Говард Филлипс Лавкрафт

ЗОВ КТУЛХУ

(The Call of Cthulhu)
Напи­са­но в 1926 году
Дата пере­во­да 1993 год
Пере­вод П. Лебе­де­ва

////

“Мож­но пред­по­ло­жить, что еще сохра­ни­лись пред­ста­ви­те­ли тех могу­ще­ствен­ных сил или существ… сви­де­те­ли того страш­но дале­ко­го пери­о­да, когда созна­ние явля­ло себя в фор­мах и про­яв­ле­ни­ях, исчез­нув­ших задол­го до при­хо­да вол­ны чело­ве­че­ской циви­ли­за­ции… в фор­мах, память о кото­рых сохра­ни­ли лишь поэ­зия и леген­да, назвав­шие их бога­ми, чудо­ви­ща­ми и мифи­че­ски­ми созда­ни­я­ми всех видов и родов…”

Элджер­нон Блэк­вуд

Про­яв­ле­ни­ем наи­боль­ше­го мило­сер­дия в нашем мире явля­ет­ся, на мой взгляд, неспо­соб­ность чело­ве­че­ско­го разу­ма свя­зать воеди­но все, что этот мир в себя вклю­ча­ет. Мы живем на тихом ост­ров­ке неве­же­ства посре­ди тем­но­го моря бес­ко­неч­но­сти, и нам вовсе не сле­ду­ет пла­вать на дале­кие рас­сто­я­ния. Нау­ки, каж­дая из кото­рых тянет в сво­ем направ­ле­нии, до сих пор при­чи­ня­ли нам мало вре­да; одна­ко наста­нет день и объ­еди­не­ние раз­роз­нен­ных досе­ле обрыв­ков зна­ния откро­ет перед нами такие ужа­са­ю­щие виды реаль­ной дей­стви­тель­но­сти, что мы либо поте­ря­ем рас­су­док от уви­ден­но­го, либо поста­ра­ем­ся скрыть­ся от это­го губи­тель­но­го про­свет­ле­ния в покое и без­опас­но­сти ново­го сред­не­ве­ко­вья. Тео­со­фы выска­за­ли догад­ку о вну­ша­ю­щем бла­го­го­вей­ный страх вели­чии кос­ми­че­ско­го цик­ла, в кото­ром весь наш мир и чело­ве­че­ская раса явля­ют­ся лишь вре­мен­ны­ми оби­та­те­ля­ми. От их наме­ков на стран­ные про­яв­ле­ния дав­но минув­ше­го кровь засты­ла бы в жилах, не будь они выра­же­ны в тер­ми­нах, при­кры­тых успо­ко­и­тель­ным опти­миз­мом. Одна­ко не они дали мне воз­мож­ность един­ствен­ный раз загля­нуть в эти запрет­ные эпо­хи: меня дрожь про­би­ра­ет по коже, когда я об этом думаю, и охва­ты­ва­ет безу­мие, когда я вижу это во сне. Этот про­блеск, как и все гроз­ные про­блес­ки исти­ны, был вызван слу­чай­ным соеди­не­ни­ем воеди­но раз­роз­нен­ных фраг­мен­тов – в дан­ном слу­чае одной ста­рой газет­ной замет­ки и запи­сок умер­ше­го про­фес­со­ра. Я наде­я­лось; что нико­му боль­ше не удаст­ся совер­шить подоб­ное соеди­не­ние; во вся­ком слу­чае, если мне суж­де­на жизнь, то я нико­гда созна­тель­но не при­со­еди­ню ни одно­го зве­на к этой ужа­са­ю­щей цепи. Думаю, что и про­фес­сор тоже наме­ре­вал­ся хра­нить в тайне то, что узнал, и навер­ня­ка уни­что­жил бы свои запи­си, если бы вне­зап­ная смерть не поме­ша­ла ему.

Пер­вое мое при­кос­но­ве­ние к тому, о чем пой­дет речь, слу­чи­лось зимой 1926–27 года, когда вне­зап­но умер мой дво­ю­род­ный дед, Джордж Гем­мел Эйн­джелл, заслу­жен­ный про­фес­сор в отстав­ке, спе­ци­а­лист по семи­ти­че­ским язы­кам Бра­у­нов­ско­го уни­вер­си­те­та в Про­ви­ден­се, РодАй­ленд. Про­фес­сор Эйн­джелл полу­чил широ­кую извест­ность как спе­ци­а­лист по древним пись­ме­нам, и к нему часто обра­ща­лись руко­во­ди­те­ли круп­ней­ших музеев; поэто­му его кон­чи­на в воз­расте девя­но­ста двух лет не про­шла неза­ме­чен­ной. Инте­рес к это­му собы­тию зна­чи­тель­но уси­ли­ва­ли и зага­доч­ные обсто­я­тель­ства, его сопро­вож­дав­шие. Смерть настиг­ла про­фес­со­ра во вре­мя его воз­вра­ще­ния с места при­ча­ла паро­хо­да из Нью­пор­та; сви­де­те­ли утвер­жда­ли, что он упал, столк­нув­шись с каким-то негром, по виду – моря­ком, неожи­дан­но появив­шим­ся из одно­го из подо­зри­тель­ных тем­ных дво­ров, выхо­див­ших на кру­той склон хол­ма, по кото­ро­му про­ле­гал крат­чай­ший путь от побе­ре­жья до дома покой­ною на Вильямс-стрит. Вра­чи не мог­ли обна­ру­жить каких-либо сле­дов наси­лия на теле, и, после дол­гих пута­ных деба­тов, при­шли к заклю­че­нию, что смерть насту­пи­ла вслед­ствие чрез­мер­ной нагруз­ки на серд­це столь пожи­ло­го чело­ве­ка, вызван­ной подъ­емом по очень кру­то­му скло­ну. Тогда я не видел при­чин сомне­вать­ся в таком выво­де, одна­ко впо­след­ствии кое-какие сомне­ния у меня появи­лись – и даже более: в кон­це кон­цов я счел его мало­ве­ро­ят­ным. Будучи наслед­ни­ком и душе­при­каз­чи­ком сво­е­го дво­ю­род­но­го деда, кото­рый умер без­дет­ным вдов­цом, я дол­жен был тща­тель­но изу­чить его архи­вы; с этой целью я пере­вез все пап­ки и короб­ки к себе в Бостон. Основ­ная часть ото­бран­ных мною мате­ри­а­лов была впо­след­ствии опуб­ли­ко­ва­на Аме­ри­кан­ским Архео­ло­ги­че­ским Обще­ством, но оста­вал­ся еще один ящик, содер­жи­мое кото­ро­го я нашел наи­бо­лее зага­доч­ным и кото­рый не хотел пока­зы­вать нико­му. Он был заперт, при­чем я не мог обна­ру­жить ключ до тех пор, пока не дога­дал­ся осмот­реть лич­ную связ­ку клю­чей про­фес­со­ра, кото­рую тот носил с собой в кар­мане. Тут мне, нако­нец, уда­лось открыть ящик, одна­ко, сде­лав это, я столк­нул­ся с новым пре­пят­стви­ем, куда более слож­ным. Ибо отку­да мне было знать, что озна­ча­ли обна­ру­жен­ный мной гли­ня­ный баре­льеф, а так­же раз­роз­нен­ные запи­си и газет­ные вырез­ки, нахо­див­ши­е­ся в ящи­ке? Неуже­ли мой дед в ста­ро­сти ока­зал­ся под­вер­жен самым гру­бым суе­ве­ри­ям? Я решил най­ти чуда­ко­ва­то­го скуль­пто­ра, несо­мнен­но ответ­ствен­но­го за столь оче­вид­ное рас­строй­ство преж­де трез­вою рас­суд­ка ста­ро­го уче­но­го. Баре­льеф пред­став­лял собой непра­виль­ный четы­рех­уголь­ник тол­щи­ной менее дюй­ма и пло­ща­дью при­мер­но пять на шесть дюй­мов; он был явно совре­мен­но­го про­ис­хож­де­ния. Тем не менее изоб­ра­жен­ное на нем ничуть ни отве­ча­ло совре­мен­но­сти ни по духу, ни по замыс­лу, посколь­ку, при всей при­чуд­ли­во­сти и раз­но­об­ра­зии кубиз­ма и футу­риз­ма, они ред­ко вос­про­из­во­дят ту зага­доч­ную регу­ляр­ность, кото­рая таит­ся в дои­сто­ри­че­ских пись­ме­нах. А в этом про­из­ве­де­нии тако­го рода пись­ме­на без­услов­но при­сут­ство­ва­ли, но я, несмот­ря на зна­ком­ство с бума­га­ми и кол­лек­ци­ей древ­них руко­пи­сей деда, не мог их иден­ти­фи­ци­ро­вать с каким- либо кон­крет­ным источ­ни­ком или хотя бы полу­читьма­лей­ший намек на их отда­лен­ную при­над­леж­ность. Над эти­ми иеро­гли­фа­ми рас­по­ла­га­лась фигу­ра, кото­рая явно была пло­дом фан­та­зии худож­ни­ка, хотя импрес­си­о­нист­ска­я­ма­не­ра испол­не­ния меша­ла точ­но опре­де­лить ее при­ро­ду. Это было некое чудо­ви­ще, или сим­вол, пред­став­ля­ю­щий чудо­ви­ще, или про­сто нечто рож­ден­ное боль­ным вооб­ра­же­ни­ем. Если я ска­жу, что в моем вооб­ра­же­нии, тоже отли­ча­ю­щим­ся экс­тра­ва­гант­но­стью, воз­ник­ли одно­вре­мен­но обра­зы ось­ми­но­га, дра­ко­на и кари­ка­ту­ры на чело­ве­ка, то, дума­ет­ся, я смо­гу пере­дать дух изоб­ра­жен­но­го суще­ства. Мяси­стая голо­ва, снаб­жен­ная щупаль­ца­ми, вен­ча­ла неле­пое чешуй­ча­тое тело с недо­раз­ви­ты­ми кры­лья­ми; при­чем имен­но общий кон­тур этой фигу­ры делал ее столь пуга­ю­ще ужас­ной. Фигу­ра рас­по­ла­га­лась на фоне, кото­рый дол­жен был, по замыс­лу авто­ра, изоб­ра­жать некие цик­ло­пи­че­ские архи­тек­тур­ные соору­же­ния. Запи­си, кото­рые содер­жа­лись в одном ящи­ке с этим баре­лье­фом вме­сте с газет­ны­ми вырез­ка­ми, были выпол­не­ны рукой про­фес­со­ра Эйн­джел­ла, при­чем, види­мо, в послед­ние годы жиз­ни. То, что явля­лось, пред­по­ло­жи­тель­но, основ­ным доку­мен­том, было оза­глав­ле­но “КУЛЬТ ЦТУЛХУ”, при­чем бук­вы были очень тща­тель­но выпи­са­ны, веро­ят­но, ради избе­жа­ния непра­виль­но­го про­чте­ния столь необыч­но­го сло­ва. Сама руко­пись была раз­би­та на два раз­де­ла, пер­вый из кото­рых имел загла­вие – “1925 – Сны и твор­че­ство по моти­вам снов Х. А. Уил­кок­са, Томас- стрит, 7, Про­ви­денс, Лонг-Айленд”, а вто­рой – “Рас­сказ инспек­то­ра Джо­на Р. Легрес­са, Вьен­вилль­ст­рит, 121, Новый Орле­ан, А. А. О. — собр, 1908 – замет­ки о том же+ свид. Проф. Уэб­ба” Осталь­ные бума­ги пред­став­ля­ли из себя крат­кие запи­си, в том чис­ле содер­жа­ние сно­ви­де­ний раз­лич­ных лиц, сно­ви­де­ний весь­ма необыч­ных, выдерж­ки из тео­соф­ских книг и жур­на­лов (в осо­бен­но­сти – из кни­ги У. Скот­та-Элли­о­та “Атлан­тис и поте­рян­ная Лему­рия”), все осталь­ное же – замет­ки о наи­бо­лее дол­го дей­ство­вав­ших тай­ных куль­то­вых обще­ствах и сек­тах со ссыл­ка­ми на такие мифо­ло­ги­че­ские и антро­по­ло­ги­че­ские источ­ни­ки как “Золо­тая ветвь” Фре­зе­ра и кни­га мисс Мюр­рей “Культ ведьм в Запад­ной Евро­пе”. Газет­ные вырез­ки в основ­ном каса­лись слу­ча­ев осо­бен­но при­чуд­ли­вых пси­хи­че­ских рас­стройств, а так­же вспы­шек груп­по­во­го поме­ша­тель­ства или мании вес­ной 1925 года. Пер­вый раз­дел основ­ной руко­пи­си содер­жал весь­ма любо­пыт­ную исто­рию. Она нача­лась 1 мар­та 1925 года, когда худой тем­но­во­ло­сый моло­дой чело­век, нер­ви­че­ски- воз­буж­ден­ный, явил­ся к про­фес­со­ру Эйджел­лу, при­не­ся с собой гли­ня­ный баре­льеф, еще совсем све­жий и пото­му влаж­ный. На его визит­ной кар­точ­ке зна­чи­лось имя Ген­ри Энто­ни Уил­кокс и мой дед узнал в нем млад­ше­го сына из доволь­но извест­ной семьи, кото­рый в послед­нее вре­мя изу­чал скульп­ту­ру в Худо­же­ствен­ной Шко­ле Род-Айлен­да и про­жи­вал в оди­но­че­стве в Флер-де- Лиз-Бил­динг, непо­да­ле­ку от места сво­ей уче­бы. Уил­кокс был не по годам раз­ви­той юно­ша, извест­ный сво­им талан­том и сво­и­ми чуда­че­ства­ми. С ран­не­го дет­ства он испы­ты­вал живой инте­рес к стран­ным исто­ри­ям и непо­нят­ным сно­ви­де­ни­ям, о кото­рых имел при­выч­ку рас­ска­зы­вать, Он назы­вал себя “пси­хи­че­ски гипер­сен­зи­тив­ным”, а доб­ро­по­ря­доч­ные сте­пен­ные жите­ли ста­ро­го ком­мер­че­скою рай­о­на счи­та­ли его про­сто “чуда­ком” и не вос­при­ни­ма­ли все­рьез. Почти нико­гда не обща­ясь с людь­ми сво­е­го кру­га, он посте­пен­но стал исче­зать из поля зре­ния обще­ства и теперь был изве­стен лишь неболь­шой груп­пе эсте­тов из дру­гих горо­дов. Даже Клуб Искусств Про­ви­ден­са, стре­мив­ший­ся сохра­нить свой кон­сер­ва­тизм, нахо­дил его почти без­на­деж­ным. В день сво­е­го визи­та, как сооб­ща­ла руко­пись про­фес­со­ра, скуль­птор без вся­ко­го вступ­ле­ния, сра­зу попро­сил хозя­и­на помочь ему разо­брать­ся в иеро­гли­фах на баре­лье­фе. Гово­рил он в меч­та­тель­ной и высо­ко­пар­ной мане­ре, кото­рая поз­во­ля­ла пред­по­ло­жить в нем склон­ность к позер­ству и не вызы­ва­ла сим­па­тии; неуди­ви­тель­но, что мой дед отве­тил ему доволь­но рез­ко, ибо подо­зри­тель­ная све­жесть изде­лия’ сви­де­тель­ство­ва­ла о том, что все это не име­ет ника­ко­го отно­ше­ния к архео­ло­гии. Воз­ра­же­ния юно­го Уил­кок­са, кото­рые про­из­ве­ли на мое­го деда столь силь­ное впе­чат­ле­ние, что он счел нуж­ным их запом­нить и впо­след­ствии вос­про­из­ве­сти пись­мен­но, носи­ли поэ­ти­че­ский и фан­та­сти­че­ский харак­тер, что было весь­ма типич­но для его раз­го­во­ров и, как я мог убе­дить­ся в даль­ней­шем, вооб­ще было ею харак­тер­ной чер­той. Он ска­зал: “Разу­ме­ет­ся, он совсем новый, пото­му что я сде­лал его про­шлой ночью во сне, где мне яви­лись стран­ные горо­да; а сны стар­ше, чем созер­ца­тель­ный Сфинкс или окру­жен­ный сада­ми Вави­лон”. И вот тогда он начал свое бес­связ­ное повест­во­ва­ние, кото­рое про­бу­ди­ло дрем­лю­щую память и заво­е­ва­ло горя­чий инте­рес мое­го деда. Преды­ду­щей ночью слу­чи­лись неболь­шие под­зем­ные толч­ки, наи­бо­лее ощу­ти­мые в Новой Англии за послед­ние годы; это очень силь­но повли­я­ло на вооб­ра­же­ние Уил­кок­са. Когда он лег спать, то уви­дел совер­шен­но неве­ро­ят­ный сон об огром­ных Цик­ло­пи­че­ских горо­дах из тита­ни­че­ских бло­ков и о взмет­нув­ших­ся до неба моно­ли­тах, исто­чав­ших зеле­ную или­стую жид­кость и начи­нен­ных пота­ен­ным ужа­сом. Сте­ны и колон­ны там были покры­ты иеро­гли­фа­ми, а сни­зу, с какой-то неопре­де­лен­ной точ­ки зву­чал голос, кото­рый голо­сом не был; хао­ти­че­ское ощу­ще­ние, кото­рое лишь силой вооб­ра­же­ния мог­ло быть пре­об­ра­зо­ва­но в звук и, тем не менее, Уил­кокс попы­тал­ся пере­дать его почти непро­из­но­си­мым соче­та­ни­ем букв — “Цтул­ху фхтагн”. Эта вер­баль­ная пута­ни­ца ока­за­лась клю­чом к вос­по­ми­на­нию, кото­рое взвол­но­ва­ло и рас­стро­и­ло про­фес­со­ра Эйн­джел­ла. Он опро­сил скуль­пто­ра с науч­ной дотош­но­стью, и неисто­вой сосре­до­то­чен­но­стью взял­ся изу­чать баре­льеф, над кото­рым, не осо­зна­вая это­го, во вре­мя сна рабо­тал юно­ша и кото­рый уви­дел перед собой, очнув­шись, про­дрог­ший и оде­тый в одну лишь ноч­ную рубаш­ку. Как ска­зал впо­след­ствии Уил­кокс, мой дед сето­вал на свою ста­рость, так как счи­тал, что имен­но она не поз­во­ли­ла ему доста­точ­но быст­ро рас­по­знать иеро­гли­фы и изоб­ра­же­ния на баре­лье­фе. Мно­гие из его вопро­сов каза­лись посе­ти­те­лю совер­шен­но посто­рон­ни­ми, в осо­бен­но­сти те, кото­рые содер­жа­ли попыт­ку как-то свя­зать его с раз­лич­ны­ми стран­ны­ми куль­та­ми, сек­та­ми или сооб­ще­ства­ми; Уил­кокс с недо­уме­ни­ем вос­при­ни­мал неод­но­крат­ные заве­ре­ния про­фес­со­ра, что тот сохра­нит в тайне его при­зна­ние в при­над­леж­но­сти к како­му-либо из широ­ко рас­про­стра­нен­ных мисти­че­ских или язы­че­ских рели­ги­оз­ных объ­еди­не­ний. Когда же про­фес­сор Эйн­джелл убе­дил­ся в пол­ном неве­же­стве скуль­пто­ра в любых куль­то­вых вопро­сах, рав­но как и в обла­сти крип­то­гра­фии, он стал доби­вать­ся от сво­е­го гостя согла­сия сооб­щать ему о содер­жа­нии после­ду­ю­щих сно­ви­де­ний. Это при­нес­ло свои пло­ды, и после упо­ми­на­ния о пер­вом визи­те руко­пись содер­жа­ла сооб­ще­ния о еже­днев­ных при­хо­дах моло­до­го чело­ве­ка, во вре­мя кото­рых он рас­ска­зы­вал о ярких эпи­зо­дах сво­их ноч­ных виде­ний, где все­гда содер­жа­лись некие ужа­са­ю­щие цик­ло­пи­че­ские пей­за­жи с нагро­мож­де­ни­я­ми тем­ных, соча­щих­ся кам­ней, и все­гда там при­сут­ство­вал под­зем­ный голос или разум, кото­рый моно­тон­но выкри­ки­вал нечто зага­доч­ное, вос­при­ни­мав­ше­е­ся орга­на­ми чувств как совер­шен­ней­шая тара­бар­щи­на. Два наи­бо­лее часто встре­чав­ших­ся набо­ра зву­ков опи­сы­ва­лись бук­во­со­че­та­ни­я­ми “Цтул­ху” и “Р’льех”. 23-го мар­та, про­дол­жа­ла руко­пись, Уил­кокс не при­шел; обра­ще­ние не его квар­ти­ру пока­за­ло, что он стал жерт­вой неиз­вест­ной лихо­рад­ки и был пере­ве­зен в свой семей­ный дом на Уотерм­эн-стрит. Той ночью он кри­чал, раз­бу­див дру­гих худож­ни­ков, про­жи­вав­ших в доме, и с тех пор в его состо­я­нии чере­до­ва­лись пери­о­ды бре­да с пол­ным бес­па­мят­ством. Мой дед сра­зу же теле­фо­ни­ро­вал его семье и с тех пор вни­ма­тель­но сле­дил за состо­я­ни­ем боль­но­го, часто обра­ща­ясь за инфор­ма­ци­ей в офис док­то­ра Тоби на Тей­ер стрит, кото­рый, как он узнал, был леча­щим вра­чом. Пора­жен­ный лихо­рад­кой мозг боль­но­го насе­ля­ли стран­ные виде­ния, и вра­ча, сооб­щав­ше­го о них, вре­мя от вре­ме­ни охва­ты­ва­ла дрожь. Виде­ния эти содер­жа­ли не толь­ко то, о чем преж­де рас­ска­зы­вал юный Уил­кокс, но все чаще упо­ми­на­лись гигант­ские созда­ния, “в целые мили высо­той”, кото­рые рас­ха­жи­ва­ли или неук­лю­же пере­дви­га­лись вокруг. Ни разу он не опи­сал эти объ­ек­ты пол­но­стью связ­но, но те отры­воч­ные сло­ва, кото­рые пере­да­вал док­тор Тоби, убе­ди­ли про­фес­со­ра, что суще­ства эти, по-види­мо­му, иден­тич­ны безы­мян­ным чудо­ви­щам, кото­рых изоб­ра­зил моло­дой чело­век в сво­ей “сон­ной скульп­ту­ре”. Упо­ми­на­ние это­го объ­ек­та, добав­лял док­тор, все­гда пред­ше­ство­ва­ло наступ­ле­нию летар­гии. Тем­пе­ра­ту­ра боль­но­го, как ни стран­но, не очень отли­ча­лась от нор­маль­ной; одна­ко все симп­то­мы ука­зы­ва­ли ско­рее на насто­я­щую лихо­рад­ку, чем на умствен­ное рас­строй­ство. 2го апре­ля око­ло трех часов попо­лу­дни болезнь Уил­кок­са неожи­дан­но пре­кра­ти­лась. Он сел в сво­ей кро­ва­ти, изум­лен­ный пре­бы­ва­ни­ем в доме роди­те­лей и не имев­ший ника­ко­го пред­став­ле­ния о том, что же про­ис­хо­ди­ло в дей­стви­тель­но­сти и во сне начи­ная с ночи 22 мар­та. Врач нашел его состо­я­ние удо­вле­тво­ри­тель­ным, и через три дня он вер­нул­ся в свою квар­ти­ру; одна­ко, более не смог ока­зать ника­кой помо­щи про­фес­со­ру Эйн­джел­лу. Все сле­ды при­чуд­ли­вых сно­ви­де­ний пол­но­стью исчез­ли из памя­ти Уил­кок­са, и мой дед пре­кра­тил запи­си его ноч­ных обра­зов спу­стя неде­лю, в тече­ние кото­рой моло­дой чело­век пунк­ту­аль­но сооб­щал ему совер­шен­но зауряд­ные сны. Тут пер­вый раз­дел руко­пи­си закан­чи­вал­ся, одна­ко све­де­ния, содер­жа­щи­е­ся в отры­воч­ных запи­сях, дава­ли допол­ни­тель­ную пищу для раз­мыш­ле­ний – и столь мно­го, что лишь при­су­щий мне скеп­ти­цизм, состав­ляв­ший в то вре­мя осно­ву моей фило­со­фии, мог спо­соб­ство­вать сохра­не­нию недо­вер­чи­во­го отно­ше­ния к худож­ни­ку. Упо­мя­ну­тые запи­си пред­став­ля­ли собой содер­жа­ние сно­ви­де­ний раз­лич­ных людей и отно­си­лись имен­но к тому пери­о­ду, когда юный Уил­кокс совер­шал свои необыч­ные визи­ты. Похо­же, что мой дед раз­вер­нул весь­ма обшир­ные иссле­до­ва­ния, опра­ши­вая почти всех сво­их зна­ко­мых, к кому мог сво­бод­но обра­тить­ся, об их сно­ви­де­ни­ях, фик­си­руя даты их появ­ле­ний. Отно­ше­ние к его прось­бам, види­мо, было раз­лич­ным, но в целом он полу­чил так мно­го откли­ков, что ни один чело­век не спра­вил­ся бы с ними без сек­ре­та­ря. Исход­ная кор­ре­спон­ден­ция не сохра­ни­лась, одна­ко замет­ки про­фес­со­ра были подроб­ны­ми и вклю­ча­ли все зна­чи­мые дета­ли ноч­ных виде­ний. При этом “сред­ние люди”, обыч­ные пред­ста­ви­те­ли дело­вых и обще­ствен­ных кру­гов – по тра­ди­ции счи­та­ю­щи­е­ся в Новой Англии “солью зем­ли” – дава­ли почти пол­но­стью нега­тив­ные резуль­та­ты, хотя вре­мя от вре­ме­ни сре­ди них встре­ча­лись тяже­лые, пло­хо сфор­ми­ро­ван­ные ноч­ные виде­ния – имев­шие место все­гда меж­ду 23 мар­та и 2 апре­ля, то есть в пери­од горяч­ки юно­го Уил­кок­са. Люди нау­ки ока­за­лись чуть более под­вер­жен­ны­ми аффек­ту, хотя все­го лишь четы­ре опи­са­ния содер­жа­ли мимо­лет­ные про­блес­ки стран­ных ланд­шаф­тов, да в одном слу­чае упо­ми­на­лось нали­чие чего- то ано­маль­но­го, вызвав­ше­го страх. Пря­мое отно­ше­ние к теме иссле­до­ва­ния име­ли толь­ко сно­ви­де­ния поэтов и худож­ни­ков, и я пред­по­ла­гаю, что если бы была исполь­зо­ва­на воз­мож­ность сопо­ста­вить их содер­жа­ние, не уда­лось бы избе­жать самой насто­я­щей пани­ки. Ска­жу боль­ше, посколь­ку самих писем от опро­шен­ных здесь не было, я подо­зре­вал, что име­ли место наво­дя­щие вопро­сы или даже, что дан­ные были под­та­со­ва­ны под жела­е­мый резуль­тат. Вот поче­му я про­дол­жал думать, что Уил­кокс, каким-то обра­зом осве­дом­лен­ный о мате­ри­а­лах, собран­ных моим дедом рань­ше, ока­зал вну­ша­ю­щее воз­дей­ствие на пре­ста­ре­ло­го уче­но­го. Коро­че гово­ря, откли­ки эсте­тов дава­ли вол­ну­ю­щую кар­ти­ну. Начи­ная с 28 фев­ра­ля и по 2 апре­ля очень мно­гие из них виде­ли во сне весь­ма при­чуд­ли­вые вещи, при­чем интен­сив­ность сно­ви­де­ний была замет­но выше в пери­од лихо­рад­ки скуль­пто­ра. Боль­ше чет­вер­ти сооб­ще­ний содер­жа­ли опи­са­ние сцен и полу­зву­ков, похо­жих на те, что при­во­дил Уил­кокс; неко­то­рые из опро­шен­ных при­зна­ва­лись, что испы­та­ли силь­ней­ший страх перед гигант­ским непо­нят­ным объ­ек­том, появ­ляв­шим­ся под конец сна. Один из слу­ча­ев, опи­сан­ный осо­бен­но подроб­но, ока­зал­ся весь­ма печаль­ным. Широ­ко извест­ный архи­тек­тор, имев­ший при­стра­стие к тео­со­фии и оккульт­ным нау­кам, в день нача­ла болез­ни Уил­кок­са впал в буй­ное поме­ша­тель­ство и скон­чал­ся через несколь­ко меся­цев, при­чем он почти непре­рыв­но кри­чал, умо­ляя спа­сти его от како­го-то адско­го суще­ства. Если бы мой дед в сво­их запи­сях вме­сто номе­ров ука­зы­вал под­лин­ные име­на сво­их кор­ре­спон­ден­тов, то я смог бы пред­при­нять какие-то соб­ствен­ные попыт­ки рас­сле­до­ва­ния, но за исклю­че­ни­ем отдель­ных слу­ча­ев такой воз­мож­но­сти у меня не было. Послед­няя груп­па дала наи­бо­лее подроб­ные опи­са­ния сво­их впе­чат­ле­ний. Меня очень инте­ре­со­ва­ло отно­ше­ние всех опро­шен­ных к иссле­до­ва­ни­ям, пред­при­ня­тым про­фес­со­ром. На мой взгляд, хоро­шо, что они так и не узна­ли об их резуль­та­тах. Вырез­ки из газет, как я выяс­нил, име­ли отно­ше­ние к раз­лич­ным слу­ча­ям пани­ки, пси­хо­зов, мани­а­каль­ных явле­ний и чуда­честв, про­ис­шед­шим за опи­сы­ва­е­мый пери­од вре­ме­ни. Про­фес­со­ру Эйн­джел­лу, по види­мо­му, потре­бо­ва­лось целое пресс-бюро для выпол­не­ния этой рабо­ты, посколь­ку коли­че­ство выре­зок было огром­ным, а источ­ни­ки сооб­ще­ний раз­бро­са­ны по все­му зем­но­му шару. Здесь было сооб­ще­ние о ноч­ном само­убий­стве в Лон­доне, когда оди­но­кий чело­век с диким кри­ком выбро­сил­ся во сне из окна. Было и бес­связ­ное посла­ние к изда­те­лю одной газе­ты в Южной Афри­ке, в кото­ром какой-то фана­тик делал зло­ве­щие пред­ска­за­ния на осно­ва­нии виде­ний, явив­ших­ся ему во сне. Замет­ка из Кали­фор­нии опи­сы­ва­ла тео­соф­скую коло­нию, чле­ны кото­рой, наря­див­шись в белые одеж­ды, все вме­сте при­го­то­ви­лись к неко­е­му “слав­но­му завер­ше­нию”, кото­рое, одна­ко, так и не насту­пи­ло; сооб­ще­ние из Индии осто­рож­но наме­ка­ло на серьез­ные вол­не­ния сре­ди мест­но­го насе­ле­ния, воз­ник­шие в кон­це мар­та, Уча­сти­лись оргии кол­ду­нов на Гаи­ти; кор­ре­спон­ден­ты из Афри­ки так­же сооб­ща­ли об угро­жа­ю­щих при­зна­ках народ­ных вол­не­ний. Аме­ри­кан­ские воен­ные на Фил­ли­пи­нах отме­ти­ли фак­ты тре­вож­но­го пове­де­ния неко­то­рых пле­мен, а ньюй­орк­ские поли­цей­ские были окру­же­ны воз­буж­ден­ной тол­пой впав­ших в исте­ри­ку леван­тий­цев в ночь с 22 на 23 мар­та. Запад Ирлан­дии тоже был полон диких слу­хов и пере­су­дов, а живо­пи­сец Ардуа- Бон­но, извест­ный при­вер­жен­но­стью к фан­та­сти­че­ским сюже­там, выста­вил испол­нен­ное бого­хуль­ства полот­но под назва­ни­ем “Пей­заж из сна” на весен­нем слоне в Пари­же в 1926 году. Запи­си же о бес­по­ряд­ках в пси­хи­ат­ри­че­ских боль­ни­цах были столь мно­го­чис­лен­ны, что лишь чудо мог­ло поме­шать меди­цин­ско­му сооб­ще­ству обра­тить вни­ма­ние на это стран­ное сов­па­де­ние и сде­лать выво­ды о вме­ша­тель­стве мисти­че­ских сил. Этим зло­ве­щим под­бо­ром выре­зок все было ска­за­но и я сепия с тру­дом могу пред­ста­вить, что какой-то бес­чув­ствен­ный раци­о­на­лизм побу­дил меня отло­жить все это в сто­ро­ну. Одна­ко тогда я был убеж­ден, что юный Уил­кокс осве­дом­лен о более ран­них мате­ри­а­лах, упо­мя­ну­тых про­фес­со­ром.

II. Рассказ инспектора Легресса

Мате­ри­а­лы, кото­рые при­да­ли сну скуль­пто­ра и его баре­лье­фу такую зна­чи­мость в гла­зах мое­го деда, состав­ля­ли тему вто­ро­го раз­де­ла обшир­ной руко­пи­си. Слу­чи­лось так, что ранее про­фес­сор Эйн­джелл уже видел дья­воль­ские очер­та­ния безы­мян­но­го чудо­ви­ща, ломал голо­ву над неиз­вест­ны­ми иеро­гли­фа­ми и слы­шал зло­ве­щие зву­ки, кото­рые мож­но было вос­про­из­ве­сти толь­ко как “Цтул­ху”, при­чем все это высту­па­ло в такой вну­ша­ю­щей ужас свя­зи, что жад­ный инте­ре­спро­фес­со­ра к Уил­кок­су и поиск все новых подроб­но­стей были вполне объ­яс­ни­мы­ми. Речь идет о собы­ти­ях, про­ис­шед­ших в 1908 году, то есть сем­на­дца­тью года­ми ранее, когда Аме­ри­кан­ское Архео­ло­ги­че­ское Обще­ство про­во­ди­ло свою еже­год­ную кон­фе­рен­цию в Сент-Луи­се. Про­фес­сор Эйн­джелл в силу сво­е­го авто­ри­те­та и при­знан­ных науч­ных дости­же­ний, играл суще­ствен­ную роль во всех обсуж­де­ни­ях; и был одним из пер­вых, к кому обра­ща­лись с вопро­са­ми и про­бле­ма­ми, тре­бу­ю­щи­ми экс­перт­ной оцен­ки. Глав­ным и наи­бо­лее инте­рес­ным сре­ди всех неспе­ци­а­ли­стов на этой кон­фе­рен­ции был вполне зауряд­ной внеш­но­сти муж­чи­на сред­них лет, при­быв­ший из Ново­го Орле­а­на для того, что­бы полу­чить инфор­ма­цию, недо­ступ­ную тамош­ним мест­ным источ­ни­кам. Его зва­ли Джон Рэй­мон Легресс, и по про­фес­сии он был поли­цей­ским инспек­то­ром. С собой он при­вез и сам пред­мет инте­ре­са — гро­теск­ную, омер­зи­тель­но­го вида и, по всей види­мо­сти, весь­ма древ­нюю камен­ную фигур­ку, про­ис­хож­де­ние кото­рой было ему неиз­вест­но. Не сто­ит думать, что инспек­тор Легресс хоть в какой-то сте­пе­ни инте­ре­со­вал­ся архео­ло­ги­ей. Напро­тив, его жела­ние полу­чить кон­суль­та­цию объ­яс­ня­лось чисто про­фес­си­о­наль­ны­ми сооб­ра­же­ни­я­ми. Эта ста­ту­эт­ка, идол, фетиш, или что-то еще; была кон­фис­ко­ва­на в боло­ти­стых лесах южнее Ново­го Орле­а­на во вре­мя обла­вы на сбо­ри­ще, как пред­по­ла­га­лось – кол­дов­ское; при­чем обря­ды, свя­зан­ные с ним, были столь отвра­ти­тель­ны и изощ­ре­ны, что поли­ция не мог­ла отне­стись к ним ина­че, как к неко­е­му тем­но­му куль­ту, досе­ле совер­шен­но неиз­вест­но­му и куда более дья­воль­ско­му, чем самые мрач­ные афри­кан­ские кол­дов­ские сек­ты. По пово­ду его исто­ков, кро­ме отры­воч­ных и мало­прав­до­по­доб­ных све­де­ний, полу­чен­ных от задер­жан­ных участ­ни­ков цере­мо­нии, ниче­го не было выяс­не­но; поэто­му поли­ция была заин­те­ре­со­ва­на в любых све­де­ни­ях, любых суж­де­ни­ях спе­ци­а­ли­стов, кото­рые помог­ли бы объ­яс­нить устра­ша­ю­щий сим­вол и, бла­го­да­ря ему, добрать­ся до пер­во­ис­точ­ни­ков куль­та. Инспек­тор Легресс был явно не готов к тому впе­чат­ле­нию, кото­рое про­из­ве­ло его сооб­ще­ние. Одно­го вида при­ве­зен­ной им вещи­цы ока­за­лось доста­точ­но, что­бы при­ве­сти всех собрав­ших­ся уче­ных мужей в состо­я­ние силь­ней­ше­го воз­буж­де­ния, они тут же стол­пи­лись вокруг гостя, уста­вив­шись на малень­кую фигур­ку, край­няя необыч­ность кото­рой, наря­ду с ее явной при­над­леж­но­стью к глу­бо­кой древ­но­сти, сви­де­тель­ство­ва­ла о воз­мож­но­сти загля­нуть в досе­ле неиз­вест­ные и пото­му захва­ты­ва­ю­щие гори­зон­ты антич­но­сти. Рука неиз­вест­но­го скуль­пто­ра вдох­ну­ла жизнь в этот жут­ко­го вида объ­ект; и вме­сте с тем в туск­лую зеле­но­ва­тую поверх­ность неиз­вест­но­го кам­ня были, каза­лось, впи­са­ны века и даже целые тыся­че­ле­тия. Фигур­ка, мед­лен­но пере­хо­див­шая из рук в руки и под­вер­гав­ша­я­ся тща­тель­но­му осмот­ру, име­ла семь-восемь дюй­мов в высо­ту. Она изоб­ра­жа­ла мон­стра, очер­та­ния кото­ро­го смут­но напо­ми­на­ли антро­по­ид­ные, одна­ко у него была голо­ва ось­ми­но­га, лицо пред­став­ля­ло собой мас­су щупа­лец, тело было чешуй­ча­тым, гигант­ские ког­ти на перед­них и зад­них лапах, а сза­ди – длин­ные, узкие кры­лья. Это созда­ние, кото­рое каза­лось испол­нен­ным губи­тель­но­го про­ти­во­есте­ствен­но­го зла, име­ло туч­ное и дород­ное сло­же­ние и сиде­ло на кор­точ­ках на пря­мо­уголь­ной под­став­ке или пье­де­ста­ле, покры­том неиз­вест­ны­ми иеро­гли­фа­ми. Кон­чи­ки кры­льев каса­лись зад­не­го края под­став­ки, седа­ли­ще зани­ма­ло ее центр, в то вре­мя как длин­ные кри­вые ког­ти скрю­чен­ных зад­них лап вце­пи­лись в перед­ний край­под­став­ки и про­тя­ну­лись под ее дно на чет­верть­д­ли­ны. Голо­ва мон­стра была накло­не­на впе­ред, так, что кон­чи­ки лице­вых щупа­лец каса­лись вер­ху­шек огром­ных перед­них ког­тей, кото­рые обхва­ты­ва­ли­при­под­ня­тые коле­ни. Суще­ство это каза­лось ано­маль­но живым и, так как про­ис­хож­де­ние его было совер­шен­но неиз­вест­ным, тем более страш­ным. Запре­дель­ный воз­раст это­го пред­ме­та был оче­ви­ден; и в то же вре­мя ни одной­ни­точ­кой не была свя­за­на эта вещи­ца ни с каким извест­ным видом искус­ства вре­мен нача­ла циви­ли­за­ции – так же, впро­чем, как и любо­го дру­го­го пери­о­да. Даже мате­ри­ал, из кото­ро­го была изго­тов­ле­на фигур­ка, остал­ся загад­кой, посколь­ку зеле­но­ва­то-чер­ный камень с золо­ты­ми и радуж­ны­ми кра­пин­ка­ми и про­жил­ка­ми не напо­ми­нал ниче­го из извест­но­го в гео­ло­гии или мине­ра­ло­гии. Пись­ме­на вдоль осно­ва­ния тоже поста­ви­ли всех в тупик: никто из при­сут­ство­вав­ших не мог соот­не­сти их с извест­ны­ми линг­ви­сти­че­ски­ми фор­ма­ми несмот­ря на то, что здесь собра­лось не менее поло­ви­ны миро­вых экс­пер­тов в этой обла­сти. Иеро­гли­фы эти, как по фор­ме, так и по содер­жа­нию, при­над­ле­жа­ли к чему-то страш­но дале­ко­му и отлич­но­му от наше­го чело­ве­че­ско­го мира; они выгля­де­ли напо­ми­на­ни­ем о древ­них и неосвя­щен­ных цик­лах жиз­ни, в кото­рых нам и нашим пред­став­ле­ни­ям не было места. И все-таки, пока при­сут­ству­ю­щие уче­ные без­на­деж­но кача­ли голо­ва­ми и при­зна­ва­ли свое бес­си­лие перед лицом зада­чи, постав­лен­ной инспек­то­ром, нашел­ся в этом собра­нии чело­век, уви­дев­ший штри­хи при­чуд­ли­вой бли­зо­сти, смут­но­го сход­ства этой фигур­ки мон­стра и пись­мен­ных форм, его сопро­вож­да­ю­щих и того собы­тия, сви­де­те­лем кото­ро­го он был, и о кото­ром рас­ска­зал с неко­то­рой неуве­рен­но­стью. Им ока­зал­ся ныне покой­ный про­фес­сор Уильям Чэн­нинг Уэбб, про­фес­сор антро­по­ло­гии Прин­стон­ско­го уни­вер­си­те­та, не без осно­ва­ний при­знан­ный выда­ю­щим­ся иссле­до­ва­те­лем. Сорок восемь лет назад про­фес­сор Уэбб участ­во­вал в экс­пе­ди­ции по Ислан­дии и Грен­лан­дии в поис­ках древ­них руни­че­ских руко­пи­сей, рас­крыть сек­рет кото­рых ему так и не уда­лось; будучи на запад­ном побе­ре­жье Грен­лан­дии, он столк­нул­ся с необыч­ным пле­ме­нем вырож­да­ю­щих­ся эски­мо­сов, чья рели­гия, пред­став­ляв­шая собой свое­об­раз­ную фор­му покло­не­ния дья­во­лу, напу­га­ла его сво­ей чрез­вы­чай­ной кро­во­жад­но­стью и сво­и­ми отвра­ти­тель­ны­ми риту­а­ла­ми. Это было веро­ва­ние, о кото­ром все про­чие эски­мо­сы зна­ли очень мало и упо­ми­на­ли все­гда с содро­га­ни­ем; они гово­ри­ли, что эта рели­гия при­шла из ужас­ных древ­них эпох, с вре­мен, что были еще до сотво­ре­ния мира. Поми­мо отвра­ти­тель­ных риту­а­лов и чело­ве­че­ских жерт­во­при­но­ше­ний были там и доволь­но стран­ные тра­ди­ци­он­ные обря­ды, посвя­щен­ные вер­хов­но­му дья­во­лу или “тор­на­су­ку”, а для наиме­но­ва­ния послед­не­го про­фес­сор Уэбб нашел фоне­ти­че­ское соот­вет­ствие в назва­нии “анге­кок” или “жрец­кол­дун”, запи­сав латин­ски­ми бук­ва­ми как мож­но бли­же к зву­ча­нию ори­ги­на­ла, Но в дан­но­му слу­чае наи­бо­лее важен был фетиш, кото­рый хра­ни­ли слу­жи­те­ли куль­та и вокруг кото­ро­го веру­ю­щие тан­це­ва­ли, когда утрен­няя заря заго­ра­лась над ледя­ны­ми ска­ла­ми. Фетиш, как заявил про­фес­сор, пред­став­лял собой очень гру­бо выпол­нен­ный камен­ный баре­льеф, содер­жа­щий какое-то жут­кое изоб­ра­же­ние и зага­доч­ные пись­ме­на. Насколь­ко он при­по­ми­нал, во всех сво­их основ­ных момен­тах то изоб­ра­же­ние похо­ди­ло на дья­воль­скую вещи­цу, лежав­шую сей­час перед ними. Это сооб­ще­ние, при­ня­тое при­сут­ству­ю­щи­ми с изум­ле­ни­ем и тре­во­гой, вдвойне взвол­но­ва­ло инспек­то­ра Легрес­са; он тут же при­нял­ся засы­пать про­фес­со­ра вопро­са­ми. Посколь­ку он отме­тил и тща­тель­но запи­сал закли­на­ния людей, аре­сто­ван­ных его под­чи­нен­ны­ми на боло­те, то про­сил про­фес­со­ра Уэб­ба как мож­но точ­нее при­пом­нить зву­ча­ние сло­гов, кото­рые выкри­ки­ва­ли покло­няв­ши­е­ся дья­во­лу эски­мо­сы. За этим после­до­ва­ло скру­пу­лез­ное срав­не­ние дета­лей, завер­шив­ше­е­ся момен­том под­лин­но­го и все­об­ще­го изум­ле­ния и

бла­го­го­вей­ной тиши­ны, когда и детек­тив, и уче­ный при­зна­ли пол­ную иден­тич­ность фраз, исполь­зо­ван­ных дву­мя сата­нин­ски­ми куль­та­ми, кото­рых раз­де­ля­ли такие гигант­ские про­стран­ства. Итак, и эски­мос­ские кол­ду­ны и болот­ные жре­цы из Луи­зи­а­ны пели, обра­ща­ясь к внешне сход­ным идо­лам, сле­ду­ю­щее – пред­по­ло­же­ние о деле­нии на сло­ва было сде­ла­но на осно­ва­нии пауз в пении – “Пх’н­глуи мглв’­на­фх Цтул­ху Р’льех вгах’­на­гл фхтагн”. Легресс имел пре­иму­ще­ство перед про­фес­со­ром Уэб­бом в том, что неко­то­рые из захва­чен­ных поли­ци­ей людей сооб­щи­ли смысл этих зву­ко­со­че­та­ний, По их сло­вам, текст озна­чал: “В сво­ем доме в Р’лье­хе мерт­вый Цтул­ху спит, ожи­дая сво­е­го часа”. Тут уже инспек­тор Легресс, пови­ну­ясь обще­му насто­я­тель­но­му тре­бо­ва­нию, ‘подроб­но рас­ска­зал исто­рию, про­ис­шед­шую с болот­ны­ми слу­жи­те­ля­ми куль­та; исто­рию, кото­рой мой дед при­да­вал боль­шое зна­че­ние. Его рас­сказ был вопло­ще­ни­ем меч­ты спе­ци­а­ли­ста по мифо­ло­гии или тео­со­фа, пока­зы­ва­ю­щим потря­са­ю­щую рас­про­стра­нен­ность кос­ми­че­ских фан­та­зий сре­ди таких при­ми­тив­ных каст и парий, от кото­рых менее все­го мож­но было это­го ожи­дать. Пер­во­го нояб­ря 1907 года в поли­цию Ново­го Орле­а­на посту­пи­ли отча­ян­ны­еза­яв­ле­ния из южных рай­о­нов, мест­но­стей болот и лагун, Тамош­ние посе­лен­цы, в основ­ном гру­бые, но дру­же­люб­ные потом­ки пле­ме­ни Лафит­та, были охва­че­ны ужа­сом в резуль­та­те непо­нят­но­го явле­ния, про­ис­шед­ше­го ночью, Это было несо­мнен­но кол­дов­ство, но кол­дов­ство столь кош­мар­ное, что им такое не мог­ло даже прид­ти в голо­ву; неко­то­рые из жен­щин и детей исчез­ли с того момен­та, как зло­ве­щие зву­ки там­та­ма нача­ли доно­сить­ся из глу­бин чер­но­го леса, в кото­рый не решал­ся захо­дить ни дин из мест­ных жите­лей. Отту­да слы­ша­лись безум­ные кри­ки и вопли истя­за­е­мых, леде­ня­щее душу пение, вид­ны были дья­воль­ские пляс­ки огонь­ков; все­го это­го, как заклю­чил напу­ган­ный послан­ник, люди уже не мог­ли выно­сить. Итак, два­дцать поли­цей­ских, раз­ме­стив­ших­ся на двух повоз­ках и авто­мо­би­ле, отпра­ви­лись на место про­ис­ше­ствия, захва­тив с собой дро­жа­ще­го от испу­га скват­те­ра в каче­стве про­вод­ни­ка. Когда про­ез­жая доро­га закончилась,все вылез­ли из пово­зок и маши­ны и несколь­ко миль в пол­ном мол­ча­нии шле­па­ли по гря­зи через мрач­ный кипа­ри­со­вый лес, под покро­вы кото­ро­го нико­гда не про­ни­кал днев­ной свет. Страш­ные кор­ни и сви­са­ю­щие с дере­вьев пет­ли испан­ско­го лишай­ни­ка окру­жа­ли их, а появ­ляв­ши­е­ся вре­мя от вре­ме­ни гру­ды мок­рых кам­ней или облом­ки сгнив­шей сте­ны уси­ли­ва­ли ощу­ще­ние болез­нен­но­сти это­го ланд­шаф­та и чув­ство депрес­сии. Нако­нец, пока­за­лась жал­кая куч­ка хижин, посе­лок скват­те­ров и дове­ден­ные до исте­ри­ки оби­та­те­ли выско­чи­ли навстре­чу. Изда­ле­ка слы­ша­лись при­глу­шен­ные зву­ки там­та­мов; и порыв вет­ра ино­гда при­но­сил с собой леде­ня­щий душу крик. Крас­но­ва­тый огонь, каза­лось, про­са­чи­вал­ся сквозь блед­ный под­ле­сок, запу­ган­ные скват­те­ры наот­рез отка­за­лись сде­лать хоть один шаг по направ­ле­нию к сбо­ри­щу нече­сти­вых и поэто­му инспек­тор Легресс со сво­и­ми девят­на­дца­тью поли­цей­ски­ми даль­ше пошел без про­вод­ни­ков. Мест­ность; в кото­рую всту­па­ли сей­час поли­цей­ские, все­гда име­ла дур­ную репу­та­цию, и белые люди, как пра­ви­ло, избе­га­ли здесь появ­лять­ся. Ходи­ли леген­ды таин­ствен­ном озе­ре, в кото­ром оби­та­ет гигант­ский бес­фор­мен­ный белый полип со све­тя­щи­ми­ся гла­за­ми, а скват­те­ры шепо­том рас­ска­за­ли, что в этом лесу дья­во­лы с кры­лья­ми лету­чих мышей выле­та­ют из зем­ля­ных нор и в пол­ночь водят жут­кие хоро­во­ды. Они уве­ря­ли, что все это про­ис­хо­ди­ло еще до того, ‘как здесь появи­лись индей­цы, до того, как появи­лись люди, даже до того, как в этом лесу появи­лись зве­ри и пти­цы. Это был насто­я­щий кош­мар и уви­деть его озна­ча­ло уме­реть. Люди ста­ра­лись дер­жать­ся от этих мест подаль­ше, но нынеш­ний кол­дов­ской шабаш про­ис­хо­дил в непо­сред­ствен­ной бли­зо­сти от их посел­ка, и скват­те­ров, по всей види­мо­сти, само по себе место сбо­ри­ща пуга­ло куда силь­нее, чем доно­ся­щи­е­ся отту­да вопли.

Лишь толь­ко поэт или безу­мец мог бы отдать долж­ное тем зву­кам, кото­рые доно­си­лись до людей Легрес­са, про­ди­рав­ших­ся сквозь боло­ти­стую чащу по направ­ле­нию к крас­но­му све­че­нию и глу­хим уда­рам там­та­ма. Есть, как извест­но, зву­ки, при­су­щие живот­ным, и зву­ки, при­су­щие чело­ве­ку; и жут­ко ста­но­вит­ся, когда источ­ни­ки их вдруг меня­ют­ся места­ми. Раз­нуз­дан­ные част­ни­ки оргии были в состо­я­нии зве­ри­ной яро­сти, они взвин­чи­ва­ли себя до демо­ни­че­ских высот завы­ва­ни­я­ми и прон­зи­тель­ны­ми кри­ка­ми, про­ры­вав­ши­ми­ся сквозь тол­щу ноч­но­го леса и виб­ри­ро­вав­ши­ми в ней, подоб­но смрад­ным испа­ре­ни­ем из без­дны ада. Вре­мя от вре­ме­ни бес­по­ря­доч­ное улю­лю­ка­нье пре­кра­ща­лось, и тогда сла­жен­ный хор гру­бых голо­сов начи­нал рас­пе­вать страш­ную обря­до­вую фра­зу: “Пх’н­глуи мглв’­на­фх Цтул­ху Р’льех вгах’­на­гл фхтагн”. Нако­нец поли­цей­ские достиг­ли места, где дере­вья рос­ли поре­же, и перед ними откры­лось жут­кое зре­ли­ще. Чет­ве­ро из них заша­та­лись, один упал в обмо­рок, двое в стра­хе закри­ча­ли, одна­ко крик их, к сча­стью, заглу­ша­ла безум­ная како­фо­ния оргии, Легресс плес­нул болот­ной водой в лицо поте­ряв­ше­му созна­ние това­ри­щу и вско­ре все они сто­я­ли рядом, дро­жа и почти загип­но­ти­зи­ро­ван­ные ужа­сом.

Над поверх­но­стью боло­та рас­по­ла­гал­ся тра­вя­ни­стый ост­ро­вок, пло­ща­дью при­мер­но в акр, лишен­ный дере­вьев и доволь­но сухой. На нем в дан­ный момент пры­га­ла и изви­ва­лась тол­па настоль­ко урод­ли­вых пред­ста­ви­те­лей чело­ве­че­ской поро­ды, кото­рых мог­ли пред­ста­вить и изоб­ра­зить раз­ве что худож­ни­ки самой при­чуд­ли­вой и извра­щен­ной фан­та­зии. Лишен­ное одеж­ды, это отро­дье топ­та­лось, выло и кор­чи­лось вокруг чудо­вищ­но­го кост­ра коль­це­об­раз­ной фор­мы; в цен­тре кост­ра, появ­ля­ясь поми­нут­но в раз­ры­вах огнен­ной заве­сы, воз­вы­шал­ся боль­шой гра­нит­ный моно­лит при­мер­но в восемь футов, на вер­шине кото­ро­го, несо­раз­мер­но мини­а­тюр­ная, поко­и­лась рез­на­я­фи­гур­ка. С деся­ти висе­лиц, рас­по­ло­жен­ных через рав­ные про­ме­жут­ки по кру­гу, сви­са­ли при­чуд­ли­во вывер­ну­тые тела несчаст­ных исчез­нув­ших скват­те­ров. Имен­но внут­ри это­го кру­га, под­пры­ги­вая и вопя, дви­га­ясь в нескон­ча­е­мой вак­ха­на­лии меж­ду коль­цом тел и коль­цом огня, бес­но­ва­лась тол­па дика­рей. Воз­мож­но это было лишь игрой вос­па­лен­но­го вооб­ра­же­ния, но одно­му из поли­цей­ских, экс­пан­сив­но­му испан­цу, послы­ша­лось, что отку­да-то изда­ле­ка доно­сят­ся зву­ки, как бы вто­ря­щие риту­аль­но­му пению, и отзвук этот шел из глу­би­ны леса, хра­ни­ли­ща древ­них стра­хов и легенд. Чело­ве­ка­это­го, Жозе­фа Д.Галвеса, я послед­ствии опра­ши­вал, и ондей­стви­тель­но ока­зал­ся чрез­вы­чай­но впе­чат­ли­тель­ным. Он уве­рял даже, что видел сла­бое бие­ние боль­ших кры­льев, а так­же отблеск свер­ка­ю­щих глаз и очер­та­ния гро­мад­ной белой мас­сы за самы­ми даль­ни­ми дере­вья­ми – но тут, я думаю, он стал жерт­вой мест­ных суе­ве­рий. На самом деле, поли­цей­ские оста­ва­лись в состо­я­нии сту­по­ра все­го несколь­ко мгно­ве­ний. Чув­ство дол­га воз­об­ла­да­ло: хотя в тол­пе было не менее сот­ни бес­ну­ю­щих­ся ублюд­ков, поли­цей­ские пола­га­лись на свое ору­жие и реши­тель­но дви­ну­лись впе­ред. В тече­ние после­до­вав­ших пяти минут шум и хаос ста­ли совер­шен­но неопи­су­е­мы­ми, Дубин­ки поли­цей­ских нано­си­ли страш­ные уда­ры, гро­хо­та­ли револь­вер­ные выстре­лы, и, в резуль­та­те, Легресс насчи­тал сорок семь угрю­мых плен­ни­ков, кото­рым он при­ка­зал одеть­ся и выстро­ить­ся меж­ду дву­мя ряда­ми поли­цей­ских. Пяте­ро участ­ни­ков кол­дов­ско­го шаба­ша были уби­ты, а двое тяже­ло ранен­ных были пере­не­се­ны на импро­ви­зи­ро­ван­ных носил­ках сво­и­ми пле­нен­ны­ми това­ри­ща­ми. Фигур­ку с моно­ли­та, разу­ме­ет­ся, сня­ли и Легресс забрал ее с собой. После того как изну­ри­тель­ное путе­ше­ствие завер­ши­лось, плен­ни­ки были тща­тель­но допро­ше­ны и обсле­до­ва­ны в поли­цей­ском управ­ле­нии. Все они ока­за­лись людь­ми сме­шан­ной кро­ви, чрез­вы­чай­но низ­ко­го умствен­но­го раз­ви­тия, да еще и с пси­хи­че­ски­ми откло­не­ни­я­ми. Боль­шая часть из них была мат­ро­са­ми, а горст­ка негров и мула­тов, в основ­ном из Вест-Индии, или пор­ту­галь­цев с ост­ро­вов Кэйп Вер­де, при­вно­си­ла отте­нок кол­дов­ства в этот раз­но­род­ный культ. Но еще до того, как были зада­ны все вопро­сы, выяс­ни­лось, что здесь речь идет о чем-то зна­чи­тель­но более древ­нем и глу­бо­ком, чем негри­тян­ский фети­шизм. Каки­ми бы дефек­тив­ны­ми и неве­же­ствен­ны­ми ни были эти люди, они с уди­ви­тель­ной после­до­ва­тель­но­стью при­дер­жи­ва­лись цен­траль­ной идеи сво­е­го отвра­ти­тель­но­го веро­ва­ния, Они покло­ня­лись, по их соб­ствен­ным сло­вам, Вели­ким Ста­рей­ши­нам, кото­рые суще­ство­ва­ли еще за века до того, как на зем­ле появи­лись пер­вые люди, и кото­рые при­шли в совсем моло­дой мир с небес. Эти Ста­рей­ши­ны теперь ушли, уда­ли­лись вглубь зем­ли и под дно моря; одна­ко их мерт­вые тела рас­ска­за­ли свои сек­ре­ты пер­во­му чело­ве­ку в его снах, и он создал культ, кото­рый нико­гда не умрет. Это был имен­но их культ, и плен­ни­ки утвер­жда­ли, что он все­гда суще­ство­вал и все­гда будет суще­ство­вать, скры­тый в отда­лен­ных пусты­нях и тем­ных местах по все­му миру, до тех пор, пока вели­кий жрец Цтул­ху не под­ни­мет­ся из сво­е­го тем­но­го дома в вели­ком горо­де Р’лье­хе под тол­щей вод, и не ста­нет вла­сте­ли­ном мира. Насту­пит день, и он, когда звез­ды будут им бла­го­при­ят­ство­вать, их при­зо­вет, А боль­ше пока ска­зать ниче­го нель­зя. Есть сек­рет, кото­рый невоз­мож­но выпы­тать ника­ки­ми- сред­ства­ми, ника­ки­ми муче­ни­я­ми. Чело­век нико­гда не был един­ствен­ным обла­да­те­лем созна­ния на Зем­ле, ибо из тьмы рож­да­ют­ся обра­зы, кото­рые посе­ща­ют, немно­гих вер­ных и веру­ю­щих. Но это не Вели­кие Ста­рей­ши­ны, Ни один чело­век нико­гда не видел Ста­рей­шин. Рез­ной идол пред­став­ля­ет собой вели­ко­го Цтул­ху, но никто не может ска­зать, как выгля­дят осталь­ные. Никто не может теперь про­чи­тать древ­ние пись­ме­на, но сло­ва пере­да­ют­ся из уст в уста. Закли­на­ние, кото­рое они поют, не явля­ет­ся вели­ким сек­ре­том из тех, кото­рые пере­да­ют­ся толь­ко шепо­том и нико­гда не про­из­но­сят­ся вслух. А закли­на­ние, кото­рое они рас­пе­ва­ют, озна­ча­ет лишь одно: “В Р’лье­хе, в сво­ем доме мерт­вый Цтул­ху спит в ожи­да­нии сво­е­го часа”. Лишь двое из захва­чен­ных плен­ни­ков ока­за­лись вме­ня­е­мы­ми настоль­ко, что­бы их мож­но было пове­сить, всех же про­чих раз­ме­сти­ли по раз­лич­ным лечеб­ни­цам. Все они отри­ца­ли уча­стие в риту­аль­ных убий­ствах, и уве­ря­ли, что убий­ства совер­ша­ли Чер­но­кры­лые, при­хо­див­шие к ним из сво­их убе­жищ, кото­рые с неза­па­мят­ных вре­мен нахо­дят­ся в глу­ши леса. Одна­ко боль­ше об этих таин­ствен­ных союз­ни­ках ниче­го связ­но­го узнать не уда­лось. Все, что поли­ция смог­ла выяс­нить, было полу­че­но от весь­ма пре­ста­ре­ло­го мети­са по име­ни Каст­ро, кото­рый клял­ся, что бывал в самых раз­ных пор­тах мира и что он бесе­до­вал с бес­смерт­ны­ми вождя­ми куль­та в горах Китая. Пре­ста­ре­лый Каст­ро при­пом­нил отрыв­ки устра­ша­ю­щих легенд, на фоне кото­рых блек­нут все рас­суж­де­ния тео­со­фов и кото­рые пред­став­ля­ют чело­ве­ка и весь наш мир, как нечто недав­нее и вре­мен­ное. Были эпо­хи, когда на зем­ле гос­под­ство­ва­ли иные Суще­ства, и они созда­ли боль­шие Горо­да. Как рас­ска­зы­вал бес­смерт­ный Кита­ец, остан­ки этих Существ еще могут быть обна­ру­же­ны: они пре­вра­ти­лись в цик­ло­пи­че­ские кам­ни на ост­ро­вах Тихо­го оке­а­на. Все они умер­ли задол­го до появ­ле­ния чело­ве­ка, но есть спо­со­бы, кото­ры­ми мож­но их ожи­вить, осо­бен­но когда звез­ды вновь зай­мут бла­го­при­ят­ное поло­же­ние в цик­ле веч­но­сти. Ведь Они сами при­шли со звезд и при­нес­ли с собой свои изоб­ра­же­ния, Вели­кие Ста­рей­ши­ны, про­дол­жал Каст­ро, не цели­ком состо­ят из пло­ти и кро­ви. У них есть фор­ма ибо раз­ве эта фигур­ка не слу­жит тому дока­за­тель­ством? – но фор­ма их не вопло­ще­на в мате­рии. Когда звез­ды зай­мут бла­го­при­ят­ное поло­же­ние, Они смо­гут пере­ме­щать­ся из одно­го мира в дру­гой, но пока звез­ды рас­по­ло­же­ны пло­хо. Они не могут жить. Одна­ко, хотя Они боль­ше не живут, но Они нико­гда пол­но­стью не уми­ра­ли. Все Они лежат в камен­ных домах в Их огром­ном горо­де Р’лье­хе, защи­щен­ные закля­ти­я­ми могу­ще­ствен­но­го Цтул­ху, в ожи­да­нии вели­ко­го воз­рож­де­ния, когда звез­ды и Зем­ля сно­ва будут гото­вы к их при­хо­ду. Но и в этот момент осво­бож­де­нию Их тел долж­на спо­соб­ство­вать какая-нибудь внеш­няя сила. Закля­тия, кото­рые дела­ют Их неуяз­ви­мы­ми, одно­вре­мен­но не поз­во­ля­ют Им сде­лать пер­вый шаг, поэто­му теперь они могут толь­ко лежать без сна в тем­но­те и думать, пока бес­чис­лен­ные мил­ли­о­ны лет про­но­сят­ся мимо. Им извест­но все, что про­ис­хо­дит во все­лен­ной, посколь­ку фор­ма их обще­ния – это пере­да­ча мыс­лей. Так что даже сей­час Они раз­го­ва­ри­ва­ют друг с дру­гом в сво­их моги­лах. Когда, после бес­ко­неч­но­го хао­са, на Зем­ле появи­лись пер­вые люди, Вели­кие ста­рей­ши­ны обра­ща­лись к самым чут­ким из них при помо­щи внед­ре­ния в них сно­ви­де­ний, ибо толь­ко таким обра­зом мог Их язык достичь созна­ния людей. И вот, про­шеп­тал Каст­ро, эти пер­вые люди созда­ли культ вокруг малень­ких идо­лов, кото­рых пока­за­ли им Вели­кие Ста­рей­ши­ны: идо­лов, при­не­сен­ных в дав­но стер­ши­е­ся из памя­ти века, с тем­ных звезд. Культ этот нико­гда не пре­кра­тит­ся, он сохра­нит­ся до тех пор, пока звез­ды вновь не зай­мут удач­ное поло­же­ние, и тай­ные жре­цы под­ни­мут вели­ко­го Цтул­ху из его моги­лы, что­бы ожи­вить Его под­дан­ных и вос­ста­но­вить Его власть на зем­ле. Вре­мя это лег­ко будет рас­по­знать, ибо тогда все люди ста­нут как Вели­кие Ста­рей­ши­ны – дики­ми и сво­бод­ны­ми, ока­жут­ся по ту сто­ро­ну добра и зла, отбро­сят в сто­ро­ну зако­ны и, мораль, будут кри­чать, уби­вать и весе­лить­ся. Тогда осво­бож­ден­ные Ста­рей­ши­ны рас­кро­ют им новые при­е­мы, как кри­чать, уби­вать и весе­лить­ся, насла­жда­ясь собой, и вся зем­ля запы­ла­ет все­уни­что­жа­ю­щим огнем сво­бо­ды и экс­та­за, До тех пор культ, при помо­щи сво­их обря­дов и риту­а­лов, дол­жен сохра­нять в памя­ти эти древ­ние спо­со­бы и про­воз­гла­шать про­ро­че­ства об их воз­рож­де­нии. В преж­ние вре­ме­на избран­ные люди мог­ли гово­рить с погре­бен­ны­ми Ста­рей­ши­на­ми во вре­мя сна, но потом что-то слу­чи­лось. Вели­кий камен­ный город Р’льех, с его мону­мен­та­ми и над­гро­би­я­ми исчез под вол­на­ми; и глу­бо­кие воды, пол­ные еди­ной пер­вич­ной тай­ны, сквозь кото­рую не может прой­ти даже мысль, обо­рва­ли и это при­зрач­ное обще­ние. Но память нико­гда не уми­ра­ет, и вер­хов­ные жре­цы гово­рят, что город вос­ста­нет вновь, когда звез­ды зай­мут бла­го­при­ят­ное поло­же­ние. Тогда из зем­ли вос­ста­нут ее чер­ные духи, при­зрач­ные и забы­тые, пол­ные мол­вы, извле­чен­ной из-под дна забы­тых морей. Но об этом ста­рый Каст­ро гово­рить не впра­ве. Он рез­ко обо­рвал свой рас­сказ, и в даль­ней­шем ника­кие попыт­ки не мог­ли заста­вить его гово­рить. Стран­но так­же, что он кате­го­ри­че­ски отка­зал­ся опи­сать раз­ме­ры Ста­рей­шин. Серд­це этой рели­гии, по его сло­вам, нахо­дит­ся посре­ди без­вест­ных пустынь Ара­вии, где дрем­лет в непри­кос­но­вен­но­сти Ирем, Город Колонн. Это веро­ва­ние никак не свя­за­но с евро­пей­ским куль­том ведьм, и прак­ти­че­ски неиз­вест­но нико­му, кро­ме его при­вер­жен­цев. Ни в одной из книг нет даже наме­ка на него, хотя, как рас­ска­зы­вал бес­смерт­ный Кита­ец, в “Некро­но­ми­коне” безум­но­го араб­ско­го авто­ра Абду­лы Аль­хаз­ре­да есть стро­ки с двой­ным смыс­лом, кото­рые начи­на­ю­щий может про­честь по сво­е­му усмот­ре­нию, в част­но­сти такой куп­лет, неод­но­крат­но являв­ший­ся пред­ме­том дис­кус­сий: “Веч­но лежать без дви­же­ния может не толь­ко мерт­вый, А в стран­ные эпо­хи даже смерть может уме­реть”. Легресс, на кото­ро­го все это про­из­ве­ло глу­бо­кое впе­чат­ле­ние, без­успеш­но пытал­ся узнать, полу­чил ли подоб­ный культ исто­ри­че­ское при­зна­ние. По всей види­мо­сти, Каст­ро ска­зал прав­ду, утвер­ждая, что он остал­ся пол­но­стью сры­тым. Спе­ци­а­ли­сты из уни­вер­си­те­та в Тул­эйне, куда обра­тил­ся Легресс, не смог­ли ска­зать что-либо ни о самом куль­те, ни о фигур­ке идо­ла, кото­рую он им пока­зал, теперь инспек­тор обра­тил­ся к веду­щим спе­ци­а­ли­стам в дан­ной обла­сти и вновь не смог услы­шать ниче­го более суще­ствен­но­го, чем грен­ланд­ская исто­рия про­фес­со­ра Уэб­ба. Лихо­ра­доч­ный инте­рес, вызван­ный на собра­нии спе­ци­а­ли­стов рас­ска­зом Легрес­са и под­креп­лен­ный пока­зан­ной им фигур­кой, полу­чил отра­же­ние в после­ду­ю­щей кор­ре­спон­ден­ции при­сут­ство­вав­ших спе­ци­а­ли­стов, хотя почти не был упо­мя­нут в офи­ци­аль­ных пуб­ли­ка­ци­ях архео­ло­ги­че­ско­го обще­ства. Осто­рож­ность — все­гда явля­ет­ся пер­вой забо­той уче­ных, при­вык­ших стал­ки­вать­ся с шар­ла­тан­ством и попыт­ка­ми мисти­фи­ка­ции. На неко­то­рое вре­мя Легресс пере­дал’ фигур­ку идо­ла про­фес­со­ру Уэб­бу, одна­ко, после смер­ти послед­не­го, полу­чил ее обрат­но и она оста­ва­лась у него, так что уви­деть зага­доч­ную вещи­цу я смог лишь совсем недав­но. Это в самом деле доволь­но жут­ко­го вида про­из­ве­де­ние, несо­мнен­но очень похо­жее на “сон­ную скульп­ту­ру” юно­го Уил­кок­са. Неуди­ви­тель­но, что мой дед был весь­ма взвол­но­ван рас­ска­зом скуль­пто­ра, ибо какие же еще мыс­ли мог­ли у него воз­ник­нуть, если учесть, что он уже знал исто­рию Легрес­са о зага­доч­ном куль­те, а тут перед ним был моло­дой чело­век, кото­рый уви­дел во сне не толь­ко фигур­ку и точ­ные изоб­ра­же­ния иеро­гли­фов, обна­ру­жен­ных в луи­зи­ан­ских боло­тах и грен­ланд­ских льдах, но и встре­тил во сне по край­ней мере три сло­ва, в точ­но­сти повто­ря­ю­щих закли­на­ния эски­мос­ских сата­ни­стов и луи­зи­ан­ских урод­цев? Есте­ствен­но, что про­фес­сор Эйн­джелл тут же начал свое соб­ствен­ное рас­сле­до­ва­ние; хотя по прав­де ска­зать, я лич­но подо­зре­вал юно­го Уил­кок­са в том, что тот, каким-то обра­зом узнав о зло­по­луч­ном куль­те и выду­мав серию так назы­ва­е­мых “сно­ви­де­ний”, решил про­длить таин­ствен­ную исто­рию, втя­нув в это дело мое­го деда. Запи­си сно­ви­де­ний и вырез­ки из газет, собран­ные про­фес­со­ром, были, разу­ме­ет­ся, серьез­ным под­креп­ле­ни­ем его дога­док; одна­ко мой раци­о­на­лизм и экс­тра­ва­гант­ность про­бле­мы в целом при­ве­ли меня к выво­ду, кото­рый я тогда счи­тал’ наи­бо­лее разум­ным. Поэто­му, тща­тель­но изу­чив руко­пись еще и еще раз и соот­не­ся тео­со­фи­че­ские и антро­по­ло­ги­че­ские суж­де­ния с рас­ска­зом Легрес­са, я решил поехать в Про­ви­денс, что­бы выска­зать спра­вед­ли­вые упре­ки в адрес скуль­пто­ра, поз­во­лив­ше­го себе столь наг­лый обман серьез­но­го пожи­ло­го уче­но­го. Уил­кокс все еще про­жи­вал в оди­но­че­стве во Флер-де-Лиз­Бил­динг на Томас стрит, в зда­нии, пред­став­ляв­шем собой урод­ли­вую вик­то­ри­ан­скую ими­та­цию архи­тек­ту­ры сем­на­дца­то­го века, выстав­ляв­шую собой ошту­ка­ту­рен­ный фасад сре­ди оча­ро­ва­тель­ных доми­ков коло­ни­аль­но­го сти­ля в тени самой изу­ми­тель­ной геор­ги­ан­ской церк­ви в Аме­ри­ке, Я застал его за рабо­той и, осмот­рев раз­бро­сан­ные по ком­на­те про­из­ве­де­ния, понял, что пере­до мной на самом деле выда­ю­щий­ся и под­лин­ный талант. Я был убеж­ден, что он со вре­ме­нем ста­нет одним из самых извест­ных дека­ден­тов, ибо он сумел вопло­тить в глине, затем отра­зить в мра­мо­ре те ноч­ные кош­ма­ры и фан­та­зии, кото­рые Артур Мэй­чен создал в про­зе, а Кларк Эштон Смит ожи­вил в сво­их сти­хах и живо­пис­ных полот­нах. Смуг­лый, хруп­ко­го сло­же­ния и несколь­ко неряш­ли­во­го вида, он вяло отклик­нул­ся на мой стук в дверь и, не под­ни­ма­ясь с места, спро­сил что мне нуж­но. Когда я назвал себя, он про­явил неко­то­рый инте­рес: види­мо, в свое вре­мя мой дед раз­бу­дил в нем любо­пыт­ство, ана­ли­зи­руя его стран­ные сно­ви­де­ния, хотя так и не рас­крыл перед ним истин­ной при­чи­ны сво­е­го вни­ма­ния. Я так­же не про­яс­нил для него этой про­бле­мы, но тем не менее поста­рал­ся его раз­го­во­рить. Спу­стя очень корот­кое вре­мя я смог пол­но­стью убе­дить­ся в его несо­мнен­ной искрен­но­сти, посколь­ку мане­ра, в кото­рой он гово­рил о сво­их снах, рас­се­я­ла мои подо­зре­ния. Эти сно­ви­де­ния и их след в бес­со­зна­тель­ном силь­ней­шим обра­зом повли­я­ли на его твор­че­ство. Он пока­зал мне чудо­вищ­ную ста­тую, кон­ту­ры кото­рой ока­за­ли на меня такое воз­дей­ствие, что заста­ви­ли едва ли не задро­жать от заклю­чен­ной в ней мощ­ной и тем­ной силы. Он не мог при­пом­нить ника­ких иных впе­чат­ле­ний, вдох­но­вив­ших его на это тво­ре­ние, поми­мо сво­е­го “сон­но­го баре­лье­фа”, при­чем кон­ту­ры фигу­ры воз­ни­ка­ли под его рука­ми сами собой. Это был, несо­мнен­но, образ гиган­та, создан­ный его бре­дом во вре­мя горяч­ки. Очень ско­ро ста­ло совер­шен­но ясно, что он поня­тия не име­ет о тай­ном куль­те, хотя настой­чи­вые рас­спро­сы мое­го деда наво­ди­ли его на какие-то мыс­ли; тут, при­знать­ся, я вновь поду­мал, что он каким-то обра­зом мог быть наве­ден на свой кош­мар­ные обра­зы. Он рас­ска­зы­вал о сво­их снах в необыч­ной поэ­ти­че­ской мане­ре; про­буж­дая меня воочию уви­деть ужа­са­ю­щие кар­ти­ны сыро­го цик­ло­пи­че­ско­го горо­да из скольз­ко­го зеле­но­ва­то­го кам­ня – чья гео­мет­рия, по его сло­вам, была совер­шен­но непра­виль­ной – и явствен­но рас­слы­шать бес­пре­рыв­ный полу­со­зна­тель­ный зов из-под зем­ли: “Цтул­ху фхтагн! Цтул­ху фхтагн!” Сло­ва эти состав­ля­ли часть жут­ко­го при­зы­ва, обра­щен­но­го к мерт­во­му Цтул­ху, лежа­ще­му в сво­ем камен­ном скле­пе в Р’лье­хе, и я, несмот­ря на уко­ре­нив­ший­ся во мне раци­о­на­лизм, почув­ство­вал глу­бо­кое вол­не­ние. “Уил­кокс, — поду­мал я, – все-таки слы­шал рань­ше об этом куль­те, воз­мож­но мель­ком, слу­чай­но, и вско­ре поза­был о нем, а вос­по­ми­на­ние это рас­тво­ри­лось в мас­се не менее жут­ких вещей, про­чи­тан­ных в кни­гах и быв­ших пло­дом его фан­та­зии. Позд­нее, силу его острой впе­чат­ли­тель­но­сти, эти вос­по­ми­на­ния нашли вопло­ще­ние в снах, в баре­лье­фе, и в этой жут­кой ста­туе, кото­рую я уви­дел сего­дня; таким обра­зом его мисти­фи­ка­ция была нена­ме­рен­ной”. Моло­дой чело­век отно­сил­ся к тому типу людей, чья склон­ность к аффек­та­ции и дур­ные мане­ры раз­дра­жа­ли меня; одна­ко, это ничуть не меша­ло отдать долж­ное его талан­ту и искрен­но­сти. Мы рас­ста­лись вполне дру­же­ски и я поже­лал ему вся­че­ских успе­хов, кото­рых несо­мнен­но заслу­жи­вал его худо­же­ствен­ный дар. Про­бле­ма таин­ствен­но­го куль­та про­дол­жа­ла меня вол­но­вать, вре­мя от вре­ме­ни мне дава­лось встре­тить­ся с кол­ле­га­ми деда и узнать их точ­ку зре­ния на его исто­ки. Я посе­тил Новый Орле­ан, побе­се­до­вал с Легрес­сом и дру­ги­ми участ­ни­ка­ми того дав­не­го поли­цей­ско­го рей­да, уви­дел устра­ша­ю­щий камен­ный сим­вол и даже смог опро­сить кое-кого из живых плен­ни­ков-урод­цев. Ста­рик Каст­ро, к сожа­ле­нию, умер несколь­ки­ми года­ми рань­ше. То, что я смог полу­чить из пер­вых рук, под­твер­ди­ло извест­ное мне из руко­пи­си мое­го деда и, тем не менее, вновь взвол­но­ва­ло меня; теперь уже я не сомне­вал­ся, что напал на след совер­шен­но реаль­ной, исклю­чи­тель­но тай­ной и очень древ­ней рели­гии, науч­ное откры­тие кото­рой сде­ла­ет меня извест­ным антро­по­ло­гом. Моей тогдаш­ней уста­нов­кой по-преж­не­му оста­вал­ся абсо­лют­ный мате­ри­а­лизм (хоте­лось бы мне, что­бы и теперь он сохра­нил­ся), и меня крайне раз­дра­жа­ло сво­ей непоз­во­ли­тель­ной ало­гич­но­стью сов­па­де­ние по вре­ме­ни неве­ро­ят­ных сно­ви­де­ний и собы­тий, в том чис­ле отра­жен­ных и в газет­ных вырез­ках, кото­рые собрал покой­ный про­фес­сор Эйн­джелл.

И вот тогда я начал подо­зре­вать, а сего­дня уже могу утвер­ждать, что я это знаю – смерть мое­го деда была дале­ко не есте­ствен­ной. Он упал на узкой улоч­ке, иду­щей вверх по хол­му, киш­мя киша­щей вся­ки­ми замор­ски­ми уро­да­ми, после того, как его толк­нул моряк-негр, Я не забыл, что сре­ди слу­жи­те­лей куль­та в Луи­зи­ане было мно­го людей сме­шан­ной кро­ви и моря­ков, и меня нисколь­ко не уди­ви­ли сооб­ще­ния об отрав­лен­ных игол­ках и дру­гих тай­ных мето­дах, столь же бес­че­ло­веч­ных и древ­них, как тай­ные обря­ды и риту­а­лы. Да, в самом деле, Легрес­са и его людей никто не тро­нул, одна­ко, в Нор­ве­гии зага­доч­ной смер­тью закон­чил свой путь моряк, быв­ший сви­де­те­лем подоб­ной оргии. Раз­ве не мог­ли све­де­ния о тща­тель­ных рас­сле­до­ва­ни­ях, кото­рые пред­при­нял мой дед после полу­че­ния дан­ных о снах скуль­пто­ра, достичь чьих-то ушей? Я думаю, что про­фес­сор Эйн­джелл умер пото­му, что слиш­ком мно­го знал или, по край­ней мере, мог узнать слиш­ком мно­го. Суж­де­но ли мне уйти так же, как ему, пока­жет буду­щее, ибо я уже сей­час знаю слиш­ком мно­гое…

III. Морское безумие

Если бы небе­сам захо­те­лось когда-нибудь совер­шить для меня бла­го­де­я­ние, то тако­вым ста­ло бы пол­ное устра­не­ние послед­ствий слу­чай­но­го сте­че­ния обсто­я­тельств, кото­рое побу­ди­ло меня бро­сить взгляд на одну бума­гу. В иной ситу­а­ции ниче­го не мог­ло бы заста­вить меня посмот­реть на этот ста­рый номер австра­лий­ско­го жур­на­ла “Сид­ней­ский бюл­ле­тень” от 18 апре­ля 1925 года. Он ускольз­нул от вни­ма­ния и той фир­мы, кото­рая зани­ма­лась сбо­ром газет­ных и жур­наль­ных выре­зок для мое­го деда, К тому вре­ме­ни я почти оста­вил изу­че­ние того, что мой дед назвал “Культ Цтул­ху”, и нахо­дил­ся в гостях у одно­го сво­е­го дру­га, уче­но­го из Патер­со­на, штат Нью-Джер­си, хра­ни­те­ля мест­но­го музея, доволь­но извест­но­го спе­ци­а­ли­ста по мине­ра­ло­гии. Рас­смат­ри­вая как-то образ­цы кам­ней из запас­ни­ков музея, я обра­тил вни­ма­ние на стран­ное изоб­ра­же­ние на ста­рой бума­ге, посте­лен­ной на пол­ке под кам­ня­ми. Это как раз и был “Сид­ней­ский бюл­ле­тень”, о кото­ром я упомяну~1, а кар­тин­ка же пред­став­ля­ла собой выпол­нен­ное мето­дом авто­ти­пии изоб­ра­же­ние страш­ной камен­ной фигур­ки, почти иден­тич­ной той, кото­рую Легресс обна­ру­жил на боло­тах. С жад­но­стью выта­щив жур­нал из-под дра­го­цен­но­го гру­за кол­лек­ции, я вни­ма­тель­но про­смот­рел замет­ку и был разо­ча­ро­ван ее малым объ­е­мом. Содер­жа­ние ее, одна­ко, было необы­чай­но важ­ным для моих изряд­но выдох­ших­ся поис­ков и поэто­му я акку­рат­но выре­зал замет­ку из жур­на­ла, В ней сооб­ща­лось сле­ду­ю­щее: “ОБНАРУЖЕНО ТАИНСТВЕННОЕ БРОШЕННОЕ СУДНО” “Неусып­ный” При­бы­ва­ет с Неуправ­ля­е­мой Ново­зе­ланд­ской Яхтой на Бук­си­ре. Один Живой и Один Мерт­вый Обна­ру­же­ны на Бор­ту. Рас­сказ об Отча­ян­ной Бит­ве и Гибе­ли на Море. Спа­сен­ный Моряк Отка­зы­ва­ет­ся Сооб­щить Подроб­но­сти Стран­но­го Про­ис­ше­ствия, У Него Обна­ру­жен При­чуд­ли­вый Идол. Пред­сто­ит Рас­сле­до­ва­ние. Гру­зо­вое суд­но “Неусып­ный”, при­над­ле­жа­щее ком­па­нии “Мор­ри­сон”, отпра­вив­ше­е­ся из Валь­па­ра­и­со, подо­шло сего­дня утром к сво­е­му при­ча­лу в Дар­линг-Хар­бо­ре, имея на бук­си­ре про­би­тую и неуправ­ля­е­мую, но пре­крас­но воору­жен­ную паро­вую яхту “Бди­тель­ная” из Дане­ди­на, Новая Зелан­дия, кото­рая была заме­че­на 12 апре­ля в 34 гра­ду­сах 21 мину­те южной широ­ты и 152 гра­ду­сах 17 мину­тах запад­ной дол­го­ты с одним живым и одним мерт­вым чело­ве­ком на бор­ту. “Неусып­ный” поки­нул Валь­па­ра­и­со 25 мар­та и 2 апре­ля зна­чи­тель­но откло­нил­ся к югу от сво­е­го кур­са из-за необык­но­вен­но силь­но­го штор­ма и гигант­ских волн, 12 апре­ля было обна­ру­же­но бро­шен­ное суд­но; яхта на пер­вый взгляд каза­лась совер­шен­но пустой, одна­ко затем там заме­ти­ли одно­го живо­го чело­ве­ка в полу­бес­со­зна­тель­ном состо­я­нии и одно­го покой­ни­ка, умер­ше­го не менее неде­ли назад. Остав­ший­ся в живых сжи­мал в руках страш­но­го камен­но­го идо­ла неиз­вест­но­го про­ис­хож­де­ния; при­мер­но футо­вой высо­ты, в отно­ше­нии кото­ро­го спе­ци­а­ли­сты Сид­ней­ско­го уни­вер­си­те­та, коро­лев­ско­го Обще­ства, а так­же Музея Кдл­ледж-стрит при­зна­ли свою пол­ную неосве­дом­лен­ность. Сам остав­ший­ся в живых мат­рос утвер­жда­ет, что обна­ру­жил эту вещь в салоне яхты, в неболь­шом рез­ном алта­ре доволь­но, гру­бо­го образ­ца. Этот чело­век, после того как при­шел в чув­ство, рас­ска­зал весь­ма стран­ную исто­рию о пират­стве и кро­ва­вой резне. Он назвал­ся Густа­вом Йохан­се­ном, нор­веж­цем, вто­рым помощ­ни­ком капи­та­на на двух­мач­то­вой шхуне “Эмма” из Оклен­да, кото­рая отплы­ла в Кал­лао 20 фев­ра­ля, имея на бор­ту коман­ду из один­на­дца­ти чело­век. Он рас­ска­зал, что “Эмма” задер­жа­лась в пути и была отне­се­на к югу от сво­е­го кур­са силь­ным штор­мом 1‑то мар­та, и 22 мар­та в 49 гра­ду­сах и 51 мину­те южной широ­ты и 128 гра­ду­сах и 34 мину­тах запад­ной дол­го­ты встре­ти­ла “Бди­тель­ную”, управ­ля­е­мую стран­ной и зло­ве­ще­го вида коман­дой из кана­ков и людей сме­шан­ной расы. Полу­чив пове­ли­тель­ное тре­бо­ва­ние повер­нуть назад, капи­тан Кол­линз, отка­зал­ся выпол­нить его; и тут стран­ный эки­паж без вся­ко­го пре­ду­пре­жде­ния открыл, ярост­ный огонь по шхуне из бата­реи мед­ных пушек, состав­ляв­ших воору­же­ние яхты. Коман­да “Эммы”, как ска­зал остав­ший­ся в живых, при­ня­ла вызов и, хотя шху­на уже нача­ла тонуть от про­бо­ин ниже ватер­ли­нии, смог­ла под­ве­сти шху­ну бор­том к бор­ту яхты, про­ник­нуть на нее и всту­пить в схват­ку с диким эки­па­жем на палу­бе. В резуль­та­те этой схват­ки они были при­нуж­де­ны пере­бить всех дика­рей, хотя тех было несколь­ко боль­ше, из- за их ярост­но­го и отча­ян­но­го, хотя и доволь­но неук­лю­же­го сопро­тив­ле­ния. Трое из эки­па­жа “Эммы” были уби­ты, сре­ди них – ’ капи­тан Кол­линз и пер­вый помощ­ник Грин; остав­ши­е­ся восемь под коман­дой вто­ро­го помощ­ни­ка Иохан­се­на взя­ли на себя управ­ле­ние захва­чен­ной яхтой, дви­га­ясь сво­им кур­сом с целью опре­де­лить, были ли у эки­па­жа яхты при­чи­ны тре­бо­вать от них его изме­не­ния. На сле­ду­ю­щий день они уви­де­ли малень­кий ост­ров и, при­ча­лив, выса­ди­лись на него, хотя никто из них не знал ранее о его суще­ство­ва­нии в этой части оке­а­на; шесте­ро поче­му-то погиб­ли на этом ост­ро­ве, при­чем в этой части сво­е­го рас­ска­за Йохан­сен стал крайне сдер­жан­ным и скрыт­ным, сооб­щив лишь о том, что они упа­ли в глу­бо­кую рас­ще­ли­ну в ска­лах. Позд­нее, по всей види­мо­сти, он и его остав­ший­ся в живых напар­ник сели на яхту и попы­та­лись управ­лять ею, но 2 апре­ля ока­за­лись жерт­ва­ми штор­ма. С это­го момен­та и по день сво­е­го спа­се­ния 12 апре­ля, Йохан­сен мало что пом­нит, в част­но­сти не может ука­зать, когда умер его напар­ник, Уильям Брай­ден. Смерть послед­не­го, как пока­зал осмотр, не была вызва­на каки­ми-либо явны­ми при­чи­на­ми и по всей веро­ят­но­сти про­изо­шла в резуль­та­те пере­воз­буж­де­ния или атмо­сфер­ных явле­ний. Из Дане­ди­на по теле­гра­фу сооб­щи­ли, что “Бди­тель­ная” была, хоро­шо извест­ным тор­го­вым суд­ном, кур­си­ро­вав­шим меж­ду ост­ро­ва­ми Тихо­го оке­а­на, и что она поль­зо­ва­лась дур­ной репу­та­ци­ей по все­му побе­ре­жью; Ей вла­де­ла груп­па пред­ста­ви­те­лей сме­шан­ных рас, доста­точ­но необыч­ная, чьи частые сбо­ри­ща и ноч­ные путе­ше­ствия в лес­ную чащу дава­ли пищу для нема­ло­го любо­пыт­ства; она вышла в море в боль­шой спеш­ке сра­зу же после штор­ма и под­зем­ных толч­ков 1 мар­та. Наш окленд­ский кор­ре­спон­дент сооб­ща­ет, что “Эмма” и ее эки­паж име­ли чрез­вы­чай­но высо­кую репу­та­цию, а Йохан­се­на харак­те­ри­зу­ет как трез­во­мыс­ля­ще­го и достой­но­го чело­ве­ка. Адми­рал­тей­ство назна­чи­ло рас­сле­до­ва­ние это­го про­ис­ше­ствия, кото­рое нач­нет­ся уже зав­тра; в ходе рас­сле­до­ва­ния будет пред­при­ня­та попыт­ка полу­чить от Йохан­се­на более обшир­ную инфор­ма­цию, чем дан­ная им в насто­я­щее вре­мя. Вот и вся замет­ка вме­сте с фото­сним­ком дья­воль­ско­го изоб­ра­же­ния; но какую же цепь ассо­ци­а­ций она вызва­ла у меня! Ведь все это было бес­цен­ны­ми новы­ми све­де­ни­я­ми отно­си­тель­но куль­та Цтул­ху и под­твер­жда­ло, что он име­ет отно­ше­ние к морю, а не толь­ко к зем­ле. В самом деле, каким моти­вом руко­вод­ство­вал­ся сме­шан­ный эки­паж, когда при­ка­зал “Эмме” повер­нуть назад, столк­нув­шись с ней на сво­ем пути с ужас­ным идо­лом? Что это был за неиз­вест­ный ост­ров, на кото­ром умер­ли шесте­ро чле­нов эки­па­жа “Эммы” и о кото­ром помощ­ник Йохан­сен так не хотел рас­ска­зы­вать? Что было вскры­то в ходе рас­сле­до­ва­ния, пред­при­ня­то­го адми­рал­тей­ством, и что зна­ли об этом гибель­ном куль­те в Дане­дине? И самое глав­ное – какая глу­бо­кая и сверхъ­есте­ствен­ная связь суще­ство­ва­ла меж­ду эти­ми дата­ми и раз­лич­ны­ми пово­ро­та­ми собы­тий, зафик­си­ро­ван­ных моим дедом? Нали­чие такой зло­ве­щей свя­зи было оче­вид­ным… 1 мар­та – по- наше­му – 28 фев­ра­ля в соот­вет­ствии с меж­ду­на­род­ной демар­ка­ци­он­ной лини­ей суточ­но­го вре­ме­ни – были зем­ле­тря­се­ние и шторм. Из Дане­ди­на “Бди­тель­ная” и ее шум­ный эки­паж вышли весь­ма поспеш­но, как буд­то под­чи­ня­ясь чье­му-то насто­я­тель­но­му тре­бо­ва­нию, и в это же вре­мя на дру­гом кон­це зем­ли поэты и худож­ни­ки нача­ли видеть в сво­их снах стран­ный, про­пи­тан­ный сыро­стью цик­ло­пи­че­ский город, а юный скуль­птор выле­пил во сне из гли­ны фигур­ку наво­дя­ще­го ужас Цтул­ху. 23 мар­та эки­паж “Эммы” выса­жи­ва­ет­ся на неве­до­мом ост­ро­ве, где остав­ля­ет потом шесте­рых мерт­ве­цов; и имен­но в этот день сны чув­стви­тель­ных людей при­об­ре­та­ют осо­бую яркость, и кош­мар их уси­ли­ва­ет­ся сце­ной пре­сле­до­ва­ния гигант­ским мон­стром, в этот же день архи­тек­тор схо­дит с ума, а скуль­птор неожи­дан­но впа­да­ет в горя­чеч­ный бред! А что же ска­зать по пово­ду штор­ма 2 апре­ля – дня, когда все сны о соча­щем­ся вла­гой горо­де неожи­дан­но пре­кра­ща­ют­ся и когда Уил­кокс чудес­ным обра­зом избав­ля­ет­ся от стран­ной лихо­рад­ки? Что все это озна­ча­ет наря­ду с наме­ка­ми ста­ро­го Каст­ро об ушед­ших под тол­щу вод Ста­рей­ши­нах, при­шед­ших со звезд, и их гря­ду­щем цар­ство­ва­нии; куль­те веру­ю­щих в них и их спо­соб­но­сти вла­деть сно­ви­де­ни­я­ми? Неуже­ли я балан­си­рую на самом краю кос­ми­че­ско­го ужа­са, лежа­ще­го за пре­де­ла­ми того, что может постичь и выне­сти чело­век? Если это так, то вто­рое апре­ля каким-то обра­зом оста­но­ви­ло ту чудо­вищ­ную угро­зу, кото­рая уже нача­ла оса­ду души Чело­ве­че­ства. В тот же вечер, отпра­вив несколь­ко теле­грамм, я попро­щал­ся со сво­им хозя­и­ном и сел на поезд до Сан-Фран­цис­ко. Менее, чем через месяц я уже был в Дане­дине, где, одна­ко, мало что было извест­но о стран­ных слу­жи­те­лях небы­ва­ло­го куль­та, кото­рые порой заха­жи­ва­ли в пор­то­вые тавер­ны, Раз­но­го рода отбро­сы обще­ства были слиш­ком баналь­ной темой для упо­ми­на­ния; хотя ходи­ли смут­ные слу­хи отно­си­тель­но одно­го путе­ше­ствия, совер­шен­но­го эти­ми урод­ца­ми в глубь ост­ро­ва, во вре­мя кото­ро­го с отда­лен­ных хол­мов были слыш­ны при­глу­шен­ные зву­ки бара­ба­на и вид­не­лись крас­ные язы­ки пла­ме­ни. В Оклен­де я узнал, что по воз­вра­ще­нии Йохан­се­на его русые воло­сы ока­за­лись совер­шен­но седы­ми; вер­нув­шись после поверх­ност­но­го и непол­но­го допро­са в Сид­нее, он про­дал свой кот­тедж на Вест-стрит в Дане­дине и вме­сте с женой уехал к себе в Осло. О сво­ем необы­чай­ном при­клю­че­нии он рас­ска­зы­вал дру­зьям не боль­ше, чем сооб­щил пред­ста­ви­те­лям адми­рал­тей­ства, так что они не мог­ли ниче­го доба­вить и помог­ли мне лишь тем, что дали его адрес в Осло. После это­го я отпра­вил­ся в Сид­ней и совер­шен­но без­ре­зуль­тат­но побе­се­до­вал с моря­ка­ми и участ­ни­ка­ми адми­рал­тей­ско­го суда. Я видел “Бди­тель­ную”, ныне про­дан­ную и исполь­зу­е­мую как тор­го­вое суд­но, на Кру­го­вом При­ча­ле Сид­ней­ской бух­ты, но ее внеш­ний вид ниче­го не доба­вил к моим све­де­ни­ям. Скрю­чен­ная фигур­ка со сво­ей жут­кой голо­вой, дра­ко­ньим туло­ви­щем, кры­лья­ми и покры­тым иеро­гли­фа­ми пье­де­ста­лом теперь хра­ни­лась в музее Гайд-Пар­ка; я дол­го и вни­ма­тель­но осмат­ри­вал ее, обна­ру­жив вещь, выпол­нен­ную с исклю­чи­тель­ным искус­ством, столь же таин­ствен­ную, пуга­ю­ще древ­нюю и вне­зем­ную по мате­ри­а­лу, как и мень­ший по раз­ме­ру экзем­пляр Легрес­са. Хра­ни­тель музея, гео­лог по спе­ци­аль­но­сти, ска­зал мне, что счи­та­ет ее чудо­вищ­ной загад­кой, посколь­ку на зем­ле не суще­ству­ет тако­го кам­ня, из кото­ро­го она мог­ла быть изго­тов­ле­на. Тут я с содро­га­ни­ем вспом­нил сло­ва ста­ро­го Каст­ро, кото­ры­ми он опи­сы­вал Легрес­су Ста­рей­шин; “Они при­шли со звезд и при­нес­ли с собой Свои изоб­ра­же­ния”. Все это настоль­ко захва­ти­ло меня, что я напра­вил­ся в Осло для встре­чи с Йохан­се­ном. Добрав­шись до Лон­до­на, я пере­сел там на корабль, отправ­ляв­ший­ся в нор­веж­скую сто­ли­цу, и в один из осен­них дней вышел на набе­реж­ную в тени Эде­бер­га, Йохан­сен про­жи­вал, как я узнал, в Ста­ром Горо­де коро­ля Хароль­да Хаар­д­ре­да, сохра­няв­ше­го имя “Осло” на про­тя­же­нии всех веков, пока боль­ший город мас­ки­ро­вал­ся под име­нем “Хри­сти­а­ния”, Я немно­го про­ехал на так­си и вско­ре с бью­щим­ся серд­цем посту­чал в дверь чисто ста­рин­но­го доми­ка с ошту­ка­ту­рен­ным фаса­дом. Жен­щи­на в чер­ном с печаль­ным лицом выслу­ша­ла мои объ­яс­не­ния и на неуве­рен­ном англий­ском сооб­щи­ла оше­ло­мив­шую меня новость;– Густав Йохан­сен умер. Он про­жил совсем недол­го после сво­ею воз­вра­ще­ния, ска­за­ла его жена, пото­му что собы­тия 1925 года его над­ло­ми­ли. Он рас­ска­зал ей не боль­ше, чем всем осталь­ным, одна­ко оста­вил боль­шую руко­пись – “Тех­ни­че­ские Дета­ли”, как он гово­рил – на англий­ском язы­ке, веро­ят­но для того, что­бы убе­речь свою жену от рис­ка слу­чай­но с ней озна­ко­мить­ся. Одна­жды, когда он про­хо­дил по узкой улоч­ке близ Готен­бург­ско­го дока, из чер­дач­но­го окна одною из домов на него упа­ла связ­ка каких-то бумаг и сби­ла с ног.

Двое мат­ро­сов-индий­цев помог­ли ему под­нять­ся, но он скон­чал­ся еще до при­бы­тия меди­цин­ской помо­щи. Вра­чи не нашли ника­кой оче­вид­ной при­чи­ны смер­ти и при­пи­са­ли ее сер­деч­ной недо­ста­точ­но­сти и ослаб­лен­но­му состо­я­нию. С тех пор меня сне­да­ет посто­ян­ный и навяз­чи­вый тем­ный страх и я знаю, что он не оста­вит меня, пока я не най­ду свой конец, “слу­чай­но” или еще как-нибудь. Убе­див вдо­ву, что озна­ком­ле­ние с “Тех­ни­че­ски­ми Дета­ля­ми” – цель мое­го столь дол­го­го путе­ше­ствия, я смог полу­чить руко­пись и начал читать ее на обрат­ном пути в Лон­дон. Это было непри­тя­за­тель­ное и доволь­но бес­связ­ное сочи­не­ние – попыт­ка про­сто­го моря­ка напи­сать зад­ним чис­лом днев­ник про­ис­шед­ших с ним собы­тий – день за днем вос­ста­но­вить то самое ужас­ное послед­нее путе­ше­ствие, Я не могу пере­дать его дослов­но, учи­ты­вая всю туман­ность изло­же­ния, повто­ры и пере­гру­жен­ность излиш­ни­ми дета­ля­ми, но я поста­ра­юсь сле­до­вать сюже­ту так, что­бы вы поня­ли, поче­му звук воды, бью­щей в бор­та кораб­ля, стал для меня посте­пен­но настоль­ко невы­но­си­мым, что я вынуж­ден был заткнуть свои уши ватой. Йохан­сен, сла­ва Богу, хотя уви­дел и Город и Суще­ство, узнал не все. Но опи­сан­но­го им вполне хва­ти­ло, что­бы я лишил­ся спо­кой­но­го сна. Сто­ит мне лишь поду­мать о том, что таит­ся совсем рядом с нашей жиз­нью, о про­кля­ти­ях, при­шед­ших сюда с седых звезд и спя­щих теперь под тол­щей мор­ских вод, об извест­ном зло­ве­ще­му куль­ту и им хра­ни­мом, как ужас про­ни­зы­ва­ет меня до моз­га костей. Путе­ше­ствие Йохан­се­на нача­лось имен­но так, как он сооб­щил комис­сии адми­рал­тей­ства. “Эмма”, гру­жен­ная бал­ла­стом, поки­ну­ла Окленд 20 фев­ра­ля и почув­ство­ва­ла на себе пол­ную силу вызван­ной под­зем­ным толч­ком бури, кото­рая под­ня­ла со дна моря ужа­сы, напол­нив­шие сны мно­гих людей. Впо­след­ствии корабль сно­ва под­чи­нил­ся управ­ле­нию и стал быст­ро про­дви­гать­ся впе­ред, пока не ока­зал­ся оста­нов­лен­ным “Бди­тель­ной” 22 мар­та, и я смог почув­ство­вать горечь и сожа­ле­ние помощ­ни­ка капи­та­на, когда он опи­сы­вал, как под­верг­лась обстре­лу, а затем и зато­ну­ла, их шху­на. С нескры­ва­е­мым отвра­ще­ни­ем он сооб­щал о смуг­ло­ли­цых слу­жи­те­лях куль­та, нахо­див­ших­ся на бор­ту “Бди­тель­ной”. По-види­мо­му в них было что-то такое, что-то небы­ва­ло гнус­ное, отче­го их уни­что­же­ние пре­вра­ща­лось почти в свя­щен­ный долг – имен­но поэто­му Йохан­сен с нескры­ва­е­мым недо­уме­ни­ем вос­при­нял обви­не­ние само­го себя и сво­их людей в жесто­ко­сти, про­зву­чав­шее во вре­мя слу­ша­ния в суде. Затем, дви­жи­мые любо­пыт­ством, люди Йохан­се­на мча­лись впе­ред на захва­чен­ной яхте, пока, нахо­дясь в 47 гра­ду­сах 9 мину­тах южной широ­ты и 126 гра­ду­сах 43 мину­тах запад­ной дол­го­ты, не наткну­лась на бере­го­вую линию, где посре­ди лип­кой гря­зи и ила обна­ру­жи­ли порос­шую трост­ни­ком камен­ную клад­ку, кото­рая была не чем иным, как мате­ри­а­ли­зо­ван­ным ужа­сом той пла­не­ты – кош­мар­ным горо­дом-тру­пом Р’лье­хом, постро­ен­ном в неза­па­мят­ные дои­сто­ри­че­ские вре­ме­на гигант­ски­ми отвра­ти­тель­ны­ми созда­ни­я­ми, спу­стив­ши­ми­ся с тем­ных звезд, Там лежа­ли вели­кий Цтул­ху и его несмет­ные пол­чи­ща, укры­тые в зеле­ных осклиз­лых камен­ных усы­паль­ни­цах, посы­лав­шие те самые посла­ния, кото­рые в виде ноч­ных кош­ма­ров про­ни­ка­ли в сны чут­ких людей, а вер­ных слуг при­зы­ва­ли в поход с мис­си­ей осво­бож­де­ния и воз­рож­де­ния сво­их пове­ли­те­лей. Обо всем это Йохан­сен и не подо­зре­вал, но видит Бог, вско­ре он уви­дел столь­ко, что этою было вполне доста­точ­но! Я пред­по­ло­жил, что толь­ко самая вер­хуш­ка чудо­вищ­ной, увен­чан­ной моно­ли­том цита­де­ли, под кото­рой лежал вели­кий Цтул­ху, высту­па­ла над поверх­но­стью воды. Когда же я поду­мал о про­тя­жен­но­сти той части, что ухо­дит вглубь, у меня сра­зу же воз­ник­ла мысль само­убий­стве. Йохан­сен и его мат­ро­сы были охва­че­ны бла­го­го­вей­ным ужа­сом перед лицом кос­ми­че­ско­го вели­чия это­го влаж­но­го Вави­ло­на древ­них демо­нов, и, по всей види­мо­сти, без вся­кой под­сказ­ки дога­да­лись, что это не мог­ло быть тво­ре­ни­ем нашей или же любой дру­гой циви­ли­за­ции с пла­не­ты Зем­ля. Тре­пет от немыс­ли­мо­го раз­ме­ра зеле­но­ва­тых камен­ных бло­ков, от потря­са­ю­щей высо­ты огром­но­го рез­но­го моно­ли­та, от оше­лом­ля­ю­ще­го сход­ства колос­саль­ных ста­туй и баре­лье­фов со стран­ной фигур­кой, обна­ру­жен­ной в кора­бель­ном алта­ре “Бди­тель­ной”, явно чув­ству­ет­ся в каж­дой стро­ке бес­хит­рост­но­го повест­во­ва­ния помощ­ни­ка капи­та­на. Не имея пред­став­ле­ния о том, что такое футу­ризм, Йохан­сен, тем не менее при­бли­зил­ся к нему в сво­ем изоб­ра­же­нии горо­да. Вме­сто точ­но­го опи­са­ния како­го-либо соору­же­ния или зда­ния, он огра­ни­чи­ва­ет­ся толь­ко общи­ми впе­чат­ле­ни­я­ми от гигант­ских углов или камен­ных плос­ко­стей – поверх­но­стей слиш­ком боль­ших, что­бы они были созда­ны на этой пла­не­те, вдо­ба­вок покры­тых устра­ша­ю­щи­ми изоб­ра­же­ни­я­ми и пись­ме­на­ми. Я упо­мя­нул здесь ею выска­зы­ва­ния об углах, посколь­ку это напом­ни­ло мне один момент в рас­ска­зе Уил­кок­са о его сно­ви­де­ни­ях. Он ска­зал, что гео­мет­рия про­стран­ства, явив­ше­го­ся ему во сне, была ано­маль­ной, неэв­кли­до­вой и пуга­ю­ще напол­нен­ной сфе­ра­ми и изме­ре­ни­я­ми, отлич­ны­ми от при­выч­ных нам. И вот теперь мало­гра­мот­ный мат­рос почув­ство­вал то же самое, гля­дя на ужас­ную реаль­ность. Йохан­сен и его коман­да выса­ди­лись на отло­гий или­стый берег это­го чудо­вищ­но­го акро­по­ля, и ста­ли, сколь­зя, караб­кать­ся вверх по тита­ни­че­ским, соча­щим­ся вла­гой бло­кам, кото­рые никак не мог­ли быть лест­ни­цей для смерт­ных. Даже солн­це на небе выгля­де­ло иска­жен­ным в миаз­мах, исто­ча­е­мых этой погру­жен­ной в море гро­ма­дой, а угро­за и опас­ность злоб­но при­та­и­лась в этих безум­ных, усколь­за­ю­щих углах рез­но­го кам­ня, где вто­рой взгляд ловил впа­ди­ну на том месте, на кото­ром пер­вый обна­ру­жи­вал выпук­лость. Нечто очень похо­жее на страх охва­ти­ло всех путе­ше­ствен­ни­ков еще до того, как они уви­де­ли что-либо кро­ме кам­ней, ила и водо­рос­лей. Каж­дый из них убе­жал бы, если бы не боязнь под­верг­нуть­ся насмеш­кам со сто­ро­ны осталь­ных, и пото­му они толь­ко дела­ли вид, буд­то что-то ищут – как ока­за­лось, совер­шен­но без­ре­зуль­тат­но – какой-нибудь неболь­шой суве­нир на память об этом месте. Пор­ту­га­лец Род­ри­гес был пер­вым, кто забрал­ся на под­но­жие моно­ли­та и крик­нул, что обна­ру­жил нечто инте­рес­ное. Осталь­ные под­бе­жа­ли к нему и все вме­сте с любо­пыт­ством уста­ви­лись на огром­ную рез­ную дверь с уже зна­ко­мым изоб­ра­же­ни­ем голо­во­но­го­го дра­ко­на. Она была похо­жа, писал Йохан­сен, на дверь амба­ра; они все сра­зу поня­ли, что это имен­но дверь из-за вити­е­ва­то укра­шен­ной пере­мыч­ки, поро­га и кося­ков, хотя они не смог­ли решить;. лежит ли она плос­ко, как дверь-люк, или сто­ит косо, как дверь внеш­не­го погре­ба. Как гово­рил Уил­кокс, гео­мет­рия здесь была совер­шен­но непра­виль­ной. Нель­зя было с уве­рен­но­стью ска­зать, рас­по­ло­же­ны море и поверх­ность зем­ли гори­зон­таль­но или нет,поскольку отно­си­тель­ное­рас­по­ло­же­ние все­го окру­жа­ю­ще­го фан­тас­ма­го­ри­че­ски меня­лось. Брай­ден нажал на камень в несколь­ких местах, но без­успеш­но. Тогда Доно­ван акку­рат­но ощу­пал всю дверь по кра­ям, нажи­мая на каж­дый уча­сток по отдель­но­сти. Он караб­кал­ся вдоль гигант­ско­го покры­то­го пле­се­нью кам­ня – то есть, мож­но было поду­мать, что он караб­ка­ет­ся, если толь­ко вещь эта все-таки не лежа­ла гори­зон­таль­но, Затем очень мяг­ко и мед­лен­но панель раз­ме­ром в акр нача­ла опус­кать­ся вниз и они поня­ли, что она балан­си­ро­ва­ла в неустой­чи­вом рав­но­ве­сии, Доно­ван соскольз­нул вниз вдоль кося­ка, при­со­еди­нил­ся к сво­им това­ри­щам, и теперь они все вме­сте наблю­да­ли за стран­ным сни­же­ни­ем чудо­вищ­но­го рез­но­го пор­та­ла. В этом фан­та­сти­че­ском мире приз­ма­ти­че­ско­го иска­же­ния, пли­та дви­га­лась совер­шен­но неесте­ствен­но, по диа­го­на­ли, так что все пра­ви­ла дви­же­ния мате­рии и зако­ны пер­спек­ти­вы каза­лись ‘нару­шен­ны­ми. Двер­ной про­ем был чер­ным, при­чем тем­но­та каза­лась почти мате­ри­аль­ной. Через какие-то мгно­ве­ния этот мрак выры­вал­ся нару­жу, как дым послем­но­го­ве­ко­во­го зато­че­ния, а по “: мере том как он вплы­вал в смор­щен­ное гор­ба­тое небо на хло­па­ю­щих пере­пон­ча­тых кры­льях, на гла­зах у них ста­ло мерк­нуть солн­це. Из открыв­ших­ся глу­бин под­ни­мал­ся совер­шен­но невы­но­си­мый смрад, а отли­чав­ший­ся ост­рым слу­хом Хоукинс уло­вил отвра­ти­тель­ный хлю­па­ю­щий звук, доно­сив­ший­ся сни­зу. И вот тогда, неук­лю­же гро­мы­хая и исто­чая слизь, перед ними появи­лось Оно и нао­щупь ста­ло выдав­ли­вать Свою зеле­ную, желе­об­раз­ную без­мер­ность через чер­ный двер­ной про­ем в испор­чен­ную атмо­сфе­ру ядо­ви­тою безум­ною горо­да. В этом месте руко­пи­си почерк бед­ня­ги Йохан­се­на стал почти нераз­бор­чи­вым, Из шести чело­век, не вер­нув­ших­ся на корабль, двое умер­ли тут же, на месте – по его мне­нию, про­сто от стра­ха. Суще­ство опи­сать было невоз­мож­но – ибо нет язы­ка, под­хо­дя­ще­го для пере­да­чи таких пучин кри­ча­ще­го вне­вре­мен­но­го безу­мия, тако­го жут­ко­го про­ти­во­ре­чия всем зако­нам мате­рии, энер­гии и кос­ми­че­ско­го поряд­ка. Шага­ю­щая или точ­нее, ковы­ля­ю­щая гор­ная вер­ши­на. Боже пра­вед­ный! Что же уди­ви­тель­но­го в том, что на дру­гом кон­це зем­ли выда­ю­щий­ся архи­тек­тор сошел с ума, а бед­ный Уил­кокс, полу­чив теле­па­ти­че­ский сиг­нал, забо­лел лихо­рад­кой? Зеле­ное, лип­кое порож­де­ние звезд, про­бу­ди­лось, что­бы заявить свои пра­ва. Звез­ды вновь заня­ли бла­го­при­ят­ное поло­же­ние, и то, чего древ­не­му куль­ту не уда­лось добить­ся все­ми сво­и­ми риту­а­ла­ми, было по чистой слу­чай­но­сти осу­ществ­ле­но куч­кой совер­шен­но без­обид­ных моря­ков. После мил­ли­ар­дов лет зато­че­ния вели­кий Цтул­ху был вновь сво­бо­ден и жаж­дал насла­дить­ся этой сво­бо­дой. Трое были сме­те­ны гигант­ски­ми ког­тя­ми преж­де, чем кто-то из них поше­ве­лил­ся. Упо­кой Гос­подь их душу, если где – нибудь в этой Все­лен­ной есть место для упо­ко­е­ния. Это были Доно­ван, Гуэ­ре­ра и Энг­стром. Пар­кер поскольз­нул­ся, когда остав­ши­е­ся в живых, поте­ряв голо­ву от стра­ха, нес­лись к лод­ке по гигант­ским сту­пе­ням, покры­тым зеле­ной кор­кой, и Йохан­сен уве­рял, что Пар­кер был слов­но про­гло­чен камен­ной клад­кой. В кон­це кон­цов до лод­ки добе­жа­ли толь­ко Брай­ден и сам Йохан­сен: они отча­ян­но нача­ли гре­сти к “Бди­тель­ной”, а чудо­ви­ще шлеп­ну­лось в воду и теперь, теряя вре­мя, барах­та­лось у бере­га. Несмот­ря на явную нехват­ку рабо­чих рук им уда­лось запу­стить “Бди­тель­ную” и отплыть. Мед­лен­но наби­рая ход, яхта нача­ла вспе­ни­вать эту мерт­вую воду, а меж­ду тем, воз­ле камен­ных нагро­мож­де­ний гибель­но­го бере­га, кото­рый никак нель­зя было назвать зем­лей, тита­ни­че­ское Суще­ство что-то бор­мо­та­ло и пус­ка­ло слю­ни, как Поли­фем, посы­ла­ю­щий про­кля­тия вслед уда­ля­ю­ще­му­ся кораб­лю Одис­сея.

Затем вели­кий Цтул­ху, мно­го­крат­но более мощ­ный, чем леген­дар­ные Цик­ло­пы, начал пре­сле­до­ва­ние, под­ни­мая гигант­ские вол­ны сво­и­ми кос­ми­че­ски­ми греб­ка­ми. Брай­ден поте­рял рас­су­док. С того момен­та он все вре­мя толь­ко сме­ял­ся с корот­ки­ми пау­за­ми до тех пор, пока смерть не настиг­ла его. Йохан­сен же почти в пол­ном отча­я­нии бро­дил по палу­бе, не зная, что­пред­при­нять. Одна­ко Йохан­сен все-таки не сдал­ся. Зная, что Суще­ство без тру­да настиг­нет “Бди­тель­ную”, даже если дви­гать­ся на всех парах, он решил­ся на отча­ян­ный шаг: уста­но­вив маши­ну на самый пол­ный, взле­тел на мостик и рез­ко раз­вер­нул штур­вал. Под­ня­лись мощ­ные вол­ны и заки­пе­ла соле­ная вода. Когда же маши­на вновь набра­ла пол­ные обо­ро­ты, храб­рый нор­ве­жец напра­вил нос кораб­ля пря­мо на пре­сле­ду­ю­щее его чудо­вищ­ное желе, воз­вы­шав­ше­е­ся над гряз­ной пеной кор­мой дья­воль­ско­го галео­на. Чудо­вищ­ная верх­няя часть голо­во­но­го­го с раз­ве­ва­ю­щи­ми­ся щупаль­ца­ми под­ни­ма­лась почти до буш­при­та стой­кой яхты, но Йохан­сен вел корабль впе­ред. Раз­дал­ся взрыв, как буд­то лоп­нул гигант­ский пузырь, за ним — отвра­ти­тель­ный звук раз­ре­за­е­мой тита­ни­че­ской меду­зы, сопро­вож­да­е­мый зло­во­ни­ем тыся­чи раз­вер­стых могил. За один миг корабль накры­ло едкое и ослеп­ля­ю­щее зеле­ное обла­ко, так что была вид­на лишь ярост­но кипя­щая вода за кор­мой; и хотя – Боже все­ми­ло­сти­вый! – раз­ме­тав­ши­е­ся кло­чья безы­мян­но­го послан­ца звезд посте­пен­но вос­со­еди­ня­лись в свою тош­но­твор­ную пер­во­на­чаль­ную фор­му, дистан­ция меж­ду ним и яхтой стре­ми­тель­но уве­ли­чи­ва­лась. Все было кон­че­но. С того момен­та Йохан­сен сидел в руб­ке, рас­смат­ри­вал фигур­ку идо­ла, да еще вре­мя от вре­ме­ни гото­вил нехит­рую еду для себя и сидя­ще­го рядом сме­ю­ще­го­ся безум­ца. Он даже не пытал­ся управ­лять суд­ном после отча­ян­ной гон­ки, посколь­ку силы, каза­лось, пол­но­стью оста­ви­ли его. Затем был шторм 2 апре­ля и созна­ние Йохан­се­на нача­ло зату­ма­ни­вать­ся. Воз­ник­ло ощу­ще­ние вих­ре­во­го при­зрач­но­го кру­же­ния в водо­во­ро­тах бес­ко­неч­но­сти, беше­ной скач­ки сквозь вер­тя­щи­е­ся все­лен­ные на хво­сте коме­ты, хао­ти­че­ских брос­ков из без­дны на луну и отту­да назад, в без­дну, сопро­вож­дав­ше­е­ся исте­ри­че­ским хохо­том весе­ля­щих­ся древ­них богов и зеле­ных, машу­щих пере­пон­ча­ты­ми кры­лья­ми и гри­мас­ни­ча­ю­щих бесов Тар­та­ра. Посре­ди это­го сна при­шло спа­се­ние – “Неусып­ный”, адми­рал­тей­ский суд, ули­цы Дане­ди­на и дол­гое воз­вра­ще­ние домой в ста­рый дом у Эде­бер­га. Он не в состо­я­нии был рас­ска­зать о слу­чив­шем­ся – его при­ня­ли бы за сума­сшед­ше­го. Перед смер­тью он дол­жен был опи­сать про­ис­шед­шее, но так, что­бы жена ниче­го не узна­ла. Смерть пред­став­ля­лась ему бла­го­де­я­ни­ем, если толь­ко она мог­ла все сте­реть из его памя­ти. Таков был доку­мент, кото­рый я про­чел, и затем поло­жил в жестя­ной ящик рядом с баре­лье­фом и бума­га­ми про­фес­со­ра Эйн­джел­ла. Сюда же будут поме­ще­ны и мои соб­ствен­ные запи­си – сви­де­тель­ство мое­го здра­во­го рас­суд­ка и, таким обра­зом, соеди­нит­ся в еди­ную кар­ти­ну то, что, как я наде­юсь, никто боль­ше не смо­жет собрать воеди­но. Я загля­нул в гла­за все­лен­ско­го ужа­са и с этих пор даже весен­нее небо и лет­ние цве­ты отрав­ле­ны для меня его ядом. Но, я думаю, что мне не суж­де­но жить дол­го. Так же, как ушел из жиз­ни мой дед, как ушел бед­ня­га Йохан­сен, так же пред­сто­ит поки­нуть этот мир и мне, Я слиш­ком мно­го знаю, а ведь культ все еще жив. Цтул­ху тоже еще жив, и, как я пред­по­ла­гаю, сно­ва оби­та­ет в камен­ной без­дне, хра­ня­щей его с тех вре­мен, как появи­лось наше солн­це. Его про­кля­тый город вновь ушел под воду, ибо “Неусып­ный” бес­пре­пят­ствен­но про­шел над этим местом после апрель­ско­го штор­ма; но его слу­жи­ли на зем­ле все еще вопят, тан­цу­ют и при­но­сят чело­ве­че­ские жерт­вы вокруг увен­чан­ных фигур­ка­ми идо­ла моно­ли­тов в пустын­ных местах. Долж­но быть, он пока еще удер­жи­ва­ет­ся в сво­ей без­дон­ной чер­ной про­па­сти, ина­че весь мир сей­час кри­чал бы от стра­ха и бил­ся в при­пад­ке безу­мия. Кто зна­ет исход? Вос­став­ший может уйти в без­дну, а опу­стив­ший­ся в без­дну может вновь вос­стать. Вопло­ще­ние все­лен­ской мер­зо­сти спит в глу­бине, ожи­дая сво­е­го часа, а смрад гни­е­ния рас­пол­за­ет­ся над гиб­ну­щи­ми горо­да­ми людей. Наста­нет вре­мя – но я не дол­жен и не могу думать об этом! Молю об одном – коль мне не суж­де­но будет пере­жить эту руко­пись, пусть мои душе­при­каз­чи­ки не совер­шат без­рас­суд­ства и не дадут дру­гим людям ее про­честь.

Примечания:

Пере­вод: Э. Серо­ва, П. Лебе­дев, Т. Муса­то­ва, Т.Таланова, 1993 г. OCR: Миха­ил Суб­хан­ку­лов