Говард Филлипс Лавкрафт

УЛИЦА

(The Street)
Напи­са­но в 1920 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод Тhrary

////

Неко­то­рые уве­ря­ли, что у пред­ме­тов и мест есть души, впро­чем, были и те кто про­воз­гла­шал, что ни у мест, ни у пред­ме­тов души не быва­ет, я же не отва­жусь оспа­ри­вать ни одно из утвер­жде­ний, одна­ко, рас­ска­жу про Ули­цу.

Мужи силы и чести осно­ва­ли Ули­цу, отваж­ные мужи нашей кро­ви, при­шед­шие из-за моря, с Бла­го­сло­вен­ных Ост­ро­вов. По-нача­лу Ули­ца лишь троп­ка про­топ­тан­ная водо­но­са­ми от лес­но­го ручья к побе­ре­жью, где ско­пи­лись дома. При­ез­жа­ю­щие в рас­ту­щие квар­та­лы люди, иска­ли места для жилья, и стро­и­ли вдоль север­ной сто­ро­ны тро­пин­ки хижи­ны; хижи­ны из проч­ных дубо­вых бре­вен и камен­ной клад­кой обра­щен­ной к лесу, ведь индей­цы скры­ва­лись в лесу, индей­цев с зажи­га­тель­ны­ми стре­ла­ми. А через несколь­ко лет люди нача­ли селить­ся и на южной сто­роне Ули­цы.

По Ули­це про­гу­ли­ва­лись сте­пен­ные мужи в кони­че­ских шля­пах, ред­ко рас­тав­ши­е­ся с муш­ке­та­ми или охот­ни­чьи­ми ружья­ми. Там же про­гу­ли­ва­лись их жены в дам­ских шляп­ках и рас­су­ди­тель­ные дети. Вече­ра­ми те мужи со сво­и­ми жена­ми и детьми рас­са­жи­ва­лись вокруг огром­ных оча­гов и чита­ли и раз­го­ва­ри­ва­ли. Неза­мыс­ло­ва­ты каза­лись темы их раз­го­во­ров, но в них чер­па­ли они муже­ство и доб­ро­де­те­ли, полу­ча­ли под­держ­ку в поко­ре­нии лесов и воз­де­лы­ва­нии полей. И дети слу­шая, узна­ва­ли: и зако­ны, и дея­ния пред­ков, и о той слав­ной Англии, кото­рую дети нико­гда не виде­ли или не мог­ли впом­нить.

Раз­ра­зи­лась вой­на и индей­цы более не бес­по­ко­и­ли Ули­цу. Мужи, при­леж­но тру­дя­щи­е­ся, пре­бы­ва­ли в про­цве­та­нии и были столь счаст­ли­вы сколь толь­ко мог­ли себе пред­ста­вить. Дети рос­ли в удоб­ствах и с Мате­рин­ской зем­ли при­бы­ва­ли новые семьи, что­бы затем осесть на Ули­це. И дети их детей и дети ново­при­быв­ших выро­ста­ли. Горо­док стал горо­дом; хижи­ны усту­пи­ли место домам — неза­тей­ли­вым пре­крас­ным домам из кир­пи­ча и дере­ва, с камен­ны­ми сту­пе­ня­ми и с желез­ны­ми огра­да­ми и вее­ро­об­раз­ны­ми окна­ми над две­рью. В тех домах отсут­ство­ва­ла хруп­кость, ведь стро­и­лись они что­бы слу­жить мно­гим поко­ле­ни­ям. Одна­ко внут­ри домов изви­ва­лись изящ­ные лест­ни­цы, высту­па­ли рез­ные камин­ные пол­ки и вид­не­лась при­ят­ная обста­нов­ка, фар­фор и сереб­ро, при­ве­зен­ные с Мате­рин­ской зем­ли.

А Ули­ца вды­ха­ла меч­ты моло­дых людей и радо­ва­лась, что ее оби­та­те­ли ста­но­ви­лись эле­гант­ней и счаст­ли­вей. Где когда-то была лишь сила и честь, теперь оби­та­ли вкус и уче­ность. Кни­ги, кар­ти­ны и музы­ка при­шли в дома и моло­дежь отправ­ля­лась в уни­вер­си­тет, вырос­ший на рав­нине к севе­ру. На место кони­че­ских шляп и шпаг, тесь­мы и бело­снеж­ных пари­ков, ворвал­ся стук копыт по булыж­ным мосто­вым, гро­хот мно­же­ства позо­ло­че­ных эки­па­жей, и у кир­пич­ных тро­туа­ров рас­по­ло­жи­лись лоша­ди­ные стой­ла и поч­то­вые стан­ции.

Ули­цы уто­па­ли в дере­вьях: вязах и дубах, и бла­го­род­ных кле­нах, так что летом, Ули­ца запол­ня­лась неж­ной зеле­нью и тре­ля­ми пти­чьих песен. И за дома­ми раз­би­ли розо­вые сады, обне­сен­ные сте­на­ми, с лаби­рин­та­ми изго­ро­дей и поля­на­ми, где вече­ра­ми луна и звез­ды оча­ро­вы­ва­ли бла­го­уха­ю­щее цве­ты, искря­щи­е­ся росой.
Так Ули­ца спа­ла, после вой­ны, бед­ствий и пере­мен. Одна­жды, боль­шин­ство моло­дых муж­чин ушло и неко­то­рые уже не вер­ну­лись. Тогда же свер­ну­ли ста­рый флаг и под­ня­ли новое зна­мя — поло­сы и звез­ды. Одна­ко хотя люди гово­ри­ли о огром­ных пере­ме­нах, Ули­ца их не ощу­ща­ла, ведь ее жите­ли оста­лись те же, гово­рил о ста­рых при­выч­ных вещах в ста­рых жили­щах. И дере­вья тихо покро­ви­тель­ство­ва­ли пев­чим пти­цам, а по вече­рам луна и звез­ды любо­ва­лись покры­ты­ми росой розо­вы­ми сада­ми.

Со вре­ме­нем с Ули­цы исчез­ли шпа­ги, тре­уго­ло­ки, и пари­ки. Как, каза­лось, стран­ны ее оби­та­те­ли с тро­сточ­ка­ми, неве­ро­ят­ны­ми боро­да­ми и корот­ко остри­жен­ны­ми голо­ва­ми. Новые зву­ки при­шли изда­ли — спер­ва где то в миле, со сто­ро­ны реки раз­да­лись стран­ный гро­хот и визг, и затем через несколь­ко лет стран­ный гро­хот и визг раз­дал­ся с дру­го­го направ­ле­ния. Воз­дух не был уже так чист, как ранее, но дух места не изме­нил­ся. Кровь и души пред­ков фор­ми­ро­ва­ли Ули­цу. Но дух не изме­нить­ся даже когда раз­ры­ли зем­лю, что­бы про­ло­жить стран­ные тру­бы или когда уста­но­ви­ли высо­кие стол­бы с при­чуд­ли­вой про­во­ло­кой. Слиш­ком мно­го древ­них зна­ний сто­я­ло на Ули­це, что­бы про­шлое мож­но было лег­ко забыть.

Затем наста­ло вре­мя невзгод и мно­гие жив­шие на Ули­це издав­на поки­ну­ли ее, и мно­же­ство не жив­ших на Ули­це ранее теперь посе­ли­лись там — их про­из­но­ше­ние было гру­бо и рез­ко, и их гри­ма­сы и лица оттал­ки­ва­ю­щи. Их мыс­ли, так­же про­ти­во­ре­чи­ли муд­ро­му, спра­вед­ли­во­му духу Ули­цы, так что Ули­ца мол­ча изне­мо­га­ла, пока дома раз­ру­ша­лись, а дере­вья выми­ра­ли одно за дру­гим, и розо­вые сады покры­ва­лись буй­ны­ми всхо­да­ми сор­ня­ков и чах­ли. Одна­ко Ули­ца почув­ство­ва­ла при­лив гор­до­сти, когда вновь замар­ши­ро­ва­ли по ней моло­дые муж­чи­ны, неко­то­рые из кото­рых нико­гда так и не вер­ну­лись обрат­но. Моло­дые муж­чи­ны в голу­бых мун­ди­рах.
Со вре­ме­нем еще худ­шая судь­би­на постиг­ла Ули­цу. Она лиши­лась дере­вьев, а на месте розо­вых садов раз­би­ли дво­ры деше­вых, урод­ли­вых, новых зда­ний пара­лель­ной ули­цы. Дома еще оста­ва­лись, несмот­ря на годы опу­сто­ше­ний, ура­га­ны и чер­вей, ведь стро­и­лись они что­бы слу­жить мно­гим поко­ле­ни­ям. Новый лица запо­ло­ни­ли Ули­цу: смуг­лые, зло­ве­щие лица с хит­ры­ми гла­за­ми и стран­ны­ми чер­та­ми, чьи вла­дель­цы про­из­но­си­ли незна­ко­мые сло­ва и раз­ве­ши­ва­ли на боль­шин­стве обвет­ша­лых домов вывес­ки напи­сан­ные как извест­ны­ми, так ине­из­вест­ныи бук­ва­ми. И про­тив­ное, неопре­де­лен­ное зло­во­ние посе­ли­лось в этих местах, и древ­ний дух уснул.

Вели­кое воз­буж­де­ние одна­жды при­шло на Ули­цу. Вой­на и рево­лю­ция буше­ва­ли за моря­ми, дина­стии гиб­ли, и их вырож­да­ю­щи­е­ся под­да­ные сте­ка­лись с сомни­тель­ны­ми целя­ми к Запад­ным Зем­лям. Мно­гие из них посе­ли­лись в обвет­ша­лых домах, что когда-то зна­ли пти­чье пение и запах роз. Одна­ко Запад­ные Зем­ли про­бу­ди­лись и при­со­еде­ни­лись к Мате­рин­ским Зем­ле в тита­ни­че­ской борь­бе за циви­ли­за­цию. Над горо­да­ми вновь реял ста­рый флаг, в сопро­вож­де­нии фла­га ново­го, и неза­мыс­ло­ва­то­го, но слав­но­го три­ко­ло­ра. Но ред­ко зна­ме­на рея­ли над Ули­цей, от того, что там жили лишь страх, нена­висть и без­раз­ли­чие. Вре­ме­на­ми лише­ния. И сыно­вья тех юно­шей, преж­них вре­мен, что были оде­ты в олив­ко­во-корич­не­вую фор­му и обла­да­ли истин­ным духом пред­ков, отправ­ля­лись из отда­лен­ных земель и не зна­ли они ни Ули­цы, ни древ­не­го духа.

За моря­ми отгре­ме­ла побе­да, и боль­шин­ство юно­шей с три­ум­фом вер­ну­лось. Одна­ко страх, нена­висть и без­раз­ли­чие навис­ли над Ули­цей, отто­го, что мно­гие отси­жи­ва­лись дома и мно­же­ство чуже­стран­цев изда­ле­ка при­е­ха­ло и посе­ли­лось в древ­них домах. А юно­ши, что вер­ну­лись не жела­ли более здесь жить. Тем­ны и зло­ве­щи были лица боль­шин­ства чуже­стран­цев, прав­да изред­ка сре­ди них мель­ка­ло лицо похо­див­шее на лица осно­ва­те­лей Ули­цы, создав­ших ее дух. Похо­жее и непо­хо­жее — ведь в гла­зах всех жило сверхъ­ест­вест­вен­ное, нездо­ро­вое сия­ние — жад­но­сти, амби­ций, мсти­тель­но­сти или непра­виль­но направ­лен­но­го усер­дия. Бес­по­кой­ство и пре­да­тель­ство были повсю­ду сре­ди зло­на­ме­рен­ных людей, интри­го­ва­ших, что­бы нане­сти Восточ­ным Зем­лям смер­тель­ный удар, что­бы взять власть над руи­на­ми, рав­но как и убий­цы, снаб­жа­е­мые из той несчаст­ной, замо­ро­жен­ной стра­ны отку­да боль­шая часть их при­бы­ла. И серд­цем заго­во­ра ста­ла Ули­ца, чьи осы­па­ю­щи­е­ся дома кише­ли чужа­ка­ми, сея­те­ля­ми бес­по­ряд­ка и по ней раз­но­си­лись отго­лос­ки пла­нов, речей жаж­ду­щих назна­чить день кро­ви, взры­ва и пре­ступ­ле­ния.

Сре­ди раз­лич­ных групп соби­ра­ю­щих­ся на Ули­це, Закон зву­чал гром­ко, но мог сде­лать мало. С вели­ким усер­ди­ем люди с тай­ны­ми знач­ка­ми заси­жи­ва­лись и бесе­до­ва­ли в булоч­ной Пет­ро­ви­ча, в жал­кой шко­ле Совре­мен­ной Эко­но­ми­ки Риф­ки­на, в Окруж­ном Соци­аль­ном Клу­бе и в кафе “Сво­бо­да”. Там соби­ра­лись в боль­шом коли­че­стве зло­ве­щие люди, и почти все­гда их речи зву­ча­ли на ино­стран­ном язы­ке. И все же ста­рин­ные дома про­дол­жа­ли сто­ять, с неся в себе забы­тые зна­ния о бла­го­род­ных, минув­ших веках, о стой­ких коло­ни­аль­ных арен­да­то­рах и покры­тых росой розо­вых садах в лун­ном све­те. Вре­ме­на­ми оди­но­кий поэт или путе­ше­ствен­ник при­хо­дил, что­бы уви­деть их, и попы­тать­ся изоб­ра­зить их в све­те минув­шей сла­вы, одна­ко таких путе­ше­ствен­ни­ков и поэтов было немно­го.

Слух рас­про­стра­нял­ся быст­ро, все­о­хва­ты­ва­ю­щий слух, что здесь, на Ули­це, в этих вет­хих домах засе­ли гла­ва­ри огром­ной бан­ды тер­ро­ри­стов, что в назна­чен­ный день нач­нут кро­во­про­лит­ную оргию дабы иско­ре­нить Аме­ри­ку вме­сте со все­ми доб­ры­ми, ста­ры­ми тра­ди­ци­я­ми, что так люби­ла Ули­ца. Листов­ки и про­кла­ма­ции кру­жи­лись над гряз­ны­ми водо­сточ­ны­ми кана­ва­ми, листов­ки и про­кла­ма­ции, напе­ча­тан­ные на мно­же­стве язы­ков мно­же­ством алфа­ви­тов, листов­ки и про­кла­ма­ции при­зы­вы к пре­ступ­ле­нию и рево­лю­ции. В этих доку­мен­тах люди при­зы­ва­лись к свер­же­нию зако­на и доб­ро­де­те­лей, воз­ве­ли­чен­ных наши­ми отца­ми, уни­что­жить душу ста­рой Аме­ри­ки — душу пере­да­ва­е­мую полу­то­ра тысяч лет Англо-Сак­сон­ской сво­бо­ды, спра­вед­ли­во­сти и уме­рен­но­сти. Шеп­та­лись, что тем­ные люди оби­та­ю­щие на Ули­це и соби­ра­ю­щи­е­ся в ее отвра­ти­тель­ных зда­ни­ях — мозг ужас­ной рево­лю­ции, что рас­ки­ну­ли нездо­ро­вые ког­ти по тру­ще­бам тысяч горо­дов, что по их при­ка­зу мил­ли­о­ны без­мозг­лых, опья­нен­ных созда­ний, бро­сят­ся жечь, уби­вать и раз­ру­шать пока зем­ли наших отцов не ста­нет. Все это гово­ри­лось и повто­ря­лось, и мно­гие со стра­хом жда­ли чет­вер­то­го дня июля, на кото­рый стран­ные доку­мен­ты часто наме­ка­ли, и еще ниче­го не уда­лось обна­ру­жить что­бы мож­но быто вме­нить им в вину. Никто не мог ска­зать, чей арест может пре­сечь в исто­ке про­кля­тый заго­вор. Мно­го раз на Ули­це появ­ля­лись отря­ды оде­той в синее поли­ции и обыс­ки­ва­ли шат­кие дома, хотя в кон­це кон­цов они пере­ста­ли при­хо­дить, от того, что они слиш­ком уста­ли под­дер­жи­вать закон и поря­док, и они предо­ста­ви­ли город его судь­бе. Тогда­по­яви­лись люди в олив­ко­во-корич­не­во, несу­щие ору­жие, каза­лось, что это был груст­ный сон Ули­цы, при­зрач­ное виде­ние про­шед­ших дней, когда несу­щие муш­ке­ты люди в кони­че­ских шля­пах про­гу­ли­ва­лись вдоль Ули­цы от лес­но­го источ­ни­ка к скоп­ле­нию домов на побе­ре­жье. Одна­ко ниче­го нель­зя было пока сде­лать, что­бы вос­пре­пят­ство­вать надви­га­ю­ще­му­ся ката­клиз­му, отто­го что смуг­лые, зло­ве­щие люди были умуд­ре­ны в ковар­стве.

И так Ули­ца спа­ла тре­вож­но, до одной ночи, когда собра­лась в булоч­ной Пет­ро­ви­ча, и в шко­ле Совре­мен­ной Эко­но­ми­ки Риф­ки­на, и в Окруж­ном Соци­аль­ном Клу­бе и в кафе “Сво­бо­да” и в дру­гих подоб­ных местах огром­ные тол­пы людей, чьи гла­за напол­ни­лись ужас­ным пред­вку­ше­ни­ем тор­же­ства и надеж­ды. По скры­тым про­во­дам пере­да­ва­лись стран­ные сооб­ще­ния, и мно­гие гово­ри­ли, что буду пере­да­ва­тья еще более стран­ные сооб­ще­ния — но боль­шин­ство из них оста­нуть­ся нераз­га­дан­ны­ми пока запад­ные зем­ли не будут спа­се­ны от заго­во­ра. Люди в олив­ко­во корич­не­вом не гово­ри­ли, что про­изой­дет, или что им пола­га­ет­ся делать, от того что смуг­лые, зло­ве­щие люди были неуло­ви­мы и искус­ны в кон­спи­ра­ции.

И еще люди в олив­ко­во-корич­не­вом будут все­гда пом­нить ту ночь и будут рас­ска­зы­вать о Ули­це сво­им пра­вну­кам, пото­му как мно­гие из них были посла­ны по утру с мис­си­ей не похо­жей на ту, что они ожи­да­ли.

Было допод­лин­но извест­но, что гнез­до анар­хии необы­чай­но ста­ро и что дома шата­ют­ся от годов невзгод, ура­га­нов и чер­вей, и все же кар­ти­на, про­изо­шед­ше­го той лет­ней ночью, пора­жа­ла стран­ным еди­но­об­ра­зи­ем. По прав­де, это было дей­стви­тель­но необы­чай­ная кар­ти­на, хотя, доста­точ­но баналь­ная. Тогда, ночью, безо вся­ко­го пре­ду­пре­жде­ния, за крат­кий миг до полу­но­чи, все года невзгод, ура­га­ны, и чер­ви при­ве­ли к ужас­ной ката­стро­фе, и после паде­ния вет­хих стен на Ули­це оста­лись сто­ять толь­ко две ста­рин­ные дымо­вые тру­бы и часть кир­пич­ной сте­ны. Никто не поки­нул руи­ны живы­ми. Поэт и путе­ше­ствен­ник, что при­шли с огром­ной тол­пой погла­зеть на про­изо­шед­шее, рас­ска­за­ли необы­чай­ные исто­рии. Поэт гово­рил, что пред расве­том он наблю­дал неот­чет­ли­вые в ярком элек­три­че­ском све­те убо­гие руи­ны, и там над облом­ка­ми смут­но выри­со­вы­ва­лась иная кар­ти­на кото­рую он может опи­сать: лун­ный свет лил­ся над кра­си­вы­ми дома­ми, вяза­ми, дуба­ми и бла­го­род­ны­ми кле­на­ми. А путе­ше­ствен­ник заявил, что вме­сто обык­но­вен­но­го для этих мест зло­во­ния, он ощу­щал тон­кий аро­мат цве­те­ния роз. Но не было ли это сном поэта или бай­кой путе­ше­ствен­ни­ка извест­но­го сво­ей лжи­во­стью?

Неко­то­рые уве­ря­ли, что у пред­ме­тов и мест есть души, впро­чем, были и те кто про­воз­гла­шал, что ни у мест, ни у пред­ме­тов души не быва­ет, я же не отва­жусь оспа­ри­вать ни одно из утвер­жде­ний, одна­ко, я рас­ска­зал Вам про Ули­цу.