Говард Филлипс Лавкрафт

ШЕПОТ ВО МРАКЕ

(The Whisperer in Darkness)
Напи­са­но в 1930 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод А. Вол­ко­ва

////

I  

Пер­вым делом про­шу учесть: на про­тя­же­нии всей этой исто­рии ниче­го дей­стви­тель­но ужас­но­го я сво­и­ми гла­за­ми не видел. Одна­ко, толь­ко отмах­нув­шись от бес­спор­ных фак­тов, мож­но объ­яс­нить все про­ис­шед­шее неким нерв­ным потря­се­ни­ем, кото­рое яко­бы заста­ви­ло меня сло­мя голо­ву бежать из оди­но­кой усадь­бы Эйк­ли и всю ночь мчать­ся на чужом авто­мо­би­ле по лес­ной глу­хо­ма­ни в горах Вер­мон­та. Я был изна­чаль­но инфор­ми­ро­ван о собы­ти­ях в усадь­бе и знал мне­ние Ген­ри Эйк­ли на сей счет; уви­ден­ное и услы­шан­ное там про­из­ве­ло на меня силь­ней­шее и неза­бы­ва­е­мое впе­чат­ле­ние, — и тем не менее даже сей­час я не могу ска­зать с пол­ной уве­рен­но­стью, в какой мере я прав в сво­их чудо­вищ­ных выво­дах. В кон­це кон­цов, исчез­но­ве­ние Эйк­ли еще ниче­го не зна­чит. На сте­нах дома — как внут­ри, так и сна­ру­жи — оста­лись сле­ды от пуль, но ника­ких иных при­зна­ков чего-либо необыч­но­го обна­ру­же­но не было. Все выгля­де­ло так, буд­то хозя­ин про­сто вышел про­гу­лять­ся в горы и поче­му-то не вер­нул­ся. Невоз­мож­но было дока­зать, что в усадь­бе побы­ва­ли посто­рон­ние, а в каби­не­те когда-либо хра­ни­лись эти страш­ные цилин­дры и про­чие устрой­ства. Ни о чем не гово­рит и тот факт, что Эйк­ли пани­че­ски боял­ся покры­тых густым лесом гор с веч­но жур­ча­щи­ми под кро­на­ми дере­вьев ручья­ми — тех самых мест, где он родил­ся и вырос. Подоб­ным стра­хам под­вер­же­ны тыся­чи людей. Что же до мрач­ных про­ро­честв и экс­тра­ва­гант­ных поступ­ков Эйк­ли, то их мож­но лег­ко объ­яс­нить стран­но­стя­ми его харак­те­ра. 

Все нача­лось — по край­ней мере, для меня — с того памят­но­го, неви­дан­но­го по силе навод­не­ния, что слу­чи­лось в шта­те Вер­монт 3 нояб­ря 1927 года. Тогда, как и ныне, я рабо­тал пре­по­да­ва­те­лем лите­ра­ту­ры в Мис­ка­то­ник­ском уни­вер­си­те­те горо­да Арк­хем, штат Мас­са­чу­сетс, и силь­но увле­кал­ся — прав­да, на люби­тель­ском уровне — изу­че­ни­ем фольк­ло­ра Новой Англии. После навод­не­ния в газе­тах и жур­на­лах мно­го писа­ли о раз­ру­ше­ни­ях, жерт­вах и ходе спа­са­тель­ных работ. Вско­ре сре­ди этих репор­та­жей ста­ли появ­лять­ся сооб­ще­ния о зага­доч­ных пред­ме­тах, заме­чен­ных в водах раз­лив­ших­ся рек; мно­гие мои зна­ко­мые при­ня­лись ожив­лен­но обсуж­дать эти сен­са­ци­он­ные ново­сти и в кон­це кон­цов попро­си­ли меня про­ком­мен­ти­ро­вать их. Я был польщен столь серьез­ным отно­ше­ни­ем к мое­му увле­че­нию фольк­ло­ром и, как мог, поста­рал­ся сгла­дить впе­чат­ле­ние от этих невнят­ных, но неиз­мен­но жут­ко­ва­тых исто­рий, кото­рые, без вся­ко­го сомне­ния, име­ли сво­им источ­ни­ком древ­ние сель­ские суе­ве­рия. Мне пока­за­лась забав­ной та убеж­ден­ность, с кото­рой обра­зо­ван­ные люди наста­и­ва­ли на том, что эти слу­хи мог­ли быть осно­ва­ны на неких, пусть иска­жен­ных, но все же реаль­ных фак­тах.

Про­ана­ли­зи­ро­ван­ные мною рас­ска­зы боль­шей частью осно­вы­ва­лись на инфор­ма­ции из газет, хотя одна исто­рия име­ла уст­ный источ­ник — ее пере­ска­за­ла в пись­ме мое­му при­я­те­лю его мать, про­жи­ва­ю­щая в Хар­ду­и­ке, штат Вер­монт. Во всех слу­ча­ях гово­ри­лось прак­ти­че­ски об одном и том же явле­нии, при­чем гео­гра­фия его сво­ди­лась к трем кон­крет­ным точ­кам: пер­вый слу­чай заре­ги­стри­ро­ван на реке Уинус­ки воз­ле Мон­пе­лье, вто­рой — на Уэст- Ривер в окру­ге Уин­дем, сра­зу же за Нью­фей­ном, а тре­тий — на Пас­самп­си­ке в окру­ге Кале­до­ния, чуть выше Лин­дон­вил­ла. Разу­ме­ет­ся, было нема­ло упо­ми­на­ний и о дру­гих слу­ча­ях, но при бли­жай­шем рас­смот­ре­нии все они сво­ди­лись к трем пере­чис­лен­ным выше. В каж­дом слу­чае мест­ные жите­ли сооб­ща­ли о том, что виде­ли в пото­ках, ворвав­ших­ся на рав­ни­ну с необи­та­е­мых гор, необы­чай­но оттал­ки­ва­ю­щие и ужас­ные с виду пред­ме­ты, при­чем подав­ля­ю­щее боль­шин­ство оче­вид­цев свя­зы­ва­ло эти зага­доч­ные явле­ния с древни­ми, полу­за­бы­ты­ми пре­да­ни­я­ми, кото­рые не пре­ми­ну­ли вспом­нить и рас­про­стра­нить по всей окру­ге ста­ри­ки. 

Все без исклю­че­ния оче­вид­цы утвер­жда­ли, что яко­бы виде­ли остан­ки неких живых существ, совер­шен­но не похо­жих на что-либо извест­ное в при­ро­де. Конеч­но, в те тра­ги­че­ские дни бушу­ю­щие пото­ки нес­ли предо­ста­точ­но тру­пов; одна­ко оче­вид­цы утвер­жда­ли, что виден­ные ими остан­ки сво­и­ми раз­ме­ра­ми и фор­мой даже отда­лен­но не напо­ми­на­ли чело­ве­че­ские тела. С дру­гой сто­ро­ны, сви­де­те­ли счи­та­ли, что эти пред­ме­ты не были похо­жи ни на одно живот­ное, оби­та­ю­щее на тер­ри­то­рии шта­та Вер­монт. То были розо­ва­тые полу­то­ра­мет­ро­вые тела, покры­тые какой-то кор­кой или пан­ци­рем; у каж­до­го из них име­лось несколь­ко пар сустав­ча­тых конеч­но­стей, на спине кра­со­ва­лась пара широ­ких плав­ни­ков, силь­но напо­ми­нав­ших пере­пон­ча­тые кры­лья, а там, где долж­на была нахо­дить­ся голо­ва, нали­че­ство­ва­ло нечто изо­гну­тое и яйце­об­раз­ное, увен­чан­ное мно­же­ством корот­ких уси­ков-антенн. Я нема­ло поди­вил­ся тому, до какой сте­пе­ни сов­па­да­ли опи­са­ния, полу­чен­ные из раз­лич­ных источ­ни­ков: впро­чем, это уди­ви­тель­ное еди­но­об­ра­зие мог­ло отча­сти объ­яс­нять­ся и тем, что в ста­рин­ных пре­да­ни­ях, хоро­шо извест­ных мест­ным жите­лям, мифи­че­ские суще­ства изоб­ра­жа­лись очень ярко и подроб­но, что вполне мог­ло повли­ять на вооб­ра­же­ние оче­вид­цев. Я при­шел к выво­ду, что, ско­рее все­го, про­сто­ва­тые и неве­же­ствен­ные оби­та­те­ли зате­рян­ных в нево­об­ра­зи­мой глу­ши ферм виде­ли в бур­ля­щих пото­ках силь­но повре­жден­ные и раз­дув­ши­е­ся тру­пы людей или домаш­них живот­ных, а затем, бла­го­да­ря раз­лич­ным полу­за­бы­тым леген­дам, при­пи­са­ли этим остан­кам некие фан­та­сти­че­ские свой­ства. 

Ста­рин­ные пре­да­ния, несмот­ря на их туман­ность и рас­плыв­ча­тость, отли­ча­лись край­ним свое­об­ра­зи­ем и, судя по все­му, пре­тер­пе­ли вли­я­ние со сто­ро­ны еще более древ­них индей­ских легенд. И хотя я нико­гда не был в Вер­мон­те, мне это было пре­крас­но извест­но, ибо в свое вре­мя я озна­ко­мил­ся с уни­каль­ной моно­гра­фи­ей Эли Давен­пор­та, в кото­рой были пред­став­ле­ны исто­рии, собран­ные до 1839 года и запи­сан­ные со слов самых ста­рых жите­лей шта­та. Кро­ме того, этот мате­ри­ал во мно­гом сов­па­дал с тем, что я лич­но слы­шал от сель­ских ста­ро­жи­лов в горах Нью-Гэмп­ши­ра. Во всех этих исто­ри­ях содер­жа­лись наме­ки на некое тай­ное пле­мя чудо­вищ, скры­ва­ю­ще­е­ся в недо­ступ­ных гор­ных угол­ках — сре­ди непро­хо­ди­мых лесов и тем­ных лощин, где из неве­до­мых источ­ни­ков берут свое нача­ло реки. Эти суще­ства мало кому попа­да­лись на гла­за, одна­ко их сле­ды неред­ко обна­ру­жи­ва­ли смель­ча­ки, риск­нув­шие выше обыч­но­го под­нять­ся в горы и иссле­до­вать узкие глу­бо­кие уще­лья, кото­рые обхо­ди­ли сто­ро­ной даже вол­ки. 

Там, на или­стых бере­гах ручьев и посре­ди пыль­ных пусто­шей, встре­ча­лись стран­ные отпе­чат­ки не то ног, не то лап, а порой попа­да­лись некие зага­доч­ные, сло­жен­ные из кам­ней кру­ги с увяд­шей вокруг них тра­вой, при­чем соору­же­ния эти появи­лись там явно не в резуль­та­те капри­за при­ро­ды. Кро­ме того, на скло­нах гор име­лись неве­до­мой глу­би­ны пеще­ры, чьи вхо­ды были акку­рат­но заку­по­ре­ны огром­ны­ми валу­на­ми. К самим пеще­рам и во все сто­ро­ны от них вели все те же стран­ные сле­ды, обра­зуя хоро­шо утоп­тан­ные тро­пин­ки, по кото­рым не осме­лил­ся прой­ти до кон­ца ни один из побы­вав­ших там смель­ча­ков. А в отдель­ных слу­ча­ях люби­те­лям при­клю­че­ний даже уда­ва­лось уви­деть нечто абсо­лют­но непо­сти­жи­мое в укром­ных тем­ных лощи­нах и густых лесах на скло­нах гор намно­го выше хоже­ных троп. 

Все это не выгля­де­ло бы так тре­вож­но, если бы мно­го­чис­лен­ные раз­роз­нен­ные сооб­ще­ния не сов­па­да­ли во мно­гих дета­лях. Меж­ду тем почти во всех исто­ри­ях было несколь­ко общих момен­тов: так, утвер­жда­лось, что суще­ства похо­ди­ли на огром­ных розо­вых или крас­но­ва­тых кра­бов со мно­же­ством пар­ных конеч­но­стей и дву­мя боль­ши­ми пере­пон­ча­ты­ми кры­лья­ми на спине. Ино­гда суще­ства пере­дви­га­лись на всех ногах, а ино­гда — толь­ко на зад­ней паре, сжи­мая в осталь­ных конеч­но­стях какие-то непо­нят­ные круп­ные пред­ме­ты. Одна­жды суще­ства были заме­че­ны в боль­шом коли­че­стве — их отряд дви­гал­ся вдоль рус­ла мел­кой лес­ной речуш­ки, при­чем шли они орга­ни­зо­ван­но, по трое в ряд. Одна­жды ночью наблю­дал­ся полет: зага­доч­ное суще­ство с шумом под­ня­лось с вер­ши­ны голой, сто­я­щей особ­ня­ком горы, его огром­ные кры­лья мельк­ну­ли на фоне пол­ной луны и тут же рас­тво­ри­лись в тем­но­те. В целом эти тва­ри, похо­же, ничуть не инте­ре­со­ва­лись людь­ми; но ино­гда имен­но их назы­ва­ли в каче­стве винов­ни­ков исчез­но­ве­ния неко­то­рых аван­тю­ри­стов и смель­ча­ков — осо­бен­но из чис­ла тех, кто постро­ил дома слиш­ком близ­ко к опре­де­лен­ным лощи­нам или слиш­ком высо­ко на скло­нах опре­де­лен­ных гор. Мно­гие тамош­ние места при­об­ре­ли дур­ную сла­ву, и ста­ро­жи­лы не сове­то­ва­ли их обжи­вать, хотя и сами уже дав­но не пом­ни­ли поче­му. Люди с испу­гом погля­ды­ва­ли на сосед­ние вер­ши­ны и кру­тые уте­сы, даже если не мог­ли в точ­но­сти при­пом­нить, сколь­ко посе­лен­цев про­па­ло и сколь­ко фер­мер­ских домов сго­ре­ло дотла на скло­нах этих мрач­ных, слов­но что-то сте­ре­гу­щих гор. В самых древ­них пре­да­ни­ях гово­ри­лось о том, что эти суще­ства при­чи­ня­ли вред лишь тем, кто совал нос в их дела, одна­ко более позд­ние леген­ды сви­де­тель­ство­ва­ли об их опре­де­лен­ном инте­ре­се к людям и даже о попыт­ках создать свои тай­ные посе­ле­ния и фор­по­сты сре­ди людей. По утрам воз­ле окон фер­мер­ских домов обна­ру­жи­ва­ли сле­ды стран­ных лап, а ино­гда люди про­па­да­ли даже за пре­де­ла­ми счи­тав­ших­ся про­кля­ты­ми рай­о­нов. Кро­ме того, рас­ска­зы­ва­ли, что на про­се­лоч­ных доро­гах в глу­хих местах некие жуж­жа­щие голо­са, под­ра­жав­шие чело­ве­че­ским, зама­ни­ва­ли в лес оди­но­ких путе­ше­ствен­ни­ков и что дети, быва­ло, пуга­лись до смер­ти, уви­дев или услы­шав нечто ужас­ное в под­сту­па­ю­щих вплот­ную к домам чащо­бах. Самые све­жие исто­рии — а они отно­сят­ся к тому вре­ме­ни, когда люди ста­ли селить­ся подаль­ше от нехо­ро­ших мест, — повест­во­ва­ли об отшель­ни­ках и оди­но­ких фер­ме­рах, у кото­рых под воз­дей­стви­ем каких-то неве­до­мых собы­тий про­ис­хо­ди­ли чудо­вищ­ные изме­не­ния пси­хи­ки. Этих людей сто­ро­ни­лись под тем пред­ло­гом, что они яко­бы про­да­ли душу неве­до­мым чуди­щам. В самом нача­ле девят­на­дца­то­го века в одном из севе­ро-восточ­ных окру­гов

Вер­мон­та было даже при­ня­то обви­нять всех чуда­ко­ва­тых и мало­об­щи­тель­ных затвор­ни­ков в том, что они явля­ют­ся союз­ни­ка­ми и пособ­ни­ка­ми этих отвра­ти­тель­ных существ. 

О том, что пред­став­ля­ли собой лес­ные тва­ри, есте­ствен­но, были раз­ные суж­де­ния. В леген­дах они обыч­но упо­ми­на­лись как «эти самые» или «эти древ­ние», хотя в раз­ное вре­мя в раз­ных обла­стях упо­треб­ля­лись и дру­гие выра­же­ния. Боль­шин­ство посе­лен­цев-пури­тан без оби­ня­ков при­чис­ля­ло их к родне дья­во­ла и упо­ми­на­ло их в самых жут­ких пас­са­жах сво­их бого­слов­ских рас­суж­де­ний. Те же, кто уна­сле­до­вал кельт­ские пре­да­ния, — в основ­ном, это были жите­ли шта­та Нью-Гэмп­шир, имев­шие шот­ланд­ско-ирланд­ское про­ис­хож­де­ние, а так­же их род­ствен­ни­ки, осев­шие в Вер­мон­те при губер­на­то­ре Уэнт­вор­те, — смут­но свя­зы­ва­ли этих тва­рей либо со злы­ми эль­фа­ми, либо с «малень­ким народ­цем», насе­ляв­шим окрест­ные боло­та и забро­шен­ные фор­ты, и защи­ща­лись от них при помо­щи неодо­ли­мых закли­на­ний, кото­рые пере­да­ва­лись из поко­ле­ния в поко­ле­ние. Одна­ко самые неве­ро­ят­ные пред­став­ле­ния быто­ва­ли сре­ди индей­цев. У каж­до­го пле­ме­ни име­лись свои леген­ды, но в одном весь­ма важ­ном пунк­те все они опре­де­лен­но схо­ди­лись: суще­ства эти не были искон­ны­ми оби­та­те­ля­ми Зем­ли. 

Самое боль­шое хож­де­ние име­ли мифы пле­ме­ни пен­на­ку­ков; в них гово­ри­лось, что Кры­ла­тые Суще­ства яви­лись на Зем­лю с Боль­шой Мед­ве­ди­цы и выры­ли в окрест­ных горах шах­ты, добы­вая осо­бую раз­но­вид­ность кам­ня, какую не най­ти в дале­ких дру­гих мирах. На Зем­ле они не жили, а толь­ко име­ли вре­мен­ные посе­ле­ния. Собрав же доста­точ­ное коли­че­ство кам­ней, они отправ­ля­лись домой — к род­ным звез­дам, рас­по­ло­жен­ным в север­ной части небо­сво­да. Они при­чи­ня­ли вред лишь тем зем­ля­нам, кото­рые по неосто­рож­но­сти под­би­ра­лись к ним черес­чур близ­ко или же наме­рен­но сле­ди­ли за ними. Живот­ные избе­га­ли их в силу чисто инстинк­тив­но­го стра­ха, ибо сами суще­ства не про­яв­ля­ли к ним ни малей­ше­го инте­ре­са. Они вооб­ще не ели зем­ной пищи и при­во­зи­ли себе про­дук­ты со звезд. Луч­ше было дер­жать­ся подаль­ше от этих существ — ино­гда моло­дые охот­ни­ки, попав к ним в горы, исче­за­ли бес­след­но, — рав­но как и не слы­шать, о чем они пере­шеп­ты­ва­лись по ночам в лесу сво­и­ми пче­ли­ны­ми голо­са­ми, кото­рые пыта­лись сде­лать похо­жим на чело­ве­че­ские. Они вла­де­ли язы­ка­ми самых раз­ных пле­мен — пен­на­ку­ков, гуро­нов, иро­ке­зов, — одна­ко соб­ствен­но­го язы­ка у них то ли не было, то ли он им был не нужен. При раз­го­во­рах меж­ду собой их голо­вы меня­ли цвет в зави­си­мо­сти от того, что тре­бо­ва­лось сооб­щить. 

Разу­ме­ет­ся, все эти леген­ды, неза­ви­си­мо от того, кому — индей­цам или белым посе­лен­цам — они при­над­ле­жа­ли, в тече­ние девят­на­дца­то­го века зна­чи­тель­но потуск­не­ли, и стра­сти по при­шель­цам лишь изред­ка вспы­хи­ва­ли с новой силой. Жите­ли Вер­мон­та посте­пен­но обжи­ва­ли штат; посе­ле­ния и доро­ги зани­ма­ли свои места соглас­но опре­де­лен­но­му пла­ну, и люди все реже вспо­ми­на­ли о том, чего боя­лись их пред­ки, не желая селить­ся в той или иной мест­но­сти. В кон­це кон­цов было забы­то и то, что они вооб­ще чего-то боя­лись. Боль­шин­ство было уве­ре­но, что неко­то­рые отдель­ные участ­ки гор счи­та­ют­ся нехо­ро­ши­ми, несчаст­ли­вы­ми, бес­плод­ны­ми — одним сло­вом, непри­год­ны­ми для жиз­ни, и чем даль­ше дер­жишь­ся от них, тем мень­ше у тебя будет бед и хло­пот. Со вре­ме­нем при­выч­ка и мате­ри­аль­ная выго­да настоль­ко при­вя­за­ли посе­лен­цев к хоро­шим зем­лям, что у них уже не воз­ни­ка­ло ника­кой необ­хо­ди­мо­сти менять их на дру­гие, и горы с дур­ной сла­вой были забро­ше­ны по чисто ути­ли­тар­ным сооб­ра­же­ни­ям. О суще­ствах, оби­тав­ших в этих горах, вспо­ми­на­ли раз­ве что в ред­кие дни боль­ших несча­стий и сти­хий­ных бед­ствий; в дру­гое же вре­мя о них мог­ли пере­шеп­ты­вать­ся раз­ве что какие-нибудь суе­вер­ные кумуш­ки да совсем уж древ­ние ста­ро­жи­лы; но все зна­ли: для серьез­ных опа­се­ний, в сущ­но­сти, не было осно­ва­ний, посколь­ку «древ­ние» при­вык­ли к сосед­ству домов и люд­ских посе­ле­ний, да и сами люди ста­ра­лись лиш­ний раз не захо­дить на запо­вед­ную тер­ри­то­рию. 

Все это было мне дав­но извест­но как из раз­лич­ных антро­по­ло­ги­че­ских тру­дов, так и из пре­да­ний, собран­ных мною в Нью-Гэмп­ши­ре; поэто­му я лег­ко дога­дал­ся, на чем осно­ва­ны фан­та­сти­че­ские исто­рии, в огром­ном коли­че­стве рас­про­стра­нив­ши­е­ся после навод­не­ния. Я неустан­но объ­яс­нял это сво­им не на шут­ку встре­во­жен­ным при­я­те­лям и был нема­ло удив­лен тому, что несколь­ко самых отча­ян­ных спор­щи­ков упор­но жела­ли видеть во всех этих бред­нях некую, пусть даже чрез­мер­но раз­ду­тую исти­ну. Они упи­ра­ли на неоспо­ри­мое еди­но­об­ра­зие древ­них легенд, а рав­но и на то, что горы Вер­мон­та прак­ти­че­ски не иссле­до­ва­ны по сей день и, ста­ло быть, невоз­мож­но со всей оче­вид­но­стью утвер­ждать, кто там на самом деле оби­та­ет. Мне никак не уда­ва­лось дока­зать этим упрям­цам, что все мифы стро­ят­ся по одной и той же схе­ме, общей для всех наро­дов Зем­ли, и что воз­ник­но­ве­ние их опре­де­ля­ет­ся началь­ны­ми фаза­ми раз­ви­тия чело­ве­че­ской фан­та­зии, кото­рые все­гда сопро­вож­да­лись одни­ми и теми же заблуж­де­ни­я­ми. Было бес­смыс­лен­но гово­рить, что леген­ды шта­та Вер­монт по сути мало чем отли­ча­ют­ся от обще­че­ло­ве­че­ских миро­опи­са­тель­ных мифов, поро­див­ших фав­нов, дри­ад и сати­ров антич­но­сти, «кал­ли­кан­ца­ры» совре­мен­ной

Гре­ции и таин­ствен­ные пле­ме­на пещер­ных людей, страш­ных и жесто­ких оби­та­те­лей под­зем­ных царств, о кото­рых пере­шеп­ты­ва­ют­ся жите­ли глу­хих угол­ков Уэль­са и Ирлан­дии. Так же бес­смыс­лен­но было ука­зы­вать на еще более пора­зи­тель­ное сход­ство вер­монт­ских мифов с веро­ва­ни­я­ми непаль­ских гор­цев, до сих пор вздра­ги­ва­ю­щих при одном упо­ми­на­нии о Ми-Го, или чудо­вищ­ном снеж­ном чело­ве­ке, кото­рый, как извест­но, пря­чет­ся сре­ди лед­ни­ков и ска­ли­стых ост­ро­ко­неч­ных вер­шин Гима­ла­ев. Когда же я все-таки пере­чис­лил все эти фак­ты, спор­щи­ки тут же обер­ну­ли их про­тив меня, заявив, что они при­да­ют опре­де­лен­ную досто­вер­ность древним леген­дам о некой таин­ствен­ной зем­ной пра­ци­ви­ли­за­ции, пред­ста­ви­те­лям кото­рой при­шлось скры­вать­ся после того, как на Зем­ле появи­лись и нача­ли раз­мно­жать­ся люди; вполне воз­мож­но, утвер­жда­ли они, что остат­ки этой расы уце­ле­ли и дожи­ли до наших вре­мен. 

Чем боль­ше я сме­ял­ся над подоб­ны­ми тео­ри­я­ми, тем кате­го­рич­нее сто­я­ли на сво­ем их сто­рон­ни­ки; при этом они заяв­ля­ли, что, даже если не при­ни­мать во вни­ма­ние древ­ние пре­да­ния, совре­мен­ные отче­ты пред­став­ля­ли собой на ред­кость ясную и цель­ную кар­ти­ну, будучи настоль­ко трез­вы­ми и про­зрач­ны­ми по части изло­же­ния, что от них нель­зя было про­сто так отмах­нуть­ся. Два-три фана­ти­ка даже дошли до того, что в каче­стве воз­мож­ной раз­гад­ки пред­ло­жи­ли ста­рин­ные индей­ские леген­ды, в кото­рых этим таин­ствен­ным суще­ствам при­пи­сы­ва­лось вне­зем­ное про­ис­хож­де­ние. Пыта­ясь обос­но­вать свои гипо­те­зы, эти сума­сбро­ды цити­ро­ва­ли анти­на­уч­ные сочи­не­ния Чарль­за Фор­та, счи­тав­ше­го, что пред­ста­ви­те­ли иных миров и все­лен­ных не раз посе­ща­ли нашу пла­не­ту. Одна­ко в боль­шин­стве сво­ем мои оппо­нен­ты были все­го-навсе­го роман­ти­ка­ми, кото­рые упор­но пыта­лись сочле­нить с реаль­ной жиз­нью фан­та­сти­че­ское опи­са­ние под­зем­но­го «малень­ко­го народ­ца», став­шее столь попу­ляр­ным в послед­нее вре­мя бла­го­да­ря заме­ча­тель­ным и жут­ко­ва­тым исто­ри­ям Арту­ра Мей­че­на. 

II  

В сло­жив­шей­ся ситу­а­ции было вполне есте­ствен­но, что раз­вер­нув­ши­е­ся вокруг про­бле­мы спо­ры в кон­це кон­цов попа­ли в печать — в основ­ном в виде писем, адре­со­ван­ных редак­ции «Арк­хем эдве­тай­зер». Неко­то­рые мате­ри­а­лы были пере­пе­ча­та­ны газе­та­ми тех рай­о­нов шта­та Вер­монт, отку­да и ста­ли рас­про­стра­нять­ся свя­зан­ные с навод­не­ни­ем исто­рии. «Рат­ленд геральд» посвя­ти­ла доб­рую поло­ви­ну поло­сы отрыв­кам из писем как сто­рон­ни­ков, так и про­тив­ни­ков идеи о суще­ство­ва­нии при­шель­цев, а «Братл­бо­ро рефор­мер» пол­но­стью пере­пе­ча­та­ла один из моих боль­ших исто­ри­ко-мифо­ло­ги­че­ских обзо­ров, снаб­див его глу­бо­ко­мыс­лен­ны­ми ком­мен­та­ри­я­ми в колон­ке «Воль­ное перо», суть кото­рых сво­ди­лась к под­держ­ке и горя­че­му одоб­ре­нию моих пол­ных скеп­си­са выво­дов. К весне 1928 года я стал доволь­но извест­ной лич­но­стью в шта­те Вер­монт, хотя ни разу там не был. Затем появи­лись зага­доч­ные пись­ма Ген­ри Эйк­ли. Они про­из­ве­ли на меня неиз­гла­ди­мое впе­чат­ле­ние, и это из-за них я в пер­вый и послед­ний раз побы­вал в том чару­ю­щем цар­стве леси­стых зеле­ных гор и жур­ча­щих лес­ных ручьев. 

Боль­шая часть све­де­ний о Ген­ри Уэнт­вор­те Эйк­ли, кото­ры­ми я рас­по­ла­гаю сего­дня, была полу­че­на мною путем пере­пис­ки с его сосе­дя­ми и един­ствен­ным сыном, про­жи­ва­ю­щим ныне в Кали­фор­нии, — но все это было уже после того, как я побы­вал в его уеди­нен­ной усадь­бе. Ген­ри Эйк­ли был послед­ним вер­монт­ским пред­ста­ви­те­лем ста­рин­но­го, зна­ме­ни­то­го в сво­ей окру­ге семей­ства юри­стов, адми­ни­стра­то­ров и агро­но­мов. Впро­чем, Ген­ри Эйк­ли отнюдь не был его типич­ным пред­ста­ви­те­лем, посколь­ку, в отли­чие от пред­ков, прак­ти­че­ским заня­ти­ям пред­по­чел чистую нау­ку — в уни­вер­си­те­те шта­та Вер­монт он выде­лял­ся обшир­ны­ми позна­ни­я­ми в мате­ма­ти­ке, аст­ро­но­мии, био­ло­гии, антро­по­ло­гии и фольк­ло­ри­сти­ке. Преж­де я о нем нико­гда не слы­хал, а в пись­мах он о себе почти ниче­го не рас­ска­зы­вал, одна­ко я с пер­вых же строк рас­по­знал в нем обра­зо­ван­но­го, умно­го и сме­ло­го чело­ве­ка, пусть и отли­ча­ю­ще­го­ся склон­но­стью к затвор­ни­че­ству и непрак­тич­но­стью в дело­вых вопро­сах. 

Эйк­ли сооб­щал мне о совер­шен­но неправ­до­по­доб­ных вещах, но тем не менее я с само­го нача­ла вос­при­нял его гораз­до серьез­нее, чем осталь­ных сво­их оппо­нен­тов. Во-пер­вых, он дей­стви­тель­но нахо­дил­ся в непо­сред­ствен­ном кон­так­те с неки­ми види­мы­ми и ося­за­е­мы­ми фено­ме­на­ми, о кото­рых столь при­чуд­ли­во рас­суж­дал; во-вто­рых, все свои выво­ды он упор­но пода­вал все­го лишь как пред­по­ло­же­ния — а так посту­па­ет толь­ко истин­ный уче­ный, — и, нако­нец, в сво­их рас­суж­де­ни­ях он все­гда опи­рал­ся на досто­вер­ные, по его мне­нию, фак­ты. Конеч­но же, пона­ча­лу я решил, что он заблуж­да­ет­ся, одна­ко позд­нее посчи­тал, что заблуж­да­ет­ся он не как невеж­да или глу­пец. В кон­це кон­цов я скло­нил­ся к тому, что­бы раз­де­лить точ­ку зре­ния его дру­зей, кото­рые объ­яс­ня­ли как его идеи, так и страх перед запо­вед­ны­ми зеле­ны­ми гора­ми лег­ким поме­ша­тель­ством. Я пони­мал, что Эйк­ли — чело­век достой­ный и что при­чи­ной его писем навер­ня­ка ста­ли какие-то стран­ные обсто­я­тель­ства, заслу­жи­ва­ю­щие вни­ма­ния, даже если они не име­ли ниче­го обще­го с теми фан­та­сти­че­ски­ми выво­да­ми, кото­рые делал мой кор­ре­спон­дент. Позд­нее я полу­чил от него отдель­ные веще­ствен­ные дока­за­тель­ства, и вся эта исто­рия при­ня­ла иной, неве­ро­ят­ный и отча­сти даже дикий обо­рот. Пожа­луй, луч­ше все­го будет при­ве­сти, насколь­ко это воз­мож­но пол­но­стью, пер­вое и самое длин­ное пись­мо Эйк­ли, в кото­ром он рас­ска­зал о себе и кото­рое ока­за­лось важ­ной вехой в ста­нов­ле­нии мое­го сего­дняш­не­го миро­воз­зре­ния. Пись­мо это у меня не сохра­ни­лось, одна­ко я почти сло­во в сло­во пом­ню его текст и опять-таки уве­рен, что напи­сал его вполне здра­во­мыс­ля­щий чело­век. Вот это пись­мо, напи­сан­ное нераз­бор­чи­вым ста­ро­мод­ным почер­ком, обла­да­тель кое­го, будучи уче­ным затвор­ни­ком, по- види­мо­му, мало сопри­ка­сал­ся с окру­жа­ю­щей дей­стви­тель­но­стью. 

Таун­сенд, округ Уин­дем, Вер­монт,

5 мая 1928 года

Аль­бер­ту Н. Уил­мар­ту, эсквай­ру. 118, Сал­тон­столл-стрит, Арк­хем,

Мас­са­чу­сетс 

Ува­жа­е­мый мистер Уил­март!

Я с огром­ным инте­ре­сом озна­ко­мил­ся с пере­пе­чат­кой Ваше­го пись­ма, поме­щен­ной в «Братл­бо­ро рефор­мер» от 23 апре­ля 1928 года, где Вы ана­ли­зи­ру­е­те недав­ние слу­хи о стран­ных телах, заме­чен­ных осе­нью про­шло­го года в вод­ных пото­ках во вре­мя навод­не­ния, и сопо­став­ля­е­те их со схо­жи­ми древни­ми леген­да­ми и пре­да­ни­я­ми. Нетруд­но понять при­чи­ны, по каким Вы, житель дру­го­го шта­та, зани­ма­е­те эту крайне нега­тив­ную пози­цию. Не вызы­ва­ет удив­ле­ния и тот факт, что чита­тель­ская колон­ка под­дер­жи­ва­ет Вас цели­ком и пол­но­стью. Вашей точ­ки зре­ния при­дер­жи­ва­ет­ся боль­шин­ство обра­зо­ван­ных людей как в самом Вер­мон­те, так и за его пре­де­ла­ми; я тоже раз­де­лял ее в моло­до­сти (сей­час мне 57 лет) — до того, как, изу­чив соот­вет­ству­ю­щие мате­ри­а­лы и озна­ко­мив­шись с моно­гра­фи­ей Давен­пор­та, решил иссле­до­вать неко­то­рые ред­ко посе­ща­е­мые угол­ки близ­ле­жа­щих гор. Занять­ся подоб­ны­ми иссле­до­ва­ни­я­ми меня побу­ди­ли уди­ви­тель­ные леген­ды, кото­рые

мне дове­лось услы­шать от суе­вер­ных и мало­об­ра­зо­ван­ных фер­ме­ров- ста­ро­жи­лов; теперь я сожа­лею, что вооб­ще заин­те­ре­со­вал­ся ими. Без лож­ной скром­но­сти при­зна­юсь, что весь­ма снос­но раз­би­ра­юсь в антро­по­ло­гии и фольк­ло­ре. Я доволь­но серьез­но изу­чал эти пред­ме­ты в кол­ле­дже и имею пред­став­ле­ние о тру­дах мно­гих авто­ри­тет­ных лич­но­стей в обе­их обла­стях. Мне зна­ко­мы рабо­ты Э. Тай­ло­ра, Дж. Лаб­бо­ка, Дж. Фрей­зе­ра, Катр­фа­жа, Мюр­рея, Осбор­на, Кита, Буля, Дж. Эли­о­та

Сми­та и про­чие. Поэто­му я хоро­шо знаю, что пре­да­ния о тай­ных оби­та­те­лях нашей пла­не­ты суще­ству­ют испо­кон веков. В «Рат­ленд геральд» я озна­ко­мил­ся с пере­пе­чат­кой Вашей поле­ми­ки с оппо­нен­та­ми и, как мне кажет­ся, соста­вил вер­ное пред­став­ле­ние о том, на какой ста­дии раз­ви­тия она нахо­дит­ся сего­дня.

Со сво­ей сто­ро­ны я хотел бы заме­тить, что Ваши оппо­нен­ты, боюсь, все же бли­же к истине, чем Вы, хотя все при­ве­ден­ные Вами дово­ды, каза­лось бы, сви­де­тель­ству­ют об обрат­ном. Ваши оппо­нен­ты и сами не подо­зре­ва­ют, насколь­ко они близ­ки к истине, ибо они опи­ра­ют­ся лишь на тео­ре­ти­че­ские постро­е­ния и не зна­ют того, что знаю я. Но я не счи­тал бы воз­мож­ным раз­де­лять их точ­ку зре­ния, если бы имел на руках такое же ничтож­ное коли­че­ство дан­ных, какое име­ет­ся у них. В таком слу­чае я был бы соли­да­рен с Вами.

Как види­те, мне нелег­ко при­сту­пить к глав­но­му — воз­мож­но, я про­сто боюсь это­го. Суть мое­го пись­ма заклю­ча­ет­ся в сле­ду­ю­щем: у меня есть неоспо­ри­мые сви­де­тель­ства того, что некие чудо­вищ­ные суще­ства дей­стви­тель­но оби­та­ют в лесах, покры­ва­ю­щих вер­ши­ны без­люд­ных гор Вер­мон­та. Мне не дове­лось уви­деть тела, кото­рые, как сооб­ща лось, были заме­че­ны в пото­ках во вре­мя навод­не­ния, одна­ко я наблю­дал похо­жие на них суще­ства при таких обсто­я­тель­ствах, о кото­рых боюсь рас­ска­зы­вать. Я видел их сле­ды и даже в пись­ме не реша­юсь Вам ска­зать, до чего близ­ко от мое­го дома они нача­ли появ­лять­ся с недав­них пор (я живу в ста­рин­ной родо­вой усадь­бе Эйк­ли, рас­по­ло­жен­ной на склоне Чер­ной горы к югу от Таун­сен­да). Кро­ме того, мне слу­ча­лось слы­шать их голо­са — обыч­но это про­ис­хо­ди­ло в таких дико­вин­ных местах, что у меня даже рука не под­ни­ма­ет­ся опи­сать их Вам.

В одном из этих мест голо­са слы­ша­лись настоль­ко часто, что одна­жды я отпра­вил­ся туда с запи­сы­ва­ю­щим устрой­ством, снаб­жен­ным мик­ро­фо­ном и вос­ко­вой мат­ри­цей. Я поста­ра­юсь устро­ить так, что­бы Вы смог­ли услы­шать эту запись. Я про­иг­ры­вал ее на пате­фоне несколь­ким мест­ный ста­ри­кам, и один из зву­ча­щих на ней голо­сов напу­гал их до смер­ти — настоль­ко он был похож на то чле­но­раз­дель­ное жуж­жа­ние (о нем, кста­ти, упо­ми­на­ет Давен­порт), каким их в дет­стве, рас­ска­зы­вая о зата­ив­шей­ся в лесах нечи­сти, пуга­ли сто­лет­ние ста­руш­ки. Я знаю, что обыч­но дума­ют о тех, кому «слы­шат­ся голо­са», — одна­ко не спе­ши­те с выво­да­ми, а про­сто послу­шай­те запись и спро­си­те у како­го­ни­будь лес­но­го ста­ро­жи­ла, что он об этом дума­ет. Если этим зву­кам най­дет­ся какое-то разум­ное объ­яс­не­ние, я буду от всей души рад, но, по-мое­му, за всем этим кро­ет­ся нечто ужас­ное. Как гово­рит­ся, ex nihilo nihil fit.

Я пишу Вам не в каче­стве оче­ред­но­го оппо­нен­та — я про­сто хочу снаб­дить Вас кое-какой инфор­ма­ци­ей, кото­рая Вам как чело­ве­ку иску­шен­но­му непре­мен­но пока­жет­ся заслу­жи­ва­ю­щей вни­ма­ния. Все, о чем гово­рит­ся в этом пись­ме, долж­но остать­ся исклю­чи­тель­но меж­ду нами.

Для всех осталь­ных я на Вашей сто­роне, ибо, исхо­дя из неко­то­рых извест­ных одно­му мне сооб­ра­же­ний, я счи­таю, что подоб­ные вещи не сто­ит пре­да­вать широ­кой оглас­ке. Я нико­му не сооб­щал о сво­их иссле­до­ва­ни­ях и впредь не наме­рен раз­гла­шать име­ю­щи­е­ся у меня све­де­ния, ибо это может вызвать зна­чи­тель­ный инте­рес пуб­ли­ки к иссле­ду­е­мым мною местам и в кон­це кон­цов выльет­ся в мас­со­вое палом­ни­че­ство. Ужас­ная исти­на заклю­ча­ет­ся в том, что на Зем­ле есть иные разум­ные суще­ства, посто­ян­но сле­дя­щие за нами; сре­ди людей у них име­ют­ся шпи­о­ны, постав­ля­ю­щие им инфор­ма­цию. Я полу­чил мно­го цен­ных дан­ных от одно­го весь­ма жал­ко­го типа, кото­рый был таким шпи­о­ном. Мно­гие счи­та­ли его сума­сшед­шим, но я при­дер­жи­ва­юсь ино­го мне­ния.

Недав­но он нало­жил на себя руки, но у меня есть осно­ва­ния пола­гать, что ему тут же нашли заме­ну.

Эти суще­ства яви­лись на Зем­лю с дру­гой пла­не­ты. Они спо­соб­ны жить в меж­пла­нет­ном про­стран­стве и пере­се­кать его с помо­щью неук­лю­жих, но мощ­ных кры­льев, кото­рые хоро­шо дей­ству­ют в кос­ми­че­ском ваку­у­ме, одна­ко в зем­ных усло­ви­ях мало­при­год­ны, посколь­ку в плот­ной атмо­сфе­ре ими почти невоз­мож­но управ­лять. Позд­нее я рас­ска­жу Вам об этом подроб­нее, если, конеч­но, Вы сра­зу же не отмах­не­тесь от меня как от сума­сшед­ше­го. На Зем­лю эти суще­ства наве­ды­ва­ют­ся ради метал­лов, добы­ва­е­мых из рас­по­ло­жен­ных глу­бо­ко в горах шахт. Кажет­ся, я знаю, отку­да при­ле­та­ют эти суще­ства. Если их не тро­гать, они не при­чи­нят людям ни малей­ше­го вре­да, одна­ко сто­ит им почув­ство­вать инте­рес к себе со сто­ро­ны зем­лян, послед­ствия могут быть непред­ска­зу­е­мы­ми. Хоро­шо воору­жен­ное вой­ско, конеч­но же, без тру­да уни­что­жи­ло бы их шах­ты и посе­ле­ния. Без сомне­ния, при­шель­цы опа­са­ют­ся это­го. Одна­ко, если это про­изой­дет, вме­сто уни­что­жен­ных извне при­бу­дут новые — и в несмет­ных коли­че­ствах. Они спо­соб­ны с лег­ко­стью заво­е­вать всю Зем­лю, и если до сих пор не сде­ла­ли это­го, так толь­ко пото­му, что у них не было такой необ­хо­ди­мо­сти. Их боль­ше устра­и­ва­ет нынеш­нее поло­же­ние дел: так гораз­до мень­ше хло­пот.

Как мне кажет­ся, они хотят изба­вить­ся от меня, ибо мои иссле­до­ва­ния зашли черес­чур дале­ко. В лесу на склоне Круг­лой горы (к восто­ку от мое­го дома) я нашел боль­шой чер­ный камень с полу­стер­ши­ми­ся от вре­ме­ни и неиз­вест­ны­ми совре­мен­ной нау­ке иеро­гли­фа­ми; я при­нес этот камень домой, и с того вре­ме­ни за мной нача­лась слеж­ка. Если они решат, что я дога­ды­ва­юсь о слиш­ком мно­гом, они либо убьют меня, либо забе­рут туда, отку­да яви­лись. Вре­мя от вре­ме­ни они посту­па­ют так с наши­ми уче­ны­ми, ибо хотят быть в кур­се раз­ви­тия чело­ве­че­ства.

Теперь Вам будет понят­нее основ­ная цель мое­го пись­ма. Я про­шу Вас все­ми име­ю­щи­ми­ся у Вас сред­ства­ми при­глу­шить не сти­ха­ю­щие досе­ле спо­ры по это­му пово­ду и не при­вле­кать к ним все­об­ще­го вни­ма­ния. Людям сле­ду­ет дер­жать­ся подаль­ше от этих гор, а пото­му не сто­ит еще боль­ше раз­жи­гать их любо­пыт­ство. Одно­му небу извест­но, какой опас­но­сти чело­ве­че­ство под­вер­га­ет­ся уже сей­час, когда бла­го­да­ря энер­гич­ной рабо­те аген­тов по про­да­же недви­жи­мо­сти и земель­ных участ­ков в Вер­монт хлы­ну­ли тол­пы людей, а тури­сти­че­ские ком­па­нии осва­и­ва­ют все более отда­лен­ные угол­ки шта­та и наско­ро застра­и­ва­ют окрест­ные гор­ные скло­ны лет­ни­ми доми­ка­ми для отды­ха. Наде­юсь про­дол­жить нашу с Вами пере­пис­ку; кро­ме того, попы­та­юсь пере­слать Вам

по почте — если Вы, конеч­но, того жела­е­те — пла­стин­ку с запи­сью и най­ден­ный мною чер­ный камень (его поверх­ность настоль­ко истер­та, что на фото­сним­ках ниче­го не раз­гля­деть). Я наме­рен­но упо­тре­бил сло­во «попы­та­юсь». Как мне кажет­ся, эти суще­ства спо­соб­ны вме­ши­вать­ся в про­ис­хо­дя­щие у нас собы­тия. На одной из ферм неда­ле­ко от посел­ка живет угрю­мый, скрыт­ный чело­век по фами­лии Бра­ун. Так вот, у меня есть все осно­ва­ния пола­гать, что он явля­ет­ся их шпи­о­ном. Эти суще­ства ста­ра­ют­ся посте­пен­но отре­зать меня от мира людей, посколь­ку я слиш­ком мно­го знаю об их соб­ствен­ном мире. 

Они пус­ка­ют­ся на нево­об­ра­зи­мые хит­ро­сти для того, что­бы узнать, чем я зани­ма­юсь в тот или иной момент. Воз­мож­но, это пись­мо вовсе не дой­дет до Вас. Если обста­нов­ка изме­нит­ся к худ­ше­му, я буду вынуж­ден поки­нуть эти места и уехать к сво­е­му сыну в Сан-Диего, штат Кали­фор­ния. Одна­ко мне будет нелег­ко оста­вить дом, где я родил­ся и где жило шесть поко­ле­ний моих пред­ков. К тому же я едва ли смо­гу про­дать кому-либо свой ста­рый особ­няк — ведь теперь эти тва­ри не оста­вят его в покое. Судя по все­му, они хотят вер­нуть чер­ный камень и уни­что­жить пла­стин­ку с запи­сью, но я, по мере сил сво­их, поста­ра­юсь не допу­стить это­го. У меня есть огром­ные сто­ро­же­вые псы, кото­рые дер­жат при­шель­цев на поря­доч­ном рас­сто­я­нии от дома: тех пока не слиш­ком мно­го, и пере­дви­га­ют­ся они в зем­ных усло­ви­ях не слиш­ком про­вор­но. Я уже гово­рил, что их кры­лья пло­хо при­спо­соб­ле­ны для поле­тов над поверх­но­стью Зем­ли. Я почти пол­но­стью рас­шиф­ро­вал иеро­гли­фы на чер­ном камне (боже мой, это ужас­но!) и наде­юсь, что Вы, как зна­ток фольк­ло­ра, мог­ли бы помочь мне вос­ста­но­вить неко­то­рые туман­ные места. Я пола­гаю, Вы пре­крас­но осве­дом­ле­ны отно­си­тель­но страш­ных пре­да­ний, вос­хо­дя­щих к дои­сто­ри­че­ским вре­ме­нам. Я имею в виду леген­ды о Йог-Сото­те и Ктул­ху, содер­жа­щи­е­ся в зна­ме­ни­том «Некро­но­ми­коне». Одна­жды я имел воз­мож­ность озна­ко­мить­ся с этой кни­гой; и, как я слы­шал, один ее экзем­пляр хра­нит­ся под зам­ком в биб­лио­те­ке Ваше­го уни­вер­си­те­та. 

В заклю­че­ние, мистер Уил­март, поз­воль­те выра­зить надеж­ду на даль­ней­шее сотруд­ни­че­ство и объ­еди­не­ние наших позна­ний. Мне не хоте­лось бы под­вер­гать Вас какой-либо опас­но­сти, и пото­му я счи­таю сво­им дол­гом пре­ду­пре­дить Вас, что хра­не­ние кам­ня и пла­стин­ки свя­за­но с опре­де­лен­ным риском; но, как я пола­гаю, Вы гото­вы пой­ти на любой риск ради воз­мож­но­сти узнать что-нибудь новое. Все, что Вы сочте­те необ­хо­ди­мым, я могу послать заказ­ным пись­мом из Нью­фей­на или Братл­бо­ро; мне кажет­ся, почте пока мож­но дове­рять. Сей­час я живу в пол­ном оди­но­че­стве, ибо не в состо­я­нии содер­жать ни слуг, ни работ­ни­ков. Они отка­зы­ва­ют­ся жить в моем доме, посколь­ку по ночам к нему посто­ян­но под­кра­ды­ва­ют­ся эти суще­ства, отче­го соба­ки лают не пере­ста­вая. Я рад, что ока­зал­ся заме­шан в этой исто­рии уже после смер­ти супру­ги, кото­рая навер­ня­ка лиши­лась бы рас­суд­ка, дове­дись ей хоть раз услы­шать этот ноч­ной лай. Наде­юсь, я не слиш­ком побес­по­ко­ил Вас. Наде­юсь так­же, что Вы не бро­си­те это пись­мо в мусор­ную кор­зи­ну, посчи­тав его бре­дом сума­сшед­ше­го. 

Искренне Ваш,

Ген­ри Эйк­ли

P. S. Я наме­рен сде­лать копии с неко­то­рых фото­гра­фий, могу­щих послу­жить дово­да­ми в поль­зу тех или иных выдви­ну­тых мною тези­сов. Мест­ным ста­ро­жи­лам эти сним­ки пред­став­ля­ют­ся чудо­вищ­но прав­до­по­доб­ны­ми. Если Вас это инте­ре­су­ет, я готов послать Вам копии в самое бли­жай­шее вре­мя. Г. Э. 

Слож­но опи­сать те чув­ства, что охва­ти­ли меня при пер­вом про­чте­нии столь стран­но­го доку­мен­та. По всем пра­ви­лам, мне сле­до­ва­ло бы от души посме­ять­ся над подоб­ны­ми чуда­че­ства­ми, пре­вос­хо­див­ши­ми по сво­ей изоб­ре­та­тель­но­сти иные отно­си­тель­но разум­ные тео­рии, раз­вле­кав­шие меня несколь­ко послед­них недель; одна­ко в этом пись­ме было нечто такое, что заста­ви­ло меня вос­при­нять его на ред­кость серьез­но. И хотя я ни на мину­ту не пове­рил в суще­ство­ва­ние таин­ствен­ных при­шель­цев-ино­пла­не­тян, о кото­рых меня инфор­ми­ро­вал мой кор­ре­спон­дент, я тем не менее после несколь­ких дней сомне­ний и коле­ба­ний почти пол­но­стью уве­ро­вал в здра­во­мыс­лие и искрен­ность это­го чело­ве­ка, а так­же и в то, что Ген­ри Эйк­ли на самом деле столк­нул­ся с неким реаль­ным и при всем при том зага­доч­ным явле­ни­ем, кото­рое мог объ­яс­нить лишь при помо­щи фан­та­сти­че­ских обра­зов. Разу­ме­ет­ся, все изло­жен­ное в пись­ме не мог­ло соот­вет­ство­вать дей­стви­тель­но­сти; с дру­гой сто­ро­ны, упо­мя­ну­тые им фак­ты без­услов­но заслу­жи­ва­ли само­го тща­тель­но­го иссле­до­ва­ния. Судя по тек­сту, его автор был чрез­вы­чай­но воз­буж­ден и встре­во­жен, при­чем скла­ды­ва­лось такое впе­чат­ле­ние, что у него име­лись на то вес­кие осно­ва­ния. Почти во всех пунк­тах его рас­сказ отли­чал­ся точ­но­стью и логич­но­стью; в целом же он сов­ме­щал в себе отли­чи­тель­ные осо­бен­но­сти неко­то­рых древ­них мифов и самых фан­та­сти­че­ских индей­ских пре­да­ний. 

Я вполне допус­кал, что Ген­ри Эйк­ли дей­стви­тель­но слы­шал в горах стран­ные голо­са и дей­стви­тель­но нашел опи­сан­ный им чер­ный камень; я допус­кал это, несмот­ря на сде­лан­ные им безум­ные выво­ды — они мог­ли сло­жить­ся в резуль­та­те дли­тель­но­го обще­ния с чело­ве­ком, кото­рый яко­бы шпи­о­нил в поль­зу при­шель­цев, а позд­нее покон­чил с собой. Несмот­ря на свою невме­ня­е­мость, этот полу­гра­мот­ный фер­мер, оче­вид­но, обла­дал недю­жин­ной спо­соб­но­стью убеж­дать людей в сво­их бре­до­вых иде­ях, и наив­ный Эйк­ли пове­рил его рос­сказ­ням, при­чем увле­че­ние фольк­ло­ром послу­жи­ло для этой веры бла­го­дат­ной поч­вой. Что же каса­ет­ся нынеш­не­го поло­же­ния дел, то, ско­рее все­го, Эйк­ли не мог нанять себе слу­гу или работ­ни­ка пото­му, что суе­вер­ные мест­ные фер­ме­ры, как и сам Эйк­ли, счи­та­ли, что его дом по ночам оса­жда­ют какие-то страш­ные суще­ства. В кон­це кон­цов, мно­гие соба­ки име­ют обык­но­ве­ние лаять в ноч­ное вре­мя по малей­ше­му пово­ду. 

И еще одно — пла­стин­ка с запи­сью, кото­рая (я в этом не сомне­вал­ся) была сде­ла­на имен­но при тех обсто­я­тель­ствах, что опи­сы­ва­лись в посла­нии Эйк­ли. Эта запись долж­на содер­жать что-то необыч­ное: воз­мож­но, какие- нибудь живот­ные про­из­во­ди­ли зву­ки, похо­жие на чело­ве­че­скую речь, а может быть, то и в самом деле была чело­ве­че­ская речь — но речь совер­шен­но оди­чав­ше­го, веду­ще­го ноч­ной образ жиз­ни лес­но­го жите­ля, опу­стив­ше­го­ся до почти живот­но­го состо­я­ния. Затем я вер­нул­ся мыс­ля­ми к чер­но­му кам­ню с иеро­гли­фа­ми и стал сооб­ра­жать, какое из извест­ных в при­ро­де явле­ний мог­ло сыг­рать с Эйк­ли эту шут­ку. А как надо было отно­сить­ся к упо­ми­на­нию о фото­гра­фи­ях, кото­рые он наме­ре­вал­ся выслать мне и кото­рые пока­за­лись ста­ро­жи­лам «чудо­вищ­но прав­до­по­доб­ны­ми»? 

Пере­чи­ты­вая кара­ку­ли Эйк­ли, я вдруг со всей ясно­стью осо­знал, что у моих лег­ко­вер­ных оппо­нен­тов может най­тись гораз­до боль­ше под­твер­жде­ний их неле­пым тео­ри­ям, чем я пред­по­ла­гал. В кон­це кон­цов, сре­ди этих глу­хих гор мог­ло из поко­ле­ния в поко­ле­ние оби­тать пле­мя каких-нибудь дегра­ди­ро­вав­ших изго­ев, кото­рых мест­ные жите­ли при­ни­ма­ли за чудо­вищ­ных при­шель­цев из кос­мо­са и в таком виде запе­чат­ле­ва­ли в сво­их леген­дах. А если в горах дей­стви­тель­но води­лись отшель­ни­ки тако­го рода, то весь­ма веро­ят­но, что во вре­мя навод­не­ния в пото­ках были заме­че­ны их мерт­вые тела. В таком слу­чае без осо­бой само­на­де­ян­но­сти мож­но заклю­чить, что как древ­ние леген­ды, так и совре­мен­ные сви­де­тель­ства име­ют под собой одну и ту же реаль­ную осно­ву. Я пере­би­рал в уме все эти сооб­ра­же­ния, откро­вен­но сты­дясь того, что поро­ди­ла их такая неве­ро­ят­ная чепу­ха, как стран­ное пись­мо неве­до­мо­го мне Ген­ри Эйк­ли.

Как бы там ни было, я отклик­нул­ся доб­ро­же­ла­тель­но-заин­те­ре­со­ван­ным посла­ни­ем, в кото­ром пред­ла­гал сооб­щить подроб­но­сти. Ответ от Эйк­ли при­шел неза­мед­ли­тель­но; в кон­вер­те, как и было обе­ща­но, лежа­ли фото­гра­фии упо­мя­ну­тых в преды­ду­щем пись­ме мест и пред­ме­тов. Когда я извлек сним­ки из кон­вер­та и взгля­нул на них, меня охва­тил вне­зап­ный страх, как если бы я при­кос­нул­ся к чему-то запрет­но­му. Хотя изоб­ра­же­ние почти все­гда было рас­плыв­ча­тым, эти сним­ки сами по себе обла­да­ли какой- то жут­кой силой. Каза­лось, они воз­дей­ство­ва­ли на зри­те­ля одной сво­ей под­лин­но­стью — созна­ни­ем того, что они были непо­сред­ствен­ны­ми зри­мы­ми отпе­чат­ка­ми бытия, резуль­та­том обез­ли­чен­но­го про­цес­са пере­да­чи изоб­ра­же­ния, исклю­чав­шим воз­мож­ность любо­го рода пред­взя­то­сти, лжи­во­сти или неточ­но­сти. 

Чем боль­ше я смот­рел на фото­гра­фии, тем силь­нее пони­мал, поче­му с само­го нача­ла столь серьез­но вос­при­нял рас­сказ Эйк­ли. Эти сним­ки, несо­мнен­но, при­во­ди­ли явные дока­за­тель­ства того, что в горах шта­та Вер­монт скры­ва­ет­ся нечто выхо­дя­щее за рам­ки наших совре­мен­ных науч­ных зна­ний и пред­став­ле­ний. Самое тягост­ное впе­чат­ле­ние про­из­во­ди­ла фото­гра­фия сле­да — она была сде­ла­на при ярком сол­неч­ном све­те в каком-то пустын­ном месте с мяг­кой и жир­ной поч­вой. С пер­во­го же взгля­да мне ста­ло ясно, что это была не какая-нибудь там деше­вая под­дел­ка: объ­ек­тив фото­ап­па­ра­та чет­ко зафик­си­ро­вал мел­кие камеш­ки и тра­вин­ки рядом с отпе­чат­ком, а это сра­зу же опре­де­ля­ло мас­штаб изоб­ра­же­ния и исклю­ча­ло воз­мож­ность двой­ной экс­по­зи­ции с целью обма­на. Судя по сним­ку, это была ско­рее клеш­ня, чем нога. Даже сей­час мне труд­но опи­сать этот след — ска­жу лишь, что его мог оста­вить какой-нибудь чудо­вищ­ных раз­ме­ров краб. Как я ни вгля­ды­вал­ся, я так и не смог опре­де­лить направ­ле­ние дви­же­ния. Отпе­ча­ток был не осо­бен­но глу­бо­ким и по раз­ме­ру при­бли­зи­тель­но соот­вет­ство­вал сле­ду чело­ве­ка. От цен­траль­ной вмя­ти­ны в про­ти­во­по­лож­ных направ­ле­ни­ях рас­хо­ди­лись пар­ные зуб­ча­тые отпе­чат­ки неве­до­мо­го назна­че­ния. Впро­чем, я не могу с уве­рен­но­стью ска­зать, что эта клеш­ня слу­жи­ла толь­ко для пере­дви­же­ния. 

На дру­гой фото­гра­фии (сде­лан­ной при доволь­но сла­бом осве­ще­нии) был запе­чат­лен закры­тый пра­виль­ной фор­мы валу­ном вход в пеще­ру, рас­по­ло­жен­ную где-то посре­ди леса. На голой зем­ле перед ней про­тя­ну­лись мно­го­чис­лен­ные цепоч­ки стран­ных сле­дов; когда же я изу­чил сни­мок при помо­щи лупы, мне вновь ста­ло не по себе, ибо сле­ды эти как две кап­ли воды напо­ми­на­ли отпе­ча­ток на преды­ду­щей фото­гра­фии. На тре­тьем сним­ке я уви­дел круг из вер­ти­каль­но постав­лен­ных кам­ней на вер­шине без­люд­но­го хол­ма — подоб­ные кру­ги неко­гда дела­ли дру­и­ды. Пожух­лая тра­ва побли­зо­сти от кру­га была силь­но вытоп­та­на, одна­ко даже с помо­щью уве­ли­чи­тель­но­го стек­ла я не обна­ру­жил ника­ких сле­дов. Мест­ность эта каза­лась абсо­лют­но пустын­ной: на зад­нем плане вид­не­лись необи­та­е­мые горы, тяну­щи­е­ся до само­го гори­зон­та. 

Если сни­мок с отпе­чат­ком сле­да вызы­вал смут­ную тре­во­гу, то фото­гра­фия боль­шо­го чер­но­го кам­ня, най­ден­но­го в лесах на склоне Круг­лой горы, неве­ро­ят­но будо­ра­жи­ла вооб­ра­же­ние. Долж­но быть, Эйк­ли запе­чат­лел этот камень на рабо­чем сто­ле в сво­ем каби­не­те: на зад­нем плане мож­но было раз­гля­деть ряды книг и бюст Миль­то­на. Судя по все­му, объ­ект был уста­нов­лен вер­ти­каль­но и обра­щен к фото­ка­ме­ре сво­ей отно­си­тель­но неров­ной поверх­но­стью раз­ме­ром трид­цать на шесть­де­сят сан­ти­мет­ров. Ника­ки­ми сло­ва­ми не смог бы я опи­сать ни поверх­ность кам­ня, ни его фор­му и очер­та­ния. У меня даже не воз­ник­ло ника­ких дога­док отно­си­тель­но тех дико­вин­ных гео­мет­ри­че­ских прин­ци­пов, по кото­рым он был высе­чен (а в его искус­ствен­ном про­ис­хож­де­нии я не сомне­вал­ся). Впер­вые в жиз­ни я столк­нул­ся с пред­ме­том, столь чуж­дым наше­му миру. Иеро­гли­фы на поверх­но­сти кам­ня были почти не вид­ны: я сумел раз­гля­деть все­го один или два, но и они выгля­де­ли доста­точ­но впе­чат­ля­ю­ще. Конеч­но, не сто­и­ло исклю­чать воз­мож­ность под­дел­ки, посколь­ку не один я был зна­ком с чудо­вищ­ным «Некро­но­ми­ко­ном» — этим вме­сти­ли­щем кош­ма­ров безум­но­го ара­ба Абду­ла Аль­хаз­ре­да; и все же я неволь­но содрог­нул­ся, когда разо­брал неко­то­рые иеро­гли­фы, упо­ми­на­е­мые, насколь­ко мне было извест­но, в леде­ня­щих душу пре­да­ни­ях о том бес­смыс­лен­ном хао­се, что царил во Все­лен­ной до того, как воз­ник­ла Зем­ля и про­чие миры Сол­неч­ной систе­мы. На сле­ду­ю­щих трех сним­ках были изоб­ра­же­ны боло­ти­стые и хол­ми­стые места, покры­тые сле­да­ми некой абсо­лют­но не понят­ной для меня дея­тель­но­сти. Еще одна фото­гра­фия запе­чат­ле­ла стран­ный след, остав­лен­ный рядом с домом Эйк­ли, — сам Эйк­ли утвер­ждал, что сде­лал этот сни­мок после той ночи, когда соба­ки лая­ли осо­бен­но ярост­но. Изоб­ра­же­ние ока­за­лось весь­ма рас­плыв­ча­тым и не поз­во­ля­ло прий­ти к како­му-либо опре­де­лен­но­му выво­ду, одна­ко я был вынуж­ден при­знать, что след весь­ма напо­ми­нал отпе­ча­ток на пер­вой фото­гра­фии. И нако­нец, послед­ний сни­мок давал пред­став­ле­ние непо­сред­ствен­но о доме Эйк­ли: это был акку­рат­ный двух­этаж­ный особ­няк бело­го цве­та с ман­сар­дой, постро­ен­ный лет сто два­дцать тому назад; перед ним имел­ся ухо­жен­ный газон с обрам­лен­ной кам­ня­ми дорож­кой, веду­щей к изящ­но­му кры­леч­ку, выпол­нен­но­му в ста­рин­ном англий­ском сти­ле. На газоне сиде­ло несколь­ко огром­ных сто­ро­же­вых псов, а посре­ди них сто­ял муж­чи­на с при­ят­ным лицом и неболь­шой седой бород­кой — долж­но быть, Ген­ри Эйк­ли сфо­то­гра­фи­ро­вал себя сам, ибо в пра­вой руке у него нали­че­ство­ва­ла спе­ци­аль­но для таких слу­ча­ев исполь­зу­е­мая фото­гра­фа­ми гру­ша с про­во­дом. Рас­смот­рев сним­ки, я при­нял­ся читать длин­ное, напи­сан­ное убо­ри­стым почер­ком Эйк­ли посла­ние — и на сле­ду­ю­щие три часа погру­зил­ся в пучи­ну неизъ­яс­ни­мо­го ужа­са. Если в пер­вом пись­ме Эйк­ли нари­со­вал самую общую кар­ти­ну, то теперь он при­сту­пил к изло­же­нию дета­лей: обсто­я­тель­но пере­чис­лил все сло­ва, услы­шан­ные им ночью в лесу, опи­сал ход сво­их наблю­де­ний за отвра­ти­тель­ны­ми розо­ва­ты­ми суще­ства­ми, кото­рых он встре­чал вече­ра­ми в самой чаще леса, а так­же при­вел жут­кую кос­мо­го­ни­че­скую кон­цеп­цию, состав­лен­ную им бла­го­да­ря глу­бо­ким и раз­но­об­раз­ным позна­ни­ям, извле­чен­ным из дав­ниш­них рас­ска­зов сума­сшед­ше­го фер­ме­ра-шпи­о­на, нало­жив­ше­го на себя руки. Читая пись­мо Эйк­ли, я столк­нул­ся с име­на­ми и поня­ти­я­ми, кото­рые преж­де встре­ча­лись мне лишь в самом жут­ком кон­тек­сте: Юггот, Вели­кий Ктул­ху, Цатоггуа, Йог-Сотот, Р’льех, Ньяр­латхо­теп, Аза­тот, Хастур, Йан, Ленг, озе­ро Хали, Бет­му­ра, Жел­тый Знак, Лмур- Кату­лос, Бран и Magnum Innominandum. Я слов­но пере­нес­ся сквозь необо­зри­мые про­стран­ства и неис­чис­ли­мые века в древ­ней­шие незем­ные миры, о кото­рых лишь самым смут­ным обра­зом дога­ды­вал­ся безум­ный автор «Некро­но­ми­ко­на». Я узнал о без­днах пер­во­быт­ной жиз­ни и о про­бив­ших­ся из них пото­ках, одним из кро­шеч­ных ручей­ков кото­рых ста­ло чело­ве­че­ство. Голо­ва у меня шла кру­гом; если рань­ше я пытал­ся искать раци­о­наль­ные объ­яс­не­ния необыч­ным фак­там, то теперь начал верить в самые кош­мар­ные и неве­ро­ят­ные чуде­са. Пере­чень непо­сред­ствен­ных сви­де­тельств был чер­тов­ски обши­рен и соблаз­ни­те­лен, и нуж­но при­знать, что на мои мыс­ли и суж­де­ния ока­за­ла огром­ное вли­я­ние трез­вая, науч­но выдер­жан­ная мане­ра Эйк­ли — насколь­ко это было воз­мож­но, он отстра­нял­ся от фана­тич­ных и исте­рич­ных идей, века­ми тер­зав­ших чело­ве­че­ство, и бежал любых сверхъ­есте­ствен­ных пред­по­ло­же­ний. Когда я отло­жил в сто­ро­ну этот жут­кий ману­скрипт, я уже не удив­лял­ся стра­хам Ген­ри Эйк­ли — я был готов сде­лать все воз­мож­ное для того, что­бы удер­жать людей подаль­ше от этих испол­нен­ных жут­кой угро­зы гор. Даже теперь, когда мои впе­чат­ле­ния со вре­ме­нем потуск­не­ли и я порой став­лю под сомне­ние соб­ствен­ные ощу­ще­ния и догад­ки, я не реша­юсь про­ци­ти­ро­вать отдель­ные места из это­го пись­ма ни вслух, ни на бума­ге. Я почти рад тому, что и пись­мо, и мои запи­си, и фото­гра­фии исчез­ли, и мне очень хоте­лось бы (поче­му — вско­ре ста­нет ясно), что­бы новая пла­не­та за Неп­ту­ном не была откры­та нико­гда.

После это­го пись­ма я наот­рез отка­зал­ся от вся­ко­го пуб­лич­но­го обсуж­де­ния страш­ных зага­док шта­та Вер­монт. Воз­ра­же­ния оппо­нен­тов я остав­лял без отве­та или же обе­щал отве­тить на них как-нибудь потом; в резуль­та­те спо­ры вокруг этой тай­ны посте­пен­но сошли на нет. Весь конец мая и июнь мы с Эйк­ли вели интен­сив­ную пере­пис­ку; ино­гда пись­ма про­па­да­ли, и нам при­хо­ди­лось вос­ста­нав­ли­вать про­пус­ки, тра­тя огром­ное коли­че­ство вре­ме­ни на тру­до­ем­кое копи­ро­ва­ние. В целом мы пыта­лись срав­нить пред­став­ле­ния о зага­доч­ных мифо­ло­ги­че­ских объ­ек­тах, накоп­лен­ные в резуль­та­те раз­лич­ных иссле­до­ва­ний, и уста­но­вить более чет­кую связь ужас­ных собы­тий в шта­те Вер­монт с общей мас­сой пре­да­ний о дои­сто­ри­че­ских вре­ме­нах.

Преж­де все­го мы уста­но­ви­ли, что чудо­вищ­ные вер­монт­ские суще­ства и гима­лай­ский снеж­ный чело­век Ми-Го при­над­ле­жат к одно­му ряду дья­воль­ских вопло­ще­ний. Кро­ме того, у нас воз­ник­ла любо­пыт­ней­шая гипо­те­за зоо­ло­ги­че­ско­го поряд­ка, отно­си­тель­но кото­рой я не стал сове­то­вать­ся со сво­им уни­вер­си­тет­ским кол­ле­гой про­фес­со­ром Декс­те­ром лишь пото­му, что Эйк­ли запре­тил сооб­щать кому-либо о нашем сов­мест­ном иссле­до­ва­нии. Сей­час я нару­шаю этот запрет по одной про­стой при­чине: я счи­таю, что обще­ствен­ной без­опас­но­сти в боль­шей сте­пе­ни будет спо­соб­ство­вать не умол­ча­ние, а рас­сказ-пре­ду­пре­жде­ние. Люди не долж­ны бес­по­ко­ить глу­хие угол­ки вер­монт­ских гор, рав­но как и те труд­но­до­ступ­ные гима­лай­ские вер­ши­ны, кото­рые в послед­нее вре­мя все настой­чи­вее стре­мят­ся поко­рить аль­пи­ни­сты. Но самое глав­ное, чего мы доби­ва­лись, — это рас­шиф­ро­вать иеро­гли­фы на про­кля­том чер­ном камне; если бы эта затея увен­ча­лась успе­хом, мы мог­ли бы стать обла­да­те­ля­ми таких тайн, глуб­же и голо­во­кру­жи­тель­нее кото­рых чело­ве­че­ство не зна­ло за все вре­мя сво­е­го суще­ство­ва­ния. 

III  

В кон­це июня при­шла посыл­ка с грам­мо­фон­ной пла­стин­кой. Эйк­ли отпра­вил ее из Братл­бо­ро, так как не слиш­ком дове­рял поч­то­вой служ­бе, дей­ство­вав­шей на мест­ной вспо­мо­га­тель­ной линии. Он уже дав­но и все явствен­нее ощу­щал за собой слеж­ку, а про­па­жа несколь­ких наших писем лишь еще силь­нее укре­пи­ла его подо­зре­ния. Теперь он часто пого­ва­ри­вал о ковар­ных дея­ни­ях неко­то­рых мест­ных жите­лей, коих счи­тал не толь­ко уша­ми, но и рука­ми скры­вав­ших­ся в горах таин­ствен­ных существ. Преж­де все­го он подо­зре­вал угрюм­ца Уол­те­ра Бра­у­на, в оди­но­че­стве оби­тав­ше­го на сво­ей захо­луст­ной фер­ме, рас­по­ло­жен­ной на гор­ном склоне, вплот­ную под­сту­пав­шем к густым лесам: этот Бра­ун неред­ко тор­чал в самых люд­ных местах Братл­бо­ро, Саут- Лон­дон­дер­ри, Бел­ло­уз-Фолз и Нью­фей­на, при­чем появ­лял­ся там вне­зап­но и, похо­же, без вся­кой надоб­но­сти. Эйк­ли был уве­рен, что голос Бра­у­на зву­чал в одном осо­бен­но жут­ком раз­го­во­ре, запи­сан­ном им при осо­бых обсто­я­тель­ствах; кро­ме того, одна­жды он обна­ру­жил близ дома Бра­у­на след — все тот же отпе­ча­ток ког­ти­стой лапы, — и это наве­ло его на самые мрач­ные пред­по­ло­же­ния. Любо­пыт­но, что этот отпе­ча­ток нахо­дил­ся почти рядом со сле­да­ми само­го Бра­у­на, при­чем оба они — отпе­ча­ток лапы и чело­ве­че­ский след — были направ­ле­ны навстре­чу друг дру­гу. 

Итак, пла­стин­ка была отправ­ле­на из Братл­бо­ро, куда Эйк­ли добрал­ся на сво­ем «фор­де» по пустын­ным Вер­монт­ским доро­гам. В при­ло­жен­ной запис­ке он созна­вал­ся, что уже опа­са­ет­ся этих дорог и за покуп­ка­ми в Таун­сенд отныне наме­ре­ва­ет­ся ездить исклю­чи­тель­но днем. Затем он повто­рил, что чело­ве­ку, узнав­ше­му слиш­ком мно­гое о чудо­ви­щах, нуж­но уйти подаль­ше от этих без­молв­ных и зага­доч­ных гор, если, конеч­но, он не хочет, что­бы его тай­на умер­ла вме­сте с ним. Он писал, что вско­ре пере­едет жить к сыну в Кали­фор­нию, хотя ему будет нелег­ко рас­ста­вать­ся с местом, с кото­рым у него свя­за­но ощу­ще­ние сво­их кор­ней и мно­же­ство вос­по­ми­на­ний.

Преж­де чем про­слу­шать пла­стин­ку на грам­мо­фоне, поза­им­ство­ван­ном в адми­ни­стра­тив­ном кор­пу­се уни­вер­си­те­та, я вни­ма­тель­но про­смот­рел пояс­не­ния Эйк­ли, раз­бро­сан­ные по стра­ни­цам его писем. Как сооб­щал Эйк­ли, эта запись была сде­ла­на пер­во­го мая 1915 года око­ло часа ночи под­ле закры­то­го вхо­да в пеще­ру, что рас­по­ло­же­на в том месте, где запад­ный леси­стый склон Чер­ной горы взды­ма­ет­ся над топ­кой лощи­ной Ли. Имен­но в этом месте издав­на слы­ша­лись стран­ные голо­са, а пото­му Эйк­ли и решил прий­ти сюда с грам­мо­фо­ном, дик­то­фо­ном и чистым дис­ком в надеж­де на успех. Опыт под­ска­зы­вал ему, что канун Май­ской ночи — ночи чудо­вищ­но­го шаба­ша, о кото­рой повест­ву­ют все ведь­мов­ские пре­да­ния Ста­ро­го Све­та, — может ока­зать­ся самым удач­ным вре­ме­нем для заду­ман­ной им охо­ты, и он не был разо­ча­ро­ван в сво­ем выбо­ре. При­ме­ча­тель­но, одна­ко, что имен­но в этом месте он боль­ше нико­гда не слы­шал ника­ких голо­сов.

В отли­чие от всех под­слу­шан­ных им в лесу зву­ков, запи­сан­ный на пла­стин­ку раз­го­вор похо­дил на некое риту­аль­ное чте­ние, при­чем один из голо­сов был явно чело­ве­че­ским — хотя чьим имен­но, Эйк­ли так и не смог опре­де­лить. Но явно не Бра­ун — это была речь более обра­зо­ван­но­го чело­ве­ка. Глав­ная же загад­ка таи­лась во вто­ром голо­се — в том самом про­кля­том жуж­жа­нии: в нем даже близ­ко не было ниче­го чело­ве­че­ско­го, хотя гово­рив­ший изъ­яс­нял­ся на хоро­шем англий­ском язы­ке и даже с при­зна­ка­ми уче­но­сти.

Фоно­граф и дик­то­фон функ­ци­о­ни­ро­ва­ли не луч­шим обра­зом; зву­ко­вая кар­ти­на свер­шав­ше­го­ся риту­а­ла каза­лась отда­лен­ной и при­глу­шен­ной, и ясно мож­но было разо­брать лишь отдель­ные фра­зы. Перед про­слу­ши­ва­ни­ем я еще раз про­смот­рел вос­ста­нов­лен­ный текст, при­слан­ный вме­сте с пла­стин­кой. Запись содер­жа­ла в себе не столь­ко явный ужас, сколь­ко некую зло­ве­щую таин­ствен­ность; впро­чем, зная, где, когда и каким обра­зом все это было запи­са­но, я неволь­но искал в этих обры­воч­ных фра­зах недоб­рый под­текст, кото­рый, нуж­но заме­тить, тут же и обна­ру­жи­вал­ся. Я при­во­жу текст цели­ком по памя­ти. В том, что я знаю его наизусть до послед­ней бук­вы, я совер­шен­но твер­до уве­рен, ибо не толь­ко видел его в пись­мен­ной фор­ме, но и не раз про­слу­ши­вал пла­стин­ку. А то, что я слы­шал, забыть нелег­ко! 

(НЕВНЯТНЫЕ ЗВУКИ)

(МУЖСКОЙ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ГОЛОС)

…есть Вла­сте­лин Лесов, и даже… при­но­ше­ния под­дан­ных Лен­га… и да воз­не­сет­ся хва­ла из про­па­сти тьмы до без­дон­но­го кос­мо­са, из без­дон­но­го кос­мо­са до про­па­сти тьмы, и будет эта хва­ла Вели­ко­му Ктул­ху, Цатоггуа и Ему, чье имя назвать не дано. Веч­ная им хва­ла, а Чер­но­му Коз­лу из Диких Лесов да пошлет­ся изоби­лие! Иэ! Шуб-Ниг­гу­рат! Чер­ный Козел с Леги­о­ном Мла­дых!..

(ЖУЖЖАЩИЙ ЗВУК, ПОДРАЖАЮЩИЙ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ РЕЧИ)

Иэ! Шуб-Ниг­гу­рат! Чер­ный Козел из Диких Лесов с Леги­о­ном Мла­дых! (ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ГОЛОС) 

И суж­де­но было тогда, что­бы Вла­сте­лин Лесов, будучи… семь и девять, по сту­пе­ням из оник­са… (по)чести Ему там, в Про­па­сти, Аза­тот, Тот, чьим чудо (дей­стви­ям) Ты научил и нас… в поле­те из тьмы и за пре­де­лы кос­мо­са, за пре­де­лы са… Туда, где Юггот, самое послед­нее тво­ре­ние, оди­но­ко кру­жит­ся в оку­тан­ном мра­ком про­стран­стве у оги­ба­ю­щей… 

(ЖУЖЖАЩИЙ ГОЛОС)

…зате­рять­ся сре­ди людей и най­ти путь, о кото­ром Ему там, в Про­па­сти, дано знать. Ньяр­латхо­те­пу же, Все­силь­но­му Послан­ни­ку, долж­но рас­ска­зать обо всем. И тогда Он при­мет чело­ве­че­ское обли­чье, спря­тав­шись под вос­ко­вой мас­кой и широ­ки­ми одеж­да­ми, и сой­дет на

Зем­лю из мира Семи Солнц, что­бы посме­ять­ся…

(ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ГОЛОС)

…Ньяр­латхо­теп, Все­силь­ный Послан­ник, что доста­вил через кос­ми­че­скую без­дну неве­до­мую радость на Юггот, Отец Леги­о­на Осо­бо Отме­чен­ных, иду­щий впе­ре­ди тех…

(РАЗГОВОР ОБРЫВАЕТСЯ НА ПОЛУСЛОВЕ ВВИДУ ОКОНЧАНИЯ ЗАПИСИ) 

Вот такой раз­го­вор мне пред­сто­я­ло про­слу­шать. Непод­дель­ный страх овла­дел мною, едва я, нажав на руч­ку, услы­шал всту­пи­тель­ное поскре­бы­ва­ние сап­фи­ро­вой иглы. При­зна­юсь, в тот момент мне хоте­лось этим все и закон­чить, и, пом­нит­ся, я как ребе­нок обра­до­вал­ся тому, что пер­вые едва слыш­ные обрыв­ки фраз про­из­нес чело­ве­че­ский голос — мяг­кий, раз­ме­рен­ный и, похо­же, с лег­ким бостон­ским акцен­том; без­услов­но, никто из уро­жен­цев вер­монт­ско­го гор­но­го края так гово­рить не мог. Вслу­ши­ва­ясь в драз­ня­щую сво­ей при­глу­шен­но­стью речь, я как буд­то стал раз­ли­чать сло­ва, встре­чав­ши­е­ся в ста­ра­тель­но вос­ста­нов­лен­ном тек­сте Эйк­ли. Меж тем мяг­кий голос с бостон­ским акцен­том про­дол­жал закли­нать: «Иэ! Шуб-Ниг­гу­рат! Чер­ный Козел с Леги­о­ном Мла­дых!..» 

А затем я услы­шал дру­гой голос. И по сей день я содро­га­юсь при одном вос­по­ми­на­нии о нем. Несмот­ря на то что я был пред­ва­ри­тель­но под­го­тов­лен пись­ма­ми Эйк­ли, этот голос едва не убил меня на месте. Те, кому я впо­след­ствии рас­ска­зы­вал о пла­стин­ке, заяв­ля­ли, что все это, несо­мнен­но, было деше­вой под­дел­кой или бре­дом сума­сшед­ше­го; но услышь они сами этот про­кля­тый голос, про­чи­тай они хотя бы малую толи­ку посла­ний Эйк­ли (доста­точ­но было бы того ужас­но­го вто­ро­го пись­ма), то навер­ня­ка ото­зва­лись бы о нем ина­че. Теперь я очень жалею о том, что не ослу­шал­ся Эйк­ли — надо было пока­зать пла­стин­ку дру­гим спе­ци­а­ли­стам; а еще жаль, что все его пись­ма поте­ря­лись. Мне — то есть чело­ве­ку, кото­рый соб­ствен­ны­ми уша­ми слы­шал зло­ве­щие лес­ные зву­ки и к тому же знал подо­пле­ку и сопут­ству­ю­щие этой исто­рии обсто­я­тель­ства — этот голос пока­зал­ся чудо­вищ­ным. Он живо вто­рил риту­аль­ным фра­зам, кото­рые про­из­но­сил чело­век, но мне все вре­мя чуди­лось, что это отвра­ти­тель­ное жуж­жа­ние вооб­ще не явля­ет­ся зву­ком — ско­рее, это было поту­сто­рон­нее эхо, кото­рое доно­си­лось из адских ино­пла­нет­ных глу­бин через немыс­ли­мые без­дны про­стран­ства. Более двух лет мину­ло с тех пор, как я в послед­ний раз про­слу­шал дья­воль­скую вос­ко­вую мат­ри­цу; одна­ко в голо­ве у меня ни на секун­ду не смол­ка­ет зло­ве­щее жуж­жа­ние — отда­лен­ное и пре­ры­ви­стое, каким я его услы­шал в пер­вый раз. 

«Иэ! Шуб-Ниг­гу­рат! Чер­ный Козел из Диких Лесов с Леги­о­ном Мла­дых!» Несмот­ря на то что этот голос посто­ян­но зву­чит у меня в ушах, я так и не сумел подыс­кать ему точ­ных срав­не­ний из чис­ла тех, что суще­ству­ют в чело­ве­че­ском язы­ке. Он напо­ми­на­ет жуж­жа­ние отвра­ти­тель­но­го гигант­ско­го насе­ко­мо­го, под­ра­жа­ю­ще­го речи како­го-то даже отда­лен­но не похо­же­го на него суще­ства. Я совер­шен­но уве­рен, что у изда­вав­шей подоб­ный звук тва­ри голо­со­вые связ­ки не име­ют ниче­го обще­го с голо­со­вым аппа­ра­том как чело­ве­ка, так и мле­ко­пи­та­ю­щих в целом. И тембр, и диа­па­зон, и оттен­ки зву­ча­ния были абсо­лют­но чуже­род­ны­ми — подоб­но­го зву­ка не най­ти сре­ди явле­ний не толь­ко чело­ве­че­ско­го бытия, но и зем­но­го бытия вооб­ще. В тот самый пер­вый раз его неожи­дан­ное втор­же­ние в при­выч­ный мне мир так потряс­ло меня, что всю после­ду­ю­щую часть пла­стин­ки я про­слу­шал рас­се­ян­но, пыта­ясь стрях­нуть с себя после­шо­ко­вое оце­пе­не­ние. Когда же в запи­си нача­лось то место, где жуж­жа­ние ста­но­ви­лось про­дол­жи­тель­нее, ощу­ще­ние дья­воль­ской безыс­ход­но­сти, пора­зив­шее меня при пер­во­на­чаль­ных вкрап­ле­ни­ях голо­са, вдруг уси­ли­лось. Нако­нец запись кон­чи­лась — обо­рва­лась на полу­сло­ве в тот момент, когда дуэт чело­ве­че­ско­го и ино­пла­нет­но­го голо­сов зазву­чал необы­чай­но отчет­ли­во. Грам­мо­фон авто­ма­ти­че­ски выклю­чил­ся, а я все сидел, тупо впе­рив в него взгляд. 

Нет нуж­ды гово­рить, что потом я еще не раз про­слу­ши­вал эту умо­по­мра­чи­тель­ную пла­стин­ку и не раз все­ми сила­ми пытал­ся постичь ее содер­жа­ние, све­ряя свои выво­ды с заме­ча­ни­я­ми Эйк­ли. Пере­ска­зы­вать весь ход нашей пере­пис­ки, пожа­луй, ни к чему; заме­чу толь­ко, что мы оба были убеж­де­ны, что напа­ли на след, веду­щий к исто­кам самых без­об­раз­ных древ­них обря­дов, сохра­нив­ших­ся в тай­ных куль­тах нашей циви­ли­за­ции. Кро­ме того, нам ста­ло ясно, что меж­ду зата­ив­ши­ми­ся в горах ино­пла­нет­ны­ми при­шель­ца­ми и неко­то­ры­ми пред­ста­ви­те­ля­ми чело­ве­че­ской расы суще­ству­ет древ­няя и доволь­но непро­стая связь. Насколь­ко эта связь была раз­ви­та в преж­ние вре­ме­на и как она осу­ществ­ля­лась сего­дня — уста­но­вить было труд­но; во вся­ком слу­чае, перед нами откры­лись бес­край­ние про­сто­ры для само­го жут­ко­го фан­та­зи­ро­ва­ния. Похо­же, жите­ли Зем­ли были с неза­па­мят­ных вре­мен свя­за­ны нерас­тор­жи­мы­ми и страш­ны­ми уза­ми с безы­мян­ной кос­ми­че­ской без­дной, и узы эти име­ли самые раз­лич­ные фор­мы. Судя по запи­си, сата­нин­ское зло при­шло на Зем­лю с погру­жен­но­го во мрак Югго­та, рас­по­ло­жен­но­го у само­го края Сол­неч­ной систе­мы; одна­ко эта пла­не­та явля­ет­ся лишь одной из коло­ний ужас­ной меж­звезд­ной циви­ли­за­ции, роди­на кото­рой рас­по­ло­же­на, веро­ят­но, дале­ко за пре­де­ла­ми про­стран­ствен­но- вре­мен­но­го кон­ти­ну­у­ма, опи­сан­но­го Эйн­штей­ном, и вооб­ще не име­ет ника­ко­го отно­ше­ния к извест­но­му нам кос­мо­су.

Попут­но мы про­дол­жа­ли обсуж­дать загад­ку чер­но­го кам­ня, а так­же самый надеж­ный спо­соб его достав­ки в Арк­хем: Эйк­ли счи­тал, что мне не сле­ду­ет ехать к нему в усадь­бу, ибо при сло­жив­шей­ся ситу­а­ции это было бы небез­опас­но. С дру­гой сто­ро­ны, руко­вод­ству­ясь какой-то неиз­вест­ной мне при­чи­ной, он не желал отправ­лять камень ни поч­той, ни даже с ока­зи­ей. В кон­це кон­цов он пред­ло­жил такой вари­ант: он отве­зет камень в Бел­ло­уз- Фолз и отпра­вит его отту­да поез­дом «Бостон — Мэн», сле­ду­ю­щим через Кин, Уин­чен­дон и Фитч­берг, хотя для это­го ему и при­дет­ся ехать глу­хи­ми, про­ле­га­ю­щи­ми через лес доро­га­ми, а не по глав­ной братл­бор­ской авто­стра­де. Эйк­ли писал, что, отправ­ляя из Братл­бо­ро посыл­ку с пла­стин­кой, он обра­тил вни­ма­ние на чело­ве­ка, в пове­де­нии и выра­же­нии лица кото­ро­го было нечто весь­ма подо­зри­тель­ное. Он черес­чур дотош­но рас­спра­ши­вал о чем-то поч­то­вых слу­жа­щих и в кон­це кон­цов уехал тем же поез­дом, кото­рым отпра­ви­ли посыл­ку. По при­зна­нию Эйк­ли, он успо­ко­ил­ся лишь после того, как полу­чил от меня изве­стие о ее бла­го­по­луч­ном при­бы­тии.

При­бли­зи­тель­но в это же вре­мя — то есть бли­же к сере­дине июля — про­па­ло еще одно мое пись­мо, о чем я узнал из тре­вож­но­го посла­ния Эйк­ли. Он попро­сил меня впредь писать не на его таунд­сенд­ский адрес, а в общий отдел достав­ки поч­то­во­го отде­ле­ния в Братл­бо­ро, куда он будет наве­ды­вать­ся либо на сво­ей машине, либо меж­ду­го­род­ным авто­бу­сом, кото­рый обслу­жи­ва­ет теперь пас­са­жи­ров вме­сто поез­да-тихо­хо­да на боко­вой вет­ке желез­ной доро­ги. Судя по все­му, бес­по­кой­ство Эйк­ли посто­ян­но рос­ло: он подроб­но оста­нав­ли­вал­ся на том, как безум­ны­ми ноча­ми все доль­ше захо­ди­лись лаем соба­ки и как наут­ро он нахо­дил на про­ез­жей доро­ге и на зад­нем дво­ре све­жие ког­ти­стые сле­ды. Одна­жды он обна­ру­жил сле­ды цело­го пол­чи­ща чудо­вищ: каза­лось, они рас­тя­ну­лись цепью и ата­ко­ва­ли дом, а напро­тив них не менее плот­ным стро­ем сто­я­ли не желав­шие отсту­пать соба­ки. В дока­за­тель­ство тому Эйк­ли при­ло­жил к пись­му про­из­во­див­ший тягост­ное впе­чат­ле­ние фото­сни­мок: он был сде­лан наут­ро после той страш­ной ночи, на про­тя­же­нии кото­рой соба­ки неисто­во лая­ли и выли, не смол­кая ни на секун­ду. 

Утром в сре­ду, восем­на­дца­то­го июля, я полу­чил теле­грам­му с помет­кой «Бел­ло­уз-Фолз»: Эйк­ли сооб­щал, что посы­ла­ет чер­ный камень поез­дом

No 5508, кото­рый отправ­ля­ет­ся с вок­за­ла «Бел­ло­уз-Фолз» в 12.15 дня и при­бы­ва­ет на Север­ный вок­зал Босто­на в 16.12. По моим рас­че­там, посыл­ку долж­ны были доста­вить в Арк­хем по край­ней мере к полу­дню сле­ду­ю­ще­го дня, и поэто­му все утро чет­вер­га я про­вел дома в ожи­да­нии поч­та­льо­на. Но ни к полу­дню, ни даже к вече­ру поч­та­льон не появил­ся, а когда я позво­нил на почту, мне отве­ти­ли, что ника­кой посыл­ки на мое имя не посту­па­ло. Зака­зы­вая меж­ду­го­род­ный зво­нок в отдел поч­то­вых доста­вок бостон­ско­го вок­за­ла, я был охва­чен все воз­рас­тав­шей тре­во­гой и пото­му почти не уди­вил­ся, узнав, что такой посыл­ки не посту­па­ло и к ним. Поезд No 5508 при­был нака­нуне с опоз­да­ни­ем в 35 минут, но ника­ко­го гру­за на мое имя в поч­то­вом вагоне не было. Тем не менее слу­жа­щий отде­ла пообе­щал разо­брать­ся с этой исто­ри­ей; мне же ниче­го не оста­ва­лось, как отпра­вить вечер­ней поч­той пись­мо Эйк­ли, в кото­ром я вкрат­це рас­ска­зал о слу­чив­шем­ся. 

Бостон­ское поч­то­вое отде­ле­ние рабо­та­ло с похваль­ной рас­то­роп­но­стью — уже на сле­ду­ю­щий день мне позво­нил тот самый слу­жа­щий, с кото­рым я раз­го­ва­ри­вал нака­нуне, и поспе­шил сооб­щить резуль­та­ты сво­е­го рас­сле­до­ва­ния. Как ока­за­лось, про­вод­ник поч­то­во­го ваго­на поез­да No 5508 при­пом­нил одно про­ис­ше­ствие, кото­рое, воз­мож­но, име­ло пря­мое отно­ше­ние к моей про­па­же: когда в нача­ле вто­ро­го часа попо­лу­дни поезд сто­ял на стан­ции в Кине, штат Нью-Гэмп­шир, к нему обра­тил­ся какой-то худо­ща­вый рыже­во­ло­сый муж­чи­на с очень стран­ным голо­сом — судя по виду, сель­ский фер­мер из глу­бин­ки. 

По сло­вам про­вод­ни­ка, незна­ко­мец силь­но пере­по­ло­шил­ся из-за какой­то короб­ки с тяже­лым гру­зом, кото­рую он яко­бы дол­жен был полу­чить и кото­рой не ока­за­лось ни в вагоне, ни в спис­ках поч­то­вой ком­па­нии. Незна­ко­мец пред­ста­вил­ся как Стэн­ли Адамс; он гово­рил на ред­кость низ­ким и каким-то жуж­жа­щим голо­сом, от кото­ро­го на про­вод­ни­ка вдруг напа­ла необъ­яс­ни­мая дре­мо­та, так что он слу­шал это­го

Адам­са буд­то сквозь сон. Чем кон­чил­ся их раз­го­вор, про­вод­ник ска­зать не мог: он пом­нил лишь, что при­шел в себя, когда поезд уже тро­нул­ся. Бостон­ский слу­жа­щий так­же не пре­ми­нул атте­сто­вать про­вод­ни­ка как без­упреч­но чест­но­го и надеж­но­го моло­до­го чело­ве­ка с без­упреч­ным послуж­ным спис­ком.

В тот же вечер я отпра­вил­ся в Бостон, что­бы лич­но рас­спро­сить про­вод­ни­ка, фами­лию и адрес кото­ро­го я узнал в бостон­ском поч­то­вом отде­ле. Он ока­зал­ся чело­ве­ком откро­вен­ным, при­ят­ным в обще­нии, одна­ко ниче­го ново­го доба­вить к сво­е­му рас­ска­зу не смог. Как это ни стран­но, но он вооб­ще сомне­вал­ся в том, что при встре­че суме­ет опо­знать сво­е­го зага­доч­но­го собе­сед­ни­ка. Убе­див­шись, что ему и впрямь нече­го боль­ше ска­зать, я вер­нул­ся в Арк­хем и всю ночь писал пись­ма: одно — Эйк­ли, а осталь­ные — в поч­то­вую ком­па­нию, поли­цей­ское управ­ле­ние и началь­ни­ку желез­но­до­рож­ной стан­ции в Кине. Я не сомне­вал­ся в том, что незна­ко­мец со стран­ным гип­но­ти­зи­ру­ю­щим голо­сом сыг­рал в этом деле клю­че­вую роль; оста­ва­лась надеж­да, что с помо­щью стан­ци­он­ных слу­жа­щих и учет­ных ведо­мо­стей теле­граф­но­го отде­ла удаст­ся выяс­нить что-нибудь как о нем самом, так и о том, где, когда и каким обра­зом он раз­до­был све­де­ния о посыл­ке. 

При­зна­юсь сра­зу, что мое рас­сле­до­ва­ние окон­чи­лось без­ре­зуль­тат­но. Да, восем­на­дца­то­го июля, в самый раз­гар дня, на вок­за­ле в Кине дей­стви­тель­но заме­ти­ли чело­ве­ка со стран­ным голо­сом; один из сви­де­те­лей даже при­пом­нил, что вро­де бы видел у него в руках какую-то короб­ку. Но кто это был, так и оста­лось неиз­вест­ным, ибо ни до, ни после того слу­чая его никто боль­ше не видел. Насколь­ко мож­но было судить по ведо­мо­стям, в теле­граф­ный отдел он не захо­дил, ника­ких сооб­ще­ний не полу­чал и вооб­ще теле­граф­ный отдел не при­ни­мал ниче­го похо­же­го на изве­ще­ние о сле­до­ва­нии посыл­ки с чер­ным кам­нем в поез­де No 5508. Разу­ме­ет­ся, Эйк­ли про­вел парал­лель­ное рас­сле­до­ва­ние и даже лич­но съез­дил в Кин, что­бы рас­спро­сить о незна­ком­це при­вок­заль­ную пуб­ли­ку; но он отно­сил­ся к про­ис­ше­ствию с боль­шей обре­чен­но­стью, чем я, и усмат­ри­вал в про­па­же короб­ки зло­ве­щее про­яв­ле­ние роко­вых сил. Во вся­ком слу­чае, он не наде­ял­ся, что она оты­щет­ся. Он и преж­де гово­рил, что оби­та­те­ли гор и их аген­ты явно обла­да­ют теле­па­ти­че­ски­ми и гип­но­ти­че­ски­ми спо­соб­но­стя­ми, а пото­му в сле­ду­ю­щем пись­ме выска­зы­вал твер­дое убеж­де­ние в том, что камень уже нахо­дит­ся не на нашей пла­не­те. Про­чи­тав все это, я вос­пы­лал бла­го­род­ным гне­вом: выхо­ди­ло, что мы без­воз­врат­но поте­ря­ли соблаз­ни­тель­ную воз­мож­ность про­ник­нуть с помо­щью древ­них полу­стер­тых иеро­гли­фов в уди­ви­тель­ные тай­ны при­шель­цев. Быть может, это про­ис­ше­ствие еще дол­го тер­за­ло бы мою душу, если бы све­жие пись­ма Эйк­ли не отвлек­ли меня от него: эта исто­рия вне­зап­но полу­чи­ла новый обо­рот, заста­вив­ший меня на вре­мя поза­быть обо всем осталь­ном на све­те. 

IV  

Неве­до­мые суще­ства, о кото­рых Эйк­ли писал в сво­ем днев­ни­ке — почер­ком уже до того неров­ным, что боль­но было гля­деть, — нача­ли пре­сле­до­вать его с откро­вен­ной одер­жи­мо­стью. Лай собак — осо­бен­но в облач­ные или без­лун­ные ночи — стал над­рыв­но-кош­мар­ным; а на глу­хих доро­гах, по кото­рым ездил Эйк­ли, на него неод­но­крат­но пыта­лись напасть средь бела дня. Вто­ро­го авгу­ста, когда он направ­лял­ся в сосед­ний горо­диш­ко, путь машине пре­гра­ди­ло пова­лен­ное тол­стое дере­во. Это слу­чи­лось на том участ­ке трас­сы, где густой и тем­ный лес вплот­ную под­сту­пал к доро­ге, и, судя по беше­но­му лаю двух огром­ных псов, кото­рых Эйк­ли взял с собой, неве­до­мые суще­ства явно скры­ва­лись где-то побли­зо­сти. Ему было страш­но поду­мать, чем мог­ло бы кон­чить­ся дело, не будь рядом собак, — и с той поры он не поки­дал усадь­бы, не при­хва­тив с собой хотя бы пару сво­их вер­ных и силь­ных стра­жей. Два сле­ду­ю­щих про­ис­ше­ствия име­ли место пято­го и шесто­го авгу­ста: в пер­вом слу­чае по капо­ту маши­ны царап­ну­ла пуля, а во вто­ром соба­ки сно­ва под­ня­ли лай, ука­зы­вая на бли­зость жут­ких лес­ных оби­та­те­лей.

Пят­на­дца­то­го авгу­ста я полу­чил от Эйк­ли душе­раз­ди­ра­ю­щее пись­мо и не на шут­ку встре­во­жил­ся. Не пора ли ему, поду­мал я, пере­стать скры­вать ото всех свой кош­мар и при­звать на помощь поли­цию? В ночь с две­на­дца­то­го на три­на­дца­тое авгу­ста усадь­ба под­верг­лась насто­я­ще­му при­сту­пу: кру­гом сви­сте­ли пули, а наут­ро три соба­ки из две­на­дца­ти лежа­ли застре­лен­ные насмерть. Доро­га была испещ­ре­на ког­ти­сты­ми сле­да­ми, сре­ди кото­рых вид­не­лись и отпе­чат­ки чело­ве­че­ских ступ­ней: Эйк­ли был уве­рен в том, что их оста­вил Уол­тер Бра­ун. Эйк­ли бро­сил­ся зво­нить в Братл­бо­ро — хотел заку­пить еще собак, одна­ко едва он начал гово­рить, как теле­фон отклю­чил­ся. Тогда он отпра­вил­ся туда на сво­ей машине и, при­быв на теле­фон­ную стан­цию, узнал, что послан­ные про­ве­рить линию мон­те­ры обна­ру­жи­ли в без­люд­ных горах к севе­ру от Нью­фей­на акку­рат­но пере­ре­зан­ный глав­ный кабель. Перед отъ­ез­дом Эйк­ли купил четы­рех отмен­ных псов и несколь­ко коро­бок патро­нов для сво­ей круп­но­ка­ли­бер­ной мага­зин­ной вин­тов­ки. Пись­мо было напи­са­но им пря­мо в город­ском поч­то­вом отде­ле­нии и при­шло ко мне без задер­жек.

Мой науч­ный инте­рес к это­му слу­чаю уже дав­но пере­рос в чисто чело­ве­че­ский и даже, если угод­но, лич­ный. Я боял­ся за Эйк­ли, оса­жден­но­го кош­мар­ны­ми чудо­ви­ща­ми в сво­ей дале­кой усадь­бе, и отча­сти за себя: ведь я был непо­сред­ствен­ным участ­ни­ком всей этой зага­доч­ной исто­рии! Тай­ные про­тив­ни­ки Эйк­ли про­ни­ка­ли повсю­ду. Вдруг они добе­рут­ся и до меня? В сво­ем ответ­ном пись­ме я убеж­дал Эйк­ли обра­тить­ся за помо­щью в поли­цию, намек­нув, что в про­тив­ном слу­чае остав­ляю за собой пра­во дей­ство­вать само­сто­я­тель­но. Я писал, что хочет он того или не хочет, а я лич­но поеду в Вер­монт и помо­гу ему объ­яс­нить­ся с пред­ста­ви­те­ля­ми соот­вет­ству­ю­щих ведомств. Одна­ко в ответ я тут же полу­чил сроч­ную теле­грам­му с помет­кой «Бел­ло­уз-

Фолз», и эта теле­грам­ма гла­си­ла:

ЦЕНЮ ВАШУ СМЕЛОСТЬ ЗПТ НО НИЧЕГО НЕ МОГУ ПОДЕЛАТЬ ТЧК НИЧЕГО НЕ

ПРЕДПРИНИМАЙТЕ ЗПТ ИНАЧЕ БУДЕТ ПЛОХО ОБОИМ ТЧК ПОДРОБНОСТИ ПИСЬМОМ ТЧК ГЕНРИ ЭКЛИ

Дело неуклон­но при­ни­ма­ло все более серьез­ный обо­рот. Вско­ре после этой теле­грам­мы я полу­чил от Эйк­ли оше­лом­ля­ю­щее корот­кое посла­ние, без сомне­ния напи­сан­ное дро­жа­щей от сла­бо­сти рукой: ока­за­лось, что он не толь­ко не посы­лал ника­кой теле­грам­мы, но и не полу­чал вызвав­ше­го ее пись­ма. Из бег­лых рас­спро­сов слу­жа­щих поч­то­во­го отде­ле­ния горо­да Бел­ло­уз-Фолз он узнал, что теле­грам­му отпра­вил какой­то при­ез­жий — муж­чи­на с рыже­ва­ты­ми воло­са­ми и очень низ­ким, каким­то жуж­жа­щим голо­сом; ниче­го более ему узнать не уда­лось. Один из поч­то­вых слу­жа­щих пока­зал бланк с наца­ра­пан­ным на нем тек­стом теле­грам­мы; почерк отпра­ви­те­ля был незна­ком Эйк­ли. Любо­пыт­но, что его фами­лия была напи­са­на с ошиб­кой: «Экли», без бук­вы «й». Само по себе это вызы­ва­ло опре­де­лен­ные пред­по­ло­же­ния, но углуб­лять­ся в них Эйк­ли не стал — момент был и без того кри­ти­че­ский.

Он сооб­щал о гибе­ли еще несколь­ких собак и при­об­ре­те­нии новых, а так­же об уже став­ших тра­ди­ци­он­ны­ми ноч­ных пере­стрел­ках. Сле­ды Бра­у­на, а так­же по мень­шей мере еще двух чело­век, обу­тых в ботин­ки с под­ко­ва­ми, теперь посто­ян­но появ­ля­лись сре­ди отпе­чат­ков ког­ти­стых лап на доро­ге и поза­ди дома.

В кон­це кон­цов Эйк­ли был вынуж­ден согла­сить­ся с тем, что дело при­ня­ло нешу­точ­ный обо­рот и что ему оста­ет­ся лишь как мож­но ско­рее пере­ехать к сыну в Кали­фор­нию, бро­сив родо­вое име­ние на про­из­вол судь­бы. И все же ему было нелег­ко рас­ста­вать­ся с тем един­ствен­ным для каж­до­го чело­ве­ка местом, имя кото­ро­му — род­ной дом. Эйк­ли решил повре­ме­нить с отъ­ез­дом и попро­бо­вать про­дер­жать­ся еще немно­го: он наде­ял­ся отва­дить непро­ше­ных гостей, пока­зав им, что не жела­ет боль­ше дока­пы­вать­ся до их тайн.

Я тут же отве­тил Эйк­ли, сно­ва пред­ло­жив ему свою помощь и выра­зив жела­ние немед­лен­но при­е­хать к нему, что­бы вме­сте с ним рас­ска­зать поли­цей­ским вла­стям об угро­жа­ю­щей ему страш­ной опас­но­сти. В сво­ем ответ­ном посла­нии Эйк­ли про­ти­вил­ся моим пред­ло­же­ни­ям несколь­ко мень­ше, чем я мог ожи­дать, — исхо­дя из его преды­ду­щих настро­е­ний. Одна­ко он попро­сил подо­ждать до тех пор, пока он не ула­дит все свои финан­со­вые дела и не свык­нет­ся с мыс­лью о рас­ста­ва­нии с род­ны­ми кра­я­ми. Мест­ные жите­ли не одоб­ря­ли его науч­ных заня­тий и сума­сброд­ных тео­рий, а пото­му он соби­рал­ся уехать без лиш­не­го шума, не при­вле­кая к себе вни­ма­ния и не вызы­вая кри­во­тол­ков о здра­во­сти его ума. Он при­знал­ся, что не может боль­ше выно­сить все это, но он хотел бы сой­ти со сце­ны по воз­мож­но­сти достой­но. 

Я полу­чил это пись­мо два­дцать вось­мо­го авгу­ста и поста­рал­ся, как толь­ко мог, обод­рить Эйк­ли в сво­ем ответ­ном посла­нии. Мои ста­ра­ния явно не про­па­ли даром, ибо его сле­ду­ю­щее пись­мо почти не содер­жа­ло леде­ня­щих душу живо­пи­са­ний. Впро­чем, осо­бым опти­миз­мом оно тоже не дыша­ло — Эйк­ли был уве­рен, что наше­ствия чудо­вищ пре­кра­ти­лись лишь бла­го­да­ря тому, что в послед­нее вре­мя ночи выда­ва­лись все как на под­бор лун­ные, и окрест­но­сти дома были осве­ще­ны как днем. Он леле­ял надеж­ду, что еще неко­то­рое вре­мя небо будет в основ­ном ясное или чуть облач­ное, а когда этот пери­од закон­чит­ся, он пере­бе­рет­ся в Братл­бо­ро. Я сно­ва напи­сал ему обод­ря­ю­щее пись­мо, одна­ко пято­го сен­тяб­ря полу­чил его вне­оче­ред­ное посла­ние — види­мо, наши пись­ма раз­ми­ну­лись, — из кото­ро­го понял, что мои сло­ва уте­ше­ния несколь­ко запоз­да­ли. Учи­ты­вая важ­ность посла­ния, при­ве­ду его настоль­ко пол­но, насколь­ко мне поз­во­лит память. Вот что напи­сал мне сво­ей дро­жа­щей рукой Эйк­ли: 

Поне­дель­ник. Доро­гой Уил­март!  

Посы­лаю Вам этот мало­уте­ши­тель­ный пост­скрип­тум к мое­му преды­ду­ще­му пись­му. Про­шлой ночью все небо заво­лок­ло туча­ми — дождя, прав­да, не было, но и лун­но­го све­та тоже. Дела мои совсем пло­хи, и, по-види­мо­му, вопре­ки всем нашим радуж­ным надеж­дам, бли­зит­ся конец. Посре­ди ночи что- то заво­зи­лось на кры­ше дома, и все до одной соба­ки бро­си­лись посмот­реть, что там такое. Я слы­шал, как они бес­но­ва­лись, щел­кая зуба­ми; одна из них, излов­чив­шись, вско­чи­ла на низень­кую при­строй­ку, а отту­да пере­бра­лась на кры­шу. Завя­за­лась страш­ная схват­ка — и тут я услы­шал столь мерз­кое жуж­жа­ние, что, боюсь, оно нико­гда не изгла­дит­ся из моей памя­ти. Затем я почув­ство­вал какой-то отвра­ти­тель­ный запах, и тот­час же в ком­на­те засви­сте­ли пули. Одна за дру­гой они вле­та­ли в окна и толь­ко чудом не заде­ли меня. Оче­вид­но, основ­ная цепь насту­пав­ших подо­бра­лась к дому, когда при­вле­чен­ные шумом на кры­ше соба­ки сгру­ди­лись око­ло при­строй­ки. Что там сиде­ло на самом деле, пока не знаю, но опа­са­юсь, что эти суще­ства научи­лись искус­нее управ­лять сво­и­ми кры­лья­ми, рас­счи­тан­ны­ми для даль­них кос­ми­че­ских пере­ле­тов. Я пога­сил в доме свет, пре­вра­тив окна в бой­ни­цы, и при­нял­ся палить во все сто­ро­ны над голо­ва­ми собак. Этим дело и кон­чи­лось, но утром я обна­ру­жил во дво­ре огром­ные лужи кро­ви, а рядом — лужи зеле­но­го тягу­че­го веще­ства с невы­ра­зи­мо омер­зи­тель­ным запа­хом. Взо­брав­шись на кры­шу, я и там нашел пят­на той же зеле­ной дря­ни. Пяте­ро из собак погиб­ли, при­чем одна по моей вине. Пуля попа­ла ей в спи­ну — навер­ное, я слиш­ком низ­ко опу­стил ружье. Сей­час я зани­ма­юсь тем, что встав­ляю стек­ла вза­мен про­би­тых, а затем поеду в Братл­бо­ро — купить еще собак. В соба­чьем питом­ни­ке уже навер­ня­ка реши­ли, что я сума­сшед­ший. Чуть поз­же напи­шу Вам подроб­нее. Неде­ли через две буду, оче­вид­но, готов к отъ­ез­ду, хотя сама мысль об этом не укла­ды­ва­ет­ся у меня в голо­ве. Изви­ни­те за крат­кость, Эйк­ли 

Это пись­мо Эйк­ли ока­за­лось не един­ствен­ным его вне­оче­ред­ным посла­ни­ем. На сле­ду­ю­щее утро, шесто­го сен­тяб­ря, при­шло еще одно; напи­са­но оно было ужас­но: бук­вы пры­га­ли, строч­ки напол­за­ли друг на дру­га. По про­чте­нии я до того рас­те­рял­ся, что не знал, что ему посо­ве­то­вать или что пред­при­нять само­му. Как и в преды­ду­щем слу­чае, при­ве­ду его настоль­ко пол­но, насколь­ко поз­во­лит память: 

Втор­ник.

Тучи не рас­се­и­ва­ют­ся — зна­чит, меня сно­ва ожи­да­ют без­лун­ные ночи. К тому же луна все рав­но убы­ва­ет. Я бы обнес дом про­во­ло­кой, пустил по ней ток и уста­но­вил мощ­ный про­жек­тор, да ведь они тут же пере­ре­жут кабель. Все бес­по­лез­но.

По-мое­му, я схо­жу с ума. Может стать­ся, что все, о чем я писал

Вам, — сон или бред ума­ли­шен­но­го. Если до это­го мои дела были пло­хи, то теперь они — хуже неку­да. Вче­ра ночью суще­ства гово­ри­ли со мной сво­и­ми про­кля­ты­ми жуж­жа­щи­ми голо­са­ми и наго­во­ри­ли такое, что я не реша­юсь пере­ска­зать Вам. Я слы­шал все отчет­ли­во: их голо­са пере­кры­ва­ли соба­чий лай, а когда им это не уда­ва­лось, им помо­гал гром­кий чело­ве­че­ский голос. Не вме­ши­вай­тесь в эту исто­рию, Уил­март: все обсто­ит гораз­до страш­нее, чем мы пред­по­ла­га­ли. Они не поз­во­лят мне уехать в Кали­фор­нию, а наме­ре­ны забрать меня с собой, при­чем не на Юггот, а гораз­до даль­ше — за пре­де­лы нашей галак­ти­ки, а воз­мож­но, и за пре­де­лы извест­ных нам про­стран­ствен­ных изме­ре­ний. Меня пове­зут живьем — вер­нее, в том виде, кото­рый тео­ре­ти­че­ски и с точ­ки зре­ния сохра­не­ния моз­га мож­но счи­тать жиз­не­де­я­тель­ным. Я ска­зал, что нику­да с ними не поеду — тем более в том ужас­ном виде, какой они мне уго­то­ви­ли; но вряд ли мой отказ что-либо реша­ет. Усадь­ба сто­ит в такой глу­ши, что им никто не поме­ша­ет явить­ся и днем. Погиб­ло еще шесть собак, а про­ез­жая по леси­стым участ­кам веду­щей в Братл­бо­ро доро­ги, я посто­ян­но чув­ство­вал, что за мной сле­дят.

Я допу­стил ошиб­ку, послав Вам пла­стин­ку и чер­ный камень. Уни­чтожь­те запись, пока не позд­но. Зав­тра напи­шу Вам сно­ва, если еще буду здесь. Хоро­шо бы пря­мо теперь пере­вез­ти кни­ги и вещи в Братл­бо­ро и посе­лить­ся там. Если бы я мог, то бежал бы прочь, бро­сив все на про­из­вол судь­бы, но что-то под­со­зна­тель­но удер­жи­ва­ет меня от это­го. Конеч­но, в Братл­бо­ро мне будет гораз­до без­опас­нее, но и там я, ско­рее все­го, оста­нусь все тем же узни­ком. Я почти уве­рен, что при всем сво­ем жела­нии уже не смо­гу выпу­тать­ся из этой исто­рии. Какой ужас! Не вме­ши­вай­тесь ни в коем слу­чае.

Ваш Эйк­ли

Полу­чив это ужас­ное посла­ние, я не спал всю ночь, гадая, насколь­ко Эйк­ли еще сохра­нил спо­соб­ность здра­во мыс­лить. По содер­жа­нию пись­мо было сплош­ным безу­ми­ем, одна­ко по фор­ме — если к тому же учесть его предыс­то­рию — оно подав­ля­ло сво­ей убе­ди­тель­но­стью, не остав­ля­ю­щей места сомне­ни­ям. Отве­чать я даже не пытал­ся, решив, что луч­ше все­го будет дождать­ся, когда Эйк­ли полу­чит мое преды­ду­щее пись­мо и отве­тит мне более обсто­я­тель­но. На сле­ду­ю­щий день ответ дей­стви­тель­но при­шел, одна­ко на фоне опи­сан­ных в нем собы­тий все мои дово­ды и сове­ты, на кото­рые вро­де бы отве­чал Эйк­ли, смот­ре­лись про­сто-напро­сто дет­ским лепе­том. При­во­жу по памя­ти текст это­го леде­ня­ще­го душу посла­ния, напи­сан­но­го с мно­го­чис­лен­ны­ми помар­ка­ми, вкривь и вкось, явно на ходу и в дикой спеш­ке.

Сре­да.

Толь­ко что полу­чил Ваше пись­мо, но спо­рить нам боль­ше не о чем. Я сда­юсь. Удив­ля­юсь, как у меня еще хва­та­ет сил давать им отпор. Теперь мне уже не выпу­тать­ся при всем моем жела­нии — даже если бы я бро­сил все и бежал. Дого­нят.

Вче­ра полу­чил от них пись­мо: посыль­ный дере­вен­ской поч­то­вой служ­бы доста­вил его в особ­няк, пока я был в Братл­бо­ро. Напе­ча­та­но на блан­ке поч­то­во­го отде­ле­ния горо­да Бел­ло­уз-Фолз, отправ­ле­но отту­да же. Сооб­щи­ли, что соби­ра­ют­ся со мной делать — что имен­но, гово­рить не буду. Но толь­ко и Вы будь­те осто­рож­ны! Пла­стин­ку уни­чтожь­те. По ночам все так же облач­но, а луна по-преж­не­му на ущер­бе. Жаль, что я не решил­ся про­сить о помо­щи — может быть, тогда еще не все было бы поте­ря­но. Толь­ко боюсь, что каж­дый, кто риск­нул бы при­е­хать сюда, навер­ня­ка посчи­тал бы меня сума­сшед­шим, ибо я не могу пред­ста­вить веще­ствен­ных дока­за­тельств моим сло­вам. А про­сить помо­щи без пово­да я не могу, ибо ни с кем рань­ше не знал­ся близ­ко, да и теперь не зна­юсь. 

Да, Уил­март, я ведь еще не ска­зал само­го глав­но­го! При­го­товь­тесь, новость потря­са­ю­щая. Но помни­те, что я гово­рю чистую прав­ду. Так вот: я сво­и­ми гла­за­ми видел вбли­зи и даже тро­гал одно­го из них — или по край­ней мере то, что от него оста­лось. Боже ты мой, какой это был ужас! Есте­ствен­но, он был мертв: одна из моих собак рас­тер­за­ла его ночью. Я обна­ру­жил тело утром око­ло кону­ры и отнес в дро­вя­ной сарай; хотел сохра­нить и предъ­явить потом как веще­ствен­ное дока­за­тель­ство, но не про­шло и двух часов, как чудо­ви­ще бук­валь­но рас­тво­ри­лось в воз­ду­хе. Так что и сле­дов не оста­лось. Как, впро­чем, и от тех, что пла­ва­ли в реках после навод­не­ния; вспом­ни­те, их виде­ли толь­ко утром пер­во­го дня. А теперь о самом страш­ном. Я хотел сде­лать фото­сни­мок это­го суще­ства и ото­слать Вам, но когда про­явил плен­ку, то на ней про­сту­пи­ло лишь изоб­ра­же­ние дро­вя­но­го сарая. Из како­го же теста сде­ла­но это суще­ство? Оно ведь мате­ри­аль­но, раз я его видел и ося­зал. К тому же они остав­ля­ют сле­ды. Так что же это за мате­рия? Фор­му тела опи­сать труд­но. Пред­ставь­те себе огром­но­го кра­ба, состо­я­ще­го из мно­же­ства пира­ми­до­об­раз­ных мяси­стых колец или, ско­рее, сгуст­ков тягу­че­го плот­но­го веще­ства, а на том месте, где у чело­ве­ка нахо­дит­ся голо­ва, увен­чан­но­го клуб­ком щупа­лец. Зеле­ное лип­кое веще­ство — это у них нечто вро­де кро­ви или жиз­нен­ных соков. И с каж­дой мину­той этих существ на Зем­ле ста­но­вит­ся все боль­ше.

Уол­тер Бра­ун исчез — в окрест­ных горо­диш­ках он боль­ше не появ­ля­ет­ся. Навер­ное, я в него уго­дил, когда стре­лял по непро­ше­ным гостям, а они, похо­же, все­гда ста­ра­ют­ся забрать с собой уби­тых и ране­ных. Сего­дня добрал­ся до горо­да без помех, но, боюсь, они пере­ста­ли пре­сле­до­вать меня имен­но пото­му, что уве­ре­ны: я все рав­но от них нику­да не денусь. В дан­ный момент пишу из поч­то­во­го отде­ле­ния в Братл­бо­ро. Как знать — может, в послед­ний раз. Если так, то сооб­щи­те о моей смер­ти сыну; его адрес: Кали­фор­ния, Сан-Диего, Пле­зант-стрит, 176, Джордж Гуди­наф Эйк­ли. Толь­ко ни в коем слу­чае не при­ез­жай­те сюда. Если через неде­лю от меня не посту­пит ника­ких изве­стий, напи­ши­те мое­му маль­чи­ку и сле­ди­те за сооб­ще­ни­я­ми в газе­тах.

У меня оста­лось два послед­них козы­ря; попро­бую ими вос­поль­зо­вать­ся — если, конеч­но, хва­тит душев­ных сил. Во-пер­вых, попы­та­юсь тра­вить их ядо­ви­ты­ми газа­ми — нуж­ные веще­ства у меня есть, а себя и сво­их собак я защи­щу про­ти­во­га­за­ми (я при­спо­со­бил мас­ки и для них); если ниче­го не полу­чит­ся, то обра­щусь к шери­фу. Мест­ные вла­сти, сто­ит им захо­теть, могут упечь меня в сума­сшед­ший дом — но это все-таки луч­ше, неже­ли попасть­ся в лапы ино­пла­нет­ных чудо­вищ. Поста­ра­юсь при­влечь вни­ма­ние поли­ции к сле­дам вокруг дома — отпе­чат­ки хоть и сла­бые, зато каж­дое утро све­жие. Впро­чем, вполне допус­каю, что мне не пове­рят. Ска­жут, под­де­лал — меня ведь здесь все счи­та­ют чуда­ком. 

Надо еще попро­бо­вать вызвать поли­цей­ско­го из цен­траль­но­го управ­ле­ния: пусть оста­нет­ся на ночь и сам уви­дит, что здесь тво­рит­ся, — хотя пове­де­ние этих тва­рей преду­га­дать нетруд­но: про­ве­да­ют обо всем и на эту ночь оста­вят меня в покое. Они пере­ре­за­ют кабель вся­кий раз, когда я пыта­юсь сде­лать теле­фон­ный зво­нок сре­ди ночи. Мон­те­ры теле­фон­ной ком­па­нии пре­бы­ва­ют в край­нем недо­уме­нии и могут засви­де­тель­ство­вать факт часто­го повре­жде­ния линии, если, конеч­но, в сво­ем недо­уме­нии не зай­дут слиш­ком дале­ко, решив, что кабель пере­ре­заю я сам. Со вре­ме­ни послед­не­го обры­ва линии про­шло уже боль­ше неде­ли, а я даже и не пытал­ся похло­по­тать о ее почин­ке. 

Я бы мог попро­сить кого-нибудь из мест­ных фер­ме­ров под­твер­дить истин­ность моих пока­за­ний, но за подоб­ное сви­де­тель­ство этих мало­гра­мот­ных людей толь­ко поды­мут на смех; к тому же они дав­но уже обхо­дят мой дом сто­ро­ной и о послед­них собы­ти­ях ниче­го не зна­ют. Этих дере­вен­щин не заста­вишь и на милю при­бли­зить­ся к мое­му дому ника­ки­ми уго­во­ра­ми и день­га­ми. Пись­мо­но­сец, наслу­шав­шись их рас­ска­зов, тихонь­ко посме­и­ва­ет­ся надо мной. О гос­по­ди! Ну поче­му я не осме­ли­ва­юсь ска­зать ему, что все это прав­да! Пожа­луй, я все-таки пока­жу ему сле­ды око­ло дома — может, это заста­вит его при­за­ду­мать­ся; пло­хо, одна­ко, что он при­хо­дит во вто­рой поло­вине дня, когда их обыч­но уже почти не вид­но. Если же попы­тать­ся сохра­нить отпе­ча­ток, накрыв его ящи­ком или тазом, то пись­мо­но­сец навер­ня­ка решит, что это под­дел­ка или про­сто глу­пая шут­ка. Теперь я жалею о том, что все это вре­мя вел отшель­ни­че­ский образ жиз­ни, в резуль­та­те чего сосе­ди пере­ста­ли ко мне загля­ды­вать. Я нико­му не решал­ся пока­зы­вать чер­ный камень, пла­стин­ку и сним­ки. Их виде­ли толь­ко несколь­ко мало­гра­мот­ных уро­жен­цев этих мест. Осталь­ные все рав­но бы не повер­ши, и я со все­ми мои­ми стра­ха­ми стал бы насто­я­щим посме­ши­щем. Хотя сним­ки пока­зать все-таки надо бы. На них чет­ко вид­ны сле­ды ког­ти­стых лап — пусть даже тех, кто их оста­вил, запе­чат­леть на плен­ке не уда­лось. Как досад­но, что сего­дня поут­ру я ока­зал­ся един­ствен­ным, кому дове­лось уви­деть мерт­вое чудо­ви­ще! Сей­час же от его тела не оста­лось и сле­да. Впро­чем, я уже сам не знаю, чего хочу. После все­го пере­жи­то­го сума­сшед­ший дом пока­жет­ся мне не хуже род­но­го. По край­ней мере, вра­чи помог­ли бы мне собрать­ся с сила­ми и бро­сить эту про­кля­тую усадь­бу — а это един­ствен­ное, что может меня спа­сти. 

Если в бли­жай­шее вре­мя вестей от меня не будет, сооб­щи­те обо всем мое­му сыну Джор­джу. Засим про­ща­юсь. Пла­стин­ку непре­мен­но раз­бей­те и ни в коем слу­чае не впу­ты­вай­тесь в это дело. Ваш Эйк­ли 

Ска­жу без пре­уве­ли­че­ния, что это пись­мо поверг­ло меня в дикий ужас. Я не знал, что отве­тить на него, и в кон­це кон­цов, наца­ра­пав на лист­ке бума­ги несколь­ко бес­связ­ных слов состра­да­ния и уте­ше­ния, отпра­вил заказ­ным пись­мом. Пом­нит­ся, я умо­лял Эйк­ли немед­лен­но ехать в Братл­бо­ро и про­сить убе­жи­ща у город­ских вла­стей, а так­же пообе­щал, что непре­мен­но отправ­люсь туда сам, захва­тив с собой пла­стин­ку, и поста­ра­юсь убе­дить их в том, что потер­пев­ший нахо­дит­ся в абсо­лют­но здра­вом уме. Пом­нит­ся, я еще доба­вил, что наста­ла пора пре­ду­пре­дить мест­ных жите­лей о гро­зя­щей им со сто­ро­ны чудо­вищ опас­но­сти. В этот кри­ти­че­ский момент я уже совер­шен­но не сомне­вал­ся в истин­но­сти все­го того, о чем рас­ска­зы­вал и дога­ды­вал­ся Эйк­ли, хотя и отно­сил казус с неудав­шим­ся фото­гра­фи­ро­ва­ни­ем мерт­во­го чудо­ви­ща на счет какой-то допу­щен­ной Эйк­ли оплош­но­сти и счи­тал, что загад­ки при­ро­ды здесь ни при чем. 

V  

Суб­бот­ним вече­ром вось­мо­го сен­тяб­ря — оче­вид­но, раз­ми­нув­шись с моим бес­связ­ным посла­ни­ем, — при­бы­ло еще одно пись­мо Эйк­ли, на удив­ле­ние отли­чав­ше­е­ся от преды­ду­ще­го: оно было акку­рат­но отпе­ча­та­но на машин­ке и испол­не­но уми­ро­тво­рен­но­го спо­кой­ствия. Оно пора­зи­ло меня уве­рен­но­стью тона, а так­же содер­жав­шим­ся в нем при­гла­ше­ни­ем при­е­хать; послед­нее, долж­но быть, яви­лось след­стви­ем корен­но­го пере­ло­ма в кош­мар­ной дра­ме, разыг­рав­шей­ся в гор­ной глу­ши. И сно­ва при­во­жу содер­жа­ние пись­ма по памя­ти — мне хочет­ся, при­чем не без осно­ва­ния, как мож­но точ­нее пере­дать оттен­ки его сти­ля. На кон­вер­те сто­ял поч­то­вый штем­пель «Бел­ло­уз-Фолз», а под­пись, так же как и текст, была отсту­ка­на на машин­ке — так часто посту­па­ют начи­на­ю­щие. Одна­ко сам текст был отпе­ча­тан на ред­кость акку­рат­но для нович­ка; поэто­му я решил, что Эйк­ли зани­мал­ся этим и рань­ше — напри­мер, в кол­ле­дже. Не скрою — пись­мо при­нес­ло мне боль­шое облег­че­ние, одна­ко к это­му чув­ству при­ме­ши­ва­лось еще и неко­то­рое бес­по­кой­ство. Я убе­дил­ся, что Эйк­ли рас­ска­зы­вал о тво­рив­ших­ся вокруг него ужа­сах, нахо­дясь в здра­вом уме, — но в здра­вом ли уме он теперь, когда утвер­жда­ет, что эти ужа­сы кон­чи­лись? Он посто­ян­но твер­дил об «улуч­ше­нии отно­ше­ний» — что бы это мог­ло зна­чить? Все в этом пись­ме ока­зы­ва­лось пол­ной про­ти­во­по­лож­но­стью его преды­ду­щим заклю­че­ни­ям! Перей­дем, одна­ко, соб­ствен­но к тек­сту, ста­ра­тель­но запи­сан­но­му под дик­тов­ку моей памя­ти, на кото­рую, гово­рю без лож­ной скром­но­сти, у меня до сих пор не было осно­ва­ний жало­вать­ся. 

Аль­бер­ту Н. Уил­мар­ту, эсквай­ру, Мис­ка­то­ник­ский уни­вер­си­тет,

г. Арк­хем, шт. Мас­са­чу­сетс Доро­гой Уил­март!  

С огром­ным удо­воль­стви­ем сооб­щаю, что могу успо­ко­ить Вас каса­тель­но всех тех глу­по­стей, о кото­рых я писал вам ранее. Я гово­рю «глу­по­стей», имея в виду тер­зав­шие меня стра­хи, а не оцен­ки явле­ний и свя­зан­ные с ними пред­по­ло­же­ния. Эти явле­ния дей­стви­тель­но суще­ству­ют в при­ро­де и пред­став­ля­ют собой доста­точ­но серьез­ную про­бле­му, я же отно­сил­ся к ним непра­виль­но, в чем и состо­ит моя ошиб­ка. 

Кажет­ся, я уже обмол­вил­ся о том, что мои стран­ные опе­ку­ны нача­ли общать­ся со мной и вся­че­ски стре­мить­ся к уста­нов­ле­нию кон­так­та. И вот про­шлой ночью пере­го­во­ры состо­я­лись. В ответ на услов­ный сиг­нал я впу­стил в дом их пред­ста­ви­те­ля — изво­лю заме­тить сра­зу, что это был чело­век. Пред­ста­ви­тель пове­дал мне мно­го тако­го, о чем мы с Вами даже не заду­мы­ва­лись, и убе­ди­тель­но дока­зал, что мы глу­бо­ко заблуж­да­лись, пола­гая, что при­шель­цы име­ли целью тай­но обос­но­вать­ся на нашей пла­не­те. Судя по все­му, зло­ве­щие пре­да­ния, повест­ву­ю­щие об отно­ше­нии при­шель­цев к людям и их наме­ре­ни­ях отно­си­тель­но Зем­ли, порож­де­ны исклю­чи­тель­но диле­тант­ским тол­ко­ва­ни­ем, а часто и про­сто непо­ни­ма­ни­ем ситу­а­ции. Не забы­вай­те, что эти суще­ства явля­ют­ся носи­те­ля­ми такой куль­ту­ры и тако­го обра­за мыс­лей, что ника­кие наши зем­ные измыш­ле­ния не могут хотя бы при­бли­зи­тель­но пере­дать их суть. Охот­но при­зна­юсь в том, что и мои соб­ствен­ные пред­по­ло­же­ния были ничуть не бли­же к истине, чем все­воз­мож­ные домыс­лы негра­мот­ных фер­ме­ров и дика­рей-индей­цев. То, что я посчи­тал про­ти­во­есте­ствен­ным, постыд­ным и бес­чест­ным, на самом деле пре­вос­хо­дит мои интел­лек­ту­аль­ные воз­мож­но­сти и заслу­жи­ва­ет само­го бла­го­го­вей­но­го отно­ше­ния, если даже не вос­хва­ле­ния, а мое пер­во­на­чаль­ное мне­ние есть не что иное, как свой­ствен­ный чело­ве­ку извеч­ный страх, непри­язнь и оттал­ки­ва­ние все­го ново­го и непо­нят­но­го.

Теперь я сожа­лею о вре­де, кото­рый при­чи­нил этим муд­рым ино­пла­нет­ным суще­ствам во вре­мя наших ноч­ных пере­стре­лок. И поче­му толь­ко я сра­зу же не согла­сил­ся обсу­дить с ними все мои про­бле­мы в спо­кой­ной, разум­ной бесе­де! Но они не дер­жат на меня зла: их эмо­ци­о­наль­ная систе­ма рез­ко отли­ча­ет­ся от нашей. Един­ствен­ная их неуда­ча заклю­ча­ет­ся в том, что они выбра­ли себе в помощ­ни­ки чуть ли не худ­ший чело­ве­че­ский тип: возь­ми­те, напри­мер, того же Уол­те­ра Бра­у­на. Из-за него я был реши­тель­но настро­ен про­тив них. На самом же деле, насколь­ко мне извест­но, они не сде­ла­ли людям ниче­го пло­хо­го; а вот от чело­ве­че­ско­го рода пре­тер­пе­ли мно­же­ство неспра­вед­ли­во­стей, жесто­ко­стей и пре­сле­до­ва­ний. Суще­ству­ет даже тай­ная сек­та зло­де­ев (вы, как чело­век, посвя­щен­ный в мир мисти­ки, пой­ме­те меня, если я постав­лю их в один ряд с Хасту­ром и Жел­тым зна­ком), цель кото­рых — высле­жи­вать и уби­вать этих существ, выда­вая их за пред­ста­ви­те­лей чудо­вищ­ных сил, оби­та­ю­щих в дру­гих систе­мах изме­ре­ний. Имен­но про­тив таких зачин­щи­ков враж­ды — а вовсе не про­тив рядо­вых мир­ных жите­лей Зем­ли — пред­при­ни­ма­ют при­шель­цы суро­вые меры защи­ты. Меж­ду про­чим, я узнал, что все наши про­пав­шие пись­ма похи­ти­ли как раз аген­ты этой чер­ной сек­ты, а вовсе не при­шель­цы. 

При­шель­цы хотят одно­го: что­бы люди жили с ними в мире вме­сто того, что­бы их пре­сле­до­вать, и раз­ви­ва­ли вза­и­мо­вы­год­ные отно­ше­ния. Послед­нее крайне необ­хо­ди­мо теперь, когда с помо­щью новей­ших изоб­ре­те­ний и могу­чей тех­ни­ки мы все боль­ше рас­ши­ря­ем свои позна­ния и воз­мож­но­сти, остав­ляя при­шель­цам все мень­ше шан­сов сохра­нить в тайне раз­ме­щен­ные на нашей пла­не­те иссле­до­ва­тель­ские стан­ции. Ино­пла­нет­ные суще­ства жела­ют пол­нее изу­чить чело­ве­че­ство, одно­вре­мен­но дав неко­то­рым круп­ней­шим фило­со­фам и уче­ным Зем­ли воз­мож­ность сде­лать то же самое в отно­ше­нии их. Если это про­изой­дет, вся­кая угро­за столк­но­ве­ния будет устра­не­на и утвер­дит­ся бла­го­при­ят­ный modus vivendi. Сама мысль о какой-либо попыт­ке пора­бо­тить чело­ве­че­ство или поме­шать его про­грес­су для них про­сто неле­па. 

Нет ниче­го уди­ви­тель­но­го в том, что для нала­жи­ва­ния кон­так­тов с зем­ля­на­ми при­шель­цы выбра­ли меня — ведь я знаю о них уже очень мно­гое. Про­шлой ночью к моим позна­ни­ям доба­ви­лось еще нема­ло све­де­ний — невы­ра­зи­мо оше­лом­ля­ю­щих и откры­ва­ю­щих новое виде­ние миро­зда­ния. В даль­ней­шем я буду полу­чать допол­ни­тель­ную инфор­ма­цию как в уст­ном, так и в пись­мен­ном виде. Меня более не ста­нут при­нуж­дать сию же мину­ту отпра­вить­ся в кос­ми­че­ское путе­ше­ствие, хотя не исклю­че­но, что чуть поз­же я сам захо­чу совер­шить его, вос­поль­зо­вав­шись спе­ци­аль­ны­ми сред­ства­ми, и таким обра­зом пере­ступ­лю чер­ту, за кото­рой оста­нет­ся все то, что до сей поры при­выч­но было счи­тать опы­том чело­ве­че­ской циви­ли­за­ции. Оса­да мое­го дома будет сня­та. Все ула­ди­лось, так что соба­ки теперь оста­нут­ся без дела. Я гото­вил­ся к само­му страш­но­му, а вза­мен полу­чил щед­рый дар — мне открыл­ся кла­дезь зна­ний. Я полу­чил воз­мож­ность под­нять­ся на более высо­кую сту­пень умствен­но­го раз­ви­тия, чего досе­ле удо­ста­и­ва­лись лишь еди­ни­цы. Эти ино­пла­не­тяне явля­ют­ся, пожа­луй, самы­ми изу­ми­тель­ны­ми созда­ни­я­ми живой мате­рии во всем изме­ря­е­мом про­стран­ством и вре­ме­нем мире, а воз­мож­но, и за его пре­де­ла­ми. Они пред­став­ля­ют собой циви­ли­за­цию кос­ми­че­ско­го мас­шта­ба, все про­чие жиз­нен­ные фор­мы кото­рой мож­но опре­де­лить как все­го лишь вырож­да­ю­щи­е­ся раз­но­вид­но­сти. По сво­е­му стро­е­нию они сто­ят бли­же к рас­ти­тель­но­му, неже­ли к живот­но­му миру,

— если, конеч­но, подоб­ные поня­тия вооб­ще при­ем­ле­мы для опи­са­ния состав­ля­ю­щей их мате­рии, Ско­рее, их мож­но отне­сти к гри­бам, одна­ко в силу совер­шен­но осо­бой систе­мы пище­ва­ре­ния, а так­же содер­жа­ния в их орга­низ­ме хло­ро­фил­ло­по­доб­но­го веще­ства они в целом отли­ча­ют­ся от наших гри­бов. Да, это осо­би ино­го рода: они состо­ят из абсо­лют­но чуже­род­ной для нашей части галак­ти­ки мате­рии, элек­тро­ны кото­рой име­ют совер­шен­но иной режим коле­ба­ний. Поэто­му-то при­шель­цев и невоз­мож­но заснять на обыч­ную плен­ку или фото­пла­стин­ку, кото­ры­ми рас­по­ла­га­ет совре­мен­ная нау­ка, хотя нево­ору­жен­ным гла­зом их мож­но видеть вполне отчет­ли­во. Одна­ко, полу­чив допол­ни­тель­ные све­де­ния, вся­кий опыт­ный химик сумел бы изго­то­вить спе­ци­аль­ную фото­эмуль­сию, на кото­рой суще­ства ока­жут­ся запе­чат­лен­ны­ми. 

При­шель­цы обла­да­ют исклю­чи­тель­ным свой­ством — они совер­ша­ют пере­ле­ты через меж­звезд­ные про­стран­ства, где нет теп­ла и воз­ду­ха, в сво­ей обыч­ной телес­ной обо­лоч­ке; прав­да, неко­то­рые их раз­но­вид­но­сти спо­соб­ны летать, лишь при­бе­гая к меха­ни­че­ским при­спо­соб­ле­ни­ям или дико­вин­ным хирур­ги­че­ским пере­сад­кам. Толь­ко у несколь­ких видов этих существ кры­лья могут исполь­зо­вать­ся в без­воз­душ­ной сре­де, что, в част­но­сти, харак­тер­но для вер­монт­ско­го вида. Что же каса­ет­ся осо­бей, оби­та­ю­щих на неко­то­рых недо­ступ­ных вер­ши­нах Ста­ро­го Све­та, то они попа­ли на нашу пла­не­ту дру­ги­ми путя­ми. Их внеш­нее сход­ство с пред­ста­ви­те­ля­ми живот­но­го мира и струк­ту­ра­ми, кото­рые мы назы­ва­ем мате­ри­аль­ны­ми, обу­слов­ле­но ско­рее парал­лель­ным раз­ви­ти­ем, неже­ли тес­ным род­ством. Их умствен­ные спо­соб­но­сти выше, чем у всех про­чих сохра­нив­ших­ся на сего­дня живых орга­низ­мов, хотя самы­ми высо­ко­раз­ви­ты­ми из них явля­ют­ся, без­услов­но, кры­ла­тые осо­би наше­го гор­но­го края. Теле­па­тия для них — обыч­ное сред­ство обще­ния, хотя у них сохра­нил­ся рече­вой аппа­рат руди­мен­тар­но­го типа; после неболь­шой опе­ра­ции (а надо ска­зать, что хирур­ги­че­ские про­це­ду­ры у них — дело обы­ден­ное и выпол­ня­е­мое неве­ро­ят­но искус­но) он спо­со­бен при­бли­жен­но вос­про­из­во­дить зву­ко­вой рису­нок речи тех существ, кото­рые ею еще поль­зу­ют­ся.

Их бли­жай­шая пере­ва­лоч­ная база раз­ме­ща­ет­ся на пока еще не откры­той нами и почти лишен­ной све­та пла­не­те, кото­рая нахо­дит­ся на самом краю Сол­неч­ной систе­мы, за Неп­ту­ном, и явля­ет­ся девя­той по уда­лен­но­сти от Солн­ца. Как мы уже уста­но­ви­ли, в неко­то­рых древ­них руко­пи­сях имен­но она упо­ми­на­лась под таин­ствен­ным назва­ни­ем «Юггот»; в ско­ром вре­ме­ни она ста­нет источ­ни­ком неве­до­мо­го нашей нау­ке мыс­лен­но­го воз­дей­ствия на зем­лян, целью кото­ро­го будет уста­нов­ле­ние теле­па­ти­че­ской свя­зи. Не удив­люсь, если наши аст­ро­но­мы, вос­при­няв эти мыс­лен­ные сиг­на­лы, откро­ют Юггот в то самое вре­мя, когда это пона­до­бит­ся при­шель­цам. Основ­ная мас­са этих существ оби­та­ет в осо­бом, совер­шен­но не похо­жем на наш мире, рас­по­ло­жен­ном в самом серд­це кос­ми­че­ской без­дны, недо­ся­га­е­мом для поле­та самой сме­лой чело­ве­че­ской фан­та­зии.

Про­стран­ствен­но-вре­мен­ная небес­ная сфе­ра, кото­рую мы при­ни­ма­ем за сово­куп­ность все­го кос­ми­че­ско­го миро­зда­ния, на самом деле явля­ет­ся лишь малень­кой части­цей поис­ти­не без­гра­нич­ной все­лен­ной, при­над­ле­жа­щей этим суще­ствам. И со вре­ме­нем эта все­лен­ная откро­ет­ся мне настоль­ко, насколь­ко поз­во­ля­ют воз­мож­но­сти чело­ве­че­ско­го разу­ма. Нуж­но заме­тить, что с момен­та зарож­де­ния чело­ве­че­ской циви­ли­за­ции подоб­ная честь ока­зы­ва­лась не более чем полу­сотне зем­лян.

Веро­ят­но, пона­ча­лу все это пока­жет­ся Вам бре­дом, Уил­март; но со вре­ме­нем Вы осо­зна­е­те, какая эпо­халь­ная воз­мож­ность предо­став­ля­ет­ся мне. Я хочу, что­бы и Вы мог­ли вос­поль­зо­вать­ся ею, а пото­му мне необ­хо­ди­мо рас­ска­зать Вам мно­го тако­го, о чем не напи­шешь в пись­ме. До сего момен­та я предо­сте­ре­гал Вас от встре­чи со мной. Теперь, когда угро­зы боль­ше нет, я с удо­воль­стви­ем отме­няю свое предо­сте­ре­же­ние и при­гла­шаю Вас в гости. 

Может быть, Вам удаст­ся при­е­хать сюда до нача­ла учеб­но­го года в кол­ле­дже? Это было бы вели­ко­леп­но. Захва­ти­те с собой пла­стин­ку и всю мою кор­ре­спон­ден­цию — это послу­жит спра­воч­ным мате­ри­а­лом, кото­рый помо­жет нам вос­ста­но­вить пол­ную кар­ти­ну это­го исто­ри­че­ско­го собы­тия. Фото­сним­ки, пожа­луй, тоже возь­ми­те, пото­му что мои поте­ря­лись во всей этой недав­ней сума­то­хе вме­сте с нега­ти­ва­ми. Зато какой сокро­вищ­ни­цей фак­тов смо­гу я одеть кар­кас наших пред­по­ло­же­ний и общих выво­дов — и какое оше­лом­ля­ю­щее тех­ни­че­ское устрой­ство при­со­во­куп­лю я к этой сокро­вищ­ни­це!

Не изволь­те сомне­вать­ся — ника­кой слеж­ки за мной сей­час нет, а пото­му Вам не гро­зит встре­ча с чем-то про­ти­во­есте­ствен­ным или непри­ят­ным. От Вас тре­бу­ет­ся лишь дое­хать до Братл­бо­ро, а там, пря­мо у вок­за­ла, Вас будет ждать моя маши­на. При­го­товь­тесь к тому, что­бы остать­ся у меня как мож­но доль­ше: нам пред­сто­ит целая вере­ни­ца вече­ров, испол­нен­ных бесед о том, что выхо­дит за рам­ки мыс­ли­мо­го. Разу­ме­ет­ся, Вы не долж­ны нико­му ниче­го рас­ска­зы­вать об этом — в такие дела нель­зя посвя­щать посто­рон­них. Поез­да в Братл­бо­ро ходят исправ­но — рас­пи­са­ние мож­но узнать в Бостоне. До Грин­фил­да доеде­те поез­дом «Бостон — Мэн», а там пере­ся­де­те на мест­ный. От Грин­фил­да до Братл­бо­ро совсем близ­ко. Сове­тую Вам выехать из Босто­на экс­прес­сом, кото­рый отправ­ля­ет­ся в 16.10. Он при­бы­ва­ет в Грин­филд в 19.35, а в 21.19 отту­да отправ­ля­ет­ся мест­ный поезд, кото­рый при­бы­ва­ет в Братл­бо­ро в 22.01. Это рас­пи­са­ние дей­ству­ет толь­ко для буд­нич­ных дней. Сооб­щи­те мне, когда выез­жа­е­те, что­бы вовре­мя при­слать за Вами авто­мо­биль. 

Изви­ни­те, что печа­таю это пись­мо на машин­ке, но почерк у меня в послед­нее вре­мя совсем испор­тил­ся, как вы, навер­ное, уже заме­ти­ли; к тому же я стал чрез­мер­но утом­лять­ся от дол­го­го писа­ния. Кста­ти, машин­ка у меня новая, мар­ки «Коро­на»; купил вче­ра в Братл­бо­ро — кажет­ся, дей­ству­ет весь­ма исправ­но.

Жду Ваше­го отве­та и наде­юсь на ско­рую встре­чу. Не забудь­те пла­стин­ку, пись­ма и сним­ки. Жду с нетер­пе­ни­ем.

Ваш Ген­ри У. Эйк­ли.

г. Таун­сенд, Вер­монт, чет­верг, 6 сен­тяб­ря 1928 года 

Нет слов, что­бы пере­дать всю слож­ную гам­му чувств, овла­дев­ших мною, когда я читал, пере­чи­ты­вал и раз­мыш­лял над этим стран­ным и во всех отно­ше­ни­ях неожи­дан­ным пись­мом. Как я уже гово­рил, у меня на душе ста­ло одно­вре­мен­но и лег­ко, и тре­вож­но, но такое опре­де­ле­ние лишь в самых общих чер­тах пере­да­ет все оттен­ки раз­лич­ных и по пре­иму­ще­ству под­со­зна­тель­ных ощу­ще­ний, кото­рые разом нахлы­ну­ли на меня. Преж­де все­го тон пись­ма пора­жал сво­ей диа­мет­раль­ной про­ти­во­по­лож­но­стью всем преды­ду­щим исте­ри­кам — пере­ме­на настро­е­ния от откро­вен­но­го ужа­са до пере­хо­дя­щей в вос­торг уми­ро­тво­рен­но­сти была слиш­ком непред­ви­ден­на, мол­ние­нос­на и бес­по­во­рот­на. С тру­дом вери­лось в то, что один- един­ствен­ный день мог так ради­каль­но изме­нить пси­хо­ло­ги­че­ское состо­я­ние чело­ве­ка, еще сут­ки тому назад лихо­ра­доч­но набра­сы­вав­ше­го на лист­ке бума­ги послед­нюю свод­ку кош­мар­ных собы­тий. Даже если этот день при­нес с собой какие-то успо­ко­и­тель­ные откры­тия, это все рав­но ниче­го не меня­ло. Охва­чен­ный сомне­ни­я­ми в реаль­но­сти ситу­а­ции до и после пере­ло­ма, я начал серьез­но поду­мы­вать о том, что вся эта дра­ма­ти­че­ская исто­рия о при­зрач­ных силах, пове­дан­ная моим дале­ким кор­ре­спон­ден­том, явля­ет­ся не более чем умствен­ным мира­жом, наве­ян­ным в основ­ном игрой мое­го соб­ствен­но­го вооб­ра­же­ния. Но я тут же вспо­ми­нал о пла­стин­ке и изум­лял­ся еще силь­нее.

Я ожи­дал чего угод­но, но толь­ко не тако­го пись­ма. Оно про­из­во­ди­ло потря­са­ю­щее и, без­услов­но, двой­ствен­ное впе­чат­ле­ние. С одной сто­ро­ны, если счи­тать, что Эйк­ли был и оста­ет­ся в здра­вом уме, то обри­со­ван­ное изме­не­ние ситу­а­ции каза­лось крайне рез­ким и немыс­ли­мым. С дру­гой сто­ро­ны, изме­не­ния в пове­де­нии, оцен­ках и мане­ре пись­ма само­го Эйк­ли никак не укла­ды­ва­лись в рам­ки есте­ствен­но­го или логи­че­ски объ­яс­ни­мо­го явле­ния. Каза­лось, все суще­ство это­го чело­ве­ка пре­тер­пе­ло какое-то испод­воль зрев­шее пре­об­ра­зо­ва­ние — при­чем пре­об­ра­зо­ва­ние настоль­ко глу­бо­кое, что пред­по­ло­же­ние о здра­во­мыс­лии

Эйк­ли в обо­их выше­упо­мя­ну­тых слу­ча­ях ста­но­ви­лось крайне зыб­ким. Исполь­зу­е­мые лек­си­ка, син­так­сис и орфо­гра­фия весь­ма отли­ча­лись от его преды­ду­щих писем. Будучи про­фес­си­о­наль­но вос­при­им­чи­вым к сти­ли­сти­ке про­зы, я уло­вил в этом тек­сте силь­ное несо­от­вет­ствие при­выч­ной мане­ре Эйк­ли стро­ить пред­ло­же­ния и фра­зы. Такой корен­ной пере­во­рот лич­но­сти мог про­изой­ти не ина­че как в резуль­та­те пре­дель­но­го душев­но­го потря­се­ния или духов­но­го про­зре­ния! Впро­чем, в дру­гих отно­ше­ни­ях пись­мо каза­лось вполне выдер­жан­ным в духе Эйк­ли: все та же неиз­мен­ная тяга к бес­ко­неч­но­сти, та же пыт­ли­вость иссле­до­ва­те­ля. Я ни на миг (если гово­рить откро­вен­но, один миг коле­ба­ний все же был) не допус­кал мыс­ли о под­дел­ке или зло­умыш­лен­ной под­мене пись­ма. К тому же мне каза­лось, что при­гла­ше­ние при­е­хать — то есть готов­ность предо­ста­вить мне воз­мож­ность само­му убе­дить­ся в досто­вер­но­сти напи­сан­но­го — лишь дока­зы­ва­ло его под­лин­ность. 

Всю ночь с пят­ни­цы на суб­бо­ту я не сомкнул глаз. Я сидел и раз­мыш­лял о мрач­ной тайне, оку­ты­вав­шей это стран­ное пись­мо. Мой мозг, утом­лен­ный длин­ной чере­дой чудо­вищ­ных собы­тий, с кото­ры­ми ему при­шлось столк­нуть­ся за послед­ние четы­ре меся­ца, вос­при­нял све­жую пор­цию оше­лом­ля­ю­щих ново­стей, попе­ре­мен­но то сомне­ва­ясь, то веря, как это быва­ло со мной и преж­де; одна­ко на сей раз еще задол­го до рас­све­та жгу­чий инте­рес и любо­пыт­ство нача­ли реши­тель­но брать верх над пер­во­на­чаль­но нахлы­нув­ши­ми на меня оза­да­чен­но­стью и тре­во­гой. В здра­вом уме или помра­чив­ший­ся; преж­ний, толь­ко вздох­нув­ший сво­бод­но, или обра­тив­ший­ся в некое иное суще­ство — в любом слу­чае Эйк­ли, судя по все­му, дей­стви­тель­но столк­нул­ся с чем-то таким, что кру­то изме­ни­ло даль­ней­ший ход его опас­ных иссле­до­ва­ний и осла­би­ло навис­шую над ним — неваж­но, дей­стви­тель­ную или мни­мую — угро­зу, одно­вре­мен­но открыв новые, голо­во­кру­жи­тель­ные гори­зон­ты недо­ступ­ных чело­ве­ку зна­ний о миро­зда­нии. Во мне вспых­ну­ла жаж­да неве­до­мо­го; похо­же, Эйк­ли зара­зил меня сво­им жела­ни­ем про­ник­нуть в запо­вед­ный мир, сорвать с себя нена­вист­ные, гне­ту­щие путы вре­ме­ни, про­стран­ства и зако­нов при­ро­ды, влить­ся в оке­ан кос­мо­са и нако­нец при­бли­зить­ся к сокры­тым во мра­ке страш­ным тай­нам про­ис­хож­де­ния все­го суще­го. Ради это­го, без­услов­но, сто­и­ло риск­нуть жиз­нью, рас­суд­ком и даже сво­ей бес­смерт­ной душой! К тому же Эйк­ли ска­зал, что опас­но­сти боль­ше нет — он не предо­сте­ре­гал меня как преж­де, а, напро­тив, при­гла­шал при­е­хать. Я тре­пе­тал при одной мыс­ли о том, какие неве­ро­ят­ные откро­ве­ния под­жи­да­ют меня — я пред­став­лял, как сижу рядом с чело­ве­ком, кото­рый общал­ся с насто­я­щи­ми ино­пла­нет­ны­ми при­шель­ца­ми; сижу в ком­на­те оди­но­кой усадь­бы, еще недав­но оса­жда­е­мой эти­ми суще­ства­ми, а пре­до мной лежит жут­кая пла­стин­ка и гру­да писем, в кото­рых Эйк­ли крат­ко изло­жил свои преды­ду­щие выво­ды, — и бук­валь­но цепе­нел от этой чару­ю­щей кар­ти­ны. 

Итак, в вос­кре­се­нье утром я теле­гра­фи­ро­вал Эйк­ли, что при­бу­ду в Братл­бо­ро в сле­ду­ю­щую сре­ду, две­на­дца­то­го сен­тяб­ря, — если толь­ко этот день его устра­и­ва­ет. Из всех его пред­ло­же­ний я не одоб­рил толь­ко того, что каса­лось поез­да до Грин­фил­да. Откро­вен­но гово­ря, мне про­сто не хоте­лось ока­зать­ся позд­ним вече­ром в месте, поль­зу­ю­щем­ся столь дур­ной сла­вой; поэто­му, позво­нив на вок­зал и точ­но узнав рас­пи­са­ние, я выбрал дру­гой поезд и тем самым изме­нил гра­фик сво­е­го пере­дви­же­ния. Я решил встать порань­ше и выехать в Бостон утрен­ним ско­рым поез­дом, отправ­ля­ю­щим­ся в 8.07; в этом слу­чае я успе­вал пере­сесть на поезд, отправ­ля­ю­щий­ся в Грин­филд в 9.25 утра и при­бы­ва­ю­щий туда в 12.22 попо­лу­дни, что было весь­ма удоб­но, посколь­ку как раз в это вре­мя отту­да отправ­ля­ет­ся мест­ный поезд до Братл­бо­ро, при­бы­ва­ю­щий туда в 13.08. Для встре­чи днев­ное вре­мя гораз­до удоб­нее пред­ло­жен­но­го вечер­не­го. Кому охо­та в десять часов вече­ра ехать сре­ди испол­нен­ных опас­ных сек­ре­тов гор! 

Я послал Эйк­ли теле­грам­му, в кото­рой сооб­щил о сво­ем реше­нии, и был рад узнать из при­шед­ше­го тем же вече­ром ответ­но­го посла­ния, что он готов при­нять меня и вполне согла­сен с новым вре­ме­нем встре­чи. Вот текст его теле­грам­мы: 

ВАРИАНТ УСТРАИВАЕТ ТЧК ВСТРЕЧУ СРЕДУ ПОЕЗД 13.08 ТЧК НЕ ЗАБУДЬТЕ

ПЛАСТИНКУ ЗПТ ПИСЬМА ЗПТ СНИМКИ ТЧК О ПОЕЗДКЕ НИКОМУ НИ СЛОВА ТЧК

ГОТОВЬТЕСЬ УСЛЫШАТЬ СЕНСАЦИОННЫЕ НОВОСТИ ТЧК ЭЙКЛИ

Полу­чив сей ответ, удо­сто­ве­ря­ю­щий, что послан­ная мною теле­грам­ма дошла до адре­са­та либо по почте, либо по вос­ста­нов­лен­ной теле­фон­ной свя­зи, я окон­ча­тель­но рас­стал­ся со все еще жив­ши­ми в моем под­со­зна­нии сомне­ни­я­ми отно­си­тель­но автор­ства обес­ку­ра­жив­ше­го меня пись­ма. На душе у меня неве­ро­ят­но полег­ча­ло — настоль­ко, что я даже сам уди­вил­ся. Все-таки мои сомне­ния были дав­ни­ми и глу­бо­ко уко­ре­нив­ши­ми­ся, и было стран­но, что я так лег­ко отка­зал­ся от них. Так или ина­че, той ночью я спал креп­ко, наут­ро дол­го валял­ся в посте­ли, а после­ду­ю­щие два дня про­вел в свя­зан­ных с отъ­ез­дом хло­по­тах. 

VI  

В сре­ду, как и было услов­ле­но, я отпра­вил­ся в путь, захва­тив с собой чемо­дан, наби­тый немуд­ре­ны­ми дорож­ны­ми при­над­леж­но­стя­ми и науч­ны­ми архи­ва­ми, сре­ди кото­рых нали­че­ство­ва­ли жут­кая грам­мо­фон­ная пла­стин­ка, фото­сним­ки и вся кор­ре­спон­ден­ция Эйк­ли. Я выпол­нил его прось­бу и ни еди­ной душе не обмол­вил­ся о том, куда еду, ибо пре­крас­но пони­мал, что эту исто­рию даже при самом бла­го­при­ят­ном ее исхо­де сле­ду­ет хра­нить в стро­жай­шей тайне. Будучи чело­ве­ком иску­шен­ным и пси­хо­ло­ги­че­ски под­го­тов­лен­ным, я все же не мог до кон­ца спра­вить­ся с изум­ле­ни­ем, кото­рое охва­ты­ва­ло меня при мыс­ли об интел­лек­ту­аль­ном кон­так­те с неве­до­мы­ми ино­пла­нет­ны­ми суще­ства­ми, — так чего же в таком слу­чае мож­но было ожи­дать от широ­кой пуб­ли­ки, от всей этой огром­ной мас­сы непо­свя­щен­ных? Не знаю, что вла­де­ло мною боль­ше — страх или нетер­пе­ли­вое пред­вку­ше­ние, когда, сде­лав пере­сад­ку в Бостоне, я отпра­вил­ся в свое дол­гое путе­ше­ствие, остав­ляя поза­ди зна­ко­мые места и углуб­ля­ясь в мир дото­ле неиз­вест­ных мне назва­ний: Уол­гем — Кон­корд — Айер — Фитч­берг — Гард­нер — Атол… 

Поезд при­был в Грин­филд с опоз­да­ни­ем на семь минут, но сле­до­вав­ший на север марш­рут­ный ско­рый все еще под­жи­дал пас­са­жи­ров. Я поспеш­но занял свое место и, зата­ив дыха­ние от любо­пыт­ства, уста­вил­ся в окно: ваго­ны, гро­хо­ча, нес­лись по зали­то­му утрен­ним солн­цем краю, о кото­ром я так мно­го читал, но где нико­гда не бывал. Поезд мчал меня в глу­хой уго­лок Новой Англии, донель­зя про­вин­ци­аль­ный и пат­ри­ар­халь­ный по срав­не­нию с охва­чен­ны­ми тех­ни­че­ским про­грес­сом побе­ре­жьем и южны­ми рай­о­на­ми, где про­шла вся моя жизнь. Пере­до мной раз­во­ра­чи­ва­лась дев­ствен­ная Новая Англия, зем­ля моих пред­ков — без ино­род­цев, фаб­рич­но­го дыма, реклам­ных щитов и бетон­ных дорог. Совре­мен­ная жизнь почти не кос­ну­лась этих мест. Здесь мне пред­сто­я­ла встре­ча с сокро­вен­ной тай­ной древ­ней­ших эпох: проч­но уко­ре­нив­шись в тем­но­те веч­но­сти, она про­рос­ла сквозь сто­ле­тия, забы­вая их лики и сохра­няя одну лишь непре­рыв­ную нить древ­но­сти, что хра­нит память о непо­сти­жи­мом про­шлом и пита­ет зага­доч­ные веро­ва­ния, о кото­рых ред­ко захо­дит речь сре­ди живу­щих на зем­ле. 

Вре­мя от вре­ме­ни на солн­це свер­ка­ли голу­бые воды реки Кон­нек­ти­кут, а после Норт­фил­да поезд пере­сек реку по длин­но­му мосту, и впе­ре­ди зама­я­чи­ли таин­ствен­ные зеле­ные хол­мы. От загля­нув­ше­го в купе про­вод­ни­ка я узнал, что мы нако­нец добра­лись до Вер­мон­та. Он так­же посо­ве­то­вал мне пере­ве­сти стрел­ки на час назад, пото­му что в этих север­ных гор­ных рай­о­нах ново­мод­ное лет­нее вре­мя не дей­ству­ет. Я после­до­вал его сове­ту, повер­нув вре­мя вспять, каза­лось, не на час, а на век. 

Доро­га тяну­лась вдоль реки, на дру­гом, нью-гемп­шир­ском бере­гу кото­рой вско­ре зама­я­чил при­бли­жа­ю­щий­ся склон горы Ван­та­сти­кет, часто упо­ми­на­е­мой в весь­ма любо­пыт­ных древ­них пре­да­ни­ях. По левую сто­ро­ну поез­да потя­ну­лись ули­цы горо­да, а по пра­вую пока­зал­ся рас­по­ло­жен­ный посе­ре­дине реки зеле­ный ост­ро­вок. Пас­са­жи­ры под­ня­лись и цепоч­кой дви­ну­лись к выхо­ду; я напра­вил­ся вслед за ними. Поезд оста­но­вил­ся, и я вышел под сво­ды вок­за­ла Братл­бо­ро.

Я обвел взгля­дом шерен­гу выстро­ив­ших­ся у вок­за­ла «фор­дов», при­ки­ды­вая, кото­рый из них мог при­над­ле­жать Эйк­ли, но меня опо­зна­ли преж­де, чем я сде­лал свой выбор. Одна­ко вышед­ший мне навстре­чу чело­век был явно не Эйк­ли: при­вет­ствен­но про­тя­нув руку, он весь­ма дели­кат­но осве­до­мил­ся, дей­стви­тель­но ли я явля­юсь мисте­ром Аль­бер­том Н. Уил­мар­том из Арк­хе­ма. Встре­чав­ший был совсем не похож на боро­да­то­го, седо­вла­со­го Эйк­ли, каким я его знал по фото­гра­фи­ям: это был моло­дой, щего­ле­ва­то оде­тый чело­век с тем­ны­ми уси­ка­ми. Его внеш­ность выда­ва­ла в нем ско­рее горо­жа­ни­на, чем сель­ско­го жите­ля. В его при­ят­ном голо­се уга­ды­ва­лась какая-то усколь­за­ю­щая и, мож­но ска­зать, тре­во­жа­щая нот­ка — я был готов поклясть­ся, что уже слы­шал его, но никак не мог точ­но вспом­нить, где и когда.

Я раз­гля­ды­вал незна­ком­ца, а он тем вре­ме­нем объ­яс­нял, что при­е­хал из Таун­сен­да, что­бы по прось­бе сво­е­го дру­га Эйк­ли встре­тить ожи­да­е­мо­го им гостя. У Эйк­ли вне­зап­но слу­чил­ся при­ступ аст­мы, сооб­щил незна­ко­мец, и пото­му он не в состо­я­нии вый­ти из дома — и уж тем более куда-то ехать. Впро­чем, ниче­го опас­но­го нет, так что все, о чем мы дого­во­ри­лись, оста­ет­ся в силе. Что имен­но знал этот мистер Нойз — так он пред­ста­вил­ся — об иссле­до­ва­ни­ях Эйк­ли и его уди­ви­тель­ных откры­ти­ях? Ско­рее все­го, ниче­го — судя по его бес­печ­но­му виду, он не при­над­ле­жал к чис­лу посвя­щен­ных. Вспом­нив, что Эйк­ли слыл неис­пра­ви­мым отшель­ни­ком, я немно­го уди­вил­ся той быст­ро­те, с какой ему уда­лось най­ти себе помощ­ни­ка. Тем вре­ме­нем Нойз жестом при­гла­сил меня сесть в маши­ну, и я на вре­мя забыл о сво­их подо­зре­ни­ях. Я ожи­дал уви­деть малень­кий ста­рый авто­мо­биль, фигу­ри­ро­вав­ший в пись­мах Эйк­ли, но маши­на, к кото­рой под­вел меня Нойз (оче­вид­но, его соб­ствен­ная) ока­за­лась огром­ным и рос­кош­ным лиму­зи­ном с мас­са­чу­сет­ски­ми номер­ны­ми зна­ка­ми и ново­мод­ны­ми про­ти­во­ту­ман­ны­ми фара­ми. Ско­рее все­го, мой про­вод­ник при­над­ле­жит к чис­лу лет­них отпуск­ни­ков и в этих кра­ях нахо­дит­ся про­ез­дом, решил я.

Нойз сел за руль и сра­зу же завел дви­га­тель. Он не утом­лял меня раз­го­во­ра­ми, чему, откро­вен­но гово­ря, я был даже рад — какая-то осо­бая напря­жен­ность, повис­шая в воз­ду­хе, не рас­по­ла­га­ла к бесе­де. Маши­на взле­те­ла на откос и свер­ну­ла на глав­ную ули­цу: зали­тый ярким днев­ным све­том горо­док смот­рел­ся очень при­вле­ка­тель­но. Погру­жен­ный в полу­сон­ную тиши­ну, он вызы­вал у меня в памя­ти зна­ко­мые с дет­ства кар­ти­ны ста­рых горо­дов Новой Англии; было в его узор­ча­тых очер­та­ни­ях крыш, шпи­лей, дымо­вых труб и кир­пич­ных стен нечто такое, что затра­ги­ва­ло самые глу­бо­кие стру­ны моей души, про­буж­дая в ней пре­кло­не­ние перед пат­ри­ар­халь­ной ста­ри­ной. Я слов­но очу­тил­ся у ворот закол­до­ван­но­го горо­да, где были собра­ны поща­жен­ные вре­ме­нем при­ме­ты всех эпох; горо­да, где тихая дико­вин­ная ста­ри­на не толь­ко уце­ле­ла, но и обе­ща­ла жить века, посколь­ку ничто не пося­га­ло на ее суще­ство­ва­ние. 

Едва Братл­бо­ро остал­ся поза­ди, как меня охва­ти­ли напря­же­ние и недоб­рые пред­чув­ствия: обсту­пив­шие нас со всех сто­рон горы, их взды­мав­ши­е­ся к небу вер­ши­ны, их угро­жа­ю­ще нави­сав­шие над доро­гой зеле­ные гра­нит­ные скло­ны, каза­лось, таи­ли в себе намек на бли­зость древ­них и мрач­ных тайн, кото­рые — как знать? — вполне мог­ли попреж­не­му пред­став­лять опас­ность для все­го чело­ве­че­ства. Меж тем маши­на помча­лась вдоль бере­га широ­кой, но мел­ко­вод­ной реки, катив­шей свои воды отку­да-то с север­ных гор; когда мой спут­ник ска­зал, что это Уэст-Ривер, я неволь­но вздрог­нул. Мне сра­зу вспом­ни­лись сооб­ще­ния из газет: ведь имен­но в этом пото­ке после навод­не­ния и были обна­ру­же­ны похо­жие на кра­бов чудо­ви­ща. 

Мест­ность вокруг ста­но­ви­лась все более глу­хой и без­люд­ной. Через гор­ные уще­лья тяну­лись ста­рин­ные кры­тые мосты, а по бере­гу реки про­ле­га­ла полу­за­рос­шая кустар­ни­ком желез­но­до­рож­ная колея, кото­рая под­чер­ки­ва­ла при­су­щую здеш­ним местам атмо­сфе­ру запу­сте­ния. Вре­ме­на­ми гор­ный пей­заж ожив­ля­ли пора­жа­ю­щие сво­ей живо­пис­но­стью доли­ны, зажа­тые в тис­ки кру­тых уте­сов, на чьих вер­ши­нах сквозь тра­вя­ни­стое покры­тие про­сту­пал суро­во- серый гра­нит — дев­ствен­ный фун­да­мент Новой Англии. Гор­ные пото­ки, с необуз­дан­ной силой пере­ска­ки­вая через встре­ча­ю­щи­е­ся на пути поро­ги, стре­ми­лись к реке, уно­ся с собой древ­ние тай­ны недо­ступ­ных пиков. То здесь, то там от доро­ги раз­бе­га­лись узкие, напо­ло­ви­ну скры­тые от глаз тро­пин­ки, веду­щие куда-то сквозь вели­че­ствен­ные, сте­ной сто­яв­шие леса, где под сенью веко­вых дере­вьев навер­ня­ка до сих пор скры­ва­ют­ся пол­чи­ща пер­во­быт­ных духов. Я ози­рал­ся вокруг и думал: ведь Эйк­ли ездил по этой самой доро­ге, и имен­но здесь его дони­ма­ли неви­ди­мые за сте­ною леса суще­ства. 

Кра­си­вый, но немно­го неле­пый горо­док Нью­фейн, до кото­ро­го мы добра­лись менее чем за час, стал для нас конеч­ным пунк­том тер­ри­то­рии, кото­рую мож­но было с уве­рен­но­стью назвать вла­де­ни­я­ми чело­ве­ка — поко­рен­ной и воз­де­лан­ной им зем­лей. Узкая, похо­жая на лен­ту доро­га, попи­рая вся­че­скую пре­дан­ность миру суще­му, ося­за­е­мо­му и изме­ря­е­мо­му вре­ме­нем, уво­ди­ла нас даль­ше — в фан­та­сти­че­ский мир при­зра­ков. Она то вста­ва­ла на дыбы, то устрем­ля­лась вниз, то изви­ва­лась меж­ду без­люд­ных зеле­ных вер­шин, то пет­ля­ла сре­ди долин с немно­го­чис­лен­ны­ми при­зна­ка­ми жилья, и в этих рез­ких пере­па­дах почти явствен­но ощу­щал­ся какой-то недо­ступ­ный чело­ве­че­ско­му разу­му умы­сел. Шум мото­ра, отго­лос­ки жиз­ни на раз­бро­сан­ных дале­ко друг от дру­га фер­мах — вот, пожа­луй, и все доно­сив­ши­е­ся до меня зву­ки, не счи­тая вкрад­чи­во­го жур­ча­ния незри­мых ручей­ков, рож­ден­ных бес­чис­лен­ны­ми клю­ча­ми, пря­чу­щи­ми­ся под тени­сты­ми сво­да­ми леса. 

От бли­зо­сти здеш­них гор — уже не ост­ро­ко­неч­ных, но ско­рее купо­ло­об­раз­ных — бук­валь­но захва­ты­ва­ло дух. Они ока­за­лись гораз­до кру­че и отвес­нее, чем я себе пред­став­лял со слов дру­гих, и не име­ли ниче­го обще­го с извест­ным мне обы­ден­ным миром. В покры­вав­ших их скло­ны густых лесах, где не сту­па­ла нога чело­ве­ка, каза­лось, зата­и­лось нечто неви­дан­ное и неслы­хан­ное; и даже в самом очер­та­нии хреб­тов чуди­лось какое-то непо­нят­ное, забы­тое за дав­но­стью лет посла­ние, напи­сан­ное гигант­ски­ми иеро­гли­фа­ми во вре­ме­на некой циви­ли­за­ции испо­ли­нов, рас­цвет кото­рой могут наблю­дать в сво­их снах лишь ред­кие про­вид­цы. В моей памя­ти разом вста­ли все пре­да­ния и оше­лом­ля­ю­щие выво­ды, сде­лан­ные мною на осно­ва­нии веще­ствен­ных дока­за­тельств и писем Эйк­ли, и от это­го тягост­ное ощу­ще­ние надви­га­ю­щей­ся опас­но­сти ста­ло еще силь­нее. Похо­ло­дев изнут­ри, я вдруг осо­знал, зачем, соб­ствен­но, при­е­хал сюда и какие страш­ные, из ряда вон выхо­дя­щие собы­тия того потре­бо­ва­ли. В этот момент страх почти пере­си­лил мою жаж­ду про­ник­нуть в тай­ну при­шель­цев. 

Види­мо, моя тре­во­га не ускольз­ну­ла от вни­ма­ния Ной­за: его ред­кие уте­ши­тель­ные заме­ча­ния посте­пен­но — по мере того как углуб­ляв­ша­я­ся в лес­ные дебри доро­га ста­но­ви­лась все хуже, а еле-еле пле­ту­щу­ю­ся маши­ну тряс­ло все силь­нее — пере­рос­ли в обсто­я­тель­ную бесе­ду. Он гово­рил о кра­со­те и при­чуд­ли­во­сти это­го края и попут­но выка­зал свою осве­дом­лен­ность о фольк­лор­ных изыс­ка­ни­ях ожи­дав­ше­го меня в горах затвор­ни­ка. Из его так­тич­ных рас­спро­сов я понял сле­ду­ю­щее: ему извест­но, что я при­был с науч­ной целью и везу с собой какие-то важ­ные мате­ри­а­лы, одна­ко сам он, судя по все­му, не постиг всей глу­би­ны и все­го ужа­са исти­ны, кото­рую открыл Эйк­ли. 

Нойз вел себя так непри­нуж­ден­но, есте­ствен­но и учти­во, что от его слов мог бы успо­ко­ить­ся и при­обод­рить­ся самый рас­по­след­ний нев­ра­сте­ник, но, как ни стран­но, чем даль­ше уха­би­стая и вих­ля­ю­щая доро­га уво­ди­ла нас в неве­до­мые дебри лесов и гор, тем неспо­кой­нее ста­но­ви­лось у меня на душе. Порою мне каза­лось, что мой спут­ник выве­ды­ва­ет, что имен­но мне извест­но о чудо­вищ­ных тай­нах это­го края, и при каж­дой новой репли­ке что-то зна­ко­мое, едва уло­ви­мое, драз­ня­щее и обес­ку­ра­жи­ва­ю­щее про­сту­па­ло в его голо­се все силь­нее. Это зна­ко­мое, каза­лось, таи­ло в себе некую обра­щен­ную про­тив меня угро­зу, хотя его голос зву­чал совер­шен­но миро­лю­би­во и даже при­ят­но. Слу­шая его, я поче­му-то вспом­нил о доса­ждав­ших Эйк­ли ноч­ных ужа­сах и понял, что если к ним при­со­во­ку­пить мое­го нынеш­не­го собе­сед­ни­ка, то мне вряд ли удаст­ся сохра­нить рас­су­док. Если бы у меня в тот момент нашел­ся хоть какой-нибудь бла­го­вид­ный пред­лог, я бы не раз­ду­мы­вая повер­нул назад. Но путь к отступ­ле­нию уже был отре­зан, и мне оста­ва­лось лишь уте­шать­ся мыс­лью о том, что пред­сто­я­щий серьез­ный и дело­вой раз­го­вор с Эйк­ли помо­жет мне взять себя в руки. 

К тому же от заво­ра­жи­ва­ю­ще кра­си­вой мест­но­сти, по кото­рой мы еха­ли, пре­одо­ле­вая мно­го­чис­лен­ные подъ­емы и спус­ки, исхо­ди­ло какое-то непо­нят­ное успо­ко­е­ние. Вре­мя зате­ря­лось на одном из пово­ро­тов остав­ше­го­ся поза­ди запу­тан­но­го пути, и теперь вокруг нас тяну­лись лишь лас­ка­ю­щие взгляд ска­зоч­ные кар­ти­ны, испол­нен­ные вос­крес­шей вдруг кра­сы минув­ших сто­ле­тий: рощи ста­рых дере­вьев, дев­ствен­ные луга с ярки­ми осен­ни­ми цве­та­ми да ред­кие фер­мы, гнез­дя­щи­е­ся под отвес­ны­ми ска­ла­ми в окру­же­нии высо­ких дере­вьев и паху­чих заро­с­лей шипов­ни­ка и мят­ли­ка. Даже сол­неч­ный свет был здесь какой-то вол­шеб­ный, незем­ной, слов­но ему при­хо­ди­лось про­ни­зы­вать дико­вин­ную дым­ку или обла­ка испа­ре­ний. Ниче­го подоб­но­го мне не дово­ди­лось видеть рань­ше — раз­ве что на кар­ти­нах ита­льян­ских при­ми­ти­ви­стов, фоном для кото­рых ино­гда слу­жи­ли ска­зоч­ные пей­за­жи. Такие виды люби­ли рисо­вать Содо­ма и Лео­нар­до, но они отво­ди­ли им лишь даль­ний план, едва вид­не­ю­щий­ся за сво­да­ми гале­рей эпо­хи Воз­рож­де­ния. Мы же дер­жа­ли путь через самое серд­це откры­вав­шей­ся наше­му взо­ру кар­ти­ны, и во вре­мя это­го маги­че­ско­го дей­ства я как буд­то открыл в себе нечто, дан­ное мне от при­ро­ды или уна­сле­до­ван­ное от пред­ков, — нечто такое, что жило во мне все­гда и что я дол­гие годы стре­мил­ся постичь. Сде­лав полу­круг на вер­шине кру­то­го подъ­ема, маши­на вне­зап­но оста­но­ви­лась. Сле­ва, на про­ти­во­по­лож­ной сто­роне при­мы­кав­шей к доро­ге лужай­ки, ухо­жен­ной и обне­сен­ной побе­лен­ны­ми изве­стью погра­нич­ны­ми стол­би­ка­ми, сто­ял белый двух­этаж­ный дом с ман­сар­дой. Он был на ред­кость боль­шим и изящ­ным для здеш­них мест; рядом с ним лепи­лись друг к дру­гу, а зача­стую и соеди­ня­лись сво­да­ми бес­чис­лен­ные при­строй­ки и сарай­чи­ки, а поза­ди вид­не­лась вет­ря­ная мель­ни­ца. Я узнал этот дом по фото­гра­фии, полу­чен­ной от Ген­ри Эйк­ли, и пото­му не уди­вил­ся, про­чи­тав его имя на оцин­ко­ван­ном поч­то­вом ящи­ке, сто­яв­шем на обо­чине доро­ги. Чуть даль­ше за домом про­сти­ра­лась топ­кая рав­ни­на с ред­ки­ми пере­лес­ка­ми, упи­рав­ша­я­ся в кру­той, покры­тый густым лесом склон высо­чен­ной горы с уто­пав­шей в зеле­ни макуш­кой. Несо­мнен­но, это была пре­сло­ву­тая Чер­ная гора, и, долж­но быть, мы уже одо­ле­ли доб­рую поло­ви­ну пути к ее вер­шине.

Нойз вылез из маши­ны и, под­хва­тив мой чемо­дан, попро­сил подо­ждать, пока он схо­дит к Эйк­ли и сооб­щит о моем при­бы­тии. Само­му ему нуж­но было сроч­но ехать по важ­но­му делу, и пото­му он загля­нет лишь на секун­доч­ку. Он быст­ро заша­гал по веду­щей к дому дорож­ке, а я тем вре­ме­нем вылез из маши­ны, что­бы немно­го раз­мять­ся, перед тем как устро­ить­ся в гости­ной для дол­гой бесе­ды с Эйк­ли. Теперь, когда я ока­зал­ся на месте про­ис­ше­ствия — ско­рее, чере­ды зло­ве­щих про­ис­ше­ствий, о кото­рых Эйк­ли изве­щал меня в каж­дом пись­ме, — мое вол­не­ние и напря­же­ние вновь воз­рос­ли до пре­де­ла; я все­рьез стра­шил­ся пред­сто­я­ще­го раз­го­во­ра, в ходе кото­ро­го мне пред­сто­я­ло погру­же­ние в иные, совер­шен­но чуж­дые чело­ве­ку миры.

Сопри­кос­но­ве­ние с неве­до­мым зача­стую не столь­ко про­буж­да­ет любо­пыт­ство, сколь­ко пуга­ет; и меня мало радо­ва­ла мысль, что на этом самом отрез­ке пыль­ной доро­ги и были обна­ру­же­ны остав­ши­е­ся после безум­ных, испол­нен­ных стра­ха ночей пре­сло­ву­тые сле­ды чудо­вищ и зло­вон­ный зеле­ный гной. Мимо­хо­дом я отме­тил, что все до одно­го псы Эйк­ли куда-то запро­па­сти­лись. Может быть, он их про­дал, как толь­ко при­шель­цы заклю­чи­ли с ним мир? При всем сво­ем жела­нии я никак не мог раз­де­лить уве­рен­ность Эйк­ли в проч­но­сти и искрен­но­сти это­го мира, о чем он заве­рял меня в сво­ем послед­нем и до стран­но­сти не похо­жем на осталь­ные пись­ме. Ведь он, если разо­брать­ся, очень про­сто­ду­шен и почти не све­дущ в житей­ских делах. А не таи­лась ли за вывес­кой это­го ново­ис­пе­чен­но­го сою­за незри­мая и зло­ве­щая угро­за? Охва­чен­ный подоб­ны­ми мыс­ля­ми, я неволь­но посмот­рел себе под ноги — на пыль­ную поло­су доро­ги, где Эйк­ли неко­гда нашел страш­ные под­твер­жде­ния сво­ей право­ты. Пого­да в послед­ние дни сто­я­ла сухая, а пото­му неров­ная, изби­тая рыт­ви­на­ми поверх­ность доро­ги была испещ­ре­на все­воз­мож­ны­ми сле­да­ми, что само по себе было доволь­но стран­но в такой глу­хой мест­но­сти. Я с вялым любо­пыт­ством при­нял­ся раз­гля­ды­вать, отку­да и куда вела то одна, то дру­гая вере­ни­ца отпе­чат­ков, ста­ра­ясь этим нуд­но­ва­тым заня­ти­ем обуз­дать полет сво­ей мрач­ной фан­та­зии, не на шут­ку разыг­рав­шей­ся при виде зло­счаст­но­го места. Загроб­ная тиши­на; при­глу­шен­ное, едва уло­ви­мое жур­ча­нье даль­них ручьев; кру­тые зеле­ные вер­ши­ны, пол­но­стью закры­ва­ю­щие гори­зонт, — во всем этом было что-то тре­вож­ное, угро­жа­ю­щее.

И вдруг у меня в памя­ти вспых­нул образ, по срав­не­нию с кото­рым все эти поле­ты мрач­ной фан­та­зии и смут­ные угро­зы поблек­ли и пока­за­лись сущей мело­чью. Как я уже гово­рил, я с празд­ным любо­пыт­ством изу­чал все­воз­мож­ные сле­ды на доро­ге. Это мое заня­тие было пре­рва­но весь­ма вне­зап­ным обра­зом — на меня обру­шил­ся леде­ня­щий ужас, и я как вко­пан­ный застыл посре­ди доро­ги. Сле­ды на пыль­ной доро­ге были запу­та­ны и пере­ме­ша­ны настоль­ко, что неис­ку­шен­но­му взо­ру там было не за что уце­пить­ся, но посре­ди всей этой пест­ро­ты я сво­им наме­тан­ным гла­зом все же уло­вил в том месте, где доро­гу пере­се­ка­ла тро­пин­ка, зна­ко­мые отпе­чат­ки и в одно мгно­ве­ние понял, что озна­ча­ло их ужас­ное при­сут­ствие. Я не зря часа­ми про­си­жи­вал над полу­чен­ны­ми от Эйк­ли фото­сним­ка­ми со сле­да­ми при­шель­цев. Эти харак­тер­ные отме­ти­ны омер­зи­тель­ных клеш­ней, эта их рас­плыв­ча­тая, неяс­ная направ­лен­ность, неце­ле­со­об­раз­ность, сви­де­тель­ству­ю­щая об ино­пла­нет­ном про­ис­хож­де­нии существ, были мне зна­ко­мы до боли. Увы, я не мог оши­бить­ся. Пря­мо у меня под нога­ми, в дорож­ной пыли, кра­со­ва­лись по мень­шей мере три све­жие отме­ти­ны, кощун­ствен­но выде­ляв­ши­е­ся сре­ди пора­зи­тель­но­го изоби­лия нечет­ких сле­дов, тянув­ших­ся к дому Эйк­ли и обрат­но. Это были про­кля­тые сле­ды разум­ных гри­бов с пла­не­ты Юггот! 

Я взял себя в руки как раз вовре­мя, что­бы сдер­жать рву­щий­ся из гор­ла крик. Чего же, в кон­це кон­цов, я мог еще ожи­дать после того, как до кон­ца уве­ро­вал в то, о чем писал Эйк­ли? Он сооб­щил, что заклю­чил мир с при­шель­ца­ми. Что ж тут стран­но­го, если кто-нибудь из них загля­нул к Эйк­ли в гости? Но страх был силь­нее уте­ши­тель­ных дово­дов разу­ма. Да и смог бы кто-либо оста­вать­ся спо­кой­ным, вне­зап­но обна­ру­жив сле­ды живых существ, при­быв­ших на Зем­лю из глу­бо­чай­ших недр Все­лен­ной? В сле­ду­ю­щий момент из дома вышел Нойз и быст­ро напра­вил­ся ко мне. «Надо дер­жать себя так, что­бы он ниче­го не запо­до­зрил, — поду­мал я. — Хоть он и при­я­тель Эйк­ли, а вполне может и не знать о том, какие оше­ло­ми­тель­ные откры­тия сде­лал этот бес­страш­ный иссле­до­ва­тель-пер­во­про­ход­чик, даль­ше всех углу­бив­ший­ся в неве­до­мый мир». 

Нойз с ходу уве­до­мил меня, что Эйк­ли рад мое­му при­ез­ду и готов тот­час при­нять меня в сво­ем каби­не­те; прав­да, из-за вне­зап­но­го при­сту­па аст­мы хозя­ин из него в бли­жай­шие дня два будет неваж­ный. Эти пери­о­ды обостре­ния про­хо­ди­ли у него очень мучи­тель­но и вся­кий раз сопро­вож­да­лись лихо­рад­кой и общей сла­бо­стью. В такие дни он ста­но­вил­ся насто­я­щей раз­ва­ли­ной: дви­гал­ся мед­лен­но и с тру­дом, а гово­рить мог толь­ко шепо­том. Вдо­ба­вок у него так рас­пу­ха­ли ноги, что ему, слов­но стра­да­ю­ще­му подагрой ста­ро­му гвар­дей­цу, при­хо­ди­лось туго бин­то­вать ступ­ни и лодыж­ки. Сего­дня Эйк­ли чув­ству­ет себя доволь­но пло­хо, поэто­му гостю при­дет­ся поза­бо­тить­ся о себе само­му; но пере­го­во­рить мож­но пря­мо сей­час. Эйк­ли ждет в каби­не­те — это нале­во через холл. Што­ры в ком­на­те опу­ще­ны, ибо при оче­ред­ном при­сту­пе недо­мо­га­ния сол­неч­ный свет быва­ет вре­ден для его чув­стви­тель­ных глаз. 

Рас­про­щав­шись со мной, Нойз сел в маши­ну и помчал­ся куда-то даль­ше на север, а я мед­лен­но побрел к дому. Спе­ци­аль­но для меня дверь оста­лась рас­пах­ну­той; но, преж­де чем при­бли­зить­ся и вой­ти, я оки­нул все вокруг при­сталь­ным взгля­дом, пыта­ясь понять, что же пора­зи­ло меня в этой кар­тине мир­ной сель­ской жиз­ни? Наве­сы и построй­ки были в пол­ном поряд­ке и ничем осо­бо не выде­ля­лись, а ста­рень­кий «форд», как ему и было поло­же­но, выгля­ды­вал из про­стор­но­го, неза­пер­то­го гара­жа. И тут я понял, в чем была загвозд­ка. Тиши­на. Пол­ней­шая тиши­на. Обыч­но на фер­ме раз­да­ют­ся хотя бы при­глу­шен­ные зву­ки — какой-нибудь кле­кот, сви­ное похрю­ки­ва­ние и так далее; здесь же никто не пода­вал ника­ких при­зна­ков жиз­ни. Куда же поде­ва­лись куры и сви­ньи? Что каса­ет­ся коров (Эйк­ли писал, что у него их несколь­ко), то они мог­ли где-нибудь пастись; собак, веро­ят­но, про­да­ли; но что­бы ника­ко­го пис­ка или повиз­ги­ва­ния — так не быва­ет. 

Не задер­жи­ва­ясь более на тро­пин­ке, я реши­тель­но пере­сту­пил порог дома и при­тво­рил за собой дверь. Этот шаг сто­ил мне замет­но­го душев­но­го напря­же­ния, и, ока­зав­шись отре­зан­ным от внеш­не­го мира, я сра­зу же воз­же­лал ско­рей­ше­го в него воз­вра­ще­ния. Нет, ниче­го зло­ве­ще­го вокруг меня не было, напро­тив, холл понра­вил­ся мне сво­ей изящ­ной отдел­кой и пре­крас­ной мебе­лью в сти­ле позд­не­го коло­ни­аль­но­го пери­о­да; я с вос­хи­ще­ни­ем поду­мал о том, что чело­век, кото­рый мог так изыс­кан­но обу­стро­ить свой холл, явно полу­чил хоро­шее вос­пи­та­ние. Гна­ло же меня отсю­да нечто очень смут­ное и невы­ра­зи­мое. Быть может, виной тому был какой-то стран­ный запах, не давав­ший мне покоя с тех пор, как я ока­зал­ся под кры­шей это­го дома, но, с дру­гой сто­ро­ны, даже в самых ухо­жен­ных ста­рин­ных усадь­бах обыч­но попа­хи­ва­ет пылью и тле­ном. 

VII  

Отбро­сив в сто­ро­ну мрач­ные мыс­ли и сле­дуя настав­ле­ни­ям Ной­за, я потя­нул на себя мед­ную руч­ку белой две­ри сле­ва. Она рас­пах­ну­лась, я вошел в затем­нен­ную ком­на­ту и сра­зу почув­ство­вал, что стран­ный запах стал гораз­до явствен­нее. Вдо­ба­вок воз­дух здесь то ли сла­бо дро­жал, то ли как буд­то пуль­си­ро­вал. Пона­ча­лу я мало что раз­гля­дел

— меша­ли опу­щен­ные што­ры, но тут из даль­не­го, затем­нен­но­го угла ком­на­ты до меня донес­лось нечто вро­де изви­ня­ю­ще­го­ся покаш­ли­ва­ния или шепо­та. Там сто­я­ло боль­шое мяг­кое крес­ло, в чер­ной глу­бине кото­ро­го я раз­ли­чил рас­плыв­ча­тые свет­лые пят­на чело­ве­че­ско­го лица и ладо­ней. Я тут же напра­вил­ся к сидев­ше­му, кото­рый про­дол­жал что-то гово­рить стран­ным сип­лым шепо­том, и поздо­ро­вал­ся. Несмот­ря на полу­мрак, я сра­зу узнал его: это был тот, к кому я ехал. Я дос­ко­наль­но изу­чил каж­дый штрих на фото­гра­фии Эйк­ли и не мог оши­бить­ся: то же обвет­рен­ное, заго­ре­лое лицо, та же под­стри­жен­ная седая бород­ка. 

Я сно­ва взгля­нул на зна­ко­мое лицо, на сей раз с горе­чью и тре­во­гой, ибо на нем явствен­но про­сту­па­ли сле­ды тяже­лой болез­ни. И не толь­ко от аст­мы выра­же­ние это­го лица ста­ло напря­жен­ным, замкну­тым и непо­движ­ным, а взгляд неми­га­ю­щих глаз — пустым. Тут кры­лось нечто боль­шее — явно ска­за­лось напря­же­ние от пере­жи­тых кош­ма­ров. Испы­та­ние подо­рва­ло силы бес­страш­но­го пер­во­про­ход­ца запо­вед­но­го мира — но раз­ве какой-либо дру­гой, даже гораз­до более моло­дой чело­век смог бы выдер­жать такое? А неожи­дан­ный бла­го­по­луч­ный исход, кажет­ся, насту­пил слиш­ком позд­но и уже, увы, не спа­сет иссле­до­ва­те­ля от обще­го нерв­но­го исто­ще­ния или еще чего- нибудь поху­же. Тон­кие кисти его рук лежа­ли на коле­нях без­жиз­нен­но, без­воль­но, и было в этом зре­ли­ще нечто непе­ре­да­ва­е­мо жал­кое. Он уто­пал в про­стор­ном домаш­нем хала­те, а его голо­ва и шея то ли были обмо­та­ны ярко- жел­тым шар­фом, то ли при­кры­ты капю­шо­ном. 

В этот момент я опять заме­тил, что он пыта­ет­ся заго­во­рить со мной.

Пона­ча­лу я едва мог разо­брать этот над­сад­ный шепот, пото­му что дви­же­ния его губ были не вид­ны из-за седых усов, а в самом изда­ва­е­мом ими зву­ке было что-то силь­но раз­дра­жав­шее. Одна­ко я сосре­до­то­чил­ся и почти сра­зу же на удив­ле­ние хоро­шо уло­вил ска­зан­ное. Говор ока­зал­ся явно не дере­вен­ским, а речь — еще изыс­кан­нее, чем я ожи­дал по его пись­мам.

— Я пола­гаю, вы и есть мистер Уил­март? Изви­ни­те, что при­вет­ствую вас сидя. Я серьез­но болен, о чем мистер Нойз, веро­ят­но, пре­ду­пре­дил вас; одна­ко я не в силах отка­зать вам в при­е­ме. Вы помни­те, о чем я писал в сво­ем послед­нем пись­ме? Мне еще так мно­го нуж­но вам рас­ска­зать. Но это — зав­тра, когда я буду чув­ство­вать себя получ­ше. Я про­сто не нахо­жу слов, что­бы выра­зить, как я рад нашей встре­че после это­го дол­го­го зна­ком­ства по пере­пис­ке. Наде­юсь, пап­ка с мате­ри­а­ла­ми при вас? И сним­ки с пла­стин­кой тоже? Нойз поста­вил ваш чемо­дан в хол­ле — долж­но быть, вы и сами заме­ти­ли, когда шли сюда. Боюсь, что весь оста­ток сего­дняш­не­го дня вам при­дет­ся почти пол­но­стью забо­тить­ся о себе само­му. Ваша ком­на­та — навер­ху, как раз над этой; а рас­пах­ну­тая дверь на лест­нич­ной пло­щад­ке ведет в ван­ную. Спра­ва от вас нахо­дит­ся дверь в сто­ло­вую, где вам уже пода­но кушать — може­те при­сту­пать, как толь­ко вам будет угод­но. Зав­тра, воз­мож­но, мне удаст­ся сыг­рать свою роль хозя­и­на с боль­шим успе­хом — а сей­час, увы, я осла­бел от болез­ни и чув­ствую себя в край­ней сте­пе­ни бес­по­мощ­ным. 

Рас­по­ла­гай­тесь поудоб­нее; кста­ти, пись­ма, сним­ки и пла­стин­ку може­те вынуть из чемо­да­на и оста­вить у меня на сто­ле. Навер­ху они вам ни к чему, пото­му что мы будем зани­мать­ся ими здесь: види­те, вон там, на угло­вой эта­жер­ке, у меня уста­нов­лен грам­мо­фон. 

Нет-нет, весь­ма бла­го­да­рен, но вы не в силах помочь мне. Эти при­сту­пы слу­ча­ют­ся у меня уже дав­но. Перед сном загля­ни­те ко мне — поже­ла­ем друг дру­гу спо­кой­ной ночи, — а на покой вы може­те укла­ды­вать­ся, когда вам будет угод­но. Я пока буду отды­хать здесь, а может быть, оста­нусь здесь до утра; я часто ночую в каби­не­те. Зав­тра мне будет намно­го лег­че занять­ся тем, что нам пред­сто­ит. Наде­юсь, вы созна­е­те всю необы­чай­ную важ­ность это­го дела? Перед нами — одни­ми из немно­гих избран­ни­ков на этой пла­не­те — раз­верз­нет­ся без­дна эпох, про­странств и зна­ний, выхо­дя­щая за рам­ки науч­ных и фило­соф­ских тео­рий, создан­ных чело­ве­ком. 

А извест­но ли вам, что Эйн­штейн оши­ба­ет­ся, утвер­ждая, что тела и силы не могут раз­вить ско­рость выше све­то­вой? На самом деле могут. При­бег­нув к соот­вет­ству­ю­ще­му сред­ству, я, напри­мер, соби­ра­юсь путе­ше­ство­вать как назад, так и впе­ред во вре­ме­ни, что­бы уви­деть сво­и­ми гла­за­ми и ощу­тить дале­кое про­шлое и буду­щее Зем­ли. Если бы вы толь­ко зна­ли, каких высот эти суще­ства достиг­ли в нау­ке! Им под­власт­ны любые опе­ра­ции с моз­гом и телом живых орга­низ­мов. Я соби­ра­юсь побы­вать на дру­гих пла­не­тах и даже на дру­гих звез­дах и в дру­гих галак­ти­ках. Сна­ча­ла отправ­люсь на Юггот — бли­жай­ший к нам кос­ми­че­ский мир, засе­лен­ный эти­ми суще­ства­ми. Юггот — это таин­ствен­ная, погру­жен­ная во мрак пла­не­та на самом краю Сол­неч­ной систе­мы, неве­до­мая пока зем­ным аст­ро­но­мам. Одна­ко я, пом­нит­ся, уже писал вам об этом. Меж тем, когда про­бьет час, оби­та­ю­щие там суще­ства пошлют на Зем­лю теле­па­ти­че­ский сиг­нал, после чего пла­не­та будет откры­та; или же они пору­чат кому-нибудь из сво­их помощ­ни­ко­взем­лян под­толк­нуть наших уче­ных к это­му откры­тию. 

На Югго­те есть вели­че­ствен­ные горо­да; они обне­се­ны гигант­ски­ми кас­ка­да­ми башен из чер­но­го кам­ня — напо­до­бие того, кото­рый так и не дошел до вас с моей посыл­кой. Тот камень при­ве­зен на Зем­лю с Югго­та. Сол­неч­ный свет на этой пла­не­те не ярче звезд­но­го, но тамош­ним оби­та­те­лям свет и не нужен. У них есть дру­гие, более раз­ви­тые орга­ны чувств, и свои гро­мад­ные дома и хра­мы они стро­ят без окон. Свет им даже вре­ден — он меша­ет и сби­ва­ет с тол­ку, пото­му что в чер­ном кос­мо­се за пре­де­ла­ми наше­го про­стран­ства и вре­ме­ни, отку­да они при­шли, све­та вооб­ще не суще­ству­ет. Впе­чат­ли­тель­но­му чело­ве­ку пре­бы­ва­ние на Югго­те гро­зит сума­сше­стви­ем — но я все рав­но еду. От одно­го взгля­да на поро­жи­стые чер­ные реки, про­те­ка­ю­щие под зага­доч­ны­ми гигант­ски­ми моста­ми — а мосты эти воз­ве­ли пред­ста­ви­те­ли какой-то еще более древ­ней циви­ли­за­ции, вымер­шей и пре­дан­ной забве­нию до того, как при­шель­цы при­бы­ли на Юггот из без­дны миро­зда­ния, — вся­кий нач­нет тво­рить, как Дан­те или Эдгар По, если, конеч­но, суме­ет остать­ся в здра­вом уме. 

Нель­зя, одна­ко, забы­вать вот о чем: этот погру­жен­ный в веч­ный сумрак мир с его гриб­ны­ми пар­ка­ми и сле­пы­ми, без окон, горо­да­ми на самом деле вовсе не ужа­сен. Тако­вым он мог бы пока­зать­ся лишь нам. Не исклю­че­но, что и этим суще­ствам он пока­зал­ся ужас­ным, когда они впер­вые сту­пи­ли на Юггот в пер­во­быт­ные вре­ме­на. Они ведь попа­ли туда задол­го до окон­ча­ния леген­дар­ной эпо­хи Ктул­ху и пом­нят, каким был Р’льех до его погру­же­ния на дно. Неко­то­рое вре­мя они жили под поверх­но­стью Зем­ли. Вот вам, кста­ти, и еще один про­бел в чело­ве­че­ских позна­ни­ях: отвер­стия в зем­ной коре — неко­то­рые из них рас­по­ло­же­ны здесь, в горах Вер­мон­та, — ведут в огром­ные миры с неве­до­мой нам жиз­нью: в зали­тый голу­бым све­том К’ньян, оза­рен­ный баг­рян­цем Йот и погру­жен­ный во мрак Н’кай. Имен­но отту­да, из Н’кая, и появи­лось чудо­ви­ще Цатоггуа, то самое бес­фор­мен­ное жабо­по­доб­ное боже­ство, о кото­ром упо­ми­на­ет­ся в Пна­ко­тикских руко­пи­сях, «Некро­но­ми­коне» и мифо­ло­ги­че­ском цик­ле «Ком­мо­риом», кото­рый сохра­нил для потом­ков Клар­каш-Тон — глав­ный жрец Атлан­ти­ды. Одна­ко все это мы обсу­дим несколь­ко поз­же. Сей­час уже, навер­ное, око­ло пяти часов. При­не­си­те-ка луч­ше все нуж­ное из порт­фе­ля, под­кре­пи­тесь, а затем воз­вра­щай­тесь сюда — пого­во­рим обо всем более обсто­я­тель­но. 

Я при­нял­ся испол­нять волю хозя­и­на: схо­дил за чемо­да­ном, выло­жил на стол тре­бу­е­мые мате­ри­а­лы, а потом под­нял­ся в отве­ден­ную мне ком­на­ту. Когда я слу­шал шепот Эйк­ли, у меня в гла­зах все еще сто­ял ужас­ный след ког­тей на обо­чине доро­ги, и это обсто­я­тель­ство про­из­во­ди­ло на меня стран­ное впе­чат­ле­ние; а опи­са­ние запо­вед­но­го Югго­та, это­го неве­до­мо­го мира гриб­ко­вых существ, вогна­ло меня в дрожь. Я очень сочув­ство­вал стра­да­ю­ще­му Эйк­ли, одна­ко не скрою, что его хрип­лый шепот вызы­вал не толь­ко жалость, но и отвра­ще­ние. Не надо бы Эйк­ли так упи­вать­ся этим Югго­том с его мрач­ны­ми тай­на­ми! 

Моя ком­на­та ока­за­лась очень уют­ной и хоро­шо обстав­лен­ной; пле­се­нью здесь не пах­ло и раз­дра­жа­ю­щей виб­ра­ции в воз­ду­хе не ощу­ща­лось. Поло­жив чемо­дан, я сно­ва загля­нул к Эйк­ли, а затем отпра­вил­ся отве­дать его уго­ще­ний. Сто­ло­вая рас­по­ла­га­лась сра­зу же за каби­не­том, а даль­ше за ней, как я понял, была при­строй­ка, где раз­ме­ща­лась кух­ня. На обе­ден­ном сто­ле меня ждал обшир­ный под­нос с бутер­бро­да­ми, пиро­гом и сыром; а рядом с кофей­ным при­бо­ром сто­ял тер­мос: зна­чит, и о горя­чем кофе для меня поза­бо­ти­лись. Я налил себе пол­ную чаш­ку кофе — и вот тут-то обна­ру­жил един­ствен­ный изъ­ян в гастро­но­ми­че­ском вку­се мое­го хозя­и­на: после пер­во­го же глот­ка я почув­ство­вал, что напи­ток слег­ка — но очень непри­ят­но — гор­чит, и боль­ше к нему не при­ка­сал­ся. За тра­пе­зой я неот­ступ­но думал об Эйк­ли: како­во ему там, за сте­ной, сидеть в сво­ем боль­шом крес­ле, погру­зив­шись во мрак и тиши­ну. Я даже схо­дил к нему и попы­тал­ся уго­во­рить отку­шать вме­сте, одна­ко он про­шеп­тал, что пока об этом не может быть и речи. На сего­дня ему поз­во­ли­тель­на лишь чаш­ка моло­ка с соло­дом — но и это попоз­же, перед сном. 

Покон­чив с едой, я уго­во­рил Эйк­ли поз­во­лить мне само­му убрать со сто­ла и помыть посу­ду на кухне — при этом я, кста­ти, вылил в рако­ви­ну кофе, вкус кото­ро­го так и не сумел оце­нить по досто­ин­ству. Затем я вер­нул­ся в затем­нен­ный каби­нет и, усев­шись побли­же к хозя­и­ну дома, при­го­то­вил­ся выслу­шать все, о чем он наме­ре­вал­ся мне рас­ска­зать. Пись­ма, сним­ки и пла­стин­ка по-преж­не­му лежа­ли на боль­шом сто­ле в цен­тре ком­на­ты, но они нам пока не тре­бо­ва­лись. О стран­ном запа­хе и непо­нят­ном ощу­ще­нии виб­ра­ции я уже и думать забыл. 

Как я уже гово­рил, в пись­мах Эйк­ли — осо­бен­но во вто­ром, самом боль­шом из них, — содер­жа­лось нечто такое, что я не осме­лил­ся бы ни повто­рить дослов­но, ни даже опи­сать. То же самое, но в еще боль­шей мере, каса­ет­ся и все­го услы­шан­но­го вече­ром в затем­нен­ной ком­на­те усадь­бы, в этом при­ста­ни­ще при­зра­ков, зате­ряв­шем­ся сре­ди без­люд­ных гор. О раз­ма­хе меж­пла­нет­ных ужа­сов, пове­дан­ных мне хрип­лым шепо­том, я не в силах даже обмол­вить­ся. Все эти леде­ня­щие душу фак­ты были для Эйк­ли уже не новы, но жить с тем, о чем он узнал в послед­нее вре­мя от при­шель­цев, и оста­вать­ся в здра­вом уме было выше чело­ве­че­ских сил. Я и теперь не в состо­я­нии пове­рить во все эти его утвер­жде­ния о стро­е­нии пре­дель­ной бес­ко­неч­но­сти, насло­е­нии изме­ре­ний, при­над­леж­но­сти извест­но­го чело­ве­ку про­стран­ствен­но- вре­мен­но­го мира к бес­ко­неч­ной цепи свя­зан­ных меж­ду собой «кос­мо­сов- ато­мов», обра­зу­ю­щей непо­сред­ствен­ный сверх­кос­мос с его изги­ба­ми, угла­ми, мате­ри­аль­ной и полу­ма­те­ри­аль­ной элек­трон­ной струк­ту­рой. 

Нико­гда еще ни один здра­во­мыс­ля­щий чело­век не был в такой опас­ной бли­зо­сти от сокро­вен­ных тайн миро­зда­ния — нико­гда еще живой мозг не был на гра­ни пол­но­го исчез­но­ве­ния в хао­се, кото­рый начи­на­ет­ся за пре­де­ла­ми фор­мы, энер­гии, сим­мет­рии. Я узнал, отку­да изна­чаль­но появил­ся Ктул­ху и поче­му поло­ви­на дав­но уже обре­чен­ных на уга­са­ние звезд про­дол­жа­ла сиять на небо­сво­де. Я уга­дал — сле­дуя наме­кам мое­го про­све­ти­те­ля, при кото­рых и сам он сде­лал осто­рож­ную пау­зу, — сек­ре­ты Магел­ла­но­вых Обла­ков и шаро­вид­ных туман­но­стей, а так­же печаль­ную исти­ну, сокры­тую в бес­смерт­ной алле­го­рии, извест­ной нам под име­нем Дао. Меня посвя­ти­ли в тай­ну про­ис­хож­де­ния долов, пове­да­ли об истин­ной сущ­но­сти Гон­чих Псов Тин­да­ла. И вот уже пре­да­ние о Йиге — Пове­ли­те­ле Змей пере­ста­ло быть лишь худо­же­ствен­ным обра­зом, а когда речь пошла о чудо­вищ­ном ядер­ном хао­се за пре­де­ла­ми угло­мер­но­го про­стран­ства, что в «Некро­но­ми­коне» мило­серд­но при­крыт име­нем «Аза­тот», я вздрог­нул от отвра­ще­ния. Страш­ней­шие кош­ма­ры зага­доч­но­го мифа вдруг обре­ли сло­вес­но выра­жен­ные фор­мы; мне пред­ста­ли откро­ве­ния, жут­кая мер­зость кото­рых пре­взо­шла самые дерз­кие догад­ки древ­ней­шей и сред­не­ве­ко­вой мисти­ки. Все это не мог­ло не потря­сти меня. В кон­це кон­цов я решил, что пер­вые рас­сказ­чи­ки этих про­кля­тых пре­да­ний навер­ня­ка гово­ри­ли с при­шель­ца­ми, а может быть, даже побы­ва­ли в иных кос­ми­че­ских мирах, куда собрал­ся теперь и мой при­я­тель Эйк­ли.

Я узнал исто­рию Чер­но­го кам­ня, его пред­на­зна­че­ние — и пора­до­вал­ся, что он так и не попал ко мне. А тут еще выяс­ни­лось, что мои догад­ки отно­си­тель­но иеро­гли­фов на камне были вер­ны! Одна­ко Эйк­ли, похо­же, свык­ся с открыв­шим­ся ему дья­воль­ским миром и рвал­ся даль­ше — в самое серд­це неиз­ве­дан­ной, чудо­вищ­ной про­па­сти. Что с ним слу­чи­лось за вре­мя, истек­шее после отправ­ле­ния его послед­не­го пись­ма? С кем он общал­ся? С каки­ми суще­ства­ми? Все ли они име­ли чело­ве­че­ский облик, как упо­мя­ну­тый им тот пер­вый посла­нец? От напря­же­ния у меня нестер­пи­мо ломи­ло вис­ки, в голо­ве про­но­си­лись все­воз­мож­ные безум­ные пред­по­ло­же­ния, каса­ю­щи­е­ся стран­но­го стой­ко­го запа­ха и зло­ве­ще­го ощу­ще­ния виб­ра­ции, что не поки­да­ло меня в этой мрач­ной ком­на­те. Тем­не­ло. Вспом­нив, какие собы­тия были свя­за­ны в пись­мах Эйк­ли с наступ­ле­ни­ем суме­рек, я содрог­нул­ся при мыс­ли о без­лун­ной ночи. Стра­ши­ло и место, где я нахо­дил­ся: этот дом, при­ле­пив­ший­ся к гигант­ско­му леси­сто­му скло­ну, что уво­дил к вер­шине Чер­ной горы, мог напу­гать кого угод­но. Испро­сив раз­ре­ше­ния у Эйк­ли, я зажег малень­кую керо­си­но­вую лам­пу и, при­вер­нув фитиль, поста­вил ее на книж­ную пол­ку рядом с бюстом Миль­то­на; одна­ко я тут же пожа­лел о соде­ян­ном, пото­му что в ее туск­лом колеб­лю­щем­ся све­те напря­жен­ное, непо­движ­ное лицо и без­воль­но опу­щен­ные ладо­ни хозя­и­на усадь­бы выгля­де­ли неесте­ствен­но белы­ми, слов­но у покой­ни­ка. Эйк­ли про­из­во­дил впе­чат­ле­ние пара­ли­ти­ка, хотя во вре­мя бесе­ды он пару раз еле замет­но кивал.

После все­го услы­шан­но­го я уже не мог пред­ста­вить себе, какие еще более запо­вед­ные тай­ны мой про­све­ти­тель оста­вил на зав­тра; одна­ко в кон­це кон­цов выяс­ни­лось, что на повест­ке сле­ду­ю­ще­го дня сто­ит его экс­пе­ди­ция на Юггот и далее — а так­же мое воз­мож­ное уча­стие в ней. При сло­вах о пред­сто­я­щем мне кос­ми­че­ском путе­ше­ствии я вздрог­нул от ужа­са, чем, долж­но быть, нема­ло поза­ба­вил Эйк­ли: заме­тив мой испуг, он насмеш­ли­во кач­нул голо­вой. Но затем он очень спо­кой­но пове­дал о том, каким обра­зом чело­ве­че­ские суще­ства могут совер­шить — и уже не раз совер­ша­ли, — каза­лось бы, неосу­ще­стви­мый пере­лет через меж­пла­нет­ную без­дну. Из его рас­ска­за полу­ча­лось, что через без­воз­душ­ное про­стран­ство пере­но­сят­ся не люди как тако­вые, а их мозг без соот­вет­ству­ю­щей телес­ной струк­ту­ры: этот спо­соб транс­пор­ти­ров­ки при­ду­ма­ли при­шель­цы, искус­но исполь­зуя свои поис­ти­не чудес­ные воз­мож­но­сти хирур­гии, био­ло­гии, химии и меха­ни­ки. Ока­за­лось, суще­ству­ет некий без­вред­ный метод уда­ле­ния чело­ве­че­ско­го моз­га с сохра­не­ни­ем в его отсут­ствие жиз­не­де­я­тель­но­сти осталь­но­го орга­низ­ма. Извле­чен­ное серое веще­ство в сжа­том виде погру­жа­ют в жид­кость, кото­рая содер­жит­ся в воз­ду­хо­не­про­ни­ца­е­мом цилин­дре; вре­мя от вре­ме­ни он попол­ня­ет­ся све­жей жид­ко­стью; цилиндр же изго­тов­лен из осо­бо­го метал­ла, добы­ва­е­мо­го на Югго­те. С помо­щью спе­ци­аль­ных элек­тро­дов, под­ве­ден­ных к цилин­дру, его мож­но соеди­нить со слож­ны­ми при­бо­ра­ми, кото­рые вос­про­из­во­дят три важ­ней­шие функ­ции обще­ния: зре­ние, слух и речь. Для кры­ла­тых гри­бо­по­доб­ных существ доста­вить заклю­чен­ный в цил­лин­дри­че­скую упа­ков­ку мозг в пол­ной сохран­но­сти на дру­гие пла­не­ты — сущие пустя­ки. А там, где оби­та­ет их циви­ли­за­ция, уже най­дет­ся мно­же­ство под­хо­дя­щих при­бо­ров-вос­про­из­во­ди­те­лей, кото­рые мож­но под­со­еди­нить к моз­гу; в резуль­та­те после неболь­шо­го мон­та­жа разум путе­ше­ствен­ни­ка зажи­вет почти пол­но­цен­ной жиз­нью и, при всей сво­ей бес­те­лес­но­сти, полу­чит воз­мож­ность видеть, слы­шать и гово­рить на всех эта­пах стран­ствия по без­днам про­стран­ствен­но-вре­мен­но­го миро­зда­ния и за его пре­де­ла­ми. Для при­шель­цев все это было так про­сто, как если бы мозг являл­ся грам­мо­фон­ной пла­стин­кой, кото­рую носят с собой и заво­дят, как толь­ко под рукой ока­жет­ся под­хо­дя­щий для нее грам­мо­фон. В успе­хе экс­пе­ди­ции Эйк­ли не сомне­вал­ся. Да и чего было боять­ся: ведь все преды­ду­щие пере­ле­ты про­хо­ди­ли удач­но.

Тут впер­вые за все вре­мя его без­жиз­нен­ная ладонь заше­ве­ли­лась, и негну­щий­ся, слов­но пал­ка, ука­за­тель­ный палец под­нял­ся, наце­лив­шись на верх­нюю пол­ку в даль­нем кон­це ком­на­ты, где ров­ны­ми ряда­ми сто­я­ли десят­ка пол­то­ра цилин­дров из неве­до­мо­го мне метал­ла. Высо­той они были при­мер­но фут и чуть помень­ше в диа­мет­ре; на выпук­лой перед­ней поверх­но­сти каж­до­го из цилин­дров рав­но­бед­рен­ным тре­уголь­ни­ком были рас­по­ло­же­ны три гнез­да- розет­ки. Один из цилин­дров был под­со­еди­нен через две розет­ки к паре необыч­но­го вида меха­низ­мов, сто­яв­ших поза­ди. Зачем они были нуж­ны, мне ста­ло ясно без слов — от одно­го их вида я затряс­ся как в лихо­рад­ке. В этот момент палец ука­зал мне на дру­гой, ближ­ний угол ком­на­ты, застав­лен­ный вся­ки­ми хит­ро­ум­ны­ми при­бо­ра­ми с под­ве­ден­ны­ми к ним штеп­сель­ны­ми шну­ра­ми — неко­то­рые из них были очень похо­жи на те два устрой­ства, что я видел на пол­ке, за цилин­дра­ми.

— Смот­ри­те, Уил­март! Здесь четы­ре типа при­бо­ров, — раз­дал­ся шепот, — и у каж­до­го из них име­ет­ся по три функ­ции — сле­до­ва­тель­но, все­го две­на­дцать вари­ан­тов. В цилин­драх, что сто­ят навер­ху, пред­став­ле­ны четы­ре вида существ: три чело­ве­че­ских, шесте­ро гри­бо­об­раз­ных — из тех, что не могут пере­се­кать кос­ми­че­ское про­стран­ство в сво­ей физи­че­ской обо­лоч­ке, двое жите­лей Неп­ту­на (боже, виде­ли бы вы этих неп­ту­ни­ан­цев в их телес­ной обо­лоч­ке!) и, нако­нец, чет­ве­ро оби­та­те­лей глу­бин­ных пещер одной любо­пыт­ной тем­ной звез­ды, нахо­дя­щей­ся за пре­де­ла­ми нашей галак­ти­ки. На глав­ной пере­ва­лоч­ной базе, кото­рая нахо­дит­ся внут­ри Круг­лой горы, вре­мя от вре­ме­ни появ­ля­ют­ся такие цилин­дры и меха­низ­мы, но в гораз­до боль­шем коли­че­стве: в цилин­драх содер­жат­ся образ­цы моз­га из раз­лич­ных обла­стей все­лен­ной. Они обла­да­ют орга­на­ми чувств, совер­шен­но для нас неве­до­мы­ми, и в основ­ном при­над­ле­жат иссле­до­ва­те­лям из самых даль­них угол­ков кос­мо­са; меха­низ­мы же спе­ци­аль­но пред­на­зна­че­ны для язы­ко­во­го и ино­го обще­ния их моз­га с окру­жа­ю­щей сре­дой и под­клю­ча­ют­ся одно­вре­мен­но к цилин­драм и к орга­нам чувств того или ино­го слу­ша­те­ля. Круг­лая гора, как и боль­шин­ство подоб­ных стан­ций, создан­ных эти­ми суще­ства­ми во мно­же­стве все­лен­ных, явля­ет­ся насто­я­щим сре­до­то­чи­ем кос­мо­по­ли­тиз­ма! Разу­ме­ет­ся, мне одол­жи­ли для экс­пе­ри­мен­тов лишь наи­бо­лее рас­про­стра­нен­ные типы.

А теперь возь­ми­те вон те три меха­низ­ма и поставь­те их на стол. Сна­ча­ла тот, высо­кий, с дву­мя лин­за­ми впе­ре­ди; за ним — ящи­чек с ваку­ум­ны­ми труб­ка­ми и резо­на­то­ром; и, нако­нец, ящик с метал­ли­че­ским дис­ком навер­ху. А теперь достань­те цилиндр с эти­кет­кой «Бэше­сть­де­сят семь». Встань­те вон на то рез­ное крес­ло, а то не дотя­не­тесь. Что, тяже­ло­ват? Ну, ниче­го, ниче­го! Глав­ное, не оши­би­тесь номе­ром. И, про­шу вас, не касай­тесь вон того новень­ко­го свер­ка­ю­ще­го цилин­дра, под­со­еди­нен­но­го к двум кон­троль­ным при­бо­рам, — он еще поме­чен моим име­нем. Поставь­те «Бэ-шесть­де­сят семь» на стол рядом с меха­низ­ма­ми — так. Про­верь­те, пере­ве­ден ли дис­ко­вый пере­клю­ча­тель на всех трех меха­низ­мах в край­нее левое поло­же­ние. А теперь воткни­те штеп­сель­ный шнур меха­низ­ма с лин­за­ми в верх­нюю розет­ку цилин­дра — пра­виль­но! Меха­низм с труб­кой под­со­еди­ни­те к ниж­ней левой розет­ке, а дис­ко­вое устрой­ство — к пра­вой. Теперь пере­ве­ди­те все дис­ко­вые пере­клю­ча­те­ли меха­низ­мов в край­нее пра­вое поло­же­ние — сна­ча­ла того, что с лин­за­ми, потом дис­ко­во­го, потом того, что с труб­кой. Так, хоро­шо. Меж­ду про­чим, перед нами экзем­пляр чело­ве­че­ско­го суще­ства — тако­го же, как и мы с вами. А зав­тра я вас позна­ком­лю и с неко­то­ры­ми дру­ги­ми.

И по сей день не могу понять, поче­му я с такой раб­ской покор­но­стью вни­мал это­му шепо­ту и ни на мину­ту не усо­мнил­ся в здра­во­сти ума Эйк­ли. После все­го слу­чив­ше­го­ся ранее мне сле­до­ва­ло при­го­то­вить­ся к чему угод­но; одна­ко эта демон­стра­ция меха­низ­мов до того напо­ми­на­ла обыч­ное сума­сброд­ство како­го-нибудь поме­шан­но­го на сво­ей идее изоб­ре­та­те­ля или уче­но­го, что меня начал грызть червь сомне­ния, чего не слу­ча­лось даже во вре­мя пред­ше­ство­вав­ше­го демон­стра­ции рас­ска­за. То, что кры­лось за сло­ва­ми немощ­но­го шеп­ту­на, не укла­ды­ва­лось в рам­ки чело­ве­че­ско­го пони­ма­ния — но раз­ве мало было при­ме­ров, когда гораз­до менее абсурд­ные идеи отвер­га­лись толь­ко пото­му, что чело­век не нахо­дил им немед­лен­но­го, веще­ствен­но­го, кон­крет­но­го дока­за­тель­ства?

Я про­дол­жал ломать голо­ву над этим клуб­ком вопро­сов, когда вдруг услы­шал скре­жет и жуж­жа­ние: это зара­бо­та­ло трио меха­низ­мов, под­клю­чен­ных к цилин­дру. Одна­ко посте­пен­но сим­фо­ния из скре­же­та и жуж­жа­ния ста­но­ви­лась все тише, и нако­нец зву­ки умолк­ли совсем. Что же теперь будет? Услы­шу ли я чело­ве­че­скую речь? И если да, то где дока­за­тель­ство тому, что это не самое обык­но­вен­ное радио­устрой­ство, толь­ко хит­ро­ум­но скон­стру­и­ро­ван­ное, а гово­рит кто-нибудь, при­сталь­но наблю­да­ю­щий за про­ис­хо­дя­щим отку­да- нибудь из укром­но­го угол­ка? Даже теперь я не могу поклясть­ся в досто­вер­но­сти услы­шан­но­го и уви­ден­но­го мною в особ­ня­ке Эйк­ли. Но кое-что там все-таки и вправ­ду про­изо­шло.

Если гово­рить корот­ко и ясно, то после­до­ва­ло вот что: из меха­низ­ма с труб­ка­ми и резо­на­то­ром послы­ша­лась речь, вполне связ­ное содер­жа­ние кото­рой не остав­ля­ло сомне­ний в том, что гово­рив­ший дей­стви­тель­но при­сут­ство­вал в ком­на­те и наблю­дал за нами. Голос у него был гром­кий, бес­страст­ный, с метал­ли­че­ским оттен­ком, а каж­дый про­из­не­сен­ный звук имел, без­услов­но, меха­ни­че­ское про­ис­хож­де­ние. Гово­рив­ший не мог при­дать сво­ей речи ни выра­зи­тель­но­сти, ни оттен­ков, а лишь как заве­ден­ный гро­мо­глас­но скре­же­тал, чека­ня текст. — Наде­юсь, я не поверг вас в ужас, мистер Уил­март, — обра­тил­ся ко мне голос. — Я, как и вы, при­над­ле­жу к чело­ве­че­ско­му роду, толь­ко тело мое поко­ит­ся в пол­ной без­опас­но­сти внут­ри Круг­лой горы — это мили пол­то­ры к восто­ку отсю­да, — где в дан­ный момент про­хо­дит спе­ци­аль­ную про­це­ду­ру вос­ста­нов­ле­ния. Сам же я — то есть мой мозг в цилин­дре — нахо­жусь здесь, рядом с вами; бла­го­да­ря вот этим элек­трон­ным виб­ра­то­рам я могу видеть, слы­шать и гово­рить. Через неде­лю я отправ­ля­юсь в кос­ми­че­ское путе­ше­ствие — еще одно в чере­де мно­гих — и рас­счи­ты­ваю, что на сей раз ко мне при­со­еди­нит­ся мистер Эйк­ли. Я так­же был бы рад и ваше­му обще­ству: мне зна­ко­мы как ваше лицо, так и ваше доб­рое имя; к тому же я вни­ма­тель­но сле­дил за вашей пере­пиской с моим дру­гом. Вы, конеч­но, уже поня­ли, кто я. Да, я один из тех, кто стал помо­гать при­шель­цам, при­бы­ва­ю­щим на нашу пла­не­ту. Впер­вые я встре­тил их в Гима­ла­ях и с тех пор ока­зы­вал им вся­че­ские услу­ги. А за это они посвя­ти­ли меня в такое, что дове­лось познать лишь еди­ни­цам из жив­ших и ныне живу­щих. 

Толь­ко пред­ставь­те себе — я побы­вал на трид­ца­ти семи небес­ных телах. Сре­ди них были и пла­не­ты, и тем­ные звез­ды, и какие-то не совсем понят­ные мне миры: восемь из них нахо­дят­ся за гра­ни­ца­ми нашей галак­ти­ки, а два — за пре­де­ла­ми про­стран­ствен­но-вре­мен­но­го изги­ба. Я путе­ше­ство­вал без малей­ше­го ущер­ба сво­е­му здо­ро­вью. Мой мозг извлек­ли из телес­ной обо­лоч­ки мето­дом после­до­ва­тель­но­го рас­щеп­ле­ния, при­чем до того искус­но, что даже оскор­би­тель­но назы­вать это хирур­ги­че­ской опе­ра­ци­ей. Ино­пла­нет­ные суще­ства уме­ют уда­лять мозг без осо­бых хло­пот и без ущер­ба для орга­низ­ма — в отсут­ствие моз­га тело не ста­ре­ет. Сам же мозг, заметь­те, может жить веч­но, если к нему под­клю­чить меха­ни­че­ские вос­про­из­во­ди­те­ли орга­нов чувств и дози­ро­ван­но под­пи­ты­вать све­жей кон­сер­ви­ру­ю­щей жид­ко­стью.

Я искренне наде­юсь, что вы согла­си­тесь соста­вить нам с мисте­ром

Эйк­ли ком­па­нию. Ино­пла­не­тяне ищут зна­ком­ства с уче­ны­ми людь­ми вро­де вас и гото­вы пока­зать им вели­кие без­дны миро­зда­ния, о кото­рых мно­гим из людей оста­ет­ся, как и преж­де, лишь гре­зить в сво­ем неве­де­нии. Воз­мож­но, пона­ча­лу идея о встре­че с при­шель­ца­ми пока­жет­ся вам стран­ной, но я уве­рен, что вы не ста­не­те заост­рять на ней вни­ма­ние. Пола­гаю, что к нам при­со­еди­нит­ся и мистер Нойз — тот самый ваш про­во­жа­тый, что доста­вил вас сюда в сво­ей машине. Он был в наших рядах мно­го лет. Да вы, навер­ное, узна­ли его голос: он ведь зву­чит сре­ди про­чих на пла­стин­ке, кото­рую послал вам мистер Эйк­ли. Тут меня все­го пере­дер­ну­ло, а рас­сказ­чик, выждав секун­ду-дру­гую, закон­чил:

— Итак, остав­ляю реше­ние за вами, мистер Уил­март; добав­лю лишь, что вам, с вашей стра­стью к необыч­но­му и осве­дом­лен­но­стью в пре­да­ни­ях ста­ри­ны, никак нель­зя упу­стить такую воз­мож­ность. Боять­ся совер­шен­но нече­го. Все пре­об­ра­зо­ва­ния совер­шен­но без­бо­лез­нен­ны, а в пол­но­стью меха­ни­зи­ро­ван­ной систе­ме вос­при­я­тия есть нема­ло пре­иму­ществ. При отсо­еди­нен­ных элек­тро­дах, напри­мер, про­сто-напро­сто засы­па­ешь и видишь необык­но­вен­но яркие и при­чуд­ли­вые сны. Ну а теперь, если не воз­ра­жа­е­те, давай­те отло­жим наше сове­ща­ние на зав­тра. Спо­кой­ной вам ночи — да, не забудь­те повер­нуть все пере­клю­ча­те­ли вле­во; в любом поряд­ке, хотя меха­низм с лин­за­ми луч­ше в послед­нюю оче­редь. Мистер Эйк­ли, вам так­же спо­кой­ной ночи — смот­ри­те же, не оби­жай­те наше­го гостя! Ну что там с пере­клю­ча­те­ля­ми? Гото­во?

Вот и все, что я услы­шал. Я маши­наль­но испол­нил прось­бу и повер­нул все пере­клю­ча­те­ли, хотя от изум­ле­ния никак не мог пове­рить в слу­чив­ше­е­ся. И когда Эйк­ли шеп­тал мне о том, что при­бо­ры мож­но пока оста­вить на сто­ле, голо­ва моя все еще шла кру­гом. Эйк­ли никак не ото­звал­ся на про­ис­шед­шее — впро­чем, я тогда с тру­дом вос­при­ни­мал окру­жа­ю­щий мир, и все его сло­ва были для меня пустым зву­ком. Насколь­ко я понял, он пред­ло­жил мне уне­сти лам­пу в мою ком­на­ту, из чего я заклю­чил, что он хотел поси­деть в тем­но­те. Без­услов­но, ему было пора отдох­нуть: ведь от длин­ных речей, что он вел на про­тя­же­нии все­го это­го дня, устал бы даже и здо­ро­вый чело­век. Все в том же изум­ле­нии я поже­лал хозя­и­ну дома спо­кой­ной ночи и отпра­вил­ся наверх, забрав лам­пу, хотя имел при себе пре­вос­ход­ный кар­ман­ный фона­рик.

Я был рад, что поки­нул этот испол­нен­ный стран­ным и смут­ным ощу­ще­ни­ем виб­ра­ции каби­нет и под­нял­ся к себе в ком­на­ту, одна­ко при этом не мог отде­лать­ся от тош­но­твор­но­го чув­ства стра­ха, опас­но­сти и чудо­вищ­ной про­ти­во­есте­ствен­но­сти, кото­рая виде­лась мне во всем про­ис­хо­дя­щем вокруг. Дикая, без­люд­ная мест­ность; покры­тый таин­ствен­но-мрач­ным лесом чер­не­ю­щий склон, почти вплот­ную взды­ма­ю­щий­ся над усадь­бой; сле­ды на доро­ге; хво­рый, бес­по­мощ­но-непо­движ­ный собе­сед­ник, шеп­чу­щий в полу­тьме неве­ро­ят­ные вещи; про­кля­тые цилин­дры и меха­низ­мы; а самое глав­ное, пред­ло­же­ние под­верг­нуть­ся какой-то чудо­вищ­ной опе­ра­ции и отпра­вить­ся в еще более стран­ные кос­ми­че­ские без­дны — вся эта сово­куп­ность необыч­ных и после­до­вав­ших с такой неожи­дан­ной быст­ро­той собы­тий нава­ли­лась на меня со все более воз­рас­та­ю­щей тяже­стью; она над­ло­ми­ла мою волю и выжа­ла из меня чуть ли не все жиз­нен­ные соки.

Осо­бен­но потряс­ла меня новость о том, что мой про­во­жа­тый Нойз был тем самым чело­ве­ком, кото­рый отправ­лял чудо­вищ­ный риту­ал древ­не­го шаба­ша, запи­сан­ный на грам­мо­фон­ную пла­стин­ку; впро­чем, я уже и рань­ше уло­вил в его голо­се зна­ко­мые отвра­ти­тель­ные нот­ки. Несколь­ко иное, но ничуть не мень­шее вол­не­ние охва­ты­ва­ло меня вся­кий раз, когда я при­ни­мал­ся раз­мыш­лять над сво­им отно­ше­ни­ем к хозя­и­ну усадь­бы: несмот­ря на всю сим­па­тию, кото­рой я про­ник­ся к Эйк­ли во вре­мя пере­пис­ки, теперь я чув­ство­вал к нему явное отвра­ще­ние. Вме­сто того что­бы раз­жа­ло­бить меня, его болезнь вызы­ва­ла у меня нечто вро­де брезг­ли­во­сти. Эйк­ли угне­тал меня сво­ей непо­движ­но­стью, вяло­стью, сво­им покой­ниц­ким видом, не гово­ря уже об этом бес­пре­стан­ном шепо­те, абсо­лют­но чуж­дом нор­маль­ной чело­ве­че­ской речи! Преж­де мне не дово­ди­лось слы­шать ниче­го похо­же­го на этот шепот; несмот­ря на стран­ную непо­движ­ность при­кры­тых уса­ми губ гово­рив­ше­го, в этих тихих зву­ках при­сут­ство­ва­ли скры­тая сила и рас­ка­ти­стость, отнюдь не харак­тер­ные для хри­пов стра­да­ю­ще­го аст­мой чело­ве­ка. Я без тру­да раз­би­рал ска­зан­ное, даже нахо­дясь на дру­гом кон­це ком­на­ты, а раза два мне пока­за­лось, что этот зыч­ный шепот был порож­ден не столь­ко сла­бо­стью, сколь­ко умыш­лен­ным при­глу­ше­ни­ем голо­са. Но тогда с какой целью? Это­го я понять не мог. Но я с само­го нача­ла уло­вил в этом шепо­те тре­во­жа­щие нот­ки. Теперь, когда я при­нял­ся раз­мыш­лять, в чем тут дело, я решил, что при­чи­на заклю­ча­ет­ся в каком-то под­со­зна­тель­ном узна­ва­нии — как и в слу­чае с голо­сом Ной­за, отто­го-то и пока­зав­шим­ся мне зло­ве­щим. Но с чем ассо­ци­и­ро­вал­ся у меня шепот Эйк­ли, я так и не мог вспом­нить.

Ясно было толь­ко одно: еще на одну ночь я здесь не оста­нусь. Мой иссле­до­ва­тель­ский пыл угас, подав­лен­ный стра­хом и отвра­ще­ни­ем, и един­ствен­ное, чего я желал, было вырвать­ся из этой пау­ти­ны мра­ка и чудо­вищ­ных откры­тий. Я узнал более чем доста­точ­но. Воз­мож­но, вза­и­мо­связь кос­ми­че­ских миров и впрямь суще­ству­ет — но для обык­но­вен­но­го чело­ве­ка подоб­ная исти­на про­сто невы­но­си­ма. Дья­воль­ские силы как буд­то окру­жи­ли меня со всех сто­рон, ско­вав все мои ощу­ще­ния. Ни о каком сне не может быть и речи, решил я и пото­му, пога­сив лам­пу, бро­сил­ся на кро­вать не раз­де­ва­ясь. Глу­по, конеч­но, но тем не менее я при­го­то­вил­ся к отра­же­нию неве­до­мой опас­но­сти: в пра­вой руке я сжи­мал при­ве­зен­ный с собой револь­вер, а в левой дер­жал кар­ман­ный фона­рик. Сни­зу не доно­си­лось ни зву­ка; там, в тем­но­те, непо­движ­но, слов­но заде­ре­ве­не­лый труп, сидел хозя­ин усадь­бы. Где-то непо­да­ле­ку тика­ли часы, и моя душа ото­зва­лась на этот есте­ствен­ный звук чело­ве­че­ско­го жилья тихой бла­го­дар­но­стью. Одна­ко он же напом­нил мне о еще одном тре­вож­ном фак­те — отсут­ствии в окру­ге вся­кой жив­но­сти. В том, что домаш­них живот­ных не было, я уже убе­дил­ся; но теперь ока­за­лось, что и при­выч­но­го шума, с каким блуж­да­ют в лесу ноч­ные зве­ри, тоже нет. Эту неесте­ствен­ную — кос­ми­че­скую — тиши­ну нару­ша­ло лишь зло­ве­щее жур­ча­ние дале­ких неви­ди­мых ручьев.

Что за непо­сти­жи­мая вне­зем­ная напасть одо­ле­ва­ла эти края? Из пре­да­ний мне было извест­но, что ни соба­ки, ни дру­гие зем­ные живот­ные на дух не выно­сят при­шель­цев; и тут же я сно­ва вспом­нил о све­жих сле­дах на доро­ге. К чему это все при­ве­дет? 

VIII  

Сколь­ко дли­лась полу­дре­ма, в кото­рую я неза­мет­но для себя погру­зил­ся, и что из после­ду­ю­ще­го было реаль­но­стью, а что — нава­жде­ни­ем, мне и по сей день труд­но ска­зать. Знаю толь­ко, что в какой-то момент я очнул­ся и кое- что услы­шал и уви­дел. «Ну и что из того? — навер­ня­ка воз­ра­зит 

чита­тель. — А может, вовсе и не очнул­ся, и тогда все про­ис­шед­шее было все­го лишь сном. Сном — до послед­ней мину­ты!» Той самой мину­ты, когда я бро­сил­ся прочь из дома, кое-как добрал­ся до гара­жа, где нака­нуне при­ме­тил ста­рень­кий «форд», и, осед­лав это допо­топ­ное сред­ство пере­дви­же­ния, помчал­ся, не раз­би­рая доро­ги, по гор­ным кра­ям — это­му адско­му при­ста­ни­щу духов. Уже и не пом­ню, как после мно­го­ча­со­вой гон­ки по уха­би­сто­му, изви­ли­сто­му лаби­рин­ту доро­ги, пет­ляв­шей в окру­же­нии гроз­но сто­я­щих лесов, я вле­тел в незна­ко­мый мне горо­диш­ко, ока­зав­ший­ся на повер­ку Таун­сен­дом. 

Разу­ме­ет­ся, чита­тель име­ет пол­ное пра­во пола­гать, что и фото­сним­ки, и грам­мо­фон­ные запи­си, и речи из меха­ни­че­ских устройств с цилин­дра­ми, и все осталь­ные подоб­ные дока­за­тель­ства явля­ют­ся не чем иным, как чистой воды обма­ном — розыг­ры­шем исчез­нув­ше­го Ген­ри Эйк­ли. Кое-кто даже доба­вит, что Эйк­ли, мол, сго­во­рил­ся с таки­ми же, как он, сума­сбро­да­ми сыг­рать со мной глу­пую и поис­ти­не изу­вер­скую шут­ку — это его ста­ра­ни­я­ми была выкра­де­на посыл­ка в Кине, он же с помо­щью Ной­за состря­пал жут­кую запись на фоно­гра­фе. Тем не менее поли­ции до сих пор не уда­лось выяс­нить, кто такой этот Нойз. Никто из мест­ных жите­лей — сосе­дей Эйк­ли — не зна­ет это­го чело­ве­ка, хотя он, долж­но быть, часто наве­ды­вал­ся сюда. Жаль, что я не обра­тил вни­ма­ния на номер его маши­ны — впро­чем, если разо­брать­ся, то, может быть, так даже луч­ше. Ведь что бы мне ни гово­ри­ли и что бы я порой сам себе ни гово­рил, для меня ясно одно: там, сре­ди мало­изу­чен­ных гор, скры­ва­ют­ся отвра­ти­тель­ные кос­ми­че­ские при­шель­цы, кото­рые поль­зу­ют­ся услу­га­ми заслан­ных в наше обще­ство осве­до­ми­те­лей и аген­тов. Убе­речь меня впредь от этих существ и их аген­тов — вот един­ствен­ное, о чем я молю теперь судь­бу. 

Когда под­ня­тый по моей исступ­лен­ной тре­во­ге отряд блю­сти­те­лей поряд­ка при­был на место про­ис­ше­ствия, хозя­ин усадь­бы уже бес­след­но исчез. В углу каби­не­та, око­ло крес­ла, валял­ся его про­стор­ный домаш­ний халат, жел­тый шарф и скры­вав­шие ноги бин­ты; исчез­ло ли что­ли­бо из гар­де­роба хозя­и­на вме­сте с ним самим, никто ска­зать не мог. Соба­ки и жив­ность с фер­мы тоже исчез­ли, зато на сте­нах дома — со дво­ра и кое-где внут­ри — были обна­ру­же­ны сле­ды пуль; одна­ко, кро­ме это­го, ниче­го подо­зри­тель­но­го мы не нашли. Ни цилин­дров с меха­низ­ма­ми, ни при­ве­зен­ных мною из Арк­хе­ма веще­ствен­ных дока­за­тельств, ни стран­но­го запа­ха и ощу­ще­ния виб­ра­ции в воз­ду­хе, ни отпе­чат­ков на доро­ге, ни кое-каких непо­нят­ных явле­ний, бро­сив­ших­ся мне в гла­за уже под зана­вес собы­тий, — ниче­го это най­де­но не было. После бег­ства с усадь­бы я про­был в Братл­бо­ро еще неде­лю, бесе­дуя со все­ми, кто хотя бы немно­го знал Эйк­ли; из их отве­тов я понял, что вся эта исто­рия отнюдь не явля­ет­ся при­чуд­ли­вым сно­ви­де­ни­ем или осо­бо­го рода нава­жде­ни­ем. Стран­ные покуп­ки Эйк­ли — соба­ки, сна­ря­же­ние, реак­ти­вы, рав­но как и исто­рия с обре­зан­ны­ми теле­фон­ны­ми про­во­да­ми, были засви­де­тель­ство­ва­ны оче­вид­ца­ми; при этом все его зна­ко­мые и род­ствен­ни­ки — в том чис­ле и про­жи­ва­ю­щий в Кали­фор­нии сын — согла­си­лись, что в оцен­ках про­ис­хо­див­ших в усадь­бе стран­ных собы­тий, кото­рые он вре­мя от вре­ме­ни выска­зы­вал, чув­ство­ва­лась без­услов­ная зако­но­мер­ность. Почтен­ные город­ские жите­ли счи­та­ли его сума­сшед­шим, а все его сви­де­тель­ства и веще­ствен­ные дока­за­тель­ства — баналь­ны­ми фаль­шив­ка­ми, допус­кая при этом воз­мож­ность нали­чия у него не менее сума­сброд­ных помощ­ни­ков; одна­ко народ попро­ще, из сель­ских мест, под­твер­ждал все, что рас­ска­зы­вал Эйк­ли, вплоть до мель­чай­ших подроб­но­стей. Кое-кому из фер­ме­ров он пока­зы­вал фото­сним­ки и чер­ный камень, а так­же давал послу­шать запись. Все эти люди как один заяви­ли, что сле­ды и жуж­жа­щий голос как две кап­ли воды похо­ди­ли на их опи­са­ния в древ­них пре­да­ни­ях.

Кро­ме того, они сооб­щи­ли, что после того, как Эйк­ли нашел чер­ный камень, око­ло его усадь­бы все чаще ста­ли наблю­дать­ся стран­ные явле­ния и раз­да­вать­ся стран­ные зву­ки. Люди ста­ли обхо­дить сто­ро­ной это место: в послед­нее вре­мя туда наве­ды­ва­лись лишь поч­та­льон да те, кого не так-то про­сто взять на испуг. Как Чер­ная, так и Круг­лая гора слы­ли при­ста­ни­щем духов, а пото­му мне не уда­лось най­ти ни одно­го чело­ве­ка, углуб­ляв­ше­го­ся в те места. Опро­шен­ные мною рас­ска­за­ли о несколь­ких вполне реаль­ных слу­ча­ях исчез­но­ве­ния здеш­них жите­лей, к чис­лу кото­рых при­со­еди­нил­ся теперь и бро­дя­га Уол­тер Бра­ун, фигу­ри­ро­вав­ший в пись­мах Эйк­ли. А один фер­мер утвер­ждал, что во вре­мя навод­не­ния он лич­но видел тела тех самых дико­вин­ных существ в раз­лив­шей­ся Уэст-Ривер, но он гово­рил так пута­но, что я не могу счи­тать его надеж­ным сви­де­те­лем.

Я поки­дал Братл­бо­ро с твер­дым наме­ре­ни­ем нико­гда боль­ше не воз­вра­щать­ся в Вер­монт и был совер­шен­но уве­рен, что не пере­ме­ню сво­е­го реше­ния. В тех диких гор­ных кра­ях долж­на нахо­дить­ся база какой-то кос­ми­че­ской циви­ли­за­ции — и остат­ки моих сомне­ний почти исчез­ли, когда я про­чел сооб­ще­ние о том, что в кос­ми­че­ском про­стран­стве за Неп­ту­ном заме­че­на еще одна, девя­тая пла­не­та Сол­неч­ной систе­мы, об откры­тии кото­рой меня пре­ду­пре­жда­ли зага­доч­ные суще­ства. Наши аст­ро­но­мы, мало о том подо­зре­вая, назва­ли ее чудо­вищ­но точ­но — «Плу­тон», что озна­ча­ет «под­зем­ное цар­ство» или, если угод­но, «ад». Разу­ме­ет­ся, я‑то знаю, что они откры­ли не что иное, как погру­жен­ный во мрак Юггот, — и вся­кий раз содро­га­юсь, пыта­ясь доко­пать­ся до исти­ны и понять, поче­му его ужас­ные оби­та­те­ли поже­ла­ли заявить о суще­ство­ва­нии сво­е­го мира имен­но в это вре­мя. Я тщет­но убеж­даю себя в том, что это дья­воль­ское отро­дье не нача­ло посте­пен­но пере­хо­дить к ново­му пла­ну дей­ствий, пагуб­но­му для Зем­ли и ее искон­ных оби­та­те­лей.

Одна­ко мне все же сле­ду­ет доска­зать, чем закон­чи­лась та ужас­ная ночь в усадь­бе Эйк­ли. Итак, я все же забыл­ся тре­вож­ным сном — сном, пол­ным бес­связ­ных виде­ний, сре­ди кото­рых мель­ка­ли кар­ти­ны каких-то чудо­вищ­ных ланд­шаф­тов. Отче­го я проснул­ся — до сих пор не пой­му, но точ­но знаю, что, когда нача­лись самые жут­кие собы­тия той ночи, я уже бодр­ство­вал. Пер­вым моим смут­ным ощу­ще­ни­ем были чьи-то кра­ду­щи­е­ся шаги в кори­до­ре, скрип поло­виц у две­ри, при­глу­шен­ное щел­ка­нье зам­ка: кто-то неук­лю­же возил­ся с запо­ром. Затем шоро­хи у две­ри стих­ли; а даль­ше я уже не смут­но, а совер­шен­но отчет­ли­во услы­хал голо­са, доно­сив­ши­е­ся сни­зу, из каби­не­та. Похо­же, гово­рив­ших было несколь­ко, и они, как я понял, спо­ри­ли меж­ду собой. К тому момен­ту я про­бу­дил­ся уже окон­ча­тель­но, что и немуд­ре­но — от таких голо­сов у кого угод­но сон мог про­пасть навсе­гда. Инто­на­ции удив­ля­ли сво­им раз­но­об­ра­зи­ем, но вся­кий, слы­шав­ший ту про­кля­тую пла­стин­ку, не колеб­лясь ска­зал бы, кому при­над­ле­жа­ли по край­ней мере два из этих голо­сов. Страш­но поду­мать, но факт оста­вал­ся фак­том: я нахо­дил­ся под одной кры­шей с без­вест­ны­ми суще­ства­ми из кос­ми­че­ской без­дны, пото­му что эти самые два голо­са были не чем иным, как дья­воль­ским жуж­жа­ни­ем при­шель­цев, кото­рое они изда­ва­ли при обще­нии с людь­ми. Зву­ча­ли голо­са совер­шен­но по-раз­но­му — и высо­та, и темп речи были у каж­до­го свои, — но оба при­над­ле­жа­ли про­кля­тым созда­ни­ям из кос­ми­че­ской без­дны.

Тре­тий голос, без­услов­но, пода­ва­ло устрой­ство для меха­ни­че­ско­го вос­про­из­ве­де­ния речи, соеди­нен­ное с одним из цилин­дров, где хра­ни­лись извле­чен­ные моз­ги. В этом у меня так­же не было сомне­ний: раз­ве мож­но было забыть тот вче­раш­ний голос — гром­кий, метал­ли­че­ский, нежи­вой, с его скре­же­том и гулом без еди­но­го пере­па­да и оттен­ка, его нече­ло­ве­че­ской раз­ме­рен­но­стью и чекан­но­стью. В тот момент я как-то не заду­мал­ся, скре­же­тал ли это тот же самый разум, что гово­рил со мною нака­нуне, одна­ко немно­го пого­дя сооб­ра­зил, что мозг любо­го чело­ве­ка будет гово­рить оди­на­ко­вым голо­сом, если его под­со­еди­нить к это­му дья­воль­ско­му вос­про­из­во­дя­ще­му устрой­ству, — отли­чать­ся могут лишь про­из­но­ше­ние, язык, ритм и темп речи. Это кош­мар­ное мно­го­го­ло­сие допол­ня­ли и два насто­я­щих чело­ве­че­ских голо­са: у одно­го из гово­рив­ших — явно дере­вен­ско­го жите­ля — речь отли­ча­лась неве­ро­ят­ной коря­во­стью; дру­гой раз­го­ва­ри­вал на мяг­ком бостон­ском диа­лек­те, по кото­ро­му я сра­зу же рас­по­знал сво­е­го быв­ше­го про­вод­ни­ка Ной­за.

Напря­жен­но вслу­ши­ва­ясь в зву­ки голо­сов, при­глу­шен­ные солид­ным меж­ду­э­таж­ным пере­кры­ти­ем, я уло­вил сопро­вож­дав­шие их шоро­хи, цара­па­нье и шар­ка­нье. Созда­ва­лось впе­чат­ле­ние, что каби­нет бук­валь­но кишел живы­ми суще­ства­ми, при­чем те, чьи голо­са я слы­шал, состав­ля­ли лишь малую их часть. Оха­рак­те­ри­зо­вать эти шумы очень труд­но за отсут­стви­ем под­хо­дя­ще­го срав­не­ния. Суще­ства пере­дви­га­лись по ком­на­те в раз­ных направ­ле­ни­ях, а звук их шагов напо­ми­нал стран­ное цока­нье, как при столк­но­ве­нии твер­дых поверх­но­стей — рого­вых или эбо­ни­то­вых. Если же подыс­кать срав­не­ние более кон­крет­ное, но менее точ­ное, то каза­лось, буд­то по доща­то­му поли­ро­ван­но­му полу рас­ха­жи­ва­ют, шар­кая и топая, люди в раз­би­тых дере­вян­ных баш­ма­ках. Что за суще­ства нару­ши­ли тиши­ну дома и как они выгля­де­ли, я не смел и гадать.

Очень ско­ро я убе­дил­ся в том, что мне не разо­брать ни одной репли­ки. Ино­гда отчет­ли­во слы­ша­лись отдель­ные сло­ва, сре­ди кото­рых попа­да­лись наши с Эйк­ли име­на — осо­бен­но когда их вос­про­из­во­ди­ло меха­ни­че­ское устрой­ство, — одна­ко из-за отры­воч­но­сти фраз мне никак не уда­ва­лось понять, в какой свя­зи они назы­ва­лись. Я и теперь не берусь делать ника­ких опре­де­лен­ных выво­дов о зна­че­нии услы­шан­ных мною слов; более того, при­знаю, что испу­гал­ся тогда ско­рее соб­ствен­ных домыс­лов, неже­ли каких-либо откро­ве­ний. В одном я был уве­рен: там, подо мной, про­ис­хо­дит какое-то жут­кое сбо­ри­ще, но цели и смысл его мне были неяс­ны. Любо­пыт­но, что, несмот­ря на все уве­ре­ния Эйк­ли в дру­же­лю­бии при­шель­цев, меня не поки­да­ло ощу­ще­ние чего-то зло­ве­ще­го и сата­нин­ско­го.

Я про­дол­жал напря­жен­но вслу­ши­вать­ся и вско­ре бла­го­да­ря сво­е­му тер­пе­нию стал чет­ко раз­ли­чать голо­са, хотя мно­го­го из ска­зан­но­го попреж­не­му не улав­ли­вал. Тем не менее я, кажет­ся, сумел рас­по­знать харак­тер­ный для неко­то­рых из гово­рив­ших тон речи. В одном из жуж­жа­щих голо­сов, напри­мер, без­оши­боч­но уга­ды­ва­лась началь­ствен­ная нот­ка; а в меха­ни­че­ском голо­се, несмот­ря на его неесте­ствен­ную гром­кость и раз­ме­рен­ность, напро­тив, чув­ство­ва­лась про­ся­щая инто­на­ция под­чи­нен­но­го. У Ной­за про­скаль­зы­ва­ли при­ми­ри­тель­ные оттен­ки. Оце­нить про­чие голо­са я не сумел. Зна­ко­мо­го шепо­та Эйк­ли не было слыш­но, но я пре­крас­но пони­мал, что такой тихий звук про­сто не мог про­бить­ся сквозь тол­стый пол моей ком­на­ты. 

При­ве­ду неко­то­рые обрыв­ки фраз и про­чие услы­шан­ные мною зву­ки, назы­вая гово­рив­ших пря­мо или услов­но — насколь­ко уда­лось опре­де­лить. Пер­вые чле­но­раз­дель­ные фра­зы донес­лись до меня от устрой­ства для вос­про­из­ве­де­ния речи.  Итак: 

(УСТРОЙСТВО ДЛЯ ВОСПРОИЗВЕДЕНИЯ РЕЧИ)

«…я взял на себя… вер­нул пись­ма и пла­стин­ку… и дело с кон­цом… учи­ты­вая… видя и слы­ша… черт побе­ри… без­лич­ная сила в

кон­це кон­цов… новень­кий свер­ка­ю­щий цилиндр… Вели­кий

Вла­сте­лин…»

(ПЕРВЫЙ ЖУЖЖАЩИЙ ГОЛОС)

«…когда мы оста­но­ви­лись… малень­кий и чело­ве­че­ский… Эйк­ли… мозг… ска­зав, что…» (ВТОРОЙ ЖУЖЖАЩИЙ ГОЛОС)

«…Ньяр­латхо­теп… Уил­март… пла­стин­ки и пись­ма… деше­вая… обман…»

(НОЙЗ)

«…(труд­но­про­из­но­си­мое сло­во или имя, нечто вро­де «Н’гахКт­хан»)… без­вред­ная… покой… пару недель… наиг­ран­ный… я же гово­рил, что…» (ПЕРВЫЙ ЖУЖЖАЩИЙ ГОЛОС)

«…неза­чем… пер­во­на­чаль­ный план… послед­ствия… Нойз при­смот­рит… Круг­лая гора… новый цилиндр… на машине Ной­за…»

(НОЙЗ)

«…лад­но… все ваше… пря­мо тут… оста­вай­тесь… место…»

(НЕСКОЛЬКО ГОЛОСОВ ГОВОРЯТ ОДНОВРЕМЕННО, СЛОВА НЕРАЗБОРЧИВЫ.)

(ЗВУКИ МНОЖЕСТВА ШАГОВ, СРЕДИ НИХ ХАРАКТЕРНОЕ ЦОКАНЬЕ ИЛИ ШЛЕПА-

НЬЕ.) (СТРАННЫЕ ЗВУКИ, ПОХОЖИЕ НА ХЛОПКИ.)

(ШУМ ЗАРАБОТАВШЕГО ДВИГАТЕЛЯ И ОТЪЕЗЖАЮЩЕГО АВТОМОБИЛЯ.)

(ТИШИНА.) 

Вот и все, что мне уда­лось услы­шать, пока я, напря­жен­но заме­рев, лежал на кро­ва­ти в верх­ней ком­на­те усадь­бы, зате­ряв­шей­ся сре­ди этих дья­воль­ских гор, — лежал пол­но­стью оде­тый, сжи­мая в пра­вой руке револь­вер, а в левой — кар­ман­ный фона­рик. Как я уже гово­рил, сна мое­го как не быва­ло; но после того, как стих­ли послед­ние зву­ки, я еще дол­го лежал не шеве­лясь, как пара­ли­зо­ван­ный. Отку­да-то сни­зу, изда­ле­ка, доно­си­лось сухое, раз­ме­рен­ное тика­нье ста­рин­ных часов, какие укра­ша­ли гости­ные в домах Кон­нек­ти­ку­та; а затем раз­дал­ся нако­нец неров­ный храп заснув­ше­го чело­ве­ка. Долж­но быть, необыч­ное сове­ща­ние вко­нец смо­ри­ло Эйк­ли. Что ж, ниче­го уди­ви­тель­но­го: после такой встре­чи ему надо осно­ва­тель­но отдох­нуть. 

Да, но как быть мне? Что все это зна­чи­ло и что делать даль­ше? Если разо­брать­ся, то раз­ве мне откры­лось нечто такое, чего нель­зя было пред­ви­деть из сово­куп­но­сти уже извест­ных фак­тов? Неве­до­мые при­шель­цы вхо­жи в дом Эйк­ли? Ну и что? Я ведь знал об этом. И все же услы­шан­ные отрыв­ки фраз до смер­ти пере­пу­га­ли меня, вско­лых­нув самые неле­пые и дикие опа­се­ния, — как же я хотел, что­бы все это ока­за­лось сном, от кото­ро­го мож­но в кон­це кон­цов очнуть­ся. Навер­ное, инту­и­тив­но я почув­ство­вал что- то, еще не дошед­шее до мое­го созна­ния. Да, но как пони­мать посту­пок Эйк­ли? Ведь он мой друг. Неуже­ли он бы про­мол­чал, если бы мне гро­зи­ла опас­ность? Мир­ное похра­пы­ва­ние вни­зу выгля­де­ло неле­пым кон­тра­стом моим уси­ли­вав­шим­ся стра­хам. 

А может, при­шель­цы при­ну­ди­ли Эйк­ли сыг­рать роль при­ман­ки, что­бы завлечь меня в горы вме­сте с пись­ма­ми, сним­ка­ми и пла­стин­кой? Что­бы затем покон­чить с обо­и­ми нами разом, пото­му что мы слиш­ком мно­го зна­ли? Я сно­ва вспом­нил о послед­нем и пред­по­след­нем пись­мах Эйк­ли: какое рез­кое, рази­тель­ное изме­не­ние тона — ведь тогда явно что-то про­изо­шло. Чутье под­ска­зы­ва­ло мне: тут что-то не так — чудо­вищ­но не так. Не так, как кажет­ся на пер­вый взгляд. Взять, к при­ме­ру, гор­чив­ший кофе, кото­рый я не стал пить: ведь меня навер­ня­ка хоте­ли отра­вить. В доме дей­ству­ет какая- то скры­тая, неве­до­мая сила. Надо немед­лен­но пой­ти к Эйк­ли, вра­зу­мить его, вер­нуть ему чув­ство реаль­но­сти. Они замо­ро­чи­ли ему голо­ву сво­и­ми посу­ла­ми эпо­халь­ных откры­тий, но он дол­жен при­слу­шать­ся и к голо­су разу­ма. Нам надо вырвать­ся отсю­да, пока не позд­но. А если у него не хва­тит муже­ства бежать из пле­на, я вооду­шев­лю его сво­им при­ме­ром. Ну а если не сумею пере­убе­дить, то по край­ней мере уеду один. Думаю, он одол­жит мне свой «форд», а в Братл­бо­ро я остав­лю маши­ну на сто­ян­ке. Авто­мо­биль нахо­дил­ся в гара­же — теперь, когда опас­ность как буд­то мино­ва­ла, дверь гара­жа не запи­ра­ли на замок и даже не закры­ва­ли; весь­ма веро­ят­но, что маши­на ока­жет­ся на ходу. Непри­язнь к Эйк­ли, кото­рую я вне­зап­но ощу­тил во вре­мя нашей вечер­ней бесе­ды и кото­рая про­дол­жа­ла пре­сле­до­вать меня в тече­ние все­го вече­ра, теперь вдруг совер­шен­но про­шла. Мы, мож­но ска­зать, были с ним бра­тья­ми по несча­стью, а пото­му нам сле­до­ва­ло дер­жать­ся вме­сте. Пони­мая, что бед­ня­ге сей­час не до раз­го­во­ров, я очень не хотел его будить — но что мне оста­ва­лось делать? При тепе­реш­них обсто­я­тель­ствах нам нуж­но было убрать­ся отсю­да до утра. Почув­ство­вав в себе нако­нец силы дей­ство­вать, я потя­нул­ся, воз­вра­щая телу упру­гость дви­же­ний. Затем, ско­рее инту­и­тив­но, чем пред­на­ме­рен­но соблю­дая осто­рож­ность, я встал с кро­ва­ти, нашел свою шля­пу, взял чемо­дан и напра­вил­ся вниз, осве­щая себе путь фона­ри­ком. На вся­кий слу­чай я по- преж­не­му сжи­мал револь­вер в пра­вой руке, ухит­рив­шись нести в левой и чемо­дан, и фона­рик. Даже не знаю, зачем мне тогда пона­до­би­лись все эти предо­сто­рож­но­сти: ведь я все­го-навсе­го шел раз­бу­дить при­ютив­ше­го меня хозя­и­на усадь­бы. 

Спус­ка­ясь на цыпоч­ках по скри­пу­чим сту­пе­ням на ниж­нюю пло­щад­ку, я еще с пол­пу­ти заме­тил, что храп стал намно­го слыш­нее: оче­вид­но, хозя­ин спал в нахо­див­шей­ся сле­ва гости­ной, куда я до сей поры еще не загля­ды­вал. Спра­ва зия­ла чер­ная дыра каби­не­та, отку­да ранее доно­си­лись жут­кие голо­са. Рас­пах­нув неза­пер­тую дверь гости­ной, я дви­нул­ся на звук хра­па по отме­чен­ной лучи­ком фона­ря дорож­ке, пока тот не упер­ся в лицо спя­ще­го. А в сле­ду­ю­щий миг, поспеш­но отве­дя фонарь в сто­ро­ну, я начал по-коша­чьи пятить­ся к выхо­ду, на сей раз осто­рож­ни­чая и инстинк­тив­но и наме­рен­но. Дело в том, что на софе хра­пел вовсе не Эйк­ли, а мой быв­ший про­вод­ник Нойз! 

Понять про­ис­хо­дя­щее было выше моих сил, одна­ко здра­вый смысл под­ска­зы­вал, что надеж­нее все­го не тре­во­жить пока нико­го, а раз­уз­нать как мож­но боль­ше само­му. Выскольз­нув обрат­но в холл, я бес­шум­но при­тво­рил и запер за собой дверь гости­ной — так я мень­ше рис­ко­вал раз­бу­дить Ной­за. Затем я про­крал­ся в тем­ный каби­нет, где дол­жен был нахо­дить­ся Эйк­ли — спя­щий или бодр­ству­ю­щий в сво­ем боль­шом крес­ле в углу, кото­рое, оче­вид­но, было его излюб­лен­ным местом отды­ха. Когда я дошел до сере­ди­ны ком­на­ты, луч мое­го фона­ря выхва­тил из тем­но­ты стол, на кото­ром сто­ял один из про­кля­тых цилин­дров с под­со­еди­нен­ным к нему меха­ни­че­ским устрой­ством искус­ствен­но­го зре­ния и слу­ха; рядом нали­че­ство­ва­ло устрой­ство для вос­про­из­ве­де­ния речи, гото­вое к под­клю­че­нию в любой момент. Это, веро­ят­но, был кон­тей­нер с тем самым моз­гом, обла­да­тель кото­ро­го высту­пал на пре­сло­ву­том кош­мар­ном сове­ща­нии. У меня вдруг про­мельк­ну­ла дикая мысль: а что, если взять и под­клю­чить к цилин­дру вос­про­из­во­ди­тель речи? Инте­рес­но, что он ска­жет?

Ведь он навер­ня­ка уже зна­ет о моем при­сут­ствии здесь — его меха­ни­че­ские орга­ны зре­ния и слу­ха, конеч­но же, уло­ви­ли свет от фона­ри­ка и сла­бый скрип поло­виц, про­ги­бав­ших­ся у меня под нога­ми. Но я так и не отва­жил­ся на эту дья­воль­скую шту­ку, лишь отме­тив похо­дя, что это был тот самый новый, свер­ка­ю­щий цилиндр, на эти­кет­ке кото­ро­го зна­чи­лось имя Эйк­ли и кото­рый сто­ял нака­нуне на пол­ке — Эйк­ли тогда еще велел мне не тро­гать его.

Вспо­ми­ная сей­час ту мину­ту, я кля­ну себя за свою нере­ши­тель­ность: надо было, отбро­сив стра­хи, заста­вить при­бор заго­во­рить. Один бог зна­ет, какие жут­кие тай­ны, какие чудо­вищ­ные сомне­ния и вопро­сы, каса­ю­щи­е­ся оби­тав­ших в этом про­кля­том доме существ, мог­ли бы про­яс­нить­ся тогда! Но, воз­мож­но, для меня было сча­стьем все­го это­го не узнать.

Я пере­вел луч со сто­ла в угол каби­не­та, где ожи­дал уви­деть Эйк­ли, одна­ко, к мое­му вели­ко­му удив­ле­нию, боль­шое крес­ло ока­за­лось пустым: ни спя­ще­го, ни бодр­ству­ю­ще­го Эйк­ли там не было. На полу пыш­ным вее­ром рас­ки­нул­ся зна­ко­мый мне домаш­ний халат ста­рин­но­го покроя, а око­ло него валял­ся жел­тый шарф и повяз­ки для ног, кото­рые в пер­вый же момент нашей с Эйк­ли встре­чи пока­за­лись мне весь­ма стран­ны­ми. Я сто­ял в рас­те­рян­но­сти, пыта­ясь сооб­ра­зить, куда же он мог поде­вать­ся и поче­му он ни с того ни с сего сбро­сил с себя свой наряд, — и тут заме­тил, что стран­ный запах и виб­ра­ция в воз­ду­хе боль­ше не ощу­ща­лись. Отку­да же они бра­лись перед тем? Меж­ду про­чим, они появ­ля­лись толь­ко там, где нахо­дил­ся Эйк­ли. Там, где он сидел, они были силь­нее все­го, а за пре­де­ла­ми его ком­на­ты и чуть в сто­ро­ну от вхо­да вооб­ще отсут­ство­ва­ли. Я сто­ял, наугад водя фона­ри­ком по тем­но­му каби­не­ту, и ломал голо­ву над все­ми эти­ми непо­сти­жи­мы­ми тай­на­ми.

Гос­по­ди, как было бы хоро­шо, если бы я поки­нул этот дом, не бро­сив про­щаль­но­го взгля­да на пустое крес­ло! Но вышло ина­че: я выско­чил из каби­не­та со сдав­лен­ным кри­ком, едва не нару­шив сон стра­жа в ком­на­те напро­тив. Мой крик и непо­ко­ле­би­мый храп Ной­за — послед­нее, что я услы­шал в этой одо­ле­ва­е­мой чер­ны­ми сила­ми усадь­бе, при­ле­пив­шей­ся к мрач­ной горе — это­му зло­ве­ще­му при­ста­ни­щу кос­ми­че­ско­го ужа­са сре­ди пустын­ных зеле­ных хол­мов и немолч­но жур­ча­щей воды. До сих пор я не могу понять, как я сумел выка­раб­кать­ся отту­да, не уро­нив в пани­ке ни фона­ря, ни чемо­да­на, ни револь­ве­ра. Так или ина­че, все вещи ока­за­лись при мне, и я даже ухит­рил­ся не наде­лать боль­ше ника­ко­го шума; бла­го­по­луч­но дота­щив­шись со сво­и­ми пожит­ка­ми до ста­рень­ко­го «фор­да» и забрав­шись в это допо­топ­ное сред­ство пере­дви­же­ния, я погнал его сквозь мрак этой кош­мар­ной ночи в неве­до­мую, но спа­си­тель­ную даль. Я мчал­ся как сума­сшед­ший до тех пор, пока не закон­чил свою гон­ку в Таун­сен­де. Вот и вся исто­рия. И если я до сих пор не поте­рял рас­суд­ка, то это про­сто пото­му, что мне повез­ло. Порой я стра­шусь того, что при­не­сет чело­ве­че­ству буду­щее, — осо­бен­но после недав­не­го откры­тия пла­не­ты Плу­тон. 

Итак, чита­тель уже понял, что, посве­тив во все углы каби­не­та, я напра­вил луч на пустое крес­ло; и тут я впер­вые заме­тил на сиде­нье кое-какие пред­ме­ты, пона­ча­лу укрыв­ши­е­ся от мое­го взгля­да. Пред­ме­тов было три, но при­быв­шая позд­нее на место про­ис­ше­ствия поли­ция не нашла ни одно­го из них. Как я уже ска­зал в самом нача­ле, в их внеш­нем виде не было ниче­го ужа­са­ю­ще­го. Кош­мар заклю­чал­ся в дру­гом — в мыс­ли, на кото­рую они наво­ди­ли. И по сей день я порой мучи­тель­но сомне­ва­юсь и готов согла­сить­ся с теми скеп­ти­ка­ми, кото­рые счи­та­ют все пере­жи­тое мною игрой вооб­ра­же­ния, нерв­ным рас­строй­ством и нава­жде­ни­ем. 

Все три пред­ме­та были сде­ла­ны с дья­воль­ским уме­ни­ем и осна­ще­ны метал­ли­че­ски­ми зажи­ма­ми, с помо­щью кото­рых они при­креп­ля­лись к орга­ни­че­ским струк­ту­рам, о при­ро­де кото­рых я даже не осме­ли­ва­юсь гадать. Наде­юсь лишь — исто­во наде­юсь! — что это были дуб­ли­ка­ты, изго­тов­лен­ные неким скуль­пто­ром-вир­ту­о­зом, хотя инту­и­ция под­ска­зы­ва­ет мне иную, гораз­до более страш­ную исти­ну. Все­выш­ний Боже! Этот шепот во мра­ке, этот зло­ве­щий запах и виб­ра­ция! Кол­дун, послан­ник, под­ки­дыш злых духов, при­ше­лец… Отвра­ти­тель­ное при­глу­шен­ное жуж­жа­ние… А в новом, свер­ка­ю­щем цилин­дре на пол­ке все это вре­мя был его… Бед­ня­га!.. «Искус­но исполь­зуя чудес­ные воз­мож­но­сти хирур­гии, био­ло­гии, химии и меха­ни­ки…» 

Воис­ти­ну бед­ня­га: ибо там, на сту­ле, лежа­ли лицо и руки — если даже и ско­пи­ро­ван­ные, то до мель­чай­ших подроб­но­стей, — лицо и руки чело­ве­ка, извест­но­го мне как Ген­ри Уэнт­ворт Эйк­ли.