Говард Филлипс Лавкрафт

БЕЗЫМЯННЫЙ ГОРОД

(The Nameless City)
Напи­са­но в 1921 году
Дата пере­во­да неиз­вест­на
Пере­вод Е. Муси­хи­на

////

При­бли­зив­шись к Безы­мян­но­му горо­ду, я сра­зу ощу­тил тяго­тев­шее над ним про­кля­тие. Я ехал по мрач­ной выжжен­ной рав­нине, зали­той лун­ным све­том, и еще изда­ли уви­дел его: таин­ствен­но и зло­ве­ще высту­пал он из пес­ков – так высо­вы­ва­ют­ся части тру­па из неглу­бо­кой, кое-как заки­дан­ной зем­лею моги­лы. Ужа­сом вея­ло от исто­чен­ных века­ми кам­ней это­го пере­жив­ше­го Вели­кий потоп древ­не­го чуда, это­го пра­щу­ра самой ста­рой из пира­мид; а исхо­див­шее от него лег­кое дуно­ве­ние, каза­лось, оттал­ки­ва­ло меня и вну­ша­ло мысль отсту­пить­ся от жут­ких древ­них тайн, кото­рых не зна­ет и не дол­жен знать ни один смерт­ный.

Дале­ко в Ара­вий­ской пустыне лежит Безы­мян­ный город, раз­ру­шен­ный и без­молв­ный; его низ­кие сте­ны почти пол­но­стью зане­се­ны пес­ка­ми тыся­че­ле­тий. Этот город сто­ял здесь задол­го до того, как были зало­же­ны пер­вые кам­ни Мем­фи­са и обо­жже­ны кир­пи­чи, из кото­рых воз­двиг­ли Вави­лон. Нет ни одной леген­ды настоль­ко древ­ней, что­бы в ней упо­ми­на­лось назва­ние это­го горо­да или опи­сы­ва­лись те вре­ме­на, когда он еще был полон жиз­ни. Зато о нем шеп­чут­ся пас­ту­хи воз­ле сво­их кост­ров, о нем бор­мо­чут ста­ру­хи в шат­рах шей­хов, и все как один осте­ре­га­ют­ся его, сами не зная поче­му. Это было то самое место, кото­рое безум­ный поэт Абдул Аль­хаз­ред уви­дел в сво­их гре­зах за ночь до того, как сло­жил зага­доч­ное дву­сти­шие:

То не мерт­во, что веч­ность охра­ня­ет, Смерть вме­сте с веч­но­стью порою уми­ра­ет.

Мне было извест­но, что ара­бы осте­ре­га­ют­ся Безы­мян­но­го горо­да зло­ве­ще­го места, упо­ми­на­е­мо­го в при­чуд­ли­вых ска­за­ни­ях и до сих пор сокры­то­го от люд­ских глаз; одна­ко я ото­гнал от себя мыс­ли о воз­мож­ных при­чи­нах этих стра­хов и отпра­вил­ся вер­хом на вер­блю­де в нехо­же­ную пусты­ню. Я един­ствен­ный, кому дове­лось его уви­деть, и пото­му ни на одном лице не засты­ло такой печа­ти ужа­са, как на моем, и ни одно­го чело­ве­ка не охва­ты­ва­ет такая страш­ная дрожь, как меня, когда по ночам ветер сотря­са­ет окон­ные стек­ла. Когда я под­сту­пал к горо­ду, замер­ше­му в жут­кой тишине нескон­ча­е­мо­го сна, он смот­рел на меня, осты­вая от пустын­но­го зноя под луча­ми холод­ной луны. И, воз­вра­тив ему этот взгляд, я забыл тор­же­ство, кото­рое испы­тал, най­дя его, и оста­но­вил сво­е­го вер­блю­да, дожи­да­ясь рас­све­та.

После несколь­ких часов ожи­да­ния на восто­ке повис пред­рас­свет­ный полу­мрак, звез­ды поблек­ли, а затем серые суме­реч­ные тона оттес­нил розо­вый свет, окайм­лен­ный золо­том. Вдруг я услы­шал сто­ну­щий звук и уви­дел пес­ча­ный смерч, буше­вав­ший сре­ди древ­них кам­ней, хотя небо было ясным и обшир­ные про­стран­ства пусты­ни оста­ва­лись непо­движ­ны­ми. Затем над лини­ей гори­зон­та, окайм­ляв­шей пусты­ню, появил­ся огнен­ный край солн­ца, кото­рый был виден сквозь дым­ку уно­сив­ше­го­ся прочь вих­ря, и мне, охва­чен­но­му какой-то лихо­рад­кой, почу­дил­ся доно­сив­ший­ся из неве­до­мых глу­бин про­тяж­ный метал­ли­че­ский звук – он слов­но при­вет­ство­вал огнен­ный диск, как неко­гда при­вет­ство­вал его Мемнон1 с бере­гов Нила. В ушах моих сто­ял звон, вооб­ра­же­ние бур­ли­ло, пока я неспеш­но пого­нял сво­е­го вер­блю­да, при­бли­жа­ясь к это­му зате­рян­но­му в пес­ках без­молв­но­му месту, кото­рое из всех живу­щих на зем­ле удо­сто­ил­ся созер­цать я один.

Я бро­дил тут и там сре­ди бес­фор­мен­ных фун­да­мен­тов домов, не нахо­дя ниче­го похо­же­го на резь­бу или над­пи­си, кото­рые напо­ми­на­ли бы о людях (если то были люди), постро­ив­ших город и жив­ших в нем необо­зри­мое чис­ло лет назад. В здеш­нем нале­те древ­но­сти было что-то нездо­ро­вое, и боль­ше все­го на све­те мне хоте­лось уви­деть какие-нибудь зна­ки или сви­де­тель­ства того, что город и в самом деле был заду­ман и зало­жен пред­ста­ви­те­ля­ми рода чело­ве­че­ско­го. Сами про­пор­ции и раз­ме­ры этих раз­ва­лин вызы­ва­ли у меня какие-то непри­ят­ные ассо­ци­а­ции. Рас­по­ла­гая набо­ром инстру­мен­тов и сна­ря­же­ния, я сде­лал мно­же­ство рас­ко­пок внут­ри дво­ри­ков, окру­жен­ных сте­на­ми раз­ру­шен­ных соору­же­ний; одна­ко дело про­дви­га­лось мед­лен­но, и я не обна­ру­жил ниче­го суще­ствен­но­го. С наступ­ле­ни­ем лун­ной ночи я почув­ство­вал дуно­ве­ние про­хлад­но­го вет­ра, а вме­сте с ним новый при­ступ отсту­пив­ше­го было стра­ха и не решил­ся зано­че­вать в горо­де. Когда я поки­дал древ­ние сте­ны, что­бы уснуть за их пре­де­ла­ми, за моей спи­ной сно­ва воз­ник неболь­шой пес­ча­ный смерч, с воем про­нес­ший­ся над серы­ми кам­ня­ми, хотя луна была яркой, а пусты­ня по боль­шей части оста­ва­лась спо­кой­ной.
Я про­бу­дил­ся на рас­све­те, вырвав­шись из хоро­во­да кош­мар­ных сно­ви­де­ний, и в ушах моих сто­ял звон, подоб­ный коло­коль­но­му. Я уви­дел, как оран­же­вый край солн­ца про­би­ва­ет­ся сквозь осе­да­ю­щий столб смер­ча над Безы­мян­ным горо­дом, и отме­тил про себя без­мя­теж­ность все­го осталь­но­го ланд­шаф­та. Я побро­дил сре­ди раз­ва­лин, кото­рые взду­ва­лись под тол­стым сло­ем пес­ка, как тело како­го-нибудь ска­зоч­но­го вели­ка­на под покры­ва­лом, и еще раз попы­тал­ся отко­пать релик­вии забы­той расы, но вновь без­ре­зуль­тат­но. В пол­день я отдох­нул, а затем дли­тель­ное вре­мя посвя­тил иссле­до­ва­нию стен, сле­дов быв­ших улиц и кон­ту­ров почти исчез­нув­ших зда­ний. Все гово­ри­ло о том, что неко­гда это был могу­чий город, и я заду­мал­ся, в чем же состо­ял источ­ник его вели­чия. В моем вооб­ра­же­нии воз­ник­ла живая кар­ти­на века столь отда­лен­но­го, что о нем не мог­ли знать и халдеи.2 Перед моим внут­рен­ним взо­ром про­мельк­ну­ли таин­ствен­ные обра­зы: обре­чен­ный Сар­нат, сто­яв­ший на зем­ле Мна­ра, когда чело­ве­че­ство было еще моло­до; зага­доч­ный Иб, высе­чен­ный из серо­го кам­ня задол­го до появ­ле­ния на зем­ле рода чело­ве­че­ско­го.

Неожи­дан­но я наткнул­ся на место, где из пес­ков взды­ма­лась невы­со­кая, но кру­тая ска­ла, и здесь с вели­кой радо­стью обна­ру­жил сле­ды, остав­лен­ные наро­дом, явно жив­шим задол­го до Вели­ко­го пото­па. Отвер­стия, выруб­лен­ные в ска­ле, несо­мнен­но явля­лись вхо­да­ми в жили­ща или неболь­шие хра­мы, и я поду­мал, что их инте­рьер навер­ня­ка хра­нит не одну тай­ну нево­об­ра­зи­мо дале­ких сто­ле­тий, тогда как рез­ные изоб­ра­же­ния на их фаса­дах мог­ли дав­ным-дав­но сте­реть пес­ча­ные бури.

Бли­жай­шие ко мне тем­ные про­емы рас­по­ла­га­лись очень низ­ко и были засы­па­ны пес­ком, но я рас­чи­стил один из них лопа­той и пополз впе­ред, дер­жа перед собой зажжен­ный факел. Очу­тив­шись внут­ри, я понял, что выруб­лен­ное в ска­ле про­стран­ство дей­стви­тель­но было хра­мом, сохра­нив­шим кое-какие сле­ды наро­да, кото­рый покло­нял­ся здесь сво­им богам задол­го до того, как эти места пре­вра­ти­лись в пусты­ню. Были здесь при­ми­тив­ные и уди­ви­тель­но низ­кие алта­ри, колон­ны, ниши; мне не уда­лось обна­ру­жить ни скульп­тур, ни фре­сок, зато здесь в изоби­лии при­сут­ство­ва­ли кам­ни стран­ных форм, явно обра­бо­тан­ные и выгля­дев­шие как некие сим­во­лы. Пото­лок зала был очень низок: даже стоя на коле­нях, я едва мог выпря­мить­ся, – что меня нема­ло оза­да­чи­ло. Одна­ко сам зал был настоль­ко велик, что мой факел осве­щал лишь незна­чи­тель­ную часть его про­стран­ства. Когда же я добрал­ся до даль­не­го кон­ца зала, меня бро­си­ло в дрожь, ибо имев­ши­е­ся там алта­ри и кам­ни напом­ни­ли мне о забы­тых обря­дах, ужас­ных, отвра­ти­тель­ных и необъ­яс­ни­мых по сво­ей при­ро­де. Что за люди мог­ли воз­двиг­нуть и посе­щать такой храм? Вни­ма­тель­но осмот­рев поме­ще­ние, я выполз нару­жу, охва­чен­ный жаж­дой узнать, какие еще тай­ны скры­ва­ют­ся в этих под­зе­ме­льях.

Уже смер­ка­лось, одна­ко все уви­ден­ное про­бу­ди­ло во мне такое неодо­ли­мое любо­пыт­ство, что я, пере­си­лив страх, решил­ся остать­ся на ночь сре­ди длин­ных, отбра­сы­ва­е­мых в лун­ном све­те теней, напол­нив­ших меня ужа­сом в тот момент, когда я впер­вые уви­дел Безы­мян­ный город. В сумер­ках я рас­чи­стил дру­гой про­ем и заполз в него с новым факе­лом; внут­ри я обна­ру­жил еще боль­шее коли­че­ство кам­ней и сим­во­лов, столь же непо­нят­ных, как и в пер­вом хра­ме. Ком­на­та была такой же низ­кой, но гораз­до менее про­стор­ной и закан­чи­ва­лась очень узким про­хо­дом меж ряда­ми мрач­ных алта­рей или над­гро­бий. Я при­сталь­но раз­гля­ды­вал их, как вдруг шум вет­ра и крик мое­го вер­блю­да нару­ши­ли царив­шую вокруг тиши­ну, и мне при­шлось выбрать­ся нару­жу, что­бы узнать, что так встре­во­жи­ло живот­ное.

Над допо­топ­ны­ми руи­на­ми ярко сия­ла луна, осве­щая плот­ное обла­ко пес­ка, под­ня­тое, как мне пока­за­лось, силь­ным, но уже сти­хав­шим вет­ром, кото­рый дул со сто­ро­ны взды­мав­шей­ся надо мною ска­лы. Я посчи­тал, что этот холод­ный ветер, несу­щий песок, и напу­гал мое­го вер­блю­да, и хотел было отве­сти его в более надеж­ное укры­тие, как вдруг бро­сил слу­чай­ный взгляд наверх и уви­дел, что над ска­лой вих­ря не было. Меня вновь охва­тил страх, но я тут же вспом­нил о вне­зап­но нале­та­ю­щих и огра­ни­чен­ных малым про­стран­ством смер­чах, кото­рые наблю­дал до того на вос­хо­де и зака­те солн­ца, и при­шел к выво­ду, что здесь это обыч­ное дело. Я решил, что ветер дует из какой-нибудь рас­ще­ли­ны, веду­щей в пеще­ру, и попы­тал­ся про­сле­дить его источ­ник. Вско­ре выяс­ни­лось, что он выле­тал из чер­но­го устья хра­ма, остав­лен­ные наро­дом, явно жив­шим задол­го до Вели­ко­го пото­па. Отвер­стия, выруб­лен­ные в ска­ле, несо­мнен­но явля­лись вхо­да­ми в жили­ща или неболь­шие хра­мы, и я поду­мал, что их инте­рьер навер­ня­ка хра­нит не одну тай­ну нево­об­ра­зи­мо дале­ких сто­ле­тий, тогда как рез­ные изоб­ра­же­ния на их фаса­дах мог­ли дав­ным-дав­но сте­реть пес­ча­ные бури.

Бли­жай­шие ко мне тем­ные про­емы рас­по­ла­га­лись очень низ­ко и были засы­па­ны пес­ком, но я рас­чи­стил один из них лопа­той и пополз впе­ред, дер­жа перед собой зажжен­ный факел. Очу­тив­шись внут­ри, я понял, что выруб­лен­ное в ска­ле про­стран­ство дей­стви­тель­но было хра­мом, сохра­нив­шим кое-какие сле­ды наро­да, кото­рый покло­нял­ся здесь сво­им богам задол­го до того, как эти места пре­вра­ти­лись в пусты­ню. Были здесь при­ми­тив­ные и уди­ви­тель­но низ­кие алта­ри, колон­ны, ниши; мне не уда­лось обна­ру­жить ни скульп­тур, ни фре­сок, зато здесь в изоби­лии при­сут­ство­ва­ли кам­ни стран­ных форм, явно обра­бо­тан­ные и выгля­дев­шие как некие сим­во­лы. Пото­лок зала был очень низок: даже стоя на коле­нях, я едва мог выпря­мить­ся, – что меня нема­ло оза­да­чи­ло. Одна­ко сам зал был настоль­ко велик, что мой факел осве­щал лишь незна­чи­тель­ную часть его про­стран­ства. Когда же я добрал­ся до даль­не­го кон­ца зала, меня бро­си­ло в дрожь, ибо имев­ши­е­ся там алта­ри и кам­ни напом­ни­ли мне о забы­тых обря­дах, ужас­ных, отвра­ти­тель­ных и необъ­яс­ни­мых по сво­ей при­ро­де. Что за люди мог­ли воз­двиг­нуть и посе­щать такой храм? Вни­ма­тель­но осмот­рев поме­ще­ние, я выполз нару­жу, охва­чен­ный жаж­дой узнать, какие еще тай­ны скры­ва­ют­ся в этих под­зе­ме­льях.

Уже смер­ка­лось, одна­ко все уви­ден­ное про­бу­ди­ло во мне такое неодо­ли­мое любо­пыт­ство, что я, пере­си­лив страх, решил­ся остать­ся на ночь сре­ди длин­ных, отбра­сы­ва­е­мых в лун­ном све­те теней, напол­нив­ших меня ужа­сом в тот момент, когда я впер­вые уви­дел Безы­мян­ный город. В сумер­ках я рас­чи­стил дру­гой про­ем и заполз в него с новым факе­лом; внут­ри я обна­ру­жил еще боль­шее коли­че­ство кам­ней и сим­во­лов, столь же непо­нят­ных, как и в пер­вом хра­ме. Ком­на­та была такой же низ­кой, но гораз­до менее про­стор­ной и закан­чи­ва­лась очень узким про­хо­дом меж ряда­ми мрач­ных алта­рей или над­гро­бий. Я при­сталь­но раз­гля­ды­вал их, как вдруг шум вет­ра и крик мое­го вер­блю­да нару­ши­ли царив­шую вокруг тиши­ну, и мне при­шлось выбрать­ся нару­жу, что­бы узнать, что так встре­во­жи­ло живот­ное.

Над допо­топ­ны­ми руи­на­ми ярко сия­ла луна, осве­щая плот­ное обла­ко пес­ка, под­ня­тое, как мне пока­за­лось, силь­ным, но уже сти­хав­шим вет­ром, кото­рый дул со сто­ро­ны взды­мав­шей­ся надо мною ска­лы. Я посчи­тал, что этот холод­ный ветер, несу­щий песок, и напу­гал мое­го вер­блю­да, и хотел было отве­сти его в более надеж­ное укры­тие, как вдруг бро­сил слу­чай­ный взгляд наверх и уви­дел, что над ска­лой вих­ря не было. Меня вновь охва­тил страх, но я тут же вспом­нил о вне­зап­но нале­та­ю­щих и огра­ни­чен­ных малым про­стран­ством смер­чах, кото­рые наблю­дал до того на вос­хо­де и зака­те солн­ца, и при­шел к выво­ду, что здесь это обыч­ное дело. Я решил, что ветер дует из какой-нибудь рас­ще­ли­ны, веду­щей в пеще­ру, и попы­тал­ся про­сле­дить его источ­ник. Вско­ре выяс­ни­лось, что он выле­тал из чер­но­го устья хра­ма, меня содро­гать­ся. Места­ми спуск ста­но­вил­ся более кру­тым или, напро­тив, более поло­гим, места­ми меня­лось его направ­ле­ние; одна­жды мне попал­ся длин­ный, низ­кий, поло­гий про­ход, в кото­ром я тут же едва не вывих­нул себе ногу, спо­ткнув­шись на неров­ном полу. Про­дви­гать­ся при­шлось с вели­чай­шей осто­рож­но­стью, дер­жа факел впе­ре­ди себя на рас­сто­я­нии вытя­ну­той руки. Пото­лок здесь был таким низ­ким, что я не мог пол­но­стью рас­пря­мить­ся. Затем опять нача­лись про­ле­ты кру­тых сту­пе­нек. Я все еще про­дол­жал свой бес­ко­неч­ный спуск, когда мой сла­бе­ю­щий факел погас. Кажет­ся, я не сра­зу заме­тил это, ибо когда все же обна­ру­жил, что остал­ся без огня, моя рука по-преж­не­му была воз­не­се­на над голо­вой, как если бы он про­дол­жал гореть. Состо­я­ние неиз­вест­но­сти напол­ни­ло меня тре­во­гой – я почув­ство­вал себя ничтож­ным ски­таль­цем, явив­шим­ся в дале­кие древ­ние места, охра­ня­е­мые неве­до­мы­ми сила­ми.
Во тьме на мое созна­ние обру­шил­ся поток раз­но­об­раз­ных мыс­лей и виде­ний – отрыв­ки из цен­ных сво­ей ред­ко­стью демо­но­ло­ги­че­ских тру­дов, сен­тен­ции безум­но­го ара­ба Аль­хаз­ре­да, цита­ты из кош­мар­ных апо­кри­фов Дамаския3 и нече­сти­вые стро­ки из бре­до­во­го «Обра­за мира» Готье де Метца.4 Я твер­дил про себя обрыв­ки при­чуд­ли­вых фраз и что-то бес­связ­но бор­мо­тал об Афрасиабе5 и демо­нах, плы­ву­щих с ним по тече­нию Окса;6 неод­но­крат­но в голо­ве моей мель­ка­ло выра­же­ние из сказ­ки лор­да Дан­се­ни: 7 «неот­ра­жа­е­мая чер­но­та без­дны». Один раз, когда спуск неожи­дан­но кру­то пошел вниз, я начал нарас­пев цити­ро­вать стро­фу из Тома­са Мура и оста­но­вил­ся лишь тогда, когда почув­ство­вал, что эти стро­ки наве­ва­ют на меня самый насто­я­щий ужас:

Вместилище бездонной тьмы Черно, как ведьмины котлы 
С кипящим зельем. Наклонясь, 
Чтоб отыскать какой-то путь 
Сквозь эту бездну, я узрел, 
Насколько мог проникнуть взор, 
Стеклянный отблеск темных стен, 
Сверкающих, как черный лак, 
И мрак, что сквозь осклизлый зев 
Обитель Гибели струит.8

Мне уже нача­ло казать­ся, что вре­мя оста­но­ви­лось, как вдруг я вновь почув­ство­вал, что ноги мои сто­ят на ров­ном гори­зон­таль­ном полу, и обна­ру­жил, что нахо­жусь в каком-то поме­ще­нии. Оно было нена­мно­го выше ком­нат в двух мень­ших хра­мах, нахо­див­ших­ся сей­час навер­ху, нево­об­ра­зи­мо дале­ко от меня. Я не мог сто­ять в пол­ный рост: рас­пря­мить спи­ну по-преж­не­му мож­но было, толь­ко опу­стив­шись на коле­ни. Не видя ниче­го вокруг, я начал наугад дви­гать­ся в раз­ных направ­ле­ни­ях и очень ско­ро понял, что нахо­жусь в узком кори­до­ре, вдоль стен кото­ро­го сто­ят ряда­ми дере­вян­ные ящи­ки со стек­лян­ны­ми крыш­ка­ми – послед­нее я опре­де­лил на ощупь. Отпо­ли­ро­ван­ное дере­во и стекло‑в этой палео­зой­ской без­дне? Мыс­ли о том, что может скры­вать­ся за всем этим, заста­ви­ли меня содрог­нуть­ся. Ящи­ки были рас­став­ле­ны по обе сто­ро­ны про­хо­да на оди­на­ко­вом рас­сто­я­нии друг от дру­га. Они име­ли про­дол­го­ва­тую фор­му и сто­я­ли гори­зон­таль­но, свои ми раз­ме­ра­ми и очер­та­ни­я­ми напо­ми­ная гро­бы, что в оче­ред­ной раз напол­ни­ло меня ужа­сом. Попы­тав­шись сдви­нуть с места два или три ящи­ка, я обна­ру­жил, что они проч­но закреп­ле­ны на месте.

Про­ход этот, насколь­ко я мог судить, был доволь­но длин­ным; поэто­му, не опа­са­ясь встре­тить на сво­ем пути ника­ких пре­пят­ствий, я устре­мил­ся впе­ред в полу­со­гну­том поло­же­нии – навер­ное, со сто­ро­ны это выгля­де­ло доволь­но неле­по, но кто мог уви­деть меня в этой кро­меш­ной тьме? Вре­мя от вре­ме­ни я ощу­пы­вал про­стран­ство то сле­ва, то спра­ва от себя – лишь для того, что­бы убе­дить­ся, что сте­ны и ряды ящи­ков все еще тянут­ся вдоль про­хо­да. Как вся­кий чело­век, я настоль­ко при­вык мыс­лить визу­аль­ны­ми обра­за­ми, что вско­ре почти забыл о тем­но­те и рисо­вал в сво­ем вооб­ра­же­нии бес­ко­неч­ный одно­об­раз­ный кори­дор с рас­став­лен­ны­ми вдоль него ящи­ка­ми из дере­ва и стек­ла, как если бы эта кар­ти­на была доступ­на моим гла­зам. И в какой-то миг я понял, что дей­стви­тель­но вижу кори­дор.

Я не могу ска­зать точ­но, когда мое вооб­ра­же­ние транс­фор­ми­ро­ва­лось в виде­ние; про­сто в опре­де­лен­ный момент я заме­тил впе­ре­ди посте­пен­но уси­ли­ва­ю­ще­е­ся све­че­ние, и до меня дошло, что я раз­ли­чаю смут­ные очер­та­ния кори­до­ра и ящи­ков, про­сту­пав­шие вслед­ствие какой-то неиз­вест­ной под­зем­ной фос­фо­рес­цен­ции. В пер­вые мину­ты все было точь-в-точь как я себе пред­став­лял, посколь­ку све­че­ние было очень сла­бым; но по мере того, как, спо­ты­ка­ясь и едва удер­жи­вая рав­но­ве­сие, я про­дол­жал меха­ни­че­ски про­дви­гать­ся в направ­ле­нии уси­ли­вав­ше­го­ся све­та, ста­но­ви­лось все более оче­вид­ным, что мое вооб­ра­же­ние рисо­ва­ло лишь сла­бое подо­бие под­лин­ной кар­ти­ны. В отли­чие от гру­бой отдел­ки хра­мов навер­ху этот зал был совер­шен­ным памят­ни­ком на ред­кость вели­че­ствен­но­го и в то же вре­мя экзо­ти­че­ско­го искус­ства. Яркие, насы­щен­ные, вызы­ва­ю­ще фан­та­сти­че­ские узо­ры и рисун­ки скла­ды­ва­лись в непре­рыв­ную настен­ную рос­пись, линии и цве­та кото­рой не под­да­ют­ся опи­са­нию. Ящи­ки были изго­тов­ле­ны из необыч­но­го золо­ти­сто­го дере­ва, а внут­ри их, под крыш­ка­ми из глад­ко­го про­зрач­но­го стек­ла, поко­и­лись муми­фи­ци­ро­ван­ные фигу­ры, по сво­ей гро­теск­но­сти пре­вос­хо­див­шие обра­зы самых жут­ких ноч­ных кош­ма­ров.

Я не могу пере­дать всю сте­пень их урод­ли­во­сти. Более все­го подо­шло бы срав­не­ние с реп­ти­ли­я­ми; в их очер­та­ни­ях скво­зи­ло что-то от кро­ко­ди­ла и в то же вре­мя уга­ды­ва­лось нечто тюле­нье. Но в целом они были абсо­лют­но фан­та­сти­че­ски­ми суще­ства­ми, о кото­рых едва ли слы­шал хотя бы один зем­ной био­лог или пале­он­то­лог. По сво­им раз­ме­рам они при­бли­жа­лись к чело­ве­ку малень­ко­го роста, а их перед­ние конеч­но­сти завер­ша­лись малень­ки­ми подо­би­я­ми чело­ве­че­ских ладо­ней с хоро­шо раз­ви­ты­ми паль­ца­ми. Более все­го меня пора­зи­ли их голо­вы, очер­та­ния кото­рых про­ти­во­ре­чи­ли всем извест­ным кано­нам био­ло­гии. Невоз­мож­но назвать ниче­го тако­го, с чем мож­но было бы срав­нить эти голо­вы – в мимо­лет­ной вспыш­ке мне пред­ста­ви­лась отвра­ти­тель­ная помесь кош­ки, буль­до­га, мифи­че­ско­го сати­ра и чело­ве­ка. Сам Юпи­тер не мог бы похва­лить­ся таким огром­ным выпук­лым лбом, а нали­чие рогов, кро­ко­ди­лья челюсть и пустое место там, где дол­жен нахо­дить­ся нос, не поз­во­ля­ли втис­нуть это урод­ство в рам­ки извест­ных клас­си­фи­ка­ций. Неко­то­рое вре­мя я раз­ду­мы­вал о под­лин­но­сти этих мумий, скло­ня­ясь к серьез­но­му подо­зре­нию, что это все­го лишь руко­твор­ные идо­лы, но в кон­це кон­цов оста­но­вил­ся на том, что пре­до мной лежа­ли все же под­лин­ные пред­ста­ви­те­ли неких архид­рев­них видов, оби­тав­ших здесь во вре­ме­на, когда Безы­мян­ный город пере­жи­вал свой рас­цвет. В каче­стве завер­ша­ю­ще­го штри­ха к неле­по­му обли­ку чудо­вищ мож­но отме­тить их оде­я­ния – как ни пора­зи­тель­но, но боль­шин­ство из них было завер­ну­то в рос­кош­ней­шие тка­ни и уве­ша­но укра­ше­ни­я­ми из золо­та, дра­го­цен­ных кам­ней и неиз­вест­ных мне бле­стя­щих метал­лов.

Зна­че­ние этих пре­смы­ка­ю­щих­ся тва­рей было, долж­но быть, огром­ным, посколь­ку они зани­ма­ли пер­вое место в буй­ных сюже­тах фан­та­сти­че­ских фре­сок на сте­нах и потол­ке. С бес­по­доб­ным мастер­ством худож­ник изоб­ра­зил жизнь в их мире, где горо­да и сады были постро­е­ны и раз­ме­че­ны в соот­вет­ствии с их раз­ме­ра­ми, но я не мог отде­лать­ся от мыс­ли, что исто­рия, запе­чат­лен­ная на этих изоб­ра­же­ни­ях, – не более чем алле­го­рия на исто­рию наро­да, кото­рый покло­нял­ся этим стран­ным суще­ствам. Я решил, что для людей, насе­ляв­ших Безы­мян­ный город, они были тем же, чем была вол­чи­ца для Рима или тотем­ные живот­ные для индей­цев.

Оттал­ки­ва­ясь от этой точ­ки зре­ния, я воочию пере­би­рал вехи несо­мнен­но заме­ча­тель­ной исто­рии Безы­мян­но­го горо­да. Я слов­но вни­мал ска­за­нию о могу­чей мет­ро­по­лии на мор­ском побе­ре­жье, жите­ли кото­рой пра­ви­ли миром до того, как Афри­ка под­ня­лась из оке­ан­ских волн; я наблю­дал за ходом борь­бы с пусты­ней, кото­рая после отступ­ле­ния моря надви­ну­лась на пло­до­род­ную доли­ну вокруг сто­ли­цы. Я видел вой­ны, в кото­рых участ­во­ва­ли ее оби­та­те­ли, их три­ум­фы и пора­же­ния, беды и радо­сти и, нако­нец, стал сви­де­те­лем отча­ян­ной борь­бы горо­да с насту­пав­шей пусты­ней, когда его жите­ли (алле­го­ри­че­ски пред­став­лен­ные здесь в виде гро­теск­ных реп­ти­лий) были вынуж­де­ны про­ру­бать сквозь ска­лы под­зем­ный путь в дру­гой мир, о суще­ство­ва­нии кото­ро­го гово­ри­ли их про­ро­ки. Все эти сюже­ты, совер­шен­но сверхъ­есте­ствен­ные на пер­вый взгляд, были пред­став­ле­ны весь­ма прав­до­по­доб­но, и связь изоб­ра­же­ний с леде­ня­щим душу спус­ком, кото­рый я совер­шил, не вызы­ва­ла сомне­ний. На неко­то­рых фрес­ках я даже узна­вал прой­ден­ные мной участ­ки пути.

Мед­лен­но про­дви­га­ясь по кори­до­ру в направ­ле­нии источ­ни­ка све­та, я уви­дел изоб­ра­же­ния после­ду­ю­щих эта­пов исто­рии – исход наро­да, кото­рый в тече­ние деся­ти мил­ли­о­нов лет насе­лял Безы­мян­ный город и окру­жа­ю­щую доли­ну; тяже­лое рас­ста­ва­ние с места­ми, где их пра­щу­ры, быв­шие неко­гда кочев­ни­ка­ми, осе­ли в пору юно­сти Зем­ли и где все после­ду­ю­щие поко­ле­ния хра­ни­ли воз­двиг­ну­тые в дев­ствен­ной ска­ле пер­во­быт­ные хра­мы, про­дол­жая покло­нять­ся заклю­чен­ным в них свя­ты­ням. Свет уси­лил­ся, и я смог рас­смот­реть изоб­ра­же­ния более тща­тель­но. По-преж­не­му пола­гая, что стран­ные реп­ти­лии сим­во­ли­зи­ро­ва­ли древ­них людей, я попы­тал­ся мыс­лен­но допол­нить кар­ти­ну их жиз­ни и обы­ча­ев. Мно­гое каза­лось мне стран­ным и необъ­яс­ни­мым. Циви­ли­за­ция, имев­шая свою пись­мен­ность, нахо­ди­лась – и это было оче­вид­но – на более высо­ком уровне, чем появив­ши­е­ся гораз­до позд­нее еги­пет­ские и хал­дей­ские наро­ды, и вме­сте с тем ее облик был обри­со­ван дале­ко не пол­но. Напри­мер, я так и не смог отыс­кать хотя бы одно­го изоб­ра­же­ния смер­ти или погре­баль­но­го обря­да – они встре­ча­лись толь­ко сре­ди кар­тин, запе­чат­лев­ших сце­ны вой­ны, наси­лия и эпи­де­мий. На сце­ны есте­ствен­ной смер­ти было как буд­то нало­же­но табу. Похо­же было, что иллю­зор­ный иде­ал бес­смер­тия довлел над этим наро­дом в тече­ние жиз­ни мно­гих поко­ле­ний.

Сце­ны, изоб­ра­жен­ные бли­же к кон­цу про­хо­да, отли­ча­лись наи­боль­шей живо­пис­но­стью и экс­тра­ва­гант­но­стью: лун­ный пей­заж Безы­мян­но­го горо­да, опу­стев­ше­го и лежав­ше­го в раз­ва­ли­нах, рез­ко кон­тра­сти­ро­вал с видом неких рай­ских кущ, к кото­рым, долж­но быть, про­би­ли путь сквозь ска­лы его жите­ли. На этих фрес­ках город и пустын­ная доли­на были неиз­мен­но пока­за­ны в лун­ном све­те, а над рух­нув­ши­ми сте­на­ми под­ни­мал­ся золо­той нимб, при­от­кры­вая заве­су, за кото­рой таи­лось луче­зар­ное совер­шен­ство преж­них вре­мен – слов­но некий бес­плот­ный при­зрак вышел в тот момент из-под кисти худож­ни­ка. Пыш­ность сцен рай­ской жиз­ни настоль­ко била в гла­за, что невоз­мож­но было пове­рить в их под­лин­ность, – мне открыл­ся неве­до­мый мир веч­но­го дня, с рос­кош­ны­ми горо­да­ми, цве­ту­щи­ми хол­ма­ми и доли­на­ми.

Рас­смат­ри­вая же послед­ние фрес­ки, я решил, что вижу при­зна­ки твор­че­ско­го кри­зи­са худож­ни­ка. Изоб­ра­же­ния были выпол­не­ны менее искус­но, а их сюже­ты отли­ча­лись неуем­ной фан­та­стич­но­стью – в этом они намно­го пре­вос­хо­ди­ли даже самые неправ­до­по­доб­ные из ран­них сцен. Ско­рее все­го, это было запе­чат­лен­ное в крас­ках сви­де­тель­ство мед­лен­но­го упад­ка древ­не­го наро­да и одно­вре­мен­но­го воз­рас­та­ния нена­ви­сти этих людей к внеш­не­му миру, кото­рый насту­пал на них вме­сте с пусты­ней. Фигу­ры людей – по-преж­не­му алле­го­ри­че­ски пред­став­лен­ных в виде реп­ти­лий – посте­пен­но умень­ша­лись и исто­ща­лись, одна­ко их души, изоб­ра­жен­ные в виде обла­ков, паря­щих над руи­на­ми в лун­ном све­те, сохра­ня­ли преж­ние про­пор­ции. Изну­рен­ные жре­цы – на фрес­ках это были реп­ти­лии в кра­соч­ных одеж­дах – посы­ла­ли про­кля­тия при­не­сен­но­му извне воз­ду­ху и всем, кто вды­хал его; леде­ня­щая кровь финаль­ная сце­на изоб­ра­жа­ла, как обыч­но­го вида чело­век – веро­ят­но, один из пер­вых оби­та­те­лей Ире­ма, Горо­да Стол­бов – был рас­тер­зан пред­ста­ви­те­ля­ми более древ­ней расы. Вспом­нив, как боя­лись ара­бы Безы­мян­но­го горо­да, я с облег­че­ни­ем заме­тил, что на этом фрес­ки обры­ва­лись, а далее шли уже не рас­пи­сан­ные сте­ны и пото­лок.

Увле­чен­ный непре­рыв­ной чере­дой запе­чат­лен­ных на сте­нах исто­ри­че­ских сюже­тов, я неза­мет­но для себя достиг кон­ца это­го низ­ко­го зала и обна­ру­жил воро­та, сквозь кото­рые про­би­ва­лось фос­фо­рес­ци­ру­ю­щее излу­че­ние, осве­щав­шее мой путь. При­бли­зив­шись к ним вплот­ную, я не смог сдер­жать кри­ка изум­ле­ния, вызван­но­го зре­ли­щем, открыв­шим­ся мне по ту сто­ро­ну ворот; ибо вме­сто ожи­да­е­мой мною анфи­ла­ды дру­гих, более ярко осве­щен­ных ком­нат пре­до мной пред­ста­ла без­гра­нич­ная пусто­та, запол­нен­ная одно­род­ным сия­ни­ем – такое сия­ние видит чело­век, стоя на вер­шине Эве­ре­ста и устрем­ляя взор в бес­край­ние про­сто­ры подер­ну­то­го дым­кой и лас­ка­е­мо­го луча­ми солн­ца воз­душ­но­го оке­а­на. Поза­ди меня остал­ся про­ход, настоль­ко тес­ный, что я не мог выпря­мить­ся в пол­ный рост; впе­ре­ди лежа­ла луче­зар­ная под­зем­ная бес­ко­неч­ность.
Про­ход завер­шал­ся пло­щад­кой, с кото­рой бра­ла нача­ло кру­то ухо­див­шая в без­дну лест­ни­ца – нескон­ча­е­мая чере­да мел­ких сту­пе­нек, похо­жих на те, что оста­лись дале­ко поза­ди, в тем­ных кори­до­рах. Одна­ко я мог видеть лишь на рас­сто­я­нии четы­рех-пяти футов – все осталь­ное было скры­то от взо­ра све­тя­щим­ся тума­ном. Сле­ва от про­хо­да висе­ла на пет­лях рас­пах­ну­тая внутрь мас­сив­ная мед­ная дверь; необы­чай­но тол­стая и укра­шен­ная при­чуд­ли­вы­ми баре­лье­фа­ми, дверь эта, если ее затво­рить, мог­ла пол­но­стью изо­ли­ро­вать под­зем­ный мир луче­зар­но­го све­та от про­би­тых в ска­ле про­хо­дов. Я посмот­рел на сту­пень­ки и решил, что ни за что на све­те не ста­ну спус­кать­ся вниз. Затем я без сил опу­стил­ся на камен­ный пол, даже смер­тель­ная уста­лость не мог­ла изба­вить меня от пото­ка безум­ных мыс­лей. Закрыв гла­за, я лежал и пре­да­вал­ся раз­мыш­ле­ни­ям, и сно­ва в голо­ве моей воз­ни­ка­ли сюже­ты фре­сок – но на сей раз они были напол­не­ны новым, зло­ве­щим смыс­лом. Я гово­рю о сце­нах, запе­чат­лев­ших рас­цвет Безы­мян­но­го горо­да, рас­ти­тель­ный мир доли­ны вокруг него и даль­ние стра­ны, с кото­ры­ми вели тор­гов­лю его куп­цы. Для меня оста­ва­лось загад­кой выда­ю­ще­е­ся поло­же­ние алле­го­ри­че­ских пре­смы­ка­ю­щих­ся тва­рей, и я поду­мал, что пред­став­лен­ная в кар­ти­нах исто­рия, ско­рее все­го, доста­точ­но точ­но отра­жа­ла истин­ное поло­же­ние вещей. Про­пор­ции Безы­мян­но­го горо­да на фрес­ках были подо­гна­ны под раз­ме­ры реп­ти­лий. Я заду­мал­ся над тем, каки­ми же долж­ны были быть под­лин­ные раз­ме­ры и про­пор­ции Безы­мян­но­го горо­да. И вновь вспом­нил о необы­чай­но низ­ких потол­ках пер­во­быт­ных хра­мов и под­зем­ных кори­до­ров, выруб­лен­ных таким обра­зом несо­мнен­но для того, что­бы выра­зить свое подо­бо­стра­стие перед пре­смы­ка­ю­щи­ми­ся боже­ства­ми, кото­рым здесь покло­ня­лись: их почи­та­те­ли волей-нево­лей долж­ны были опу­стить­ся на чет­ве­рень­ки. Воз­мож­но, сами обря­ды пред­по­ла­га­ли пере­дви­же­ние полз­ком для ими­та­ции дви­же­ний этих реп­ти­лий. Одна­ко ника­кая рели­ги­оз­ная тео­рия не мог­ла убе­ди­тель­но объ­яс­нить, поче­му гори­зон­таль­ные про­хо­ды это­го страш­но­го спус­ка были таки­ми же тес­ны­ми, как и хра­мы, – или еще тес­нее, посколь­ку в них невоз­мож­но было выпря­мить­ся, даже стоя на коле­нях. Новый при­ступ стра­ха охва­тил меня, когда я поду­мал об этих древ­них муми­фи­ци­ро­ван­ных реп­ти­ли­ях. Рож­да­ю­щи­е­ся в созна­нии ассо­ци­а­ции быва­ют очень при­чуд­ли­вы­ми, и я весь сжал­ся от мыс­ли, что, за исклю­че­ни­ем того несчаст­но­го, рас­тер­зан­но­го тол­пой на послед­ней фрес­ке, я был един­ствен­ным носи­те­лем чело­ве­че­ско­го обли­ка сре­ди это­го ско­пи­ща релик­вий и сим­во­лов пер­во­здан­ной жиз­ни.

Но – в кото­рый уже раз – страх, зата­ив­ший­ся в моей мяту­щей­ся душе, был побеж­ден любо­пыт­ством. Луче­зар­ная про­пасть мани­ла меня. Уви­деть и явить миру то, что она века­ми скры­ва­ла в себе, почел бы за вели­чай­шую честь самый выда­ю­щий­ся иссле­до­ва­тель. Я ни на мину­ту не сомне­вал­ся в том, что эта чере­да сту­пе­нек вела в чудес­ный, таин­ствен­ный эли­зи­ум, изоб­ра­жен­ный на фрес­ках, и наде­ял­ся обна­ру­жить там сви­де­тель­ства суще­ство­ва­ния пред­ста­ви­те­лей чело­ве­че­ско­го рода, кото­рых не нашел в покры­том рос­пи­ся­ми кори­до­ре. Фрес­ки это­го под­зем­но­го цар­ства изоб­ра­жа­ли ска­зоч­ные горо­да и доли­ны, и моя фан­та­зия уже пари­ла над вели­че­ствен­ны­ми руи­на­ми, ожи­дав­ши­ми меня вни­зу. Мои стра­хи отно­си­лись ско­рее к про­шло­му, неже­ли к буду­ще­му. Даже физи­че­ский страх, вызван­ный моим нахож­де­ни­ем здесь – в этом тес­ном кори­до­ре с его мерт­вы­ми реп­ти­ли­я­ми и допо­топ­ны­ми фрес­ка­ми, за мно­го миль от при­выч­но­го верх­не­го мира, перед лицом мира ино­го, испол­нен­но­го тума­на и гне­ту­ще­го све­та, – не мог срав­нить­ся со смер­тель­ным ужа­сом, наве­ва­е­мым атмо­сфе­рой вос­став­шей из пер­во­здан­но­го хао­са древ­но­сти. Каза­лось, из пер­во­быт­ных кам­ней и выруб­лен­ных в ска­ле хра­мов Безы­мян­но­го горо­да высту­па­ла сама веч­ность, непод­власт­ная ника­ким изме­ре­ни­ям; на позд­ней­шей из уви­ден­ных мною на фрес­ках гео­гра­фи­че­ских карт были изоб­ра­же­ны оке­а­ны и кон­ти­нен­ты, неиз­вест­ные совре­мен­но­му чело­ве­ку, и лишь немно­гие из кон­ту­ров смут­но напо­ми­на­ли мне сего­дняш­ние очер­та­ния неко­то­рых земель и бере­гов. И теперь уже нико­му не дано узнать, что про­изо­шло в ту гео­ло­ги­че­скую эру, когда пре­рва­лась чере­да настен­ных рос­пи­сей и ска­ти­лась в омер­зи­тель­ную тря­си­ну упад­ка неко­гда гор­дая раса, не при­ем­лю­щая смерть. Было вре­мя, когда в этих пеще­рах и в лежа­щих за ними луче­зар­ных сфе­рах клю­чом била жизнь, но сей­час сре­ди уце­лев­ших памят­ни­ков глу­бо­кой древ­но­сти не было нико­го, кро­ме меня, и я содро­гал­ся при мыс­ли о бес­чис­лен­ных эпо­хах, на про­тя­же­нии кото­рых эти релик­вии пре­бы­ва­ли здесь в мол­ча­ли­вом бде­нии.

Вне­зап­но я почув­ство­вал новый при­ступ безум­но­го стра­ха – того само­го стра­ха, кото­рый вре­ме­на­ми завла­де­вал моим созна­ни­ем с тех пор, как я впер­вые уви­дел жут­кую доли­ну и Безы­мян­ный город под холод­ной луной; и несмот­ря на то, что силы мои были на исхо­де, я весь напряг­ся, при­сел на кор­точ­ки и устре­мил взгляд в чер­ный кори­дор, веду­щий наверх, в мир, насе­лен­ный людь­ми. Чув­ства, охва­тив­шие меня, были срод­ни тем, что не поз­во­ли­ли мне оста­вать­ся на ночь в Безы­мян­ном горо­де, и были они столь же мучи­тель­ны и необъ­яс­ни­мы. Одна­ко мгно­ве­ние спу­стя я испы­тал еще боль­шее потря­се­ние, услы­шав звук – пер­вый звук, взло­мав­ший глухую тиши­ну этих замо­гиль­ных глу­бин. Это был глу­бо­кий, низ­кий стон – слов­но ско­пи­ще духов, обре­чен­ных на веч­ные муки, сте­на­ло под зем­лей; стон исхо­дил из тем­но­го кори­до­ра, в кото­рый я впе­рил свой взор. Звук стре­ми­тель­но нарас­тал, и нако­нец в низ­ком про­хо­де рас­ка­ти­лось гро­мо­вое эхо. В тот же миг я ощу­тил уси­лив­ший­ся поток холод­но­го воз­ду­ха – он стру­ил­ся из тун­не­лей со сто­ро­ны лежав­ше­го навер­ху горо­да. Холод­ный воз­дух несколь­ко взбод­рил меня и при­вел в состо­я­ние душев­но­го рав­но­ве­сия, ибо мгно­ве­ние спу­стя я вспом­нил о вне­зап­ных поры­вах вет­ра, кото­рые каж­дый раз на вос­хо­де и на зака­те воз­ни­ка­ли вокруг устья, откры­вав­ше­го вход в без­дну; как раз один из таких поры­вов и помог мне обна­ру­жить потай­ные тун­не­ли. Я посмот­рел на часы – бли­зи­лось вре­мя вос­хо­да солн­ца – и при­го­то­вил­ся ока­зать сопро­тив­ле­ние воз­душ­но­му пото­ку, кото­рый устре­мил­ся в нед­ра зем­ли, слу­жив­шие ему домом, с таким же неистов­ством, с каким он вече­ром рвал­ся нару­жу. Страх мой рас­та­ял, что было вполне объ­яс­ни­мо: мои раз­мыш­ле­ния над неиз­вест­ным фено­ме­ном пре­рва­ло про­яв­ле­ние есте­ствен­ной при­род­ной сти­хии.

Меж­ду тем, ста­но­вясь все неисто­вее, стон пере­рас­тал в прон­зи­тель­ный визг, с кото­рым ветер ночи устрем­лял­ся в под­зем­ную пучи­ну. Я сно­ва упал нич­ком и лихо­ра­доч­но вце­пил­ся в пол, в ужа­се пред­ста­вив себе, как шкваль­ный поток швыр­нет меня сквозь рас­пах­ну­тую дверь в раз­верз­шу­ю­ся за нею фос­фо­рес­ци­ру­ю­щую без­дну. Боязнь сорвать­ся в эту про­пасть цели­ком овла­де­ла мной; одна­ко к тому вре­ме­ни, когда я заме­тил, что мое тело и впрямь сколь­зит по кам­ням к зия­ю­ще­му про­ва­лу, я был уже плен­ни­ком тыся­чи новых стра­хов, запо­ло­нив­ших мое вооб­ра­же­ние. Неумо­ли­мость воз­душ­но­го пото­ка про­бу­ди­ла во мне самые неве­ро­ят­ные фан­та­зии; содрог­нув­шись, я вновь срав­нил себя с тем уви­ден­ным мною в жут­ком кори­до­ре оди­но­ким пред­ста­ви­те­лем рода чело­ве­че­ско­го, кото­рый был разо­рван в кло­чья сыно­вья­ми Безы­мян­но­го горо­да, – ибо в той бес­по­щад­ной силе, с кото­рой тер­зал меня ветер, уга­ды­ва­лось нарас­та­ю­щее с каж­дой секун­дой мсти­тель­ное неистов­ство, каза­лось, вызван­ное неспо­соб­но­стью быст­ро рас­пра­вить­ся со мной. Кажет­ся, в послед­ний момент из моей гру­ди вырвал­ся дикий вопль, я почти поте­рял рас­су­док, – но даже если это было так, мой крик рас­тво­рил­ся в шуме этой пре­ис­под­ней, напол­нен­ной завы­вав­ши­ми вет­ра­ми-при­зра­ка­ми. Я попы­тал­ся полз­ти, пре­одо­ле­вая натиск незри­мо­го убий­ствен­но­го пото­ка, но не смог даже удер­жать­ся на месте – струя воз­ду­ха мед­лен­но и неумо­ли­мо под­тал­ки­ва­ла меня ко вхо­ду в неиз­вест­ный мир. Остат­ки разу­ма поки­ну­ли меня, зага­доч­ное дву­сти­шие безум­но­го ара­ба Аль­хаз­ре­да, уви­дав­ше­го Безы­мян­ный город во сне, вновь завер­те­лось в моей голо­ве, и я при­нял­ся без­оста­но­воч­но повто­рять его вслух:
То не мерт­во, что веч­ность охра­ня­ет, Смерть вме­сте с веч­но­стью порою уми­ра­ет.

Одни толь­ко сумрач­ные боги пусты­ни зна­ют, что про­изо­шло потом: как отча­ян­но я борол­ся во тьме с несу­щим смерть пото­ком, какой Абаддон9 вер­нул меня к жиз­ни, в кото­рой я обре­чен все­гда пом­нить о ноч­ном вет­ре и дро­жать при его появ­ле­нии до тех пор, пока забы­тье – или что-нибудь поху­же – не овла­де­ет мною. Что это было? Нечто чудо­вищ­ное, неесте­ствен­ное, колос­саль­ное – пове­рить в реаль­ность подоб­но­го невоз­мож­но, раз­ве что в без­молв­ные, отя­го­щен­ные про­кля­ти­ем бес­сон­ни­цы пред­рас­свет­ные часы.
Как я уже гово­рил, ярость обру­шив­ше­го­ся на меня воз­душ­но­го пото­ка была поис­ти­не адской, а его зву­ча­ние напол­ни­ло меня ужа­сом и омер­зе­ни­ем, ибо в нем ощу­ща­лась извеч­ная, запре­дель­ная зло­ба. А вско­ре хао­тич­ные зву­ки сти­хии, доно­сив­ши­е­ся из кори­до­ра пере­до мной, допол­ни­лись новы­ми, кото­рые, тер­зая мой мозг, раз­да­ва­лись как буд­то поза­ди меня – отту­да, из моги­лы бес­ко­неч­но древ­ней циви­ли­за­ции, мил­ли­о­ны лет скры­той от сол­неч­но­го мира людей, теперь нес­лись леде­ня­щие кровь, вполне чле­но­раз­дель­ные вопли на неиз­вест­ном мне язы­ке. Обер­нув­шись, я уви­дел чет­ко выри­со­вы­вав­ши­е­ся на фоне луче­зар­но­го эфиpa кон­ту­ры кош­мар­ных созда­ний, воз­ни­кав­ших из тьмы кори­до­ра и мчав­ших­ся мимо меня в нед­ра зем­ли, – воис­ти­ну орда демо­нов во все­ору­жии, с пере­ко­шен­ны­ми от нена­ви­сти мор­да­ми. Да, это были они, полу­ма­те­ри­аль­ные дья­во­лы, порож­де­ние расы, о кото­рой люди не име­ют ни малей­ше­го поня­тия. Это были пол­зу­чие реп­ти­лии Безы­мян­но­го горо­да!

Нако­нец ветер стих, и я погру­зил­ся в кро­меш­ный мрак, ибо за послед­ней из тва­рей захлоп­ну­лась тяже­лая мед­ная дверь, и оглу­ши­тель­ное про­тяж­ное эхо ее метал­ли­че­ско­го ляз­га вырва­лось в дале­кий мир людей, при­вет­ствуя вос­хо­дя­щее солн­це, как неко­гда при­вет­ство­вал его Мем­нон на бере­гах Нила.

Примечания:

1 Мем­нон – в гре­че­ской мифо­ло­гии сын боги­ни зари Эос (Авро­ры) и эфи­оп­ско­го царя Тифо­на, один из геро­ев Тро­ян­ской вой­ны, уби­тый в поедин­ке Ахил­лом. В дан­ном слу­чае речь идет об одной из двух колос­саль­ных мра­мор­ных ста­туй в еги­пет­ских Фивах, воз­двиг­ну­тых при фара­оне Амен­хо­те­пе III, кото­рую гре­ки счи­та­ли ста­ту­ей Мем­но­на. На заре ста­туя изда­ва­ла жалоб­ные зву­ки, и древ­ние дума­ли, что Мем­нон так при­вет­ству­ет свою мать либо послед­няя опла­ки­ва­ет гибель сына (в дей­стви­тель­но­сти при­чи­ной зву­ка было про­хож­де­ние воз­ду­ха через тре­щи­ны в мра­мо­ре при рез­кой смене тем­пе­ра­тур).
2 Хал­деи – семит­ский народ, со II тыся­че­ле­тия до P. X. оби­тав­ший в рай­оне устьев Тиг­ра и Евфра­та. В 626 г. до P. X. хал­деи обра­зо­ва­ли Ново­ва­ви­лон­ское цар­ство, про­су­ще­ство­вав­шее несколь­ко деся­ти­ле­тий и рас­про­стра­нив­шее свое вли­я­ние дале­ко за пре­де­лы Месо­по­та­мии (самый извест­ный из хал­дей­ских царей того пери­о­да – Наву­хо­до­но­сор II). Хал­дей­ские жре­цы сла­ви­лись сво­и­ми позна­ни­я­ми в аст­ро­но­мии и оккульт­ных нау­ках; в древ­но­сти сло­во «хал­дей» часто упо­треб­ля­лось как сино­ним слов «муд­рец» или «маг».
3 Дамас­кий (ок. 458 – ок. 538) – антич­ный фило­соф, послед­ний руко­во­ди­тель Пла­то­нов­ской ака­де­мии в Афи­нах, в 529 г. закры­той по при­ка­зу импе­ра­то­ра Юсти­ни­а­на I. Как языч­ник, Дамас­кий под­вер­гал­ся репрес­си­ям – ему, в част­но­сти, было запре­ще­но пре­по­да­вать фило­со­фию. Кро­ме основ­ных фило­соф­ских тру­дов он напи­сал ряд сочи­не­ний по тео­со­фии, маги­че­ской прак­ти­ке и оккуль­тиз­му.
4 Готье де Метц (XIII в.) – фран­цуз­ский свя­щен­но­слу­жи­тель и поэт, автор попу­ляр­ной в Сред­ние века поэ­мы «Образ мира» (ок. 1246), с мно­го­чис­лен­ны­ми фан­та­сти­че­ски­ми подроб­но­стя­ми опи­сы­ва­ю­щей сотво­ре­ние Все­лен­ной.
5 Афра­сиаб – леген­дар­ный пра­ви­тель Тура­на, в иран­ской мифо­ло­гии пред­ста­ю­щий жесто­ким и ковар­ным царем-кол­ду­ном.
6 Окс – древ­нее назва­ние р. Аму­да­рьи. 7 Дан­се­ни, Эдвард План­кетт, барон (1878–1957) – англо-ирланд­ский писа­тель, поэт и дра­ма­тург, один из осно­во­по­лож­ни­ков жан­ра фэн­те­зи, под­пи­сы­вав­ший свои сочи­не­ния «лорд Дан­се­ни».
8 Пере­вод Дм. Раев­ско­го. (Прим. перев.) 9 Абад­дон – демон раз­ру­ше­ния и смер­ти в иудей­ской (а впо­след­ствии и хри­сти­ан­ской) тео­ло­гии.