Если не при­но­сить жерт­вы – гово­ри­ли люди – Гха­та­н­от­хоа выбе­рет­ся на днев­ной свет и тяж­кой посту­пью спу­стит­ся с базаль­то­вых уте­сов Йад­дитх- Гхо вниз, неся поги­бель вся­ко­му на сво­ем пути. Ибо ни одно живое суще­ство не может взгля­нуть не толь­ко на само чудо­ви­ще, но и на близ­ко к нату­ре испол­нен­ное рез­ное изоб­ра­же­ние его, пусть неболь­шо­го раз­ме­ра, без того, что­бы не пре­тер­петь изме­не­ние сво­е­го тела более ужас­ное, чем сама смерть. Уви­деть Вели­ко­го Бога или его изоб­ра­же­ние, как в один голос твер­дят леген­ды о живом порож­де­нии пла­не­ты Юггот, – это зна­чит впасть в пара­лич и в ока­ме­не­ние необы­чай­но жут­ко­го вида, в резуль­та­те кото­ро­го тело жерт­вы обра­ща­ет­ся в нечто сред­нее меж­ду кожей и кам­нем, в то вре­мя как мозг ее оста­ет­ся веч­но живым, непо­сти­жи­мым обра­зом застыв­шим и заму­ро­ван­ным на века, в безум­ной тос­ке созна­ю­щим свое про­хож­де­ние сквозь бес­ко­неч­ные эпо­хи бес­по­мощ­но­сти и без­дей­ствия до тех пор, пока слу­чай или само вре­мя не довер­шат раз­ру­ше­ние ока­ме­нев­шей обо­лоч­ки и тем самым, оста­вив серое веще­ство без внеш­ней защи­ты, не выста­вят его на поги­бель. Но, конеч­но, по боль­шей части жерт­ве суж­де­но было впасть в безу­мие задол­го до того, как при­дет это отсро­чен­ное на мно­гие эпо­хи избав­ле­ние от мук в обра­зе смер­ти. Ни еди­ное чело­ве­че­ское око, гово­рят леген­ды, до сей поры не посме­ло бро­сить взгля­да на Гха­та­н­от­хоа, ибо и поныне опас­ность столь же вели­ка, как и в те бес­ко­неч­но дале­кие вре­ме­на.

Каж­дый год в жерт­ву Гха­та­н­от­хоа при­но­си­лись две­на­дцать юных вои­нов и две­на­дцать деву­шек. Их тела воз­ла­га­лись на пыла­ю­щие алта­ри в мра­мор­ном хра­ме, постро­ен­ном вни­зу, у под­но­жия горы, ибо никто не смел взо­брать­ся на базаль­то­вые уте­сы Йад­дитх-Гхо и тем более при­бли­зить­ся к цик­ло­пи­че­ской твер­дыне, воз­ве­ден­ной на их вер­шине еще до появ­ле­ния на Зем­ле чело­ве­ка. Власть жре­цов Гха­та­н­от­хоа была без­гра­нич­ной, так как толь­ко они мог­ли защи­тить К’наа и всю стра­ну Му от Вели­ко­го Бога, в любое вре­мя могу­ще­го вый­ти из тай­но­го убе­жи­ща нару­жу и обра­тить всех в камень.

Сто жре­цов Тем­но­го Бога нахо­ди­лись под эги­дой Имаш-Мо, Вер­хов­но­го Жре­ца, кото­рый на празд­не­стве Натх все­гда шел впе­ре­ди царя Тха­бо­на и гор­до сто­ял, выпря­мив­шись во весь, рост перед часов­ней Дхо­рик, в то вре­мя как царь сми­рен­но пре­кло­нял перед ней коле­на. Каж­дый жрец обла­дал мра­мор­ным жили­щем, сун­ду­ком золо­та, дву­мя сот­ня­ми рабов и сот­ней налож­ниц, не гово­ря уж о его неза­ви­си­мо­сти от граж­дан­ско­го зако­на и о вла­сти даро­вать жизнь или пока­рать смер­тью любо­го жите­ля К’наа за исклю­че­ни­ем цар­ских жре­цов. Но как ни вели­ка была власть жре­цов, в стране все­гда царил страх – как бы Гха­та­н­от­хоа не выскольз­нул из мрач­ных глу­бин и не спу­стил­ся бы вниз, пылая зло­бой, что­бы при­не­сти чело­ве­че­ству ужас и ока­ме­не­ние. В послед­ние годы жре­цы запре­ти­ли людям даже помыш­лять о Тем­ном Боге или вооб­ра­жать себе ужас­ный его облик.

То был Год Крас­ной Луны (по рас­че­там фон Юнц­та в 173, 148 году до Рож­де­ства Хри­сто­ва), когда впер­вые чело­ве­че­ское суще­ство осме­ли­лось выска­зать непо­ви­но­ве­ние Гха­та­н­от­хоа и вос­стать про­тив чудо­вищ­ной его угро­зы. Этим отваж­ным ере­ти­ком был Т’й­ог, Вер­хов­ный Жрец Шуб-Ниг­гу­рат и хра­ни­тель мед­но­го хра­ма Все­мо­гу­щей Козы с Леги­о­ном Мла­дых Отпрыс­ков. Он дол­го раз­мыш­лял о вла­сти раз­лич­ных богов, ему были посла­ны свы­ше стран­ные сны и откро­ве­ния, свя­зан­ные с жиз­нью это­го и более ран­них миров. В кон­це он обрел уве­рен­ность, что доб­рых богов мож­но настро­ить про­тив злых, и пове­рил, что Шуб­Ниг­гу­рат, Нуг и Йэб, так же как Йиг и Бог-Змей, в борь­бе про­тив тира­нии и над­мен­но­сти Гха­та­н­от­хоа при­мут сто­ро­ну людей.

По вну­ше­нию Мате­ри Боги­ни Т’й­ог впи­сал в Наас­каль – иера­ти­че­ский текст сво­е­го жре­че­ско­го орде­на – небы­ва­лое преж­де закли­на­ние, спо­соб­ное, как ему каза­лось, предот­вра­тить опас­ность ока­ме­не­ния, исхо­дя­щую от Тем­но­го Бога. Под его при­кры­ти­ем, пола­гал он, отва­жив­ший­ся на подвиг чело­век суме­ет под­нять­ся на базаль­то­вые уте­сы и пер­вым из всех людей – вой­ти в цик­ло­пи­че­скую цита­дель, под кото­рой таит­ся Гха­та­н­от­хоа. Т’й­ог был уве­рен, что став лицом к лицу с ужас­ным богом, при под­держ­ке могу­чей Шуб-Ниг­гу­рат и ее сыно­вей, он смо­жет выну­дить его к согла­ше­нию и навсе­гда осво­бо­дит чело­ве­че­ство от зата­ив­шей­ся в без­дне угро­зы. Бла­го­дар­ные люди будут гото­вы воз­дать сво­е­му осво­бо­ди­те­лю все поче­сти, кото­рые толь­ко он сам уста­но­вит для себя. К нему перей­дут все при­ви­ле­гии жре­цов Гха­та­н­от­хоа, и заве­до­мо ста­нут дости­жи­мы­ми для него даже цар­ский сан, а, может быть, и оре­ол ново­го боже­ства.

Свое охра­ни­тель­ное закля­тие Т’й­ог начер­тал на свит­ке, сде­лан­ном из плен­ки «птха­гон» (по фон Юнц­ту внут­рен­ней пле­ны дав­но вымер­шей яще­ри­цы йакитх), и заклю­чил его в орна­мен­ти­ро­ван­ный цилиндр из метал­ла «лагх», при­не­сен­но­го Ста­ры­ми Бога­ми с пла­не­ты Йуг­г­отх. Маги­че­ская эта фор­му­ла даже име­ла силу вер­нуть ока­ме­нев­шим жерт­вам пер­во­на­чаль­ный их облик. Жрец-ере­тик решил­ся нако­нец, спря­тав цилиндр под ман­ти­ей, вторг­нуть­ся в кре­пость из цик­ло­пи­че­ско­го кам­ня с очер­та­ни­я­ми, слов­но исхо­дя­щи­ми из чуже­род­ной гео­мет­рии, и сой­тись лицом к лицу с мон­стром в его же лого­ви­ще. Что за этим после­ду­ет, он не знал вполне, но надеж­да стать спа­си­те­лем чело­ве­че­ства все­ля­ла в него могу­чую волю.

Не учел он одно­го – зави­сти и коры­сти изба­ло­ван­ных поче­стя­ми жре­цов Гха­та­н­от­хоа. Едва услы­шав о наме­ре­нии Т’й­о­га, они, испу­гав­ши­е­ся утра­ты сво­е­го пре­сти­жа и при­ви­ле­гий, под­ня­ли неисто­вую шуми­ху про­тив так назы­ва­е­мо­го свя­то­тат­ства, кри­ча повсю­ду, что ни один чело­век не суме­ет воз­об­ла­дать над Гха­та­н­от­хоа, что любая попыт­ка вос­стать про­тив него лишь навле­чет на чело­ве­че­ство ярост­ное его напа­де­ние и что ника­кое закля­тие и ника­кое жре­че­ское искус­ство не спа­сут от его гне­ва. Эти­ми воп­ля­ми они наде­я­лись повер­нуть мне­ние наро­да про­тив жре­ца-ере­ти­ка, но так силь­но было стрем­ле­ние людей осво­бо­дить­ся от ужас­но­го тира­на и так дове­ря­ли они маги­че­ско­му искус­ству и рве­нию Т’й­о­га, что все про­те­сты жре­цов ни к чему не при­ве­ли. Даже царь Тха­бон – обыч­но все­го лишь мари­о­нет­ка в руках жре­цов – отка­зал­ся запре­тить Т’й­о­гу сме­лое его палом­ни­че­ство.

И тогда жре­цы втайне совер­ши­ли то, чего не суме­ли сде­лать откры­то. Одна­жды ночью Имаш-Мо, Вер­хов­ный Жрец, тай­ком про­ник в ком­на­ту Т’й­о­га при хра­ме и выкрал из его спаль­ных одежд цилиндр с завет­ным свит­ком, под­ме­нив его дру­гим, очень схо­жим с ним, но не име­ю­щим маги­че­ской его силы. Когда фаль­ши­вый талис­ман скольз­нул обрат­но в покро­вы спя­ще­го ере­ти­ка, не было кон­ца лико­ва­нию Имаш-Мо, ибо он был уве­рен, что под­ме­на не будет заме­че­на. Счи­тая себя ограж­ден­ным истин­ным закля­ти­ем, Т’й­ог взой­дет на запрет­ную гору и всту­пит в Оби­тель Зла – и тогда все про­чее довер­шит сам Гха­та­н­от­хоа, ограж­ден­ный от всех чар.

Жре­цам Тем­но­го Бога боль­ше не было нуж­ды высту­пать про­тив непо­ви­но­ве­ния выс­шей силе. Пусть Т’й­ог идет навстре­чу соб­ствен­ной поги­бе­ли. А они все­гда будут хра­нить втайне укра­ден­ный сви­ток – име­ю­щий истин­ную силу закля­тия – и пере­да­вать по наслед­ству от одно­го Вер­хов­но­го Жре­ца дру­го­му в надеж­де исполь­зо­вать его в отда­лен­ном буду­щем, когда, воз­мож­но, пона­до­бит­ся нару­шить свя­щен­ный закон волю Дья­во­ла-Бога. А пото­му оста­ток ночи Имаш-Мо про­вел в без­мя­теж­ном сне.

На рас­све­те Дня Небес­ных Огней (не истол­ко­ван­но­го фон Юнц­том) Т’й­ог, с бла­го­сло­ве­ния царя Тха­бо­на, воз­ло­жив­ше­го руку на его голо­ву, отпра­вил­ся в сопро­вож­де­нии моля­ще­го­ся и пою­ще­го гим­ны наро­да на ужас­ную гору, дер­жа в пра­вой руке посох из дере­ва тлатх. Под сво­ей ман­ти­ей он нес цилиндр со свит­ком, содер­жа­щим, по его мне­нию, истин­ное закли­на­ние про­тив мощи Тем­но­го Бога – он ведь и в самом деле не сумел обна­ру­жить под­лог. Не уло­вил он и насмеш­ки в сло­вах, кото­рые Имаш-Мо и дру­гие жре­цы поми­нут­но впле­та­ли в молит­вы, яко­бы про­ся у неба даро­вать послан­ни­ку наро­да успех и бла­го­по­лу­чие.

В без­мол­вии сто­ял вни­зу народ, гля­дя, как все уда­ля­ет­ся и умень­ша­ет­ся вда­ли фигу­ра Т’й­о­га, с тру­дом вос­хо­дя­ще­го по запрет­но­му базаль­то­во­му взго­рью, до сей поры чуж­до­му чело­ве­че­ской посту­пи; и мно­гие люди еще дол­го сто­я­ли здесь, гля­дя вверх, и после того, как он исчез за опас­ным высту­пом горы, закры­вав­шим при­бе­жи­ще Тем­но­го Бога. В эту ночь неко­то­рым чув­стви­тель­ным меч­та­те­лям чуди­лась сла­бая дрожь, сотря­сав­шая вер­ши­ну нена­вист­ной горы, но дру­гие люди сме­я­лись над ними. На утро огром­ные тол­пы все моли­лись да смот­ре­ли на гору – не вер­нет­ся ли Т’й­ог? То же повто­ри­лось и на вто­рой день, и на сле­ду­ю­щий. И еще мно­гие неде­ли люди жда­ли и наде­я­лись, а потом ста­ли пла­кать. С той поры никто уже нико­гда не видел Т’й­о­га, кото­рый дол­жен был изба­вить чело­ве­че­ство от стра­хов. Неуда­ча дерз­ко­го пред­при­я­тия жре­ца-ере­ти­ка навсе­гда устра­ши­ла людей, и они ста­ра­лись даже не заду­мы­вать­ся о нака­за­нии, постиг­шем смель­ча­ка, кото­рый про­явил непо­чте­ние к богам. А жре­цы Гха­та­н­от­хоа насме­ха­лись над теми, кто взду­мал бы про­ти­вить­ся воле Тем­но­го Бога или оспо­рить его пра­во на жерт­во­при­но­ше­ние. В после­ду­ю­щие годы хит­рая улов­ка Имаш-Мо ста­ла извест­на наро­ду, но и это не пере­ло­ми­ло при­выч­но­го все­об­ще­го мне­ния, что Гха­та­н­от­хоа луч­ше оста­вить в покое. Впредь никто уже не смел про­явить откры­тое непо­ви­но­ве­ние. Так про­хо­ди­ли века, царь сме­нял царя, Вер­хов­ный Жрец насле­до­вал дру­го­му

Вер­хов­но­му Жре­цу, наро­ды при­хо­ди­ли и ухо­ди­ли, стра­ны под­ни­ма­лись над морем и вновь погру­жа­лись в него. Через вере­ни­цу сто­ле­тий цар­ство К’наа при­шло в упа­док, и нако­нец в один ужас­ный день начал­ся шторм, загре­ме­ла гро­за, загро­хо­тал гром, гора­ми под­ня­лись вол­ны и вся стра­на Му навсе­гда погру­зи­лась в оке­ан.

Но все же в послед­ние века суще­ство­ва­ния Му тон­кие струй­ки древ­них тайн про­со­чи­лись за ее пре­де­лы. В дале­ких стра­нах соби­ра­лись вме­сте серо­ли­цые бежен­цы с затоп­лен­ных ост­ро­вов, избе­жав­шие кары мор­ско­го дья­во­ла, и теперь уже чужие небе­са упи­ва­лись дымом с алта­рей, воз­дви­га­е­мых в честь дав­но исчез­нув­ших богов и демо­нов. Никто не знал, в какие без­дон­ные хля­би погру­зи­лась свя­щен­ная вер­ши­на Йад­дитх-Гхо и цик­ло­пи­че­ская цита­дель ужас­но­го Гха­та­н­от­хоа, но все еще бро­ди­ли по зем­ле суще­ства, бор­мо­чу­щие имя Тем­но­го Бога и совер­ша­ю­щие в его честь чудо­вищ­ные жерт­во­при­но­ше­ния, что­бы, раз­гне­вав­шись, он не про­бил­ся сквозь тол­щу оке­ан­ских вод и не стал бро­дить неук­лю­жей мас­сой сре­ди людей, сея ужас и ока­ме­не­ние.

Вокруг рас­се­ян­ных по все­му све­ту жре­цов нарас­та­ли руди­мен­ты тем­но­го и тай­но­го куль­та – пото­му тай­но­го, что наро­ды новых стран почи­та­ли уже дру­гих богов и демо­нов, и в Ста­рых Богах и Дья­во­лах виде­ли лишь одно зло, – но при­вер­жен­цы тай­но­го куль­та по-преж­не­му совер­ша­ли мно­гие пре­ступ­ные дея­ния и покло­ня­лись древним чудо­вищ­ным идо­лам. Из уст в уста пере­да­ва­лась мол­ва, что яко­бы один из жре­че­ских родов до сей поры хра­нит истин­ное закля­тие про­тив мощи Гха­та­н­от­хоа, выкра­ден­ное Имаш-Мо у спя­ще­го Т’й­о­га, хотя уже и не оста­лось нико­го, кто мог бы про­чи­тать или раз­га­дать тай­ные пись­ме­на или ука­зать, в какой части све­та зате­ря­лись погиб­шее цар­ство К’наа, ужас­ная вер­ши­на Йад­дитх-Гхо и тита­ни­че­ская кре­пость Бога-Дья­во­ла. Пере­жив­ший века культ про­цве­тал глав­ным обра­зом в тех рай­о­нах Тихо­го оке­а­на, в пре­де­лах кото­рых неко­гда суще­ство­ва­ла сама Му, но в леген­дах глу­хо наме­ка­лось о покло­не­нии омер­зи­тель­но­му Гха­та­н­от­хоа так­же и в зло­счаст­ной Атлан­ти­де и на нена­вист­ном пла­то Ленг(8). Фон Юнцт пред­по­ла­га­ет его про­ник­но­ве­ние и в ска­зоч­ное под­зем­ное цар­ство К’н-йан, при­во­дит ясные дока­за­тель­ства его сле­дов в Егип­те, Хал­дее, Китае, в забы­тых семит­ских импе­ри­ях Афри­ки, а так­же в Мек­си­ке и Перу. Более чем про­зрач­но фон Юнцт наме­ка­ет на связь это­го куль­та и с шаба­ша­ми ведьм в Евро­пе, про­тив кото­рых тщет­но направ­ля­лись гроз­ные пап­ские бул­лы. Впро­чем, Запад нико­гда не был к ним бла­го­скло­нен; и народ­ное него­до­ва­ние, побуж­да­е­мое сви­де­тель­ства­ми об ужас­ных риту­а­лах и жерт­во­при­но­ше­ни­ях, начи­сто выме­ло мно­гие вет­ви тай­но­го куль­та. В кон­це кон­цов он сде­лал­ся гони­мым, три­жды запрет­ным, зата­ив­шим­ся, хотя зер­на его нель­зя счи­тать навсе­гда уни­что­жен­ны­ми. Так или ина­че, но он посто­ян­но выжи­вал – глав­ным обра­зом, на Даль­нем Восто­ке и на ост­ро­вах Тихо­го оке­а­на, где его сущ­ность вли­лась в эзо­те­ри­че­ские зна­ния поли­не­зий­ско­го Ареои.

Фон Юнцт неод­но­крат­но тон­ко и тре­вож­но наме­кал на свое непо­сред­ствен­ное сопри­кос­но­ве­ние с этим куль­том, и эти наме­ки потряс­ли меня, когда я поста­вил их в связь со слу­ха­ми об обсто­я­тель­ствах его смер­ти. Он гово­рил об ожив­ле­нии неко­то­рых идей, свя­зан­ных с ожи­да­е­мым появ­ле­ни­ем Дья­во­ла- Бога – таин­ствен­но­го созда­ния, кото­ро­го ни один чело­век (если не счи­тать отваж­но­го Т’й­о­га, так и не вер­нув­ше­го­ся назад) нико­гда не видел, и сопо­став­лял сам харак­тер этих рас­суж­де­ний с табу, нало­жен­ным в древ­нем Му на любые попыт­ки даже пред­ста­вить себе образ это­го чудо­вищ­но­го суще­ства. Осо­бые опа­се­ния вну­ша­ли уче­но­му тол­ки на эту тему, рас­про­стра­нив­ши­е­ся в послед­нее вре­мя сре­ди испу­ган­ных и зача­ро­ван­ных при­вер­жен­цев куль­та – тол­ки, пол­ные болез­нен­но­го жела­ния раз­га­дать истин­ную при­ро­ду той адской тва­ри, с кото­рой Т’й­ог мог встре­тить­ся лицом к лицу в дья­воль­ской цита­де­ли на ныне зато­нув­ших горах перед тем, как его постиг (если это слу­чи­лось на самом деле) ужас­ный конец; и я сам был стран­но встре­во­жен кос­вен­ны­ми и зло­ве­щи­ми ссыл­ка­ми уче­но­го на эти обсто­я­тель­ства.

Едва ли менее пуга­ю­щи­ми были пред­по­ло­же­ния фон Юнц­та о нынеш­нем место­на­хож­де­нии укра­ден­но­го свит­ка с закля­ти­ем про­тив мощи Гха­та­н­от­хоа и о конеч­ных целях и воз­мож­но­стях исполь­зо­ва­ния его. При пол­ной моей уве­рен­но­сти, что вся эта исто­рия есть пол­ней­шая мисти­ка, я не мог не содрог­нуть­ся при одном лишь неле­пом пред­по­ло­же­нии, что вдруг и в самом деле явит­ся на свет чудо­вищ­ное это боже­ство и обра­тит все чело­ве­че­ство в ско­пи­ще ужас­ных ста­туй, сохра­нив­ших в себе живой мозг и обре­чен­ных на инерт­ное, бес­по­мощ­ное суще­ство­ва­ние на про­тя­же­нии неска­зан­но бес­чис­лен­ных буду­щих веков. Ста­рый дюс­сель­дорф­ский уче­ный при­сво­ил себе отвра­ти­тель­ную мане­ру в боль­шей сте­пе­ни туман­но наме­кать, чем поло­жи­тель­но утвер­ждать, и я мог понять, поче­му ока­ян­ная его кни­га была отверг­ну­та во мно­гих стра­нах как бого­хуль­ная, нечи­стая и опас­ная.

Меня тряс­ло от отвра­ще­ния, и все же кни­га фон Юнц­та таи­ла в себе некое кощун­ствен­ное оча­ро­ва­ние, я не смог отло­жить ее в сто­ро­ну не дочи­тав до кон­ца. При­ло­жен­ные к ней репро­дук­ции орна­мен­тов и идео­грамм из стра­ны Му были пора­жа­ю­ще сход­ны со зна­ка­ми, изоб­ра­жен­ны­ми на стран­ном цилин­дре и свит­ке, да и все повест­во­ва­ние изоби­ло­ва­ло подроб­но­стя­ми, содер­жа­щи­ми смут­ные, но непри­ят­но воз­буж­да­ю­щие наме­ки на уди­ви­тель­ную бли­зость сущ­но­сти древ­ней леген­ды к обсто­я­тель­ствам появ­ле­ния на свет страш­ной мумии. Цилиндр и сви­ток – рай­он Тихо­го оке­а­на – твер­дая убеж­ден­ность ста­ро­го капи­та­на Уэзер­би, что цик­ло­пи­че­ская гроб­ни­ца, где была обна­ру­же­на мумия, преж­де нахо­ди­лась под обшир­ным стро­е­ни­ем… так или ина­че, в глу­бине души я чрез­вы­чай­но радо­вал­ся тому, что вул­ка­ни­че­ский ост­ров исчез в глу­бине оке­а­на рань­ше, чем смог­ли бы открыть на нем нечто ужас­ное, тая­ще­е­ся под тяже­лой крыш­кой люка.

IV

Све­де­ния, почерп­ну­тые мной из «Чер­ной кни­ги», ока­за­лись чер­тов­ски полез­ны­ми, когда вдруг вес­ной 1932 года на меня обру­ши­лась новая вол­на газет­ных пуб­ли­ка­ций и совсем све­жих собы­тий. Сей­час я едва ли при­пом­ню точ­но, с како­го вре­ме­ни меня осо­бен­но нача­ли бес­по­ко­ить уча­стив­ши­е­ся сооб­ще­ния о поли­цей­ских акци­ях про­тив при­чуд­ли­вых, фан­та­сти­че­ских рели­ги­оз­ных куль­тов на Восто­ке, да и в иных местах; но в мае или июне я уже отчет­ли­во осо­знал, что необъ­яс­ни­мые и зло­ве­щие взры­вы актив­но­сти тай­ных и эзо­те­ри­че­ских мисти­че­ских сооб­ществ, досе­ле мир­но суще­ство­вав­ших, ред­ко давая о себе знать, теперь про­ка­ти­лись по все­му миру.

Тре­вож­ные газет­ные сооб­ще­ния теперь свя­зы­ва­лись для меня, пожа­луй, не со зло­ве­щи­ми наме­ка­ми фон Юнц­та и не с шуми­хой вокруг мумии и цилин­дра, хра­ня­щих­ся в музее, но с тем обсто­я­тель­ством, что вни­ма­ние пуб­ли­ки во всем мире при­влек­ло бро­сав­ше­е­ся в гла­за – и упор­но, в сен­са­ци­он­ном духе под­чер­ки­ва­е­мое прес­сой – сход­ство, в неко­то­рых мно­го­зна­чи­тель­ных подроб­но­стях, риту­а­лов и сло­вес­но­го обрам­ле­ния сбо­рищ при­вер­жен­цев самых раз­но­об­раз­ных тай­ных куль­тов. Во вся­ком слу­чае, я не мог не отме­тить с бес­по­кой­ством посто­ян­ное повто­ре­ние на этих сход­ках одно­го име­ни – в раз­лич­ных иска­жен­ных фор­мах, вокруг кото­ро­го, похо­же, сосре­до­то­чи­ва­лись риту­а­лы боль­шин­ства куль­тов и кото­рое воз­буж­да­ло в собрав­ших­ся стран­ное сме­ше­ние двух чувств – почи­та­ния и ужа­са. Неко­то­рые име­на зву­ча­ли как Г’тан­та, Тано­тах, Тхан-Тха, Гатан и Ктан-Тах – и тут не тре­бо­ва­лись под­сказ­ки моих ныне мно­го­чис­лен­ных оккуль­тист­ских кор­ре­спон­ден­тов, что­бы уви­деть ужас­ное и подо­зри­тель­ное род­ство всех этих вари­ан­тов с чудо­вищ­ным име­нем, пред­став­лен­ным фон Юнц­том в фор­ме Гха­та­н­от­хоа. Про­яв­ля­лись и дру­гие весь­ма тре­вож­ные при­зна­ки. Сно­ва и сно­ва газе­ты ссы­ла­лись на смут­ное, испол­нен­ное бла­го­го­вей­но­го стра­ха упо­ми­на­ние на этих сход­ках неко­е­го «истин­но­го свит­ка», с кото­рым, по всей види­мо­сти, свя­зы­ва­лись какие-то ужа­са­ю­щие угро­зы и опас­но­сти и кото­рый яко­бы содер­жал­ся под охра­ной «Наго­ба», кто бы или что бы не под­ра­зу­ме­ва­лось под этим име­нем. Настой­чи­во повто­ря­лось так­же имя, зву­чав­шее в раз­ных вари­ан­тах как Тог, Тиок, Йог, Зоб или Йоб и неволь­но свя­зы­ва­ю­ще­е­ся в моем воз­буж­ден­ном созна­нии с име­нем зло­счаст­но­го жре­ца-ере­ти­ка Т’й­о­га, упо­ми­на­е­мым в «Чер­ной кни­ге». Имя это про­из­но­си­лось в соче­та­нии с таки­ми таин­ствен­ны­ми фра­за­ми, как «Никто иной как он», «Он видел его в лицо», «Он зна­ет все, хотя не может ни видеть, ни чув­ство­вать», «Он про­нес память сквозь века», «Истин­ный сви­ток осво­бо­дит его», «Нагоб обла­да­ет истин­ным свит­ком», «Он может ска­зать, где най­ти Это».

Во всей атмо­сфе­ре, несо­мнен­но, вита­ло нечто очень стран­ное, и я не уди­вил­ся тому, что ско­ро мои оккуль­тист­ские кор­ре­спон­ден­ты, так же как и пол­ные сен­са­ций вос­крес­ные выпус­ки газет, нача­ли свя­зы­вать необыч­ные пики дея­тель­но­сти куль­тов с ожив­ле­ни­ем легенд о стране Му, с одной сто­ро­ны, и с нынеш­ним ути­ли­тар­ным, кощун­ствен­ным исполь­зо­ва­ни­ем мумии, с дру­гой сто­ро­ны.

Обшир­ные ста­тьи в пер­вой волне газет­ной шуми­хи, с их настой­чи­вы­ми наме­ка­ми на пря­мую связь мумии, цилин­дра и свит­ка с пре­да­ни­я­ми из «Чер­ной кни­ги», с их безум­ны­ми, фан­та­сти­че­ски­ми измыш­ле­ни­я­ми по это­му пово­ду, мог­ли вызвать силь­ную вспыш­ку до сей поры скры­то­го фана­тиз­ма в груп­пах при­вер­жен­цев экзо­ти­че­ских куль­тов, кото­ры­ми изоби­лу­ет наш непро­стой мир. И вот прес­са опять нача­ла под­ли­вать мас­ла в огонь – отве­том же были новые, еще более неисто­вые вол­не­ния фана­ти­ков.

С нача­лом лета слу­жи­те­ли музея ста­ли заме­чать в залах осо­бую кате­го­рию посе­ти­те­лей, вновь – после неболь­шо­го пери­о­да успо­ко­е­ния, после­до­вав­ше­го за пер­вым фуро­ром – при­вле­чен­ных сюда пуб­ли­ку­е­мы­ми в газе­тах сен­са­ци­он­ны­ми сооб­ще­ни­я­ми. Все чаще и чаще сре­ди них ока­зы­ва­лись люди стран­ной, экзо­ти­че­ской внеш­но­сти – смуг­лые ази­а­ты, длин­но­во­ло­сые лич­но­сти типа ни то ни се, боро­да­тые корич­не­во­ко­жие чуже­зем­цы, явно не име­ю­щие при­выч­ки к евро­пей­ской одеж­де; и все они неиз­мен­но тре­бо­ва­ли пока­зать им зал мумий, а вско­ре за тем их мож­но было застать неот­рыв­но впе­рив­ши­ми­ся в чудо­вищ­ные тихо­оке­ан­ские экс­по­на­ты с выра­же­ни­ем истин­но­го экс­та­за на лице. Это внешне спо­кой­ное, но зло­ве­щее под­вод­ное тече­ние в пест­ром поло­во­дье посе­ти­те­лей, види­мо, силь­но тре­во­жи­ло смот­ри­те­лей музея, да и сам я был далек от пол­но­го хлад­но­кро­вия. Я не мог не думать о пре­об­ла­да­ю­щем рас­про­стра­не­нии тай­ных куль­тов сре­ди пуб­ли­ки имен­но тако­го рода, о свя­зи куль­то­вых вол­не­ний с мифа­ми, с этой ужас­ной муми­ей и свит­ком в цилин­дре.

Порой я испы­ты­вал жела­ние снять мумию с экс­по­зи­ции, осо­бен­но же это чув­ство уси­ли­лось, когда один из смот­ри­те­лей ска­зал мне, что уже не раз заме­чал, как иные чуже­зем­цы совер­ша­ли нечто вро­де стран­но­го риту­а­ла, и слы­шал украд­кой чье-то горя­чее бор­мо­та­ние, похо­жее на молит­ву или пес­но­пе­ние – это слу­ча­лось в те часы, когда тол­пы посе­ти­те­лей несколь­ко реде­ли. Один из смот­ри­те­лей начал испы­ты­вать стран­ные гал­лю­ци­на­ции и нерв­ное воз­буж­де­ние – ему ста­ло казать­ся, что заклю­чен­ное в стек­лян­ную вит­ри­ну тело мумии пре­тер­пе­ва­ет неуло­ви­мо тон­кие и бес­ко­неч­но лег­кие, но день ото дня уси­ли­ва­ю­щи­е­ся изме­не­ния, осо­бен­но же в поло­же­нии кости­стых, исступ­лен­но скрю­чен­ных клеш­ней и в выра­же­нии иска­жен­но­го ужа­сом камен­но­ко­жа­но­го лица. Он не мог отде­лать­ся от жут­ко­го впе­чат­ле­ния, что страш­ные, выпя­чен­ные впе­ред гла­за мумии вот-вот широ­ко рас­кро­ют­ся. Это слу­чи­лось в нача­ле сен­тяб­ря, когда любо­пыт­ству­ю­щие тол­пы несколь­ко схлы­ну­ли и зал мумий ино­гда пусто­вал – была совер­ше­на попыт­ка раз­ре­зать стек­ло вит­ри­ны и добрать­ся до тела мумии. Поку­шав­ший­ся, смуг­лый поли­не­зи­ец, был заме­чен и схва­чен смот­ри­те­лем преж­де чем экс­по­на­ту было нане­се­но какое-либо повре­жде­ние. В резуль­та­те рас­сле­до­ва­ния этот малый ока­зал­ся жите­лем Гавай­ских ост­ро­вов, и преж­де извест­ным сво­им дея­тель­ным уча­сти­ем в запрет­ных рели­ги­оз­ных куль­тах – одна­жды он уже при­вле­кал­ся по делу совер­ше­ния бес­че­ло­веч­ных обря­дов и жерт­во­при­но­ше­ний. Неко­то­рые бума­ги, най­ден­ные в его ком­на­те, ока­за­лись весь­ма зага­доч­ны­ми и вну­ша­ю­щи­ми подо­зре­ния – мно­гие листы были испещ­ре­ны иеро­гли­фа­ми, близ­ко напо­ми­на­ю­щи­ми зна­ки на музей­ном свит­ке и в «Чер­ной кни­ге»; но что-либо сооб­щить по пово­ду этих вещей он наот­рез отка­зал­ся.

Едва ли про­шла неде­ля, как за новой попыт­кой добрать­ся до мумии на этот раз путем взло­ма зам­ка стек­лян­ной вит­ри­ны – после­до­вал вто­рой арест. Задер­жан­ный – син­га­ле­зец, – так же как житель Гавай­ских ост­ро­вов, ранее был ули­чен поли­ци­ей в про­ти­во­за­кон­ной куль­то­вой дея­тель­но­сти и явил точ­но такое же неже­ла­ние объ­яс­нять­ся со сле­до­ва­те­лем. Вдвойне инте­рес­ным и мрач­но-таин­ствен­ным сде­ла­ло этот слу­чай то обсто­я­тель­ство, что смот­ри­тель еще и преж­де неод­но­крат­но заме­чал, как этот чело­век обра­щал­ся к мумии со стран­ным пес­но­пе­ни­ем, в кото­ром без­оши­боч­но уга­ды­ва­лось повто­ре­ние сло­ва «Т’й­ог». В резуль­та­те все­го я удво­ил чис­ло смот­ри­те­лей в зале мумий и при­ка­зал ни на миг не упус­кать из виду став­шие столь извест­ны­ми экс­по­на­ты. Как и сле­до­ва­ло ожи­дать, прес­са извлек­ла из обо­их инци­ден­тов нема­лую поль­зу, сей­час же заве­дя раз­го­вор о древ­ней бас­но­слов­ной стране Му и отваж­но про­воз­гла­сив, что ужас­ная мумия есть не что иное, как тело дерз­ко­го ере­ти­ка Т’й­о­га, обра­щен­ное в камень и остав­ше­е­ся непо­вре­жден­ным на про­тя­же­нии послед­них 175 тысяч лет бур­ной исто­рии нашей пла­не­ты. В самой сен­са­ци­он­ной мане­ре было заяв­ле­но, что эти стран­ные пра­во­на­ру­ши­те­ли пред­став­ля­ют культ, веду­щий свое про­ис­хож­де­ние из стра­ны Му, и что они совер­ша­ли покло­не­ние мумии – или, воз­мож­но, пыта­лись про­бу­дить ее к жиз­ни закли­на­ни­я­ми и кол­дов­ски­ми чара­ми.

Авто­ры ста­тей не пре­ми­ну­ли упо­мя­нуть настой­чи­вые утвер­жде­ния древ­них легенд, что мозг обра­щен­ных в камень жертв Гха­та­н­от­хоа оста­вал­ся живым, непо­вре­жден­ным и созна­ю­щим себя – и этот пункт послу­жил газе­там пово­дом для самых неве­ро­ят­ных и диких измыш­ле­ний. Долж­ное вни­ма­ние было уде­ле­но и «истин­но­му свит­ку», что дало повод выдви­нуть тео­рию, буд­то бы укра­ден­ное у Т’й­о­га закля­тие про­тив мощи Гха­та­н­от­хоа еще не утра­ти­ло свой силы, а задер­жан­ные поли­ци­ей при­вер­жен­цы куль­та пыта­лись с его помо­щью вой­ти в кон­такт с самим Т’й­о­гом ради каких-то соб­ствен­ных целей. Резуль­та­том этих сен­са­ци­он­ных выду­мок ста­ла тре­тья, зато­пив­шая музей, вол­на посе­ти­те­лей, гла­зе­ю­щих на мумию, кото­рая и сде­ла­лась вско­ре винов­ни­цей тра­ги­че­ско­го раз­ви­тия этой стран­ной, тре­во­жа­щей душу исто­рии. Имен­но в этой волне посе­ти­те­лей, мно­гие из кото­рых ста­ли посе­щать музей мно­го­крат­но, и нача­ли впер­вые рас­про­стра­нять­ся упор­ные тол­ки о посте­пен­но меня­ю­щем­ся внеш­нем виде мумии. Думаю, что сам пер­со­нал музея – вопре­ки тре­вож­ным заяв­ле­ни­ям не в меру нерв­но­го смот­ри­те­ля, сде­лан­ным несколь­ко меся­цев назад – слиш­ком при­вык посто­ян­но видеть эти страш­ные экс­по­на­ты, что­бы уде­лять при­сталь­ное вни­ма­ние дета­лям, так что, оче­вид­но, имен­но взвол­но­ван­ное пере­шеп­ты­ва­ние посе­ти­те­лей при­влек­ло вни­ма­ние одно­го из слу­жи­те­лей музея к дей­стви­тель­ным, все нарас­та­ю­щим изме­не­ни­ям тела мумии. Почти сра­зу этот факт стал досто­я­ни­ем прес­сы – а шум­ные послед­ствия его мож­но лег­ко себе пред­ста­вить. Есте­ствен­но, я поста­рал­ся долж­ным обра­зом изу­чить ситу­а­цию и к сере­дине октяб­ря при­шел к выво­ду, что и в самом деле нача­лось замет­ное раз­ло­же­ние тка­ней мумии. Из-за опре­де­лен­но­го воз­дей­ствия хими­че­ских или физи­че­ских суб­стан­ций воз­ду­ха полу­ко­жа­ные-полу­ка­мен­ные волок­на, по всей види­мо­сти, посте­пен­но теря­ли упру­гость, что и послу­жи­ло при­чи­ной пере­мен во вза­им­ном рас­по­ло­же­нии чле­нов тела, а так­же лице­вых муску­лов. Тем не менее фак­ты эти обес­ку­ра­жи­ва­ли, если иметь в виду, что мумия хра­ни­лась в музее все­го лишь пол­ве­ка и при­том в опти­маль­ных усло­ви­ях. Я вынуж­ден был попро­сить так­си­дер­ми­ста музея, док­то­ра Мура, тща­тель­ным обра­зом изу­чить состо­я­ние экс­по­на­та. Вско­ре он уста­но­вил общее рас­слаб­ле­ние и раз­мяг­че­ние тка­ней тела и сде­лал два или три впрыс­ки­ва­ния вяжу­щих средств, но, опа­са­ясь вне­зап­но­го раз­ру­ше­ния или раз­ло­же­ния мумии, не осме­лил­ся при­ме­нить какие-либо реши­тель­ные меры.

Стран­ной ока­за­лась реак­ция празд­ных толп посе­ти­те­лей. Преж­де каж­дая новая газет­ная сен­са­ция вызы­ва­ла бур­ный наплыв зевак и бол­ту­нов, но теперь – хотя прес­са без умол­ку тре­ща­ла о пере­ме­нах в состо­я­нии мумии – пуб­ли­ка, оче­вид­но, нача­ла испы­ты­вать неве­до­мый ей преж­де страх, кото­рый и поста­вил в опре­де­лен­ные рам­ки даже нездо­ро­вое любо­пыт­ство явных без­дель­ни­ков. Каза­лось, люди почув­ство­ва­ли, что музей окру­жи­ла некая зло­ве­щая аура, и с небы­ва­ло­го пика его посе­ща­е­мость упа­ла до уров­ня зна­чи­тель­но ниже нор­маль­но­го. Отно­си­тель­ное мало­лю­дье сде­ла­ло осо­бен­но замет­ным все уси­ли­ва­ю­щий­ся при­ток при­чуд­ли­во выгля­дя­щих ино­стран­цев.

18 нояб­ря один из посе­ти­те­лей – перу­а­нец, по кро­ви инди­ец – испы­тал весь­ма стран­ный исте­ри­че­ский или эпи­леп­ти­че­ский при­па­док, а поме­щен­ный после того в боль­ни­цу кри­чал в посте­ли – «Оно попы­та­лось открыть гла­за! Т’й­ог пытал­ся открыть гла­за и взгля­нуть на меня!» В тот день я осо­бен­но был рас­по­ло­жен убрать ужас­ный экс­по­нат из зала, но все же поз­во­лил сове­ту наших на удив­ле­ние кон­сер­ва­тив­ных дирек­то­ров пере­убе­дить себя. Одна­ко было оче­вид­но, что музей начи­на­ет при­об­ре­тать в его чопор­ном и чин­ном сосед­стве дур­ную репу­та­цию нече­сти­во­го учре­жде­ния. Послед­ний инци­дент выну­дил меня дать смот­ри­те­лям стро­гую инструк­цию – не поз­во­лять нико­му про­ста­и­вать перед чудо­вищ­ным релик­том более несколь­ких минут за один раз.

Это слу­чи­лось 24 нояб­ря, в пять часов вече­ра, после закры­тия музея – один из смот­ри­те­лей заме­тил, что мумия на мгно­ве­ние при­от­кры­ла гла­за. Осо­бо­го чуда в том не усмат­ри­ва­лось: про­сто в обо­их гла­зах стал виден узкий полу­ме­сяц рого­вой обо­лоч­ки; тем не менее сам факт пред­став­лял высо­чай­ший инте­рес. Спеш­но вызван­ный в зал док­тор Мур воз­на­ме­рил­ся было изу­чить открыв­ши­е­ся участ­ки глаз­ных яблок с помо­щью лупы, но даже сла­бое его при­кос­но­ве­ние к мумии при­ве­ло к тому, что кожи­стые веки вдруг упа­ли и плот­но закры­лись. Все попыт­ки вновь при­от­крыть их потер­пе­ли неуда­чу, и так­си­дер­мист не решил­ся на боль­шее. Когда он изве­стил меня о про­ис­шед­шем по теле­фо­ну, я, не скрою, испы­тал чув­ство все нарас­та­ю­ще­го ужа­са, труд­но согла­су­е­мое с обыч­ной физи­че­ской при­ро­дой явле­ния. На какой-то миг мне, как и боль­шин­ству посе­ти­те­лей, пока­за­лось, что над музе­ем навис­ла некая злая, без­ли­кая сила, гро­зя­щая из неиз­ме­ри­мых глу­бин вре­ме­ни и про­стран­ства все­об­щей гибе­лью.

Через два дня некий, угрю­мо­го вида, фил­ли­пи­нец попы­тал­ся спря­тать­ся в музее после его закры­тия. Аре­сто­ван­ный и достав­лен­ный в поли­цей­ский уча­сток, он отка­зал­ся даже назвать свое имя и был задер­жан до выяс­не­ния лич­но­сти. Меж тем стро­гое наблю­де­ние за муми­ей, оче­вид­но, обес­ку­ра­жи­ло тех стран­но­го вида чуже­зем­цев, и они ста­ли реже бывать в музее. И совсем замет­но упа­ло чис­ло экзо­ти­че­ских посе­ти­те­лей после вве­де­ния ново­го стро­го поряд­ка – «про­хо­ди­те, не задер­жи­вай­тесь!»

И вот в сре­ду, 1 декаб­ря, после полу­но­чи, раз­ра­зи­лась тра­ги­че­ская куль­ми­на­ция всей исто­рии. Око­ло часу ночи из музея донес­лись душе­раз­ди­ра­ю­щие вопли – сви­де­тель­ства смер­тель­но­го испу­га и аго­нии, а мно­же­ство теле­фон­ных звон­ков от пере­тру­сив­ших жите­лей сосед­них зда­ний заста­ви­ли быст­ро и почти одно­вре­мен­но появить­ся на месте дей­ствия наряд поли­ции и офи­ци­аль­ных лиц музея, вклю­чая и меня. Часть поли­цей­ских оце­пи­ла зда­ние, дру­гие же, вме­сте с нами, осто­рож­но вошли внутрь. В глав­ном кори­до­ре мы обна­ру­жи­ли заду­шен­но­го ноч­но­го сто­ро­жа – обры­вок верев­ки из ост­индской коноп­ли еще опу­ты­вал его шею, – и поня­ли, что вопре­ки всем предо­сто­рож­но­стям сюда про­ник­ли злоб­ные и жесто­кие незва­ные гости. Сей­час, одна­ко, в музее цари­ла гро­бо­вая тиши­на, но мы не реши­лись сра­зу под­нять­ся по лест­ни­це, веду­щей в роко­вое кры­ло зда­ния, где долж­на была, без сомне­ния, крыть­ся глав­ная при­чи­на пере­по­ло­ха. Лишь когда зда­ние оза­ри­лось све­том элек­три­че­ских ламп, вклю­чен­ных с цен­траль­но­го пуль­та в кори­до­ре, мы, нако­нец, без охо­ты, еле таща ноги, под­ня­лись по вин­то­вой лест­ни­це и про­шли под высо­кой аркой в зал мумий.

V

Начи­ная с это­го момен­та, любые газет­ные сооб­ще­ния об ужас­ном про­ис­ше­ствии в музее про­хо­ди­ли стро­гую цен­зу­ру – все сви­де­те­ли его согла­си­лись, что если широ­кая пуб­ли­ка будет осве­дом­ле­на об ожи­да­ю­щих нашу пла­не­ту пере­ме­нах, ниче­го доб­ро­го не полу­чит­ся. Итак, я оста­но­вил­ся на том, как вклю­чи­ли во всем зда­нии элек­три­че­ский свет и вошли в зал мумий. Под бал­ка­ми сво­да, тяже­ло навис­ши­ми над свер­ка­ю­щи­ми стек­лян­ны­ми вит­ри­на­ми с их жут­ким содер­жи­мым, мы заста­ли в пря­мом смыс­ле раз­ли­тый кру­гом немой ужас, и каж­дая ста­вя­щая в тупик деталь открыв­шей­ся нам кар­ти­ны сви­де­тель­ство­ва­ла о том, что здесь слу­чи­лось нечто недо­ступ­ное наше­му пони­ма­нию. Незва­ные гости – их было двое, – кото­рые, как мы сооб­ра­зи­ли поз­же, спря­та­лись в музее до его закры­тия, нахо­ди­лись здесь, но им не суж­де­но было поне­сти нака­за­ние за убий­ство ноч­но­го сто­ро­жа. Казнь уже постиг­ла их.

Один из них был бир­ма­нец, вто­рой – житель одно­го из ост­ро­вов Фиджи, оба пре­сле­до­ва­лись поли­ци­ей за уча­стие в бес­че­ло­веч­ной и отвра­ти­тель­ной куль­то­вой дея­тель­но­сти. Они были мерт­вы, и чем вни­ма­тель­ней мы вгля­ды­ва­лись в их тру­пы, тем более пора­жа­лись тому, какой же неска­зан­но чудо­вищ­ной смер­тью при­шлось им уме­реть. На лицах обо­их засты­ло безум­ное, нече­ло­ве­че­ское выра­же­ние ужа­са – ниче­го подоб­но­го не мог при­пом­нить даже самый ста­рый и быва­лый из наших поли­цей­ских; но в поло­же­нии их тел обна­ру­жи­лись весь­ма суще­ствен­ные раз­ли­чия.

Бир­ма­нец лежал вбли­зи вит­ри­ны с муми­ей – из верх­не­го стек­ла ее был акку­рат­но выре­зан квад­рат­ный кусок. Пра­вая его рука сжи­ма­ла сви­ток из голу­бо­ва­той плен­ки, испещ­рен­ной серы­ми иеро­гли­фа­ми – почти точ­ное подо­бие того свит­ка, что хра­нил­ся, вло­жен­ный в цилиндр, в музей­ной биб­лио­те­ке; поз­же более тща­тель­ное изу­че­ние все же обна­ру­жи­ло отли­чия меж­ду ними. На его теле не ока­за­лось ни еди­но­го сле­да наси­лия, и толь­ко по исступ­лен­но­му, иска­жен­но­му аго­ни­ей выра­же­нию лица мы смог­ли заклю­чить, что пре­ступ­ник умер на месте от край­не­го испу­га.

Но самый глу­бо­кий шок мы испы­та­ли, обра­тив взгляд на лежав­ше­го рядом с ним жите­ля фиджий­ских ост­ро­вов. Пер­вым посмот­рел на него поли­цей­ский, и крик ужа­са, вырвав­ший­ся у него, заста­вил всех жив­ших по сосед­ству с музе­ем вновь задро­жать в эту ночь сплош­но­го кош­ма­ра. Уже по смер­тель­ной блед­но­сти и иска­жен­ным чер­там его тем­но­ко­же­го лица, по око­сте­нев­шим рукам – одна из кото­рых все еще дер­жа­ла элек­три­че­ский фона­рик – мы долж­ны были понять, что с ним слу­чи­лось нечто чудо­вищ­но-непо­сти­жи­мое; и все же ни один из нас не был еще готов к тому, что откры­ло нере­ши­тель­ное при­кос­но­ве­ние к его телу поли­цей­ско­го офи­це­ра. Даже теперь я спо­со­бен помыс­лить об этом, лишь зано­во испы­тав при­ступ отвра­ще­ния и стра­ха. Ска­зать коро­че, несчаст­ный пра­во­на­ру­ши­тель, менее часа назад еще живой и силь­ный мела­не­зи­ец, отва­жив­ший­ся взгля­нуть в лицо неве­до­мым силам зла, обра­тил­ся теперь в жест­ко застыв­шую, пепель­но-серую мумию из кам­ня и кожи, по всем при­зна­кам подоб­ную скрю­чив­ше­му­ся, пере­жив­ше­му бес­чис­лен­ные века и лежа­ще­му теперь в пору­шен­ной стек­лян­ной вит­рине мерт­во­му созда­нию.

Но не это было самое худ­шее. Вен­цом всех наших ужа­сов и тем, что поис­ти­не захва­ти­ло наше потря­сен­ное вни­ма­ние преж­де, чем мы обра­ти­лись к тру­пам, рас­про­стер­тым на полу, было состо­я­ние самой мумии. Более нель­зя уже было назвать изме­не­ния в нем неопре­де­лен­ны­ми и тон­ки­ми, ибо рази­тель­но пере­ме­ни­лась вся поза чудо­вищ­но­го это­го тела. Оно все осе­ло и опа­ло, стран­но утра­тив былую свою жест­кость, око­сте­нев­шие перед­ние конеч­но­сти с ког­тя­ми опу­сти­лись, так что теперь они даже частич­но не при­кры­ва­ли кожи­сто-камен­ное лицо, искрив­лен­ное безум­ным стра­хом; и – о Гос­по­ди, помо­ги нам! – жут­кие выпук­лые гла­за мумии были широ­ко откры­ты и, каза­лось нам, непо­движ­но устрем­ле­ны пря­мо на этих двух ноч­ных пре­ступ­ни­ков, умер­ших от ужа­са или чего-то еще худ­ше­го .

Этот недвиж­но-леде­ня­щий, как у мерт­вой рыбы, взгляд как бы гип­но­ти­зи­ро­вал и пре­сле­до­вал нас во вся­кий миг, пока мы обсле­до­ва­ли лежав­шие на полу тру­пы. Его воз­дей­ствие на наши нер­вы было до дья­воль­щи­ны стран­ным – мы буд­то посто­ян­но испы­ты­ва­ли непо­нят­ную засты­лость, про­кра­ды­ва­ю­щу­ю­ся по все­му телу и затруд­ня­ю­щую про­стей­шие дви­же­ния – засты­лость, кото­рая уди­ви­тель­ным обра­зом исчез­ла, когда мы сгру­ди­лись вокруг при­не­сен­но­го бир­ман­цем свит­ка с иеро­гли­фа­ми, пыта­ясь получ­ше раз­гля­деть его. Вся­кую мину­ту я чув­ство­вал, что мой взгляд непре­одо­ли­мо при­тя­ги­ва­ет­ся к ужас­ным гла­зам мумии, лежа­щей в стек­лян­ной вит­рине, и когда, осмот­рев тру­пы, я сно­ва вер­нул­ся к ней, мне поме­ре­щи­лось что-то сверхъ­есте­ствен­ное в стек­ля­ни­стой обо­лоч­ке глаз­но­го ябло­ка над тем­ны­ми, зага­доч­но сохра­нив­ши­ми­ся зрач­ка­ми. Чем при­сталь­ней я вгля­ды­вал­ся в них, тем неот­вра­ти­мей они при­тя­ги­ва­ли меня к себе, и нако­нец, не выдер­жав, я спу­стил­ся вниз, в кон­то­ру – пре­одо­ле­вая необъ­яс­ни­мую засты­лость в теле – и при­нес мощ­ную, мно­го­крат­но уве­ли­чи­ва­ю­щую лупу.

Преж­де я все­гда, пожа­луй, весь­ма скеп­ти­че­ски отно­сил­ся к утвер­жде­ни­ям, что буд­то бы в момент смер­ти чело­ве­ка или в кома­тоз­ном состо­я­нии на сет­чат­ке гла­за запе­чат­ле­ва­ют­ся сце­ны и пред­ме­ты, виден­ные им послед­ни­ми; но доволь­но было мне загля­нуть в лупу, что­бы сра­зу же понять, что там, в выпу­чен­ных остек­ле­нев­ших гла­зах это­го чудо­вищ­но­го порож­де­ния веков, чита­ет­ся вовсе не отра­же­ние зала мумий, в кото­ром мы нахо­ди­лись, но некое осо­бое изоб­ра­же­ние. Ошиб­ки быть не мог­ло – на сет­чат­ке дав­но отжив­ше­го гла­за смут­но про­гля­ды­вал­ся слож­ный образ, и нель­зя было сомне­вать­ся, что в нем пред­став­ле­но было то послед­нее, на что смот­ре­ли эти гла­за при жиз­ни неис­чис­ли­мые тыся­че­ле­тия назад. Мне пока­за­лось, что изоб­ра­же­ние посте­пен­но уга­са­ет, и я лихо­ра­доч­но при­нял­ся вер­теть в руках опти­че­ский мой аппа­рат, желая сме­нить лин­зу. В кон­це кон­цов, дол­жен же этот образ быть доста­точ­но ясным и рез­ко очер­чен­ным – ведь при всей сво­ей мик­ро­ско­пич­но­сти он ока­зал­ся спо­соб­ным воз­дей­ство­вать на людей, попы­тав­ших­ся исполь­зо­вать злое закля­тие или совер­шить еще какое- то зло­на­ме­рен­ное дей­ствие, настоль­ко силь­но, что­бы испу­гать их бук­валь­но до смер­ти. Уста­но­вив самую мощ­ную лин­зу, я и в самом деле смог раз­гля­деть мно­гие преж­де нераз­ли­чи­мые дета­ли, в то вре­мя как все осталь­ные тес­но окру­жи­ли меня, уто­пая в пото­ке слов и вос­кли­ца­ний, кото­ры­ми я пытал­ся обри­со­вать уви­ден­ное мной.

Но ведь и было же чему пора­зить­ся! В наше вре­мя, в 1932 году, в совре­мен­ном горо­де Бостоне, чело­век смот­рел на нечто таин­ствен­ное, при­над­ле­жа­щее неиз­вест­но­му и бес­ко­неч­но чуж­до­му миру – миру, исчез­нув­ше­му с лица зем­ли и изгла­див­ше­му­ся из нор­маль­ной чело­ве­че­ской памя­ти мно­гие тыся­че­ле­тия тому назад. Моим гла­зам пред­ста­ло обшир­ное поме­ще­ние – огром­ный зал в цик­ло­пи­че­ском камен­ном стро­е­нии, и я, каза­лось, смот­рел на него, стоя в одном из его углов. Сте­ны зала были испещ­ре­ны рез­ны­ми изоб­ра­же­ни­я­ми столь ужас­но­го харак­те­ра, что даже в этом несо­вер­шен­ном отра­же­нии бес­пре­дель­ная их кощун­ствен­ность и демо­низм вызва­ли у меня дур­но­ту. Невоз­мож­но допу­стить, что­бы испол­нив­шие эту рабо­ту рез­чи­ки были про­сто людь­ми или виде­ли когда-либо в гла­за хоть одно чело­ве­че­ское суще­ство создан­ные ими обра­зы дыша­ли неисто­вой, без­мер­ной зло­бой. В сере­дине зала вид­не­лось подо­бие колос­саль­но­го люка, рас­пах­ну­то­го настежь как бы для того, что­бы поз­во­лить кому-то вый­ти нару­жу. Тот, кто дол­жен был вый­ти – или уже вышел, – види­мо, уже пред­стал испу­ган­но­му взо­ру ноч­ных пра­во­на­ру­ши­те­лей, когда вне­зап­но откры­лись гла­за мумии; но под мои­ми лин­за­ми пока что рас­плы­ва­лось едкое тем­ное пят­но.

Я изу­чал пра­вый глаз, при­ме­нив самое силь­ное уве­ли­че­ние, когда слу­чи­лось то, что потряс­ло меня окон­ча­тель­но. Мгно­ве­ние спу­стя мне уже хоте­лось на том и закон­чить обсле­до­ва­ние. Но страсть откры­тия, откро­ве­ния взя­ла верх, и я обра­тил свои мощ­ные лин­зы на левый глаз мумии, наде­ясь обна­ру­жить на его сет­чат­ке более отчет­ли­вое изоб­ра­же­ние. Руки мои, тря­су­щи­е­ся от воз­буж­де­ния и неесте­ствен­но, слов­но поко­ря­ясь чьей-то злой воле, непо­слуш­ные мне, мед­лен­но дви­га­лись, наво­дя опти­ку на фокус, но момен­том поз­же я уже понял, что и в самом деле здесь изоб­ра­же­ние менее туск­ло, чем в дру­гом гла­зу. В каком-то мучи­тель­ном про­блес­ке я раз­ли­чил нечто нестер­пи­мое для взгля­да – оно взды­ма­лось в гигант­ском люке цик­ло­пи­че­ской, неза­па­мят­но древ­ней гроб­ни­цы исчез­нув­ше­го мира – и я, издав нечле­но­раз­дель­ный вопль, кото­ро­го даже не усты­дил­ся, едва не лишил­ся чувств.

Когда я опра­вил­ся от потря­се­ния и сно­ва при­пал к опти­ке, в дру­гом гла­зу мон­стру­оз­ной мумии нель­зя было раз­ли­чить ниче­го. Впро­чем, я уже и не нахо­дил в себе сил сно­ва уви­деть чудо­вищ­ное суще­ство, и опти­кой занял­ся сер­жант Киф. Я же бла­го­да­рил все силы кос­мо­са за то, что мне не при­шлось загля­нуть в гла­за мумии хоть мину­той рань­ше. И я дол­жен был собрать всю свою реши­мость, а так­же под­верг­нуть­ся настой­чи­вой ата­ке при­сут­ству­ю­щих, что­бы при­сту­пить к рас­ска­зу о том, что дове­лось мне уви­деть в этот ужас­ный момент откро­ве­ния. Поис­ти­не я рта не мог рас­крыть, пока мы все не сошли вниз, в кон­то­ру – подаль­ше от обра­за адско­го созда­ния, кото­рое про­сто не име­ло пра­ва на суще­ство­ва­ние. Ибо я уже начал ощу­щать в сво­ем моз­гу сре­до­то­чие самых диких и фан­та­сти­че­ских пред­став­ле­ний о мумии и ее остек­ле­нев­ших, выпу­чен­ных гла­зах – ведь в них отра­жал­ся некий род демо­ни­че­ско­го созна­ния, навсе­гда вобрав­ше­го в себя то, что ему при­шлось вдруг уви­деть, и тщет­но пыта­ю­ще­го­ся про­не­сти страш­ное посла­ние через без­дны вре­мен. Это явно гро­зи­ло мне безу­ми­ем – но, в кон­це кон­цов, поду­мал я, мне лег­че будет избе­жать это­го, если рас­ска­зать дру­гим о том, что я уви­дел, пусть и впо­ло­ви­ну.

Соб­ствен­но, рас­сказ мой и не был долог. В гла­зах мумии я уви­дел отра­же­ние выва­ли­ва­ю­ще­го­ся из широ­ко­го зева люка, зани­мав­ше­го сере­ди­ну цик­ло­пи­че­ской гроб­ни­цы, столь ужас­но­го беге­мо­то­по­доб­но­го чудо­ви­ща, что сра­зу отпа­ли сомне­ния в его спо­соб­но­сти уби­вать все живое уже одним сво­им видом. Даже сей­час мне недо­ста­ет слов, что­бы опи­сать его. Я мог бы назвать его гигант­ской тва­рью – со щупаль­ца­ми – с хобо­том – с гла­за­ми спру­та – полуа­морф­ным – пере­те­ка­ю­щим напо­ло­ви­ну чешуй­ча­тым, напо­ло­ви­ну покры­тым кожа­ны­ми склад­ка­ми брр! Но ничто из ска­зан­но­го не мог­ло бы даже в малой мере очер­тить весь вну­ша­е­мый им омер­зи­тель­ный, кощун­ствен­ный, нево­об­ра­зи­мый для чело­ве­ка, вне­га­лак­ти­че­ский ужас и всю неопи­су­е­мую злоб­ность это­го угро­жа­ю­ще­го все­об­щей гибе­лью порож­де­ния мрач­но­го хао­са и без­гра­нич­ной ночи. Когда я пишу эти стро­ки, воз­ни­ка­ю­щий в моем моз­гу образ вновь отбра­сы­ва­ет меня, обес­си­лен­но­го и рас­слаб­лен­но­го, назад, в те жут­кие мину­ты, и вызы­ва­ет во мне при­ступ тош­но­ты. Рас­ска­зы­вая обо всем уви­ден­ном собрав­шим­ся в кон­то­ре людям, я напря­гал все силы, что­бы вновь не лишить­ся созна­ния, вер­нув­ше­го­ся ко мне после мгно­вен­но­го обмо­ро­ка.

Не менее были потря­се­ны и мои слу­ша­те­ли. В тече­ние целой чет­вер­ти часа никто из них не посмел под­нять голос выше роб­ко­го шепо­та; слы­ша­лись испу­ган­ные, уклон­чи­вые ссыл­ки на ужас­ные леген­ды из «Чер­ной кни­ги», на недав­ние газет­ные сооб­ще­ния о куль­то­вых вол­не­ни­ях, на зло­ве­щие пред­ше­ству­ю­щие инци­ден­ты в музее. Этот Гха­та­н­от­хоа… Даже самое малое, в меру искус­ное изоб­ра­же­ние его гро­зи­ло ока­ме­не­ни­ем – жрец-ере­тик Т’й­ог – под­лож­ный сви­ток – жрец так и не вер­нул­ся назад – истин­ный сви­ток, спо­соб­ный пол­но­стью или частич­но снять жесто­кие, злоб­ные чары – дошел ли он до наших дней? – жут­кие, кро­ва­вые куль­ты – под­слу­шан­ные в музее фра­зы – «Никто как он»

– «Он тогда взгля­нул в его гла­за» – «Он зна­ет все, хотя и не может ни видеть, ни чув­ство­вать» – «Он про­нес память через века» – «истин­ный сви­ток осво­бо­дит его» – «толь­ко он может ска­зать, где най­ти Это»… И лишь цели­тель­ный сумрак рас­све­та вер­нул нас к нор­маль­но­му пси­хи­че­ско­му состо­я­нию, к здра­во­мыс­лию, кото­рое, к сча­стью, и нало­жи­ло запрет на тему, порож­ден­ную тем, что при­шлось мне уви­деть

– как на нечто такое, о чем не сле­ду­ет боль­ше гово­рить и думать.

Прес­се мы предо­ста­ви­ли весь­ма крат­кую инфор­ма­цию и в даль­ней­шем соблю­да­ли достиг­ну­тый с газе­та­ми уго­вор о том, что ныне сле­ду­ет пред­при­ни­мать, пона­до­би­лись так­же и дру­гие пре­ду­пре­ди­тель­ные меры. Мы не захо­те­ли воз­ник­но­ве­ния новой шуми­хи и тогда, напри­мер, когда вскры­тие тру­па фиджий­ца пока­за­ло, что внут­рен­ние его орга­ны, будучи гер­ме­ти­че­ски запе­ча­тан­ны­ми со всех сто­рон ока­ме­нев­шей пло­тью, сами по себе оста­лись неиз­ме­нив­ши­ми­ся и пред­ста­ви­ли ано­ма­лию, кото­рую вра­чи дол­го и с удив­ле­ни­ем обсуж­да­ли. Мы слиш­ком хоро­шо пони­ма­ли, куда заве­ли бы все эти подроб­но­сти жел­тую прес­су, пом­ня­щую о леген­дар­ных жерт­вах Гха­та­н­от­хоа с их нетро­ну­тым моз­гом и сохра­нив­шим­ся созна­ни­ем.

Как пока­за­ли даль­ней­шие собы­тия, жел­тым жур­на­ли­стам все же уда­лось сооб­щить пуб­ли­ке, что один из двух про­ник­ших в музей пра­во­на­ру­ши­те­лей – тот, что дер­жал в руках сви­ток и по всей оче­вид­но­сти про­су­нул его к мумии через про­лом в стек­лян­ной вит­рине – не под­верг­ся ока­ме­не­нию, в то вре­мя как дру­гой – не имев­ший свит­ка – обра­тил­ся в камень. Когда же они потре­бо­ва­ли про­ве­сти экс­пе­ри­мент – при­ло­жить сви­ток к каме­ни­сто- кожи­сто­му телу фиджий­ца и к самой мумии мы с него­до­ва­ни­ем отка­за­лись потвор­ство­вать вред­ным суе­ве­ри­ям. Мумию, есте­ствен­но, ско­ро убра­ли с глаз пуб­ли­ки и пере­ве­ли в музей­ную лабо­ра­то­рию, что­бы в свое вре­мя про­ве­сти, в при­сут­ствии меди­цин­ских авто­ри­те­тов, над­ле­жа­щее науч­ное обсле­до­ва­ние. Памя­туя о былых инци­ден­тах, мы содер­жа­ли ее под стро­гой охра­ной, но даже и при том 5 декаб­ря в 2 часа 25 минут ночи была совер­ше­на новая попыт­ка про­ник­нуть в музей. Бла­го­да­ря немед­лен­но сра­бо­тав­шей систе­ме сиг­на­ли­за­ции пре­ступ­ный замы­сел был пре­се­чен, хотя, к сожа­ле­нию, пре­ступ­ни­ку – или пре­ступ­ни­кам – уда­лось скрыть­ся.

Я чрез­вы­чай­но рад, что ни один намек на все слу­чив­ше­е­ся после не стал досто­я­ни­ем широ­кой пуб­ли­ки, и вооб­ще с бла­го­го­вей­ным ужа­сом желаю, что­бы в даль­ней­шем она оста­ва­лась в пол­ном неве­де­нии. К сожа­ле­нию, неко­то­рая утеч­ка инфор­ма­ции вполне воз­мож­на, и я не знаю так­же, как посту­пят с этой руко­пи­сью мои душе­при­каз­чи­ки, если что-нибудь слу­чит­ся со мной; но, по край­ней мере, к тому вре­ме­ни, когда рас­кро­ют­ся все фак­ты, эта исто­рия уже не будет в памя­ти мно­же­ства людей столь болез­нен­но све­жей. Кро­ме того, никто не пове­рит в ее дей­стви­тель­ность, если обо всем откры­то рас­ска­жут. Тако­ва стран­ная реак­ция боль­шин­ства чита­ю­щей пуб­ли­ки. Она гото­ва про­гло­тить что угод­но, если это исхо­дит от жел­той прес­сы, но осме­и­ва­ет и отвер­га­ет как явную ложь самые заме­ча­тель­ные и пара­док­саль­ные откро­ве­ния. Впро­чем, воз­мож­но, что для под­дер­жа­ния нор­маль­ной пси­хи­ки у широ­ко­го кру­га людей так оно и луч­ше.

Я ска­зал, что мы назна­чи­ли науч­ное обсле­до­ва­ние ужас­ной мумии. Оно состо­я­лось 8 декаб­ря, ров­но через неде­лю после тра­ги­че­ской куль­ми­на­ции, и было про­ве­де­но под руко­вод­ством выда­ю­ще­го­ся уче­но­го, док­то­ра Уилья­ма Мино, кото­ро­му помо­гал наш так­си­дер­мист док­тор Уэнт­ворт Мур. За неде­лю до это­го док­тор Мино засви­де­тель­ство­вал вскры­тие тру­па стран­ным обра­зом ока­ме­нев­ше­го фиджий­ца. На про­це­ду­ре при­сут­ство­ва­ли так­же гос­по­да Лоуренс Кабо и Дад­ли Сол­тон­столл дове­рен­ные лица музея; пер­со­нал музея пред­ста­ви­ли док­то­ра Мэй­сон,

Уэллс, Карвер и я; были при­гла­ше­ны и двое жур­на­ли­стов. За послед­нюю неде­лю во внеш­но­сти мумии види­мых изме­не­ний не про­изо­шло, хотя, впро­чем, неко­то­рая поте­ря упру­го­сти в волок­нах ее тка­ни при­ве­ла к крат­ко­вре­мен­ным сла­бым пере­ме­нам в пози­ции остек­ле­нев­ших откры­тых глаз. Никто из пер­со­на­ла музея более не осме­ли­вал­ся взгля­нуть на ужас­ный этот экс­по­нат – любые уве­ще­ва­ния отно­сить­ся к нему здра­во и спо­кой­но отвер­га­лись с него­до­ва­ни­ем, – да и сам я лишь зна­чи­тель­ным уси­ли­ем воли при­ну­дил себя к уча­стию в обсле­до­ва­нии.

Док­тор Мино явил­ся вско­ре после часу дня и через несколь­ко минут уже при­сту­пил к осмот­ру мумии. Пер­вые же при­кос­но­ве­ния к ней при­ве­ли к зна­чи­тель­но­му раз­ру­ше­нию тка­ней, а пото­му – учи­ты­вая так­же посте­пен­ную поте­рю упру­го­сти воло­кон мышц после 1 октяб­ря, о чем мы и заяви­ли вра­чу – док­тор решил­ся на пол­ное вскры­тие мумии преж­де, чем веще­ство ее пре­тер­пит даль­ней­шее раз­ло­же­ние. Так как в нашем лабо­ра­тор­ном обо­ру­до­ва­нии нашел­ся весь необ­хо­ди­мый инстру­мен­та­рий, он сра­зу при­сту­пил к делу и ско­ро про­воз­гла­сил во все­услы­ша­ние о весь­ма стран­ной, волок­ни­стой при­ро­де серо­го муми­фи­ци­ро­ван­но­го веще­ства.

Но удив­лен­ные его вос­кли­ца­ния сде­ла­лись еще гром­че, когда он про­из­вел пер­вый глу­бо­кий над­рез, так как из-под лан­це­та нача­ла мед­лен­но сочить­ся густая алая струй­ка, при­ро­да кото­рой – невзи­рая на бес­ко­неч­ные века, про­тек­шие со вре­ме­ни жиз­ни это­го чудо­вищ­но­го суще­ства – не вызы­ва­ла ни малей­ше­го сомне­ния. Еще несколь­ко искус­ных дви­же­ний лан­це­та пока­за­ли, что внут­рен­ние орга­ны мумии в уди­ви­тель­ной сте­пе­ни сохра­ни­лись – поис­ти­не все они ока­за­лись неза­тро­ну­ты­ми гни­е­ни­ем, за исклю­че­ни­ем участ­ков, под­верг­ших­ся дефор­ма­ции или тле­ну из-за повре­жде­ния ока­ме­нев­шей поверх­но­сти тела. Сход­ство состо­я­ния внут­рен­но­стей мумии и уби­то­го испу­гом фиджий­ца было столь рази­тель­ным, что выда­ю­щий­ся врач не мог прий­ти в себя от изум­ле­ния. Совер­шен­ная сохран­ность выпя­тив­ших­ся в ужа­се глаз­ных яблок была про­сто сверхъ­есте­ствен­ной, но опре­де­лить в точ­но­сти сте­пень их ока­ме­не­ния ока­за­лось делом крайне затруд­ни­тель­ным.

В поло­вине чет­вер­то­го был вскрыт череп – и деся­тью мину­та­ми поз­же вся оше­лом­лен­ная наша груп­па дала клят­ву веч­но хра­нить тай­ну, кото­рую смо­жет когда-либо нару­шить толь­ко раз­гла­ше­ние таких сек­рет­ных доку­мен­тов как насто­я­щая руко­пись. Даже оба жур­на­ли­ста были рады при­со­еди­нить­ся к клят­ве. Ибо вскры­тие чере­па мумии обна­ру­жи­ло живой, еще пуль­си­ру­ю­щий мозг.