Говард Филлипс Лавкрафт

ОЧЕНЬ ДРЕВНИЙ НАРОД

(The Very Old Folk)
Напи­са­но в 1927 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод С. Анто­но­ва

////

Чет­верг, 3 нояб­ря 1927 года

Доро­гой Мель­мот! 1

Итак, ты все­це­ло погру­зил­ся в изу­че­ние тем­но­го про­шло­го это­го неснос­но­го юно­го ази­а­та, Вария Ави­та Бас­си­а­на? Брр! Мало есть на све­те людей, кото­рых я нена­ви­жу боль­ше, чем эту малень­кую отвра­ти­тель­ную сирий­скую кры­су!

Сам же я пере­нес­ся во вре­ме­на Древ­не­го Рима бла­го­да­ря недав­не­му чте­нию «Эне­иды» Джейм­са Род­са – пере­во­да, с кото­рым я преж­де не был зна­ком и кото­рый бли­же к тому, что напи­сал Пуб­лий Марон,2 чем боль­шин­ство извест­ных мне сти­хо­твор­ных пере­ло­же­ний (вклю­чая неопуб­ли­ко­ван­ный пере­вод мое­го покой­но­го дядюш­ки, док­то­ра Клар­ка). Это «вер­ги­ли­ан­ское» умо­на­стро­е­ние, вку­пе с при­зрач­ны­ми фан­та­зи­я­ми, обыч­ны­ми в канун Дня всех свя­тых с его гор­ны­ми шаба­ша­ми ведьм, поро­ди­ло в ночь на поне­дель­ник «рим­ский» сон, кото­рый обла­дал такой неве­ро­ят­ной ясно­стью и ярко­стью и таким огром­ным потен­ци­а­лом скры­то­го ужа­са, что я поло­жи­тель­но наме­рен одна­жды исполь­зо­вать его в каком-нибудь сво­ем сочи­не­нии. В юно­сти мне часто явля­лись подоб­ные сно­ви­де­ния – не раз и не два я целую ночь сле­до­вал за Боже­ствен­ным Юлием3 через всю Гал­лию в каче­стве воен­но­го три­бу­на, – но это, каза­лось бы, дав­но ушло с воз­рас­том, и пото­му нынеш­ний сон про­из­вел на меня необык­но­вен­но силь­ное впе­чат­ле­ние.

Это было на исхо­де дня в часы, когда пла­ме­не­ет закат, в малень­ком про­вин­ци­аль­ном город­ке Пом­пе­ло у под­но­жия Пире­не­ев в Ближ­ней Испании.4 Год, долж­но быть, отно­сил­ся к эпо­хе позд­ней рес­пуб­ли­ки, так как про­вин­ци­ей все еще управ­лял назна­чен­ный сена­том про­кон­сул, а не импе­ра­тор­ский про­пре­тор, а день, о кото­ром идет речь, пред­ше­ство­вал ноябрь­ским календам.5 К севе­ру от горо­да взды­ма­лись горы, окра­шен­ные в пур­пур и золо­то; на гру­бо оте­сан­ные кам­ни и све­жую шту­ка­тур­ку стро­е­ний вокруг пыль­но­го фору­ма и на дере­вян­ные сте­ны цир­ка, воз­вы­шав­ши­е­ся чуть даль­ше к восто­ку, ложил­ся таин­ствен­ный крас­но­ва­тый свет кло­нив­ше­го­ся к запа­ду солн­ца. Одо­ле­ва­е­мые какой-то смут­ной, труд­но­опре­де­ли­мой тре­во­гой, тол­пы горо­жан: широ­ко­ло­бые коло­ни­сты-рим­ляне, нече­са­ные уро­жен­цы здеш­них мест и отпрыс­ки сме­шан­ных бра­ков, рав­ным обра­зом обла­чен­ные в деше­вые шер­стя­ные тоги, – а так­же немно­го­чис­лен­ные леги­о­не­ры в шле­мах и чер­но­бо­ро­дые пред­ста­ви­те­ли мест­но­го пле­ме­ни васконов6 в гру­бых пла­щах запо­ло­ни­ли ред­кие моще­ные ули­цы и форум.

Сам я толь­ко что сошел с носи­лок, на кото­рых илли­рий­ские носиль­щи­ки – судя по все­му, в изряд­ной спеш­ке – доста­ви­ли меня из Кала­гур­ри­са, рас­по­ло­жен­но­го к югу отсю­да, на дру­гом бере­гу Ибера.7 Ока­за­лось, что я – квестор8 про­вин­ции по име­ни Луций Целий Руф и что я вызван сюда про­кон­су­лом Пуб­ли­ем Скри­бо­ни­ем Либо­ном, при­быв­шим несколь­ко дней назад из Тарракона.9 Здесь так­же были сол­да­ты пятой когор­ты Две­на­дца­то­го леги­о­на, кото­рым коман­до­вал воен­ный три­бун Сек­стий Асел­лий; кро­ме того, из Калагурриса,10 где нахо­ди­лась его посто­ян­ная рези­ден­ция, при­был легат11 все­го реги­о­на Гней Баль­бу­ций.

При­чи­ной собра­ния стал ужас, скры­вав­ший­ся в горах. Все насе­ле­ние город­ка было пере­пу­га­но и моли­ло о при­бы­тии когор­ты из Кала­гур­ри­са. Сто­я­ла Ужас­ная Пора осе­ни, когда дикие жите­ли гор гото­ви­лись совер­шить свои жут­кие обря­ды, о кото­рых горо­жане зна­ли толь­ко по смут­ным слу­хам. Это был очень древ­ний народ, оби­тав­ший высо­ко в горах и гово­рив­ший на отры­ви­стом язы­ке, кото­ро­го вас­ко­ны не пони­ма­ли. Мало кому дово­ди­лось видеть этих людей, но несколь­ко раз в год их малень­кие жел­тые косо­гла­зые послан­цы, похо­жие на ски­фов, появ­ля­лись в город­ке и, ожив­лен­но жести­ку­ли­руя, вели торг с куп­ца­ми; еже­год­но вес­ной и осе­нью они пре­да­ва­лись на гор­ных вер­ши­нах мерз­ким риту­а­лам, и их вопли и жерт­вен­ные кост­ры ввер­га­ли в ужас окрест­ные селе­ния. Вся­кий раз это про­ис­хо­ди­ло в одно и то же вре­мя – в ночи перед май­ски­ми и ноябрь­ски­ми кален­да­ми, и вся­кий раз это­му пред­ше­ство­ва­ли бес­след­ные исчез­но­ве­ния кого-то из горо­жан. В то же вре­мя ходи­ли слу­хи, буд­то мест­ные пас­ту­хи и зем­ле­дель­цы отнюдь не пита­ют враж­ды к очень древ­не­му наро­ду – неспро­ста мно­гие кры­тые соло­мой хижи­ны пусте­ли в те ночи, когда в горах разыг­ры­ва­лись отвра­ти­тель­ные шаба­ши.

В этом году ужас был осо­бен­но велик, так как люди зна­ли, что очень древ­ний народ раз­гне­ван на Пом­пе­ло. Три меся­ца назад пяте­ро малень­ких косо­гла­зых тор­гов­цев спу­сти­лись с гор, и в ходе дра­ки, слу­чив­шей­ся на рын­ке, трое из них были уби­ты. Двое дру­гих, не про­ро­нив ни сло­ва, убра­лись восво­я­си – и ни один посе­ле­нец не исчез в эту осень. Подоб­ное без­дей­ствие таи­ло в себе угро­зу. Как пра­ви­ло, шаба­ши, кото­рые устра­и­вал очень древ­ний народ, не обхо­ди­лись без чело­ве­че­ских жерт­во­при­но­ше­ний, и нынеш­нее подо­зри­тель­ное зати­шье заста­ви­ло посе­лен­цев тре­пе­тать от стра­ха.

Мно­го ночей под­ряд в горах раз­да­ва­лась гул­кая бара­бан­ная дробь, и нако­нец эдил12 Тибе­рий Анней Стил­пон (напо­ло­ви­ну мест­ный по кро­ви) послал к Баль­бу­цию в Кала­гур­рис за когор­той, кото­рая мог­ла бы пре­сечь шабаш в гря­ду­щую ужас­ную ночь. Баль­бу­ций без дол­гих раз­мыш­ле­ний отка­зал­ся удо­вле­тво­рить его прось­бу под пред­ло­гом того, что стра­хи кре­стьян бес­поч­вен­ны и что рим­ско­му наро­ду нет ника­ко­го дела до омер­зи­тель­ных риту­а­лов оби­та­те­лей гор, если они не угро­жа­ют его граж­да­нам. Я же, хотя и был близ­ким дру­гом Баль­бу­ция, заявил, что не согла­сен с его реше­ни­ем: я глу­бо­ко изу­чил тем­ные запрет­ные веро­ва­ния и был убеж­ден, что очень древ­ний народ спо­со­бен наслать любую ужас­ную кару на горо­док, являв­ший­ся, в кон­це кон­цов, рим­ским посе­ле­ни­ем, где про­жи­ва­ло зна­чи­тель­ное чис­ло наших граж­дан. Мать про­сив­ше­го о помо­щи эди­ла, кото­рую зва­ли Гель­вия, была чисто­кров­ной рим­лян­кой, доче­рью Мар­ка Гель­вия Цин­ны, при­быв­ше­го сюда с арми­ей Сципиона.13 Исхо­дя из этих сооб­ра­же­ний я послал раба – малень­ко­го быст­ро­но­го­го гре­ка по име­ни Анти­патр – с пись­мом к про­кон­су­лу, и Скри­бо­ний, вни­ма­тель­но рас­смот­рев мои дово­ды, при­ка­зал Баль­бу­цию отпра­вить в Пом­пе­ло пятую когор­ту под коман­до­ва­ни­ем Асел­лия; вече­ром нака­нуне ноябрь­ских календ ей пред­сто­я­ло углу­бить­ся в горы и пре­сечь любые мерз­кие дей­ства, какие там обна­ру­жат­ся, а так­же захва­тить столь­ко плен­ных, сколь­ко мож­но будет доста­вить в Тар­ра­кон к бли­жай­ше­му суду про­пре­то­ра. Баль­бу­ций, одна­ко, подал про­тест, и, таким обра­зом, обмен пись­ма­ми про­дол­жил­ся. Я писал про­кон­су­лу столь часто, что он все­рьез заин­те­ре­со­вал­ся жут­ки­ми обсто­я­тель­ства­ми это­го дела и решил рас­сле­до­вать его само­лич­но.

Нако­нец он отпра­вил­ся в Пом­пе­ло вме­сте со сво­и­ми ликторами14 и слу­га­ми; горо­док, пол­нив­ший­ся весь­ма впе­чат­ля­ю­щи­ми и тре­вож­ны­ми слу­ха­ми, горя­чо под­дер­жи­вал его при­каз о пре­се­че­нии шаба­ша. Желая посо­ве­то­вать­ся с кем-либо, кто знал суть про­ис­хо­дя­ще­го, про­кон­сул при­ка­зал мне сопро­вож­дать когор­ту Асел­лия. Баль­бу­ций при­со­еди­нил­ся к похо­ду и стре­мил­ся сво­и­ми сове­та­ми про­ти­во­сто­ять заду­ман­но­му пред­при­я­тию: он искренне пола­гал, что реши­тель­ные воен­ные дей­ствия послу­жат при­чи­ной опас­ных вол­не­ний сре­ди вас­ко­нов – и вар­ва­ров-кочев­ни­ков, и тех, кто вел осед­лую жизнь.

Так мы все и ока­за­лись здесь, в этих осен­них горах, осве­щен­ных таин­ствен­ны­ми закат­ны­ми луча­ми, – ста­рый Скри­бо­ний Либон в тоге-претексте,15 с сия­ю­щей лысой голо­вой, на кото­рой игра­ли золо­тые бли­ки, и мор­щи­ни­стым яст­ре­би­ным лицом; Баль­бу­ций в свер­ка­ю­щем шле­ме и нагруд­ни­ке, выбри­тый до сине­вы и с плот­но сжа­ты­ми губа­ми, выда­вав­ши­ми откро­вен­ное и упор­ное несо­гла­сие; моло­дой Асел­лий в отпо­ли­ро­ван­ных наго­лен­ни­ках и с высо­ко­мер­ной усмеш­кой на лице, а так­же любо­пыт­ное сме­ше­ние горо­жан, леги­о­не­ров, мест­ных вар­ва­ров, кре­стьян, лик­то­ров, рабов и слуг. Я был обла­чен в обыч­ную тогу и не имел при себе ника­ких зна­ков отли­чия. И повсю­ду вокруг был раз­лит гне­ту­щий ужас. Город­ской и сель­ский люд едва осме­ли­вал­ся гово­рить вслух, а люди из окру­же­ния Либо­на, про­вед­шие в здеш­них местах око­ло неде­ли, похо­же, уже успе­ли зара­зить­ся безы­мян­ным стра­хом. Сам ста­рый Скри­бо­ний выгля­дел необык­но­вен­но мрач­ным, и гром­кие зву­ки голо­сов тех, кто при­был позд­нее, каза­лись стран­но неумест­ны­ми, слов­но мы нахо­ди­лись на месте чьей-то смер­ти или в хра­ме неко­е­го неве­до­мо­го бога.

Мы вошли в преторий,16 и меж­ду нами начал­ся нелег­кий раз­го­вор. Баль­бу­ций настой­чи­во повто­рил свои воз­ра­же­ния, и его под­дер­жал Асел­лий, кото­рый, по-види­мо­му, отно­сил­ся ко всем уро­жен­цам этих мест с край­ним пре­зре­ни­ем, но вме­сте с тем счи­тал нера­зум­ным их будо­ра­жить. Оба вое­на­чаль­ни­ка утвер­жда­ли, что без­дей­ство­вать к неудо­воль­ствию мень­шей части насе­ле­ния, состо­я­щей из коло­ни­стов и циви­ли­зо­ван­ных або­ри­ге­нов, менее рис­ко­ван­но, чем, иско­ре­няя жут­кие риту­а­лы, вызвать гнев боль­шин­ства, а имен­но вар­ва­ров и кре­стьян. Я же, в свою оче­редь, повто­рил, что необ­хо­ди­мо дей­ство­вать, и выра­зил готов­ность сопро­вож­дать когор­ту в любом похо­де, кото­рый она пред­при­мет. Я ука­зал на то, что вас­ко­ны-вар­ва­ры, мяг­ко гово­ря, непо­кор­ны и нена­деж­ны, и пото­му, какую бы так­ти­ку мы сей­час ни избра­ли, стыч­ки с ними – все­го лишь вопрос вре­ме­ни; что в про­шлом они не выка­за­ли себя опас­ны­ми для наших леги­о­нов про­тив­ни­ка­ми и что было бы недо­стой­но пред­ста­ви­те­лей рим­ско­го наро­да поз­во­лить вар­ва­рам нару­шать поря­док, кото­ро­го тре­бу­ют пра­во­су­дие и пре­стиж Рес­пуб­ли­ки. С дру­гой сто­ро­ны, успеш­ное управ­ле­ние про­вин­ци­ей зави­сит в первую оче­редь от без­опас­но­сти и доб­ро­го рас­по­ло­же­ния циви­ли­зо­ван­ной части обще­ства, людей, чьи­ми ста­ра­ни­я­ми раз­ви­ва­ет­ся тор­гов­ля и обес­пе­чи­ва­ет­ся про­цве­та­ние и в чьих венах – нема­лая доля нашей ита­лий­ской кро­ви. Хотя эти люди, воз­мож­но, и состав­ля­ют мень­шин­ство насе­ле­ния, они явля­ют­ся надеж­ным эле­мен­том, на чью вер­ность мож­но поло­жить­ся и чье содей­ствие проч­нее все­го под­чи­нит про­вин­цию вла­сти Сена­та и рим­ско­го наро­да. Долж­но и полез­но предо­ста­вить им защи­ту, кото­рая пола­га­ет­ся рим­ским граж­да­нам, пред­при­няв для это­го (тут я бро­сил сар­ка­сти­че­ский взгляд на Баль­бу­ция и Асел­лия) неко­то­рые ста­ра­ния и хло­по­ты, а так­же нена­дол­го пре­кра­тив попой­ки и пету­ши­ные бои в лаге­ре, раз­би­том в Кала­гур­ри­се. В том, что Пом­пе­ло и его жите­лям угро­жа­ет реаль­ная опас­ность, меня убеж­да­ли про­ве­ден­ные мною иссле­до­ва­ния. Я про­чел мно­же­ство свит­ков из Сирии, Егип­та и таин­ствен­ных горо­дов Этру­рии и дол­го бесе­до­вал с кро­во­жад­ным жре­цом Диа­ны Арицийской17 в лес­ном свя­ти­ли­ще на бере­гу озе­ра Неми. Во вре­мя шаба­шей в горах мог­ли разыг­ры­вать­ся жут­кие сце­ны, кото­рым было не место во вла­де­ни­ях рим­ско­го наро­да; и попу­сти­тель­ство извест­но­го рода орги­ям, обыч­но сопро­вож­да­ю­щим эти шаба­ши, мало соот­вет­ство­ва­ло обы­ча­ям тех, чьи пред­ки при кон­су­ле Аулии Посту­мии каз­ни­ли мно­же­ство рим­ских граж­дан, пре­да­вав­ших­ся вак­ха­на­ли­ям (память об этом запе­чат­ле­ло спе­ци­аль­ное поста­нов­ле­ние сената,18 выгра­ви­ро­ван­ное в брон­зе и доступ­ное ныне взо­ру каж­до­го). Застиг­ну­тый в долж­ное вре­мя, преж­де чем риту­а­лы про­бу­дят к жиз­ни нечто, спо­соб­ное про­ти­во­сто­ять желе­зу рим­ско­го пилума,19 шабаш мог быть оста­нов­лен сила­ми одной когор­ты. Тре­бо­ва­лось лишь взять под стра­жу непо­сред­ствен­ных его участ­ни­ков, не тро­гая при этом мно­го­чис­лен­ных зри­те­лей, что зна­чи­тель­но при­га­си­ло бы недо­воль­ство сим­па­ти­зи­ро­вав­ших шаба­шу посе­лян. Сло­вом, как долг, так и целе­со­об­раз­ность тре­бо­ва­ли реши­тель­ных дей­ствий, и я гото­вил­ся высту­пить в поход, ибо не сомне­вал­ся, что Пуб­лий Скри­бо­ний, памя­туя о досто­ин­стве и обя­за­тель­ствах рим­ско­го наро­да, отпра­вит когор­ту в горы – в согла­сии со сво­им пла­ном и вопре­ки настой­чи­во повто­ря­е­мым про­те­стам Баль­бу­ция и Асел­лия, чьи речи подо­ба­ли ско­рее про­вин­ци­а­лам, неже­ли рим­ля­нам. Закат­ное солн­це сто­я­ло уже очень низ­ко, и весь горо­док, погру­жен­ный в без­мол­вие, каза­лось, был оку­тан таин­ствен­ны­ми и губи­тель­ны­ми чара­ми. Про­кон­сул Пуб­лий Скри­бо­ний нако­нец одоб­рил мои пред­ло­же­ния и вре­мен­но вклю­чил меня в состав когор­ты, наде­лив пол­но­мо­чи­я­ми стар­ше­го цен­ту­ри­о­на; Баль­бу­ций и Асел­лий выра­зи­ли свое согла­сие – пер­вый более учти­во, неже­ли послед­ний. Когда на дикие осен­ние скло­ны спу­сти­лись сумер­ки, изда­ле­ка ста­ла доно­сить­ся раз­ме­рен­ная и жут­кая дробь неве­до­мых бара­ба­нов. Несколь­ко леги­о­не­ров выка­за­ли робость, но рез­кие сло­ва при­ка­за вер­ну­ли их в строй, и вско­ре вся когор­та выстро­и­лась на откры­той рав­нине к восто­ку от цир­ка. Либон, так же как и Баль­бу­ций, решил лич­но сопро­вож­дать когор­ту; одна­ко ока­за­лось чрез­вы­чай­но труд­но най­ти сре­ди мест­ных жите­лей того, кто смог бы пока­зать доро­гу в горы. В кон­це кон­цов юно­ша по име­ни Вер­цел­лий, чисто­кров­ный рим­ля­нин, согла­сил­ся про­ве­сти нас хотя бы через пред­го­рья.

Мы высту­пи­ли поход­ным стро­ем в сгу­щав­ших­ся сумер­ках; над леса­ми сле­ва от нас дро­жал тон­кий сереб­ря­ный серп моло­дой луны. Боль­ше все­го нас бес­по­ко­и­ло то, что шабаш все еще про­дол­жал­ся . Слу­хи о при­бы­тии в город когор­ты, веро­ят­но, достиг­ли гор, и даже неяс­ность наших даль­ней­ших наме­ре­ний не мог­ла сде­лать их менее тре­вож­ны­ми одна­ко бара­ба­ны по-преж­не­му выби­ва­ли зло­ве­щую дробь, как буд­то участ­ни­ки дей­ства по каким-то при­чи­нам оста­ва­лись без­раз­лич­ны к тому, идут на них мар­шем силы рим­ско­го наро­да или нет. Гул уси­лил­ся, когда мы достиг­ли уще­лья с ухо­див­шей вверх тро­пой; нас с двух сто­рон обсту­пи­ли кру­тые леси­стые скло­ны, ство­лы дере­вьев в колеб­лю­щем­ся све­те наших факе­лов при­об­ре­ли стран­но-при­чуд­ли­вый вид.

Все пере­дви­га­лись пеш­ком, кро­ме Либо­на, Баль­бу­ция, Асел­лия, двух­трех цен­ту­ри­о­нов и меня; нако­нец тро­па ста­ла такой кру­той и узкой, что всад­ни­кам при­шлось спе­шить­ся, и груп­пе из деся­ти чело­век было при­ка­за­но сте­речь лоша­дей, хотя едва ли какие-нибудь гра­би­те­ли мог­ли объ­явить­ся здесь в такую страш­ную ночь. Вре­ме­на­ми нам каза­лось, буд­то по лесу невда­ле­ке от нас кра­дет­ся чья-то фигу­ра; после полу­ча­со­во­го подъ­ема про­дви­же­ние когор­ты, насчи­ты­вав­шей более трех­сот чело­век, ока­за­лось крайне затруд­не­но из-за чрез­мер­ной кру­тиз­ны и узо­сти тро­пы. И вдруг из леса, остав­ше­го­ся поза­ди, до нас донес­ся ужа­са­ю­щий звук. Его изда­ва­ли при­вя­зан­ные лоша­ди – они виз­жа­ли … не ржа­ли, а имен­но виз­жа­ли … и ни одно­го огонь­ка, ни еди­но­го зву­ка чело­ве­че­ско­го голо­са, кото­рые мог­ли бы объ­яс­нить про­ис­хо­див­шее вни­зу. В тот же миг на рас­по­ло­жен­ных впе­ре­ди гор­ных вер­ши­нах вспых­ну­ли кост­ры, и ста­ло казать­ся, что ужас под­сте­ре­га­ет нас с обе­их сто­рон.

Поис­кав юно­го Вер­цел­лия, наше­го про­во­жа­то­го, мы нашли лишь съе­жив­шу­ю­ся мас­су, уто­пав­шую в луже кро­ви. В руке про­вод­ни­ка был зажат корот­кий меч, сорван­ный с поя­са под­цен­ту­ри­о­на Деци­ма Вибу­ла­на, а на лице его засты­ло выра­же­ние тако­го ужа­са, что самые отваж­ные вете­ра­ны, уви­дев его, поблед­не­ли. Он убил себя, услы­шав визг лоша­дей… он , родив­ший­ся и вырос­ший в здеш­них кра­ях и знав­ший, какие слу­хи ходят про эти горы. Тот­час один за дру­гим нача­ли гас­нуть факе­лы, кри­ки пере­пу­ган­ных леги­о­не­ров сли­ва­лись с непре­рыв­ным виз­гом при­вя­зан­ных вни­зу лоша­дей. Воз­дух сде­лал­ся ощу­ти­мо про­хлад­нее стре­ми­тель­нее, чем это быва­ет в нача­ле нояб­ря, – и слов­но задро­жал от ужас­ных волн, порож­ден­ных бие­ни­ем гро­мад­ных кры­льев.

Вся когор­та пре­бы­ва­ла теперь в без­дей­ствии, и в уга­сав­шем све­те факе­лов я уви­дел то, что пока­за­лось мне фан­та­сти­че­ски­ми теня­ми, кото­рые очер­тил в небе при­зрач­ный свет Млеч­но­го Пути, когда они сколь­зи­ли на фоне Пер­сея, Кас­си­о­пеи, Цефея и Лебе­дя. Затем с неба вне­зап­но исчез­ли все звез­ды – даже яркие Денеб и Вега впе­ре­ди и оди­но­кие Аль­та­ир и Фомаль­гаут поза­ди нас. А когда окон­ча­тель­но потух­ли факе­лы, над потря­сен­ной и прон­зи­тель­но кри­чав­шей когор­той оста­лись вид­ны толь­ко тле­твор­ные и жут­кие жерт­вен­ные кост­ры, полы­хав­шие на гор­ных вер­ши­нах; в их адском алом све­те нача­ли выри­со­вы­вать­ся силу­эты огром­ных, неисто­во ска­чу­щих безы­мян­ных тва­рей, о кото­рых умал­чи­ва­ют даже самые фан­та­сти­че­ские из тай­ных ска­за­ний фри­гий­ских жре­цов и кам­па­ний­ских ста­рух.

Достиг­нув пре­де­ла гром­ко­сти, дья­воль­ская бара­бан­ная дробь пере­кры­ла слив­ши­е­ся в ночи кри­ки людей и лоша­дей, а про­ни­зы­ва­ю­щий, холод­ный как лед ветер с жут­кой нето­роп­ли­во­стью скольз­нул вниз с запо­вед­ных высот и стал пооче­ред­но ове­вать каж­до­го вои­на, пока вся когор­та не заби­лась с кри­ком в тем­но­те, как живая иллю­стра­ция судь­бы Лаоко­о­на и его сыновей.20 Толь­ко ста­рый Скри­бо­ний Либон выгля­дел поко­рив­шим­ся судь­бе. Посре­ди все­об­ще­го кри­ка он про­из­нес несколь­ко слов, кото­рые до сих пор отда­ют­ся эхом в моих ушах: «Malitia vetus: malitia vetus est… venit… tandem venit…»21

А затем я проснул­ся. Это был самый яркий из всех виден­ных мною за дол­гие годы снов, явив­ший­ся из тай­ни­ков под­со­зна­ния, кото­рые дли­тель­ное вре­мя пре­бы­ва­ли в забве­нии и непри­кос­но­вен­но­сти. О судь­бе той когор­ты ника­ких све­де­ний не сохра­ни­лось, но извест­но, что по край­ней мере город был спа­сен – энцик­ло­пе­дии сви­де­тель­ству­ют, что Пом­пе­ло суще­ству­ет и поныне, под совре­мен­ным испан­ским име­нем Памплона.22

Оста­юсь к услу­гам Ваше­го готи­че­ско­го пре­вос­хо­ди­тель­ства, Гай Юлий Вер Мак­си­мин

Примечания:

1. Мель­мот – в этом име­ни содер­жит­ся намек на героя готи­че­ско­го рома­на Ч. Мэтью­ри­на «Мель­мот-ски­та­лец» (1820).
2. Пуб­лий Марон – Пуб­лий Вер­ги­лий Марон, автор «Эне­иды».
3. Боже­ствен­ный Юлий – Юлий Цезарь, посмерт­но обо­жеств­лен­ный поста­нов­ле­ни­ем сена­та.
4. Ближ­няя Испа­ния – во вре­ме­на Рим­ской рес­пуб­ли­ки так име­но­ва­лась про­вин­ция на Пире­ней­ском полу­ост­ро­ве, в долине р. Эбро.
5. Кален­ды – пер­вый день меся­ца по рим­ско­му лун­но­му кален­да­рю.
6. Вас­ко­ны – пред­ки совре­мен­ных бас­ков.
7. Ибер – древ­нее назва­ние р. Эбро.
8. Кве­стор – в Древ­нем Риме долж­ност­ное лицо, ведав­шее уго­лов­ны­ми рас­сле­до­ва­ни­я­ми и финан­со­вы­ми дела­ми. Про­вин­ци­аль­ный кве­стор еще и выпол­нял роль заме­сти­те­ля про­кон­су­ла, управ­ляя про­вин­ци­ей в его отсут­ствие.
9. Тар­ра­кон – глав­ный город про­вин­ции Ближ­няя Испа­ния; совре­мен­ная Тар­ра­го­на.
10. Кала­гур­рис – ныне Кала­ор­ра, город на пра­вом бере­гу Эбро, близ гра­ни­цы с Навар­рой.
11. Легат – здесь: коман­дир леги­о­на, рас­квар­ти­ро­ван­но­го в про­вин­ции.
12. Эдил – долж­ност­ное лицо, над­зи­рав­шее за город­ским стро­и­тель­ством, содер­жа­ни­ем хра­мов и про­ве­де­ни­ем обще­ствен­ных игр, а так­же за состо­я­ни­ем город­ских рын­ков и рас­пре­де­ле­ни­ем про­до­воль­ствия в кри­зис­ных ситу­а­ци­ях.
13. …с арми­ей Сци­пи­о­на. – Име­ет­ся в виду Пуб­лий Кор­не­лий Сци­пи­он Стар­ший (235–183 до P. X.), в 210–206 гг. отво­е­вав­ший Испа­нию у кар­фа­ге­нян.
14. Лик­то­ры – почет­ный эскорт выс­ших долж­ност­ных лиц в Древ­нем Риме.
15. Пре­тек­ста – тога с пур­пур­ной кай­мой, офи­ци­аль­ное оде­я­ние рим­ских маги­стра­тов.
16. Пре­то­рий – место в лаге­ре, выде­лен­ное для палат­ки коман­ду­ю­ще­го. 17 Диа­на Ари­ций­ская – элли­ни­зи­ро­ван­ная ита­лий­ская боги­ня, чей культ был свя­зан с чело­ве­че­ски­ми жерт­во­при­но­ше­ни­я­ми
17. …спе­ци­аль­ное поста­нов­ле­ние сена­та…
18. – В 186 до P. X. рим­ский сенат запре­тил про­ве­де­ние вак­хи­че­ских празд­неств на всей тер­ри­то­рии Ита­лии.
19. Пилум – стан­дарт­ное ору­жие рим­ских леги­о­не­ров: тяже­лое мета­тель­ное копье с длин­ным желез­ным нако­неч­ни­ком.
20. …судь­бы Лаоко­о­на и его сыно­вей. – Соглас­но антич­ной леген­де, жрец Лаоко­он про­ти­вил­ся вве­де­нию в Трою остав­лен­но­го гре­ка­ми дере­вян­но­го коня и за это вме­сте с дву­мя сыно­вья­ми был заду­шен огром­ны­ми мор­ски­ми зме­я­ми, кото­рых послал Апол­лон.
21. «Древ­нее зло… это древ­нее зло… слу­чи­лось… слу­чи­лось нако­нец…: (лат.) (Прим. перев.)
22. Пам­пло­на – сто­ли­ца Навар­ры, в про­шлом неза­ви­си­мо­го коро­лев­ства, а ныне авто­ном­ной обла­сти на севе­ре Испа­нии.