Говард Филлипс Лавкрафт

совместно с R.H. Barlow

НОЧНОЙ ОКЕАН

(The Night Ocean)
Напи­са­но в 1936 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод Е. Муси­хи­на

////

В Элл­стон-Бич я при­е­хал не столь­ко в погоне за пре­ле­стя­ми жар­ко­го лет­не­го солн­ца и оке­ан­ско­го при­боя, сколь­ко затем, что­бы дать отдых сво­е­му изряд­но утом­лен­но­му рас­суд­ку. Ни один чело­век в этом малень­ком город­ке – типич­ном курорт­ном посе­ле­нии, жизнь кото­ро­го явля­ет собой весь­ма ожив­лен­ную кар­ти­ну в лет­ний сезон и почти пол­но­стью зами­ра­ет в осталь­ные меся­цы года – не был мне зна­ком, и это все­ля­ло в меня надеж­ду, что мой отдых не будет испор­чен чьим-нибудь не в меру докуч­ли­вым обще­ством; ибо все, что мне тогда было нуж­но – это побыть наедине с собой и не видеть нико­го и ниче­го, кро­ме рас­ки­нув­ше­го­ся перед моим вре­мен­ным жили­щем пес­ча­но­го пля­жа и омы­вав­ших его оке­ан­ских волн. Неза­дол­го до сво­е­го появ­ле­ния в Элл­стон-Бич я завер­шил и пред­ста­вил на кон­курс про­ект боль­шой настен­ной рос­пи­си. Я при­сту­пил к нему почти год тому назад и все это вре­мя тру­дил­ся как про­кля­тый, не зная ни сна ни отды­ха. Но едва лишь высох­ли заклю­чи­тель­ные маз­ки и были смы­ты крас­ки с послед­ней кисти, как мой изму­чен­ный орга­низм при­нял­ся настой­чи­во напо­ми­нать о том, что ему нуж­на хотя бы крат­кая пере­дыш­ка. Мне ниче­го не оста­ва­лось, как усту­пить его при­зы­вам и отпра­вить­ся прочь из шум­но­го горо­да, что­бы обре­сти покой и уеди­не­ние на пес­ча­ных пля­жах Элл­стон-Бич. Оке­ан, солн­це и песок бла­го­твор­но подей­ство­ва­ли на мое состо­я­ние, и уже по исте­че­нии пер­вой неде­ли пре­бы­ва­ния в Элл­стоне я начи­сто забыл о сво­ем про­ек­те, кото­рый еще совсем недав­но пред­став­лял­ся мне самым важ­ным делом на све­те – что ни гово­ри, а ведь без мало­го год я был занят един­ствен­но тем, что мучи­тель­но ломал голо­ву над сот­ня­ми ком­би­на­ций цве­тов и оттен­ков, впа­дая в отча­я­ние от мыс­ли о пол­ной сво­ей неспо­соб­но­сти вопло­тить в крас­ках обра­зы, рож­да­е­мые неукро­ти­мой фан­та­зи­ей, или, при­звав на помощь все свое мастер­ство, пред­при­ни­мал бес­чис­лен­ные попыт­ки обра­тить неяс­ные тени дерз­но­вен­ных замыс­лов в точ­ные фор­мы эски­за, из кое­го долж­на была родить­ся буду­щая ком­по­зи­ция. И все же, несмот­ря на то, что все эти мучи­тель­ные раз­ду­мья, при­сту­пы отча­я­нья и опу­сто­ша­ю­щие душу игры с туман­ны­ми фан­та­сти­че­ски­ми обра­за­ми, каза­лось бы, ста­ли уже досто­я­ни­ем пусть неда­ле­ко­го, но все же про­шло­го, имен­но они и яви­лись в кон­це кон­цов пер­во­при­чи­ной зага­доч­ной исто­рии, что про­изо­шла со мною на этих пустын­ных бере­гах, – ибо меч­ты и иска­ния, кото­рые в той или иной мере живут в душе каж­до­го из нас, для меня все­гда были чем-то осо­бым: я настоль­ко сли­вал­ся с ними всем сво­им суще­ством, что в кон­це кон­цов они вырас­та­ли в моем созна­нии в нечто гораз­до боль­шее, неже­ли обыч­ная игра вооб­ра­же­ния. Кто риск­нет отри­цать, что чело­ве­ку с таким скла­дом ума смо­гут вдруг открыть­ся неве­до­мые досе­ле миры и изме­ре­ния бытия, о суще­ство­ва­нии кото­рых еще совсем недав­но невоз­мож­но было даже и помыс­лить? Кля­нусь, боль­ше все­го на све­те я хочу пове­дать вам о том, что мне дове­лось уви­деть, – но на моем пути воз­ни­ка­ют тыся­чи самых неожи­дан­ных пре­град: ведь то, что откры­ва­ет­ся лишь внут­рен­не­му зре­нию, осмыс­ля­ет­ся в глу­би­нах наше­го созна­ния лишь в фор­ме заро­див­ших­ся внут­ри нас фан­та­зий; а попро­буй­те слить их воеди­но с реаль­но­стью и они вмиг утра­тят свою зна­чи­мость и орга­нич­ность. В этом смыс­ле они похо­жи на про­блес­ки виде­ний, что сме­ня­ют­ся с быст­ро­тою мол­нии, когда мы мяг­ко про­ва­ли­ва­ем­ся в чер­но­ту сна. О, эти сно­ви­де­ния!.. Возь­ми­те в руки кисть и попы­тай­тесь запе­чат­леть их на кус­ке хол­ста

– и с него ручья­ми поте­кут раз­но­цвет­ные крас­ки. Обыч­ная же наша жизнь напи­са­на чер­ни­ла­ми, кото­рые слиш­ком уж раз­бав­ле­ны тем, что име­ну­ет­ся дей­стви­тель­но­стью, и не годят­ся для того, что­бы очер­тить ими обра­зы наших ухо­дя­щих за пре­де­лы реаль­но­го мира вос­по­ми­на­ний,

– ибо сто­ит лишь осво­бо­дить наше внут­рен­нее «я» от пут скуч­ной повсе­днев­но­сти, как оно тут же дает волю надеж­но сокры­тым внут­ри нас эмо­ци­ям, настоль­ко неисто­вым и не под­да­ю­щим­ся ника­ко­му опи­са­нию, что, будучи пере­ло­жен­ны­ми на обыч­ный язык, они, как пра­ви­ло, лиша­ют­ся самой сво­ей сути. Вели­чай­шие тво­ре­ния чело­ве­че­ско­го духа берут свое нача­ло в меч­тах и виде­ни­ях, для кото­рых не суще­ству­ет таких поня­тий, как «линия» или «отте­нок». Забы­тые пей­за­жи и мрач­ные зем­ли, так непо­хо­жие на сия­ю­щий мир дет­ства, втор­га­ют­ся в наш дрем­лю­щий рас­су­док, что­бы пове­ле­вать им до тех пор, пока про­буж­де­ние не изго­нит их прочь. В иных ноч­ных виде­ни­ях мы доби­ва­ем­ся для себя вожде­лен­ной сла­вы и доволь­ства; в дру­гих нам явля­ют­ся незем­ной кра­со­ты обра­зы, что вре­мя от вре­ме­ни посе­ща­ют нас и наяву, послед­ние при­хо­дят лишь на мгно­ве­ние, а затем уле­ту­чи­ва­ют­ся как дым, оча­ро­вы­вая нас подоб­но тому, как сред­не­ве­ко­вых рыца­рей оча­ро­вы­вал Свя­той Гра­аль. Нуж­но обла­дать нема­лы­ми спо­соб­но­стя­ми и очень цеп­кой памя­тью, что­бы пере­ло­жить явле­ния тако­го поряд­ка на язык искус­ства, пере­не­ся тем самым выцвет­шие тро­феи неося­за­е­мо­го мира теней в лоно реаль­ной жиз­ни – ибо, хотя виде­ния посе­ща­ют каж­до­го из нас, лишь очень немно­гие могут взять их в руки, не повре­див хруп­ких кры­льев, что воз­но­сят их над зем­ной обы­ден­но­стью. Таким даром ваш покор­ный слу­га, увы, не обла­да­ет. Если бы я толь­ко мог, я обя­за­тель­но пове­дал бы вам о таин­ствен­ных виде­ни­ях, туман­ные очер­та­ния кото­рых откры­ва­лись ино­гда мое­му взо­ру подоб­но тому, как фор­мы людей и пред­ме­тов, неяс­ные в сво­ем непре­стан­ном дви­же­нии, откры­ва­ют­ся порой наблю­да­те­лю, при­сталь­но всмат­ри­ва­ю­ще­му­ся в тем­но­ту ночи. Созда­вая свою настен­ную рос­пись (в то вре­мя, как про­ис­хо­ди­ли опи­сы­ва­е­мые собы­тия, ее про­ект, наря­ду с мно­же­ством дру­гих, дожи­дал­ся сво­ей уча­сти в зда­нии, для кото­ро­го был пред­на­зна­чен), я стре­мил­ся преж­де все­го уло­вить сле­ды это­го посто­ян­но усколь­за­ю­ще­го от нас мира теней и запе­чат­леть их на полотне, и, по- мое­му, это уда­лось мне как нель­зя луч­ше. В ожи­да­нии реше­ния жюри, на суд кото­ро­го был пред­став­лен мой про­ект, я то и дело мыс­лен­но воз­вра­щал­ся к сво­ей рабо­те и несмот­ря на то, что – как и поло­же­но любо­му кри­ти­че­ски настро­ен­но­му худож­ни­ку – нахо­дил в ней все новые и новые изъ­я­ны, я вновь и вновь убеж­дал­ся, что в неко­то­рых фраг­мен­тах, выхва­чен­ных моим созна­ни­ем из бес­ко­неч­но­го мира вооб­ра­же­ния, мне уда­лось почти иде­аль­но подо­брать соче­та­ние линии и цве­та. Одна­ко это сто­и­ло мне огром­ных тру­дов – рабо­та серьез­но подо­рва­ла мое здо­ро­вье, кото­рое я и наде­ял­ся попра­вить здесь, на оке­ан­ском бере­гу. Как уже было мною упо­мя­ну­то, я стре­мил­ся к пол­но­му оди­но­че­ству – и имен­но поэто­му для сво­е­го вре­мен­но­го про­жи­ва­ния выбрал (к неопи­су­е­мой радо­сти домо­вла­дель­ца, так, похо­же, и не пове­рив­ше­го до кон­ца сво­е­му сча­стью) малень­кий домик на доволь­но-таки почти­тель­ном рас­сто­я­нии от соб­ствен­но Элл­сто­на. Курорт­ный сезон к тому вре­ме­ни уже пошел на спад, чис­ло тури­стов в посел­ке убы­ва­ло с каж­дым днем, да и те, кто оста­вал­ся, не обра­ща­ли на меня ни малей­ше­го вни­ма­ния. Дом, в кото­ром мне пред­сто­я­ло жить, являл собою нека­зи­стое бре­вен­ча­тое стро­е­ние, обши­тое неокра­шен­ны­ми дос­ка­ми, силь­но потем­нев­ши­ми от посто­ян­но дую­щих с моря соле­ных вет­ров. Оди­но­ко сто­яв­ший на пес­ча­ном, густо зарос­шем бурья­ном хол­ме, он, несмот­ря на зна­чи­тель­ную свою уда­лен­ность от посел­ка, был все же накреп­ко к нему при­вя­зан, подоб­но тому, как при­вя­зан к часам мер­но рас­ка­чи­ва­ю­щий­ся под ними маят­ник. Как зверь, нежа­щий­ся на солн­це, при­пал он к мор­ско­му бере­гу, а его покры­тые тол­стым сло­ем пыли окна бес­страст­но взи­ра­ли на пустын­ную зем­лю, голу­бое небо и бес­ко­неч­ный оке­ан. Навер­ное, не при­ста­ло рас­сказ­чи­ку, стре­мя­ще­му­ся доне­сти до созна­ния сво­их слу­ша­те­лей суть слу­чив­шей­ся с ним исто­рии, так часто при­бе­гать к образ­ным выра­же­ни­ям, изла­гая отно­ся­щи­е­ся к ней фак­ты, кото­рые, даже если и не пытать­ся уло­жить их в при­чуд­ли­вую моза­и­ку фан­та­зий, уже сами по себе будут доволь­но стран­ны; и все же ска­жу, что, едва лишь я уви­дел это оди­но­кое стро­е­ние, как у меня воз­ник­ла мысль, что его оди­но­че­ство срод­ни мое­му и что дом этот, так же, как и я, дол­жен отчет­ли­во созна­вать свою ничтож­ность перед вели­ким оке­ан­ским про­сто­ром. Я при­е­хал сюда в нача­ле авгу­ста, за день до объ­яв­лен­ной мною даты. Подой­дя к дому, я уви­дел сто­яв­ший рядом с ним гру­зо­вик, вокруг кото­ро­го суе­ти­лись двое рабо­чих – они выгру­жа­ли из маши­ны мебель и тас­ка­ли ее в поме­ще­ние. Насчет обста­нов­ки я дого­во­рил­ся с хозя­и­ном дома забла­го­вре­мен­но, а вот чего мы с ним не обсу­ди­ли, так это сро­ка мое­го пре­бы­ва­ния здесь, кото­рый в то вре­мя и для меня само­го был загад­кой. При­зна­юсь, в моей душе даже шевель­ну­лось нечто похо­жее на тще­сла­вие ведь после мно­го­ме­сяч­но­го про­жи­ва­ния в малень­кой тес­ной ком­на­туш­ке я ста­но­вил­ся оби­та­те­лем цело­го дома! Дождав­шись, когда уедет маши­на с груз­чи­ка­ми, я оста­вил свои скром­ные пожит­ки в доме, запер его на ключ и спу­стил­ся по зарос­ше­му бурья­ном скло­ну хол­ма на пляж. Пере­тас­ки­вая вещи в дом, я успел лишь мель­ком осмот­реть свое новое жили­ще, кото­рое состо­я­ло все­го-навсе­го из одной квад­рат­ной ком­на­ты. Через два окна, рас­по­ло­жен­ные друг напро­тив дру­га, внутрь про­ни­ка­ло мно­го све­та; дверь же выхо­ди­ла пря­мо на море. Дом был постро­ен где-то лет десять тому назад, но, похо­же, все эти годы неча­сто бывал засе­лен­ным – из-за уда­лен­но­сти от Элл­сто­на его даже в раз­гар сезо­на сни­ма­ли доволь­но-таки ред­ко, а уж с октяб­ря и до самой позд­ней вес­ны он попро­сту сто­ял забро­шен­ным, посколь­ку в нем не было ками­на. Спра­вед­ли­во­сти ради сле­ду­ет отме­тить, что рас­сто­я­ние, отде­ляв­шее мое жили­ще от Элл­сто­на, не было таким уж зна­чи­тель­ным – пол­ми­ли, не боль­ше, – но из-за того, что как раз в этом месте оке­ан­ский берег выги­бал­ся дугой, посе­лок был отсю­да совер­шен­но не виден: порос­шие тра­вою дюны пол­но­стью скры­ва­ли его от чье­го бы то ни было взо­ра. Пер­вый день, напо­ло­ви­ну уже про­шед­ший к момен­ту мое­го обу­строй­ства на новом месте, я зани­мал­ся исклю­чи­тель­но тем, что нежил­ся под луча­ми паля­ще­го солн­ца и любо­вал­ся не знав­ши­ми уста­ли оке­ан­ски­ми вол­на­ми. Их спо­кой­ное вели­чие сра­зу же ото­дви­ну­ло на зад­ний план надо­ед­ли­вые мыс­ли о настен­ной рос­пи­си и о тех упор­ных и дол­гих уси­ли­ях, кото­рые были затра­че­ны мною на ее созда­ние и кото­рые едва ли не на целый год сде­ла­ли меня дру­гим чело­ве­ком – фана­ти­ком, сле­по под­чи­нен­ным одной-един­ствен­ной цели. Но сей­час все это оста­лось поза­ди, а впе­ре­ди были неде­ли отды­ха здеш­няя обста­нов­ка, рез­ко кон­тра­сти­ро­вав­шая с той, что еще каких-то десять дней тому назад пред­став­ля­лась мне един­ствен­но воз­мож­ной, все­ля­ла в меня твер­дую уве­рен­ность в этом. Яркое солн­це весе­ло игра­ло на греб­нях нескон­ча­е­мых волн, кото­рые, при­чуд­ли­во изги­ба­ясь, с раз­го­ну нале­та­ли на берег и раз­би­ва­лись на тыся­чи бле­стя­щих, похо­жих на оскол­ки гор­но­го хру­ста­ля брызг. Свет полу­ден­но­го солн­ца был настоль­ко ярок, что, каза­лось, вся его гро­ма­да обру­ши­ва­лась на столь же гро­мад­ную мас­су воды, что­бы, ухо­дя в ее глу­би­ны, при­дать ей тем самым совер­шен­но непе­ре­да­ва­е­мый цвет – лишь немно­гие из бес­чис­лен­ных при­чуд­ли­вых оттен­ков оке­а­на были в состо­я­нии про­бить­ся сквозь это осле­пи­тель­ное сия­ние. Рядом со мной не было ни еди­ной живой души, и я в пол­ней­шем оди­но­че­стве насла­ждал­ся этим вели­че­ствен­ным зре­ли­щем, кото­рое по-сво­е­му ост­ро вос­при­ни­ма­лось каж­дым из моих пяти чувств. Море све­та и гро­ма­да воды были совер­шен­но неот­де­ли­мы друг от дру­га в моем созна­нии, и порою мне каза­лось, что сто­яв­ший у меня в ушах нескон­ча­е­мый рокот исхо­дил от паля­щих сол­неч­ных лучей, а неисто­вое белое сия­ние – от неуто­ми­мо набе­гав­ших на берег волн. Уже в самый день при­ез­да я отме­тил про себя одно любо­пыт­ное обсто­я­тель­ство – вбли­зи мое­го кро­шеч­но­го доми­ка не было вид­но ни еди­но­го плов­ца, и это пока­за­лось мне стран­ным, ибо оке­ан­ский берег изги­бал­ся здесь плав­ной дугой, обра­зуя широ­кий пляж, гораз­до более удоб­ный для отды­ха, неже­ли пес­ча­ная полос­ка, что тяну­лась в полу­ми­ле отсю­да вдоль Элл­сто­на – и тем не менее на поверх­но­сти пен­ных волн, омы­вав­ших тот пляж, вид­не­лись мно­го­чис­лен­ные точ­ки чело­ве­че­ских фигур, а здесь, напро­тив мое­го дома, не было ни души. Может быть, это объ­яс­ня­лось тем, что жили­ще мое было отде­ле­но от посел­ка обшир­ным неза­стро­ен­ным про­стран­ством, но вот поче­му оно оста­ва­лось пустым, чест­но гово­ря, явля­лось для меня загад­кой – ведь дру­гая часть побе­ре­жья, ухо­див­шая от Элл­сто­на на север, изоби­ло­ва­ла бес­по­ря­доч­но рас­се­ян­ны­ми вдоль оке­ан­ско­го бере­га неболь­ши­ми дома­ми.

Боже, каким насла­жде­ни­ем пока­за­лось мне в тот день купа­ние в лас­ко­вых оке­ан­ских вол­нах! Вдо­воль напла­вав­шись (из воды я вышел, когда день уже кло­нил­ся к зака­ту), я вер­нул­ся в дом, немно­го отдох­нул и отпра­вил­ся в посе­лок, куда при­был уже затем­но. И здесь, в туск­лом све­те улич­ных фона­рей, я с непри­ят­ным для себя удив­ле­ни­ем обна­ру­жил при­зна­ки скуч­ной и убо­гой жиз­ни, кото­рая никак не вяза­лась с бли­зо­стью сокры­то­го сей­час во мра­ке ночи вели­ко­го порож­де­ния Твор­ца… Меня окру­жа­ли жен­щи­ны в без­вкус­ных, усы­пан­ных блест­ка­ми наря­дах, немо­ло­дые муж­чи­ны с измож­ден­ны­ми лица­ми – одним сло­вом, то было сбо­ри­ще жал­ких мари­о­не­ток, живу­щих на краю без­дны, но не спо­соб­ных понять ее боже­ствен­ную сущ­ность и вос­хи­тить­ся кра­со­той ноч­но­го неба с его мири­а­да­ми ярких звезд и вели­чи­ем оке­а­на с его бес­чис­лен­ны­ми миля­ми соле­ной воды. Не пом­ню, сколь­ко вре­ме­ни занял у меня в тот вечер обрат­ный путь. В кро­меш­ной тем­но­те я брел вдоль оке­ан­ско­го бере­га, осве­щая фона­ри­ком пет­ляв­шую сре­ди голой, непри­вет­ли­вой пусто­ши тро­пин­ку и вслу­ши­ва­ясь в раз­ме­рен­ный шум воды. Вре­мя от вре­ме­ни луч фона­ри­ка соскаль­зы­вал на почти отвес­ные сте­ны неуто­ми­мо­го при­ли­ва, и, гля­дя на эту могу­чую сти­хию, кото­рая пора­жа­ла уже одни­ми сво­и­ми раз­ме­ра­ми, я как нико­гда ост­ро ощу­щал свое ничто­же­ство. Без­дон­ный оке­ан рас­ки­нул пре­до мною свои тыся­че­миль­ные про­сто­ры, а я был все­го-навсе­го малень­кой тем­ной точ­кой, при­ту­лив­шей­ся на зем­ной поверх­но­сти.

Вели­че­ствен­ный рокот оке­ан­ских волн напо­ми­нал мне раз­дра­жа­ю­щий моно­тон­ный гомон тол­пы на ули­цах Элл­сто­на, и ощу­ще­ние это не поки­да­ло меня до само­го кон­ца про­гул­ки. На про­тя­же­нии все­го пути туда и обрат­но (а это была миля, не мень­ше) мне не встре­ти­лось ни одной живой души, но я чув­ство­вал, как дух вели­ко­го оке­а­на неот­рыв­но сле­до­вал за мною по пятам – обре­тя фор­му, недо­ступ­ную мое­му физи­че­ско­му вос­при­я­тию, он неви­ди­мо и неслы­ши­мо витал надо мною. Точ­но так же сто­я­щий в тем­но­те за кули­са­ми актер до поры до вре­ме­ни оста­ет­ся неви­ди­мым для зри­те­ля, ауди­то­рия может даже не подо­зре­вать о его суще­ство­ва­нии – и вдруг он появ­ля­ет­ся на сцене, бро­са­ет в лицо залу страст­ный моно­лог, и сокры­тая за кули­са­ми тай­на вне­зап­но обру­ши­ва­ет­ся на зри­те­ля в осле­пи­тель­ном све­те рамп… Мне так и не уда­лось до кон­ца изба­вить­ся от это­го ощу­ще­ния пре­сле­до­ва­ния, и пото­му, лишь ока­зав­шись в сте­нах сво­е­го дома, я почув­ство­вал себя в отно­си­тель­ной без­опас­но­сти.

В Элл­стоне я появ­лял­ся каж­дый вечер. Выхо­дил из дому, когда уже начи­на­ло смер­кать­ся, при­хо­дил в посе­лок затем­но, ужи­нал в каком-нибудь ресто­ране и, побро­див немно­го по ули­цам, воз­вра­щал­ся в свой уеди­нен­ный домик, кото­рый, как мне каза­лось, тоже был неко­гда частью Элл­сто­на, но потом каким-то непо­сти­жи­мым обра­зом забрел сюда да так и остал­ся сто­ять на веки веч­ные, что­бы не слы­шать гомо­на празд­ной тол­пы… Гуляя по ули­цам Элл­сто­на, я не уста­вал удив­лять­ся оби­лию анти­квар­ных лавок и теат­ров с без­вкус­ны­ми пыш­ны­ми фрон­то­на­ми. Впро­чем, внутрь этих зда­ний я нико­гда не захо­дил, пред­по­чи­тая посе­щать исклю­чи­тель­но ресто­ра­ны и осуж­дая в душе род люд­ской за его склон­ность к созда­нию совер­шен­но бес­по­лез­ных пред­ме­тов и соору­же­ний.

Пер­вые дни мое­го пре­бы­ва­ния здесь выда­лись на сла­ву – теп­лые, сол­неч­ные как на под­бор. Каж­дое утро я вста­вал спо­за­ран­ку и подол­гу смот­рел на серое небо, сна­ча­ла уга­ды­вая в нем про­блес­ки зари, а затем наблю­дая ее во всей кра­со­те и мощи. Огром­ный огнен­ный диск испус­кал холод­ное крас­ное све­че­ние – слиш­ком сла­бое, впро­чем, в срав­не­нии с неисто­вым сия­ни­ем днев­но­го све­ти­ла, под луча­ми кото­ро­го пляж и море к полу­дню нака­ля­лись до белиз­ны. Бли­же к вече­ру безум­ное днев­ное сия­ние сме­ня­лось брон­зо­вым заре­вом, после чего про­шед­ший день мяг­ко рас­тво­рял­ся в нака­ты­вав­шей с восто­ка ночи, что­бы назав­тра стать все­го-навсе­го пожел­те­лой стра­нич­кой вели­кой кни­ги Вре­ме­ни.

Я заме­тил, что боль­шин­ству отды­ха­ю­щих было явно не по вку­су это необы­чай­но жар­кое солн­це, и они ста­ра­лись избе­гать его. Что до меня, то я, напро­тив, стре­мил­ся как мож­но боль­ше вре­ме­ни про­во­дить под его обжи­га­ю­щи­ми луча­ми. Нестер­пи­мый зной в соче­та­нии с осле­пи­тель­ным сия­ни­ем повер­гал меня в состо­я­ние, близ­кое к летар­ги­че­ско­му сну, и мне каза­лось неве­ро­ят­ным, что после меся­цев тяж­ко­го серо­го суще­ство­ва­ния я нако­нец-то очу­тил­ся во вла­сти пер­во­быт­ных сти­хий – вет­ра, воды и све­та. И я довер­чи­во и покор­но отда­вал­ся им, веря, что они защи­тят меня перед тем­ным, хищ­ным ликом гря­ду­щей ночи, кото­рая ассо­ци­и­ро­ва­лась в моем созна­нии не ина­че как со смер­тью, подоб­но тому, как свет озна­чал для меня жизнь. Мил­ли­о­ны лет назад суще­ства, от коих про­изо­шел в конеч­ном ито­ге род чело­ве­че­ский и для коих вода была изна­чаль­но мате­рин­ской сре­дой, про­во­ди­ли боль­шую часть сво­ей жиз­ни, нежась на мел­ко­во­дье под лас­ко­вы­ми луча­ми солн­ца; так и мы, дети совре­мен­ной циви­ли­за­ции, устав и изму­чив­шись от сво­их зем­ных дел, ищем этих пер­во­быт­ных радо­стей, устрем­ля­ясь летом к теп­ло­му морю и с насла­жде­ни­ем погру­жа­ясь в его уба­ю­ки­ва­ю­щие вол­ны – совсем как те зем­но­вод­ные, что, будучи по сво­им физио­ло­ги­че­ским при­зна­кам уже насто­я­щи­ми мле­ко­пи­та­ю­щи­ми, тем не менее еще не отва­жи­ва­лись поки­дать род­ную вод­ную сти­хию, боясь ока­зать­ся на непри­выч­ной им вяз­кой или­стой поч­ве. Моно­тон­но бью­щие о берег вол­ны дей­ство­ва­ли на меня усып­ля­ю­ще, и, что­бы стрях­нуть с себя оце­пе­не­ние, я пере­вел взгляд вдаль и при­нял­ся сосре­до­то­чен­но наблю­дать за мири­а­да­ми оттен­ков оке­а­на. Кар­ти­на воды меня­лась каж­дую секун­ду – цве­та и меж­цве­тия набе­га­ли друг на дру­га и мгно­вен­но пре­об­ра­жа­ли облик нето­роп­ли­во взды­мав­шей­ся поверх­но­сти, вызы­вая в моей душе кас­кад неве­до­мых досе­ле чувств. Кто зна­ет, может быть и сам оке­ан испы­ты­вал их одно­вре­мен­но со мною?.. Ведь он вол­ну­ет­ся, когда ему не дают покоя вос­по­ми­на­ния о ста­рин­ных кораб­лях, что закон­чи­ли свой путь в его пучине – и при виде его вол­не­ния в наших серд­цах про­сы­па­ет­ся тос­ка по необъ­ят­ным мор­ским про­сто­рам, скры­ва­ю­щим­ся за дале­ким гори­зон­том. Но едва оке­ан остав­ля­ет свои печаль­ные думы, как глу­би­ны нашей памя­ти тут же успо­ка­и­ва­ют­ся. И, про­жи­ви мы рядом с ним хоть всю свою жизнь без остат­ка, все рав­но в его вели­че­ствен­ном обли­ке мы будем все­гда ощу­щать некую недо­ска­зан­ность, как буд­то нечто огром­ное и недо­ступ­ное наше­му вос­при­я­тию зата­и­лось где-то во Все­лен­ной, две­рью в кото­рую слу­жит испол­нен­ный вели­ких тайн оке­ан. Поблес­ки­вая отра­жен­ной дым­кой бело- голу­бых обла­ков и щед­ро раз­бра­сы­вая алмаз­ную пену, он каж­дое утро широ­ко рас­кры­ва­ет гла­за, удив­ля­ясь мно­го­об­ра­зию насе­ля­ю­щих его тва­рей, а хит­ро­ум­но спле­тен­ная пау­ти­на его рифов и водо­рос­лей, прон­зен­ная мири­а­да­ми при­чуд­ли­во рас­кра­шен­ных рыб, вся про­пи­та­на духом при­сут­ствия како­го-то огром­но­го неве­до­мо­го суще­ства, кото­рое, кажет­ся, вот-вот вос­ста­нет из древ­них седых пучин и неспеш­но дви­нет­ся на берег.

С каж­дым днем мне все боль­ше и боль­ше нра­ви­лось мое уеди­нен­ное жили­ще, так уют­но угнез­див­ше­е­ся на округ­лых пес­ча­ных хол­мах. Здесь, в Элл­стоне, у меня было не так уж мно­го раз­вле­че­ний, и вско­ре про­гул­ки у моря ста­ли моим люби­мым заня­ти­ем. Мне нра­ви­лось неспеш­но бре­сти вдоль бере­га и неот­рыв­но смот­реть на очер­чи­ва­е­мый набе­гав­ши­ми вол­на­ми неров­ный кон­тур мок­ро­го пес­ка в окайм­ле­нии эфе­мер­ной полос­ки пены. Во вре­мя этих про­гу­лок мне ино­гда попа­да­лись на гла­за фраг­мен­ты каких-то стран­ных рако­вин, валяв­ши­е­ся сре­ди само­го обык­но­вен­но­го мусо­ра, выно­си­мо­го морем на берег: слег­ка вда­ю­щий­ся в сушу уча­сток побе­ре­жья, на кото­рый откры­вал­ся вид из окон мое­го дома, был бук­валь­но зава­лен раз­но­об­раз­ны­ми облом­ка­ми, из чего я заклю­чил, что некие тече­ния, оги­бая посе­лок, дости­га­ли в этом месте мое­го уеди­нен­но­го угол­ка. Во вся­ком слу­чае, после про­гу­лок вдоль мор­ско­го бере­га мои кар­ма­ны быва­ли посто­ян­но наби­ты раз­лич­но­го рода мусо­ром, хотя боль­шин­ство из состав­ляв­ших его пред­ме­тов я выбра­сы­вал через час-дру­гой после того, как они ока­зы­ва­лись у меня. Но одна­жды на гла­за мне попа­лась неболь­шая кость, при­ро­ду кото­рой я так и не смог раз­га­дать, при­дя тем не менее к твер­дой убеж­ден­но­сти, что при­над­ле­жа­ла она не рыбе. Наход­ка очень заин­те­ре­со­ва­ла меня, и я не стал ее выбра­сы­вать. Дру­гой вещи­цей, кото­рую я тоже решил сохра­нить, была метал­ли­че­ская буси­на; на поверх­но­сти ее был выгра­ви­ро­ван совер­шен­но необыч­ный, пора­жав­ший сво­им изя­ще­ством узор, изоб­ра­жав­ший некое рыбо­по­доб­ное суще­ство на фоне мор­ских водо­рос­лей (вза­мен при­выч­ных цве­тов и гео­мет­ри­че­ских фигур). Неуто­ми­мый при­бой сде­лал свое дело – узор несколь­ко поте­рял чет­кость, но все еще хоро­шо про­смат­ри­вал­ся. Я нико­гда не видел ниче­го подоб­но­го рань­ше и пото­му при­шел к заклю­че­нию, что, ско­рее все­го, тако­го рода бусы несколь­ко лет тому назад были в моде в Элл­стоне при­ез­жа­ю­щие на курорт жен­щи­ны охот­но носят вся­че­ские свер­ка­ю­щие без­де­луш­ки.

При­бли­же­ние осе­ни ста­ло чув­ство­вать­ся уже на исхо­де пер­вой неде­ли мое­го пре­бы­ва­ния в Элл­стоне. Дни ста­ли замет­но коро­че, раз за разом усту­пая свои часы тем­ным, тягу­чим вече­рам. Теперь солн­це быва­ло подол­гу затя­ну­то обла­ка­ми – густая серая дым­ка низ­ко нави­са­ла над оке­а­ном, в чьи таин­ствен­ные глу­би­ны еще совсем недав­но про­ни­ка­ли его живи­тель­ные лучи. Порою пляж на несколь­ко часов ста­но­вил­ся как бы частью угрю­мо­го, лишен­но­го кра­сок и оттен­ков под­ва­ла, в кото­рый пре­вра­ща­лось огра­ни­чен­ное серым небо­сво­дом про­стран­ство. Каза­лось, ночь про­сти­ра­ет тем­ную длань надо днем, что­бы увлечь его в свое мрач­ное лоно. Дув­шие с оке­а­на вет­ры замет­но уси­ли­лись. Их неустан­ные поры­вы обра­зо­вы­ва­ли на поверх­но­сти воды пени­стые водо­во­ро­ты и лиша­ли ее было­го теп­ла – я уже не мог часа­ми купать­ся в оке­ане, а пото­му почти весь све­то­вой день про­во­дил в про­гул­ках по побе­ре­жью. Теперь они сде­ла­лись гораз­до более дале­ки­ми и про­дол­жи­тель­ны­ми. Пляж про­тя­нул­ся на мно­гие мили, и порою, оста­но­вив­шись, что­бы огля­деть­ся и пере­ве­сти дух, я обна­ру­жи­вал, что пол­но­стью отре­зан от мира людей и нахо­жусь один-оди­не­ше­нек сре­ди бес­ко­неч­ной пес­ча­ной пусты­ни, гра­ни­ча­щей с таким же бес­край­ним оке­а­ном. Чаще все­го это слу­ча­лось в час надви­га­ю­щих­ся суме­рек, и тогда я быст­ро устрем­лял­ся назад к сво­е­му уют­но­му дому – пред­вест­ни­ку Элл­сто­на. Тро­га­тель­но малень­кий и без­за­щит­ный перед лицом вет­ра и оке­а­на, он выгля­дел все­го лишь тем­ной точ­кой на фоне мрач­ных кра­сок сол­неч­но­го зака­та, когда огром­ный огнен­ный диск, слов­но немой вопро­ша­ю­щий лик, обра­щен­ный ко мне в ожи­да­нии защи­ты и состра­да­ния, мед­лен­но погру­жал­ся в оке­ан.

Я уже гово­рил об уеди­нен­но­сти выбран­но­го мною места житель­ства и о том, что пона­ча­лу это нра­ви­лось мне; одна­ко в быст­ро­те­ку­щие мину­ты суме­рек, когда кро­ва­во-крас­ное сия­ние захо­дя­ще­го солн­ца сме­ня­лось тем­но­той, надви­га­ю­щей­ся на оке­ан­ские про­сто­ры и на берег, подоб­но гигант­ско­му бес­фор­мен­но­му пят­ну, над мест­но­стью вста­вал дух чье­го­то чуже­род­но­го при­сут­ствия, исхо­див­ший от гро­ма­ды ноч­но­го неба и обру­ши­вав­ших­ся на берег чер­ных волн; и под воз­дей­стви­ем это­го неве­до­мо­го духа мой дом, к кото­ро­му я уже успел при­вык­нуть, вне­зап­но делал­ся чужим и неуют­ным. В такие мину­ты мне ста­но­ви­лось не по себе. Это было стран­но – ведь моя оди­но­кая душа дав­но уже нахо­ди­ла насла­жде­ние в вели­че­ствен­ном древ­нем мол­ча­нии При­ро­ды и в ее столь же вели­че­ствен­ных и столь же древ­них голо­сах… Эти зло­ве­щие пред­чув­ствия, для кото­рых я не могу подыс­кать под­хо­дя­ще­го назва­ния, обыч­но недол­го дони­ма­ли меня, и все же созна­ние того, что рас­ки­нув­ший пре­до мной свои про­сто­ры оке­ан явля­ет­ся такой же живой суб­стан­ци­ей, что и я, и что, подоб­но мне, он ощу­ща­ет свое оди­но­че­ство в этом мире, мед­лен­но впол­за­ло в мой мозг, застав­ляя содро­гать­ся от одно­го лишь пред­по­ло­же­ния о том, какая жут­кая тай­на может за всем этим скры­вать­ся. Все­го каких-нибудь пол­ми­ли отде­ля­ло мой дом от Элл­сто­на, и, тем не менее, я ост­ро созна­вал свою ото­рван­ность от шум­ных, оза­рен­ных туск­лым жел­тым све­том улиц посел­ка, куда я ходил каж­дый вечер, что­бы поужи­нать в одном из ресто­ра­нов (ибо не слиш­ком-то дове­рял сво­им кули­нар­ным спо­соб­но­стям).

Воз­вра­ща­ясь как-то раз домой, я неожи­дан­но пой­мал себя на мыс­ли, что в послед­нее вре­мя ста­ра­юсь как мож­но рань­ше очу­тить­ся в сво­их четы­рех сте­нах. Конеч­но, я при­хо­дил к себе уже затем­но, но все же не очень позд­но, часов в 10 или что-то око­ло того. Дело в том, что более позд­ние ноч­ные часы нача­ли вызы­вать в моей душе смут­ное, с каж­дым разом все воз­рас­тав­шее бес­по­кой­ство. Вы може­те ска­зать, что такая реак­ция была совер­шен­но нело­гич­ной, что, если уж я так подет­ски боял­ся тем­но­ты, я бы избе­гал ее совсем, и что, будучи угне­тен уеди­нен­но­стью мое­го жили­ща, я мог бы дав­ным-дав­но оста­вить его. Это, разу­ме­ет­ся, спра­вед­ли­во, но, с дру­гой сто­ро­ны, все те неяс­ные стра­хи, что охва­ты­ва­ли меня при виде быст­ро уга­сав­ше­го солн­ца и тем­но­го бес­по­кой­но­го оке­а­на, воз­ни­ка­ли все­го лишь на какие-то мгно­ве­ния, не ока­зы­вая на меня сколь­ко-нибудь дли­тель­но­го воз­дей­ствия. И когда вре­мя от вре­ме­ни солн­це бра­ло верх над хму­ро­стью послед­них дней ухо­дя­ще­го лета и на при­чуд­ли­вые греб­ни сап­фи­ро­вых волн обру­ши­ва­лось алмаз­ное сия­ние, сама мысль о том, что вече­ром меня ждут совсем иные пере­жи­ва­ния, каза­лась мне почти неве­ро­ят­ной, хотя уже час-дру­гой спу­стя я мог сно­ва нахо­дить­ся во вла­сти тьмы, дохо­дя порою до гра­ни отча­я­ния.

Ино­гда я думал о том, что все эти пере­жи­ва­ния и эмо­ции не при­над­ле­жат изна­чаль­но мне, но явля­ют­ся лишь отра­же­ни­ем настро­е­ний оке­а­на. Вещи и пред­ме­ты, кото­рые мы видим и ощу­ща­ем наяву, осо­зна­ют­ся нами напо­ло­ви­ну ассо­ци­а­тив­но, в то вре­мя как мно­гие из наших чувств фор­ми­ру­ют­ся при вос­при­я­тии внеш­них, физи­че­ских при­зна­ков пред­ме­тов и явле­ний. Так и море – оно ослеп­ля­ет нас тыся­чей сво­их настро­е­ний, наве­вая радость лазур­ным сия­ни­ем волн или повер­гая в тра­ур сво­ей угрю­мой чер­но­той. Оно посто­ян­но напо­ми­на­ет нам о древ­но­сти это­го мира, и мы неволь­но про­ни­ка­ем­ся созна­ни­ем этой древ­но­сти и ощу­ща­ем в душе бла­го­го­ве­ние от того, что явля­ем­ся малой ее части­цей… Даже не знаю, отче­го я был так вос­при­им­чив к настро­е­ни­ям оке­а­на – может быть, отто­го, что не был тогда загру­жен рабо­той и обще­ни­ем с кем бы то ни было – но, во вся­ком слу­чае, зага­доч­ные эмо­ци­о­наль­ные оттен­ки оке­а­на, недо­ступ­ные не столь иску­шен­но­му наблю­да­те­лю, откры­ва­лись мне во всем сво­ем вели­чии. Оке­ан пове­ле­вал моей жиз­нью, тре­буя от меня пови­но­ве­ния в награ­ду за исце­ле­ние, что он даро­вал мне тем позд­ним летом.

В тот год несколь­ко чело­век из чис­ла отды­ха­ю­щих уто­ну­ли. И хотя нас очень ред­ко по-насто­я­ще­му вол­ну­ет смерть, кото­рая не каса­ет­ся нас лич­но и кото­рую мы не видим сво­и­ми гла­за­ми, все же неко­то­рые обсто­я­тель­ства про­ис­шед­ших несчаст­ных слу­ча­ев пока­за­лись мне подо­зри­тель­но зло­ве­щи­ми. Уто­нув­ших – а боль­шин­ство из них были хоро­ши­ми плов­ца­ми – нахо­ди­ли по исте­че­нии мно­гих дней со вре­ме­ни их исчез­но­ве­ния с рас­пух­ши­ми до неузна­ва­е­мо­сти тела­ми: тако­ва была страш­ная месть мор­ской пучи­ны людям, решив­шим бро­сить ей вызов. Море увле­ка­ло их в свои глу­бо­кие под­вод­ные уще­лья и там, в кро­меш­ной тьме, мед­лен­но выса­сы­ва­ло из них жиз­нен­ные соки, а потом рав­но­душ­но выбра­сы­ва­ло изуро­до­ван­ные тела обрат­но на берег. Кажет­ся, никто так и не мог объ­яс­нить тол­ком при­чи­ну этих несча­стий. Регу­ляр­ность, с кото­рой они слу­ча­лись, наво­ди­ла страх на отды­ха­ю­щих, тем более что отлив в Элл­стоне не очень силь­ный, да и аку­лы у здеш­них бере­гов как буд­то не води­лись. Не знаю, нахо­ди­ли ли на телах погиб­ших сле­ды напа­де­ний мор­ских живот­ных – но кому из оби­та­те­лей зате­рян­ных при­бреж­ных посе­ле­ний не ведом страх перед смер­тью, что бро­дит где-то посре­ди волн и может в любую мину­ту сни­зой­ти на кого угод­но? Страх этот нена­ви­стен людям, став­шим его жерт­вой. В любом слу­чае они нахо­дят более или менее прав­до­по­доб­ное объ­яс­не­ние подоб­ным несчаст­ным слу­ча­ям, даже если рядом нет ника­ких явных источ­ни­ков опас­но­сти – напри­мер, тех же акул, нали­чие кото­рых толь­ко подо­зре­ва­лось, ибо не было ров­ным сче­том ника­ких дока­за­тельств того, что они оби­та­ют в при­бреж­ных водах Элл­сто­на. Все же были при­ня­ты кое-какие меры, и за плов­ца­ми ста­ли наблю­дать отря­ды спа­са­те­лей, обе­ре­гая их ско­рее от пре­да­тель­ских отли­вов, неже­ли от напа­де­ния мор­ских живот­ных. Осень была уже не за гора­ми, и под этим пред­ло­гом мно­гие ста­ли поки­дать курорт, уез­жая подаль­ше от него­сте­при­им­ных оке­ан­ских бере­гов.

Август сме­нил­ся сен­тяб­рем, и уже на чет­вер­тый его день я почув­ство­вал при­бли­же­ние бури. Шесто­го сен­тяб­ря, в сырое, про­мозг­лое утро, я вышел из дому и по сво­е­му обык­но­ве­нию отпра­вил­ся пере­ку­сить в посе­лок. Небо, сплошь затя­ну­тое скоп­ле­ни­ем бес­фор­мен­ных, низ­ко навис­ших над рябью свин­цо­во­го моря обла­ков, про­из­во­ди­ло гне­ту­щее впе­чат­ле­ние. Бес­по­ря­доч­ные поры­вы вет­ра сви­де­тель­ство­ва­ли о при­бли­жав­шем­ся штор­ме – он, каза­лось, ожи­вал в них, напо­ми­ная о сво­ей оду­шев­лен­ной при­ро­де. Дой­дя до Элл­сто­на, я не торо­пясь позав­тра­кал в кафе и дви­нул­ся обрат­но, одна­ко домой захо­дить не стал, а решил про­дол­жить про­гул­ку, несмот­ря на то, что небо с каж­дой мину­той все боль­ше и боль­ше похо­ди­ло на мед­лен­но опус­кав­шу­ю­ся крыш­ку огром­но­го гро­ба. Домик мой уже совер­шен­но скрыл­ся из виду, когда на моно­тон­но сером небес­ном фоне ста­ли поне­мно­гу про­сту­пать мерт­вен­ные пур­пур­ные пят­на, необыч­но яркие и пото­му выгля­дев­шие осо­бен­но зло­ве­ще. Вот-вот дол­жен был раз­ра­зить­ся про­лив­ной дождь, а от бли­жай­ше­го укры­тия меня отде­ля­ла по мень­шей мере миля. Но, насколь­ко я пом­ню, тогда это обсто­я­тель­ство не очень встре­во­жи­ло меня – тем­ное небо с его неесте­ствен­но баг­ро­вы­ми вкрап­ле­ни­я­ми вызва­ло во мне неожи­дан­ный при­лив вдох­но­ве­ния, и смут­ные досе­ле кон­ту­ры пей­за­жа с их тай­ным смыс­лом вдруг откры­лись мое­му внут­рен­не­му взо­ру. На ум мне при­шла одна ста­рая сказ­ка, кото­рую взрос­лые рас­ска­зы­ва­ли мне в пору, когда я был еще ребен­ком, и кото­рую я не вспо­ми­нал уже мно­го лет. В ней гово­ри­лось о чер­но­бо­ро­дом вла­сте­лине под­вод­но­го цар­ства, где сре­ди мор­ских скал и рифов оби­та­ли рыбо­по­доб­ные суще­ства – его под­дан­ные. Этот все­мо­гу­щий, похо­жий на коро­но­ван­ную мит­рой пер­во­свя­щен­ни­ка обе­зья­ну пра­ви­тель влю­бил­ся в пре­крас­ную девуш­ку и, похи­тив ее у зла­то­вла­со­го юно­ши, с кото­рым она была обру­че­на, увлек в свои вла­де­ния. В тай­ни­ках моей памя­ти оста­лась кар­ти­на мрач­ных под­вод­ных скал, воз­вы­шав­ших­ся посре­ди холод­но­го, неуют­но­го про­стран­ства, где нет и не может быть неба и солн­ца. Хотя я совер­шен­но не пом­нил фина­ла этой исто­рии, завяз­ка ее сра­зу же всплы­ла в моем созна­нии, едва я уви­дел гро­моз­див­ши­е­ся под угрю­мым небо­сво­дом без­ли­кие серые уте­сы. Труд­но ска­зать, поче­му я вспом­нил тогда эту леген­ду. Навер­ное, в памя­ти моей оста­ва­лись какие-то смут­ные ассо­ци­а­ции, свя­зан­ные с нею и ожив­шие под впе­чат­ле­ни­ем того, что откры­лось в тот момент мое­му взо­ру. Порою мимо­лет­ные, не пред­став­ля­ю­щие для нас абсо­лют­но ника­кой цен­но­сти кар­ти­ны вызы­ва­ют в нашей душе вос­по­ми­на­ния о чем-то свет­лом и доро­гом наше­му серд­цу. Быва­ют момен­ты, когда при виде како­го-нибудь совер­шен­но зауряд­но­го зре­ли­ща – напри­мер, жен­ской фигу­ры, мая­ча­щей в пол­день на обо­чине доро­ги, или оди­но­ко­го кря­жи­сто­го дере­ва на фоне блед­но­го утрен­не­го неба (при этом сама обста­нов­ка, в кото­рой мы наблю­да­ем эти кар­ти­ны, явля­ет­ся гораз­до более зна­чи­мым фак­то­ром, неже­ли ее содер­жа­ние), – нас охва­ты­ва­ет ощу­ще­ние сопри­кос­но­ве­ния с чем-то бес­ко­неч­но доро­гим, и нам до безу­мия хочет­ся обла­дать этим сокро­ви­щем. Но сто­ит нам уви­деть его еще раз – в дру­гое вре­мя, с дру­го­го рас­сто­я­ния, – как мы с разо­ча­ро­ва­ни­ем убеж­да­ем­ся, что пора­зив­шая наше вооб­ра­же­ние сце­на удру­ча­ю­ще баналь­на и не может пред­став­лять в наших гла­зах какой- либо цен­но­сти. Навер­ное, это про­ис­хо­дит пото­му, что сце­на или кар­ти­на, завла­дев­шая на вре­мя нашим вооб­ра­же­ни­ем, на деле зача­стую не обла­да­ет теми неуло­ви­мы­ми каче­ства­ми, кото­рые мог­ли бы при­да­вать ей осо­бую зна­чи­мость – она лишь вызы­ва­ет из тай­ни­ков нашей памя­ти про­блес­ки вос­по­ми­на­ний о дру­гих пред­ме­тах и явле­ни­ях, не име­ю­щих ника­ко­го отно­ше­ния к уви­ден­но­му нами. И наш оза­да­чен­ный рас­су­док, будучи не в силах уло­вить при­чи­ну этой вспыш­ки необъ­яс­ни­мых ассо­ци­а­ций, сосре­до­то­чи­ва­ет­ся на поро­див­шем их пред­ме­те, что­бы спу­стя неко­то­рое вре­мя с удив­ле­ни­ем обна­ру­жить его пол­ней­шую ник­чем­ность. При­мер­но то же самое про­ис­хо­ди­ло в моем моз­гу, когда я наблю­дал за испол­нен­ны­ми таин­ствен­но­сти и вели­чия пур­пур­ны­ми обла­ка­ми, напо­ми­нав­ши­ми мне сумрач­ные баш­ни ста­ро­го мона­сты­ря; и, конеч­но, было в них что-то и от тех угрю­мых скал, сре­ди кото­рых оби­та­ли под­дан­ные под­вод­но­го царя из сказ­ки мое­го дет­ства. Ото­рвав взгляд от обла­ков и пере­ве­дя его на гряз­ную пену при­боя, я вдруг отчет­ли­во, буд­то наяву, пред­ста­вил себе, как воз­ни­ка­ет из воды отвра­ти­тель­ная фигу­ра увен­чан­но­го позе­ле­нев­шей мит­рой обе­зья­но­по­доб­но­го суще­ства и как, рас­се­кая вол­ны, дви­жет­ся она в направ­ле­нии какой-нибудь зате­рян­ной бух­ты, что­бы отдох­нуть там от сво­их монар­ших забот.

Конеч­но, это была все­го-навсе­го игра вооб­ра­же­ния. Ника­ко­го ска­зоч­но­го чудо­ви­ща не было и в помине – вда­ли на поверх­но­сти моря бол­тал­ся совер­шен­но про­за­и­че­ский пред­мет неопре­де­лен­но-серо­го цве­та. Раз­де­ляв­шее нас рас­сто­я­ние не поз­во­ля­ло ска­зать со всей уве­рен­но­стью, что он пред­став­лял собою – с оди­на­ко­вым успе­хом он мог быть и неболь­шим дель­фи­ном, и про­сто брев­ном. Но он так при­ко­вал мое вни­ма­ние, что, уста­вив­шись на него и пре­да­ва­ясь сво­им необуз­дан­ным фан­та­зи­ям, я совер­шен­но поза­был о гря­ду­щей буре, и толь­ко ледя­ной поток вне­зап­но хлы­нув­ше­го дождя вывел меня из состо­я­ния задум­чи­во­сти. Я попы­тал­ся было спа­стись от лив­ня бег­ством, но очень ско­ро вымок до нит­ки, после чего решил не тра­тить силы пона­прас­ну и до само­го дома шел нето­роп­ли­вой раз­ме­рен­ной поход­кой, буд­то про­гу­ли­вал­ся не под про­лив­ным дождем, а под ясным без­об­лач­ным небом. Холод­ная мок­рая одеж­да лип­ла к телу, и я не смог сдер­жать дро­жи, охва­тив­шей меня под поры­ва­ми нале­тав­ше­го с оке­а­на вет­ра, да и рез­ко сгу­стив­ша­я­ся тем­но­та отнюдь не дей­ство­ва­ла успо­ка­и­ва­ю­ще на мои нер­вы. И все же, несмот­ря на это, душа моя лико­ва­ла и пела при виде вели­че­ствен­ных туч, тоск­ли­вая свин­цо­вая мерт­вен­ность кото­рых была уже пол­но­стью вытес­не­на ярчай­шим пур­пур­ным окра­сом. Тело ста­ло лег­ким, почти неве­со­мым; оно как буд­то нахо­ди­ло удо­воль­ствие в сопро­тив­ле­нии беше­но­му лив­ню, и даже холод­ная вода, пото­ка­ми сте­кав­шая мне за шиво­рот и в баш­ма­ки, уже не мог­ла выве­сти меня из это­го уди­ви­тель­но­го состо­я­ния. Я мед­лен­но шел вдоль бере­га и как заво­ро­жен­ный смот­рел на нескон­ча­е­мое баг­ро­вое небо, рас­ки­нув­шее свои кры­лья над вол­ну­ю­щим­ся оке­а­ном… Мой при­пав­ший к бере­гу дом неожи­дан­но быст­ро пока­зал­ся в густой сет­ке косо­го дождя; тра­вы, что рос­ли на при­ютив­шем его пес­ча­ном хол­ме, бес­по­ря­доч­но спу­та­лись под напо­ром неисто­во­го вет­ра, слов­но соби­ра­лись ото­рвать­ся от сво­их кор­ней и взвить­ся высо­ко в небо. Взбе­жав по сту­пе­ням крыль­ца, я в сле­ду­ю­щую секун­ду очу­тил­ся в сво­ей уют­ной ком­на­те. С каж­до­го дюй­ма мое­го тела и одеж­ды ручья­ми сте­ка­ла вода, но теперь я уже был недо­ся­га­ем для дождя и вет­ра. Пере­одев­шись в сухую одеж­ду, я при­пал к окон­но­му стек­лу и при­нял­ся неот­рыв­но взи­рать на тем­ные оке­ан­ские вол­ны, напо­ло­ви­ну скры­тые от моих глаз плот­ной заве­сой дождя и надви­гав­ших­ся суме­рек. Я вдруг почув­ство­вал себя плен­ни­ком тем­но­ты – мяг­ко опус­ка­ясь на зем­лю под покро­вом буше­вав­ше­го сна­ру­жи штор­ма, она плот­но охва­ты­ва­ла дом со всех четы­рех сто­рон. Тогда я даже при­бли­зи­тель­но не пред­став­лял себе вре­ме­ни суток, и, лишь обна­ру­жив свои часы, кото­рые, к сча­стью, не взял с собой на про­гул­ку (бла­го­да­ря чему они про­дол­жа­ли исправ­но функ­ци­о­ни­ро­вать), я уви­дел, что они пока­зы­ва­ют без чет­вер­ти семь.

В про­дол­же­ние всей про­гул­ки я не встре­тил ни души, да и стран­но было бы уви­деть здесь кого-нибудь в такую непо­го­ду, когда и в пре­крас­ные сол­неч­ные дни люди избе­га­ли этих мест. Тем боль­шим было мое удив­ле­ние, когда, выгля­нув в окно, я уви­дел в сырой вечер­ней мгле несколь­ко силу­этов, кото­рые, несо­мнен­но, при­над­ле­жа­ли людям. Я насчи­тал четы­ре бес­по­ря­доч­но дви­жу­щи­е­ся фигу­ры – три из них были доста­точ­но дале­ко от дома, а чет­вер­тая несколь­ко бли­же. Впро­чем, при­смот­рев­шись как сле­ду­ет, я решил, что с таким же успе­хом это мог­ло быть и под­бра­сы­ва­е­мое при­бо­ем брев­но – шторм к тому вре­ме­ни разыг­рал­ся не на шут­ку. Изряд­но напу­ган­ный неожи­дан­ным появ­ле­ни­ем незна­ком­цев, я лихо­ра­доч­но сооб­ра­жал, какая сила мог­ла заста­вить этих смель­ча­ков тор­чать в такую бурю под откры­тым небом. Навер­ное, решил я, шторм захва­тил их врас­плох – как, впро­чем, и меня – и им ниче­го не оста­ва­лось, как бре­сти вдоль бере­га в поис­ках укры­тия.

При­дя к тако­му выво­ду, я дви­нул­ся к две­ри и, вый­дя на крыль­цо, при­нял­ся отча­ян­но жести­ку­ли­ро­вать обе­и­ми рука­ми, делая при­шель­цам зна­ки подой­ти к мое­му дому. Госте­при­им­ство не очень-то свой­ствен­но мне, но, рас­су­див, что сей­час эти люди нуж­да­ют­ся в моей помо­щи, я решил на вре­мя поза­быть о сво­ей люб­ви к оди­но­че­ству. Стран­ни­ки, одна­ко, никак не отре­а­ги­ро­ва­ли на мои при­зы­вы – то ли они не поня­ли меня, то ли про­сто не заме­ти­ли – и все же от меня не ускольз­ну­ло то обсто­я­тель­ство, что все четы­ре точ­ки вне­зап­но пре­кра­ти­ли свое дви­же­ние, буд­то ожи­дая с моей сто­ро­ны даль­ней­ших дей­ствий. Что-то непе­ре­да­ва­е­мо зло­ве­щее таи­лось за эти­ми непо­движ­ны­ми силу­эта­ми, и, вой­дя обрат­но в дом, я захлоп­нул за собою дверь с раз­дра­же­ни­ем, кото­рое, одна­ко, не мог­ло заглу­шить стра­ха, под­няв­ше­го­ся из самых глу­бин мое­го созна­ния. Мгно­ве­ни­ем поз­же, когда, шаг­нув к окон­но­му про­ему, я при­пал к холод­но­му стек­лу, мне уже не уда­лось ниче­го раз­гля­деть – за окном была одна лишь без­лун­ная ночь. Я был оза­да­чен и даже слег­ка напу­ган, как чело­век, не видя­щий источ­ни­ка опас­но­сти, но ощу­ща­ю­щий ее. Меня охва­ти­ло при­мер­но такое же чув­ство, какое застав­ля­ет иду­ще­го по тем­ной ули­це про­хо­же­го без вся­ких види­мых при­чин перей­ти на дру­гую ее сто­ро­ну. В кон­це кон­цов я решил, что все это мне про­сто почу­ди­лось – атмо­сфе­ра гро­зо­вых суме­рек неред­ко быва­ет обман­чи­вой и ковар­ной.

В ту ночь я осо­бен­но ост­ро ощу­тил витав­ший над моим домом дух оди­но­че­ства – ощу­тил, несмот­ря на то, что в полу­ми­ле к севе­ру от меня сот­ни домов сия­ли про­би­вав­ши­ми­ся сквозь пеле­ну дождя огня­ми. Да, Элл­стон был рядом, но я не мог даже видеть его, не гово­ря уже о том, что­бы добрать­ся туда в такую непо­го­ду – ведь у меня не было ни маши­ны, ни ино­го сред­ства, кото­рое гаран­ти­ро­ва­ло бы мне без­опас­ность в этой кро­меш­ной тьме, скры­вав­шей таин­ствен­ные фигу­ры, уви­ден­ные мною из окна дома. Я остал­ся один на один с без­жа­лост­ной мор­ской сти­хи­ей, и ни одна живая душа не зна­ла сей­час о моем суще­ство­ва­нии. Голос моря посте­пен­но пере­рас­тал в леде­ня­щий душу стон, похо­жий на сте­на­ния ране­но­го вели­ка­на, кото­рый, исте­кая кро­вью, пыта­ет­ся все же под­нять­ся на ноги, что­бы пора­зить сво­е­го про­тив­ни­ка.

Тем вре­ме­нем в доме ста­ло совсем тем­но, и мне нача­ло чудить­ся, буд­то во всех его углах зата­и­лись гото­вые напасть на меня неве­до­мые тва­ри. Это нава­жде­ние дони­ма­ло меня до тех пор, пока я не зажег видав­шую виды лам­пу, что­бы при­го­то­вить в ее све­те ужин – нече­го было и думать о том, что­бы идти в посе­лок в такую ночь. Когда я отпра­вил­ся спать, не было еще и девя­ти часов; впро­чем, тогда мне пока­за­лось, что уже насту­пи­ли новые сут­ки, ибо тем­но­та дав­ным-дав­но про­кра­лась ко мне в дом – про­кра­лась мяг­ко и неза­мет­но, посте­пен­но оку­тав и окру­жа­ю­щий ланд­шафт, и сам инте­рьер дома. Эта ночь дала жизнь чему-то неопре­де­лен­но­му и неиме­ну­е­мо­му, поверг­нув меня в то состо­я­ние, кото­рое, долж­но быть, испы­ты­ва­ет без­за­щит­ная лань, вслу­ши­ва­ясь в тиши­ну и пыта­ясь уло­вить в ней мяг­кую поступь кра­ду­ще­го­ся хищ­ни­ка.

Ветер не сти­хал в тече­ние несколь­ких часов; нескон­ча­е­мые лив­не­вые пото­ки обру­ши­ва­лись на хлип­кие сте­ны мое­го убе­жи­ща. Потом насту­пи­ло зати­шье. До меня донес­ся раз­ме­рен­ный рокот моря, и я буд­то воочию уви­дел лави­ну бес­фор­мен­ных волн. Нака­ты­ва­ясь одна на дру­гую, они сте­ной пада­ли на берег и раз­бра­сы­ва­ли во все сто­ро­ны соле­ные брыз­ги. Неустан­ное одно­об­ра­зие зву­ков, изда­ва­е­мых дождем, вол­на­ми и вет­ром, посте­пен­но поверг­ло меня в состо­я­ние бес­цвет­ной, как сама ночь, дре­мы. Море и ветер про­дол­жа­ли свой безум­ный диа­лог, но он уже не дохо­дил до мое­го поне­мно­гу отклю­чав­ше­го­ся моз­га, и неко­то­рое вре­мя спу­стя кар­ти­на ноч­но­го оке­а­на мяг­ко угас­ла в моем созна­нии.

Взо­шед­шее утром сле­ду­ю­ще­го дня солн­це при­выч­но оза­ри­ло окрест­но­сти Элл­сто­на, но на этот раз оно выгля­де­ло каким-то осла­бев­шим – навер­ное, такое све­ти­ло уви­дят люди, дове­дись им дожить до того вре­ме­ни, когда соста­рит­ся насе­ля­е­мая ими пла­не­та. И солн­це, и затя­ну­тое сава­ном обла­ков небо про­из­во­ди­ли впе­чат­ле­ние неко­ей, если так мож­но выра­зить­ся, изну­рен­но­сти. Свет­ло­ли­кий Феб, выгля­дев­ший сла­бым подо­би­ем сво­е­го было­го обра­за, вре­мя от вре­ме­ни то прон­зал скоп­ле­ния при­чуд­ли­вых клоч­ко­ва­тых обла­ков, отбра­сы­вая дро­жа­щие блед­но-золо­ти­стые бли­ки на севе­ро-запад­ный угол мое­го дома, то зату­хал и пре­вра­щал­ся в туск­лый све­тя­щий­ся шар, похо­жий на гигант­скую игруш­ку, забы­тую кем-то на небес­ной лужай­ке. Затем при­шед­ший на сме­ну лив­ню про­шед­шей ночи дождь смыл с неба остат­ки пур­пур­ных обла­ков, так напо­ми­нав­ших мне под­вод­ные уте­сы из ста­рин­ной сказ­ки. Схо­жесть зака­та и вос­хо­да наве­я­ла на меня обман­чи­вое чув­ство нескон­ча­е­мо­сти вче­раш­них суток – они вли­лись в сего­дняш­ний день, как если бы ворвав­ший­ся в них нака­нуне шторм погло­тил длин­ную чер­но­ту ночи, пре­вра­тив два дня в одни неде­ли­мые сут­ки. Сла­бе­ю­щее солн­це из послед­них сил ста­ра­лось рас­се­ять навис­шую над оке­а­ном дым­ку, кото­рая, подоб­но запо­тев­ше­му окон­но­му стек­лу, поне­мно­гу отхо­дя, усту­па­ла место блед­ной голу­бизне неба. Вме­сте с рас­се­и­ва­ю­щим­ся тума­ном уга­са­ло чув­ство оди­но­че­ства, одна­ко я хоро­шо знал, что оно не поки­ну­ло меня навсе­гда, а про­сто зата­и­лось где-нибудь в недо­ступ­ных угол­ках моей души, что­бы при пер­вом же удоб­ном слу­чае опять напом­нить о себе.

Под­няв­шись выше, днев­ное све­ти­ло вновь обре­ло свой преж­ний блеск. При виде ярких сол­неч­ных лучей, лас­ка­ю­щих мор­ские вол­ны, я окон­ча­тель­но успо­ко­ил­ся – хотя такие эфе­мер­ные сви­де­тель­ства мило­сти При­ро­ды быва­ют порой не менее обман­чи­вы, чем дру­же­люб­ные улыб­ки на лицах наших вра­гов – и решил­ся поки­нуть пре­де­лы мое­го убе­жи­ща. Рас­пах­нув две­ри настежь, я уви­дел полос­ку пля­жа, на поверх­но­сти кото­ро­го не было ни еди­но­го сле­да, как буд­то ничья нога не сту­па­ла по это­му глад­ко­му пес­ку вот уже целое сто­ле­тие. Все стра­хи и подо­зре­ния мигом уле­ту­чи­лись из моей души – точ­но так же грязь, что скап­ли­ва­ет­ся на пен­ном сты­ке воды и суши, за одну мину­ту смы­ва­ет­ся высо­ким при­ли­вом и уно­сит­ся прочь из поля зре­ния. Мои нозд­ри уло­ви­ли терп­кий запах водо­рос­лей, сме­шан­ный со слад­ко­ва­тым аро­ма­том, какой рож­да­ет­ся полу­ден­ным жаром где-нибудь в аль­пий­ских лугах. Все это подей­ство­ва­ло на меня подоб­но како­му-то бод­ря­ще­му напит­ку, что про­ни­ка­ет в каж­дую кле­точ­ку тела, а вез­де­су­щий бриз вызвал у меня лег­кое при­ят­ное голо­во­кру­же­ние. Слов­но всту­пив в заго­вор с про­чи­ми сила­ми при­ро­ды, солн­це обру­ши­ло на меня поток све­та, по силе не усту­пав­ший вче­раш­не­му лив­ню. Каза­лось, оно хоте­ло скрыть от меня при­сут­ствие неве­до­мых мне суб­стан­ций, кото­рые пере­ме­ща­лись за пре­де­ла­ми мое­го зре­ния и выда­ва­ли себя лишь неки­ми неуло­ви­мо лег­ки­ми импуль­са­ми на гра­ни­цах мое­го созна­ния либо при­зра­ка­ми фан­та­сти­че­ских белых фигур, выгля­ды­ва­ю­щих из оке­ан­ских глу­бин. Лучи солн­ца, это­го оди­но­ко све­тя­ще­го­ся в водо­во­ро­те бес­ко­неч­но­сти шара, устрем­ля­лись мне в лицо, слов­но стая мотыль­ков. Ярчай­шее све­ти­ло, подоб­но огром­ной, пол­ной боже­ствен­но­го бело­го огня чаше, оза­ря­ло мири­а­ды путей, ухо­дя­щих в неве­до­мые мне чудес­но-без­мя­теж­ные цар­ства. С каким вос­тор­гом отпра­вил­ся бы я туда, пред­ставь­ся мне такая воз­мож­ность!.. Вне­зап­но мне откры­лось про­ис­хож­де­ние этих мира­жей – они воз­ни­ка­ют внут­ри нас, поды­ма­ясь из глу­бин наше­го созна­ния, ибо жизнь нико­гда не рас­кры­ва­ет всех сво­их сек­ре­тов в одно­ча­сье, и истол­ко­вы­вать посе­тив­шие нас зага­доч­ные обра­зы при­хо­дит­ся чаще все­го нам самим, при­во­дя себя – в зави­си­мо­сти от настро­е­ния наших умов – либо в состо­я­ние апа­тии, либо в беше­ный экс­таз. Раз за разом мы ста­но­вим­ся довер­чи­вы­ми жерт­ва­ми обма­на, под­да­ва­ясь на при­ман­ки, рас­став­ля­е­мые для нас жиз­нью, и посто­ян­но наде­ясь на обре­те­ние радо­стей, так дол­го усколь­зав­ших из наших рук. Слад­кая све­жесть утрен­не­го вет­ра, сме­нив­шая зло­ве­щую ноч­ную тьму (послед­няя, будучи вме­сти­ли­щем сил зла, вну­ша­ла мне гораз­до боль­ший страх, неже­ли любая мате­ри­аль­ная угро­за мое­му физи­че­ско­му суще­ство­ва­нию), нашеп­ты­ва­ла мне ска­за­ния о древ­них тай­нах, не свя­зан­ных напря­мую с жиз­нью этой пла­не­ты. Солн­це, ветер и сама атмо­сфе­ра того утра как буд­то наме­ка­ли на бли­зость богов, устро­ив­ших свой празд­ник где-то непо­да­ле­ку; богов, спо­соб­ных испы­ты­вать чув­ства бла­жен­ства и радо­сти в мил­ли­он раз ост­рее, утон­чен­нее и про­дол­жи­тель­нее нераз­ви­тых чело­ве­че­ских ощу­ще­ний. Эти чув­ства, вкрад­чи­во шеп­тал мне внут­рен­ний голос, могут быть нис­по­сла­ны и тебе – нуж­но лишь без­ого­во­роч­но отдать­ся ковар­ной луче­зар­ной вла­сти солн­ца и союз­ных ему сти­хий. Могу­ще­ствен­ное, излу­ча­ю­щее свет, несу­щее жизнь солн­це застав­ля­ет все живое тре­пет­но пре­кло­нять­ся пред сво­им золо­тым ликом – и все же когда-нибудь оно навсе­гда исчез­нет в дале­ких вла­де­ни­ях веч­но­сти, и тогда зем­ля погиб­нет и ста­нет про­сто чер­ным шаром в бес­ко­неч­ном кос­ми­че­ском про­стран­стве… Утро, в про­дол­же­ние кото­ро­го я насла­ждал­ся ощу­ще­ни­ем незем­но­го бла­жен­ства – ощу­ще­ни­ем, спо­соб­ным стать надеж­ной защи­той от бес­ко­неч­ной чере­ды мрач­ных лет, вызва­ло у меня в памя­ти ассо­ци­а­ции с неки­ми веща­ми и явле­ни­я­ми, чьи назва­ния могут очень дол­го вер­теть­ся у вас на язы­ке, но нико­гда не обре­тут окон­ча­тель­но­го сло­вес­но­го выра­же­ния.

По пути в посе­лок я раз­мыш­лял о том, во что же пре­вра­тил его вче­раш­ний ливень, раз­ра­зив­ший­ся после столь дол­го­го отсут­ствия каких-либо осад­ков. Погло­щен­ный эти­ми мыс­ля­ми, я не сра­зу заме­тил неболь­шой, похо­жий на кисть чело­ве­че­ской руки пред­мет, лежав­ший в поло­се пены футах в два­дца­ти от меня. Это дей­стви­тель­но мог­ла быть чело­ве­че­ская рука – и при этой мыс­ли меня охва­ти­ло инстинк­тив­ное отвра­ще­ние. Ни рыба, ни дру­гое живое суще­ство не мог­ли иметь таких форм – это и в самом деле была чело­ве­че­ская рука с рас­пух­ши­ми, полу­раз­ло­жив­ши­ми­ся паль­ца­ми… При­бли­зив­шись к ужас­но­му пред­ме­ту, я пере­вер­нул его кон­цом ботин­ка, не желая при­ка­сать­ся рука­ми к этой гадо­сти; но она при­лип­ла к подош­ве, буд­то стре­мясь намерт­во при­со­сать­ся ко мне и зара­зить меня мер­зо­стью раз­ло­же­ния. Дви­же­ни­ем ноги я поспе­шил отшвыр­нуть зло­ве­щую наход­ку в воду, где она и исчез­ла в набе­гав­ших на берег вол­нах. Пожа­луй, учи­ты­вая несо­мнен­ное сход­ство моей наход­ки с чело­ве­че­ской рукой, мне сле­до­ва­ло бы сооб­щить о ней вла­стям. С дру­гой сто­ро­ны, при­ни­мая во вни­ма­ние ее доволь­но-таки дву­смыс­лен­ную при­ро­ду, это­го как раз и не сле­до­ва­ло делать. Обна­ру­жен­ная мною кисть явля­лась уце­лев­шей частью чьей-то руки, кото­рая, в свою оче­редь, была явно съе­де­на неким оби­та­ю­щим в море чудо­ви­щем; но все же не думаю, что мою наход­ку мож­но было бы с пол­ной уве­рен­но­стью иден­ти­фи­ци­ро­вать как сви­де­тель­ство воз­мож­ной тра­ге­дии. Разу­ме­ет­ся, я вспом­нил и о мно­го­чис­лен­ных уто­нув­ших в этом сезоне, и о неко­то­рых дру­гих зага­доч­ных и необъ­яс­ни­мых явле­ни­ях и тем не менее в тот момент решил хра­нить мол­ча­ние об уви­ден­ном мною зло­ве­щем пред­ме­те. Самый факт его при­сут­ствия посре­ди чару­ю­ще­го, дев­ствен­но чисто­го после штор­мо­во­го дождя пля­жа подей­ство­вал на меня не луч­шим обра­зом. Я еще раз убе­дил­ся в том, что смерть совер­шен­но без­раз­лич­на к кра­со­те и зача­стую не отли­ча­ет ее от мер­зо­сти раз­ло­жив­шей­ся пло­ти, а ино­гда так и про­сто пред­по­чи­та­ет послед­нюю. Впро­чем, добрав­шись нако­нец до Элл­сто­на, я не услы­шал ника­ких раз­го­во­ров о новых несчаст­ных слу­ча­ях на море; не было ниче­го тако­го и в мест­ной газе­те – к сло­ву ска­зать, един­ствен­ной, кото­рую я здесь изред­ка почи­ты­вал.

Не берусь опи­сать то умствен­ное состо­я­ние, в кото­ром я пре­бы­вал в про­дол­же­ние несколь­ких после­ду­ю­щих дней. Все­гда черес­чур вос­при­им­чи­вый к воз­дей­ствию мрач­ных эмо­ций, источ­ни­ком кото­рых мог­ло быть как мое соб­ствен­ное душев­ное состо­я­ние, так и какие-нибудь внеш­ние фак­то­ры, я был охва­чен чув­ством, кото­рое ничем не напо­ми­на­ло страх или отча­я­ние, – нет, ско­рее это было осо­зна­ние ужа­са и даже какой-то изна­чаль­ной мер­зо­сти жиз­ни – чув­ство, отча­сти отра­жав­шее осо­бен­но­сти моей пси­хи­ки, отча­сти являв­ше­е­ся резуль­та­том неустан­ных раз­мыш­ле­ний о том полу­раз­ло­жив­шем­ся пред­ме­те, что мог быть чело­ве­че­ской рукой. В те дни меня посто­ян­но посе­ща­ли виде­ния, в кото­рых фигу­ри­ро­ва­ли угрю­мые уте­сы и дви­жу­щи­е­ся на их фоне тем­ные фигу­ры из сказ­ки мое­го дет­ства. В иные мину­ты, стря­хи­вая с себя пле­нив­шие меня иллю­зии, я ощу­щал всем сво­им суще­ством гигант­скую чер­но­ту, вла­ды­че­ству­ю­щую в рав­но­душ­ной к чело­ве­че­ским стра­стям все­лен­ной… При­под­ня­тое настро­е­ние послед­них дней сме­ни­лось у меня ленью и апа­ти­ей – я чув­ство­вал, что жизнь утом­ля­ет меня и что луч­ше бы ей вооб­ще пре­рвать свой бег. Без­от­чет­ный страх ско­вы­вал мое созна­ние. Непо­нят­но, чего я так боял­ся – то ли нена­ви­сти взи­рав­ших на меня свер­ху вниз звезд, то ли огром­ных чер­ных волн, что стре­ми­лись погло­тить меня и увлечь в свои пучи­ны, пре­по­дав мне урок мести рав­но­душ­но­го и ужас­но­го в сво­ем непре­взой­ден­ном вели­чии ноч­но­го оке­а­на. Нечто такое, что скры­ва­лось во тьме за неустан­ным дви­же­ни­ем мор­ской сти­хии, вызы­ва­ло в моей душе сна­ча­ла едва ощу­ти­мую, а затем все более острую боль, и вско­ре у меня перед гла­за­ми воз­ник­ла фан­тас­ма­го­ри­че­ская кар­ти­на, где при­чуд­ли­во пере­ме­ша­лись пур­пур­ные обла­ка, застыв­шая мор­ская пена, оди­но­ко сто­я­щий на пустын­ном бере­гу дом и шутов­ские, гро­теск­ные фигу­ры на гряз­ных ули­цах Элл­сто­на, куда с неко­то­рых пор я совсем пере­стал ходить, не желая боль­ше стал­ки­вать­ся с этой жал­кой паро­ди­ей на курорт­ную жизнь. Подоб­но моей оди­но­кой душе, посе­лок воз­вы­шал­ся над окру­жав­шим его со всех сто­рон тем­ным морем, к кото­ро­му у меня посте­пен­но нарас­та­ла глу­хая нена­висть. Неод­но­крат­но за это вре­мя я вспо­ми­нал най­ден­ный мною на пля­же пред­мет, и у меня уже почти не оста­ва­лось сомне­ний в том, что неко­гда он был частью чело­ве­че­ской руки.

Эти напи­сан­ные вто­ро­пях стро­ки не в силах пере­дать то ужас­ное оди­но­че­ство, плен­ни­ком кото­ро­го я стал здесь, на пустын­ном оке­ан­ском бере­гу. Это было не сума­сше­ствие – ско­рее, тут име­ло место донель­зя обна­жен­ное вос­при­я­тие того, что скры­ва­ла в себе тем­но­та, или даро­ван­ное очень немно­гим пони­ма­ние непроч­но­сти наше­го бытия; это была попыт­ка пости­же­ния все­лен­ной, кото­рая не жела­ла ни на дюйм при­под­нять заве­су, скры­вав­шую ее тай­ны. Обре­ме­нен­ный стра­хом – как перед жиз­нью, так и перед ее анти­по­дом – я все же не хотел поки­нуть сце­ну, где разыг­ры­ва­лась эта дра­ма, и ожи­дал даль­ней­ше­го раз­ви­тия собы­тий, а сгу­стив­ший­ся ужас сме­щал­ся тем вре­ме­нем за пре­де­лы мое­го созна­ния. Так встре­тил я ту дале­кую осень, и все то, что я полу­чил от моря летом, без­воз­врат­но кану­ло в его пучи­ну. Осен­няя пора на мор­ском бере­гу – скуч­ней­шее вре­мя, не отме­чен­ное ни буй­ным раз­но­цве­ти­ем листьев, ни каким-либо дру­ги­ми харак­тер­ны­ми при­зна­ка­ми это­го вре­ме­ни года. Море совсем не изме­ни­лось – раз­ве что его вол­ны ста­ли настоль­ко холод­ны­ми, что я уже не мог в них оку­нать­ся. Небо ста­но­ви­лось все более мрач­ным – каза­лось, еще немно­го, и на эти ледя­ные вол­ны опу­стят­ся веч­ные сне­га, кото­рые будут падать до тех пор, пока осле­пи­тель­ная белиз­на солн­ца не перей­дет в скуч­ное жел­тое, а затем и кро­ва­во-крас­ное све­че­ние, кото­рое, в свою оче­редь, сме­нит­ся туск­лым руби­но­вым отблес­ком во тьме гря­ду­щей веч­ной ночи… В бор­мо­та­нии неко­гда лас­ко­вых волн мне чуди­лось под­твер­жде­ние соб­ствен­ным мрач­ным мыс­лям. На пляж упа­ла тень, похо­жая на тень кры­льев некой пти­цы, что тихо сколь­зит у нас над голо­ва­ми, в то вре­мя как мы и не подо­зре­ва­ем о ее при­сут­ствии – до тех пор, пока не уви­дим на зем­ле ее образ, кото­рый заста­вит нас под­нять гла­за вверх и в изум­ле­нии уста­вить­ся на не заме­чен­ную до сих пор лету­нью.

Дело шло уже к кон­цу сен­тяб­ря, и лег­ко­мыс­лен­ный курорт­ный дух стал быст­ро уле­ту­чи­вать­ся из Элл­сто­на вме­сте с поки­дав­ши­ми его залет­ны­ми гостя­ми. Посе­лок, такой мно­го­люд­ный еще каких-нибудь два-три десят­ка дней тому назад, теперь насчи­ты­вал не более сот­ни оби­та­те­лей; и чем мень­ше вре­ме­ни оста­ва­лось до того само­го дня, о коем пой­дет речь ниже, тем боль­ше меня охва­ты­ва­ло пред­чув­ствие при­бли­жав­ше­го­ся чуда, что долж­но было свер­шить­ся у меня на гла­зах.

Это про­изо­шло, как я уже гово­рил, бли­же к кон­цу сен­тяб­ря – чис­ла 22-го или 23-го. Со вре­ме­ни слу­чив­ше­го­ся в нача­ле меся­ца штор­ма про­шло уже нема­ло дней, и я нако­нец-то при­нял реше­ние поки­нуть Элл­стон, тем более что холо­да были уже не за гора­ми, а мой дом, если вы помни­те, не отап­ли­вал­ся. С датой отъ­ез­да я опре­де­лил­ся, полу­чив теле­грам­му, изве­щав­шую меня о том, что мой про­ект занял пер­вое место на кон­кур­се. Впро­чем, это изве­стие меня совер­шен­но не обра­до­ва­ло – узнав о сво­ем успе­хе, я не почув­ство­вал ниче­го, кро­ме какой-то стран­ной апа­тии. Мне каза­лось, что выиг­рав­ший на кон­кур­се про­ект не име­ет ника­ко­го отно­ше­ния ни ко мне, ни к окру­жав­шей меня полу­фан­та­сти­че­ской дей­стви­тель­но­сти, и я никак не мог отде­лать­ся от чув­ства, что теле­грам­ма пред­на­зна­ча­лась для совер­шен­но дру­го­го чело­ве­ка, а я полу­чил ее про­сто по ошиб­ке. Тем не менее она побу­ди­ла меня к отъ­ез­ду из это­го Богом забы­то­го места.

Мне оста­ва­лось жить на побе­ре­жье все­го четы­ре дня, как вдруг про­изо­шло то самое зага­доч­ное собы­тие, подроб­но­сти кото­ро­го накреп­ко запе­чат­ле­лись в моем созна­нии, пора­зив меня ско­рее сво­ей зло­ве­щей таин­ствен­но­стью, неже­ли какой бы то ни было реаль­ной угро­зой. Над морем и посел­ком сгу­сти­лась ночь; я сидел в сво­ей холод­ной хибар­ке, задум­чи­во взи­рая на гру­ду немы­тых таре­лок, сви­де­тель­ство­вав­ших о недав­ней тра­пе­зе и в рав­ной сте­пе­ни о моей нелюб­ви к домаш­ней рабо­те. Затем, заку­рив сига­ре­ту, я уста­вил­ся в окно, из кото­ро­го был виден оке­ан и взо­шед­шая над ним пол­ная луна. Рас­ки­нув­ша­я­ся пре­до мною вод­ная гладь и поблес­ки­ва­ю­щий в лун­ном све­те песок наве­ва­ли на меня ощу­ще­ние пол­но­го оди­но­че­ства – вокруг не было ни еди­ной живой души, ни даже дерев­ца, – и толь­ко звез­ды, такие малень­кие в срав­не­нии с вну­ши­тель­ным лун­ным дис­ком и пле­щу­щей­ся гро­ма­дой оке­а­на, холод­но мер­ца­ли в ноч­ном небе.

Не реша­ясь вый­ти за пре­де­лы сво­е­го убе­жи­ща, я, тем не менее, был в состо­я­нии вни­мать тихо­му гово­ру ноч­но­го оке­а­на, откры­вав­ше­го мне неве­до­мые досе­ле тай­ны. Какой-то стран­ный ветер – ветер ниот­ку­да донес до меня тре­пет­ное дыха­ние неиз­вест­ной, ни на что не похо­жей жиз­ни, в кото­рой сосре­до­то­чи­лись все мои преж­ние пред­чув­ствия и про­зре­ния и тече­ние кото­рой про­ис­хо­ди­ло где-то в заоб­лач­ных далях или в тол­ще оке­ан­ских вод. Я не могу ска­зать, в каком месте посе­тив­ше­го меня чудо­вищ­но­го незем­но­го сна мне откры­лась эта тай­на пом­ню толь­ко, как в каком-то полу­за­бы­тьи я сто­ял у окна и, сжи­мая в паль­цах сига­ре­ту, смот­рел на вос­хо­дя­щую луну. Посте­пен­но недви­жи­мый ланд­шафт окра­сил­ся сереб­ри­стым сия­ни­ем, кото­рое напол­ни­ло меня пред­чув­стви­ем бли­зо­сти чего- то совер­шен­но необыч­но­го. По пля­жу рас­те­ка­лись при­чуд­ли­вые тени, и они нес­ли в себе нечто такое, что мог­ло бы отвлечь мои мыс­ли в слу­чае встре­чи с чем-то воис­ти­ну непо­зна­ва­е­мым. Буг­ри­стая поверх­ность Луны – абсо­лют­но нежи­вая и холод­ная, как захо­ро­не­ния ее оби­та­те­лей, что жили там еще задол­го до появ­ле­ния морей и живых орга­низ­мов на Зем­ле – наво­ди­ла на меня ужас сво­им неумо­ли­мо-зло­ве­щим све­че­ни­ем, и я нерв­но захлоп­нул окно, что­бы не видеть ее совсем. Это дви­же­ние было чисто импуль­сив­ным, хотя в основ­ном оно было направ­ле­но на то, что­бы унять про­нес­ший­ся у меня в голо­ве поток тре­вож­ных мыс­лей. В доме воца­ри­лась гро­бо­вая тиши­на, и я совер­шен­но утра­тил чув­ство вре­ме­ни – быст­ро­те­ку­щие мину­ты каза­лись мне бес­ко­неч­но дол­ги­ми. С зами­ра­ни­ем серд­ца я ждал появ­ле­ния сви­де­тельств неве­до­мой мне жиз­ни. В углу дома, что был обра­щен на запад, я уста­но­вил зажжен­ную лам­пу, но свет от луны был гораз­до ярче, и ее голу­бо­ва­тые лучи пере­би­ва­ли сла­бое мер­ца­ние лам­пы. Веч­ное, как сама Все­лен­ная, сия­ние без­молв­но­го ноч­но­го све­ти­ла раз­ли­лось над окрест­но­стя­ми, и я, сне­да­е­мый нетер­пе­ни­ем, ждал свер­ше­ния чуда.

За пре­де­ла­ми мое­го жал­ко­го убе­жи­ща, в сереб­ри­стом сия­нии лун­но­го дис­ка, я раз­гля­дел смут­ные силу­эты, чьи неле­пые фан­тас­ма­го­ри­че­ские крив­ля­ния, каза­лось, были при­зва­ны высме­ять мою сле­по­ту. В ушах у меня отда­ва­лись эхом поту­сто­рон­ние изде­ва­тель­ские голо­са. Навер­ное, целую веч­ность я оста­вал­ся недви­жим, вни­мая посте­пен­но замол­кав­ше­му зво­ну вели­ких коло­ко­лов Вре­ме­ни. Я не видел и не слы­шал ниче­го, что мог­ло бы вну­шать тре­во­гу, одна­ко высе­чен­ные лун­ны­ми луча­ми тени выгля­де­ли неесте­ствен­но бес­фор­мен­ны­ми – непо­нят­но, что мог­ло их отбра­сы­вать. Ночь была без­молв­на – я пря­мо-таки ощу­щал ее без­зву­чие, несмот­ря на плот­но закры­тые окон­ные про­емы, – и рас­сы­пав­ши­е­ся по небо­сво­ду звез­ды печаль­но взи­ра­ли вниз с вни­ма­ю­щих этой тишине вели­че­ствен­ных ноч­ных небес. Я тоже оста­вал­ся без­мол­вен и недви­жим, боясь нару­шить то непо­вто­ри­мое состо­я­ние, в кото­ром пре­бы­ва­ла сей­час моя душа; мой мозг слов­но оце­пе­нел и не решал­ся отдать при­каз нару­шить эту тиши­ну, невзи­рая на все те муки, что она при­чи­ня­ла моей пло­ти. Слов­но ожи­дая смер­ти и будучи совер­шен­но уве­рен, что ничто не в силах предот­вра­тить мою гибель, я сжал­ся в комок, смяв в кула­ке потух­шую сига­ре­ту. За гряз­ны­ми окон­ца­ми моей хибар­ки про­сти­рал­ся во всем сво­ем мрач­ном вели­ко­ле­пии мир без­мол­вия. Туск­лый свет лам­пы, коп­тя­щей в углу, окра­ши­вал сте­ны в жут­кие труп­ные тона. Я оце­пе­не­ло наблю­дал, как про­хо­дят сквозь слой керо­си­на быст­рые пузырь­ки воз­ду­ха; затем, про­тя­нув руку к фити­лю, с удив­ле­ни­ем обна­ру­жил, что он совсем не дает теп­ла – и тут же соот­нес это с тем, что и сама ночь не была ни теп­лой, ни холод­ной, но стран­но ней­траль­ной, слов­но все извест­ные нам физи­че­ские зако­ны на вре­мя утра­ти­ли силу, усту­пив место неве­до­мым зако­нам миро­во­го покоя.

Неожи­дан­но раз­дал­ся всплеск воды. Навер­ное, будет даже не совсем точ­но ска­зать «раз­дал­ся», ибо я не слы­шал его, а лишь уви­дел, как по сереб­ри­стой гла­ди воды пошли ров­ные кру­ги, заста­вив мое серд­це сжать­ся от стра­ха, – и вслед за этим на поверх­но­сти пока­за­лось некое суще­ство. Оно быст­ро засколь­зи­ло по воде, остав­ляя поза­ди себя белую поло­су буру­нов. Я гля­дел на это суще­ство во все гла­за, но иден­ти­фи­ци­ро­вать его мне так и не уда­лось – оно мог­ло быть и соба­кой, и чело­ве­ком, а то и вооб­ще каким-нибудь неве­до­мым тво­ре­ни­ем Бога или дья­во­ла. Судя по все­му, появив­ше­е­ся из мор­ских глу­бин созда­ние не подо­зре­ва­ло, что я наблю­даю за ним, или же про­сто не при­да­ва­ло это­му зна­че­ния. То скры­ва­ясь на корот­кое вре­мя под водой, то вновь выны­ри­вая на поверх­ность, оно быст­ро при­бли­жа­лось к бере­гу. Когда меж­ду нами оста­лось совсем уже неболь­шое рас­сто­я­ние, я уви­дел, что на пле­чах его поко­ит­ся какая-то ноша, и это все­ли­ло в меня уве­рен­ность, что суще­ство, явив­ше­е­ся мне из тем­ных оке­ан­ских вод, было чело­ве­ком или, по мень­шей мере, чело­ве­ко­об­раз­ным хотя та лег­кость, с какой оно пере­дви­га­лось в воде, и застав­ля­ла в этом усо­мнить­ся.

Застыв в преж­ней позе и уста­вив­шись на плы­ву­щую фигу­ру тем взгля­дом, каким, осо­зна­вая соб­ствен­ное бес­си­лие, наблю­да­ет за чужой смер­тью неволь­ный сви­де­тель, я видел, как объ­ект мое­го наблю­де­ния при­бли­зил­ся к само­му бере­гу – одна­ко слиш­ком дале­ко от мое­го дома, что­бы я мог раз­гля­деть его доста­точ­но отчет­ли­во. Когда он выхо­дил из воды, пена вокруг его ног отбра­сы­ва­ла быст­рые бли­ки отра­жен­но­го лун­но­го све­та. Еще несколь­ко мгно­ве­ний – и зага­доч­ная фигу­ра рас­та­я­ла в чер­ных тенях бес­чис­лен­ных дюн. И едва я поте­рял ее из виду, как ко мне вер­нул­ся отсту­пив­ший было преж­ний страх. Я покрыл­ся холод­ным потом, хотя в ком­на­те было доволь­но-таки душ­но открыть окно я так и не решил­ся, опа­са­ясь, что кто-нибудь про­ник­нет внутрь дома. Теперь, когда жут­кий мор­ской гость исчез из поля мое­го зре­ния, я не мог отде­лать­ся от чув­ства, что он смот­рит на меня сво­им леде­ня­щим взгля­дом – взи­ра­ет сквозь сте­ны и окна мое­го хлип­ко­го убе­жи­ща. В каком-то диком исступ­ле­нии я метал­ся от окна к окну в надеж­де раз­гля­деть лик неве­до­мо­го при­шель­ца и, обми­рая от стра­ха при одной толь­ко мыс­ли, что вот-вот уви­жу его гла­за… Но тщет­но – пляж так и остал­ся пустым.

Ночь про­шла, уне­ся с собой дух той необъ­яс­ни­мой чуже­род­но­сти, кото­рый, подоб­но неко­е­му дья­воль­ско­му сна­до­бью, кипел в ее адском кот­ле, а затем дошел до его кра­ев и, на неко­то­рое вре­мя задер­жав­шись на этом уровне, успо­ко­ил­ся и посте­пен­но уле­ту­чил­ся в нику­да, так и не рас­крыв сек­ре­та, носи­те­лем кое­го являл­ся. Ужа­са­ю­ще ничтож­ный отре­зок отде­лял меня от древ­ней, как сам мир, тай­ны, что вита­ла над самой гра­нью чело­ве­че­ско­го позна­ния – и все же, в кон­це кон­цов она ускольз­ну­ла от меня: я уви­дел толь­ко ее зату­ма­нен­ный дым­кой мое­го неве­де­ния про­блеск. Не берусь даже гадать, что откры­лось бы мое­му взо­ру, ока­жись я рядом с таин­ствен­ной фигу­рой, вышед­шей на берег из оке­ан­ских вод. Что мог­ло бы про­изой­ти, если бы дья­воль­ское сна­до­бье пере­ки­ну­лось через край кот­ла и изли­ло на меня поток откро­ве­ний? Одна­ко это­го не слу­чи­лось: ноч­ной оке­ан не выдал мне тай­ну сво­е­го дети­ща.

Я никак не сооб­ра­жу, отче­го имен­но мне ноч­ной оке­ан послал это виде­ние. Впро­чем, это­му и нель­зя най­ти объ­яс­не­ний – такие явле­ния суще­ству­ют неза­ви­си­мо от наших логи­че­ских оце­нок. Но как объ­яс­нить то, что мно­гие умуд­рен­ные жиз­нью люди не любят море с его пен­ным при­бо­ем, что обру­ши­ва­ет­ся на при­бреж­ные жел­тые пес­ки, а нас, влюб­лен­ных в древ­ние тай­ны оке­ан­ских глу­бин, они про­сто отка­зы­ва­ют­ся понять? И все рав­но я все­гда вос­тор­га­юсь непо­сти­жи­мым вели­чи­ем оке­а­на во всех его настро­е­ни­ях. Ино­гда он впа­да­ет в мелан­хо­лию – и тогда зыб­кая его поверх­ность сереб­рит­ся под све­том вос­ко­во­го лун­но­го дис­ка. Ино­гда он быва­ет гро­зен – и взды­ма­ет­ся, обру­ши­вая мощь сво­их волн на без­за­щит­ные бере­га, и все живое в его водах зами­ра­ет, боясь ока­зать­ся на пути страш­ных неве­до­мых тва­рей, рас­се­ка­ю­щих тол­щу мрач­ных мор­ских глу­бин. И когда я вижу бес­ко­неч­ную чере­ду гро­мад­ных, испол­нен­ных вели­че­ствен­ной мощи волн, меня охва­ты­ва­ет экс­таз, гра­ни­ча­щий с суе­вер­ным стра­хом, и в такие мину­ты я ощу­щаю свое пол­ное ничто­же­ство перед этой все­мо­гу­щей сти­хи­ей. И тогда я думаю о том, что насту­пит вре­мя, когда оке­ан, эта гро­мад­ная вод­ная пусты­ня, пра­ма­терь все­го живо­го, захва­тит все ипо­ста­си суще­ству­ю­щей на суше жиз­ни в свои пучи­ны. И в неви­ди­мых хра­ни­ли­щах Вре­ме­ни вы не най­де­те ниче­го, что мог­ло бы в пол­ной мере власт­во­вать над этим миром, – ниче­го, кро­ме нис­по­слан­ных веч­но­стью оке­ан­ских вод. Раз­бра­сы­вая бело­снеж­ную пену, они обру­ши­ва­ют­ся на сумрач­ные бере­га, и мне ста­но­вит­ся неуют­но при мыс­ли о том, что насту­пит вре­мя, когда неко­му будет любо­вать­ся этим непре­хо­дя­щим вели­ко­ле­пи­ем бес­край­них про­сто­ров, бур­ля­щих под жел­тым ликом холод­ной луны. И толь­ко оскол­ки рако­вин да остан­ки насе­ляв­ших неко­гда мор­ские глу­би­ны живых орга­низ­мов послу­жат недол­гим напо­ми­на­ни­ем об ушед­шей жиз­ни. А затем, когда наве­ки угас­нет луна, над морем воца­рит­ся пол­ный мрак, и на пла­не­те не оста­нет­ся ниче­го, кро­ме сумрач­ной вод­ной пусты­ни, кото­рая в тече­ние отпу­щен­ных ей бес­чис­лен­ных тыся­че­ле­тий будет напол­нять ревом и роко­том тем­но­ту веч­ной ночи.