Говард Филлипс Лавкрафт

КРЫСЫ В СТЕНАХ

(The Rats in the Walls)
Напи­са­но в 1923 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод В.Эрлихмана

////

16 июля 1923 года, едва послед­ний рабо­чий закон­чил свои тру­ды, я пере­ехал в Эксем-Прай­о­ри. Рестав­ра­ция была гран­ди­оз­ным делом, посколь­ку от дав­но забро­шен­но­го зда­ния оста­лась толь­ко обо­лоч­ка стен. Одна­ко этот замок был колы­бе­лью моих пред­ков, и я не счи­тал­ся с рас­хо­да­ми. Зда­ние было необи­та­е­мым со вре­мен Яко­ва I, когда ужас­ная и почти необъ­яс­ни­мая тра­ге­дия унес­ла жиз­ни хозя­и­на зам­ка, его пяте­рых детей и несколь­ких слуг. Эта же тра­ге­дия погна­ла прочь от стра­ха и подо­зре­ний тре­тье­го сына баро­на, мое­го пря­мо­го пред­ка и един­ствен­но­го выжив­ше­го пред­ста­ви­те­ля про­кля­то­го семей­ства.

После того как наслед­ник баро­на был объ­яв­лен убий­цей, поме­стье пере­шло к короне. Он не пытал­ся оправ­дать­ся или вер­нуть свою соб­ствен­ность. Охва­чен­ный стра­хом, боль­шим, чем могут про­бу­дить угры­зе­ния сове­сти и закон, он горел одним пани­че­ским жела­ни­ем — нико­гда не видеть древ­не­го зам­ка и цели­ком сте­реть его из памя­ти. Так Уол­тер де ла Поэр, один­на­дца­тый барон Эксем, бежал в Вир­джи­нию и стал там родо­на­чаль­ни­ком семей­ства, кото­рое к нача­лу сле­ду­ю­ще­го сто­ле­тия было извест­но под фами­ли­ей Дела­пор.

Эксем-Прай­о­ри оста­вал­ся необи­та­е­мым, хотя поз­же он был при­со­еди­нен к вла­де­ни­ям семьи Нор­ри­сов и вызвал боль­шой инте­рес уче­ных, иссле­до­вав­ших его слож­ную архи­тек­ту­ру: готи­че­ские баш­ни на сак­сон­ском или роман­ском осно­ва­нии, с еще более Древним фун­да­мен­том — рим­ским и даже дру­и­ди­че­ским или кельт­ским, если верить леген­дам. Фун­да­мент был очень свое­об­раз­ным и с одной сто­ро­ны вплот­ную при­мы­кал к высо­кой извест­ня­ко­вой ска­ле, с края кото­рой быв­ший мона­стырь смот­рел в пустын­ную доли­ну, в трех милях к запа­ду от селе­ния Энче­стер.

Архи­тек­то­ры и архео­ло­ги обо­жа­ли иссле­до­вать этот необыч­ный памят­ник ушед­ших сто­ле­тий, но мест­ные жите­ли нена­ви­де­ли его. Нена­висть эта заро­ди­лась сот­ни лет назад, еще когда здесь жили мои пред­ки, и не осты­ла до сих пор, хотя зда­ни­ем дав­но завла­де­ли мох и пле­сень. Я и дня не успел про­быть в Энче­сте­ре, как услы­шал, что про­ис­хо­жу из про­кля­то­го рода. А на этой неде­ле рабо­чие взо­рва­ли Эксем-Прай­о­ри и сей­час срав­ни­ва­ют раз­ва­ли­ны с зем­лей. Я все­гда непло­хо знал гене­а­ло­ги­че­ское дре­во нашей семьи, как и тот факт, что мой пер­вый аме­ри­кан­ский пре­док уехал в коло­нии при стран­ных обсто­я­тель­ствах. Одна­ко с дета­ля­ми я не был зна­ком, посколь­ку Дела­по­ры все­гда умал­чи­ва­ли об этом. В отли­чие от дру­гих план­та­то­ров по сосед­ству, мы не хва­ста­лись пред­ка­ми-кре­сто­нос­ца­ми, геро­я­ми сред­них веков или эпо­хи Воз­рож­де­ния. Не уце­ле­ло ника­ких доку­мен­тов, кро­ме запе­ча­тан­но­го кон­вер­та, кото­рый до Граж­дан­ской вой­ны пере­да­вал­ся отцом стар­ше­му сыну с нака­зом вскрыть после его смер­ти. Осно­ва­ния для гор­до­сти были добы­ты нами уже после имми­гра­ции, и наше семей­ство ува­жа­ли в Вир­джи­нии, хотя и счи­та­ли немно­го замкну­тым и необ­щи­тель­ным.

Во вре­мя вой­ны уда­ча изме­ни­ла нам, и вся наша жизнь пере­ме­ни­лась после сожже­ния Кар­фак­са, наше­го дома на бере­гу реки Джеймс. Во вре­мя того безум­но­го погро­ма погиб мой пре­ста­ре­лый дед, а вме­сте с ним про­пал и кон­верт, содер­жав­ший все наше про­шлое. Мне тогда было семь лет, но я хоро­шо пом­ню тот пожар — кри­ки сол­дат-феде­ра­ли­стов, визг жен­щин, сте­на­ния и молит­вы негров. Мой отец в это вре­мя был в армии, обо­ро­няв­шей Рич­монд, и после мно­го­чис­лен­ных фор­маль­но­стей нас с мате­рью про­пу­сти­ли к нему через линию фрон­та.

После вой­ны мы все пере­еха­ли на Север, отку­да была родом моя мать; там я вырос, достиг сред­них лет, раз­бо­га­тел и стал насто­я­щим янки. Ни я, ни мой отец не зна­ли о содер­жи­мом семей­но­го кон­вер­та; я втя­нул­ся в обы­ден­ность мас­са­чу­сет­ско­го биз­не­са и поте­рял вся­кий инте­рес к тай­нам, несо­мнен­но, тая­щим­ся в глу­бине нашей семей­ной исто­рии. Если бы я толь­ко подо­зре­вал, с чем они свя­за­ны, с какой радо­стью я оста­вил бы Эксем- Прай­о­ри его пле­се­ни, лету­чим мышам и пау­кам!

В 1904 году умер мой отец, не оста­вив ника­ко­го посла­ния ни мне, ни мое­му един­ствен­но­му сыну, деся­ти­лет­не­му Аль­фре­ду, кото­ро­го я вос­пи­ты­вал сам, без мате­ри. Имен­но этот маль­чик изме­нил поря­док пере­да­чи семей­ных тра­ди­ций. Я мог пове­дать ему лишь несе­рьез­ные догад­ки о про­шлом, но во вре­мя послед­ней вой­ны, когда он стал офи­це­ром авиа­ции и слу­жил в Англии, он напи­сал мне о неко­то­рых инте­рес­ных леген­дах, каса­ю­щих­ся нашей семьи. По всей веро­ят­но­сти, у Дела­по­ров было яркое и несколь­ко зло­ве­щее про­шлое, о кото­ром мой сын узнал из рас­ска­зов сво­е­го дру­га Эдвар­да Нор­ри­са, капи­та­на авиа­ци­он­но­го пол­ка Его Вели­че­ства, чьи вла­де­ния нахо­ди­лись воз­ле наше­го фамиль­но­го зам­ка, в деревне Энче­стер. Он знал мест­ные кре­стьян­ские пове­рья, дикость и неправ­до­по­до­бие кото­рых пре­вос­хо­ди­ли вооб­ра­же­ние любо­го рома­ни­ста. Конеч­но, сам Нор­рис не вос­при­ни­мал их все­рьез, но они заин­те­ре­со­ва­ли мое­го сына и дали бога­тую пищу для его писем мне. Имен­но эти леген­ды про­бу­ди­ли во мне инте­рес к нашим заоке­ан­ским кор­ням, и я решил при­об­ре­сти и реста­ври­ро­вать наш семей­ный замок, кото­рый Нор­рис пока­зал Аль­фре­ду во всей его живо­пис­ной забро­шен­но­сти и пред­ло­жил выку­пить у его дяди, тогдаш­не­го вла­дель­ца, за уди­ви­тель­но скром­ную сум­му.

Я купил Эксем-Прай­о­ри в 1918 году, но пла­ны по его рестав­ра­ции мне при­шлось отло­жить, так как мой сын вер­нул­ся с вой­ны инва­ли­дом. Те два года, кото­рые он про­жил, я был настоль­ко погло­щен забо­та­ми о его здо­ро­вье, что даже пере­дал парт­не­рам веде­ние сво­их дел.

В 1921 году я остал­ся один, без семьи и без жиз­нен­ной цели, на поро­ге ста­ро­сти и решил посвя­тить остав­ши­е­ся годы сво­им ново­при­об­ре­тен­ным вла­де­ни­ям В декаб­ре я съез­дил в Энче­стер и позна­ко­мил­ся с капи­та­ном Нор­ри­сом, пух­лым дру­же­люб­ным моло­дым чело­ве­ком, кото­рый хра­нил память о моем сыне и пред­ло­жил мне помощь в сбо­ре све­де­ний и пре­да­ний, необ­хо­ди­мых для вос­ста­но­ви­тель­ных работ. Сам Эксем­Прай­о­ри не про­из­вел на меня осо­бо­го впе­чат­ле­ния — тес­ня­ще­е­ся на краю про­па­сти ско­пи­ще древ­них руин, покры­тых лишай­ни­ка­ми и пти­чьи­ми гнез­да­ми и лишен­ных полов и какой-либо отдел­ки, кро­ме голо­го кам­ня стен.

Лишь посте­пен­но пере­до мной выри­со­вы­вал­ся образ вели­че­ствен­но­го зда­ния, поки­ну­то­го мои­ми пред­ка­ми три­ста лет назад. Я начал нани­мать рабо­чих для рестав­ра­ции. Каж­дый раз мне при­хо­ди­лось искать их за пре­де­ла­ми селе­ния, посколь­ку жите­ли Энче­сте­ра отно­си­лись к зда­нию с нево­об­ра­зи­мым стра­хом и нена­ви­стью. Эти настро­е­ния каса­лись как само­го зам­ка, так и его ста­рин­ных оби­та­те­лей, и каким-то обра­зом пере­да­ва­лись даже рабо­чим, наня­тым на сто­роне, вызы­вая их дезер­тир­ство.

Сын рас­ска­зы­вал мне, что, когда он был в Энче­сте­ре, его избе­га­ли толь­ко за то, что он — де ла Поэр. Нечто подоб­ное я ощу­щал на себе, пока не смог убе­дить кре­стьян, что почти ниче­го не знаю о сво­их пред­ках. Даже после это­го они про­дол­жа­ли недо­люб­ли­вать меня, и соби­рать их пре­да­ния я мог толь­ко через Нор­ри­са. Похо­же, люди не мог­ли про­стить того, что я соби­ра­юсь вос­ста­но­вить нена­вист­ный им замок, кото­рый они — обос­но­ван­но или нет — счи­та­ли не чем иным, как лого­вом злых духов и обо­рот­ней. Ана­ли­зи­руя собран­ные Нор­ри­сом леген­ды и допол­нив их сви­де­тель­ства­ми изу­чав­ших раз­ва­ли­ны спе­ци­а­ли­стов, я при­шел к выво­ду, что Эксем-Прай­о­ри сто­ял на месте очень древ­не­го хра­ма дру­и­ди­че­ской или додру­и­ди­че­ской эпо­хи. Мало кто сомне­вал­ся, что здесь совер­ша­лись неопи­су­е­мые обря­ды, и сохра­ни­лись мало­при­ят­ные исто­рии о сли­я­нии этих обря­дов с куль­том Кибе­лы, зане­сен­ным рим­ля­на­ми.

На под­валь­ной клад­ке сохра­ни­лись над­пи­си, без­оши­боч­но читав­ши­е­ся как “DIV… OPS… MAGNA МАТ…” — это сви­де­тель­ство­ва­ло о куль­те Вели­кой Мате­ри, тем­ное покло­не­ние кото­рой тщет­но запре­ща­лось рим­ским граж­да­нам. Как дока­за­ли рас­коп­ки, Энче­стер был лаге­рем Тре­тье­го леги­о­на Авгу­ста, и имен­но там про­цве­тал храм Кибе­лы, а тол­пы веру­ю­щих испол­ня­ли безы­мян­ные риту­а­лы под руко­вод­ством фри­гий­ско­го жре­ца. Леген­да гла­сит, что паде­ние ста­рой рели­гии не пре­кра­ти­ло оргии в зам­ке, а жре­цы пере­шли в новую веру, не изме­нив сво­е­го обра­за жиз­ни. Тай­ные цере­мо­нии не пре­кра­ти­лись и после паде­ния рим­ско­го вла­ды­че­ства; неко­то­рые из сак­сов вос­ста­но­ви­ли раз­ру­шен­ный храм и при­да­ли ему сохра­нив­ший­ся досе­ле облик, осно­вав там центр неко­е­го куль­та, кото­ро­го боя­лись во всех семи англо­сак­ских коро­лев­ствах. Око­ло 1000 года нашей эры Эксем-Прай­о­ри упо­ми­на­ет­ся в лето­пи­си как мощ­ный камен­ный мона­стырь, при­над­ле­жа­щий стран­но­му и могу­ще­ствен­но­му мона­ше­ско­му орде­ну и окру­жен­ный обшир­ны­ми сада­ми, кото­рые не нуж­да­лись в изго­ро­ди, посколь­ку окрест­ное насе­ле­ние пани­че­ски боя­лось к ним при­бли­жать­ся. Мона­стырь не был раз­ру­шен викин­га­ми, но после нор­манн­ско­го заво­е­ва­ния он, долж­но быть, при­шел в упа­док, посколь­ку в 1261 году Ген­рих III бес­пре­пят­ствен­но пере­дал замок в дар мое­му пред­ку Гил­бер­ту де ла Поэ­ру, пер­во­му баро­ну Эксем­ско­му.

До той поры репу­та­ция наше­го рода была чиста, но потом слу­чи­лось нечто стран­ное. В одной из хро­ник некий де ла Поэр упо­ми­на­ет­ся как “про­кля­тый Гос­по­дом в 1307 году”, а в народ­ных пре­да­ни­ях замок, постро­ен­ный на месте древ­не­го хра­ма и мона­сты­ря, про­слыл зло­ве­щим и страш­ным местом. Эти пре­да­ния были спо­соб­ны напу­гать кого угод­но, и страх еще более уси­ли­вал­ся мно­же­ством недо­мол­вок и мрач­ных наме­ков. Они пред­став­ля­ли моих пред­ков демо­ни­че­ски­ми отро­дья­ми, рядом с кото­ры­ми Жиль де Рец и мар­киз де Сад пока­за­лись бы роб­ки­ми юнца­ми, и воз­ла­га­ли на них вину за слу­чав­ши­е­ся на про­тя­же­нии несколь­ких поко­ле­ний исчез­но­ве­ния людей. Самы­ми отри­ца­тель­ны­ми пер­со­на­жа­ми легенд были сами баро­ны и их пря­мые наслед­ни­ки, о кото­рых ходи­ло боль­ше все­го зло­ве­щих слу­хов. Если кто-либо из них и тяго­тел к доб­ру, то он неиз­мен­но уми­рал, быст­ро и таин­ствен­но, усту­пая место оче­ред­но­му зло­дею. Каза­лось, у баро­нов Эксе­мов был свой соб­ствен­ный тай­ный культ, откры­тый лишь неко­то­рым чле­нам семьи и руко­во­ди­мый гла­вой рода. Стро­ил­ся он, по всей види­мо­сти, не столь­ко на кров­ном род­стве, сколь­ко на общих наклон­но­стях, ибо к нему при­над­ле­жа­ли и люди, вошед­шие в семью извне. Напри­мер, леди Мар­га­рет Тре­вор из Кор­ну­ол­ла, жена Год­ф­ри, вто­ро­го сына пято­го баро­на Эксе­ма, ста­ла пуга­лом для детей по всей окру­ге, и зло­ве­щие бал­ла­ды о жен­щине-демоне до сих пор поют­ся неда­ле­ко от гра­ниц Уэль­са. В бал­ла­дах упо­ми­на­ет­ся, хотя и по дру­го­му пово­ду, ужас­ная исто­рия леди Мэри де ла Поэр, вышед­шей замуж за гер­цо­га Шру­с­фил­да и вско­ре после сва­дьбы уби­той им и его мате­рью. Свя­щен­ник, кото­ро­му они при­зна­лись в том, чего не рас­ска­за­ли боль­ше нико­му, бла­го­сло­вил убийц и отпу­стил им гре­хи.

Все эти мифы и бал­ла­ды, типич­ные пло­ды гру­бых суе­ве­рий, все­рьез заде­ва­ли меня. Осо­бен­но досад­ным было их стой­кое недо­ве­рие к мое­му роду, ухо­дя­щее дале­ко в глубь веков. Одна­ко я не мог не сопо­ста­вить эти тем­ные пре­да­ния о моих пред­ках с извест­ным мне скан­да­лом, каса­ю­щим­ся мое­го бли­жай­ше­го род­ствен­ни­ка, юно­го кузе­на Рэн­доль­фа Дела­по­ра из Кар­фак­са, кото­рый после вой­ны в Мек­си­ке сбли­зил­ся с негра­ми и стал жре­цом вуду.

Зна­чи­тель­но мень­ше меня вол­но­ва­ли туман­ные исто­рии о воп­лях и сто­нах в пустой, про­ду­ва­е­мой вет­ра­ми долине под извест­ня­ко­вой ска­лой, о клад­би­щен­ском зло­во­нии, под­ни­ма­ю­щем­ся отту­да после весен­них дождей, о виз­жа­щей белой тва­ри, кото­рая кину­лась одна­жды под ноги лоша­ди сэра Джо­на Клей­ва, когда он ехал ночью по пустын­но­му полю, и о слу­ге, кото­рый сошел с ума, загля­нув одна­жды в замок сре­ди бела дня. Это были обыч­ные сказ­ки о при­ви­де­ни­ях, а я в то вре­мя еще оста­вал­ся убеж­ден­ным скеп­ти­ком. Слож­нее было отбро­сить рас­ска­зы о про­пав­ших кре­стья­нах, хотя в сред­ние века такое не было ред­ко­стью. Смерть мог­ла быть рас­пла­той за чрез­мер­ное любо­пыт­ство, и не одна отруб­лен­ная голо­ва кра­со­ва­лась на сры­тых теперь басти­о­нах Эксем-Прай­о­ри.

Неко­то­рые леген­ды были настоль­ко живо­пис­ны, что я пожа­лел, что в моло­до­сти не изу­чал срав­ни­тель­ную мифо­ло­гию. Напри­мер, одно пове­рье объ­яс­ня­ло оби­лие раз­во­ди­мых в садах зам­ка кор­мо­вых ово­щей тем, что они слу­жи­ли пищей обо­рот­ням с кры­лья­ми лету­чих мышей, кото­рые каж­дую суб­бо­ту сле­та­лись туда на шабаш. Но самым неве­ро­ят­ным было пре­да­ние о кры­сах — о пол­чи­ще гнус­ных пара­зи­тов, кото­рые лави­ной вырва­лись из зам­ка три меся­ца спу­стя после тра­ге­дии, обрек­шей его на запу­сте­ние. Эта тощая, гряз­ная, нена­сыт­ная орда сме­та­ла все на сво­ем пути и сожра­ла в окру­ге всех кур, кошек, собак, поро­сят, овец и даже двух несчаст­ных людей, преж­де чем ее ярость утих­ла. Досто­па­мят­ное наше­ствие гры­зу­нов, опу­сто­шив­шее дерев­ню и посе­яв­шее страх в серд­цах ее жите­лей, поро­ди­ло свой соб­ствен­ный цикл мифов.

Все это было мне извест­но, когда я со стар­че­ским упрям­ством взял­ся за вос­ста­нов­ле­ние оби­те­ли пред­ков. Не сле­ду­ет вооб­ра­жать, что эти сказ­ки хоть сколь­ко-нибудь повли­я­ли на мое нынеш­нее пси­хи­че­ское состо­я­ние. К тому же меня посто­ян­но под­дер­жи­ва­ли капи­тан Нор­рис и помо­гав­шие мне уче­ные. Через два года зада­ча была выпол­не­на, и я осмат­ри­вал про­стор­ные ком­на­ты, оби­тые дубо­вы­ми пане­ля­ми сте­ны, свод­ча­тые потол­ки, стрель­ча­тые окна и широ­кие лест­ни­цы с гор­до­стью, кото­рая ком­пен­си­ро­ва­ла гро­мад­ные рас­хо­ды на рестав­ра­цию.

Все чер­ты сред­не­ве­ко­вья были тща­тель­но сохра­не­ны, и совре­мен­ные дета­ли пре­вос­ход­но подо­шли к ста­рин­ным сте­нам и фун­да­мен­там. Дом моих пред­ков был вос­ста­нов­лен, и теперь я меч­тал оправ­дать в гла­зах окру­ги репу­та­цию древ­не­го рода, послед­ним пред­ста­ви­те­лем кото­ро­го я был. Я наме­ре­вал­ся посе­лить­ся здесь и дока­зать всем, что де ла Поэ­ру (ибо я вос­ста­но­вил пер­во­на­чаль­ное напи­са­ние нашей фами­лии) совсем необя­за­тель­но быть зло­де­ем. Моя жизнь обе­ща­ла стать при­ят­ной еще и пото­му, что, несмот­ря на сред­не­ве­ко­вую внеш­ность, все инте­рье­ры Эксем-Прай­о­ри были совер­шен­но новы­ми, сво­бод­ны­ми и от древ­них пара­зи­тов, и от при­зра­ков про­шло­го.

Как уже гово­ри­лось, я пере­ехал в замок 16 июля 1923 года, взяв с собой семе­рых слуг и девя­те­рых кошек — послед­них существ, к кото­рым я испы­ты­вал при­вя­зан­ность. Само­го ста­ро­го кота, семи­лет­не­го Негра, я при­вез с собой из Бол­то­на, штат Мас­са­чу­сетс, а осталь­ны­ми обза­вел­ся, пока жил в семье капи­та­на Нор­ри­са во вре­мя рестав­ра­ции зам­ка.
Пять дней наша жизнь про­те­ка­ла в совер­шен­ном спо­кой­ствии, и я зани­мал­ся в основ­ном систе­ма­ти­за­ци­ей све­де­ний о нашей семье. Я сумел полу­чить доволь­но подроб­ный отчет о послед­ней здеш­ней тра­ге­дии и бег­стве Уол­те­ра де ла Поэ­ра, кото­рый, по мое­му пред­по­ло­же­нию, и был содер­жа­ни­ем кон­вер­та, про­пав­ше­го во вре­мя пожа­ра в Кар­фак­се. Выхо­ди­ло, что мое­го пред­ка не без осно­ва­ний обви­ня­ли в убий­стве во сне всех оби­та­те­лей зам­ка, кро­ме чет­ве­рых дове­рен­ных слуг. За две неде­ли до слу­чив­ше­го­ся он сде­лал некое шоки­ру­ю­щее откры­тие, изме­нив­шее весь его образ мыс­лей, но остав­ше­е­ся не извест­ным нико­му, кро­ме, может быть, слуг, кото­рые помог­ли ему в осу­ществ­ле­нии кро­ва­во­го замыс­ла и впо­след­ствии бежа­ли неве­до­мо куда.

Эту пред­на­ме­рен­ную рез­ню, жерт­ва­ми кото­рой ста­ли его отец, три бра­та и две сест­ры, мест­ные кре­стьяне охот­но про­сти­ли, а слу­жи­те­ли зако­на отнес­лись к ней так спо­кой­но, что винов­ни­ку уда­лось ускольз­нуть в Вир­джи­нию безо вся­ко­го вре­да для жиз­ни и даже для чести. По обще­му мне­нию, он очи­стил зем­лю от неко­е­го древ­не­го про­кля­тия. Я с тру­дом мог пред­по­ло­жить, какое откры­тие толк­ну­ло его на столь ужас­ный посту­пок. Зло­ве­щие пре­да­ния о сво­ей семье были, без сомне­ния, извест­ны Уол­те­ру де ла Поэ­ру с само­го дет­ства и вряд ли мог­ли так силь­но повли­ять на него. Быть может, он стал сви­де­те­лем како­го-то жут­ко­го древ­не­го обря­да или отыс­кал в самом зам­ке либо его окрест­но­стях некий пуга­ю­щий сим­вол? В Англии его пом­ни­ли тихим, скром­ным юно­шей, в Вир­джи­нии же он остав­лял впе­чат­ле­ние чело­ве­ка пуг­ли­во­го и осто­рож­но­го, но никак не жесто­ко­го. В днев­ни­ке одно­го знат­но­го путе­ше­ствен­ни­ка, Френ­си­са Хар­ли из Бель­вью, он опи­сан как обра­зец чести, досто­ин­ства и так­та.

22 июля про­изо­шел пер­вый стран­ный слу­чай, остав­лен­ный тогда почти без вни­ма­ния, но при­об­рет­ший важ­ное зна­че­ние в све­те после­ду­ю­щих собы­тий. Про­ис­ше­ствие было доволь­но незна­чи­тель­ным, и стран­но, что его вооб­ще заме­ти­ли в тех обсто­я­тель­ствах; я уже упо­ми­нал, что посе­лил­ся в зам­ке, где было новым все, кро­ме камен­ных стен, в окру­же­нии разум­ных и здра­во­мыс­ля­щих слуг, и вся­кая мни­тель­ность каза­лась мне абсурд­ной.

В тот раз я обра­тил вни­ма­ние, что мой ста­рый чер­ный кот, чьи повад­ки я хоро­шо знал, казал­ся неесте­ствен­но встре­во­жен­ным и бес­по­кой­ным. Он нерв­но бегал из ком­на­ты в ком­на­ту и посто­ян­но обню­хи­вал сте­ны, остав­ши­е­ся от ста­рин­но­го зда­ния. Я пони­маю, как баналь­но это зву­чит — слов­но неиз­мен­ная соба­ка в готи­че­ском романе, кото­рая все­гда рычит перед тем, как ее хозя­ин видит при­ви­де­ние, — но не могу пода­вить в себе этих вос­по­ми­на­ний.

На сле­ду­ю­щий день слу­га пожа­ло­вал­ся, что все кош­ки в зам­ке ведут себя бес­по­кой­но. Он явил­ся в мой каби­нет, обшир­ную ком­на­ту на вто­ром эта­же с ароч­ны­ми сво­да­ми, пане­ля­ми из тем­но­го дуба и трех­створ­ча­тым готи­че­ским окном, гля­дя­щим в пустын­ную доли­ну под извест­ня­ко­вой ска­лой. Я тут же при­пом­нил, как Негр крал­ся вдоль запад­ной сте­ны и скреб ког­тя­ми новые пане­ли, покры­ва­ю­щие ста­рую камен­ную клад­ку.

Я отве­тил слу­ге, что, долж­но быть, кам­ни под пане­ля­ми испус­ка­ют запа­хи или испа­ре­ния, неуло­ви­мые для людей, но воз­дей­ству­ю­щие на чут­кое обо­ня­ние кошек даже через дере­вян­ную пре­гра­ду. Я дей­стви­тель­но так думал, и когда слу­га заго­во­рил о нали­чии мышей или крыс, я воз­ра­зил, что их не было здесь три­ста лет, и даже поле­вые мыши не мог­ли бы сюда забрать­ся. В тот же день я заехал к капи­та­ну Нор­ри­су, и он заве­рил меня, что поле­вые мыши ни в коем слу­чае не ста­ли бы про­ни­кать в камен­ный замок столь стран­ным обра­зом.

Тем вече­ром, отдав обыч­ные рас­по­ря­же­ния камер­ди­не­ру, я уда­лил­ся в спаль­ню запад­ной баш­ни, кото­рую выбрал для себя. Из каби­не­та в нее вели ста­рин­ная камен­ная лест­ни­ца и корот­кая гале­рея, отде­лан­ная зано­во. Сама спаль­ня была круг­лой, с высо­ким потол­ком и сте­на­ми, укра­шен­ны­ми не дере­вян­ны­ми пане­ля­ми, а гобе­ле­на­ми, кото­рые я сам выбрал в Лон­доне. Впу­стив в ком­на­ту Негра, я закрыл тяже­лую готи­че­скую дверь, раз­дел­ся при све­те элек­три­че­ской лам­пы, искус­но ими­ти­ру­ю­щей кан­де­лябр, потом выклю­чил свет и улег­ся на рез­ном ложе под бал­да­хи­ном, в то вре­мя как кот занял свое закон­ное место у меня в ногах. Полог я не задер­нул и лежал, гля­дя в узкое окош­ко. В небе дого­ра­ла заря, и ажур­ные узо­ры окна обра­зо­вы­ва­ли при­чуд­ли­вый узор.

Долж­но быть, неко­то­рое вре­мя спу­стя я заснул, посколь­ку пом­ню, что вер­нул­ся из цар­ства доволь­но стран­ных снов, когда кот рез­ко вско­чил со сво­е­го уют­но­го места. В туск­лом све­те зари я видел его силу­эт — голо­ва вытя­ну­та впе­ред, перед­ние лапы опи­ра­ют­ся на мои лодыж­ки, зад­ние напря­же­ны. Он не отры­ва­ясь смот­рел в какую-то точ­ку на стене запад­нее окна, где мои гла­за ниче­го не виде­ли, но тем не менее туда ока­за­лось обра­щен­ным все мое вни­ма­ние.

При­гля­дев­шись, я понял, что кот вол­но­вал­ся не напрас­но. Не могу ска­зать, дей­стви­тель­но ли дра­пи­ров­ки на сте­нах дви­га­лись, но в ту мину­ту мне каза­лось, что это так. В чем я могу поклясть­ся, так это в том, что за ними я слы­шал тихую отда­лен­ную воз­ню крыс или мышей. Через мгно­ве­ние кот прыг­нул на один из гобе­ле­нов и сво­им весом обру­шил его на пол, обна­жив древ­ний камень сте­ны, там и сям под­ла­тан­ной рестав­ра­то­ра­ми, но не открыв ника­ких сле­дов надо­ед­ли­вых гры­зу­нов.

Неф начал бегать вдоль сте­ны, цара­пая ког­тя­ми упав­ший гобе­лен и пыта­ясь вре­мя от вре­ме­ни про­су­нуть лапу меж­ду сте­ной и дубо­вым полом. Он ниче­го не нашел и нехо­тя вер­нул­ся ко мне на кро­вать. Я так и не дви­нул­ся с места, но заснуть уже не мог.

Утром я опро­сил всех слуг, но никто не заме­тил ниче­го стран­но­го; толь­ко кухар­ка вспом­ни­ла, что кот, спав­ший у нее в ком­на­те на под­окон­ни­ке, сре­ди ночи вдруг заво­пил, раз­бу­див ее, а потом выско­чил в откры­тую дверь и побе­жал вниз по лест­ни­це. Я про­спал до обе­да, а потом поехал к капи­та­ну Нор­ри­су, кото­рый чрез­вы­чай­но заин­те­ре­со­вал­ся моим рас­ска­зом. Эти про­ис­ше­ствия — столь же незна­чи­тель­ные, сколь и необыч­ные, — буди­ли его вооб­ра­же­ние, и он тут же при­пом­нил неко­то­рые мест­ные леген­ды. Мы оба были оза­да­че­ны при­сут­стви­ем крыс, и Нор­рис дал мне кры­си­ный яд и несколь­ко мыше­ло­вок, кото­рые я по воз­вра­ще­нии велел слу­гам рас­ста­вить по все­му зам­ку.

Заснул я рано, чув­ствуя силь­ную уста­лость, но меня мучи­ли страш­ные сны. С боль­шой высо­ты я смот­рел в полу­тем­ный грот, где, по коле­но в гря­зи, бело­бо­ро­дый демон-пас­тух пас каких-то раз­ду­тых, дряб­лых зве­рей, вид кото­рых вызвал у меня неопи­су­е­мое отвра­ще­ние. Затем он оста­но­вил­ся, кив­нув кому-то голо­вой, и тут же огром­ная стая крыс хлы­ну­ла в смрад­ную про­пасть, что­бы пожрать и зве­рей, и их пас­ту­ха. От того кош­ма­ра меня про­бу­ди­ли дви­же­ния Негра, кото­рый, как обыч­но, спал у меня в ногах. В этот раз мне были понят­ны и его шипе­ние, и страх, заста­вив­ший его запу­стить ког­ти в мою щико­лот­ку, со всех сто­рон доно­си­лись отвра­ти­тель­ные зву­ки копо­ша­щих­ся за сте­на­ми огром­ных голод­ных крыс. Зари в небе не было, я не мог раз­гля­деть, шеве­лят­ся ли пове­шен­ные вновь дра­пи­ров­ки, и поэто­му поспе­шил вклю­чить свет.

При све­те лам­пы я уви­дел, что все гобе­ле­ны свер­ху дони­зу ходят ходу­ном в зло­ве­щем тан­це, напо­ми­на­ю­щем пляс­ку смер­ти. Почти сра­зу же это дви­же­ние пре­кра­ти­лось вме­сте со зву­ка­ми. Вско­чив с кро­ва­ти, я схва­тил метал­ли­че­скую грел­ку с угля­ми и ее длин­ной руч­кой при­под­нял угол гобе­ле­на, что­бы погля­деть, что за ним скры­ва­ет­ся. Там не было ниче­го, кро­ме ошту­ка­ту­рен­ной камен­ной сте­ны, и даже кот пере­стал нерв­ни­чать, реа­ги­руя на при­сут­ствие чужа­ков. Осмот­рев постав­лен­ную в спальне мыше­лов­ку, я уви­дел, что она захлоп­ну­лась, но ника­ких сле­дов плен­ни­ков не было.

О том, что­бы сно­ва лечь спать, не мог­ло быть и речи, и поэто­му я, взяв све­чу, открыл дверь и вме­сте с Негром пошел по гале­рее к лест­ни­це, веду­щей в мой каби­нет. Не успе­ли мы при­бли­зить­ся к камен­ным сту­пе­ням, как Негр рва­нул­ся впе­ред и исчез. Когда я сам спус­кал­ся по сту­пень­кам, то сра­зу же услы­шал вни­зу зву­ки, в при­ро­де кото­рых не мог­ло быть ника­ких сомне­ний.

Дубо­вые пане­ли кише­ли кры­са­ми, и Неф метал­ся воз­ле них с яро­стью охот­ни­ка, упу­стив­ше­го добы­чу. Спу­стив­шись вниз, я зажег свет, но на этот раз шум не пре­кра­тил­ся. Кры­сы про­дол­жа­ли свое шур­ша­ние, топая с такой силой и настой­чи­во­стью, что я сумел опре­де­лить направ­ле­ние их дви­же­ния. Эти тва­ри в нево­об­ра­зи­мом коли­че­стве совер­ша­ли колос­саль­ную мигра­цию отку­да-то свер­ху вниз, на вооб­ра­зи­мую или нево­об­ра­зи­мую глу­би­ну.

Я услы­шал шаги в кори­до­ре, и в сле­ду­ю­щий миг тяже­лую дверь отво­ри­ли двое слуг. Ока­за­лось, что все осталь­ные кош­ки по неиз­вест­ной при­чине при­шли в дикое воз­буж­де­ние, а потом рва­ну­лись вниз по лест­ни­це и сей­час мяу­ка­ли и скреб­лись у две­ри в под­вал. Я спро­сил, не слы­ша­ли ли слу­ги крыс, но они отве­ти­ли отри­ца­тель­но. Я уже соби­рал­ся обра­тить их вни­ма­ние на зву­ки за пане­ля­ми, как вдруг они вне­зап­но стих­ли.

В сопро­вож­де­нии слуг я спу­стил­ся к две­ри в под­вал, но кош­ки уже раз­бе­жа­лись. Я решил обсле­до­вать под­зе­ме­лье поз­же, а пока огра­ни­чил­ся осмот­ром мыше­ло­вок Все они сра­бо­та­ли, но все ока­за­лись пусты­ми. До утра я про­си­дел в раз­ду­мьях в каби­не­те, отме­чая, что зву­ки слы­ша­ли толь­ко кош­ки и я, и при­по­ми­ная все извест­ные мне леген­ды о зам­ке, в кото­ром я посе­лил­ся. До полу­дня я дре­мал в биб­лио­те­ке в уют­ном крес­ле, кото­рое не стал изго­нять в уго­ду сред­не­ве­ко­вым инте­рье­рам. После это­го я позво­нил капи­та­ну Нор­ри­су с тем, что­бы он при­е­хал и помог обсле­до­вать под­вал.

Мы не нашли ниче­го при­ме­ча­тель­но­го, хотя не мог­ли скрыть дрожь при мыс­ли, что этот под­зем­ный склеп был воз­ве­ден рука­ми рим­лян. Низ­кие арки и мас­сив­ные стол­бы были под­лин­но рим­ски­ми — не убо­ги­ми под­ра­жа­ни­я­ми гру­бых сак­сов, но гар­мо­нич­ны­ми и строй­ны­ми построй­ка­ми эпо­хи цеза­рей. На сте­нах было мно­же­ство уже опи­сан­ных архео­ло­га­ми над­пи­сей, напри­мер: “P.GETAE. PROP… TEMP… DONA…” или “L.PRAEG… VS… PONTIFI… ATYS”.

При упо­ми­на­нии об Ати­се я вздрог­нул, вспом­нив, что читал у Катул­ла о жут­ких обря­дах в честь это­го восточ­но­го боже­ства, чей культ соеди­нил­ся с почи­та­ни­ем Кибе­лы. При све­те фона­рей мы с Нор­ри­сом без осо­бо­го успе­ха попы­та­лись разо­брать полу­стер­ши­е­ся рисун­ки на пря­мо­уголь­ных камен­ных бло­ках, слу­жив­ших алта­ря­ми. Мы вспом­ни­ли, что один из рисун­ков, похо­жий на солн­це с луча­ми, уче­ные дати­ро­ва­ли дорим­ским пери­о­дом, пред­по­ло­жив, что алта­ри были взя­ты рим­ски­ми жре­ца­ми из более древ­не­го хра­ма корен­ных жите­лей, сто­яв­ше­го на этом месте. Мое вни­ма­ние при­влек­ли бурые пят­на на одном из алта­рей. Состо­я­ние поверх­но­сти само­го боль­шо­го из них в цен­тре поме­ще­ния ука­зы­ва­ло, что на нем раз­во­ди­ли огонь — веро­ят­но, для сжи­га­ния жертв.

Так выгля­дел склеп, у две­рей кото­ро­го скреб­лись кош­ки и где мы с Нор­ри­сом теперь реши­ли про­ве­сти ночь. Слу­ги снес­ли вниз дива­ны, и им было при­ка­за­но не обра­щать вни­ма­ния на ноч­ную бегот­ню кошек. Нефа мы взя­ли с собой, как из-за его чутья, так и про­сто за ком­па­нию. Мы реши­ли закрыть тяже­лую дубо­вую дверь, сра­бо­тан­ную на манер сред­не­ве­ко­вой, но с отвер­сти­я­ми для вен­ти­ля­ции, после чего зажгли фона­ри и ста­ли ждать. Под­зе­ме­лье в осно­ва­нии зам­ка было очень глу­бо­ким — его фун­да­мент, веро­ят­но, ухо­дил вглубь извест­ня­ко­вой ска­лы, нави­сав­шей над доли­ной. Я не сомне­вал­ся, что неиз­вест­но отку­да взяв­ши­е­ся кры­сы стре­ми­лись имен­но туда, хотя и не мог объ­яс­нить, с какой целью. Пока мы лежа­ли в ожи­да­нии, я вре­ме­на­ми погру­жал­ся в сон, от кото­ро­го меня про­буж­да­ли нерв­ные дви­же­ния кота.

Мои сны в доста­точ­ной сте­пе­ни похо­ди­ли на тот кош­мар, что при­ви­дел­ся мне преды­ду­щей ночью. Я сно­ва видел полу­тем­ный грот и пас­ту­ха с его копо­ша­щи­ми­ся в гря­зи раз­ду­ты­ми зве­ря­ми, но в этот раз все дета­ли сна слов­но при­бли­зи­лись, были вид­ны отчет­ли­вее. Я раз­гля­дел рас­плыв­ши­е­ся чер­ты одно­го из живот­ных и про­бу­дил­ся с таким кри­ком, что Негр прыг­нул в сто­ро­ну, а бодр­ство­вав­ший капи­тан Нор­рис гром­ко рас­сме­ял­ся. Он сме­ял­ся бы еще боль­ше — или, может быть, мень­ше, узнай он при­чи­ну мое­го кри­ка. Но я мало что пом­ню из даль­ней­ше­го пре­дель­ный ужас ино­гда пора­жа­ет память весь­ма кста­ти.

Нор­рис отвлек меня от кош­ма­ра, слег­ка похло­пав по пле­чу и пред­ло­жив при­слу­шать­ся к кош­кам. Из-за закры­той две­ри доно­си­лись душе­раз­ди­ра­ю­щее мяу­ка­нье и скре­жет ког­тей, в то вре­мя как Негр, не обра­щая вни­ма­ния на соро­ди­чей сна­ру­жи, метал­ся вдоль голых камен­ных стен, за кото­ры­ми слы­ша­лось то же стол­по­тво­ре­ние киша­щих крыс, кото­рое раз­бу­ди­ло меня преды­ду­щей ночью.

Я почув­ство­вал нарас­та­ю­щий ужас, посколь­ку это была ано­ма­лия, не под­да­ю­ща­я­ся ника­ко­му нор­маль­но­му объ­яс­не­нию. Кры­сы, если толь­ко они не были пло­дом безу­мия, охва­тив­ше­го меня заод­но с кош­ка­ми, шур­ша­ли и скреб­лись внут­ри рим­ских стен, кото­рые я счи­тал сде­лан­ны­ми из моно­лит­ных извест­ня­ко­вых бло­ков. Но даже если это было так, если там были живые суще­ства, то поче­му Нор­рис не слы­шит их отвра­ти­тель­ной воз­ни? Поче­му он обра­ща­ет все свое вни­ма­ние на Нефа и кошек сна­ру­жи и не дога­ды­ва­ет­ся, чем вызва­но их пове­де­ние?

К тому вре­ме­ни, как я со всей воз­мож­ной раци­о­наль­но­стью сумел рас­ска­зать Нор­ри­су о зву­ках, кото­рые я, как мне каза­лось, слы­шал, шум посте­пен­но утих. Он уда­лял­ся куда-то вниз, вглубь, ниже всех воз­мож­ных под­ва­лов, пока мне не пока­за­лось, что вся ска­ла под нами запол­ни­лась копо­ша­щи­ми­ся кры­са­ми. Нор­рис не про­явил скеп­ти­циз­ма, как я опа­сал­ся, а напро­тив, выслу­шал меня вни­ма­тель­но. Он жестом пока­зал мне, что и кош­ки за две­рью стих­ли, как буд­то поте­ря­ли след крыс; одна­ко Негр вновь при­шел в воз­буж­де­ние и теперь беше­но цара­пал осно­ва­ние алта­ря в цен­тре скле­па, к кото­ро­му диван Нор­ри­са сто­ял бли­же, чем мой.

Мой страх перед непо­сти­жи­мым в этот момент достиг пика. Про­ис­хо­ди­ло нечто неве­ро­ят­ное, и я видел, что капи­тан Нор­рис, куда более моло­дой, здо­ро­вый и мате­ри­а­ли­стич­ный, чем я, тоже был не на шут­ку встре­во­жен — воз­мож­но, пото­му, что всю жизнь слу­шал мест­ные леген­ды. Какое-то вре­мя мы в без­дей­ствии наблю­да­ли за ста­рым чер­ным котом, кото­рый с уга­са­ю­щей настой­чи­во­стью цара­пал осно­ва­ние алта­ря, вре­мя от вре­ме­ни обра­ща­ясь ко мне с тре­бо­ва­тель­ным мяу­ка­ньем, с помо­щью кото­ро­го он обыч­но доби­вал­ся вни­ма­ния.

Нор­рис пере­нес фонарь побли­же к алта­рю, изу­чая место, кото­рое цара­пал Негр; потом мол­ча опу­стил­ся на коле­ни и стал соскре­бать ста­рые лишай­ни­ки, за сто­ле­тия нарос­шие на соеди­не­нии мас­сив­ной дорим­ской пли­ты с моза­ич­ным полом. Он ниче­го не нашел и уже хотел оста­вить свои уси­лия, когда я заме­тил одно про­стое обсто­я­тель­ство, заста­вив­шее меня задро­жать, хотя оно было лишь под­твер­жде­ни­ем того, что я уже подо­зре­вал.

Я ска­зал об этом Нор­ри­су, и неко­то­рое вре­мя мы в изум­ле­нии, сме­нив­шим­ся вос­тор­гом откры­тия, наблю­да­ли неоспо­ри­мый фено­мен — пла­мя фона­ря, постав­лен­но­го око­ло алта­ря, сла­бо, но замет­но откло­ня­лось в сто­ро­ну, как быва­ет при сквоз­ня­ке. Струя воз­ду­ха, несо­мнен­но, исхо­ди­ла из щели меж­ду полом и алта­рем, из кото­рой Нор­рис выскреб лишай­ни­ки.

Оста­ток ночи мы про­ве­ли в ярко осве­щен­ном каби­не­те, в воз­буж­де­нии пла­ни­руя даль­ней­шие дей­ствия. Одно­го толь­ко откры­тия, что под древ­ней рим­ской клад­кой суще­ству­ет еще одно, глу­бо­чай­шее под­зе­ме­лье, не обна­ру­жен­ное никем из рабо­тав­ших здесь за три­ста лет архео­ло­гов, было бы доста­точ­но, что­бы взвол­но­вать чело­ве­ка — даже если оста­вить в сто­роне зло­ве­щие леген­ды. Воз­буж­ден­ное созна­ние под­ска­зы­ва­ло два выхо­да, и мы тер­за­лись сомне­ни­я­ми, что нам делать — пре­кра­тить поис­ки и навсе­гда оста­вить замок во вла­сти ста­рин­ных суе­ве­рий или дать волю нашей стра­сти к при­клю­че­ни­ям и сме­ло устре­мить­ся навстре­чу ужа­сам, кото­рые могут под­жи­дать нас в неве­до­мых без­днах.
К утру мы реши­лись на ком­про­мисс: поехать в Лон­дон, набрать груп­пу про­фес­си­о­наль­ных архео­ло­гов и уче­ных и с их помо­щью рас­крыть тай­ну. Сле­ду­ет отме­тить, что преж­де чем поки­нуть под­зе­ме­лье, мы без­успеш­но пыта­лись сдви­нуть с места алтарь, за кото­рым мы раз­гля­де­ли дверь в пуга­ю­щую неиз­вест­ность. Уви­деть, какие тай­ны скры­ва­ют­ся за этой две­рью, пред­сто­я­ло людям более све­ду­щим, чем мы.

Мы с капи­та­ном Нор­ри­сом дол­гое вре­мя про­ве­ли в Лон­доне, изла­гая наши фак­ты, сооб­ра­же­ния и леген­ды пяти авто­ри­тет­ным уче­ным, на кото­рых мож­но было поло­жить­ся в том слу­чае, если в ходе даль­ней­ших иссле­до­ва­ний всплы­вут какие-либо непри­гляд­ные семей­ные тай­ны. Мы уви­де­ли, что они не рас­по­ло­же­ны высме­и­вать нас, но, напро­тив, выра­жа­ют край­ний инте­рес и искрен­нее сочув­ствие. Нет необ­хо­ди­мо­сти упо­ми­нать все име­на, но могу назвать, напри­мер, сэра Уилья­ма Брин­то­на, чьи рас­коп­ки в Тро­аде в те вре­ме­на ста­ли извест­ны все­му миру. Когда мы все еха­ли на поез­де в Энче­стер, я вдруг почув­ство­вал, что стою на поро­ге ужас­ных откры­тий. Воз­мож­но, это чув­ство было уси­ле­но охва­тив­шей мно­гих аме­ри­кан­цев скор­бью из-за без­вре­мен­ной смер­ти пре­зи­ден­та по дру­гую сто­ро­ну оке­а­на.

Вече­ром 7 авгу­ста мы при­бы­ли в Эксем-Прай­о­ри и узна­ли, что в наше отсут­ствие ниче­го необыч­но­го не про­изо­шло. Кош­ки, вклю­чая ста­ро­го Негра, были совер­шен­но спо­кой­ны, и ни одна мыше­лов­ка не сра­бо­та­ла. К иссле­до­ва­ни­ям мы соби­ра­лись при­сту­пить на сле­ду­ю­щий день, в ожи­да­нии кото­ро­го я раз­ме­стил гостей по ком­на­там.

Сам я, как все­гда, уда­лил­ся вме­сте с Негром в свою спаль­ню в башне. Заснул я быст­ро, но тут же меня одо­ле­ли кош­ма­ры. Мне сни­лось рим­ское празд­не­ство, напо­до­бие опи­сан­но­го Пет­ро­ни­ем пира Три­маль­хи­о­на, где на боль­шом закры­том блю­де поко­и­лось нечто страш­ное. Потом опять появил­ся про­кля­тый пас­тух с гряз­ным ста­дом в полу­тем­ном гро­те. Про­бу­дил­ся я позд­но, уже насту­пил день, и дом был полон мир­ных зву­ков. Кры­сы, насто­я­щие или мни­мые, меня не потре­во­жи­ли, и Негр еще креп­ко спал. Спу­стив­шись вниз, я уви­дел, что во всем доме царит спо­кой­ствие. Один из иссле­до­ва­те­лей, пси­хо­лог Торн­тон, доволь­но неле­по попы­тал­ся объ­яс­нить уста­но­вив­ший­ся покой тем, что опре­де­лен­ные силы уже пока­за­ли мне то, что я дол­жен был уви­деть. Все было гото­во к рабо­те, и в один­на­дцать часов утра наша груп­па из семи чело­век, воору­жен­ная мощ­ны­ми элек­три­че­ски­ми фона­ря­ми и спе­ци­аль­ным инстру­мен­том, спу­сти­лась в под­вал и закры­ла за собой дверь. Уче­ные реши­ли взять с собой Негра, пола­га­ясь на его чутье в слу­чае встре­чи с кры­са­ми. Мы бег­ло осмот­ре­ли рим­ские над­пи­си и укра­ше­ния алта­ря, так как трое из уче­ных их уже виде­ли, а про­чие чита­ли их опи­са­ние. Все вни­ма­ние было обра­ще­но на цен­траль­ный алтарь, и уже через час сэр Уильям Брин­тон смог ото­дви­нуть его в сто­ро­ну, при­ве­дя в дей­ствие какой-то непо­нят­ный про­ти­во­вес.

Если бы мы не были под­го­тов­ле­ны, то открыв­ше­е­ся жут­кое зре­ли­ще при­ве­ло бы нас в ужас. Через квад­рат­ный люк в моза­ич­ном полу мы уви­де­ли лест­ни­цу с таки­ми истер­ты­ми сту­пе­ня­ми, что они почти сли­ва­лись в ров­ную поло­гую поверх­ность. Вся лест­ни­ца была усы­па­на чело­ве­че­ски­ми костя­ми. Позы сохра­нив­ших­ся ске­ле­тов выра­жа­ли пани­че­ский ужас, мно­гие были обгло­да­ны гры­зу­на­ми, а чере­па ука­зы­ва­ли на явный иди­о­тизм или обе­зья­но­по­до­бие их обла­да­те­лей.

Вниз от страш­ных сту­пе­ней ухо­дил тун­нель, похо­же, про­би­тый в твер­дой ска­ле и обес­пе­чи­ва­ю­щий при­ток воз­ду­ха. Это был не вне­зап­ный затх­лый порыв из откры­то­го скле­па, а посто­ян­ное про­хлад­ное дуно­ве­ние, в кото­ром чув­ство­ва­лась све­жесть. Чуть помед­лив, мы с содро­га­ни­ем при­ня­лись рас­чи­щать про­ход. Имен­но в тот момент сэр Уильям, осмот­рев иссе­чен­ные сте­ны, сде­лал стран­ное заклю­че­ние, что тун­нель, судя по направ­ле­нию сте­сов, был про­бит сни­зу.

Теперь я дол­жен быть осто­рож­ным и тща­тель­но под­би­рать сло­ва. Про­ша­гав несколь­ко сту­пе­нек по обгло­дан­ным костям, мы уви­де­ли впе­ре­ди свет — не мисти­че­ское фос­фор­ное све­че­ние, а нор­маль­ный днев­ной свет, кото­рый не мог про­ник­нуть ниот­ку­да, кро­ме неиз­вест­ных рас­ще­лин в извест­ня­ко­вой ска­ле, на кото­рой сто­ял замок. В том, что эти отвер­стия не были най­де­ны ранее, нет ниче­го уди­ви­тель­но­го: доли­на совер­шен­но необи­та­е­ма, а ска­ла, нави­са­ю­щая над ней под углом, столь высо­ка, что осмот­реть ее цели­ком под силу толь­ко аль­пи­ни­сту. Еще через несколь­ко шагов у нас бук­валь­но пере­хва­ти­ло дыха­ние от ново­го кош­ма­ра; настоль­ко бук­валь­но, что Торн­тон упал в обмо­рок на руки застыв­ше­го без дви­же­ния сосе­да, Нор­рис, пух­лые щеки кото­ро­го вдруг побе­ле­ли и обвис­ли, дико закри­чал, а я издал что-то вро­де хри­па или шипе­ния и закрыл гла­за.

Тот, кто сто­ял за мной — един­ствен­ный, чей воз­раст был срав­ним с моим, — без­жиз­нен­ным голо­сом про­сто­нал: “О Боже!”. Из семе­рых муж­чин толь­ко сэр Уильям Брин­тон сохра­нил само­об­ла­да­ние, хотя шел во гла­ве груп­пы и уви­дел это зре­ли­ще пер­вым.

Это был полу­тем­ный грот гигант­ских раз­ме­ров, про­сти­рав­ший­ся даль­ше, чем охва­ты­вал взгляд; целый под­зем­ный мир бес­пре­дель­ных тайн и ужа­са­ю­щих дога­док. Здесь воз­вы­ша­лись зда­ния и дру­гие соору­же­ния раз­ных эпох — одним пора­жен­ным взгля­дом я мог охва­тить при­ми­тив­ный камен­ный могиль­ник, вар­вар­ский круг моно­ли­тов, рим­ское стро­е­ние с низ­ким купо­лом, гру­бую сак­сон­скую хижи­ну, древ­не­ан­глий­скую дере­вян­ную построй­ку. Но все это мерк­ло на фоне жут­ко­го зре­ли­ща, кото­рое пред­став­ля­ла собой поверх­ность пеще­ры. От осно­ва­ния лест­ни­цы начи­на­лись безум­ные нагро­мож­де­ния костей, чело­ве­че­ских или столь же похо­жих на чело­ве­че­ские, как те, что мы виде­ли на сту­пе­нях. Эти беле­сые гру­ды напо­ми­на­ли мор­ские вол­ны; неко­то­рые кости валя­лись отдель­но, дру­гие еще обра­зо­вы­ва­ли ске­ле­ты, позы кото­рых ука­зы­ва­ли на демо­ни­че­скую ярость — перед смер­тью эти суще­ства или отби­ва­лись от напа­де­ния, или с кро­во­жад­ны­ми наме­ре­ни­я­ми хва­та­ли дру­гих. Док­тор Траск, антро­по­лог, начал обсле­до­вать чере­па и оза­да­чен­но при­знал неиз­вест­ный ему дегра­ди­ро­вав­ший тип. Боль­шин­ство из них по сте­пе­ни эво­лю­ции сто­я­ли гораз­до ниже пилт­да­ун-ско­го чело­ве­ка, хотя по всем при­зна­кам при­над­ле­жа­ли людям. Чер­ты неко­то­рых чере­пов гово­ри­ли о более высо­кой ста­дии раз­ви­тия, а отдель­ные пред­став­ля­ли собой высо­ко­раз­ви­тый совре­мен­ный тип. Все кости были обгло­да­ны боль­шей частью кры­са­ми, хотя на неко­то­рых вид­не­лись отпе­чат­ки чело­ве­че­ских зубов. Впе­ре­меш­ку с ними валя­лись тон­кие косточ­ки крыс — пав­ших бой­цов армии, завер­шив­шей древ­нюю бит­ву.

Уди­ви­тель­но, но после всех ужа­са­ю­щих откры­тий это­го дня мы были живы и даже сохра­ни­ли рас­су­док. Ни Гоф­ман, ни Поисманс не смог­ли бы измыс­лить сце­ны более неве­ро­ят­ной, более оттал­ки­ва­ю­щей или более пуга­ю­щей, чем этот полу­тем­ный грот, через кото­рый мы про­би­ра­лись все­ме­ром. На каж­дом шагу делая новые страш­ные откры­тия, мы ста­ра­лись не думать о том, что тво­ри­лось в этой пре­ис­под­ней три­ста или тыся­чу, или две тыся­чи, или десять тысяч лет назад. Несчаст­ный Торн­тон сно­ва упал в обмо­рок, когда Траск ска­зал, что, судя по ске­ле­там, мно­гие люди здесь пере­дви­га­лись на чет­ве­рень­ках на про­тя­же­нии два­дца­ти или более поко­ле­ний.

Ужас гро­моз­дил­ся на ужас, когда мы нача­ли иссле­до­вать стро­е­ния. Чет­ве­ро­но­гих людей, сре­ди кото­рых порой попа­да­лись и дву­но­гие, содер­жа­ли в камен­ных заго­нах, отку­да они потом вырва­лись, гони­мые голо­дом или стра­хом перед кры­са­ми. Их были целые ста­да, питав­ши­е­ся, оче­вид­но, кор­мо­вы­ми ово­ща­ми, остат­ки кото­рых еще гни­ли в силос­ных ямах на дне камен­ных закро­мов, более древ­них, чем Рим. Теперь я понял, зачем моим пред­кам были нуж­ны такие огром­ные сады, о Боже, если бы я мог забыть это! Не нуж­но было спра­ши­вать и о том, для чего пред­на­зна­ча­лись люд­ские ста­да.

Сэр Уильям, стоя с фона­рем в рим­ской построй­ке, вслух пере­во­дил над­пи­си, гово­ря­щие о самом немыс­ли­мом ритуа­ле, о кото­ром я когда-либо слы­шал, и рас­ска­зы­вал об осо­бой дие­те жре­цов дои­сто­ри­че­ско­го куль­та, кото­рый после соеди­нил­ся с куль­том Кибе­лы. Нор­рис, про­вед­ший годы в око­пах, не смог усто­ять на ногах, когда вышел из англий­ско­го дома. Это была одно­вре­мен­но бой­ня и кух­ня, как он и пред­по­ла­гал, — но видеть в таком месте при­выч­ную англий­скую утварь и читать там англий­ские над­пи­си, послед­няя из кото­рых отно­си­лась к 1610 году!.. Я не смог вой­ти в этот дом, в кото­ром кипе­ла дья­воль­ская рабо­та, пре­се­чен­ная лишь кин­жа­лом мое­го пред­ка Уол­те­ра де ла Поэ­ра.
Я отва­жил­ся вой­ти в низ­кое сак­сон­ское стро­е­ние с отва­лив­шей­ся дубо­вой две­рью, где нашел ужас­ный ряд из деся­ти камен­ных кле­ток с про­ржа­вев­ши­ми решет­ка­ми. В трех из них были узни­ки — ске­ле­ты высо­кой сте­пе­ни эво­лю­ции, на паль­це у одно­го из них я обна­ру­жил пер­стень с печа­тью, на кото­рой кра­со­вал­ся герб наше­го семей­ства. Сэр Уильям нашел более древ­ний казе­мат под рим­ским зда­ни­ем, но там каме­ры были пусты. Под ними вид­не­лась узкая камен­ная крип­та с акку­рат­но раз­ло­жен­ны­ми куч­ка­ми костей. На неко­то­рых из них были выре­за­ны бого­хуль­ные парал­лель­ные над­пи­си на латин­ском, гре­че­ском и фри­гий­ском язы­ках.

Тем вре­ме­нем док­тор Траск вскрыл один из дои­сто­ри­че­ских могиль­ни­ков и извлек чере­па, напо­ми­нав­шие чело­ве­че­ские нена­мно­го боль­ше, чем череп горил­лы, а так­же несколь­ко таб­ли­чек с выре­зан­ны­ми на них иеро­гли­фа­ми. Сре­ди все­го это­го кош­ма­ра спо­кой­ствие сохра­нял один мой кот. Уви­дев, как он невоз­му­ти­мо усел­ся на куче костей, я поду­мал о том, какие тай­ны могут хра­нить его жел­тые гла­за.

Осмыс­лив до неко­то­рой сте­пе­ни пуга­ю­щие откры­тия, сде­лан­ные в этом суме­реч­ном гро­те, о кото­ром меня пре­ду­пре­ждал мой вещий сон, мы напра­ви­лись к тем бес­край­ним глу­би­нам пеще­ры, куда не про­би­вал­ся ни один луч све­та из отвер­стий в ска­ле. Мы нико­гда уже не узна­ем, какие тем­ные сти­гий­ские миры скры­ва­ют­ся там, ибо было реше­но, что эти тай­ны опас­ны для чело­ве­че­ства. Уди­ви­тель­ных откры­тий хва­та­ло и вбли­зи; пер­вые же несколь­ко шагов яви­ли нам ряды без­дон­ных ям, в кото­рых обыч­но пиро­ва­ли кры­сы. Когда ямы вдруг пере­ста­ли попол­нять­ся, армия гры­зу­нов сна­ча­ла взя­лась за живых узни­ков под­зе­ме­лья, а после вырва­лась из зам­ка в той оргии опу­сто­ше­ния, кото­рую нико­гда не забу­дут мест­ные кре­стьяне.

О Боже! Эти чер­ные про­ва­лы, пол­ные рас­щеп­лен­ных, объ­еден­ных костей и вскры­тых чере­пов! Эти кош­мар­ные рвы, за бес­счет­ные сто­ле­тия ужа­са пере­пол­нив­ши­е­ся костя­ми пите­кан­тро­пов, кель­тов, рим­лян и англи­чан! Одни из них ока­за­лись заби­ты довер­ху, и опре­де­лить их глу­би­ну было невоз­мож­но. Дру­гие зия­ли про­па­стью, непре­одо­ли­мой для све­та наших фона­рей, и их насе­ля­ли неве­до­мые стра­хи. Я поду­мал о бед­ных кры­сах, уго­див­ших в эти раз­вер­стые ловуш­ки в сво­их ски­та­ни­ях по это­му мрач­но­му Тар­та­ру.

Один раз моя нога едва не соскольз­ну­ла в такую без­дну, и я пере­жил момент живот­но­го стра­ха. Я, долж­но быть, про­сто­ял там дол­гое вре­мя, пото­му что рядом уже не было нико­го, кро­ме пух­ло­го капи­та­на Нор­ри­са. Тут отку­да-то из этой чер­ниль­ной бес­край­ней глу­би­ны донес­ся звук, пока­зав­ший­ся мне зна­ко­мым. Мой чер­ный кот рва­нул­ся туда, в неве­до­мую без­дну, как кры­ла­тое еги­пет­ское боже­ство. Не отста­вал и я; через секун­ду я уже слы­шал жут­кие зву­ки, с кото­ры­ми эти дья­воль­ские кры­сы про­би­ва­ли себе путь к новым ужа­сам, гото­вясь уве­сти меня к пеще­рам в самом цен­тре Зем­ли, где без­ли­кий и безум­ный бог Ньяр­латхо­теп завы­ва­ет в тем­но­те под несмол­ка­ю­щую музы­ку двух раз­ду­тых иди­о­тов-флей­ти­стов.

Мой фонарь раз­бил­ся, но я про­дол­жал бежать. Я слы­шал голо­са, кри­ки и эхо, но все заглу­ша­ли эти гнус­ные пре­да­тель­ские зву­ки. Они под­ни­ма­лись и под­ни­ма­лись, как око­че­нев­ший раз­ду­тый труп под­ни­ма­ет­ся по мас­ля­ни­стой гла­ди реки, что течет под бес­ко­неч­ны­ми оник­со­вы­ми моста­ми к чер­но­му отрав­лен­но­му морю.

Что-то наско­чи­ло на меня — мяг­кое и пух­лое. Долж­но быть, это кры­сы; вяз­кая, плот­ная, алч­ная мас­са, пожи­ра­ю­щая мерт­вых и живых… Поче­му бы кры­сам не сожрать де ла Поэ­ра, раз де ла Поэ­ры ели запрет­ную пищу?.. Вой­на сожра­ла мое­го маль­чи­ка, черт бы их всех побрал… А янки сожра­ли Кар­факс вме­сте с моим дедом и его сек­ре­том… Нет, нет, я не тот дья­воль­ский пас­тух в полу­тем­ном гро­те! И лицо одно­го из раз­ду­тых живот­ных не было пух­лым лицом Эдвар­да Нор­ри­са! Кто ска­зал, что я — де ла Поэр? Нор­рис жив, а мое­го маль­чи­ка нет… Поче­му Нор­ри­су при­над­ле­жат зем­ли де ла Поэров?.. Это вуду, гово­рю вам… это пят­ни­стая змея… Про­кля­тый Торн­тон, я отучу тебя падать в обмо­рок от того, что дела­ет наша семья. Это же кровь, ты, смерд, да будет ведом тебе ее вкус… Кто посме­ет пося­гать на наши пра­ва?.. О Вели­кая Матерь, Вели­кая Матерь!.. Атис!.. Диа ад агад ад аода­ун… агус бас дунах орт! Донас Долас орт, агус лет- са!.. унгл… унл… ррл… шшш…

Они гово­рят, что я выкри­ки­вал все это, когда через три часа они нашли меня в тем­но­те, нашли вце­пив­шим­ся в полу­съе­ден­ное тело капи­та­на Нор­ри­са, рядом с моим котом, пытав­шим­ся вце­пить­ся мне в гор­ло. Теперь они взо­рва­ли Эксем-Прай­о­ри, забра­ли мое­го Нефа и запер­ли меня в этой ком­на­те с решет­ка­ми, где все пуг­ли­во шеп­чут­ся о моей наслед­ствен­но­сти и под­со­зна­нии. Торн­тон — в сосед­ней ком­на­те, но они не дают мне гово­рить с ним. Еще они скры­ва­ют от меня боль­шин­ство фак­тов о том, что слу­чи­лось в зам­ке. Когда я гово­рю о бед­ня­ге Нор­ри­се, они обви­ня­ют меня в немыс­ли­мом пре­ступ­ле­нии, но они долж­ны знать, что это сде­лал не я. Они долж­ны знать, что это кры­сы, шны­ря­ю­щие, шмы­га­ю­щие кры­сы, чей топот веч­но не дает мне спать, дья­воль­ские кры­сы, кото­рые бега­ют за обшив­кой этой ком­на­ты и зовут меня к ужа­сам еще страш­нее тех, что я пере­жил, кры­сы, кото­рых никто из них не слы­шит, кры­сы, кры­сы в сте­нах.